Шёпот октября (гет)

Тео молчит, чуть крепче сжимает руль дрожащими пальцами, но не произносит ни слова, не затушенные окурки дымятся в пепельнице на приборной панели. Проезжает светофор, поворачивает в сторону Косого переулка и тормозит у дома с зелёными окнами, щёлчок дверей кажется самым громким звуком на планете.

Гермиона сидит с идеально прямой спиной, боится сдвинуться с места, чтобы не спровоцировать разговор, который висит тяжёлым облаком в воздухе.

Они не справились, испортили то, что с самого начала казалось дурацкой затеей. Надо было никогда не встречаться, не здороваться на том злополучном вечере в Министерстве магии и не целоваться в туалете несколькими минутами позже.

Двойная измена спровоцировала двойной развод, на смену умопомрачительному сексу пришла разрушительная бытовуха. Общее непонимание обостряли противоположные характеры, ссоры заканчивались битой посудой и проломленными стенами.

Гермиона никогда не считала себя истеричкой, а Тео — агрессивным, просто потаённые качества так не вовремя всплыли наружу, приоткрыли несколько иные стороны личности.

Они кричали до хрипоты и так же громко мирились на упругом матрасе в пустой квартире. Поцелуи становились всё более рваными, ногти драли нежную кожу спины, оставляли красные, пухнущие на глазах, полосы.

Он сжимал её бёдра до синяков, она кусала его за шею до кровавых ссадин, общее безумие становилось притягательным и отторгающим одновременно.

Всё закончилось, когда цвет магии изменился, и магловский тест показал две чёткие полоски. Ребёнок не смог бы расти в подобных условиях, помешательство, за которое Гермиона отчаянно цеплялась, требовалось оставить позади.

И вот она сидит напротив новой квартиры. Смотрит сквозь мутное стекло на чужой дом, в котором никогда не будет счастлива, Тео барабанит по рулю и нервно курит десятую сигарету.

За последние два дня они ни разу не говорили.

— Спасибо, что подвёз, — собственный голос звучит совершенно иначе, интонация не искренняя.

Он дёрганно кивает и выходит на улицу, хлопает дверью так, что в ушах звенит. Гермиона боится заплакать, но убеждает себя, что так будет лучше. Нельзя, чтобы дети с детства слышали ссоры, нездоровые отношения уничтожают душу.

Тео доносит чемоданы до квартиры, хотя она просит оставить у лестницы, на прощание быстро взмахивает ладонью и слетает по ступеням вниз.

Из окна раздаётся резкий визг тормозов, машина срывается с места и скрывается за поворотом.

Всё кончено, их больше ничего не связывает.

В этой квартире есть мебель и отдельная комната под детскую; вместо матраса — полноценная кровать с четырьмя подушками; полки на кухне заставлены посудой — не то что их три стакана и одна на двоих тарелка.

Гермиона проходит в спальню, пытается улыбнуться своему отражению в зеркале, но вместо этого вздрагивает от подступающей истерики. Фантомные касания Тео отпечатываются на теле, прикипают к коже несмываемыми следами.

Он вновь грубо целует её в покрасневшие от укусов губы, подхватывает под ягодицы и сажает на столешницу.

— Ты была очень плохой девочкой, Грейнджер, — в карих глазах блестят золотые всполохи, лохматые кудри придают особый шарм бледному лицу. — Такие всегда получают наказание.

— А сил хватит? — она дразняще улыбается, рубашка сползает и оголяет плечо. — Не уверена, что ты справишься, Нотт.

— Я превратил излишне правильную Гермиону Грейнджер в свободную женщину, я со всем справлюсь, — крепкая рука подцепляет тонкую ткань стринг. — При Уизли ты такой разврат не носила, или я не прав?

Гермиона смеётся и краснеет против воли, Тео покрывает поцелуями её шею, скользит языком по ключицам, а она всё не может перестать смеяться. Кажется, что их счастье никогда не закончится.

Всё, что представлялось вечным, оказалось мимолётным. Впервые за последний год она одна в квартире. Мучительное одиночество ползёт по полу, сливается с босыми ступнями и лезет под кожу.

Слёзы солёные и горячие стекают по щекам, капают с подбородка на вырез платья и впитываются в мягкую ткань. Гермиона кричит и не слышит своего крика, отражение в зеркале недвижимо. Когда-нибудь должно стать лучше, обязательно.

— Ты нарциссичная стерва, ясно?! Мерлин, подрочите на мой охуенный интеллект, какая же я великолепная! — лицо Тео искажается в гневной гримасе, крылья носа раздуваются. — Меня тошнит от твоего лицемерия.

— О, уж точно не тебе говорить про лицемерие! Только и умеешь, что ныть о своей несчастной судьбе, но стоит мне открыть рот, как я уже нарциссичная стерва. Ты сам виноват, что испортил свою жизнь, сам выбрал такой путь! — голос скачет по верхним нотам, малочисленная посуда дребезжит в кухонном шкафчике. — Я лучше на улице буду ночевать, чем с тобой в одной квартире.

Они стоят напротив друг друга, орут колкости и ругаются таким отборным матом, за который Гермиона вечно стыдила Рона. Её рука сама хватает стакан и со всей силы швыряет на пол; осколки разлетаются по кухне.

— Чокнутая сука, вот ты кто! В следующий раз кинь сразу мне в лицо, чтобы я хоть в Мунго отдохнул! — слюна копится в уголках губ, Тео почти рычит от злости.

— Ты такой же чокнутый, Нотт! Чокнутый и больной, — Гермиона истерично смеётся и вдруг наступает босой ногой на стекло. Пятку пронзает острая боль, она вскрикивает и заливается усталыми слезами.

Настроение сразу меняется, Тео шепчет Репаро и осторожно обнимает её за плечи, заботливо укладывает на матрас.

— Прекрати дёргаться, ляг и покажи, — тёплые пальцы касаются ступни, глаза прищуриваются. — Ну, тише, малышка, сейчас соберёмся в Мунго — и всё пройдёт.

— Ты не виноват.

— Что?

— Ты не виноват в том, что произошло, — шепчет Гермиона и вытирает заплаканные глаза. — Не виноват.

— Ты не стерва, и я буду дрочить на твой интеллект до конца жизни, обещаю, — Тео улыбается уголками рта, целует её в лоб. — Я люблю тебя, очень-очень люблю.

* * *

Запеканка с сёмгой подгорает, но Гермиона не может заставить себя отойти от окна. Всё вглядывается в вечернюю темноту, будто выискивает что-то; или кого-то.

Нужно собраться с силами, поужинать, лечь спать и завтра поехать в Мунго на обследование. Она уже взрослая, справится со всем, что подкидывает жизнь, — всегда справлялась.

Редкие прохожие возвращаются домой, фонари мягко светят в полутьме, машина Тео не стоит у тротуара.

Гермиона вынимает запеканку из духовки, по привычке разрезает на три части: каждому по одной, и оставшуюся — пополам. Чай безнадёжно остывает, аппетит пропадает в ту секунду, когда приходит осознание, что сегодня есть придётся в одиночестве.

Когда трещание звонка разносится на всю квартиру, она с облегчением встаёт из-за стола: видимо, детскую мебель привезли — курьер предупредил, что опоздает.

Запахивает халат, прячет выпавшую из косы прядь за ухо и открывает дверь, не забывая натянуть на лицо приветливую улыбку. Сердце болезненно ударяется в рёбра, грудь сжимает острым спазмом. На площадке стоит не курьер, заказ сегодня не привезут.

Несколько мучительно долгих секунд Тео молчит, только смотрит на неё мутным взглядом и пьяно покачивается, ломает всё ещё дрожащими пальцами сигарету. Гермиона останавливается на пороге, убеждает себя, что должна закрыть дверь, но почему-то прячет руки в карманы.

— Ты очень красивая, — хриплый голос обдаёт ароматом перегара и сигарет. — Оч-очень красивая, Грейнджер.

Влажные следы блестят на веснушчатых щеках, мокрые глаза часто моргают. Он пьяный и заплаканный, смотрит на неё умоляющим взглядом и не решается сказать то, о чём они оба догадываются.

— Нетрезвый сел за руль? — слова с трудом покидают рот.

— Дошёл от бара пешком.

Гермиона глубоко вздыхает, облизывает пересохшие губы:

— Тебе лучше уйти. Проспись и приди в себя.

Она знает, что хочет услышать. Всего три слова, после которых дверь квартиры никогда не закроется, а у них появится ещё один шанс.

Вероятность, что он догадается, очень мала: у Тео всегда было плохо с загадками — в груди заранее копятся густые рыдания.

— Останься со мной, — выстрел в сердце с первой попытки.

— Что?

— Останься со мной, Грейнджер, пожалуйста. Дай нам ещё одну попытку, — он пошатывается и вдруг опускается на колени, вытирает брюками пол площадки. — Я буду стараться лучше, обещаю.

— Перестань, поднимись, я… — Гермиона дёргает его за плечи, с трудом ставит на ноги и сама не зная почему мотает головой.

— Пожалуйста, — Тео утыкается носом ей в висок, тёплое дыхание согревает кожу, горячие слёзы мочат волосы, — не бросай меня. Я люблю тебя, малышка, очень-очень люблю.

Гермиона молча плачет, потому что больше не может сдерживаться. Он обнимает её нежно, ненавязчиво, совсем иначе, нежели обычно, и тем удивительнее ощущаются эти касания.

Они стоят у квартиры, целуются так, словно до этого никогда не целовались, время послушно замирает, даёт им сделать выбор.

От волнения подкашиваются ноги, привкус огневиски ощущается на языке падением в бездну, из которой нет возврата. Тео шепчет извинения, запинается и мешает их с комплиментами, Гермиона почти не слушает, потому что давно его простила.

Сегодня в квартире останутся ночевать двое, завтра он перевезёт сюда свои вещи.

Ни единой ссоры больше не прозвучит в доме с зелёными окнами, синяки на бёдрах заживут, дорога в бар порастёт ядовитым кустарником. Через семь месяцев у Гермионы и Теодора Ноттов родится сын Теренс. Встреча в Министерстве Магии не была случайной.