Чёртовы крылья (гет)

Выпускные экзамены прошли. Гермиона вышла из зельеварения с затуманенным взглядом и сухими губами, прижимая к груди исписанный свиток, будто в нём заключалась последняя надежда, что это всё — конец. Конец той недели, её тайной башни, чужих поцелуев, страха и покоя одновременно. Северус не произнёс ни слова, когда забирал её работу. Его пальцы скользнули слишком близко к её, но не коснулись. Он даже не поднял глаз.

Через два дня пришли результаты. Все экзамены — на “выше ожиданий” и “выдающийся”. Даже зельеварение. Хотя Гермиона не была уверена — то ли она и правда в тот день выжала из себя невозможное, то ли зелье “Жабий волдырь”, что им нужно было варить, просто оказалось ниже уровня её паранойи. Как бы то ни было — имя Грейнджер стояло в списке лучших выпускников. Она должна была радоваться.

Но на душе было мерзко.

Вечером, когда зал уже начали украшать тканями, скатертями, гирляндами, цветами, свечами — Гермиона стояла у зеркала в спальне и в который раз переделывала причёску. Волосы поддавались плохо — как всегда. Но не в этом было дело. Платье — тёмно-синее, атласное, с открытыми плечами, немного тугое в груди — сидело идеально. Оно подходило под её фигуру, подчёркивало шею, ключицы. Только вот всё это — казалось чужим.

Всё было красиво. Всё — было чужое.

В Большом зале играла музыка, жужжали разговоры, пары кружились между столами, свет переливался на подвесках, заворожённо плясал в хрустале бокалов. Гермиона стояла ближе к стене, в руках сжимая стакан тыквенного пунша. Она смотрела, как Лаванда пляшет с кем-то из Пуффендуя, как Джинни смеётся в ухо Невиллу, как Дин Томас вертит Пэдму за талию.

А Рон…

Рон сидел в самом углу, развалившись на стуле, лицо скукожено, будто ему в ухо кто-то напел про “обязанности взрослой жизни”. Он не смотрел на неё. Она — не смотрела на него. И всё же их взгляды пару раз пересеклись. Он отвернулся первым. Она — сделала вид, что этого не заметила.

Гарри метался между ними. Сначала заглянул к Рону, что-то прошептал. Потом подошёл к Гермионе, с неловкой улыбкой сказал:

— Ты… выглядишь красиво.

Она поблагодарила.

— Ты не хочешь… ну, потанцевать с ним? — шепнул он, кивая в сторону рыжего.

— А ты не хочешь выкинуть из головы мысль, что всё можно починить одним танцем? — спросила она сухо.

Гарри криво усмехнулся. Потом ушёл.

И Гермиона осталась одна.

Музыка изменилась. Настроение стало более вальсовым, плавным. Над толпой студентов поплыли серебряные ленточки, загорелись воздушные свечи. Зал будто стал меньше, теплее. Она сделала глоток. В этот момент к ней подошёл Драко Малфой.

Он, конечно, тоже был наряден. Белоснежная рубашка, тёмно-серый жилет, запонки в виде змей. На лице — полунасмешливая, полуутомлённая гримаса.

— Грейнджер, — начал он, — я, конечно, не великий романтик, но полагаю, что танец со мной спасёт тебя от зевающего в углу Уизли и его жалобного взгляда.

— Малфой…

— Что? — он выпрямился, с театральной обидой, — Ты не хочешь, чтобы твоё фото в “Пророке” украсило подпись “лучшие выпускники и их спутники”?

— Я не хочу, чтобы моё фото в “Пророке” украшал ты.

Он изогнул бровь.

— Грубо.

— Честно.

Он на секунду помолчал, потом кивнул.

— Ну… тогда удачного вечера.

И ушёл. И, кажется, грустно — как бы это абсурдно ни звучало.

Она осталась с бокалом, в одиночестве, под вальс, среди смеха и шагов. Никто не предлагал ей танец. И она — никому.

А в тени колонн, неподалёку от преподавательского стола, стоял он.

Северус Снейп.

В чёрной мантии, с чуть растрёпанными волосами, без той угрюмой строгости, что обычно застывала у него на лице. Сегодня он был не столько мрачен, сколько уставший. Его взгляд — затенённый, тяжёлый — то и дело возвращался к ней. Он наблюдал за ней. Не нагло. Не явно. Просто — был рядом. Как всегда в эти дни.

Иногда она встречала этот взгляд. Он не отводил глаза, но и не делал ничего. Просто смотрел. И в его лице было что-то… сломанное. Он не мог подойти. Не имел права. Не должен был.

А потом — к нему подошёл Дамблдор.

— Вечер как вечер, не находишь? — негромко произнёс директор.

Снейп не ответил.

— Бал — отличная возможность… для многих вещей.

— Например? — сухо спросил Снейп.

— Признаться. Простить. Напомнить себе, что мы ещё живы.

Северус тихо усмехнулся.

— И ты хочешь мне напомнить про свою юношескую влюблённость в преступника международного масштаба?

— Не преступник, Северус. Он просто был… свободнее.

— Он убивал.

— Мы все убиваем. Внутри. Или снаружи.

Снейп фыркнул.

— Неужели ты сравниваешь свою историю с моей?

— Я лишь напоминаю: если любовь сдерживает — она не любовь.

Он посмотрел на Гермиону, всё ещё стоящую у стены. Она наливала себе новый пунш.

— Иногда лучше молчать, — сказал он тихо.

— Иногда — да. Но не всю жизнь.

Дамблдор похлопал его по плечу и отошёл.

А Снейп остался в тени. И ушёл из зала раньше всех. Прямо после полуночи.

Гермиона не сразу поняла, что он ушёл. Но когда музыка сменилась, и её снова позвал Гарри, она посмотрела в сторону тени… и не увидела никого.

Пусто.

Как и весь этот вечер.

Лестничная ниша у восточного крыла казалась особенно тихой ночью. Студенты уже начали покидать зал: кто-то смеялся, кто-то плакал, кто-то шёл в обнимку с бутылкой контрабандного огневиски — выпуск был не только финалом учёбы, но и началом чего-то пугающе большого. Шаги эхом разносились по мраморным плитам, пока Снейп стоял, почти сливаясь с тенью, под гобеленом с изображением Серафимы Ботт, скачущей на трёхголовом пони.

Он ждал. Это было глупо. Это было бессмысленно.

Но он всё равно ждал.

Внутри, на уровне нутра, всё ещё гудела музыка. Его пальцы — сцепленные, холодные — держали сквозь ткань тёмную ленту. Под ней — цветы. Свежие. Тяжёлые на запах. Он заказал их через Минерву, притворившись, что это нужно для украшения преподавательского стола. Ирисы. Тёмно-фиолетовые, почти чёрные в полумраке. Он выбрал их без размышлений, сразу, как будто уже знал, что именно они — те, которые нужны.

Из зала вышла Гермиона.

Платье при каждом шаге немного качалось, как волны под лунным светом. Она прижимала к груди плащ, но не накинула — словно спешила ощутить на плечах ночь. И казалось, что она идёт к выходу — может, прогуляться во двор, может, просто сбежать от толпы.

Он окликнул её.

— Мисс Грейнджер.

Она обернулась. Не вздрогнула — как будто ждала этого.

Подошла. Молча. Смотрела внимательно, не моргая. Она уже научилась это делать: не пугаться, не пятиться. Это раздражало его. И в то же время... восхищало.

Он протянул ей связку ирисов. Цветы были обвязаны ленточкой, чёрной, с лёгкой серебристой прожилкой.

— Это… — начала она, — для меня?

Он не ответил. Она приняла букет. Аккуратно. Почти благоговейно.

И тогда — впервые за весь вечер — она улыбнулась.

— Если я напишу вам, когда поступлю… — сказала она, медленно, нараспев. И чуть наклонила голову, будто ставя знак вопроса.

Её взгляд стал странным. Один уголок губ дёрнулся вверх — слишком резко, неестественно. Левая бровь осталась на месте, а правая — поднялась высоко, вызывающе. Северус невольно моргнул. "Она флиртует?"

Он не был уверен. Но что-то в этой позе, в этом выражении лица — как будто она держит ситуацию в руках. Не он. Не преподаватель. А она — та, что знает, как сделать шаг вперёд, и не боится его сделать. После всего, что было.

Он едва заметно качнул головой, будто пытаясь стряхнуть наваждение.

— Я отвечу, — произнёс он.

И улыбнулся.

Проклятье. Он знал эту улыбку. Это была та самая — страшная, холодная, сухая, как тень от скелета. Лицо не привыкло к таким эмоциям, и каждый раз, когда он пытался изобразить что-то подобное теплу, оно выглядело скорее как предупреждение перед убийством.

Гермиона чуть приподняла брови, снова — только одну. Но не отшатнулась. Не ушла.

Просто кивнула. Повернулась. И ушла. Снейп остался один в нише. Без цветов. Без слов. С тишиной.

Прошёл месяц.

Жара в Лондоне стояла глухая, душная, с запахом пыльного асфальта и раскалённых крыш. В Камберуэлле, в небольшой комнате съёмной квартиры — той самой, что Гермиона сняла перед вступлением в Магический Университет — окно было распахнуто настежь, а на подоконнике сидела она. Ноги подтянуты к груди, на ней — длинная ночная рубашка, тонкая, почти прозрачная. Глаза — усталые, но не сонные. В руке — письмо.

Оно пришло этим утром.

Было коротким. Лаконичным. Но будто острым ножом — каждое слово вонзалось в память.

«Вы выбрали факультет Зелий. Глупо, но предсказуемо. Надеюсь, у вашего будущего преподавателя есть чувство меры. Впрочем, в случае его отсутствия — пишите. Не могу обещать, что дам хороший совет. Но, возможно, честный.

— С.»

Почерк — ровный, жёсткий, как всегда. Узкий, с характерными завитками на "д" и "р". Острые буквы, словно выгравированные лезвием. Она провела пальцем по строкам, как будто это было не письмо, а что-то живое.

За окном кричала чайка. Где-то вдалеке прогремело — возможно, кто-то аппарировал.

На груди у неё — что-то шевельнулось. Нет, не в буквальном смысле. Не магия. Не остатки зелий.

Просто — ощущение.

Словно крылья, те самые, что исчезли, выросли снова. Не из спины. Изнутри.