Эффект наблюдателя | The Observer Effect (джен)

Гарри сидел в углу и боялся паука. Паук сидел в противоположном углу и увлечённо ткал паутину. Не то чтобы эти два угла находились так уж далеко друг от друга — трудно выдерживать безопасную дистанцию, когда вы с потенциальной угрозой заперты в одном шкафу. Ниточки паучьего шёлка серебрились в свете фонарика.

Гарри очень хотелось в туалет, но для реализации этого желания следовало встать и пройти мимо паука. Даже, можно сказать, под ним. Кто мог знать, что придёт пауку в голову в этот момент. А некоторые пауки вдобавок умели прыгать. Гарри об этом читал. Только не знал, как понять — данный конкретный умел, или нет? Для полной уверенности следовало, наверное, определить его принадлежность с точностью если не до вида, то хотя бы до рода. И это тоже предполагало взаимодействие более близкое, чем то, к которому Гарри чувствовал, что готов.

Тупик.

Луч света был голубым и белым. В нём гонялись друг за другом пылинки. У паука была большая тень. «На акромантула похож», — подумал Гарри. «Пауки боятся василиска», — подсказал… кто-то.

Кто-то, ползающий в тенях, живущий внутри. Гарри не был ни сумасшедшим, ни одержимым, он знал это точно. Просто… если бы мысли в голове зазвучали вслух, то у этой был бы другой голос.

Пауки боятся василиска.

Гарри раскрыл пасть и зашипел.

Акромантул в ужасе поджал ноги, плюхнулся вниз и удрал куда-то в щель между стеной и полом. И как его теперь ловить? Зáмок же огромный! Проклятый Хагрид! Снова какие-то проблемы из-за него!

Гарри не понял, когда именно фонарик превратился в люмос на кончике волшебной палочки, но это случилось ещё до того, как его наконец осенило.

«Да я же сплю!!!» — понял он с громадным облегчением, встал, распахнул дверь и вышел вон из чулана прямо в Комнату-где-всё-спрятано. У бамбуковой этажерки с книгами стоял Том.

Гарри видел только его спину — бледную руку, в задумчивости постукивающую пальцами по краю полки, склонённую над раскрытой книгой голову, безупречно отутюженную мантию, маленький вихор на затылке. Гарри так обрадовался, что сразу же побежал к нему со всех ног.

— Том! Том!

Но тот уже уходил, удалялся, петляя между кучами хлама. Между деревьями — Комната как-то незаметно перетекла в Запретный лес. Скрипели стволы, трещали сучья, водопадом сыпались листья, жёлтые и зелёные вперемешку; возбуждённо щебеча, промчалась стайка фей, обдала щекотной пыльцой. Том не оборачивался. Они шли всё быстрее и быстрее, уже почти бежали.

— Том! Да подожди же ты! Том, подожди меня! Том!

Лес стал голубым и белым, луна фонариком светила вниз. Наст под ногами хрустнул, сахарно заискрился. Где-то кричал в предсмертной муке единорог. Это его серебряная кровь так сверкала.

Нет, это сверкало солнце.

Кусты жимолости закачались, окатив его целым душем холодной росы. Блеснула на долю секунды радуга, пойманная в капли. Каменистая тропинка терялась в высоких зарослях наперстянки. Среди пламенеющих в утренних косых лучах соцветий крутилась хлопотливая пчела. Мощный грибной дух мешался с запахом печного дыма, кружево низко нависающей листвы на фоне пронзительно-василькового неба казалось чёрным.

Дверь проскрипела, хлопнула (мелькнул где-то на периферии зрения скелет змеи). Заросший, словно дикий зверь, воняющий, как дикий зверь, одетый в заскорузлое от грязи рубище мужчина поднял на него из мрака комнаты янтарные звериные глаза. Пространство вокруг напоминало нору, могилу — что угодно, только не жилище человека.

Волшебника.

— Ты-ы! — выдохнуло существо перед ним. Даже в мыслях было невозможно произнести фамилию, признать, озвучить, что вот это, вот оно — Гонт. Пахнýло непереносимо мерзкой смесью зубной гнили и перегара. Пустая бутылка, позвякивая, прокатилась по полу. — Ты? — косматая голова склонилась к плечу в очевидном затруднении от непривычного мысленного усилия. Косящие жёлтые глаза сощурились на свет.

— Нет, ты — не он, — постановило… человекообразное. Последний дальний потомок Слизерина (не считая, разумеется, его самого). — Но похож, здорово похож, — в войлоке бороды открылся провал с редкими пеньками зубов — существо ухмыльнулось.

— На кого? На кого — похож?! — едва сдерживая нетерпение, выпалил он. Частое мелкое дыхание сотрясало его грудь, словно кто-то сдавил рёбра, не давая сделать ни единого полноценного вдоха. Сердце билось с такой силой и скоростью, что каждый удар причинял боль. Сейчас он всё выяснит. Сейчас он, наконец-то, всё выяснит. Сейчас он узнает, кто же его…

— Ты говоришь на нашем языке? — подумать только, оно смело звать его язык своим. Чудовищная наглость.

— Да, говорю. Отвечай на вопрос, — невольно он вложил приказ в свой голос, чего не делал с самого поступления в Хогвартс — поскольку идиоты в лиловых мантиях навесили ярлык «непростительного» на элементарное умение, которым он овладел в шесть лет.

— Так Риддл вылитый же. Помоложе только, я поперву не разобрал. Что, папашка твой? — грязная пятерня поскребла в сальной копне волос, словно что-то ища. Паразитов, быть может. — А ты, значится, сестрицы моей отродье, раз говоришь по-нашенски. Вот маленькая шлюшка! Ты погляди, легла-таки под своего маггла.

Маггла?.. Что?

— А сама чего глаз не кажет? Вот и правильно, что не кажет, воровка… слыхал? Воровка твоя мать!

Маггла.

— И шалава, перед магглом вонючим ноги раздвинула… Пусть вернёт сперва, что взяла! Где медальон-то, а? Где медальон Салазара? Ты хоть представление имеешь, сколько нам за него…

Маггла!

Мир треснул, брызнул острыми осколками — точно камнем засадили в большущую хрустальную витрину, такую нарядную всего мгновение назад.

И не было на свете «репаро», которое это починит.

Его подбросило. Грудь ходила ходуном, но он не мог дышать. Хижина была та же самая, и это на секунду спутало его настолько, что он не понимал, окружает его воспоминание, сон или реальность.

«Меня зовут… меня зовут… я…»

— Поттер, чтоб тебя! Разве можно так вскакивать, я раненый вообще-то! Больно!

— Гарри, что такое? Кошмар приснился, да?

Он диковато огляделся. А. Да, точно.

Его зовут Гарри Джеймс Поттер. Дом Слизерин, первый курс. Он не в Хогвартсе, поскольку сейчас каникулы. Он где-то у чёрта на рогах, посреди леса, в заброшенной хижине, потому что Том…

Потому что с Томом…

Волшебная палочка будто сама прыгнула в руку. Не нужно было тратить и секунды на то, чтобы закатать рукав — он так и не опустил его, когда лёг спать — рухнул и отрубился, если быть точным.

Метка проступила под кожей, как спинка рыбы, всплывающей со дна пруда.

«Мой лорд?»

— Без изменений, — даже не спросил, а хмуро констатировал Драко.

Гарри кивнул. Нашарил в кармане очки, нацепил.

— Так, не теряйте, я пойду чуток погулять.

Две пары одинаково округлившихся глаз уставились на него — прозрачные серые и медово-золотистые карие.

— Зов природы.

— А-а-а! — хором выдали они. Гарри фыркнул. Он огляделся в поисках своей мантии, ожидая найти её сваленной в небрежную кучу на спинке стула — а нашёл висящей на крючке у входа.

— Поттер, — окликнул его Малфой, когда Гарри уже потянул за дверную ручку (явно самодельную, настолько она была грубой и кривой), — говоришь, тебе его воспоминания снятся, да?

— Иногда, — Гарри помнил, что ответил в прошлый раз, и этой версии он и вознамерился держаться. — Ты это к чему сейчас?

— Да так, — Драко дёрнул бровями. — Весёлая, я смотрю, жизнь у повелителя была.

Гарри не сдержал нервный смешок.

— Ты и половины не представляешь.

* * *

«Дорогой мистер Риддл, — писала Гермиона, — пользуясь случаем, хочу выразить Вам свою признательность. Это уже второй раз с начала учебного года, когда Вы спасаете мне жизнь, и не подумайте, что я отношусь к этому легкомысленно. Я бесконечно это ценю, и глубоко благодарна Вам.

Ваше беспрецедентное мужество, хладнокровие, самоотверженность и решительность, которые Вы продемонстрировали в минуту столь внезапной и страшной угрозы, поистине являют собой лучшие образцы того, что мы с гордостью зовём Духом Нации.

Когда я вырасту, я мечтаю стать похожей на Вас…»

Скрипело перо, трещало пламя в очаге — отфыркивалось искрами и недовольно шипело на сырые дрова. Вповалку спали у огня рыцари-маги — белобрысая макушка Драко покоилась на груди Гарри, а тот, в свою очередь, подсунул под голову сумку с аптечкой и мантией-невидимкой. По классике это должно было бы быть седло верного скакуна, но их собственный верный скакун, то есть метла, был нынче в плену у неприятеля, и его только ещё предстояло каким-то образом вызволить. Но эта деталь мало влияла на общий героический флёр сцены — в который уже раз Гермиона ощущала, что ей действительно предстоит однажды стать персонажем множества спорящих друг с другом биографий. Она обмакнула в чернила кончик пера.

«Скорее всего, кто-либо из моих друзей (или они оба) уже сообщили об этом Вам, но я тоже на всякий случай напишу. Мы в Литл-Хэнглтоне. Сейчас около половины девятого вечера. На кладбище пойдём не раньше одиннадцати — здесь по округе бродит какой-то сумасшедший старик с костылём, кажется, сторож усадьбы. Надеемся, к этому времени он уже ляжет спать. Но работать всё равно будем в темноте. Немного похвастаюсь: это я научила ребят заклинанию ночного зрения. Дело в том, что, когда я сижу с книгами, мои соседки по дортуару постоянно требуют погасить свет. Они бывают неоправданно резки со мной, а я нахожу ссоры утомительными, так что пришлось подстраиваться. Не подумайте, что я жалуюсь Вам, мистер Риддл, просто хотела объяснить свой интерес к заклинаниям вне программы. Впрочем, как мне представляется, именно Вы способны понять меня, как никто другой бы не смог…»

Они договорились строчить посменно, поскольку со слов Гарри выходило, что это — единственный доступный им сейчас способ вливать магию и жизненную силу в артефакт. Более того, Драко, со своей врождённой чувствительностью к чёрному колдовству, предположил, что частью комплекса чар, наложенных на дневник, является нечто, пробуждающее желание что-нибудь в нём начеркать. Он ощущал этот импульс очень сильно, а Гермиона — едва-едва. Но, так или иначе, в своей первоначальной форме Риддл был сознанием, помещённым между страниц, будто засушенный на память цветок (красивая аллегория, пускай Гермиона отнюдь не испытывала уверенности, что Риддл мыслил настолько поэтически, заколдовывая свою тетрадку). Когда обложка захлопывалась — он исчезал. Переставал существовать (по собственному ощущению, а что уж там в действительности с ним происходило, трудно судить). Теперь он тоже исчез. Следовательно…

Следовательно, исходя из скудных данных, имевшихся в их распоряжении, критически важно было всё время держать дневник открытым и непрерывно писать, передавая Риддлу — ну, что уж он там забирал себе, чтобы продолжать функционировать. Магию, разделённую добровольно и «крупицу жизненных сил», если повторять дословно за Гарри — как он запомнил то, что Риддл однажды ему сказал.

И что-то же ведь уходило, просачивалось — не знать, так и не обратишь внимания на неестественную усталость, в конце концов, у них выдался на редкость тяжёлый день…

Или Гермиона вновь стала жертвой феномена положительной предвзятости, как с нею уже и прежде бывало.

Она стиснула зубы, выводя букву за буквой. Сдаваться было нельзя. А можно и нужно было — сохранять спокойствие и продолжать. Сперва Гермиона думала, что не представляет, о чём писать, да ещё и так много, но, похоже, в действие снова вступила магия, облегчающая донору коммуникацию.

«…и если он не будет выполнять домашнюю работу самостоятельно, то никогда ничего не выучит. А первый курс — самый важный, время, когда закладывается фундамент. Любые прорехи в теперешних знаниях будут аукаться ему до самых O.W.L. И как же Вы думаете, мистер Риддл, прислушался ли он ко мне? Простите за риторический вопрос, я понимаю, что Вы не можете пока ответить. И не пытайтесь, пожалуйста, экономьте силы. Так вот — ничуть! Хотя я говорила вполне разумные и очевидные вещи, не так ли? Вместо этого — о, Вы ни за что не угадаете, что он выкинул. Даже с учётом того, что Вы префект, и Вам наверняка доводилось сталкиваться со множеством студенческих глупостей, да? Итак, этот изумительный представитель Homo supinus…»

Переворачивая страницу, Гермиона не сдержала зевок. Пальцы сводило, кисть уже отваливалась. Как никогда Гермиона жалела, что не является амбидекстером. Вот было бы удобно! Она на пробу переложила перо в левую руку, но ничего, кроме неразборчивых каракулей, то на свет не произвело. Задумавшись, Гермиона вывела кривое сердечко; покраснела, осознав, что наделала, но зачёркивать своё художество не стала. От согревающих чар пощипывало всё тело. Сизый дымок стелился от очага, рассеиваясь во мраке комнаты. Жутко тянуло спать.

«Вы только, пожалуйста, держитесь, ладно, мистер Риддл? Всё обязательно будет хорошо. Мы не пожалеем сил, чтобы Вам помочь. Вы, главное, ещё немножко продержитесь…»

Покуда им относительно везло — словно судьба (или статистика) пыталась компенсировать мелкими удачами главную катастрофу дня.

Взять хотя бы эту хибару. Да, жилище не из роскошных — его не назовёшь даже приятным. Однако немного магии способно поправить почти что угодно. Так вышло и в этот раз.

Призванный Гарри Кричер моментально развил бешеную активность. Он вычистил тесную комнатку — гибрид кухни и гостиной — от пыли, мышиного помёта и паутины, скопившейся по углам. Избавился от векового налёта копоти и птичьих гнёзд в дымоходе. Отскрёб стулья и стол, помыл окна, смёл мусор — а до того казалось, что пол в хижине земляной. В общем, навёл порядок — и всё это без палочки и невербально (нельзя же считать его ворчание и жалобы полноценными заклинаниями). Что за удивительные создания эти домовые эльфы, и как полезны бывают они! Нет, Гермиона по-прежнему считала концепцию рабства отвратительной, однако, если речь шла о симбиозе…

Или, по крайней мере, ей нужно выучить все эти чары, поскольку достигнутый результат вручную едва ли мог быть повторён. Тут на одно мытьё пола минут десять ушло бы — а Кричеру понадобилось всего десять.

Дрова, правда, были сырые и отчаянно дымили. Но в мокром зимнем лесу другие разве найдёшь! Хотя бы стало относительно тепло — с непритязательностью истинного аскета Гермиона посчитала, что этого достаточно.

Покончив с уборкой, Кричер накрыл стол к чаю, и они жадно набросились на горячее питьё. Не удивительно, что вскоре веки у всех начали слипаться.

«…рассмеялась мне в лицо. И выяснилось, что существует специальное заклинание для копирования текста. А я этого не знала — и откуда бы мне знать! На выписки вручную потрачено столько времени — зло берёт, как подумаешь. Вот почему в школьной программе есть курс маггловедения, а курса маговедения нет? Как, предполагается, мы должны справляться?

Думаю, Вы понимаете, что я имею в виду. Пробелов в нашем образовании — что в сыре дыр…»

Очередной непроизвольный зевок вырвался из её рта. Гермиона потрясла безнадёжно скрюченными пальцами, наколдовала «темпус». Без четверти девять. Она подперла щёку рукой, снова взялась было за перо — и тут Гарри вскинулся, отчаянно гипервентилируя, точно при панической атаке. Лицо у него было совершенно безумное, шрам на лбу ярко пылал.

Голова Драко с отчётливым стуком приземлилась на пол (ну хорошо, допустим — на подстилку из расстёгнутого спального мешка; но приятного в этом всё равно было маловато, судя по тому, как тот зашипел и забранился). Гарри обвёл комнату мечущимся взглядом, будто совершенно её не узнавал.

— Гарри, — тихо окликнула его Гермиона, поднимаясь из-за стола, — что такое? Кошмар приснился, да?

Но это оказался не кошмар, а их собственный с Риддлом способ передачи информации. Гермиона была осведомлена о магии разума лишь в общих чертах, но и то у неё прямо руки чесались исследовать столь любопытный феномен.

— И часто он так? — спросила она, когда Гарри уплёлся на улицу справлять естественную нужду. Драко в последний раз обиженно потёр затылок, с трудом воздвигся на четвереньки, поднялся, потянулся, хрустя суставами.

— Частенько, — но не успела она продолжить его расспрашивать, как Драко сделал хищную стойку. — Ты не болтай, ты пиши, пиши. Не то — дай я…

Гермиона живо придвинула дневник поближе, загородила локтем.

— Нет! Ещё не твоя очередь, у меня ещё десять минут почти. И кто только что ныл, какой он раненый? Может, тебе вообще лучше сначала выздороветь!

Драко состроил ей рожу — и даже язык показал, вот ведь мальчишка!

— Ой, да пожалуйста!

Оглядываясь назад, следовало признать, что вину за всё дальнейшее следовало возлагать исключительно на неё. Будущего префекта — Гермиона прочила себе подобную карьеру отнюдь не из пустого бахвальства; но просто существовали люди, по совокупности личных качеств совершенно непригодные к этой должности (как, например, Рон), а были — идеально соответствующие ей (вроде Риддла и неё самой). Первая же и главная обязанность префекта — пасти малолеток жезлом железным, уберегая их от глупостей, а факультет — от неприятностей.

И Гермиона ею вопиюще пренебрегла.

«Дорогой мистер Риддл, всего через несколько часов отец будет ждать меня у «Дырявого Котла», чтобы отвезти домой. Странно и подумать! Мы теперь за полстраны от Лондона, а вдобавок находимся посредине секретной и ответственной миссии. Не представляю, честно говоря, как я всё брошу и уеду. Я бы предложила взять Вас с собой — да, колдовать мне дома нельзя, но этого от меня и не требуется, не так ли? Однако, боюсь, что Гарри не согласится, хотя это был бы вполне разумный ход. Он очень к Вам привязан.

Миленький мистер Риддл, не знаю, читаете ли Вы меня. Но буду считать, что читаете. Нам всем тут так чудовищно Вас не хватает…»

Она целиком погрузилась в это одностороннее общение — если бы Гермиона остановилась и задумалась, собственная стремительно прогрессирующая откровенность, вероятно, изумила и даже напугала бы её. Но оторвало её от дневника только воодушевлённое восклицание:

— Грейнджер! Грейнджер, ты глянь!

* * *

У Драко Малфоя имелся постыдный, тщательно охраняемый секрет.

Он завидовал Грейнджер.

Ладно, возможно, не «завидовал», а ревновал Поттера к ней. Девчонка постоянно норовила Малфоя обставить.

Драко учил новое заклинание — она учила два. Драко получал для Слизерина пять баллов — она получала для Гриффиндора десять (приятным исключением были уроки крёстного). Драко был одарён магически — ей Мерлин тоже силушки отсыпал с лихвой, не вровень с Поттером, конечно, но всяко побольше среднего. И колдовала она как дышала.

А хуже всего, что уже второй раз повторялась один к одному ситуация, когда Грейнджер активно действовала, а Малфой… нет. Ещё и ранен в этот раз оказался именно он. Куда только фамильное везение и подевалось!

Поэтому, учуяв… ну, то самое, что он обычно чуял от мест и вещей, связанных с законодательно запрещённым волшебством, Драко сразу же понял: домишко-то непростой. Надо бы облазить хорошенько — с ним явно связана некая тайна.

Вот этого Грейнджер не умела, и уметь никак не могла. Не было в ней сродства с чёрной магией, спасибо за то Салазару.

И так оно и оказалось, насчёт хижины. Хотя тому, что ляпнул Поттер, Малфой до сих пор отказывался верить. Чтобы в этакой дыре мог обитать кто-либо из Гонтов? Да ну, быть не может! Уж Драко навидался пришедших в упадок поместий древних родов.

И это всегда были именно поместья, даже если от них в конце концов оставалось немногим более, чем обомшелые камни. Особняки, перестроенные аббатства, а то и настоящие зáмки, когда род был вроде его собственного. Короче говоря, Драко тянуло на подвиги, и он решил повнимательнее обследовать дом.

Обстановка не просто не блистала роскошью — она была откровенно бедна и скудна. Стол (то ли кухонный, то ли обеденный, то ли всё сразу), грубо сбитые стулья. Очаг, сложенный не из кирпичей, а из плохо подогнанных друг к другу камней. Буфет, ларь для муки, мойка, длинные полки, уставленные мисками и горшками — всё хоть сейчас в музей. Крючки на стенах были не из железа, а из сучков подходящей формы. Чуть не единственной металлической вещью в комнате являлась чёрная, как дёготь, чугунная сковорода. Благородством тут и не пахло — но, Мерлин, какая же это всё была древность!

В буфете Драко обнаружил мышиное гнездо, кувшин с трубчатым носиком и пару кубков с надколотыми краями (зелёная глазурь по розовой глине, печать с драконом; самое позднее — тринадцатый век!). На верхней из полок над мойкой лежало волосяное сито и стояла бутылочка из-под яда («Отъ мухъ», — значилось на этикетке). Драко разочарованно поковырял окаменевшую мучную пыль в ларе. Ничего.

В хибаре имелось ещё две спаленки с уродливыми топчанами вместо кроватей; от безысходности Малфой сунулся и туда. И в меньшей из спален оно и нашлось — в рассевшемся от времени сундуке, втиснутом между убогим ложем и стенкой, среди вороха тряпья, настолько истлевшего, что было не отличить сорочки от скатертей (сомнительно, конечно, что здешние обитатели владели таким излишеством, как скатерть; скорее всего, заплесневелые лоскуты льна были нательным, а вовсе не столовым бельём).

Ветхий, туго завязанный мешочек, великоватый для кошелька и чересчур худой для саше, отдал в кончики пальцев знакомым зудом. Гудением, жужжанием, щекотанием — у Драко не было подходящего слова, чтобы описать этот зов, этот напев. Внутри он нащупал что-то круглое и, когда руку прямо-таки повело вниз, сомнений уже не осталось.

Вот это у него нюх! Коль скоро Малфою пришлось бы зарабатывать себе на пропитание — в кладоискатели бы пошёл. Можно, впрочем, и так пойти, из чистого интереса.

Завязки схлестнулись в мёртвый узел, а вот гнилые нитки в швах, стоило их тронуть, разлезлись сами. На ладонь Драко выскользнул перстень — гладкая золотая оправа обнимала матовый чёрный камень. Гагат? Странноватое сочетание. Драко сощурился, вертя украшение в пальцах, призвал «люмос». Перстень при ближайшем рассмотрении оказался печаткой — линии, вырезанные в плоском кабошоне, складывались в старый, очень старый герб.

Из тех времён, когда верхом геральдических изысков было просто «лилия» или «стоящий лев» («шествующий серебряный дракон в лазурном поле», в случае Малфоев). Знак на печатке был ещё проще и, следовательно, старше. Драко его, разумеется, помнил — все помнили, хотя род числился угасшим вот уже шесть веков.

Треугольник, рассекающая его линия и круг.

Певереллы.

Вот это сюрприз! И как удачно подвернулась Драко возможность торжественно возвратить фамильную реликвию одному из потомков Иоланты! Последнему живому наследнику по кудели — Поттеры, так-то, тоже практически вымерли, в этом они с Гарри выходили товарищами по несчастью. Да, повыкосила древнейших и благороднейших прошлая война…

Но грустная мысль о попавших в жернова Истории и сгинувших в них без следа, мелькнула и забылась. Малфой ухмыльнулся от уха до уха и пару раз подкинул печатку на ладони. Захотелось немедленно похвастаться.

— Эй, не поверишь, что я нашёл!

Грейнджер всё продолжала себе упоённо строчить, даже головы на его реплику не повернула. Драко разочарованно тряхнул её за плечо.

— Грейнджер! Грейнджер, ты глянь! — он сунул перстень ей под нос. Девчонка забавно скосила зрачки, моргнула.

— Символ Даров Смерти? — изрекла она и затараторила, всё ускоряясь:

— Не знала, что у гриндельвальдовцев были ещё и печатки, как у эсэсовских офицеров… а в общем-то даже и логично, учитывая исторический и культурный контекст…

Настала очередь Малфоя хлопать глазами.

— Какие гриндельвальдовцы! — обиженно протянул он. — Ты на оправу-то посмотри! И на огранку! Это средневековая вещица. И герб Певереллов на ней.

— У Певереллов на гербе Дары Смерти? — изогнула бровь Грейнджер. Малфой закатил глаза. Скорее бы Тёмный Лорд пришёл к власти! Так невозможно жить — волшебный мир заполонили туристы.

— А ты… — он проглотил парочку обзывательств, которые не следовало позволять себе в отношении дамы, — …как думаешь, что у них должно быть на гербе? Ромашка?! Это Певереллы!

— Стоп, подожди… — она выронила перо и попыталась пригладить свой извечный беспорядок на голове (не преуспела, конечно же), — …Певереллы как Певереллы из легенды?! Те самые Певереллы? И это — их вещь?!

Ну наконец-то дошло, хвала Мерлину! Малфой приосанился, готовый принимать выражения восхищения своей доблестью и умом.

— Драко, где ты его взял?! — охнула Грейнджер. — Это же воровство!

А, точно, и как он мог позабыть. Гриффиндор. Увы, неоперабельно.

— Вокруг оглянись, — повысив голос, Малфой экспрессивно обвёл здоровой рукой убогую обстановку хижины. — Это не воровство, это археология!

Девчонка затрясла головой в яростном отрицании:

— В таком случае, это — не археология, а расхищение гробниц!

— Вы ещё подеритесь, — неодобрительно произнёс голос от двери, и оба спорщика вздрогнули, оборачиваясь к только что вошедшему Поттеру. Тот сбил снег с подошв, повесил верхнюю мантию на крючок. — Что там у вас?

Драко просиял.

— Мой лорд, позволь вручить тебе твоё утерянное наследие!

Поттер уставился на кольцо так, словно ему разозлённую гадюку протянули.

— Откуда?.. — начал он, но тут же перебил сам себя:

— Здесь где-то подобрал, да? Малфой, ты совсем дурак?!

Драко не успел толком оскорбиться этой нелестной характеристике, как Поттер обосновал её:

— А если проклято?!

— С чего бы ему быть, — по инерции возразил Малфой, чувствуя, тем не менее, как кровь отхлынула от лица. Салазар, почему он об этом не подумал, правда? Точно наваждение какое-то нашло.

Ну и, честно-то говоря, когда ты всё детство проводишь в доме, набитом подобными игрушками от подвала до чердака, как-то привыкаешь думать, что — да, они опасны. Но не для тебя лично.

— Ну, даже и не знаю! — Поттер раздражённо скрестил руки на груди, склонил голову к плечу. — Никто ведь не проклинает свои вещи, чтобы чужой их не брал! Вот совсем никто!

— Кроме тебя, Гарри, — брякнула Грейнджер, от которой, похоже, начисто ускользнула издёвка в словах Поттера. — У тебя даже пенал проклят, он кусается.

Драко мысленно застонал.

— Видишь, почему я говорю, что воровать — плохо, — продолжила девчонка назидательно. — Вот так схватишь однажды что-нибудь, и без руки останешься.

— Да всё со мной в порядке! — взвыл Драко. Его бенефис в качестве кладоискателя что-то не задался. — Живой, видишь? Руки-ноги на месте. А кольцо и впрямь по праву твоё — его оно, его, не сверкай на меня глазами, мантикора в юбке!

На объяснения — несколько путаные, потому что они перебивали друг друга — ушла ещё пара минут. Поттер выглядел до обидного незаинтересованным, пока не услышал от Драко:

— …магия в нём заключена, но это точно какой-то артефакт. Прёт от него почище, чем от тетрадочки повелителя, я, ещё снаружи стоя, почуял, что тут что-то такое спрятано.

— Голыми руками всё равно не буду трогать, даже и не мечтай, — Поттер задумчиво потеребил пальцами нижнюю губу. — Кричер! Кричер, принеси мои перчатки из драконьей кожи. Они дома где-то валяются.

От этого «дома» Малфой ощутил неприятный укол ревности и зависти. Проклятый домовый эльф и не менее проклятый особняк! Вот почему Блэк-хаус признал Поттера, а не его, не Драко? Разве что… разве что Сириус где-то в горячке последнего проведённого на воле дня нашёл время на завещание, и в нём назначил крестника своим наследником. Тогда… да. Единственный взрослый мужчина в семье, фактический, хотя и не признанный самим собой, глава рода. Он мог — и по обычаю, и по собственному хотению, в потакании коему всегда был исключительно хорош. Драко тихонько вздохнул — вот она, разгадка. Точно, с двоюродного дядюшки бы сталось.

Тем временем дряхлый эльф притащил требуемое и изобразил, подметая пол ушами, угодливый поклон. Поттер сграбастал перчатки, не глядя, натянул на руки и осторожно, точно взведённую навозную бомбу, кончиками пальцев подцепил со стола печатку.

— Есть у кого кошелёк? Платок? Хоть что-нибудь? Бестолочи. Я так и знал. Кричер!

— Хозяин Гарри хочет, чтобы Кричер уничтожил и эту вещь? — проквакал что-то невразумительное эльф и аккуратно, с достоинством, слегка потянул себя руками за уши. Не в пример идиотскому Добби — Малфою порой казалось, что тётя Белла серьёзно повредила что-то в тупой головёнке их домовика; тому словно нравились истязательства, которые он над собою чинил. Складывалось впечатление, что он сознательно ищет для них лишний повод.

— Кричер старался, очень старался уничтожить вещь хозяина Регулуса… но он так и не смог… плохой эльф, плохой… — этот рывок вышел куда выразительнее, даже с подкручиванием; Драко поморщился. Нет, померещилось. Все они, домовики, одинаковые. — Кричер уже совсем старенький… Кричеру тяжело… Кричер не справился, но он будет пытаться снова и снова…

— Что ты там такое бормочешь? — недовольным тоном уточнил Поттер. — Хватит мямлить, толком объясни!

— Хозяин Гарри хочет, чтобы Кричер и эту вещь уничтожил? — эльф нерешительно покачал в ладонях кухонное полотенце, куда завернули кольцо. — Как вещь хозяина Регулуса?

Поттер схватился за голову. Драко тоже. Час от часу не легче!

— Не хочет! Тьфу! Не хочу, — Гарри сердито блеснул очками. — С чего это тебе в голову взбрело? Не вздумай ничего с ним делать! И что там за «вещь хозяина Регулуса»? Показывай немедля!

Грейнджер, под шумок вновь припавшая к дневнику, всё же оторвалась, чтобы взглянуть на медальон.

— Змея, как мило, — прокомментировала она. — Теперь вы скажете, что камни тут — настоящие изумруды. И, раз уж на нём эмблема вашего дома, то и владел им не иначе как сам Салазар Слизерин. Да, Драко?

Малфой скорчил ей рожу. Поттер, мерзавец, хихикнул, протирая очки.

— Очень вряд ли. Но мне он нравится, и уничтожать я его точно не дам, — он повертел в руках серебряный кулон с прозрачными самоцветами оттенка «авады». — Понял, Кричер? Была вещь хозяина Регулуса, стала моя. Приказ отменяется.

— Кричер не справился… Кричер не выполнил волю хозяина… плохой, ужасно плохой эльф…

Начавшуюся истерику Поттер пресёк быстрой затрещиной.

— Кричер всё сделал как надо! — гаркнул он.

Грейнджер ахнула:

— Гарри! С ума сошёл?.. Зачем же бить?!

— Миона, не лезь туда, где ничего не смыслишь! — взвинченным тоном огрызнулся Поттер. Драко поймал себя на том, что кивает — его сюзерен и друг был по всем статьям прав. — Лучше я его стукну разок, чем он сам начнёт выдумывать себе наказание.

— Он дело говорит, Грейнджер, — поддакнул Малфой. — Наш вон разок все пальцы себе кочергой попереломал! Потом неделю был не работник, дошло до того, что мне пришлось самому застилать кровать, а маме — чай заваривать.

— Мне иногда мерещится, что я сплю и вижу длинный-предлинный сон, — доверительно сообщила девчонка, сцепляя ладони под подбородком. Её локти покоились на столешнице, волосы неукротимым веником топорщились по обе стороны лица. — Кошмарный сон. Мерлин, да ведь так и есть, а? Я живу в кошмаре…

— Хороший эльф, — тем временем строго внушал Поттер. — Достойный эльф для благороднейшего древнейшего дома. Хвалю!

Кричер утёр сморщенной лапкой крокодильи слёзы со щёк.

— Пшёл прочь! Нет, стой. Вот это всё с собой возьми сначала. Положишь в моей комнате. И полотенце не смей разворачивать! Ещё не хватало посеять где-нибудь, — пояснил Поттер уже для них. — Темпус! Так. Ты, — он ткнул пальцем в Грейнджер, — ложишься отдыхать. Ты, — кивок на Малфоя, — садишься писать…

— А ты, Гарри? — Грейнджер с видимой неохотой отлепилась от дневника, но всё же послушно слезла со стула и плюхнулась на расстеленный у очага спальник.

— А я — медитировать. Думаешь, когда Тёмный Лорд получит тело, он позабудет проверить мой прогресс? И не приведи Мерлин, если окажется, что нет успехов, — Гарри как-то странно дёрнул подбородком, Драко даже почудилось, что тот вот-вот заплачет.

В молчании они с Грейнджер обдумали это высказывание. Сердце Драко неприятно сжалось. Девчонка упрямо тряхнула головой.

— Всё обязательно будет хорошо, Гарри, — заверила она, укладываясь. В отсвете рдеющих углей её волосы и глаза казались красными.

Но истинной уверенности в голосе Грейнджер не прозвучало. И, что обиднее, Малфой и сам таковой не ощущал. Тупые гриффера. Тупой мир. Тупая жизнь.

Драко взялся за перо. Ого, сколько станиц девчонка уже исписала! Не медля ни секунды, он сунул нос в её каракули. Наверняка тут сплошной отборный компромат, которым её до конца жизни можно будет дразнить.

Поттер же и впрямь взгромоздился верхом на стул, сложил руки на спинку и задышал размеренно — окклюменцию осваивал. Другой бы сказал — неподъёмное дело для одиннадцатилетки, но крёстным Драко был Северус Снейп.

А Поттер вообще был хоркруксом Тёмного Лорда, который считал слово «невозможно» оправданием для неудачников.

* * *

Разбудила Фрэнка нога.

Осколок, разворотивший коленный сустав полвека назад, наградил его неизбывной, неизменной, назойливой болью, особенно обострявшейся в зимнюю непогоду. Глоточек бренди на сон грядущий обычно помогал — обычно, но не всегда.

Порой на его долю выпадала особенно скверная ночь. И, без толку проворочавшись в постели около четверти часа, Фрэнк вынужден был признать — сегодняшняя ночь как раз из таких. Кряхтя, — семьдесят четыре года не шутка, как бы Фрэнк ни хорохорился — он вылез из-под толстого, влажноватого, пахнущего прелой шерстью одеяла. Не зажигая лампы, нашарил костыль, сунул ноги в тапки и поковылял на кухню, ставить чайник — хорошая тёплая грелка и ещё один славный маленький глоточек для согрева изнутри сейчас ему точно не навредят.

Пока закипала вода, Фрэнк прислонился к мойке — хотелось присесть, но лучше этого было не делать. Потом чёрта с два встанешь, проходили уже. Надо наполнить грелку и сразу ложиться. Праздный взгляд Фрэнка блуждал по залитому лунным светом саду — и вот почему он смог заметить копошение в тенях.

Проклятый ад!

Адреналин хлынул в кровь. Фрэнк вцепился в костыль, торопливо похромал к вешалке. Ну это уже ни в какие ворота! Чёртовы мальчишки, совсем распоясались — мало им бить стёкла в господском доме и гадить в саду! Теперь повадились лезть в сарай — с них станется растащить пилы, грабли и лопаты, закинуть куда-нибудь на крышу, и потешаться над Фрэнком, глядя, как тот будет прыгать вокруг, пытаясь всё это оттуда достать!

В их возрасте, Фрэнк был точно уверен, у него за душой водилось поменьше дури, и уж всяко поменьше желания измываться над беззащитным ближним. Всё из-за того, что в деревне его до сих пор честят убийцей — кто за спиной, а кто и прямо в глаза.

Даже в пабе не посидишь — именно косыми взглядами и презрительным фырканьем Фрэнк оправдывал свою прискорбную привычку поглощать алкоголь в одиночестве. Он напялил пальто прямо на пижаму, кое-как натянул резиновые сапоги и схватил фонарь. Два раза за вечер, есть ли предел у бесстыдства этих детишек?

Ничего, Фрэнк им сейчас покажет, где раки зимуют!

— Ну всё, вы напросились… — начал было он свою обличительную речь, нажимая кнопку, но осёкся, запнулся и растерял все приготовленные слова.

Луч фонаря выхватил из моментально сгустившейся за пределами освещённого круга темноты открытую дверь сарая. Оттуда по воздуху выплыла метла — ладненькая, аккуратная, Фрэнк даже и не помнил в своём хозяйстве такой. Но соль происходящего состояла не в этом, а в том, что метла именно летела — сама собою, не поддерживаемая никем и ничем.

— Изыди, Сатана! — рявкнул Фрэнк, едва сумел вновь обрести голос. — Именем Господа нашего!

Он бы ещё перекрестился для верности, но в одной руке у него был костыль, а другой — фонарь.

Впрочем, и без того подействовало неплохо. Метла затряслась, заходила вверх-вниз — и вдруг пулей метнулась в подлесок, сшибая по пути снег с кустов. Дощатая дверь скрипнула, медленно двинулась, чертя борозду по снегу, и с сухим хлопком затворилась.

Нельзя сказать, что Фрэнку ни капли не было страшно, — как раз наоборот — но он рывком её распахнул. На войне всегда было именно так — мужество появлялось ровно в тот момент, когда наступала пора действовать.

В сарае никого не оказалось. Фрэнк, ёжась от холода — следовало нормально одеться, да кто же заранее знал! — осмотрел все углы. Тихо, спокойно, пыльно. Садовый инструмент смирно стоял, лежал и висел, где ему положено, не спеша напрыгивать на Фрэнка. И, как ни странно, казалось, что ничего не пропало. Хотя…

Точно, мотыга исчезла. И не хватало одной из лопат — той, что с треснувшей ручкой. А вот висячий замок оказался брошен тут же — целёхонький, но открытый. Фрэнк водрузил фонарь на полку, поскрёб темечко.

А, выходит, не зря толковали про чертовщину-то, да?

Прежде он считал, что новенькие жильцы — для Фрэнка все, кроме Риддлов, были не «хозяева», а «жильцы», и именно «новенькие» — сами себе внушают разную чепуху. Дом помнил большое горе, этого не отнять, но чертей у них тут отроду не водилось.

По крайней мере, раньше. Ему вдруг ни к селу ни к городу вспомнился тот парень — подросток совсем, не старше семнадцати — знойным июльским полднем спускавшийся по тропе через лес.

Странный чужак — Фрэнк потому и обратил на него внимание. С лица — вылитый Риддл-младший. Больше тот никогда в Литл-Хэнглтоне не появлялся. В полиции прямо сказали, что Фрэнк его выдумал. Не выдумал, он-то знал.

Фрэнк тогда и сам едва разменял третий десяток — молоденький ветеран, хромой, глухой на одно ухо, вскакивающий каждую ночь от кошмаров. Их много в те дни возвращалось с войны по домам — потерянных, ошалевших, не находящих себе места, не умеющих заново вписаться в относительно мирную жизнь. Спасибо мистеру Риддлу — Фрэнк нашёл в здешней пасторальной глуши гавань и якорь. Оставшись в Лидсе, он бы, скорее всего, спился или пошёл по кривой дорожке, что уж перед самим собой юлить.

Холодный порыв ветра налетел через дверной проём, и тело Фрэнка ответило непроизвольной дрожью. Его путаные мысли, так ни к чему толком и не приведя, прервались.

Совсем закоченел, старый дурак! Теперь грелкой не отделаться.

Фрэнк запер сарай и поковылял в свой коттедж.

«Попа вызвать, что ли? — думал он озабоченно. — Да где сейчас и найдёшь стóящего, чтоб безо всякой новомодной придури…»

В заснеженном лесу за его спиной снова зашмыгали какие-то подозрительные тени, но Фрэнк не оборачивался, а потому их так и не заметил.

* * *

— Морганино отродье! — Гарри, стягивая с плеч мантию-невидимку, поморщился — ну что такое, опять весь мокрый, достало уже зайцем скакать по сугробам! — Думал, поседею. Как он так подкрадывается, колченогий?

— А вы всё заладили: «спит, спит!» — проворчал Малфой, морща нос. — Я же говорил — раз дым идёт из трубы, значит, не спит.

— Да ведь почти полночь! — возмущённо насупилась Гермиона. — Разве в деревне не принято рано ложиться? Я определённо об этом читала.

— Я тоже, — согласился Гарри. Конечно, книгам можно было верить не всегда и не во всём, но подобного мелочного обмана он не ожидал.

— Теоретики, — припечатал Драко, но тут они миновали кладбищенскую ограду, и спор вынужденно прервался.

— Здесь направо или налево?

— Я не запомнила…

— Малфой! Веди.

— А заклинание мы так и не знаем, — Грейнджер, конечно, сыскала возможность ткнуть пальцем в чужую оплошность. Гарри вытащил из кармана лопату, постучал по ней палочкой, отменяя заклятие уменьшения.

— Узри мощь наследника Слизерина, неверующая, — изрёк он с достоинством. И скомандовал на парселтанге:

— Копай!

Лопата его приказ благополучно проигнорировала.

— Да рой уже! Фодите! Фодере?

— Ты сразу по матушке её обложи, — подсказал Малфой. Гарри со злости аж вспомнил, как спрягается нужный латинский глагол.

— Хик фоде! — провозгласил он, наугад размахивая палочкой. — Тут копай, живо!

И, то ли «живо» действительно было волшебным словом, то ли «чёткая визуализация желаемого результата» на сей раз лучше ему удалась — но лопата перекатилась по снегу и принялась довольно бодренько этот снег расковыривать.

— Гарри! — а вот и он, взгляд фанатичного обожания, который так нравился Гарри. — Гарри ты понимаешь, что сейчас сделал? Ты только что изобрёл новое заклинание! — голос девочки взволнованно зазвенел.

Крайне сомнительно, что прямо-таки принципиально новое. И не то чтобы изобрёл… «Переоткрыл» — вот правильное слово, возможно. Но, само собой, ничего из этих критических размышлений Гарри до своей верной приспешницы доносить не стал. Объективность отнюдь не являлась его целью, особенно объективность получаемых им оценок.

— Это ещё ерунда, — скромно сообщил он. — Вот разберусь по-настоящему, как оно работает, и тогда… — он многозначительно умолк.

— Что именно «как работает»? Парселтанг? — не поняла девочка. Гарри невольно усмехнулся — Гермиона мыслила мелковато.

— Нет, магия вообще, — она открыла рот, готовая извергнуть тысячу вопросов и возражений, как обычно, но Гарри мечтал только о том, чтобы этот бесконечный безумный день поскорее закончился, а потому счёл за лучшее перевести беседу в сугубо практическую плоскость:

— Давай ещё мотыгу твою заколдуем, будет отгребать землю. Всё быстрее дело пойдёт.

Благодаря этой оптимизации процесс раскопок действительно удалось форсировать, но не настолько, насколько хотелось. К моменту, когда в яме проглянул уголок гроба, — ещё хорошо, что они додумались не снимать слой грунта по всей могиле, а долбить шурф — Гарри уже совсем не чувствовал пальцев на руках. Зато пальцы на ногах чувствовал преотлично — они болели от холода так, что хотелось высыпать их из ботинок и оставить под ближайшим кустом (высыпать — поскольку, несомненно, при столь дивных ощущениях с минуты на минуту те должны были отвалиться). Грейнджер колотила мелкая безостановочная дрожь, зубы её стучали, словно кастаньеты. Малфой то и дело сжимал и разжимал кулак правой руки, нервно разминая пальцы — тоже, как видно, успел поморозиться.

Гнилая древесина поддалась после нескольких мощных ударов. С настроем, прямо противоположным радостному предвкушению, Гарри заглянул в получившуюся дыру.

К счастью, за миновавшие годы разложение хорошенько потрудилось над телом. Ничего особенно ужасного он не увидел — ну, череп. Грязный. Как бы ещё достать его оттуда, глубина-то у ямы вышла немаленькая. Гарри в раздумье потёр шрам. Изобретать ещё и собственный аналог манящих чар не очень хотелось, но выбора особенно не было. Разве что…

— Кричер!

Домовика древнейшего и благороднейшего семейства Блэк, похоже, не удивить было требованием принять скорейшее и деятельное участие в полуночном разорении могил. Гарри даже показалось, что эльф запоглядывал на него с чем-то вроде отеческой гордости. Череп тот выудил, тут же отнёс в Блэк-хаус, — а вот и ещё одна проблема решилась, всё-таки извлечённый из земли сувенирчик был совершенно не тем, что хотелось тащить с собою в паб — и пообещал очистить насколько возможно. Без применения агрессивных химических средств — а то Грейнджер тут же засыпала их советами по вывариванию и обработке костей. Пришлось объяснить, что никто бы не взялся предсказать влияние этих процедур на конечный результат, то есть на искусственно созданное тело, ради которого весь ритуал и затевался.

А кроме того, Том очень разозлится, если обнаружит, что они использовали на нём маггловскую чушь вроде хлорки — вот это Гарри с уверенностью мог пообещать.

Обратно к «Рунному Камню» лететь на метле не было нужды — Кричер перенёс их всех троих прямиком в Аппер-Флэджли (небольшая заминка вышла только с Гермионой, к которой вздорный эльф сперва отказывался притрагиваться). Буквально пять минут спустя они уже попáдали за самый дальний столик в углу паба, наперебой требуя принести им похлёбку погорячее и чай (желательно, сразу галлон). Терпеть каминный переход без сытного ужина никому не улыбалось. Тем более, что они как-то и не решили толком, куда им сейчас идти: то ли назад в «Дырявый Котёл», а то ли прямиком в Блэк-хаус (в чём Гарри, до сих пор досадовавший, что проговорился об имеющемся у него доступе в особняк, не видел особых преимуществ, но Драко страшно хотелось туда попасть, и своим энтузиазмом он, как на грех, заразил и охочую до магических чудес Гермиону).

— Ребятки, а родители ваши где? — Гарри моргнул.

О, Мерлин. Не сказать, что он скучал по этому вопросу в устах незнакомцев. Да, здесь был далеко не Косой переулок, где Фомальгаут Блэк уже сделался личностью в значительной степени легендарной. Тут до его усталого мозга дошло кое-что ещё. Гарри воспрял духом — чуть ли не впервые за этот ужасно длинный и в целом совершенно ужасный день. В конце концов, он мечтал сделать это — и вот идеально подходящая минута и настала.

Он нежно улыбнулся подошедшему их обслужить хозяину заведения — пузатому мужику с висячими усами, напоминавшими клыки моржа. Одновременно с тем его правая рука под столешницей скользнула в левый рукав, дотронулась до волшебной палочки.

— Секундочку, — вежливо сказал Гарри, поддерживая на лице маску Хорошего Мальчика, — а у вас тут жарковато натоплено, да? — он щёлкнул застёжками, позволяя мантии упасть с плеч, аккуратно подкатал рукава рубашки.

По лицу вислоусого можно было точно отследить момент, когда тот увидел её. Правда, реакция оказалась несколько отличной от воображаемой.

— Так что вы там хотели узнать, я не расслышал в… — начал было Гарри, но тут бармен вытаращил глаза и схватил его своей жирной мохнатой лапищей за запястье.

— Как?.. — резко севшим голосом прокаркал он. — Откуда?! Ты не можешь… ты разве… ты тогда, небось, и не родился ещё!

Гарри его фамильярность не пришлась по нутру. Он дёрнул попавшую в плен руку на себя и почти машинально применил своё коронное невербальное беспалочковое. Пузан охнул от внезапной боли, пальцы его разжались.

— Это не тогда, — любезно просветил его Гарри, — это уже сейчас. Тёмный Лорд снова с нами. Вы что, до сих пор не слышали? Улыбнитесь же, сэр, что-то совсем не заметно, как вы рады. Но вы ведь рады?

Тот глянул ошалело и явно не нашёлся, что сказать.

— Чай? — напомнил Гарри, и тем подарил бармену благовидный предлог для побега в сторону кухни.

— Это называется — использование служебного положения в личных целях, — меланхолически сообщила Грейнджер. Подперев щёку кулаком, она знай строчила себе в дневнике. Малфой страдальчески поморщился и снова размял правую кисть.

— Это называется — привлекать лишнее внимание, — пробормотал он, но голос его звучал так, словно мысли Драко витали весьма далеко от полутёмной, пропахшей киснущим пивом комнаты. — Поттер… Поттер, ты ведь не трогал кольцо, да?

Гарри развернулся к нему всем корпусом, ощущая неприятный холодок в животе. Вопрос ему очень не понравился.

В первую очередь тем, что Малфой и сам прекрасно должен бы знать ответ. Тот, подтверждая его худшие догадки, вдруг усмехнулся — криво, горько, и при том как-то даже залихватски.

— Думаю, оно всё же было проклято, — очень ровным голосом сказал он.

И предъявил едва заметное чёрное пятнышко на подушечке указательного пальца.