Волчья роза (гет)

Утро было слишком жарким, а воздух — густым и вязким, как малиновое варенье, так что поверить в то, что это было действительно первое сентября, а не очередной летний день, было довольно сложно.

Листья на ветках яблони, которые росли у окон комнаты Скорпиуса, слабо шелестели от легкого, почти незаметного ветерка, который не нес в себе никакой блаженной прохлады, занося в комнату только сухую пыль, что разлеталась по углам, ровным слоем оседала на школьные пергаменты, танцевала в озерах солнечного света, залетала в душу, рождая сомнение.

Скорпиус вздохнул, опираясь локтями в подоконник. Прощание с летом и Розой было почти мучительным, а их отношения, которые и так были довольно хрупкими, свелись к одним только грустным вздохам. Она бесила его, когда он ее видел, и ему было тошно и плохо тогда, когда ее не было рядом. Все было абсурдно и запутанно. Такое же, какой и была сама Роза.

Разве могло у них быть иначе?

Уизли и Малфой.

День рождения, который он, совместив усилия Поттеров со своими, устроил для нее, обернулся пустяковой, на его взгляд, ссорой. Роза сказала, что думала, будто он ее понял.

А он вновь что-то сделал не так.

Скорпиус провел рукой по лицу, вспоминая день ее рождения.

Она чувствовала себя неуютно среди толпы этих шумных рыжих ребят, а Скорпиус всё пытался сделать вид, что всё хорошо, что она просто уже отвыкла от их общества.

В глубине души он уже тогда понимал, что Роза не притворяется. Ей действительно не было места среди них — волшебников и волшебниц, которые пользовались магией как данностью, не задумываясь ни на секунду о том, как же им повезло обладать этим даром.

Не было места ей и среди обычных людей, ведь она не была обычной. Он вдруг понял, как тяжело ей приходилось — девчонке, знающей о магическом мире всё, но не имеющей возможности полноценно жить в нём. Скорпиус внезапно осознал, что лес был той границей, которая соединяла магловский мир, частью которого она все же начала себя воспринимать, и тот, в котором он жил сам.

Он смотрел на нее, такую растерянную и грустную, и не мог поверить, что это та самая Роза Уизли, которая могла попасть стрелой в цель с закрытыми глазами, которая ничего не боялась.

А ведь оказалось, она боялась. Роза боялась одиночества, которое давило на нее, когда она была не сама. Это было то самое одиночество, которое испытывает человек, непохожий на других. Они не понимали стиля ее жизни, причин ее поступков. Они не видели в ней ту свободу, которою, может быть запоздало, но все же сумел разглядеть Скорпиус.

Белые невесомые занавески качнулись от порыва ветра, мазнув Скорпиуса по щеке.

Он не верил ей раньше, он считал, что жизнь в лесу — всего лишь прихоть, желание доказать, что она тоже чего-то стоит. Он не понимал, что для нее это — жизнь. Ёе жизнь. Ёе свобода. Ёе душа.

Он смотрел на Розу в окружении таких похожих на нее чертами лица людей, но таких непохожих внутренне, и не понимал, как он раньше мог не замечать, что в лесу в ее глазах отражалось голубое небо с пушистыми облаками, похожими на клочья ваты. Каким счастьем они искрились, когда она была в родной стихии. И какая грусть была в их глубинах, когда Роза оказалась в четырех стенах, облаченная в скучное платье, без рюкзака за плечами, без опасности, притаившейся за одним из деревьев.

И рядом с Розой — Лили Поттер. Такая красивая, веселая девчонка, хитрая и огненно-рыжая, почти как лисица. Обычная и чужая.

А Роза — дикая кошка. С собственными понятиями о жизни, без привязанности к чему-либо, разве что только к личной независимости, грубая, резкая, с великим множеством острых углов и противоречий, но такая родная.

У Скорпиуса патронус — волк. Роза шутила, что именно поэтому они всегда цапались, как книзл с крупом.

— Кошка пса не понимает, — говорила Роза, прикрывая глаза от солнца. — Бабушка Молли однажды так сказала.

Скорпиус уткнулся лбом в ладони. Зеленый галстук противно сдавливал шею, но он не ослаблял его — отец всегда недовольно бурчал, если Скорпиус появлялся «неподобающе» одетым. Скорпиус не любил перечить отцу.

Когда-то у Скорпиуса была собака. Совсем недолго, но Скорпиус успел к ней привязаться. Это был маленький золотистый спаниель, он любил спать на кресле, которое специально для него эльфы накрыли бордовым покрывалом с кисточками.

А затем отец разводил руками. Мол, нет собаки. Всё. Кончилась.

А ведь Скорпиус знал, что пес там, под покрывалом с кисточками. В руках отца. Но отец сказал «нет». И Скорпиус подчинился.

Нет. Никогда. Не стоит. Не нужно. Нельзя. Скорпиус никогда не был свободным.

Роза тихо смеялась над странными шутками Джеймса Поттера. Смех — это не всегда хороший признак. Иногда это всего лишь средство защиты, вуаль беззаботности на лице, реакция, достойная рукоплесканий, ведь она совсем не отражала суть того, что происходило в глубине души.

— Когда мы умираем, из наших тел растет трава. Траву едят животные, коровы, например. А люди едят коров. В каком то роде люди едят тех, кто жил до них. И от этого никуда не деться. Люди уходят, чтобы дать начало новой жизни. Все едино. Человек и природа, человек и космос. Мы все — часть чего-то великого, — говорила Роза иногда, откинувшись спиной на зеленый мох, и в ее зрачках отражалось сияние вечерних звезд. — Мы с тобой — часть этого огромного мира. Разве же это не здорово, Малфой? Разве же это не здорово?

Скорпиус никогда не мечтал быть частью природы. Он рос, твердо веря лишь в авторитет отца, силу логического анализа и то, что он должен будет стать частью человеческого общества, желательно — элиты.

Он обладал безупречными манерами, богатым словарным запасом, хорошим волшебным потенциалом, чистой кровью и влиянием, которое его семья оказывала на магическую Англию. Его отец пил кофе с самим Министром, а бабушка была награждена после войны орденом Мерлина за заслуги перед Великобританией.

Скорпиус должен был стать таким же. Достойным сыном своих родителей.

Скорпиус прятал в дальний ящик шкафа волшебный плеер, в котором хранилась та музыка, услышав которую отец рисковал бы попасть в Мунго. Это был единственный бунт, который Скорпиус когда-либо себе позволял.

Он не был свободным никогда.

Скорпиус был якорем. Он падал туда, куда его бросали, цеплялся в ил, в страхе потеряться, утратить под ногами землю. А течение ударяло его изо всех сил. А мимо плыли прозрачные, похожие на желе, медузы. И Скорпиус хотел плыть за ними, но моряки тянули цепь наверх, а корабль отчаливал.

Люди вокруг говорили, что жить ради себя — неправильно. Что должно быть что-то, что он должен сделать на благо общества, что были какие-то рамки, в которые он должен вписаться.

— Хозяин Скорпиус, пора отправляться, — домовой эльф осторожно подергал Скорпиуса за рукав белоснежной рубашки.

До Розы он был глупым мальчишкой, который не видел дальше своего носа. Он воображал себя всезнайкой, человеком, которого ждало что-то великое, чтобы скрыть от себя и от других сотни глупых мелких страхов.

Роза освободила его душу от той нафталиновой оболочки, в которую он ее прятал.

Когда Скорпиус был совсем маленьким, он захотел научиться играть на флейте. Отец долго не разрешал, но потом вдруг согласился. Скорпиус очень старался, но получалось у него не очень хорошо, да и не мог он уделять этому занятию весь день. Его влекло все новое, но когда он переставал играть, отец хмурился, сцеплял свои длинные бледные пальцы в замок и тихо спрашивал: «Почему я не слышу твоей игры, сын?».

Отец всегда ждал от него слишком многого. И в глубине души Скорпиус понимал, что не может оправдать тех крылатых надежд отца, как бы он не старался.

Что бы он сделал, этого было мало. Было мало хороших оценок, ведь у какого-то Альбуса Поттера по зельям средний балл был выше, мало было упорных квиддичных тренировок, ведь сын лучшего друга отца был в команде Слизерина, а он, Скорпиус, не был.

— Да, скажи отцу, что я уже иду, — кивнул Скорпиус и рывком закрыл окно. Лето закончилось, оставаясь за стеклом вместе с голубой стрекозой.

На платформе 9 и ¾ был шумно и дымно. Блестящие новенькие вагоны «Хогвартс-Экспресса» потихоньку заполнялись разновозрастными студентами.

— Ты должен стать лучшим учеником школы, — сухо сказал Драко. — Не забывай о том, что ты мне обещал.

Скорпиус невнимательно кивнул, поправляя воротник мантии, а затем взялся за ручку своего чемодана.

— Увидимся на каникулах, — сказал он отцу. Астерия закусила губу, обняв сына на прощание.

Раздался первый гудок. Приоритеты были расставлены.

* * *

Роза, обняв колени, сидела на кровати и смотрела невидящим взглядом на полыхающий в камине огонь. За окнами уже было темно, а в Большом зале Хогвартса уже должен был быть разгар банкета по случаю первого сентября.

Ей живо представлялся Альбус Поттер, который сидел, горделиво задрав нос, сверкая стеклышками очков и серебристым значком Старосты школы на груди. Рядом должен был быть Скорпиус с неизменной ухмылкой тонких губ.

Роза тряхнула головой, отгоняя непрошенные мысли. Жила же она без него раньше? Все вернулось на свои места, как она когда-то и хотела.

— В этом даже есть свои плюсы, да, Тигр? — спросила она у книзла, который уже занял свое привычное место у двери. Глаза книзла сверкнули немым укором. Скорпиуса он любил.

Роза бессильно застонала и упала на кровать, накрыв голову подушкой.

В окна ударялись жуки, отскакивая от толстых стекол, они вновь стремились на свет огня. Трещали сухие ветки в камине, на старых часах покачивался маятник, отбивая привычный такт.

В желтых глазах книзла плясали отблески пламени, его хвост нервно подрагивал, пока он, опустив приплюснутую морду на длинные лапы, смотрел на огонь.

Над лесом прогремел гром, а небо словно порвалось, обрушившись на хижину первым осенним ливнем.

Роза сбросила с головы подушку и прислушалась. На секунду ей показалось, что среди раскатов грома она различила привычный хлопок, будто бы кто-то ударил плетью.

Но помимо шума дождя на улице ничего не было слышно, а Тигр не покинул свой пост у двери и даже не насторожился.

Маятник раскачивался, его цокот откликался в голове Розы гулом.

Скрипнула лестница, и Роза, молниеносно вскочив на ноги, в два прыжка оказалась у двери.

— Кто там? — рявкнула она, направляя на двери волшебную палочку. Пусть магией она не владела, но «Инсендио» еще никто не отменял.

— Мфря, — фыркнул книзл, беспечно потягиваясь.

— Роза, открой, пожалуйста, — донесся с улицы хриплый Малфоевский голос. — Очень холодно.

Роза недоверчиво отодвинула засов и приоткрыла дверь.

На крыльце ее дома, дрожа как Пивз при виде Кровавого Барона, стоял Скорпиус. Его светлые волосы были мокрыми и прилипли ко лбу, а с одежды ручьями текла грязная вода.

— Снова промахнулся, — извиняющимся тоном сказал он. — Трансгрессировал прямо посреди болота, едва не утонул.

— Что ты тут делаешь? — выдавила Роза, отходя в сторону, чтобы он мог войти в дом. — Ты же должен быть в Хогвартсе! На банкете!

Скорпиус развел руками и усмехнулся, снимая с плеча мокрый рюкзак.

— Как-нибудь в другой раз, — сказал он. — У меня несколько другие планы на этот учебный год.

— А дальше? — тихо спросила Роза. — Дальше что?

— Увидим, — он пожал плечами и направил на себя палочку, шепча заклинание сушки. Только тогда Роза заметила, что на нем была футболка, на которой был напечатан белый оскаленный волк, а буквы прямо на морде зверя гласили: «Вервольфы Варфоломея».

Роза вдруг засмеялась и сняла с постели плед, накидывая его Скорпиусу на плечи.

— Увидим, — повторила она радостно.

И дождь стучал по крыше, выбивая тяжелыми холодными каплями какой-то простенький мотив, а они стояли, обнявшись, укутавшись в красный плед, как гусеница бабочки в кокон.

И им не было важно, куда их занесет завтра. У них впереди была целая жизнь, а вокруг — бушующая стихия.

Они отделились от людей и от их вечных проблем, от этих безликих фигур то ли неудачников, то ли счастливцев, которые не были собой, пока вокруг не прорисовывалась комфортная и привычная паутина из прав и привилегий.

Отказавшись от этого, они вдруг стали собой. Просто Роза. И просто Скорпиус.