Шипы для железной девы (гет)

Два первых ощущения, как только она опомнилась после переброски, подарили ей глаза и нос. Тут было светло. Она настолько уже привыкла к почти полному мраку подземелий, что свет ударил по ней резко и неожиданно, хотя ярким он только казался, в действительности он был мягким и рассеянным, приятным для глаза. И ещё атмосфера. Здесь было легко дышать. Не просто легко, замечательно! А, быть может, дело было в том, что почти непереносимый для дыхания воздух катакомб служил слишком ярким контрастом с тем, что наполнял помещение, в которое она попала.

Было и ещё кое-что, и это Гермиона ощутила лишь в самый первый момент, потом оно забылось, смытое зрительными впечатлениями. Какая-то необыкновенная внутренняя лёгкость, почти эйфорическая, словно всё вокруг было наполнено чем-то …магией?.. благотворно действующим на неё, и, вместе с этим промелькнуло что-то похожее на захватывающее дух щекотание в груди, сопровождаемое секундной слабостью, напомнившей — вот странность — ощущение, которое она получила, когда в первый раз в жизни увидела обнажённого юношу в альбоме художественной фотографии. Потом она перестала сосредотачиваться на внутренних переживаниях, потому что обстановка вокруг неё сама по себе стоила особого внимания.

Комната была большой и круглой, в диаметре, наверное, не меньше пятидесяти футов. Её накрывал, как чашей, пологий куполообразный потолок. Пол по краям слегка приподнимался, так что общее впечатление возникало, как будто находишься внутри двух опрокинутых друг на друга тарелок, или, точнее, пиал. Никаких выходов заметно не было, словно комната существовала где-то сама по себе, хотя почему-то Гермионе сразу пришло в голову, что она всё ещё находится в толще земли под Хогвартсом. Почему? Ей некогда было анализировать.

Пол низкими широкими ступенями сходился к центру помещения, и обрывался в большую круглую яму, с отвесными стенками. Что находилось внизу, отсюда увидеть было нельзя, яма выглядела слишком глубокой на вид. Все детали обстановки были вырублены из камня с каким-то грубым первобытным изяществом, и невозможно было понять, то ли это работа гения-самоучки, то ли, наоборот, искушенный мастер специально создал иллюзию примитивной резьбы. Вокруг ямы, на некотором удалении от неё, стояли четыре больших каменных кресла с низкими подлокотниками и высоченными спинками, расстояние между ними было почти равным, только в одном месте чуть шире, и тут на подиуме из трёх ступенек стоял пьедестал, напоминавший узкую трибуну и возвышавшийся почти над самой ямой. Около каждого кресла на полу располагались низкие плиты с горизонтальным углублением, похожим на лежак, одним концом обращенные прямо в яму. В каменном полу в этом месте шли глубокие канавки от кресел мимо плит и вниз.

Сделав несколько шагов, Гермиона с изумлением заметила, что когда-то тут стояли ещё какие-то предметы, но они были металлические, и ржавчина сожрала их настолько, что от них остались только отверстия в полу и рассыпанный бурый порошок. Это место выглядело невероятно древним. Точно такие же ржавые следы обнаружились по краям лежавших плит, и это отчего-то вызвало внутри неприятные ассоциации, вплоть до содрогания. Но она тут же отвлеклась, потому что заметила блеск на спинке ближайшего к ней кресла. Светильник всё ещё оставался в её руке, и он добавлял к этому непонятному равномерно разливавшемуся свету свои яркие отблески. Часть из них отразилась от драгоценных камней, вделанных в спинку. Их было много, и они составляли вычурный узор, или точнее, это был какой-то символ, который она сперва не могла понять, до тех пор, пока внимательно не рассмотрела другие кресла. Тогда уж аналогия бросилась ей в глаза настолько ярко, что в первый момент она просто опешила, не веря тому, что видит.

Первый узор был составлен из рубинов и похож на зубастый полумесяц с полукругом сверху, напоминая в профиль львиный оскал. Второй знак, сапфировый — расходящиеся из центра линии, одна вверх, три другие вниз, оставлял впечатление когтистой птичьей лапы. Третий, сложенный из жёлтых топазов — опрокинутый острый треугольник, на удивление точно походил на барсучье рыло. Наконец, густо-зеленые изумруды четвёртого сплетались в причудливые изгибы, в которых явственно виделось что-то змеиное.

Легендарный Зал Основателей?! Возможно ли это?! Мысли вихрем пронеслись в растерянной голове, которая разом стала ясной и какой-то пустой, в ней даже почудился характерный звон, когда ложечка стукается о стенки из тонкого фарфора. Уж не это ли место так яростно искали и так и не нашли те неизвестные из подземной тюрьмы? А вот она — Гермиона Грейнджер — взяла и нашла!

«Упорство рано или поздно вознаграждается», — самодовольно произнесла она про себя.

Хотя сомнения, конечно, оставались. Кто-то мог просто воссоздать это мифическое место гораздо позже по описаниям. Гермиона не была бы настоящим исследователем, если бы поверила сразу в такую невероятную находку. Она уже подошла, было, к краю ямы, чтобы взглянуть вниз, но другая деталь моментально приковала её внимание. На высоком постаменте, похожем на трибуну, лежала книга.

Да, самая настоящая книга! В такую удачу просто невозможно было поверить. Забыв обо всём, она кинулась к подиуму, даже усталость сама собой куда-то пропала, растворилась в этом чудесном месте, полном древних тайн и пропитанном удивительной силой, наполнявшей странной, ни на что не похожей энергией.

Постамент оказался очень высок для неё, и она снова прокляла свой рост, из-за которого вынуждена была теперь чуть ли не вставать на цыпочки, чтобы смотреть на книгу не сбоку, а сверху. Вблизи та казалась просто нереально огромной, настоящий древний гримуар, и выглядела практически полностью сохранной, что являлось самым настоящим чудом, учитывая, что железо за это время уже рассыпалось в прах. Переплёт был совершенно чёрным, как и срез страниц, очень толстым и твёрдым. Сверху на нём когда-то был выдавлен какой-то символ или узор, но сейчас он почти полностью стёрся. Гермиона поставила фонарь на край постамента и занесла уже руку, чтобы открыть книгу, когда внезапно её сердце сжал какой-то непонятный спазм, словно что-то предупреждало в самый последний момент не делать того, что она собиралась. Однако это неприятное ощущение было мимолетным и проскользнуло где-то в самом дальнем уголке сознания; внутренняя эйфория от нахождения в этом месте подавляла всё.

Она бережно перевернула переплёт и обнаружила, что страницы не похожи ни на любой вид бумаги, ни на пергамент. Больше всего они напоминали выбеленную кожу (кожу?!), а надписи были слегка объёмными, бугристыми, и, когда Гермиона попробовала провести по ним пальцем, у неё невольно возникла ассоциация со странной татуировкой. Она отдёрнула руку и обратилась к содержанию первого листа.

Сверху огромными буквами значилось: «De Vermis Mysteriis» («Тайны Червя»), ниже подпись: «перенесено Тэрцием Сибеллиусом», и, задумавшись, Гермиона поняла, что ни разу в жизни ничего не слышала ни об этом названии, ни об авторе. Впрочем, автор ли это был, учитывая надпись «перенесено»? Судя по всему, некий Сибеллиус просто переписал содержимое из других источников в… 1084-й?.. она быстро пересчитала в уме… в 331 году нашей эры.

Триста тридцать первый?! Четвёртый век? Времена Основателей или чуть раньше? Она почувствовала, как у неё подрагивают кончики пальцев. Это была невероятная находка, одна эта книга тянула по своей ценности на всю хогвартскую библиотеку разом.

Она прижала ладонь ко лбу тыльной стороной и попыталась слегка отдышаться от возникшего волнения. Какое-то время она не решалась начать читать, как будто сладкоежка, перед которым неожиданно поставили огромный торт, весь украшенный красочными деталями, смотрящий на него в восторге, ещё не веря в собственное счастье.

Однако первая же фраза слегка охладила её приподнятое настроение.

Книга оказалась написанной на варварской латыни, в кое-каких местах текста язык был искажен до неузнаваемости, а обычные словосочетания перемежались с абсолютной тарабарщиной. Но первое предложение читалось совершенно осмысленно:

«Писание сие проклято. Не владеющий формулами, тот, чья душа не чернее пепла, не уразумеет».

«Не слишком обнадёживающее начало».

Но разве могло это её остановить в такой ситуации?

Очевидно, что книга была посвящена магии. Слова «Заклинатель» и «Колдун» встречались в ней сплошь и рядом. В самом начале шли описания потребных для заклинателей инструментов, с подробными рисунками, на одном из которых она с удивлением обнаружила знакомый кинжал, переправивший её сюда. Она присмотрелась к тексту:

«Faynzeh, или Кинжал, используют для убийства жертв и изъятия внутренностей…»

Она не дочитала и отшатнулась. Кинжал, который она до сих пор продолжала сжимать в левой руке, как-то сам собой вывалился и громко зазвенел, ударившись о каменный пол.

«…изъятия внутренностей…»

Она сглотнула и стала медленно перелистывать страницы, её рот постепенно приоткрывался, а глаза расширялись всё больше, когда она пробегала, выхватывала, выдергивала фразы из жуткого текста, переполненного странными символами, схемами и рисунками.

«…так надлежит молиться Червям, ибо Они есть Владыки…»

«…каждый, кто смотрит глазами мертвых, увидит и поймет…»

«…возмужав, колдун убьет свою мать…»

«…всякий, кто сделает хотя бы попытку увидеть Его, вмиг утратит рассудок…»

«…нет на земле места, где не был бы захоронен колдун…»

«…к последнему способу прибегают, чтобы вести беседу с самой страшной разновидностью Колдунов не из рода людей, коих мир земной не вместит…»

«…живот младенца вспарывают одним сильным точным ударом, затем раздирают грудину…»

«…поставь женщину на колени перед ним, и взяв в левую руку кинжал…»

«…пролитие при этом живой крови оживит участников действа…»

«…в нижний квадрат кладут кишечник — вместилище гниения…»

«…Алтарь необходимо вырубить из цельного куска скалы… должен стоять на костях овец и людей…»

ЧТО ЭТО ТАКОЕ?!

Она вытерла внезапно возникшую испарину. Переведя взгляд на длинные плиты с углублениями, стоящие рядом с креслами, она только сейчас начала догадываться об их предназначении. Это были чудовищные алтари для принесения человеческих жертвоприношений. На одной из картинок даже был грубо нарисован такой алтарь, и рядом с ним человек в покрывающей его целиком мантии с кинжалом в руке, занесший его над бедной жертвой, голова которой свешивалась с одного конца алтаря.

Здесь убивали людей, а их части бросали… куда?… их кровь?.. текущая по выбитым желобам… Она почувствовала, как её начинает потихоньку пошатывать. Только сейчас она умудрилась посмотреть вниз в яму, которая оказалась вовсе не ямой, а огромным глубоким колодцем, при взгляде на который тут же начала кружиться голова. Она не ведала, каков он в глубину, потому что он весь был забит костями. Шести футов не хватало, чтобы они достигли края. Они лежали там плотной слежавшейся массой, им было бог его знает сколько лет, и их количество поражало всякое воображение. У неё перестало хватать фантазии, чтобы представить, что здесь происходило на протяжении… неизвестно какого времени… на краткий миг она вообразила, что заседающие на этих креслах могут вернуться в любой момент, и едва не закричала от ужаса. Потом всё-таки остатки благоразумия прошептали ей, что костям в колодце очевидно многие и многие сотни лет.

Но и увиденного оказалось вполне достаточно, чтобы просто стоять с совершенно ошалелым ощущением, что она уплывает куда-то и сейчас вовсе уплывёт. В голове крутились символы и слова вперемешку «Йайн! Нгхэ! Ненасытный Эггалахамош! Повелитель Змей Йхэг, Рланг…»

Хуже всего, что каким-то совершенно непостижимым образом они отдавались внутри неё, будоражили что-то, какие-то тайные, ей самой неизвестные струны, словно бы сама магия в ней отзывалась на них, словно она была каким-то образом сопричастна.

«Это же не может быть правдой! Это не может быть правдой! Это какая-то ошибка! Ошибка! Ошибка!»

Её снова начало пошатывать, и она опёрлась о постамент, а взгляд снова упал внутрь жуткой книги, которая уже была ей перелистана почти до конца. Она не хотела больше ничего видеть оттуда! Ни одной строки, ни одного слова, ни одной буквы! Она понимала, что ещё чуть-чуть и она признает правду, соединит в голове все фрагменты головоломки, и тогда открывшаяся страшная истина уничтожит её изнутри. Она бы захлопнула переплёт, но, кажется, у неё уже не было сил, а знакомые символы слишком привлекали её внимание. Она стала читать и одновременно чувствовала, как снизу из живота поднимается волна тошноты, и желудочный сок стал капать из уголка её рта.

Напротив красного символа, напоминающего львиный оскал, стояло:

«Нта Ицхет — Отец Тысячеглазых, Пыль Погибших миров, Хранитель Первой Книги Колдовства, принимающий поклонение у черных обелисков, правит невидимой планетой Кхаб. Возглавляет Нашествие».

У желтого, напоминающего опущенную голову барсука:

«Наскар — Отец Столпоголовых, Приходящий из Вечности, Хранитель Второй Книги Колдовства, принимающий поклонение у Открытых Колодцев, правит невидимой планетой Юггот. В Нашествии возглавляет войско, идущее Слева».

У зелёного змеино-переплетённого символа:

«Нгаат — Отец Осьминогов, также Беспросветная Мгла, хранитель третьей Книги Колдовства, принимающий поклонение у алтарей из черного камня, правит невидимой планетой Смрихг. В Нашествии возглавляет войско, идущее Справа».

У синего символа, напоминающего птичью лапу:

«Сайнто — Отец Заклинателей, также Вредящий Столпам Вселенной, принимающий поклонение у Ртутных Озер, говорит с колдунами через Обсидиан. Хранитель Черной Скрижали».

И ниже под всеми, как бы подытоживая список, стоял ещё один чётко начертанный символ чёрного цвета: равносторонний треугольник, рассечённый посередине, с вписанным в него правильным кругом. Рядом с ним значилось:

«Нар-Марратук — Царь Мертвых, Неизъяснимый Ужас, поднимающийся из недр с закрытым лицом. Чтобы призвать его, варят невинных дев в котлах с кипящей смолой».

«…невинных дев…»

«…с кипящей смолой…»

Гермиона почувствовала, как подгибаются колени, и она медленно начинает соскальзывать вниз, вдоль постамента, её голова запрокинулась, и она в первый раз смогла во всех подробностях разглядеть потолочный купол, и последний увиденный символ буквально впился в неё оттуда. Он был расположен в центре, прямо над жертвенным колодцем, огромный, составленный из незнакомых чёрных камней, которые тускло переливались и поблёскивали, от них и распространялся тот самый мягкий свет, проливавшийся на всё помещение и так завороживший её в начале. Потом её глаза закрылись, и наступила темнота.

Наступившая темнота не помешала Гарри остаться на том же месте, где он стоял. Какое-то время отблески люмоса Малфоя ещё проникали с винтовой лестницы, по которой поднимались слизеринцы, потом стало темно абсолютно.

Где же она?

Он проследил её до самого места её отработки, выяснил, что её заперли здесь пакостные студентки из инспекционной дружины, но вот — её нет, и даже товарищи этих студенток не знают, где она. Пару мгновений он размышлял над способом, который едва не заставил его сорваться с места и побежать вслед за Малфоем и Монтегю. Он подумал, что раз они не знают, где Гермиона, единственными, кто оставался, были Паркинсон и Буллстроуд. Вбежать в плаще-невидимке в гостиную Слизерина вслед за Малфоем и его дружком, пробраться в женскую спальню и взять за жабры этих двоих…

Но и двух секунд ему хватило, чтобы понять, что план никудышный. Кто сказал, что Малфой вообще пойдет сейчас к себе? Ладно, когда-то же пойдёт. Ну, хорошо. Но ворваться в женскую спальню, пускай и слизеринскую, да ещё и среди ночи?! Угрожать девушке?! А потом вообще окажется, что они не при чем. Нет, так мог себя вести только Поттер из россказней о нём Малфоя.

Гарри снова вытащил карту, вдруг понял, что стоит в полной темноте, скинул плащ, перевесив его на руку, и зажёг люмос, который оказался хуже, чем аналогичный Малфоя, что заставило его нахмуриться, и прочитать заклинание ещё раз, пока он не добился такого же эффекта.

Нет, на карте Гермиона не появилась. Он даже специально нашёл именно это место и специально его тщательно осмотрел. Вдруг надпись слилась с чем-нибудь? Оставалось одно из двух: либо Гермионы не было в замке, и пора уже идти прямиком к Дамблдору, либо карта отчего-то врала. Да, до этого такого никогда не было, карта смогла даже распознать Петтигрю в анимагической форме. Но ведь до этого года они и не знали, что в Выручай-комнате никто не определяется. Вдруг где-то есть ещё подобные комнаты? Или какие-то места оказались не охвачены или недоделаны. Всякое может быть. Не проверял же он до этого карту на каждый уголок. Её ведь создавали четыре студента по существующим помещениям. А куда труднее всего было добраться студентам-гриффиндорцам? В закоулки Слизерина.

Всё равно это не отвечало на вопрос — где Гермиона. Почему её не заметили ни он, ни Малфой с напарником?

Внезапно ответ сам собой пришёл ему в голову, так что он даже со всего размаху шлёпнул себя по лбу. Она могла просто спрятаться! Банально спрятаться, услышав их голоса. Неужели ей хотелось сталкиваться в запертом помещении с такими подонками наедине и без палочки? Тут её криков-то никто не услышит, даже Снейп. Правильное и логичное поведение. Тогда ему надо просто позвать её.

— Гермиона! — сказал он вслух, и в этом глухом подвале его голос вдруг прозвучал чересчур громко. Никто не отозвался.

— Гермиона! — попробовал он ещё раз, практически уже перейдя на крик.

Тишина.

«Может, она заснула?»

Ну да, прикорнула где-нибудь за ящиками или на них в уголке, и понятия не имеет, что тут происходит вокруг неё. Она же тоже должна была устать за сегодня.

Неожиданно он подумал, что из всех (и их троицы, да и всего Отряда Дамблдора) она работала больше остальных. Она взваливала на себя такую нагрузку, что диву можно было даваться, как она тянет подобную ношу и не ломается, не разваливается, не ноет и никого не упрекает, а наоборот, ещё успевает проследить за остальными и помочь, если надо.

«Она удивительная», — заключил он и крикнул ещё раз, в надежде, что всё-таки она проснётся, если заснула где-нибудь от усталости.

Снова не получив ответа, он решил, что надо очистить совесть и всё-таки проверить помещения. Она так бы и сделала на его месте. Отчего-то ему стало странно приятно и тепло от одного осознания, что он может что-то делать по её примеру.

«А ведь было время, ты не знал, как отмахаться от её бесконечных наставлений», — подумал он с улыбкой и направился в первую комнату.

Большие ящики громоздились здесь до потолка и забивали всё пространство почти вплоть до самого входа. Тут просто не было свободного места, чтобы где-то спрятаться. Во второй комнате ящиков было меньше, и Гарри даже попытался пролезть куда-нибудь вглубь, но стоило ему только взяться за ближайший, как он тут же оставил эту затею. Уж неизвестно, что в них такое было, но весили они столько, что даже он насилу смог едва сдвинуть один из них с места. Что уж говорить о Гермионе. Бочки в третьей комнате стояли слишком тесными рядами у трёх стен, а вся середина оказалась пустой. Разве что она залезла в одну из них… Это было нелепое предположение!

Наконец, в четвертой он нашёл только ломаную мебель, за ней нельзя было ни спрятаться, ни загородиться ею, она не была сложена, а лежала кучами, которые насквозь просвечивались светом его люмоса. Он опустил голову, потеряв очередную надежду, и уже собирался покинуть к чёртовой матери этот подвал, когда вдруг ему показалось, что откуда-то из далёкого далека до него донёсся крик. Нет, не крик даже, просто отзвук, на самой грани слышимости. Он прислушался. Тишина. Помотал головой и отправился к лестнице. Должно быть, ему так хотелось услышать хоть что-то, что начало уже чудиться.

«Здорово же ты за неё волнуешься!» — выскочил силуэт Сириуса, как чёртик из табакерки.

Гарри досадливо покрутил головой. Взял бы лучше подсказал чего полезное! Так ведь нет же, снова подкалывает вместо этого!

«Те, кто осваивает анимагию, должны научиться хорошо чувствовать своих близких», — эта фраза из давней беседы с крёстным почему-то всплыла прямо сейчас, как будто тот откликнулся на мысленный упрёк и прислал ему помощь. Тогда они говорили, как друзьям Люпина удалось так быстро освоить сложные навыки анимагии. И к чему бы была эта фраза? С чего вдруг его подсознание взяло и выкинуло её на поверхность?

Гарри пожал плечами, останавливаясь у винтовой лестницы. Он что, должен учуять Гермиону? От неё, вроде бы, никогда ничем не воняло. Наоборот. Запахи только самые приятные. Чушь какая-то! Его органы чувств, к сожалению, не были приспособлены для того, чтобы кого-то выслеживать. Лучше бы ему перестать тратить время на глупые размышления и отправляться к Дамблдору, пока не стало слишком поздно.

«…органы чувств…»

Он хмыкнул, задумавшись, потом опёрся ладонью о холодную каменную стену.

«…чувствовать своих близких…»

Он попытался настроиться на неё, попытался увидеть её воочию, вот прямо сейчас. Конечно, из «сейчас» ничего не получилось, он увидел её на ужине. Она сидела и пила чай. Просто пила чай и заедала его сладкой булочкой. Сколько раз он ловил завистливые взгляды других девушек, бросаемых на его подругу. Она могла есть всё, что угодно. Любые сладости и мучные изделия. На ней ничего не отражалось, она как была тощей малявкой, так ей и оставалась. Казалось, она вообще не взрослеет. Конечно, он понимал, что это иллюзия, тот, кого видишь постоянно, кажется тебе неизменным. Но к Гермионе, кажется, даже это не относилось. Она и правда как будто не менялась с годами…

Он затушил свет, убрав всякие внешние раздражители. Осталось только его дыхание и холодок от стены на ладони.

Она пьёт чай. Маленькие пальчики держат чашку за тонкую ручку. Ногти коротко острижены, никакого маникюра, только крошечные заусенцы по краям. Она их периодически грызёт. Она наклоняется, и её густые, спутанные волосы угрожающе нависают над чашкой. Её рот пережёвывает булочку, и щёки с обеих сторон то набухают, то снова опадают, когда зубы и язык перекатывают внутри кусочек пищи. Она наклоняется ниже, розовые губы вытягиваются в трубочку, и втягивает в себя горячий глоток чая. Всё это время она периодически морщит лоб и сдвигает брови к переносице, отчего на её носике появляются смешные складки. Ни на секунду не прекращает о чём-то размышлять.

О, а он действительно может представить её очень чётко, если захочет!

Внезапно она поворачивается к нему и смотрит сначала обычно, потом глаза чуть приоткрываются, распахивая длинные ресницы, а спустя мгновение слегка прищуриваются, губы поджимаются в немом вопросе.

«Гарри? В чём дело, Гарри?»

Он не отвечает, просто продолжает смотреть на неё, отмечая, как на её лице появляется тень беспокойства.

«Гарри! В чём дело? Почему ты так смотришь на меня? Что случилось? Гарри!»

Она продолжает повторять, а он всё молчит и пытается уловить в её голосе фальшь. И никак не может. Пока внезапно не понимает, что фальшь находится в нём самом. Потому что он просто не желает её слышать. Её голос доносится до него, а он стоит и смотрит на её воображаемого двойника, который похож на неё, как плохая восковая копия на живого человека.

Голос идёт, проникает в него, и в какой-то момент он начинает слышать и всё остальное вокруг. Как тихонько потрескивают проседающие ящики в соседней комнате, как в другой где-то сзади у самой стены пробегает мышь, торопясь в свою нору, как жужжат крошечные мушки на складе с бочками, при желании он может даже пересчитать их количество, как где-то прямо над ним, на верхнем этаже подземелий проходящие Малфой и Монтегю ведут свою привычную перепалку, и он способен легко различить шарканье их шагов, как чуть поодаль в гостиной Слизерина с громким треском лопается одно из дров в камине… как где-то глубоко под ним на одной ноте кричит родной ему голос…

Это наваждение продолжалось, наверное, секунды три, не больше. Оно казалось иллюзией, галлюцинацией, но он готов был поклясться, что вдруг услышал окружающее вокруг себя пространство ушами животного… Какого? Он понятия не имел. Возможно, собаки, раз он думал о Сириусе. Возможно, кого-то ещё с чувствительным слухом.

«Неужели вот так и становятся анимагами?» — мелькнула в голове мысль. Мелькнула, потому что медлить он больше не собирался. Влившаяся в него звуковая картина словно нарисовала вокруг него перспективу происходящий событий, о которых он понятия не имел, добавила что-то похожее на мгновенный снимок с экрана чужого локатора, который явственно отпечатался у него в памяти. Теперь он точно знал, что Гермиона где-то здесь, что она внизу, ещё ниже, чем этот подвал, и что она в беде. Большой беде. Судя по направлению, ему надо было искать справа, но подробностей у него, к сожалению, не было.