Против целого мира (гет)

Понедельник начался странно. Все утро Лукрецию не покидало ощущение пустоты, но оно не было похоже на скорбь по погибшему мужу. Регулус никогда больше не придет к ней, не обнимет ее, она никогда не увидит его улыбки, его серых глаз — таких строгих и серьезных, что иногда она боялась за него, сама не понимая, почему — когда она ясно осознавала это, у нее сжималось сердце, тоскливой, глухой, неизбывной болью... За несколько часов до выхода на работу, а работала в тот день она во вторую смену, девушка выпила зелье от токсикоза, которым ее тут же стошнило. Раньше такого с ней не происходило. Да и обычные заклинания иногда давали сбой, хотя это было неудивительно, после таких-то выходных.

Вернувшись от родителей в субботу, Лукреция выпила фиал снотворного на травах, которое ей разрешалось, и тут же уснула прямо на диване в гостиной, даже не снимая мантии. Проснулась она ближе к вечеру от холода. За окнами было темно. Переодевшись и перекусив вчерашней запеканкой, она занялась домашними делами, как будто не было дневного разговора. Но к полуночи стало понятно, что уснуть не получится, к горлу подступали слезы, которые она сдерживала все это время. В ушах эхом звучал крик матери, и, чтобы заглушить собственные мысли, девушка достала граммофон и запустила его на полную громкость.

Ей всегда «везло» на девятые симфонии — именно они были любимыми в творчестве многих композиторов. Дворжак, Малер, Шуберт… Но в ту ночь звучал Бетховен. "Рыдаю под звуки "Оды к радости" — подумала Лукреция с какой-то горькой иронией. Заснула она лишь под утро, стискивая в руках влажную от слез подушку.

И проснулась, казалось бы, через пять минут после того, как закрыла глаза — хотя на самом деле проспала достаточно — от того, что нагрелся экстренный портключ. Окунувшись в работу, она забыла о своих проблемах. Да и вечером, хотя даже не взглянула на часы, когда вернулась, и очень бы удивилась, если бы узнала, что было около полуночи — она уснула мгновенно, стоило лишь опустить голову на подушку.

И вот, в два часа дня девушка, как обычно, шла по коридорам Мунго и наблюдала странную картину. При виде ее многие коллеги начинали шептаться, но неизменно старались исчезнуть с дороги. Такое поведение, мягко говоря, напрягало и настораживало. Даже ординаторская мгновенно опустела, стоило девушке там появиться. А ведь перед передачей смены в комнате всегда было много народу.

Не настроенная разгадывать чужие загадки, и вообще равнодушная к сплетням, Лукреция занялась своей работой, но тут же была прервана появлением Сметвика, который, войдя, тут же опустился на стул, словно его не держали ноги. Начальник выглядел настолько усталым, что девушка подвинула ему свою чашку с чаем, из которой еще не успела отпить.

— Твой отец был у Шафика утром, — без предисловий объявил Гиппократ.

Перо жалобно хрустнуло в пальцах Лукреции. Это было вполне ожидаемо, но от того не менее неприятно.

— И? Когда мне освобождать кабинет? — голос прозвучал неожиданно громко.

— В начале мая, если я правильно определил срок, — усмехнулся Сметвик и, видя непонимание на лице коллеги, пояснил. — Неужели ты думаешь, что я бы тебя отпустил? У меня есть свои рычаги влияния на нашего главного, так что доработаешь до конца второго триместра и уйдешь в декрет. Постараюсь к тому времени найти тебе временную замену.

— Спасибо, — тихо прошептала Лукреция, не вполне веря услышанному.

— Всегда пожалуйста, — начальник улыбнулся и в своей обычной манере добавил. — К тому же я не собираюсь себя тут хоронить, таща отделение в одиночку.

Допив чай, мужчина направился к дверям, но Лукреция окликнула его и он обернулся.

Девушка поднялась из-за стола и, догнав целителя, крепко обняла его, еще раз прошептав «Спасибо».

Оставшись одна, она разрыдалась, только сейчас осознав, что теперь ей не на кого рассчитывать в этом мире.

Постепенно неотступное внимание коллег сошло на нет, хотя из глаз многих так и не исчезло любопытство. Уступив настойчивым просьбам Гиппократа, незадолго до Йоля Лукреция прошла обследование в родильном отделении. Чувствовала себя она, кстати, отлично, и даже больше не пила свое зелье — просто не видела необходимости. Лишь одна мысль омрачала эти предпраздничные дни — необходимость нанести визит родителям Регулуса. Это следовало сделать раньше, но что-то все время мешало ей.

Чтобы не проводить Йольский вечер в одиночестве, она взяла ночное дежурство, но даже в Мунго сидела одна — чаще всего в такие праздники дежурили магглорожденные, а с ними она не находила общего языка еще со школы.

В тишине собственного кабинета она вспоминала прошлый Йоль, который праздновала вместе с родителями, братом и его женой. На улице было не слишком холодно, да и снега не было совсем. Они стояли в лучах начерченной на земле пятиконечной звезды. В середине горел костер — полено ясеня, обложенное тонкими ветвями других деревьев и травами. Проводил ритуал, естественно, отец — эхо разносило его голос по поляне. Наконец он проговорил последнюю фразу, и сделав шаг, добавил в костер собственноручно собранный пучок травы — Лукреция тогда не успела рассмотреть, какой именно. Следом за отцом мать повторила его действия. Ритуальная фраза, шаг — и в костер отправляется букет цветов Спеттефилума.(1) Следом за матерью повторяет брат, потом его супруга. Заканчивает ритуал Лукреция, опуская традиционную связку веток платана. Через несколько минут костер гаснет сам по себе, оставляя в центре тлеющее полено, которое со всевозможной осторожностью отец заносит в дом и устанавливает в камине.

Потом был праздничный ужин, и Лукреция даже осталась в доме родителей на ночь. Неужели та ночь было последней, которую она провела под крышей родительского дома?

За размышлениями девушка не заметила, как уснула. Однако сон не принес облегчения — ее бросало то в жар, то в холод. Перед глазами то и дело возникали кровавые сцены, несколько раз по кабинету прокатилась волна магии, сметая со стола все документы. Она расцарапала себе руки и сорвала голос, потому что во сне звала Регулуса.

Но с первыми лучами солнца страшный сон отступил, и она проснулась. Руки подрагивали, и залечивать ее царапины пришлось Эбену. А через час не осталось и следа от ночного кошмара. Даже вернувшись домой, она не стала ложиться — силы переполняли ее.

-

(1) Спеттефилум считает символом семейного и женского счастья. Поэтому мать Лукреции кидает в костер именно этот цветок, надеясь на замужество дочери и беременность невестки.

Лукреция же, как целитель, кладет связку веток платана.