Капитан Америка: Знамя и Змей (гет)

Часть I: Два Пророка, Две Веры

Тишина в «Архиве-Бездне» была абсолютной. Не той тишиной, что живет между звуками, а той, что их пожирает. Это была тишина геологическая, спрессованная тремя милями камня и бетона над головой, отфильтрованная вакуумными шлюзами и заглушенная свинцовыми плитами. Единственным звуком, нарушавшим это первозданное небытие, был гул. Низкочастотная, утробная вибрация, которую агент Каито Танака чувствовал не ушами, а грудной клеткой. Это была механическая литургия, бесконечная молитва сотен тысяч серверов, чьи системы охлаждения выдыхали воздух, холодный, как дыхание мертвеца.

Танака сидел в центре этого цифрового мавзолея, единственный живой организм в радиусе полумили. Его рабочее место было островком порядка в океане тьмы — минималистичная консоль из черного композита, окруженная невидимым полем. Единственным источником света служил трехмерный голографический интерфейс, паривший в воздухе перед ним. Его холодный, сапфировый свет выхватывал из мрака лишь самое необходимое: острые скулы Танаки, тонкую паутину морщин у глаз, идеально выглаженный воротник его белоснежной рубашки и пар, поднимающийся от кружки с остывшим кофе.

Было три часа ночи. Для Танаки это не имело значения. Время в «Бездне» было не более чем переменной в уравнении. Он был аналитиком 4-го уровня, что на бюрократическом языке Щ.И.Т. означало «археолог мертвых данных». Его специализацией были призраки.

Он раскапывал цифровые могилы, препарировал давно забытые протоколы и заставлял говорить тени, застрявшие в янтаре устаревших кодировок. И эта работа выгравировала на его лице вечную, глубинную усталость гения, вынужденного вечно смотреть в прошлое.

Его пальцы, длинные и тонкие, как у хирурга, порхали над проекцией клавиатуры, их движения были экономными и смертельно точными. Он заканчивал отчет по аномальной активности в секторе «Гамма» — рутинная работа, не требующая больше десяти процентов его внимания. Остальные девяносто были заняты анализом вкуса пережженного кофе и размышлениями о том, почему человечество с таким упорством наступает на одни и те же грабли, просто меняя их материал с дерева на углепластик.

Внезапно рутина была нарушена.

Это не было звуковым сигналом или всплывающим окном. Это было вторжение. В центре голографического поля, растолкав его рабочие файлы, расцвел алый глиф. Он не светился. Он горел, пульсируя, как рана. Это был маркер высшего уровня допуска, «ОМЕГА-ЧЕРНЫЙ», безмолвный крик в потоке данных, который заставил бы любого другого аналитика покрыться холодным потом. Танака лишь медленно моргнул.

Над глифом вспыхнуло одно слово. Кодовый ключ.

ТРИНИТИ

Танака замер. Его пальцы зависли над клавиатурой. Он почувствовал, как холод в помещении стал более концентрированным, более личным. «Тринити». Кодовое имя, которое не использовали десятилетиями. Имя, пахнущее озоном, радиацией и рождением нового, страшного мира. Он поднес кружку к губам, сделал глоток ледяного кофе и поставил ее на место с едва слышным стуком.

Система требовала подтверждения. Он поднес правую руку к сканеру. Луч света пробежал по его ладони, считывая узор вен. Затем он посмотрел в окуляр. Изумрудная сетка легла на его радужку, анализируя уникальный рисунок. Наконец, он произнес в тишину кодовую фразу, и его голос, спокойный и лишенный эмоций, показался неуместным в этой механической гробнице.

«Подтверждаю. Танака, Каито. Альфа-семь-один-восемь».

Алый глиф исчез. На его месте возник текст приказа. Сухой, безличный, лишенный всякой поэзии.

ЗАДАЧА: Скомпилировать и провести корреляционный анализ всех имеющихся данных по проектам «ВОЗРОЖДЕНИЕ» (SSR, США, 1940-1945) и «АНЕНЕРБЕ/ЗМЕЙ» (ГИДРА, ТРЕТИЙ РЕЙХ, 1938-1945).

ЦЕЛЬ: Выявить точки соприкосновения, скрытые протоколы, долгосрочные последствия.

ПРИОРИТЕТ: АБСОЛЮТНЫЙ.

Танака медленно выдохнул. Он знал эти названия. Это были не просто проекты. Это были мифы. Истории о сотворении, которые рассказывали шепотом в коридорах академии Щ.И.Т. Сказания о рождении богов и чудовищ в эпоху, когда мир горел.

Он взмахом руки очистил рабочее поле. В пустоте перед ним материализовались две папки. Два цифровых артефакта, извлеченных из самых глубоких и пыльных склепов «Бездны».

Первая светилась чистым, почти наивным синим цветом. Ее иконкой был стилизованный орел, раскинувший крылья в обещании славы и защиты. Под ним горела надпись:

ПРОЕКТ: ВОЗРОЖДЕНИЕ.

Вторая папка источала больной, гангренозный зеленый свет. Ее украшал гротескный символ — череп, обвитый извивающимися щупальцами, которые, казалось, медленно пульсировали в такт гулу серверов. Надпись гласила: ПРОЕКТ: АНЕНЕРБЕ.

Они висели в воздухе, как две противоположные идеологии, две судьбы, две версии будущего, которое так и не наступило. Или, наоборот, которое определило все.

Танака потянулся к ящику консоли и извлек оттуда пару перчаток. Это была не просто периферия. Это был его основной инструмент, его скальпель и лопата. Вторая кожа из серебристой микросетки и оптоволокна, которая подключала его нервную систему напрямую к архиву. Он медленно, с привычной точностью, натянул их. Холодные контакты впились в его запястья и кончики пальцев.

Он поднял руки, и голографическое поле вокруг них ожило, замерцало, откликаясь на его присутствие. Он был готов начать раскопки. Готов снова спуститься в могилы прошлого и потревожить покой мертвецов.

Он посмотрел на две иконки, синюю и зеленую, и в его голове пронеслась мысль, холодная и острая, как осколок льда.

«Они ищут призраков в старых машинах. Проблема в том, что я всегда их нахожу».

Его пальцы дрогнули и коснулись синей иконки. Мир вокруг исчез, сменившись потоком пожелтевших документов, зернистых фотографий и треском архивных аудиозаписей.

Погружение началось.

Первым документом, который Танака извлек из зеленого склепа «Аненербе», была не схема, не отчет и не приказ. Это была страница из дневника.

Голограмма материализовалась в воздухе перед ним, дрожа и искажаясь, словно пытаясь прорваться сквозь десятилетия помех. Изображение стабилизировалось, и Танака увидел скан. Это был не просто лист бумаги. Это был плотный, желтый, почти животный пергамент с неровными, обтрепанными краями. Он был испещрен готическим, каллиграфическим почерком, каждая буква выведена с фанатичной точностью. Но под этой точностью скрывалась ярость. Нажим был таким сильным, что перо, казалось, царапало, рвало волокна пергамента. Чернила имели странный, металлический блеск и неоднородный, бурый оттенок. Танака инстинктивно активировал спектральный анализ. Результат вспыхнул в углу его поля зрения: «Fe: 85%. Гемоглобин: подтвержден». Он писал кровью.

Танака начал читать, и гул серверов в «Бездне» сменился ревом грозы, бьющей в гранитные стены древнего замка.

14 ноября 1942 года.

Снова гроза. Она бьется в окна моей башни, как слепой великан, ищет вход. Глупая. Она не понимает, что истинная буря — здесь, внутри. В этой комнате. В моих руках.

Зола и его людишки снова приходили с отчетами. Они лепетали о «квантовых флуктуациях», «стабилизации матрицы» и прочей научной ереси. Я слушал их, кивал, даже хвалил их усердие. Они ушли, гордые, как павлины, уверенные в своем жалком, ограниченном мирке из цифр и формул. Слепые подмастерья. Они стоят на пороге нового творения и думают, что это они его создают. Они не понимают, что они — всего лишь инструменты. Кисти в руке истинного художника. Их наука — это лепет ребенка, пытающегося описать солнце, называя его «желтеньким кружочком».

Они не слышат. Но я — слышу.

Оно лежит на бархате в центре моего стола. Сердце. Мое Сердце. Они называют его «артефактом», «источником энергии». Я же знаю его истинное имя, то, которое оно шепчет мне в тишине, когда уходят последние лаборанты. Оно — Сердце Змея. Того, что спал под ледниками, когда жалкие предки этих арийцев еще ползали на четвереньках и поклонялись деревьям. Того, что видел, как рождаются и умирают звезды.

Шепот. Сначала он был едва различим. Как треск статики на дальней радиоволне. Но с каждой ночью он становится громче. Чище. Он говорит со мной не словами. Он говорит образами, которые вскипают в моем мозгу, стоит мне лишь протянуть руку и коснуться его холодной, неземной поверхности.

Я закрываю глаза, и стены моего кабинета растворяются. Я вижу их. Города. Города из черного, маслянистого камня, чьи шпили пронзают небеса под чужими, безумными созвездиями. Я вижу циклопические мосты, перекинутые через бездны, в которых клубится фиолетовый туман. Я вижу улицы, по которым скользят тени, чьи формы свели бы с ума любого здравомыслящего человека. И я не чувствую страха. Я чувствую… возвращение домой.

Я вижу океаны. Не воды, нет. Океаны крови, алой и густой, в которых, как левиафаны, плавают континенты из костей. Я слышу хор — миллиарды голосов, сливающихся в единый гимн боли и восторга. И я понимаю, что это — будущее. Прекрасное, чистое, истинное будущее, которое мы принесем в этот прогнивший, слабый мир.

Они думают, что мы создаем сверхсолдата. Улучшенную версию человека. Какая пошлость. Какое убожество мысли. Мы не улучшаем. Мы — замещаем. Мы создаем не солдата. Мы создаем аватара. Икону. Сосуд, достойный принять хотя бы каплю той силы, что дремлет в Сердце. Мы создадим существо из плоти, но его воля будет волей Змея. Его глазами на мир будет смотреть сама вечность. И когда он явится миру, этот мир сгорит в очищающем пламени его славы.

Фюрер хочет армию сверхлюдей. Глупец. Он все еще мыслит категориями батальонов и дивизий. Он не видит истинной картины. Я дам ему одного сверхбога, и эта армия сама падет перед ним на колени. И не только она. Весь мир падет. Они будут молить о быстрой смерти, и это будет единственная милость, в которой им будет отказано.

Гроза усиливается. Молния ударила где-то совсем рядом, и на мгновение свет в замке погас. Сердце на моем столе вспыхнуло изнутри синим, ледяным огнем, залив комнату призрачным светом. В этом свете я увидел свое отражение в оконном стекле. И я улыбнулся. Потому что я увидел не свое лицо. Я увидел лик грядущего.

Голограмма погасла.

Танака сидел неподвижно, его пальцы застыли в нейроперчатках. В «Бездне» снова воцарилась абсолютная, мертвая тишина, но в его ушах все еще стоял рев грозы и безумный, торжествующий шепот. Он медленно снял перчатки. Его руки слегка дрожали. Он посмотрел на свои пальцы, потом на пустую тьму вокруг.

Он пришел сюда искать данные. А нашел Евангелие. Евангелие от нового, страшного бога.

И понял, что эта война была проиграна и выиграна задолго до того, как на поля сражений упала первая бомба. Она велась в темных замках и секретных лабораториях. И полем битвы были не города. А души.

Танака отвел взгляд от кровавого откровения Шмидта и жестом вызвал следующий файл. Контраст был подобен удару. Безумный зеленый свет иконки «Аненербе» сменился спокойным, деловым синим цветом папки «Возрождение». Голограмма, материализовавшаяся перед ним, была не древним пергаментом, а обычным, почти банальным документом.

Это был скан официального бланка Стратегического Научного Резерва. Вверху гордо красовался орел, сжимающий в когтях молнии. Текст был напечатан на машинке, и Танака мог почти слышать ее сухое, деловитое стрекотание. Буквы плясали, некоторые были бледнее других, то и дело встречались опечатки, небрежно зачеркнутые и исправленные от руки тонким, нервным почерком. В углу расплылось бледное, коричневое пятно — призрак давно остывшей чашки кофе, свидетель долгой, бессонной ночи.

Этот документ был не пророчеством. Это был спор. Отчаянный, страстный спор одного человека со всей военной машиной.

КОМУ: Полковнику Честеру Филлипсу, Командующему SSR

ОТ КОГО: Д-ра Абрахама Эрскина, Руководителя проекта «Возрождение»

ДАТА: 28 октября 1942 г.

ТЕМА: О выборе кандидата и фундаментальной природе проекта

Полковник,

я пишу Вам этот меморандум в ответ на Ваше утреннее распоряжение, в котором Вы в ультимативной форме требуете ускорить процесс отбора и представить Вам «лучшего солдата» из имеющихся кандидатов не позднее конца недели. Позвольте мне ответить Вам

с той же прямотой: я не могу и не буду этого делать.

Выражаясь яснее: я отказываюсь превращать этот проект в соревнование по поднятию тяжестей.

С каждым днем я все больше убеждаюсь, что Вы, при всем моем уважении к Вашему званию и опыту, фундаментально не понимаете природы нашей работы. Вы видите в моей сыворотке лишь инструмент для создания более эффективного оружия. Вы хотите взять самого сильного, самого быстрого, самого агрессивного солдата и сделать его еще сильнее, быстрее и агрессивнее. Вы хотите построить дубину побольше, чтобы ударить ею врага посильнее.

И именно поэтому я не могу доверить Вам выбор.

Сила — это не добродетель, полковник. Это искушение. И моя сыворотка — не просто химическая формула. Это усилитель. Усилитель всего, что уже есть в человеке. Она берет то, что внутри — хорошее или плохое — и выкручивает громкость на максимум. Она не создает качеств. Она их обнажает.

Дайте молоток скульптору, и он создаст шедевр. Дайте его безумцу, и он раскроит Вам череп. Сыворотка — это просто молоток, полковник. И Вы хотите вручить его самому большому безумцу на игровой площадке, просто потому что у него самые большие мускулы.

Вы не были в Германии в тридцать восьмом. Вы не видели, во что превратился Иоганн Шмидт. А я видел. Я видел, как мои ранние, несовершенные работы, мои теории, украденные и извращенные им, превратили амбициозного офицера в чудовище. Я видел, как сила, не сдерживаемая состраданием, не уравновешенная сомнением, превращается в раковую опухоль, пожирающую своего носителя и все вокруг. Эта вина — моя. И я пронесу ее до самой могилы.

И именно поэтому я клянусь Вам, полковник, и клянусь Богом, если он еще слышит нас в этом обезумевшем мире, что я не повторю этой ошибки. То, что мы создаем здесь, в этой тесной, заваленной книгами бруклинской лаборатории, — это не будет очередное оружие в

Вашем арсенале.

Это будет обещание.

Обещание того, что даже в самые темные времена доброта может стать силой. Что сострадание — это не слабость, а щит. Что скромность и честь весят больше, чем батальон танков. Мы должны дать эту силу не тому, кто жаждет ее, а тому, кто ее никогда не искал.

Тому, кто понимает ее истинную цену. Тому, кто знает, что такое быть слабым, униженным, сбитым с ног. Потому что только такой человек никогда не поднимет кулак на того, кто уже лежит на земле.

Вы ищете идеального солдата. Я же ищу просто хорошего человека. И в этом, полковник, наша главная сила и ваше главное заблуждение.

С уважением,

Д-р А. Эрскин

Танака откинулся в кресле. Голограмма погасла, но слова, напечатанные на старой машинке, все еще висели в воздухе «Бездны». Они были тихим, но упрямым голосом разума, пытающимся перекричать рев надвигающейся бури.

С одной стороны — мессианский бред, написанный кровью, обещающий рождение бога из огня и ужаса. С другой — отчаянная, почти наивная вера в человека, нацарапанная впопыхах под тусклым светом лампы.

Это была не гонка вооружений. Это была война за душу будущего.

И Танака, сидевший в своем холодном цифровом склепе почти сто лет спустя, с леденящей душу ясностью понял, что эта война все еще не окончена. Она просто ушла в тень.

Часть II: Гонка Вооружений и Человеческий Фактор

Следующий документ был совсем другим. Танака вызвал его из архивов британской разведки, куда он был передан из SSR. Это была не философия, не наука. Это был страх, переданный через сотни миль эфира, искаженный помехами и отчаянием.

Голограмма мерцала, имитируя нестабильность сигнала. Текст появлялся на экране неровными, дергаными строчками, как будто его выстукивал телеграфист с дрожащими руками. Вверху жирным красным штампом стояла пометка: «СРОЧНО. УРОВЕНЬ

"АЛЬФА". ТОЛЬКО ДЛЯ ГЛАЗ АГЕНТА КАРТЕР».

Танака почувствовал, как холод в «Бездне» стал еще на один градус ниже. Он читал не отчет. Он слушал голос призрака с замерзшего норвежского фьорда.

РАСШИФРОВКА ПЕРЕДАЧИ

ИСТОЧНИК: Агент «Воробей» (Tønsberg, Норвегия)

ЧАСТОТА: 4.5 МГц (коротковолновая)

ДАТА: 16 марта 1942 г.

ВРЕМЯ: 02:40 (по Гринвичу)

ОПЕРАТОР: Сержант Э. Прайс

(Начало передачи)

ЛОНДОН: Воробей, это Голубятня. Слышимость три из пяти. Докладывайте. Прием.

ВОРОБЕЙ: (…голос тихий, прерывистый, сильные атмосферные помехи…) Голубятня, это Воробей. Слышу вас… (…треск…) …плохо. Что-то странное. Здесь… (…помехи…) …очень странное. Прием.

ЛОНДОН: Воробей, уточните. Что за активность? Повторяю, что за активность? Прием.

ВОРОБЕЙ: Они прибыли три дня назад. Не Вермахт. Другие. Черная форма… (…треск…) …череп на рукавах. Местные боятся их больше, чем гестапо. Ими командует… (…длинная пауза, слышно тяжелое дыхание…) …сам Шмидт. Я видел его. Он… он не похож на человека. Прием.

ЛОНДОН: Воробей, мы знаем о прибытии отряда «Гидры». Нас интересует их цель. Что они ищут? Оружие? Ресурсы? Прием.

ВОРОБЕЙ: Не знаю. Они оцепили старую церковь у фьорда. Та, что стоит на кургане. Местные говорят… (…голос становится еще тише, почти шепотом…) …говорят, что под ней похоронен… (…треск…) …древний король. Что-то из саг. Старики крестятся, когда говорят об этом месте. Говорят, там спит древнее зло. Прием.

ЛОНДОН: Воробей, нам нужны факты, а не фольклор. Что происходит в церкви? Прием.

ВОРОБЕЙ: Я подобрался прошлой ночью. Близко. Лежал в снегу несколько часов. Оттуда… (…пауза…) …оттуда идет свет. Не электрический. Другой. Синий. Холодный. Он пробивается сквозь щели в досках, которыми они заколотили окна. И он… (…треск…) …он пульсирует. Как сердце. Медленно. Раз в несколько секунд. Весь снег вокруг церкви светится этим синим светом. Прием.

ЛОНДОН: Свечение? Воробей, вы уверены? Может, это работа генераторов? Прием.

ВОРОБЕЙ: Нет. Нет. Генераторы шумят. А здесь… здесь тишина. Мертвая. Только этот свет. И… и еще кое-что. Они привезли с собой ученых, инженеров. Но они почти ничего не делают. Они просто стоят и смотрят. А солдаты… Боже, я не знаю, как это сказать…

ЛОНДОН: Говорите, Воробей. Что солдаты? Прием.

ВОРОБЕЙ: Они не копают. Они… молятся.

(Длинная пауза. В эфире только треск помех.)

ЛОНДОН: Воробей, повторите последнее сообщение. Вы сказали «молятся»? Прием.

ВОРОБЕЙ: Да. Да, молятся. Они стоят на коленях в снегу вокруг церкви. Лицом к ней. Часами. Не двигаются. Как статуи. Шмидт стоит перед входом и что-то говорит на языке… (…треск…) …не немецкий. Древний. Гортанный. И когда он говорит… этот свет… он становится ярче. И мне кажется… мне кажется…

ЛОНДОН: Что вам кажется, Воробей? Докладывайте! Прием!

ВОРОБЕЙ: (…голос срывается на панический шепот…) Мне кажется, что-то им отвечает. СТОП.

(Конец передачи. Попытки восстановить связь не увенчались успехом.)

Текст исчез.

Танака сидел в оглушающей тишине «Бездны». Он смотрел на пустое место, где только что висела расшифровка. Он представил себе этого «Воробья» — норвежского рыбака или фермера, завербованного из-за знания местности, лежащего в ледяном снегу, сжимая в замерзших руках микрофон рации. Человека, который столкнулся с чем-то, для чего в его языке, в его мире, просто не было слов.

Это было первое подтверждение. Первая точка на карте, где наука встретилась с безумием. Где поиски технологий превратились в оккультный ритуал.

И Танака, глядя в темноту, впервые за эту ночь почувствовал настоящий, первобытный холод. Холод, который не имел никакого отношения к системам охлаждения «Архива-Бездны».

От страха, застывшего в эфире, Танака перешел к холодной, стерильной жестокости. Следующий документ из архива «Гидры» был полной противоположностью мистическому дневнику Шмидта. Это была наука. Наука, лишенная души, сострадания и каких-либо моральных ориентиров.

Голограмма вывела скан документа, напечатанного на немецкой машинке «Олимпия». Текст был идеален. Ни одной опечатки, ни одного исправления. Абзацы выровнены с математической точностью. Это был язык порядка, язык эффективности, язык, на котором пишут инструкции к механизмам.

Сбоку, прикрепленная виртуальной скрепкой, висела фотография. Размытая, зернистая, черно-белая. На ней был запечатлен операционный стол под яркой лампой. На столе лежало то, что когда-то было человеком. Тело было вскрыто от горла до паха, грудная клетка разворочена, обнажая месиво из неузнаваемых органов. Танака увеличил изображение. Он видел достаточно ужасов в архивах Щ.И.Т., но это было иным. Это была не жестокость битвы. Это было любопытство исследователя.

Он заставил себя отвести взгляд от фотографии и сосредоточиться на тексте. Голос, который зазвучал в его голове, был голосом Арнима Золы — спокойным, бесцветным, с легким швейцарским акцентом. Голосом мясника, описывающего разделку туши.

ПРОТОКОЛ ИССЛЕДОВАНИЯ

ОБЪЕКТ: Образец 7-B (мужчина, европеоид, возраст ~30 лет, норвежский партизан)

ДАТА: 21 апреля 1942 г.

ИССЛЕДОВАТЕЛЬ: Д-р Арним Зола

ПРЕДМЕТ ИССЛЕДОВАНИЯ: Анализ последствий введения нестабильного катализатора (Формула V.2.1) в живой организм.

ХОД ЭКСПЕРИМЕНТА:

Объекту, предварительно обездвиженному, была произведена внутривенная инъекция 10 мл сыворотки. Реакция наступила в течение 0.8 секунды. Первичные симптомы: генерализованные мышечные спазмы, тахикардия, гипертермия. В течение последующих 15 секунд наблюдался неконтролируемый клеточный рост, видимый невооруженным глазом.

НАБЛЮДЕНИЯ:Мышечная масса объекта увеличилась приблизительно на 200% в течение первой минуты, что привело к множественным разрывам кожных покровов и подкожной клетчатки. Костная структура не выдержала нагрузки: зафиксированы сложные переломы всех длинных костей конечностей.

Наиболее интересный феномен наблюдался на клеточном уровне. Сыворотка, вместо стимуляции регенерации, запустила процесс неконтролируемой, хаотичной мутации. Начался каскадный клеточный некроз: ткани отмирали и тут же замещались аномальными образованиями. В частности, легочная ткань начала спонтанно оссифицироваться (окостеневать), превращаясь в пористую, хрупкую структуру, напоминающую пемзу. Печень подверглась процессу, который можно описать лишь как стремительное окаменение.

ПРИЧИНА ПРЕКРАЩЕНИЯ ЖИЗНЕДЕЯТЕЛЬНОСТИ:Прекращение жизнедеятельности объекта наступило на 4-й минуте эксперимента. Причиной послужил разрыв грудной клетки. Вскрытие показало, что сердечная мышца, подвергшись неконтролируемому росту, увеличилась в размерах в семь раз, достигнув массы 2.1 кг. Давление, оказанное этим мутировавшим органом, буквально взорвало грудную клетку объекта изнутри, сломав ребра и грудину.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ:Формула V.2.1 в ее текущем виде непригодна для создания стабильного сверхсолдата. Катализатор слишком агрессивен, он разрушает клеточную структуру быстрее, чем тело успевает к ней адаптироваться. Однако, полученные данные бесценны. Мы зафиксировали точный порог, за которым рост становится неконтролируемым.

РЕКОМЕНДАЦИИ:Необходимо внести корректировки в стабилизирующую последовательность, возможно, с использованием излучения низкой интенсивности для контроля над процессом. Также следует отметить низкое качество исходного биологического материала. Объект был истощен, имел следы недоедания и старых травм. Для чистоты эксперимента настоятельно рекомендую в дальнейшем предоставлять для исследований более здоровые, физически развитые образцы. Это позволит получить более точные и релевантные данные.

Неудача — это тоже результат. Мы стали на один шаг ближе к пониманию того, как не надо строить бога.

Танака закрыл файл.

Он сидел в тишине, глядя на свои руки в нейроперчатках. Он представил себе Золу, маленького человека в очках, который с интересом энтомолога наблюдал, как человек разрывается на части на его столе. Для него не было ни боли, ни ужаса, ни трагедии. Были только переменные. Только данные. Только чистое, холодное, безжалостное уравнение, на одной стороне которого была несовершенная плоть, а на другой — божественное совершенство.

И Танака понял, что безумие Шмидта, возможно, было не самым страшным, что породила «Гидра». Самым страшным был этот спокойный, методичный, научный подход к созданию ада на Земле.

От клинического ужаса лаборатории Золы Танака перенесся в совершенно иной мир — мир гениальной небрежности и высокомерного блеска. Следующий документ в архиве SSR был помечен как «Техническая записка», но это была ложь. То, что материализовалось перед Танакой, было сканом дешевой бумажной салфетки из бара.

Голограмма передавала каждую деталь с почти болезненной точностью: жирное пятно от сэндвича в левом углу, расплывчатые круги от мокрого стакана, кляксы от перьевой ручки, которая явно протекала. И посреди всего этого хаоса — россыпь формул, чертежей и заметок, набросанных стремительным, размашистым почерком. Это был не документ. Это была зафиксированная на бумаге вспышка озарения. Момент, когда хаос превращается в порядок.

Танака узнал почерк. Говард Старк. Даже не читая, он мог почувствовать энергию, исходящую от этих строк — смесь виски, джаза и чистого, незамутненного эго.

(Текст нацарапан поперек салфетки, местами почти неразборчиво)

ПРОБЛЕМА: Нестабильность мощности. Скачки напряжения. Эрскин и его команда топчутся на месте уже месяц. Их подход — это детский лепет. Они пытаются «аккуратно» подвести энергию к органическому реактору. Как будто пытаются напоить кошку молоком из пипетки. Идиоты.

(Ниже — сложная диаграмма, изображающая что-то вроде фокусирующей линзы, окруженной катушками индуктивности. Все перечеркнуто жирным крестом.)

НЕПРАВИЛЬНО!

Они думают о лучах как о потоке. Но это не поток. Это ИМПУЛЬС.

Ключ не в том, чтобы стабилизировать энергию. Ключ в том, чтобы СИНХРОНИЗИРОВАТЬ ее с клеточным метаболизмом объекта.

(Сбоку — серия быстрых расчетов, обведенных в кружок.)

Нужно не просто «облучать» тело. Нужно ПРОПИТАТЬ его. Представьте себе губку. Вы не можете наполнить ее, просто поливая сверху. Вы должны погрузить ее в воду.

Мы не можем просто «включить» Вита-лучи. Нам нужен каскадный запуск. Серия микросекундных импульсов с нарастающей частотой, которая войдет в резонанс с сывороткой в крови. Мы не будем заряжать батарейку. Мы ЗАСТАВИМ батарейку зарядить саму себя, используя собственную химическую реакцию как стартер.

(В центре салфетки, рядом с жирным пятном, нарисована новая, более изящная схема. Под ней — несколько раз подчеркнутая фраза.)

РЕЗОНАНСНЫЙ КАСКАТОР! ЭВРИКА!

Это так просто. Так очевидно. Почему никто из этих болванов не додумался до этого раньше? Они смотрят на человека и видят плоть и кровь. Я смотрю на него и вижу органический реактор, который нужно правильно запустить. Дайте мне неделю, и я соберу эту штуку из тостера и пары старых радиоприемников.

(В самом низу, почти сваливаясь с края салфетки, написана последняя фраза. Почерк здесь более уверенный, почти издевательский.)

Эрскин хочет сотворить чудо. Я просто дам ему розетку достаточно большого размера.

Танака смотрел на эту записку, на этот артефакт гениальности и высокомерия, и почти физически ощущал контраст. Эрскин писал о душе. Шмидт — о богах. Зола — о плоти.

А Говард Старк — о механизмах.

Для него не было ни добра, ни зла. Была только проблема и ее элегантное решение. Человек, Стив Роджерс, в этом уравнении был лишь переменной. Самой ненадежной, самой непредсказуемой его частью. Просто органический компонент, который нужно было правильно подключить к его великой машине.

Танака закрыл файл. Три человека. Три взгляда на одну и ту же идею. И каждый из них, по-своему, был слеп. Он снова потянулся к остывшей кружке с кофе. Работа только начиналась, а он уже чувствовал, как призраки прошлого начинают дышать ему в затылок.

После высокомерной искры гения Старка, Танака открыл документ, который показался ему глотком свежего воздуха в затхлой атмосфере «Бездны». Это была не служебная записка и не технический чертеж. Это была личная запись. Голос человека, а не ученого или инженера.

Голограмма показала скан страницы из простого, потрепанного блокнота в кожаном переплете. Бумага была линованной, пожелтевшей по краям. Почерк, выведенный чернилами, был аккуратным, но явно уставшим. Буквы слегка наклонялись вправо, словно под тяжестью долгого дня. Это была запись, сделанная не для отчета, а для себя. Попытка зафиксировать момент надежды в мире, который, казалось, ее полностью лишился.

12 июня 1943 года.

Сегодня я его нашел.

Я пишу эти строки, и сам не до конца верю в них. После месяцев разочарований, после десятков кандидатов, отобранных полковником Филлипсом — ходячих гор мускулов с пустотой в глазах, — я почти потерял веру. Я начал думать, что, возможно, Филлипс прав. Что я ищу единорога в мире, где остались только волки. Но сегодня я его увидел.

Его зовут Стив Роджерс. И он — полная противоположность всему, что ищет армия. Его физические данные, мягко говоря, плачевны. Список его болезней длиннее, чем список моих научных публикаций. Он худ, слаб, и его дыхание звучит, как работа старых, ржавых мехов. На призывной комиссии его бы не взяли даже в качестве мишени для стрельбы.

Я наблюдал за ним издалека, на выставке Говарда. Он пытался снова записаться в армию, подделав документы. Пятая попытка, как я выяснил позже. Пятый отказ. Я видел унижение в его глазах, когда очередной сержант смерил его презрительным взглядом. А потом я увидел, как он пошел за кинотеатр, в грязный, вонючий переулок.

Там его ждал какой-то громила, который громко потешался над новостями с фронта. Роджерс сделал ему замечание. Тихое, но твердое. И, конечно же, получил удар. Он упал. Громила был вдвое выше и втрое шире его. Любой другой на его месте остался бы лежать. Любой другой позвал бы на помощь. Но не он.

Он поднялся. Пошатываясь, вытирая кровь с разбитой губы. Он поднял кулаки, которые дрожали от слабости, и сказал: «Я могу делать это весь день». И он снова получил удар. И снова упал. И снова поднялся.

Именно в этот момент, глядя на этого упрямого, хрупкого мальчика, который отказывался оставаться на земле, я все понял. Я смотрел не на его тело. Я смотрел в его глаза. В них не было ненависти. Не было злобы. Было только упрямство. Не желание победить, а нежелание сдаваться. Нежелание позволить злу, большому или маленькому, одержать верх без боя.

Я искал силу, но я искал ее не в тех местах. Я искал ее в мышцах, в рефлексах, в выносливости. Каким же я был глупцом. Истинная сила — это то, что заставляет тебя подняться, когда все твое тело кричит тебе, что нужно остаться лежать. Это то, что не позволяет тебе ударить человека, который уже упал.

Шмидт был сильным. Он был лучшим солдатом Германии. И посмотрите, во что он превратился. Потому что в его сердце была лишь жажда власти. В сердце этого мальчика из Бруклина — лишь жажда справедливости. Он не хочет убивать. Он просто не любит задир.

Он знает, что такое быть слабым. Он знает цену силы, потому что у него ее никогда не было. Он не будет злоупотреблять ею. Он не будет упиваться ею. Для него она будет не даром, а ответственностью. Бременем.

Сегодня я встретил человека, который всю жизнь получал удары от мира, но так и не научился бить в ответ лежачего. Я нашел его. Я нашел единственного, кому можно доверить огонь.

Танака закрыл файл. Тишина в «Бездне» больше не казалась ему мертвой. В ней появилось эхо. Эхо голоса старого, уставшего ученого, который в самый темный час истории человечества поставил все не на силу, не на технологии и не на богов.

Он поставил все на хорошего человека.

И Танака, циник и археолог мертвых данных, впервые за долгое время почувствовал что-то, похожее на надежду. И это ощущение напугало его больше, чем все дневники Шмидта и протоколы Золы вместе взятые.

Часть III: Столкновение Неизбежно

Надежда Эрскина была чистой, почти детской. Но война — не место для чистоты. Следующий документ, который Танака вызвал из архива, был холодным душем профессионализма и плохого предчувствия. Это был голос не ученого, а шпиона.

Голограмма показала скан рапорта, напечатанного на той же машинке, что и записка Эрскина, но текст был совершенно другим. Никаких опечаток. Никаких исправлений. Каждое слово стояло на своем месте, как солдат в строю. Вверху страницы стоял гриф «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО», а под ним — дата: 21 июня 1943 года. За день до эксперимента.

Танака узнал этот стиль. Четкий, лаконичный, безэмоциональный. Но между строк он мог прочитать то, что не было напечатано: тревогу, настойчивость и с трудом сдерживаемое разочарование. Это был голос Пегги Картер.

РАПОРТ

КОМУ: Полковнику Честеру Филлипсу

ОТ КОГО: Агента Маргарет Картер

ДАТА: 21.06.1943

ТЕМА: Оценка рисков безопасности перед проведением финальной фазы проекта «Возрождение»

Полковник,

в соответствии с Вашим приказом, я провела финальную проверку протоколов безопасности, разработанных для завтрашнего эксперимента. Мое заключение: меры безопасности являются неадекватными и не соответствуют уровню секретности и важности данного проекта.

Во-первых, периметр охраны объекта «Антикварная лавка» имеет несколько уязвимостей, в частности, со стороны смежных зданий. Мои люди доложили о возможности проникновения через крышу или подвальные коммуникации. Запрос на дополнительное патрулирование был отклонен Вашим адъютантом по причине «нехватки личного состава».

Во-вторых, и это вызывает у меня наибольшее беспокойство, — список наблюдателей. Он был утвержден Вами без консультации со мной или моей службой. Я провела поверхностную проверку биографий и обнаружила несколько тревожных несоответствий. В частности, представитель Государственного департамента, мистер Фредерик Крюгер, имеет несколько «белых пятен» в своей биографии за период с 1936 по 1938 год, предположительно проведенный в Швейцарии. Мои источники пока не могут подтвердить его легенду. Запрос на отстранение Крюгера от наблюдения до окончания проверки был отклонен.

Помимо него, еще как минимум двое гражданских лиц в списке имеют связи, которые требуют более тщательного изучения. Мы работаем в условиях тотальной войны, полковник. «Гидра» уже доказала, что ее агенты способны проникать на самые высокие уровни. Игнорировать подобные риски — это не просто халатность. Это приглашение к катастрофе.

И, наконец, я хотела бы поднять вопрос, выходящий за рамки моей прямой компетенции, но который я, тем не менее, считаю своим долгом озвучить. Это касается психологического состояния кандидата, Стива Роджерса.

Последние 48 часов он провел фактически в одиночной камере, контактируя только с доктором Эрскином. Он не получает достаточной информации о процедуре, его держат в неведении относительно многих аспектов того, что с ним произойдет. Я понимаю необходимость соблюдения секретности, но мы имеем дело не с лабораторной крысой, а с человеком, который добровольно согласился пожертвовать собой. Он напуган. Он дезориентирован. И он одинок.

Мой опыт подсказывает, что в критической ситуации именно психологическая устойчивость, а не физическая сила, определяет исход. Мы подвергаем этого человека немыслимому физическому и ментальному стрессу. Наш долг — оказать ему всю возможную поддержку, а не относиться к нему как к еще одной детали в машине Говарда Старка.

Полковник, мы собираемся вручить молнию в руки человека. Мой долг — напомнить вам, что человек этот сделан не из стали, а из плоти и крови. И он может сгореть.

Настаиваю на немедленном пересмотре протоколов безопасности и списка наблюдателей.

С уважением,Агент М. Картер

Танака закрыл файл. Он откинулся в кресле и потер виски. Холодный, профессиональный рапорт. Идеальный образец шпионской работы. Картер увидела все. Она предсказала все. Дыры в охране. Подозрительный наблюдатель. Психологическое давление на кандидата. Она разложила перед Филлипсом всю картину грядущей катастрофы.

И ее проигнорировали.

Танака посмотрел на пустой экран. Он знал, что произошло дальше. Он читал отчеты. Но сейчас, прочитав это последнее, отчаянное предупреждение, он почувствовал трагедию того дня с новой, острой силой. Это была не просто неудача. Это была трагедия, которой можно было избежать.

Он снова надел перчатки. Оставалось еще два документа. Два последних эха из прошлого. И он знал, что они будут самыми громкими.

Предпоследний документ был эхом, долетевшим через Атлантику. Танака открыл файл из архива «Гидры», и перед ним возникла расшифровка радиограммы. Текст был на немецком, но система мгновенно вывела рядом перевод. Стиль был сухим, военным, но информация, которую он содержал, была взрывоопасной.

Вверху страницы стоял гриф, от которого у Танаки по спине пробежал холодок: «VALKYRIE-PRIORITY». Приоритет «Валькирия». Это означало, что донесение предназначалось для глаз одного человека. Иоганна Шмидта.

РАСШИФРОВКА ДОНЕСЕНИЯ

ИСТОЧНИК: Ячейка «Кронос», Нью-ЙоркАДРЕСАТ: Командование «Аненербе» (для передачи лично Рейхсфюреру Шмидту)ДАТА: 22 июня 1943 г.

ТЕМА: Результаты операции «Горнило» (проект «Возрождение», США)

Операция по саботажу и изъятию сыворотки провалена.

Агент «Крюгер» успешно проник на объект и ликвидировал главную цель — доктора Абрахама Эрскина. Однако изъять образцы сыворотки не удалось. Агент был перехвачен и ликвидирован в ходе преследования.

Причина провала: успешное завершение американского эксперимента.

Кандидат, Стивен Роджерс, не только выжил в процессе трансформации, но и продемонстрировал физические показатели, превосходящие все наши прогнозы.

По свидетельствам наших наблюдателей и последующему анализу докладов полиции, объект продемонстрировал:

Сверхчеловеческую скорость: Преодолел дистанцию в три мили по пересеченной городской местности менее чем за пять минут.

Сверхчеловеческую силу: Продемонстрировал способность деформировать сталь голыми руками и прыгать на высоту, превышающую 15 футов.

Сверхчеловеческую выносливость и стойкость: Выдержал множественные попадания из пистолета калибра 9 мм без видимых повреждений, используя в качестве щита сорванную автомобильную дверь.

Американцы добились успеха. Они создали своего сверхсолдата. Пропагандистская машина уже начала работать, ему дали кодовое имя — «Капитан Америка».

Запрашиваем дальнейших инструкций. Конец донесения.

Текст заканчивался здесь. Сухой, деловой, констатирующий катастрофу. Танака ожидал увидеть на полях пометки, выражающие ярость, приказы об устранении, угрозы. Но то, что он увидел, заставило его замереть.

Сбоку, на широком поле документа, была сделана приписка. Почерк был тем же, что и в дневнике — яростным, каллиграфическим, выведенным кровью. Это был комментарий самого Шмидта. И в нем не было ни капли гнева.

В нем был чистый, незамутненный восторг.

(Приписка на полях)

Они создали своего чемпиона. Своего ангела из пробирки. Своего позолоченного идола, одетого в цветастый флаг.

Прекрасно.

Они думают, что это их победа. Они не понимают, что они лишь расставили фигуры на доске для моей игры. Они создали ложного бога, чтобы дать своим жалким, умирающим солдатам надежду. Они не ведают, что истинная вера рождается не из надежды, а из ужаса.

Пусть их «Капитан» марширует по улицам. Пусть его лицо печатают в газетах. Пусть дети играют в куклы с его изображением. Чем ярче будет сиять их свеча, тем гуще будет тень, которую она отбросит. И в этой тени явлюсь я.

Война перестала быть войной наций. Теперь это война икон. Священная война. И я преподам им последний, самый жестокий урок теологии.

Они создали своего чемпиона. Прекрасно. Теперь у нашего Бога будет достойный череп, чтобы поставить на него ногу.

Танака смотрел на эти строки, и его пронзило понимание. Для Шмидта это не было поражением. Это было исполнением пророчества. Рождением Антихриста, которое оправдывало и требовало явления истинного Мессии.

Война перестала быть просто войной. Она стала его личным крестовым походом. И Стив Роджерс, мальчик из Бруклина, сам того не зная, только что был назначен на роль главного мученика в этой кровавой опере.

Ночь в «Бездне» медленно умирала. Танака не видел рассвета — сюда, на глубину трех миль, не проникал ни один фотон солнечного света, — но он чувствовал его. Чувствовал, как меняется нагрузка на энергосеть наверху, как миллионы людей просыпаются и начинают свой день, не подозревая о цифровой гробнице под их ногами. Он провел в архивах почти шесть часов. Шесть часов в компании призраков.

Он медленно стянул нейроперчатки. Его пальцы одеревенели, а в глазах стоял туман от долгой концентрации. Он потер лицо ладонями, чувствуя жесткую щетину и глубокую, костяную усталость. Работа была сделана. Данные скомпилированы.

Он сделал пасс рукой в воздухе, и перед ним развернулась финальная голограмма. Это была не страница из дневника и не рапорт. Это была схема. Сложная, многоуровневая паутина связей, которую его система выстроила на основе проанализированных документов.

В центре схемы, как две противоборствующие звезды, сияли два имени: ЭРСКИН и ШМИДТ. От них расходились линии, сплетаясь в тугой узел под названием СЫВОРОТКА. Этот узел, в свою очередь, порождал два совершенно разных результата: сияющего КАПИТАНА АМЕРИКУ и зловещий КРАСНЫЙ ЧЕРЕП. Все это было связано с древним артефактом, ТЕССЕРАКТОМ, который, в свою очередь, был сердцем культа под названием ГИДРА.

История была ясна. Проста. Почти мифологична. Битва двух пророков, двух чемпионов, двух идеологий. Но Танака был не историком. Он был аналитиком. Его работа заключалась не в том, чтобы смотреть на то, что есть, а в том, чтобы видеть то, что скрыто.

Его пальцы, уже без перчаток, снова затанцевали над проекцией клавиатуры. Он начал добавлять новые линии. Пунктирные. Предположения, основанные на других, более поздних и более засекреченных файлах, которые он изучал годами.

Первая пунктирная линия потянулась от иконки Капитана Америки. От пометки «ПРОПАЛ БЕЗ ВЕСТИ, 1945». Линия пересекла десятилетия, переползла через Железный занавес и вонзилась в темный, почти непроницаемый архив советской разведки. Там она соединилась с папкой, помеченной кириллицей. Система Танаки мгновенно перевела: ПРОЕКТ «ЗИМНИЙ СОЛДАТ».

Призрак героя не умер во льдах. Он просто сменил хозяина.

Затем Танака потянулся к другой части схемы. К иконке «Гидры». К пометке «ЛИКВИДИРОВАНА, 1945». Он усмехнулся. Это была самая большая ложь в истории Щ.И.Т.

Его пальцы снова забегали. От черепа с щупальцами потянулась новая линия. Но она не была прямой. Она была похожа на корневую систему. На раковую опухоль. Ее тонкие, почти невидимые волокна начали прорастать сквозь всю схему, проникая в послевоенные правительственные программы, в научные институты, в финансовые корпорации.

И, наконец, самое страшное. Самое главное. Одна толстая, уродливая ветвь этой опухоли потянулась вверх и обвила собой другую иконку. Большую, сияющую, знакомую каждому агенту. Логотип Щ.И.Т.

На мгновение, всего на одно биение сердца, голограмма моргнула. Изображение орла на логотипе Щ.И.Т. исказилось, и под ним, как череп под кожей, проступил зловещий силуэт — череп, обвитый щупальцами.

Танака замер, глядя на свое творение. Картина была полной. И она была ужасна.

Он открыл финальный файл отчета. Раздел «Выводы». Его пальцы легли на клавиатуру, и он начал печатать. Медленно, чеканя каждое слово, как будто высекая его на граните.

ЗАПРОС «ТРИНИТИ». ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

АНАЛИЗ: Проекты «Возрождение» и «Аненербе» не были параллельными программами по созданию супероружия. Они были двумя сторонами одной идеологической войны, начатой задолго до первого выстрела Второй мировой. Это была война между концепцией «сверхчеловека» и концепцией «хорошего человека».

ПОСЛЕДСТВИЯ: Война породила двух аватаров этих идеологий — Капитана Америку и Красного Черепа. Их физическое столкновение завершилось в 1945 году. Однако идеологическая война не закончилась. Она лишь изменила форму.

ВЫВОД: Проект «Возрождение» официально завершился в 1945 году. Его наследие — это миф, символ, который был заморожен во льдах, а затем превращен в оружие другими силами.

Проект «Аненербе» не завершился. Он ушел в подполье. Он отбросил свою оккультную мишуру и мутировал в нечто более опасное: в идеологию, в вирус, который десятилетиями проникал в самые основы мирового порядка. Он просто сменил название.

Он закончил печатать и откинулся в кресле. Гул серверов казался ему теперь зловещим шепотом. Шепотом Змея, который никуда не исчез. Он просто сбросил старую кожу и ждал своего часа.

Танака отправил отчет. Он знал, что его прочитает лишь один человек. И он не завидовал этому человеку. Потому что знать — это нести бремя. А он только что взвалил на плечи своего начальника всю тяжесть проклятого двадцатого века.