Шипы для железной девы (гет)

Часть 1. Шипы

— Топай, топай! — лапища Миллисенты Буллстроуд снова ткнула её в спину. Гермиона едва не полетела вниз со ступенек.

— Осторожнее же! — воскликнула она, упираясь ладонями в холодные стены винтового спуска.

— Да, да, «осторожнее же»! — передразнила Панси Паркинсон. — А то она такая коротышка, что не успевает своими крохотными ножками семенить за нормальными людьми.

— Ты бы уж помолчала! Можно подумать, сама очень высокая.

— Да уж повыше тебя, крыса-недоросток! Шагай, рот не разевай. А то устроим тебе настоящее наказание. По старым обычаям.

— Каким еще старым обычаям? — пробасила Миллисента.

— Я тебе потом расскажу, — отозвалась Панси сальным голоском.

— А, это то, о чем Блейз упоминал? Телесные наказания? Да ну, Панси, этот клоп и пары хороших ударов не выдержит, ты только посмотри на неё! Клоп! Лучше уж не рисковать.

Она загоготала — громко и утробно, и эхо её хохота пронеслось по глубокому каменному колодцу, исказившись в конце до полной неузнаваемости, так что казалось, что кто-то вторит снизу ещё более низким басом.

Гермиона прикусила нижнюю губу. Лучше бы ей и вправду помолчать, нечего лишний раз выводить их из себя, мало ли что они действительно могут выдумать. Их двое, они в своем праве — Амбридж вручила инспекционной дружине слишком широкие полномочия — при палочках, а она свою оставила в спальне — всё равно пришлось бы отдавать на время отработки. Так что лучше сейчас не показывать характер. Пусть болтают, понятно же, что все их угрозы больше попытки её унизить и вывести из себя, чем реальные намерения. Пускай дадут ей фронт работ, а потом им быстро наскучит за ней наблюдать, и они предпочтут смотаться куда-нибудь по своим делам из этого жуткого подземелья. Сколько же там еще этих проклятых ступенек впереди?!..

Она первый раз попала в эту часть подземелий, и в очередной раз думала о том, что, наверное, ни один человек в мире не знает весь Хогвартс целиком. Даже Филч, даже сам директор. Здесь было столько незнакомых уголков и потайных комнат, что вряд ли кому-то под силу было обнаружить и изучить их все. Но, конечно, слизеринки намного лучше её разбирались в подземельях, коли уж они проводили тут много времени, и наверняка приготовили ей для отработки самое гнусное из них.

— Выдержит, выдержит, — не желала слезать Панси с понравившейся темы. — Ты не знаешь, какие эти гриффиндорцы… выносливые.

— Брось, Панси, это слишком, за такое могут и из школы вытурить.

— А кто нас вытурит? Дамблдор? Старик давно уже тут не главный. Сидит в своей башенке, поджав хвост, и нос боится наружу показать. Всем заправляет Амбридж. Ну и потом, нас с тобой двое, она одна — кому больше поверят?

«Она же не серьезно?! Господи боже, она же это не серьезно?!» Впрочем, нотки, которые сквозили в голосе, доказывали, что Панси действительно задета этой идеей. Её голос звучал уж слишком… возбуждённо. Ещё бы, получить почти в полное своё распоряжение давнюю противницу, с которой уже пятый год идет настоящая война, да ещё и почти не волноваться за последствия своих действий — ну разве это не сокровенная мечта такой, как Панси?

«Такой суки, как Панси!» — поправила она себя.

Если они только попробуют дотронуться до неё! Если только посмеют! Когда она вернет себе палочку, она сделает с ними такое, ТАКОЕ, что все содрогнутся! И пускай потом хоть из школы выгоняют, она даже на это согласна.

Внезапно сердце защемило досадливой болью. А как же их Отряд? Тот, который она так тщательно организовывала и собирала, так агитировала в него вступать. Что будет с ним? Что будет с теми, кто так надеялся на неё? Конечно, Гарри — сердце Отряда, но она-то — его мозг, без неё всё полетит кувырком, Гарри впадет в отчаяние, кто-то обязательно наделает ошибок, всё раскроется, и тогда… Тогда все пострадают. Нет, она не может позволить себе срывов. Ни в каких ситуациях.

Так и что же после этого — сносить любые унижения? Эдак она сама себя перестанет уважать.

«Нечего было тебе днем нарываться на отработку, дура несдержанная!» — в который уж раз выругалась она в свой адрес. Ведь сколько твердила другим, чтобы были осторожнее, а сама… Но это было сильнее её. Она ещё могла терпеть несправедливость в отношении себя, но когда обижали других, тем более, младшекурсников, терпеть становилось практически невозможно.

«Вот и расплачивайся теперь за это!» — заключила она и внезапно обнаружила, что лестница кончилась. Наконец-то.

Впрочем, в глубине души, она, конечно, не верила, что они решатся на что-то такое… слишком радикальное. Да, наговорят ей кучу всяких гадостей, но неужели это в первый раз? И наверняка приготовили какую-нибудь самую грязную работу, которую только могли найти. Что ж, она и с этим вполне способна справиться, хотя внутри всё, конечно, кипело. Её — всегдашнюю круглую отличницу — бросают на отработку в какое-то вонючее подземелье! Поручают её контролировать и выбрать вид отработки двум этим ведьмам со Слизерина! Но что ещё можно было ожидать от Амбридж в отношении такой, как она? С другой стороны, до отбоя всего пару часов, а дольше они её держать тут не имеют права, нет у них таких полномочий. Наоборот, им ещё за это попадет, потому что тогда они сами нарушат кучу амбриджских правил.

Она думала, что тут — так глубоко внизу — воздух будет сырым и затхлым. Но довольно широкий коридор, в который они вышли, оказался вполне сух и хорошо освещен магическими светильниками. Коридор был глухим, кончаясь стеной с кирпичной аркой, но в него выходили четыре массивные двери. Очевидно, даже этот глубокий подвал оказался вполне обжитым местом замка. Ей тут же пришло в голову, что вряд ли такие, как её конвоирши, вообще стали бы тратить время на то, чтобы обследовать незнакомые уголки подземелий, а потому приволокли её, видимо, в самую, по их мнению, глухую дыру. Что ж, значит ей ещё повезло, потому что, судя по тому, что она успела прочитать о Хогвартсе, тут могли быть места и похуже. Много хуже! Конечно, в туннели Тайной комнаты ей повезло не попасть, но и кроме них в подземельях замка было предостаточно давно забытых мест, о которых ходила не слишком добрая слава. Впрочем, её сопровождающие и тут вполне могли наделать ей достаточно гадостей.

Панси ногой распахнула вторую дверь справа. Ногой, потому что эти высоченные дубовые двери не так-то просто было сдвинуть с места. Миллисента схватила Гермиону за плечи и втолкнула внутрь. Прямоугольное помещение, длиной футов в пятьдесят, было скупо освещено желтоватым светом от двух магических светильников на противоположных стенах. Дальняя стена помещения тонула в тени. Здесь было тепло и сухо, как и в коридоре. Гермиона всего один раз огляделась вокруг, чтобы тут же издать удивленный возглас:

— Что за дурацкие шутки?!

Вся комната была завалена старой мебелью. Вдоль стен расположились груды поломанных стульев, кресел, табуреток, так что немедленно возникал резонный вопрос: что здесь вообще можно делать? Какую отработку? Возвращать назад к жизни всю эту рухлядь? Тогда извольте палочку, господа конвоиры! Или они хотят, чтобы она починила всё это руками? Это же очевидная глупость!

— Вот так! — услышала она за спиной глумливый голосок Панси. — Крыса оказалась в чулане. Там, где таким крысам и положено сидеть. Увидимся утром!

— Что?! — она ринулась обратно в дверной проем, но Панси будто ждала этого, резким движением плеча отшвырнув её от двери, так что она едва не упала на пол спиной.

Она бросилась вновь, но за ручку двери уже взялась здоровенная Миллисента, и заветный выход на глазах превращался в узкую щелку, за которой виднелись лица ненавистных слизеринок.

— Вы не можете! Не имеет права! — завопила она.

— Ты только послушай, как она визжит, — заметила Панси с мерзкой улыбочкой, помогая Миллисенте преодолевать слабое сопротивление Гермионы, пытавшейся удержать дверь с той стороны, — я же говорила тебе, что моя идея была лучше! Эй, ты, жалкое гриффиндорское чучело! Скажи спасибо, что мы хорошенько не выдрали тебя тут, в этом чулане, по твоей крошечной заднице, как ты того и заслуживаешь. Но, учти, в следующий раз, когда тебя снова накажут — а долго ждать этого не придется — мы обязательно так и сделаем. И ты еще будешь нас умолять, чтобы мы не привели с собой парней…

Дверь с грохотом захлопнулась!

— Нет! Нет, нет, нет! Выпустите меня сейчас же! Вы не имеете права! Я доложу директору! Я… я… я…

Она поняла, что слёзы уже на подходе.

— Дайте мне только добраться до моей палочки! Дайте только добраться до палочки, слышите вы — сволочи, мерзкие слизеринские суки! Вернитесь! Выпустите меня немедленно! Немедленно!

Последний крик действительно уже напоминал настоящий визг. Она вдруг поняла, что они даже не могут как следуют расслышать, что она им кричит. Даже то, как она изо всех сил барабанит по двери, должно съедаться толстыми дубовыми досками практически начисто. Она съехала спиной вниз по этим доскам, прямо на каменный пол и принялась всхлипывать. Всхлипы постепенно перешли в рыдания, рыдания в настоящий рёв. Обида и унижение просто разрывали её всю изнутри. Как они посмели?! Как они посмели так обращаться с ней?! Кто они такие? Обычные ученицы, такие же, как она, которые просто дорвались до власти. Заперли её тут как нашкодившую собачонку. Она рыдала и рыдала, слезы всё лились и лились, и никак не могли остановиться. Долго, очень долго она не могла справиться с ними, казалось, прошло много часов. Давным-давно уже она не чувствовала себя настолько униженной, и главное, настолько беспомощной при этом. Она понимала, что не может даже отомстить как следует своим обидчицам, потому что Отряд Дамблдора нуждался в ней, а значит, ей придется терпеть. Впрочем, и у всякого терпения есть пределы. Все эти угрозы Панси… Это уже было слишком!

Её пробила дрожь, когда она снова прокрутила последние слова Паркинсон, а особенно тон, с которым они были сказаны. Когда она изо всех сил пыталась удержать дверь, то не особенно прислушивалась, сейчас же, припомнив во всех подробностях, что несла её извечная противница, ей стало сильно не по себе. Неужели та говорила всерьез? И если сейчас её останавливало присутствие Буллстроуд, явно не настроенной слишком усердствовать, то в следующий раз… Да нет! Это всё была обычная дрянь, которая постоянно лилась изо рта этой невыносимой стервы. Просто очередная попытка унизить, напугать, сделать гадость. И всё-таки этот её тон… Какое-то настоящее грязное сладострастие. Вот он по-настоящему пугал. Гермиона даже перестала плакать, когда голос Панси снова и снова звучал в её голове.

Нет! Она просто себя накручивает. Ей надо слегка успокоиться. Вполне возможно, её вообще всего лишь решили напугать, сделать больно, заставить рыдать тут под дверью. Кто знает, быть может, они сейчас сами сидят и слушают с другой стороны, как она тут заливается слезами. Слушают? Да с той стороны ничего же не слышно, как и ей с этой! Значит… Значит они вернутся через два часа, чтобы сообщить, что гадко подшутили над ней, полюбуются на её заплаканную физиономию и наконец выпустят. Ведь у них могут быть неприятности. Какова бы ни была Амбридж, но всё ж таки она не совсем дура, чтобы позволять своим любимчикам делать всё, что угодно. И её мучительницы тоже не совсем дуры, чтобы этого не понимать. Впрочем, на счет Миллисенты в этом смысле одолевали сомнения. Панси, конечно, была поумнее, но вот этот её тон… А вдруг она сейчас вернется одна, без своей подруги, чтобы осуществить свое намерение?! Нет, одна она побоится. Тогда еще хуже — что если она будет не одна, а с кем-то из парней, как и грозилась?!

Воображение живо нарисовало ей продолжение, и Гермиона почувствовала, как внутри живота заворочалось что-то гадливое и сладкое, распространяя своё влияние ниже, отчего бедра и задницу словно охватил липкий холодок.

Она не должна позволять себе бояться! Эта сука только того и хочет — чтобы она испугалась, чтобы она сидела здесь и мучила себя всякими неприятными картинками. Будь что будет. Если они всё-таки вернутся через два часа и выпустят её, она спокойно решит, что они обе просто дуры, раз оставили её тут бездельничать вместо отработки. Если же ей придется провести здесь ночь, что ж, пускай. Завтра она прямиком отправится жаловаться директору. Конечно, ей бы очень не хотелось доставлять Дамблдору дополнительные неприятности, но это уже переходит все границы! К тому же, её друзья обязательно поинтересуются, почему она не вернулась после отбоя, и если она расскажет им правду, Гарри сам первый помчится к Дамблдору, так что тут уж ничего не поделаешь. Её только угнетала неприятная мысль, что она не успела как следует подготовить домашнее задание на следующий день, но самое основное она сделала еще до ужина, а мелочи… Что ж, она надеялась, что её жалоба директору снимет все претензии.

Но что если Панси всё-таки решит осуществить свою угрозу? Нет, об этом она не должна даже и думать! Это полная ерунда, призванная её напугать и заставить воображать всякие мерзости! Она должна просто признать такой вариант, как событие с нулевой вероятностью и не мучить сама себя. А пока… Наверное, ей стоит хотя бы осмотреть помещение, в котором она оказалась, раз уж ей предстоит провести тут некоторое время.

В этот момент ей пришла в голову ещё одна мысль. Вдруг тут есть другой выход? Недаром же эта парочка тащила её в такой дальний закоулок. Тогда они назавтра скажут, что она сама виновата в том, что не вернулась в свою башню. Дескать, оставили на отработку, дали фронт работ на два часа, а «тупая Грейнджер» решила воспользоваться возможностью и не ночевать в своей спальне. И где она там шлялась всю ночь — мы, мол, не знаем. Так даже сам Дамблдор не сможет обвинить их в злостном нарушении правил. Быть может, выход где-то там, частично завален скопившейся мебелью?

Она с недоумением подумала, зачем весь этот хлам держат здесь? А главное, почему в своё время эту мебель не починили банальным репаро? Просто заменили новой? Но к чему тогда оставлять эту рухлядь? На растопку? Возможно. Чтобы как следует прогреть Слизерин, камины наверняка регулярно приходилось топить на полную мощь.

Она прошлась вперед по комнате, середина которой была свободна от хлама, но дальнюю малоосвещённую стену всё равно трудно было разглядеть как следует даже вблизи. Её взгляд пробегался по кучам кое-как сваленной мебели, машинально пытаясь выхватить среди торчащих ножек и спинок хоть что-то, могущее служить кроватью на эту ночь. Но, как назло, ни одного дивана, ни даже самой захудалой скамейки не попадалось. А спать на каменном полу, пускай и сухом — это была не лучшая затея из всех возможных. Она внутренне обругала себя за то, что как-то вдруг сама смирилась с тем, что ей придётся провести здесь ночь, но и от такой вероятности некуда было деваться. Она решила, что, в крайнем случае, попытается соорудить что-то из нескольких поломанных кресел.

Сквозь наваленные ряды мебели на стенах не просматривалось ничего, что хотя бы близко напоминало выход. Она приседала, подпрыгивала, пыталась раздвинуть в стороны хлам в особо скученных местах, но ничего кроме гладких каменных стен не замечала. Скорее всего, она просто понадеялась на лучшее. Нет, ей остается либо дождаться, пока её выпустят, либо начинать устраиваться на ночёвку. Вряд ли она сможет заснуть сразу, и ей придется какое-то время просто помирать со скуки и изводить себя злобными и тоскливыми мыслями. Она пожалела, что не взяла с собой ничего почитать. Вполне могла захватить что-то карманное, хотя, когда она собиралась сюда, то не верила, что ей дадут хоть минуту свободную.

Она выволокла из груды лома более-менее сохранивший свою устойчивость стул, посидела на нём, покачалась туда-сюда, попыталась ещё раз повторить про себя тот пяток новых заклинаний, которые освоила за эту неделю, в надежде научить им товарищей по Отряду Дамблдора, помечтала об их гриффиндорской гостиной, в этот вечерний час наполненной народом, яркой и такой домашней.

«Как они умудряются прозябать в этих казематах под землей?» — удивилась она выбору ненавистного ей факультета. Может быть, потому они все поголовно такие и вредные, что вечно света белого не видят, торчат тут внизу в подавленности и мрачном настроении. Нет, она просто пытается найти им оправдание. Никакие подземелья не смогли бы заставить её или её друзей вести себя так по-свински. Взять, хотя бы, ту же Паркинсон…

Ох, опять она на эту тему! Но уж слишком угроза попала в точку. В пятую точку, наверное, точнее было бы сказать. Проклятое воображение постоянно подсовывало ей всякие отвратительные картинки. Они ведь, при желании, действительно могли сделать с ней разные неприятные вещи в этом подвале. Фу! Теперь её ещё долго будут преследовать гадкие мыслишки на этот счет. Она знала, как это работает. Ужасное и грязное, то, что приводит тебя в трепет и заставляет дрожать от омерзения, никогда не набрасывается на тебя всей своей силой. Тогда ты сможешь дать ему отпор, собрать волю в кулак и отбить нападение. Нет, оно предпочитает шариться по углам (как в этой полутемной комнате), ожидает, пока ты расслабишься, пока ты не заполнишь свою голову размышлениями о чём-то нейтральном или приятном, и тогда оно просочится к тебе в мысли в самый неподходящий момент и испортит весь твой тщательный план или блаженную мечту, как будто внезапно обнаруженный жирный червяк в сочном яблоке. Мерзкая Паркинсон! Она точно заслуживает хорошего ответа на своё сегодняшнее блеянье. Коза!

«Коза?» В этом что-то было. Ей точно не хватает хороших таких рогов. И, возможно, бороды. Вот чучело-то будет! Гермиона хмыкнула и представила себе панику на лице слизеринки, когда та увидит себя в зеркале. Вот было бы здорово сделать это так, чтобы нельзя было обвинить в этом её, но, одновременно, чтобы обидчица знала, от кого она получила свой «подарок». Это желание сразу же навело Гермиону на грустные мысли касательно их теперешнего положения в Хогвартсе. Приходилось таиться и скрываться по каждому поводу.

Она встала с ломаного, разодранного стула и, как бы отзываясь на возникшие неприятные воспоминания, механическим движением почесала задницу. Панси умудрилась назвать крохотной эту часть её тела. Что ж, по крайней мере, лучше так, чем походить на Миллисенту с её формами поджарого бегемота. Вот там-то уж точно мимо не промахнешься! Ох, да о чем она вообще думает?! И всё из-за безделья.

Гермиона ненавидела бесцельно проведенное время. Честное слово, уж лучше бы они и вправду дали ей какую-то отработку, по крайней мере, она могла бы принести этим хоть какую-то пользу замку, пускай бы даже и слизеринской его части, в конце концов, не только же негодяи здесь учились. А сидеть вот так в пустом подвале и предаваться бессмысленным размышлениям — это угнетало сверх всякой меры. Может быть всё-таки, ей попробовать хоть что-то поделать?!

Она вновь прошлась вдоль груд старой мебели, вновь попыталась высмотреть за ними что-то полезное, вновь без всякого результата. Дверь, если бы где-то здесь и была, сразу выдала бы себя своими размерами. По крайней мере, она должна была возвышаться хотя бы на шесть футов над полом. А наваленный хлам нигде даже не поднимался до такой высоты. Даже у дальней стены, плохо освещенной, но всё же не до такой степени, чтобы ничего нельзя было разглядеть. Она в злобном отчаянии принялась шуровать тут в полутьме, разбрасывая в разные стороны легкие обломки и пиная тяжелые, думая, что если даже не сможет тут отыскать ничего для ночлега, так хоть устанет, и ей будет проще заснуть. Она чуть-чуть не вышибла себе левый глаз ножкой стула, когда её нога неожиданно провалилась в какую-то яму и угодила подошвой на край ступеньки, едва не подвернувшись и не отправив её всем телом на обломки, торчащие перед ней во все стороны, словно тупые деревянные клыки.

Она от души чертыхнулась и осторожно извлекла ногу из ямы. При ближайшем рассмотрении, после того, как несколько старых кресел было оттащено в сторону, обнаружилось, что это никакая не яма. Это было узкое понижение в полу, по дну которого в сторону стены опускалось пять-шесть ступенек. Несколько минут Гермиона, пыхтя и сопя, работала над расчисткой этого углубления, на её счастье, ей не попалось ничего настолько тяжелого, что она не смогла бы оттащить в сторону. В конце концов, её нешуточные усилия были вознаграждены. Теперь она поняла, почему не могла раньше ничего разглядеть на нужной высоте. Надо было смотреть сильно ниже, примерно футах в трех от пола, потому что настолько же опускался и сам пол в этом узком месте. Там, в самом низу ступенек, в полутьме едва виднелась самая настоящая дверь, пониже входной, но вполне обычная деревянная дверь, закрытая тяжелым тёмным засовом.

Гарри ждал Гермиону с минуты на минуту. Он знал, что она должна придти уставшая и вся на взводе. Просто-таки видел, как она ворвётся, буквально влетит в гостиную Гриффиндора, обогнёт парочку младшекурсников, сидящих прямо на густом ковре, растолкает тех, кто попытается с ней заговорить, и умчится к себе в спальню, чтобы принять душ. До этого к ней можно было даже не приближаться, могла зашибить ближайшим тяжелым предметом. Ей здорово приходилось сдерживать себя в эти дни и не взрываться возмущенными возгласами по каждому поводу из-за новых порядков, установленных этой отвратительной жабой Амбридж, так что не было ничего удивительного в том, что она время от времени срывалась. Сегодняшняя отработка должна была привести её в настоящее бешенство. Хуже всего, что контроль поручили инспекционной дружине, и, будь его воля, он бы постарался проследить за тем, чтобы никто не посмел её обидеть, но она как будто прочитала его мысли и строго-настрого запретила им с Роном хоть как-то вмешиваться. Поэтому он сидел сейчас в гостиной, в очередной раз пытаясь одолеть параграф в учебнике, и считал минуты до отбоя. Рон уже отправился в спальню, как и некоторые другие из старших курсов. Тренировка в Отряде Дамблдора отнимала, как внезапно оказалось, слишком много сил. Он и сам бы последовал примеру других, потому что чувствовал, что начинает клевать носом, но ему нужно было обсудить с Гермионой план на завтрашнее занятие. Без неё он начинал постоянно путаться и сбиваться, а вряд ли такое поведение лидера способно сильно вдохновить его последователей.

Думать о себе, как о каком-то там лидере, было нелепо. Не то, чтобы он когда-то боялся ответственности, но ответственность бывает разной. За себя он привык отвечать целиком и полностью, но за других?.. Это была совершенно другая степень. Он не чувствовал себя настолько уверенным в себе, чтобы отдавать кому-то команды и не считал себя настолько лучше, чтобы кого-то чему-то учить. И больше всего его страшила опасность, что кто-то может пострадать из-за него. Гермиона втащила его во всю эту авантюру с Отрядом, Гермиона и отчасти Рон. Если бы не она, он предпочел бы, как всегда, оставаться одиночкой. Можно сказать, она пристыдила его, указав на то, что совершенствуясь в защите от темных сил сами, они поступят слишком эгоистично по отношению к другим. Все его сбивчивые возражения не возымели никакого эффекта. И кто из них тут еще был лидером — вот вопрос! С другой стороны, как бы ему ни хотелось откреститься от своей славы, но, скрепя сердце, он понимал, что за Гермионой бы не пошли. За ним — да, за ней — нет, несмотря на все её познания и умения. В этом была определенная несправедливость, и его интересовало, чувствует ли её она сама. Такая самолюбивая девушка обязана была чувствовать. Каково это — понимать, что ты должен кого-то уговаривать стать во главе, вместо того, чтобы руководить самой? Просто потому, что все вокруг захвачены стереотипом: Гарри — герой, а она — просто подле него. Вряд ли очень приятное ощущение.

«Возможно, она втайне злится на меня за это», — всплыла в голове вдруг неожиданная мысль, и он тут же устыдился её, отругав себя за то, что подумал плохо о своей преданной подруге.

«Преданная подруга» меж тем запаздывала. До отбоя оставалось всего ничего, а её не было и не было. Конечно, он понимал, что её отпустят в самый последний момент, возможно, даже специально сделают так, чтобы она ещё и опоздала, и у него кулаки сжимались от злости, когда он думал, что она вынуждена будет выполнять указания этих сволочей из инспекционной дружины. Но тревога всё не отпускала. Она была одна и без палочки, всякое могло случиться. Миниатюрная комплекция позволяла обидеть её кому угодно. Он захлопнул бесполезный учебник, порывисто встал и зашагал вдоль камина.

Больше всего Гермиона боялась, что на двери окажется какой-нибудь замок. Это было бы жутко обидно. Обнаружить, наконец, заветный выход, потратить столько усилий — а запыхалась она изрядно — и в конце понять, что всё зря. Замка, однако же, не оказалось, что только подтверждало версию о запасном выходе. Если бы это был какой-то старый проход, его бы наверняка как следует закрыли. С другой стороны, о нём попросту могли все позабыть, коли уж он находился за грудой старого хлама. Все позабыли, а Панси с Миллисентой помнили? Звучало неправдоподобно. Ну, в конце концов, им мог кто-то об этом рассказать.

Внезапно её осенило. Сами-то слизеринки никогда не отличались особо примерным поведением. И отработки для них не были до этого года такой уж редкостью. Что если Филч таскал их по этим коридорам? Это было более чем вероятно. Они могли сами завалить выход. Ничего сложного: потяни за ближайшую кучу мебели, и она обвалится вниз, засыпав дверь и ступеньки. Хотя этот план выглядел слишком сложным для двух таких дур, как её сегодняшние конвоирши. Скорее всего, они просто притащили её в наиболее отдалённый уголок подземелий, им известный. А она сейчас возьмёт и сбежит. То-то вытянутся у них лица, когда они вернутся и обнаружат, что клетка опустела и птичка выпорхнула на волю. Только бы засов поддался.

Засов был большим, но не ржавым и поддался после того, как Гермиона как следует постучала по его загнутому краю сжатым кулаком. Дверь скрипнула и отворилась, буквально вывалилась внутрь, как будто висела с небольшим уклоном. За ней была полная темнота.

Ожидание порядком утомило. В какой-то момент Гарри даже решил послать всё к чёрту и пойти спать. Следующий день ожидал быть не сильно легче прошедшего, надо было набраться сил, а спать уже хотелось невыносимо. Обсудит всё завтра. А все его волнения — попусту. Ну что он, в конце концов, может сделать? Убыстрить процесс отработки? Или как-то уберечь подругу от подколов и насмешек слизеринских девиц? Нет же, не может. Пускай она сама лучше сразу ляжет спать, как только вернётся, иначе — он же её знал — устроит ему целую лекцию с экзаменом на ночь глядя. Он порывисто взъерошил волосы в попытках преодолеть собственные сомнения. Ещё несколько минут, и он бы отправился на боковую, но звонкий голос у него за спиной заставил его отложить своё намерение.

— Гарри, ты мне не поможешь?

Он обернулся и невольно заулыбался. Это была Джинни Уизли. Подняв своё очаровательное веснушчатое личико с острым носиком, она смотрела на него с надеждой, помахивая палочкой.

— Так и не смогла сегодня понять, как вы это делаете.

Он огляделся. Большая часть гриффиндорцев уже разошлась по спальням. Из оставшихся, вроде бы, все состояли в Отряде. Почему было и не помочь?

— Конечно, Джинни. Не уверен, что я тот, кто тебе нужен, но я попробую.

— Конечно, ты тот, Гарри! Ты да Гермиона, у кого ещё получается колдовать лучше всех?

— А как же твой брат?

— А! — она махнула рукой с насмешливым выражением. — От него точно ничему хорошему не научишься.

— Я ему обязательно передам твои слова.

— Гарри! — она возмущенно насупилась, но, увидев его лукавую улыбочку, тут же оттаяла.

— Хорошо, Джинни, так что, ты говоришь, у тебя не получается?..

За дверью был коридор. Узкий, чуть шире самой двери, с полукруглым потолком. Но отсвет из комнаты давал возможность разглядеть вперед лишь на пару футов.

«Плохо, что там нет освещения», — подумала Гермиона и, спохватившись, взглянула на часы. Она совершенно забыла о времени, а ведь уже порядком проторчала здесь, с тех пор как ревела у закрытой двери. До отбоя оставалось всего минут пятнадцать. Она с облегчением выдохнула. Хорошо, что вовремя вспомнила, потому что после отбоя магические светильники во всех ненужных помещениях гасли, и ещё чуть-чуть, она бы осталась в полной темноте. А так, можно снять один из светильников со стены, и он будет продолжать гореть в её руках столько, сколько нужно.

Она так и сделала, взгромоздившись на самый высокий стул, который только смогла отыскать, и всё равно дотянулась едва-едва. Порой её рост доставлял нешуточные неудобства, сердил и заставлял чертыхаться в сердцах. Ну почему она такая малявка?! Её родители роста, скорее, среднего, в кого она такая уродилась? Хорошо, что волшебная палочка нивелировала большинство неудобств. Однако сейчас палочки не было, и приходилось полагаться только на себя. А её собственные силы были более чем скромными, к большому сожалению.

Снятый светильник немедленно устроил причудливую пляску теней в этой наполненной грудами раскоряченной мебели комнате. Казалось, что по стенам перемещаются, сплетаются и исчезают вытянутые изломанные пальцы, рога и хребты. Впрочем, Гермионе некогда было любоваться на невольный театр теней. Ей нужно было поскорее выбираться отсюда, потому что она еле-еле успевала до отбоя добежать до своей башни, и ещё неизвестно, в какое именно место замка выведет пресловутый коридор.

Пол коридора едва заметно понижался вниз. Войдя в него, Гермиона сразу почувствовала, что здесь слегка холоднее, чем в комнате. В этом вряд ли было что-то удивительное, и она подняла светильник повыше над собой, чтобы понять, насколько далеко коридор уходит по прямой. Противоположный конец разглядеть не удалось, но пол продолжал неуклонно понижаться, так что ей первый раз закралась в голову мысль, что это может быть никакой не проход, и даже не выход. Точнее, возможно, и выход, но совсем не туда, куда нужно. Учитывая сколько разнообразных подземных ходов существовало под замком, не было бы ничего удивительного в том, что обнаружится ещё один, никому доселе не известный.

«А, может быть, вполне даже известный», — подумала она рассудительно. Только знали о нём не все, а лишь несколько человек, типа Филча, директора и парочки преподавателей. Она немедленно про себя оценила выгоды и достоинства, которые открывало нахождение нового тайного для всех или хотя бы для большинства выхода из Хогвартса, и тут же стала прикидывать, куда он может её вывести, исходя из направления, совершенно позабыв о том, что же она сама будет делать в ситуации, если предполагаемый ход неожиданно окончится где-нибудь посреди Запретного леса, например. Или в горах. Впрочем, подумав об этом, она немедленно решила, что вернётся обратно и переночует в комнате с поломанной мебелью. И даже останется довольна подобным развитием событий. Если это и вправду был подземный ход, такая информация стоила некоторого дискомфорта.

Пол продолжал плавно понижаться, постепенно становилось всё холоднее и холоднее, и Гермиона вдруг вспомнила лестничный колодец, по которому слизеринки вели её в подвал, как она считала ступеньки и удивлялась, когда же они кончатся. На какой же она сейчас глубине? Наверное, уже глубже туннелей Тайной комнаты. Странный подземный ход. Она больше смотрела под ноги, чем вперёд себя, держа светильник внизу, чтобы ненароком не зацепиться за что-то, поэтому едва не налетела на внезапно возникшее препятствие. Она подняла повыше свой импровизированный фонарь и, с некоторым трудно уловимым нехорошим ощущением где-то на уровне диафрагмы, увидела перед собой новую дверь. Точнее, прямо наоборот, дверь была старой, очень старой, по виду ей было лет двести, не меньше, но в этом бы не было ничего удивительного, Хогвартс — древний замок, если бы не засов, петли и металлическая отделка, покрытые толстым, даже уже не рыжим, а зеленовато-серым слоем ржавчины. Похоже, эту дверь не открывали так давно, что даже Дамблдор тогда ещё не появился на свет.

Он возился с Джинни больше получаса. До тех пор, пока не понял, что её намерением было вовсе не чему-то научиться, а просто побыть с ним наедине и получить от него порцию внимания. Когда она в очередной раз попросила «направить её руки», он решительно отправил её спать, несмотря на все протесты. Она подчинилась, но выглядела, скорее, довольной, чем разочарованной.

Не нужно было обладать особой наблюдательностью, чтобы заметить, как постепенно из простой рыжей девчушки сестра Рона превращалась в очаровательную девушку. И её внимание начинало доставлять уже нешуточное беспокойство. Если раньше можно было просто поумиляться смешной преданности маленькой девочки своему спасителю, то чем дальше, тем сильнее её чувства начинали обращать на себя внимание, что Гарри считал совсем для себя лишним. Ему было и неудобно перед другом и отчасти перед ней, за то, что он не мог ответить на её возникшие чувства. Он признавал её привлекательность, но она как была «сестрой друга», так ей и оставалась. К тому же, она по-прежнему всё ещё казалось ему слишком маленькой. Он вспомнил, что и сам младше Чоу на год. Но все его прошлогодние подвиги на Турнире должны были показать его избраннице, насколько он, на самом деле, старше, чем кажется, поэтому Чоу просто не могла не воспринимать его серьезно. По крайней мере, он на это надеялся.

Все эти размышления о девушках заставили его совершенно забыть о том, почему он ещё не в постели, а стоит посреди опустевшей гостиной с нахмуренным выражением лица. Он взглянул на часы, и беспокойство заползло в его сердце холодной змейкой. Отбой давно уже состоялся, а Гермионы всё не было. Он не мог допустить мысли, что не заметил, как она зашла, это было просто невозможно. Не говоря о её порывистых манерах, она бы ни за что не упустила случая встрять со своими вечными поправками, если бы только заметила, как он пытается что-то показывать Джинни из сегодняшних заклинаний.

«Интересно, она бы поняла, что Джинни просто флиртует?»

Ну да, с чего бы ей не понять? Она же девушка. Они с Роном это четко усвоили ещё с прошлого года, когда она всех поразила своим сногсшибательным видом на Балу. Внезапно перед его внутренним взором возник Сириус, лукаво ему подмигнувший.

«Ну уж нет, крестный! Я не хочу слушать твоих ни на чём не основанных намеков!»

Особенно сейчас. Сейчас его всё больше охватывало беспокойство. Где она могла пропадать столько времени? Воображение начало прокручивать перед ним разнообразные неприятные картинки, одна паршивей другой. Не то чтобы он думал, будто с ней всерьёз что-то может случиться в Хогвартсе. Проблема состояла не во внешних опасностях, а в том, с кем она была оставлена. Наедине.

«Чёрт, мы же за неё отвечаем!» — вдруг всплыла в голове возмущенная фраза. Об этом было легко позабыть, учитывая гермионины командирские замашки, но она ведь и вправду была девушкой, пускай и их другом, но всего лишь хрупкой девушкой, которую обидеть было легче лёгкого. Уж кто-кто, а он-то знал, что вся её внешняя грозность была напускной. И его обязанностью было следить, чтобы с ней ничего такого не случалось, пусть даже никто ему не напоминал об этой обязанности.

Он вспомнил, что она запретила им вмешиваться. Вероятно, и правда он может сделать ситуацию хуже. Секунду он колебался, но перед ним неожиданно снова возник грустный силуэт Сириуса.

«Умей спасать своих друзей, пока у тебя ещё остаётся на это время!» — произнёс он, и печаль буквально пронзила Гарри с головы до ног. Действительно, уж лучше придти раньше и всё испортить, чем опоздать и всё потерять. Он резко утвердительно кивнул самому себе и бросился в спальню за картой и плащом-невидимкой.

— Приехали! — пробормотала Гермиона, уставившись на дверь.

Всё оказалось зря. Дальше хода не было. Во всяком случае, без палочки. Нечего было и думать, чтобы её детскими пальчиками сдвинуть этот проржавевший засов. Она с досадой обернулась, взглянув в поднимающийся перед ней коридор, который возвращал её обратно в скучный чулан. Далекий отсвет оставшегося светильника должен был быть виден впереди, футах в ста от неё. Но он уже погас, пока она шла по коридору, наступил отбой. Ей жутко не хотелось сейчас отступать, и из-за того, что ею потихоньку овладело любопытство, что же скрывается за этим проходом, и из-за того, что она уже предвкушала, как Панси с Миллисентой вернутся и не увидят её в комнате; назавтра можно будет намекнуть им, что она и без палочки на многое способна, пускай остерегутся со своими извращенными затеями. Но против такого препятствия у неё не было шансов.

Она ещё раз внимательно осмотрела заржавленный засов. Он был вдвинут не до самого конца, как будто кто-то закрывал его то ли в небрежности, то ли в спешке, и между двумя кольцами, на которые когда-то можно было при желании повесить замок, оставалось некоторое расстояние. Сами кольца уже практически настолько заросли ржавчиной, что сквозь них ничего уже нельзя было продеть. Ей само собой пришло в голову единственное возможное в такой ситуации решение.

«Правило рычага», — подумала она, разворачиваясь и начиная обратный путь в комнату. Не то чтобы у неё было много шансов… Но попробовать стоило.

Как назло, вся мебель в комнате оказалась деревянной, что только подтвердило мысли о том, что она свалена здесь для растопки каминов. Шансы Гермионы вскрыть проклятый засов ещё уменьшились. Она поставила светильник на стул и долго выискивала при плохом освещении более-менее подходящий ей инструмент. Ей пришлось отделить от сидения длинную, кругло обточенную ножку с заостренным сверху концом, и она разом вспотела от своих усилий, не привычная к физическим упражнениям. Чуть-чуть поколебавшись, она отломала ещё одну ножку. На всякий случай.

Шагая вниз по коридору, она думала, что теперь-то уж, если даже не сможет вскрыть дверь, заснёт от усталости обязательно.

Сперва она попыталась вставить свой импровизированный рычаг сверху, но сразу же догадалась, что её рост не позволяет ей как следует уцепиться за длинный конец. Тогда она вставила его снизу между двух колец, ухватилась, что есть силы, прижавшись спиной к стене, показавшейся ей просто ледяной, а подошвами упершись в пол, и резко дёрнула на себя. Ни малейшего эффекта, засов даже не заскрипел. Ещё раз. Бесполезно. Она подумала, что надолго её не хватит. Разозлилась и дёрнула несколько раз изо всех сил. Деревянная ножка треснула и переломилась.

— А-агрх! — зарычала она, швыряя бесполезную доску на пол.

Нужно было чуть-чуть успокоиться. И что это она так разошлась из-за какой-то там сто лет никому не нужной двери? Вдруг там ещё один склад какой-нибудь рухляди? То-то будет весело!

А вдруг там не склад? А что-нибудь… нехорошее. Что именно «нехорошее», она не могла сформулировать, но её собственные упорные попытки проникнуть в этот проход, вдруг напомнили ей простую истину, что ничего просто так снаружи не закрывают. С другой стороны, если что-то опасное хотели бы запереть внутри, то запечатали бы так, что с деревянной ножкой тут точно нечего было бы делать. Да, но если только кто-то вообще помнил и знал об этом проходе. Она же сама совсем недавно размышляла на тему, что полностью Хогвартс не знает вообще никто.

«Так, подруга, хватит отговорок!» — рыкнула она на себя. У неё ещё оставалась одна ножка, и в этот раз нужно попробовать не делать резких движений, чтобы не лишиться единственного инструмента.

Она вставила второй и последний свой рычаг, оставив настолько длинный конец, насколько могла, и ухватилась за него с твёрдым намерением не психовать. Но, конечно, результат был в точности тот же. Засов не сдвинулся ни на миллиметр. Она пыхтела и фыркала, ладони уже отдавались нешуточной болью, но результата не было никакого. Она опустила своё орудие, подняла с пола фонарь и удручённо уставилась на злополучный засов. Посередине покрывавшей его ржавчины явственно виднелась свежая трещина…

— Ох ты, надо же! — воскликнула она пораженно и уставилась на трещину так, словно Архимед, только что всё-таки приподнявший Землю. Пусть на чуть-чуть, но приподнявший же.

Она как следует отдышалась и снова вставила ножку между колец. На этот раз она одной ногой попробовала упереться в противоположную стену, ухватилась за круглый конец деревяшки и стала тянуть. Всё её тело сейчас превратилось в большую пружину, и ей нужно было только изо всех сил удерживать конец рычага, хотя пальцы уже болели невыносимо.

«Только не сломайся, только не сломайся», — взмолилась она про себя, обращаясь к доске, почти уже вися между стенками коридора.

Неожиданно раздался оглушительный треск, и в первое мгновение Гермиона решила, что всё пропало, но вдруг «пружина» начала быстро распрямляться, руки поехали на себя, и она едва удержалась, чтобы не шлёпнуться задницей о каменный пол. Засов со страшным скрежетом открылся.

Ей оставалось только порадоваться за собственную маленькую победу. Хотя, почему маленькую? Это для Рона было бы раз плюнуть свернуть рычагом этот проклятый засов. А для неё — настоящий подвиг.

«Прекрасно, — подумала она, поднимаясь с пола, — теперь поглядим на результаты этого подвига».

Дверь всё ещё оставалась закрытой, и внезапно могло выйти так, что пресловутый засов не был главным препятствием. Возможно, сама дверь настолько вросла в проём, что её не открыть. Тут уж никакое правило рычага не помогло бы, в Гермионе просто не было достаточно массы, чтобы выбивать такие препятствия. Она толкнула дверь плечом, но поняла, какое жалкое усилие производит. Тогда она изо всех сил уперлась в неё обеими ладонями и стала толкать. Дверь медленно, буквально по дюйму, стала отворяться внутрь, издавая при этом жуткий скрип, который напоминал звук разрываемой… плоти… ткани.

Стоило Гермионе на секунду остановиться, как ей в ноздри немедленно ударила волна чудовищной затхлости, плесени и сырого холода. Именно то самое, что она ожидала, и не нашла в обычных подземельях, куда её привели якобы на отработку. Похоже, там, куда она так яростно ломилась, сама не уверенная зачем, действительно долго никого не было. ОЧЕНЬ долго!

Снова перед ней встал вопрос, а стоит ли ей прикладывать столько усилий к тому, чтобы потом попасть в какую-нибудь ловушку или неприятную ситуацию? Одна Тайная комната в замке была, и что в ней оказалось, всем теперь было известно. Стоило ли так рисковать? Тем более, без палочки, в полном одиночестве, практически без путей отступления. Может быть, спокойно переночевать и вернуться сюда назавтра во всеоружии, с друзьями, которые сами охотно проявят любопытство относительно новой загадки замка? Но в сердце всё ещё теплилась надежда, что это подземный ход или что-то в этом роде. Что именно «в этом роде», она не могла бы сказать точно, зато у неё перед глазами начали вставать картинки «в ином роде», одна другой неприятней.

«Ладно, только посмотрю, что там и всё, — уговаривала её собственная настойчивость, которая постоянно толкала довести до конца любое начатое дело, — всё равно дверь-то уже открыта».

Она снова принялась толкать, упершись ногами в пол, не обращая внимания на жуткий скрип, когда дверь неожиданно распахнулась, мигом проехав оставшееся расстояние, и Гермиона с размаху буквально влетела в стоящую прямо за дверью решетку, перекрывавшую весь проход. Решётка была толстой, ржавой и в частую клетку, сквозь которую даже такая малявка, как она, не смогла бы пролезть. Секунду-другую Гермиона ошарашено глазела на неё, как вдруг решётка стала валиться куда-то в темноту, и обрушилась на пол буквально с ужасающим звоном и грохотом, едва не оглушив бедную Гермиону.

Какое-то время ещё раздавался позвякивающий гул, пока железо вибрировало от резкого падения, потом воцарилась полная тишина. Гермиона подобрала светильник и осторожно перебралась через само собой устранившееся препятствие.

Тот же коридор продолжался и за дверью, хотя здесь было ещё холоднее, чем перед ней, а затхлость воздуха повышалась буквально с каждым шагом.

«Ещё футов двадцать, и назад», — решила она, понимая, что не стоит дальше испытывать судьбу. Нехорошее предчувствие, появившееся у неё ещё в тот момент, когда она впервые вошла в этот коридор, сейчас разрослось и вопило буквально во весь голос.

«Что ты за трусиха такая?!» — обратилась она укоризненно к себе самой.

Ну, в самом деле, какие-такие ужасы могут угрожать ей в заброшенном подвале? Заплесневевшее вино? Сгнившая рухлядь? Заваленный землёй проход? Кости?

«Кости?!» Какие ещё кости?!

Она помотала головой. Но ощущение жути наползало и давило всё больше и больше.

«Ещё несколько шагов. Всего несколько шагов».

Нескольких и не понадобилось. Этот участок коридора оказался совсем коротким. Впереди, буквально футах в десяти от неё виднелся тёмный пролом в стене.

Она сразу поняла, что это именно пролом, а не проход. Коридор явно упирался в когда-то давным-давно выложенную здесь, глубоко под землёй, стену, которая была неаккуратно разрушена, несколько камней то ли не было убрано, то ли упало уже после того, как проход был закрыт. Они валялись внизу, на границе пролома.

Она сама не могла решить, почему посчитала, что стена была выломана снаружи, а не изнутри. Ничто явственно на это не указывало. Но какая-то внутренняя логика подсказала ей это. Нарисовала план, будто кто-то, руководствуясь неведомым замыслом, прокладывал подземный коридор, и наткнулся в процессе на эту стену.

«Ага, а после этого оставил свой замысел и закрыл проход, прокладка которого стоила немалых усилий, решеткой и крепкой дверью». И что же заставило его сделать это?

Что-то, увиденное внутри…

Она поняла, что у неё подрагивают руки, по тому, как слегка поплясывала её тень на стенках коридора. То ли от недавних усилий, то ли от внезапно возникшего страха. Куда же она попала?!

Она сделала несколько шагов вперед и подняла светильник повыше, чтобы разглядеть открывшееся помещение.

Рон на удивление тотчас проснулся, как только он стал шуровать в своём сундуке.

— Куда-то собираешься? — пробормотал он сонным голосом.

— Да, — прошептал Гарри, пытаясь не перебудить остальных, — хочу проверить, что с Гермионой.

— Она что, до сих пор не вернулась?

— В том-то и дело!

— Я с тобой!

Секунду он прикидывал так и этак.

— Нет, Рон, не стоит. Пока ты будешь одеваться, пройдет какое-то время, а его уже и так прошло немало. И главное, не забывай, мы с тобой оба теперь под плащ помещаемся очень плохо. Уже далеко не первокурсники. А если нас поймают, Амбридж нам спуску не даст. Да и вообще, вдруг я панику развожу на пустом месте.

— Ну, как знаешь. Только обязательно скажи мне, когда вернешься. Я хочу знать, что с Гермионкой всё в порядке. Я не засну, обещаю!

— Конечно, дружище, — кивнул он машинально, сразу же забывая о своём обещании.

К тому времени, когда он должен будет вернуться, Рона уже пушкой не разбудишь, это точно.

Он прихватил с собой заодно и свою тёплую мантию, чтобы не замерзнуть, пока будет блуждать по насквозь продуваемым коридорам замка, и спустился вниз. Разложив на столике карту Мародёров, он сразу же принялся изучать подвальные этажи, вспомнив, что Гермиона упоминала о встрече после ужина со своими конвоиршами для отработки у входа в слизеринские подземелья. Он пробежался глазами по всем закоулкам Слизерина, прошёлся по верхним подземельям, потом спустился на нижние, но свою подругу нигде не обнаружил.

«Хм», — почесал он в затылке. Может быть, она как раз сейчас возвращается назад?

Он просмотрел весь путь от подземелий до башни Гриффиндора, потом судорожно стал листать другие этажи, заглянул непременно и в библиотеку, но точки с заветной надписью так и не обнаружил.

Да где же она?!

Он снова вернулся к изучению подземелий, думая, что мог что-то пропустить. Осмотрел всё более внимательно, буквально чувствуя, как утекает время, которое вдруг побежало куда-то с огромной скоростью. Нет, сомнений не оставалось. Либо Гермиона сейчас сидела в Выручай-комнате, либо её вообще не было в замке.

Может, она решила что-то сделать, о чём они с Роном не знали? Может, у неё дела?

«Да какие дела?!» — воскликнул в голове возмущённый голос. И тут же он словно устыдился сам себя. «Какие дела у неё могут быть, помимо нас»? — хотел он сказать, ведь так? Эгоистичная такая точка зрения. Собственническая. Хотя, вполне имеющая право на жизнь. Действительно, до этих пор у Гермионы не было и намёка на какие-то свои дела, помимо общих с ними. Ну, а что если они именно вот сейчас появились?

Впрочем, это только так звучало — «дела»! На самом деле, он, конечно, сразу же понял, что подразумевает под этим словом, просто не хотел сам себе признаваться в этом. Была всего одна-единственнная вещь, которая могла бы Гермиону заставить о ней умалчивать перед ними обоими. Если только у неё кто-то появился. Парень.

От этой мысли стало отчего-то ужасно тоскливо, словно внутри натянулась какая-то жила. Натянулась болезненно и как-то обреченно. Он внезапно представил себе Гермиону в Выручай-комнате с кем-то из парней. Незнамо почему, но картинка оказалась донельзя неприятной для его взгляда. И снова он почти тут же понял, что это означало. Ревность! Он банально ревновал свою подругу. Ревновал, как человек, который имел почти единоличную монополию заботиться о ней, знать все её тайны, находиться на самом первом месте в её приоритетах, ну, быть может, сразу после родителей. Узнать вдруг, что кто-то может встать (влезть, втиснуться!) на его, казалось бы, законное место, было, как выяснилось, очень неприятным открытием.

Конечно, он должен немедленно справиться с подобными вещами в себе. Справиться и больше к ним не возвращаться. Он никакого права не имеет на такое отношение. Вместо того чтобы порадоваться за подругу…

Внезапно в мозгу вновь возникла насмешливая физиономия Сириуса. На этот раз ему достаточно было просто покачать головой, чтобы она исчезла.

И, однако же, «дела» «делами», но неприятные варианты он тоже не имел права отбрасывать. Ему в голову пришла идея взглянуть, где сейчас находятся Паркинсон и Буллстроуд. Судя по карте, они обнаружились в собственных постелях. Он не знал, как это трактовать. То ли как подтверждение его мыслей о тайном свидании Гермионы, то ли наоборот. Или они отпустили Гермиону после положенной отработки и отправились спать, или… Вот это «или» не давало ему покоя. Что, собственно, они могли такого сделать, чтобы Гермиона пропала с карты Хогвартса? Ему ничего не приходило в голову на этот счёт. Но сдаваться он не собирался. В конце концов, вход в башню Гриффиндора находился на том же этаже, что и Выручай-комната. Метнуться туда, проверить, занята она или нет, и если занята, спокойно идти спать.

«Или НЕспокойно», — сказал кто-то в голове голосом Сириуса.

Обнаруженное помещение оказалось довольно большим, к удивлению Гермионы, которая стояла сейчас, выглядывая в пролом, находившийся на высоте двух футов от пола. Свет фонаря не позволял разглядеть даже половину высокой прямоугольной комнаты, воздух в которой застоялся настолько, что каждый вдох отмечался мозгом, как отдельное событие. Это раздражало, и неизвестно, когда она ещё привыкнет не замечать этого факта. Она тут же заметила про себя, что уже смирилась с мыслью пробыть здесь какое-то время, хотя ещё пару секунд назад собиралась уйти отсюда сразу же, как только кинет взгляд внутрь. Но внутри, на этот самый взгляд, не было заметно ничего угрожающего. Только какие-то непонятные конструкции у стен, разглядеть подробно которые, отсюда было невозможно. Тишина вокруг не нарушалась ничем, кроме её собственного дыхания. Какое-то время она колебалась на краю, понимая — если что, заскочить обратно в коридор моментально не получится. Но сколько можно было так стоять? Она пожала плечами и спрыгнула вниз, подошвы шлёпнулись о каменный пол, выбив облачко пыли.

Она сразу же замерла, при любой опасности готовая тут же полезть обратно. Но никто не зашевелился в неосвещенных углах, никто не кинулся к ней из темноты. Та же мёртвая тишина и стоячий, как болото, воздух. Эта комната была кем-то давным-давно покинута, и такой же оставалась.

Гермиона покрепче сжала в руках светильник и сделала несколько шагов к ближайшему тёмному предмету, валявшемуся на полу справа от неё. Предмет был по виду большой, даже очень большой, и его предназначение с первого взгляда представлялось совершенно загадочным. В полутьме он более всего напоминал огромного размера форму для выпечки. Раскрытую и лежащую на полу, жутко ржавую и уродливую. Мысль была нелепой, потому что в такой «форме» она могла бы легко поместиться вся целиком, еще бы и осталось полно свободного места.

«Поместиться?!»

Она резко отпрянула назад, с расширившимися от ужаса глазами, когда свет её фонаря упал внутрь загадочного предмета и осветил ряды когда-то острых, а теперь насквозь ржавых металлических шипов, которыми изнутри было утыкано то, что она изначально приняла за безобидную кулинарную принадлежность. Она в то же мгновение поняла, что перед ней, поняла это даже не умом, а пробежавшими перед ней волной воспоминаниями о тех отвратительных описаниях, которые она прочла, когда решила подробней полюбопытствовать о видах и методах охоты на ведьм средневековой инквизиции. Её всю затрясло от отвращения, так же, как трясло в тот момент, когда она словно по какой-то мазохистической причине читала и читала эти зверские описания, и никак не могла оторваться, как будто кто-то схватил её за шею и удерживал перед текстом, хотя всему виной было всего лишь её проклятое неуёмное любопытство. Она тогда в первый раз в жизни поняла, что любопытство может быть мучительным в прямом смысле, что оно бывает настоящим тираном иногда, буквально принуждая испытывать то, что интересно именно ему, хотя все прочие чувства при этом могли извиваться от отвращения и вопить, чтобы она немедленно прекратила мучить себя ненужной ей информацией.

Сейчас всё было намного хуже. В этой жуткой комнате, бог знает на какой глубине под землей, столкнуться с тем, что когда-то так ужасно подействовало на неё — это был настоящий шок. Мерлин всемогущий, её словно саму сейчас всунули в этот железный шкаф, и она буквально всей кожей чувствовала, как шипы уже впиваются в кожу. Её нервы задрожали, словно копируя то омерзительное томление, которое испытывала жертва, видя, как перед ней захлопывается тяжелая металлическая крышка, утыканная шипами, как её медленно вдавливает в эти шипы, вдавливает со всех сторон, и некуда деваться, тело начинает инстинктивно дергаться от всё возрастающей боли, но это только лишь увеличивает её, углубляя и расширяя раны, кажется, что боль приходит со всех сторон, всё тело уже сплошная, бесконечная боль, и остаётся лишь кричать, кричать, кричать… о, господи!

Перед ней была не иллюстрация в книжке, не музей, а самая настоящая «железная дева», просто опрокинутая на пол, та самая, в которую наверняка засовывали вполне живых, изнывающих от ожидания жуткой боли людей, и эта штука, как оказывается, всё это время находилась под ними, в подвале той самой школы, которая вызывала у Гермионы столько восторженных чувств. Воображение немедленно живо нарисовало ей то, что происходило в этой комнате когда-то, жуткие крики, кровь, истерзанные тела, и она прикрыла ладонью рот, дрожащей рукой приподнимая повыше свой светильник, и снова, как когда-то за чтением той ужасной книги, не могла оторваться от созерцания стоящих вдоль стен предметов, назначение которых ей, к большому её сожалению, было слишком хорошо известно. Они были сильно повреждены временем, деревянные детали почернели, а кожаные ремни ссохлись и почти рассыпались, но она узнавала их, узнавала, проклиная собственное любопытство. Никаких сомнений быть не могло — это были станки для пыток. Их разнообразие, а главное, многочисленность, наводили на мысли не столько об изобретательности палачей, сколько о количестве прошедших через эту комнату жертв и неутомимости десятков заплечных дел мастеров. Она буквально видела их — оголенных по пояс, с мускулистыми руками, в кожаных фартуках, потных от постоянных усилий, деловито снующих между своими инструментами, покрикивающих друг на друга. Делающих свой нелегкий труд.

Какая гадость! Она не оказалась в ловушке, её не схватили, не искусали, на неё не набросились жуткие твари, но на душе стало так пакостно, что она поняла: долго ей будет аукаться её сегодняшнее упрямство и нежелание отступать.

Когда она слегка отошла от первоначального шока и яркие картинки, нарисованные воображением, немного потускнели, она задалась вопросом: а на благо кого был весь этот «труд»? Во имя чего творились здесь эти зверства, и кто был жертвой? Судя по внешнему виду приспособлений, комнате пыток вполне могло быть и четыреста лет и даже пятьсот. В голову тут же стали приходить все эти слухи, от которых холодок пробегал по коже, о древних местах поклонений тёмным духам, замурованных в толще камня колдунах, только и ждущих шанса вырваться на свободу, жутких склепах… Довольно!

Вместо того чтобы пугать саму себя глупыми суевериями, ей стоит просто наведаться в библиотеку и попытаться уточнить, в каком именно веке и почему в подвале родной школы могли оказаться подобные вещи, как эта старинная камера пыток. Это было бы разумно и правильно, но на неё снова нахлынули воспоминания о прошлом знакомстве с темой. Конечно, загадка была грандиозной, но явно не для её — Гермионы — интересов.

Она прошагала вдоль ряда пыточных приспособлений до противоположной стены, словно это и правда был какой-то музей, обнаружила в углу огромный открытый очаг с насквозь проржавевшей решёткой, лежавшей на том, что когда-то было углями, развернулась и подумала, что с неё, наверное, хватит приключений на сегодняшний вечер. Она отправилась обратно к пролому, стараясь больше не смотреть по сторонам, с твёрдым намерением как можно скорее покинуть это ужасное место. Она ещё сама не решила, будет ли кому-то рассказывать о своей находке, и наверное, стоило принять это решение завтра, на спокойную голову.

Но голова Гермионы была устроена таким образом, что она не прекращала работать ни на секунду. Если уж она заметила какое-то несоответствие, оно начинало глодать её со страшной силой, пробуждая к жизни проклятое любопытство. Сейчас то самое любопытство твердило ей простой вопрос: если коридор, по которому она сюда попала, угодил в комнату пыток случайно, то отсюда же должен быть другой выход? Пускай он даже окажется завален, но он где-то должен быть. Поэтому, подходя к пролому, Гермиона, морщась от отвращения, уже внимательно оглядывалась по сторонам, стараясь не пропустить дверь или арку. И, конечно, очень быстро обнаружила её, справа от пролома — невысокий тёмный коридор, в проёме которого виднелись обломки когда-то стоявшей в нём двери.

«Послушай, ты ПРАВДА хочешь туда идти, после того, что уже увидела?»

Вопрос был на тысячу галлеонов. Какого чёрта, действительно?! Сперва она надеялась просто устать, потом сбежать, потом обнаружить новый подземный ход. На что она надеется теперь? Или ей мало впечатлений, способных уже и без того гарантированно обеспечить кошмары по ночам? Но история оставляла ощущение незавершенности. Если она сейчас сбежит, всё равно не сможет заснуть полночи, мучаясь от нерешенных вопросов, тем более, в такой неудобной обстановке. И вдруг это всё-таки выход? Какой-никакой, но выход, хоть куда-нибудь. В конце концов, самое неприятное она уже увидела. Что там ещё такого она может найти?!.. своё безумие…

«Запертого монстра, как в Тайной комнате?»

Что за ерунда, в самом деле?! Чем бы он тут питался? Крысами?.. А, кстати, о крысах. Это было довольно странно, но она ни одной пока ещё не заметила. То ли им самим нечем тут было поживиться, то ли подземелье было для них слишком глубоким. Так что из всех крыс, единственной здесь была она сама, если, конечно, верить этой гадине Панси.

«Ну и прекрасно!» — подумала Гермиона, которая крыс недолюбливала. Особенно после всей этой истории с Петтигрю.

Это заявление могло означать лишь одно: она уже приняла решение всё-таки взглянуть, что там, за этим выходом. А потом сразу назад.

Гарри завернулся в мантию, накинул плащ-невидимку и покинул гостиную, постоянно оглядываясь по сторонам. Мало ли, возможно, вот именно в этот момент, когда он свернул карту и вышел, Гермиона могла покинуть Выручай-комнату.

«Что-то ты слишком мало времени отвёл ей на свидание», — сказал внутри собственный саркастический голосок. Он понял, что всё никак не может отойти от этого неприятного ощущения, когда вдруг узнаешь, что твоя самая близкая подруга сейчас с кем-то другим.

«В конце концов, она же не злится на тебя за то, что ты начал встречаться с Чоу!» — прикрикнул он на этот неожиданно появившийся голосок, шагая по коридору.

«А ты бы хотел, чтобы она злилась?»

«Нет, чёрт побери! Гермиона — это Гермиона, а Чоу — это Чоу! Как можно такое смешивать?»

«Ну, ты же смешиваешь, когда ревнуешь её неизвестно к кому, который, быть может даже, вообще не существует».

«Ничего подобного! Я просто волнуюсь за неё. Всего лишь не хочу, чтобы её кто-то обидел».

«Ну да», — хмыкнул голосок и замолчал, оставив его в ещё большем смятении.

Ясно же, что все размышления на эту тему были лишними. Они только лили воду на мельницу Сириуса с его глупыми намёками. Да, да, в данном случае, он готов был признать своего крёстного вполне даже дураком. Тот либо совершенно ничего не понимал, либо нарочно подкалывал его. Слава богу, только изредка. Ну, ладно бы, он бы ещё понял, когда тот ляпнул это в первый раз, два года назад, ещё практически ничего о них не зная. Нагнулся к нему, садясь на гиппогрифа, чтобы скрыться из замка, и громко прошептал на ухо: «Прекрасный выбор! Одобряю». Но потом-то?! Зачем было время от времени его поддевать своими даже не намёками, а полунамёками? В конце концов он просто прямо попросил крёстного, чтобы тот прекратил. В ответ на это и возникло дурацкое пари, на которое он сдуру согласился. Вот теперь…

Вот теперь он дотопал до Выручай-комнаты и мялся в коридоре прямо перед нею. Его воображение настолько явственно нарисовало ему картину происходящего внутри, что ему совершенно не хотелось видеть этого наяву. Не хотел убеждаться, не хотел оказаться правым, не хотел ей мешать, в конце концов.

«Ты и не помешаешь, дубина! Комната не откроется».

Ну да, если они там, комната не откроется.

«Они». Занятно, но он так до сих пор и не мог себе представить, кем мог быть тот — её избранник. Его личность оставалась смазанной, абстрактной. Гарри подумал, что когда узнает, то, наверное, всё сразу станет намного проще. Вряд ли Гермиона способна была выбрать кого-то, её недостойного. Она всегда была такой рассудительной, такой полной чувства собственного достоинства, уж если она выберет, то выбор будет на все сто процентов верный. С другой стороны, эти девушки — у них в голове, порой, творились очень странные вещи.

«Что, если это окажется Малфой?» — хохотнул он про себя. А действительно, лучшей причины, чтобы скрываться от них с Роном, при таком-то кавалере и придумать было нельзя. Но, конечно, он слишком хорошо знал свою подругу, чтобы верить в подобный абсурд. Скорее всего, это какой-нибудь заумный семикурсник с Рейвенкло.

«Привет, я Гарри, — издевательски промолвил он про себя, — друг Гермионы.

Очень приятно».

«Друг Гермионы». В данной ситуации звучало как-то… слабовато, что ли. Слово из очень ценного и важного неожиданно превращалось во что-то вполне обыденное и даже незначительное. Подумаешь, какой-то там друг. Мало ли у девушек может быть друзей. А парень — он один. Единственный.

Он снова перевернул ситуацию в обратную сторону и вдруг понял, что сама Гермиона не больно-то торопилась сойтись поближе с Чоу.

«Неужели ей всё-таки неприятно?»

Он почесал в затылке и решил, что пора заканчивать эти глупые колебания и всё-таки уже решиться войти внутрь.

«Ну, вперёд!» — промолвил он и зашагал вдоль двери.

Только сейчас Гермиона обратила внимание, насколько отличается внутреннее строение обнаруженного подземелья от прочего замка. Камни, из которых был сложен Хогвартс, были желтоватыми, больше квадратными, нежели вытянутыми, плотно пригнанными между собой, потолки в большей части помещений являли собой своды, и точно так же было в том проходе, по которому она пришла. Здесь же, в том коридоре, который вёл прямо из камеры пыток, камни стен были сероватыми, прямоугольными, сильно изъеденными влагой и с большими щелями, заполненными бурым лишайником, а потолок — низким и прямым. Всё это наводило на мысли, что у замка и подземелья могли быть разные создатели. Сам коридор оказался шире, чем она ожидала, и длинным, другого конца не было видно в темноте, зато он никуда больше не понижался. Футах в пятидесяти впереди виднелась крестообразная развилка.

Назначение коридора ей стало понятно сразу. Он был тюремным. По стенам болтались обветшавшие двери из потемневшего до черноты дерева, ведущие в узкие каморки с земляным полом. Она, полная душевного трепета, заглянула в парочку, ожидая увидеть там давно истлевшие кости, но камеры оказались пусты. Она, конечно, не стала проверять их все, но, судя по распахнутым дверям, вряд ли где-то сохранились останки заключенных. Видимо, их куда-то отсюда перевели до того, как закрыть этот ужасный подвал.

Или просто перебили и закопали где-нибудь там… впереди…

Она дошла до развилки и обнаружила, что коридор расходится крестом. Вправо и влево уходили ответвления, утыканные тюремными камерами. То же самое было и впереди, но боковые коридоры, насколько она могла отсюда разглядеть, заканчивались тупиками. А вот центральный, как теперь уже можно было увидеть, кончался большой дверью где-то далеко впереди.

Что ж, оставалось одно из двух. Или обнаружить за ней выход хоть куда-то или поворачивать назад. Гермиона вдруг поняла, что у неё потихоньку начинает разбаливаться голова.

«Ничего удивительного, ты уже надышалась местного воздуха сверх всякого предела».

Да и блуждать тут, в темноте, в этих жутких коридорах, помнящих стоны и крики множества несчастных, неизвестно кем и как тут запертых — удовольствие было ниже среднего. Скорее всего, она вообще ничего тут больше не найдет. Во всяком случае, ничего хорошего — точно. Пускай изучением этого места займутся те, кому больше по нраву копаться в подземельях.

«Снейп, например», — съехидничала она про себя.

А что, устроить в таких-то казематах для себя штаб-квартиру было бы, наверное, для него несбыточной мечтой. В камерах он будет держать учеников, пока они не выполнят его задания, а в комнату пыток отправлять особо провинившихся. Она едва не захихикала вслух и тут же поняла, насколько неуместны её шуточки в этом месте боли и страданий многих людей. Единственным оправданием служили лишь излишне напряженные нервы. Она поняла вдруг, что пока что её спасает полная тишина. Если бы, не дай бог, она услышала здесь хоть какой-то звук, пусть лёгкий, неопасный, просто шелест, шорох, копошение, с ней вполне могла бы случиться мгновенная истерика. И куда бы она побежала в этом случае, что бы стала орать, она не хотела представлять. А, учитывая, что наличие крыс и летучих мышей всё ещё полностью не исключалось, она буквально шла по минному полю.

Всё ж таки последнюю дверь стоило проверить. Почему-то Гермиона чувствовала, что именно за ней могла скрываться загадка подземелья. Она перешла практически на бег, благо пол был ровным, ещё и потому, что начала элементарно замерзать. Даже мантия уже не спасала. Сырой и ледяной воздух буквально облизывал её своими объятиями, словно длинным, мокрым языком.

На мгновение она попыталась представить объятия языком, на ум отчего-то пришли длинные склизкие витки чего-то розоватого и мерзкого на вид, и она насилу отогнала от себя это видение, поводя плечами. Странно, но в этих коридорах практически отсутствовало эхо, хотя они были достаточно длинными, чтобы его создавать. Её туфли издавали глухой, топающий звук, а не звонкий, цокающий. Она списала это то ли на пористость изъеденных стен, то ли на отсутствие у себя высоких каблуков.

Добежав до двери, Гермиона обнаружила, что та висит на одной петле и вообще выглядит изрядно… обгоревшей? Понять было трудно, но очень похоже было на то. Она с трудом отогнула висящую дверь, которая сразу же шлепнулась о стену, как только она её отпустила, и вновь коридоры словно сожрали этот звук, вместо того, чтобы его отразить.

Внутри… Внутри было именно то, что она и ожидала, как только предположила, что дверь опалена. Небольшая широкая комната представляла собой древнее пожарище. Всю дальнюю стену когда-то, видимо, занимали высокие шкафы. Что в них тогда хранилось, сказать было довольно трудно, потому что они выглядели сейчас просто как остовы из головешек, каким-то чудом продолжавшие сохранять устойчивость. Внутри них была просто гора чего-то чёрного. Такие же ошмётки чёрного покрывали и весь пол комнаты. Гермионе ничего не стоило догадаться, что здесь произошло. Кто-то просто сжёг, уходя, все письменные материалы, которые здесь хранились. Скорее всего, материалы допросов, чего же ещё? Таким образом, тайна подземелья становилась практически неразрешимой.

Самое интересное ей пришло в голову только сейчас. Выхода-то она так и не нашла. Никакого, ни закрытого, ни даже заваленного. Все направления крестообразного коридора кончались тупиком. Проход, по которому она попала сюда, можно было спокойно исключить, он явно был проложен позднее. Каким же образом тогда сюда попадали все те, кто сидел в камерах и те, кто их допрашивал? Палачи и их жертвы. Напрашивался один-единственный ответ, и он навёл Гермиону на самые мрачные мысли. Тут была замешана магия. Владельцы подземелья умели пользоваться аппарацией или порт-ключом. О чём это могло говорить? О том, что у магов было своё подобие инквизиции? Не хотелось даже думать о таком. И какие именно идеи эта инквизиция защищала? И от кого?

Впрочем, она выдала сразу слишком много ни на чём не основанных предположений. Скорее всего, сказать точно, что же тут происходило, могли разве что специалисты из Отдела Тайн, и то, если у них были ещё хоть какие-то данные на этот счёт. Она же могла только в очередной раз как следует покопаться в школьной библиотеке. В крайнем случае, в запретной её секции. Но почему-то всё меньше хотелось это делать. И ещё она могла хоть что-то отыскать здесь.

Она оглядела стоящий слева стол, сохранивший относительную целостность, и стул, который валялся на боку, словно кто-то в спешке выбегал из горящего помещения. В центре стола возвышалась какая-то чёрная, сгоревшая масса. Гермиона недаром была завзятым книгочеем. Форма словно подсказала ей, что когда-то это был огромный фолиант, превращённый пожаром в массу спёкшихся листов. Она аккуратно, чтобы не свалился, поставила светильник на угол стола и попыталась разодрать этот остаток письменного свидетельства неизвестных веков, её единственный шанс понять, что же здесь творилось и почему. Сырость добавила к огню свой разрушающий вклад. Пергаментные страницы не только спеклись, но и слиплись. Тут нужен был острый инструмент, нож или что-то вроде того. Она напрасно провозилась пару десятков минут, но смогла только перекинуть всю эту довольно мерзкую на вид массу, отделив её от нижнего переплёта. Таким образом, ей неожиданно стала доступна самая последняя надпись на нижнем листе. Точнее, только жалкая её часть, потому что весь край страницы был съеден огнём.

«Ранний новоанглийский», — тут же поняла она, увидев букву «торн» и путаницу с буквами v и u. По крайней мере, век она приблизительно определить смогла. Конец шестнадцатого — начало семнадцатого.

Правление Якова I? Разгар охоты на ведьм? Интересное совпадение. Сама же надпись оказалась гораздо интереснее и тут же разожгла погасшую, было, надежду обнаружить что-то стоящее в этом старинном подземелье.

«…копать прекратить и по Высочайшему повелению запечатать найденное немедля и на веки вечные…»

Даты не было, но она, очевидно, стояла в начале надписи и потому сгорела.

Эти слова могли означать лишь причину, по которой подземелье было оставлено, ведь надпись, несомненно, была последней. Выходит, те люди (или маги), которые содержали тут, в недоступном для всех месте, на большой глубине пленников и пытались что-то у них выпытать, тоже проводили какие-то свои раскопки? Шкатулка входила в шкатулку, а в ней была ещё одна.

«Когда же они кончатся?» — подумала Гермиона устало. Сейчас ей уже нешуточно хотелось спать, она чувствовала, как по телу распространяется противная истома, а голова тяжелела всё больше и больше.

«И где же, интересно, результат их раскопок?» Несмотря на усталость, мозги продолжали ворочаться в привычном для них ритме, цепляясь за загадки и зудя непрерывным зудом любопытства. Вариантов ответа было только два. Надо было проверить обе дальние тупиковые стены крестообразного коридора. Возможно, там и обнаружилось бы что-то похожее на «печать». Вот только здравый смысл подсказывал, что если уж найденное так напугало тех, кто не гнушался жуткими пытками, то вряд ли стоило с голым задом лезть туда ей — пятикурснице Гермионе Грейнджер.

Стоило только двери в Выручай-комнату распахнуться, и Гарри почувствовал, как практически мгновенно опасение сменилось новым, гораздо большим. Да лучше бы дверь оказалась запертой. Лучше бы он убедился, что у Гермионы свидание. Ну, подумаешь, помучился бы слегка ничем не обоснованными приступами ревности. Теперь же у него пропал последний возможный вариант того, где его подруга могла обретаться. По крайней мере, хороший вариант. И вот ведь штука, и плохих-то как-то не особо просматривалось.

Он бегло окинул взглядом обстановку, и понял, что она идеально соответствует его представлениям о том, как должно было протекать свидание Гермионы. Камин, цветовая гамма стен и портьер в багрово-золотистых тонах, уютный диванчик, столик с букетом георгинов, стоячее зеркало, где-то на заднем плане большая кровать с балдахином…

Кровать?!

«Да ты, приятель, совсем не в себе!»

Он почему-то смущенно прокашлялся, хотя был в комнате один-одинешенек. Нет, положительно, ему стоило навсегда уйти от этой скользкой темы! А то он, чего доброго, наворотит такого, что потом вовек не разгрести. Воображение потихонечку так, без его ведома, подсунуло на сцену этакую вот вопиющую деталь. И ведь получается, напрасно он мучился и изводил сам себя. Оказалось — на пустом месте. А додумался, в результате, вон до чего. Кровать! Охренеть, вообще!

Он вытащил карту из кармана и снова разложил её перед собой в надежде, что за это время что-то изменилось, и Гермиона объявится где-нибудь. Хоть в подземельях, хоть ещё где, но главное, в Хогвартсе. Надежда, конечно, была пустой. Её не было, и на этот раз тревога не на шутку сжала его сердце. Да что с ней могло произойти?! Внезапно уехала домой по семейным делам? Она бы обязательно предупредила их с Роном, он не верил, что она вот так сорвалась, без вещей и помчалась в Лондон. Обязательно хотя бы зашла в башню. Да хоть за своей палочкой.

«Она же ещё и без палочки!» — снова припомнил он и скривился от волнения.

В голове лихорадочно закрутились возможные варианты выхода из положения. Проще всего было, конечно, пойти прямиком к Дамблдору. Это должно было бы решить проблему разом. Но его останавливали от этого шага две вещи. Во-первых, Дамблдор сразу бы стал выяснять, откуда именно пропала студентка, и кто её туда послал. И немедленно нарисовалась бы Амбридж. Которая, естественно, стала бы валить всё на саму Гермиону, и обелять своих любимчиков из инспекционной дружины. Возник бы конфликт, и неизвестно, чем бы он закончился в результате. А найдись, в конце концов, Гермиона в каком-нибудь вполне невинном месте, к примеру, в хижине Хагрида, ей бы попало вдвойне, а то и втройне, и тут даже Дамблдор не смог бы её защитить. И это была вторая причина, по которой он пока что не хотел идти к директору. Нет, конечно, если он совсем ничего не придумает, идти всё равно придётся, но сперва он хотя бы попытается найти другое решение. Сейчас он пожалел, что не взял с собой Рона. Вдвоём думать было куда проще.

Какое-то время он напряженно перелистывал карту, машинально отмечая очень редкие бродящие по коридорам точки, как вдруг его взгляд упёрся в надпись, которая буквально выкрикнула ему подсказку. «Драко Малфой» — было написано над точкой, прогуливающейся вдоль входа в слизеринские подземелья. Вместе с ещё одним студентом из инспекционной дружины тот сейчас наверняка свою «инспекцию» и проводил. А на самом деле, просто шлялся без дела, в поисках припозднившихся жертв, над которыми можно было хорошенько поглумиться, напугав жуткими отработками.

«Ладно! — решил Гарри, сворачивая карту. — Попытаемся немного поиграть в шпионов».

Левый коридор тоже окончился тупиком. Он даже показался чуть короче, чем правый, в конце которого Гермиона обнаружила лишь гладкую кирпичную стену. Но разница была не только в длине. Смотреть надо было не в торец, а на правую стену. В ней, почти в самом углу, зияло овальное отверстие в человеческий рост высотой, с которого начинался прокопанный в земле ход, узкий, как кишка и подпёртый на некотором расстоянии деревянной крепью. Гермиона сунула туда голову вместе со светильником, вдохнув какой-то незнакомый кисловатый аромат, и с удивлением подумала, что «высочайшее повеление» так и не было выполнено. Запечатать раскопки никто не удосужился. То ли по небрежности, посчитали, что захороненная в толще земли тюрьма и так является достаточной гарантией, то ли из спешки, видя, что грозящая опасность не позволяет более задерживаться. То ли что-то просто перебило всех и утащило к себе в подземные глубины…

«Вряд ли эта опасность сохранилась до сих пор», — подумала она с некоторой надеждой. Ведь прошло уже четыреста лет, а то и больше. Не зная характер опасности, оценить было трудно. По крайней мере, никаких звуков из дыры не доносилось. Дыра уходила чуть вниз и немного влево, и Гермиона прошла вперёд несколько шагов, встревожено посматривая на подпирающие проход брусья, которые выглядели не слишком-то надежно. Но с какой стати они возьмут и не выдержат именно в тот момент, когда она зашла внутрь? Стояли-стояли, а тут вдруг раз — и обвалились? Она же не собирается бить по ним, прыгать и громко кричать. Впрочем, на счёт последнего полной уверенности не было. Если она внезапно столкнётся тут с чем-то… хоть с чем-то! крики её, возможно, будут слышны даже в гостиной Гриффиндора.

Она усмехнулась, продолжая медленно продвигаться по выкопанному проходу. Вот бы и правда обладать такой способностью докричаться до нужного тебе человека на какое угодно расстояние. Она бы с удовольствием позвала сейчас своих друзей, даже подняла бы с постели, лишь бы только они оказались здесь с ней, и ей бы не приходилось ёжиться от холода и наползающего ощущения, что она не совсем в своём уме, раз продолжает идти по этому узкому подземному ходу, не ведущему, со всей очевидностью, ни к чему хорошему. Но голова сейчас стала какой-то слишком тяжелой, словно залитой свинцом, то ли от усталости, то ли от спёртого воздуха. И появилась странная апатия, как будто выключающая обычную осторожность. Она шла вперёд немного на автомате, со слегка пришибленным восприятием, только глаза начали слипаться, а мысли просто фиксировали всё вокруг, но постепенно отказывались анализировать. Впрочем, тут и нечего было особо анализировать, кроме периодически проплывающих мимо подпорок потолка, да кое-где выступившего белого налёта селитры на стенах.

Ход повернул ещё раз и подошёл к плавному спуску, внизу которого виднелось некоторое расширение в обе стороны, что давало надежду, что именно здесь он и достиг цели, ради которой был прокопан. Снизу… в первый момент она думала, что ей показалось, но нет, совершенно точно снизу пробивалось слабое свечение. Едва заметное, зеленоватое, но оно точно было, Гермиона даже прикрыла рукой светильник, чтобы убедиться. Так и есть, и оно даже как будто мерцало.

Она преодолела спуск, чтобы обнаружить, что попала в высокий проход, сильно напоминающий естественную пещеру. Во всяком случае, никакой крепи тут точно не было, а неровность стен и вытянутый вверх потолок свидетельствовали за то, что он нерукотворный. Однако точно сказать было нельзя. Хуже было другое. Впереди он разветвлялся на два. Но в первый момент она не обратила на это внимания, потому что сразу же сосредоточилась на источниках света. Источниках, потому что их было несколько, и они висели на стенах и кое-где даже на потолке. Это были грибы. Довольно уродливые, словно наросты или опухоли на теле, бледные, сбившиеся в скопления, они излучали очень слабый, едва заметный зеленоватый свет, который не дал бы ничего разглядеть, кроме своего источника, будучи единственным, но вкупе они давали возможность увидеть собственную ладонь на расстоянии пары футов. Воздух здесь был уже настолько тяжел, что дыхание делалось почти непереносимым. Его всё более заполнял сильный кисловатый аромат, переходящий уже в настоящее зловоние. Зато здесь было слегка теплее, чем в тюрьме наверху.

Гермиона сделала несколько шагов вперёд, и обнаружила, что разделившийся ход соединился снова, чтобы дальше вновь разделиться. Она пошла по левому, и он разделился вновь, а через пару десятков футов она увидела справа, что вновь два хода слились в один. Скорее всего, пещера была единой, просто разделённой на несколько узких коридоров, ветвящихся, периодически соединявшихся и расходившихся. Она решила постоянно держаться левой стены, на всякий случай, чтобы не заблудиться, хотя, так или иначе, все проходы всё равно должны были вести в одном направлении. Ну, по крайней мере, она на это надеялась. У неё снова забрезжила надежда выбраться отсюда этим путём. Только вот где она в результате выйдет? У станции Хогсмит?! Хорошо, если там. Хотя пещера вполне могла закончиться и где-нибудь под озером, приведя в какой-нибудь подводный грот. Во всяком случае, сырость тут, под землёй была нешуточная, и кое-где в глубине коридоров даже изредка слышалось, как капает вода.

Селитры на стенах здесь было гораздо больше, чем в прокопанном ходе. Она кое-где буквально свисала крупными хлопьями, и вся мантия уже была выпачкана ею, что заставляло Гермиону брезгливо морщиться. Постепенно проходы стали расширяться, а потолок становиться ниже и более пологим, потихоньку начиная напоминать свод. Вся система ходов уже разветвилась настолько, что пойди она по ним где-нибудь посередине, давно уже заблудилась бы, потеряв направление в бесконечных поворотах. Светящиеся грибы неизменно встречались то там, то тут, кое-где собираясь в настоящие колонии. Свет от них одновременно и помогал разглядеть путь и рождал какие-то очень неприятные могильные ассоциации. С чего уж подобное пришло ей в голову, она не понимала. Зато она поняла, что её первоначальная версия о естественной природе пещеры оказалась в корне неверной. Когда обнаружила, как изначально каменистый неровный пол превратился в гладкий и утоптанный земляной. Да и проходы всё больше напоминали выкопанные намеренно. Это вполне могло свидетельствовать об огромной древности всей этой подземной системы, но точно она сказать не могла. Голова уже едва проворачивала тяжелые как валуны мысли. Когда ей представилась вся обратная дорога, сперва по этому лабиринту, потом по подземной тюрьме, то появилось жуткое желание не возвращаться. Уставшие ноги буквально отказывались идти в такую даль. Если она не найдёт выхода впереди, может быть ей прилечь где-нибудь здесь, под одним из светящихся грибочков или в одной из глубоких ниш в стене? Ниш?!

Она только сейчас заметила, что уже некоторое время в стенах проходов периодически встречаются низкие длинные ниши. Она понятия не имела, для чего они могли понадобиться, но мысль о рукотворности системы подземных тоннелей получала новое подтверждение.

Впрочем, ниши нишами, а усталость уже буквально валила с ног. Гермиона решила пройти ещё ровно пятьдесят ярдов, и потом присесть отдохнуть хотя бы на время. Ноги ныли, да и отдышаться слегка не помешало бы. Воздух словно не вдыхался целиком, он входил в лёгкие в некотором количестве, а дальше словно не пускала какая-то преграда, словно слишком глубокий вдох мог начать причинять боль. Она больше не ощущала зловония, но знала, что оно здесь, что оно никуда не делось, просто ноздри привыкли к нему, а оно само перешло в банальную тяжесть, где-то прямо сразу за лобной костью.

Странно, но она совершенно перестала испытывать какой-либо страх. Если бы её внезапно, ни с того, ни с сего, просто взяли откуда-нибудь без палочки, с одним фонарём и бросили в эти жуткие подземные катакомбы, она бы, наверное, умерла со страху. Зажалась бы в каком-нибудь уголке и с ужасом ждала, не выпрыгнет ли из прохода какая-нибудь тварь. Но сейчас она привыкла. Словно отупела от пережитых ощущений. Собственно, только это и давало ей возможность идти вперёд.

Ярдов через тридцать справа показалось небольшое открытое пространство. Несколько ходов собирались в один, отчего образовалось подобие низкой пещеры. Прямо посередине лежало два продолговатых камня, один видимо, когда-то стоял на другом, но теперь упал на бок.

«Пожалуй, передохну здесь», — решила она, сворачивая к камням.

Но, прежде чем усесться, она приподняла светильник повыше и постаралась разглядеть, что впереди. Впереди разбегались всё те же ветвящиеся ходы, которым, казалось, не было конца. Напротив, создавалось ощущение, что их становится всё больше и больше. Это зрелище положило конец её решимости. Это был предел. Она поняла, что дальше идти не может. Не в состоянии, да и заблудиться там становилось всё легче и легче. Придётся возвращаться и, возможно, придти сюда снова в более подходящее время, наведя справки в библиотеке, не одной и с палочкой в руках. Она присела на один из камней, подобрав под себя мантию, и прислонилась спиной к другому, поставив светильник у себя между коленей.

Она сама не сразу поняла, в какой именно момент заметила слабый блеск в двух шагах справа от себя. Лениво скосив глаза, в первый момент подумав, что ей просто почудилось, она разглядела какой-то предмет, лежащий прямо на земле. Посветив фонарём, она убедилась, что это не плод её воображения, привстала и дотянулась до него, зацепив пальцами и подтянув к себе. Чтобы с удивлением обнаружить, поднеся к глазам, что держит в руках искусно сделанный кинжал, со странно изогнутым лезвием, на котором было три непонятных зазубрины, и белой костяной ручкой с нанесёнными на неё незнакомыми символами. Впрочем, символы отчего-то на мгновение вдруг показались знакомы, но потом узнавание снова исчезло, то ли потому, что свет упал по-другому, то ли потому, что её мысль ушла в сторону. И неудивительно, так как самое странное было в необыкновенной сохранности вещи. Отполированное лезвие из неизвестного зеленовато-белого металла сверкало так, словно было выковано на прошлой неделе, зазубрины на нём были по-прежнему остры, костяная ручка совершенно не потускнела.

«Откуда он здесь взялся?»

Возможно, тут рядом найдётся ещё что-нибудь, способное ответить на этот вопрос? Она поднялась на ноги, светя во все стороны. Рукоятка кинжала на удивление хорошо легла в её маленькую ладонь. Но больше ничего странного вокруг не находилось. Если не считать самих камней, разумеется, хотя, что странного в простых камнях, которые даже не похоже, чтобы были кем-то обработаны.

Она склонилась ниже над упавшим камнем, чтобы убедиться, что его никто не обтачивал. Сбоку на продолговатой поверхности вроде бы виднелась какая-то надпись. Кто-то прокарябал её и уж не этим ли кинжалом? Надпись опускалась сверху, и как будто обрывалась, заканчиваясь длинной линией, упирающейся прямо в землю, как будто писавший постепенно сползал вниз.

«Ver… что это — «m»? Verm… Vermi…»

Последняя буква была сильно искажена, но изогнутую форму “s” трудно было с чем-то перепутать. Латынь? Vermis. Червь? Черви? И что бы это могло значить? Вряд ли что-то прекрасное и лучезарное. Трудно было бы обнаружить нечто подобное в зловонном подземелье, заполненном светящимися гнилушками и рождающим самые неприятные ассоциации.

Она ещё раз внимательно взглянула на кинжал, пожала плечами и пробормотала задумчиво:

— Vermis…

Когда воздух начал схлопываться вокруг неё, она слишком поздно поняла, что держит в руке порт-ключ и только что сказала для него кодовое слово.

Гарри нёсся по коридорам Хогвартса так быстро, как только мог себе позволить. Постоянно сверяться с картой под плащом было жутко неудобно, и мало ли куда Малфой мог направиться. Нужно было поймать его там, где он видел его на карте в последний раз — у подземелий. Так было больше шансов услышать что-то полезное.

Он издалека заметил белобрысую шевелюру своего извечного противника на фоне узкого окна, которое располагалось у самой лестницы вниз, к слизеринским подземельям. Малфой развалился у подоконника и поглядывал то по сторонам, то в тёмное окно, как будто мог что-то там разглядеть. Рядом возвышался высокий, крепкий, длиннорукий силуэт. Монтегю, спутать было невозможно.

Инспекционная дружина зачем-то выставила здесь свой пост. Может быть, отлавливала кого-то конкретного, может быть, просто эта парочка никак не могла решить, куда отправиться. Разговор явно шёл о девушках. Во всяком случае, имя Панси Гарри услышал ещё издалека.

— В сотый раз тебе повторяю, что ничего у тебя не получится, Монтегю. Ну почему ты такой долдон?! Ни в следующую ночь, ни в последующую. С девкой тебе никто не даст дежурить по вечерам.

— Кто тебе мешает её назначить? Она тебя послушается. Она тебя во всём слушается.

— Ну ты и придурок! Жаба что, неясно сказала, чтобы никаких этих вещей не было. Ты хочешь с ней портить отношения? Вперёд! А у меня от отца указания простые: во всём ей помогать.

— Ладно тебе, Драко. Как будто я не знаю, что стоит тебе сказать Жабе, что это была твоя команда, как она сразу же скорчит свою сладкую улыбочку и скажет, что в виде исключения она позволяет. Ты просто не хочешь с другими поделиться тем, что тебе уже сто лет не нужно.

— Да пошёл ты, Монтегю! Я сам не знаю, как от этой прилипалы избавиться, и ты меня ещё теперь достаёшь! Возьми, затащи её в Хогсмид на выходные, там баров полно. Пара бутылок пива, и она твоя.

— Несовершеннолетним алкоголь не продают.

— Я что, всему тебя учить должен, что ли?! Зайди в «Кабанью голову», там тебе хоть виски, хоть ослиной мочи нальют, если сверху накинешь. Ты прямо как маленький, честное слово! Учу его, как Панси завалить. Тоже мне, недотрогу нашёл!

— Вот, нравится она мне, а ты сразу…

— Ну и действуй тогда, чего ты ко мне пристал? Я ей пастух, что ли?

— Ну, говорят… что у тебя надо разрешения спросить, типа того.

— Чего?! Ты правда, Монтегю, тупень, каких свет не видывал! Короче, отвали от меня с этой темой.

Из всей этой «интеллигентной» беседы Гарри пока что извлёк только две вещи. Полезную и приятную. Во-первых, он убедился, что Малфой старший стоит за назначением Амбридж, во-вторых, услышал, с некоторой долей ехидного удовлетворения, что даже её любимчики за глаза называли ненавистную ему преподавательницу жабой.

— Значит, ты думаешь, у меня есть шансы?

— Я тебе что только что сказал, Монтегю? У тебя плохо со слухом? Я не хочу больше ничего слышать на эту тему.

— Ясно. Значит, шансов нет, — Монтегю понурил голову.

— О-о! — Драко воздел глаза к потолку. — Ну ты меня достал! Слушай, завтра у неё будет прекрасное настроение. Подойди и пригласи её на выходные в Хогсмид. Всё. Я тебе галлеон против кната ставлю, что в эти же выходные ты её прокатишь на своём красном дракончике.

— Да? — Монтегю приободрился. — Ну, если ты так говоришь… А у неё точно завтра будет хорошее настроение?

— А то! Ты не видел, как у неё глазки сверкали сегодня вечером?

— Ага, они с Сенти пришли какие-то радостные. Это из-за Грейнджер, что ли? Из-за отработки?

Гарри разом навострил уши.

— Ну да, грязнокровка наконец-то попалась в ежовые рукавички наших подружек. Надеюсь, они как следует дали ей понять, где её место.

— И где?

— В мусоре. Ты чего спрашиваешь, не ясно, что ли?

— Да так, я слышал, что они её, вроде как, где-то заперли.

«Заперли?» Вот сволочи! Но, по крайней мере, кое-что начало проясняться. Однако почему её не было видно на карте, Гарри пока понять так и не сподобился. Не могли же они её увести куда-то из Хогвартса? Или могли?

— Да, в «колодце».

— В «колодце»? Так это же в самом низу.

— Внизу, с крысами. Там ей и место. А то слишком много о себе думает.

Монтегю, похоже, перестал прислушиваться к Малфою, на лице которого появилась угрюмая усмешка, словно он постоянно прокручивал внутри себя злорадства в адрес Гермионы. Через какое-то время его напарник выдал мысль, видимо, показавшуюся ему настоящим открытием.

— Так ведь, получается, она там одна?

Малфой посмотрел на него, как на умалишенного.

— Ну да, одна, а что, ты хотел, чтобы её «Ведуньи» развлекали всю ночь?

— Нет, в смысле, она же там ОДНА! — повторил Монтегю страшным шепотом. — И без палочки.

— И чего?

— Драко, мы же можем пойти туда сейчас, и… ну… она же ничего не сделает.

До Малфоя, кажется, дошло. На его лбу залегла складка, когда он слегка приподнял брови к верху.

— Ты что, совсем больной, Монтегю?! Я уж не буду тебе говорить, что к грязнокровке вообще притрагиваться западло, если сам не понимаешь, так и не поймешь. Но ты о последствиях вообще хоть немного думаешь?

— А чего? — тот развел руками. — Что она сделает? Жаба нас прикроет, если что.

— Нет, ну ты точно полный дебил! Жаба здесь, чтобы следить за старикашкой. Ей нужно, чтобы он прокололся, ей не нужно прокалываться самой. Чего ты смотришь на меня? Грейнджер кто послал на отработку? Она. Приставил к ней наших девок кто? Тоже она. Ей отвечать за таких дебилов, как ты, надо? На хер ей это не надо! Она тебя сдаст тут же, ещё и свалит всё на тебя, что это ты у грязнокровки палочку отобрал и запер. Тут отработкой не обойдёшься, тут Азкабан светит.

— Азкабан?!

— Да, дубина, Азкабан! Панси всё тоже облизывалась выпороть её. Идея у неё такая. Вбила себе в голову, аж слюнями исходит. Ну, я ей мозги быстро вправил, объяснил, что к чему.

— А если мы её припугнём? Ну, Грейнджер? Чтобы не говорила никому.

— Чем ты её припугнёшь? Своим хером? Не забывай, сейчас у неё нет палочки, завтра она у неё будет. Она тебе твои причиндалы узлом завяжет и хорошо, если вообще оставит на месте, а не прилепит на лоб. А ещё её дружок — Поттер. Про него не забыл? Подумай, что он с тобой сделает, когда узнает.

— А вы меня не прикроете, что ли?

— Монтегю, твои проблемы, ты и разбирайся. Поттер, он же… на голову больной! Отмороженный. Сдохнуть не боится вообще. С таким лишний раз связываться… А, тем более, когда он бешеный. А он будет не просто бешеный, у него вообще крышу снесёт, если ты хотя бы дотронешься до Грейнджер.

— А как думаешь, он её, ну… это…

— Ты совсем по п… съехавший, Монтегю? Я ему говорю, что его убивать придут, а он меня спрашивает, имеет Поттер Грейнджер или нет. Мне-то почём знать, ты — придурок?! Мне вообще эта тема по барабану, что там у них происходит! Вдвоём они там, втроём или по очереди.

— Втроём? А интересно было бы глянуть.

Малфой второй раз за разговор устремил сокрушенный взгляд в потолок.

— Ты хочешь, чтобы меня стошнило прямо на тебя? Фантазируй о таких вещах где-нибудь в одиночестве, подальше от меня.

— Да брось ты, Драко, она вполне ничего такая.

— Ничего?! Она грязнокровка! — он сплюнул.

— Ладно, ладно, я же не говорю, что с ней прямо всерьёз встречаться можно, просто. Чисто на внешность.

— Да там же нет ничего! Она же на третьекурсницу похожа, а то и ещё мельче.

— Ну и подумаешь.

— Эй, ты что, из этих, что ли? Которые мелких любят?

— Из каких «этих»? — Монтегю пожал плечами.

— А, да ну тебя! — Драко махнул рукой. — Тебе что-то объяснять запаришься. Короче, ты понял, что я тебе сказал на счёт Азкабана, её палочки, Поттера и всего остального?

— Да понял, я понял! — Монтегю тяжело вздохнул.

Весь этот диалог Гарри слушал, ощущая, как градус раздражения возрастает в нём всё больше и больше, и достигает уже каких-то запредельных величин. Выслушивать всю эту грязь, которая беспрерывно лилась из уст двух этих персонажей, было совершенно невыносимо. Он не понимал, как можно быть настолько мерзкими и при этом видеть в зеркале собственную физиономию и умудряться тут же не блевануть от отвращения. Он бы точно блеванул. И хуже всего, что пока что он так и не услышал ничего полезного. Он мог бы, конечно, сейчас выскочить на них, попытаться прижать кого-то одного и силой выбить, где сейчас Гермиона, и, если бы это у него получилось, считать свою задачу выполненной. А если бы не получилось? Он бы потерял последнюю возможность решить проблему самому. Так что приходилось терпеть и слушать.

— Не кисни, Монтегю, — добавил Малфой примирительно. — Сейчас ещё не время. Амбридж — это только начало. Наше время ещё придёт, можешь мне поверить. Тогда получишь себе в распоряжение столько грязнокровок, сколько пожелаешь.

— Правда? И когда же оно придёт, это время?

— Скоро, поверь мне.

— Откуда ты знаешь?

— Неважно, — Малфой отвёл глаза. — А пока сиди и не высовывайся слишком. Придёт время, за всё отыграемся.

— Ну ладно, раз ты так говоришь. Ну давай, мы её хотя бы попугаем. Она же не будет знать, что мы не всерьез.

— Ох, — вздохнул Малфой, — ты меня точно достал!

— Да брось, Драко, давай! Ты только представь, что с ней будет, когда мы просто зайдём. Описается бедная.

— Ты больной, Монтегю. Это сто процентов. Надо бы держаться от тебя подальше.

Какое-то время он медлил, глядя на своего помощника.

— Ладно, хер с тобой, пойдём. А то, боюсь, если ты сам к ней отправишься, не удержишься там, а мне потом от тебя неприятностей будет выше крыши. Пошли! — воскликнул Малфой и порывисто соскочил с подоконника. — Только учти, я сказал «стоп» — ты останавливаешься. Понял?!

— Понял, понял, — просиял Монтегю.

«Идите, идите, — злорадно проворчал Гарри, — вот там-то я вам и устрою, недоноски! Вы только покажите мне нужное место».

Он последовал за слизеринской парочкой, которая, спустившись в подземелья, повернула направо, в сторону входа в свою гостиную, но прошла мимо неё дальше на лестницу, ведущую на нижний этаж подземелий. Освещение тут не горело, и Малфой зажег над собой большой шар света. Они миновали несколько поворотов узкого коридора и, наконец, достигли винтовой лестницы, взглянув на которую, Гарри сразу же понял, почему они называли это место «колодцем». Крутые каменные ступени закручивались тугой спиралью в очень тесном цилиндре, словно бы вырубленном прямо в камне. В действительности, и тут, как везде в замке, стены были выложены обычной каменной кладкой, но, казалось, что это место нарочно было сделано как можно менее удобным для спуска.

«Уж не было ли тут когда-то тюрьмы?» — пришла в голову шальная мысль.

А что, постоянные угрозы и сетования Филча могли иметь под собой какие-то основания. Кто знает, может быть, когда-то учеников запирали за провинности на дне вот таких «колодцев»? Впрочем, сейчас Гарри было не до исторических экскурсов. Он спускался по лестнице вслед за Малфоем и Монтегю и старался, чтобы эхо от его шагов сливалось с эхом от шагов впереди идущих.

Всю дорогу Монтегю представлял, что он скажет, когда войдёт к сидящей взаперти Гермионе, и как она на это отреагирует, а Малфой пытался заткнуть своего не в меру размечтавшегося товарища. Но на этой лестнице и у Монтегю пропало желание болтать. Здесь как-то некстати наваливалась клаустрофобия даже на тех, кто ей не был особо подвержен.

«Неприятное место, — заключил про себя Гарри, — впрочем, как и весь чёртов Слизерин!»

Когда они наконец, добрались до самого низа, он как будто бы получил подтверждение своей версии о камерах заключения для учеников. Здесь и правда был коридор, и четыре запертые снаружи двери.

— Где она? — тут же спросил Монтегю.

— А я знаю? — отозвался Малфой. — Сейчас увидим.

Он открыл ближайшую дверь справа, и Гарри понял, что насчёт камер всё-таки погорячился. Помещение было слишком большим и заполненным какими-то ящиками. Малфой только кинул туда взгляд, обнаружил, что там никого и открыл левую дверь. Здесь оказался ещё один склад, и никаких признаков Гермионы. Слизеринцы направились к двум оставшимся дверям, и Гарри взял палочку наизготовку.

«Сейчас, сейчас, твари! Кто первый найдёт, тот и получит свой приз! Гермиону они пугать собрались! Сейчас посмотрим, кто тут наложит в штаны».

— У тебя есть кто? — спросил Малфой, открывая дальнюю правую дверь.

— Не-а, — ответил Монтегю, разведя руками перед левой.

— У меня тоже. Хм. Странно. Куда же она делась? А ты везде посмотрел?

— Да везде! Куда здесь спрячешься? Сплошные бочки. А у тебя?

— Куча сломанной мебели. Тоже пусто.

— А они точно отвели её сюда?

— Да точно, точно. Панси сказала: «колодец». Ещё посмеялась, как Грейнджер едва не навернулась со ступенек.

— И чего будем делать?

— Ничего. С какой стати мы должны что-то делать?

— Ну, она же пропала.

— Пропала? Да с чего это она пропала? Просто наша Панси как всегда в последний момент побоялась нарушать правила.

— И что?

— Выпустили они её, вот что!

— А!

— Всё, Монтегю, пошли отсюда! У меня от этого места всегда мурашки по коже. Как будто это не подвал, а… Пошли, ну, чего застрял?!

— Всё-таки жаль, что так получилось… — начал свои причитания Монтегю, но Гарри уже перестал прислушиваться.

Он стоял посреди коридора и недоумённо оглядывался по сторонам, забыв даже как следует огреть своих врагов заклинанием из-под плаща за их поганые речи.

Где же она?!

Два первых ощущения, как только она опомнилась после переброски, подарили ей глаза и нос. Тут было светло. Она настолько уже привыкла к почти полному мраку подземелий, что свет ударил по ней резко и неожиданно, хотя ярким он только казался, в действительности он был мягким и рассеянным, приятным для глаза. И ещё атмосфера. Здесь было легко дышать. Не просто легко, замечательно! А, быть может, дело было в том, что почти непереносимый для дыхания воздух катакомб служил слишком ярким контрастом с тем, что наполнял помещение, в которое она попала.

Было и ещё кое-что, и это Гермиона ощутила лишь в самый первый момент, потом оно забылось, смытое зрительными впечатлениями. Какая-то необыкновенная внутренняя лёгкость, почти эйфорическая, словно всё вокруг было наполнено чем-то …магией?.. благотворно действующим на неё, и, вместе с этим промелькнуло что-то похожее на захватывающее дух щекотание в груди, сопровождаемое секундной слабостью, напомнившей — вот странность — ощущение, которое она получила, когда в первый раз в жизни увидела обнажённого юношу в альбоме художественной фотографии. Потом она перестала сосредотачиваться на внутренних переживаниях, потому что обстановка вокруг неё сама по себе стоила особого внимания.

Комната была большой и круглой, в диаметре, наверное, не меньше пятидесяти футов. Её накрывал, как чашей, пологий куполообразный потолок. Пол по краям слегка приподнимался, так что общее впечатление возникало, как будто находишься внутри двух опрокинутых друг на друга тарелок, или, точнее, пиал. Никаких выходов заметно не было, словно комната существовала где-то сама по себе, хотя почему-то Гермионе сразу пришло в голову, что она всё ещё находится в толще земли под Хогвартсом. Почему? Ей некогда было анализировать.

Пол низкими широкими ступенями сходился к центру помещения, и обрывался в большую круглую яму, с отвесными стенками. Что находилось внизу, отсюда увидеть было нельзя, яма выглядела слишком глубокой на вид. Все детали обстановки были вырублены из камня с каким-то грубым первобытным изяществом, и невозможно было понять, то ли это работа гения-самоучки, то ли, наоборот, искушенный мастер специально создал иллюзию примитивной резьбы. Вокруг ямы, на некотором удалении от неё, стояли четыре больших каменных кресла с низкими подлокотниками и высоченными спинками, расстояние между ними было почти равным, только в одном месте чуть шире, и тут на подиуме из трёх ступенек стоял пьедестал, напоминавший узкую трибуну и возвышавшийся почти над самой ямой. Около каждого кресла на полу располагались низкие плиты с горизонтальным углублением, похожим на лежак, одним концом обращенные прямо в яму. В каменном полу в этом месте шли глубокие канавки от кресел мимо плит и вниз.

Сделав несколько шагов, Гермиона с изумлением заметила, что когда-то тут стояли ещё какие-то предметы, но они были металлические, и ржавчина сожрала их настолько, что от них остались только отверстия в полу и рассыпанный бурый порошок. Это место выглядело невероятно древним. Точно такие же ржавые следы обнаружились по краям лежавших плит, и это отчего-то вызвало внутри неприятные ассоциации, вплоть до содрогания. Но она тут же отвлеклась, потому что заметила блеск на спинке ближайшего к ней кресла. Светильник всё ещё оставался в её руке, и он добавлял к этому непонятному равномерно разливавшемуся свету свои яркие отблески. Часть из них отразилась от драгоценных камней, вделанных в спинку. Их было много, и они составляли вычурный узор, или точнее, это был какой-то символ, который она сперва не могла понять, до тех пор, пока внимательно не рассмотрела другие кресла. Тогда уж аналогия бросилась ей в глаза настолько ярко, что в первый момент она просто опешила, не веря тому, что видит.

Первый узор был составлен из рубинов и похож на зубастый полумесяц с полукругом сверху, напоминая в профиль львиный оскал. Второй знак, сапфировый — расходящиеся из центра линии, одна вверх, три другие вниз, оставлял впечатление когтистой птичьей лапы. Третий, сложенный из жёлтых топазов — опрокинутый острый треугольник, на удивление точно походил на барсучье рыло. Наконец, густо-зеленые изумруды четвёртого сплетались в причудливые изгибы, в которых явственно виделось что-то змеиное.

Легендарный Зал Основателей?! Возможно ли это?! Мысли вихрем пронеслись в растерянной голове, которая разом стала ясной и какой-то пустой, в ней даже почудился характерный звон, когда ложечка стукается о стенки из тонкого фарфора. Уж не это ли место так яростно искали и так и не нашли те неизвестные из подземной тюрьмы? А вот она — Гермиона Грейнджер — взяла и нашла!

«Упорство рано или поздно вознаграждается», — самодовольно произнесла она про себя.

Хотя сомнения, конечно, оставались. Кто-то мог просто воссоздать это мифическое место гораздо позже по описаниям. Гермиона не была бы настоящим исследователем, если бы поверила сразу в такую невероятную находку. Она уже подошла, было, к краю ямы, чтобы взглянуть вниз, но другая деталь моментально приковала её внимание. На высоком постаменте, похожем на трибуну, лежала книга.

Да, самая настоящая книга! В такую удачу просто невозможно было поверить. Забыв обо всём, она кинулась к подиуму, даже усталость сама собой куда-то пропала, растворилась в этом чудесном месте, полном древних тайн и пропитанном удивительной силой, наполнявшей странной, ни на что не похожей энергией.

Постамент оказался очень высок для неё, и она снова прокляла свой рост, из-за которого вынуждена была теперь чуть ли не вставать на цыпочки, чтобы смотреть на книгу не сбоку, а сверху. Вблизи та казалась просто нереально огромной, настоящий древний гримуар, и выглядела практически полностью сохранной, что являлось самым настоящим чудом, учитывая, что железо за это время уже рассыпалось в прах. Переплёт был совершенно чёрным, как и срез страниц, очень толстым и твёрдым. Сверху на нём когда-то был выдавлен какой-то символ или узор, но сейчас он почти полностью стёрся. Гермиона поставила фонарь на край постамента и занесла уже руку, чтобы открыть книгу, когда внезапно её сердце сжал какой-то непонятный спазм, словно что-то предупреждало в самый последний момент не делать того, что она собиралась. Однако это неприятное ощущение было мимолетным и проскользнуло где-то в самом дальнем уголке сознания; внутренняя эйфория от нахождения в этом месте подавляла всё.

Она бережно перевернула переплёт и обнаружила, что страницы не похожи ни на любой вид бумаги, ни на пергамент. Больше всего они напоминали выбеленную кожу (кожу?!), а надписи были слегка объёмными, бугристыми, и, когда Гермиона попробовала провести по ним пальцем, у неё невольно возникла ассоциация со странной татуировкой. Она отдёрнула руку и обратилась к содержанию первого листа.

Сверху огромными буквами значилось: «De Vermis Mysteriis» («Тайны Червя»), ниже подпись: «перенесено Тэрцием Сибеллиусом», и, задумавшись, Гермиона поняла, что ни разу в жизни ничего не слышала ни об этом названии, ни об авторе. Впрочем, автор ли это был, учитывая надпись «перенесено»? Судя по всему, некий Сибеллиус просто переписал содержимое из других источников в… 1084-й?.. она быстро пересчитала в уме… в 331 году нашей эры.

Триста тридцать первый?! Четвёртый век? Времена Основателей или чуть раньше? Она почувствовала, как у неё подрагивают кончики пальцев. Это была невероятная находка, одна эта книга тянула по своей ценности на всю хогвартскую библиотеку разом.

Она прижала ладонь ко лбу тыльной стороной и попыталась слегка отдышаться от возникшего волнения. Какое-то время она не решалась начать читать, как будто сладкоежка, перед которым неожиданно поставили огромный торт, весь украшенный красочными деталями, смотрящий на него в восторге, ещё не веря в собственное счастье.

Однако первая же фраза слегка охладила её приподнятое настроение.

Книга оказалась написанной на варварской латыни, в кое-каких местах текста язык был искажен до неузнаваемости, а обычные словосочетания перемежались с абсолютной тарабарщиной. Но первое предложение читалось совершенно осмысленно:

«Писание сие проклято. Не владеющий формулами, тот, чья душа не чернее пепла, не уразумеет».

«Не слишком обнадёживающее начало».

Но разве могло это её остановить в такой ситуации?

Очевидно, что книга была посвящена магии. Слова «Заклинатель» и «Колдун» встречались в ней сплошь и рядом. В самом начале шли описания потребных для заклинателей инструментов, с подробными рисунками, на одном из которых она с удивлением обнаружила знакомый кинжал, переправивший её сюда. Она присмотрелась к тексту:

«Faynzeh, или Кинжал, используют для убийства жертв и изъятия внутренностей…»

Она не дочитала и отшатнулась. Кинжал, который она до сих пор продолжала сжимать в левой руке, как-то сам собой вывалился и громко зазвенел, ударившись о каменный пол.

«…изъятия внутренностей…»

Она сглотнула и стала медленно перелистывать страницы, её рот постепенно приоткрывался, а глаза расширялись всё больше, когда она пробегала, выхватывала, выдергивала фразы из жуткого текста, переполненного странными символами, схемами и рисунками.

«…так надлежит молиться Червям, ибо Они есть Владыки…»

«…каждый, кто смотрит глазами мертвых, увидит и поймет…»

«…возмужав, колдун убьет свою мать…»

«…всякий, кто сделает хотя бы попытку увидеть Его, вмиг утратит рассудок…»

«…нет на земле места, где не был бы захоронен колдун…»

«…к последнему способу прибегают, чтобы вести беседу с самой страшной разновидностью Колдунов не из рода людей, коих мир земной не вместит…»

«…живот младенца вспарывают одним сильным точным ударом, затем раздирают грудину…»

«…поставь женщину на колени перед ним, и взяв в левую руку кинжал…»

«…пролитие при этом живой крови оживит участников действа…»

«…в нижний квадрат кладут кишечник — вместилище гниения…»

«…Алтарь необходимо вырубить из цельного куска скалы… должен стоять на костях овец и людей…»

ЧТО ЭТО ТАКОЕ?!

Она вытерла внезапно возникшую испарину. Переведя взгляд на длинные плиты с углублениями, стоящие рядом с креслами, она только сейчас начала догадываться об их предназначении. Это были чудовищные алтари для принесения человеческих жертвоприношений. На одной из картинок даже был грубо нарисован такой алтарь, и рядом с ним человек в покрывающей его целиком мантии с кинжалом в руке, занесший его над бедной жертвой, голова которой свешивалась с одного конца алтаря.

Здесь убивали людей, а их части бросали… куда?… их кровь?.. текущая по выбитым желобам… Она почувствовала, как её начинает потихоньку пошатывать. Только сейчас она умудрилась посмотреть вниз в яму, которая оказалась вовсе не ямой, а огромным глубоким колодцем, при взгляде на который тут же начала кружиться голова. Она не ведала, каков он в глубину, потому что он весь был забит костями. Шести футов не хватало, чтобы они достигли края. Они лежали там плотной слежавшейся массой, им было бог его знает сколько лет, и их количество поражало всякое воображение. У неё перестало хватать фантазии, чтобы представить, что здесь происходило на протяжении… неизвестно какого времени… на краткий миг она вообразила, что заседающие на этих креслах могут вернуться в любой момент, и едва не закричала от ужаса. Потом всё-таки остатки благоразумия прошептали ей, что костям в колодце очевидно многие и многие сотни лет.

Но и увиденного оказалось вполне достаточно, чтобы просто стоять с совершенно ошалелым ощущением, что она уплывает куда-то и сейчас вовсе уплывёт. В голове крутились символы и слова вперемешку «Йайн! Нгхэ! Ненасытный Эггалахамош! Повелитель Змей Йхэг, Рланг…»

Хуже всего, что каким-то совершенно непостижимым образом они отдавались внутри неё, будоражили что-то, какие-то тайные, ей самой неизвестные струны, словно бы сама магия в ней отзывалась на них, словно она была каким-то образом сопричастна.

«Это же не может быть правдой! Это не может быть правдой! Это какая-то ошибка! Ошибка! Ошибка!»

Её снова начало пошатывать, и она опёрлась о постамент, а взгляд снова упал внутрь жуткой книги, которая уже была ей перелистана почти до конца. Она не хотела больше ничего видеть оттуда! Ни одной строки, ни одного слова, ни одной буквы! Она понимала, что ещё чуть-чуть и она признает правду, соединит в голове все фрагменты головоломки, и тогда открывшаяся страшная истина уничтожит её изнутри. Она бы захлопнула переплёт, но, кажется, у неё уже не было сил, а знакомые символы слишком привлекали её внимание. Она стала читать и одновременно чувствовала, как снизу из живота поднимается волна тошноты, и желудочный сок стал капать из уголка её рта.

Напротив красного символа, напоминающего львиный оскал, стояло:

«Нта Ицхет — Отец Тысячеглазых, Пыль Погибших миров, Хранитель Первой Книги Колдовства, принимающий поклонение у черных обелисков, правит невидимой планетой Кхаб. Возглавляет Нашествие».

У желтого, напоминающего опущенную голову барсука:

«Наскар — Отец Столпоголовых, Приходящий из Вечности, Хранитель Второй Книги Колдовства, принимающий поклонение у Открытых Колодцев, правит невидимой планетой Юггот. В Нашествии возглавляет войско, идущее Слева».

У зелёного змеино-переплетённого символа:

«Нгаат — Отец Осьминогов, также Беспросветная Мгла, хранитель третьей Книги Колдовства, принимающий поклонение у алтарей из черного камня, правит невидимой планетой Смрихг. В Нашествии возглавляет войско, идущее Справа».

У синего символа, напоминающего птичью лапу:

«Сайнто — Отец Заклинателей, также Вредящий Столпам Вселенной, принимающий поклонение у Ртутных Озер, говорит с колдунами через Обсидиан. Хранитель Черной Скрижали».

И ниже под всеми, как бы подытоживая список, стоял ещё один чётко начертанный символ чёрного цвета: равносторонний треугольник, рассечённый посередине, с вписанным в него правильным кругом. Рядом с ним значилось:

«Нар-Марратук — Царь Мертвых, Неизъяснимый Ужас, поднимающийся из недр с закрытым лицом. Чтобы призвать его, варят невинных дев в котлах с кипящей смолой».

«…невинных дев…»

«…с кипящей смолой…»

Гермиона почувствовала, как подгибаются колени, и она медленно начинает соскальзывать вниз, вдоль постамента, её голова запрокинулась, и она в первый раз смогла во всех подробностях разглядеть потолочный купол, и последний увиденный символ буквально впился в неё оттуда. Он был расположен в центре, прямо над жертвенным колодцем, огромный, составленный из незнакомых чёрных камней, которые тускло переливались и поблёскивали, от них и распространялся тот самый мягкий свет, проливавшийся на всё помещение и так завороживший её в начале. Потом её глаза закрылись, и наступила темнота.

Наступившая темнота не помешала Гарри остаться на том же месте, где он стоял. Какое-то время отблески люмоса Малфоя ещё проникали с винтовой лестницы, по которой поднимались слизеринцы, потом стало темно абсолютно.

Где же она?

Он проследил её до самого места её отработки, выяснил, что её заперли здесь пакостные студентки из инспекционной дружины, но вот — её нет, и даже товарищи этих студенток не знают, где она. Пару мгновений он размышлял над способом, который едва не заставил его сорваться с места и побежать вслед за Малфоем и Монтегю. Он подумал, что раз они не знают, где Гермиона, единственными, кто оставался, были Паркинсон и Буллстроуд. Вбежать в плаще-невидимке в гостиную Слизерина вслед за Малфоем и его дружком, пробраться в женскую спальню и взять за жабры этих двоих…

Но и двух секунд ему хватило, чтобы понять, что план никудышный. Кто сказал, что Малфой вообще пойдет сейчас к себе? Ладно, когда-то же пойдёт. Ну, хорошо. Но ворваться в женскую спальню, пускай и слизеринскую, да ещё и среди ночи?! Угрожать девушке?! А потом вообще окажется, что они не при чем. Нет, так мог себя вести только Поттер из россказней о нём Малфоя.

Гарри снова вытащил карту, вдруг понял, что стоит в полной темноте, скинул плащ, перевесив его на руку, и зажёг люмос, который оказался хуже, чем аналогичный Малфоя, что заставило его нахмуриться, и прочитать заклинание ещё раз, пока он не добился такого же эффекта.

Нет, на карте Гермиона не появилась. Он даже специально нашёл именно это место и специально его тщательно осмотрел. Вдруг надпись слилась с чем-нибудь? Оставалось одно из двух: либо Гермионы не было в замке, и пора уже идти прямиком к Дамблдору, либо карта отчего-то врала. Да, до этого такого никогда не было, карта смогла даже распознать Петтигрю в анимагической форме. Но ведь до этого года они и не знали, что в Выручай-комнате никто не определяется. Вдруг где-то есть ещё подобные комнаты? Или какие-то места оказались не охвачены или недоделаны. Всякое может быть. Не проверял же он до этого карту на каждый уголок. Её ведь создавали четыре студента по существующим помещениям. А куда труднее всего было добраться студентам-гриффиндорцам? В закоулки Слизерина.

Всё равно это не отвечало на вопрос — где Гермиона. Почему её не заметили ни он, ни Малфой с напарником?

Внезапно ответ сам собой пришёл ему в голову, так что он даже со всего размаху шлёпнул себя по лбу. Она могла просто спрятаться! Банально спрятаться, услышав их голоса. Неужели ей хотелось сталкиваться в запертом помещении с такими подонками наедине и без палочки? Тут её криков-то никто не услышит, даже Снейп. Правильное и логичное поведение. Тогда ему надо просто позвать её.

— Гермиона! — сказал он вслух, и в этом глухом подвале его голос вдруг прозвучал чересчур громко. Никто не отозвался.

— Гермиона! — попробовал он ещё раз, практически уже перейдя на крик.

Тишина.

«Может, она заснула?»

Ну да, прикорнула где-нибудь за ящиками или на них в уголке, и понятия не имеет, что тут происходит вокруг неё. Она же тоже должна была устать за сегодня.

Неожиданно он подумал, что из всех (и их троицы, да и всего Отряда Дамблдора) она работала больше остальных. Она взваливала на себя такую нагрузку, что диву можно было даваться, как она тянет подобную ношу и не ломается, не разваливается, не ноет и никого не упрекает, а наоборот, ещё успевает проследить за остальными и помочь, если надо.

«Она удивительная», — заключил он и крикнул ещё раз, в надежде, что всё-таки она проснётся, если заснула где-нибудь от усталости.

Снова не получив ответа, он решил, что надо очистить совесть и всё-таки проверить помещения. Она так бы и сделала на его месте. Отчего-то ему стало странно приятно и тепло от одного осознания, что он может что-то делать по её примеру.

«А ведь было время, ты не знал, как отмахаться от её бесконечных наставлений», — подумал он с улыбкой и направился в первую комнату.

Большие ящики громоздились здесь до потолка и забивали всё пространство почти вплоть до самого входа. Тут просто не было свободного места, чтобы где-то спрятаться. Во второй комнате ящиков было меньше, и Гарри даже попытался пролезть куда-нибудь вглубь, но стоило ему только взяться за ближайший, как он тут же оставил эту затею. Уж неизвестно, что в них такое было, но весили они столько, что даже он насилу смог едва сдвинуть один из них с места. Что уж говорить о Гермионе. Бочки в третьей комнате стояли слишком тесными рядами у трёх стен, а вся середина оказалась пустой. Разве что она залезла в одну из них… Это было нелепое предположение!

Наконец, в четвертой он нашёл только ломаную мебель, за ней нельзя было ни спрятаться, ни загородиться ею, она не была сложена, а лежала кучами, которые насквозь просвечивались светом его люмоса. Он опустил голову, потеряв очередную надежду, и уже собирался покинуть к чёртовой матери этот подвал, когда вдруг ему показалось, что откуда-то из далёкого далека до него донёсся крик. Нет, не крик даже, просто отзвук, на самой грани слышимости. Он прислушался. Тишина. Помотал головой и отправился к лестнице. Должно быть, ему так хотелось услышать хоть что-то, что начало уже чудиться.

«Здорово же ты за неё волнуешься!» — выскочил силуэт Сириуса, как чёртик из табакерки.

Гарри досадливо покрутил головой. Взял бы лучше подсказал чего полезное! Так ведь нет же, снова подкалывает вместо этого!

«Те, кто осваивает анимагию, должны научиться хорошо чувствовать своих близких», — эта фраза из давней беседы с крёстным почему-то всплыла прямо сейчас, как будто тот откликнулся на мысленный упрёк и прислал ему помощь. Тогда они говорили, как друзьям Люпина удалось так быстро освоить сложные навыки анимагии. И к чему бы была эта фраза? С чего вдруг его подсознание взяло и выкинуло её на поверхность?

Гарри пожал плечами, останавливаясь у винтовой лестницы. Он что, должен учуять Гермиону? От неё, вроде бы, никогда ничем не воняло. Наоборот. Запахи только самые приятные. Чушь какая-то! Его органы чувств, к сожалению, не были приспособлены для того, чтобы кого-то выслеживать. Лучше бы ему перестать тратить время на глупые размышления и отправляться к Дамблдору, пока не стало слишком поздно.

«…органы чувств…»

Он хмыкнул, задумавшись, потом опёрся ладонью о холодную каменную стену.

«…чувствовать своих близких…»

Он попытался настроиться на неё, попытался увидеть её воочию, вот прямо сейчас. Конечно, из «сейчас» ничего не получилось, он увидел её на ужине. Она сидела и пила чай. Просто пила чай и заедала его сладкой булочкой. Сколько раз он ловил завистливые взгляды других девушек, бросаемых на его подругу. Она могла есть всё, что угодно. Любые сладости и мучные изделия. На ней ничего не отражалось, она как была тощей малявкой, так ей и оставалась. Казалось, она вообще не взрослеет. Конечно, он понимал, что это иллюзия, тот, кого видишь постоянно, кажется тебе неизменным. Но к Гермионе, кажется, даже это не относилось. Она и правда как будто не менялась с годами…

Он затушил свет, убрав всякие внешние раздражители. Осталось только его дыхание и холодок от стены на ладони.

Она пьёт чай. Маленькие пальчики держат чашку за тонкую ручку. Ногти коротко острижены, никакого маникюра, только крошечные заусенцы по краям. Она их периодически грызёт. Она наклоняется, и её густые, спутанные волосы угрожающе нависают над чашкой. Её рот пережёвывает булочку, и щёки с обеих сторон то набухают, то снова опадают, когда зубы и язык перекатывают внутри кусочек пищи. Она наклоняется ниже, розовые губы вытягиваются в трубочку, и втягивает в себя горячий глоток чая. Всё это время она периодически морщит лоб и сдвигает брови к переносице, отчего на её носике появляются смешные складки. Ни на секунду не прекращает о чём-то размышлять.

О, а он действительно может представить её очень чётко, если захочет!

Внезапно она поворачивается к нему и смотрит сначала обычно, потом глаза чуть приоткрываются, распахивая длинные ресницы, а спустя мгновение слегка прищуриваются, губы поджимаются в немом вопросе.

«Гарри? В чём дело, Гарри?»

Он не отвечает, просто продолжает смотреть на неё, отмечая, как на её лице появляется тень беспокойства.

«Гарри! В чём дело? Почему ты так смотришь на меня? Что случилось? Гарри!»

Она продолжает повторять, а он всё молчит и пытается уловить в её голосе фальшь. И никак не может. Пока внезапно не понимает, что фальшь находится в нём самом. Потому что он просто не желает её слышать. Её голос доносится до него, а он стоит и смотрит на её воображаемого двойника, который похож на неё, как плохая восковая копия на живого человека.

Голос идёт, проникает в него, и в какой-то момент он начинает слышать и всё остальное вокруг. Как тихонько потрескивают проседающие ящики в соседней комнате, как в другой где-то сзади у самой стены пробегает мышь, торопясь в свою нору, как жужжат крошечные мушки на складе с бочками, при желании он может даже пересчитать их количество, как где-то прямо над ним, на верхнем этаже подземелий проходящие Малфой и Монтегю ведут свою привычную перепалку, и он способен легко различить шарканье их шагов, как чуть поодаль в гостиной Слизерина с громким треском лопается одно из дров в камине… как где-то глубоко под ним на одной ноте кричит родной ему голос…

Это наваждение продолжалось, наверное, секунды три, не больше. Оно казалось иллюзией, галлюцинацией, но он готов был поклясться, что вдруг услышал окружающее вокруг себя пространство ушами животного… Какого? Он понятия не имел. Возможно, собаки, раз он думал о Сириусе. Возможно, кого-то ещё с чувствительным слухом.

«Неужели вот так и становятся анимагами?» — мелькнула в голове мысль. Мелькнула, потому что медлить он больше не собирался. Влившаяся в него звуковая картина словно нарисовала вокруг него перспективу происходящий событий, о которых он понятия не имел, добавила что-то похожее на мгновенный снимок с экрана чужого локатора, который явственно отпечатался у него в памяти. Теперь он точно знал, что Гермиона где-то здесь, что она внизу, ещё ниже, чем этот подвал, и что она в беде. Большой беде. Судя по направлению, ему надо было искать справа, но подробностей у него, к сожалению, не было.

У неё страшно болела голова и ощутимо ныла левая скула. Она ещё даже не открыла глаза, когда поняла это. Потом пришёл дискомфорт в левом плече, и вообще во всей левой стороне тела. Она приоткрыла один глаз и увидела только плохо освещённый земляной пол. Она лежала на левом боку, а вокруг всё так же царила полутьма подземелья со светящимися грибами. Светильник валялся на расстоянии вытянутой руки от неё и, по счастью, продолжал исправно работать. Она оттолкнулась от пола и со стоном села, в голове как будто чугунный шар перекатился из одного положения в другое. Это был не сон, она, без сомнения, потеряла сознание и свалилась, правда, судя по часам, ненадолго, минут на двадцать.

«Неудивительно, учитывая, что дышать почти невозможно».

Логика тут же подсказала недоумённый вопрос: а почему же она тогда очнулась? Но этот вопрос был из серии тех, на которые отвечают примерно — «а ты что, хотела бы не очнуться, подруга?», то есть, предпочитают уходить от ответа.

Она прокашлялась, подобрала под себя колени и попыталась подняться. Пора было выбираться из этих отвратительных катакомб, иначе она тут точно останется навсегда. Когда её хватятся и найдут, она либо вовсе задохнётся, либо надышится так, что уже случившиеся с ней галлюцинации покажутся просто цветочками, и она окажется в Мунго на одном этаже с Локхартом. Она вспомнила только что увиденное ею якобы в Зале Основателей и содрогнулась. Сон таким явственным быть не мог, это совершенно точно были бредовые видения.

«Которые лучше поскорее забыть!» — решила она настолько твёрдо, насколько позволяло её нынешнее неважное состояние.

Она только сейчас поняла, что слева от неё что-то маячит в темноте. Она наклонилась, чтобы подобрать светильник, а когда распрямилась вновь, свет позволил ей разглядеть, и она увидела это.

Сейчас оно было уже в трёх футах от её лица. Потому что оно двигалось, и прямо по направлению к ней. Тотчас возникший ужас напоминал длинный гвоздь, который пробил снизу её грудину и вышел где-то под подбородком, вонзившись в голову и стрельнув оттуда вниз по нервам сильным ударом, заставившим разом напрячься все мышцы в едином спазме и не позволяющим двинуть даже кончиком пальца. Только одно веко начало дрожать в непроизвольном тике.

Это отдалённо напоминало человека, на нём даже висели остатки человеческой одежды, что-то, когда-то бывшее рубахой и чёрными штанами, все в комьях земли и потёках слизкой плесени. Но сейчас из человеческого в нём остался лишь силуэт. Правая половина лица отсутствовала, вместо неё выступали лишь комья прилипшей глинистой почвы, и то же самое находилось в левой глазнице. Часть челюсти торчала наружу, на ней выделялись на удивление белые, отполированные зубы. Сохранившиеся каким-то чудом на левой стороне остатки кожи не прилегали к костям черепа, а как будто обтягивали что-то, давно уже не могущее быть плотью, бугрясь и напоминая серую шкуру. Несколько оставшихся клоков волос торчали отдельными островками на голове, казавшейся больше положенного размера из-за налипшей на неё земли.

Более всего это напоминало труп, провалявшийся много лет в условиях, когда разлагающиеся тела подвергаются частичной естественной бальзамировке. От него даже пахло почвой, а не разложением, потому что всё, что должно было сгнить, давным-давно уже сгнило. Но оно каким-то непонятным образом передвигалось, и передвигалось явно на неё и явно не с добрыми намерениями. И уже протягивало руки, на которых не хватало нескольких пальцев.

Ужас от увиденного был абсолютный. Казалось, в ней не осталось ни одной клеточки, которая бы его не испытывала. Если бы ужас мог превратить её плоть во что-то, она вся, без остатка сейчас превратилась бы. А так она просто замерла на месте, словно парализованная, и продолжала наблюдать, как это неуклонно приближается к ней. Ей показалось, что момент длится так долго, что она могла бы за это время добежать до выхода из подземелья, что она сама же, собственной реакцией себя погубила, что всё уже кончено, сейчас эти отвратительные конечности дотянутся до неё. На самом деле, она успела только вдохнуть и задержать дыхание. На следующем же выдохе её отпустило. И тогда же она почувствовала, что отчего-то перестала слышать. Только спустя секунду она поняла, что у некоторых выражений есть буквальный смысл. У неё на какое-то время заложило уши от собственного крика. Он просто шёл из неё, независимо от её желания, вырывался на самой высокой ноте, которую она только могла взять. За каких-то пару секунд она превратилась из рассудительной пятикурсницы в маленького ребёнка. Нет, не в ребёнка даже, в животное. Просто в испуганное животное, наполненное паникой до самой макушки. Она развернулась и побежала. Просто побежала. Прямо. Ни на мгновение не прекращая орать. Сознание полностью выключилось, были только ноги, несущие её, глаза, показывающие дорогу, руки, держащие фонарь и отталкивающиеся от стен, уши, изо всех сил пытающиеся расслышать, не настигают ли её уже. И даже духота и смрад, казалось, вовсе не мешали работе лёгких, шумно втягивающих и выталкивающих местный, плохо пригодный для дыхания воздух.

Она бежала и бежала, минуя многочисленные повороты и развилки, пока, наконец, появившиеся мысли не заставили её остановиться. Эта штука совершенно точно не выглядела ни стремительной, ни ловкой, чтобы от неё надо было так нестись, сломя голову. Если это и преследовало её, то давным-давно осталось позади.

Что же это такое было, о господи?! Откуда оно взялось?!

Она затормозила, ткнувшись обоими кулаками в стену, и попыталась унять бешено рвущееся дыхание. Сразу же навалилась головная боль, на время напрочь вытесненная паникой. Оглядевшись, она поняла, что понятия не имеет, в какую сторону бежала. Вокруг со всех сторон были всё те же пересекающиеся между собой ходы, и им не было конца. Она подумала, с тоскливым страхом, что этот приступ паники, скорее всего, погубил её. Она потеряла направление, а значит, у неё почти нет шансов найти дорогу обратно. Вся система разветвилась настолько, что она теперь даже не сможет добраться до крайнего левого или правого боковых проходов, потому что все эти сходящиеся и расходящиеся коридоры обязательно собьют её с пути.

Сзади неожиданно послышался шум. Что-то похожее на шарканье. Она в испуге обернулась и подняла повыше светильник. Похоже, её проблемы с нахождением выхода были просто цветочками по сравнению с тем, что она увидела.

Они шли отовсюду. Маячили на фоне проходов уродливыми, скособоченными фигурами. У некоторых не хватало конечностей, у кого-то даже голова висела на боку на сломанной шее, но они шли, и шли прямо к ней. И выглядели не лучше, чем тот, самый первый. Очевидно, в страхе она убежала куда-то совсем далеко вглубь катакомб, и здесь их было полным полно.

Паника снова сжала изнутри все её внутренности своими холодными лапами. Но на этот раз она сопровождалась растерянностью и даже некоторой толикой обиды. Она смотрела, хлопая ресницами, на эти неуклонно приближающиеся фигуры и отказывалась верить, что всё вот так закончится для неё. Это было несправедливо, несправедливо, ужасно несправедливо! Теперь у неё нет ни шанса выбраться, всё, что ей остаётся — бежать, бежать без остановки, пока она просто снова не потеряет сознание, или не свалится от усталости. И тогда они доберутся до неё…

Кто и что они были, она не понимала и не старалась понять. Сейчас её уже не волновали вопросы, каким именно образом устроено то, что её убьёт. Любопытство давно утихло, ушло прочь, уступив место более сильным эмоциям. Она глотнула тяжелый воздух, и на секунду на неё навалилась жуткая апатия. Захотелось просто перестать бороться, просто стоять и ждать на одном месте, это казалось самым лёгким выходом. Она и стояла, колеблясь, пока внезапно откуда-то из-за ближайшего поворота не вынырнула рука одного из мертвецов, буквально прямо перед её носом. Они были везде, и спереди, и сзади, могли появиться из-за любой стены, тем более что никаких звуков, кроме медленного шарканья и шороха одежды, не производили.

Она резко отпрянула, вскрикнув. Похоже, жажда жизни сидела в ней намного сильнее, чем она могла ожидать. Нет, она будет бороться. До самого конца. Постарается, если уж не найти выход, так хотя бы избежать мучительной смерти. Забьётся в какой-нибудь уголок и затихнет там, чтобы они её не нашли. Лучше уж скончаться в забытьи от слабости и нехватки нормального воздуха, чем попасть в руки этих бездушных тварей. И, в конце концов, её же будут искать. Её должны искать. Как только станет известно, что она пропала, обнаружат подземный ход, и её будет искать в этих катакомбах весь Гриффиндор. Она вполне может ещё оставаться жива к тому времени. Надо просто бороться, просто не останавливаться, искать выход или хотя бы убежище.

Она снова побежала, на этот раз вполне осмысленно, стараясь ловить глазами как можно больше проходов вокруг себя, чтобы ненароком не подпустить слишком близко кого-то из этих… этих… она даже не знала как их именовать. От них же практически ничего не осталось, как они вообще могли передвигаться?! На её счастье, они двигались слишком медленно и неуклюже, зато их было очень много, а проходы слишком узки для того, чтобы успешно оббегать их на достаточном расстоянии. Она металась, крутилась, шмыгала туда и сюда, пытаясь найти место, где их хотя бы было поменьше, но они лезли и лезли, и через какое-то время она даже смогла понять — откуда.

Эти ниши по бокам проходов. Узкие, длинные, низкие, как будто специально вырубленные для того, чтобы на них улечься. Или положить чьё-то тело. Именно с них они и вставали. Она зашла с другого конца катакомб, оттуда, где эти ниши были ещё пустыми, ещё не заполненными мёртвыми телами. А здесь, куда она забежала в приступе паники, их было полно, все стены были ими забиты, и, возможно, кто-то выбирался и прямо из-под земли, судя по их виду.

На короткое время ей удавалось остановиться и отдышаться. Тогда на неё начинали набрасываться всякие мысли. Ни одна из которых не была тем, что бы она хотела обдумывать. Ни в данную секунду, ни вообще, находись она даже в самой что ни на есть безопасной обстановке.

Например, о том, кто положил сюда все эти тела и почему. И ещё, почему так часто лохмотья на телах преследующих её мертвецов напоминали балахоны и мантии. И почему на некоторых висели остатки истлевших верёвок или ржавых цепей. И главное — как они чуяли её? Чем? Как они могли чувствовать её присутствие, когда у них уже давным-давно не было ни глаз, ни ушей?

Ответы на эти вопросы у неё рождались сами собой, но она никогда не думала, что ответы на загадки могут быть для неё чем-то совершенно нежеланным, чем-то, что она не хочет ни знать, ни признавать. Снова эти слова зазвучали в ней. Слова из той ужасной книги, которая, казалось бы, пришла к ней из её же собственного бреда, но теперь словно отзывалась на её незаданные вопросы.

«…Саккат есть убежище Червя, и сила его, пробуждаемая в тот час, когда мертвецы отверзают очи свои…»

И неполученные ответы вдруг явственно дали ей понять, что никакой Гриффиндор не придёт ей на помощь. Никто из них.

«Да познают смертные лишь одно: нашедший и сам будет погребен в той же могиле в конце жизненного пути…»

Потому что директор не даст никому спуститься сюда, в эти катакомбы, ибо он директор и отвечает за весь замок. А даст указание немедленно запечатать их.

«…и последние шаги его таинственным образом будут сокрыты от людей, и придет другой, кто обнаружит его…»

Так же, как приказали те, кто копал здесь гораздо раньше, когда пытались найти величайшее сокровище, а обнаружили…

«…и расщепит кости, и достанет цилиндры, и вытащит свитки из них, и прочтет написанное в свитках, и станет Заклинателем…»

…то, чем в действительности является замок. И не так уж важно, питают ли легионы мертвецов Хогвартс, или сами они идут, поднятые его магией…

«…и будет им, доколе не придет время, ибо бессмертен Труп, но все приходящие к нему есть его части».

…важно лишь, что весь этот бесконечный склеп, простирающийся во все стороны под ним, есть источник и природа его магии. И все они, каждый в своё время, прибудут сюда.

Потому-то они и поднялись, разбуженные её собственной магией, потому и шли к ней, чтобы насытиться, шли, почувствовав биение живой магии, и они не остановятся, пока не схватят её и не утолят свой голод, а потом присоединят то, что останется к своему сонму. И тогда она сама ляжет вместе с ними в одну из этих ниш, и будет подпитывать собой замок, и взамен забирать себе слабый огонёк нежизни.

Кто-то схватил её за край мантии. Она дернулась, но безуспешно. Одновременно с трёх сторон на неё двигались сразу несколько фигур. Ещё несколько секунд промедления, и всё будет кончено. Она уронила светильник под ноги, рискуя потерять его и остаться в темноте, и принялась стаскивать с себя эту проклятую мантию, поливая про себя самыми грубыми известными ей ругательствами Амбридж, с её запретом носить всякую маггловскую одежду, даже в свободное время. Она успела в самый последний момент нагнуться, поднырнуть под тянущиеся руки, схватить светильник и отбежать в сторону. Сзади немедленно раздался громкий треск ткани. Мантия буквально за долю секунды разлетелась клочками ткани, потянутая в разные стороны усилием нескольких истлевших рук.

«Вот так они будут рвать твою плоть!»

Она снова побежала, понимая, что начинает выдыхаться. А никакого, даже близко похожего на хотя бы временное убежище уголка, ей так пока ни разу и не попалось. Расчёт на возможную помощь она убила в себе сама, точнее, убило её воспоминание о своём видении, или галлюцинации, или чем там ещё было то, что она увидела, когда свалилась на пол около пары лежащих камней. Потому что она отказывалась верить, что увиденное ею тогда было правдой. Просто отказывалась и всё, и никто бы не убедил её в обратном. И только в самой глубине души у неё теплилась надежда.

Был один человек, который бы не смирился с запретом и наплевал бы на всякую опасность. Так, как он делал это всегда. Точно так же, как делала она сама в похожей ситуации. По крайней мере, она надеялась, что не ошибается на его счёт. Она вспомнила его зеленые глаза за круглыми очками и вечно растрепанные волосы, и поняла, что плачет. Он будет её искать, она верила в это, будет, несмотря ни на что. Возможно… скорее всего… найдёт только её истерзанное тело, что ж, по крайней мере, её родителям будет над чем поплакать. Им не придётся всю жизнь мучить себя вопросом — куда делась их дочь. И ей самой не придётся бесконечно лежать здесь с открытыми глазницами, полными грязи, отзываясь на любой магический всплеск, не придётся неприкаянно бродить по этим катакомбам вместе с толпой таких же вечно голодных монстров, не придётся самой стать таким же монстром.

— Гарри, — прошептала она в темноту сквозь слёзы, — пожалуйста, сделай это для меня…

Гарри специально простучал все ближайшие ящики в первой комнате справа, на тот случай, если вдруг одна из стенок оказалась бы фальшивой. Нет, тут искать было нечего, и он сразу же отправился во вторую — ту, что с ломаной мебелью. Возможно, в одной из стен могла быть незаметная дверь, возможно, надо было потянуть за что-то, за какой-нибудь светильник…

«Светильник!»

Он вдруг понял, что таких идиотов, как он, ещё не рождал белый свет! Если бы с ним был Рон, он бы попросил его отвесить ему пинка. Нет, если бы с ним был Рон, тот сам бы моментально увидел то, что находилось прямо перед носом.

Одного светильника не хватало, он должен был заметить это сразу же, как только наведался в эту комнату. А он едва вовсе не ушёл из подземелий, и, если бы не почудившийся ему крик…

Он подумал, что снова начинает тормозить, ругая себя, вместо того, чтобы приступить к поискам.

У дальней стены на полу валялось несколько кусков старых кресел. Такое ощущение, как будто кто-то отбросил их в сторону. Он внимательней посветил в этом месте и обнаружил посередине стены особенно густую кучу хлама. Она не очень-то просвечивалась насквозь. Отшвырнув несколько обломков, он почувствовал, как облегчение буквально заползает к нему в душу. Проход был здесь, заваленный обрушившейся мебелью. Очевидно, она свалилась уже после того, как Гермиона зашла внутрь, и не давала разглядеть дверь и спускавшиеся к ней несколько ступенек.

Он порывисто вытащил карту и убедился, что ничего похожего на дверь или какой-то проход в этом месте, на ней не было. Немудрено, что он не мог увидеть Гермиону. По сути дела, она действительно покинула Хогвартс. Хогвартс, изображённый на карте. Каким-то образом она нашла приключения там, где никто не мог бы и ожидать. В запертом подвале.

Он энергично начал отбрасывать в стороны весь этот хлам, стараясь кидать подальше, чтобы тот снова не свалился обратно, и почти уже освободил проход к двери, как вдруг до него донёсся крик. В этот раз он слышал его гораздо ближе, слышал, уже просто как Гарри, как человек, а не какое-то подобие анимага, и он заставил его содрогнуться. Крик был женским, но узнать голос было практически невозможно, до такой степени отчаянным и истошным он был. Так можно было кричать только в одном случае. От непереносимой боли. У него ёкнуло сердце, и он практически за пару секунд расшвырял куда попало мешавшие деревяшки и вбежал в коридор за дверью.

Последняя надежда пропала, когда она потеряла светильник. Какое-то время ей ещё удавалось как-то уворачиваться и оббегать мертвецов, с их неторопливыми движениями, но, в конце концов, на одной из площадок, в которую сходились сразу несколько коридоров, они взяли её в кольцо. Просто случайно, прибрели с каждого прохода, который сюда выходил, и не оставили ей пути к отступлению. Она метнулась в одну сторону, в другую, влетела прямо в грудь одному из них, почувствовав, что он твёрдый, почти как статуя, почти уже закаменел за столетия нахождения здесь. Попыталась увернуться, проскользнуть, проползти, но они всё смыкали круг, и она поняла, что сейчас всё будет кончено. Внезапно сердце забилось быстро-быстро и всё тело вместе с ним, отторгая собственную смерть, трепеща и вздрагивая с головы до ног. Ею снова завладел леденящий ужас, она вскрикнула, готовая уже просто биться и отбиваться, сама же понимая, насколько это бессмысленно, но в последний момент что-то как будто подсказало ей единственный выход. В её руках был светильник, и никаким годным оружием он не был, он не мог ничего и никого поджечь, потому что его пламя было магическим. Но именно это и пришло ей в голову буквально за секунду до того, как они схватили её. Она сунула им его прямо в скрюченные, изуродованные остатки рук, а сама нырнула вниз. Пока они пытались выхватить его, тыкаясь друг в друга беспорядочными движениями, она встала на коленки и практически бегом, если это слово вообще применимо к данному типу передвижения, выбралась между ними в один из проходов, а потом отбежала подальше, слегка переводя дух.

Сердце продолжало стучать как бешеное. Она сейчас поняла, что использовала свой последний шанс на спасение. Свой последний патрон, если можно так выразиться. Следующая же неудача станет для неё последней. А после того, как затухающий отблеск уничтоженного светильника канул в темноте, ей оставалось полагаться только на слух, да на зыбкий зеленоватый свет лепившихся к стенам грибов. И усталость уже валила с ног, а голова превратилось просто в один сплошной звенящий болью колокол.

Она прижалась к стене и стала тихонько подвывать от чувства обречённости, которое навалилось на неё всей своей гранитной тяжестью. Как будто могильная плита, раньше времени положенная ей на грудь, заранее придавившая её так, что слёзы выступали от непереносимой нагрузки.

«Ну же, хватит! — пыталась поддержать она сама себя. — Вставай! Вставай и иди. Не сдавайся! Никогда не сдавайся!»

Но это были только слова, обычные слова, которые в таких случаях никому не помогают, особенно, когда знаешь, что никаких шансов всё равно нет, всё потеряно, смерть, так или иначе, близко, вот она, уже буквально за соседним проходом, топает к тебе на своих негнущихся ногах, а ты можешь разглядеть всего лишь силуэт, всего лишь услышать шаркающие шаги, всего лишь почувствовать ладонями шершавую поверхность стены, и когда ты упадёшь на этот каменистый пол… Стоп!

«Шершавая стена и каменистый пол?»

Она медленно, помогая себе руками, поднялась на ноги. Каким-то невероятным чудом она бежала, бежала и, в конце концов, добралась до места, где катакомбы сужаются и превращаются в естественную пещеру. Она понятия не имела, та ли эта сторона, откуда она пришла или нет, но, если следовать по внешней стене, то можно куда-то придти. Пускай хоть куда-то, главное, не помереть в этом жутком, проклятом всем и вся месте. Она пробормотала «никогда не сдавайся» на этот раз удовлетворённо, а не обречённо и побрела вдоль стены, изредка касаясь её ладонью.

Когда буквально через нескольких десятков футов она поняла, что проходы сошлись в один, а впереди, вместо слабых зеленоватых островков света царит полный мрак, из которого доносится запах сырой почвы, показавшийся сейчас настоящим благоуханием по сравнению с тем, как пахло в катакомбах, она почувствовала, как у неё впервые ослабели ноги не от усталости, а от толики облегчения.

Но когда она обернулась, то поняла, что рано радовалась. Они шли за ней. Её глаза уже настолько привыкли к этой могильной темноте, что она легко могла разглядеть в дальних проходах на фоне мерцающих зеленоватых отсветов несколько ковыляющих силуэтов. Останавливаться было нельзя. Они чётко задались целью сделать её частью этих катакомб, одной из них. А у неё уже почти не осталось сил.

Она собрала в себе все, что смогла найти и принялась быстро карабкаться в гору к прорытому тоннелю. Уже совершенно вслепую, потому что грибы остались позади, и ориентирами могли служить только руки и собственная память.

Что, конечно, было совершенно недостаточно для человека, родившегося зрячим. Уже взбежав на самый верх, она с размаху стукнулась лбом об один из брусьев деревянной крепи, фиксирующей вход в тоннель. Какое-то мгновение она стояла, ошеломлённая, балансируя на одном месте, а потом не удержалась и покатилась обратно, вниз.

Вот сейчас к ней вернулась паника. Когда спасение было так близко, тело словно снова ожило, в нём опять появилась жажда жизни. Оказавшись внизу, она даже не стала оглядываться, не стала подниматься, а просто взяла и поползла. На четвереньках. Поползла вверх, цепляясь за неровности почвы. Она чувствовала их, чувствовала практически спиной, задницей, чувствовала, как они уже почти настигли её. Они как-то умудрялись лезть за ней, хотя их неуклюжесть, казалось бы, не должна была позволять им это. Но они лезли и лезли, она слышала их, и не останавливалась ни на секунду.

Добравшись до тоннеля во второй раз, она выставила вперёд ладони и буквально заставила себя не бежать. Она ходит быстрее их, всё, что ей нужно, просто сохранять хладнокровие, просто больше не ошибаться, как с этим проклятым брусом, который наверняка поставил ей на лбу изрядную шишку. Она всего лишь должна дойти до подземной тюрьмы, а там уж ровные стены не дадут ей ошибиться, она легко доберётся, куда надо.

Однако же сказать оказалось намного проще, чем сделать. Она бы дорого сейчас отдала хотя бы даже за тот жалкий зеленоватый свет, которые источали пресловутые грибы. В полной темноте приходилось передвигаться намного медленней, чем обычно, и из-за опасности вновь на что-то налететь, и, самое главное, развернуться в противоположную сторону. А такую вещь сделать было проще простого. Она знала, что при полном отсутствии ориентиров, человек постепенно начинает забирать вправо, если он правша, даже когда ему кажется, что он движется прямо. Так что приходилось постоянно контролировать стены руками, чтобы не сделать случайный разворот. Медлительность сразу начала нервировать. Преследовавшим её тварям видеть было не надо, они её чуяли, чуяли сквозь стены и препятствия. Помогало только расстояние. Стоило отойти достаточно далеко, и они теряли след. Это она хорошо усвоила, бегая от них по катакомбам. В условиях полной темноты она не могла позволить себе ни бежать, ни даже пойти быстрее, чем сейчас — ковыляя, с вытянутыми руками, словно она сама стала одной из них.

От этого сравнения ей сделалось совсем нехорошо, и она слегка успокоилась только когда поняла, что пальцы нащупали края камней, из которых были сложены стены подземной тюрьмы. Теперь она могла позволить себе пойти чуть быстрее вдоль прямой стены, не боясь налететь на деревянную крепь… И тут же едва не влетела в распахнутую дверь одной из камер для заключённых. Она чертыхнулась, поняв, что совершенно позабыла о них. Приходилось и здесь соблюдать осторожность.

Когда она добрела до крестообразной развилки коридора, то явственно услышала шаркающие шаги. Первые из преследователей вылезли из тоннеля внутрь тюрьмы, и она поняла, что так и не смогла достаточно оторваться. А ей до смерти необходимо было это сделать, потому что внешняя дверь склада с поломанной мебелью была закрыта. Она не знала, смогут ли они влезть за ней в пролом, располагавшийся на некоторой высоте, но если смогут, у неё не будет больше путей к отступлению. Она попытается закрыть одну из дверей на засов, но продержится ли та до утра под напором практически окаменевших тел — это был тот ещё вопрос. Вряд ли.

Так что, когда она свернула в коридор, ведущий в камеру пыток, она побежала. Тихонько, трусцой, стараясь держаться посередине и расставив руки пошире, постоянно рискуя налететь всем телом на стенку впереди. Не налетела. Вовремя затормозила, буквально футах в десяти от неё перейдя на шаг. Похоже, ей таки удалось слегка увеличить расстояние от своих кошмарных преследователей. Она слышала сзади многочисленное шарканье в районе развилки, и, похоже, оно было достаточно беспорядочным. Впрочем, по звуку она не могла определить точно, все ли мертвецы потеряли её след. А и одного для неё было бы более чем достаточно.

«Нужен ещё один рывок. Последний. Чтобы никто из них не добрался до коридора на склад».

Сколько уже раз до этого ей казалось, что вот на этот-то раз она собирает последние силы. Выгребает, буквально выскребает с донышка. И всякий раз, в решающий момент, находилось немного ещё. Она даже чуть-чуть пожалела, что её сейчас не видят её друзья.

«Гарри бы тобой гордился», — подумала она с невольной улыбкой. И рванула вперёд, через сломанную дверь к пролому в стене…

Трудно сказать, на сколько именно шагов она ошиблась. Возможно, всего на два или три. Когда она поняла, что нога споткнулась о что-то твёрдое, на уровне её колена, она попыталась в последний момент сохранить равновесие, взмахнув руками. Её развернуло на месте, вторая нога ткнулась в то же препятствие, что и первая, и она полетела вниз задом, опрокинулась, не успев даже подставить руки. Спустя мгновение она поняла, что её рукам невероятно повезло.

Боль была такая, что если бы сейчас в этом помещении горел яркий свет, он бы разом померк в её глазах. Ей показалось, что она сейчас же умрёт от боли, прямо здесь, на месте. И только одна вещь удержала её, какой-то совершенно инстинктивный импульс, проскользнувший буквально молнией через весь её мозг, он цепочкой пришёл ещё от её досады, что она не успела опереться при падении.

«СХВАТИСЬ РУКАМИ ЗА КРАЙ!»

Потому что даже ещё в тот момент, когда она только начала падать задницей вниз на шипы, ещё когда она летела, она уже поняла обо ЧТО она только что споткнулась. В её голове абсолютно чётко прорисовалась эта картина, как она летит на эти ржавые иглы своими ягодицами, и уже в тот момент её руки были готовы сделать своё дело. Иначе…

Иначе она бы умерла.

А так…

Так она издала вопль, который вполне мог посоперничать с тем, который вылетел из неё, когда она в первый раз увидела мертвеца в подземном склепе. И сейчас это был совершенно другой крик, не визг ужаса, а крик из серии, когда срывают начисто голосовые связки. Она каким-то чудом не откусила себе полязыка, когда сразу после вопля её зубы резко сомкнулись, и она поняла, что сейчас балансирует ровно на кончиках пальцев. Только они удерживали её от того, чтобы вес собственного тела докончил то, что начала её неудачная пробежка.

Однако этого было мало! Мало было удерживаться. Несмотря на жуткую, абсолютно непереносимую боль, боль, с которой она не могла сравнить ничего в жизни, её страх был в этот момент сильнее, он перекрывал даже её. Потому что у неё было всего несколько секунд, всего несколько чёртовых секунд, чтобы решиться причинить себе гораздо большую боль, чем она сейчас испытывала, в противном случае у неё не будет ни одного шанса на спасение. Воображение, подстёгнутое ужасом, живо нарисовало ей, как её пальцы устают её удерживать, и она начинает садиться вниз, увлекаемая собственным весом, всё более насаживаясь на шипы. Пока у неё в руках ещё оставались силы, ей нужно было снять себя, вытащить из этого кошмарного железного капкана, который выполнил свою пыточную работу даже тогда, когда, вроде бы, ему ничего больше не оставалось, кроме как гнить здесь на веки вечные, и когда-нибудь вовсе рассыпаться в прах.

Она наклонилась вперёд, так далеко, насколько могла, резко выдохнула и напрягла мышцы рук. Зубы тотчас сомкнулись вновь, и она начала выть, просто выть, потому что сквозь зубы можно было делать только так, а разжать их было невозможно. Глаза начали потихоньку вылезать из орбит, когда она стала тянуть себя вверх и вперёд, и по мере её усилий, боль всё увеличивалась и увеличивалась, так что мышцы просто начали отказываться напрягаться дальше. Но теперь уже отступать было некуда. Она тянула, чувствуя, как глаза заволакивает какая-то муть, наполненная синими и красными кругами, а на лбу выступила холодная испарина. Она сама не понимала, как она выдержала это.

Последние миллиметры она дёрнула себя просто рывком вперёд, и свалилась на колени, чувствуя, как сзади по ногам буквально понеслись ручейки крови. А из её глаз в тот же самый момент брызнули слёзы и потоком потекли по щекам. Зубы разомкнулись, и она стала плакать во весь голос, не только от боли, но понимая, что это конец. Она была всего в паре шагов от спасения, всего в паре шагов! Ей надо было просто залезть в пролом и добежать до склада. А там закрыть дверь на засов и завалить её мебелью. Скорее всего, она спокойно дождалась бы утра. А теперь она просто истечёт кровью. Самым банальным образом. Она даже не могла встать на ноги от боли, и ей нечем было остановить чёртову кровь. Она была в одной юбке и тонком свитере, а мантии она лишилась ещё в катакомбах. И у неё уже совершенно не было сил бороться за жизнь. Она проиграла, проиграла… но…

Похоже, судьба приготовила ей ещё одно испытание. Они всё ещё шли за ней. Она слишком долго тут задержалась, они нашли её, добрались до двери в комнату пыток.

«Нет! Нет, нет, нет!»

За что?! Ну за что ей это?! Печальная участь умереть от потери крови сейчас разом показалась настоящим подарком судьбы. Это же так просто — лечь, и чувствовать, как из тебя потихоньку уходит жизнь, вытекает, и вместе с ней исчезают боль и волнение. А они собирались лишить её даже этого! Ей нужно… нужно попытаться… нужно попробовать залезть в пролом. Хоть как-то, превозмогая боль, из последних сил… залезть… вдруг они не смогут последовать за ней… не отдавать себя на растерзание…

Она же насмотрелась на них. Она видела их медленные, угловатые движения. Она знала, что так же медленно они будут рвать её на части, отхватывать куски… Нет!

Она на коленях поползла к стене, роняя льющиеся слезы, туда, где, по её расчёту, должен был находиться пролом. Она даже нашла его руками, нащупала, когда первый из мертвецов коснулся её подошв. Она коротко взвизгнула, закричала «нет!», но было поздно. Они настигли её.

Кто-то резко дёрнул её за ноги, и она тут же оказалась на полу, а заветный пролом ускользнул от неё, ускользнул навсегда. Её потащили куда-то к двери, и она сразу ощутила ещё несколько прикосновений к своему телу. Вот теперь это точно был конец! Она поняла, что сейчас будет медленно умирать. Возможно, быстро, если какой-нибудь удар придётся в сердце или она потеряет сознание от боли. Неважно. Смерть встала перед нею, и она увидела её лицо, буквально нос к носу. И почувствовала, что она не хочет туда. Буквально всем своим естеством. Ни за что на свете. Ей ещё рано! Пожалуйста! Кто-нибудь…

Сознание начало уходить от неё, и она закричала, уже ни на что не надеясь и совершенно не осознавая себя:

— Гарри! Пожалуйста! Спаси меня, Гарри! ГА-А-А-РИ!!!!

Часть 2. Дева

Ход был узкий, длинный и плавно понижался. Пока он бежал по нему трусцой, старясь не задевать локтями стены, он думал только об одном:

«Ну куда её понесло?!»

Ну вот куда?! Без палочки, одну, среди ночи, в незнакомый подземный ход, который ни на одной карте не обозначен. Куда девается вся её разумность и рассудительность, когда она решает совершить какой-нибудь очередной отчаянный поступок? И ведь так было с самого первого курса. Как в ней это уживалось? Он не понимал. Ты уж либо всё тщательно просчитываешь, либо кидаешься вперёд, очертя голову. Она умудрялась делать и то и другое со свойственной ей изобретательностью. Неужели она думала, что от её строгого голоска развеиваются все злые чары и разбегаются в страхе все жуткие враги? Нет, давно уже подобные заблуждения не должны были ею владеть. Ещё с происшествия с троллем в туалете. Тогда с какой радости она продолжала рисковать? Ладно бы ещё она бросилась кого-то спасать в этот незнакомый проход. Так ведь нет же, наверняка обычное любопытство — обнаружила тайну и полезла выяснять, что к чему.

Он добрался до второй двери и приостановился, с удивлением разглядывая валяющиеся на полу ножки от стула. И в этот момент услышал её жуткий крик совсем недалеко: «Гарри! Пожалуйста! Спаси меня, Гарри!» На этот раз сомнений быть не могло, кричала именно она и кричала так, что сразу было понятно — это вопль отчаяния, вопль человека, которому помощь нужна сейчас, вот прямо сейчас, который погибает, и этот крик — его последняя надежда.

Его прямо всего передёрнуло от этого крика, и он бросился вперёд сломя голову. И попал ногой между прутьев валяющейся поперёк прохода большой решётки. На мгновение его мозг зафиксировал эту картину, как будто он завис, остановившись в своём падении, всем телом на металлические пруты. И за это мгновение он успел сообразить, что надо выпустить из рук палочку и выставить вперёд ладони. Он буквально ухватился за один из поперечных прутьев, словно за турник, остановив своё тело буквально в нескольких сантиметрах от того, чтобы грохнуться об решётку со всего размаху и отшибить себе всё, что только возможно. Оставалось лишь поблагодарить судьбу за тренировки на метле, от чего его ладони приобрели нужную силу и цепкость. В противном случае, помогать бы пришлось ему самому. Зацепившаяся ступня запросто могла и сломаться, защемленная между прутом и полом.

Он хорошенько приложил того, кто бросил здесь, прямо поперёк дороги, эту ржавую хреновину, подобрал палочку, которая конечно же умудрилась сразу укатиться в сторону, и побежал дальше. Всё это время крики Гермионы «Гарри, Гарри» не оставляли его ни на секунду.

По счастью, тут бежать было всего пару секунд. Коридор закончился проломом в стене, и он выскочил через него, судорожно оглядываясь по сторонам. В большой продолговатой комнате, заполненной странными, полуразвалившимися приспособлениями, не было ничего примечательного. События разворачивались прямо на её пороге. Его подруга лежала на полу, лицом вниз и изо всех сил извивалась, вопя во всё горло, а вокруг неё сгрудилось несколько уродливых силуэтов, взглянув на которые, он не смог определить, что они собой представляют. Всё, что о них можно было сказать: они внушали подсознательный страх своим человекоподобием и, одновременно, ужасающей безобразностью. Эта отвратительность их вида словно бы с размаху хлестнула его по лицу в первый момент. Как будто… как будто они были какие-то… мёртвые…

Двое сзади тянули Гермиону за ноги, каждый за свою, в разные стороны, один держал её за волосы, ещё один ухватил за свитер на спине, сжав в кулак и растянув до того состояния, когда тот уже был готов порваться. Ещё один силуэт маячил прямо в дверях, готовясь присоединиться к остальным. И она уже была ранена. На ней была кровь, тянувшаяся в её сторону по полу свежей, ярко-алой смазанной полосой прямо из-под его ног.

У него в голове мигом понеслись все эти заклинания, которые они вместе изучали в Отряде, казалось, их названия наклеены на какой-то барабан, который быстро вращался сейчас перед его мысленным взором, и ему надо было успеть прочитать и выхватить из списка нужное слово. У него было стойкое ощущение, что на них не подействует что-то вроде ступефай или петрификус, просто потому, что на живых они не были похожи совсем. От них сильно пахло землёй, и у него промелькнула мысль, что они, может быть, какие-нибудь големы или что-то вроде того. Конфринго или экспульсо могло повредить самой Гермионе.

— Эверте статум! — отшвыривающее заклинание бросило одну из тварей, державших Гермиону за ногу, прямо в дверной проём, он врезался в лезущего оттуда, и они вдвоём улетели куда-то в темноту со страшным грохотом.

— Эверте статум! — второго, держащего ногу, отбросило недалеко, к ближайшей стене, он отлетел от неё, отскочил, попал в двух других, сбил их, как кегли, и все они едва не сшибли самого Гарри, который едва успел отпрыгнуть в сторону.

Обычно от такого удара человек долго не мог очухаться. Эти стали вставать сразу, в тот же момент, как только упали.

— Инкарцеро!

Он не хотел рисковать. Ну их, все эти опасные и малознакомые заклинания. Лучше проще и надёжней. Верёвки по очереди спутали всех троих монстров, и он бросился к Гермионе.

Она подняла на него лицо, и в первый момент он не увидел в ней свою подругу. Она продолжала твердить «Гарригарри», но она его не узнавала и находилась в полной прострации.

— Эй, это я! — воскликнул он. — Гермиона! Очнись! Я здесь!

Только через пару секунд в её глазах загорелось узнавание, её брови резко поползли вверх, как будто она меньше всего на свете ожидала его здесь увидеть, а затем она просто потянулась и мгновенно обняла его за шею мёртвой хваткой. Обеими руками.

— Ты пришёл, — вот и всё, что она сказала.

— Да, чёрт возьми, я пришёл, и нам надо поскорее убираться отсюда. Во что ещё ты умудрилась влипнуть?

Она не отвечала.

— Вставай. Ну же. Нам надо уходить. Не думаю, что мои верёвки удержат их надолго.

Он скосил глаза, наблюдая как ближайший из монстров медленно, неуклюже, но старательно рвёт спеленавшую его сеть, словно это была какая-то паутина.

— Я… не могу… идти… — прошептала она ему на ухо.

— О, хорошо! Я сейчас.

Он подхватил её пониже спины и закинул на плечо, и она немедленно закричала во весь голос.

«Чёрт, чёрт, чёрт!» Надо было как-то по-другому. Но он не знал как, он не знал, как теперь вообще правильно поступить, не знал, что ожидать от этих тварей, и он, кажется, только сейчас заметил, что она ранена серьёзно, учитывая сколько крови было на её ногах, юбке и вокруг того места, где она лежала.

— Сейчас, сейчас… — бормотал он, выглядывая за порог комнаты.

И обомлел. Их там был полный коридор! И они шли прямо на него. Ближайшие двое, те, которых он выкинул заклинанием, были уже совсем близко.

— Конфринго! — бросил он с отчаянием.

Заряд попал куда-то между ними, разбросав их к противоположным стенам, и сразу же отвратительно запахло палёными тряпками.

— Конфринго! — швырнул он в толпу.

Несколько повалилось на пол и заворочалось там, пытаясь подняться. Остальные задевали за них, падали, и тоже немедленно начинали подниматься.

«Их же ничего не берёт!» — подумал он с ужасом. По крайней мере, ничего, ему известное. Тут нужно было что-то массового поражения и, желательно, не от такого неумехи как он.

— Гарри… прекрати это… беги, — снова прошептала Гермиона, — расстояние… они потеряют тебя.

— Да! — кивнул он машинально.

Двое из тех, кого он связал, уже распутались и шли на него, загораживая ему выход к пролому. У них были абсолютно нечеловеческие лица, просто какие-то маски из дырявой, порвавшейся кожи, за которой проглядывало что-то серое, непохожее на плоть. И, вместе с тем, в них было слишком много человеческого — одежда, волосы, торчащие кости — и это больше всего ужасало. Он просто отошёл на два шага, а потом ринулся вокруг них, по дуге, наблюдательность ловца давно подсказала ему, что он имеет дело с неуклюжим противником. Он заскочил в пролом с ходу, прыжком, придерживая Гермиону одной рукой, а другой ухватившись за его край. Она снова вскрикнула. И с этого момента не переставала подвывать, сбиваясь на плач.

Он бежал по коридору с такой скоростью, какую только мог себе позволить в подобной ситуации, и постоянно прислушивался, не потеряла ли она сознание. Но она сквозь слёзы боли бормотала какие-то непонятные слова. Точнее, они были понятны, но представляли собой полную белиберду, вперемешку с незнакомыми ему именами или названиями. Он списал всё это на её теперешнее состояние. Ему было жутковато сейчас. Страшно за неё, и ещё он не был уверен, что всё дело только в обычном ранении. Он понятия не имел, что там с ней случилось, в этом подвале, и какие ужасы она пережила. Ранения тела можно вылечить, тем более что он не видел крови на её голове или торсе, только смазанные следы от неё, а вот что делать с проклятиями или тёмной магией?

Да ещё и твари. Чем они таким были?! Он в первый раз видел подобную дрянь. Мёртвые? Живые? Откуда они взялись в подвале Хогвартса? Он вспомнил, что этот подвал был доселе никому не известен, и внезапно у него возникло неприятное подозрение. Что если это всё слизеринцы? Точнее, двое из них — Паркинсон и Буллстроуд. Судя по поведению Малфоя, остальные ничего об этом не знали. Что если эта гадюка Панси задумала кошмарную месть? Узнала, что где-то в подвалах есть жуткое, гибельное место, и решила сунуть туда ненавистную ей Гермиону, зная, что та обязательно, со своим хроническим любопытством, клюнет на приманку потайной двери. Это было вполне в духе Слизерина. Тогда её могли вообще не отыскать, она бы стала считаться пропавшей, а если бы отыскали, решили бы, что она сама виновата — полезла, куда не надо. Он сжал зубы, решив ни в коем случае не забывать о такой вероятности, и попытаться впоследствии выведать у Гермионы все подробности на этот счёт. Если это окажется правдой, такое нельзя было оставлять безнаказанным…

— Стой! — Гермиона стукнула его кулачком по спине. — Остановись.

Он затормозил, вбежав на склад с поломанной мебелью.

— Закрой… дверь… на засов.

Но он уже догадался сам.

— Не думаю, что выдержит. Мы должны бежать дальше.

— Стой… тебе говорю! Они нас потеряли. Они не могут… так далеко…

— Тогда я отнесу тебя…

— Нет! Сперва надо… промыть… рану. Сними меня.

Он осторожно стащил её с плеча, на этот раз стараясь сделать это максимально осторожно, но она всё равно захныкала от боли.

— Ты можешь стоять? — он держал её за плечи, прижав к себе, и чувствовал, как у неё подгибаются ноги.

— Попробую… Поставь меня… к стене.

Он так и сделал, и она положила руку на стену и ткнулась в неё лбом, наклонившись и распрямив ноги.

— Давай, Гарри. Промой раны.

«Раны?! — ужаснулся он. — Их даже не одна?»

Он со страхом уставился на её юбку и ноги, полностью залитые кровью.

— Может лучше сразу… в больничное крыло?

— Нет. Ржавчина. И бежать… далеко. Давай.

Он наклонился, пытаясь понять, где же она ранена.

— Выше! — крикнула она.

Он начал медленно поднимать её юбку.

— Гарри! Быстрее! Да что с тобой?!

— Твоя юбка. Она вся в крови. Насквозь.

— Так сними её, о господи! Молния… справа…

«Молния?» — как-то слегка ошеломлённо подумал он. Но как же…

— Гарри! Ты заснул что ли?!

И действительно, да что это с ним?! Ей же больно, ей нужна помощь. Немедленно! Пора прекратить вести себя, как смущенный третьекурсник.

Он выдохнул и как будто нашёл в себе тот самый, нужный выключатель, который убрал всякое знание о разнице полов. Просто превратил её из девушки в раненного человека.

Пальцы дрожали от появившейся ненужной торопливости, он сначала пытался расстегнуть эту чёртову молнию, потом плюнул и просто разодрал её вместе с застёжками. Юбка пристала к ногам, и он едва стянул её, перепачкав все руки и манжеты кровью. На какой-то момент юбка стёрла кровавые потёки с её ног, но тут же новые струйки устремились по ним, и ему к горлу подступил неприятный комок, нельзя сказать, чтобы он уж совсем без эмоций переносил вид крови, тем более, когда её было так много.

Трусики на Гермионе едва просматривались, пропитавшись кровью настолько, что по виду почти слились с её кожей.

— Их можно не… — начал он, но она зарычала в ответ.

— Снимай!

Он взялся за них, понимая, что начинает чуть уплывать, в глазах заплясали багровые зайчики. Ему не удалось их стащить, и он просто оттянул их по бедру и разрезал диффиндо. Как только он освободил от них Гермиону, она тут же запустила себе ладонь между ног, прикрывая наготу.

— Агуаменти!

Она взвигнула и едва не подпрыгнула к потолку. Вода была ледяной. Но что он мог поделать? Он не умел это регулировать.

— Прости, — побормотал он, направляя струю на её ноги и ягодицы.

Он впервые постарался разглядеть её раны. Изначально он подумал, что её ранили эти твари. Но когда он увидел несколько последовательно расположенных круглых отверстий на её попке и верхней части бедёр, то приподнял брови от удивления.

— Где ты так умудрилась? — недоумённо спросил он.

— Потом, потом! Промывай тщательней, они глубокие.

— Больно?

— Нет, Гарри, мне щекотно! Ты совсем дурак?! Я еле-еле на ногах стою.

Он вдруг догадался, что тот самый жуткий вопль, который он услышал, когда расчищал проход, и был момент, когда в неё вонзились… что там это было? Тогда она закричала от боли. А потом… потом он побежал, и она… а как она…

— Слушай, а как ты меня увидела? Там же было темно, да и ход длинный. Я же был далеко.

— Увидела? Гарри, ты о чём? Я вообще ничего не видела. Просто пыталась выжить.

— Я имел в виду, что ты же звала меня.

— Звала? Никого я не звала. Просто вопила, как ненормальная… И сейчас завоплю, если ты не сделаешь всё быстрее.

— Гермиона, ты звала. Кричала: «Гарри, спаси, помоги». Я из-за этого и по коридору понёсся что есть силы. Едва ногу не сломал об решётку.

Она повернула к нему голову через плечо. На миг, видимо, даже забыла о неприятных ощущениях.

— Что, правда?

— Ну да. Пока я тебя не освободил от тех… не знаю, кто они… ты только это и кричала.

— А-ээ… я не знаю… не помню… Ты точно не врёшь?

— Ты считаешь, я буду тебе врать в такой момент? — он указал на её раненную задницу. Из промытых отверстий немедленно вновь начинала вытекать кровь, смешиваясь со струящейся водой и превращаясь в розовую смесь, которая ручейком текла прямо по направлению ступенек в полу.

— Ладно, потом разберёмся. Сделай вату, бинт и забинтуй всё как следует.

— Вату… бинт? — он посмотрел на неё растерянным взглядом.

— Трансфигурируй же! — воскликнула она с раздражением.

— Гермиона, прости, ты же знаешь, я в этом не особо.

— Я тебя силой буду заставлять заниматься! — завопила она. — Приковывать цепями буду к книжкам! Дай сюда палочку!

Он послушно протянул.

— Держи!

Когда он отдавал палочку, он заранее не верил, что у неё что-то выйдет. Она и правда едва держалась, он видел, как у неё подрагивают коленки. И вообще, ему вдруг сделалось её невероятно жалко. Ей сейчас должно было быть по-настоящему больно, даже одна такая дырка могла заставить буквально завывать, а у неё их было… пять, шесть, семь… он бросил считать, почувствовав стыд, что занимается такой ерундой в подобный момент. Хорошо ещё, что у неё такая маленькая попка…

«Эй!»

Он крутанул головой, приготовил свою мантию, потом решил, что она ещё пригодится, и стал стаскивать с себя свитер, не дожидаясь результатов её попыток. Ей было сейчас слишком плохо, да и палочка его отличалась изрядным упрямством. У неё не получится.

Она отодвинулась от стены и схватила его палочку с решимостью и даже с гневом. Нет, ну вот действительно, ну почему она постоянно должна что-то делать за них?! Ну сколько можно?! Вот подошёл момент, когда понадобилось, а он не может. А если бы она была без сознания? Ладно хоть как боец оказался не промах.

Она привычно сосредоточилась на чужой палочке. Привычно, потому что ей уже приходилось делать это раньше, она знала, что нужно особым образом подстроить чужой инструмент, как бы мысленно изогнуть его в нужных местах нужными изгибами, соответствующими её ощущению магии. Сейчас, когда боль пульсировала волнами по ногам и вообще всей задней части её тела, когда слабость застилала глаза, сосредоточиться было трудно, но магическое чувство сильно отличается от физического, тело для магии как бы не существует, достаточно на время забыть, что ты ранен, и нет никаких препятствий для колдовства.

Она выстроила нужные изгибы и надавила на палочку. С тем же успехом она могла бы пытаться изогнуть пальцами железную арматурину. Она попробовала ещё, подумала, что просто сделала что-то не так, но нет, она всё делала так, просто палочка Гарри… она была… совершенно негнущейся. Возможно, после долгих попыток удалось бы выдавить из неё парочку самых простых заклятий, но не больше. Гермиона широко раскрыла глаза. Как же он умудряется ей орудовать?! Какая же силища для этого нужна? Она, слегка похолодев, вспомнила, что его палочка была близнецом палочки Волдеморта. Вот уж уникальное сочетание! Она невольно обернулась, заворожённо наблюдая, как он зачем-то стягивает с себя свитер.

«Гарри, ну откуда в тебе столько силы? Ты же с виду такой… обычный, даже непутёвый, банальное заклинание сотворить не можешь, такой… обормот!»

Он снял свитер и взглянул на неё. Она молча протянула ему палочку и отрицательно помотала головой.

Он мигом расчикал свой свитер на части и соорудил что-то отдалённо напоминающее повязку. Кровь всё равно продолжала подтекать, даже из-под неё.

— Возьми ещё мой, — предложила она, но он отказался.

— Ты замёрзнешь. Я и так облил тебя холодной водой.

Он бережно укутал её в свою мантию, и она смогла наконец, с облегчением высвободить свою ладонь, зажатую между ног. Знал бы он, насколько тяжело ей далось это стояние перед ним с голым задом.

— Как-нибудь донесу теперь тебя до больничного крыла.

— Гарри, прости, но ни о каком больничном крыле и речи быть не может.

— Как?!

— Вот так. Там, после педагогической деятельности Амбридж и её дружины, сейчас полна палата. Старайся, не старайся, а кто-то всё равно узнает. Я не собираюсь потом целый месяц терпеть насмешки всей школы!

— Ты серьезно?! Гермиона, у тебя там не просто какие-то ранки, там дырки настоящие! Тебе надо лечиться. Срочно!

— Не ори! Я знаю, что мне надо лечиться. И знаю, чем меня будут лечить. Или ты мне не веришь?

— Э-мм, это же не одно и то же, знать и…

— Поверь мне, Гарри, в моём шкафчике стоит точно такая же бутылка точно такого же зелья, как то, которым меня будут обрабатывать. Экстракт бадьяна, а кровевосстанавливающее ты мне принесёшь из наших аптечных запасов для занятий в Отряде. Это всё, что мне надо. И несколько дней покоя.

— А как же ты сидеть-то будешь? В смысле, на уроках?

— Подушечку подложу, не задавай глупых вопросов! До завтра раны затянутся.

— Гермиона, давай всё-таки…

— Нет, Гарри! Я запрещаю тебе!

— Ладно, — он сокрушённо вздохнул.

Воистину, такой, как Гермиона, боль было терпеть легче, чем позор, это он знал прекрасно. Так что настаивать тут было бесполезно.

— А эти… там… случайно не ворвутся сюда? Не то, чтобы я сильно переживал за Слизерин, но всё-таки.

— Нет, не ворвутся. Расстояние слишком большое, они нас потеряли. Хотя я была бы не против, если бы кое-кого на Слизерине ночью ухватили бы за… одно место! Кое-кого с фамилией Паркинсон.

Гарри ухмыльнулся. Он прекрасно понимал, чего его подруга успела наслушаться за вчерашний вечер. И версию с причастностью слизеринских девиц со счетов еще не сбрасывал. Во всяком случае, до тех пор, пока не выслушает рассказ Гермионы о сегодняшнем приключении.

— Ну, поехали, — сказал он, вытаскивая плащ-невидимку.

— Только, Гарри… не на плечо! Пожалуйста!

— Конечно.

Он повернулся к ней спиной и присел на корточки.

— Хватай меня за шею. Поедешь верхом.

— Думаешь, длины плаща хватит?

— Брось, мы с тобой оба не великаны.

То, что недавно произошло в этом подвале, он понял уже некоторое время назад. Понял, и чуть отложил в сторону, потому что был занят более важными вещами. Сейчас, когда он тащил по тёмным закоулкам подземелья свою подругу, у него было время подумать. Точнее, думать тут было нечего, всё было уже решено. Он проиграл. Проиграл это нелепое пари своему крёстному. Из них двоих именно он оказался дураком, и сейчас сам себе удивлялся, как он мог всерьёз полагать, что лучше разбирается в подобных вещах, чем Сириус. Это было смехотворно! Ему надо было не раздражаться, не считать, что он понимает ситуацию лучше других, а прислушиваться к тому, что говорит единственный родной ему человек, наблюдая со стороны.

Теперь он проиграл, и ему надлежало выплатить свою ставку. Разумеется, кроме него самого никто и понятия не имел о его проигрыше, и Сириус в том числе. Но обманывать тут было не только непорядочно, но и бессмысленно. Он бы, в таком случае, обманывал только сам себя, т.е. упорствовал бы в собственной глупости. Ему не хотелось казаться идиотом в собственных глазах. Ох, Гермиона, Гермиона!

Она сейчас тихонько подвывала и попискивала, когда ему приходилось трясти её на лестницах или подсаживать на себя, когда она съезжала с его спины, и он просто поражался её терпению и выдержке, надеясь, что зелье приведёт её в порядок хотя бы в какой-то степени. Больше всего он боялся, что с неё начнёт капать кровь. Хотя они были под плащом, это кто-то мог бы заметить.

Да, ситуация была не слишком-то подходящей для его намерений, но кого это волновало? Платить нужно было немедленно, сразу, как только позволит возможность. А возможность у него была.

На миг он представил себе, как будет это делать, и разом покрылся холодным потом. Но потом перед ним во весь рост встал Сириус со своей неподражаемой усмешкой и слегка расхлябанным видом, и он подумал, что стыдно быть таким трусливым. В конце концов, всё ещё могло кончиться совсем не так. Его легко могли и послать куда подальше, и это стало бы настоящим облегчением. Тогда платить пришлось бы крёстному. Но и сам он даже в этом случае всё равно просто так не отделался бы.

Он усмехнулся. На самом деле, он не верил, что ошибается. Ошибки тут быть не могло, как только до него дошло, что она не помнит, как кричала его имя, он тут же понял, что проиграл. Сердце сразу ухнуло куда-то в пятки. Действительно, она никаким способом не могла его видеть или знать о его приближении. Это было исключено. Но она всё равно звала его, именно его, хотя её в любую секунду готовы были разорвать на части эти твари. А в подобный момент, на волосок от смерти, кричат только то, что думают. Даже не так, кричат то, что находится в самой сокровенной глубине души. Обычно это бывает «мама» или «мамочка». А не «Гарри, спаси». А если «Гарри, спаси», то тут всё ясно! Он дурак, он не заметил, он проглядел, ему и отвечать. Пускай даже она сама ещё не понимает. Хотя это вряд ли… Ну, ему это скоро предстоит выяснить.

Он не видел в этом каких-то рисков на будущее. Ну, потому что, если Сириус сказал, что это отличный выбор, значит так и есть. Да и кому бы ещё быть в этом уверенным, как не ему самому? Уж он-то лучше всех других знал, какой она человек.

«Я не помню родителей, но из всех, кого я знаю, она, наверное, самый лучший». Не считать же Дамблдора, он слишком сложен для такой примитивной оценки!

Но это как человек. Он же не на битву со Злом её звать собирался, туда её и приглашать не надо было, сама бежала вприпрыжку. А как девушка? Как девушка она ему не нравилась. Никогда. Ну, не то чтобы он считал её несимпатичной, просто в ней вообще не было ни грамма того, что ему нравилось в других. Таких, как Чоу. Во многих это было, то, что ему нравилось, даже в Джинни Уизли было, хоть она и сестра друга, а вот в Гермионе не было. Совсем.

Но это вообще была не помеха, и это он знал тоже. На самом деле, абсолютно по барабану, нравится девушка или нет, когда речь о чём-то серьёзном, а не о том, что у него было с Чоу. Нет, ну действительно, не мог же он всерьёз представить, что он и Чоу… О, такое даже не влезало в голову! А с Гермионой это получалось представить запросто, хотя она и была его другом. Просто надо щёлкнуть парой тумблеров, и нужные блоки включатся. Они, конечно, изрядно запылились, находятся в дальнем шкафу, но они работают. Несмотря на дружбу. Рон ему тоже был друг, но по отношению к нему щёлкать было нечем, потому что блоков таких не существовало в природе, включаться было нечему. А с Гермионой — да запросто! Она же симпатичная? Ну да. А больше ничего и не надо. Речь же о серьёзных вещах.

И Сириус, конечно, имел в виду именно их. Сейчас, когда он вспомнил слова крёстного, которые тот ему шепнул, стоя у гиппогрифа, ещё когда они учились на третьем курсе, ему пришло в голову, что он УЖЕ ТОГДА мог попытаться, если бы захотел! Раз Сириус выиграл, значит он был прав уже и тогда, хотя она сама ни сном, ни духом… Нет, пожалуй, он перебарщивает! Если бы он сделал это тогда, они бы уже сейчас… Да что бы они сейчас?! Она бы всё равно заставила его ждать! Он же не может с ней настоять ни на чём серьёзном. Сказала: «Тащи к себе», он тащит. Этак он и правда начнёт вести себя как всегда, то есть, как дурак.

Он снова попытался вспомнить крёстного, его слегка небрежные манеры, подкупающую прямоту, за которой всегда сквозила незаметная ирония, некоторую вальяжность… Он должен вести себя, как Сириус, тогда это пари пойдёт ему на пользу… Им всем на пользу!

И в таком положении перемещаться было ужасно больно. Хотя она понимала, что по-другому то как? На руках нести — всё равно задница вниз повиснет, да и не донесёт он её на такое-то расстояние, как бы мало она там ни весила. Всё-таки не кошка же, в конце концов! А на плече — это вообще был кошмар. Когда он тогда в подвале перекинул её на плечо, и все мышцы натянулись в согнутом положении, она думала, что умрёт от боли, перед глазами сразу заплясали серебристые мухи, и, возможно, она даже пару раз теряла сознание, пока он не дотащил её до склада. Был ещё один вариант — перемещать её по воздуху — как труп. Но плащ-невидимка у них был только один, да и не уверена она была настолько в его способностях, чтобы не опасаться, что он не потеряет на секунду сосредоточенность и не уронит её где-нибудь, грохнув… ну, хотя бы об лестницу, например. То-то было бы веселья!

Так что приходилось терпеть и благодарить судьбу и всех возможных и невозможных покровителей, что всё обошлось хотя бы так. Она понятия не имела, каким образом он её нашёл, как оказался в нужном месте в самый последний момент, но где-то в глубине души шевелилось какое-то удовлетворённое спокойствие. Как будто происходящее было некой закономерностью. Как будто она до конца всё равно не верила, что погибнет, ждала этого самого классического «последнего момента». Что-то вроде: «девушка в беде, на помощь приходит благородный…» о, нет! на рыцаря он никак не тянул. И не потому, что она сомневалась в его качествах, с этим-то как раз было всё в порядке. Но вообразить его очкастую физиономию с взлохмаченными волосами в сверкающих доспехах? Сидящим на белом коне? О! Это вызывало не просто улыбку, но самый настоящий приступ смеха. Да и сама она далеко не прекрасная принцесса.

«К сожалению…» — вдруг произнёс чей-то голос, и она отказалась признавать его своим. Это был какой-то чужой, абсолютно посторонний голос, она была слишком разумна, чтобы жалеть… о таких вещах.

Она постаралась вернуть назад смешную картинку с Гарри-рыцарем, потом внезапно вспомнила, что сама сейчас едет у него на спине, и это развеселило её ещё больше.

«Давай, давай, — твердило благоразумие, — продолжай в том же духе. Тебе нужно как-то отвлекаться от этой терзающей тебя боли».

— Кажется, я первая из всех, кому удалось оседлать самого Гарри Поттера, — шепнула она ему на ухо.

— Не совсем, — отозвался он, стараясь выровнять дыхание, — по-моему, кто-то из наших парней умудрился на мне прокатиться, когда мы устраивали подушечный бой. Но из девушек — да, ты первая. Другой я бы не позволил на себе ездить.

— Вы дрались подушками?! — спросила она страшным шёпотом.

— В тайне от тебя, чтобы ты не стала объяснять, почему это вредно для здоровья. Ну, там, пыль, всё такое.

— Дурак! Неужели ты думаешь, что девушки не дерутся подушками?

— Остальные — да, ты — нет.

— Опф! — она опешила. — Ты правда считаешь, что я такая… такой сухарь?!

— Нет, просто я думаю, что ты бы просто наколдовала что-то вроде подушечной артиллерии. С тобой никто не стал бы связываться.

— Это же нечестно! — возмутилась она.

— Хочешь сказать: всё-таки дралась?

— Да, хотя… скорее, пыталась. Чаще били меня.

— Да уж, Гермиона, для драки у тебя комплекция неподходящая.

— Мог бы и не напоминать лишний раз. И вообще… не особенно-то хотелось!

— Не скажи. Иногда пригождается, — заметил он почти философски.

— Ты на что намекаешь? По-твоему, я должна была побить всех этих тварей голыми руками?

— Не обязательно, есть же я.

«Он что, и вправду считает себя рыцарем?»

— Вообразил себя героем?

— Героем я буду, если донесу тебя в целости и сохранности…

Он подсадил её, и она взвыла от боли, чуть громче, чем следовало, так что он сразу остановился и прижался боком к стенке, внимательно оглядываясь, не идёт ли кто по коридору.

— Спасибо, конечно, но ты же не сможешь всю жизнь меня спасать!

— Тихо! — прошипел он. Но, кажется, вокруг никого не было. — Я могу попытаться.

— Что это значит? Я тебе не поручала моё пожизненное спасение.

— Мало ли кто кому чего не поручал.

— Нет, Гарри, я бы, конечно, не отказалась от твоей помощи, но, поверь, жизнь длинная, неизвестно, куда нас может развести.

— Ты говоришь, прямо как какая-то старушка. «Поверь, Гарри», — прошамкал он старушечьим голосом.

Она распрямила кулачок и стукнула его ладонью по груди.

— Обормот! И вообще, тебе уже есть кого спасать.

— И кого же? — поинтересовался он.

— Как кого? Чоу, конечно.

— Чоу? — кажется, он несколько даже изумился таким словам. — Но это же совсем другое.

— Конечно другое. Она — твоя девушка, её и спасай.

— Она — моя девушка? Кто тебе такое сказал?

— Как?! Ты же с ней встречаешься.

— А, ну, если в этом смысле, то тогда да.

— А в каком же ещё смысле?! — прошипела она. — Ты меня с ума сведёшь!

— Кстати, Гермиона, на счёт ума… Я когда тебя тащил там, ещё в подземелье, ты бормотала какие-то странные слова. С тобой точно всё в порядке?

— Бормотала? Наверное, я потеряла сознание на какое-то время, когда ты резко так меня ухватил за… за… ну ты знаешь!

— Извини, я тогда ещё не знал, куда ты ранена. Значит, ничего такого?

— Ничего, Гарри, ничего!

— Не злись, я же не в курсе, что там с тобой случилось, поэтому волнуюсь. Что тут такого странного?

— Ну, о волнении мог бы и не говорить, раз уж примчался в подвал среди ночи. Кстати, как ты меня нашёл?

— Это длинная история.

Он снова остановился, чтобы оглядеться. Она заподозрила, что он хочет просто перевести дух.

— Гарри, может тебе отдохнуть немного?

— Ты что?! Нельзя, я должен дотащить тебя как можно быстрее. Тебе же больно! Я знаю, ты себя отвлекаешь разговорами, но ты думаешь, я не понимаю, как у тебя всё болит? Надо было всё-таки не слушать твоих приказов и идти в больничное крыло.

Он двинулся вперёд снова, и снова непохоже было, что он устал её тащить.

— Я бы тебе устроила «больничное крыло»! Не хватало ещё давать поводы этой мерзкой гадюке меня высмеивать, да ещё из-за чего! Или ты забыл, куда меня ранило?

— Как бы я мог такое забыть? Так значит, это всё из-за Панси, да? Понятно! Я бы, на твоём месте, уже давно не обращал на неё внимания. Она того не стоит.

— Ты не слышал, что она мне вечером наговорила. И что хотела сделать.

— Знаю я, что она хотела сделать.

— Откуда?! — поразилась она.

— Так, подслушал тут один разговор.

На неё как-то разом накатила волна стыда. Если её воображение разыгралось тогда, когда она сидела плакала у закрытой двери, то у Гарри оно тоже должно было присутствовать. Ей вовсе не хотелось, чтобы он представлял её в таком положении, особенно, когда с ней делают подобные вещи. Это было не просто стыдно, это было невыносимо стыдно и унизительно вдобавок. Перед кем угодно, но только не перед ним!

«По-моему, совсем недавно ты не думала ни о каком стыде», — проворчала ехидная её половинка, та, что отвечала за наблюдение за всем и вся со стороны.

«Ну, это же совсем другое! Когда у тебя в теле куча дыр, из которых хлещет кровь, как-то не до мелочей, навроде голой задницы!»

«Ты считаешь, тебя это оправдывает? А кому бы ты ещё доверилась в подобной ситуации? Перечисли по именам».

Она только попыталась задуматься над этим вопросом, но Гарри прервал её своим замечанием. Сейчас они поднимались по главной лестнице, и вот теперь она отчётливо слышала, как он запыхался. А идти было ещё довольно далеко.

— Знаешь, Гермиона, я тут подумал, что ты слишком часто упрекаешь меня понапрасну.

— Ну-ка, поясни.

— Да вот хоть, сказала, что я не обязан тебя спасать, а сама же орала «Гарри, спаси». Выходит, ты ждала, что я тебя спасу.

Что это такое сейчас было?! Она прекрасно осознавала, что он не станет её попрекать подобными вещами, а значит… Ею стало одолевать смущение, когда она поняла, что не знает, как на такое ответить, учитывая, что тот Гарри, которого она знала, не мог бы ей сказать подобного. В этих словах был чересчур явный намёк. Видимо, что-то до неё не доходило, и это тут же начало её раздражать.

— Во-первых, — начала она в запальчивости, — я не помню, чтобы кричала что-то такое. Во-вторых, я была на волосок от смерти. Возможно… возможно, я просто ничего не соображала. Ты же сам сказал, что когда нёс меня, я бормотала какой-то бред.

— В том-то и дело, — промолвил он задумчиво, — в том-то и дело.

Конечно, она была далека от мысли, что он мог всё это выдумать. С её криками. Это было бы просто… подло! И главное — зачем? Что бы ему дала такая выдумка? Неужели она и вправду кричала что-то подобное? И что это могло означать, в таком случае?

«Ты знаешь, доча!» — она увидела перед собой лукавую улыбку своей матери.

«Нет, нет, нет! Никаких размышлений на эту тему! Ещё чего не хватало!»

«Возможно, именно этого тебе и не хватало?»

«Нет, мама, ты ничего не понимаешь! Всё не так, как кажется. Ты не знаешь, какие у нас отношения. Какая дружба. Настоящая! Самая-самая. Прочная, крепкая, как гранит! Наверное, она — самое ценное, что есть в жизни! И я не позволю её разрушать этими мыслями».

«Возможно, я ничего и не понимаю, но, если бы я была на твоём месте…»

«Ты не на моём месте, мама! Я сама разберусь, что правильно, а что — нет!»

«Смотри не опоздай, доча».

— Короче говоря, Гарри, если я что-то там такое и кричала, то это вовсе не означает, что теперь тебе надо меня обязательно всегда и везде спасать. Я просто к тебе привыкла, вот и кричала.

— К Рону ты тоже привыкла.

— Ну, просто значит случайно так вышло. В следующий раз закричу: «Спаси, Рон».

— Ещё не хватало следующих разов! В следующий раз я могу и не успеть.

— Спасай Чоу в следующий раз.

— Ой, да далась тебе эта Чоу! — промолвил он с раздражением.

— Мне?! Не тебе разве?

— А что я? Я ничего…

— Что значит «ничего»?! Если бы про меня в такой ситуации кто-то сказал «ничего», я бы сильно обиделась. Очень сильно! Вплоть до разрыва отношений.

— Ох, да она и так…

— Вы что, поссорились?

— Да ничего мы не ссорились, просто…

Он снова подсадил её, и боль немедленно напомнила о себе, пронизав уже буквально всю спину острым клинком.

— Уфф! — выдохнула она, понимая, что лучше бы им действительно поспешить. Раны начали нарывать.

— …просто тяжело постоянно выслушивать её жалобы.

— Ты слишком к ней строг.

— Да ничего подобного! Я как раз терплю. Но сколько можно, честное слово?! Ноет и ноет, и слёзы вечно. Я раньше думал, она не такая. Более… весёлая.

— Ну, знаешь! — возмутилась она. — Так можно про любого сказать. Как ты тогда меня терпишь с моими постоянными замечаниями?

— Ты — это ты! Ну что за странное сравнение?!

— Да почему же странное?

— Что тут непонятного?! От тебя можно что угодно вытерпеть.

— А от Чоу почему нельзя?

— Ох, да потому что к тебе у меня чувства во много раз крепче, чем к какой-то там Чоу! — воскликнул он с досадой, почти уже в полный голос.

— Гарри!.. — прошептала она, вдруг заливаясь краской.

Но он сразу же замолчал, видно, что в смущении, и ругая себя за то, что как-то не так выразился. Конечно, она понимала, что он имел в виду совсем другое, но фраза прозвучала уж слишком… откровенно. После этого они как-то сразу прекратили перешёптываться, и она слышала лишь его частое дыхание, да быстрые шаги.

Он надеялся, что его намёки не прошли даром. Во всяком случае, хотя ей было больно, она, вроде как, всё нормально осознавала. А значит, должна была задуматься. Недаром же Сириус говорил ему, что девушек надо выводить на правильные мысли, чтобы они думали, будто сами пришли к нужным тебе выводам.

И ещё он был рад, что с головой у неё, похоже, всё в порядке, а то те слова, сказанные ею в бреду, уж слишком сильно его напугали. Что-то в них было… нехорошее. Несмотря на то, что они были ему непонятны, да и сказаны уже несколько минут назад, они до сих продолжали крутиться в голове. Откуда она только их нахваталась?! Возможно, в одной из этих её бесконечных книжек.

Неожиданно ему пришёл на ум забавный вопрос, что она будет делать, если прочитает все книги, которые только были написаны? Хотя, он сразу же ответил на это, что тогда она станет перечитывать их по новой. Или, ещё того хуже, станет писать сама.

«Наверное, это были бы самые скучные книги на свете», — решил он, посмеиваясь про себя.

«Представь, как она будет заставлять тебя читать их, и ты вынужден будешь кивать головой и говорить: «Это так весело, Гермиона! Я просто со смеху умирал, когда читал». А потом окажется, что это были книги про несчастную любовь, и в них нет ни одной смешной строчки. И тогда она жутко на него обидится.

Впрочем, подобное, конечно, было невозможно. Гермиона не могла написать книжку про несчастную любовь. Вообще ни про какую любовь не могла. Это было всё равно, что представить, будто Лаванда напишет учебник по зельеварению. Гермиона и любовь — эти два слова рядом смотрелись не лучше, чем Снейп и веселье или Рон и учёба. И как ему давеча только могла придти в голову мысль, что она способна встречаться с кем-то? Все эти свидания, ухаживания, слезливые признания — не для неё. Но почему-то ему казалось, что это и к лучшему. Как будто какой-то заряд, который в ней сохранялся и не растрачивался, в отличие от остальных. И, если его высвободить… допустим, на себя…

Он понял, что улыбается буквально во весь рот, и обрадовался, что она сейчас не видит его улыбки, сидя у него на спине. Слишком уж эта улыбка выдавала его мысли. Словно у сытого кота.

Только сейчас, с того момента как он понял, что крёстный прав, он почувствовал, насколько же, чёрт побери, это приятное ощущение, когда ты осознаёшь, что вот эта девушка, вот эта конкретная девушка, нет, даже не просто конкретная, а самая лучшая девушка из всех, которых он только знал, несёт его в своём сердце! Что это не какая-то там дурацкая влюблённость, от которой будешь потом помирать со скуки и не знать, куда девать всё остальное время, не потраченное на поцелуи и объятия. Что это настолько сильно и так похоже на дружбу, что не придётся почти ничего менять — ни в отношениях, ни в поведении. Похоже, только намного острее и… приятней.

«Как же хорошо, что я вовремя спохватился! И как же прав был Сириус, говоря, что медлить в таких делах может только полный идиот».

Сейчас он готов был уже едва ли не благодарить Панси с Миллисентой, за то, что они заперли её в подвале.

«Погоди, Гермиона, — подумал он многообещающе, — сейчас мы вернёмся к себе, и всё поменяется».

Когда они, наконец, добрались до гостиной Гриффиндора, уже ощутимо было заметно, что Гарри выжат, словно лимон. За всю дорогу он останавливался всего раза три-четыре, а идти, в основном, приходилось вверх и преодолевать кучу лестниц. У неё появилось невольное чувство вины перед ним, хотя в такой безвыходной ситуации, что им ещё оставалось? Впрочем, когда он спустил её на ноги, она разом забыла о его проблемах. Потому что едва не заорала во весь голос. Пока он тащил её, боль, казалось, превратилась во что-то привычное, ноющее, неприятное, но терпимое. Но стоило ей поменять позу, немного нагрузить мышцы, как её хватанул такой резкий приступ боли, отозвавшийся по всему телу, что она даже слегка испугалась, что снова может потерять сознание. У неё подогнулись колени, и он едва успел поймать её подмышки и придержать сзади за спину, чтобы не упала.

— Слушай, Гермиона, — сказал он, когда она всё-таки как-то смогла встать на ноги, удерживаясь на месте, схватившись за его предплечья, — а как же ты пойдёшь в свою комнату? Я же не смогу тебя туда отнести.

«Ох, а ведь действительно!»

У неё совершенно вылетела из головы эта дурацкая особенность их лестницы, которая не пропускала парней наверх. Признаться, она всегда считала это глуповатой придумкой, от которой было больше проблем, чем пользы. Но в данной ситуации она становилась просто губительной. Как ей теперь достать лекарство?

Она растеряно посмотрела на него.

— Н-да, — он почесал в затылке, — кажется, мы здорово сглупили!

Она мысленно поблагодарила его, что он не стал попрекать её, сказав «мы», потому что идея тащиться к себе была исключительно её собственной, и именно она в первую очередь должна была подумать обо всех мелочах.

— Я… как-нибудь… попробую добраться.

— Об этом и речи быть не может!

— Гарри, ты не донесёшь меня до больничного крыла. Ты и так уже весь вымотался.

— Слушай, у меня есть идея получше. Как ты говоришь, называется это средство?

— Экстракт бадьяна.

— Стой здесь!

— Ты куда?

— Кажется, я знаю, где его взять. Невилл! У него в шкафчике точно должен быть. Он постоянно попадает во всякие дурацкие передряги.

— Хорошо бы, если бы это было так. Но… подожди! Ты что, собрался его будить?

— Нет, конечно, постараюсь никого не разбудить из наших. Завтра ему скажу, что мне понадобилось, он же нормальный, ты знаешь, не будет возмущаться, что я полез без спросу.

— Он-то нормальный, но вот где я буду себя обрабатывать?

— Ты и не будешь. Я буду.

— Ты?! Где, Гарри?

— Да прямо здесь. Можно, конечно, отнести тебя к нам наверх, в душевую, но, боюсь, кто-то может услышать наши голоса и забрести туда среди ночи. Ты же понимаешь… хм… что могут подумать в первый момент.

— Да уж понимаю, не маленькая! А здесь что, лучше, что ли? Сюда тоже может кто-нибудь спуститься.

— Вот сюда вряд ли. Если только у кого-то бессонница, но, ты же сама всех так гоняешь на занятиях в Отряде, что все спят, как убитые. Туалеты наверху, кому вообще нужно сюда спускаться?

— Гарри, это как-то…

— Как? Ну как?! У тебя есть другие варианты? И потом, тебе самой будет сложно. Не дотянешься просто. Если бы у тебя была одна рана, а у тебя их там штук восемь. Всё, стой на месте. Вот здесь. Я постараюсь побыстрее. Одна нога там, другая здесь.

Он поставил её поближе к камину, всё так же завёрнутую в его мантию, она пыталась открывать рот, силясь придумать какие-то аргументы против, но ничего не придумывалось. Действительно, если у Невилла окажется нужное зелье, это было бы лучшим вариантом в их ситуации. И возразить было нечем. Только если тем, что она не хочет снова обнажать перед ним свою задницу, но теперь уже было глупо, да и поздно сожалеть о таких вещах.

— Высокий пузырёк с жёлтой наклейкой, — выдавила она ему вслед.

Он побежал наверх, а она упёрлась в декоративное обрамление камина и прикрыла глаза, стараясь не думать о пульсирующей боли, которая волнами прокатывалась по её телу. Когда он снял её со своей спины, то стало понятно, что наложенная повязка вся пропиталась кровью насквозь, и даже мантия сзади оказалась сильно запачкана. Она удивлялась, как это кровь ещё не капала на пол. Хотя, теперь проблема была уже не в кровотечении, это она чётко чувствовала. Все её раны должны были сейчас сильно опухнуть, начать нарывать, и вокруг них наверняка проступили последствия внутренних кровоизлияний. К сожалению, раны были из самых худших — глубокие, колотые, с попаданием внутрь частиц грязи. Такие в обычных условиях заживают очень долго, болезненно, отзываются повсюду неприятными ощущениями, бывает, по новой открывается кровотечение через некоторое время. Оставалось только надеяться, что времени прошло не так уж много, ведь зелье действует на сами раны, а не на последствия. Иначе пришлось бы потом всё равно идти к медсестре и просить у неё что-то от общего недомогания.

Она периодически невольно оглядывалась назад, постоянно опасаясь, что кто-то всё-таки спустится вниз. Впрочем, если бы это оказался кто-то из девушек, она бы только поблагодарила судьбу. В этом случае, ей бы принесли сверху всё, что надо. Но от любопытных вопросов всё равно не удалось бы избавиться. Если же это будет кто-то из парней, тогда… тогда она просто пошлёт его куда подальше!

Поразительное дело — она вновь сейчас вспомнила этот вопрос, заданный ей собственным подсознанием — но получалось, что Гарри в число этих самых парней не входит. То есть, он, конечно, входил в их число, но она действительно не могла себе представить, кому бы она ещё доверила такое с собой обращение. В смысле… вот так взять и спокойно согласиться на то, чтобы снять трусы перед кем-то. И, чтобы он дотрагивался до неё после этого. Он ведь собирается до неё дотрагиваться, если найдёт зелье? Если не принимать во внимание каких-нибудь посторонних докторов-мужчин, а взять любого из её знакомых — кому бы она согласна была настолько довериться? Она вдруг поняла, что никому. Вообще никому. Рону? Он бы точно не удержался от какого-нибудь замечания, после которого она бы сгорела со стыда. И он… стал бы потом припоминать ей это. Беззлобно, конечно, шутя, в свойственной ему манере, но она бы чувствовала себя при этом, как будто он раздевает её вновь. Неприятно бы, короче говоря, себя чувствовала. А остальные — тем более! Если только Дамблдор, но он, пожалуй, сошёл бы за доктора. Какое-то совершенно некстати пришедшее озарение подсказало ей, что она даже собственному отцу не доверилась бы в таком деле — банально постеснялась бы.

Да, она была стеснительна в этом вопросе, и даже очень, она прекрасно знала за собой такую особенность. Любое случайное обнажение свыше определённого, позволенного самой себе предела, вызывало у неё волну жгучего смущения. Она в купальник-то в жизни обряжалась всего пару раз. И постоянно следила, чтобы у неё ничего ненароком не просвечивало — ни пижама, ни рубашки или блузки. Как будто там было чему просвечивать. Но это было не важно, важен был сам факт. Раскованность не входила в число её достоинств, да она и не считала это достоинством, скорее, весьма сомнительным качеством для девушки.

«Получается: Гарри — самый близкий тебе мужчина? Ближе папы?»

«Ох, мама, ты опять?! Я не хочу этого слышать. Да и какой он ещё мужчина, в конце концов?»

«Самый настоящий! Или ты знаешь лучше? И с каких это пор, доча, ты отказываешься слышать правду?»

«Пускай даже это правда. Это ещё ни о чём не говорит».

«Он только что спас тебя от ужасной смерти. Он искал тебя и нашёл там, где тебя почти невозможно было найти. Он тащил тебя на себе с самых подземелий наверх в башню, и он единственный, кому ты готова доверить своё тело без всякого опасения. Какого мужчину тебе ещё надо? И, в конце концов, разве ты сама не знаешь того, что я сейчас говорю, раз звала именно его, а не кого-то другого?»

«Пускай так. Но он друг и он обязан был так поступить».

«Обязан?»

«Я бы сделала то же самое для него».

«И о чём это говорит?»

«О том, что мы с ним друзья».

«Если ты сейчас же не ухватишь его и не будешь держать так крепко, как только можешь, ты потом всю жизнь будешь жалеть, что упустила такого человека».

«О чём ты говоришь? Даже если всё и так, то какое я имею право…»

«Такое же, как и все остальные».

«Он никогда не будет думать обо мне, иначе как о друге».

«Разве? А ты давала ему на это шансы? Или сама твердила «друг, друг»?

«Я не буду ему навязываться. Ни за что!»

«Тогда просто намекни. Разве его поведение не показывает, что он готов к этому?»

«Я не заметила».

«Не ври мне!»

«Это просто какая-то ерунда! Я не буду тратить на это время. Он ни за что…»

«Проверь его».

«Что?»

«Проверь его. Сделай мне одолжение. Если он откликнется, ты получишь лучшего мужчину, о котором я могла бы только для тебя мечтать. Если нет, значит я ничего не понимаю в людях».

«Хватит этих игр! Ты ничего не можешь понимать сверх того, что понимаю я. Ты просто моё подсознание. И ты толкаешь меня на глупую авантюру».

«Просто перестань трусить. Спроси его, и ты поймешь, кто был прав».

«Это никакая не трусость».

«Расскажи это кому-нибудь другому, тому, кто хуже тебя знает. Ты просто считаешь, что недостойна его».

«Ничего подобного!»

«Тогда просто проверь, и всё. Сейчас или никогда».

Конечно, весь этот мысленный диалог её не убедил. Она была просто слегка взбудоражена его странными намёками, поэтому её понесло, но в чём в чём, а в том, что Гарри был для неё кем-то особенным, она не сомневалась. Впрочем, как и в том, что лучшего человека, чем он, она в жизни не встречала.

«Какого чёрта, правда?! Почему бы не проверить?»

Это было бы только логично.

Ей пришлось ждать его целых пять минут, и она вся извелась, пока не услышала стремительные шаги на лестнице. Она сразу же устремила на него выжидательный взгляд, и он, увидев это, немедленно кивнул и продемонстрировал заветный пузырёк. Она облегчённо вздохнула и опустила приподнятые в немом вопросе плечи. В эту секунду ей в голову закралось одно маленькое подозрение.

Уж не подумал ли он обо всём заранее? Как-то сразу уж он вспомнил о Невилле, лишь только речь зашла о том, что она не может подняться к себе. Предположение было не только маленькое, но и довольно гаденькое, поэтому она предпочла его отвергнуть.

«Ну, сама подумай, он же тащил тебя чуть живую, и с тебя потоком лилась кровь. Неужели же он стал бы размышлять о таких вещах? Как он вообще смог ещё хоть что-то сделать? Окажись ты сама на его месте, не факт, что смогла бы взять себя в руки и не удариться в панику».

«Вот именно! А он смог. Значит, сохранял трезвость мысли».

Нет, это, конечно, было глупое предположение! Она слишком хорошо его знала. Такие вещи всегда вызывали у него смущение и желание уйти от темы куда-нибудь в сторону. Ещё в прошлом году он никак не мог решиться пригласить какую-нибудь девушку на Рождественский Бал, хотя большинство из них считало бы себя польщёнными таким предложением. В этом году любые подробности об их взаимоотношениях с Чоу у него приходилось клещами вытягивать. Да и никогда он не засматривался на неё в этом смысле. Она бы заметила. Он вообще, скорее, склонен был отвести глаза в щекотливой ситуации, чем уставиться. Но первое же его действие подвергло сомнению все её рассуждения. Потому что он держал в руке не только флакон с экстрактом, но и ещё несколько вещей, одну из которых сразу протянул ей.

— Держи.

— Что это?

— Обезболивающее.

— Откуда ты его взял?

— Невилл дал. Ты пей, пей.

— Он проснулся?!

— Да, к сожалению.

— А остальные…

— Нет, не волнуйся.

— Надеюсь, ему не придёт в голову спуститься вниз?!

— Я намекнул ему, что если только попытается, это будет последнее, что он сделает в своей жизни.

— А вот грубить совсем не стоило. Постараюсь завтра обязательно его поблагодарить.

— Я сказал это вежливо, не сомневайся.

«Ох-хо-хо-хо! А не подумал ли он и правда обо всём заранее?!» И что теперь ей прикажете делать?

«Да нет!» — она мысленно помотала головой. Пожалуй, она действительно просто пришла в несколько перевозбуждённое состояние. В этом не было ничего удивительного, конечно, потому что после её сегодняшнего визита в подземелья и беготни по ним, её нервы оказались несколько раздёрганы. И теперь любой чих она начинала воспринимать, как намёк на что-то не то. Ей надо верить своему опыту, своим знаниям. Если чего в Гарри и не было никогда, так это хитроумных замыслов. Или даже попыток просчитать вперёд хотя бы на пару ходов. Даже Рон отличался в этом плане в более сильную сторону. Так что ей надо было прекратить подозревать своих друзей.

Она отхлебнула обезболивающее зелье, подумав, что её продолжает преследовать везение. Заживление являлось крайне болезненным процессом, она не уверена была, что не начнёт вопить на весь Гриффиндор, когда экстракт попадёт на её раны. После пары глотков, она почувствовала, как резкая нарывающая боль перешла в тупые пульсации, а телом сразу овладела сильная расслабленность. Если до этого она как-то держалась почти на одном адреналине, то сейчас ей немедленно захотелось упасть и заснуть. Она сама удивлялась, как умудряется не свалиться, учитывая невероятную усталость и значительную потерю крови. Но какое-то время ещё продержаться надо было.

— Так, я, наверное, встану вот здесь, спиной к огню.

— Может быть, ты лучше ляжешь?

— Нет, Гарри, мы уделаем кровью весь диван. Ты же даже простое экскуро не в состоянии прочитать.

Она не стала упоминать, что не может справиться с его палочкой, а он не обратил на это внимания.

«Или сделал вид!» — сказал «наблюдательный» голос.

«Пошла прочь!» — шикнула она на него и со вздохом стала стаскивать с себя мантию Гарри.

«Завтра возьму свою палочку и почищу ему всю одежду», — посыпалась смущённая болтовня.

Она упёрлась одной рукой в спинку стула, а другую немедленно снова запустила между ног, страдальчески глядя куда-то сквозь большие напольные часы у противоположной стены. Сколько они показывали, она не видела, потому что смущение буквально бегало по её телу мягкими лапами с острыми коготками. Если в подвале она почти ничего не соображала, то сейчас всё было чётко и явственно, и даже боль почти ушла, снятая волшебным зельем.

«Лучше бы вообще его не пила, сейчас было бы не так плохо», — посетовала она про себя, чувствуя, что стыд просто взял её в тиски, сдавил горло и грудную клетку. Последний раз ей было так стыдно, ещё когда она училась в своей старой школе, тогда она уронила ручку между столом и стенкой, полезла её доставать, а она откатилась. Она тянулась, тянулась и… свалилась туда, в эту узкую щель. И застряла там, руки в пол, ногами к верху. Юбка, естественно, упала вниз, и весь класс смог свободно лицезреть, что находилось под нею. Её трусики со смешными кошачьими мордочками на них. Когда ей удалось выбраться, она убежала не только из класса, но и из школы, и родителям пришлось потратить много усилий, чтобы убедить её вернуться. Через неделю все забыли об этом инциденте, она помнила до сих пор. И боялась, что вряд ли вообще когда-нибудь забудет. Да, стыд был её большой проблемой!

Но не отступать же из-за этого, решение принято, а решения надо доводить до конца, это убеждение позволяло ей преодолевать в своей жизни вещи и посложнее.

Он стал разматывать то, что раньше было его свитером, и в начале всё шло хорошо, но вот под конец возникли проблемы. Крупные шерстяные нити впитали в себя много крови, и теперь местами ткань прилипла к коже так, что отрывалась с большим трудом.

— Гермиона, я просто боюсь его отрывать, — пожаловался Гарри. — Надо было всё-таки идти в душевую и смывать всё водой.

— Не надо! — быстро ответила она. Перспектива, что ещё кто-то из парней может увидеть её в таком виде, внушала ужас почище того, что она испытала сегодня в подземелье.

— Хорошо, но тогда мне придётся сделать тебе больно.

— Давай! Только не болтай и не медли. Просто оторви его и убери прилипшие нити, которые останутся.

— Ты уверена?

— Гарри! — едва не закричала она.

— Хорошо.

Он потащил прилипшую часть шерстяной ткани, и она покрепче вцепилась рукою в спинку, потому что ей показалось, что он сейчас либо оторвёт её от стула, и она свалится, либо лишит её куска кожи на заднице. Но, к счастью, так только казалось. Ткань ещё не успела прилипнуть намертво. Правда, как только ему удалось с ней справиться, она почувствовала, как по бёдрам вновь побежали ручейки крови.

— Ах ты ж! — воскликнул он с досадой. — Мы испачкаем весь ковёр!

— Не страшно. Свернёшь его потом и уберёшь в угол. Я завтра почищу.

— Тогда почему бы не сделать так же с диваном?

— На диване мне ещё спать, ты забыл?!

— Ну да, забыл.

— Ты принёс какую-нибудь вату или что-то такое?

— Принёс, всё, что надо.

Она почувствовала, как он бережно обтирает свежую кровь какой-то тканью. Обернулась — старая рубашка. Его ладони почти целиком охватывали её ноги, скользили по ним, причём довольно высоко, задевая её зажатые пальцы, и хотя это было сквозь ткань, но всё равно ощущения были непривычными и… ужасно приятными. Она немедленно покраснела и жутко засмущалась. Сердце разом застучало сильно-сильно, и она на мгновение растерялась, не зная, как справиться с такой реакцией собственного тела. Но Гарри ей в этом внезапно «помог».

— Знаешь, Гермиона, у тебя тут всё выглядит довольно скверно.

Она немедленно вспомнила, как сейчас смотрится её зад, верх её ляжек, какое там всё опухшее, красное и кое-где даже синее, не говоря уж о многочисленных дырах, от которых чувствительного человека должно было начать подташнивать, и она разом справилась с нахлынувшим на неё возбуждением.

— Спасибо, что подбодрил!

— А что делать, если это правда.

— Делать вот что: промокни что-нибудь в экстракт и постарайся как можно глубже войти в раны.

— Мм… глубже? Они же уже слегка затянулись, я их опять расковыряю.

— Делай, что говорят.

— У меня есть ватные палочки.

— Чудесно, используй их! Потом обработаешь кожу вокруг ран.

— Хорошо! — тяжело вздохнул он.

«Сам вызвался, вот и не вздыхай!»

Хотя теперь-то уж она признала его правоту. Самой ей было бы очень сложно. Пришлось бы как-то использовать зеркало, и всё равно как следует она бы везде не подлезла. А у него всё перед глазами, сидит прямо на корточках. Н-да…

— Ай! — она едва не подпрыгнула. Обезболивающее здорово глушило ощущения, но всё равно, когда он начал просовывать смоченную палочку внутрь раны, возникло ощущение, что её вновь протыкают ржавым шипом.

— Прости. Придётся терпеть. Как ты вообще умудрилась? Ты что, на грабли села, или даже… я не знаю…

— Ты слышал что-нибудь о «железной деве»?

— Ты кого имеешь в виду?

— Кого?!

— Ну, это же какое-то переносное выражение, да? Так девушек называют?

Она обернулась через плечо.

— С чего ты взял?

— Я подумал, что ты о себе просто. Звучит похоже на тебя.

— На меня?!

— Ага. Ты правда такая бываешь иногда… железная.

— Ты вот порой как скажешь — хоть стой, хоть падай! Какой же ты неуч всё-таки! Это такое приспособление для пыток. Ты его должен был даже видеть, когда сражался с мертвецами в подземелье.

— Пыток?.. О, нет, погоди! С мертвецами?! Это были мертвецы?

— Да, Гарри, к сожалению.

— И откуда они там взялись?

— Боюсь, у меня сейчас нет ни сил, ни настроения, чтобы об этом рассказывать. Завтра мы с тобой вместе пойдём к Дамблдору, и я расскажу всё по порядку. Вам обоим, чтобы не повторяться.

— О’кей. Слушай, а заживает!

— Ну, разумеется, так и должно быть. Теперь обязательно мажь вокруг раны.

Он впервые прикоснулся к ней пальцами, и она едва не вздрогнула. Появилось такое приятное щекотание где-то в животе, и она снова пожалела, что приняла обезболивающее. Сейчас бы ей было не до этого.

— Тебе не больно?

«Нет, Гарри, мне приятно, пожалуйста, продолжай!»

«ЗАТКНИСЬ ТЫ, ПРИДУРОШНАЯ!»

— Всё нормально. Ты всё делаешь правильно. Только не задерживайся, а переходи дальше.

— Угу. А что такое Нар-Марратук?

Вот теперь она подскочила по-настоящему. Сердце ухнуло куда-то вниз, а потом подпрыгнуло под подбородок. Она сглотнула.

— Я это говорила? Когда была в бреду?

— Ага. Чушь какая-то, а крутится в голове и никак не выходит.

— Ты прав, Гарри, это чушь! Бред, обычный бред.

— Как скажешь.

Она поняла, что тихонько подрагивает. Страх, который она испытала в том почудившемся ей зале, на мгновение вернулся. Ей надо выкинуть это из головы как можно скорее.

— Расскажи лучше, как ты меня отыскал.

— Да что тут рассказывать. Сидел, ждал, когда ты вернёшься, чтобы обсудить с тобой завтрашнее занятие. Тебя нет, нет, нет. Решил пойти проверить…

— Ай!

— Извини… Решил пойти проверить. Зашёл, захватил плащ и карту, успокоил Рона…

— Рон знал, что меня нет, и не пошёл с тобой?

У неё вдруг внутри появилась какая-то неприятная пустота.

— Я его не взял. Мы под плащ не помещаемся.

— А! — опять она начинает думать плохо о своих друзьях. А это уже дурная тенденция.

— В общем, увидел, что на карте тебя нет, и, сама понимаешь, начал паниковать. Сперва побежал в Выручай-комнату…

— А туда-то зачем?

— Думал, у тебя там свидание.

— Свидание?! Ты в своём уме?! Какое ещё свидание?! С кем?

— А я знаю? В смысле… знал? Предположил просто. Что, у тебя свидания быть ни с кем не может?

«Вот значит как. Свидание!» Что ж, по крайней мере, он считает, что она может кому-то нравиться. Но, всё-таки, какой же он дурак! Какие же все парни вообще дураки!

— Гарри, ты что же думаешь, я бы пошла на свидание сразу после отработки? Вот так — не приняв душ, не подготовившись, потная, грязная, растрёпанная, в чём была, побежала бы из подземелий сразу в Выручай-комнату? Такое у тебя мнение о девушках? Чоу когда-нибудь приходит на свидание в таком виде?

— Да нет, вроде бы. Она за собой следит.

— Ага, значит у тебя именно обо мне такое мнение?

— Гермиона, ну что ты всё так поворачиваешь? Конечно, не такое! Можно подумать, ты не знаешь, какое у меня мнение!

— В этом смысле, не знаю. Ты со мной о моих свиданиях ещё не разу не говорил.

— Давай поговорим.

Она разом закрыла, открывшийся уже было рот, готовый произнести какую-нибудь колкость. Это намёк или нет?

— Раз у меня нет никаких свиданий, и не предвидится, то и говорить не о чем. Вот у вас с Чоу…

— Гермиона! Сделай мне одолжение: давай не будем сейчас о Чоу, хорошо?

— Почему это?

— Потому что я обрабатываю тебе раны заживляющим зельем. И думаю о тебе. О том, как тебе больно.

— Только о том, как мне больно… — вылетело у неё изо рта, и она не успела это поймать, а потому сразу же испугалась до чёртиков.

— В основном. Я же должен о тебе заботиться, а я не уследил. Понимаешь? А что если в следующий раз я и правда не успею? Это всё моя вина. Честное слово, мне сейчас не до какой-то там Чоу!

— Ты… Ты что и правда считаешь себя обязанным следить за мной? За моей безопасностью?

— А то как же! Кто ещё за тобой проследит? Рон… за ним самим следить нужно.

— Тебе не приходит в голову, что я сама могу о себе позаботиться?

— Да я уж вижу.

— Знаешь что! — разозлилась она, пытаясь повернуться.

Но он поймал её за бёдра и удержал на месте, и от этого прикосновения у неё сразу душа в пятки ушла, и злость немедленно исчезла, хоть он её и тут же снова отпустил.

— Гарри, ты вовсе не обязан. Хоть мы и друзья, но отвечаем каждый за себя.

— Если тебя послушать, я вообще не должен был идти тебя спасать, так? А лечь спать. Как все. Так, по-твоему, я должен был поступить?

— Нет, не так, но всё равно… ты не должен… мы не должны…

Она забарахталась в словах, ища правильные аргументы.

— Должны, Гермиона! В том-то и дело, что должны.

И он принялся за очередную рану, заставив её зашипеть от боли. Больше она старалась не визжать. А то ещё, неровен час, кто-нибудь проснётся.

— Знаешь, а серьёзно, здорово заживает! Такое ощущение, как будто скульптуру исправляешь.

— Скульптуру? Ну ты скажешь тоже!

— Ну да, маленькую такую скульптурку. Статуэтку даже, я бы сказал.

— Гарри! Ты до-говоришься сейчас!

— Ладно, ладно, не ругайся. Ноги у тебя и правда стройные, как у статуэтки какой-нибудь.

— Гарри! — зарычала она. — Занимайся делом! И помни о том, чьи это ноги! И чья это задница!

— Веришь — ни на секунду не забываю!

В этот раз он не успел её поймать, она всё-таки развернулась полубоком и посмотрела на него. Внимательно, глядя прямо в глаза. Он выглядел совершенно невозмутимым. Ни капли эмоций. Только брови чуть поднялись вверх, как бы спрашивая: «Чего, мол, уставилась»? Она смутилась и отвернулась.

— И что же было дальше?

— Дальше? Я не нашёл тебя в Выручай-комнате, и понял, что со свиданием я погорячился.

— Правильно понял. Я вообще считаю, что мне пока что не нужно… это всё. И потом, это такие глупости, в самом деле! Не хочется тратить на них время. Если бы было что-то серьёзное, а так…

— А у Крама к тебе было несерьёзно?

— У Крама?! Ты издеваешься? Он меня как раз воспринимал в точности, как ты сказал — статуэткой. Глазел, глазел. Он, наверное, с удовольствием поставил бы меня куда-нибудь на полку…

«…без одежды».

— Ясно. Я тоже сразу подумал, что он тебе не подходит.

— Так ты об этом задумывался, оказывается?! Ах да, я же забыла, ты считаешь, что должен обо мне заботиться.

— И что тут такого?! И вообще, разве я оказался не прав?

— Прав, прав, успокойся. Но я сама прекрасно в этом разберусь, без чужих советов. Как будто я не понимаю, что мне нужно.

— Интересно было бы послушать.

— Ты меня столько знаешь, Гарри, мог бы и догадаться.

— О, Чоу постоянно тоже твердит, что я должен о чём-то там догадаться. Вы, девушки, думаете, что парни должны ваши мысли читать.

— Не обобщай давай! И нечего сравнивать меня с Чоу. Сам же не хотел на эту тему.

— Ладно, так ты не сказала, что же тебе от парня нужно.

— Не так много, Гарри. Мне нужно, чтобы меня принимали такой, какая я есть. Целиком. Со всеми моими качествами.

— А, ну это несложно.

— Это только так кажется, что несложно, а, в действительности, такого человека найти тяжело. У меня куча недостатков, меня мало кто сможет терпеть.

— Ерунда, тут и искать не надо. Я, кстати, закончил.

— Уже?

— Ага, — он набрал на ладонь экстракт и круговым движением протёр ей бёдра и ягодицы, так, что у неё мурашки забегали по всему телу.

«Хватай его и держи! Немедленно. Слышишь? Пока идут все эти разговоры о свиданиях. Завтра может быть поздно!»

«Я не могу».

«Спроси. Спроси у него. Задай вопрос!»

«Да я даже не знаю, как начать!»

«Пускай он сам начнёт».

— Я пойду лягу, Гарри.

— Погоди-ка. Дай я сперва смою с тебя всю эту кровь. Опять тебе все ноги запачкало.

У него в руке была губка. Он заранее подумал об этом. О том, как будет протирать её ноги. С ума сойти!

— Не стоит. Завтра проснусь, отойду немного и схожу в душ.

— Брось! Засохшая кровь начнёт чесаться, будет противно спать, поверь, я с этим сталкивался.

— Ну, хорошо, — сдалась она, поворачиваясь к нему лицом.

И поймала его. Признаться, по ходу того, как он занимался её лечением, у неё пару раз мелькали мысли на этот счёт, но она всегда сразу же отгоняла их от себя. Ещё не хватало думать о таких вещах! Но сейчас…

Когда она обернулась, то заметила, что у него эрекция. Нет, к чёрту этот термин! У него был стояк! Самый настоящий, Моргана его возбуди, стояк! Спустя мгновение складки ткани брюк скрыли его, но в первый момент она видела всё абсолютно точно. Она едва подавила свою смущённую реакцию, сделав вид, что совершенно ничего не заметила. И терпеливо подставила свои ноги под его ладони с губкой.

«И попробуй теперь скажи, что он воспринимает тебя только, как друга!»

«Это естественная вещь! Он парень, он в своей жизни никогда девушек-то в таком виде не наблюдал, если только на фотографиях. А тут — живая, да ещё вот так — перед носом».

«Ты кого сейчас оправдываешь, себя или его?»

Поролоновая губка, которую он смачивал из своей палочки, плавно ходила по её ногам. Если бы только он ещё умел делать воду потеплее. Но напротив пылал камин, так что ощущения она испытывала — лучше не бывает.

«Какого ж рожна тебе ещё надо? Или до сих пор считаешь, что он не готов к твоему вопросу?»

Но ей вдруг стало так страшно в этот момент. Причем, страшно сразу за оба варианта его ответа. Так уютно было оставаться там, где она сейчас находилась — в неведении. А тут всё могло в одну секунду измениться. Или разрушить её мир или перевернуть его с ног на голову. Проще всего было оставить всё, как есть. Отпраздновать хорошего такого труса! И с облегчением пойти спать.

«И проклинать себя потом всю жизнь за нерешительность. Или к тебе такие как он выстраиваются в очередь от станции Хогсмид?»

«Это плохо кончится. Я хочу оставить всё, как есть».

«В первый раз в жизни говорю это тебе, но не думала, что моя дочь — такая дурёха!»

— Гарри! Ты…

— Что такое? — он поднял на неё глаза. — Холодно?

— Мм… нет. Всё нормально. Продолжай.

— Да я уже всё. М-да, ковёр мы, конечно, уделали, мама не горюй!

— Всё? — спросила она почти растеряно.

— А тебе ещё что-то нужно? Говори, я сделаю.

— Как просто. Всё-всё сделаешь?

— Что в моих силах, конечно.

— И-и, ты правда собрался обо мне постоянно заботиться?

— А ты считаешь, я не подхожу для этого?

— И даже… в смысле… то есть, я хотела сказать…

«Ну же, помоги мне, скажи хоть что-нибудь!»

Но он молчал как сфинкс.

— …даже принять меня полностью? — выдохнула она и почувствовала, как всё внутри леденеет.

— Разумеется, — невозмутимо пожал он плечами.

— Раз… — задохнулась она, распахнув ресницы.

«И это всё?! Так просто?!»

— Но учти, — сказал он спокойно, склонив голову на плечо, — у меня тоже есть одно условие.

— А! Ага… Ну да, это справедливо. И что за условие?

— Ты сказала, что тебе нужно, чтобы тебя обязательно принимали полностью, как есть. Тогда для тебя это будет признаком чего-то серьезного. Так?

Она кивнула, моргая глазами.

— А для меня важно, чтобы было полное доверие. Понимаешь? На сто процентов.

— Ну, конечно, Гарри, о чём ты гово…

— Постой! Я в тебе этого доверия не вижу.

— Как?! — растерялась она. — По-твоему, я не полностью тебе доверяю? Но это неправда! Если я кому и доверяю, то только тебе. Неужели ты до сих пор сомневаешься?

— Докажи.

— Да пожалуйста!

— Убери руку.

Она поперхнулась, глаза полезли из орбит.

— Чтт…то?!

Ей послышалось? Наверное. Он не мог такое сказать. Гарри не мог такое сказать! И его вид. Его грёбаный невозмутимый вид! Он смотрит так, словно попросил передать соль! Он вообще не волнуется, ВООБЩЕ! Он не говорил этого, она просто выдумала. Со страху, с её проклятой мучительной стыдливости…

Он слегка приподнял плечи, глядя снизу вверх на её окаменевшее лицо, как бы говоря: «Ну?»

Он сказал это. Нет, он сказал, он сказал! Он… как он мог?! Как он?!… Это… невероятное, невероятное… невозможно подобрать подходящее слово!

— Ты просто… просто… Как ты мог потребовать у меня такое?! Как ты мог потребовать?! Тебе мало было того, что я и так тебе доверилась, как никому другому?! Тебе мало было, ты решил воспользоваться… решил воспользоваться…

— Гермиона! Гермио-она! — позвал он, но она всё продолжала свой возмущённый монолог.

— Это гадко, подло, грязно! Я думала, ты уважаешь меня, что ты мне веришь, я чувствовала себя с тобой так спокойно, как будто ты был моим отцом, братом, самым близким человеком, а ты… всё это время… Как ты мог такое от меня потребовать? Неужели непонятно, что…

Наконец, он повысил голос уже настолько, перекрикивая её, что она испугалась, что их кто-то услышит, и на секунду прервалась.

— Гермиона, ты же САМА начала этот разговор! Разве я до этого что-то у тебя просил? Требовал? Почему же ты теперь возмущаешься, будто это я во всём виноват?

И снова — этот же совершенно непрошибаемый вид. Логично, чёрт возьми! Откуда что взялось?

— Я не думала, что…

«Он прав».

«Что?! Как ты смеешь говорить такое после того, как сама толкнула меня на эту авантюру?! Погляди, что получилось!»

«Просто сделай это».

«Я лучше умру!»

«Ты же хочешь его заполучить?»

«Но не такой ценой. Не ценой унижения».

«Почему ты считаешь, что он хочет тебя унизить? Он просто пытается проверить серьёзность твоих намерений. И он имеет на это право».

«В задницу его права! Если бы он сам мне доверял, то поверил бы на слово».

«Но ты и не требовала доверия, ты требовала другого. Принятия».

«Я не хочу больше ничего слышать! Я не сделаю этого! Я иду спать! А он пусть идёт к чёрту, пусть все идут к чёрту, и ты, в том числе!»

«Посмотри, на кого ты похожа! Смотреть противно! Чего ты из себя изображаешь?!»

Она послушно кинула взгляд вниз, на себя. Сейчас, в этот момент, она показалась себе невероятно жалкой. Худенькие ножки с торчащими коленками, бёдра, как у мальчика, да ещё эта так неаккуратно зажатая ладонь между ляжек. Ужасно! Она всегда относилась к своему телу, как к чему-то недоделанному. Маленький рост, худоба, какая-то нескладность и угловатость фигуры, грудь, категорически отказывающаяся расти, ограничившись торчащими сосками, задница, которую даже Панси обозвала крохотной! Это было просто какое-то наказание, а не тело! Мама твердила ей, что всё изменится, что придёт срок, и всё везде начнёт смотреться как надо, что ей ещё будут завидовать те, кто сейчас считается красавицами, что она сама в своё время переживала те же проблемы, а потом оказалось, что это смешно и глупо. Но ей легко было говорить! Она давным-давно уже нашла себе прекрасного мужа — папу, родила дочь, жизнь налажена, всё сложилось, а у неё ещё впереди сплошной туман.

«Вот и развей его! Прямо сейчас».

Нет, это было невозможно. Он словно нарочно ударил её в самое уязвимое место. У неё и так-то стыдливость накладывалась на неудовлетворённость своим телом, а тут ещё и Гарри! Будь это Рон — она бы поняла. Там бы всё было проще и понятнее. А сейчас она даже толком послать-то его не могла, потому что действительно начала этот разговор первой, он к ней не напрашивался и не навязывался, промолчи она — давно бы уже спала и видела сны.

«И что бы это были за сны, скажи на милость? Не о его ли руках на твоих бёдрах?»

«Пожалуйста! Пожалуйста, прекрати!» — взмолилась она неизвестно уже кому.

«Послушай, ну он же возбудился на тебя! Значит, не так уж ему противна твоя фигура».

Она снова бросила взгляд вниз. По крайней мере, недавно удалила оттуда все свои кудряшки. Они всегда смотрелись ужасно комично, делая её ещё более жалкой в своих глазах. Хотя с ними сейчас было бы легче, они хоть как-то прикрывали.

О чём она думает?! Она же правда не собирается?..

— Гарри, — она прокашлялась, голос задрожал, балансируя на тонкой ноте, — ты же должен понимать, что дело тут вовсе не в доверии. Я тебе действительно полностью доверяю, и если бы ты предложил другое условие, какое хочешь, я бы…

Он молча покрутил головой.

«Ты его теряешь…»

— Да что ж это такое?! Ну неужели непонятно, что я просто стесняюсь?! Обычно, банально стесняюсь! Гарри, что в этом странного? Ты — парень, я — девушка, я никогда раньше вообще ни перед кем не обнажалась, я и так-то вышла за все рамки допустимого. Войди в моё положение. Гарри, ну а…

«….если бы я вдруг попросила раздеться тебя?»

Нет, она этого не сказала. Испугалась. Потому что тот, обычный, старый Гарри, смутился бы, а этот? От этого она не знала, что и ждать. Этот мог бы, пожалуй, и согласиться.

«И тогда складки одежды тебе бы не помешали рассмотреть его целиком».

У неё по телу снова побежали неправильные мурашки.

— Гермиона, вспомни, каким было твоё условие? Ты хотела, чтобы я принял тебя целиком, ведь так? Но ты же сама не готова отдать себя целиком. Как же тогда я смогу тебе пообещать, что приму тебя, а, в действительности, не буду в этом уверен до конца. Это будет обман! Если ты меня стесняешься, значит ты не готова к тому, о чём просила. Значит, я не тот человек, который тебе нужен, будь я тот, ты бы не сомневалась.

«Ты тот, да тот же ты, хвосторога тебя забодай! Но я не могу, не могу, понимаешь, НЕ МОГУ!»

«Ты ещё заплачь, дура ты трусливая! Или не видишь, что он серьезно? Стал бы он тебя унижать. Такое разве когда было?»

— Если уж ЭТО для тебя так важно… — начала она со всем возможным сарказмом, — что ты готов даже так сложно изъясняться…

Внезапно она поняла, откуда в нём взялись новые, необычные повадки. По тому, как он щурил глаза, как приподнимал брови, как откидывал плечи. Сириус! Вот разгадка. Он даже внешне пытался на него походить. И манеру вести разговор перенял. Ах, он… Паразит проклятый! Точно он, намутил воду, дальше некуда. Научил, как надо вести себя с неопытными девушками. Хороши гуси, нечего сказать! Один — великовозрастный оболтус, а второй решил с него жизнь строить! Ух, она им покажет, где раки зимуют!

Минутку, но это значит… Значит, он заранее знал? Заранее хотел, чтобы этот разговор состоялся. Воспользовался подходящим случаем. Значит, он и правда серьёзно! Ой, мамочки, он серьёзно! Серьёзно!

«Что ж… надеюсь, я об этом не пожалею».

Она опустила вниз руку, которая и так-то была потной, а сейчас ладонь стала по-настоящему мокрой, сжала пальцы в кулачки и, едва держась на похолодевших ногах, прикрыла глаза.

Вот это она сделала зря, зажмуриваться не стоило! Потому что в то же мгновение он опустил голову и стал её целовать. Прямо туда. И было поздно закрываться руками, потому что он поймал их и держал по бокам у её бедер так крепко, сжав в замок её пальцы и оттягивая руки вниз, что она ничего, ровным счётом ничего не могла с этим поделать! Она дёргалась на месте, ни жива, ни мертва, ни закричать, ни убежать, ни помешать ему, а внутри царила такая смесь из стыда, страха, возмущения и какой-то дурацкой прострации, что ей казалось, что её раздует изнутри, и она взлетит под потолок.

Мысли не было не одной. Только безмолвный вопль. Парень дотрагивался до неё там, не просто так — ГУБАМИ, не просто парень — ГАРРИ, не просто дотрагивался, он покрывал её поцелуями. У неё внутри всегда всё держалось на жёстком каркасе из благоразумия и чётких правил, и теперь вся эта конструкция плавилась, оседала, превращалась в какое-то пылающее море, в котором она тонула, не в состоянии найти опоры. Её заманили в ловушку, которую она сама же для себя тщательно строила, загнали в самый дальний угол и лишили разом всего, не оставив никакого выбора. Теперь у них двоих был только один хороший выход из этой ситуации. Один-единственный.

— Пожа… пожа… луйста! — задыхаясь, смогла выдохнуть она. — Хва-а…тит! Пожа…

Только тогда он остановился. Отпущенные руки бессильно повисли по бокам. Сейчас уже довольно жалко и убого смотрелась бы попытка прикрыться, после того, как он буквально зацеловал её всю там.

Она выдохнула воздух. Потом вдохнула, всё ещё не решаясь бросить на него взгляд. Потом произнесла, собрав всю строгость в голосе, какую только могла:

— А теперь послушайте меня внимательно, Гарри Поттер! Если после того, что вы сказали и сделали, после того, как вы самым возмутительным образом воспользовались своим положением, вы не женитесь на мне, я стану считать вас врагом номер один! Вам ясно?!

Он бережно обнял её за ноги и прижался к ним щекой.

— Да я же именно этого и добивался!

— Тогда… отпусти меня немедленно!

Он отпустил, продолжая беззастенчиво рассматривать её. Она схватила одеяло, которое он притащил сверху, вместе с другими вещами, и завернулась в него.

— Ты уже достаточно насмотрелся. Остальное — после свадьбы.

— А можно она состоится завтра?! — промолвил он, лукаво глядя на неё снизу вверх жалобными глазами.

Она запустила ему в шевелюру обе ладони, растопырив пальцы, хорошенько ухватила за волосы и стала таскать туда-сюда.

— Ты совершенно, абсолютно, недопустимо нахальный тип! Ты ведёшь себя, как чудовище! Нет, ты хуже! Я лучше бы осталась с теми мертвецами в подвале, чем с тобой. Ты испортился донельзя! Тебя надо наказывать и гонять, гонять и наказывать! И я этим займусь, не сомневайся!

После того, как она выдохлась, она добралась, наконец, до дивана и улеглась на живот, чувствуя, как силы уже совершенно иссякли.

— Кстати, — она повернула к нему голову, — надеюсь, ты не думаешь, что у нас будут всякие свидания, поцелуи и прочие нежности? На это не надейся! Ничего не изменится, ровным счётом ничего, учти это. И даже не пытайся ко мне подходить с чем-нибудь… таким. Ты свою норму перевыполнил на два года вперёд.

— Два года! — протянул он.

— Да, Гарри, два года. До этих пор мы друзья. Как раньше. Ты хорошо меня понял, надеюсь?

— Вполне. Но ты перебарщиваешь.

— Ничего подобного. Учти, у нас ещё куча дел. На нас Отряд, и Волдеморт возродился. Нам некогда сидеть под омелой.

«Под омелой…» Она едва не рассмеялась и ткнулась лицом в подушку.

«А ведь это был твой первый настоящий поцелуй, между прочим!»

Н-да, действительно, умереть, не встать! Она вдруг представила себе традиционную сценку.

«Бабушка, а расскажи про свой первый поцелуй? Каким он был?

Знаешь, внученька, он был… такой… своеобразный. Короче, тебе ещё рано знать о таких вещах».

Она поняла, что хохочет в подушку, и он, конечно, это заметил.

— Давно надо было это сделать.

— Что «это», Гарри, не пугай меня! — она смеялась и никак не могла остановиться.

— Перестать притворяться, что мы друзья. Нет, что мы ПРОСТО друзья.

— И дальше так будет.

— Два года?

— Да, два года. И только попробуй намекать мне на что-то подобное! Ох, и как тебе только в голову такое пришло? Я же вся потная и грязная! Фу, неужели не противно было?!

Он облизал губы и пожал плечами.

— Нет. Говори, куда тебя ещё поцеловать?

— В задницу СЕБЯ поцелуй! Никогда не думала, что в тебе столько нахальства и бесцеремонности! Кстати, о нахальстве… ещё одна вещь. Сделай мне одолжение — прекрати изображать из себя Сириуса! Слышишь? Не то я кого-нибудь из вас побью. Нет, вас обоих. Ты меня понял?

— Тебе он что, не нравится?

— Перестань корчить дурачка. Ты знаешь, о чём я говорю. Мне нужен Гарри, а не плохая копия его крёстного, каким бы там он ни был. Так ты понял?

— Понял, понял. Приятно, что именно я тебе нужен.

— Ага, а теперь иди уже спать.

— Нет, я останусь с тобой.

— Всю ночь?

— Да, всю ночь, вдруг тебе что-то понадобится. Или кто-то спустится. Я его пошлю куда подальше, чтобы тебе не мешал.

— Тогда дай мне ещё обезболивающего, если решил поработать сиделкой.

— Опять начинается?

— Угу.

Он присел перед ней и поднёс к губам пузырёк.

— Но ты всё-таки всё равно железная дева.

— Дурак!

— Да. Железная, потому что выдерживаешь любые испытания, и, с другой стороны, как это говорят… цело…мудренная!

— Два года, Гарри. Два года.

— А кроме этого, не хочешь мне ничего сказать?

— Мм… нет, я и так уже сказала достаточно. Или тебе ещё нужны условия?

— Прямо вот совсем-совсем ничего?

— Нет!

— Точно?

— Если ты говоришь о тех самых словах, то я тебе так отвечу. Я только что согласилась стать твоей женой. Это включает в себя всё, что под этим подразумевается. Все возможные слова. Если тебе нужны конкретные, то придумай себе любые, которые тебе нравятся, и можешь считать, что услышал их от меня. Можешь даже составить какой угодно список, и я под ним подпишусь. Но только… не заставляй меня… я не умею… всего этого. Пожалуйста!

— Странное дело, обычно бывает наоборот. Я всегда думал, что девушки любят такие вещи. Вот Чоу, например, постоянно требовала, чтобы я ей говорил…

Она схватила ближайшую подушку и ударила его по голове. Потом ещё раз. И ещё. И принялась отчаянно молотить его, после каждого своего слова.

— Никогда! Запомни! Никогда, Гарри Поттер! Не говори! С девушкой! О другой! Своей! Девушке! Или твой Сириус не научил тебя этому?!

— О! — только и промолвил он, опуская руки, когда она успокоилась. — Пожалуй, это даже лучше, чем всякие такие слова. Ты просто… просто… О!

Он смотрел на неё расширившимися глазами, и в них светилось такое восхищение и такое желание, что у неё разом потеплело где-то внутри.

«И ты, дура этакая, думала, что он не сможет увидеть в тебе женщину?!» Вот уж дура, так дура!

— Разрешишь мне прилечь рядом с тобой?

— Нет, не разрешу. Через два года — пожалуйста.

— Гермиона, мне же неудобно будет спать в кресле, разве ты об этом не думаешь?

— Ты сам вызвался со мной сидеть. Вот теперь и терпи неудобства.

— Почему ты вдруг сделалась со мной такая строгая?

— Потому что не хочу, чтобы ты превратился в подобного раздолбая, как Сириус. Мне ещё с тобой жить.

— Значит, будешь меня воспитывать все эти два года?

— Да, буду воспитывать. Тебя что-то не устраивает?

— О, нет! Всю жизнь мечтал, чтобы меня кто-то повоспитывал. Ну а через два года?..

— Через два года, всё, что угодно.

— Что угодно?

— Всё, на что у тебя хватит фантазии.

— Ага! Но учти, что я буду тренировать её всё это время. Фантазию.

— Я рада за тебя. Будем надеяться, что это окажутся не просто слова. Но лучше бы ты тренировал заклинания, чтобы не выглядеть жалко перед Отрядом. Не думай, что я забыла о плане на завтрашнее занятие.

— Может, не сейчас, а? Пора спать. Да и твоё… ранение.

— Моё ранение совершенно не мешает мне разговаривать, не так ли? Поэтому бери кресло и придвинь его напротив дивана.

— Зачем? И так прекрасно слышно.

— Потому что я хочу тебя видеть.

— Боишься, что я вдруг исчезну?

— Нет, не боюсь, ты же дал слово.

— Тогда почему?

— Просто так, Гарри. Просто хочу тебя видеть.

— Надеюсь, ты это не серьёзно? На счёт занятий.

Она вздохнула.

— Не серьёзно, конечно. Умираю уже, как хочу спать. Просто… хочу увидеть тебя, когда проснусь. А то вдруг мне покажется, что всё это был сон.

— Я тебе буду напоминать. Каждый день. Нет, каждый час.

— Не говори глупости. Лучше подари мне что-нибудь. Что-нибудь такое, при взгляде на которое я бы всегда…

— Знаю! Кольцо!

— Ты сдурел?! Хочешь, чтобы вся школа узнала?! Что-нибудь простенькое, недорогое, чтобы когда придёт время, я могла снять его и выкинуть. Сказать: «Ты мне больше не нужно».

— Обязательно! Я обязательно что-нибудь придумаю на этот счёт.

— Спокойной ночи, Гарри!

— Спокойной ночи, Гермиона!

Он сидел напротив вот уже полчаса, уперев голову в ладонь, а локоть в подлокотник кресла. Пари было выполнено, ставка выплачена, но главным выигравшим всё равно оказывался он. Он смотрел и смотрел в её лицо, лицо уже спящего человека, она заснула практически сразу после последних сказанных ими слов.

«Вот лежит моя жена, — думал он с некоторым изумлением. И ещё раз повторил: — Это моя жена».

Трудно было привыкнуть. Он потёр подбородок и усмехнулся. Конечно, она насочиняла на счёт «что угодно». Она думает, что за два года сильно изменится. Ага! Никуда её стеснительность не денется. Тётя Петуния до сих пор такая стеснительная, что готова запахивать халат даже перед соседским котом. Но разве это его сейчас волновало? Он сумел заполучить такую ценность, и практически задаром! Он и так был готов делать для неё всё, что будет делать, как её муж. Только теперь она была его женой. Ему хотелось выйти на завтрак в Большом зале и объявить перед всеми: «Это моя жена!» Пускай завидуют. У кого ещё есть такое чудо? Хотя, конечно, он знал, что он не может. Они бы не поняли. Кто-то пожимал бы плечами, а большинство стали бы смеяться. Но когда-нибудь потом. Позже. Через пару-другую лет, они бы вспомнили этот момент. И позавидовали бы ему. А кое-кто поумнее сделал бы это сразу.

Его родители поженились сразу после школы, он и их опередил. Нашёл себе жену уже на пятом курсе. Да ещё какую! Он снова начал внимательно её рассматривать.

«Всё-таки она страшненькая!» — подумал он с улыбкой.

Особенно, когда спит вот так, на животе, с повёрнутым вбок лицом. Похожа на какого-то загнанного зверька. Худенькая, маленькая, страшненькая — как раз для него, хм! Зато он к ней привык. Привык так, что точно знал — она ему никогда не надоест. Вообще никогда. Иногда раньше он ужасался, когда задумывался о будущем, как же это можно — видеть на протяжении многих лет одно и то же лицо рядом. Как люди так живут? Потому что слово «любовь» было не более конкретным, чем слово «родители». Теперь он понимал.

«Надо было всё-таки спровоцировать её уже на третьем курсе". Тогда бы она не была сейчас такой сердитой на него. Он, фактически, два года морочил ей голову. И ладно бы он не знал. Так ведь знал же, от Сириуса, только не верил.

«Теперь веришь».

Зато теперь уже она собиралась морочить ему голову два года. Им обоим. Что ж, он решил, как станет действовать. Ему, практически, ничего и делать-то не надо будет. Просто не сдерживать собственное умиление, которое из него прёт, ну вот хотя бы, как сейчас, когда он рассматривает её. Тогда у него на лице постоянно будет блуждать глуповатая улыбка в её присутствии. И она обязательно это заметит и станет нервничать. И злиться, и требовать, чтобы он прекратил быть похожим на блаженного идиота. А он скажет, что это сильнее его. И будет продолжать глупо улыбаться. И, в конце концов, она станет выходить из равновесия, а он этим воспользуется. Вот они — выгоды долгого дружеского общения. Она будет попадаться вновь и вновь в его ловушки, пока, наконец, не смирится. Ему вовсе не обязательно копировать Сириуса внешне для этого. Достаточно носить его образ внутри себя, он всё подскажет, когда понадобится. Это будут забавные два года.

«Пожалуй, стоит завтра пойти, подарить цветы Панси Паркинсон за то, что всё так вышло, — подумал он со смехом, — пускай удавится со злости».