Записки Мышонка — принца и волшебника (джен)

Помните, я упоминал, что не очень большой фанат гербологии как предмета? Так вот, в этом году программа превзошла все мои ожидания. Потому что уже на первом уроке нас обрадовали необходимостью выдавливать гной из уродливых растений под названием «бубонтюберы». Бубонтюберы выглядели как помесь лишённых иголок кактусов и каких-то пиявок, покрытых наростами. Клянусь, на деле всё оказалось ещё хуже, чем звучало! Наросты пульсировали и лопались от прикосновений, желтовато-зелёный гной вонял не то бензином, не то тухлятиной, а от вида того, как он стекает в бутылочки, меня тошнило.

— Убейте меня, — простонал Драко с таким лицом, словно его вот-вот вырвет. Я прижал к носу и рту платок, пахнущий дезодорантом для белья, и пожалел, что нельзя его примотать к лицу на манер маски. — Почему мы должны этим заниматься?!

— Два года, и я забуду о гербологии, — пробормотал я. Уж, во всяком случае, я не собирался брать её для углублённого изучения после пятого курса.

— Два года ещё прожить надо, — обречённо повторил Драко. — Оно же становится только хуже!

— А ну, поменьше разговоров, мистер Малфой, мистер Маунтбеттен-Виндзор! За работу! — прикрикнула на нас профессор Спраут, и мы, переглянувшись, натянули защитные перчатки. Отвратительно.

У меня после этого было окно, и я минут двадцать отмывался в душе — мне казалось, что вонь впиталась в кожу и в волосы. А вот тем, кто посещал уход за магическими существами, кажется, повезло ещё меньше!

Гарри, Драко и Рон вернулись совершенно несчастными. Мы с ребятами встретили их у дверей замка, и на нас тут же посыпались жалобы на Хагрида, который вздумал выращивать нечто, именуемое соплохвостами.

— Жалится, бьётся током и пьёт кровь! И, клянусь бородой Мерлина, не зарегистрировано ни в одном справочнике! — воскликнул Драко.

— Думаешь, они такие редкие? — удивился Рон. — Где тогда Хагрид их взял?

— Да не взял, дурья твоя башка! — выругался Драко. — А вывел, наверняка в обход Министерства. Ты же сам видел, он понятия не имеет, чем их кормить и как с ними обращаться, держу пари…

— Да ладно, Хагрид никогда не пошёл бы на такой риск! — возмутился Гарри, но его голосу недоставало уверенности.

— Ага, — протянул Драко, — он же вообще такой законопослушный и разумный. Слушай, эти твари, если они действительно незаконные, это прямая дорога в Азкабан.

— И что ты предлагаешь? — вскинулся Рон. — Перебить их ночью?

— Рон! — возмутилась Гермиона, а Драко покрутил пальцем у виска и возразил:

— Я думал поговорить с Хагридом. Но если хочешь…

Клац. Клац. Клац. Я так хорошо выучил этот звук, что немедленно обернулся и, конечно, увидел Грюма, спускающегося с лестницы. Нормальный его глаз смотрел вперёд, а волшебный крутился на триста шестьдесят градусов, изучая окрестности.

— Я мог бы заколдовать любого из вас, и вы бы даже чихнуть не успели! — проворчал Грюм, приближаясь.

— Мы не ждали нападения в школе, сэр, — отозвался я, потому что друзья, кажется, были испуганы и сбиты с толку.

— Не ждали нападения! Не ждали! Так и попадаются наивные идиоты. Вот он мог бы напасть в любую минуту, — он ткнул узловатым пальцем в грудь Драко. — Поттер, где вообще твоя палочка, а?

— Зачем мне нападать?! — вскинулся Драко.

— С того, что порода гнилая.

— Это слишком, сэр! — тут же воскликнула Гермиона. — Обвинять человека в преступлениях только на основании его фамилии — это просто… Просто… Дискриминация!

Гермионой можно было восхищаться: она не покраснела и не отступила, когда оба глаза Грюма оказались устремлены на неё.

— Кто такая будешь?

— Гермиона Грейнджер, сэр.

— Грейнджер, Грейнджер…

— Зря стараетесь, сэр, я из семьи магглов, — сообщила она неподражаемо надменным тоном, — а теперь, если вы не возражаете, мы пойдём на обед, профессор.

И, вздёрнув нос, она зашагала прочь. Короткие кудряшки смешно подпрыгивали при каждом шаге.

— Она сейчас за меня заступилась, да? — недоумённо переспросил Драко, когда Грюм отпустил нас восвояси. — Грейнджер за меня заступилась и нахамила преподавателю? Блейз, ущипни меня. Ай, больно, придурок!

* * *

Урока Грюма ждали многие. В этом году для всех курсов старше третьего их разбили на отдельные занятия для каждого факультета. И так вышло, что у нас и у гриффиндорцев они стояли позже всех. Старшие курсы выходили с уроков мрачными и загруженными. Митч Флоренс с пятого курса, сидя в гостиной, заметил, что Грюм — «психованный аврор, который перепутал школу с учебкой». И его поддержали.

— Ну, мы уже поняли, что Дракоше не светит попасть в любимчики, — заметил Блейз. — И знаем, что надо зажимать уши, когда он будет орать. Считаю, к занятию готовы.

— Мама написала, что он давно выжил из ума, — поделилась Пэнси, которая по какой-то непонятной причине в последнее время повадилась болтаться рядом с нами и встревать в наши разговоры. Не знаю, мне почему-то от этого становилось неловко. Но я всё-таки ответил:

— Да нет, просто немного параноик.

Мы стояли под дверью и ждали начала урока. Я был, в общем-то, довольно спокоен, а другие нервничали. И вот, знакомое клацанье — Грюм подошёл к нам и открыл класс. Мы немедленно расселись за партами, причём, по настоянию Блейза, сели не впереди. А Грюм, тяжело опустившись за преподавательский стол, обвёл нас всех мрачным взглядом обоих глаз и веско потребовал:

— Уберите учебники. Они вам сегодня не понадобятся.

Мы поспешно выполнили требование, а Грюм продолжил:

— У меня уже были занятия с вашим однокурсниками с Хаффлпаффа и Рейвенкло. Да, всё как я и думал: более или менее вы разбираетесь в тёмных тварях. На уровне четырнадцатилетних школьников, конечно. Но вы ничего не знаете о заклятиях! На этот год по просьбе профессора Дамблдора я присоединился к преподавательскому составу школы. И за год я постараюсь сделать так, чтобы вы не только лучше узнали о тёмных заклятиях, но и никогда — никогда! — не вздумали их использовать.

Никто не шептался и не переглядывался, все смотрели только на Грюма, а тот, тряхнув отросшей седой гривой, поднялся на ноги, встал у доски, опёрся на посох и продолжил:

— Тёмная магия развращает. Она вселяет ложную уверенность в том, что волшебник всемогущ. Увлечение тёмными искусствами привело нас к войне двадцать лет назад, и я пообещал профессору Дамблдору, что постараюсь показать вам, новому поколению, что это такое на самом деле. Без красивых сказок и сладкой лжи, которой вас ещё напичкают дома. Боль, страх и смерть — вот и всё. Назовите мне заклятия, которые караются магическим законодательством наиболее тяжко!

Никто не решался поднять руку. Я не знал ответа, а остальные — я видел — просто боялись выступить. Ответил Блейз:

— Непростительные заклятия, сэр. Империус, Круциатус и Авада Кедавра.

— Твоя фамилия, парень?

— Забини, сэр.

— А… Да. Я был знаком с твоим отцом, хороший был волшебник, для итальяшки, разумеется. Всё верно. Малфой! Как действует заклятие Империус?

Если Блейз слегка покраснел, то Драко, наоборот, побледнел так, словно готов был упасть в обморок. Было очевидно, что он не хотел отвечать, но всё же поднялся на ноги и произнёс, глядя в пол:

— Подчинение воли, сэр.

— В ногах правды нет. Сядь, — с кряхтением Грюм достал флягу, глотнул из неё, поморщился и вытащил из ящика стола банку с пауками. — Полное подчинение. Одно заклятие — и перед тобой послушная марионетка, раб, который не отвечает за свои действия и поступки. Мне дали разрешение на демонстрацию, так что смотрите.

Он извлёк одного паука из банки и посадил на первую парту (спасибо, Блейз, что выбрал нам третью!). Направил на паука палочку, увеличил его заклинанием и проговорил негромко:

— Империо.

Паук словно принялся исполнять цирковой номер. Он поднимался на две ноги, отвешивал поклоны, делал сальто, подпрыгивал и даже отбил чечётку. Это могло бы быть смешно до колик, но никто не думал улыбаться. А Грюм продолжал говорить, опустив палочку:

— Это может продолжаться часы, дни и годы. Пока моя воля сильнее, а пауку хватает жизненных ресурсов, он будет делать то, что я хочу. И знаете, что? — паук вдруг замер, а Грюм посмотрел прямо на Драко, словно говорил только с ним одним во всём классе. — Я упиваюсь властью. Потому что иначе заклятие не подействует. Жажда власти уродует хуже, чем пятнадцать пожирательских заклятий и парочка встреч с Фенриром Грейбэком. Только мне уже всё равно, а у вас впереди жизнь. Нотт! — Теодор дёрнулся, услышав свою фамилию. — Опиши нам Круциатус.

Урок закончился. Мы вышли из класса, но на разговоры не тянуло. Я чувствовал себя разбитым и раздавленным, перед глазами стояли несчастные пауки. Первый — лишённый воли, второй — корчащийся в муках, и третий, последний — убитый одной короткой зелёной вспышкой.

* * *

Нам назадавали столько, что оставалось только риторически восклицать: «А дышать-то когда?!» Даже обычно добрые профессора вроде Бербидж и Трелони завалили горой домашних работ.

На маггловедении мы перешли к правилам проживания волшебников в маггловских районах, и от нас требовали эссе объёмом никак не меньше двадцати дюймов о самых известных нарушениях Статута о Секретности, допущенных волшебниками в 20-м веке при таком проживании. Это значило, что как минимум один вечер придётся провести, копаясь в газетных подшивках и судебных решениях — ни одного справочника по теме не было.

К следующим прорицаниям требовалось составить собственный гороскоп на месяц. И если подшивки я воспринимал просто как нудную необходимую работу, что при слове «гороскоп» во мне поднималась волна протеста. Я уже понял, что предсказания работают, но астрология в любом проявлении оставалась для меня лженаукой, которой увлекаются только люди недалёкие. Или, наоборот, сильно далёкие — от науки. Как можно верить во влияние планет на судьбу человека после того, что мы узнали о космосе? После Гагарина, в конце концов! После Хокинга!

За прорицания мы засели вместе с Гарри, и минут через десять напряжённых расчётов тот признался:

— Ерунда выходит.

Я посмотрел на свои вялые линии поверх карты звёздного неба и со вздохом подтвердил:

— Ерунда. Я же даже не смотрю в небо! Какое будущее тут можно увидеть?

Мне подумалось, что, пожалуй, если выйти на улицу, лечь на траву и долго-долго вглядываться в далёкие яркие звёзды, можно впасть в то состояние полусна, которое предшествовало предсказаниям, и что-то увидеть. Но расчёты, действительно, выходили глупыми — или казались мне таковыми, потому что, правда, не мог я убедить себя в том, что положение Марса как-то повлияет на степень моей аккуратности на уроке зельеварения.

— Слушай… — протянул Гарри, откладывая в сторону обрывок пергамента с формулой, которая должна была бы указать на положение Сатурна на следующей неделе. — Когда я рассказывал тебе про свой сон, помнишь, я назвал место? Деревню или что-то такое?

— Помню, — кивнул я, мучительно занося в дневник первое сомнительное предсказание. — А что?

— Как оно называлось?

Только что, пока Гарри не спросил, я твёрдо помнил название — такое простое, обычная деревня — и вдруг понял, что не в состоянии его назвать. Как по волшебству, оно исчезло из моей памяти, и я не мог его отыскать!

— Не помню…

— Это странно, — нахмурился Гарри, — потому что директор его тоже забыл! Чёрт, полная чепуха выходит! Какое сокровище я найду? Не помню в своих планах кладоискательства.

— В планах не было, а вот в понедельник проснёшься и немедленно захочешь выкопать что-нибудь в Запретном лесу, — фыркнул я, вписывая себе на четверг огромную удачу, а на пятницу — сокрушительное поражение. И, под конец недели, на субботу, кашель. Хотя это, как раз, вполне возможно — судя по холодному ветру, очень скоро в Хогвартс придёт стылая осень с дождями и заморозками.

Ещё два часа мы с Гарри страдали над гороскопами, а потом я занялся письмами родным. Мне бы хотелось побольше узнать о том, как живётся Анне во Франции, а дедушке пожелать удачи перед поездкой в Россию, запланированной на октябрь. Для Дженкинса новостей у меня не было, так что я ограничился короткой запиской Паркеру: жив, здоров, в неприятности не лезу. Гарри в этом время с видом мученика писал домашнее задание для МакГонагалл, с чем я ему и пожелал удачи.

Уже стемнело, но до ужина оставалось время. На улице было свежо, зябко. Я закутался в мантию поплотнее и быстрым шагом дошёл до совятни. В такое время я не ожидал здесь никого встретить, но, к своему огромному удивлению, наткнулся на Рона. Тот стоял возле насеста и кормил совиными вафлями своего рыжего красавца. Помахал мне свободной рукой. Я выбрал школьную сову — одну на все письма, поскольку они в любом случае попадали сначала к кому-то из людей Дженкинса — и принялся привязывать свёрток.

— Тупая птица, — проворчал Рон добродушно, а я спросил:

— Чего он к тебе во время завтрака не прилетает?

Филин Драко и полярная сова Гарри регулярно навещали их по утрам, так что я думал, это особенность всех домашних сов. К моему удивлению, Рон замялся и ответил, что погода, конечно, пока ещё ничего, но пройдёт неделя — и всё, прощай, тепло и солнце. Я обернулся на друга, а тот принялся как-то совсем уже неловко собирать вафли и завязывать пакет. А потом промямлил:

— Педдлс, он… не летает.

— В смысле?

— Что-то с крылом. В магазине сказали… Совершенно бесполезный, я знаю! Но что мне было делать, если он залез мне на плечо и не хотел уходить?

Я отпустил школьную сову с письмами, подошёл к Рону и, преодолевая страх, погладил Педдлса по блестящим рыжим перьям. Он посмотрел на меня довольно сурово и издал клекочущий звук, который я перевёл как «не суй пальцы, если нет лишних».

— Ну, и стоил дёшево, на самом деле, — ещё менее внятно добавил Рон и слегка погладил сову по голове. — Не нужны мне Блэковские подачки. Как раз по цене крысы и вышло.

Я подумал, что мы все не до конца понимаем этого парня — Рона Уизли. Но, возможно, прямо сейчас я понял его немного лучше.

— Знаешь, я не силён в ветеринарии, но у нас тут есть настоящий спец, — заметил я ровным тоном. — Не хочешь показать его Хагриду?

Рон вытаращился на меня так, словно я сообщил ему величайшее в мире откровение.

— Точно! Круто! Да, покажу. Завтра с утра и отнесу как раз. Есть пойдёшь? Я до смерти голодный! — и он поспешил вниз, шагая через ступеньку, на ходу рассуждая о том, подадут ли сегодня отбивные или опять курицу. Забегая вперёд, скажу, что Педдлс совершил свой первый полёт после Рождества, а летом уже сумел отнести Гарри небольшую посылку с подарком на день рождения.

* * *

Педагоги просто озверели. С аргументом о том, что экзамены СОВ не за горами (всего-то через два года!), они требовали всё больше и больше. Снейп заваливал нас противоядиями и пообещал кого-нибудь отравить на Хэллоуин, чтобы проверить, как усвоена тема. Блейз, почесав в затылке, полез в запасы и раздал нам всем по маленькому сморщенному твёрдому комочку.

— Что это за гадость? — спросила Гермиона, беря камешек двумя пальцами.

— Безоар, — вздохнул Блейз, — при признаках отравления совать в горло. Удушения не бойтесь — он легко растворяется в слюне. Спасает от большинства ядов, уж понадёжнее, чем подбирать противоядие.

— Откуда у тебя столько? — поинтересовался Драко, заворачивая безоар в платок и пряча в карман.

— Считай, семейная традиция, — хмыкнул Блейз. — Мои предки, знаешь ли, любили распивать с врагами отравленное вино. А потом закидывали в рот безоар. И всё — враг корчится на полу в муках или засыпает мирным вечным сном, как уж кому нравится, а отравитель жив и бодр. О, давайте Снейпа отравим?

К счастью, мы с Гермионой сумели донести до друзей, насколько это плохая идея.

Драко сходил в гости к Хагриду. И, честно говоря, я не могу даже представить себе, какие аргументы пошли в ход, но через неделю Гарри и Рон с искренним восторгом сообщили, что соплохвосты куда-то таинственным образом исчезли, а вместо них Хагрид привёл им на изучение табун огненных коней и их сторожей — глиноклоков. Ни с теми, ни с другими я предпочёл бы не иметь дела, но ребятам нравилось.

Правда, как-то раз я услышал, что Лаванда планирует, в какие именно косички будет заплетать коням хвосты на следующем уроке, и на мгновение, к собственному изумлению, испытал острое сожаление, что не посещаю уход за магическими животными.

Зато я ходил теперь на кружок прорицаний. Совершенно бестолково, потому что в разговорах я не участвовал, чай не пил и в будущее не заглядывал. Но профессор Трелони не говорила мне уйти, а меня как магнитом тянуло наверх, в душный кабинет, больше похожий на гостиную пожилой леди.

Вышел сентябрьский номер газеты. Колин со своим летним фоторепортажем развернулся на две полосы, а ещё одну отдали под тему домовиков. Каждому студенту Хогвартса предложили принять участие в простой акции: «Сложи свои вещи».

«Каждый вечер мы приходим в спальню и бросаем одежду как попало. Утром она уже лежит на местах, как по волшебству, — говорилось в небольшой заметке поверх изображения эльфа, шатающегося от горы одежды в руках. — По волшебству — или благодаря труду бесправных добрых созданий, которые не знают другой участи?

Сегодня ты можешь немного помочь эльфам и сделать крошечный шаг на пути к их свободе. Просто...

СЛОЖИ

СВОИ

ВЕЩИ.

Положи в корзину грязное, убери в шкаф или в сундук чистое. Открывай страницу 8, чтобы посмотреть схемы складывания одежды и несколько простых бытовых заклятий. Инструкция по их применению написана в соавторстве с профессором Флитвиком!»

Я прочитал эту статью с улыбкой, а вот Гермиона нахмурилась и проговорила:

— Слишком мало.

— О чём ты? — не понял Гарри. Все вместе мы выбрались на улицу, пока не было дождя, и ждали трансфигурации, подставляя лица редким тусклым лучам осеннего солнца.

— Об этом, — Гермиона сложила газету и убрала в сумку, — мы делаем слишком мало. Сколько рабов погибнет, прежде чем ситуация действительно изменится? Я до сих пор вспоминаю бедную Винки на трибуне, на Чемпионате. Она едва понимала, где она, тряслась от страха, закрывала глаза руками, но никому не было дела! И никто не понёс наказания.

— А ты хочешь, чтобы главу департамента штрафовали за эльфа? — уточнил Драко, за что немедленно был награждён злым взглядом от Гермионы и быстро стушевался.

Вообще, может, только я один заметил, но в последнее время Драко категорически не вступал в споры с Гермионой, хотя Рону или Гарри вполне могло достаться — язык у него был ядовитый и без костей. Но одно слово Гермионы — и Драко немедленно замолкал.

Я долго думал над этой загадкой, а потом поделился ею с Блейзом. Тот посмотрел на меня как на умственно-отсталого и спросил:

— Только сейчас дошло?

— Что дошло?

— Что Дракоша у нас втрескался по уши. Пф, Мерлина ради, ты бы видел своё лицо! — Блейз расхохотался, но мгновенно умолк, потому что мы дошли до кабинета защиты от тёмных искусств. А болтать на уроке Грюма — это занятие явно для самоубийц.

Кое-как справившись если не с изумлением от слов Блейза, то с выражением своего лица, я быстро сел за парту. А Грюм, доковыляв до стола, объявил:

— Сегодня у нас особый урок. Встаньте, все, вон туда, к двери, — он взмахнул палочкой. Все и парты разлетелись по сторонам, а в центре класса образовалось свободное пространство. Меня охватило недоброе предчувствие, которое немедленно получило подтверждение. — Министерство и директор дали мне особое разрешение подвергнуть каждого из вас заклятию Империус, — проскрипел Грюм, сделав щедрый глоток из фляги.

— Сколько он бухает! — шепнул мне Блейз на ухо. — Можно подумать, что он под обороткой и вынужден пить зелье каждый час.

— Разговорчики! — последовал окрик, и Блейз замолчал. А Грюм продолжил:

— Да. Империус. Заклятие подчинения, рабства и отсутствия воли. Очень легко говорить, будто не ведаешь, что творишь. Но я так скажу — каждый в силах его побороть. Если достаточно сильно захочет. Малфой! В центр!

Драко кинул на нас панический взгляд, но спорить не решился. Грюм достал палочку, Драко вытянулся в струнку и заметно нервно сглотнул.

— Твой отец, парень, — сказал Грюм негромко, но как-то очень внятно, аж мурашки по коже пошли, — утверждал, что годами служил Сам-Знаешь-Кому под Империусом. Годами. Попробуй, докажи, что ты стоишь большего. Борись за свою волю! Империо!

Луч заклинания остался невидим, но Драко изменился: исчезло напряжение, скованность. Раскинув руки, он улыбнулся и проскакал приставным шагом по кругу. Кое-кто хмыкнул, но заткнулся под взглядом волшебного глаза Грюма, а я прикусил щёку так сильно, что почувствовал во рту солёный привкус. Ничего не было в этом забавного, только страшное — хотя Драко не делал чего-то недопустимого. Закончив прыжки по кругу, он несколько раз взмахнул руками, раскланялся как артист — а потом заклятие спало, и он, пошатнувшись, с трудом устоял на ногах.

— Есть, над чем работать. Следующий… Нотт!

Один за другим мои одноклассники подвергались заклятию. Грюм оставался в рамках допустимого — никого не унижал, его приказы в основном касались каких-то нетрудных спортивных упражнений, иногда — прыжков на стол, поклонов и реверансов.

— Манутбеттен-Виндзор!

Я стиснул руки в кулаки и на дрожащих ногах вышел на середину класса, коротко кивнув совершенно вымотанной Пэнси.

— Пока я не видел ничего, хоть сколько-то похожего на сопротивление, — произнёс Грюм, уставившись на меня, — ни от кого! Может, ты справишься лучше. Или нет. Империо!

Я готовился бороться, думал, что почувствую боль или страдания, но вместо этого ощутил невероятную свободу. Расслабленность. Голову заволокло туманом, все проблемы остались далеко позади. Ничто не тревожило меня, не было больше груза обязанностей и ответственности.

— Встань на одну ногу! — велел мне далёкий приятный голос, и я подумал: почему бы и нет? Мне же нетрудно! Даже весело. О, оказывается, я неплохо держу баланс! Тело не заваливалось на сторону, я стоял на одной ноге безо всякого труда. — Теперь подпрыгни! — приказал голос, и я снова подчинился. Дальше я прошёл по кругу, залез на парту и помахал оттуда друзьям, спрыгнул, удивившись собственной гибкости и ловкости. А потом услышал:

— Встань на колени!

Всё ещё нетрудно. Разумеется, нетрудно, но что-то внутри меня противилось этой идее.

— Встань на колени!

Очевидно, надо было повиноваться, но в голове образовался крошечный участок, свободный от сладкого тумана, и этим участком я осознавал, что не должен этого делать. Вставать на колени я могу только перед действующим монархом. Я принц! И я не должен…

Чудовищная сила сдавила всё моё тело, я закричал от боли и неловко завалился на бок. В тот же момент заклятие спало. Я лежал на полу, рука и плечо ныли, а одноклассники смотрели на меня с недоумением и трепетом. Одним рывком Грюм поднял меня на подкашивающиеся ноги и произнёс, обращаясь ко всему классу:

— Это уже было хоть на что-то похоже. Заметьте, все мои приказы парень выполнял без вопросов, кроме последнего. Как думаете, почему?

Не дождавшись ответа, он зыркнул на меня волшебным глазом и отпустил, а на освободившееся место вызвал Блейза.

— Удачи! — шепнул я непослушными губами. Блейз, к моему изумлению, подмигнул мне.

Он встал перед Грюмом, спрятав руки за спину, и улыбнулся. Снова прозвучало заклятие, от которого меня уже начало тошнить. Блейза повело в сторону — но он удержался и остался на месте. Он стоял, широко распахнув глаза, на скулах ходили желваки, ноздри раздувались, губы едва заметно шевелились. Но он не двигался. Грюм молчал, но заметно усилил нажим, оскалился узким безгубым ртом, поднял палочку выше... Блейз стоял всё так же неподвижно. И вдруг я заметил позади него на полу что-то блестящее, влажное, тёмное. Оно капало с крепко сжатых в кулаки рук, откуда-то из-под рукавов мантии, стекало на запястья, пачкало пальцы. На полу уже собралась небольшая лужица!

— Очень неплохо, парень, — наконец, сообщил Грюм, опуская палочку. — Десять очков Слизерину. Все свободны. Урок окончен!

Началась суета, все спешили забрать сумки и покинуть класс. На мгновение мне закрыли обзор. А когда я снова посмотрел на пол и на руки Блейза, там уже ничего не было — вот только я не мог отделаться от мысли о том, что видел кровь.