Глаза Трех Миров (гет)

Орочимару целый год провел в путешествиях.

И это его порядком достало.

Тетрадей целый ворох накопился, и их постоянно приходится спасать от дождя, ведь это всё-таки научный труд, который, как известно, хрен восстановишь по памяти во всех деталях, потому как пишется все в зависимости от вдохновения. Но дождь — это не главное. Просто вовремя положил в вещмешок — и не беспокоишься, если не в озере, конечно, с ним купаться собрался. Не всё же в свиток запечатывать, как казалось ранее. После путешествия так казаться перестало — теперь Орочимару только в свитках всё и хранит.

Ведь тут вмешиваются случайности, вроде стукнувшей в голову Джирайе идее сбросить друга с водопада. Или еще как поддержать боевой дух команды, что уже и не команда. Но Джирайя не хочет в это верить, Цунаде не до того, а Орочимару… Орочимару не нанимался их просвещать. Тем более, ему пока гораздо выгоднее держать их ближе.

«Но когда нам встретилась компания из детишек…» — думал Орочимару, расслабленно развалившись в абсолютно пустой, благодаря ночному времени суток, купальне с горячими источниками.

Двое саннинов были уже недалеко от Конохи, всего в паре часов, но решили остановиться в одной из деревушек из-за этого самого наступления темноты.

«О, да… Лица сокомандников были великолепны, когда я выдал то, что накипело. Правда, они, конечно, подумали, что я правда хочу этих малявок прибить… Но если бы этого хотел шиноби моего уровня, то он бы и сделал это. Обычный сарказм, злая ирония, но напряжение сказалось, и они восприняли все всерьез...»

Змеиный саннин подозревал, что здесь не обошлось без науськивания от Сарутоби, потому как раньше на отсутствие чувства юмора у своего друга ни Цунаде, ни Джирайя не жаловались, они просто знали, что этого самого чувства у Орочимару нет, и всегда пропускали мимо ушей все издевки и подколы, зная, что это не со зла, а от особого строения мозгов — когда ты сам свои шутки прекрасно понимаешь, но реакции людей, без предварительного пояснения, не следует.

«Но сейчас подобное было не к месту. Хотя не подкинуть детишкам еды я все-таки не смог. Во-первых, тогда бы точно стал в глазах своих спутников образцовым злодеем и, во-вторых, было не жалко. Но то, что Джирайя остался обучать этих детей… Они не из Конохи, раз. Они не являются возможными союзниками Конохи, два. И три — этот альтруист просто заставил своими действиями Цунаде и меня путешествовать дальше только вдвоем! Конечно, мы свернули наш поход и отправились назад… И спасибо мне, я подумал о двух великих вещах — женская непостоянность и мужская солидарность с этой непостоянностью… А то эта нервная меня бы пришибла через пару дней, после круглогодичного общения с Джирайей у нее бы поднялась ручка, если бы я вдруг достал… Так что теперь почти все время молчу, говорю только по делу… И на нашем пути чуть ли не в каждой деревушке на всякий случай имеются горячие источники или хорошие купальни. Слабость Цунаде… Хотя нет, теперь слабость Цунаде — это кровь… И вообще… Надо бы поработать над воплощением моего кова-а-арного плана по выведению химе Сенджу из ее этой хронической депрессии… А то еще запьет...»

Мысли лениво ползли, не замечая времени. И порождая забывчивость, так как Орочимару точно помнил, что Цунаде пробормотала что-то насчет «присоединюсь позднее»… Но помнил он это только до своей спонтанной медитации с разбором полетов. Хорошо пропаренная купальня не очень способствует кратковременной памяти даже у шиноби. И именно поэтому Орочимару не ощутил, будучи расслабленным, чакру сокомандницы, уже давно воспринимаемую всеми рефлексами и чувствами как союзную и даже родственную. Он осознал, что не один, лишь когда что-то коснулось его ноги.

Это не вызвало отскоков, вытаскивания оружия и прочих резких действий. Орочимару просто открыл глаза и посмотрел перед собой.

«Близко… Слишком близко…» — единственные мысли проскочившие с яркостью шаровой молнии в мозгу змеиного саннина были совсем выметены из его головы, когда Цунаде еще больше придвинулась и коснулась губами его подбородка.

— Что ты делаешь, Цунаде? — это получилось сказать только очень тихо, хрипло и с выпучившимися в великом удивлении глазами. — Ты пьяна?

«Надо же, а я пророк… Запила-таки горе сакэ, не сдержалась…»

— Орочи-кун… — она проигнорировала вопрос и придвинулась еще ближе. Орочимару только и смог, что сглотнуть, сдерживая разбушевавшееся либидо, как бы обозвал это состояние его сын, о котором саннин и не подозревает. — Скажи мне, почему все, кого я люблю, мертвы? А тем, кого я считаю своими друзьями, наплевать на меня?

«Надо что-то сказать и при этом не посмотреть ниже её лица…»

— Цу… Цунаде… Можешь попытаться понять… Я… хм… я не знаю, что в мыслях у Джи, но он вряд ли наплевал на тебя. Он, вообще-то, весь этот поход затеял для приведения тебя в… хм… более боевое состояние…

— А ты? Тебе, я смотрю, даже на мои прелести наплевать… — Цунаде соблазнительно выгнулась. Орочи заметил явственный румянец на ее щеках и немного сухие приоткрытые губы…

«Так близко…» — снова повторилась навязчивая мысль.

И молодой шиноби не выдержал.

Чуть приподнявшись, он прижал к себе разгоряченное тело девушки и жадно поцеловал ее…

Ага, щаз!

Орочимару банально вывернулся из почти что заключенных объятий и чуть оттолкнул пьяненькую девушку от себя, мгновенно выскочив из воды и одев лежавший позади халат. Уже собравшись ускориться в сторону выхода, Орочи обернулся. От сокомандницы раздавались крайне странные звуки.

Цунаде всхлипывала, прикрыв ладонями лицо и уткнувшись в бортик купальни. Была видна ее светловолосая, чуть потемневшая от воды, мокрая макушка, заметно вздрагивающая от сдерживаемых рыданий. И вот теперь Орочимару сдержаться просто бы не смог. Если бы не включил, кто бы знал зачем, свой мозг.

Прикрыл глаза. Досчитал до пяти. Глюк не ушел. Цунаде плачет.

Осталось только «Кай» сказать для полного аута…

«И… И что делать?» — дебильная, но актуальнейшая мыслишка пробралась в черепушку саннина и угнездилась там наинаглейшим образом. Плюс вспомнились слова Данзо… — «Влюбился давно, взаимности не видел, добиться не мог, ведь для этого надо было бы перебороть в то время вполне себе сильный и гордый клан Сенджу. Во главе с ее дедушкой… Бр-р-р…»

Орочимару помотал головой и уже шагнул к двери, но…

— Цунаде, биджу подери! Не будь ты пьяная… — бормоча это, Орочи вытаскивал обнаженную девушку из купальни и поддерживал при этом за… нет, не за грудь! За грудь щупают, лапают, держатся, домогаются, иногда даже грязно, но не поддерживают! Он поддерживал ее, как ни странно, за подмышки, потому как это было гораздо удобнее и не так сильно возбуждало, как за что-то другое… держаться… хм…

— А давай ты тоже будешь пьяный и тебе не будет так стыдно, а? — внесла конструктивное предложение уже мумифицированная в халат девушка. Выпутав руки, она прижалась к и так стоящему близко парню и запустила руки внутрь кимоно Орочимару.

— Если ты еще раз… Попытаешься залезть ко мне своими ручками… Туда… — краснеющий Орочимару…

У-у-у… Разрыв шаблона, нэ?

— И что же бу-у-удет? — протянула девушка.

— Разгони уже чакру, избавься от алкоголя… Сколько ты выпила, мне интересно, что тебя так развезло? — избегая отвечать, посоветовал саннин.

— Ни-ха-чу! — помотала головой Цунаде. На ее глаза снова навернулись непрошенные слезы, и это заставило Орочи действовать иначе.

Он мягко обнял со спины замершую, но не переставшую всхлипывать девушку. Его расслабление передалось Цунаде, скорее морально, чем физически уставшую за эти пару дней их совместного пути. Молчание спутника, странные задумчивые взгляды, холодность и отсутствие контакта наслоились на раненую психику, и внутренняя боль, терзающая девушку с самой смерти Дана буквально на ее руках, расцвела в полную силу.

— Цунаде, — выдохнул саннин, пытаясь осторожно подобрать слова, — я хочу тебе сказать…

Всхлипы прекратились — Цунаде прислушалась к тихому шепоту Орочи и повернула лицо к плечу.

— Я бы мог сказать тебе… Многое… Но не буду. Ты для меня достаточно близкий человек, — он выдавливал из себя эти слова через силу, — чтобы я чувствовал, как тебе больно. Я не понимаю твою боль, ибо любви не знаю… Но знаю одно. Человек понимает ценность чего-либо, только после потери этого. Я не хотел бы терять нашу дружбу, Цуна…

— Ты прекрасно знаешь, что мы уже даже не команда, — неожиданно четко и резко сказала девушка. Развернулась в руках Орочи и посмотрела в глаза. — Но мы будем близки друг другу всю оставшуюся жизнь. Что бы мы ни делали. Как далеко бы друг от друга ни расходились наши пути. С нами навсегда останутся годы, проведенные вместе. Слышишь меня, Орочи-кун?

— Я не хотел бы… — саннин замялся, пытаясь выбить из себя это желание поделиться с ней мыслями и чувствами до конца, как с настоящим другом, которого у него никогда не было… и получилось. Он выдохнул и произнес абсолютно нейтральным, но с заметной толикой усталости, голосом. — Давай спать.

— Что? — глаза Цунаде округлились, и она чуть отстранилась от Орочимару, все еще глядя в глаза.

— Спать, — повторил саннин. — Мы, конечно, великие шиноби, но постель-но-дзюцу самое приятное и нечакрозатратное дзюцу, после которого хочется встать и идти…

Цунаде засмеялась над шуткой друга и доверчиво обняла. Это, конечно, Змея немного сбило с толку, но он же шиноби… Так что виду не подал и, придержав девушку под локоть и за плечи, вышел из купальни вместе с ней, параллельно размышляя над вопросом, как с ней теперь в одной комнате засыпать, и не проснется ли он с ней в обнимку?

* * *

Я был, как обычно жутко занят тем, что учу эти чертовы кандзи, которые мне, кстати, присоветовала зазубривать не раз уже мною встреченная на просторах цветочного магазинчика Узумаки Мито. Но совершенно не ожидал, что на играющую толпень наткнется саннин.

Нет, я ожидал… Ведь я для того это все и придумал… Но как бы и не ожидал, потому как прошло уже достаточно много таких вот абсолютно неплодотворных утренних игрищ.

Но саннин наткнулся не совсем тот, что я ожидал…

Цунаде.

А было дело так…

Играем мы, значит, усиленно в этих саннинов уже по второму кругу… И тут мне от особо разбушевавшегося малыша, явно из семейных, если судить по одежде, прилетает оскорбительное «Сиротка». Просто сиротские еще на первой игре ушли в АНБУ играть, что тоже достаточно популярно, а здесь сейчас только пара знакомых лиц из более менее нормальных семей.

Мне как бы срать, я-то знаю, кто мой ото-сан… Но мелочь никак не может отцепиться.

Ну, как мелочь… Ребенку лет восемь. Уже даже в академию ходит. И выше меня на полголовы, что делает его по сравнению со мной просто верзилой.

И тут я замечаю, что у дитяти этого глаза без зрачков… И белые… И повязка на лбу…

И как я Хьюгу-то и не приметил?

Конечно, начал меня задевать. Я же молчу, учу кандзи… И в тайне надеюсь, что нарвется сам.

Очень уж хочется проверить свои возможности против ребенка, которого с детства обучают джукену.

И вот — та-дам! — нарвался нарывайка пустоглазый! Полез в драку.

О, да… Я умею выбешивать ехидной полуулыбкой и невозмутимым молчанием.

Ребенка уложил в два приема — сказывается опыт уличных драк и внутреннее спокойствие в связи с чувством собственного превосходства. Просто отвел левой по диагонали удар и правой, выгнув его блок, точно попал бедняге в подреберье. И все это не двигаясь с места, как и учили на занятиях по илицюань. Удар должен быть как стрелы из рукавов… Но тут бы я сказал, как змеи… Потому как при моем имеющемся призыве змей я вполне могу повторить хоть и не такую, как у отца, с огромными длиннющими змеями, но вполне себе полезную технику выброса аспидов даже в такой связке, если, к примеру, не достаю кулаком до тела противника.

Но суть не в этом.

Дите клана Хьюг сложилось от боли и завыло, размазывая по рожице слезы и вопя о том, как ему больно. И что он еще не умеет вправлять тенкецу…

Упс… Зря я, конечно, чакру вложил…

И тут — Цунаде. Неожиданный поворот, не правда ли? Без Джирика или папани. Отчего? Почему? На сии вопросы я ответа не получил, ибо тетенька с внушительной грудью, спрятанной, правда, за эдакой кирасой, мгновенно бросилась к «раненому». Видимо, основой движущей силой явилось то, что мальчишка упомянул слово «тенкецу».

Сделав Хьюгу дееспособным и всего лишь растирающим бок, девушка оглядела наше сборище и громко, при этом крайне мило сдвинув бровки, спросила.

— Ну? Кто у нас здесь заделался победителем Хьюг, вышибателем тенкецу?

И меня, конечно, тут же сдали... Предатели малолетние… И еще че-то потом на батю говорить будут…

— Это Хэби! Хэбиказу!

И отшагнули, главное все от меня, будто так и надо.

— Где твои родители, мальчик?

Я молчу, уткнув взгляд в пол. Только ухмылки уже нет.

— Он сирота… — сказала какая-то девочка в наступившей тишине.

Цунаде молча взяла меня за руку и куда-то повела.

Как оказалось, в местный парк.