Небытие (гет)

Если кто-либо знает, какое решение он должен принять, чтобы произвести нечто хорошее или помешать чему-либо дурному, но не делает этого, то это называется малодушием.

Бенедикт Спиноза

Если бы у Гермионы спросили о том, что объединяет магический и маггловский миры, то она, не задумываясь, ответила бы, что алогичность. Не зависимо от пола, возраста, национальности и расположенности к магии, люди продолжают верить, что их проблемы кто-то должен решать. Сейчас речь не о быте, а о социальной стороне. Каждый знает, что с голодом, нерациональным распределением средств, коррупцией, войнами, терроризмом, преступностью, несовершенством законов, диктатурой и многим, многим другим необходимо бороться. Но дальше этого знания дело не заходит. Никто не делает ничего для того, чтобы изменить текущую ситуацию. Максимум — люди начинают вслух говорить о необходимости что-то предпринять.

Сейчас, после череды громких нападений и убийств, маги не предпринимали ничего. Они забились в свои раковины и ждали, когда Министерство или Поттер одолеют Волдеморта и всех Пожирателей. Никто не хотел выступать на передовую сам. Ожидания валились на Гарри тяжестью, проливались своей тягучестью и истеричностью с заголовков газет. Как никогда волшебникам требовались герои, с которых можно было спросить за их бездействие.

Рон отдалялся от Гермионы и Гарри с каждым днем все сильнее и сильнее. Учеба его практически перестала интересовать, он ходил на уроки только потому, что у него тогда была лишняя возможность посидеть вместе с Лавандой и полюбоваться ее открытым декольте. То, что их отношения перешли рамки простых обниманий и поцелуев, было ясно для всех. Даже Снейп на одном из уроков защиты позволил себе сыронизировать на эту тему, но вместо того, чтобы смутиться, Рон лишь гордо выпятил грудь. Он считал, что это делает его более популярным и говорит о нем, как о ярком самце. Уизли всегда стремился как-то выделиться и сейчас он нашел способ, который, мягко говоря, не характеризовал его с хорошей стороны. В своих глазах он был мачо, но окружающие смотрели на него с еще большим презрением, никому не нравилось выставление грязного белья напоказ. Демонстрацию собственной пошлости нигде не уважали.

Гарри с каждым днем становился все более и более мрачным. Он никогда не говорил с ней о том, чему его учит Дамблдор, но это явно относилось к его роли в войне. Поттер хмуро просматривал каждое утро выпуски Пророка, о чем-то долго думал и уходил, чтобы немного побыть до занятий в одиночестве. Это было его своеобразным ритуалом. Гермионе казалось, что он постепенно уходит в свой кокон из невысказанных переживаний и душевной боли. В письмах к Сириусу Гарри старался быть более оптимистичным, но, как ранее и говорил Блек, не допускал ничего глубоко личного. Хотя один раз очень осторожно поделился тем, что ему стала нравиться Джинни Уизли. Это для него было верхом откровения. Блек радовался этому, как своей самой большой победе в жизни. Он тут же завалил крестника множеством советов и рекомендаций, но ему пришлось свернуться с ними, сразу же после невинного вопроса Гарри о том, сколько из арсенала галантного джентльмена он применил к самой Гермионе.

Малфой тоже становился все более напряженным день ото дня. Его и так бледная кожа стала еще бледней, а под глазами залегли черные круги. Он казался загнанным в угол зверьком, готовым царапаться до последнего, потому что ему уже не оставалось ничего иного. Гарри периодически бросал на него изучающие взгляды, Драко ежился под ними и старался смотреть на Гриффиндорский стол как можно реже. Гермиона предполагала, что все дело в том, что его отец вернулся к Волдеморту, который никогда не был положительно настроен к своим последователям и карал их за любой промах. Малфой просто боялся, что однажды филин принесет ему письмо с известием о смерти Люциуса. Гермиона, если бы не отправила своих родителей в другую страну, так же ежедневно опасалась бы за жизнь родителей.

А потом произошел несчастный случай с Кэти Белл. Девушка едва не умерла из-за того, что дотронулась до проклятого ожерелья. В Хогвартс ее принесли в состоянии, близком к коме.

Если до этого все жили в состоянии страха и напряжения, то теперь это было близко к всепоглощающему ужасу, который никому не давал покоя. Все стали тщательно проверять посылки и письма, старались ничего не брать даже у знакомых людей.

От состояния паники и угнетенности в гостиной стало нечем дышать. Кто-то вообще высказал предположение о том, что Гриффиндор решили уничтожать таким трусливым способом, и Кэти была лишь первой жертвой.

Гермиона, закончив свое домашние задание по нумерологии, отложила пергамент в сторону и потянулась в кресле. Гарри самозабвенно расписывал преимущества невербально поставленных щитов над вербальными. Защита от Темных искусств для него оставалась любимой дисциплиной, несмотря на то, что теперь ее вел Снейп. Новый преподаватель по зельям, по мнению девушки, был отвратительным человеком. Он приторно улыбался и старался сразу установить связи с людьми, которые могли бы оказаться перспективными в будущем. Он даже создал что-то вроде круга лично им избранных и назвал его ''Клубом Слизней''. Подробное он практиковал еще со времен молодости Волдеморта. Приглашение в его коллекцию тут же получили она и Гарри. Говорили, что он никогда не ошибался в своих выводах об успешности тех или иных людей в будущем. Гермиона была склонна считать, что таким необычным способом появлялся дар Слизнорта.

— Я пойду прогуляюсь, — произнесла Гермиона, когда больше не было сил выслушивать по седьмому разу от Парвати о том, насколько плохо выглядела Кэти сейчас. Казалось, ей нравилось нагнетать атмосферу.

— Конечно, — кивнул Гарри. — Можешь взять мою мантию, если она, конечно, нужна тебе.

— Спасибо, — поблагодарила девушка.

Комната мальчиков разительно отличалась от их женской. Носки валялись везде: на полу, под кроватями, на подоконнике и даже свисали с люстры. Вещи были свалены неровными, неопрятными кучами на крышах сундуков, зато из гардеробного шкафа застенчиво выглядывали метлы, несколько цветочных горшков, шахматная доска и футбольный мяч.

В их же женской спальне все было аккуратно. Каждая вещь висела на своей вешалке, а пузыречки с косметическими средствами стояли на полочках ровными рядами. Все чистенько и опрятно. Это место по сравнению с их комнатой было обителью хаоса, но, несмотря на это, Гермионе нравилась тут. В ней они не раз втроем раскрывали «мировые заговоры», обмывали косточки слизеринцам и просто дурачились. Возможно, ее собственная спальня была для нее слишком не такой значимой потому, что воспоминания о ней не были связанны с близкими людьми. Со своими соседками она не нашла общего языка из-за явного отсутствия общих интересов.

Полог на кровати Рона был плотно задернут. Девушка тихонько прошла к сундуку Гарри и, немного покопавшись среди его вещей, наконец-то извлекла мантию-невидимку. Внезапно полог отодвинулся в сторону, и с кровати спрыгнула совершенно растрепанная Лаванда в наполовину застегнутой блузке, оттуда же показался раскрасневшийся Рон в одних плавках.

— Эээээ... Что ты тут делаешь? — выдавил из себя Уизли.

— Вообще-то, Гарри кое-что просил принести из его вещей, сейчас он сам немного занят, — невозмутимо объяснила Гермиона, направляясь к двери.

Сердце буквально распирало грудь, а во рту почему-то пересохло. Было обидно за столь странную реакцию своего организма. Она давно уже поняла, что Рон никогда не был действительно достойным человеком, и все чувства к нему можно было назвать глупостью и строительством иллюзорных замков. Раньше, по своей детской наивности и не исправимому оптимизму, Гермиона верила, что когда Уизли наконец-то осознает свои чувства к ней, то обязательно изменится, попытается стать лучше, чем он есть, займется своими манерами и всерьез задумается о будущем. Но почему-то именно сейчас, увидев эту парочку после занятия любовью, она поняла всю несбыточность и невозможность подобного. Вряд ли Рон чувствовал к Лаванде что-то действительно глубокое, сильное и искреннее. Ему было с ней удобно. Уизли всегда плыл по течению, не пытаясь с ним бороться. Он руководствовался только собственными желаниями, и если что-то не сваливалось ему в руки само собой, он тут же начинал обижаться на мир, не пытаясь что-то изменить или чего-то добиться. Он хотел получить Гермиону, но когда столкнулся со сложностями, связанными с этим, то запросто променял ее на Лаванду, девушку, расположения которой не нужно было добиваться.

— Мне кажется, что ты пришла сюда не просто так, — с видом победителя произнесла Браун. — Решила подсматривать за нами? Завидовать нехорошо.

Гермиона окинула ее презрительным взглядом.

— Что вы можете показать мне нового из того, что я не видела от своего мужа?

Браун растерянно заморгала и повернула голову к Рону, ища у него поддержки. Уизли же сам казался не менее растерянным. Он посмотрел на Гермиону и собственническим движением прижал к себе Браун.

— Поверь, нас совершенно не интересует, что тебе там может показать Блек. Честно говоря, меня вообще удивляет, как он на что-то способен в столь солидном возрасте, — проговорил он с насмешливыми нотками.

Гермиона покачала головой и укоризненно посмотрела на него. Уязвленное самолюбие порой превращает людей в кого-то близкого к ничтожным, грязным существам, что потеряли свою душу, растратив ее на злобу и зависть. Рон постепенно становился таким, скатывался в своей деградации все ниже и ниже, кичась при этом своим падением. Он перешел к оскорблениям человека, который в том числе и его семье временно предоставлял крышу над головой, того, кто кормил их всех со своего стола и за свои средства. Блек всегда уважительно относился к ним. Рон также знал, что половина жизни Сириуса была потеряна в Азкабане без каких-либо причин для этого, просто из-за того, что кто-то забыл о презумпции невиновности и не проверил полученные факты на истинность. Это трагедия одного человека, и высмеивать это просто ужасно и неправильно.

— Твой отец был чуть младше Сириуса, когда родилась Джинни. Перед тем, как что-то говорить, сначала думай. Это как минимум полезно для мозгового кровообращения, а как максимум — позволит тебе уберечься от какого-нибудь мерзкого проклятия.

Лаванда уперла руки в боки и исподлобья уставилась на Гермиону.

— Вышла замуж за деньги, сиди и радуйся, а нашему чистому и незамутненному счастью с Бон-Боном не завидуй!

— Я знаю, что Блек не так хорош, иначе ты не ст... — договорить Рон не смог, потому что на него тут же налетела стая ярко-желтых канареек и вцепилась в его волосы.

— Никогда, никогда больше не смей своим поганым ртом оскорблять Сириуса. Если еще хоть одна пошлость сорвется с твоего языка или что-то еще более недопустимое, ты навсегда останешься не способным к зачатию своих будущих наследников. Ты слишком быстро забываешь доброту к себе и смеешь возить имя человека, сделавшего так много для всех нас, в грязи. Этот разговор я передам Гарри. Он должен знать, с кем имеет дело!

Гермиона резко развернулась, ее ученическая мантия взметнулась верх. Вряд ли это получилось так же эффектно, как у Снейпа, но, по крайней мере, она смогла оставить последнее слово за собой и при этом не расплакаться.

Гнев и раздражение буквально душили ее, вытеснив собой появившиеся ранее печаль, горечь и боль.

Она буквально бегом спустилась по лестнице и вылетела из гостиной, с силой оттолкнула портрет в сторону, чуть ли не ударив его об стену.

Толстая леди что-то кричала ей в след, но девушка не слушала эти вопли. Она накинула на себя мантию-невидимку и поспешила укрыться на седьмом этаже в Выручай-комнате.

Времени до отбоя оставалось много, но Гермионе совершенно не хотелось встречаться сейчас с кем-либо знакомым. Ей казалось, что даже самое обычное приветствие может обернуться ссорой. Слишком много в ней на данный момент было агрессии.

Девушка никогда не думала, что настолько тяжело разочаровываться в людях. Это было равносильно чувству потери. Вначале Рон был для нее ценным человеком в магическом мире, таким же, как и Гарри, со временем он стал кем-то очень важным и любимым, стоящим куда выше, чем прославленный и богатый спортсмен Крам. Уизли казался идеалом мужчины, таким, ради которого можно бросить все, заставить себя кардинально измениться. Гермиона назвала столь глупые мысли «суицидальной жертвенностью». Никогда нельзя класть абсолютно все на алтарь ради кого-то. Сегодня этот человек с тобой, а завтра он может уйти, и ты останешься одна с внутренней опустошенностью.

Рон оказался совершенно не тем человеком, что жил в ее фантазиях. Несмотря на то, что она знала его давно, все равно преуменьшала его недостатки или старалась не обращать на них внимание. Именно из-за собственного желания носить розовые очки девушка и пострадала. Наверное, всем в юном возрасте тяжело признавать различия между мечтаниями и реальностью. Скорее всего, именно поэтому первая любовь через какое-то время оборачивается полным крахом. Позже уже учишься обращать на многое внимание и становишься более осторожной. Многие перестают кидаться в омут с головой.

Гермиона ругала себя за то, что, несмотря на свою хваленную рациональность, все равно шла на поводу эмоций. Возможно, гриффиндорцам вместе с факультетским значком после распределения передавалась импульсивность.

Девушка несколько раз пошла вдоль стены на седьмом этаже, старательно думая о том, что ей необходимо место, в котором можно спрятать или спрятаться.

Несколько мгновений спустя перед ней появилась дверь. Гермиона быстро проскользнула внутрь и сняла с себя мантию.

Помещение, в котором она очутилась, можно назвать огромным. Всюду были огромные завалы из вещей, в основном сломанных и серых от пыли. Немного пройдя вперед, девушка услышала странные стуки. Она настороженно подняла палочку и выглянула из-за одной из груд хлама в сторону, откуда доносились звуки.

На полу, прижавшись спиной к старому шкафу, сидел Малфой. Он яростно бил кулаком по обложке одной из лежащих перед ним книг.

Видимо, вечер не задался не только у нее одной. Драко выглядел еще паршивее, чем в последнее время: волосы, раньше тщательно уложенные, теперь были растрепанной копной, а цвет кожи приблизился к бело-серому.

"Потерянный" — возникла первая ассоциация в ее голове. Именно таким он казался, сидя на пыльном полу слабо освещенной комнаты, заваленной разнородным хламом.

Гермиона уже хотела тихонько выйти отсюда, когда неосторожно задела нечто, когда-то бывшее древком метлы. Шум, вызванный падением деревяшки на каменный пол, заставил Малфоя отвлечься от насилия над книгой.

— Кто здесь? — с надрывом прокричал он, вскакивая с места.

Девушка покинула свое укрытие.

— Всего лишь я, нечего так кричать, — раздраженно произнесла она, стараясь вести себя, как ни в чем не бывало.

— Грейнджер, — не сказал, а выплюнул Малфой.

— Блек, — холодно поправила она его.

Драко наклонил голову к плечу и ухмыльнулся.

— Ты не достойна этой фамилии.

Гермиона повторила его жест.

— Или эта фамилия не достойна меня.

Малфой оскалился. Он чуть приподнял верхнюю губу, обнажая свои ровные белые зубы. Гермиона прекрасно знала, что подобное предшествует нападению. Она тут же поставила щит, но ошиблась только в том, что решила, что Драко не посмеет использовать против нее Непростительные.

Гермиона не думала, что вновь испытает на себе воздействие Империо. На четвертом курсе, когда на них всех в качестве демонстрации лже-Грюм накладывал эти чары, девушка чувствовала, будто бы ее сознание утаскивают куда-то на дно, оставляя во власти чего-то одурманивающего, оплетающего нитями наслаждения и легкости. Чистая, незамутненная эйфория, стремясь сохранить которую, ты сделаешь все, что тебе прикажут.

Теперь она ощущала нечто схожее с туманом, который ласково пытался окутать ее разум и увлечь за собой. У нее был выбор, сбросить, отогнать от себя это наваждение или последовать за ним. Как и говорил когда-то Сириус, дар не может быть универсальным и абсолютным.

Девушка решительно избавилась от собственного оцепенения, но сделала вид, что на нее подействовало Империо.

— Раздевайся, — приказал Драко.

Автоматическими, спокойными и решительными движениями девушка начала расстегивать пуговицы на своей блузке. Когда она дошла уже до четвертой, то резко подняла руку с палочкой и атаковала Малфоя, который был полностью уверен в собственной победе и безопасности.

«Постоянная бдительность!» — это не просто бессмысленные слова человека, страдающего паранойей, это единственный способ выжить в совершенно сумасшедшем мире, где каждый так и норовит ударить в спину.

Обычные Связывающее и Разоружающее заклинання — и твой противник недоуменно хлопает ресницами, не в силах освободиться или оказать сопротивление.

— И что ты собирался сделать со мной дальше? — елейный голос Гермионы пробирал до костей.

В минуты сильного гнева она чем-то неумолимо напоминала Беллатрикс. Ей не нравилось подобное сравнение, но поспорить с ним она не могла. Гермиона никогда не чувствовала в себе склонности к насилию, но даже в выборе относительно безопасных проклятий была весьма избирательна. Эта легкая безумность придавала ей своеобразный шарм. Гарри не раз говорил ей, что нестандартные решения — это ее путь, правда, когда дело не касалось занятий. Она никогда не смела идти наперекор школьным учебным планам, Амбридж из этого правила можно было исключить.

— Я заставил бы тебя вырезать на своем теле слово «грязнокровка», чтобы ты об этом никогда не забывала, так же, как и твои любовники.

Гермиона кивнула и задумчиво покрутила палочку Драко в руках.

— Хорошо, — протянула она. — Может быть, сдать тебя Дамблдору и настоять на твоем исключении? Это был бы лучший вариант. Так как ты староста, я даже баллов с тебя снять не смогу.

Глаза Малфоя стали просто огромными, он несколько раз судорожно вздохнул.

— Хорошо, веди, — выдавил он из себя.

— Мобиликорпус, — тело парня взмыло в воздух.

— За использование третьего Непростительного полагается семь лет Азкабана, если ты не пытался заставить одного человека убить другого. Интересно, придет ли твой хозяин спасать тебя или нет? — поинтересовалась скорее у самой себя Гермиона.

Она резко остановилась и, чуть ослабив веревки рядом с левой рукой, закатала рукав мантии парня. Как она и думала, предплечье было изуродовано Черной меткой. Веревки тут же снова плотно окутали тело Малфоя.

— В таком случае, тебе грозят больше семи лет заключения и очень много шума в газетах. Надеюсь, твоя мать сможет выдержать такой позор. Хотя, если учесть, что твоего отца она терпела много лет, как и неприятности, связанные с его постоянным желанием по-павлиньи распустить свой хвост.

Драко дернулся в своих путах, когда услышал про родителей. Его апатичность и вялость исчезла. Кажется, только в этот момент он осознал всю масштабность собственных неприятностей и их последствия.

— Сколько ты хочешь за молчание? — убито спросил он.

Гермиона покачала головой.

— Ты же прекрасно знаешь, что меня не купишь за деньги, да и у семьи Блек очень много средств.

Парень некоторое время гипнотизировал ее взглядом, а потом резко отвернулся.

— Так чего же ты хочешь? — спросил он.

— Не знаю, — пожала плечами девушка. — Тем болем, не уверена, что стоит оставлять тебя в школе. Как я понимаю, ты чуть ли не убил Кэти. Сколько еще гриффиндорцев падут жертвами исполнительности приказов безумца? Ты думаешь, мы будем молчать и тихо лить слезы по жертвам? Неужели никто не задумывался, что Гриффиндор может начать мстить? И это будут далеко не вредилки производства братьев Уизли.

— Никто не охотится ни на кого! — воскликнул Драко.

Девушка, немного подумав, опустила Малфоя на пол и села напротив него, вытянув ноги вперед.

— Разве? А мы уверены в другом. Вчера видели Нотта недалеко от нашей гостиной, а потом двое второкурсников оказались в Больничном крыле, совершенно не помня о том, кто на них напал. А три дня назад Когтевранцы видели Кребба недалеко от главной лестницы, который явно кого-то караулил. Мы передавим вас всех, как муравьев. Вряд ли вы сумеете выстоять против союза трех факультетов. Мы не дадим наших ребят в обиду. Слишком много пакостей мы терпели с вашей стороны. Пора положить этому конец!

Драко заерзал на своем месте.

— Все эти происшествия не связаны между собой. Нам тоже нелегко, знаешь ли! Каждый старается сорвать нас свою злость, выместить всю агрессию! Им страшно, а мы тут при чем? Грязнокровкам стоило оставаться в своем мире, чистокровным не путаться с магглами и тогда все было бы в порядке! Все были бы счастливы!

Гермиона презрительно посмотрела на Малфоя.

— Решил выговориться напоследок? — Гермиона разочаровано покачала головой. — Какой же ты никчемный, Малфой. Ты когда-нибудь задумывался над тем, что ты представляешь собой? Сам ты оболочка, ничего более. Ты наполнен глупыми идеями своего отца и, возможно, матери. Ты когда-нибудь пробовал критически взглянуть на свои убеждения? Думаю, что нет. Вообще за идеями чистокровности не стоит ничего больше, чем зависть. Мы приходим в ваш мир, хорошо адаптируемся в нем и часто оставляем вас, живших тут изначально, далеко позади. Магглорожденым свойственен критический взгляд на вещи, нам есть с чем сравнивать и к чему стремиться. Мы реформаторы, потому что уверены, что может быть лучше. Дикость ваших законов бросается нам в глаза.

— В чужой менор со своим Родовым кодексом не ходят! — зло выкрикнул Малфой. — Вас никто не звал к нам. Живите так, как привыкли мы или уходите!

Девушка ухмыльнулась.

— Иначе говоря, не пытайтесь нам мешать занимать те места, на которые мы рассчитывали. На самом деле, маги страшные консерваторы, которые отрицают прогресс и давно остановились в собственном развитии. Вы называете магглов грязными животными, но они давно обогнали вас. У них нет магии, и им пришлось придумать множество вещей, чтобы облегчить свой быт и обеспечить себе достойный досуг. А плохих людей хватает в любом мире. Взять, например, любого маггла-маньяка или Волдеморта. Оба психи и оба отбросы этого мира.

— Не смей так говорить! — закричал Малфой. — Не смей сравнивать их!

— Почему нет? — поинтересовалась Гермиона.

Драко сначала растерялся, а потом немного собравшись с мыслями, заговорил.

— Лорд велик, он достиг могущества и обладает такими знаниями, которые никому и не снились!

— И все? Маньяки всегда были очень изобретательными. Волдеморт упивается своей исключительностью и болью других. Вряд ли ты со своей чистокровной ограниченностью знаешь такое слово, как психология. Именно ею он и похож с обычным маггловским маньяком.

Ответом ей был злобный взгляд.

— Магия на самом деле всего лишь инструмент. Какая разница, чем убивать — проклятьем из палочки или пулей из пистолета? Смерть жертвы, ее предсмертная агония и наслаждение убийцы всегда остается одним и тем же, — Гермиона подползла к Малфою и внимательно посмотрела ему в глаза. — Что ты чувствовал, когда узнал, что тебе практически удалось убить Кэти? Это было разочарование, что тебе не удалось довести дело до конца? А может быть, ты почувствовал облегчение?

Малфой был воплощением всей чистокровной ничтожности, что была в магическом мире. Именно из-за таких как он страдают братья Криви, Дин и множество других магглорожденных, живущих в постоянном страхе быть выброшенными за пределы магического мира.

Гермионе даже на какой-то момент стал противно, что она сидит рядом с этим человеком. Такие как он вынудили ее выйти замуж, не дали возможности пожить в мире, где смердящее дыхание войны не ощущалось так явственно.

Мы играем в смешные игры,

И от жизни чего-то ждем,

То ли мы так наивны,

То ли этот мир обречен...

Девушка даже не заметила, что произнесла это вслух, слишком уж сильно она задумалась. Горстка чистокровных возомнила себя королями и единственно достойными, чтобы диктовать правила для этого мира. Из-за их интриг Гермиона чуть ли не потеряла себя, заблудившись в лабиринтах своих страхов.

Драко смотрел на нее со страхом. Возможно, когда-то давно это вызвало бы у нее чувство триумфа, а теперь ничего кроме отвращения не ощущалось. Он боялся вернуться к своему хозяину, боялся быть исключенным из школы, боялся разочарования своих родителей. Она пожертвовала гораздо большим, а он смеет изображать из себя трепетную девицу, которую привели к дракону. Имеет ли Малфой хоть какое-то представление, что испытывает девушка, ложась в постель с нелюбимым человеком? Что значит потерять еще одну свою мечту о романтике, нежности и взаимности?

Девственность для девушки — это нечто ценное, что-то чуть ли не святое. А Гермиона о первой своей ночи помни только желание, чтобы это закончилось как можно скорее. И это делало ее пустой и недостойной чего-то более светлого в собственных глазах.

Знал ли он, что ты чувствуешь, стирая память собственным родителям, чтобы их спасти? Чтобы быть уверенной в их безопасности? Осознавал ли он, насколько сильная боль раздирает твою душу в такой момент? Вообще, что Малфой мог понимать? Избалованный мальчишка, который уверен, что за все свои грехи можно откупиться деньгами.

Гермиона встала с пола и отряхнула свои брюки.

— Было бы неплохо, если б ты хоть один раз в своей жизни заплатил за собственные ошибки. Слишком уж все просто тебе все дается. Из-за такой падали, как ты, страдают хорошие люди. Может быть, ощутив хоть каплю их боли, ты начнешь лучше понимать этот мир и попробуешь думать собственной головой.

Малфой вновь взмыл в воздух и полетел сзади Гермионы. Она вышла из комнаты и направилась к лестнице, где и столкнулась с Гарри. Поттер виновато улыбался, с рассеченной скулой это смотрелось немного жутковато.

— Я догадался, где ты можешь бать, и решил проверить, как ты.

— Спасибо, — кивнула девушка и обеспокоенно добавила. — Ты что, подрался?

Гарри широко улыбнулся и кивнул.

— Да, с Роном. Ему хорошо досталось. А Лаванда получила Летучемышиный сглаз от Джинни, — когда он произносил последнее, в его голосе появились нотки гордости. — Всему есть предел, в том числе и моему терпению.

Он заглянул за спину Гермионы, и в тот же момент его лицо приобрело черты суровости.

— Куда ты левитируешь Малфоя, который к тому же рыдает, как младенец?

— К директору. Он не отрицал, что ожерелье его рук дело, и он пытался наложить на меня Империо и приказал мне раздеться.

Поттер нахмурился так сильно, что его брови сошлись на переносице.

— Он хотел тебя изнасиловать? — даже Гермиона испугалась его холодной решимости убийцы.

— Нет, хотел, чтобы она вырезала на своем теле слово «грязнокровка», — отозвался Малфой, испугавшись кары.

Его голос был глухим и безжизненным. Ощущение пустоты.

Гарри немного расслабился. Он подошел к Драко и чуть склонился над ним и внимательно посмотрел ему в глаза.

— За его спиной стоит смерть, — тихо сказал он.

— Смерть? — удивленно переспросила Гермиона.

Гарри кивнул.

— Если отведешь его к директору и потребуешь исключения, Дамблдору, конечно, просто не останется ничего другого, как выполнить твое требование, но тогда Волдеморт его убьет. Сейчас Малфой шпион в этих стенах. Его хозяин не терпит подле себя бесполезных слуг.

— Своим решением я приговорю его?

Снова спокойный кивок. Всхлипы сзади прекратились.

— Что, если он убьет еще кого-то? Я же буду чувствовать себя виноватой в том, что могла помешать, но не помешала.

— Ты в любом случае будешь чувствовать вину. И когда узнаешь, что он мертв, или если Малфой убьет кого-то. На самом деле, это неправильно. Смерть кому-либо в любом случае принесла не ты, как и не ты выносила приговор. Но сейчас, отправляя Малфоя к директору, ты точно знаешь, какую цепочку повлечет это решение. Оставляя его здесь, нельзя быть в чем-либо уверенным.

Гермиона закусила губу. Мысли в голове сталкивались. Одни были противоречивей других.

— Что же мне делать? — со страхом спросила она друга.

— Это решение должно быть твоим собственным, но мое мнение, думаю, ты и так знаешь. Не перекладывай на меня часть ответственности. Это не сделает для тебя ситуацию легче, поверь мне.

Девушка кивнула и обернулась назад. Глаза Малфоя были широко раскрыты. Слезы уже высохли. Теперь он был похож на заблудившегося ребенка, который, путаясь, искал верный путь. Его несчастность можно было ощутить, пропустить между пальцами, почувствовать каждой клеточкой своего тела.

Ему тоже было что защищать, ради чего жить. Даже если они были на разных сторонах в этой войне, это не значило, что противник терял все от своей личности.

Гермиона взмахнула палочкой, и Драко опустился на пол. Она еще что-то прошептала, а потом кинула рядом с ним его волшебную палочку.

— Веревки исчезнут через пятнадцать минут. Если пострадает еще хоть один человек, мы больше не будем молчать, — прошипела девушка.

Она взяла Гарри под руку и направилась вниз. До отбоя практически не оставалось времени. Драко на полу дрожал, прижав колени к груди. Ему было больно и страшно. Еще никогда он не чувствовал себя так близко к собственной смерти. Он больше ни в чем не был уверен.