Тайна «Болотных Елей» (джен)

Анна проснулась мгновенно, рывком сев на постели.

Сердце оглушительно колотилось о ребра. Она изумлённо огляделась, пытаясь вырвать сознание из вязких, удушливых объятий сна и понять, где она находится. Сквозь высокие, затянутые вековой пылью окна в комнату сочился призрачный, мертвенный лунный свет. Он серебрил клубы пыли, висевшие в неподвижном воздухе, и вычерчивал на полу резкие, угольно-черные тени от тяжёлой мебели. Величественное помещение с высоким, тонущим во мраке потолком и черным, голодным зевом камина казалось совершенно чужим, незнакомым, словно она очутилась в склепе давно забытого короля.

Отойдя, наконец, ото сна, Миронова все вспомнила… «Болотные Ели». Спальня Варвары. Обет, данный ею, — провести эту ночь рядом с хозяйкой дома. Она повернула голову. Рядом, подложив кулак под голову, спала Бася Сикорская — странная, надломленная девушка, одержимая своими болезненными, как болотная лихорадка, фантазиями. Зажжённые вечером восковые свечи давно оплыли и погасли. В тусклом, безжизненном сиянии луны лицо Баси было едва различимо, напоминая античную маску из слоновой кости.

Анна нахмурилась, прислушиваясь к себе, не понимая, что же ее разбудило. И в доме, и снаружи царила осязаемая, давящая тишина, и только откуда-то издали, из самых глубин соснового бора, доносились тоскливые, жалобные крики совы. И все же Миронова сумела поймать ускользавшее воспоминание: она проснулась от кошмара. От волны первобытного, невыносимого ужаса, захлестнувшей ее во сне. Сам кошмар сгинул, растворился, как дым, но его отвратительные, ядовитые картины ярко, словно выжженные калёным железом, запечатлелись в мозгу.

А был ли это сон? Наверное, как же иначе? Но сновидения так причудливо, так неразрывно переплелись с реальными событиями последних часов, что она уже не могла понять, где кончается действительность и начинается горячечный бред.

Похоже, во сне она вновь, и в мельчайших подробностях, пережила последние часы бодрствования. Сон начинался с того момента, когда они с Басей поднялись в ее покои. Девушки долго разговаривали, обсуждая всякие пустяки — моду, знакомых, — пытаясь отогнать страх нарочитой беззаботностью. Даже немного посмеялись, и смех их прозвучал в мёртвой тишине дома неестественно и жалко. Затем, чтобы успокоить разыгравшиеся нервы Варвары, Анна почитала ей вслух стихи Верлена на французском. Девушка, казалось, успокоилась и вскоре задремала. Она не раздевалась, впрочем, как и сама Анна. Убедившись, что хозяйка уснула, Миронова прилегла рядом, поверх одеяла. И тут же на неё навалилась чудовищная, свинцовая усталость. Веки буквально слипались, тело стало ватным и непослушным. А потом... потом начинался сам кошмар.

Сперва перед ее внутренним взором вновь появился мрачный особняк на фоне застывшего над горизонтом темно-красного солнца. Вновь при их приближении с балюстрады сорвалась оглушающая стая голубей. Однако теперь они с Басей лежали не в ее опочивальне. Нет! Они, прикорнув, спали на пыльном диванчике в огромном холле у подножия лестницы. Изумлённая Анна видела себя и свою спутницу как бы со стороны, сверху, паря под самым потолком. Две мирно спящие девушки, во сне трогательно прижавшиеся друг к другу посреди огромной, сумрачной комнаты.

И с этого мгновения сон оборачивался безумием.

Все ещё паря в вышине, Миронова заглядывала в другую, просторную комнату, едва освещённую все тем же призрачным лунным светом. Окон в комнате не было, и непонятно было, через какое отверстие просачивается это мертвенное сияние. Но Анна ясно увидела три неподвижных тела, висящих одно подле другого; они были облачены в белые ночные рубашки и медленно раскачивались в полной тишине, пробуждая в душе ледяной, парализующий страх. Она не слышала ни единого звука, но всем своим существом ощущала присутствие кого-то страшного, безумного, нечеловеческого, притаившегося в самом тёмном углу...

И вновь картинка сменилась. Она снова была в холле, но уже не парила под потолком, а сидела на диване. Полулёжа, она всматривалась в глубину тёмного коридора наверху, из которого на лестницу падал косой луч лунного света. Там, на седьмой от пола ступеньке, кто-то стоял. Сгорбленный, тёмный, неразличимый силуэт. Смутно желтеющее пятно лица было обращено к ним, словно этот кто-то долго, терпеливо и безжалостно следил за ней и ее подругой. По венам побежал холодок первобытного ужаса, и Анна окончательно проснулась. Если, конечно, она и вправду спала.

Девушка протёрла глаза. Изумлённо огляделась… Она и вправду сидела на диване в холле! Так же, как и в ее видении, на пол падал косой луч света. Но на лестнице, конечно, никого не было. Тем не менее страх, вызванный сном, не покидал ее. Кожу стянуло ознобом, а ноги похолодели так, словно побывали в ледяной воде.

Стоп! Она точно помнила, что засыпала в спальне Баси, на втором этаже. Тогда как, во имя всего святого, она очутилась в холле на диванчике? Причём с Варварой рядом? Они, что разом стали лунатиками и разгуливали во сне?

Анна протянула руку, чтобы коснуться плеча спящей девушки, и неожиданно замерла, не завершив движения.

С верхнего этажа, откуда-то из-под самой крыши, донёсся свист.

XXX

Свист не прекращался.

Жуткий и вместе с тем нежный, почти мелодичный, он лился откуда-то сверху, из непроглядной тьмы верхнего этажа, становясь все громче и отчётливей. У Мироновой душа ушла в пятки. Но ее парализовал не страх перед посторонним, забравшимся в дом. Пугало другое. Сам звук был противоестественен, он проникал под кожу, минуя слух, и отзывался в самых потаённых глубинах души ледяным трепетом. Это была музыка не для человеческих ушей, и Анна, сама не понимая почему, знала — слышать ее смертельно опасно.

Рядом на кровати зашевелилась Сикорская. С механической, кукольной грацией девушка села прямо. В лунном свете Анна увидела, как ее знакомая медленно, словно во сне, поворачивает голову к лестнице, будто прислушиваясь не ушами, а всем своим существом. Затем, не издав ни звука, Бася опустила ноги на пол. Девушка встала и, странно шаркая каблуками по скрипучим половицам, направилась к выходу из комнаты. Неторопливо, как сомнамбула, она подошла к лестнице и буквально слилась с густыми, бархатными тенями, теснившимися вокруг неё.

Миронова лежала ни жива, ни мертва от страха и смятения. Кто там таится, наверху? Что это за звук? И что происходит с Варварой?

Внезапно в луче света, падавшем на лестницу, вновь появилась Сикорская. Она остановилась на середине пролёта и запрокинула голову, словно вглядываясь в невидимую Анне точку на верхней площадке. И тут Миронова содрогнулась от ужаса, подавив рвущийся из горла крик.

У Баси было лицо лунатика! Глаза — широко открытые, но пустые и незрячие. Губы — полуоткрыты, а само лицо застыло в маске безвольного, покорного экстаза. Она была похожа на жертву, идущую навстречу своему палачу.

Вот она медленно, плавно двинулась вверх по ступеням и исчезла из виду — как раз в тот самый момент, когда Анна, преодолевая оцепенение, хотела было окликнуть ее, потребовать, чтобы она немедленно возвратилась.

Свист, достигший своего гипнотического апогея, так же внезапно стих. Под размеренной, тяжёлой поступью Варвары скрипели ступеньки где-то наверху. Вот она поднялась в верхний коридор — Анна отчётливо слышала удаляющиеся шаги хозяйки особняка. Внезапно и они стихли.

Наступила абсолютная, оглушающая тишина. Казалось, сама ночь затаила дыхание в ожидании развязки.

В следующий миг эту тишину расколол истошный вопль.

Это был не просто крик страха. Это был истошный, нечеловеческий вопль агонии и ужаса, крик души, которую рвут на части. Анна, не выдержав, вскочила с кровати, эхом вторя этому запредельному звуку собственным сдавленным вскриком.

Странное оцепенение, сковывавшее ее до последней минуты, исчезло. Первобытный инстинкт взял своё. Анна дёрнулась к двери, желая одного — бежать! Бежать, куда глаза глядят, вниз по лестнице, прочь из этого проклятого дома! Лишь бы подальше отсюда...

Она уже почти выбежала в коридор, когда внезапно замерла, вцепившись в дверной косяк.

Шаги. Наверху. Они возобновились. Тяжёлые, размеренные, шаркающие. Сикорская возвращалась.

XXX

Бася не бежала… отнюдь! Ее поступь была тяжёлой, размеренной и ещё более уверенной, чем прежде. Вновь заскрипели ступеньки под неумолимым, шаркающим шагом. В круге лунного света, лежавшем на лестнице, появилась ладонь, медленно скользящая по резным перилам. Затем Анна увидела вторую руку и задрожала всем телом — рука сжимала тяжёлый плотницкий топор, а с острого лезвия медленно, вязко капало что-то тёмное…

«Может быть, это не Сикорская? — пронеслась в голове у Анны отчаянная, безумная мысль. — Кто-то другой спускается по лестнице?..»

Нет! Определённо, это была она! Лунное сияние выхватило из мрака фигуру целиком, и всякие сомнения исчезли. И тогда Анна закричала. Закричала пронзительно, увидав в лунном свете бледное лицо мертвеца с остекленевшими, неподвижными глазами, залитое чёрной кровью, сочившейся из огромной, проломленной раны на темени.

Впоследствии Миронова так и не сумела толком понять, как выбралась из того проклятого особняка. Память сохранила лишь рваные, судорожные обрывки. Кажется, она, не разбирая дороги, бросилась прочь из холла, вылетела на лестничную площадку и, не глядя вниз на преследующее ее чудовище, ринулась к парадному входу. Она рухнула на тяжёлую дверь всем телом, каким-то чудом сбив засов, и буквально вывалилась наружу, в холодную ночную сырость.

Промчалась по лужайке, путаясь ногами в мокрой траве. Несколько раз, зацепившись за подол собственного длинного платья, она падала наземь, больно ударяясь коленями, и, тихонько поскуливая от боли и ужаса, вновь ползла вперёд на четвереньках. Потом, каким-то чудом сумев подняться на ноги, выбежала на дорогу. В этот момент Анна забыла о всяких приличиях, о достоинстве, о самой себе. Ее гнал вперёд лишь животный, первобытный ужас, неодолимое желание оказаться как можно дальше от «Болотных Елей»!

Впереди высилась чёрная, монолитная стена сосен, а луна, огромная и полная, плыла в кроваво-красном, туманном мареве. Однако Анна не нашла в этой картине никаких подтверждений тому, что она все ещё остаётся в здравом уме. Казалось, сам мир сошёл с ума вместе с ней, превратившись в декорацию для кошмарного сна.

Неожиданно Анна услышала справа от себя, в высокой траве у обочины, тихое, но угрожающее шипение. Обернувшись, она увидела, как к ней, разрезая траву чёрной тенью, ползёт что-то длинное и узкое. Чешуйчатое тело поднялось вверх, и на одеревеневшую от ужаса девушку уставилась безобразная, приплюснутая голова болотной гадюки! Змея с присвистом зашипела, выбрасывая в сторону Анны свой ядовитый, раздвоенный язык.

Истошно завизжав, Миронова отпрянула и, подобрав изорванные юбки, помчалась по дороге. Она бежала, ничего не соображая, не глядя под ноги; парализованный страхом мозг полностью утратил способность мыслить. Остался лишь слепой инстинкт — бежать, бежать, бежать, пока не придётся упасть замертво. Прочь отсюда!

Мимо плыла бесконечная стена сосен, и Анне показалось, что она провалилась в небытие. Что все это лишь сон! Дурной кошмар, навеянный бредовыми страхами напуганной до безумия польки.

Внезапно сквозь туман ужаса, в котором она барахталась, проник новый звук — уверенный, неотвратимый топот. Он становился все громче, приближаясь с пугающей быстротой. Обернувшись на бегу, Анна увидела, что следом несётся зверь. Она не успела разглядеть, волк это или огромная собака, но заметила, что глаза твари светятся в темноте, как два зелёных огненных шара.