Любовь одна и на всю жизнь (гет)

А потом они стали вместе жить. Первое время Юнги еще был настороже: родители всегда говорили, что совместная жизнь — это сложно, это надо подстраиваться, договариваться, уступать друг другу. Но с Эшли почему-то ничего этого не требовалось. Почему-то у нее не было привычек, к которым ему надо было бы подстраиваться, почему-то договариваться тоже как будто было не о чем, и почему-то у нее не было к его образу жизни никаких претензий или хотя бы просьб.

Он часто приходил поздно: работа над альбомом занимала много времени, а она встречала его и кормила ужином. Он вечерами пропадал в своей студии, а она приносила ему чай, разминала плечи и говорила, что он чертов гений. Он начинал капризничать, когда день был особенно сложным и напряженным. Он не капризничал никогда, даже в детстве, а с ней капризничал. Эшли приносила ему чай, а он говорил, что чай слишком горячий, и тогда она дула, остужая. Потом он говорил, что чай недостаточно сладкий, и она добавляла сахар. Потом ему не нравилось, что чай без молока, и она добавляла и молоко. Юнги капризничал и ждал, когда она уже пошлет его куда подальше, но она не посылала. Она остужала, добавляла, меняла, разогревала, пока его внутри не отпускало, пока не уходило напряжение, пока не появлялась мысль: да ничего такого страшного-то не произошло, завтра позвоню/напишу/сделаю, и все разрулится. Тогда она целовала его, бормотала что-то вроде «Слава Богу» и уходила заниматься своими делами. Откуда она узнавала, что его уже отпустило?

А иногда, когда от перегрузок голова совсем переставала соображать, он сам шел в гостиную, где чаще всего Эшли работала, сидя на диване, садился на пол у ее ног, закрывал глаза и пытался упорядочить мысли. И, что интересно, рядом с ней мысли быстро упорядочивались. А если в голове была особо сложная мешанина, он терся об ее коленку, и тогда точно голова прояснялась.

В очередной раз, когда он терся о ее ногу, чтобы поймать идею, которая не давала ему покоя, она, не отрываясь от работы, сказала:

— Ты — кот.

— И ты туда же, — скривился Юнги.

— А кто еще? — удивленно посмотрела на него Эшли.

— Меня так арми называют.

— Ну ты мне напоминаешь кота, потому что прямо сейчас трешься о мои ноги. Ты об арми тоже терся?

— Да не терся я о них. Не знаю, с чего они меня котом прозвали.

— В отличие от арми, ты — кот мой.

С тех пор она его так и звала: кот мой. С какого-то момента это стало восприниматься, как одно слово, ну вот такое странное прозвище: Котмой.

А еще они стали гулять по ночам. У Юнги — запись альбома, у Эшли с открытием японского филиала работы тоже стало выше головы. Она часто задерживалась в офисе, чаще выходила по субботам и почти всегда работала вечерами дома. В Японию теперь летала чуть ли не каждую неделю. Свободное время совпадало чаще всего уже ночью. Тогда они брали Кандэ и шли в парк. Дома в это время пообщаться не получалось — оба начинали засыпать, а на прогулке и голову перед сном проветривали, и успевали обсудить все интересующие темы.

Полноценный выходной совпадал только один — воскресенье, да и то не каждую неделю. Как же Юнги ждал этот выходной. Кажется, он заменял ему целый отпуск. Он просыпался, чертыхался, смотря на часы, натягивал домашние штаны и шел ругаться с Эшли. Сколько раз он просил его будить, чтобы вместе погулять с Кандэ и вместе попить кофе. А если сама не будит, то пусть хотя бы перестанет выключать его будильник. Он злился, потому что от выходного оставалось все меньше времени. А она злилась в ответ на его претензии, кричала, что у него организм не железный, что в выходной он обязан выспаться, что погуляет она уж как-нибудь без него и кофе тоже выпьет, не подавится. Зато вот сейчас у нее желудок уже проснулся, и они могут позавтракать, если только он перестанет орать и грызть себя за то, что просто выспался. А если не перестанет, то она вообще с ним завтракать отказывается. Они бы и дальше ругались, но, блин, она была в его рубашке, и Юнги надолго не хватало. Он притягивал ее к себе, запускал руки под рубашку, и она замолкала на полуслове, коротко вдыхала, прижималась плотнее, целуя его лицо и шею.

А потом они наконец завтракали. Расслабленно, не торопясь, придумывая как провести выходной. Зачем они что-то придумывали — они сами не знали. Из всех придуманных вариантов, они все равно выбирали загородный клуб. Даже когда на улице заметно похолодало и стало понятно, что зима вот-вот придет. В дождь же они просто располагались в одной из многочисленных беседок на территории клуба, а, когда окончательно промерзали, шли в ресторан. Там их давно уже знали, и даже уже не шарахались от Кандэ, только немного ежились, когда он поднимал свою башку и окидывал присутствующих, как им казалось, плотоядным взглядом.

Воскресный вечер проводили дома. Выпивали, смотрели фильмы, разговаривали, занимались любовью, готовили. Но никогда не работали. Даже если появлялось что-то срочное, никогда. Совместный выходной — святое.

Иногда заезжали остальные мемберы. Чаще всех приезжали Тэхен, Хосок со своим диджеем и Чимин. Чонгук со своей Джун Хи заезжали обычно на часик перед каким-нибудь клубом. Оба очень любили тусоваться. Намджун, несмотря на то что жил двумя этажами ниже, появлялся редко, он предпочитал проводить вечера за книгами. Список непрочитанных был огромным, а времени на чтение оставалось совсем мало. Джин и его девушка О Соль были только один раз, когда собрались все мемберы, чтобы официально отпраздновать переезд Эшли. Конечно, никаких оскорблений он не допускал, но и мнения своего явно не переменил. Наоборот, на следующий день он громко саркастично восхищался актерскими способностями Эшли: мол, надо же, она даже на него и Чонгука старалась не смотреть, чтобы ревность их девушек не вызвать. Вот это продуманность, вот это игра!

А еще Юнги понял одну вещь, которая его страшно обрадовала: он перестал ревновать к своим друзьям. Всех других он по-прежнему был готов пристрелить просто за взгляды, которые они бросали на Эшли, а вот эти шестеро никаких кровожадных мыслей не вызывали. Юнги специально обращал внимание на их взаимодействия с Эшли и анализировал свои чувства. Он видел, как Тэхен что-то рассказывает ей и касается ее плеча, видел, как Хосок подкладывает ей закуски, видел, как Чимин аккуратно стирает с ее подбородка каплю соуса, и Юнги это совершенно не раздражало. У него как гора с плеч упала.

* * *

— Котмой, что за поздравление мне пришло от Намджуна? С какими ста днями он поздравляет? — Эшли зашла в студию к Юнги, озадаченно глядя в телефон.

Юнги снял наушники и тоже заглянул в ее телефон:

— Сто дней отношений. В Корее принято отмечать.

— Интересно, а сто дней с какого момента он считал? — Эшли подозрительно посмотрела на Юнги.

— Ну… — протянул Юнги. Черт бы побрал Намджуна. Он же ему про ту ночь после корпоратива по секрету рассказал. Эшли незачем было знать, что кто-то еще в курсе.

— Ясно. Ладно. А где мой подарок, если эти сто дней так у вас важны?

— Подарок-то? — Юнги оглядел стол, заметил порванную гитарную струну, взял Эшли за руку и обмотал вокруг запястья. — Вот. Браслет.

— То есть тратиться на подарок ты не планируешь, — хмыкнула Эшли.

Юнги вздохнул, что-то написал на стикере и протянул Эшли:

— На, продашь на Ebay, получишь много денег, раз уж ты такая меркантильная.

Эшли взглянула на записку. «Подтверждаю, что это струна, порванная на концерте в Осаке. AgustD»

— Это правда струна с концерта? — уточнила она.

— Нет, но за концертную ты получишь намного больше денег. Видишь, как я о тебе забочусь.

Эшли захохотала, а Юнги смотрел на нее и улыбался. Конечно, он знал, что деньги тут ни при чем. Сто раз он пытался заманить ее по магазинам, чтобы обновить гардероб или накупить всякие приятные вещи, сто раз пытался всучить ей карту, привязанную к его счету, и сто раз они ругались, когда она тратила свои деньги. И, конечно, у него был для нее подарок на их первую официальную дату. Вчера он забрал от ювелира платиновый браслет с гравировкой «На первые из множества ста дней», но он хотел сделать сюрприз, вручить его вечером в ресторане, более торжественно. Намджун спутал все планы своим неуместным поздравлением.

С тех пор струну Эшли не снимала. Для бантан это было неиссякаемым поводом для шуток. Их фантазия не знала границ. Они восхищались экономностью Юнги, предлагали на следующий праздник подарить ей серьги из медиаторов и колье из клавиш, и вообще, ничего не выбрасывать. Например, старый барабан мог послужить прекрасным прикроватным столиком, а сломанная гитара, если оторвать гриф, была бы замечательным подносом. Зачем тратить деньги.

А вот платиновый браслет Эшли почти не носила. Говорила, что боится потерять. Хотя Юнги чувствовал, что причина совсем не в этом. Когда он вручил ей браслет, и она прочитала гравировку, она коротко вдохнула и дернула головой. Юнги и не заметил бы, если бы пристально не смотрел на нее. Потом она, конечно, улыбалась, говорила, как ей понравилось, но это первое мгновение Юнги помнил и не мог найти объяснения. А на следующий день Эшли уехала ночевать в свою квартиру. Всего на одну ночь, но уехала.

* * *

В столовой агентства было уже не так многолюдно, обеденный перерыв закончился. До Хи сидела за столиком и раздраженно ковырялась в салате. Ее просто распирало от злости на ее коллег. Вот козлы неблагодарные! Они все прокручивала только что случившееся и никак не могла успокоиться. Салат уже превратился в пюре, а она все тыкала в него палочками, представляя вместо салата — коллег.

В кои-то веки Эшли попросила поменяться с ней субботним дежурством. Несколько мужчин охотно согласились, Эшли уже начала благодарить, когда Тон Кхи вкрадчиво сказал:

— Но не просто так, Эшли.

Остальные сально заулыбались, а она вскинула голову и ледяным тоном уточнила:

— И что же ты хочешь взамен?

— Сходи со мной на ужин, — хмыкнул Тон Кхи.

До Хи просто задохнулась от возмущения в этот момент. Вот урод! Шантажом выманивать свидание! И это, когда сама Эшли сто раз его подменяла без всяких условий! До Хи сама бы с удовольствием поменялась с Эшли, ее она тоже несколько раз выручала, но именно на эти выходные было запланировано знакомство с родителями Минсока. Все давно было спланировано, билеты до его родного города куплены, родители там готовили какой-то шикарный стол в ожидании такого радостного и долгожданного события.

До Хи сжала зубы и кинула взгляд на Минсока, а тот вдруг кивнул и глазами показал на Эшли. До Хи вопросительно подняла брови, и Минсок снова кивнул.

— Эшли, я с удовольствием с тобой поменяюсь, — выпалила До Хи, чем заработала недовольный взгляд Тон Кхи.

— А разве вы не едете завтра к родителям? — удивилась Эшли.

— Да нет, это в следующие выходные, ты перепутала, а в эти я совершенно свободна, — легко соврала До Хи.

— Спасибо, До Хи, я буду тебе должна, — Эшли улыбнулась редкой, той самой своей теплой улыбкой.

— Ничего ты не должна, это я тебе долги возвращаю, — небрежно махнула рукой До Хи. И влюбленно посмотрела на Минсока, в который раз убеждаясь, что он — лучший человек на свете.

И сейчас До Хи сидела и вымещала зло на ни в чем не повинном салате.

— Привет, к тебе можно?

До Хи, перед глазами которой проносились очень кровожадны картинки с участием ее коллег, вздрогнула и вскинула голову. Перед ней стоял Намджун с подносом.

— Привет. Конечно, садись.

— Ты так выглядишь, что я даже не сразу решился к тебе подсесть, — сказал Намджун, тревожно глядя на ее растерзанный салат.

— Ты в безопасности, а вот мои коллеги!.. Ну скажи мне, почему мужчины такие похотливые и неблагодарные козлы, а?

— Ээээ… Ну не все, наверно, — Намджун первый раз видел, чтобы До Хи так злилась. — А что произошло?

До Хи пересказала ему недавнюю сцену, добавляя все более нелестные эпитеты.

— Единственный раз она попросила, единственный, Намджун! Наверно, планирует что-то очень важное. А эти шантажировать вздумали. Удивляюсь, чего это они так скромно ужином ограничились, могли бы и сразу ночь предложить. Уроды!

— Ну ты же ее выручила, все хорошо, — попытался успокоить Намджун.

— В этот раз — да. Но сколько раз ей подобные предложения прилетали, а? Ничего удивительного, что она теперь всех на расстоянии держит. Смотрю на нее и каждый раз думаю, что такая внешность никакой не подарок природы, а наказание.

— Ну да. Или просто не тому человеку досталась.

— Ага. Стерве какой-нибудь очень подошло бы. Горы можно было бы свернуть, — хмыкнула До Хи.

— Так ты говоришь, что подменишь ее? — сменил тему Намджун.

— Подменю, а ты почему спрашиваешь?

— Она выходные взяла, чтобы на наш концерт в Шанхае прилететь. Только никому не говори. Не надо новую волну сплетен запускать.

— Само собой. Я рада, что она развлечется. А вы с ней общаетесь?

— Совсем немного. А вы подружились? — поинтересовался Намджун.

Про отношения Юнги и Эшли никто не знал, и ему надо было понять, насколько До Хи в курсе.

— Нет, — грустно вздохнула До Хи. — Я была бы счастлива иметь такую подругу, но она не дает приблизиться. Знаешь, вот как-то странно все же. Ну я понимаю, что можно не хотеть со мной дружить, ну вот не нравлюсь я. Но иногда она как будто забывает, что мы не дружим. Смеется с нами, болтает, а потом вдруг спохватывается и опять леденеет. Как будто сделала что-то непозволительное. Только кем непозволительное — непонятно.

Намджун задумался. А ведь и он замечал такое поведение Эшли. Когда они приходили к ним в гости, Эшли часто выглядела отстраненной: общалась мало, веселья не разделяла, только сдержанно улыбалась. Но иногда, именно, как и описывает До Хи, она как будто теряла контроль: смеялась шуткам, подкалывала ребят, становилась частью их компании. Но потом вдруг снова закрывалась и вскоре уходила. Говорила, что у нее срочная работа или шла гулять с Кандэ. Намджун замечал это, но считал, что надумывает. Надо же, интересно.

* * *

Рано утром бантаны ехали в тонированном микроавтобусе в аэропорт. Ближайшие три дня они проведут в Шанхае. Дадут концерт в пользу благотворительной организации, посетят благотворительный вечер этой организации и проведут два фан-митинга. Расписание плотное. В машине ехали молча: Чонгук, Чимин и Джин досыпали, Тэхен и Хосок вяло копались в телефоне, Намджун изучал какие-то документы, Юнги рассматривал в окно только-только просыпающийся Сеул. Тишину нарушал лишь негромкий звук радио у водителя. Закончилась очередная песня, диджеи неоправданно жизнерадостно обсудили какие-то новости, а потом, захлебнувшись восторгом, провозгласили премьеру песни Бан Сок Джуна. Наступила тишина, а потом очень тихо, набирая мощь с каждым тактом, раздался бит. Юнги оторвался от окна, прислушался и улыбнулся. Эту песню написал он. Но улыбку вызвало не это, а воспоминание об Эшли. Помогла ему с песней именно она.

----------

— Котмой, рождаешь очередной хит? — Эшли вошла в домашнюю студию и поставила на стол чашку чая.

— В основном пока какое-то дерьмо, — мрачно ответил Юнги.

— Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда… — процитировала Эшли.

— Что? Это откуда?

— Это русская поэтесса Анна Ахматова.

— Не слышал про такую, но строчки очень верные.

— У нее много очень верных строчек, почитай, если она переведена на корейский, — Эшли аккуратно провела рукой по пульту на столе. — Включи мне свое дерьмо, чертов скромный гений.

— Слушать особо нечего. Хотя есть одна сведенная уже, но какая-то сырая, чего-то не хватает ей.

Юнги пощелкал мышкой, и колонки завибрировали. Чуть слышно, очень издалека начал проступать бит, он нарастал, расползался, дополнялся гитарой и бас-гитарой, потом все разом замерло и послышался голос певца. Несколько слов в полной тишине, а потом голос подхватил квартет: барабаны, гитара, бас-гитара и что-то электронное, но похожее на контрабас. Они не соперничали с голосом, они его бережно поддерживали, давали ритм, обрамляли. Потом подключились клавиши, ненавязчиво, их почти не было слышно, но они придали музыке оттенок, глубину. А потом инструменты стали пропадать. Сначала замолкли клавиши, потом гитара, потом бас-гитара, несколько тактов голос звучал в сопровождении барабанов и контрабаса, а потом пропал и контрабас. Только голос и повторяющийся бит, как стук сердца. А потом замолк голос. Осталось только сердце.

Эшли долго молчала. Юнги не торопил, не лез с вопросами.

— Это же о любви? — наконец спросила она.

— Твои курсы дают плоды, я смотрю. Ты уже понимаешь слова.

— Нет, я не поняла ни слова, но этот стук сердца…

— Ты правда его услышала?

— Как его можно не услышать? Он же давал жизнь всей песне.

— Да. Пока будет стучать сердце, ничего не потеряно.

Они помолчали, переживая каждый свои эмоции.

— Это не совсем о любви. Вернее, о любви в более широком смысле, не только между мужчиной и женщиной, ведь так? — уточнила Эшли.

— Да, — протянул Юнги, — именно так.

— И ты говоришь, что тебе тут чего-то не хватает? Серьезно? — с недоверием переспросила Эшли.

— А тебе так не показалось?

— Нет, это очень сильное произведение, как по мне. А можешь мне слова перевести?

— Да ты сама все правильно поняла.

— А если дословно?

Юнги попытался, как мог перевести стихи. С корейского на английский переводить поэзию было практически невозможно. Для этого надо было быть профессиональным переводчиком, но Юнги старался.

— Откуда ты берешь такие мысли и такие слова? — негромко спросила Эшли.

— Не знаю, они у меня просто появляются в голове, — Юнги пожал плечами.

Они опять замолчали.

— Клавишное кружево, — вдруг сказала Эшли. — И не во второй октаве, а в третьей или даже четвертой.

— Чего-чего? — удивился Юнги.

Эшли смутилась.

— Ну ты сказал, что тебе чего-то не хватает. Я, конечно, не разбираюсь в музыке на твоем уровне, но у тебя клавиши в середине звучат, ну как сказать, лирично, романтично, серьезно что ли… А слова-то про флирт, с которого та самая любовь начинается. Но это же еще не любовь, это же еще флирт, понимаешь? Флирт не романтичный, флирт скорее игривый, — пыталась объяснить Эшли.

— И что значит клавишное кружево? — заинтересовался Юнги.

— Ну это, знаешь, как в блюзе или джазе, когда пианист начинает бегать пальцами по клавишам в импровизации. У меня всегда это ассоциировалось с плетением кружев. Так невесомо и легко они это делают.

— Ну, например, в какой композиции?

Эшли задумалась.

— Ничего в голову не приходит. Сейчас.

Она подошла к синтезатору. На пробу несколько раз подряд нажала клавишу, как будто прислушиваясь к звучанию. Ей не понравилось видимо, потому что она так же несколько раз нажала другую клавишу, еще выше, послушала и вдруг правой рукой начала наигрывать быструю невесомую мелодию. Пальцы бегали по клавиатуре, и Юнги вдруг понял, почему она это называет плетением. Она опустила руку и повернулась к нему:

— Конечно, пианист сыграет это профессионально, по-своему, но я просто чтобы показать что я имела в виду.

Юнги что-то сосредоточенно обдумывал.

— Сыграй еще раз, — даже не попросил, а приказал он.

— Да ты что? Я играла по наитию, повторить не смогу.

— Надо повторить. Попробуй. Я запись включу.

Эшли спорить не стала, начала играть, но тут же ее прервал Юнги:

— Нет, не так!

Она сыграла по-другому, и опять он прервал.

— Да не помню я! — воскликнула Эшли после пятой попытки.

— А ты не пытайся думать, пальцы должны были сами вспомнить.

Когда еще несколько вариантов Юнги забраковал, Эшли проворчала:

— Котмой, я иногда жалею, что стала композитором. Стала бы программистом и горя бы не знала.

Юнги хмыкнул, но не отстал. Наконец, мелодия была сыграна почти в точности, и Юнги выключил запись.

Он молча повернулся к монитору, надел наушники и принялся что-то нажимать и подкручивать.

Наконец он потянулся, довольно улыбаясь, и крутанулся в кресле.

— Композитор, кажется, получилось!

Эшли спала на диванчике, положив голову на подлокотник и подогнув ноги. Как она успела так быстро заснуть? Юнги удивленно кинул взгляд на часы. Мать твою! Он работал больше двух часов!

Он присел перед ней на корточки и поправил упавшую на лицо прядь. Она еще и на пианино играет, надо же. Аккуратно поцеловал, подхватил на руки и перенес в спальню.

С тех пор он звал ее композитором.

----------

Хосок отвлекся от телефона, окинул взглядом остальных и уже было опять уткнулся в экран, когда до него дошло, что он увидел что-то необычное. Он медленно поднял голову и посмотрел на Юнги. Тот смотрел в окно и улыбался. Хосок толкнул рядом сидящего Намджуна, и, когда тот на него вопросительно посмотрел, кивнул на Юнги. Намджун проследил взглядом и усмехнулся:

— Даже боюсь теперь представить его реакцию, когда он увидит Эшли на концерте.

Хосок опять толкнул Намджуна и приставил палец к губам.

* * *

Юнги стоял на той части сцены, которая врезается в фан-зону. Качал головой в такт музыке, Чонгук пел свою партию, Тэхен дурачился с Джином, не забывая подпевать, Чимин и Хосок заводили и без того возбужденный зал пластичными сексуальными движениями.

Намджун ненавязчиво встал рядом с Юнги и, прикрывая рот рукой, сказал почти в самое ухо:

— Справа от тебя стоит офигенно красивая девушка.

— Пусть стоит, — флегматично ответил Юнги.

— Но она с тебя глаз не сводит.

— Имеет право, — Юнги пожал плечами. — Она за это деньги заплатила.

Намджун поймал взгляд Эшли и закатил глаза. Потом опять обратился к Юнги:

— У нее в руках плакат с котом.

— Тут сотня таких плакатов.

— У нее под котом написано Котмой.

Намджун даже не успел договорить, когда Юнги резко развернулся вправо всем телом, судорожно пробежал глазами по толпе восторженных арми и впился взглядом в Эшли. Он даже шаг к ней сделал, но Намджун его придержал, прошипев на ухо: «Ты с ума сошел?!» Остальные мемберы, не прекращая выступления, то поглядывали на Юнги с Намджуном, то косились на Эшли и перемигивались между собой. Сюрприз явно удался. Остаток выступления главной задачей Юнги было не пялиться на Эшли, а задачей всех остальных — проследить за этим, потому что Юнги иногда забывался. Дошло до того, что арми что-то заподозрили и принялись оглядываться в поисках той, кому все эти взгляды предназначались. Хорошо, что Эшли сразу убрала плакат, чтобы не привлекать лишнего внимания.

За сценой Юнги попытался вырвать телефон у ближайшего стафф, чтобы написать Эшли, но Намджун пресек эту попытку, сказав, что все уже подготовлено. Скоро Эшли приведут.

В гримерке Юнги сдирал с себя абсолютно мокрый от пота сценический костюм, не отводя взгляд от двери. Гример замучилась смывать с него грим, потому что он отказывался закрывать глаза, боясь упустить момент, когда войдет Эшли. И наконец она появилась. Как только она показалась на пороге, Юнги в два шага пересек гримерку и сжал ее в объятиях. Они не делали ничего неприличного, даже не поцеловались, просто стояли, молча обнявшись, но все присутствующие как по команде отвели глаза. Почему-то этот момент всем показался чересчур личным, как будто не предназначенным для чужих глаз.

* * *

Юнги ехал домой. День был нервным, сложным. Переговоры буксовали, песня, которую считали самой легкой в будущем альбоме, почему-то никак не записывалась. Это раздражало и давило. А полдня хореографии отняли еще и физические силы.Он открыл входную дверь, глубоко вдохнул и закрыл глаза. В квартире пахло домашней едой, духами Эшли, мокрой шерстью и совсем немного — табаком. Если бы его спросили, как пахнет дом, он описал бы именно эту смесь. Так пахнет место, где тебя ждут, где спокойно и безопасно, где можно капризничать и быть собой, где тебя поймут и утешат. Так пахнет его личное счастье. Он открыл глаза и бросил взгляд в гостиную. Эшли сидела на полу, схватив Кандэ за уши, и мотала его башкой из стороны в сторону. Кандэ припадал на передние лапы, рычал, изображая очень злую собаку, и пытался напасть на Эшли. Напасть ему не давали, поэтому он максимально высовывал язык, пытаясь лизнуть на расстоянии. Эшли старалась не упасть, смеялась и называла бегемотиком и самой грозной собакой в мире. Они так были погружены в игру, что не заметили прихода Юнги. А он стоял, смотрел на них и чувствовал, что все проблемы — ерунда, пока есть эти запахи и пока есть эти двое.

Он очень тихо разделся, прошел в гостиную и сел рядом. Эшли с Кандэ наконец его заметили, расцепились и уже вдвоем напали на него и повалили на пол. Он смеялся, отбивался от облизывающего его Кандэ и щекочущей Эшли. Ему даже почти удалось их победить и сесть, но Кандэ напрыгнул на Эшли, та упала на Юнги, а тот повалился обратно на пол. Юнги смотрел на лежащую на нем смеющуюся Эшли.

— Я люблю тебя, Композитор. Ты это знаешь?

* * *

Намджун удобно сидел в кресле, попивал винцо и читал книгу. Из колонок негромко звучал завораживающий голос Сезарии Эворы. У него было несколько сценариев идеального вечера, и сейчас был один из них. Неожиданно его идиллию прервал дверной звонок. Намджун недовольно посмотрел на часы. Кого это принесло в одиннадцать вечера? Он нехотя выбрался из кресла и, не спрашивая, открыл дверь. Опасаться тут было абсолютно некого. В этом ЖК жили очень непростые люди, и, соответственно, охрана была на высшем уровне. Никакие посторонние проникнуть никоим образом не могли.

На пороге стоял Юнги с бутылкой виски.

— Привет, — бросил он, без приглашения проходя в квартиру.

— Привет, — вздохнул Намджун. — Ты чего в верхней одежде? Домой даже не заходил?

— Нет, — коротко ответил Юнги, разуваясь.

— Эшли опять в Японии?

— Она сегодня ночует у себя.

Юнги стянул куртку, кинул ее на банкетку и прошел в гостиную. Намджун принес с кухни бокалы и опять устроился в кресле.

— Все в порядке? — осторожно спросил он.

— Я не знаю, если честно. Думал, может ты мне что-то скажешь, — Юнги разлил виски, взял бокал и устало откинулся на спинку дивана.

— А я-то что могу сказать, если даже ты не в курсе.

— Я тебе сейчас расскажу, а ты мне скажешь, загоняюсь я или правда что-то происходит.

— Ну давай попробуем, — Намджун сделал глоток и приготовился слушать.

Юнги помолчал, собираясь с мыслями, и потом начал негромко, глядя в бокал:

— Когда Эшли ко мне переехала, у нас был уговор, что иногда она будет ночевать в своей квартире. Ну если ей захочется побыть одной. Первый раз она уехала к себе после ста дней. Даже не так… После того, как я подарил ей браслет с гравировкой «На первые из множества ста дней». Она странно на него прореагировала. Знаешь, как будто палец уколола. От подарков так не дергаются. Может, действительно уколола и это просто так совпало, я не знаю, но на следующий день она поехала ночевать к себе. А примерно неделю назад я признался ей в любви. И за эту неделю она уже второй раз ночует у себя, понимаешь?

Намджун только кивнул, а Юнги продолжил:

— И еще ее реакция на само это признание… Блять, ну не реагируют так в любом случае. Даже если мое признание было для нее неожиданностью, хотя это странно, конечно, но допустим. Даже если ей хотелось более помпезного признания: с салютом, шариками, свечами и прочей фигней, хотя это все не про Композитора, но даже если так. И даже если она сама меня не любит. Ну не могу я представить ситуацию, когда ТАК можно среагировать.

— Как прореагировала-то?

— Как? — Юнги вперил взгляд куда-то в стену за головой Намджуна, представляя лицо Эшли в тот момент и пытаясь подобрать слова, чтобы описать его Намджуну. — Ее как будто парализовало. Она перестала улыбаться, и в глазах… Даже не знаю… Отчаяние как будто, понимаешь? Как будто она услышала, что ей жить три дня осталось.

— А тебе могло… ну допустим… показаться, — осторожно спросил Намджун. Реакция, которую описывал Юнги, действительно была очень странной и какой-то слишком драматичной.

— Я уже ничего не знаю. Я последние дня три только и думаю об этом. Может, у меня паранойя развилась уже.

— А ты с ней-то говорил?

— Говорил. Она уверяет, что ничего не происходит. Что мое признание ей очень приятно, но сама она пока не готова ответить. А то, что уезжает — это ей просто так хочется, а я обещал, что не буду против. Я правда обещал. Но меня заботит не то, что она у себя ночует, а то, что она стала там ночевать после первой совместной даты. Что это? Совпадение или я где-то накосячил? Тогда где? Чем? — Юнги залпом допил виски и налил еще.

— Может, слишком рано признался? Она испугалась?

— Рано? Мы почти полгода живем вместе. Неужели она считала, что мы так, балуемся? Поживем немного и разбежимся? Ну бред же.

— Бред, согласен. Но одно дело догадываться, а другое — услышать. Черт его знает, — Намджун потер лицо. — Ну а кроме твоего признания ничего в последнее время не происходило? Может, ты чем-то ее обидел?

— Да я сто раз уже думал, чуть не по минутам последние две недели вспоминал. Ничего необычного. Да и, понимаешь, мы всегда словами говорим, если что-то не нравится. Не дуемся, не скрываемся, а просто говорим.

— Хорошая привычка, — пробормотал Намджун. — Ну а твоя ревность? Может, ты опять где-то палку перегнул? Или она просто устала от этого?

— Я и об этом думал. Ревность никуда не делась, ничего с ней поделать не могу, но мне кажется, что Композитор уже не обращает на нее внимания. Ну то есть она ее приняла, как данность. Опять же, когда я перегибаю палку, она так и говорит: «Котмой, угомонись, сегодня и так был трудный день» или что-то типа такого. Очень отрезвляет. И, кстати, она сама ревнует!

— Композитор? Ревнует? — Намджун действительно удивился.

— Ага, — подтвердил Юнги и на его лице появилась довольная улыбка. — Еще как.

— А к кому?

— Да к кому попало. То я посмотрел на кого-то с особым интересом, то улыбнулся слишком игриво, — Юнги явно очень радовала ревность Эшли.

Намджун еще больше удивился. Насколько он видел, Юнги не только ни с кем не флиртовал, но даже и не смотрел ни на кого. Даже здоровался как-то через губу. Только на фан-встречах он позволял себе что-то отдаленно напоминающее флирт, и то излишне сдержанно. Ну не к арми же Эшли его ревнует. Она женщина умная.

— Ну а поведение Эшли как-то изменилось за последнюю неделю, кроме того, что она два раза уезжала к себе? — спросил Намджун и подлил им виски.

— Да в общем нет… Только вот я пару раз заставал ее с застывшим взглядом…

— Ну и что тут удивительного? Многие, когда задумываются, смотрят в одну точку. Я тоже так делаю, да и ты тоже.

— Она думает о чем-то очень неприятном явно. Челюсть сжимает так, что желваки ходят, — Юнги с силой потер лоб и провел по волосам. — А пару дней назад она ночью от кошмара проснулась. До этого у нее не было кошмаров.

— Ну, может, были, просто редко. Это ничего не значит.

Юнги опять залпом выпил, уставился в пустой бокал и совсем тихо сказал:

— Она два раза назвала меня Юнги.

— И что? — Намджун даже не понял, почему Юнги сказал это таким тоном, будто она его чужим именем назвала. Юнги поднял на Намджуна глаза:

— Она никогда не называла меня Юнги, только Котмой. Из ее уст «Юнги» звучит как «господин, я Вас не знаю».

Оба замолчали. Намджун подлил обоим виски.

— Юнги, поговори с ней. Вот как сейчас со мной. Сядьте и обсудите все по пунктам. Потому что я тебе тут ничем не помогу. Это может ничего не значить, а может — очень многое. Я не знаю.

— Наверно, ты прав. Только поговорить с ней я смогу нескоро. Завтра она улетает в Японию и не успеет вернуться до нашего отъезда. Мы на пару недель уезжаем же?

— Чуть побольше. Но у вас вся жизнь впереди, успеете поговорить.