Принц из клетки (джен)

Снипс перевёл взгляд на Данила и насторожился. Его внимательность была внимательностью пса, подмечавшего малейшие детали. Он повёл носом и повернул голову на другой бок.

— Он жив, — тявкнул он, нервно сжимая и разжимая пальцы.

Филипп резко обернулся. И правда — наследник, которого, как Филипп думал, он окончательно добил, чуть шевельнулся. Трепыхнулись крылья носа, а ресницы затрепетали. Видимо, для такого великана был нужен более сильный удар, чтобы оборвать жизнь в этом нелепом огромном теле.

Филипп отступил в тень и поискал взглядом статуэтку, которой нанёс ранящий удар. Слишком далеко откинул, да и толку бить-то? Этого дылду отсюда так просто не вытащишь — сразу же привлечёт нежелательное внимание. Можно, конечно, замаскировать его под обморок — мало ли, никто не знает, насколько впечатлителен северный принциссишко, — но Филипп не хотел светиться в этом деле в принципе, а один Снипс не справится.

— Добить? — Тот уже был за спиной лежащего на боку наследника и тянул к нему свои когтистые грабли.

Филипп поморщился.

— Нет, — прошептал он. — Обожди.

Он порылся в карманах — никакой женской сумочке не достичь тех высот, что задавали карманы королевского советника! — и вытащил небольшой гранёный пузырёк. Жидкость внутри него переливалась перламутровыми серо-розовыми разводами. Схватив наследника за челюсть, Филипп надавил, заставляя его приоткрыть рот, и капнул на язык несколько капель. В комнате запахло чем-то мятно-пряным — приятно, но зловеще.

Данил пошевелился. Боль в голове была ослепляющей, но постепенно словно притихала, становясь пульсирующей и тупой. Во рту ощущался пряной вкус, от которого немел язык — что-то резкое, ароматное, неприятное. Шершавые пальцы прошлись по кадыку, потирая горло, и Данил инстинктивно сглотнул. Пряность прошлась по горлу, обжигая его холодом.

А потом вернулась боль.

Нет, не так. БОЛЬ.

Она была резкой, дикой, разрывающей. Данил глухо закричал и почувствовал последним разумным проблеском сознания, как некто крепко прижал к его рту руку, давя шумные крики. Но и они кончились, когда горло перехватило, словно спазмом прошлось по мышцами. Они рвались, перестраивались, росли и увядали, и это было столь жутко, сколь и непостижимо.

Данил изменялся, становился кем-то другим, чем-то другим. Кости мельчали и истончались, кожа чернела, а сквозь поры проступал густой серый мех...

Снипс испуганно шарахнулся в сторону. Его глаза стали круглыми, как блюдца. Прямо под его взглядом наследник короля обращался в какое-то маленькое полосатое животное. Это была столь дикая трансформация, что волосы на теле Снипса встали дыбом, а в горле застрял вой. Он вжал голову в плечи и кинул ошарашенный взгляд на хозяина. Тот пристально наблюдал за превращением, ни разу не моргнув. На его холодном лице не промелькнуло ни единой эмоции.

Трансформация окончилась. Небольшой енот безжизненно вытянулся на кровати. Его бока неравномерно содрогались, а сквозь зубы проступал свистящий звук, похожий на плачущий стон. А потом прервался и он — не выдержав боли превращения, Данил просто-напросто вновь потерял сознание.

Филипп обернулся в сторону Снипса и махнул рукой, словно смахивал невидимую, но надоедливую пыль.

— Унеси это куда-нибудь. Убей и уничтожь тело.

Снипс сглотнул. Голос его был тихим и настороженным, как у долго не отвечавшего животного, которое наконец-то издало звук:

— К-конечно, сир. К-как прикажете.

— Иди! И не попадайся никому на глаза! — раздражённо добавил Филипп. Вытянув из другого кармана что-то мелкое, он швырнул это в Снипса и, запахнувшись в плащ, вылетел из комнаты.

Снипс поймал вещь и, поднеся её к глазам, понял, что это свёрнутый в тубус мешок. Что ж, намёк был ясен. Запихнув безжизненного енота внутрь, Снипс незаметно выбрался из королевских покоев и, держась тени, направился к выходу. К счастью, рано утром лазали лишь слуги — да и те, сонные, ещё не знающие о трагедии, что их постигла, — почти не обращали внимания на Снипса, привыкнув к его вечным загадочным перемещениям по замку.

Метель злобно впилась в Снипса, стоило тому покинуть обогретые помещения. Зябко ёжась, Снипс поплёлся к лесу, оставляя за собой цепочку следов, быстро исчезающую под плясками снежной круговерти.

"И что с ним делать?" — отдуваясь и утопая в сугробах, думал Снипс, быстро размышляя, как легче и быстрее выполнить приказ, чтобы поскорее вернуться в тепло. Забить камнем? Долго, да и где сейчас искать камни? Проткнуть веткой? Они все обледенели. Утопить? Так всё застыло... Или нет!

Снипс добрался до опушки и только сейчас вспомнил о старом лесном колодце, вода в котором магическим образом никогда не застывала. То ли из-под неё били горячие родники, то ли духи позаботились, но этим колодцем часто пользовались местные, когда река замерзала, а бить лунку было нечем.

Немного не по себе было, правда, от того, что духи могли рассердиться на него за осквернение источника. Снипс был довольно-таки суеверным и опасался мести того, о чём мало соображал. Да и хозяин сказал — убить и избавиться от тела. В колодце, конечно, енот сразу же подохнет, особенно, если его перед утоплением немного придушить. Но не останется ли тело? Хотя... в такую погоду его с удовольствием пожрут лесные звери.

Мешок, в котором находился енот, уже какое-то время подёргивался. И всё же быстро этот наследничек приходил в себя. Снипс недовольно зарычал, когда енот, перебирая внутри маленькими лапками, сквозь холщ царапнул его неожиданно острыми когтями.

— Прекрати, тварь! — рыкнул он, встряхивая мешок. — Не шевелись и дай мне тебя утопить!..

Внезапно из леса послышалось хриплое утробное фырканье, такое громкое, что перебило даже свист ветра. Снипс, продолжая сжимать мешок, медленно обернулся. На краю занесённых снегом деревьев замер огромный белоснежный олень. Он был почти незаметен среди метели и сугробов, и лишь внимательные красные, почти рубиновые, глаза ярко выделялись среди слепящей белизны. Он хрипло дышал, с протяжным свистом выдыхая воздух и недружелюбно косясь на Снипса и его ношу.

Енот замер в мешке, словно прислушиваясь. Снипс надеялся, что он снова временно подох, но все надежды канули в Лету, когда заколдованный наследник вдруг резко и пронзительно крикнул:

— Дух! Дух, он оскверняет святыню!

Конечно же, Данил знал, куда отправился этот, ну, кто держал его (кто бы это ни был). В такую погоду лишь одно место могло привлечь любителя убивать в воде. Старый колодец, место сосредоточия лесной магии — и тщательно охраняемая святыня больших волшебных оленей.

Услышав такое святотатство, белый олень взревел. Этот рёв было ни с чем не спутать — низкий, злобный, гортанный, он будто исходил откуда-то из нутра огромного величественного зверя. Опустив голову, украшенную ветвистыми столетними рогами, олень бросился вперёд. Дико завизжал Снипс, заметавшись по опушке в попытках избежать острых костистых пик. Мешок мешал ему, и Снипс, недолго думая, отбросил его в сторону.

Данил тотчас заработал лапами, прорывая себе путь к свободе. Рядом ревел и рычал олень, от голоса которого звенела и дрожала земля и даже метель, кажется, чуть приутихла, вслушиваясь, тонко визжал испуганный Снипс. Данил не обращал внимание на тупую боль в голове и усталость, прошившую, кажется, каждую клеточку измученного обращением тела. Он рвался на свободу, и свобода явилась к нему. Выскочив из разорванного мешка, он галопом бросился прочь — лишь мелькнул среди сугробов сгорбленный маленький силуэт. Шум противостояния остался позади.

Он бежал, так быстро, как только мог, петляя в снегу. И последний, словно зная, кто он и что с ним произошло, будто расступался — казалось, само Дримтери помогало сыну своего любимца. Данил не ощущал лап, он даже не задумывался о том, что использовал не две, а четыре конечности. Енотовые мысли привели в порядок его собственные — человеческие переживания словно утихли, поборотые звериными инстинктами. Пока что это помогало мыслить рационально.

Данил держал путь обратно в комнату отца. Он должен был забрать его кружку, пока это не сделали слуги, и отнести её местному зельевару. Короля уже не спасти, цинично замечало звериное "я", но можно было попытаться отомстить, отыскав его убийц.

Ему нужна помощь зельевара. И, возможно, Филиппа — раз уж отец уважал его, вероятно, и Данилу стоило попытаться.

Только бы олень ещё хоть чуть-чуть задержал этого воняющего псиной мерзавца!