По долгу крови (джен)

Отец не ошибся, на ближнем холме действительно располагалась горная деревенька. количество домов было не разглядеть, но Дик знал, что помногу в таких местах не селятся. Ночную тишину нарушало редкое блеяние из овечьих загонов. Большинство умаявшихся за день жителей уже спали. Только в крайней хижине тускло светились крошечные, затянутые бычьим пузырем оконца.

Отец свернул к дому полуночников. Хижину окружала невысокая ограда, призванная скорее сдерживать свободолюбивую скотину чем защищать имущество хозяев. Со двора басовитым лаем отозвался пес, «тревогу» тут же подхватили мохнатые сторожа со всей округи. Овцы заблеяли громче. Стучать в подобном гвалте уже не имело смысла, но отец несколько раз ударил по прочному на вид столбику, к которому крепились ворота. На шум вышел коренастый крестьянин с зажженной головешкой в одной руке и топором — во второй.

— Кто там еще, Леворукий вас побери?! — заорал он еще с порога. — Убирайтесь, откуда пришли! Переночевать не пущу! Знаем мы таких ночевщиков! Все вынесете под чистую!

Возмущенный Дик хотел в ответ крикнуть, чтобы наглец прикусил язык, если не хочет отведать кнута, а то и чего похуже, но от морозного воздуха горло как-то странно перехватило. Дик закашлялся. Приступ удушья случился совсем некстати. Вдруг отец решит, что он слишком хилый для их дела? Обиднее этого сложно себе что-то представить. Обмороки и томные обмахивания платочком к лицу трепетной эрэа , но никак не настоящему мужчине и воину. Щеки Дика заполыхали. Будь они в сопровождении верных людей, зарвавшегося деревенщину быстро бы осадили без его вмешательства, и всего этого позора бы не случилось! Так же внезапно как начался, приступ иссяк, оставив Дика судорожно хватать воздух, словно выброшенная на берег рыба.

Все это время отец обеспокоенно наблюдал за ним, и лишь убедившись, что Дик больше не задыхается, он перевел взгляд на хозяина дома:

— Твой ночлег нам без надобности. А вот от огня мы бы не отказались.

— Что-то я вас не узнаю, — буркнул тот. Похоже, холодный тон подействовал на него отрезвляюще. — Не хватало мне еще морозить ноги из-за невесть кого.

— Твое беспокойство будет оплачено.

Пробормотав что-то не особенно дружелюбное, хозяин подошел к воротам. По мере того, как становились видны их лошади, богатая одежда и оружие, лицо его все больше вытягивалось, а походка замедлялась. Но лишь разглядев, с кем имеет дело, он выронил топор, а за ним и сам бухнулся на колени в снег.

— Святые небеса! — пораженно воскликнул он. Свободная рука безуспешно пыталась сложить охранный знак. Бедняга выглядел ошарашенным. — Ночной Хозяин услышал наши мольбы... До излома ведь семь годков всего. А я-то, дурак!.. Какая честь... Какая честь...

Дик совершенно растерялся от такой резкой перемены. Разумеется, благоговение безродного овцепаса перед живым герцогом можно понять, и на секунду Дик даже почувствовал укол злорадства, но его очень быстро сменило искреннее удивление. Ни один человек, даже самый лебезящий проситель, даже самый последний бедняк, продавший в пожизненную кабалу себя, своих детей и внуков, никогда не встречал их с таким подобострастием. Увиденное Больше всего походило на экстаз верующего, которому явилось настоящее чудо создателево. «Ночной Хозяин» царапнул чем-то знакомым, но память никак не прояснила чем именно. И при чем тут излом?! Наверное, несчастный принял отца за сошедшего с небес святого Алана. Это было невероятно, но ничего другого Дику в голову не приходило.

Тем временем хозяин умоляюще протянул руки к отцу, отчего головня заплясала в опасной близости от деревянной ограды.

— Да чтоб у меня язык отсох за все нечестивые речи! Сжальтесь! Не со зла я!.. Пусть земля разверзнется под моими ногами, если я лгу! Нам всем так нужно ваше заступничество! Не лишайте людей своей милости из-за одного дуралея!

— Встань, — это прозвучало уже не холодно, а спокойно. Дик с недоумением посмотрел на отца — неужели такое происходит не в первый раз, и он успел привыкнуть?

Бедолага подчинился против своей воли. Впрочем, даже поднявшись, он каждой частичкой своего тела выражал искреннее раскаяние.

Сжальтесь!

— Я верю, что ты нагрубил по незнанию, — сказал отец, и ссутуленная фигура тотчас распрямилась. — Расскажи, что тут у вас происходит? Надеюсь, у тебя найдется чего-нибудь согревающего для этого молодого человека? Сдается мне, что он уже окоченел от холода.

— Да как же не найдется? Найдется, конечно! — с заискивающей улыбкой ответил хозяин, бросив быстрый взгляд на Дика. — Милости просим к нашему очагу!

Крепыша звали Джозеф, а его скорую на язык жену — Линда. Имен их бесчисленных отпрысков, посверкивающих любопытными глазками изо всех углов, Дик даже не попытался запомнить. Изнутри крестьянское жилище выглядело на удивление опрятно. Похоже, хозяева были из зажиточных. На стенах, обмазанных светлой глиной, висели образки олларианских святых, а над дверью и всеми окнами чья-то заботливая рука прикрепила багрово-алые кисти рябины. У очага свернулся клубком огромный, черно-белый кот самой бандитской наружности.

Все то время, пока они устраивались у огня и отогревали руки о деревянные чаши с корбетом, супруги не прекращали бросать друг на друга яростные взгляды. Как будто продолжали начатый еще до их появления спор.

— Позволено ли мне будет спросить сударя, как вы очутились в наших краях? — медовым тоном обратилась Линда к отцу, не скрывая жадного любопытства.

— Мы путешественники, — ответил тот, глядя ей прямо в глаза. — Немного заплутали по дороге в Соулстоун.

Хозяйка громко кашлянула и вылупилась на них совсем уж неприлично. Дик и сам был обескуражен таким неприкрытым враньем из уст человека, которого искренне считал к этому неспособным. Впрочем, было бы перед кем отчитываться.

— Помилуйте, но ведь Соулстоун от нас далеко на юге! Туда дней пять пути, если на груженой телеге ехать. Джо однажды возил туда шерсть нашу да сыр на ярмарку. Никак из Вилларейджа путь держите?

Вилларейдж?! Но это ведь Каданер! Владения Манрика! Неудивительно, что тут сперва обругали их, а уж потом стали разбираться, кто пожаловал. Семейству «навозных» графов достались горы, где толком ничего не родило, и боевой народец, привыкший жить своим умом подальше от господского ока. Подавив пару-тройку мятежей в начале круга, Манрики смирились с таким положением дел и с тех пор вместо того, чтобы собирать честные подати за пользование землей, наживались на овечьей шерсти. Построив в Вилларейдже несколько десятков мануфактур, они скупали ее почти за бесценок у своих крестьян, а полученное сукно продавали втридорога. Это устраивало всех: крестьяне сохраняли за собой свободу, которой они так дорожили, а Манрики без особых хлопот становились все богаче год от года. Что поделать, торгаши останутся торгашами, подари им хоть тысячу графств.

— Да, пожалуй, из Вилларейджа. Что-то память меня совсем подводит, — притворно вздохнул отец, отпивая из чаши.

Взгляд Джо обещал жене все кары небесные, но она, будто не видя его немого предупреждения, продолжала «светскую беседу».

— Вот уж чудо так чудо! Как это вам, сударь, удалось через перевал пройти?

— Да уж миновали создателевой помощью, а что с ним такого?

— Да как же! Плохое место там. Мы уж что только не делали: и отца Альберта просили службу заупокойную отслужить, и святой водой поливали , все впустую. С тех пор как Харви Блекнет с маленьким Ирвином там сгинули, нет хода никому из наших на перевал. Все ведьма проклятая... Уморить нас хочет!

— Что мелешь, дура, хоть бы постеснялась! — не выдержал Джо. — Не язык, а помело! Стыдобища! А еще в церковь ходит!

— А ты мне рот-то не затыкай! — Линда встала, уперев руки в бока. — Люди зазря говорить не будут!

— Не слушайте ее, сударь, баба глупая все ведь переврет. Без вашего заступничества нам никак, сами горы на нас затаили злобу...