Формула отомэ профессора Снейпа (гет)

— Гребучие юрийцы, — привычно уже выругался ректор, наблюдая, как Окарина перед сном расчёсывает свои длинные волосы. — Вместо того, чтобы мирно учиться, они пытаются проповедовать среди студентов, пытаясь обратить их в свою веру. Ко мне уже заглядывал Леви и прозрачно намекал, что ему в будущем на посту премьер-министра не нужны религиозные войны. 

— У нас светское заведение, нигде не указан запрет молиться и проповедовать. Это может делать любой, не только юрийцы, — ответила она, заплетая свободную косу. 

— Я ректор, и мне вполне по силам продавить через Министерство подобный приказ. С формулировкой "равного образования для всех без влияния религиозных предрассудков". Или предложу запретить любые публичные проявления такого плана, чтобы "не оскорблять чувств верующих". Хотят молиться — пусть делают это тихо, не задевая других. У нас же тут много последователей разных божеств, не ровен час, кто-то обидится, начнутся возмущения, а это помешает учебному процессу. 

— Сейчас ты взял квадратный аргумент и пытаешься кувалдой втиснуть его в свои круглые рамки. Лучше просто  не связывайся, иначе на тебя ополчатся религиозные фанатики со всего континента. Хватит того, что тебя называют "странным" за запрет разрывать помолвки на выпускных вечерах. 

— Эти пустоголовые нарушают регламент, мешают и портят всем праздник. И я не запрещаю разрывать помолвки, мое требование — уведомлять об этом минимум за две недели руководство академии и родителей и ожидать официального разрешения. Кто ж виноват, что рассмотрение запроса может затянуться, за это время и бал проходит. Или родители успевают предотвратить скандал, сами разбираясь со строптивым чадом.

— А в этом случае будут говорить, что ты еретик. И если традиция сжигать неверных на костре и забивать камнями осталась в прошлом мире, здесь вполне могут потребовать содрать с тебя кожу или прижечь богохульный язык калёным железом. 

Окарина присела на край кровати, очень серьезно попросила: 

— Пожалуйста, не рискуй. Это того не стоит, пусть Леви сами разбираются, они умные. Интриги их работа.

— Хорошо, Рика. Я не собираюсь устраивать крестовые походы, как бы эти твердоголовые упрямцы меня ни бесили. Но если они полезут на рожон, пусть пеняют на себя. Я управляю этим местом, и не позволю устраивать беспорядки. 

— Отправишь их мыть посуду? 

— Их таким не напугаешь. Не переживай — бить детей не буду, но урок преподам. 

Поняв, что переубедить злопамятного ректора не удастся, она принялась взбивать подушку, готовясь ко сну. Как и в дневное время, Окарина оставалась верна себе в вопросах опрятности, поэтому ночную сорочку надевала плотную, длинную, с закрытыми руками и шеей. Разве что обходилась без ночного чепца. Будто собиралась в любой момент среди ночи вскакивать и тушить очередной пожар. 

— Рика, я долгое время хотел спросить — зачем надевать такие балахоны? Здесь же только мы.

Она кинула на мужа косой взгляд, с удвоенным ожесточением набрасываясь на подушку, так, что в воздух взлетели несколько перышек, и сухо пояснила:

— Не все так лишены стыда, чтобы спать практически без ничего. И вообще — так теплее.

Сейлард с улыбкой глянул на балконную дверь, которая не закрывалась с весны и до поздней осени, и за которой на густо-синем небе перемигивались сытые яркие  звёзды.

— Мне кажется, кто-то лукавит, и дело вовсе не в любви к теплу.

Устроившись поудобнее на избитой и поверженной подушке, Окарина неодобрительно глянула на него: 

— Это любопытство Лайонхарта даёт о себе знать? Ты же теперь не отвяжешься, пока не получишь ответ? 

— Если это деликатная тема, могу воздержаться от расспросов. Но мне правда интересно. 

— Разумеется, все дело в моем отце. Он весьма внимательно следил за моим гардеробом, и мог сурово наказать, если я одевалась "не как леди". Пижам это тоже касалось. Что уж говорить — он сжёг всю одежду, которую я носила в столице. Видите ли, слишком броско. С тех пор наряжаться не хочется, если только не возникает необходимость посетить торжество.

— Очень жаль, здесь нет некромантов. Возникло сильное желание побеседовать с покойным тестем. 

— Такую темную магию в королевстве не практикуют. Разве что спросить у Короля демонов Алисии Сильвер. Но я бы не хотела, чтобы ты с ним встречался. Мой отец был… непростым человеком. 

Сейлард зажмурился, потирая переносицу. Тромбон Кассия явно был не просто "непростым", раз его деликатная, заботливая дочь после всех лет отзывается о нем так. Для этого нужно быть настоящим мерзавцем. 

Из открытой створки потянуло сквозняком, Окарина потянула за шнур лампы, отключая свет, но неприятные воспоминания прошлого продолжали тесниться в темных углах комнаты. Мужчина вздохнул, он прекрасно понимал её состояние — у самого было не меньше призраков, которые временами напоминали о себе. И лучше всего разгонять их помогало ощущение себя живым. 

Кончик указательного пальца изучающе проскользнул по краю одеяла, перескочил на одеяло жены. С самого первого дня совместной супружеской жизни было решено использовать два одеяла, отдельное для каждого, и это оказалось отличным решением — не приходилось перетягивать на себя края, спорить из-за нелепого куска ткани. Шелковый пододеяльник Сейларда слегка холодил подушечки, но это ощущение сменилось на мягкость и тепло — Окарина предпочитала пододеяльники из теплого, уютного хлопка. 

Конечно, поползновения были замечены, и из полутьмы подушек прозвучало саркастичное: 

— Лар, ты потерялся? Кровать не настолько большая, возвращайся на свою половину, завтра работы много, нужно отдохнуть.

— Погоди, успеется, — сосредоточенно расправляя  складки материи, деловито ответил он. — Знаешь ли, до встречи с тобой у меня не очень складывалось с порядочными леди… Ни с какими леди особо не складывалось, поэтому теперь я должен все досконально исследовать. Крой, фасон — что там полагается по нормам приличия…

— Ты ошалел? Давай я завтра выделю тебе одну сорочку, исследуй на здоровье, изучай, хоть зарисовывай…

— Как же так, пресловутое любопытство Лайонхартов не даст мне спокойно спать, — притворно возмутился он. — Позволь хотя бы длину измерить.

С этими словами он принялся преувеличенно сосредоточенно измерять расстояние пальцами, двигаясь от плеча вниз и намеренно щекоча, задевая особо  чувствительные изгибы. Окарина фыркнула: 

— Руками-то куда? Возьми мерную ленту… 

— Не верю я этим лентам, погрешность большая. Я лучше так…

При этом, отрезок между большим и указательным пальцем, который служил для измерения, оказался крохотным, едва достигая пары сантиметров. Продолжая неспешное путешествие в глубины одеяла, медленно лаская кожу через ткань, подбираясь к коленям, он ухмылялся, ощущая нарастающее тепло и улавливая чутким ухом еле слышный вздох. 

Почти добравшись до нижнего края сорочки, уже поглаживая изгибы тонкой лодыжки, поджатые пальчики, он внезапно вынырнул обратно, печально разводя руками: 

— Извини, сбился. Придется начинать мерить заново. 

И еле сдержался от смеха, из последних сил удерживая расстроенное выражение. 

За время его "странствий" лицо Окарины раскраснелось, румянец залил щеки, коса растрепалась и выглядела она весьма недовольной тем, что он остановился. Глаза девушки сверкали настоящим ведьминским огнем, а выражение лица обещало неприятности.

— Экспериментатор… Сбился он…

— Ага, — с широкой, добродушной улыбкой кивнул Сейлард, уже не скрывая игривости. 

— Пора бы и мне что-нибудь измерить, — задумчиво пробормотала Окарина, а после лёгким тычком уронила мужа, укладываясь на него сверху. Он нисколько не возражал, наоборот, заключил любимую в объятия, чтобы не уронить. 

— Два слонёнка, пять мартышек, тридцать восемь попугаев… Интересно, какой длины будет твой нос, если мерять поцелуями? — Задумчиво спросила она, пробегая пальцами по скулам и отводя с глаз растрёпанные прядки.

— Как же так, это же неприлично! — В притворном ужасе возразил Лайонхарт, но в ответ она слегка дернула его за ухо:

— Рядом с тобой у любой порядочной леди закончится терпение, несчастный болтун. 

— Тогда тебе придется заставить меня замолчать, — предложил он, окунаясь в водоворот головокружительной ласки.

///

Бальтазар, один из пятидесяти возлюбленных сынов Святой, взрощенный храмом и отобранный для участия в зарубежной поездке, втайне гордился возложенной на него честью и собирался совершить что-то великое ради славы царства Юрии. Такими же воодушевленными и жаждущими свершений были и двое других его соратников — сын Святой Иероним и дочь Эугеника. Молодые юрийцы были уверены в своих силах, в конце-концов, полудикое королевство Оран до сих пор проживало в заблуждениях, беспорядочно поклоняясь многим богам, а значит, их легко будет просветить и сделать адептами истинного божества, великой Святой. 

Сперва, оказавшись в этой академии, полной заблудших, юные миссионеры робели, но постепенно привыкли и уже не вздрагивали, замечая излишне смуглого  жителя пустынных земель или девушек в чересчур коротких юбках. 

Юрийцы исправно по четыре раза в день посещали зиккурат, вознося молитвы Святой, они просили дать им сил и уверенности, чтобы вести страждущих из тьмы невежества на свет, хотя их слегка разочаровали размеры святилища — дома в Юрии зиккураты возносились в небо, выше самых высоких деревьев, почти касаясь верхушками облаков. Здешний же больше напоминал детский куличик в песочнице, но юрийцы решили не возмущаться громко, а принять это, как еще одно испытание их веры. 

Они учились так уже почти полтора года, и сын Бальтазар настолько осмелел, что решил проповедовать самому ректору. Конечно, если у них будет поддержка руководства, будет гораздо проще донести свое слово и до других студентов, с которыми целитель-второкурсник не пересекался. 

Немного расспросив однокурсников, Бальтазар узнал, что ректор живёт здесь же, в академии, со своей женой, которая служит в Учебной части. Юноша слегка краснел, когда его посвятили в подробности — возлюбленным сынам не позволено вступать в брак, и даже обсуждать эту тему казалось неприличным. Тем более, что он прекрасно помнил названную даму — стройную, темноволосую и голубоглазую, которая наравне с деканом Ассизи опекала юрийцев в первые месяцы после их приезда. Конечно, фамилия леди — Лайонхарт, прозрачно намекала, что они с ректором родственники. Но что супруги — это стало для бедняги Бальтазара откровением. И он в очередной раз убедился, что академия Ханлин — гораздо более аморальное место, чем чем их собственные школы в Юрии. 

Вооружившись томиком Слова Святой, он храбро, как первые из проповедников, пришел в приёмную, где строгая молодая желтоглазая девушка отказалась его впускать, утверждая, что ректор Лайонхарт принимает только по записи. Но подобные препятствия не могли остановить миссионера, поэтому он, собрав мужество, записался на приём через четыре дня, после чего сбежал в зиккурат, где долго молился. 

Когда пришло время визита к ректору, сын Бальтазар ощущал уже некую неуверенность. Он много узнал о руководителе академии, и он вовсе не казался простой целью для перевоспитания. Но чем сложнее, тем почётнее задача, тем весомее его вклад. И юриец решил не отступать. 

Сейлард Лайонхарт выслушивал его со спокойным вниманием, поблескивая синими глазами, но по виду было понятно, что Бальтазар его не убедил. И тогда миссионер решил воззвать к его душе: 

— Послушайте, лорд ректор! Та жизнь, что вы проживаете сейчас, — единична и мимолетна. Вы связали себя со смертной женщиной, но, войдя в свет Святой, можете стать одним из её сынов, познать истинное счастье и после смерти влиться в её обширную семью праведников! Подумайте, сколько блаженства вы получите после смерти, если сейчас отдадите свою бренную жизнь служению! 

Выслушивая этот монолог, ректор почему-то всё больше мрачнел и выглядел всё более грозным. Насмешливые искорки исчезли из глубины его глаз, теперь его взор подавлял. 

— То есть вы, учащийся…

— Обращайтесь ко мне сын Бальтазар, милорд ректор.

— Вы мне не сын, а подопечный, поэтому потерпите обращение "студент". Так вот, студент Бальтазар, по вашим словам я должен немедленно бросить свою жену, свою работу, свои обязанности, чтобы отправиться в Юрию, заниматься там непонятно чем с надеждой после смерти оказаться в каком-то призрачном гареме? 

Слова "после смерти" в устах Лайонхарта прозвучали, как ругательство, и юный целитель струхнул. Он понял, что чем-то очень сильно оскорбил сейчас ректора, и его проповедь точно не имела успеха. Да и в пересказе сурового главы академии его предложение действительно звучало как-то сомнительно. 

— Но лорд Лайонхарт, мы все послушные слуги Святой, которая… 

— Студент Бальтазар. Я очень советую вам сейчас закончить свою речь и отправляться на занятия. Если вы произнесёте ещё хотя бы два слова, получите двухмесячный наряд на кухню, мыть жирные котлы холодной водой. Три слова — и наряд будет трёхмесячным. 

Поняв, что ректор не шутит, Бальтазар молча поклонился и покинул кабинет. Он проиграл битву, но вовсе не собирался проигрывать войну. У него были и другие планы, как обратить академию в истинную веру. 

Когда за юрийцем закрылась дверь, ректор поднял трубку, набрал номер кафедры аналитиков и попросил прислать к нему Артемуса Леви. 

///

Целый месяц сыновья и дочь Святой продолжали свою миссию, они останавливали студентов поодиночке, рассказывая им о своей религии. Некоторые слушали с интересом, другие заметно скучали, третьи с агрессией предлагали проповедникам "идти своей дорогой". И совсем неожиданным оказалось объявление о проведении в академии Ханлин "Недели религий". Юрийцы не знали, как к этому относиться, но уцепились за это как за возможность ещё громче рассказать о себе. Но уже с первых дней их уверенность в успехе пошатнулась. 

Жители Юрии долгие годы проживали в изоляции, воспитанные в своей вере, и очень мало знали об окружающем мире. Отправившись учиться в королевство Оран, юные целители узнали, что местные жители поклоняются многим богам, но им и в голову не приходило узнавать, каким и в каких количествах. Теперь же оказалось, что буквально каждый студент кому-то поклоняется. Некоторые учащиеся, пользуясь случаем, надевали на занятия поверх формы символические шарфы, плащи или перевязи, другие щеголяли в ритуальных одеяниях, третьи и вовсе собирались группами, чтобы проводить собственные обряды. И практически у всех имелись на одежде или на шее символы своих богов. 

Даже леди Ассизи носила на груди брошь божества-покровителя Иманской империи, круглое стилизованное солнце. Даже декан Грей позвякивал колокольцами на запястьях, уверяя, что это знак его божества, Архея. Даже леди Окарина носила на поясе деревянные фигурки животных — тотемы духов леса из Пограничья. Если сын Бальтазар заикался о Святой, ему тут же начинали рассказывать о своих богах, из-за чего парень терялся и сбегал. 

Студенты, не стесняясь, открыто пропагандировали свои религии, описывали чудеса, которые может творить их бог или те блага, которые ждут верующих после окончания земной жизни. Юрийцы всё больше времени проводили в своём зиккурате, но и здесь им больше не было покоя — по вечерам они слышали хоровое пение или наблюдали ритуальные шествия. К подобному многообразию они оказались не готовы, шаблоны буквально трещали, и растерянный, разгневанный Бальтазар снова бросился к ректору, желая прекратить это безумие. 

На удивление, в этот раз сына Святой пропустили к Лайонхарту без записи. Ректор, ехидно усмехаясь, поглядывал на всклокоченного, раздраженного миссионера и мягко поинтересовался целью его визита. 

— Ректор Лайонхарт, прекратите это! 

— Что? Насколько я знаю, рассказывать о своей религии или проводить допустимые ритуалы не запрещено, если только это не касается темной магии, жертвоприношений или деяний демонических культов. И теперь каждый, а не только вы, смогли поделиться своими верованиями. 

— Но вы не понимаете, Святая… 

— Ничем не отличается, она такая же, как и любой другой бог, которому поклоняются в этом мире. 

— А вы сами во что верите? — Рассерженно завопил Бальтазар, теряя последние крохи сдержанности. 

— Я? Ни во что. Я верю в себя и в свои человеческие возможности. 

— Но Святая может дать вам силу, знания!

— Это я смог получить и сам, пока много лет усердно учился, тренировался, трудился и учил других. Не хочется хвастаться, но моим знаниям, силе и власти можно позавидовать. 

— Ваши возможности ограничены человеческим телом, вам не преодолеть установленных границ!

— А по моему убеждению, у всех людей примерно одинаковые исходные показатели. Мы все рождаемся одинаково голыми, беспомощными и слабыми. И создаём себя сами. Разница только в возможностях, которые дарит жизнь и в умении этими возможностями грамотно воспользоваться. Вы говорите о границах, студент Бальтазар, но те же культиваторы из страны Кои с вами не согласятся. 

Сын Бальтазар не успел и вдохнуть, как ректор, до того вольготно сидящий в кресле за столом, уже оказался над ним, нависая, как угрожающая грозовая туча. Глаз юрийца даже не успел заметить его движения, только порыв ветра на коже. Оценив произведённый эффект, Лайонхарт отступил к окну, поясняя:

— Этому я тоже научился в королевстве Кои. Так что не говорите мне об ограниченности человеческих рамок. 

— Но форма — ваша форма навсегда останется человеческой! А истинные последователи Святой по её милости могут после смерти обретать любую иную форму — стать птицей и реять в небесах! Скользить по волнам, нестись по степям быстроногим резом. 

Лайонхарт внезапно усмехнулся, будто Бальтазар его позабавил, и вкрадчиво поинтересовался: 

— После смерти? Зачем? Я и сейчас это умею. 

И через мгновение на месте, где стоял ректор, появился большой темный зверь с лоснящейся плотной шерстью и светловатыми крупными пятнами на шкуре. Явный хищник, прищурившись, оглядел юрийца, после всласть зевнул, продемонстрировав громадную пасть с полным набором острых зубов, и снова превратился в человека. 

Хватая ртом воздух, пораженный сын Святой пялился на Лайонхарта, не находя слов. 

— Юноша, человек может много больше, чем вы предполагаете. Главное иметь достаточно усердия, везения и возможностей для достижения желаемого.

Спорить с ним юриец не стал, он выглядел поникшим и задумчивым. Выходя из кабинета, Бальтазар ещё раз обернулся и очень внимательно посмотрел на Сейларда, будто пытался запомнить его облик до последней чёрточки. 

///

На следующее утро, в заключительный день фестиваля, Лайонхарты решили прогуляться по академии, наблюдая за гуляющей и веселящейся молодёжью.

— Это оказалось очень полезное и интересное мероприятие, я и не ожидала, — с довольной улыбкой заметила Окарина. — Ребята смогли познакомиться лучше, некоторые сдружились на почве общей веры. Да и в образовательном плане — о некоторых культах даже я не слышала. Например, про тех странных сектантов, которые поклоняются Небесной Медузе. Или другие, с эмблемой Трех Перьев на спине, которые верят, что всё написанное когда-нибудь станет реальностью. 

— В нашем случае я бы не стал с ними спорить, — задумчиво пробормотал Сейлард. Но тут его внимание привлёк сын Бальтазар. Он сначала и не узнал раздражающего его юрийца, так как тот впервые за полтора года был не в привычной тоге с голубым поясом, воротом и рукавами, а в обычной форме студента академии. 

— Студент Бальтазар, все в порядке? — Поинтересовалась Окарина, заметив, на кого с таким удивлением поглядывает её муж. 

— Да, леди Лайонхарт, — кивнул парень, тряхнув соломенной чёлкой. 

— Вы сегодня не в своём обычном облачении. Что-то случилось? 

— Я потерял веру в Святую, теперь я не могу называться Сыном и у меня нет права на это одеяние. Я решил остаться в королевстве, закончить учёбу и работать врачом. Теперь появился другой объект поклонения, в Слово которого я уверовал. 

— Очень интересно, и кто же это? Какой-то бог из тех, о которых рассказывали ваши однокурсники?

— Это ректор Лайонхарт, — огорошил её бывший фанатик Святой. — Он смог убедить меня и обратить в свою веру. А так как ректор верит в себя, то я тоже буду верить в него. 

— Вы всё напутали, студент. Я имел в виду не веру в "меня", а в целом веру в себя и свои собственные возможности. К тому же, при любом раскладе я как бы не бог. И я как бы жив, — неуверенно попытался переубедить подростка-максималиста Сейлард. 

— Все мы не вечны, но не сомневайтесь, я буду нести Ваше учение! 

Поклонившись, Бальтазар удалился. Похоже, ему не нужны были храмы, символы или писания, он проникся, был преисполнен рвения и возомнил себя первым апостолом новой веры. 

— Что ты ему наговорил? Какое ещё учение? — Растерянная и слегка испуганная, Окарина глянула на такого же шокированного мужа.

— Да ничего я ему не говорил. Он меня взбесил россказнями о том, что нужно с тобой расстаться и ждать возможности попасть в потусторонний гарем Святой. Поэтому мы с Леви устроили этот религиозный фестиваль. Этот несчастный дурачок прибежал ко мне разбираться, а я ему сказал очевидное — нужно учиться, усердно работать, не забывать про тренировки и можно добиться чего угодно без всякой Святой… 

— И это всё?

— Ну… Нет. В конце я решил немного пошалить и обернулся перед ним в ягуара. Я же совсем забыл, какими впечатлительными бывают эти шестнадцатилетки… 

— Понятно. Сам виноват. Привыкай к тому, что ты теперь божество, Лар. 

— Рика, я не хотел, правда. Можно его сдать обратно Святой? 

— Нет. Судя по всему, юноша настроен серьёзно и отступать не собирается. Будешь знать в следующий раз, с кем шутить и как. 

— Это же бред! Кто ему поверит!

— А в этом и суть веры — им не нужны доказательства, аргументы. Достаточно просто... верить.

— Но послушай — он же меня не понял, всё переврал!

— Вот так и появляются Евангелия и их толкования, — безжалостно припечатала Окарина.

— Остаётся одна надежда — что он повзрослеет и выбросит из головы эту ерунду. И вообще не будет особо убедительным в своих проповедях, чтобы ему никто не поверил. 

Хотя, говоря так, Лайонхарт и сам понимал, что обрёл в лице Бальтазара искреннего последователя, от веры которого вряд ли когда-то удастся отделаться.