ГП и Ткач-недоучка (гет)

— Мне не хочется разрушать твой кайф, но пора возвращаться к обычной жизни, Лиззи, — сказал я прямо в запрокинутое к небу лицо. Оно было прекрасно, и наслаждение, в котором всё ещё находилась девушка, я ощущал буквально всем телом — словно иззябший после долгих полётов на метле вернулся в родную гостиную, встал перед горящим камином, и почувствовал, как тело наполняется добрым теплом.

А ведь её избранник действительно будет счастлив, причём не только в постели, — мало я девушек встречал, рядом с которыми может быть хорошо даже без слов. Правда, в анамнезе нашей красавицы есть ещё мама, которую мне увидеть не довелось, а она может оказаться весьма неприятным дополнением к семейному счастью.

Это вообще частая проблема — традиции старых Семей. Пришельцев из обычного мира они удивляют порою до крайности. Разумеется, от будущего мужа, который входит в уважаемый Род, не требуется покрыть какую-нибудь ослицу на глазах старших представителей семьи, такая экзотика больше у южан практикуется, но и наши «средневековые» традиционщики горазды на всякое.

Мысли о разной хрени помогли вернуть хладнокровие и рассудительность, так что вспыхнувшее под влиянием девичьих эмоций «чувство» потихоньку угасло. К чёрту неконтролируемые эмоции, с меня Бэкки хватит!

По этой же причине я не подходил к девушке близко, а тем более не прикасался к её коже — знаем, как оно может быть, плавали уже.

— Лиззи, собирается дождь, а нам ещё из леса выбираться. Промокнем ведь.

Девушка вздохнула, волшебное зарево, которое окружало её фигурку, погасло, стянулось вокруг глубокой деревянной плошки, которая лежала на девичьих коленях. А через пару вдохов-выдохов и эта аура исчезла, осталось только опалесцирующе-белое молоко, над поверхностью которого то и дело проявлялись разноцветные искорки.

— Это было... — Лиззи помолчала, мягко улыбнулась, — волшебно...

— Ага, — кивнул я, — тебя какое-то время вообще не было видно в магическом мареве. Но теперь ты уже пришла в себя?

Девушка нахмурилась, прислушиваясь к внутренним ощущениям, потом одним движением палочки глубокую миску с молоком единорога превратила в деревянную баклажку с узким горлом. Она взвесила её в руке, оценивающе посмотрела на меня (что, по башке меня стукнуть захотелось?), затем огляделась вокруг, и приманила кусок здоровой ветки, что торчал из снега неподалёку, — судя по следам, ветку совсем недавно ещё объедали единороги. Этот обломок она покрутила перед глазами, а потом как-то вдруг трансформировала в небольшую деревянную фляжку, так быстро, что я даже осознать не успел, как это у неё получилось.

— Держи, — сунула она мне поделку. Я автоматически подхватил трансформированную посудину, но Лиззи нахмурилась:

— Держи крепче!

— Как скажешь, дорогая, — я взялся за творение когтевранки обеими руками.

Та довольно кивнула, и поднесла к открытому горлу только что сотворённой фляжки баклажку с волшебным содержимым. Запахло летом, травами, молоко забулькало, переливаясь, и я от неожиданности едва не уронил набирающую вес ношу:

— Лиззи, ты что?!

— Не мешай, пролью. А маме-единорожихе это не понравится...

Она сцедила мне часть надоя, закупорила посудину, и довольно улыбнулась:

— Ну вот, теперь можно и возвращаться.

— Но молоко, Лиззи! Зачем ты мне его отдала?

— Не отдала, а только поделилась. Это твоя доля, Колин, потому что мы спасали малыша вдвоём.

— Охренеть! Спасибо, Лиззи, не ожидал такого царского подарка...

Девушка хихикнула, убрала баклажку с молоком, и поднялась с чурбака. Тот немедленно скукожился до своего натурального размера и вида, а Лиззи тем временем оседлала призванную метлу:

— Ты по-прежнему слишком много говоришь, — заявила она, поднимаясь над замёрзшей травой. — Летим!

Пока мы делили волшебный «лут», мама-единорожиха увела свой выводок подальше в лес, и ничего больше не напоминало о случившемся здесь чуде. Только небо изменилось — солнце сползло за далёкий горизонт, заливая тревожным багрянцем стену облаков, которые укрыли небо сплошной непроглядной массой.

Но вместо ожидаемого похолодания шотландская погода решила пошалить, так что заметно потеплевший ветер начал прямо на глазах превращать снежные сугробы в тяжёлую рыхлую массу, которая сочилась мокрыми каплями. И такие же капли срывались с низкого неба, обещая скорый дождь.

И хотя есть множество разных заклинаний от дождя, к сожалению, большинство из них рассчитаны на медленное передвижение — езду на телеге, на коне, но не полёт на метле. Рукоять становится скользкой (вы всерьёз думаете, что перчатки игроков в квиддич только для защиты кистей? А тот факт, что Поттер висел на одной руке так долго, вам ни о чём не говорит?), холодные дождевые капли попадают на лицо. А если мантия обычная, не для путешествий, то капли ещё и за шиворот влетают, если ветер неудачный.

Так что задерживаться на опустевшей поляне мы не стали, — глянули вокруг, чтобы удостовериться в том, что следов наших не осталось, да поднялись в небо.

Тёмная громада Замка открылась нашим глазам неожиданно далеко в сгущающейся тьме. Его далёкие окна манили тёплым домашним светом, а желание оказаться у горящего камина вызвало отчаянное желание пришпорить наш волшебный транспорт. Вот только подняться на безопасную для гоночной скорости высоту нам не удалось — дождевые облака нависли так низко над землёй, что мы, чуток поднявшись, сразу очутились в сером непроглядном тумане, так насыщенном влагой, что у меня по волосам поползли крупные холодные капли.

Пришлось опускаться к древесным верхушкам, и морально готовиться к долгому путешествию над ершистым хвойным ковром. Мы переглянулись, и поплыли вперёд, к Замку, — его тёмная громада почти сразу исчезла за ночным туманом (или это облака так низко опустились?), но направление мы помнили уверенно. Щурясь от холодной мороси, я надвинул капюшон пониже, так что по большей части видел только то, что творилось под ногами, где проносились проплешины полян, бугрились непролазные завалы, от которых несло холодом и смертью, чернели нитки ручьёв и лужицы никому не известных крохотных озёр.

Лиззи тормознула так неожиданно, что меня занесло, когда я попытался остановиться рядом с ней. Мир лёг набок, тёмная громада леса под ногами встала вертикальной стеной, залопотала на ветру мантия, а в лицо ударил холодный зимний дождь. Чёрт!

— Колин, куда мы летим?! — крикнула девушка. — Я не знаю этой дороги!

— Я тоже не пойму, куда нас занесло! Ты что-нибудь понимаешь?!

Облака опустились ещё ниже, темнота сгустилась почти до ночной, но даже это не помогло лучше увидеть огни Замка — наоборот, мутное зарево его окон словно уходило от нас всё дальше, погружаясь в ночную тьму. Да что за хрень здесь творится?!

— Колин, я ведь знаю, что у тебя с Замком особая связь, можешь это сейчас не скрывать. Попробуй найти дорогу! Мне почему-то кажется, что ночевать здесь нам категорически не стоит.

— Да я сам отсюда хочу побыстрее убраться, Лиззи. Хорошо, попробую его позвать

Я попытался отрешиться от окружающей нас враждебной темноты, забыть о холоде и ветре, и поскорее нащупать Замок. Удалось это сделать не сразу, как будто нас разделяло какое-то невообразимо огромное расстояние. Но как это возможно, если мы тут полетали всего-то часок — другой?

— Там! — в конце концов махнул я в нужную сторону. — Ты что-нибудь там чувствуешь?

— Нет! Веди ты!

Мы снова поплыли почти над самыми верхушками елей, сквозь ветер и капли начинающегося дождя. Темнота сгущалась всё сильнее, и холодок, что поднимал пупырышка страха на спине, казалось, вызван не одной только дрянной погодой, а ещё незримым присутствием чего-то большого и недоброго.

— Лиззи, может, ты ещё раз свою «стрелку» колданёшь? Я что-то не очень уверен в точности направления! — крикнул я минут через десять полёта, когда понял, что мы летим не туда.

Под нами расстилалось тёмное море спящих мёртвым зимним сном деревьев, а ещё более густая чернота давила сверху. Я отчаянно вглядывался в окружающий пейзаж, но ни Замка, ни хотя бы Озера до сих пор увидеть не удавалось. Да куда же нас влечёт?!

— Я больше не могу, — призналась когтевранка после долгого молчания. — Это очень энергоёмкое заклинание...

— Хреново!

Потом, ещё через несколько минут блуждания над лесом, я снова обратился к девушке.

— Слушай, может, по речке пойдём?

— Ты о чём, Колин? О какой речке? — посмотрела на меня уставшая Лиззи из-под капюшона. Мокрые волосы сбились в неровные пряди, на щеках выступил нездоровый румянец, — ещё немного, и мы просто упадём на землю от магического истощения. Не помогут больше нам ни согревающие чары, ни энергетические батончики в кармане.

— Вспомнилось вдруг, что все реки впадают в море или озеро, — пояснил я. — А в войну пилоты часто летали вдоль рек, чтобы не заблудиться.

— Ты здесь хоть одну речку видел?

— Нет.

— Тогда зачем мне об этом рассказываешь?

— Чтоб ты знала, что делать, если речку увидим!

А потом Сила, которую мы всё это время ощущали где-то на грани осознания, наконец проявила себя: по небу шарахнула молния, залив всё вокруг мертвенным бледным светом, а вслед за этим прокатился такой грохот, что в ушах заложило, а лицо онемело, как от сильной пошёчины.

Я дёрнулся, чуть не свалившись с импровизированного скейтборда-щётки, завихлял в воздухе, пытаясь вернуть равновесие. Рядом пискнула Лиззи, которой досталось не меньше — я рванул к ней, обхватил за плечи.

Вместе мы удержались в воздухе, не свалились в чёрную гущу ветвей. А потом почувствовали угрозу — сразу оба.

— Что это?! — Лиззи выхватила палочку, конец которой тут же налился зловещим багрянцем готового к использованию боевого заклинания, и бешено закрутила головой в поисках невидимого врага. Чтобы лучше видеть опасность, она откинула капюшон, подставив голову холодным каплям, но чернота вокруг оставалась непроницаемой.

— Я ничего не вижу, Колин!

— Я тоже, Лиззи! Но приближается оно оттуда! — я махнул рукой в сторону от нас. — Там ощущается концентрация магического поля! Хреновая концентрация!

Девушка опять меня удивила — она прохрипела-прокаркала что-то совсем не английское, и багровое марево сорвалось с волшебной палочки ярким шаром, который стремительно полетел в указанном направлении.

— Приготовься, сейчас бахнет вспышка! — крикнула девушка, прикрывая лицо.

Но ожидаемого чуда не произошло — заклинание вспыхнуло буквально на мгновение, и тут же пропало, словно чья-то рука прихлопнула докучливую муху.Лиза зарычала, повернула ко мне искажённое злобой лицо:

— Оно сильнее меня!

— Значит, бежим!

Но гонка не продлилась долго — куда бы мы ни сворачивали, куда бы ни направляли свой полёт, очень быстро непроглядное Нечто оказывалось перед нами, искривляя пространство по своему хотению. Ветер бил в лицо, хлестал каплями по глазам, высасывал тепло из-под одежды. С каждой минутой накатывало всё более сильное утомление, холод пронизывал тело, руки и ноги начали сводить судороги. А потом Лиззи, которую я всё так же поддерживал за плечи, вдруг затормозила, да так неожиданно, что я чуть не скинул её с метлы.

— Колин! — обернулась она ко мне, и безумный огонёк в глазах девушки заставил поёжиться от неприятного предчувствия. — Что ты знаешь о волшебных праздниках?!

— Э... ты о чём, Лиззи? — посреди тёмного леса, в магической ловушке вспоминать о праздниках? Она что, — с ума сходит?

— Ты празднуешь Имболк, Йоль, Белтайн?

— Да я про них только здесь, в Школе, узнал! Что мне эта замшелая древность?

— Эта, как ты изволил выразиться, «замшелая древность» поймала нас в ловушку!

— Чего-о??

— Нас преследует Йольский кот, мой необразованный друг, и шансов уцелеть у тебя немного!

— Погоди, ты про исландского монстра? Который где-то с великанами в пещере живёт, и под Новый год ходит по домам? Ты Исландию с Шотландией не перепутала?

— Горы, Колин, и волшебный Лес! Бежим!

Теперь мне стало понятно, почему нас кружило по Лесу, не пуская к Замку — там у монстра слабели его возможности, там мы были бы в безопасности. Но здесь, в ночи, где-то в глубине Леса и совсем недалеко от гор, куда, как говорят, три дня на метле лететь, у нас шансов на спасение не было. Или только у меня?

— Лиззи, что от него может спасти?!

— Новое шерстяное бельё!

Я поперхнулся от неожиданности:

— Какое бельё, ты о чём?

Лиззи вдруг покраснела, выкрикнула зло:

— Например, о рейтузах, придурок!

— Но это женская одежда!

— А мужчины носят подштанники! А ещё шарфы, носки, свитера и варежки — думаешь, Уизли просто так на Йоль меняет гардероб всей семье?

— Ч-чёрт!

Мы бросились вперёд сквозь непроглядную темноту, не то в тумане, не то в опустившихся прямо в лес облаках, и холод всё глубже проникал в душу. Вот уж не думал, что сдохну так неожиданно и так по-идиотски — попав на зубы какой-то хтонической твари, случайно забредшей в наши безлюдные края.

Я посмотрел на фигурку рядом, сбросил скорость:

— Всё, Лиззи, тут наши пути расходятся!

На измученном лице девушки отразилось непонимание, и я поспешил объясниться:

— Да, чудовище гонится за мной, поэтому стоит тебе отдалиться, и дорога к Замку будет открыта! Лети от меня подальше, Лиззи!

— Ты дурак?? — разозлилась подруга. — Это я тебя завела в чащу, и если бы не единорог, мы давно грелись бы у камина после сытного ужи...

Она нахмурилась, и звонко хлопнула себя по лбу:

— Мордред и Боудикка, что я за дура! Кретинка!

Она пролаяла что-то явно ругательное на языке, который я раньше не слышал, и схватила меня за грудки:

— Колин, скорее делай миску!

— Миску??

— Да! Миску, плошку, да хоть блюдце, только скорее, если не хочешь, чтобы тебя сожрали!

Я нырнул к земле, ухватил подходящий кусок коры с сухого дерева,трансформировал его в мисочку. Из-за нервов процесс превращения сопровождался искрами и языками пламени, а когда я закончил, по краю миски бежала полууставная вязь «С Новым годом!».

Лиззи удивлённо подняла бровки:

— Так ты учишь славянские резы? Похвально... А теперь поставь её понадёжнеё, так, чтобы она не упала, и налей молока!

Мисочка пристроилась на толстой ветке, и я тут же набулькал в неё свою долю единорожьей платы за мальца. И нет, мне не было жалко отдавать удивительный реагент — слишком мне было страшно, чтобы жалеть.

Когда опалесцирующая жидкость с разноцветными искорками оказалась вылита, я замер, любуясь удивительным зрелищем, и только рывок девушки вернул меня к реальности.

— Да что с тобой, Колин?! — рявкнула она. — Быстрей вали отсюда!

Мы отлетели в сторону, и несколько мгновений ничего не происходило — всё тот же ветер, который вымораживал до самого сердца, холодные брызги, шум деревьев и темнота вокруг. А потом, буквально в одно моргание, огонёк-сияние, который теплился, словно далёкая свечка, там, где я оставил плошку с молоком, исчез.

И вслед за этим исчезновением резко стих ветер, а вместе с ним пропало ощущение абсолютной безнадёжности, — тьма, абсолютно непроницаемая ещё минуту назад, начала растворяться, истаивая в призрачном сиянии звёзд.

Я ещё успел почувствовать что-то вроде удовольствия, которое обдало меня тёплой волной, и сразу же накатило облегчение. Каждой клеточкой своего тела я ощутил, что смерть прошла на этот раз мимо. А потом облака разошлись, и на нас тёплым светом уютных окон взглянул Замок — безопасный, надёжный, свой. И очень близкий, совсем рукой подать!

— Колин, догоняй! — крикнула Лиззи, и понеслась прямо к нему. — Кто отстал, тот недотёпа!

Но я, вместо того, чтобы сразу броситься за ней, уставился на далёкий горизонт, где темнели смутные силуэты далёких гор, — теперь они были видны удивительно чётко. Может быть, потому что облака над ними разошлись в стороны, и открыли звёзды, которые сложились в зубастую улыбку.

Улыбку?? Чеширский, мать его, кот?! Нет, ребята, я слишком стар для этого дерьма, я хочу в тёплую ванну, и много-много света вокруг...

Лиззи я догнал уже возле хатки Хагрида, и замковую стену мы перевалили ноздря в ноздрю. Над Замком моросил зимний шотландский дождик, который уже смыл почти весь снег, так что в наступившей темноте мы проскользнули двумя незаметными тенями. Да и кому сейчас на небо смотреть, когда счастливчики уже вернулись из Хогсмида, расселись в факультетских гостиных, и обсуждают сегодняшний поход под бутылочку сливочного пива?

— Колин, ты даже не представляешь, как я хочу в ванну! — выдохнула Лиззи, когда мы повисли над внутренним двориком. — Кажется, ещё никогда в жизни так не хотела!

— О, Лиззи, ещё как представляю! — горячо выдохнул я. — Сегодня как минимум пару раз я чуть не обгадился, прости за откровенность! На мне столько засохшего пота, что его хватит, чтобы сделать Озеро солёным!

Девушка хихикнула, бросила на меня странный взгляд:

— Мы сегодня узнали друг о друге много нового...

— И очень неожиданного... — я вспомнил, как изгибалось запястье девушки, как искажалось её лицо, теряя человеческие черты.

— И мне кажется, что эти знания... — она выжидательно посмотрела на меня.

Я улыбнулся, закончил фразу:

— Должны остаться между нами. Только между двумя.

— Но без Непреложного обета! — выставила она руку в отрицающем жесте.

— Согласен. На мне и без того их хватает, увеличивать совсем не хочется.

— Значит, мы с тобой поняли друг друга, — лучезарно улыбнулась девушка. — Кстати, вот...

Она вытащила из кармана баклажку с единорожьим молоком, быстро огляделась, дёрнула с недалёкой крыши черепицу, трансформировала её в глиняную бутыль, протянула мне:

— Держи крепче!

Я взял в руки увесистую посудину, а Лиззи затянула какой-то невнятный речитатив на немецком. От её палочки потянулась полоса магической энергии, окружила обе баклажки, а потом та, что была в моих ладонях, ощутимо потяжелела.

— Лиззи, но это же твоя доля! — обалдел я от такой щедрости. — Я свою уже использовал!

— Не волнуйся, — отмахнулась девушка, — мне Старшая стада сразу сказала, что даст больше, что мне, дескать, пригодится. Я тогда подумала, что плохо её поняла (у меня не очень со звериными языками, знаешь), а теперь вижу, что всё правильно. Ладно, я мыться!

Она ещё раз одарила меня ослепительной улыбкой, и унеслась в сторону когтевранской башни, оставив меня с баклажкой, полной единорожьего молока. Чудны дела твои, Господи, — только что с жизнью прощался, и вдруг такой волшебный подарок...

Потом накатил отходняк, во рту стало горько, руки задрожали, и стремление смыть с себя вонючий пот стало непереносимым. Мне пора в ванну! Скорей!

Я нырнул в ближайшее окно, стрелой промчался по пустым коридорам, взмыл вверх в нашем башенном коридоре, мимо портретов на стенах и каменных пролётов. Как хорошо, что внутри башни пустые, и по ним можно лететь, а не только тащиться по ступеням!

Потом я свернул в привычный коридор, где можно было наконец-то слезть с летающей щётки. Кофр с фотографическими сокровищами я отправил в фотолабораторию по дороге к ванной, и остановился только на пороге доморощенной купальни — мне резанул по нервам её зловещий, слишком мрачный антураж. Да, это с самого начала была просто шутка, но после сегодняшней ночи мне уже смеяться не хотелось. К чертям собачьим все эти чёрные свечи, клыки древних чудовищ и прочую подростковую хрень, даёшь солнечный свет и радость! Кстати, может Гермиона перестала сюда захаживать именно из-за бутафорской чернухи?

Сдирая с тела липкую от пота одежду, я торопливо менял интерьер, переделывая всё, на что только попадал взгляд. Голый камень замковой стены спрятался под метлахской плиткой нежно-зелёного цвета, по которой потянулась череда дельфинов, нереид и прочих голотурий. Морская братия создавала весёлый узор из разнообразных подводных сценок, которые подсвечивали лампы из кораллов — я такие видел когда-то, теперь вот пригодилось: красные кораллы вместо опоры, а на них плафоны в форме жемчужин и морских ракушек.

Окна, которых в этом классе было целых два, я соединил в одно большое, панорамное, наложив на него иллюзию морского берега — слева крутая тропинка убегает к галечному пляжу, справа колышутся ветви старых оливковых деревьев, а впереди сливается с бесконечным небом такое же бескрайнее море. И к этому ещё добавляется шум накатывающей на берег волны, крики чаек, запах цветущих олив и морских водорослей...

Череп дракона я превратил в огромную мраморную ванну, больше подходящую к пейзажу, и плюхнулся в неё со стоном наслаждения — наконец-то!

Адреналиновый отходняк, что стал накатывать на меня ещё в воздухе, и грозивший закончиться сломанной шеей после падения с высоты, удалось купировать всей этой прелестью — меня чуток потрусило, руки — ноги подрожали, взбивая воду, а потом горячая вода и успокаивающие ароматы взяли своё. Мышцы расслабились, сердце перестало рваться из груди, и я смог вдохнуть полной грудью. Как хорошо, всё-таки, когда тебя не съели!

Сущность, что играла с нами в Запретном лесу, была чем-то большим, нежели просто магическим монстром. Монстром был снежный червь, а это... Вся сила Паука не стоила ничего против ЭТОГО — я впервые столкнулся с чем-то НАСТОЛЬКО всеохватным и всеобъемлющим, таким, что даже слов не могу найти для описания!

Пожалуй, определение «Кот» будет одним из самых точных — он с нами играл, как кошка играет с мышкой или птичкой, без особой злобы, скорее, из интереса, чем от какой-то жестокости или садизма. Злобой несло от пакости из Шенковского поместья, которая и состояла чуть ли не полностью из этой эмоции. Этот же воспринимал нас, как игрушку, и поэтому так легко отвлёкся, когда ему подсунули вкусняшку. И я бы согласился с такой идеей полностью, если бы не его улыбка, сотканная из звёзд — улыбка, которую Лиззи так и не увидела. Или та была не для Лиззи предназначена?

Постепенно я пришёл в себя, успокоился, и желание посмотреть на то, что у меня получилось на этой фотосессии, стало воистину непреодолимым. Я посидел в воде ещё немного — чисто из упрямства, конечно, — и выбрался из воды, завернувшись в наскоро сотворённый халат (искать свой обычный не было желания, потому что руки чесались от нетерпения). Пора идти в мою сокровищницу, немножко почахнуть над фотографическим «златом».

Всё-таки фотограф — это диагноз! Как только я взялся готовить проявитель, закрепитель, выставлять температуру смеси, проверять глянцеватель, как все пережитые кошмары вылетели из головы, остались только привычные, отработанные до автоматизма действия. Наверное, снайпер так же забывает обо всём, что было на задании, когда чистит оружие после удачной операции — разбирает винтовку, смазывает детали, проверяет настройку прицела и прочее.

Первые кадры нашей лесной экспедиции получились так себе — как обычно, смазанная резкость, неудачный свет, дрянная раскадровка. Потом я вработался, и качество сразу улучшилось, изображение перестало колоть глаза — мох на ветках, мох, длинными прядями свисающий по стволу, мох на фоне снега...

Я выбрал десяток хороших кадров, и даже нашёл парочку отличных, где фиолетовое марево волшебства окутывало зелёный покров. Такие кадры можно хоть в Нэшинэл Джиогрэфик посылать, если бы тамошний народ мог увидеть волшебные фото. Кстати, интересно, — а у европейских магов есть иллюстрированные журналы «про природу»?

Параллельно с растениями, я фотографировал Лиззи, стараясь не заострять на этом её внимания, — подумал тогда, что сделаю сюрприз девушке, раз она со мной в холодный лес полетела.

Лиззи у меня получилась очень хорошо, особенно там, где она сидела в импровизированном кресле посреди заснеженной лесной поляны. Самый удачный кадр, кстати, что получился, как это бывает, случайно, — его можно было бы в книжку про Снежную Королеву вставить, дескать, Королева в её молодые годы.

Девушка задумчиво тянула чай из изящной фарфоровой чашки, придерживая её варежкой с родовым гербом, роскошные кудри обрамляли точёное белоснежное лицо, как дорогая рама обрамляет дорогую картину, взгляд был устремлён куда-то вдаль, а на размытом фоне лесной хвои пробивалось волшебное зарево колдовского мха. Да, ребята, классный портрет у меня получился, и я это могу с полной гордостью сказать. О том, что это как бы случайность, мы умолчим, ибо что такое случайность, как не плод упорного труда и приобретённых долгой практикой умений, сдобренных щепоткой удачи?

Я отложил удачные фотографии в сторонку, перешёл к следующей плёнке, что заполнял «слёзками» — меня давно научили не экономить место на плёнке или карте памяти.

Там, в глубине леса, где пришлось использовать искусственное освещение, картинка должна была получиться немного иной, и я чуток побаивался, что где-то накосячу — в таких условиях легко и с диафрагмой ошибиться, и с выдержкой. Но старый механический экспонометр не подвёл, и со светом всё получилось хорошо. «Слёзки» блестели, чашечки цветов покачивались на ветру, который наколдовывала Лиззи, и всё вместе было настолько волшебно, что дальше просто некуда.

Я перебирал кадры, протягивая негатив через волшебный фонарь, одно изображение сменяло другое, и я ставил отметки, какое фото достойно печати, а какое так и останется на плёнке.

Пяток подходящих кадров для будущего учебника-методички были отмечены специальной меткой (я ведь до сих пор не знаю, что Боунс намерена в конце концов сотворить — полноценную книгу с хорошей печатью на хорошей бумаге, или дешёвую брошюрку с бог знает какими иллюстрациями в стиле 19 века).

Затем пришла очередь малышки Лиззи — вот она аккуратно отгибает цветочные лепестки, чтобы проверить качество ягод, вот она с помощью волшебной палочки выдёргивает ягоды с цветоложа, и целая горсть волшебных жемчужинок блестит в воздухе, повиснув, словно призрачное колье. Да, красиво получилось — вдохновенное лицо девушки, непроглядная стена леса вокруг, и «слёзки», парящие над её пальчиками, от которых исходит нежное сияние.

Несколько следующих кадров, последних на этой катушке, оказались смазаны нашими движениями, — как раз когда упало дерево, и мы почувствовали зов молодого единорога.

Последние катушки — их получилось три, менял по запарке, даже не отдавая себе отчёт в том, что делаю, — я доставал с опаской. Тот хаос, что царил вокруг нас и единорожика, вряд ли позволил сделать хоть что-то хорошее, так может, лучше выкинуть да забыть, чтобы не расстраиваться? Опять же, снимки были сделаны не мной, а доморощенным ИИ, сотворённым из случайного хогвартского духа да обработанных кусков оконного стекла.

Я ведь после того, как организовал школьным портретам «телебим» с квиддичных матчей, возню с летучими объективами не оставил. Кое-что мне подсказал Майк-с-картины, кое-что сам нашёл в старых книгах, но в конце концов сумел придать полёту моих камер определённую свободу, а не только следование жёстко определённому заданию.

Для этого пришлось заняться не слишком легальными вещами, потому что официально работа с духами в Британии не приветствуется, а занимаются этим только сертифицированные специалисты, которых сегодня осталось немного. Почему у нас довольно безопасную возню с полуразумными сущностями связали с демонологией, я сказать не могу — лучшим спецом по духам в школе считается Флитвик, а подходить к нему после Шенковских намёков я опасаюсь.

Так что сам, только сам, с помощью, как говорится, «кувалды и такой-то матери» (в моём случае — Паучьих способностей и взрослого ума), а также советов как бы умерших носителей и забытых ныне техник, я вначале поймал несколько низших духов, из тех, что уже стоят на пороге полного развоплощения, и растеряли практически всё, что в них было разумного, а потом засунул их в огранённое стекло, упорядоченностью кристаллической решётки последнего затормозив процесс распада тонко-материальной сущности.

В принципе, обычный «ловец духов», только со своей спецификой, и под конкретные цели заточенный. Я хотел сделать аналог репортажного вертолёта с камерой из прошлой жизни, только без людей и маленький, который сам бы определял режим фотоаппарата, порхая в воздухе бесшумно, как снитч. Принципы света и резкости, выдержки и композиции я в свои духи вложил, но пока надёжно работал только один «папарацци» — тот самый, который и был соединён с моим фотоаппаратом. Стеклянный "кристалл" я прикрепил сверху корпуса, на манер нынешних вспышек, так что он никаких вопросов не вызывал.

Какое-то время я разрывался между желаниями проверить получившиеся плёнки и уничтожить их, чтобы не позориться, но интерес таки победил, — а вдруг хоть что-то получилось? И, оказывается, получилось, да так, что я сам охренел.

Первые кадры, сделанные ещё во время полёта, оказались смазанными и недосвеченными, — дух ещё не поменял диафрагму, плёнке не хватало света, так что на экране первые мгновения просто неслись размазанные пятна. Я щёлкал тублерком, протягивая плёнку мимо визора, тихо гудел магический огонь в волшебном фонаре, и когда на стене появился испуганный единорожек, чуть не промотал кадр.

Получился он неплохо — зверь поднимает голову в отчаянном зове, видны полупрозрачные плети-щупальца магической ловушки, и даже, если присмотреться, можно заметить движение снега далеко позади, где начинает проявляться снежный червь.

Резкость полученной картинки оставляла желать лучшего, да и со цветопередачей тоже не всё хорошо получилось из-за слабого освещения, но всё равно получилось очень неплохо. А что дальше?

А дальше было по-разному, потому что никакая программа, даже волшебная, глаз и руку живого фотографа не заменит. Однако среди кучи смазанных кадров, то слишком тёмных, то с перекошенной перспективой, нашлось несколько настоящих жемчужин, которых не постыдился бы любой профессионал.

Вот Лиззи пытается вытащить малыша из снежного плена, вот я наколдовываю плот из веток, вот мы поднимаем его с единорожиком из снега, и тонкие плети ловчих заклинаний отрываются от шкуры животного. А на заднем плане всех этих кадров приближается монстр, который становится всё более заметным и осязаемым.

А потом он появился во всей своей красе, под аккомпанемент неслышного треска ломающихся деревьев и свиста пурги. Жутью веяло от самого изображения, и меня ещё раз продрал озноб от пережитых испытаний.

Последним кадром на этой катушке оказался умирающий монстр — тот самый момент, когда он отчаянно мотал мордой, которую разъедало Лиззино волшебство. Эпический получился кадр!

Следую катушку, уже последнюю, вставил в проектор с предвкушением чего-то замечательного — здесь была дойка, тут было самое доброе волшебство. Я только боялся, получилось ли сделать хороший кадр, потому что к этому времени забыл практически обо всём. И да, ерунды хватало, — перекошенный кадр (горизонт завален, говнофотограф!), размытые границы, недосвет. Но все эти недостатки компенсировались теми кадрами, что получились, а их тоже хватало — вот мама-единорожиха закрывает собой стайку детворы, а вот к ней бросается израненный малыш. Тут хорошо видны раны на крупе, которые исчезают после прикосновения маминого рога, а здесь Лиззи, которая деликатно касается настороженной мамаши.

И вишенка на торте — Лиззи доит единорога, и их обоих окутывает облако серебристого волшебства. И следующий кадр, где я смотрю на ушедшую в себя девушку, а у неё на коленях глубокая миска с волшебным молоком. Всё-таки оно того стоило...

Потом качнулось волшебное пламя в зачарованном фонаре проектора, я вздрогнул от дуновения чужой магии, тумблерок перемотки щёлкнул, подчиняясь невидимой руке, и плёнка передвинулась ещё на один кадр, которого не существовало ещё минуту назад.

Я замер — над чёрным ковром мокрого зимнего леса, на фоне густых дождевых облаков мигали звёзды ночного неба, складываясь в широкую зубастую улыбку. Твою ж мать, котик хренов! Ты даже в Замке меня в покое не хочешь оставить?!

Какое-то время я просто сидел, тупо таращась на фотографию, которую никому и никогда не покажу. Шли минуты, тихо гудело пламя, мерцала звёздная улыбка на стене, а я мысленно осматривал, ощупывал и обнюхивал себя, пытаясь понять, что эта фотография означает.

Но какой-либо метки на себе я не нашёл, мертвечиной или ещё какой дрянью вокруг меня не тянуло, состояние было прекрасное, и пришлось согласиться с мыслью, что это была ещё одна проказа Йольского кота, на этот раз безобидная. Ведь безобидная, правда же?!

В конце концов я выдернул катушку из держателя, и едва не спалил её тут же в ладонях. Но уж очень хорошо получилась Лиззи, настолько, что ещё раз повторить кадр точно не удастся. Опять же, ну, уничтожу я эту ухмылку Зверя, а он возьмёт, да обидится на меня. Первый раз чуть не съел, со всеми моими Паучьими потрохами, а во второй раз может ведь и закончить дело.

Внутри шелохнулось что-то вроде согласия — видимо, это тот самый Паук, что сбежал от Зверя чёрт знает куда, отозвался на размышления. Ну что ж, раз даже моё внутреннее чудовище согласно, оставлю подарочек в покое.

А чтобы окончательно успокоиться после всей этой передряги, я занялся фотографиями Лиззи, потому что к Трелони не ходи, а эта девочка уже на следующей нашей встрече будет от меня свои портреты требовать.

Опять бодяжить химрастворы с вливанием собственной магии, печатать фотографии, тратить бог знает сколько времени на это сомнительное удовольствие я не захотел. Опять же, кадры, достойные внимания нашей привередливой когтевранки, ещё не отобраны.

К счастью, волшебная фография не всегда требует долгой возни с полученным результатом, и если надо быстро, вот прям щазз, это действительно можно устроить. Снимки запечатлеваются на самой обычной бумаге, их можно спокойно рассматривать в натуральном размере, а не возиться с лупой на малых отпечатках, как это принято у обычных фотографов.

Правда, такие фотографии держатся всего несколько дней, затем быстро рассыпаясь, но этого времени вполне хватает, чтобы определить с заказчиком, какие кадры будут запечатлены на много лет, став достоянием других людей, а какие так и останутся на плёнке, чтобы в конце концов оказаться в мусорной корзине.

Поэтому я набрал листов волшебной бумаги, как раз для подобных целей припасённой, и стал быстро проматывать кадры по-новой, переводя на бумагу те кадры, которые стоит рассмотреть повнимательнее. Полученные фото, от которых пахло горячей краской и экстрактом наперстянки, я развешивал прямо в воздухе, чтобы не отвлекаться, и довольно быстро пространство вокруг меня заполнили когтевранки в самых разных ипостасях. Лиззи собирает «слёзки», Лиззи проверяет зрелость цветка, Лиззи укладывает отобранные ягоды в мешочек, Лиззи на метле, стремительно летящая на помощь...

Мелькнуло было воспоминание, как я так же работал с фотографиями Бэкки незадолго до её смерти, но это чувство пришлось тут же загнать подальше в подсознание, потому что сравнивать Богиню с хорошенькой, умненькой, приятной, однако всего лишь обычной девушкой, — это даже не смешно. Кстати, привычная тягучая боль, что возникала в груди вместе с мыслями о погибшей жене, на этот раз даже не всколыхнулась — может, из-за того, что она снова жива? Дай бог ей счастья, если это так...

А вот когтевранка меня всё больше озадачивала, и мысли ситуацию никак не объясняли. Нечеловеческая гибкость руки, странная форма лица, странная, не-Хогвартская магия, — это что такое? Понятно, что у каждой старой Семьи куча всяких странных разностей по чуланам запрятана, однако подозрительно это всё, господа.

Рука, что вытянулась из-за моего плеча, взяла фотографию с улыбающейся Лиззи, и я дёрнулся, а сердце прыгнуло сразу в горло.

— Гермиона??! Чёрт, напугала!

— Не ругайся при девушках. И да, с самого утра Гермиона, — уставшая подруга разглядывала фотографию, где смеющаяся когтевранка нарезала изящные пируэты вокруг упавшей осины. — А вы, похоже, не скучали...

— Ты о чём? — насторожился я. Такой Гермионы я ещё не видел. Она, случайно, мне тут скандал на ровном месте не закатит?

— О Валентинках, конечно, — буркнула девушка, взяв в руки ещё одну фотографию с очаровательной когтевранкой. Здесь она сидела на импровизированном кресле, потягивала чай и взирала на окружающий мир с по-настоящему королевским величием. Блин, и угораздило же мою красавицу прийти, когда вокруг одни фотографии Лиззи летают! Я бы и сам заподозрил неладное на её месте...

— А остальные не пришли? — продолжила обманчиво спокойный допрос моя красавица. С каждой новой фотографией лицо её всё больше темнело.

— Какие остальные, Гермиона?

— Ну, которых ты тоже приглашал погулять в день Святого Валентина.

— Я приглашал только тебя, Гермиона, и ты мне отказала.

— А симпатичная когтевранка просто случайно оказалась рядом, когда ты летел в Запретный лес. Кстати, у кого разрешение брал на прогулку — Спраут? Или сразу у профессора Снейпа?

— Я отправился в лес нелегально. А Лиззи ко мне сама прицепилась — она за мной следила. Ну, после того, как пригласила меня на Валентинки где-нибудь погулять. Она догадывалась, что я не горю особым желанием с ней где-то рисоваться, вот и решила за мной проследить.

— Что ты несёшь, Колин? Тебе самому не смешно такую ерунду слушать? — неожиданно разозлилась Гермиона.

Я понял, что девушка на грани срыва, который может закончиться самым разным — от банальных слёз до полного разрыва отношений. В таких ситуациях одни только слова работают хреново, поэтому я встал, и резко подхватил девушку на руки.

— Ко..! Колин, что ты делаешь?! Отпусти меня немедленно! Опусти!!

— Пока мы с тобой не разругались, и не наговорили такого, что потом будет стыдно вспоминать... — удерживая брыкающуюся девчонку в объятиях, я быстро прошёл по коридору, пнул нужную дверь. — Тут были проведены некоторые изменения.

— Я не хочу в эти зубы! Ненавижу эту черну..!!

Гермиона ошарашенно уставилась на заново сотворённую красоту, — нас встретил запах моря, крики чаек, и шорох недалёких волн. Не отрывая глаз от пейзажа за окном, Гермиона тихо спросила:

— Колин, откуда ты узнал, что я обожаю Италию?

— Интуиция подсказала, — честно признался я. — Хотел после драпа над замёрзшим лесом согреться в горячей воде, но посмотрел на ванную, на свечи дурацкие чёрные, на череп, и сам удивился глупости, которую нагородил. Зимой хочется солнца и радости, а не похоронной мрачности. Опять же, Валентинки, — дай-ка, думаю, устрою сюрприз Гермионе.

— Да, — выдохнула девушка завороженно, — у тебя получилось!

Она выскользнула из моих объятий, чмокнула в щёку, мягко толкнула пальчиками в грудь:

— А теперь, Колин, я хочу остаться одна...

— Спинку потереть?

— Брысь отсюда!

Закрытая дверь разделила наши смеющиеся лица, и я потопал назад, к фотографиям.

Не зная, сколько времени понадобится моей красавице на то, чтобы вернуться в обычное состояние духа, в первую очередь я убрал Лиззины фотки от греха подальше. Потом осмотрелся в резко опустевшей комнате, и занялся украшением стола, который сиротливо торчал в проявившейся пустоте. Накинул на него белоснежную скатерть, накрахмаленную до фанерной жёсткости, стулья превратил в кресла с резными спинками — не королевский трон, но весьма близко, — свечи нормальные поставил на серебряных подсвечниках-дриадах.

Ну и посуду организовал под всё остальное, организовав классический английский фарфор, к которому мы оба из нормальной жизни привычны. Здесь ведь народ ещё в 19 веке живёт, тут или цыганская роскошь, чтоб брызги из глаз от золота, или оловянно-глиняные убожества, словно из какого-то винтажного паба спёртые. А сейчас мне захотелось чего-то нормального, не волшебного.

Есть мне всё ещё не хотелось, а Гермиона была после ужина, так что я ограничился чаем с парой-тройкой печенек из личных запасов, — восполнил, когда был в обычном мире. Тогда же и чаю прикупил для наших чаёвников из клуба, так что было чего на стол поставить, не портить антураж надоевшим тыквенным соком. Я к нему хорошо отношусь, да и он правда магам очень нужен, как нам объясняли ещё на первом курсе, но иногда всё-таки надоедает. Особенно, когда хочется посидеть с красивой девушкой, и чтобы ей это понравилось.

Гермиона всё ещё не появлялась, время шло, и я, чуть поскучав, таки вернулся к фотографиям. Отобрал десяток самых подходящих для Боунс, ещё десяток Лизиных фотографий, а последней оставил звёздную улыбку. Что же ты такое, Котик?..

— Красиво получилось, — вырвала меня из задумчивости Гермиона. Посвежевшая, розовая после ванны, закутанная в мой банный халат, она царственно уселась на предложенное кресло, благосклонно пригубила поданный чай. — Рассказывай, Колин, я готова слушать.

Я улыбнулся моей привычной Гермионе, сложил фотки в две аккуратных стопки, потянулся за своей чашкой.

— Всё началось с того, что в коридоре Министерства я столкнулся с Амелией Боунс...

— Ты недавно был в Министерстве? Но школьникам нельзя оставлять школу!

— Мне нужно было по личному вопросу. Так вот, я встретил Амелию Боунс и не узнал её...

Рассказ мой, как я ни старался быть покороче, оказался долгим, и если бы не чай, я точно бы охрип. Плюс, моя красавица, отогревшись в горячей воде с ароматными маслами, вернулась в обычное состояние, а слушать спокойно, не перебивая собеседника, Гермиона могла только если тот старше и умнее её.

Но мы всё-таки пробрались сквозь историю про то, как главная полицейская магической Британии заказала фотографии для аврорского учебника скромному школьнику. Потом я напился тыквенного сока (чай к этому времени закончился, пришлось школьного эльфа тишком от Гермионы на кухню посылать), и рассказал вторую часть истории, про то, как назойливая когтевранка упала на хвост такому простодушному мне, и как я собирал для её потехи магические ингредиенты вопреки запрету преподавателей и лично профессора Снейпа.

Всё-таки женщины — удивительные существа. Из обычной истории о бестолковом приключении они создадут многосерийные повествования с изменами, обманами, личной заинтересованностью и бог знает чем ещё. Справедливости ради, я попытался объяснить, как оно было на самом деле, но тут же оказался погребён под потоком эмоциональных объяснений, что всё это не так, как кажется, и что я ничего не понимаю.

Большую часть этого спича я пропустил мимо ушей, просто любуясь удивительно похорошевшей Гермионой, и, похоже, она в конце концов это заметила:

— Колин, ты меня совершенно не слушаешь!

— Ты не права, слушаю с огромным удовольствием. Но мне тут подумалось...

Я призвал баклажку с молоком, сделал наши чашки чуток побольше, и разлил волшебную жидкость.

— Сегодня был очень трудный день, и закончить его стоит чем-то хорошим. Например, глотком единорожьего молока.

— Но, Колин... Это же такая редкость!.. Я просто не могу!..

— Зато я могу, — я отсалютовал своей чашкой, выпил её одним махом. Волна лёгкости, радости, бодрости и удивительной уверенности, что всё будет хорошо, прокатилась по телу, и это было совсем не похоже на все те эликсиры, что приходилось пить раньше.

Гермиона поддалась моему настойчивому взгляду, неуверенно взяла чашку, пригубила... Через мгновение глаза моей красавицы заблестели ещё ярче, лицо посвежело, а сама фигурка наполнилась энергией — плечи расправились, грудь задышала глубже, спина выпрямилась.

Но уже через несколько секунд на лице Гермионы нарисовалось удивление. Она прислушалась к внутренним ощущениям, выдавила растерянно:

— Колин, меня тошнит!

Потом она побледнела, прижала руки ко рту, я увидел, как где-то в верхней части её живота разгорается радужное сияние, на мгновение всё её тело исчезает в облаке нестерпимо ярких искр-вспышек и потом...

— Э-э-эк! — отрыгнула моя девочка облако искр. Сглотнула, и ещё раз повторила то же самое.

— Мамочка...

— Я слышал, что принцессы какают бабочками, а писают радугой, но даже не догадывался, что отрыжка у них тоже необычная.

— Колин!!

— Извини, растерялся. Я всегда по-дурацки шучу, когда не понимаю, что происходит.

— Читать надо больше, — буркнула розовая от смущения Гермиона. — Тогда бы ты знал, что так происходит очищение организма от какой-нибудь волшебной дряни.

— Ну да, молоко единорога — мощнейший антидот, это даже я помню. Остаётся лишь сообразить, где тебя подпоили.

Она пожала плечами, вздохнула:

— Да где угодно, если подумать. Хоть в кафе, когда я заставила Риту взять у Гарри нормальное интервью, хоть на ужине. То-то я понять не могла, чего меня все вокруг раздражают....

— И ничего в голову не приходит? Кто с тобой рядом сидел?

— Джинни. Весь ужин уговаривала меня не злиться на Рона.

— Помогло?

— Угу, злиться перестала. Зато на всех остальных ещё сильнее разозлилась.

Джинни, говоришь? Это что — начало осады моей ненаглядной?

— А ты еду хоть проверяешь? У тебя ведь было что-то.

— Да ну его, — отмахнулась она, — любой артефакт реагирует только на конкретные ингредиенты. Что мне теперь, целую кучу носить, и каждый глоток проверять?

— Гермиона, ты давно на себя в зеркало смотрела?

Та недоумённо подняла брови:

— Сегодня утром, когда расчёсывалась. А что?

— А то, что ты стала настоящей красавицей. А девушки из обычного мира, если ты не знаешь, считаются доступной добычей у некоторых поборников старых правил. Понимаешь, к чему веду?

— Приворотка... — хмуро буркнула та, — что уж тут гадать...

И тут же вскинулась:

— Но я ведь ничего и ни к кому не почувствовала! Я помню симптомы отравления любовным зельем, сегодня не было ни одного!

Потом смутилась, опять порозовела:

— Ну, почти ни одного...

Я глянул на часы — время уже наступило позднее, и пора была отправляться по спальням. Хотя для меня системы Замка делали исключение, а факультетские старосты пользовались особыми привилегиями, злоупотреблять свободой не стоило. Опять же, после молока надо расслабиться на пару часов, чтобы разбуженные живым артефактом внутренние системы волшебника закончили полную перестройку обновлённого организма. Тем более этого сейчас требовал организм Гермионы.

— Так, счастье моё, нам пора баиньки, — я поднялся из-за стола, подал её руку. — Давай-ка отдохнём как следует после такого сложного дня, и я подумаю, чем бы тебя защитить понадёжнее. Какой-нибудь артефакт надо придумать, чтобы внимания не привлекал, и работал автоматически.

— Они всегда кучу денег стоят, Колин, — вздохнула Гермиона. — Такое только для аристократов делают, а не для таких, как мы с тобой, грязнокровок...

— Это мы ещё посмотрим, у кого кровь грязнее.

А за Джинни надо бы присмотреть. Если это её рук дело, придётся по ручкам шаловливым розгой таки пройтись...