Магия любви, или Большая счастливая семья (гет)

Классные комнаты, вопреки опасениям Гарри, не сверкали и не переливались. После не совсем привычного ему завтрака — кофе с молоком и горячих круассанов — из просторной столовой с белыми колоннами и сводчатым потолком Флёр проводила их на Основы Трансфигурации, где в кабинете Гарри увидел вполне обычную школьную обстановку — парты, стол, доска. Учительница выглядела, правда, слегка экзотично — угольно-чёрные волосы, пронзительно-чёрные глаза и совершенно белая кожа были бы уместны у героини вампирского ужастика или в какой-нибудь подростковой группировке, но уж точно не в школе. С искрящейся синеватой мантией они не сочетались ни капельки.

— Садитесь, — резко сказала эта странная дама, лёгонько ударив по столу палочкой. Потом оказалось, что так вот постукивать палочкой — её постоянная привычка, и неважно, как себя ведут ученики и в каком она сама настроении. — Меня зовут мадам Кундри, и я буду преподавать вам Трансфигурацию. Кто может ответить мне, что мы, собственно, будем изучать?

Подняли руки несколько человек, в том числе и Гарри — уж это-то он в августе читал не раз. Длинный палец мадам Кундри с острым, покрытым чёрным лаком ногтём указал именно в его сторону.

— Трансфигурация занимается превращением одних предметов в другие. Кроме того, предмет Высшей Трансфигурации — невидимость и неслышимость. Также существуют отдельно Трансфигурация Звука, Запаха, Тактильная, Трансфигурация Снов и Трансфигурация Магического Поля, — отбарабанил он.

— Абсолютно верно, — улыбнулась мадам Кундри. При улыбке обнажились идеально ровные зубы, хотя большая часть учеников не удивилась бы, увидев длинные клыки. Гарри подумал, что при всём своём готическом облике преподавательница не так уж и плоха.

Мадам Кундри меж тем продолжала:

— Принято начинать с элементарных заклинаний превращения — дерева в металл, например. Но эта такая мелочь, что её даже сквиб освоит. Мы с вами возьмёмся сразу за магическое поле. Приступим же!

К концу занятия Гарри понял, почему Флёр говорила о невезении. Весь урок им пытались вдолбить то, что, если верить книгам, мог осилить далеко не каждый матёрый маг. Магическое поле, возникавшее вокруг людей и волшебных артефактов, можно было изогнуть или перекрасить, и тогда, например, бывший боевой маг становился целителем, а скальд превращался в драконьего наездника. Тех волшебников, которые могли регулярно трансфигурировать своё или чужое магическое поле, можно было по пальцам пересчитать. Обычно такое превращение совершали раз в жизни, а потом ещё полгода силы восстанавливали.

Мадам Кундри вряд ли сама толком умела это делать. Она вроде бы демонстрировала трансфигурацию магического поля на волшебном ожерелье, которое лежало у неё на столе. Ожерелье из светящегося делалось вызывающим дождь. Но кто знает — может, это просто на него были наложены двойные чары, чтобы провернуть такую штуку? Гарри сильно сомневался в том, что волшебница, способная изменять магию окружающих, будет работать простой учительницей, пусть и в престижной школе.

Как бы то ни было, класс разделили на пары и заставили менять друг другу магическое поле. Гарри в пару досталась худенькая бледная девочка по имени Агнесса Беанн; её дрожащие пальцы еле удерживали палочку. Она выглядела до страшного забитой и запуганной — после жизни у Дурслей Гарри тоже не мог похвастаться крепчайшим здоровьем или неиссякаемым оптимизмом, но по сравнению с Агнессой он был просто семи пядей во лбу. Не знай он, что магическая система приёма срабатывает только на одиннадцатилетних, он бы не дал соседке больше восьми.

На перемене уставшие от бесплодных попыток трансфигурации ученики гурьбой ринулись в столовую. Там выдавали молочный коктейль и всякие сладости, от одного взгляда на которые у Гарри в глазах зарябило — шоколадные лягушечки, мармеладные метёлки, сверкающее драже... Это в кондитерской Ронсево Гарри не отважился пройти дальше витрины с относительно нормально выглядевшими конфетами, зато здесь он смог увидеть десерты магического мира во всём их разнообразии. Он взял несколько шоколадных котелков, пирожных наподобие трюфелей, и заел их мятной струной, которая сама чистила зубы. Хотя сам Гарри, поскольку сладостей почти не ел, зубами ни разу не маялся, он наблюдал страдания Дадли. Пускай страдания были наверняка преувеличенными, но всё же...

Гарри проглотил ещё две мятные струны, ощутив, как зубы приятно защекотало, и взял несколько ярких коробочек с шоколадными лягушками. Затем стал искать взглядом давешнюю соседку.

Агнесса сидела в самом дальнем уголке и ела какой-то нелепого вида бутерброд.

— Привет! Хочешь лягушечек? — и Гарри высыпал перед ней купленные коробочки. У Агнессы округлились глаза:

— Не стоит, — пискнула она, и снова ему пришлось напрячь уши, чтобы расслышать. — Правда... У меня денег нет.

— Агнесса, так это же школьная столовая, тут бесплатно выдают! — поразился Гарри. — Бери-бери. Я уже ел.

Словно боясь, что лакомства исчезнут, девочка сунула себе в рот сразу всех лягушечек — одну за другой. Из пустых упаковок выпали на столик какие-то карточки.

— Фпафыбо, — с набитым ртом сказала Агнесса, всё ещё таращась на него в изумлении.

— Милочка, разговаривать во время еды неприлично, — внезапно со всей строгостью заявила одна из карточек. Гарри подпрыгнул, но тут же успокоился. Крылатые кони, живые портреты, кофейно-шоколадный фонтанчик, ожерелье мадам Кундри... Почему бы и карточкам не разговаривать?

Он очень почтительно поднял ту, что подала голос. И встретился взглядом с портретом симпатичной, но крайне сурово смотревшейся дамы в пышной мантии. Дама недовольно поджала губы и начала что-то писать на свитке пергамента, повернувшись к Гарри спиной.

Под портретом значилось:

Ровена Рейвенкло (837-898). Одна из четырёх Основателей школы Хогвартс (одноимённый факультет). Наиболее образованная волшебница своего времени. Владелица Живой Библиотеки, расформированной после её смерти, а также пропавшей Диадемы Рейвенкло. Известна, кроме участия в основании Хогвартса, своими трудами по Чарам. Открыла класс так называемых чар словесного закрепления, среди которых наиболее известен Фиделиус.

— На каждой карточке есть изображение знаменитого волшебника, — пояснила Агнесса, проглотившая наконец шоколад и заметно повеселевшая. — Можешь взять их себе. Они мне точно не нужны, а многие их коллекционируют.

Гарри собрал карточки с некоторой опаской, ожидая от них новых ехидных комментариев. Но портреты и фотографии, видно, разговаривали лишь очень редко. Пока он перебирал их, все знаменитости чинно сидели, читая книгу или просто думая. Кроме Ровены, там оказались: какой-то явно из Древнего мира Гвидион, знакомая Гарри по книгам Мелисанда, самодовольного вида Гораций Слагхорн, пухленькая улыбающаяся Перенелла Фламель и печальный старичок Янус Невструев.

После перерыва были два урока подряд с мадам Керрион. Повседневные Заклинания, в отличие от Трансфигурации, Гарри понравились — в первый же день их научили зажигать и гасить свет на кончике волшебной палочки. Если не считать пары-тройки лирических отступлений о связи заклинаний и Магического Этикета, мадам Керрион была очень даже неплохой учительницей. Чем-то она напомнила Гарри математичку в начальной школе — та тоже была очень приветливая и могла даже о самых скучных вещах интересно рассказать.

Когда у учеников уже начало в глазах рябить от включения-выключения огоньков палочек, их наконец-то отпустили на большой перерыв. Гарри хотел опять пойти в столовую с Агнессой, чтобы одному не болтаться, привлекая излишнее внимание, но Агнесса сразу после звонка убежала в спальни девочек. К счастью, в столовой нашлась Флёр, немедленно бросившаяся к новому другу:

— Гарри! Привет! Ну, как впечатления!

— Пока не знаю... — и он рассказал ей о странностях мадам Кундри. Флёр хмыкнула:

— О да! Это баловство с магическими полями — единственное, чему она вообще учит. Делает вид, что учит. Вплоть до шестого курса. Насчёт седьмого не знаю — из моих знакомых пока никто в Трансфигурации не специализировался.

— Но подожди, если мадам Кундри ни на что не годится, разве не может директриса её уволить?

— Ах, Гарри, не всё так просто. Это не ваш маггловский мир. Здесь приём на работу скрепляется магическим контрактом, и чтобы его разорвать, надо ещё пяток всяких-разных ритуалов пройти. Обеим сторонам. Для каждой должности ритуалы свои. Поэтому увольняют у нас только в самом, самом крайнем случае.

Это стало неприятным сюрпризом для Гарри. До тех пор жизнь волшебников представлялась ему либо безмятежной утопией, либо остросюжетным приключенческим романом. Повседневные вопросы, как ему казалось, везде улаживаются одинаково. А тут, выходит, даже с нелюбимой работы не уйти!

Услышав о его сомнениях, Флёр посмеялась:

— Зато у нас очень редко кто попадает на нелюбимую работу, почти каждый может заниматься магией, которая ему ближе. Увольняться хотят только в крайних, самых крайних случаях.

Гарри решил, что, наверное, к окончанию школы он во всём этом разберётся.

Молодая и очень уверенная в себе мадам Деспина Жолле, преподавательница Магических Созданий, в тот день показала новичкам тех самых крылатых лошадей, что носили на себе учеников. Оказалось, что лошади называются пегасами — Гарри точно это слово слышал раньше, но не знал точно, что оно значит. Раньше они жили только в Греции, потом их забрали римские волшебники, а когда Рим начал завоёвывать всё вокруг, и пегасы расплодились по всей Европе.

— К сожалению, уже тогда, в античности, за пегасами началась охота, — вздохнула мадам Жолле. — Раньше это были добрейшие, дружелюбнейшие кони, но когда их стало много... Одно время было очень модно ставить дома чучела пегасов. И у магов, и у магглов. Правда, магглы ещё и обрезали убитым лошадям крылья — они боялись показывать крылатых коней остальным. Частенько украшения из якобы лебединых перьев на самом деле мастерили из перьев несчастных пегасов. И это не только у магглов бывало, но и у нас тоже. Постепенно пегасы поняли, что к чему, озлобились, и теперь любого охотника встречают зубами и копытами. А некоторые породнились с сернами и отрастили рога.

— Но как же здешние? — удивился Гарри. Пегас, рядом с которым стоял он, мирно ел морковку у него из рук, виляя, как щенок, пышным хвостом.

— А здешние — потомки стада самой Мелисанды. Она их берегла пуще волшебной палочки. И они для магглов невидимы. Вот и остались, как прежде, ласковыми.

Первое впечатление Гарри о том, что все кони в школьном стаде похожи друг на друга как две капли воды, было ошибочным. К концу урока он уже научился отличать жеребцов от кобыл и матёрых скакунов от одногодок. Он привык узнавать своего коня — того, что привёз его в школу: белого четырёхлетку с серой гривой и хвостом.

— Как его зовут? — спросил он, когда мадам Жолле первый раз указала ему на знакомого пегаса.

— У них нет имён. Пегасы, одни из немногих, имена не выносят. Загадочные существа. Не зря магглы считают их символом поэзии.

Посреди урока на лужайку, где проходило занятие, прибежали четверокурсники — они должны были ехать на Парижский съезд гербологов. Флёр, приветственно махнув Гарри, безошибочно кинулась к золотистой кобылице и через две минуты уже закладывала виражи в вышине — только жёлтое пятнышко в голубом небе мелькало.

— И не боится она? — восхищённо спросила какая-то девочка с Гарриного курса.

— Мадемуазель Делакур с первого курса брала кубок школы на первенстве по летанию на пегасах, — улыбнулась мадам Жолле. — Она побила рекорд Селении Винджено, перелетев на пегасе до Джакарты. Она-то может себе позволить не бояться!

— А мы можем так же выучиться? — поднял руку осмелевший Гарри. Учительница задумчиво поглядела на него:

— Попробуйте, месье Поттер. Попробуйте. Есть просто теория, что пегасы лучше слушаются вейл, высших эльфов и других магов нечеловеческого происхождения. Но учитесь, может, у вас тоже дела пойдут. Селения Винджено та же — человеческая женщина, проверяли, никаких там вейл вплоть до двадцать первого колена.

После Магических Созданий все пошли отдыхать, кроме Гарри — как сообщила ему подошедшая мадам Максим, у него были дополнительные занятия по французскому. Проводила их она же сама — если не считать, что по-английски она говорила так, будто у неё был сильнейший насморк, было всё неплохо. Правда, Гарри после целого дня волшебных предметов сложно было настроиться на то, чему его учили в начальной школе. К тому же он с непривычки да после каникул сильно устал.

Именно французский, как выяснилось, и составлял большую часть имевшихся домашних заданий — мадам Кундри задала практиковать всё ту же Трансфигурацию Магического Поля, мадам Керрион и мадам Жолле только хотели, чтобы ученики прочитали первые главы учебников. А вот директриса строго, хоть и гнусаво, сказала:

— Мы не будем в октябре закупать персонально для вас свежие Переводческие Пастилки! Поэтому я рассчитываю, что на моих занятиях вы будете стараться изо всех сил!

Боясь и думать о том, каких дров он наломает на практических занятиях, если не будет разбирать языка, Гарри и не нуждался в дополнительных нравоучениях. Полный решимости отдохнуть ровно двадцать минут и потом засесть за французский, он пошёл прогуляться по школе. На каждом углу висела карта — выложенная опалами по серебру, но карта — и он удостоверился, что заблудиться будет сложно.

В глазах уже не рябило от искорок и переливов. Гарри то разглядывал портреты на стенах, то смотрел из окна на лесистый пейзаж, сизые горы вдалеке и серебристую реку, змеившуюся по низине. Собрав в кучу свои скудные знания по географии, он прикинул, что Шармбатон, очевидно, находится где-то на юге, а горы — это Альпы.

По пути ему, конечно, попадались и всяческие двери. И не все — далеко не все! — вели в классные комнаты. Над некоторыми значилось, например: «Портал в пространство Рубкаор», или «Лулоевые кофейники для гадания», или «Скелеты доисторических единорогов», и Гарри опасливо отходил на другую сторону коридора.

Но вот над одной из дверей, приоткрытой, висела довольно прозаического вида табличка — «Лаборатория».

После порталов, кофейников и единорогов это было настолько неожиданно, что Гарри остановился и осторожно заглянул через щель туда, куда дверь вела.

Это действительно была лаборатория, только её, судя по всему, только-только начинали обустраивать. Но ящики с колбами и мензурками, котлы для зельеварения и книжный шкафчик, в котором Гарри заметил корешки знакомых учебников, не позволяли ошибиться. Несколько магов были заняты тем, что расставляли ингредиенты во втором шкафчике, дверцы которого украшало огромное изображение черепа и костей. Третий шкафчик, пустой, ждал своей очереди.

Хотя Гарри не выдал себя ни единым движением, всё же как-то его присутствие почувствовали. Один из магов, в чёрной мантии, внезапно обернулся. Его глаза, казалось, пригвоздили мальчика к месту.

— Ну разумеется, это мистер Поттер дождаться не может, когда же оборудуют лабораторию, — ехидно сказал незнакомец на отличном английском. — Вам что-нибудь, может, требуется для домашнего задания?

Вопрос он задал таким мерзким шипящим голосом, что позавидовала бы любая кобра.

— Нет, я просто посмотреть хотел, сэр, — пробормотал Гарри. — Извините, сэр.

Он пулей бросился прочь, на ходу размышляя, кто же это мог быть такой, что его сразу узнал. Гарри этого субъекта точно раньше ни разу не видел. А остроконечная шляпа ученика Шармбатона прикрывала знаменитый шрам на лбу — сразу и не разглядишь.

«Только бы это был не кто-то из учителей, — с опаской подумал он. — И я ещё считал, что мадам Кундри на вампиршу похожа! Да по сравнению с этим она просто дилетантка! Может, это вообще Вольдеморт возродившийся?»

Последняя мысль была настолько абсурдной, что Гарри невольно развеселился. Припоминая крючковатый нос загадочного типа, его, вне всякого сомнения, до крайности зловещие густые брови и в добавление к образу чёрную мантию, он сделал вывод, что на роль Вольдеморта в каком-нибудь боевике незнакомец подошёл бы просто идеально. Или, на худой конец, на роль Дракулы в фильме ужасов.

Уже после официального отбоя прилетела из Парижа Флёр, и Гарри немедля спросил её о таинственной личности из лаборатории.

— Понятия не имею, кто это, — изумилась девушка. — Точно не учитель, вот что я могу сказать. Новых учителей в этом году нет. Должно быть, какой-нибудь гость из Англии, раз тебя узнал.

— Да уж, узнал! — пробурчал Гарри. На восторженного фаната вроде Рианделлы Филч тип в чёрном был явно не похож.

Флёр между тем не терпелось рассказать о парижском съезде, потом Гарри стал расспрашивать её о пегасах, и потихоньку история с лабораторией у обоих забылась.