Разбег над пропастью (джен)

Близился ноябрь. Наполеон необычайно похорошел за это время: ушла худоба, ламинит почти прошел, вороная шерсть лоснилась и блестела; коротко остриженная грива подчеркивала красивую шею, выделяла небольшую голову с умными глазами. Наполеон стал действительно похож на императора.

Вронский стал замечать, что жеребец уже спокойно работает на корде под седлом. Но Наполеон не выносил, когда Юрий Петрович начинал им командовать. Конь хотел работать на равных и показывал это всем своим видом.

— Первый раз такое вижу, — признался Вронский в разговоре с Полозовым, когда тренер зашел в манеж посмотреть на их тренировки. — Он не просто хочет равенства между нами, он его требует!

Наполеон слушал их, шевеля лениво бархатными черными ушами. Павел Анатольевич, пожав плечами, вышел. Конь настороженно проводил его взглядом, фыркнул и легонько толкнул головой Юрия Петровича. Всадник замер, удивленный и не понимающий, что делает лошадь. Наполеон, заметив, что он не двигается, еще раз толкнул его и чуть-чуть прикусил за руку. Затем фыркнул и толкнул уже в спину, да так, что Вронский не удержался на ногах.

Жеребец привстал на дыбы и принялся скакать вокруг него. Юрий Петрович вначале напугался, решив, что он пытается его затоптать. Но затем с удивлением увидел, что скачки Наполеона были совсем не такими, как раньше. Он не метался, он играл! Наполеон играл с ним, чего раньше не было. Он его признал!

Губ коснулась дурацкая улыбка, а затем Вронский вдруг расхохотался. Заливистый смех летел над манежем, Юрий Петрович вскочил и хлопнул себя по коленям. Наполеон взбрыкнул, подняв тучу пыли и снова боднул его. Всадник и лошадь бегали по манежу друг за дружкой, и оба находились в каком-то странном состоянии.

Когда Вронский устал бегать, он упал на песок и раскинул в разные стороны руки. Наполеон подошел и, фыркая тихо, уткнулся ему в плечо.

— Ну, Поля, — так он ласково звал Наполеона, — в стойло пойдем?

«А ты поймай», — отчетливо послышалось в насмешливом заливистом ржании.

Вронский удивился самому себе. Он никогда не замечал, чтобы лошади понимали человека и словно отвечали ему. Даже не так: лошади понимали его, но никогда не отвечали столь отчетливо.

— Я устал, не буду за тобой бегать, — произнес он, прикрыв глаза и прислушиваясь.

«Ну как же так?.. Какой-то ты хилый…» — презрительное фырканье Наполеона можно было расшифровать только так.

— Вот погоди, возьму и сяду потом на тебя!

«Только попробуй, я тебе покажу, где раки зимуют!» — конь толкнул его мордой и фыркнул прямо в лицо.

— Да не мажь меня своими слюнями, встаю я, встаю, — Юрий Петрович поднялся, отряхиваясь от песка.

«Сразу бы так», — удовлетворенно махнул хвостом Наполеон, роя копытом землю.

Юрий Петрович все же отвел его в стойло, а сам поднялся в тренерскую. Там никого не было, и можно было спокойно попить чай в тишине. «Как странно, — думал Вронский, ставя чайник, — никогда еще я не слышал лошадь. Наверное, я схожу с ума с этими вечными тренировками с Наполеоном… Но, боже мой, это… это… поразительно!.. Странно и поразительно!».

Чайник щелкнул, возвестив, что он вскипятил воду. Вронский плеснул себе кипятка в кружку, кинул дежурный пакетик чая и, устроившись поудобнее, с удовольствием принялся пить горьковатый напиток.

Чай, хоть был и из пакетика, обладал терпким вкусом, по-своему приятным и заставлявшим расслабиться. Вронский никогда не клал в чай сахар, считая, что так портит его. Вообще, он не столько любил пить чай, сколько саму процедуру его заваривания, а потом ожидания, пока кипяток остынет. По мнению Вронского, чай можно было даже не пить, а просто сидеть и вдыхать ароматный пар.

Но, конечно, с чаем из пакетика так не выйдет. Он не такой ароматный, и его придется пить. Юрий Петрович вздохнул. Жаль, что придется. И жаль, что это не какой-нибудь отвар из трав, который он заваривал себе в деревне летом. Настоящий чай раскрывается постепенно, нужно долго сидеть и смаковать, чувствуя с каждым глотком новый оттенок, высматривать суть…

«А с Наполеоном ведь точно так же, как с чаем… — удивленно заметил для себя всадник. — Он тоже долго раскрывается, словно дорогой китайский чай. Нужно сидеть и ждать, всматриваться в него и терпеть, не пробуя раньше времени, а не то ошпаришься… — это странное сравнение лошади с чаем насмешило его, и он улыбнулся своим мыслям. — Ну, император, я умею высматривать суть, погоди!».

* * *

Кошка может заставить вас выглядеть неуклюжим, собака — глупым, но только лошади дано добиться и того и другого одновременно. Это Вронский понял, когда во второй раз решился сесть верхом на Наполеона. Конь взбрыкнул, и он вылетел из седла, даже не успев вставить вторую ногу в стремя.

Юрий Петрович отряхнулся и шагнул к коню. Наполеон злобно прижал уши. «Что, не понял?» — читалось в его глазах. Нет, всадник не понял. Он вновь вскочил в седло. Наполеон нервно взвизгнул и дернулся в сторону, поддал несколько раз задом и для верности потянул повод.

— Ну-ка, не балуй! — Юрий Петрович одернул его.

Жеребец застыл, как вкопанный, пораженный наглостью этого двуногого. Какое право он вообще имел карабкаться ему на спину?! Он медленно обернулся, насколько мог, потянулся к сапогу и непременно укусил бы, если бы Юрий Петрович не разгадал его намерений.

Всадник одернул его снова. Наполеон недовольно фыркнул и понесся по манежу, поднимая клубы пыли. Наконец, ему удалось выкинуть Вронского из седла. Больше сесть себе на спину он не давал, а если такое получалось, начинал носиться так, что подпруга угрожающе трещала. Вронский падал снова и снова и упорно поднимался, чтобы вновь сесть в седло.

Но, наконец, он не выдержал и при следующем падении вскочил, сломал о колено хлыст и, бросив его на землю, вышел из конюшни.

— Ни смысла, ни толка… — бормотал он себе под нос, дрожащей рукой пытаясь налить чай. — Никакого толка. Никакого вкуса…

Было обидно. А ведь он-то думал, что наконец-то высмотрел суть Наполеона! Ну, коечно, высмотрел: он не любит подчиняться. А что дальше-то с этой сутью делать?.. Почему-то хотелось заплакать и бросить эту затею. Юрий Петрович смотрел на то, как медленно расползаются в горячей воде коричневые растворы и ощущение безысходности сделалось сильнее. Ныло все тело от ударов о землю.

От нечего делать, пока чай остывал, Вронский взял ноутбук Полозова и бездумно начал листать страницы новостей. Пестрые кричащие заголовки, сводки последних происшествий по всему миру, совершенно лишние картинки начали действовать на нервы почти сразу же, и он хотел уже было закрыть вкладку, как в глаза бросилась статья о конном спорте.

«…Ангелика Траберт продолжает держать высокую планку среди паралимпийских чемпионов, — Юрий Петрович пробежался глазами по тексту. — Она входит в мировую элиту спортсменов-конников, выступая в одном из самых сложных видов верховой езды — выездке, демонстрируя блестящие примеры дрессуры по программе «Высшей школы» без ног. Она — опытная спортсменка, судья международной категории… Погодите, как «без ног»?!.. В смысле «без ног»?! Может, не так прочитал?.. Нет… все верно…».

Пришлось открыть гугл и убедиться, что это действительно так. Ангелика Траберт и в самом деле ездит верхом без обеих ног. Вронский откинулся на спинку стула и вытер лоб рукавом. И вдруг стало стыдно: Траберт, значит, может, а он — нет?! Он что, хуже, что ли? Неужели он не сможет на Наполеоне выступать?! Вронский никогда не был человеком очень набожным, но сейчас счел эту статью знаком свыше. Не время сдаваться. Наполеон, как хороший чай, еще не настоялся. Нужно ждать, чтобы высмотреть суть, но теперь уже самого себя.