Стереть твой номер (гет)

Щеки Люмин горели от стыда. Он унизил того парня, унизил ее, выставив беспомощной жертвой на всеобщее обозрение. И что самое ужасное — где-то в глубине души она чувствовала правоту его жестоких слов.

Но стыд быстро сменился гневом. Вспышка ярости была такой сильной, что затмила страх. Она резко поднялась со своего места, ее стул с грохотом отодвинулся. Она схватила свою тетрадь и сумку и, не раздумывая, направилась к его столу.

Все снова затихли. Итто перестал жевать и размахивать руками, Тиори посмотрела с пренебрежением.

Люмин подошла к их столу и со всей силы хлопнула своей тетрадью по столешнице прямо перед Скарамуччей.

— Ты что себе позволяешь?! — ее голос дрожал, но был на удивление громким. Все ее попытки быть незаметной испарились.

Скарамучча медленно поднял на нее глаза. На его лице не было ни удивления, ни раскаяния. Только хищное любопытство.

— Ого, котенок решил выпустить коготки, — протянул он с усмешкой.

— Кто дал тебе право вмешиваться в мои дела? Кто ты такой, чтобы решать, кому я даю свои конспекты? Это была моя тетрадь и мое решение!

— Плохое решение, — спокойно парировал он, даже не меняя позы. — Ты позволяешь себя использовать, а я просто указал тебе на это. Должен же кто-то открыть тебе глаза.

— Мне не нужна твоя помощь! И тем более не в такой унизительной форме! Ты выставил меня посмешищем перед всей столовой!

Скарамучча хмыкнул и лениво откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. Он окинул ее снисходительным взглядом с ног до головы.

— Посмешищем? Звёздочка, ты выглядишь как посмешище, когда позволяешь каждому встречному вытирать о тебя ноги в обмен на дешевую шоколадку. Я, в отличие от них, ценю твой труд. И тебя. Поэтому и не позволю его обесценивать.

Его слова были как яд, завернутый в сладкую оболочку. Он переворачивал все с ног на голову: его агрессия — это забота, его жестокость — это проявление уважения.

— Это… Ты не похоже на то, что ты что-то «ценишь»! Это унижение! — запротестовала Люмин, но ее уверенность уже пошатнулась.

— Правда? — он приподнял бровь. — А по-моему, унижение — это когда тебя ценят не за то, кто ты, а за то, что у тебя можно взять. Я же, заметь, ничего у тебя не прошу. Наоборот, предлагаю.

Он сделал паузу, давая своим словам впитаться.

— Или тебе нравится быть для всех «удобной»? Нравится, когда тебе улыбаются только тогда, когда от тебя что-то нужно? Если да, то можешь забрать свою тетрадь, догнать того бедолагу и отдать ему. Я не буду мешать. Позволю тебе и дальше быть всеобщей спасительницей.

Он смотрел на нее в упор, и его взгляд был полон язвительности. Он поставил ее перед выбором, в котором любой вариант был проигрышным. Если она отступит — она признает его правоту. Если продолжит спорить — будет выглядеть глупо, защищая свое право быть использованной.

Люмин открыла рот, чтобы возразить, но слова застряли в горле. Он обезоружил ее своей извращенной логикой. Она стояла посреди столовой, под взглядами десятков студентов, и чувствовала себя загнанной в угол.

Она сжала кулаки, бросила на него последний полный ненависти взгляд, схватила свою тетрадь со стола и, не сказав больше ни слова, почти бегом вылетела из столовой. Скарамучча проводил ее взглядом.

— Ну ты и мразь, Скара, — протянула Синобу, когда Люмин скрылась из виду.

— Зато теперь она будет думать не о том, какой я плохой, — он усмехнулся и взял со стола свой стакан. — А о том, что я, возможно, был прав.

Люмин просидела остаток пары как на иголках. Она не слышала ни слова из того, что говорил преподаватель. В голове эхом отдавались язвительные фразы Скарамуччи и гул столовой. Она чувствовала себя униженной, злой и, что самое худшее, сбитой с толку.

Когда прозвенел звонок, она не спешила выходить в коридор. Она дождалась, пока аудитория почти опустеет, надеясь избежать лишних взглядов и, главное, его. Собрав вещи, она вышла в коридор, намереваясь найти самый тихий и безлюдный уголок, чтобы переждать перемену.

Но он уже ждал ее. Скарамучча стоял, прислонившись к стене прямо напротив выхода из ее аудитории. В руке он держал не телефон, а элегантную, дорогую плитку темного шоколада в золотистой обертке. Такую не купишь в университетском автомате.

Он увидел ее и, оттолкнувшись от стены, направился прямо к ней. Люмин инстинктивно сделала шаг назад.

— Что тебе еще нужно? — холодно спросила она, даже не пытаясь скрыть свою враждебность.

— Я же обещал, — он протянул ей шоколад. — Держи.

Люмин скрестила руки на груди, демонстративно отворачиваясь, как надутый ребенок.

— Мне не нужно. Забери.

— Я сказал, держи, — повторил он, его голос стал жестче. Он попытался вложить плитку ей в руки, но она их не разжимала.

— Я не хочу от тебя ничего брать! — отрезала она, глядя куда-то в сторону.

Скарамучча вздохнул с преувеличенным нетерпением. Он явно не привык к отказам, особенно в таких мелочах.

— Люмин, перестань вести себя как пятилетний ребенок, у которого отобрали игрушку. Хотя, постой, в нашем случае я как раз вернул тебе твою «игрушку», — он кивнул в сторону ее сумки, где лежала тетрадь. — Бери шоколад.

— Нет.

Эта короткая, но твердая нота сопротивления, кажется, вывела его из себя. Он на мгновение замер, а потом на его лице появилась дьявольская ухмылка.

— Не хочешь по-хорошему?

Прежде чем Люмин успела среагировать, он сделал резкое движение. Он выхватил у нее из рук сумку. Она была тяжелой от учебников, и он едва не уронил ее.

— Эй! Отдай! — воскликнула Люмин, пытаясь забрать свое имущество, но он легко увернулся, держа сумку вне ее досягаемости.

— Отдам, отдам, — он усмехнулся, одной рукой расстегивая молнию на ее сумке. — Только сначала сделаю то, что должен.

Он небрежно засунул плитку шоколада внутрь, среди ее аккуратно сложенных тетрадей и книг, а затем с издевательской вежливостью протянул сумку обратно ей.

— Вот. Все на месте. Плюс небольшой бонус.

Люмин выхватила у него сумку, прижимая ее к себе, как спасенного ребенка. Ее щеки пылали от гнева и бессилия. Он снова сделал все по-своему, не оставив ей даже права на отказ.

— Ты невыносим! — прошипела она.

— Я знаю, — он улыбнулся своей самой обезоруживающей и самой раздражающей улыбкой. — Но согласись, со мной гораздо интереснее, чем с теми, кто пускает слюни на твои конспекты. Можешь съесть эту шоколадку, можешь выбросить или молиться на нее — мне все равно, она твоя.

Он подмигнул ей и, засунув руки в карманы, не спеша пошел по коридору, оставляя ее одну. Люмин вошла в аудиторию, где должна была состояться следующая пара. Внутри уже собралась почти вся ее группа. Они сидели небольшими кучками, переговариваясь и смеясь. После инцидента в столовой на нее смотрели с любопытством, но никто не решался подойти и что-то спросить. Она чувствовала себя экспонатом под стеклом.

Гнев и унижение все еще клокотали внутри, но к ним примешалось что-то еще — холодная решимость. Она не будет ни плакать, ни прятаться. И она точно не оставит этот шоколад у себя.

Она подошла не к своему обычному месту в углу, а к столу в центре, где сидела самая большая группа ее одногруппников. Они удивленно замолчали, когда она к ним подошла. Люмин молча достала из сумки ту самую дорогую плитку шоколада в блестящей золотистой обертке.

— Угощайтесь, — сказала она громко и спокойно, положив шоколадку на стол.

Все удивленно переглянулись.

— Ого, Люмин, ты чего это? — спросила одна из девушек. — В честь чего такая щедрость?

Люмин обвела взглядом своих одногруппников. Среди них был и тот светловолосый парень, которому она давала конспект. Он сидел, вжав голову в плечи, и старался не смотреть ей в глаза.

— Просто так, — ответила Люмин, и в ее голосе прозвучали нотки иронии, которые были адресованы невидимому зрителю. — Один мой… знакомый… решил, что мне нужно поднять настроение. Но я подумала, что хорошее настроение лучше делить со всеми. Правильно?

— Точно! — радостно подхватила другая девушка, разрывая обертку. — Спасибо, Люмин!

Они начали с шумом и смехом ломать плитку и делиться кусочками. Кто-то протянул кусочек и ей.

— Нет, спасибо, — вежливо отказалась она. — Я не голодна.

Люмин наблюдала, как дорогой, «особенный» подарок Скарамуччи, за считанные секунды исчезает, разделенный на двадцать равных, незначительных частей.

Скарамучча был уверен, что его ход с шоколадом был безупречен. Он поставил ее на место, продемонстрировал свою щедрость. Он ожидал, что она будет дуться, избегать его, но в итоге съест этот шоколад в одиночестве, в своей комнате, думая о нем.

Он столкнулся с ней в тот же день, после последней пары. Он подкараулил ее у выхода из корпуса, намеренно преграждая ей путь. На его лице играла самодовольная ухмылка.

— Ну что, Звёздочка? — начал он своим бархатным, чуть насмешливым тоном. — Шоколад был вкусный?

Он ожидал любой реакции: что она покраснеет и промолчит, что снова начнет злиться или что-то невнятно пробормочет. Но он точно не ожидал того, что произошло.

Люмин остановилась и подняла на него глаза. В них не было ни страха, ни гнева. Только спокойствие и едва заметные смешинки. Она улыбнулась. Не робкой, смущенной улыбкой, а легкой, уверенной и немного язвительной. Точно такой же, как у него.

— Знаешь, — сказала она медленно, словно смакуя каждое слово. — Тебе лучше спросить об этом у моих одногруппников.

— Что? — переспросил Скарамучча, не уверенный, что правильно ее понял. Ухмылка на его лице застыла.

— Я говорю, — продолжила Люмин, ее улыбка стала шире, — что тебе стоит провести опрос в моей группе. Думаю, отзывы будут в основном положительные.

На мгновение в глазах Скарамуччи промелькнуло чистое, незамутненное изумление. Он прокручивал ее слова в голове, пытаясь осознать их смысл. Она… раздала его подарок? Она не просто отвергла его дар, она его обесценила, распылила, превратила в ничто.

— Ты… что сделала? — выдавил он, и в его голосе впервые за все время их знакомства прозвучала растерянность.

— Поделилась, — просто ответила Люмин. — Меня с детства учили делиться.

Она обошла его, ошеломленного и молчащего, и пошла к выходу. Уже у самых дверей она обернулась и бросила через плечо:

— Но если решишь повторить свой щедрый жест, бери молочный с орехами. Его больше любят, кажется, в моей группе.

И она ушла, оставив его стоять одного посреди пустеющего коридора. Самодовольная ухмылка давно сползла с его лица. Ее сменило выражение, которое Люмин никогда раньше у него не видела — смесь злости, удивления и… уважения.

«Черт. Этот котенок не просто выпустил когти. Он умеет ими пользоваться. Становится все интереснее».