Гарри Поттер и семь искушений (джен)

Лондон был окутан вязким, мокрым туманом — таким, что лип к лицу и одежде, будто невидимая паутина. Даже фонари на Диагон-аллее выглядели уставшими: их свет дрожал и тускло пробивался сквозь серое марево, отражаясь в мокрой брусчатке. День уже давно выдохся. Лавки стояли запертые, их разноцветные вывески лениво покачивались на ветру, тихо скрипя, а редкие запоздалые шаги отдавались гулким эхом в пустоте мостовой.

Фред и Джордж Уизли шагали рядом, слегка сутулясь от холода и усталости. Возвращались издалека — встреча с поставщиком алхимических ингредиентов затянулась дольше, чем они рассчитывали, и вымотала обоих. Каждый нёс под мышкой увесистый свёрток, в котором позвякивали закупленные колбы и банки. В этот час они мечтали лишь об одном: добраться до камина в своей мастерской, выкинуть промокшие сапоги к чёртовой матери и налить себе по кружке горячего сливочного пива.

Они сворачивали на знакомую улочку, когда взгляд Фреда неожиданно зацепился за странность: между двумя высокими каменными домами зиял узкий проход, которого, казалось, днём здесь не было. Щель между фасадами казалась слишком правильной для случайного промежутка — словно кто-то нарочно отодвинул здания друг от друга. В глубине проёма мерцал блеклый, едва уловимый свет, похожий на свечу, спрятанную за мутным, закопчённым стеклом.

— Этого здесь не было, — тихо сказал Джордж, замедлив шаг и всматриваясь в темноту.

Проход тянулся вглубь, и его стены были облуплены, влажны от конденсата, словно здесь всегда царил вечный сумрак. На левой стене, как раз на уровне глаз, вытянулась глубокая, неровная царапина: Скрудж-Аллея. Буквы, будто вырезанные остриём ножа, уходили в камень так глубоко, что, проведя по ним пальцем, можно было ощутить холодный, чуть влажный рез.

Изнутри доносился тихий, странный звук — не то лёгкое шуршание, не то шелест бумаги. За тусклыми, запылёнными витринами виднелись ряды шкафов и полок, кое-где кривых, но изящно резных; застеклённые короба, покрытые сетью тонких трещин; тяжелые витрины с предметами, которые, казалось, никогда не видели солнечного света.

Сквозь налёт времени и грязи проглядывали вещи, от которых перехватывало дыхание: перо феникса, мерцающее в хрустальной колбе; карманные солнечные часы, на циферблате которых ползли золотые лучи; тёмная шкатулка, изнутри которой доносилось тихое, будто далёкое пение, напомнившее о колыбельных из детства.

Чем дольше они смотрели, тем сильнее росло странное чувство: вещи за стеклом не просто были, они смотрели в ответ. Смотрели так, как смотрят старые портреты в замке — с тихим, пристальным интересом, будто взвешивая, достойны ли пришедшие сделать шаг вперёд.

— Пойдём, — сказал Джордж, но в голосе его не было уверенности.

Он взглянул на брата, будто проверяя, действительно ли они собираются это сделать. Фред только дернул уголком губ, и, как всегда, решительность одного из них стала решимостью обоих.

Они шагнули в узкий проулок. И словно перешагнули через невидимую черту — звуки Диагон-аллеи остались за спиной. Там ещё мгновение назад звенели колокольчики дверей, щёлкали замки витрин, звали зазывалы, а здесь… воздух сразу стал плотнее, тише.

Слышался лишь странный, едва уловимый звон, будто кто-то медленно водил пальцем по краю бокала, и этот звук тянулся откуда-то сверху, растворяясь в слабом шёпоте, витавшем в воздухе. Не разобрать ни слова, но чувствовалось, что этот шёпот принадлежал не одному голосу.

Лавки здесь стояли плечом к плечу, словно боялись потеряться в тумане. Деревянные балки были покрыты пятнами времени, а вывески написаны старинным шрифтом, часть букв в котором уже стерлась, так что приходилось угадывать, что же за товары скрываются за стеклом. Витрины мерцали мягким, теплым светом — не ярким, как на Диагон-аллее, а скорее домашним, почти уютным. Но этот уют казался нарочно притворным, как у слишком любезного хозяина, что скрывает нож за спиной.

— Скрудж-Аллея, — произнёс кто-то за их спинами.

Фред и Джордж обернулись.

В нескольких шагах позади стоял мужчина в длинном чёрном плаще. Плащ был не новым, но ухоженным, с плотной подкладкой; от него пахло свежим дождём и… чем-то приторным, как от лавок со сладостями, только слишком густо. Капюшон отбрасывал глубокую тень на лицо, так что ни черт, ни возраста разглядеть было невозможно.

Голос у него был низкий, ровный, будто он привык говорить, не меняя интонации — так говорят те, кто уверен, что их слушают внимательно. В этом голосе сквозило нечто двойственное: приглашение и предупреждение в одном.

— Здесь продают то, чего больше нет, — продолжил он, делая шаг ближе.

Туман за его спиной колыхнулся, будто впуская его в круг света.

— То, что война унесла, но не уничтожила.

Джордж слегка прищурился:

— Чёрный рынок?

— Назовите, как хотите, — торговец чуть склонил голову. — Министерство предпочитает не вспоминать об этом месте. Но я… торговец редкостями. И могу предложить вам товар, который поднимет ваш… магазинчик на новый уровень.

Слово «магазинчик» он произнёс так, будто проверял их гордость на прочность. Фред почувствовал, как в груди кольнуло — да, их лавка была маленькой, но это было их детище, построенное с нуля.

— И что же это за товар? — холодно спросил он, выпрямившись.

Торговец чуть развёл полы плаща, и под ними оказалось нечто вроде узкой витрины, закреплённой на ремне. Она была разделена на несколько секций, каждая — с бархатной подкладкой.

В первой лежал маленький пузырёк с жидкостью, сияющей изнутри золотыми искрами. Свет не просто отражался от него — он как будто медленно стекал по стеклу внутрь, будто напиток втягивал в себя всё освещение вокруг.

Во второй покоился механический паук, тонкие латунные лапки которого изредка дрожали, словно он дышал. Маленькие сапфировые глазки мигали вразнобой, и казалось, он прислушивается к чему-то в их голосах.

В третьей — палочка, чьё дерево было переплетено с тончайшей жилкой серебра. В свете витрины серебро поблёскивало, словно живая нить.

— Зелье мгновенной памяти, — сказал торговец, наклонившись чуть ближе к Джорджу. — Запомните всё, что угодно, навсегда. Полезно для изобретателей, не правда ли?

Джордж на мгновение представил, как они создают сложнейшие шутки, новые механизмы, а ни одна идея не теряется.

— Магический сборщик монет, — продолжил торговец, повернувшись к Фреду. — Находит и притягивает любую валюту в радиусе мили.

В голове Фреда сразу мелькнула картина: толпа у входа, звон монет, новый ассортимент, ещё выше полки, ещё шире двери…

— И это, — он коснулся серебряной палочки, — вещь, с которой не проигрывают ни одного поединка.

Джордж нахмурился:

— И сколько всё это стоит?

Торговец медленно улыбнулся — улыбку можно было услышать, даже не видя лица:

— Для вас? Не галеоны главное. Главное — место. Нужно, чтобы мои вещи стояли там, где есть поток покупателей.

Фред почти видел перед собой их лавку, полную диковин, о которых заговорит весь магический Лондон. Снова будут отправлять подарки Хогвартсу на Рождество. Снова будут в центре внимания.

— Мы… подумаем, — тихо сказал Джордж, но в его голосе было меньше воодушевления, чем в глазах брата.

— Я здесь каждую ночь, — едва слышно ответил торговец. — Но лучше приходить днём. Тогда Скрудж-Аллея раскрывает настоящие сокровища.

Они вышли обратно на Диагон-аллею.

Туман показался гуще, чем раньше, а звон, что звучал в проулке, всё ещё гудел в их ушах.

— Мы вернёмся, — сказал Фред, пытаясь придать голосу лёгкость. — Просто… посмотрим.

Джордж кивнул, но его взгляд был серьёзен, и за ним пряталось то самое чувство, которое редко ошибалось — предчувствие беды.

Днём Скрудж-Аллея оказалась совсем иной. Никакой холодной тьмы, словно сгустившейся в ночи, и пустоты между шагами. Теперь, под солнцем, улица была похожа на ярмарку, выросшую в тени каменных исполинов. Узкий проём между высокими стенами пропускал косые золотые лучи, которые цеплялись за вывески, переливались на стеклянных витринах и вспыхивали в золотых обрамлениях рам. Лоскуты разноцветных тканей развевались на верёвках, натянутых между домами, а в воздухе витали запахи горячей выпечки, магических благовоний и чего-то ещё — пряного, терпкого, почти металлического.

Толпа двигалась плотным, но текучим потоком. Где-то громко смеялись, где-то спорили, а чуть дальше визжал ребёнок, не желавший уходить от прилавка с миниатюрными крылатыми лошадками. Фред замедлил шаг, оглядываясь: здесь было всё, что могло понравиться любому, у кого карманы звенят от галлеонов. На одном лотке продавец ловко жонглировал флаконами, которые при каждом касании меняли цвет и форму; на другом — кряжистая ведьма раскладывала на бархатную ткань перчатки, каждая пара которых шептала собственными голосами, предлагая покупателю «тепло без дырок» или «секретный карманчик для угощений».

Они с Джорджем переглянулись — улочка жила, дышала, торговала. Но под этим шумом чувствовалась странная вязкость. Словно в воздухе плавала едва ощутимая нота — запах, которого не должно быть. Он не был неприятным, но действовал, как липкая паутина: невидимо обвивался вокруг мыслей, подталкивал задержаться, купить ещё, вернуться завтра.

— Чувствуешь? — тихо спросил Джордж, будто боясь, что кто-то подслушает.

— Да… — Фред нахмурился. — Как будто воздух тут… плотнее.

В этот момент, как и прошлой ночью, из толпы вышел торговец. Тот же чёрный плащ, слишком гладкая улыбка, слишком лёгкий шаг. Он появился так естественно, что казалось, он был здесь всё время, просто никто не смотрел в его сторону.

— Рад, что вы пришли, — произнёс он мягко, с поклоном. — Сегодня у меня есть нечто… особенное.

Он не стал ждать ответа и направился вглубь улицы. Толпа расступалась перед ним едва заметно, как вода вокруг лодки. Близнецы обменялись настороженными взглядами и пошли следом.

Шум базара постепенно стихал, сменяясь глухими, вязкими звуками — словно издалека доносились удары сердца. Они оказались перед неприметным проходом между двумя лавками, завешанным полосатым пологом. Торговец откинул ткань, и они вошли.

Внутри было темно, как в чулане, куда пробрался только один тонкий луч света из узкой щели под потолком. Помещение пахло старой кожей и металлом, но где-то в глубине чувствовалось ещё что-то — золотистое, тёплое, как запах пыльных страниц любимой книги.

В центре, на низком постаменте, стоял сундук. Старый, обитый потрескавшейся кожей, с латунными уголками, потемневшими от времени. Его крышка была чуть приоткрыта, и из щели струился мягкий, мерцающий золотой свет. Он не просто светил — он как будто дышал.

— Сердце Скрудж-Аллеи, — прошептал торговец, будто боялся нарушить чары. — Оно само притягивает редчайшие товары. Всё, что хоть где-то существует в мире, рано или поздно окажется у вас. Вам не придётся искать.

Фред опустился на корточки. Внутри он увидел вещи, которые могли свести с ума любого шутника: полная коллекция снятых с производства порошков Зонко, свитки с заклинаниями, о которых они только мечтали, коробки с прототипами, которые они ещё даже не успели придумать. Каждая вещь лежала так, будто ждала только его руки.

— Сколько? — спросил Джордж, уже чувствуя, что ответ будет хуже любой суммы.

— Не в галеонах дело, — улыбнулся торговец. — Сундук питается силой места, где стоит. Он высасывает из него… гармонию. Люди перестают смеяться, спорить, встречаться. Всё постепенно превращается в глухую лавку, полную товаров и тишины.

— И куда же уходит эта гармония? — мрачно уточнил Джордж.

— К вам, — без тени смущения произнёс торговец. — Вы будете богаты, ваши витрины будут ломиться от чудес, и никто не сможет с вами соперничать.

Фред молчал. Мысли метались: усталость после войны, дыры в бюджете, необходимость восстанавливать лавку. Сундук мог решить всё — не просто вернуть им бизнес, а сделать его легендой. Но… за какой ценой?

Джордж отвернулся от сундука. В его памяти вспыхнули лица — Лупин, Тонкс, Фред в другой жизни, слишком много имён, которых уже нет. Они сражались за то, чтобы улицы смеялись, чтобы в лавки приходили за шутками и надеждой, а не за мёртвым блеском артефактов.

— Мы могли бы… — начал Фред тихо. — Восстановить магазин. Сделать его лучшим.

— И превратить Диагон-аллею в пустыню, — отрезал Джордж.

Вдруг из-за стены донёсся детский смех. Высокий, чистый, без примеси магии — просто смех от радости. Фред поднял глаза, посмотрел на Джорджа, и в тот момент понял: сундук не имеет права дышать их воздухом.

Он выпрямился и, глядя прямо в глаза торговцу, произнёс:

— Нет.

На следующее утро Фред и Джордж, вопреки привычке, поднялись чуть ли не на рассвете. Сон ещё цепко держал их за веки, но странное ощущение, оставшееся после вчерашнего визита в Скрудж-Аллею, гнало их в лавку. Сегодня они решили действовать.

Сырой утренний свет только начинал проникать в окна мастерской, когда они уже распахнули ставни и вывесили табличку «Открыто». В воздухе висел аромат свежей карамели, смешанный с резким запахом пороха от новой партии фейерверков.

У дверей быстро начала собираться толпа. Сначала — пара младших студентов Хогвартса, забежавших ещё в школьных мантиях, с горящими глазами. Потом — родители с детьми, пришедшие за сладостями и безопасными, но забавными игрушками. Чуть в стороне стояла группа авроров — их привлекли слухи о «невиданном празднике», который обещали Уизли. Даже суровые лица в тёмно-синих плащах смягчались при виде парящих в воздухе мыльных пузырей, переливающихся всеми цветами радуги.

— Заходите, не стесняйтесь! — гремел голос Джорджа, встречая первых посетителей.

— Сегодня всё бесплатно… ну, почти! — подмигивал Фред, ловко вручив мальчишке конфету, из которой, как только он откусил, вылетела крохотная золотая рыбка и растаяла в воздухе.

Вместо того чтобы заманивать людей в сторону Скрудж-Аллеи загадочными артефактами, братья сделали ставку на радость и смех. В центре лавки стоял длинный стол, заваленный коробками с фейерверками — миниатюрные дракончики, запускатели световых комет, фонтанчики, выбрасывающие искры в форме сердец. В углу — большая бочка с конфетами, которые дарили съевшему их кратковременный эффект «пузыря»: человек начинал подпрыгивать так, будто его ноги налились пружинами.

Ближе к полудню лавка уже гудела, как улей. Прохожие, привлечённые взрывами фейерверков и детским смехом, шли с Диагон-аллеи целыми семьями. Внутри было тесно, но от этого ещё веселее. Лотерея раз за разом раздавала шутливые призы: огромный нос из резины, шарф, который менял цвет каждые пять секунд, и крошечные крылья, прикрепляемые к пяткам.

Смех и восторженные крики заполняли улицу, разливаясь далеко за пределы лавки. Этот живой шум, казалось, буквально перекрывал глухие, тягучие звуки, что тянулись из мрачной Скрудж-Аллеи — там, в полутени, всё ещё мерцали тусклые витрины. Но теперь лишь редкий любопытный отваживался свернуть туда.

К вечеру поток людей, направлявшихся к загадочному рынку, почти иссяк. Те немногие, кто всё же заглядывал в Скрудж-Аллею, возвращались быстро, чуть пожимая плечами. После яркой, пахнущей карамелью и весёлым безумием лавки Уизли, серые витрины и молчаливые торговцы в тени казались особенно неприветливыми.

Солнце уже клонилось к закату, когда в толпе у дверей лавки появился он — высокий, худой, в длинном чёрном плаще, словно сотканном из тумана. Торговец из Скрудж-Аллеи подошёл беззвучно, будто вырос прямо из земли. Его лицо было частично скрыто капюшоном, но взгляд — холодный, острый, как клинок — выхватил братьев из шума и толпы.

— Ну что ж, господа, — тихо произнёс он, и в этой тишине голос прозвучал, как скрип замка, — вы сделали свой выбор.

Его глаза сверкнули, отражая отблеск ближайшей вспышки фейерверка.

— Но запомните: рынок всегда найдёт дорогу.

И прежде чем Фред или Джордж успели что-то ответить, он словно растворился в воздухе. Только лёгкий запах сырости и старого дерева остался там, где он стоял.

Прошло несколько дней. Дождь, привычный для Лондона, отмывал камни мостовой, а туман вновь заползал в узкие переулки. Фред, возвращаясь вечером домой, машинально взглянул на Скрудж-Аллею — и едва узнал её. Вывеска, некогда блеклая, теперь еле держалась на проржавевших цепях, покачиваясь от ветра. Витрины пустели: за мутным стеклом уже не горели загадочные огни, а лишь тускло отражались серые облака.

— Быстро мы её задушили, — хмыкнул он, но в голосе сквозило не торжество, а странная усталость.

— Или она затаилась, — мрачно заметил Джордж, шагая рядом. Но тут же, перехватив взгляд брата, усмехнулся: по мостовой мчалась стайка детей, визжа и смеясь, в руках у них были верещащие пиротехнические мыши, которые распугивали голубей. — Но пока Диагон-аллея смеётся — она не вернётся.

Да, они упустили возможность сорвать лёгкий куш. Да, заманчивые артефакты могли бы сделать их богатыми в одночасье. Но в тот вечер, запирая лавку, они впервые за долгое время почувствовали, что поступили правильно. Смех и свет — вот что удерживало улицу живой.

И надолго ли — покажет время.

Поздним вечером, когда последние покупатели уже ушли, лавка «Шутки Уизли» наполнилась привычной тишиной. Только слабый запах пороха от фейерверков да сладкий аромат карамели ещё витали в воздухе. Фред, подталкивая ногой упавшую коробку с леденцами, проверял замки на дверях, а Джордж гасил витринные огни, одно за другим уводя яркие лучи в полумрак.

Прилавок выглядел как поле после весёлого сражения: обёртки от конфет, одинокий шутливый свисток, распечатанная коробка с пиротехническими мышами, чей последний представитель спал в углу, посапывая. И среди этого весёлого хаоса лежала вещь, которая никак сюда не вписывалась — тяжёлая монета, тёмная от времени, с вытертым гербом и замысловатой резьбой по краю.

Фред нахмурился, подцепив её пальцем.

— Его работа? — тихо спросил он, не глядя на брата, но в голосе прозвучало больше, чем просто вопрос.

Джордж подошёл ближе, взял монету и повертел в пальцах. На мгновение показалось, что металл холоднее обычного, как будто хранит в себе тень чьей-то руки.

— Похоже на то, — отозвался он коротко.

Молчание между ними было наполнено воспоминаниями — о том, как всё начиналось, о выборе, который они сделали. Джордж не стал долго думать: подошёл к камину, опустился на колено и, держа монету на раскрытой ладони, задержал взгляд на пляшущих языках пламени. Потом, без колебаний, бросил её внутрь.

Металл мгновенно раскалился, и пламя проглотило его с тихим шипением. Раздался короткий хлопок — и над огнём вспыхнул крошечный фейерверк: тонкие золотистые линии сложились в странный, замысловатый знак, словно из чужого алфавита. Он дрожал в воздухе несколько секунд, а затем растворился в дымке, оставив после себя еле заметный запах горьких трав.

Фред тихо рассмеялся, покачав головой.

— По-моему, даже красиво вышло.

Но Джордж не ответил. Он отошёл к окну и отдёрнул штору. С улицы доносились голоса — кто-то смеялся так, что захлёбывался, кто-то переговаривался, спорил, предлагал «пойти ещё раз посмотреть на тех мышей». Мягкий свет фонарей отражался на мокрых булыжниках мостовой, и Диагон-аллея жила своим обычным, шумным, почти домашним вечером.

— Оно того стоило, — негромко сказал он, глядя на людей, и в этих словах не было ни капли сомнения.

Фред уже собирался ответить, но его взгляд невольно метнулся в сторону далёкого переулка. Там, в глубокой тени, где когда-то шумела Скрудж-Аллея, на миг сверкнул тот же знак, что недавно вспыхнул в камине. Он дрогнул, словно от вздоха невидимого ветра, и погас, оставив переулок таким же пустым и безмолвным.

Тьма сомкнулась.