Проклятые (джен)

Вокруг снова всё суетились, кто, сворачивая бесконечные удлинители, кто, гася лампы освещения, кто-то, бегая и по долгу службы раздавая пластиковые стаканчики с кофе. Сценаристы что-то бурно обсуждали между собой, размахивая руками, другие переговаривались вполголоса.

— Ну, Елена Олеговна? — обратился к ней Игнат Савельев. — Как вам наше шоу?

— Увлекательно.

— Что? — ухмыльнулся он, поигрывая рыжими бровями. — Нашим экстрасенсам удалось пошатнуть ваш скептицизм?

— Да я, собственно, особенным скептицизмом никогда и не отличалась, — в тон ему ответила Лена. — «Ах, обмануть меня не трудно, я сам обманывать рад», — процитировала она.

Игнат сощурился. В глазах его промелькнула колючая хитринка:

— Крутитесь вы, Елена Олеговна, — укоризненно погрозил он пальцем. — Что вы думаете о нашем сегодняшнем сеансе ясновидения, можете сказать прямо?

— Ну, что тут скажешь? — развела она руками. — Я думала, что здесь всё сплошной обман…

— А он тут лишь местами? — хмыкнул Игнат.

— Точно, — с улыбкой кивнула Лена.

— На сегодня — снято! — подвёл итог кругленький, как шарик, невысокий мужчина, исполняющий обязанности главного режиссера.

— Кто-нибудь додумался заказать пиццу? — протянул один из операторов. — Жрать зверски хочется!

— Сейчас позвоним, что-нибудь закажем, — засуетилась Олеся.

Стрелки часов приближались к отметке «половина восьмого». Поезд из Тамбова в Москву отправлялся в 20.40. Времени оставалось в обрез. Лена засуетилась, собираясь уходить.

— Куда это вы направляетесь? — полюбопытствовал Игнат, снова приподнимая свои неподражаемые брови.

— На вокзал, — пожала плечами Лена.

— Как это — на вокзал? — собеседник возмутился столь искренне, что Елена даже засомневалась в правильности собственных действий.

— У меня поезд через час уходит, — растерянно пробормотала она.

— Елена Олеговна! — пожурил фокусник. — Вы что? С ума сошли, покидать нас вот так?.. А как же отпраздновать законченное дело? Погулять? Обмыть?

— Я должна быть завтра в Москве. У меня назначена важная встреча.

Лена врала.

Врать она не любила, но для себя заранее твёрдо решила, что ни за что, ни под каким предлогом не останется в проклятой квартире ночевать. Нужно врать? — будет врать! Изворачиваться и даже грубить. Но не останется ни за что — и точка.

— Ну, Елена Олеговна, глупо же это как-то — уезжать в ночь от такой хорошей компании?

— В жизни бывает, приходится делать трудный выбор.

— Вы, по крайней мере, не возражаете, если мы тут переночуем? Мы рассчитывали на вашу квартиру, даже номера в гостинице не заказали, — обиженно нахмурилась Олеся.

— Располагайтесь, как вам удобно, — махнула рукой Лена.

Она чувствовала себя законченной лицемеркой. Хотелось крикнуть: «Убирайтесь отсюда скорее, пока не увидели чёртову бабушку». Но, вместо этого, вежливо со всеми попрощавшись, Лена покинула квартиру с чувством невыразимого облегчения.

С другой стороны — а что ещё делать? Да и не проглотит же тёмная сила с десяток взрослых дяденек и тётенек?

Спустя четверть часа Лена расплатилась с услужливым таксистом, довезшим её до вокзала.

Вечер выдался холодным. Похолодало резко. Осень разом приняла капитуляцию передав бразды правления зиме. Как это часто бывает в Тамбове в ноябре, морозы ударили без снега, и всё застыло, как на картине, начерченной черным грифелем. Штрихи, штрихи, штрихи. Что ни черно-белое — то безнадёжно серое.

Сухим был ожигающий ледяной ветер, колючей — поднятая им пыль. Они, как наждак, остро резали горло, обжигая бронхи.

Лена поспешила укрыться в здании вокзала, гудящем, точно улей.

Местный буфет не впечатлял, но чувство голода пересилило брезгливость. Лена заставила себя выпить чаю, хотя ни по цвету, ни по запаху он аппетит не вызывал. Расплатившись с официантом, запахнув поплотнее пальто, она вышла на перрон. Отчего-то возникла уверенность, что поезд задерживается, но взглянув на таблоид, она увидела — до прибытия оставалось ещё не менее десяти минут. Правы те, кто утверждает, что самое неприятное в мире это ожидание.

Однако всё неприятное когда-нибудь заканчивается и вскоре Лена с удовольствием забралась в уютный поезд, отыскала своё купе в СВ и устроилась со всевозможным комфортом, весьма довольная тем, что всё же нашла в себе храбрость улизнуть из неприятного места и от незнакомой компании.

Поезд привычно мягко тронулся, вокзал растворился в черной ночи, раззолоченной огнями ускользающего города.

Включив телевизор, Лена окунулась в новости. За новостями последовал очередной безликий сериал, повествующий о страданиях бедной жены миллионера, которую муж променял на бессовестную любовницу.

Лена попыталась в уме подсчитать, сколько за последние полгода она посмотрела фильмов с таким сюжетом? Выходило, не менее десятка. Как вариант для романтичных домохозяек, востребованным почему-то считался сюжет о какой-нибудь бедняжке из забытый богом и людьми деревни Глуховка. Бедняжка, уныло бредя край дороги, встречала как минимум двух прекрасных миллионеров, которые её, Марысю Иванову, как по мановению волшебной палочки превращали в светскую львицу. А же как иначе? У всех жительниц села Глуховки аристократизм в крови так и плещется. Тут главное — миллионера дождаться.

Смешной, лживый сюжет.

Ленина мать вот сколько не билась, не то, что миллионершей не стала — из нужды не выбралась. Угробили мать нужда и одиночество. До сорока пяти лет не дожила. А ведь красавица была, каких поискать. И душой чистая, и умница необыкновенная. А вот не то, что миллионер, даже сантехник Вася Пупкин не позарился. Предпочёл бабенку поразбитнее да попроще. С этими, умницами да красавицами, вам любой Вася Пупкин вам скажет, одна морока.

В дверь постучали, отвлекая от ядовитого, пессимистичного внутреннего монолога. Постучали отчетливо. Три раза. Лена не раздумывая открыла и с удивлением обнаружила, что никого нет. Коридор был пуст. Лишь светилось электронное табло, показывая время и температуру воздуха.

Отчего-то сделалось жутко. Хорошо ещё, умиротворяюще бубнил телевизор, создавая иллюзию человеческого присутствия рядом.

Колеса мерно стучали, вагон раскачивался, словно люлька. Голос диктора постепенно размывался, теряясь в монотонном гуле, создаваемом движением поезда.

* * *

Когда Лена снова открыла глаза, внимание её привлекла луна.

Круглая, ясная, она сияла на небе так ярко, как сияет только в мороз.

Лена зачарованно смотрела на луну и думала о том, что небо сейчас такое же, как в её любимом старом советском мультфильме «Вечер под Рождество». Идеальное. Волшебное. Невероятно влекущее.

Она подошла к окну, пытаясь понять, откуда идёт ощущение неправильности? Потом осенило: картинка за окном не двигалась, словно бы поезд стоял.

«Я сплю», — поняла Елена.

На душе сразу стало светло, потому что странности во сне — это нормально.

Захотелось отрыть окно, ощутить на щеках прикосновение свежего ветра, вдохнуть его полной грудью. И Лена, не колеблясь, последовала собственному желанию, потянула раму вниз.

Внимание привлекло движение за окном. По небу летели люди. Лене тоже захотелось летать. Легко оторвавшись от пола, она беспрепятственно выскользнула из купе.

По-прежнему ярко светила луна. Чувствовалось рядом присутствие других существ, так же, как она, плывущих в воздухе между землёй и небом. Все они медленно парили в этой пустынной, неизвестной местности, проносясь над полями и посадками, холмами, лежащими меж громадных, редких сосен, оврагами, сверху похожими на зияющие чернотой провалы.

Потом вдалеке Лена увидела огонек и ещё не успев подлететь близко, поняла — это костёр.

Пламя пылало ярко и высоко. Потрескиванье поленьев в пламени было единственным звуком, нарушающим тишину.

Лена с неприятным чувством заметила, что вокруг костра толпятся странные фигуры, но ни у одной из этих фигур не разглядеть лица.

Одна из теней, высокая и длинная, словно бы отпочковавшись от других, двинулась Лене навстречу.

Сон перестал нравиться. Лена попыталась проснуться. Но у неё не получилось.

— Время пришло, — раздался неприятный, дребезжащий голос. — Время пришло! Готова ли ты стать новой королевой?

Тень взмахнула руками и в воздухе остался след, похожий на расплавленную полосу серебра.

Дрожа от ужаса, Лена, не имея сил шевельнуться, смотрела, как страшная тень подбирается к ней всё ближе и ближе. Когда между ними осталось расстояние в несколько шагов, она всё же обрела возможность двигаться, изо всех сил оттолкнулась от земли, но… летать больше не получалось.

Тогда она побежала.

Ощущения были очень реалистичными. Совсем как наяву Лена то спотыкалась в потёмках, то задыхалась от нехватки воздуха. Вскоре впереди она увидела старый, покосившийся дом и, не раздумывая, рванулась к нему.

Забежав внутрь, заперла за собой дверь на металлический засов, и только тогда почувствовала себя в относительной безопасности. Но расслабляться долго не пришлось. То, что преследовало её, со всего маха ударило в запертую дверь, точно таран.

Потом ещё и ещё раз.

Дверь ходила ходуном, грозя сорваться с петель. Лена с ужасом ждала того момента, когда это произойдёт. Страх зародился где-то в позвонках шеи и сполз по позвоночнику к животу.

Дыхание за стеной — тяжёлое, грозное, хищное, — было не человеческим. Человек так дышать не может. Ни пьяный, ни запыхавшийся — никакой. Казалось, существо совершенно не волнует то, что дверь не поддаётся. Казалось, оно было готово долбить бесконечно.

— Открой дверь, — требовал скрипучий голос. — Впусти меня!

Взглядом Лена обежала помещение и с облегчением вздохнула — окошки были маленькие и забраны изнутри решётками. Пролезть невозможно.

— Впусти меня! — повысил голос некто, стоящий за дверью. — Впусти! Впусти!!! Тебе ж всё равно не уйти. Всю жизнь взаперти не просидишь. Рано или поздно откроешь.

«Господи, помоги!», — взмолилась про себя Лена.

По стенам побежал луч света, раздался гудок приближающегося поезда и Лена решила, что рискнёт. Зажмурившись, она приготовилась, положив руку на засов. Потом резко дёрнула, выдёргивая металлический язык из пазов.

Свет ударил в глаза.

Она рванулась вперёд с неистово колотящимся сердцем, понимая, что вряд ли успеет…

Что-то пронзительно, неистово завизжало и свет, бьющий в глаза, потускнел.

* * *

Лена не сразу поняла, что сидит и смотрит в синий экран телевизора, на котором один зомби пожирал другого, разрывая на части, издавая при этом угрожающие, урчащие звуки. Внезапно очнувшись от кошмара, она никак не могла поверить, что всё это было лишь сон, очень может быть, как раз ужастиком и навеянный.

Переключив канал, чтобы не любоваться на окровавленных киношных монстров, Елена вытянулась на своём ложе, прислушиваясь к успокаивающему стуку колёс. Мягко светящаяся лампочка создавала ощущение тепла и уюта.

Мир, реальный, привычный, предсказуемый.

То, что произошло дальше, попирало всё реальное, привычное и предсказуемое. Что-то острое заскоблило по стеклу снаружи. Сначала Лена даже не поверила, что действительно слышит этот звук. Поднявшись, она рывком отдёрнула бледно-розовые занавески, отделяющие тёмный провал стекла от уютного вагона и узнала, что выражение «остановилось дыхание» это не метафора, а описание факта.

Со стекла, словно отражение в зеркале, на Елену смотрело сморщенное лицо с горящими, словно угольки, глазами. Это жуткое нечто нагло ей ухмыльнулось и Лена уронила штору.

Та упала, скрывая оконный проём и жуткое видение.

«Это сон! Просто сон!», — пыталась успокоиться себя Елена. — «Я, должно быть, продолжаю спать. Другого объяснения нет».

Волосы приподнялись на затылке — тихий, настойчивый стук в окно повторился.

Скрипучий, дребезжащий и одновременно насмешливо-издевательский голос, шелестел:

«Впусти меня, Елена. Впусти! Открой окно. Открой дверь».

Елена не придумала ничего лучше, чем спрятаться под одеяло, словно маленькая девочка, укрывшись с головой.

А шипящий, ядовитый голос продолжал шептать и требовать:

— Впусти… открой…

Что-то щелкнуло. Потом послышался звук, как будто кто-то лез на верхнюю полку.

«Нет! Нет! Нет! — шептал рациональный остаток сознания Елены. — Не может быть! Это какое-то безумие».

Наружу рвался неистовый, истеричный крик, но дать ему выход означало признать, что веришь — веришь в реальность происходящего. А Лена не была готова к такому. Поэтому молчала.

Сколько это длилось, она понять не могла. Из состояния, близкого к ступору её вывел другой стук — на этот раз в дверь.

«Это проводник», — с облегчением подумала Елена, но в следующий момент замерла. С чего бы проводнику к ней заявляться в такое время?

Стук повторился.

— Лена? — послышался низкий, смутно знакомый голос. — Можно войти?

Дверь отошла в сторону и Лена с недоумением увидела на пороге Аду.

— Привет, бабонька, — приветливо улыбнулась та.

Два знакомых черных глаза нацелились в лицо:

— Что случилось? Орёшь, как оглашенная?

— Неправда. Я не кричала, — возразила Лена.

Ада улыбнулась улыбкой, напоминающей волчий оскал.

— Может, пригласишь войти? Поболтаем. Могу помочь успокоиться.

— Поздновато для визитов. Болтать что-то не хочется. И, к твоему сведению, я совершенно спокойна. С чего бы мне нервничать?

Цыганские глаза почти обжигали ненавистью.

— Впусти меня! — прошипела Ада.

— Входи с Богом, — медленно проговорила Елена, подчёркивая последнее слово.

Она отчего-то была уверена, что после такой формулировки Ада не войдёт. И даже не удивилась, увидев, как та дёрнулась, будто от удара.

— Зря стараешься, — зашипела Ада. — Тебе от нас не спрятаться. Ты не понимаешь!.. Ещё сама меня о помощи просить будешь. В ногах валяться станешь…

— Не стану.

— Ты — ведьма! Почему ты не хочешь этого понять? Иди ко мне. Иди с нами. Прими саму себя и свою силу. Тебе сразу станет легче.

— Если я подхожу вам, то это вовсе не означает, что вы подходите мне.

— Да пойми ты, ведьмы — не зло. Ведьмы хранят равновесие в мире.

— Я же сказала, входи, коли с Богом. А коли нет, так проваливай.

Глаза Ады в полумраке ночника горели, точно факелы в преддверии ада.

— Как ты смеешь противиться, жалкая немочь?! Кто ты такая, чтобы сопротивляться силам, мощь которой вообразить не в состоянии своим маленьким человеческим умишкой? Хочешь ты того или нет, но мы заберём твою душу.

— Когти с зубами обломаешь, — фыркнула Елена в ответ. — Нельзя забрать то, что тебе не принадлежит.

— Ты так думаешь? — вызывающе зло засмеялась Ада, сощуривая глаза. — Есть сотни примеров обратному. Берёт тот, кто сильнее. И, поверь мне, ты пойдёшь туда, куда тебя поведут. Пикнуть не посмеешь, жалкая, глупая, маленькая дурочка.

— Отче наш, Иже еси на небесах…

Лицо Ады судорожно исказилось, словно ярость и боль терзали её одновременно. Она медленно попятилась, вытягивая вперёд руки с длинными, покрашенными в яркий алый лак, ногтями.

— Ты всерьёз думаешь изгнать меня молитвой?..

— Хлеб наш насущный дашь нам днесь…

Ада засмеялась высоким, визгливым смехом.

— И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого…

Смех поднялся выше, больно ударив по ушам. Стал почти невыносимым. Захотелось закрыть уши руками.

— Ты ещё пожалеешь, что пошла мне наперекор, бабонька!

— Ибо твоё есть Царство и сила и слава во веки, — дочитала Елена.

Коридор был пуст. Ни одной души — ни живой, ни мертвой.

Лена закрыла дверь и сползла по ней вниз. Сгорбилась на полу, обняв колени.

Поезд медленно приближался к Москве. Стрелки на часах показывали четверть шестого. Ночь наваждений подходила к концу.

Начинался новый день.