Причиняя боль (гет)

Серые тучи плотно укрыли небо, превратив утро в подобие пасмурного вечера. Холодные струи дождя барабанили по окнам, создавая монотонный, почти гипнотический ритм. В такой день даже самые оптимистичные люди могли почувствовать тяжесть на душе.

Маринетт с тревогой наблюдала за своей подругой. Алья, обычно излучающая энергию и позитив, сейчас казалась совершенно другой. Её привычная жизнерадостность словно испарилась, оставив после себя лишь бледную тень той яркой личности, к которой все привыкли.

За столом царило непривычное молчание. Алья механически перекладывала еду с места на место, едва притрагиваясь к завтраку. Её глаза, обычно сверкающие энтузиазмом, сейчас были задумчивыми и какими-то потухшими. Даже её фирменная улыбка, которая могла осветить любую комнату, сейчас казалась лишь бледным отражением себя прежней.

Маринетт внимательно наблюдала за подругой, и её сердце сжималось от тревоги. Она словно читала мысли Альи, понимая, что за этой внезапной замкнутостью скрывается нечто большее, чем просто плохая погода. Годы дружбы научили её чувствовать малейшие изменения в настроении подруги, и сейчас она была почти уверена в причинах такой перемены. Всё то, о чём Алья мечтала долгие годы, вдруг стало реальностью, но вместо радости и восторга она почувствовала растерянность. То, что казалось таким желанным и недостижимым, теперь, оказавшись в её жизни, вызвало не ожидаемый восторг, а замешательство.

Маринетт знала, как её подруга стремилась к этой цели, как много сил и времени она вкладывала в свои мечты. И вот теперь, когда мечта осуществилась, Алья оказалась не готова к таким эмоциям. К той боли. Это было похоже на то, как если бы человек долго ждал важного события, представляя его в самых радужных красках, а когда оно наступило — растерялся, не зная, как себя вести.

В душе Маринетт боролись противоречивые чувства. Часть её, та самая, что всегда была немного колючей и острой на язык, жаждала произнести эти слова. «Ну что, допрыгалась? Поняла наконец? А я тебе говорила!» — крутилось у неё на языке. Ведь сколько раз она предупреждала подругу, старалась открыть глаза на очевидное, но Алья не хотела слушать, упрямо шла своей дорогой.

Но взгляд, полный невыразимой боли и глубокого сожаления, мгновенно отрезвил её. В этих глазах читалась такая душевная мука, что все колкие фразы застряли в горле непроглоченным комом. Маринетт знала этот взгляд — она видела его в зеркале каждый день с того момента как она встретила Адриана.

В этот момент воспоминания нахлынули на Маринетт с такой силой, что она едва могла дышать. Образ Адриана возник перед её внутренним взором с поразительной ясностью — словно он стоял прямо перед ней, протягивая руку в немом приглашении.

Его глаза — эти удивительные зелёные омуты, в которых можно было утонуть, не жалея о потере себя. В них вчера читалась такая искренняя забота, такое неподдельное участие, что сердце Маринетт невольно замирало от нежности.

Это простое, но такое важное проявление заботы пронзило сердце Маринетт насквозь. Вчера, когда Адриан чувствовал себя плохо, когда ему, возможно, требовалась поддержка и внимание, его мысли были заняты только ею. Он не жаловался на своё состояние, не просил утешения — нет, он спрашивал о ней, интересовался её самочувствием, словно её благополучие было важнее его собственного.

Такой искренний альтруизм тронул Маринетт до глубины души. В современном мире, где каждый часто думает прежде всего о себе, встретить человека, способного так бескорыстно заботиться о других, было редкостью. И то, что этим человеком оказался Адриан, делало ситуацию ещё более особенной.

Маринетт вспомнила, как он, преодолевая собственное недомогание, находил в себе силы интересоваться её состоянием. Как в его глазах читалась неподдельная тревога за неё, а не за себя. Как он старался подбодрить её, хотя сам нуждался в поддержке.

Внезапный грохот упавшего стула вырвал Маринетт из водоворота мыслей об Адриане. Звук был резким, почти оглушительным в этой гнетущей тишине. Не успев даже осознать происходящее, она резко подняла голову и увидела лишь мелькание коричнево-рыжих волос — Алья уже мчалась прочь, словно за ней гнались все призраки её страхов.

Маринетт мгновенно вскочила со своего места. Её сердце забилось чаще не от испуга, а от тревоги за подругу. Не теряя ни секунды, она бросилась следом, успев заметить, как захлопнулась дверь её комнаты.

Войдя в комнату, Маринетт замерла на пороге. Её сердце сжалось от боли, когда она увидела подругу. Алья сидела на её кровати, обхватив колени руками, и беззвучно плакала, уткнувшись в них лицом. Её плечи содрогались от тихих рыданий, а рыжие локоны разметались по плечам. В этот момент все мысли об Адриане, все переживания о собственных проблемах отступили на второй план. Сейчас было важно только одно — быть рядом с подругой, поддержать её, дать возможность выплакаться.

Маринетт тихо подошла ближе, стараясь не напугать подругу внезапным движением. Она опустилась рядом с Алей на кровать, не зная, что сказать. В такие моменты слова часто бывают лишними. Просто присутствие, простое понимание — вот что действительно важно.

— Я знаю, что ты сейчас хочешь сказать, — неожиданно Алья сама начала разговор. Она вытерла слёзы с щёк и посмотрела на подругу. — Ты предупреждала меня. Ты пыталась меня уберечь от этой боли, но я не слушала тебя! Мне сейчас так страшно и больно…

Маринетт замерла, чувствуя, как в груди разливается тепло от искренности подруги. Она не ожидала, что Алья первой поднимет эту тему, что она настолько осознаёт свои ошибки. В её глазах читалась такая глубокая боль, что все заготовленные фразы вдруг показались пустыми и ненужными.

— Алья, — тихо начала Маринетт, осторожно подбирая слова. — Дело не в том, кто был прав, а кто ошибался. Важно то, что ты сейчас чувствуешь, и я здесь, чтобы поддержать тебя.

Она взяла руку подруги в свою, чувствуя, как та дрожит.

— Но сейчас… — голос Альи дрогнул. — Сейчас я чувствую себя такой потерянной. Как будто всё, во что я верила, рушится на глазах. — Она громко всхлипнула и сжала кулачки. — Он пишет мне. Закидывает меня сообщениями, в которых постоянно интересуется моим самочувствием. У него сейчас сердце разрывается от невыносимой агонии, а он пишет мне! А я совершенно не знаю, что ему ответить!

— Не отвечай ему пока. Я понимаю как всё это тяжело для тебя сейчас. Тебе нужно прийти в себя.

— Нет, ты ничего не понимаешь! — голос Альи дрожал от переполняющих её эмоций. — Маринетт, я всю жизнь мечтала о любви как в сказке. Я хотела встретить своего истинного и, превозмогая боль, пройти с ним через всё это по пути к нашему счастью. Либо умереть в объятиях любимого. Хотела такой любви, чтобы и в горе, и в радости, пока смерть не разлучит нас. Но… — она запнулась. — Сейчас, когда я нашла истинного, которого так долго искала… мне безумно страшно. Я испытала такую агонию, все мои органы горели так, что я готова была вырвать их собственными руками, только бы мне не было больно. Я боюсь, что эта боль вернётся, боюсь снова увидеть его… Даже написать ему!

Маринетт слушала, затаив дыхание, чувствуя, как в груди сжимается от боли за подругу. Она понимала — то, что переживает Алья, намного глубже, чем просто страх или неуверенность.

— Я понимаю, что сейчас ему так же больно, как мне было вчера, возможно, даже гораздо сильнее. Но мой страх намного сильнее жалости и сожаления. Ты это понимаешь? Конечно же нет!

Маринетт на это лишь промолчала, она не хотела рассказывать ей о том что она прекрасно её понимает. Ведь сама сейчас проходит через тоже самое, но не могла...

— Мне сейчас очень стыдно за себя, — Алья закрыла лицо руками, и громкие всхлипы разнеслись по комнате, эхом отражаясь от стен. Её плечи содрогались от рыданий, а рыжие локоны разметались по плечам.

Маринетт почувствовала, как сердце сжимается от боли за подругу. Она знала, что стыд — это ещё одно тяжёлое бремя, которое ложится на плечи Альи. Не говоря ни слова, Маринетт обняла подругу, прижала её к себе, давая возможность выплакаться. Она понимала, что сейчас не время для утешений или попыток что-то объяснить. Иногда человеку просто нужно выплакаться, выпустить всю боль, которая накопилась внутри.

— Мне так стыдно за себя, — повторила Алья, её голос дрожал от переполняющих эмоций. — Ему сейчас плохо. А я не могу даже поддержать его из-за собственных страхов. Он хочет поговорить со мной, а мне не хватает на это смелости. Потому что увидеться с ним — это значит снова испытать ту боль, что была вчера. А я так этого боюсь! У меня все поджилки трясутся от страха, что я снова испытаю это!

Маринетт внимательно слушала подругу, чувствуя, как в груди разливается сочувствие. Она понимала, что страх Альи — это не просто прихоть, а настоящая, глубокая тревога, которая парализует её волю.

— Маринетт, что мне делать? — её голос дрогнул. Сердце Маринетт пропустило пару ударов. Она ещё никогда не слышала её голос таким… разбитым. — Мне нужно время, что бы всё это принять и осознать. Сейчас я точно не готова говорить с ним… А он всё пишет и пишет мне… Я вздрагиваю каждый раз когда слышу звук приходящего уведомления. Я хочу чтобы он на время оставил меня в покое!

— Он просто беспокоится за тебя. Ему и самому сейчас тяжело. Пойми это… — Алья громко всхлипнула, заставив Маринетт на мгновение замолчать. — Лучше напиши ему всё прямо. Напиши, что тебе нужно время, чтобы всё взвесить. И когда ты будешь готова, то ты сама с ним свяжешься. Я уверена, что он поймёт тебя.

— Да, ты права, — она судорожно закивала. — Я так и сделаю. Скажу ему прямо. Он точно поймёт… Да, он поймёт…

Она отстранилась от подруги, пальцы дрожали, когда она брала телефон. Несколько быстрых нажатий — и сообщение отправлено. Алья отбросила смартфон, словно он обжёг ей руки, и безудержные слёзы хлынули из глаз.

Маринетт молча обняла подругу, позволяя ей выплакаться. Тёплые ладони мягко гладили Алью по спине, словно пытаясь забрать хоть часть той боли, что терзала её душу. В комнате повисла тяжёлая тишина, нарушаемая лишь прерывистыми всхлипами.

Через некоторое время Алья слегка отстранилась, достала из кармана платок и неуверенно улыбнулась сквозь слёзы:

— Прости… Наверное, я выгляжу ужасно.

— Глупости, — тихо возразила Маринетт. — Плакать — это нормально. Ты не должна держать всё в себе.

Алья вытерла глаза, сделала глубокий вдох, пытаясь собраться. Её взгляд упал на лежащий в стороне телефон, и плечи снова невольно сжались.

Маринетт проследила за её взглядом и мягко накрыла ладонью экран телефона, словно защищая подругу от неизбежного.

— Ты всё сделала правильно. Ты сказала ему правду. Теперь всё зависит не только от тебя.

Алья сжала в руках влажный от слёз платок, её голос дрогнул:

— Я боюсь, что написала слишком резко. Вдруг он разозлится или обидится… — она посмотрела на Маринетт. В её взгляде отчётливо был виден страх. — А если он больше никогда мне не напишет? Да, я сейчас не готова принять то, что вдруг на меня свалилось. Но и потерять его я тоже не готова…

Маринетт словно током ударило. Она осознала, насколько их ситуации разные. Они обе встретили своих истинных, которые, к тому же, тоже оказались друзьями. Казалось бы, судьба благоволит… Но если для Альи преградой служил всепоглощающий страх, то для Маринетт преградой становилась она сама…

Хоть Алья и охвачена страхом из-за всего, что на неё свалилось, но, тем не менее, она не готова потерять ту связь, что образовалась между ней и Нино. А Маринетт… Она готова пожертвовать собственным счастьем, потому что не в силах смотреть на чужую боль.

Неожиданная боль сжала сердце Маринетт железной хваткой. С губ сорвался едва слышный стон — она тут же прикусила губу, чтобы не вскрикнуть. Нельзя, ни в коем случае нельзя, чтобы Алья заметила её страдания. Взгляд метнулся к Алье: не заметила ли? Нет, подруга была погружена в свои мысли. Медленно отстранившись от неё, Маринетт растянула губы в улыбке, стараясь, чтобы она выглядела непринуждённой.

— Всё будет хорошо, — произнесла она с напускной бодростью. — Мне нужно в пекарню — помочь родителям. Как только освобожусь, сразу приду к тебе.

Маринетт аккуратно встала и постаралась сделать шаг к двери — и едва не пошатнулась. Внутри всё сжималось от острой, пульсирующей боли, но она упрямо выпрямилась, цепляясь взглядом за дверной проём как за спасительный ориентир.

Алья подняла глаза — в них мелькнуло беспокойство:

— Ты в порядке? Ты какая‑то бледная…

— Всё отлично! — голос прозвучал чуть выше, чем нужно, но Маринетт тут же смягчила интонацию. — Просто немного голова закружилась. Наверное, переволновалась за тебя.

Она провела ладонью по волосам, стараясь придать движению непринуждённость, и добавила:

— Правда, не переживай, — добавила она, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Мне просто нужно немного свежего воздуха. Сейчас помогу родителям в пекарне, а потом вернусь. Мы обязательно со всем разберёмся.

Алья всё ещё смотрела с сомнением, будто пыталась прочесть правду за этой нарочито бодрой маской. Но Маринетт выдержала взгляд, продолжая улыбаться — пусть слабо, но уверенно.

— Иди, — наконец тихо сказала Алья. — Но если что‑то будет не так… просто позвони, ладно?

— Конечно, — кивнула Маринетт, чувствуя, как внутри что‑то обрывается от этой заботы. — Обязательно.

Она вышла из комнаты, и только за дверью позволила себе прислониться к стене. Дыхание вырывалось короткими, рваными толчками. Она прижала ладонь к груди, пытаясь унять спазм, но боль лишь усиливалась, разливаясь по рёбрам, сковывая движения.

«Только не сейчас… Только не здесь…» — мысленно повторяла она, заставляя себя сделать шаг, потом ещё один.

Когда она вышла на улицу, тёплый ветерок ударил в лицо, и это немного отрезвило. Маринетт глубоко вдохнула, считая про себя: раз, два, три, четыре… На пятый выдох боль чуть отступила, оставив после себя тупую, ноющую тяжесть. Хорошо, что боль отступила. Она не хотела в таком виде предстать перед родителями.

К счастью, пекарня была рядом — буквально в двух шагах от дома. Маринетт остановилась на мгновение, подняла лицо к небу и прикрыла глаза. Солнечные лучи ласково коснулись кожи, словно напоминая: мир продолжает жить, и в нём есть место не только боли, но и теплу, свету, надежде.

Ещё немного отдышавшись, она направилась к родителям. Каждый шаг давался нелегко — будто невидимая тяжесть тянула вниз, но она упорно шла вперёд. В голове крутились мысли об Алье, о её дрожащем голосе, о слезах, которые никак не могли закончиться. «Надеюсь, она сейчас хоть немного успокоилась, — думала Маринетт. — И что бы ни случилось дальше, я буду рядом».