Безумие на двоих (гет)

Звёзды падают, одна за другой,

Моя душа в плену.

M. Farmer, “Quand”

Я вошла в квартиру, поставила вещи на пол и открыла сумку с котом. Оттуда тут же выскользнуло бежевое упитанное существо и принялось обнюхивать окружающие предметы. Я потрепала его за ухом, сняла туфли и решила осмотреть место своего… заточения.

Комната напротив входной двери от коридора отделялась свисающими с потолка стеклянными бусами. Когда я прикоснулась к ним, чтобы пройти, раздался почти музыкальный звон. Интересно, давно ли они звенели? Одну из стен полностью занимал стеллаж с книгами. Возле окна стоял стол с двумя креслами. От штор жутко пахло пылью. Я не решилась взглянуть в окно, потому что боялась закашляться. На столе тоже был слой пыли. Надо будет прибрать тут, подумала я. Но это после обеда.

На кухне, как он и обещал, не было ничего. Холодильник был выключен из розетки. Я включила его и пошла в последнюю комнату.

Она была совсем маленькая. Посередине стояла кровать, закинутая синим покрывалом. Справа от входа — шкаф во всю стену с большим зеркалом. «Совсем не по фэн-шую», — почему-то проскользнула мысль. На противоположной стороне был выход на балкон, закрытый серым тюлем с вышитыми звездами. Последнее вызвало у меня ухмылку. Хотя я всегда мечтала о таком в детстве.

В ванной я обнаружила зеркальный шкаф с какими-то гелями то ли для бритья, то ли после бритья, шампунь, наполовину использованный тюбик с зубной пастой, на проверку оказавшейся высохшей, не самую современную стиральную машину, растрескавшийся кусок мыла в хромированной мыльнице. Когда я открыла кран, из него стрельнула коричневая жижа вместо воды. Но я была к этому готова, в отличие от кота, с опаской выглянувшего из-за угла. Когда вода стала прозрачной, я ополоснула лицо водой. Мне показалось, что я весь день только этого и ждала.

* * *

Когда я вернулась из магазина, была уже половина второго. Я покормила кота, перекусила сама, заварила себе чашку чая и пошла в комнату со стеклянными шторами. Широкие кресла позволяли практически лежать на них, я свесила ноги через подлокотник и попыталась расслабиться. Другая на моем месте спокойно поспала бы часок-другой. Но чужая обстановка, нервное ожидание прихода Бернау, не давали мне отдохнуть. Я нащупала свой пульс — сто в минуту. У меня раскалывалась голова. Зная о пагубном воздействии на меня индометацина, я все-таки приняла его, потому что он был сегодня единственным подходящим лекарством в моей аптечке. Надеюсь, побочные эффекты пройдут к возвращению Бернау.

Мне надоело думать, от бессилия перед наплывом своих мыслей хотелось плакать. И ладно бы это были действительно мысли — это были жалкие обрывки воспоминаний о недалеком прошлом и представлений столь же недалекого будущего. Теперь я с ужасом осознала, что я нахожусь в чужой квартире и жду совершенно чужого мне человека, чтобы заняться с ним… непонятно чем. Что мы, черт возьми, будем делать, когда он придет? О чем говорить? То, что произошло утром… ох, мне уже стыдно вспоминать об этом… Так не начинаются отношения. Это же какой-то бред. Какая-то абсолютно нелогичная цепочка действий как с моей стороны, так и с его. Безумие на двоих.

Кот лежал на кресле напротив. Я поставила кружку на стол, и присела на колени рядом с ним. Он поднял голову, и я посмотрела в его кошачьи глаза. Они были золотистого цвета. Едва заметные радиальные складочки радужки расходились от зрачка во все стороны. Кот обнюхал мое лицо, смешно двигая носом, и снова закрыл глаза. Я позавидовала его равнодушию к окружающему.

На одной из полок книжного шкафа оказался альбом с фотографиями. С первых страниц на меня смотрел маленький белобрысый мальчик с серьезными глазами. В обнимку с большой собакой, со старшим братом между любящими родителями, на водной горке, потом — за школьной партой. Дальше были цветные фотографии. Его волосы уже были русыми. Было несколько фотографий на фоне достопримечательностей Москвы, за рулем машины. Альбом закончился, когда Бернау было лет шестнадцать. На последнем снимке он сидел на балюстраде террасы, открывающейся на море. На нем были светлые брюки и белая футболка. Он смотрел в камеру, и какая-то холодность и отчужденность уже поблескивала в его глазах.

Книги в данный момент меня не интересовали — в таком состоянии бесполезно читать. Оставшееся время я решила посвятить уборке, чтобы отвлечься от навязчивых мыслей. Меня всегда успокаивает уборка. Правда, мысль о том, что я прибираюсь в квартире этого странного человека, ставила меня в тупик. То, что я прибираюсь тут, может означать, что я собираюсь провести здесь вечер в комфорте. Но мысль, что я вообще собираюсь провести здесь вечер, вызывала во мне желание уйти. Без него я снова падала в пропасть неуверенности.

«А не уйти ли тебе в самом деле? Так ты сможешь избежать множества проблем».

«Но я обещала. Что он почувствует, когда вернется и не найдет меня здесь?»

«Вряд ли он слишком расстроится. В следующий раз будет думать, кого приводить сюда».

«По-твоему, для него это система, и я — только развлечение на сегодняшний вечер?»

«А что, по нему не скажешь?»

«У меня недостаточно опыта, чтобы судить об этом. Да и какая разница, я все равно не уйду, мне интересно, что он собирается делать».

«Что тут интересного? И так все ясно…»

«Мне ничего не ясно. Я хочу быть с ним. Я хочу разобраться в нем».

Я заставила Шизоглаза замолчать, и стала протирать пыль. Тряпки у меня не было, пришлось воспользоваться одним из полотенец, которые мне удалось найти в шкафу в спальне. Дышать стало легче, но для полной гармонии не хватало пылесоса. Потом я приняла душ. Мое отражение в зеркале мне не понравилось, и, наплевав на то, что я опять слишком серьезно ко всему подхожу, я решила заново сделать макияж.

* * *

Когда на всю квартиру заорал домофон, кот лишь поднял голову и взглянул куда-то вглубь себя, а я сломя голову ринулась открывать. «Я так и не успела уйти», — промелькнула мысль.

Я не знала, как мне следует его встречать, поэтому приоткрыла дверь и отошла вглубь коридора. Его шаги по лестницам были почти неслышимы, но у меня дико стучало сердце. Он вошел, окинул взглядом темный коридор, слегка улыбнулся мне, бросил сумку на тумбочку, закрыл дверь, не наклоняясь, скинул ботинки и подошел ко мне.

— Ну, как ты?

— Нормально, — я пожала плечами.

Я опустила взгляд на его плечи. Несколько капель дождя на черной ткани куртки. Увидев их, я вспомнила, как обнимала кого-то такого же, слегка мокрого, и вдыхала запах дождя — что-то свободное, радостное из прошлого. Он снял куртку. Я наблюдала, как теряются в складках ее эти капли.

— Идем.

Мы пришли на кухню, Бернау включил чайник, отодвинул стул для меня и сам сел напротив. Его кисти были сцеплены в замок — странных жест для того, кто хотел бы расположить к себе девушку. На его пальце уже не было кольца. Я думала, мы так и будем молчать, слушая треск кипятящегося чайника.

— Ты хочешь, чтобы я все объяснил, — не спрашивая, а утверждая, произнес он. Я подняла взгляд с его рук на лицо, и, разумеется, увидела его хитрое выражение. Что ж, поиграем.

— Нет, вы же не сделаете этого.

«Малфои не оправдываются», — вдруг всплыла у меня в голове цитата.

— И ты не хочешь?

Я молчала.

— Тебе и так все понятно, — снова заключил он. — Или все равно.

«Мне ничего непонятно и мне не все равно», — так я должна сказать. Но мне почему-то хочется все переворачивать с головы на ноги, как это делает он.

— Что я должна делать?

— Ничего.

— Как мило, — я ухмыльнулась и откинулась на спинку стула, демонстрируя свою бездеятельность. Даже закинула ноги на ногу, но случайно задела его ногу, поэтому весь эффект от моего действия был стерт.

— Не подумай, я не психопат, и не буду приковывать тебя цепями и насиловать.

«Очень смешно. Кстати, почему же я об этом не подумала? Ужас, а что если бы он в самом деле оказался маньяком?»

«Кто? Он?! Этот маленький принц?»

— Здесь даже нет цепей, ты, наверное, заметила, — решив, что его шутка удачная, продолжил Бернау.

— Так Что Я Должна Делать.

Он закрыл лицо руками, через пару секунд убрал их, отчего на нем остались белые полоски от пальцев, а челка растрепалась. Он протянул руку через стол, коснувшись моего плеча:

— Дай мне руку, Марина.

Я послушалась: взгляд его был очень жалкий.

Его ладони оказались холодными, как и мои.

— Видишь, мне тоже холодно.

А потом он прижал мои пальцы к губам и закрыл глаза. Я просто не посмела больше ничего спрашивать.

* * *

Скоро нам принесли ужин. Бернау попросил меня открыть.

— Сколько? — спросила я у курьера.

— Заказ уже оплачен.

— Дай ему чаевые, — прозвучало за спиной. Значит, он все-таки встал. А я думала, он ушел в другой мир. Как оказалось, он ходил в соседнюю комнату достать из шкафа бутылку.

Я дала мальчику купюру, поблагодарила его и закрыла дверь. Я сама занялась разогревом, мне не хотелось смотреть, как он бы делал это. Да и вид у него какой-то… убитый.

Я не знала, о чем мне с ним говорить. Между нами явно было что-то общее, но это невозможно было бы обсудить. О таком не говорят, наверное. О таком даже думать сложно, потому что это что-то бесформенное, тянущееся от него ко мне и обратно. Неосязаемое, невидимое.

Когда мы закончили, он скидал посуду в посудомойку и взглядом показал мне, чтобы я шла в комнату. Я села, закинув ноги на подлокотник. Потом пришел он со стаканом, на половину наполненным янтарной жидкостью, поставил локоть на подлокотник и опустил на руку голову.

— Почему вы мне не предлагаете? — поинтересовалась я, кивнув в сторону стакана.

— Я думал, ты хочешь сохранить ясность мыслей.

Я хмыкнула.

— Я бы хотела ее обрести. Знаете, у меня и так в голове хаос, а тут еще вы, — «со своими играми», хотела закончить я, но сдержалась.

— Еще я, — улыбнулся он. — Ты считаешь, алкоголь тебе в этом поможет?

— Возможно… Я хотя бы буду отличать главное от второстепенного.

Он сходил на кухню и принес бутылку и такой же стакан, налил мне, только почему-то одну треть. Это оказался какой-то чрезвычайно выдержанный коньяк — настолько, что у меня выступили слезы. Я чуть было не закашлялась, но сдержалась.

У него на коленях устроился кот. Пальцы Бернау зарылись в его мягкую, золотистую в свете торшера, шерсть.

— Зачем вы взяли сюда кота?

— В той квартире никого не будет две недели. Жена уехала.

«И ты решил повеселиться, зачем же терять время?» Но, конечно, я промолчала. Мне не хотелось его расстраивать. Как будто меня это не касается. Но, видимо, мое лицо все сказало за меня.

— Я согласен, это выглядит… так, как выглядит, — Бернау опустил глаза и стал сосредоточенно наблюдать за своей же рукой. Большим пальцем он пытался провести по бархатистому уху кота, но тот хлопал ухом, не даваясь ему. — Но я…

Через минуту напряженного молчания он снова посмотрел на меня.

— Я не знаю, что говорят в таких случаях, Марина. Чему бы ты поверила…

Я видела, как ему тяжело говорить. Как он наступает на себя и не может преодолеть свою гордость. Как он видит, что должен оправдываться, но не хочет врать.

«Видишь, мне тоже холодно». Холодно, темно и страшно. Только теперь до меня дошел смысл его слов. Он сошел со своей дороги этим утром (а может быть, еще позавчера). Что там было? Возможно, вполне нормальные отношения, может быть, дети. А теперь он в своей старой квартире с какой-то студенткой. Сейчас он наверное загоняет себя в угол мыслями вроде «зачем я это сделал».

А я, нужна ли я ему до сих пор?

Я поднялась с кресла и присела на колени рядом с ним, поставив бокал на столик.

— Я бы ничему не поверила. Я вообще никому не верю. Мне не все равно, но…

Но что?.. Я забыла, что хотела сказать дальше. Проклятая шизофрения. Я прислонила голову к подлокотнику кресла, и моя рука тоже нырнула в кошачью шерсть.

— Но..?

— Я не знаю. Я постараюсь объяснить потом.

«Если потом наступит».

— Мы должны разделить это пополам, — прошептала и еще раз внимательно посмотрела в его глаза.

Кот испугался моего шепота и спрыгнул с его колен. Моя ладонь оказалась на его бедре, в дюйме от его ладони. Я не спешила убирать, а он не спешил прикоснуться ко мне. Только с каким-то напряжением рассматривал мое лицо. Я вспомнила, что недоговорила.

— Потому что вы еще ничего не сделали. И потому что я тоже… виновата.

— В чем? — вырвалось у него. И правда, в чем?

Ни одна мышца не дрогнула на его лице, но я видела в его глазах, отражающих сейчас сотню бликующих в свете лампы бусинок стеклянной шторы, что он не хочет отдавать мне даже малую часть своего страха. Наверное, он, как и я, просто не умеет этого делать.

Я взяла стакан с коньяком из его правой руки, застывшей в воздухе, и поставила его на пол. Его пальцы, которых я случайно коснулась, все еще были ледяными. Мне же, напротив, было жарко. Я почувствовала, как рассеиваются тучи в моей голове от выпитого и как среди сотен мыслей нужная выбирается на вершину сознания. Я поняла, в чем я виновата. Буду виновата. Я вернула свою ладонь на его бедро. Ощущая под пальцами его напряженные мышцы, я поднималась вверх. Я чувствовала, как жар приливает к моим щекам. Мне было неловко и стыдно, что я занимаюсь такими вещами. Он, как на зло, не закрывал глаза, а по-прежнему изучал меня. Когда я коснулась его ремня, чтобы освободить его рвущееся на свободу возбуждение, он перехватил мою руку. Со словами «Ты не будешь» он опустился на пол рядом со мной и, проведя кончиками пальцев по моим губам, прижал меня к себе.

— Ты не будешь делать ерунду, Марина, — прошептал он.

— А что я буду делать?

— Просто побудь со мной сегодня.

Он положил меня на пол, придерживая голову, и сам лег рядом. То ли от того, что до этого мне было слишком стыдно, а он так резко оборвал меня, то ли от того, что я действительно хотела этого, мне стало обидно и захотелось заплакать. Я повернула голову в противоположную сторону и уставилась на ножки кресла, пытаясь сдержать слезы.

Не знаю, сколько времени прошло до того, как я окончательно убедилась, что мне лучше уйти.

— У нас ничего не выйдет, я пошла домой.

Я встала, он соскочил тоже.

— У нас ничего не будет, но ты никуда не пойдешь, — в его глазах за холодной уверенностью, что будет именно так, скрывалась тень тревоги. Или мне казалось. А вообще мне было уже все равно.

— И что я буду здесь делать? Учить онкологию?

— Ничего ты не будешь делать. Просто останься со мной, — он взял мою ладонь в свою, но я вырвалась.

— Вы думаете мне все равно, где ночевать? — я пошла в коридор.

— Прошу тебя, — он снова попытался меня остановить, но я оттолкнула его.

— Малфои не просят.

— Какие Малфои, Марина?

Он забежал вперед меня, вытащил ключ из замка и убрал его в карман.

— Чертов маньяк.

Я поняла, что все бесполезно, пнула чей-то ботинок со всего маху, он звонко брякнул о стену, и пошла в спальню, не забыв захлопнуть дверь. Что ж, буду спать здесь. Вернее, пытаться спать. Я разделась и легла под холодное одеяло. Меня трясло — от холода и от слез.