Хэппи-энд для тех, кто выживет (джен)

20 июля 2008 года, семь часов вечера, Москва, Лубянка

Калачев очень не любил спешить.

Быстро подвинул папки влево, втиснул последнюю в освободившееся место у стенки, поправил весь ряд. На мгновение даже залюбовался: ГТ67 рядом с ГТ68-д, а K98 между K99 и К97. Полез в карман за ключом и только тогда заметил у себя на столе целую стопку неподшитых копий, да еще такую здоровенную…

Тоже мне военная тайна — газетные вырезки. И ведь можно не заморачиваться, оставить валяться на столе до завтра — уж здесь, в личном кабинете, в этом здании — ничего не случится.

Калачев, вздохнув, снова открыл архивный шкаф и аккуратно пристроил копии поверх папок. Закончится это все, подумал он, сразу сдам в архив. Сам отнесу!

А когда заметил, что часы успели натикать девять минут после шести, чуть не охнул. Запер шкаф, запер ящики в столе, поправил съехавший край жалюзи.

Схватил портфель, бросил последний взгляд на свою «жилплощадь» — все как надо. Придешь утром — а у тебя на столе полный порядок.

Только лучше не вспоминать, что сегодня воскресенье, и что нормальный человек, даже очень любящий свою работу и добросовестно ее выполняющий, оглядывает так свой кабинет в пятницу вечером. После чего идет домой. К жене, пиву в холодильнике и футболу в зомбоящике.

Калачев уже садился в машину — на часы он старался не смотреть, боялся — когда вдруг услышал знакомый голос:

— Ты домой?

— Домой.

— Подвези, а? Я ж вчера свою в сервис сдал, только во вторник получу.

— До «Чеховской», — процедил Калачев.

Григорьев тем временем уже застегивал ремень безопасности, и когда «хонда сивик» плавно сдвинулась с места, прямо спросил:

— До «Чеховской»?

— Мишка, я ведь не такси. Мне домой надо.

— Понял, — ответил Григорьев. Терпения ему хватило ровно на секунду. — А дома что стряслось?

Калачев едва не заскрипел зубами.

— Ничего не стряслось.

— Да ладно, рассказывай, — предложил Григорьев. И не дожидаясь, когда приятель и непосредственный начальник скажет «а не пошел бы ты на…», выдал свою версию. — Ну, вчера ты был на работе. Я тоже. А сегодня воскресенье, и у тебя были свои планы. Но утром тебе позвонили и опять вызвали. А ты позвонил мне.

Десять раз вдохнуть-выдохнуть и только потом ответить, пришло в голову Калачеву.

— День рождения у Ирки сегодня.

— О, — удивился Григорьев. — Так это совсем другое дело.

Следующие сорок пять секунд подполковник сосредоточенно молчал. На перекрестке пришлось встать, и именно в это время запиликал сотовый.

— Слушаю! — ответил Калачев быстрее, чем сообразил, кто звонит. — Ира?

— Володя, ну ты где?

— Скоро, скоро буду! Малую Дмитровку проезжаю как раз…

Вот сейчас Мишку высажу и приеду, хотел объясниться Калачев. Не успел — Григорьев выхватил у него трубку.

— Ира, солнышко, с днем рождения тебя! Это я, Мишка. Ну да, я. Счастья тебе, Иринка, и будь всегда такой же красавицей как сейчас! Чтоб все мужики Володьке завидовали! Я, кстати, уже завидую! Ты не думай, Володька из-за меня опоздал, я тут безлошадный, упросил его хотя бы к «Чеховской» добросить. Так что ты на него не сердись, ладно, милая? Он сейчас приедет, вот честное пионерское, приедет! Что, мне тоже можно? Правда? Ира, я тебя обожаю! Мы быстро!

Они переглянулись.

— Телефон отдай.

— Пожалуйста, — сказал Григорьев самым невинным тоном, протягивая сотовый. — Значит так. Заезжаем за цветами и тортом, а потом в темпе вальса пилим к тебе. Ну что, действуем по вводной, товарищ подполковник?

— Ладно, — Калачев для порядка нахмурился, хотя спасительную идею одобрил. — Хоть бы пробок не было.

— Да какие сейчас пробки.

— Тогда сначала на Петровку завернем, там «Азбука вкуса».

— Точно, — кивнул Григорьев. — Слушай, а что ты ей подарил?

— Кому? А… духи.

— Сам выбирал или ее спросил?

— Ну тебя, — на перекрестке пришлось снова затормозить, — конечно, я спросил, что ей подарить. Но ее разве поймешь? Она же все какими-то намеками изъясняется. Короче, я у продавщицы спросил. В магазине.

Григорьев многозначительно вздохнул. Откинулся в кресле, сложил руки «домиком».

— Чего? — повернулся к нему Калачев.

— Слушай, как ты до подполковника дослужился вообще?

Калачев помрачнел. Таких шуток он не любил и никому не позволял.

— Ты же совсем не умеешь с агентурой работать, — объяснился Григорьев.

— А ты своих баб как агентуру обрабатываешь?

— Ну… в том числе… — майор задумался, — по разному бывает. К каждой женщине индивидуальный подход нужен, это факт. Есть, конечно, определенные закономерности… О, а вон, кстати, и магазин. Ну так что?

— Ты за цветами, я за тортом, — распорядился Калачев. — Через пятнадцать минут быть здесь.

— Есть, товарищ командир!

А когда они наконец снова сели в машину, положили роскошный букет на заднее сиденье — торт Григорьев решил везти на коленях, чтобы ненароком не помять, двинулись к дому, и Калачев успокоился, он вдруг понял, что совсем не устал, и что день удался, вон сколько сделать успел, а вечер будет еще лучше.

Именно в этот момент Григорьев тихо произнес:

— Ты знаешь, я весь день думаю и все равно не понимаю.

— О чем?

Спросил на автомате. А сам-то уже понял. Что, не мог Григорьев на метро пару остановок проехать? И эта Мишкина самоуверенность и бравада, тоже мне поручик Ржевский…

Волнуется за операцию. Сейчас все волнуются. Даже Лукин и Николаев.

Еще бы, когда такие ставки.

— С одной стороны, — начал рассуждать Григорьев, — очень уж быстро наш Зорро отреагировал и в гости намылился. Это хорошо. Значит, мы правильный след взяли. Лукин, кстати, это здорово придумал, про Зорро.

— Угу.

— И прилетит он через два дня. А нас опять на уши подняли.

— Нас на уши подняли пять дней назад, — напомнил Калачев.

— Ну да, — согласился Григорьев. — Но вот утром тоже. Николаев же его каждую секунду пасти хочет. Короче, ты меня как в гостиницу послал… кстати, блин, какой в этом гребаном Ритце «люкс»! Двести тридцать семь квадратных метров, я специально спросил, прикинь? Ох. .ть как люди живут! Да у меня квартира в пять раз меньше!

— Зато в центре.

— Да ладно, это мне с бабушкой повезло, а отцу — с тещей. Кстати, твоя теща дома?

— Да вроде в обед заскочить собиралась.

— Очень, очень плохо. Оставлять жену с ее мамой — это, знаешь…

— Ты сначала женись, потом советы раздавать будешь, — оборвал его Калачев. — Что там с гостиницей-то? Ты же доложил, что все нормально прошло?

— Нормально. Но я там целый час бился, одного тупого менеджера натаскивал, и начал опять про Зорро думать. Вот скажи, Володька, почему мы решили, что он вообще согласится?

— Мы решили, что нам с ним поговорить надо.

— Потому что нам Козырев вроде как дал знак, да?

Калачев нахмурился. Хотелось закурить, очень хотелось, и рука уже потянулась в карман за пачкой…

… решил дотерпеть до дома.

— Мишка, ты же сам это Николаеву втолковывал.

— Понимаешь в чем дело? «Артемида» вчера подтвердила, что дело Козырева ушло в ФБР. Значит, и Козырев там. А это тебе не полицейский участок. Это уже серьезные ребята. И какого рожна Зорро с ними ссориться? Он американский гражданин, член общества и большой патриот, они там все члены и патриоты…

— Он с ними уже поссорился. Когда сам начал братве морды бить и кости ломать.

— Так то своя, американская братва. Ну может еще мексиканская. А тут… как это они раньше говорили, «килл комми фор момми»?

— Не помню. Бл…!

Тормозить пришлось резко — пацан с подружкой перебегали через дорогу.

Калачев не выдержал, открыл окно:

— Ох… ели совсем?

Девчонка на мгновение осталась стоять с открытым ртом — так бы она и лупала глазами, если бы приятель не опомнился и за руку не потащил с глаз долой.

— Да брось, обколотые они какие-то, — прокомментировал Григорьев, когда парочка скрылась в подъезде. — Ну их в падлу, пусть ментура разбирается.

— Блин.

Покачав головой, Калачев завел мотор. С минуту ехал осторожно, потом прибавил скорости. Достал все-таки сигарету — помятую и, как выяснилось, последнюю в пачке. Затянулся.

— Сумасшедший город.

— Ага, — согласился Григорьев. — Прикинь, про Готэм также говорят.

— Я там не живу.

— Я пока тоже. Слушай, я вот о чем. Николаев что, так прямо и скажет, мол, Козырев — это наш офицер и …

— Бывший.

— Что?

— Он официально погиб. А на самом деле попал в плен, крышей двинулся, за свои действия ответственности не несет.

— Жалеть срочно всем, — Григорьев нахмурился. Он вообще чем дальше, тем больше хмурился, и сейчас уже совсем не был похож на того Мишку, который еще четверть часа назад раздавал бесплатные советы на тему мира с женой и перемирия с тещей. — Думаешь, Николаев такую слезливую историю расскажет?

— Мишка, я не знаю, что там расскажет Николаев. Мне генералы не докладывают, — отрезал Калачев. Помедлил и смягчил тон. — Если хочешь знать, Николаев половину отдела аналитиков сейчас на этот вопрос перевел. Они с пятницы занимаются только Зорро. Тоже, кстати, без выходных пашут. Газеты, новости — везде, где Зорро примелькался. «Портрет» составить. Тебя ведь тоже не так просто на переговоры послать решили.

— Да, буду там торчать и изображать юрисконсульта, который «ни бэ, ни мэ, ни кукареку» на инглише. Хотя я на самом деле «ни бэ ни мэ».

— Вот именно поэтому ты там и будешь сидеть. А уж потом Николаев решит, как к Зорро подкатиться и на что его брать за жабры.

С минуту они ехали молча. Калачев посмотрел на часы — шесть пятьдесят два, не так уж страшно. Глянул в зеркало — букет на месте. И торт на месте, и ничего не помялся при резком торможении, только вот Григорьев зачем-то барабанит пальцами по картонке. Еще один перекресток, потом направо.

— Если мы сейчас ошибемся, Володька, мы нашего офицера в третий раз сдадим.

— Мишка, послушай…

— Ты донесение «Артемиды» читал? Там статья «терроризм»! Американцы уже за одно это слово жилы вытянуть могут, а нам, бля, мозгов не хватает, чтобы…

— Ну хватит паники!

От резкого тона Григорьев опомнился. Продолжил уже спокойно, даже рассудительно:

— Не склеивается тут что-то. Понимаешь, ну не может сам Козырев рассчитывать на то, что Зорро за ним в тюрьму полезет. Не полезет он.

— Слушай, а может, он, это… сбежать решил? — предположил Калачев.

— Черт! — Григорьев едва не врезал кулаком по картонке. Вовремя остановился. — Или нет… если бы мог, давно сбежал бы. И это было бы в газетах. И Зорро бы в Москву не намылился. Да и если он сбежать решил — зачем тогда ему Зорро? Хотя стой, если он сбежит и с Зорро пересечется…

— Фигня какая-то.

— У нас не хватает информации.

— А у самого Козырева хватает?

Они переглянулись.

— У него да, — ответил Григорьев.

Переспрашивать, почему майор так считает, Калачев не стал. За поворотом свернул во двор, там и припарковался. Оба вышли. Григорьев осторожно взгромоздил торт на капот, сам поправил галстук и воротник.

— А у нас есть приказ, — сказал ему Калачев. — Пошли.

  

20 июля 2008 года, восемь часов утра, Готэм, местное управление ФБР 

Кроули приехал в управление к восьми. Кивнул охранникам на входе, в ответ получил дежурное и невозмутимое «доброе утро». В лифте наткнулся на зевавшего Крайтона.

Боб уже был на месте — такой же пунктуальный, услужливый и любопытный, как и в будние дни, и уже варил кофе.

— Рингсби у себя? — спросил Кроули.

— Да, сэр. Он тут был даже раньше меня. Вызвать его?

— Я скажу когда.

Кроули включил ноутбук, бегло просмотрел все двадцать три новых сообщения, на одно ответил. Отчет Крайтона. Отчет Джулиани. Заключение эксперта Аркхэмской больницы…

— Боб, где дело Фельше?

— Его забрал Гиллеспи. Вы же сказали, что он…

— Позвоните ему и напомните, что я жду его к девяти. К девяти, а не к десяти!

Не дожидаясь, когда Боб ответит «сейчас же позвоню» или, того хуже, предложит кофе, Кроули вырубил коммуникатор и вернулся к почте. Черт с ним, с медицинским заключением.

… отчет Боба Филби?

— Боб? Что еще за вечерний выпуск новостей?

— Сэр, журналисты из Готэм Сентрал Ньюс взяли интервью у одного политолога. Он выступил с обвинениями спецслужб в связи с недавними терактами, и…

— Пришлите мне запись, — оборвал секретаря Кроули.

— Вы велели информировать вас о том, как теракты будут освещаться в прессе. Я составил вам краткое содержание…

Кроули почувствовал, что звереет.

— Просто. Пришлите. Мне. Запись. — проговорил он. — И немедленно.

— Да, сэр.

Всю получасовую беседу с независимым экспертом в области политологии — толстым бородатым очкариком из Готэмского колледжа гуманитарных технологий — Кроули смотреть не стал. Перемотал прелюдию, решив, что отчета Боба ему вполне хватит и еще останется.

Независимый эксперт не был даже бледной копией Майкла Мура (1), из чего Кроули сделал вывод, что на знаменитого скандального журналиста у создателей сюжета просто не хватило денег. Вот и пришлось покупать этого очкарика за какой-нибудь грант на никому не нужные исследования.

Длинных заумных фраз эксперт тоже не стеснялся — за милю видно, что натаскивали в последний момент, делая ставку на имидж рассеянного, но честного ученого и патриота США. Что ж, таким верят. Да и журналисты сумели все-таки раздуть дело из этих конспирологических бредней и теперь радостно обсасывали детали.

Они повторяются, подумал Кроули. После 11 сентября ЦРУ тоже не раз обвиняли во взрыве башен Всемирного Торгового Центра, а если верить борцам за правду, то пилотов-арабов тренировали в Пентагоне.

— … ни одному из задержанных до сих пор не предъявлено обвинение, — журналистка старательно хмурилась, и Кроули отметил, что ей это даже идет. — Как вы это прокомментируете, профессор?

— Если вы позволите, я отвечу вопросом на вопрос. Как вы сами смотрите на то, что в базах данных полиции нет ничего на главного подозреваемого? Ни отпечатков пальцев, ни образцов ДНК. Это при такой внешности, при таком ярком «модус операнди» и весьма, надо сказать, впечатляющей основательности подготовки терактов?

Впечатляющая основательность подготовки терактов, попытался повторить Кроули.

Не получилось.

— Неужели из этого следует, что на самом деле теракты готовили другие люди?

— Из этого следует, что теракты готовили люди, которые сумели задействовать помощь спецслужб для непосредственной организации взрывов и террора. Если полиция не может установить личности главного подозреваемого — это значит, что все данные по этой личности уничтожены. Это по силам только ЦРУ или ФБР. Теперь нам следует подумать, кому из политических группировок выгодны теракты в Готэме? Не тем ли силам, которые ищут для Америки новых врагов извне и стоят за легализацию тотального слежения и единоличной исполнительной власти президента? Вспомните хотя бы взрыв в госдепартаменте Оклахома-Сити в 1995 году и его последствия! (2)

— 168 погибших и 700 раненых. Это поистине страшно вспоминать.

Фальшивый вздох и тон, с которым девушка перечисляла заученные данные, заставил Кроули поморщиться.

— А ведь об очевидной причастноcти к теракту спецслужб и администрации Клинтона не говорил только ленивый. И к чему это привело? К ущемлению гражданских прав ради пресловутой борьбы с терроризмом! Теперь спецслужбам позволено все!

— Но как вы свяжете события в Готэме с деятельностью ФБР?

— Поймите, я никого не обвиняю. Моя задача — анализировать. Но мне удалось узнать, что федеральное бюро на первый взгляд не очень активно занималось поиском террористов. А потом вдруг дело передали в ФБР, а это значит…

Черт, выругался про себя Кроули. Паршиво, если в полиции кто-то начал болтать.

Он приостановил запись.

Кому выгодно очернить ФБР? Неужели сенаторы решили его припугнуть?

Вариант первый. Сторонники Обамы. Слишком очевидная версия. Ну а кто еще решится на столь открытую критику программы Маккейна и действий нынешней администрации Буша? Правда, и по демократам эпохи Клинтона очкарик тоже проехался. Странно. Да и чересчур примитивно для интеллигентного Обамы наезжать на спецслужбы, когда его самого поддерживают несколько крупных фигур ЦРУ.

Вариант второй. Приверженцы Маккейна? Вряд ли. Ведь в беседе развенчивают их идеалы — наращивание военного потенциала и подавление внешних врагов, расширение полномочий спецслужб и полиции… С другой стороны, обвинение звучит очень глупо и невнятно. А завтра, положим, выяснится, что бородатый толстячок в очках на самом деле пьяница, наркоман и извращенец. И еще он, конечно, не платит налоги. Запросто. Найти доказательства можно всегда. И кто после этого захочет примкнуть к противникам идеологии Маккейна, разделив точку зрения пьяницы, наркомана и извращенца, который не платит налоги?

Зазвонил телефон на столе.

Разглядев номер — не так-то много людей имели возможность звонить Джеймсу Кроули лично — директор Готэмского управления на мгновение пожалел, что вообще приперся на работу. Снял трубку:

— Доброе утро, сэр.

— Доброе утро. Очень рад, что застал вас в управлении, Кроули.

— Я всего лишь делаю свою работу. Иногда ее очень много.

— Верно. Завтра, кстати, мне предстоит встреча с генеральным прокурором США. Я постараюсь рассказать ему о вашем усердии в расследовании.

— Благодарю, сэр, это лестно слышать.

— Не стоит благодарности.

В трубке повисла пауза, и Кроули понял, что теперь за похвалой стоит ожидать удара, меткого и безжалостного. За свое короткое пребывание на должности директора Готэмского управления он успел сделать кое-какие выводы о шефе, да и раньше был наслышан о нем от прежних своих начальников.

— Но мне будет намного легче говорить с ним, если у меня на руках появятся результаты.

— Я понимаю, сэр. Мне прислать вам отчет?

— Кроули, сейчас мне будет достаточно и ваших слов. Вы разобрались в том, что произошло?

— Не до конца.

— Значит, нет.

— Мои люди работают без выходных, по четырнадцать-шестнадцать часов в сутки.

— Ай-яй-яй. Того и гляди, за вас возьмется профсоюз. Может быть, мне стоит прислать к вам помощников?

Кроули сжал кулак — коротко обрезанные ногти врезались в кожу.

Отличный метод заставить себя быть вежливым.

— Мы справимся, — уверил он шефа. — Мне нужно еще немного времени.

— Кроули, представьте себе, всем нужно «немного времени». И вам в Готэме, и в Нью-Йорке, и в Лос-Анджелесе. Это пресловутое «немного времени» — самое большое сокровище, да?

А теперь наверно полагается смеяться, подумал Кроули. Решил промолчать.

— Задержанные уже дали показания? — продолжил расспрашивать шеф.

— Да.

— И вы знаете их мотивы?

— Частично. Сейчас мы проверяем полученные сведения.

— Что с главным подозреваемым?

— Мы работаем с его показаниями.

— Меня, как и все министерство юстиции, в данный момент интересуют только мотивы террористов. Вы же понимаете политическую ситуацию, в которой находится наша страна накануне выборов?

— Сэр, мы пока не нашли доказательств того, что теракт готовился извне. Но я не могу однозначно утверждать обратного.

— Я дам вам неделю, Кроули. Делайте что угодно. Но за эту неделю ваши сотрудники должны получить такие показания, чтобы мы могли делать однозначные выводы. Это касается всех задержанных, но больше всего… поймите правильно, мне надоело видеть эту раскрашенную рожу на страницах газет. Признание-проверка-предъявление обвинения и закрытое судебное заседание. Последнее я вам обеспечу. Все! И никаких больше теорий, версий и головоломок. И мне неважно, как вы этого добьетесь. Вы или умеете работать или нет.

— Вас понял, сэр.

— Вот и хорошо, — в трубке послышался довольный хмык. — Наведите порядок в этот чертовом Готэме. Покажите, на что способны настоящие северяне! Ну что ж, желаю вам удачи, Кроули! И помните, что я на вашей стороне, Джеймс!

— Спасибо, сэр.

Последние слова утонули в пустоте где-то между Готэмом и Вашингтоном, а сам Кроули чувствовал себя первокурсником академии ФБР, прогулявшим занятия и пойманным за руку.

Только вот показывать эту слабину нельзя.

— Сэр, к вам Гиллеспи и Рингсби.

… нельзя ни в коем случае. И принимать решения, скорострельные и импульсивные — тоже нельзя.

— Пусть войдут.

С минуту он разглядывал сотрудников. Гиллеспи снова спешил и снова успел вспотеть, устать и запыхаться. Зато глаза вон как блестят — значит, явился с хорошими новостями. А вот Рингсби здорово осунулся, словно прожил за эти пять дней все пять лет.

Да и сам я сейчас наверно выгляжу не очень, подумал Кроули.

— Садитесь, — предложил он.

Гиллеспи подтянул себе и Рингсби по креслу, и оба они устроились, только первый так и не смог выпустить из рук портфеля, а второй, напротив, оккупировал часть стола шефа под папку и ноутбук.

Кроули решил начать с того, о чем вот уже второй день пытался забыть.

— Что с задержанным номер 29?

— То же, что и вчера, — Рингсби пялился в ноутбук. — Допросы я прекратил. Разрешили спать. От пищи он отказался. Пришлось кормить принудительно через зонд.

Они переглянулись, и на какую-то безумную долю секунды Кроули подумал, что видит в глазах первого помощника бездну, знакомую и от этого особенно страшную. Захотелось помотать головой, крепко-крепко зажмуриться, а затем увидеть прежнего Рингсби — энергичного, непробиваемого и дьявольски надоедливого карьериста.

— Я получил сегодня заключение от Энквиста и письмо. Похоже, доктору надоело наше общество?

— Вообще-то Энквист еще вчера отказался его обследовать, ну и, — Рингсби провел рукой по лицу, — зашивать тоже. По его словам, случай очень интересный, но рисковать он больше не хочет. Мне пришлось вызвать другого врача, из управления.

— Чушь какая-то.

— Вы помните, что номер 29 наговорил вам про шрамы?

— Помню, — Кроули нахмурился. Такое забудешь. — И что?

— Энквист считает, что… — Рингсби на секунду замялся, напрягся, а потом без запинки процитировал. — «Больной мозг выработал устойчивую связь шрамы-ФБР, а любой психиатр боится попасть в структуру такого бреда»… Вот, что-то вроде этого.

— Ничего не понимаю, но черт с ним. В общем так. В Вашингтоне требуют, чтобы мы навели порядок в Готэме.

— Говоря по правде, давно пора, — признался Гиллеспи.

— Вам нравится эта идея? — поддел его Кроули. — Министерству юстиции тоже. К следующему понедельнику они хотят получить результаты. В том числе добиться правдивых показаний и предъявить обвинения в течение недели. Нам даже разрешили пренебречь щепетильностью в отношении методов.

Кроули сделал паузу.

Внимательно посмотрел на Гиллеспи — тот слегка опешил, будто решил, что министерство юстиции через неделю явится в полном составе требовать результаты с него самого.

А вот Рингсби наоборот, обрадовался, даже лицо разом посветлело.

Когда я был моложе, подумал Кроули, все эти авралы и жесткие сроки тоже придавали мне сил. Неужели я старею?

— Бросьте, Гиллеспи, — сказал он. — Вам не о чем волноваться. И я вижу, у вас есть новости? Рассказывайте.

Тот улыбнулся. Хитрец, все это время что-то держал в себе.

— Сэр, мы прежде всего проверили все данные по Фельше. Нет никаких улик, указывающих на его связь с Бэт… с этим фриком в плаще. Фельше стал работать на подозреваемого номер 29 в мае этого года. Основной мотив — деньги. По словам других подозреваемых, не похоже, чтобы номер 29 как-то сильно доверял Фельше или выделял его. Мы также проверили все телефоны остальных задержанных — сонаров там нет.

— Продолжайте, — кивнул Кроули.

А кто первый сказал «фрик в плаще», спросил он себя. Я или Рингсби? Я точно помню, что не Гиллеспи… Гиллеспи он нравился. Когда я приехал в Готэм, все только и говорили что о Бэтмене…

— Я также пересмотрел все материалы об аресте Фельше. Кажется, я нашел то, что мы пропустили. О том, что подозреваемый номер 29 вместе с заложниками находится в здании Прюитта, спецназу сообщил комиссар Гордон. А сам Гордон сослался на Бэтмена, который тоже там появился.

— Он однозначно связан с сонарами, — вставил Рингсби.

— Возможно.

— Это еще не все, сэр, — Гиллеспи улыбнулся еще шире. — Мы нашли второй сонар.

— Что?

— Второй сонар, сэр. Но не станцию, нет. Такой же передатчик как в телефоне Фельше.

— И где вы его отыскали?

— В мобильнике Линн Уильямс.

— Линн… Вы хотите сказать, что в телефоне техника ФБР запрятан такой же сонар?

— Да-да, — подтвердил Гиллеспи. — Линн сама его нашла. Хотела что-то посмотреть внутри в телефоне Фельше и сравнить. А готовой схемы у нее под рукой не было, и она расковыряла свой телефон. А у нее мобильник такой же, Ортоком-5500, купила пару недель назад. Первым делом ко мне прибежала, посмотри, говорит…

— Ч-черт!

Приехали, подумал Кроули. Статья «незаконная слежка». А еще статья «шпионаж». И вот это уже грозит нам внутренним расследованием, причем если мы не начнем его сами, то никогда не выкарабкаемся из дерьма.

Он наклонился к коммуникатору:

— Боб? Подготовьте распоряжение — на время служебного расследования отстранить Линн Уильямс от работы. Да, отстранить!

Лицо Гиллеспи вытянулось.

— Мы разберемся, — пообещал ему Кроули. — Рингсби, вам придется взять это на себя.

— Конечно, сэр, — польщенно ответил тот. — Кстати, я уже вчера распорядился начать проверять все сотовые телефоны наших сотрудников. Пока ничего не нашли. Кажется, Линн — единственная, у кого такой телефон.

— И целых две недели этот сонар работал как передатчик.

— К сожалению, это еще не все. Мы вчера с Гиллеспи ездили к физикам. Они сумели воссоздать изображение, которое передает сонар. Хотите посмотреть?

Рингсби развернул свой ноутбук. Во всю ширину экрана тонкие белые линии вибрировали, появлялись и затухали, рисуя лицо помощника.

— А вот это наш Гиллеспи, — он щелкнул парой кнопок, и на мониторе вспыхнул новый трехмерный портрет. — Физики сначала не поверили, что сонар вообще даст такое качество и разрешение.

— Какова дальность действия?

— Восемьдесят-девяносто метров, — ответил Гиллеспи. Улыбка вышла грустной — то ли он все еще переживал за Линн, то ли еще что-то… — Классная техника, правда?

— Не то слово.

С минуту все трое молчали, уставившись на экран ноутбука. Наконец, Рингсби поднялся с кресла, померил кабинет шагами и решительно произнес:

— Сэр, мы должны его остановить.

Голос Рингсби звучал пафосно, да и поза казалась картинной — он будто нарочно выбрал место возле окна, чтобы за его спиной тянулись к облакам готэмские небоскребы.

— Этот фрик в плаще перешел все границы, — продолжил Рингсби. — Сначала он устраивал самосуд и мешал полиции, но все закрывали глаза на его выходки. В том числе и мы. Это же так трогательно — у города есть свой герой, свой «темный рыцарь». Даже подражатели появились! Полиция зачесалась только когда он убил пару копов и прокурора. А ведь это лишь те жертвы, о которых мы знаем. Но ему мало. Теперь он решил устроить слежку за ФБР. Сэр, я убежден, что Линн невиновна, что этот телефон ей подсунули в магазине.

Этому парню бы в политику, подумал Кроули. Или нет? В политике нельзя верить тому, что говоришь сам.

— Допустим, — кивнул он. — В чем вы еще убеждены?

— В том, что фрик в плаще заодно с клоуном, — сказал Рингсби. — Вы же видели материалы допроса. И он не зря проник в Аркхэм, правильно?

Очень хотелось найти ошибку в доводах Рингсби. Убедить себя, что тот просто хочет выслужиться. А что, арест «темного рыцаря» — неплохое подспорье для карьеры.

— Сэр, вы же сами сказали, что наша задача — навести порядок в Готэме, — добавил Рингсби.

— За неделю, — напомнил Кроули.

… не спешить, не показывать слабину, не принимать импульсивных решений.

… не спешить.

Он выпрямился в кресле.

— Рингсби, вы сейчас же позвоните на Готэм Сентрал Ньюз. В двенадцать в эфир пойдет обычный выпуск новостей. Там должна прозвучать следующая информация: «ФБР сумело предотвратить несколько крупных терактов на транспортных узлах Готэм-Сити. Расследование идет полным ходом. Свою вину признали большинство задержанных. Главный подозреваемый в ближайшее время будет переведен в окружную тюрьму».

— А дальше?

— А дальше мы используем его собственное изобретение — инсценируем нападение клоунов на тюремную машину и попытку побега. Дадим знать о нападении Гордону и через пять минут летучая мышь будет у нас в гостях. Вы, Гиллеспи, немедленно вызовите Адамса и Джулиани в управление. С руководством спецназа я поговорю сам. Откладывать операцию нельзя.

— Тогда нам придется использовать настоящего клоуна, — Рингсби вернулся к ноутбуку.

— Это еще зачем? — спросил Кроули.

— Вы же сами видите, с каким качеством сонар передает изображение.

— Ерунда, загримируем кого-нибудь из своих.

— Если у Бэтмена уже есть портрет клоуна, он легко отличит фальшивку. Между прочим, нам придется держать телефон Линн где-то рядом. Бэтмен решит, что она тоже участвует в операции — ну а почему бы и нет?

— Вы с ума сошли.

Рингсби замотал головой.

— Не знаю, какой диагноз у этого фрика в маске, но он не дурак. Особенно если пользуется такой техникой и решил перейти дорогу ФБР.

— Если он решил перейти дорогу ФБР, то он именно что дурак, — бросил Кроули. — А если вы решили потащить клоуна в качестве приманки, то…

— Я видел его вчера. По-моему, клоун сейчас не в том состоянии, чтобы нам нужно было беспокоиться за его поведение. Тем более в наручниках. Посадим в машину с двумя сотрудниками.

Они переглянулись.

— Сэр, это наш единственный шанс, — добавил Рингсби.

 

(1) Майкл Мур — американский журналист и кинорежиссёр-документалист, работающий в жанре острой социальной и политической сатиры. Широкую известность ему принесли фильмы «Боулинг для Колумбины» и антибушевский памфлет «Фаренгейт 9/11», где Мур обвиняет американского президента в подтасовке выборов в 2000 году и связи с семьёй бен Ладена.

(2) Теракт в Оклахома-Сити — 19 апреля 1995 года набитый взрывчаткой грузовик уничтожил федеральное здание, в котором располагался ряд правительственных учреждений и детский сад. Взрыв в Оклахома-Сити привел к гибели 168 человек и до 11 сентября 2001 года считался самым крупным терактом в истории США. По обвинению в проведении теракта был осужден и казнен 27-летний ветеран войны в Персидском заливе Тимоти Маквей. Поскольку в тот день большинство работавших в федеральном здании были отпущены на полдня, не раз выдвигалась версия о том, что ФБР либо допустило совершение теракта, либо непосредственно участвовало в его организации. Так или иначе, президент Клинтон расширил полномочия полиции и спецслужб в интересах борьбы с терроризмом.

  

20 июля 2008 года, десять часов вечера, Готэм, ресторан «Сити Холл»

Дождавшись, когда предельно услужливый официант дольет вина и исчезнет, Брюс произнес:

— Не поверите, мне даже немного стыдно.

— Почему, Брюс?

— Мы сидим в стейкхаусе не где-нибудь, а под исторической ратушей. Тысяча семьсот какой-то год, да? И перекраиваем Готэм.

Абрахам Гольденбаум рассмеялся.

— Тысяча семьсот восемьдесят четвертый. Европу еще не потрясла французская революция, Ост-Индская компания спокойно разоряет Бенгалию, Америка только-только получила независимость. А Готэм — Готэм строился! Время сильных людей…

— Вы считаете, что оно больше не вернется?

— Зависит от нас с вами, Брюс. Знаете, тогда было не принято стесняться жестких решений или бояться нечаянно перекроить мир.

— Я не боюсь, но…

— Вы чувствуете ответственность, я понимаю. Ваши предки живут в Готэме с девятнадцатого века?

— Я всегда думал, что «шесть поколений Уэйнов» уже навязло в зубах.

— И вы не ошиблись, — Гольденбаум улыбнулся. — Но это приносит вам пользу. Вас считают за своего, вы связаны с этой землей не только особняком и свидетельством о рождении. Вы связаны с ней кровью. Это хорошо, и я повторяю, это очень выгодно для вас. Никто не сомневается в том, что ваши действия благоприятны для Готэма.

В словах про кровь было слишком много правды. Брюс нахмурился, а Гольденбаум в ответ сдвинул очки на нос и чуть прищурил глаза.

— Вы не согласны?

— Знаете, даже короли и принцы не всегда принимают решения, правильные для их государств.

— Это случается, когда у них нет хороших советников и министров, — Гольденбаум снова улыбнулся, на этот раз более скользко. — Я шучу, конечно. Поверьте, вы можете сжечь еще пару особняков и вам это простят.

— Постараюсь больше не играть со спичками.

— Верно, играть с людьми намного интереснее.

Брюс заставил себя скривить губы в ответ:

— А с деньгами?

— А с деньгами надо работать, а не играть.

— Пожалуй, вы правы.

— Во мне говорит не шесть поколений Уэйнов, а двенадцать поколений Гольденбаумов — менял, ростовщиков, торговцев и банкиров.

— Вашей семье есть что вспомнить, — согласился Брюс.

— Я последний, кто еще помнит бедность.

— Бедность?

— Кратковременную, — уточнил Гольденбаум. — Мой отец два раза терял состояние. Первый раз, когда бежал из России в Германию, сразу после революции. Тогда меня еще не было на свете. А он оставил большевикам несколько доходных домов и драгоценности. И второй раз, когда в начале тридцатых бежал из Германии в Америку. Потерял банк в Оснабрюке — вот так. Ни меньше, ни больше. Я родился в тридцать третьем, и прекрасно помню, как мать считала каждый цент. Как бы странно это не звучало, но нас спас труд. И Готэм, конечно. Здесь было за что взяться.

Брюс кивнул. Не то чтобы он не слышал истории семьи Гольденбаумов, но светские хроники не блистали такими признаниями.

— Мне пришлось столкнуться с бедностью и нищетой, пока я путешествовал, — сказал он. — По крайней мере, я видел, что это такое. Да и сам я тогда едва не потерял компанию. Хотя, конечно, это не совсем подходящий пример.

— Слышал, — кивнул Гольденбаум. — Если бы я не слышал, как вы ее вернули, наш разговор вряд ли бы состоялся.

— Меня радует ваша прямолинейность.

— Она и должна вас радовать. Я редко бываю прямолинеен. Обычно, знаете ли, не с кем. Думаю, это вам тоже знакомо.

— В каком-то смысле да.

— Ну-ну, Брюс. У вас много масок. Я подчас удивляюсь, как вы в них ориентируетесь и не путаете, какую когда носить. Вызывает восхищение.

Пришлось пожать плечами, обезоруживающе улыбнуться и спросить:

— Это вы о моем имидже или о том, как я руковожу компанией?

— Это я обо всем. И раз уж зашел разговор, замечу, что ваш финт с возвращением контрольного пакета за спиною Эрла — блестящий ход, — Гольденбаум поаплодировал и шепотом добавил. — Если бы я не знал наверняка, что вы действительно Уэйн, я бы сказал, что вы можете быть дальним родственником каких-нибудь Ротшильдов. Или даже Гольденбаумов.

— Сочту за комплимент. Знаете, мой отец был совсем другим. Он считал за честь работать в больнице, а не сидеть в офисе.

— Я рискну повторить ту фразу, которую так ненавидят большинство моих соплеменников. Впрочем, на английском она звучит не так ужасающе, как на немецком (1), — Гольденбаум пригубил вина. — Каждому свое, Брюс.

— Мне пришлось стать бизнесменом, чтобы спасти компанию.

— А сейчас в вас и в ваших решениях нуждается весь Готэм. Так что не будьте так мелодраматичны. Это не такая уж плохая доля. Вряд ли бы из вас получился врач.

— Тут вы правы.

— И несмотря на явный талант к делу, роль бизнесмена — все-таки не совсем ваша роль.

— Советуете уйти пока не поздно и бросить все дела на Люциуса?

— Нет-нет, — Гольденбаум покачал головой. — Советую не стесняться решений, которые изменят судьбу Готэма. Когда вы их принимаете, вы находитесь на своем месте и вам не надо так часто менять маски.

— Никогда не собирался уходить в политику.

— Я про это и не говорил. Чтобы принимать решения, сидеть в сенате вовсе не обязательно, а иногда даже вредно. Реальной властью обладают совсем другие люди, и вы это прекрасно понимаете.

— С официальной властью тоже приходится считаться. Надеюсь, мы будем готовы к тому, какие перемены нам принесет ноябрь. Я все-таки постараюсь учесть все варианты.

— И выбрать один.

— Тот, который лучше для Готэма.

— И тот, который позволит нам сохранить позиции. Не забывайте, я на вашей стороне, Брюс. И вся моя семья — тоже. И наши друзья.

— Да, я и понятия не имел, что Готэму так надоели консерваторы.

— Они никогда не дадут вам навести порядок в городе. Им нужен свой порядок. Хромой, шаткий, но зато свой. Понимаете, все что случилось в начале июля, на самом деле принесет нам пользу. Капиталы республиканцев исчезли из банков и предприятий — значит, там нужны новые деньги, и у нас они, к счастью, есть. Мы сможем изменить все к лучшему. И меня радует, что в этот раз интересы Гольденбаумов совпадают с интересами наследника империи Уэйнов.

— Меня тоже. А что с интересами ваших друзей из Пентагона?

— Они по-прежнему хотят с нами сотрудничать, и это самое главное.

— Они разделяют ваши политические взгляды?

— Безусловно.

Брюс допил вино. Подозвал официанта, заказал кофе. С минуту они сидели молча, пока Гольденбаум не задал новый вопрос.

— Кстати, про Эрла. Я слышал, он теперь в Германии?

— Да, во Франкфурте.

— Наводите справки о бывших сотрудниках?

— Не то чтобы… Люциус видел его на каком-то мессе, вот и сказал мне, — про то, что Эрл тогда сделал вид, что не знает Фокса, Брюс говорить не стал. — Но я рад, если у Эрла все хорошо.

— А Колеман Риз?

— Понятия не имею.

— Серьезно?

— Он сам пожелал уехать. Люциус не стал настаивать и написал ему прекрасную рекомендацию.

— А вы не стали препятствовать?

— Я мало с ним общался. Кандидатуры высших менеджеров подбирает сам Люциус и обычно он не ошибается.

— За исключением тех случаев, когда юрист решает стать телезвездой.

Брюс развел руками.

— Его никто не заставлял. А если бы он не уехал, журналисты взяли бы Уэйн Энтерпрайз приступом. Они и так не давали нам покоя.

— Меня он тоже удивил. Такой подающий надежды молодой человек, кто бы мог подумать…

Когда подали кофе, Брюс воспользовался моментом, чтобы снова сменить тему:

— Ваш отец родился в России?

— И много мне о ней говорил. Вы ведь хотите, чтобы я тоже что-нибудь рассказал вам про Россию?

— Буду признателен, — Брюс посмотрел на часы и улыбнулся. — Через четыре часа я улетаю, так что самое время подготовиться.

— Мой отец был русским евреем, я — американский. Боюсь, мы многое воспринимаем по-разному. Мне не часто удавалось путешествовать, работа в банке отнимает много сил, да и я уже не молод. В России я бывал всего пару раз, и каждый раз этой стране удавалось меня поразить. В начале девяностых — отчаянием, год назад — роскошью.

— Вы были в Москве?

— И в Петербурге. Рассказывать бесполезно, их лучше увидеть своими глазами.

— У меня будет только два дня в режиме «аэропорт-гостиница-совещание-гостиница-аэропорт».

— Надо же, а я считал русских олигархов более гостеприимными. Неужели времена Троекуровых прошли?

— Времена кого?

— Троекуров — персонаж одной известной повести Пушкина. Пушкина, вы, надеюсь, знаете? — удовлетворившись кивком Брюса, Гольденбаум продолжил. — Прекрасно. Русские все же зря считают американцев необразованной нацией. Так вот, это такой барин, богатый, расточительный человек, любящий роскошь, пиры и всякие развлечения, не всегда безобидные.

— Я попросил Люциуса намекнуть, что приеду только ради дела.

— Вот оно что, — Гольденбаум не скрыл удивления. — Даже не знаю, что вам тогда рассказать.

— Тогда просто дайте совет. Как себя вести с ними?

— Не упускайте инициативы. Русские любят смелых и уважают сильных.

— Тоже самое мне сказал Люциус.

— Иначе он бы у вас не работал, верно?

— Конечно, — улыбнулся Брюс. — Если бы не он, кто знает, может, я бы еще пару раз довел компанию до краха…

— А можно задать вам вопрос, Брюс?

— Разумеется.

— Вас семь лет не было в Готэме. Газеты сперва писали о вашей смерти, потом, когда вы вернулись, только ленивый не сочинял фантастических историй о ваших приключениях. А сегодня вы сказали, что видели нищету и бедность.

— Это так.

— Чем вы занимались?

— Думаю, газеты удовлетворила бы версия о том, что я проходил лечение, скажем, в наркоклинике?

— Газеты — да.

— А вас нет?

— Вы совершенно не похожи на человека, подверженного дурным привычкам.

— Если я честно скажу, что учился, вы поверите?

Они переглянулись. В глазах Гольденбаума остался невысказанный вопрос: чему и где?

— Я учился очень многому. В первую очередь учился быть собой, — объяснил Брюс. — Вы же сами сказали, что врача из меня бы не вышло, а для роли бизнесмена мне всякий раз приходится надевать маску.

Гольденбаум кивнул. Ответ его устроил.

— И спасибо за совет, — поблагодарил его Брюс, поднимаясь из-за стола.

— Удачи в Москве, — пожелал Гольденбаум.

Через полчаса Брюс уже был дома. До самолета оставалось более трех часов, и он включил новости.

— Вы уже слышали, сэр? — спросил Альфред. — ФБР хвастается своими успехами в расследовании терактов.

— Неужели?

— Сегодня в двенадцать был маленький сюжет, а в вечернем выпуске его повторили. Я даже записал его для вас на всякий случай.

— Хорошо. Посмотрю в самолете, наверно.

— Лучше бы вам выспаться.

— Успеется… Так что там про ФБР?

— Честно говоря, ничего особенного. Утверждают, что предотвратили еще несколько терактов, но при этом никаких деталей. Задержанные дают показания, а главного подозреваемого — они именно так его называют — в ближайшее время переводят в окружную тюрьму.

— Интересно, — кивнул Брюс. — Скорей бы все это закончилось.

— Непременно закончится! — ободряюще сказал Альфред. — Расскажете, как прошел разговор с Гольденбаумом?

— Все его друзья хотят поддержать демократов и не будут мешать мне. Знаете, кажется, я переборщил с ролью молодого и не очень умного богача, — переглянувшись с дворецким, Брюс добавил. — Гольденбаум сказал, что у меня много масок.

— Он, без сомнения, очень интеллигентный человек.

— Да, — согласился Брюс. — Постараюсь это запомнить.

Запиликал телефон.

Только это был не сотовый Брюса Уэйна — а миниатюрный коммуникатор другой его ипостаси.

Брюс нажал на кнопку приема, увидел сообщение от Гордона. Прочитал.

На секунду ему показалось, что он падает с высокой башни, а крылья — крылья не раскрываются, а впереди не то черный асфальт, не то пропасть… Пропасть страшнее.

Альфред ответил настороженным взглядом, будто уже догадался, что произошло.

— Джокер сбежал, — сказал Брюс.

Своего голоса он не узнал.

А имя, которое он уже неделю пытался забыть и навсегда, начисто стереть в памяти, так, чтобы не думать и не вспоминать, это имя было произнесено вслух.

— Как сбежал?

— Они же сказали, что будут его перевозить в окружную тюрьму. Бандиты захватили фургон SWAT и напали на кортеж, чтобы освободить Джокера.

— Похоже, он повторяется, — прокомментировал Альфред.

— Не он. Его клоуны, — коротко объяснил Брюс. — Идем!

— Неужели вы поедете?

— И вы тоже.

Через двадцать безумных минут — хорошо, что в воскресенье вечером на дорогах не было пробок, хорошо, что новый боевой автомобиль, «Акробат-2» пока что с блеском выдерживал «ходовые испытания» в полевых условиях — Брюс мчался по пригороду Готэма.

Удалось обогнать две полицейские машины. Обогнать время не удалось.

Он сбавил скорость, свернул на аллею. В сотый раз проклял узкие улочки. Услышал вдалеке сирену и понял, что еще немного, и здесь будет весь спецназ Готэма.

Горящая полицейская машина, разбитый тюремный броневик, служба 911, парамедики. В глаза бросились огромные буквы FBI — белое на черном.

Синюю «тойоту» Брюс заметил на самом конце бульвара.

Обогнал фургон с надписью SWAT — интересно, это тот самый фургон, который захватили бандиты или там все-таки спецназовцы? Понял, что «тойота» мчится к магистрали. От полиции они там оторвутся — ни Джокер, ни его подельники никогда не боялись рисковать головой. Может, и от спецназа уйдут.

Но не от «Акробата».

— Магистраль E14 закрыта на ремонт, — услужливо сообщил бортовой компьютер.

Под звук сирены отставшей полиции «тойота» прошибла заграждения. Когда это Джокера и его клоунов останавливали правила?

Вслед за «тойотой» на шоссе вылетел «Акробат».

Началась старинная промышленная зона Готэма. По обоим сторонам магистрали мелькали заводы, заброшенные лет двадцать назад. Ныне — пристанища бродяг, нищих, наркоманов и криминала.

Бандиты прибавили в скорости, а Брюс уже включил систему наведения.

Слишком просто, мелькнуло у него в голове. Слишком просто.

На кой черт там задержался SWAT?

Два небольших снаряда разорвали колеса «тойоты», и метров двадцать автомобиль проехал практически на брюхе.

Брюс остановил машину, и спустя мгновение уже открывал дверцы «тойоты» и вытаскивал беглецов.

Р-раз — удар кулаком в лицо отправил водителя «тойоты» в нокаут.

Два — следующий бандит был с оружием. Револьвер полетел в сторону, бандита Брюс приложил подбородком о капот. Поднял за шкирку и добавил ребром бронированной ладони по плечу.

Три…

Брюс отдал бы очень многое, чтобы никогда больше не видеть этой рожи с разорванным ртом.

Джокер улыбался.

Он и из машины вылез практически сам, не сопротивляясь. В наручниках и потрепанном красном комбинезоне для арестованных. И теперь, даже получив в ухо и свалившись на асфальт, продолжал ухмыляться самой омерзительной на свете улыбкой. Кроваво-красной. Точно в тюрьме ему разрешили пользоваться если не гримом, то хотя бы клоунской помадой.

Четыре. Этот выскочил с другой стороны «тойоты». Тоже с оружием и каким-то жетоном в руках.

— ФБР! Именем закона вы арестованы!

— А я из ЦРУ, — сказал Брюс, разоружив четвертого бандита.

Локтем о бронированное колено — и тот упал без сознания.

В следующую секунду Брюс увидел подъезжающий фургон SWAT, а боковым зрением — отползающего к «Акробату» и все также давящегося от смеха Джокера.

Огонь из автоматов открыли сразу, как только двери разошлись в стороны. Причем без предупреждения… Значит, бандиты!

Брюс едва успел отпрыгнуть в сторону, сгреб Джокера и одним движением впихнул того на второе сиденье «Акробата». Увернулся от выстрела — пули чуть-чуть оцарапали костюм. Рванул с места, разворачивая машину.

Теперь надо было найти настоящих спецназовцев — тех, что остались позади — и сдать им преступника. Хорошо бы еще самому не попасть под пули. Посмотрим…

Он едва успел набрать скорость, как увидел выезжающую на магистраль фуру.

Оглянулся. Дорогу сзади уже перегородила другая фура.

Ну что ж, подельники клоуна подготовились хорошо.

Брюс резко потянул рукоятку на себя — и полностью отвечающий своему имени «Акробат» послушно подпрыгнул, ровной дугой огибая фуру сверху. Приземление вышло неровным, зато скорости почти не потерял.

— Остановите машину!

Громкоговоритель. Похоже, здесь уже полиция.

— Остановитесь или мы начинаем стрелять!

Секунду Брюс обдумывал, сможет ли он снизить скорость, вытолкнуть Джокера из машины на магистраль и уехать, надеясь на то, что полиция в остальных машинах — настоящая, а не переодетые клоуны. В следующий миг по «Акробату» прошлись автоматной очередью.

— Немедленно остановитесь!

Справа что-то взорвалось, и машину чуть тряхнуло. Брюс глянул вбок — похоже, что расположившийся вдоль дороги спецназ уже взялся за гранатометы.

— Ч-черт! — выругался он.

Самый простой план не сработал. Брюс прибавил скорости, решив что довезет Джокера до полицейского управления. Пусть только попробуют потерять клоуна в третий раз! Или свяжется с Гордоном, скажет, куда подъехать, а от полиции он уже научился уходить. Вот только времени так мало…

— Немедленно остановитесь!

На магистраль выехала еще одна фура. Блин, да сколько же их тут? Резко дернуть рукоятку, прыгнуть…

Взрыв не то гранаты, не то мины сорвал траекторию, и «Акробат» приземлился набок. Перевалился в горизонтальное положение, принял на себя еще одну автоматную очередь.

Брюс схватил коммуникатор.

— Вы на месте?

— Да, сэр, — ответил Альфред.

Он снова прибавил скорости, оторвался от преследователей и свернул в аллею. Прошиб деревянный забор, пролетел сквозь переулок, оставил позади еще один бульвар, разворотил металлическую ограду и очутился в темноватом дворе.

Брюс остановил машину, вытащил Джокера за шкирку, и нажал кнопку на поясе.

Автопилот завел двигатель, дал задний ход и выехал на бульвар.

Отступив в тень, Брюс слушал вой полицейских сирен и надеялся, что новая боевая машина в целости и сохранности доберется до бункера. Люциус не зря работал над усовершенствованным режимом невидимости и системой навигации.

— О, спасибо, Брюс.

— Что за…

Они переглянулись. Вечно смеющийся клоун с кровавой улыбкой и темный рыцарь Готэма.

— Представляешь, за неделю я очень устал от ФБР… хи-хи-хи, ты прямо мой герой!

Он смотрел в темные глаза перед собой и чувствовал, как падает с высокой башни, а крылья — крылья не раскрываются, и впереди его ждет страшная, зияющая пропасть…

— Брюс?

Ответил ударом в лицо. Джокер обмяк, сполз на землю и наконец-то замолчал.

Альфред прибыл на место спустя пять минут. К этому времени Брюс не нашел ничего лучшего, как завернуть клоуна в плащ. Дворецкий раскрыл дверь лимузина, подозрительно взглянул на сверток, который Брюс затолкал в салон и спросил:

— Это то, о чем я думаю, сэр?

— Да.

— И мы едем к Гордону.

— Мы едем домой.

Взгляд Альфреда был не просто выразителен — он, похоже, решил, что безумие заразно, и Брюсу пора не к Гордону и не домой, а прямиком в Аркхэм за компанию с клоуном.

— Мы везем… это…

— Он знает, кто я, — объяснил Брюс. — Нужно выяснить, что он еще успел вынюхать.

Альфред сглотнул. Надавил на газ.

А через минуту коммуникатор издал тревожный сигнал.

— Бортовой компьютер сообщает о полном уничтожении… пииииииип!

Брюс повторил ругательство, которое часто употреблял в Бутане и никогда прежде — в Готэме.

— Люциус меня за это убьет…

— Что случилось, сэр?

— «Акробат» взорвали… Альфред, все это — ловушка ФБР, понимаете? Никакого нападения не было! Они знали, что я приду за Джокером. Сообщили по телевизору, а потом позвонили Гордону, чтобы я наверняка появился!

— Гордона могли заставить работать на них, — предположил дворецкий. — Может, вам действительно не стоит сейчас с ним встречаться?

Показалось, что клоун шевельнулся под плащом. Ну и черт с ним, подумал Брюс.

— Я только не понимаю, зачем они подсунули мне настоящего Джокера?

— Не знаю, сэр. Вы хотите допросить его в бункере?

— Нет, только не в бункере. Они подстрелили «Акробат» точно у гавани и могут поставить там оцепление, а на лимузине мы не прорвемся.

— Вы на самом деле решили ехать…

— Там есть куда его спрятать.

Альфред покачал головой.

Брюс тем временем стянул броню и переоделся. Когда они очутились в гараже под отелем, вытащил из салона Джокера и поволок к лифту.

— Броню придется запереть в шкаф наверху, — сказал Брюс, открывая дверь в тайник.

— Я как раз хотел это предложить, сэр.

— Приведите его в чувство, пока я тут кое-что ищу.

— Хорошо, — пообещал Альфред. — Я только позвоню вашему пилоту, сэр.

— Зачем?

— Смею напомнить, сэр, что у вас ровно полтора часа до самолета. Если вы только не решитесь отложить завтрашний ужин в Москве, о чем тоже можно сообщить…

— Нет, — бросил Брюс. — Я успею. И звонить никому не надо.

Он тем временем освобождал тайник от ненужного хлама. Заодно нашел довольно крепкий металлический трос и наручники. Те, которые использовала полиция, Брюс считал ненадежными. По крайней мере, не для этого случая.

Трос он прикрутил к трубе, соединил с кольцом наручников, а второе кольцо застегнул на лодыжке лежащего на полу Джокера.

— Что с ним такое? — спросил Брюс, наблюдая, как Альфред стягивает красный комбинезон и осматривает клоуна. — Откуда столько крови?

— Швы чуть-чуть разошлись. Он, вероятно, сопротивлялся?

— Ему очень хотелось поговорить, а мне нет, — признался Брюс. — Какие еще швы?

— Похоже, кто-то снова нарисовал ему улыбку.

— Как это?

— Не знаю, ножом или лезвием, — Альфред нахмурился. — Мне, наверно, следует обработать рану и заклеить хотя бы пластырем?

Брюс сразу не ответил.

— Вот черт. Обработай, конечно. Не хватало еще, чтобы он здесь… Думаешь, он сам себя порезал?

— Все может быть, сэр. Похоже, он начал принимать какие-то препараты — такие исколотые вены я видел только у наркоманов со стажем, — Альфред осторожно перевернул ладонь пленника и рассмотрел пальцы, а потом руки. — Вот эти красные пятна похожи на следы от электрического тока, хотя стопроцентной гарантии я не дам. Ну, а синяки и все прочее… кстати, заметьте, на лице их почти нет. Не считая «новой улыбки», лицо трогать не стали…

— Мне его пожалеть? — со злостью спросил Брюс. — Вы не забыли, кто он такой?

Дворецкий в ответ только пожал плечами.

— Он это заслужил!

— Разумеется, сэр. Я рад, что с того времени, как я оставил службу в Британии, методы работы спецслужб ничуть не изменились. Даже странно, что за неделю они не перешли к более решительным мерам.

— Альфред, что вы хотите сказать?

— Я подумал, сэр, что раз вы еще не ушли, поможете принести сюда матрас?

 

(1) Расхожее выражение «Каждому свое» звучит на английском как «To each his own» и на немецком «Jedem Das Seine». Немецкий вариант стал известен как надпись на воротах концлагерей.