Слизеринская блудница (гет)

Смотреть и уметь видеть — это искусство, которое не всем под силу от рождения. Но не меньшее мастерство — видеть, но не замечать избирательно всё, что мешает привычной картине мира. Как бабочка, порхающая на ветру, не сопротивляется ему, а огибает воздушные потоки, чтобы они несли её, а не становились преградой, — так и юная мисс Розье умела вливаться в окружающий мир или же сама могла творить вокруг себя светлую ауру беспечного светского салона. Было ли это бездействием или противодействием холоду сырой и неуютной зимы, ледяному дыханию войны с Гриндевальдом, стылому пренебрежению учеников с других факультетов? Упрямое детское отрицание, которое питается ощущением собственной силы: ещё нет умения эту силу направить, но есть осознание: «Я сделаю этот мир таким, как мне хочется его видеть». Истина прячется среди тысячи правд. Какую правду ты для себя выбираешь? Правду борьбы? Правду ожидания? Правду предательства? Нет, нет, и нет? В чём твоя собственная правда, Друэлла Анита Розье? «Моя правда в том, что я — живая сила в живом мире. Я — не фигурка на шахматной доске, не плюй-камень, не строчка в философском трактате. Я жить хочу, дышать полной грудью — потому что в этом мире жизни остаётся всё меньше. Пусть Эйлин Принс занимается наукой, пусть Лукреция Блэк разбирается в политике... Моя сторона силы — совсем, совсем в другом».

Лукреция Блэк вела какую-то игру, понятную ей одной. Кралась по коридорам, шпионя за компанией Тома Риддла, у дверей лаборатории пыталась подслушивать, и поднимала всех из гостиной посмотреть вместе с ней (одной-то боязно), потому что ей, видите ли, послышалось слово «Круцио!» за стеной... пару раз третьекурсники повелись на этот призыв — скорее, из простого любопытства. Но в лаборатории пятый курс готовился к СОВ, варил сложные зелья, и не всё удавалось с первого раза. Ничего необычного — ну, что-то упало, разбилась пробирка, порезав чью-то руку до крови. А не бывает разве? Даже на уроках не бывает ли, что уж о самостоятельных занятиях говорить?

Чем бы ни занимался Риддл со своими друзьями в лаборатории профессора Слагхорна — Друэллы это совершенно не касалось. И боггарт бы с ней, с Лукрецией, — но есть вещи, которые не заметить совершенно нельзя. И как скользнула из пальцев в пальцы записка, старательно сложенная в несколько раз, — Друэлла видела. И вспыхнула негодованием: Сигнус?! Лукреция — и Сигнус?! Никогда!!!

Быстро просчитать в голове, кем нахалка приходится младшему Блэку... Ой-ой! Троюродная сестра — это, считай, родня дальняя, вот помолвлена же Вальпургия со своим кузеном... В спальню вбежать, вынуть зеркальце — не просто волшебное, специально подготовленное для гаданий. Прорицания — любимый предмет Друэллы, и профессор Серенити всегда очень хвалит мисс Розье... Вот где нет и следа невнимательности: девочка любит подолгу всматриваться в прозрачную и блестящую поверхность шара или зеркальца, пока гладь не пойдёт рябью, словно речная вода, и — окунаться мысленно в переплетения судеб, намерений и желаний...

Тёмный он, чёрный — тот, кто любит тебя.

Тёмный он, чёрный — тот, кто губит тебя.

Тёмный он, чёрный — тот, кто возьмёт тебя.

Тёмный он, чёрный — тот, кто спасёт тебя.

Различай оттенки темноты...

Смотри в глаза темноте — и различай оттенки...

Black, black he is, the one you query for…

Black, black he is, the one you care for…

Шёпот зеркала ещё долго стоял в ушах, и два тёмных силуэта рисовались в воображении: один — по имени, по рождению своему Блэк, имя его — тьма, чернота непроглядная, но мягкое тепло в глазах и ладонях; другой же, черноволосый и черноглазый, и тьма скрывает правду о его семье, и непрозрачен он и твёрд, словно блестящая глыба базальта...

~*~*~*~

В гостиной опять собрался чуть ли не весь факультет. Ага, Сигнус тут — с Лукрецией рядом сидит, всё с ними ясно! Разговаривают о чём-то на ушко, бесстыдники, прямо у всех на виду... Ах, как бы сейчас хорошо броситься Эйвери на шею, скользнуть в объятия его нежных и сильных рук! Но нельзя: Эдди Розье тоже здесь, и пристально смотрит, к кому сестрёнка легкомысленно прильнёт. Альфард Блэк? Нет настроения ссориться с Лорой. Орион Блэк? Он жених Валбурги. О! Энтони Долохов! Не то чтобы он интересовал Друэллу — но надо же показать брату своё безразличие к Эйвери, и при этом Сигнуса подразнить...

— Не возражаешь, если я присяду здесь? — уместилась рядом с русским на подлокотнике кресла. Энтони встать попытался, уступить место девушке, но та вцепилась ему в руку: — О нет, останься там!

И вновь — разговоры ни о чём, вопросы из разряда поднадоевших Долохову «Научи меня чему-нибудь по-русски!».

— Zdarast… Zadrast… Zdrastvuite! — не сразу выговорила Дрю и восхищённо похлопала длинными ресницами: — Красивый какой язык... И такой трудный!

Энтони усмехнулся. Он понимал не хуже Дрю, что подобный разговор — всего лишь повод сидеть в гостиной при всех, прижимаясь плечом к плечу. Это было приятно — хотя мысли Энтони витали где-то далеко. Обоих устраивала эта игра, и Друэлла, наконец-то, поймала изумлённый и раздосадованный взгляд младшего Блэка. Дело сделано, сработала наживка. Невинно чмокнуть Долохова в щёчку — и теперь исчезнуть в спальне девочек, чтобы дать всем четверым, включая братца, решить, как им быть дальше...