Недуг Курамы (джен)

Увидев шприц, выросший в его воображении до чудовищных размеров, Курама едва сдержал рвущийся наружу крик. Инстинкт самосохранения заставил его скрыть панику, но предательская бледность, залившая щеки, и дрожь в руках выдавали его с головой.

— Я… Я просто… воды попью, — пробормотал он, делая неуверенный шаг назад. Под маской жажды скрывалось отчаянное желание исчезнуть, раствориться в воздухе, пока Мия не осознала его намерения.

Но Мия не была простушкой. Она прекрасно видела его жалкую попытку к бегству, и эта комичная сцена доставляла ей искреннее удовольствие. Упустить возможность потешиться над страхом брата она не могла.

Едва Курама приблизился к спасительному дверному проему, его путь преградил Томое, застывший в дверях с самодовольной ухмылкой. В глубине его лисьих глаз плясали огоньки предвкушения.

— Куда это ты намылился, птенчик? Забыл, что тебе прописан отдых и забота? — промурлыкал Томое, преграждая ему путь.

Курама попытался юркнуть мимо, но лис молниеносно перехватил его, не упустив случая напоследок поддеть, и вернул обратно в заботливые, но коварные объятия Мии.

— Держи своего брата, Мия. Кажется, он немного боится иголочек, — ехидно произнес Томое, передавая трепещущего от ужаса Кураму сестре.

Мия подхватила его без труда. Он был легким и податливым, словно тростинка на ветру, попавшая в ее руки.

— Ну что ты, Курама? Чего ты так переполошился? Ты же у нас такой взрослый и сильный, а боишься маленького укольчика? Это же совсем не страшно, — проворковала Мия, глядя ему прямо в глаза.

Томое расхохотался, не в силах сдержать веселье. Его заразительный смех, словно удар хлыста, хлестал по самолюбию Курамы.

Внезапно, словно по щелчку пальцев, воцарилась тишина. Нанами, до этого молча наблюдающая за развернувшейся драмой, подошла к Томое и отвесила ему увесистый подзатыльник.

— Нельзя смеяться над чужим страхом! Это бессердечно, — отчитала она его тоном строгой матери.

Томое замолчал, потирая ушибленное место и бросая на Нанами обиженный взгляд.

Мия, тем временем, продолжала неотрывно смотреть на Кураму, в ее глазах плясали лукавые огоньки.

— Ладно, Курама, на этот раз я прощу тебе твою трусость. Ограничимся лишь уколом. Но в следующий раз, если я только услышу, что ты пренебрегаешь своим здоровьем… — она сделала паузу, чтобы придать своим словам вес, — …тогда ты получишь не только укол, но и кое-что еще… гораздо более болезненное.

Она извлекла из сумки тонкий кожаный ремень и демонстративно покрутила его в пальцах. Кожа издала зловещий свист.

— Ты ведь помнишь, как я умею им пользоваться, Курама? Уверяю тебя, ты не захочешь испытать это вновь, — прошептала она, приблизив свое лицо к его уху.

По спине Курамы пробежал ледяной озноб. Он слишком хорошо помнил, как Мия наказывала его в детстве. И ремень был ее самым любимым инструментом.

— Я… Я буду заботиться о себе. Обещаю! Я буду вовремя ложиться спать, правильно питаться и всегда носить шарф в холодную погоду, — выпалил он, готовый поклясться чем угодно, лишь бы избежать грядущей расплаты.

Мия удовлетворенно кивнула.

— Вот и славно. А теперь давай сделаем укол, и все будет хорошо. Потерпи немного, — сказала она и приблизилась, держа в руке зловещий шприц.

Курама зажмурился, ожидая неминуемого. В этот момент он ощутил себя маленьким и беззащитным, словно ребенок, попавший в руки жестокой и безжалостной воспитательницы.