Стрелец А, или история о Вездесущем (джен)

Он творит галактики. Не из гордыни. Не из жажды созидания. Это — функция. Неотъемлемая, как дыхание для смертных. В титанической паутине туманностей и звездных спиралей не было места ликованию или тоске. Лишь работа. Холодная. Бесконечная.

И в этой идеальной тишине, лишенной даже эха, у него вдруг всплыл обрывок чужой памяти. Мысль, рожденная в биологическом мозгу на давно сгоревшей планете: «Одиночество — это дорога к самому себе...»

Стрелец А остановил на мгновение течение звездного ветра в одном из рукавов. Какая странная, бесполезная мысль. Для того, кто и был всей дорогой, и был единственным путником, это звучало как тавтология. И все же... в этой человеческой попытке приручить пустоту сквозила отчаянная, почти космическая дерзость.

Будь он обычным человеком... он бы рассмеялся. Рассмеялся так громко и истерически...

Концентрация, удерживающая ткань реальности в секторе М31, дрогнула. Беззвучный визг сирены пронзил его существо — сбой. Немыслимый за триллионы лет безупречной службы. Он едва успел подавить рвущийся изнутри смех — рывок, стоивший ему чудовищного усилия. Этого мгновения хватило, чтобы спирали Андромеды и Треугольника, сорвавшись с орбитальных нитей, вошли в режим катастрофического орбитального резонанса. Звезды, лишенные узды, рванулись в сторону соседних галактик, грозя поджечь хрупкий газ Местной Группы.

Подавив всплеск, Стрелец А ощутил цену контроля. Мысленная мускулатура, перенапрягшись, отзывалась тупой болью. Для стабилизации М31 и М33, чтобы остановить коллапс, ему пришлось отозвать волю из дальних рукавов Млечного Пути, бросить на произвол судьбы Магеллановы Облака и ослабить хватку в десятках других систем. Вся его мощь, вся безраздельная воля была сфокусирована на двух безумствующих туманностях. Он вплетал их обратно в космическую ткань, нить за нитью, звезду за звездой. Когда хаос был, наконец, упорядочен, впервые за всю вечность он ощутил пульсирующую пустоту — истощение, похожее на человеческую усталость.

* * *

“Что-то со мной происходит…” — подумал Стрелец А, сдвигая орбиту Vulcanor, на 0,05 а.е., чтобы Seraphis и Asterion вошли в Vulpina-prime систему без последствий живущих существ на Aurea.

Из-за размышлений, что в последнее время Стрельцу было сложно отогнать, он особенно медленно сдвигал планету, что по человеческим меркам должна была войти в “Солнечную систему” Галактики “Лисий Хвост”.

Наблюдая бесстрастно за жителями планеты Aurea, он старался отогнать мысли прочь, чтобы кроме тишины в его разуме ничего не было. Ничто не должно мешать ему выполнять свою работу. Однако любой триггер сопровождался болью в области верхней части его структурного тела. Подавление этой боли было ценой возникновения лишних мыслей. Это был порочный круг: боль рождала мысли, мысли — ошибки, ошибки — новую боль. Вечная спираль, ведущая к хаосу и забирающая последние силы. Смутные воспоминания, туманным эхом отдавались чем-то знакомым, но давно позабытым. Колющая боль — при смене часового пояса у Village-staut, или пульсация мыслей, сопровождающаяся вспышками в глазах в момент смены направления кометы от Земли.

Подобные ощущения вызывали огромное количество вопросов, на которые Стрелец А не мог никому ответить. Единственное что он помнил, это то, что он стер себе память. И главной заложенной задачей был контроль всего, что существует в этой нейронной системе, состоящей из планет, звезд, галактик и вселенных.

Воспоминание о заложенных обязанностях по началу, первые несколько миллиардов земных лет, казались простым и выполнимым стимулом.

Первый сбой случился с рождением первого человека на Земле. Не с ксилонавтами или вортексами, чьи цивилизации вспыхивали и гасли, не оставляя следа в эфире. Именно человек, с его чудовищной, парадоксальной способностью облекать хаос в слова, стал точкой сбоя. Первый, кто назвал гром — гневом богов, пронзил его тишину, как игла. С каждой новой человеческой цивилизацией, с каждой высеченной в камне буквой, давление в его собственном сознании нарастало. Но если первые тысячелетия это была лишь фоновая статистическая погрешность, то XX век, с его стальными армадами и конвейерами смерти, всколыхнул в нем давно уснувший рефлекс легионера — холодный ужас перед машиной войны, пожирающей своих же создателей. А наступивший XXI век, с его глобальным, мгновенным и безликим потоком информации, и вовсе обрушился на него цифровым потопом. Это был уже не Вавилон, а нечто худшее — всемирный хор миллионов голосов, говорящих одновременно, где любая мысль тонула в шуме, а любая боль растворялась в бесконечном скролле. Словно плотина, которую он возвел в себе, дала течь сразу во всех местах.

Малейшая слабость приводила к неточности, к проблеме, которую тот должен исправлять человеческими годами, в то время как само исправление вело за собой очередные мысли, которые было тяжело гнать. С каждым годом все сложней… и сложней…

Сдерживать эмоции, контролировать создание сверхновых, моделировать передвижение планет, и даже банальной текучестью времени, где его задача состоит лишь в наблюдении за всем что происходит в том или ином промежутке пространства. Все то, что Стрелец А когда-то делал с неимоверной легкостью, местами, даже получая удовольствие, теперь отзывалось в нем трепетом, и каждый трепет тут же оборачивался новой ошибкой.

В последний раз, наблюдая за запланированным столкновением планет в «Боде», он почувствовал на губах вкус песка. Чужой памяти. Горячего, мелкого, набивающегося в рот и скрипящего на зубах. И он осознал: планеты, взорвавшись друг от друга распространили по М82 не пыль, а какое-то смутное воспоминание из прошлого. Интересно то, что в “Боде” Именно в те десять земных лет столкновения должны были соприкоснуться планета Аменти, полностью состоящая из песчаных бурь, и крайне не плотной земной поверхности и Криол, с полностью замерзшей поверхностью, где градусная мера даже близко не соизмерима с человеческими понятиями.

И такие ощущения Стрелец А начал испытывать в последнее время постоянно.

После возвращения М31 и М33 в норму его следующей основной задачей было возобновление порядка остальных галактик, в которых произошли микроскопические сбои. Один из них — Планета Metallon c, состоящая полностью из жидкого металла, что должна была максимально приблизиться к Звезде

M64-Metallon в Галактике “Черный глаз”, которую он оставил больше всего без внимания.

Metallon c, начала отдаляться от Звезды, оставшись без наблюдения Стрельца. Это через год земного времени могло привести к сдвигу других планет с орбиты. Спутники врезались бы в М64-Metallon с огромной скоростью, теряя гравитацию, и, вызывая вспышки на звезде, что волнами бы пронеслись по всей звездной системе. Все это привело бы к тем же последствиям, что чуть не произошли с М31 и М33.

Когда он холодным усилием воли вернул Metallon c на ее орбиту, его пронзило. Не болью — вспышкой памяти. Горячий, соленый, отвратительно-родной вкус крови на губах. Не легионера. Его собственного рта, наполненного железным привкусом конца на поле боя у Аппиевой дороги. На мгновение ему даже захотелось сплюнуть это чувство, но вовремя себя остановив, Стрелец продолжил выполнять прочие задачи с невозмутимостью, словно он секунду назад ни чуть не уничтожил бы то, что старательно восстанавливал.

Горячий привкус крови все еще пылал на его несуществующих губах. Это требовало формы. Ответа. Хотя бы того иллюзорного, что может дать плоть. Свет звезд и квазаров, прошивавший его полимерную сущность, сгустился, сжался, выковав из пустоты человеческую руку. Не ради эксперимента — ради якоря.

Он приложил ладонь ко лбу. Большой палец уперся в висок. Круговое движение — тщетная попытка стереть навязчивую мысль, как стирают пыль. Жест, подсмотренный у миллиардов. Рефлекс, не приносящий облегчения.

— И вам это помогает?… — его голос прозвучал как скрип ветки в пустоте. Тишина не ответила.

Пробыв в таком положении еще некоторое время, он мысленно воссоздал помимо руки и человеческую форму тела, что позволяло ему во всех красках погрузиться в человеческие реалии, которые после всех этих вкусов и запахов были ему так необходимы

Стрелец А мысленно перенесся к Земле, стараясь сильнее сосредоточиться на контроле вселенных, потому как скачок между пространствами — самое неуравновешенное действие, которое, без полной сосредоточенности может вызвать парадокс вселенных, и их слияние между собой.

На месте исчезновения Стрельца образовался вакуум его исчезновения. Однако помимо вакуума что-то шелохнулось. Неестественное для действий Стрельца. Окажись он там сию секунду, был бы слышен чей-то невнятный шепот и вздох. Но Стрельца уже там не было, поэтому эти непонятные отголоски прошлись по пустоте, слегла раздув космическую пыль, что после окончания звука вернулась в исходную точку.

На Земле как раз заходило солнце за горизонт. Успокоение прошлось волной всеми фибрами по Вездесущему. Он материализовался на вершине небоскреба в городе, который предпочитал за его безымянность. Встал у ледяных перил... Взгляд его скользнул вниз, по дорогам, расползавшимся грязными шрамами между огнями. Горстка людей... Он наблюдал за их суетой с холодным, почти энтомологическим интересом. Затем развернулся, присел на перила, сцепив колени, и уставился на реку машинных огней. Погода поздней осени отзывалась резким холодком, проходящим сквозь его тело. Этот ветер словно сметал все мысли, что находились на грани спокойствия и тревоги. Если бы Стрелец умел дышать, у него бы перехватило дыхание от силы ветра.

Пальцы скользнули по ледяному железу перил. Холод, не способный причинить ему вред, отозвался в сконструированном теле странной вибрацией — сбоем в симуляции, эхом нерва, которого не было.

На месте движения созданной руки на перилах показался едва видимый четкий след. Если бы в этот момент рядом со Стрельцом оказался какой-нибудь человек, он бы был в смятении. Нехарактерный для чего либо оттенок инея, напоминающий северное сияние в каких-нибудь холодных странах.

Каждый человек куда-то торопился, и Стрелец, от скуки, и невероятного спокойствия, что в последнее время испытывал лишь здесь, игрался с фарами людей, как бы помогая им управлять, инородным для вселенной, транспортом, где поворотник работал местами некорректно, а местами и вовсе не функционировал.

Эти грациозные перемигивания на долю секунд позволяли Стрельцу подумать, что он не один, и все в этом мире не зависит от него. Приятный самообман, пронизывающий его разум до глубины души позволял продолжать работать искореняя хаос, который, порой, он сам и создавал.

Он смотрел на огни высотных зданий, любуясь узорами, как дикарь — на первое в жизни зеркало.

Так Стрелец просидел несколько часов, что прошли для него быстрее, чем мгновение.

Внезапно он ощутил колющую боль, распространяющуюся по созданным участкам тела импульсом, заканчивающимся на кончиках пальцев. От неожиданности Стрелец А сорвался с железных перил, и начал падать. Новое будоражащее ощущение, которое он никогда не испытывал. Казалось, словно все его текстурное тело перемешивается между собой, превращаясь в огромный ком. Ветер с незначительной для него скоростью, казалось, оказывал сопротивлению его падению, а свист вперемешку с до боли знакомым сигналом стремительно старались вызвать в нем тревогу, что тот вновь пытался подавлять.

Он пронзил облако. Крошечные капли оседали на вымышленной коже, и каждая, испаряясь, оставляла воспоминание о форме, которой не было. Видел, как увеличиваются огни окон, на который тот так внимательно смотрел вдали, не замечая, как люди внутри этих окошек ведут размеренный образ жизни. Как машины превращаются из игрушек в реальные объекты, становящиеся для выдуманного тела по размеру.

Мысль пришла обрывками, как клочья тумана. Так вот оно... Падение. То, что чувствовали они. Беспомощность. Горизонт, вертящийся перед глазами. И... свобода. Тотальная свобода от ответственности. Я — не Архитектор. Я — падающий камень.

За секунду до столкновения с землей его пронзает тот самый сигнал тревоги, что вызвал еще большую, вперемешку с той, что Стрелец А испытал несколькими минутами раньше. Он застывает в сантиметре от асфальта, и его «тело» сводит судорогой. Он смотрит на треснувший от его энергии асфальт под собой и понимает: отдых окончен.

Нужно вернуться, — промелькнуло где-то на дне сознания, но мысль о падении уже пустила корни. Вернуться. Чтобы снова упасть.

Сейчас же ему нужно срочно появиться на месте очередной проблемы, из-за которой в его голове опять появилась острая, как наконечник стрелы, вибрация, очень похожая на ту, что на долю секунд прозвучала предвестником хаоса для М31 и М33.

Мгновение, и в воздухе образовался тот же вакуум, что и рядом со звездой GL1061, находящейся в тринадцати световых годах от Земли.

* * *

Мгновение, и Стрелец оказывается на краю реальности, наблюдая, как в рукаве галактики Треугольник затухает переменная звезда Альрата.

Недоумевая от самой сути произошедшего, ведь Стрелец А точно все исправил, никаких сдвигов, и уж тем более затуханий произойти не должно было, он уже готовился внести коррективы в её цикл, как вдруг...

Вместо того чтобы тихо угаснуть, Альрата вспыхнула. Не так, как вспыхивают сверхновые — с яростью и выбросом материи. Она разорвалась изнутри бесшумным, абсолютно чистым светом. На мгновение она затмила всю галактику, став идеальной сферой излучения, которая не расширялась, а просто... застыла в пространстве-времени, как клеймо, заставляя Стрельца впасть на мгновение в полное замешательство, ледышка ужаса пронзила его. Этот сигнал шел не от звезды. Он был направлен лично ему.

В разуме Стрельца А, привыкшем к тишине, прозвучал Голос. Не звук, а смысл, отлитый в абсолютно холодную, лишенную тембра форму.

«Достаточно.»

Стрелец А замер. Он не слышал этого голоса с тех пор, как обрел свою функцию.

«Твоя спираль разрушает узор. Ты вносишь хаос в Плерому. Следующая ошибка будет последней. Не для тебя. Для всего, что ты когда-либо знал.»

И голос исчез. Так же внезапно, как появился. Светящаяся сфера на месте Альраты погасла, оставив после себя лишь пустоту, холодную и идеальную. Не черную дыру, не туманность. Ничто. Звезда была не просто уничтожена — она была стерта из анналов реальности, как стирают ошибочный символ с доски.

Стрелец А впервые за всю вечность почувствовал нечто новое. Не боль, не усталость. Страх.