Призрачный четверг (гет)

«Седьмое февраля. Завтра зайду в любимый книжный Марти. Не верю, что что-то выгорит.

Восьмое. Ничего интересного. Пара домохозяек и малолетка.

Одиннадцатое. Здравствуй, дорогой Дневник! Шучу. Нового — нуль.

Четырнадцатое. Завтра снова четверг. Ну, посмотрим.

Пятнадцатое. Девчонка обыкновенная вроде. Можно, в принципе, познакомиться, посмотреть.

Шестнадцатое. Работа раздражает, рассорился с отцом. Опять.

Восемнадцатое. «Больше так не буду», — прокатило.

Девятнадцатое. Сегодня снился он. Улыбнулся, но ничего не сказал. Раздражает то, что я не понимаю, что сделал не так. Или делаю. Ничего не знаю, хочется рвать на себе волосы и пить. Пить и рвать.

Двадцать третье. Девчонка шумная, блондинка, глаза серо-зеленые и выразительные. Шрамик на лбу. Надеюсь, она заметила книгу. Опять-таки посмотрим.

Двадцать второе. Раскалывается голова. Отец снова недоволен мной, я вспылил. Виделся и общался с Сарой. Странная, но кажется умной не по годам. Неловко в ее обществе, возраст играет свою роль. Но поговорить было о чем. Приятно удивило. Сигарета ментоловая. А ту особенную она забрала. Нервничаю. Но если бы хотела выбросить, то сделала бы это сразу. Сохранит, я уверен. Он или не он?.. Если нет, то я верну ее себе…

Двадцать четвертое. Скукотища. Но дневной сон порадовал — снилась Сара. Порадовал?

Двадцать пятое. Виделся с братом Марти. Никак не могу приучить себя называть его по имени. А надо бы. Бойд-Бойд-Бойд. Он все такой же мудак. И все так же бесит его шляпа.

Второе марта. Позвонил Саре. Проболтали пятнадцать минут. Рекорд. Она не любит телефоны. Договорились встретиться завтра. Ловлю себя на мысли, что хочется просыпаться.

Третье. Вдохновлен Сарой. Я многое узнал о ней. Очень критичные взгляды, любовь к вкусной еде в малых количествах. Ментоловые сигареты, обычные, легкие, тяжелые. Так странно, что она не предпочитает определенную марку. Хотя, подросток же. Что продадут, тем и будет дышать. Да и что сможет спрятать. На что хватит денег.

Не могу свыкнуться с мыслью, что ей от меня не нужно ничего, особенно денег. Правда, я спустил всю мелочь в автомат с игрушками в каком-то торгово-развлекательном. Она хотела выиграть игрушку для младшего брата. Добрая и злая одновременно. Она прекрасная. Хочу узнать ее лучше».

Прошло ровно две недели с тех пор, как мы познакомились. Если бы у меня были шлюхи-подруги «с принципами и девственностью до восемнадцати», то они бы возненавидели меня. А все потому, что я сижу на кровати красивого богатого мужчины, подогнув ноги, и читаю его личный дневник. Дневник ли? Нет, скорее отрывки из жизни, записи, сделанные на скорую руку, как обычно женщины записывают рецепты соседских блюд. Почти каждый день — это несколько строк рваным почерком по линованному листу. Причем с лета.

Интересно, а Стьюи ненавидел бы меня?

С нашей первой прогулки я не ступала на порог школы. Не хотела идти на занятия и проводить половину учебного дня в мыслях: о нем, о книгах, о будущем, о смысле жизни, о том, как сильно мне хочется курить. Пристрастилась я все-таки к этим смертоносным волшебным палочкам, создающим туман в легких и вокруг головы. Но сегодня Дерек все же упросил меня появиться в классе: переживает о том, как бы меня не исключили, пусть и признает, что такой расклад был бы весьма удачным для его персоны — хочет взять меня в жены. В шутку, конечно. Но это явно был намек на мое обеспеченное будущее. Ближайшее, разумеется.

Видимо, не так хорошо он меня знает. Словно я собиралась сидеть за партой и изображать примерную ученицу. Наивный ребенок в теле взрослого, я не из тех. Прикинулась, будто мне плохо, и сбивчиво повторяла уже давно не молодой медсестре, чтобы она связалась с моим дядей. Дерек идеально подходил на эту роль. И как удобно — я как раз успела наизусть запомнить его номер, ведь этот дурак скоро доведет до истерики мой сотовый, который не привык работать в принципе.

Он забрал меня к себе, потому что я капризничала, да и его квартира была неподалеку, а сам уехал обратно на работу. Сказал, что вернется пораньше: возьмет все бумаги на дом и разберется со всем за эти выходные.

Прикасаюсь к тексту-душе, втягиваю воздух и понимаю, что ни черта не понимаю.

Неужели он не может писать нормально? Так же красиво и подробно, но не слишком, как это делал его друг Сивер? Дерек так и не рассказал мне ничего о нем, как о человеке. Максимум информации, что я смогла получить: он был излишне самокритичен, однако его произведений это не касалось. А тут, как оказалось, он еще и с братом суицидника был знаком. «Никак не могу приучить себя называть его по имени». Значит, общаются периодически. Но почему? Может быть, дальние родственники? Обычно мудаками их и называют.

Как близки они были? Я читаю не просто так. Я читаю не из любопытства. Я хочу узнать, как он его называл. «Март, ты не выспалась? У тебя синяки под глазами. Хорошо себя чувствуешь?» — эта и куча подобных фразочек крутятся в моей голове всю неделю. «Март». Марти, да?

Пролистываю к точке отсчета. Начальную запись дневника угадать нетрудно: «Двадцать шестое августа. Психолог сказал, что записи помогут. Два дня, как он… Боже. Не могу. Виноват. Как же я виноват!». Следующая датировалась двадцать седьмым числом: «Сегодня были похороны. Взгляд этого мудака-Бойда расчленял меня. Напился». Далее — обрывки фраз, куски текста. Где-то даже прикреплялись вырезки из газет. Ничего такого не было написано за остаток лета и следующий месяц, что мог бы написать трезвый. Редкие иероглифы человека, рискующего скончаться от цирроза печени.

И да, вот оно:

«Десятое октября. Пил, пока не пришел тот-самый-мудак. Говорил много, я ничего не запомнил.

Одиннадцатое. Приходил и сегодня, на этот раз я все запомнил. Хочет, чтобы я опубликовал работы Марта. Господи, как я по тебе скучаю».

Моя душа, наверное, стала яблоком. А его изнутри начал пожирать жирный мерзлопакостный червяк. Он, что, всю неделю оговаривался? Или же…

Нет записей за последние дни.

Вопросов была даже не тонна, а намного, намного больше. Вот только задать их все я права не имела, как не имела права и читать дневник Дерека. Подумать только, Марти действительно был кем-то важным для него, а когда погиб… У меня пропало желание думать об этом. Вопросы, вопросы. Мне осталось только дождаться Дерека и спросить его о некоторых — только о некоторых — аспектах его жизни.

Я положила дневник так, чтобы его положение совпадало с едва видной чертой на столе. Как раз вовремя, потому что в коридоре послышался шум открывающейся входной двери. Я правда так долго пыталась разобраться в его почерке и шевелить мозгами?

— Хэй, Дерек! — улыбаясь, я собралась обнять мужчину, но остановилась в нерешительности.

Мужчина был мрачен и выглядел устало.

— Что-то произошло?

И только кивок был ответом. Снова ни черта не понимаю. Я не собиралась ждать его только для того, чтобы видеть его таким разбитым, но не знала, как подступиться: Дерек закрылся в своем кабинете. Черт, он просто взял и закрылся от меня! Что я сделала? Не понимаю, нихрена не понимаю!

Как не понимаю и то, что сейчас постучалась в массивную дверь и, оставшись без ответа, все равно открыла ее. Значит, Дерек не заперся.

Мужчина сидел за столом, и можно было подумать, что он писал что-то, но я вместо записной книжки видела бокал, наполненный виски примерно на два пальца.

— Дерек? Я могу поговорить с тобой?

— Да, конечно, — голос казался сухим и лишенным эмоций.

Плохо дело. Не выношу такие ситуации, все бы отдала, лишь бы избавиться от нее сейчас, хоть с помощью волшебства или кокаина, не важно! Главное — не быть здесь, не вести себя так, не подбирать слова и не быть осторожной в общении.

— Ты можешь мне довериться. Расскажи, что произошло, — неприятное чувство, будто я — работник службы доверия, каждый день выслушивающий сотни печальных историй от суицидально настроенных малолеток и просто тридцатилетних неудачников, живущих с матерями в однокомнатных квартирах. Ну, что же. Дерек хотя бы не относится ни к одной из этих групп ущербного населения.

Я присела на край мягкого дивана и постаралась не выдать ничем своего страха. Трудно сказать, чего именно я вдруг боялась, но этот страх был сильнее маминой головной боли наутро после глубокого запоя.

— Скажи мне, я же не кусаюсь.

Мужчина развернулся в кресле, и я увидела его глаза, наполненные слезами.

Особи мужского пола не плачут, да? Ведь так твердят запрограммированные обществом молодые пары своим детям-дегенератам, которые во всем им верят и всегда подчиняются? Глупая поговорка. Скажите это, например, отцу, потерявшему дочь, или парню, на чьих руках умерла его девушка. Скажите это человеку с надрывом слез в глазах. Ударьте его по лицу, назовите бракованным материалом в завуалированной форме типа «тряпка», а потом скажите, что жизнь продолжается.

Продолжается, мать ее! Где?! Где она продолжается, если вот она — мертвая, все еще фантомом на руках холодеет?

Сжимаю пальцами воздух, пытаясь ухватиться за призрак сестры, а в глазах — боль.

«Элис, почему люди умирают? Ты ведь уже знаешь этот ответ?»

Сглатываю ком. Противное ощущение в груди. Просто скажите мне, что никто не... Черт.

Я отвела осторожным, почти нежным движением ладони Дерека от его лица. Сама себе удивляюсь. Когда я стала такой? Когда успела?

— Он уволил меня, — голос мужчины дрогнул.

Выдыхаю. Это уже не так трагично, как смерть близкого человека, но и не повод для радости. Сволочь. Довел меня почти до слез. Убила бы.

— Почему? — прикосновение к мужской слегка щетинистой щеке далось мне с трудом.

— Он сказал, я недостоин, он сказал... И я, я просто… — я молча сжала в объятиях обрывисто дышащего Дерека.

Как это больно, наверное… Наверное.

— Найдешь другую работу. Это — не конец, — логические доводы — плохое утешение, я знала, но не могла сказать что-то теплое и приятное. — У тебя масса талантов, ты можешь бы стать журналистом или еще кем-нибудь.

«Еще кем-нибудь» утопает в моем молчаливом стоне. Я дура. Человеку уже за тридцать, а я про новую профессию ему говорю и про радужные перспективы.

— Дерек, мы справимся, — вышло почти жалостливо. Ну да, парень, не сцы, у нас же перспективы, ага, светлое будущее, все дела.

Ненавижу себя.

Прежде, чем я отпустила, две минуты дали мне понять, насколько сильно может казаться растянутым время. Как на микроволновке. Только в ожидании не еды для себя, а чужого успокоения. Так странно. Что-то, а не мне.

Я вроде как достаточно поддержала его для того, чтобы теперь отвлечь от мрачных мыслей. Я присела на край стола, прекрасно зная, что он не станет даже возмущаться. Бога ради, да он слова мне поперек не скажет, если я сейчас разденусь, скажу, что мне холодно, и разведу камин из его рабочих бумажек! Они все равно уже бесполезны.

— Давай прогуляемся, а? Или хотя бы поужинаем.

Ловись, рыбка, большая и маленькая.

— Хорошо, — голос все же бесцветный, но уже перестал быть таким убитым. Прогресс.

Как я кстати приготовила суп. Не стала особенно щеголять умениями, но получилось вкусно. Опыт, мать его. В моем-то возрасте! На несколько минут выхожу из комнаты и притаскиваю на подносе тарелку, совсем небольшую кастрюлю и все прочее. Ставлю на край стола.

— Дерек, тебе побольше мяса, да? — не дожидаясь ответа, накладываю несколько половников. — Сильно расстроен?

— Очень, — мужчина бросил на меня быстрый и какой-то по-строгому взрослый взгляд. Я бы даже назвала это начальной ступенью бешенства.

— А Сивер, твой друг, любил супы? Ему бы понравился этот? — не знаю, из-за чего, но его злость стала более заметной. — Ты мне так мало рассказываешь о нем.

Мой инстинкт самосохранения остался сегодня утром в жестком ворсистом одеяле.

— Зачем тебе это? — слышу почти что рычание.

— Женское любопытство, присыпленное подростковым максимализмом, ничего такого! — не люблю оправдываться, не люблю искать объяснения себе самой: слишком нервно, и мои руки начинают трястись; ставлю перед ним тарелку и плюхаю в нее ложку. — Хотя бы скажи, какую еду он любил. Отнесем на кладбище. Ты часто у него бываешь?

Он цокает языком и хмурит брови, а я скрещиваю руки.

— Пиццу он любил, особенно гавайскую, эту гадость с ананасами. Да, часто, — скрип сжатых зубов был бы слышен, если бы за окном не орала сигнализация машины.

— Знаешь даже, что он любил есть... — не получается улыбнуться, совсем не выходит, а мысли в разнобой. — Вы были так близки?

— Да, — короткое слово, будто пощечина.

— А как он выглядел? У тебя тут фото нет? — молчание и сдержанный кивок в сторону стены. Мне пришлось вытянуть шею, чтобы увидеть небольшую фотографию в строгой рамке. — О, так мы похожи. Это ведь... Просто случайность, да?

Глаза. Будто в свои посмотрела. Пусть это будет случайность, ну же.

Опять кивок. Фух.

— Давай сменим тему? — кивок. Будто других способов выразить согласие не существует! — Ни разу не видела, чтобы ты курил. Но сигарету во рту держал постоянно. Почему?

— Не твое дело! — злость вырвалась наружу, Дерек вскочил на ноги и ударил кулаком по столу. По поверхности супа дрожат круги.

Отшатываюсь к стенке. Страшно. Черт возьми, как же я испугалась в этот момент! Да что с ним такое? Почему он так смотрит? Почему я снова ощущаю тревогу?

— Почему ты так со мной? — откуда эти упорство и раздражение в моем голосе? — Я что, не имею права знать? Ты нихера не рассказываешь ни о себе, ни о своей близости с Сивером и его семьей!

— Ты…

— Я не обращала внимания на твои странности! — игнорирую его реакцию, игнорирую его шаги в моем направлении, игнорирую испепеляющий взгляд и страшную гримасу на лице: он не смеет меня перебивать. — Особенно на манеру тупо держать сигарету в зубах! Почему ты не куришь? Почему, почему?!

Повышаю голос, а он тянет ко мне руку.

— Почему ты тогда ползал по земле так долго? Чем она была так важна для тебя? А почему зовешь меня его именем? Я не понима…

И тут мой голос обрывается, и я начинаю рыдать. Я не понимаю ничего, что происходит сейчас, что было раньше и на что надеется этот новичок-безработный, который… Замахнулся?

Впервые в жизни получила пощечину от руки мужчины. Больно, до ужаса больно, но слезы в момент перестали литься. Парадокс.

— Ты читала их, те записи, — будто я сама не знаю, ублюдок; он так кричит, что уши начинают болеть. — Ты заслужила, хватит сопли пускать! Хочешь знать? Хочешь все знать, да?! Так слушай! Мы с Марти были вместе, да, сука, именно вместе, как пара! Но его задолбал этот мир, и он загнал себе в горло нож! Его брата я знал мало, он вообще не любит разговаривать! А сигарета была Марти. И я позволил тебе забрать ее не просто так! Март писал… Он писал, что вернется, что его призрак вернется на следующий день! Я поверил ему и встретил тебя! Вы похожи, он в тебе, ты — это он, Сара! Я верю, что ты просто сейчас не осознаешь этого, но это ничего, ведь скоро ты все поймешь. Ты мой призрак, ты моя любовь. Март не оставил бы меня вот так. И ты бы не согласилась гулять со мной так запросто. Все правильно, все закономерно, понимаешь? Вы да­же ку­рите оди­нако­вое ко­личес­тво этих ебаных ментоловых си­гарет в день, Са­ра! Я люблю тебя!

Не выдерживаю — меня пробивает дрожь. То ли от того, что он трясет меня за плечи, то ли от нервов. Я на грани истерики. Черт побери! И понимаю, что уже почти умылась слезами.

Я боюсь поднять глаза и посмотреть в его лицо, однако он все делает сам: гладит меня по щекам, растирая слезы по коже, так ласково, что я через несколько секунд уже не верю, будто это он бил меня. Что за вздор? Разве этот нежный мальчик с щенячьим взглядом способен проявлять агрессию? Помилуйте!

Только вот… Я способна. Один удар, и он отпускает меня, сгибается пополам, завывая от боли. Пользуюсь моментом и бегу на выход, однако у самой двери в коридор он нагоняет меня и резко дергает за руку. Я уже не в силах сдержать крик. И…

Чудо. Он отпускает меня. Смотрит, будто я ему только что сына родила. Забота и паника играют в блеске его широко раскрытых глаз. И меня вновь тянет на лирику рядом с ним. Как всегда.

— М-Март, — он заикается и снова пытается дотянуться до меня, его губы задрожали. Иллюзия рассыпалась осколками. Увы, но жизнь — не миражи.

Ненависть. Кажется, он проблеял: «Прости меня». Но меня к этому моменту уже больше интересовала щеколда на входной двери.

Выбегаю из квартиры, оставляя дверь нараспашку. Забудься в алкоголе, гнида, и чтоб тебя убили этой ночью!