Портрет директора (гет)

Будто едва прикрыв глаза, Том снова разомкнул их уже к пяти, не до конца осознавая, что проснулся в собственной новой спальне в подземелье. «Мы больше никогда не увидимся», — стало первой мыслью, из-за которой расхотелось подниматься с кровати.

Риддл прогнал мимолётное помутнение, решив взяться за директорские дела с тем неистовым трудоголизмом, который помогал держаться всю жизнь, но обнаружив портрет на кофейном столике, замер в дверях кабинета.

Холст в раме был обёрнут в папиросную бумагу и, приблизившись к нему, как к опасному артефакту, Риддл раздвинул края упаковки. Изнутри на него глядел бледный мужчина. Тонкие черты его лица обрамлялись тёмными локонами, которые вились без какого-либо вмешательства и разрешения, и один неизменно спадал на нахмуренный лоб. Глубокая морщина делила переносицу, но соединяла брови. Раньше Том не замечал её. В серо-голубых глазах клубилась зелёная дымка, словно поволока, скрывающая жёсткий проницательный взгляд. Знакомый незнакомец вскинул брови, безмолвно желая пресечь чрезмерное внимание, отражая владельца, точно волшебное зеркало.

— Где она? — вдруг прозвучал вопрос с холста. — Уехала?

Риддл кивнул, борясь с желанием дотронуться до красок. Портретам не нравилось, когда в них тыкают, но это был его собственный портрет, настолько живой и похожий, что, казалось, самого Тома разрезали пополам и поместили в бронзовую раму.

— И ты ей позволил?

— Она не горела желанием остаться. Сбежала, пока я был на собрании профессоров.

— Скажи мне что-нибудь, чего я не знаю, — буркнул портрет, и Том вспыхнул, узнав в голосе разочарованный тон своего деда. — Не могу поверить, что ты так просто с этим смирился! Какая разница, чего она хочет, пока ты желаешь её?

— Откуда это тебе известно? В тебе не все мои воспоминания.

— Часть всегда стремится к целому, — менторским тоном портрет напомнил алхимический закон. — Отпустишь её?

— Да. Мы из разных миров, и она может разрушить мой, — за годы практики идеально отрепетированным равнодушным голосом отчеканил Риддл.

— Том, — будто не поверив своим нарисованным ушам, портрет откинулся на спинку кресла и замер с гримасой удивления, — ты испугался женщины?

— Не страх движет мной, а расчёт.

— Так оправдываются дряхлые старики вроде Слизнорта, которые и в шахматах берегут пешки, чтобы в итоге сдать короля! Видеть тебя не хочу, глупец! Форменный дурак! — изображённый Том отвернулся к краю рамы и скрылся за ней, как лавочник за ширмой.

«Ну и ну», — выдохнул сквозь губы Том настоящий. — «Наверное, она нарочно написала меня столь неприятным, из мести или девичьей обиды», — невесело подумал он, но от умозаключения беспокойство не утихло. Риддл прижал края бумаги, чтобы не встречаться с нарисованным нахалом вновь, если тот решит вернуться, как вдруг сзади него, кашлянул, объявляя о визите, лёгкий на помине Слизнорт.

— Мой дорогой мальчик, — начал он, замялся и тут же поправил себя, — извините, сэр, наверное, теперь я не вправе вас так называть, хоть и был вашим любимым учителем.

— Чем могу помочь? — безучастно уточнил Том, опустившись в директорское кресло и приглашая гостя сесть напротив.

— Я узнал, что вы вернулись, и потому решил осведомиться по поводу письма, которое сова принесла от вас вчера вечером. Вы написали, что уехали на некий министерский конгресс.

— Да-да, всё так, — покивал Том, с трудом припоминая детали своего вранья. — Он отменился. Точнее, я передумал в нём участвовать.

— Не буду скрывать, я замечаю, в каком подавленном состоянии вы вернулись. Неужели поссорились с кем-то из чиновников? Из палаты Визенгамота? — продолжил предполагать жадный до сплетен Слизнорт. — О, они умеют быть надоедливыми! Не переживайте, сэр, теперь вы небывалая сила, «директор Хогвартса» — не где-то накалякано.

Взгляд Тома проходил сквозь декана Слизерина, будто он и его напористая болтовня были менее реальны, чем портрет на кофейном столике.

— Нельзя проводить летние дни в печальном забытье, особенно в ваши юные годы, — Слизнорт покачал пальцем в воздухе и загадочно усмехнулся. — Вы так и не попробовали Феликс Фелицис?

— Благодарю вас за подарок, но я стараюсь не прибегать к подобным уловкам, — с силой Том сжал ладони в кулаки и, заметив это, спрятал руки под столешницей.

— Вы правы, жизненно важные дела зелью удачи доверять не стоит, но оно может скрасить даже самый угрюмый день, — Слизнорт поднялся и поклонился перед уходом. — Сожалею, что ваша поездка сорвалась.

— Здесь я нужнее, — успокоил Риддл.

— И снова вы, как всегда, правы! — сиплым старческим смехом зашёлся зельевар и покинул кабинет.

И больше за всё утро никто Тома не посетил, словно известие прошлого вечера об отъезде устраивало профессоров больше, нежели необходимость готовиться к новому учебному году.

Перебирая свитки, которые с июня пылились в нижнем ящике, Том вновь взглянул на свёрток на кофейном столике, потом на алхимический сейф. Подскочил к нему, будто умирал от яда, не нашёл, а нащупал флакон, отставленный в сторону, и опустошил одним глотком. Однако проглотив жидкость цвета расплавленного золота, Риддл не ощутил ничего поразительного, может, освежающую терпкость чабреца, оставшуюся на корне языка, да и только.

Том неловко поправил костюм и вернулся в кресло, как вдруг почувствовал пот, пробивший его, словно он снова сидел в душном Круглом кабинете, а не прохладе подземелья. И неудержимо захотелось принять лавандовую ванну. От одной мысли, что вместо скорого душа, к которому от спешки Риддл прибегал все последние месяцы, можно набрать сто квадратных футов⁽¹⁾ едва тёплой воды, покрытой ароматным ковром из пышной пены, глаза Тома загорались предвкушением.

Лёгким движением он сгрёб свитки в тот же ящик, откуда их достал, и направился в директорскую купальню, упрекая себя, что не воспользовался ей раньше. Завершив сеанс релаксации, он надел чистый костюм, предусмотрительно оставленный эльфами, и решил осмотреть владения. Разве не из любви к Хогвартсу он добился поста директора? Не для того ведь, чтобы круглые сутки проводить в кабинете?

Прогуливаясь вдоль балюстрады, Риддл встретил Филча с чемоданом, который, будто не умея ходить по замку размеренным шагом, поспешил навстречу:

— Доброе утро, сэр! Только я собрал ваши вещи, как узнал, что вы никуда не уезжаете. Что мне теперь с ними делать? Разложить обратно?

— Позвольте мне, я сам разберу, — Риддл взял чемодан и обходительно улыбнулся, а Филч зажмурился и покачал головой, словно избавляясь от морока.

«Какой чудной всё-таки смотритель замка!» — пронеслось в уме Тома, но без привычного раздражения.

Он дошёл до камина, из которого вдруг повеяло густым запахом угольного дыма, жареными каштанами и йодистой затхлостью Темзы. — «Рано я вернулся, никто меня не ждал», — разочарованно заключил он, схватил порох с полки и бросил в топку, выкрикнув:

— Лондон, квартира Найи Нагини!

На той стороне что-то глухо опрокинулось, и Том, обнимая чемодан, очутился по пояс в миниатюрном очаге, по пояс на полу среди рам и картин. Невозмутимо Риддл выполз из своего положения, осмотрел гостиную вновь при дневном свете с противоположного от вчерашней точки зрения края, поставил на место холсты, прислонённые к камину, и, услышав журчание воды, рассудил, что застал художницу при приватном утреннем ритуале.

Однако терять время Риддл не стал, наиболее подходящим представилось раздеться сейчас, чтобы потом не смущать миледи носками, подтяжками и несуразными позами. Оставив одежду в аккуратной стопке на чемодане, Том решил занять себя чтением, выбрав на полке показавшуюся наиболее подходящей к ситуации книгу — «Человеческая фигура» Джона Вандерполя.

Несколько скрипучих половиц в коридоре выдали приближение художницы, потому Риддл обернулся полубоком, встречая хозяйку квартиры галантной улыбкой. Но Нагини, явно не ожидавшая гостей, вскрикнула, с очаровательной непосредственностью от испуга вскинув руки.

На её карамельно-кремовой коже не было ничего, кроме солнечных зайчиков полуденного солнца. Том, надеясь оставить дозволенную наглость незамеченной, скользнул мимолётным взглядом по маленькой аккуратной груди с вызывающе острыми коричневыми сосками. По рёбрам спустился к длинной талии и тому, что было ниже. Между тонких не сходящихся бёдер, ещё покрытых каплями воды.

С трудом Риддл прервал охвативший его гипноз:

— Кажется, мы пришли на одно мероприятие в одинаковых костюмах.

— Вы вломились в мою квартиру, пока я была в ванной?! — воскликнула Нагини, рассерженная до той степени, что даже не думала прикрыться.

— Я лишь воспользовался каминной сетью.

— О, неужели она ещё подключена! — художница схватилась за лоб. — Представляю, какой штраф мне начислили, я же просила… — она прошлась по комнате и вдруг оглянулась. — А почему вы раздеты?

— Потому что готов, — Том вернул книгу на полку, словно подтверждая, что теперь весь к услугам Нагини.

— Вообще, я планировала не удивляться вашему приходу, как и отказу, но вы постарались. Вижу, это ваш фирменный стиль — постоянно превосходить самого себя, — она схватила фартук, сорвав его с крючка, повязала на талии и принялась размешивать масло на палитре. — Подождите, я приготовлю краски.

— Миледи… — попытался напомнить об одежде Том. Его вовсе не смущала собственная нагота, но при её обнажённости становилось сложнее доверять своему телу. В тот же момент ощутив предательскую нарастающую тяжесть у бедра, Риддл произнёс, срываясь на мольбу. — Вам ведь необязательно тоже быть раздетой.

— Не хочу тратить время, — проворчала художница. — Всё равно то, что под фартуком вы уже видели. Да и эта жара! Я просто с ума схожу от неё. Пока рисовала вас, постоянно хотела раздеться, — она нагнулась над столиком с красками, и Тому вновь открылся прекрасный и запретный вид.

— Но в итоге раздели меня, — ответил он, протолкнув по враз иссохшему горлу вязкую слюну, которая отчего-то приобрела привкус карамельного крема.

— Можете не благодарить, — подняв лицо, Нагини тепло улыбнулась.

И если она была возмущена тем, где терялся взгляд её натурщика, то у неё чертовски хорошо получалось это скрывать.

1) 9,29 м²

Вернуться к тексту