Недуг Курамы (джен)

Токио утопал в ночи, освещенный лишь бледными лунами уличных фонарей. Воздух был густым и влажным, словно пар от кипящего котла. После душного, переполненного зала ночная прохлада казалась глотком свежего воздуха. Но спокойствие было обманчивым.

Внезапно небо разверзлось, и на город обрушился яростный ливень. Не просто дождь, а настоящий шторм, сгусток гнева небес. Свинцовые тучи, словно нависшие над городом драконы, изрыгали потоки воды, затапливая улицы и переулки. Ветер, словно обезумевший демон, метался между домами, срывая с деревьев листья и ломая ветки. Капли, тяжелые и холодные, били по асфальту, словно тысячи невидимых барабанщиков выбивали жуткую симфонию.

Дождь не просто шел, он обрушивался, бушевал, яростно колотил по всему, до чего мог дотянуться. В нем чувствовалась какая-то дикая, необузданная сила, способная смыть с лица земли все живое. Казалось, что город замер, затаив дыхание перед лицом разбушевавшейся стихии. Светящиеся вывески магазинов мерцали сквозь пелену дождя, словно призрачные маяки в океане тьмы. Звуки города — гул машин, смех прохожих — потонули в реве ветра и плеске воды.

Курама, только что отыгравший очередной концерт, вышел из здания, надеясь быстро добраться до такси. Он не ожидал такой подставы от погоды. Едва ступив на тротуар, он почувствовал, как ледяные иглы дождя пронзают его одежду. Через мгновение он был мокрым до нитки.

Промокший насквозь, с водой, стекающей по лицу и слипшимися перьями на плечах, Курама раздраженно выругался. Он забыл зонт. И теперь ему предстояло пробираться сквозь этот адский ливень, чтобы добраться до дома.

Курама прищурился, пытаясь разглядеть хоть что-то сквозь непроницаемую стену дождя. Улицы превратились в бурные реки, несущие обрывки бумаги, сломанные ветки и прочий мусор. Фонари отбрасывали дрожащие блики на поверхность воды, создавая иллюзию зыбучих песков.

Он прижал руки к груди, пытаясь хоть немного согреться. Тонкая концертная рубашка, казалось, совсем не защищала от пронизывающего ветра. Зубы невольно начали выбивать дробь, а по телу пробежала дрожь. Курама понимал, что если он не поторопится, то рискует подхватить серьезную простуду.

Решительно вздохнув, он шагнул в бушующий поток. Вода мгновенно проникла в ботинки, вызывая неприятное ощущение холода и сырости. С трудом пробираясь сквозь водяную завесу, Курама старался не обращать внимания на ледяные струи, хлещущие по лицу. Он с трудом различал знакомые ориентиры, пытаясь угадать направление к ближайшей станции метро.

Каждый шаг давался с трудом. Ветер пытался сбить с ног, а поток воды норовил унести прочь. Курама чувствовал, как усталость постепенно наваливается на него. Но он не сдавался. Мысль о горячем чае и сухой одежде придавала ему сил.

Наконец, сквозь пелену дождя, он заметил тусклый свет над входом в метро. Внутри было сухо и относительно тепло. Курама облегченно вздохнул и, прибавив шаг, устремился к спасительному укрытию.

Добравшись до турникетов, он достал промокший пропуск и с трудом приложил его к сканеру. С облегчением услышав сигнал, Курама прошел внутрь. Спустившись по эскалатору, он огляделся в поисках свободного места на скамейке. Найдя таковое, он рухнул на него, чувствуя, как дрожь постепенно отступает. Впереди его ждала долгая дорога домой, но теперь он хотя бы был в тепле и безопасности. Шум дождя за стенами метро казался уже не таким угрожающим. Это был просто шум, от которого можно было укрыться. И Курама был благодарен за это.

Рассвет прокрался в квартиру Курамы мучительно медленно, окрашивая стены в болезненно-серые тона. Голова гудела, словно в ней поселился рой разъяренных пчел, каждая из которых без устали жалила его мозг. Он попытался открыть глаза, но яркий свет тут же пронзил его виски, вызвав острую вспышку боли.

С трудом перевернувшись на другой бок, он застонал. Тело ломило, каждый мускул протестовал против любого движения. Холод, прокравшийся в него прошлой ночью, теперь хозяйничал в его костях, превращая их в ледяные глыбы. Кажется, вчерашний ливень не только промочил его до нитки, но и насквозь простудил. Он попробовал откашляться, но в горле все саднило и першило, а легкие горели огнем. Кажется, это не просто простуда, а что-то посерьезнее.

Курама приподнялся на локте, чувствуя, как мир вокруг него качается. Он нуждался в помощи. Но кого он мог попросить? Его группа сейчас на гастролях в Осаке, менеджер занят продвижением нового альбома, а настоящих друзей… настоящих друзей у Курамы практически не было.

Вдруг он вспомнил о Нанами. Она всегда была отзывчивой и доброй. Она единственная, кто, казалось, искренне заботился о нем. С тяжелым вздохом он потянулся к телефону, лежащему на прикроватной тумбочке.

Набрав номер Нанами, он приложил телефон к уху, с замиранием сердца ожидая ответа. Гудки тянулись мучительно долго.

— Алло? — послышался в трубке сонный голос Нанами.

— Нанами… это Курама… — прохрипел он, стараясь, чтобы его голос звучал как можно более бодро.

— Курама? Что случилось? Ты как-то странно звучишь… — обеспокоенно спросила Нанами.

— Я… заболел, кажется. Подхватил простуду под дождем. Чувствую себя ужасно.

На другом конце провода воцарилось молчание, а затем послышался встревоженный голос Нанами.

— Ох, Курама! Бедняжка! Конечно, я сейчас же приеду! Не волнуйся, я что-нибудь придумаю. Томое со мной.

— Томое? — переспросил Курама, поморщившись. Он знал, что ничего хорошего от визита лиса ждать не стоит.

— Да. Он будет мне помогать. До скорой встречи! — весело проговорила Нанами и повесила трубку.

Курама тяжело вздохнул, предвкушая предстоящий визит. С одной стороны, забота Нанами была приятна, с другой — саркастические комментарии Томое могли добить даже самого стойкого.

Через полчаса в дверь его квартиры настойчиво позвонили.

— Курама! Это мы! — раздался за дверью жизнерадостный голос Нанами.

Собрав остатки сил, Курама встал с кровати и открыл дверь. На пороге стояла Нанами, сияющая своей обычной улыбкой, и Томое, нахмуренный и недовольный.

— Курама! Боже, как ты плохо выглядишь! — воскликнула Нанами, впорхнув в квартиру и одарив его лучезарной улыбкой. Она тут же принялась осматривать его, трогая лоб и заглядывая в глаза.

Томое, напротив, остался стоять в дверях, окинув квартиру оценивающим взглядом.

— Ну и ну, падший ангел совсем разболелся. Не удивлюсь, если у тебя крылья отвалились, — проворчал он, скрестив руки на груди.

Курама проигнорировал колкость Томое, сосредоточившись на заботе Нанами. Она усадила его обратно в постель, измерила температуру и, нахмурившись, достала из сумки лекарства.

— Нужно выпить жаропонижающее и лечь в постель. А еще я принесла куриный бульон. Говорят, он очень помогает при простуде. — заботливо проговорила Нанами, ставя на тумбочку термос.

От заботы Нанами Кураме действительно стало немного легче. Она была такой теплой и искренней, что даже саркастические комментарии Томое перестали его раздражать. Он выпил лекарство и, прикрыв глаза, позволил себе задремать, чувствуя себя немного спокойнее. Нанами осталась сидеть рядом с ним, нежно поглаживая его по руке.

А Томое, поворчав еще немного, отправился на кухню, ворча себе под нос:

"Будто мне больше нечем заняться, кроме как ухаживать за этим пернатым идиотом…"

Пока Курама, убаюканный тихой дрёмой, отдавался в объятия Морфея, Нанами, словно юркая мышка, пошла за Томое в кухонный закуток, подальше от острого слуха хворающего айдола.

— Томое, ну что же нам делать? Он выглядит… как бледная тень! Нельзя же сидеть сложа руки! — прошептала Нанами, встревоженно оглядываясь на затворённую дверь комнаты Курамы, будто опасаясь, что стены имеют уши.

Томое, с грацией вальяжного кота, уселся на табурет, скрестив руки на груди, и вздохнул так преувеличенно, словно на его плечи легла тяжесть всего мира.

— Что делать? Трепетать от ужаса, полагаю. Или, может, воззвать к духам хвори, принеся им в жертву… ну, скажем, пару бутылок саке? — проронил он с неприкрытым сарказмом.

Нанами в ответ лишь закатила глаза, этот жест выражал всю глубину её отчаяния.

— Томое, ну будь же серьёзен хоть на секунду! Он ведь и вправду нездоров. Может, всё-таки позвать врача?

Томое нахмурил брови, погружаясь в пучину раздумий.

— А, да… У этого… пернатого… кажется, была сестра. Вроде как врач или медсестра… Не припомню точно. Кажется, её звали Мией.

Курама, которого уже почти сморил сон, внезапно уловил обрывок разговора. Имя "Мия" словно разряд молнии пронзил его сознание. Веки его распахнулись, сон как рукой сняло, а по лицу, словно тень от зловещей птицы, промелькнула гримаса ужаса.

Мия… Его ненаглядная сестрица… Врач… Это было подобно смертному приговору, прозвучавшему над его головой.

— Мия… — едва слышно прошептал он, — Только не она…

Сердце бешено заколотилось в груди, словно пойманная в клетку птица. В памяти, как кадры старой киноплёнки, всплыли картины его детства и её "лечения". Мия была… изобретательной. Она с маниакальным упорством находила самые "действенные", но при этом невыносимо болезненные способы поставить его на ноги. Отвары из трав, зловонных, как болотная жижа, компрессы из едкой редьки, от которых кожа нестерпимо зудела, и, конечно же… уколы. О, эти адские уколы! После каждого прикосновения её шприца он ощущал, будто в его ягодицу вонзили раскалённый гвоздь. И пусть после её "забот" он выздоравливал с невероятной скоростью, платой за это была адская боль, локализованная в одном, весьма деликатном месте.

«Нет, только не уколы!» — в панике пронеслось в его голове.

Он обречённо выдохнул. Кажется, его песенка спета. Если Мия узнает о его недуге, его ждёт не исцеление, а настоящая пытка. Он даже представил себе её, с безумным блеском в глазах, приближающуюся к нему со шприцом наперевес.

Тем временем на кухне Нанами продолжала умолять Томое.

— Томое, умоляю, найди её номер! Кураме ведь совсем худо!

Томое вздохнул, понимая, что от него так просто не отделаться.

— Ладно, ладно, успокойся. Сейчас поищу, — пробурчал он, роясь в телефоне.

Курама, услышав это, окончательно впал в пучину отчаяния. Всё кончено. Его ждёт мучительная смерть… от уколов.

— Не… не надо… — прошептал он, но его голос был слишком тихим, чтобы быть услышанным.

На кухне Томое уже рылся в телефонной книге, отыскивая контакты Мии. Он усмехнулся, предвкушая незабываемое зрелище. Ему было крайне любопытно, какие рулады издаст Курама, когда его сестрица приступит к своим "врачебным" экзекуциям.

— Так… вот она! Мия, врач-садист… — пробормотал он себе под нос, с дьявольским огоньком в глазах.

Курама закрыл глаза, смирившись с неминуемым. Ему оставалось лишь ждать. Ждать расплаты за свою минутную слабость. Ждать появления сестры Мии, которая превратит его выздоровление в адскую кару.

Тишину в квартире разорвал оглушительный стук в дверь. Курама, и без того находящийся в состоянии панического ужаса, от неожиданности рухнул с кровати, как подкошенный. Инстинкт самосохранения взял верх, и он, не раздумывая, юркнул под кровать, словно таракан, застигнутый врасплох.

— Это, должно быть, Мия… — прошептал он себе под нос, забившись в самый дальний угол под кроватью. Сердце колотилось так, что казалось, оно вот-вот выскочит из груди.

Дверь распахнулась и в комнату влетела Мия. Со стороны она казалась хрупкой и юной девушкой, с копной пепельных волос, спадающих на плечи, и спокойным, даже озорным блеском в глазах. Ничего не выдавало в ней тирана-медика.

Мия окинула комнату растерянным взглядом. Брата нигде не было видно.

— Курама? Ты где? — позвала она, стараясь, чтобы ее голос звучал ласково и обеспокоенно.

Томое, войдя следом за Мией, с интересом наблюдал за происходящим. Он прекрасно видел, где прячется Курама. Чёрное крыло, предательски торчащее из-под кровати, выдавало его с головой.

Он подошел к Мие и наклонился к ее уху.

— Посмотри под кровать. — прошептал он, еле сдерживая смех.

В глазах Мии вспыхнул огонек азарта. Она резко опустилась на колени и схватила Кураму за ногу.

— Попался! — радостно воскликнула она, потянув его на себя.

Курама отчаянно пытался уползти обратно под кровать, цепляясь руками за ковер, но Мия была сильнее. Она вытащила его, как репку из земли, и он предстал перед ней во всей своей жалкой красе.

Сказать, что Курама был "рад" видеть свою сестру, было бы огромным преуменьшением. Он смотрел на нее с ужасом, словно на надвигающуюся катастрофу.

— Мия… Что ты здесь делаешь? — пробормотал он, отползая от нее на безопасное расстояние.

Мия, напротив, сияла от счастья. Она подскочила к нему и обняла его так крепко, что Курама едва мог дышать.

— Ах, Курама! Бедняжка! Как ты мог так заболеть? Я так за тебя волновалась! — щебетала она, осыпая его поцелуями.

Курама скривился от такой бурной демонстрации чувств. Ему было противно, страшно и одновременно немного трогательно.

Мия отстранилась от него и принялась осматривать его, ощупывая лоб и заглядывая в глаза.

— Ну и ну, ты выглядишь просто ужасно! Как такое могло случиться? Ты же у нас такой сильный и крутой айдол! Неужели не смог справиться с какой-то жалкой простудой? — упрекала она, но в ее голосе звучала скорее насмешка, чем искреннее недовольство.

Курама закатил глаза. Вот началось. Сейчас она начнет его подкалывать и высмеивать. Но он знал, что за этими колкостями скрывается забота. Своеобразная, жестокая, но все же забота.

Томое, стоя в дверях, еле сдерживал смех, наблюдая за этой комичной сценой. Он понимал, что Курама попал в ловушку. И выбраться из нее будет непросто.

— Ну, ладно, не буду тебя мучить. Я принесла лекарства и все необходимое. Сейчас мы тебя вылечим! — заявила Мия, доставая из сумки огромный шприц.

Курама в ужасе зажмурился. Кажется, худшие опасения сбываются…

Увидев шприц, выросший в его воображении до чудовищных размеров, Курама едва сдержал рвущийся наружу крик. Инстинкт самосохранения заставил его скрыть панику, но предательская бледность, залившая щеки, и дрожь в руках выдавали его с головой.

— Я… Я просто… воды попью, — пробормотал он, делая неуверенный шаг назад. Под маской жажды скрывалось отчаянное желание исчезнуть, раствориться в воздухе, пока Мия не осознала его намерения.

Но Мия не была простушкой. Она прекрасно видела его жалкую попытку к бегству, и эта комичная сцена доставляла ей искреннее удовольствие. Упустить возможность потешиться над страхом брата она не могла.

Едва Курама приблизился к спасительному дверному проему, его путь преградил Томое, застывший в дверях с самодовольной ухмылкой. В глубине его лисьих глаз плясали огоньки предвкушения.

— Куда это ты намылился, птенчик? Забыл, что тебе прописан отдых и забота? — промурлыкал Томое, преграждая ему путь.

Курама попытался юркнуть мимо, но лис молниеносно перехватил его, не упустив случая напоследок поддеть, и вернул обратно в заботливые, но коварные объятия Мии.

— Держи своего брата, Мия. Кажется, он немного боится иголочек, — ехидно произнес Томое, передавая трепещущего от ужаса Кураму сестре.

Мия подхватила его без труда. Он был легким и податливым, словно тростинка на ветру, попавшая в ее руки.

— Ну что ты, Курама? Чего ты так переполошился? Ты же у нас такой взрослый и сильный, а боишься маленького укольчика? Это же совсем не страшно, — проворковала Мия, глядя ему прямо в глаза.

Томое расхохотался, не в силах сдержать веселье. Его заразительный смех, словно удар хлыста, хлестал по самолюбию Курамы.

Внезапно, словно по щелчку пальцев, воцарилась тишина. Нанами, до этого молча наблюдающая за развернувшейся драмой, подошла к Томое и отвесила ему увесистый подзатыльник.

— Нельзя смеяться над чужим страхом! Это бессердечно, — отчитала она его тоном строгой матери.

Томое замолчал, потирая ушибленное место и бросая на Нанами обиженный взгляд.

Мия, тем временем, продолжала неотрывно смотреть на Кураму, в ее глазах плясали лукавые огоньки.

— Ладно, Курама, на этот раз я прощу тебе твою трусость. Ограничимся лишь уколом. Но в следующий раз, если я только услышу, что ты пренебрегаешь своим здоровьем… — она сделала паузу, чтобы придать своим словам вес, — …тогда ты получишь не только укол, но и кое-что еще… гораздо более болезненное.

Она извлекла из сумки тонкий кожаный ремень и демонстративно покрутила его в пальцах. Кожа издала зловещий свист.

— Ты ведь помнишь, как я умею им пользоваться, Курама? Уверяю тебя, ты не захочешь испытать это вновь, — прошептала она, приблизив свое лицо к его уху.

По спине Курамы пробежал ледяной озноб. Он слишком хорошо помнил, как Мия наказывала его в детстве. И ремень был ее самым любимым инструментом.

— Я… Я буду заботиться о себе. Обещаю! Я буду вовремя ложиться спать, правильно питаться и всегда носить шарф в холодную погоду, — выпалил он, готовый поклясться чем угодно, лишь бы избежать грядущей расплаты.

Мия удовлетворенно кивнула.

— Вот и славно. А теперь давай сделаем укол, и все будет хорошо. Потерпи немного, — сказала она и приблизилась, держа в руке зловещий шприц.

Курама зажмурился, ожидая неминуемого. В этот момент он ощутил себя маленьким и беззащитным, словно ребенок, попавший в руки жестокой и безжалостной воспитательницы.

Надежда умирает последней, но, кажется, Курама достиг той точки, когда даже она начала угасать. Война, развернувшаяся в квартире, вымотала его физически и морально. Но он продолжал бороться, хотя каждый его шаг казался все более отчаянным.

Он вновь и вновь пытался сбежать, но Мия и Томое, словно сговорившись, были начеку. Они ловили его, словно неопытного воробья, не давая ни малейшего шанса вырваться.

В отчаянии Курама упал на колени перед Мией, умоляя её о пощаде. Он обещал, что будет хорошим, что будет послушно пить все лекарства и выполнять все её рекомендации. Он даже пообещал добровольно вымыть всю посуду в доме до конца года.

Но Мия оставалась непреклонной. Она смотрела на него с сочувствием, но её глаза говорили о том, что решение уже принято.

— Курама, я делаю это для твоего же блага. Ты должен понять, что укол необходим, — твердо произнесла она, не поддаваясь на его мольбы.

Томое, наблюдавший за происходящим, лишь усмехнулся.

— Бесполезно, Курама. Тебе не удастся её переубедить. Просто сдавайся и потерпи немного, — посоветовал он.

И вот, наступил момент, когда силы Курамы окончательно иссякли. Он понял, что сопротивление бесполезно, и опустил руки.

Тогда Мия отдала приказ. Нанами, до этого стоявшая в стороне, подошла к Кураме и, упершись руками в его спину, крепко прижала его к кровати. Томое, не теряя времени, схватил его за ноги и удержал их.

Курама понял, что это конец. Последний рубеж пал. Он закрыл глаза, готовясь к неминуемому.

Мия, действуя быстро и профессионально, стянула с него штаны. Обработала ягодицу спиртом и, не давая ему опомниться, воткнула шприц.

Курама изо всех сил старался не закричать. Больно было так, что хотелось выть. Он стиснул зубы, сжал кулаки и вцепился зубами в подушку. Но боль была слишком сильной. Из его горла вырвались приглушенные стоны.

Когда все закончилось, Мия аккуратно вытащила шприц и похлопала его по месту укола, как маленького ребенка.

— Ну вот и все. Было не так уж и страшно, правда, — спросила она, стараясь говорить ободряющим тоном.

Курама молчал, уткнувшись лицом в подушку. Он чувствовал себя униженным и побежденным.

Мия, зная, что ему сейчас не до разговоров, оставила его одного. Она вышла из комнаты и вернулась через несколько минут с листком бумаги в руках.

— Вот список рекомендаций. Обязательно выполняй все, что здесь написано. И не вздумай меня ослушаться, — предупредила она, протягивая ему листок, — Да, кстати, я сегодня с тобой останусь. Вдруг, плохо станет.

Курама застонал. Он не хотел, чтобы Мия оставалась с ним. Он хотел, чтобы его оставили в покое.

Но ему ничего не оставалось, как подчиниться. Он знал, что спорить с Мией бесполезно.

Он лежал на кровати, уткнувшись лицом в подушку, и думал о том, как низко он пал. Он, Курама, знаменитый айдол, превратился в беспомощного пациента, которого терроризирует собственная сестра.

И казалось, что этот кошмар никогда не закончится.