Эффект наблюдателя | The Observer Effect (джен)

Люциус Абраксас Малфой, или, говоря короче, просто лорд Малфой (а на всём белом свете имелось только три человека, которые звали его как-то иначе, и один из них использовал обращение «папа», другая — «Люци», третий же пропал без вести), шествовал по коридору Министерства Магии в состоянии, которое незабвенной памяти Тони Долохов деликатно именовал «raspidorasilo».

Во-первых, у сиятельного лорда было похмелье. Не далее как вчера упомянутый лорд соизволил предаться необдуманным излишествам, а именно высосать в одно лицо бутылку «Старого Огденского», пренебрегая при этом закуской. Даже самый отменный огневиски, будучи употреблён подобным варварским способом, приводит к удручающим последствиям, и эту истину Люциус доказал себе сполна.

Во-вторых, для подобной эскапады у лорда Малфоя имелся повод, да ещё какой.

В минувший понедельник он проснулся от зуда и болезненных ощущений, которые сперва списал на кожную экзему. Увы, приятная иллюзия длилась минут десять, а последовавший упорный самообман не продержался больше суток, хотя Люциус очень старался. Он заставил домовиков выкинуть все перины — якобы в постели завелись клопы. Он повелел уничтожить все букеты в доме и торжественно отказался от клубники за завтраком — на случай, если причиною его мучений была аллергия. Отправил в бессрочную ссылку новенькую фланелевую пижаму — дескать, нежную Люциусову кожу искололо шерстью. Даже сменил изысканный крем для рук на простую банку вазелина. Увы, эффект был нулевым, чего и следовало ожидать.

Дело в том, что зуд, покалывание и красные пятна сосредоточились в районе одной небезызвестной татуировки, расположившейся на левом предплечье Малфоя. Спустя день пятна пропали, зато сама татуировка зачесалась так, что хоть плачь. На третьи сутки зуд трансформировался в тянущую боль, а сама метка отчётливо потемнела. Сегодня шёл уже четвёртый день, но клиническая картина оптимизма не внушала. Люциус даже надел под мантию камзол, чего обычно избегал — ему казалось, будто метка, набрякшая и болезненная как подагрическая конечность, просвечивает сквозь рубашку и притягивает к себе взгляды всех встречных, что твой магнит.

Люциус в принципе обладал натурой впечатлительной и нервной, этого не отнять.

Итак, похмельному и грустному Малфою очень хотелось поскандалить, и он точно знал, куда ему податься в таком настроении. В нынешнем году сиятельный лорд вошёл в совет попечителей Хогвартса — а как иначе, ведь обучаться там вот-вот начнёт любимый отпрыск. Но Драко не был единственным новым студентом этого года, а хоть бы и был — во вспомоществовании он точно не нуждался. Зато имелось некое другое чистокровное семейство, которое, вот беда, не только остро нуждалось в спонсорстве со стороны попечителей, но и прибегало к их финансовой поддержке с завидной регулярностью. Да, речь шла об Уизли. И Люциус запланировал на сегодня недурной скандал с Артуром на эту тему — как раз душу отвести.

Но планам его не суждено было претвориться в жизнь, ибо судьба уже вела его к другой встрече — к встрече поистине роковой, которая определит лицо всего волшебного мира на годы и годы вперёд.

Руфус Скримджер, новоиспечённый глава Аврората, тоже мучился похмельем. В отличие от Малфоя, надирался он не один, да и повод был куда как радостнее. Но, как известно, если главный мракоборец не сумеет, проставляясь за должность, перепить всех до одного своих подчинённых, то Аврорат извергнет его из чрева своего — и дальше этому выкидышу лучше самому сразу заавадиться, чем жить с таким позором. А посему схватка с зелёным змием протекала не на жизнь, а на смерть — и схватку эту Руфус выиграл; но какой ценой!

Душа аврора требовала опохмела. Или хотя бы склоки, чтобы сделать мир чуть неуютней и мрачнее для кого-нибудь ещё.

И тут, как по заказу, в поле его зрения возникли длинные белёсые патлы. Сиятельнейший лорд Малфой чесал по коридору как загулявший жмыр по крыше, скроив обычную свою надменную рожу и помахивая тростью. Трость сегодня особенно бесила. Руфус коршуном пал на добычу.

— Ба, милейший лорд Малфой! Что нынче пожиратели поделывают в Министерстве? Вы как — купить или продать?

Малфой окинул Скримджера холодным взглядом и процедил, скрививши рот:

— В толк не возьму, на что вы намекаете, ведь пожирателей здесь нет.

— Ну как же нет, — с добродушной укоризной мурлыкнул Руфус. — А меточка ваша?

— Я был под империусом!

— Все так говорят… А мне бы доказательство натурой.

Люциус сжал губы и побелел. Руфус с удовольствием проследил, как Малфоя корёжит от злости.

— Я чист перед законом, господин аврор! — слово «господин» тот умудрился произнести как оскорбление.

— А если проверю? — осклабился Руфус. Скандалы он любил. Они держали в тонусе.

— Tu ferais mieux de inspecter ton cul, — сорвался Люциус. — В жопе у себя проверь! Десять лет прошло, а вы всё не угомонитесь! Adieu!

Он развернулся, хлопнув мантией, и гордо удалился прочь.

В критической ситуации Люциус умел действовать быстро, а думать ещё быстрее. За ближайшим углом он сунул трость под мышку, рысью пробежал по коридору, ввинтился в уходящий лифт и оказался у общественного камина со скоростью, близкой к аппарации. Но счёт шёл даже не на минуты — на секунды. Пламя вспыхнуло зеленью и опало, и Люциус шагнул из министерского холла в собственную гостинную.

Нарцисса, по удачному стечению обстоятельств, как раз пила чай, коротая время за просмотром модного каталога «Твилфитт и Таттинг». Она в изумлении подняла взгляд — явление Люциуса трудно было назвать ординарным. Он, стряхивая пепел, быстро проговорил:

— Милая, сейчас сюда заявятся авроры — их нужно задержать любой ценой хотя б на пять минут, d'accord?[1]

Нарцисса молча поднялась из кресла, испарила до последней нитки свой милый и простой домашний утренний наряд, и, нагая, с одной лишь палочкой в руке, призвала из спальни — через три стены и коридор! что значит благороднейший древнейший род! — полупрозрачный шёлковый капот[2]. Всё это Люциус успел ухватить лишь краем глаза (летевший, словно привидение, по воздуху капот был особенно хорош), Малфой не собирался тратить попусту ни крошки драгоценного времени. В гостиной полыхнул камин и он услышал, как Нарцисса взвизгнула:

— Подите прочь! Скоты! Я не одета!

Люциус никогда не любил её сильнее, чем в эту минуту.

Примчавшись в кабинет, он выдрал из-под нательной рубахи цепочку с крошечным ключом — сейф был гоблинской работы, и замочек, как водится, соответствовал. Зарывшись в документы и счета он лихорадочно искал — да где же? Альбом с «французскими открытками»[3], алжирский паспорт, папка с завещанием… Ах, вот! Дрожащими руками он извлёк из недр сейфа вещь, которая ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах не должна была попасть к аврорам.

Тем более с учётом того, что…

С учётом обстоятельств, в общем.

По виду вещь напоминала старую тетрадь, а чем была в действительности — ведал лишь её хозяин. Её необходимо было спрятать, и спрятать быстро и надёжно. Такую миссию мог выполнить всего один герой; пусть скромный и лишённый внешнего очарования, но на него им всем придётся положиться. Люциус набрал в грудь воздуха.

— Добби!

Добби не был домашним эльфом мечты.

Более того, Добби не был домашним эльфом мечты настолько, что хуже него был разве что совершенно неуправляемый Кричер, которого, к счастью, удалось по-тихому спихнуть Сириусу. Сейчас бедолага отшельничал где-то на площади Гриммо, дожидаясь хозяина из пожизненного заключения — затея беспощадная в своей бессмысленности, но такова уж природа верности домовиков. Ходили, правда, слухи, что давно покойная эльфийка Триссы была ещё безумней Кричера, но Нарси как-то заявила, что это пошлое враньё, а жене своей Люциус верил безоговорочно.

Возвращаясь к Добби, поручать ему любую работу, требующую мало-мальской фантазии, было, в общем-то, чревато. Ибо фантазии этой, как для домовика, у Добби явно был избыток, и вся она шла куда-то не туда.

Но сейчас у Люциуса не было альтернатив. А ещё у него совершенно не было времени.

— Добби! Добби!!! А ну, явись немедленно!

Едва ушастое недоразумение — опять все пальцы в бинтах, что он там успел уже натворить, негодяй, раз счёл заслуженным себя так поуродовать? — возникло пред сиятельными очами благородного лорда, как Люциус пихнул ему тетрадку и завопил:

— Живо! Спрячь это там, где никто и не подумает искать!

Добби пискнул, поклонился и исчез. Две секунды спустя в кабинет вломились взмыленные авроры — но было уже поздно.

Судьба, примерившая на сей раз непритязательную маску Добби, уже сделала свой ход.

------

[1] «Ладно?» (фр.)

[2] Распашная женская просторная одежда с рукавами и застежкой спереди, разновидность неглиже.

[3] «Французскими», по основному месту печати, именовались в конце XIX — начале XX веков эротические открытки, содержащие фотографии обнаженных или полуобнаженных женщин, либо сцены фривольного характера (поцелуи, например).

Тетрадка была старой. Не старой как «потёртой и потасканной» (хотя, видит Бог, примерно такой она и выглядела, во всяком случае — снаружи), а старой как «антикварной». Ну, практически. До формального становления антиквариатом, то есть до пятидесятилетнего возраста, ей не хватало всего чуть-чуть. Так что — достойно состарившаяся, на этом точка. И одновременно она была совершенно новой — в том смысле, что никто ничего и никогда в ней не писал. Её чопорную сорокавосьмилетнюю девственность пятнали только два клейма, притаившиеся с внутренней стороны обложки: штамп «УИНСТЭНЛИ, книжный магазин и канцелярские принадлежности, Воксхолл-роуд, 422» на заднем форзаце и каллиграфически выведенное «Т.М. Риддл» на переднем. Ничего больше, лишь пустота и нетронутая гладь чуть желтоватых линованных страниц.

Обычно Гарри раздражало — бесило до белых глаз, если угодно — находить пометки предыдущих владельцев на теперь уже его собственном имуществе. Он признавал, конечно, хотя б и лишь перед самим собой, что ни одна из его вещей никогда в действительности не принадлежала только ему, не была новой с иголочки, исключительно его и ничьей больше. Но одно дело — осознавать, и совсем другое — созерцать наглядные доказательства. Дырки, заплатки, пятна, подпалины, отпечатки грязных пальцев и — венец всей мерзости — подписанные имена.

Гарри они чем-то напоминали — да, это была несколько слишком зрелая и испорченная мысль для одиннадцати лет, но, знаете, акселерация и, кроме того, он читал много всякого разного — напоминали татуировку с именем первого возлюбленного на теле продажной женщины. Кто и зачем ставит имена на вещах, которым всё равно судьба очутиться в комиссионке? Что за абсурдное стремление намалевать свой автограф повсюду, от стенки общественного туалета до изнанки пояса шорт?

Его школьный рюкзак, например, звали «Джейн». А ещё она была в мелкий розовый цветочек, эта Джейн, и только ленивый не назвал Гарри педиком из-за неё. Гарри уже практически дозрел до решения спалить Джейн на ритуальном костре в ночь перед началом учебного года — он не собирался прихватывать с собой в среднюю школу ещё и такое клеймо, нет, спасибо; шрама, очков и чертовщины уже и так хватало, даже с лихвой (запасным планом, однако, было принять свою внутреннюю Джейн и стать вторым Дэвидом Боуи[4]).

Но, вот диво, по какой-то необъяснимой причине Т.М. Риддл не вызвал у Гарри обычного приступа заочной ненависти. В этом имени ему как будто даже примерещилось некое родство, что-то сентиментальное — словно Гарри нашёл прадедушкины фронтовые письма или книжку рецептов прабабушки, словно наткнулся на семейный фотоснимок, ещё чёрно-белый, пожелтевший и выцветший, или обнаружил засушенный цветок между страниц томика Йейтса[5].

Это всё были, конечно, чужие, книжные, заимствованные ассоциации, жалкие протезы настоящих ассоциаций. Гарри в жизни не видел ни одной семейной фотографии (не считать же за таковые фото его толстощёкого кузена), понятия не имел, воевал ли вообще прадедушка и держала ли хоть раз прабабушка в руках половник, любил ли кто-то в их семье Йейтса, кроме самого Гарри, — он не знал об этих людях ровным счетом ничего, и это «ничего» напоминало пустоту на месте только что выпавшего молочного зуба — кровавая лунка, которую никак не прекратишь поминутно трогать.

И вот он прочёл: «Т.М. Риддл», и что-то в той пустоте вдруг отозвалось, зазвенело тонкой тихой струной, оплело ощущением яркого, но забытого сна, обуяло чувством дежавю, настолько сильным, что показалось — ещё миг, и вспомнится что-то необычайно важное. Будто Гарри увидел на бумаге имя старинного друга — увидел, и обрадовался нечаянному письму от него.

У Гарри никогда не было друзей. Честно говоря, друзья были ему совершенно не нужны.

И всё же он не мог избавиться от какого-то странного внутреннего трепета, когда занёс ручку и написал:

«23 июня

Дорогой дневник,

сегодня случилась удивительная штука»

Он сидел в чулане. Верхний свет не горел — лампочка включалась снаружи, и свинский кузен любезно погасил её в первые же пару минут, как обычно. Не страшно: у Гарри был фонарик, а ещё он бдительно следил за наличием запасной батарейки (чаще всего воровал их из телевизионного пульта, а впрочем — как придётся). Полоска ковролина, прибитая к нижней филёнке двери, служила надёжной светомаскировкой. Гарри ничего не пил с самого полдника, а значит унизительные проблемы физиологии побеспокоят его только ближе к ночи. Пока что можно было чувствовать себя в безопасности.

Чулан, гнусный, тесный, душный и тёмный шкаф под лестницей, был одновременно убежищем. Отвратительной, но знакомой до последней трещинки раковиной, в которую Гарри втягивал свои уязвимые части. Внутри неё можно было не притворяться. Весь мир оставался снаружи за дверью, а здесь был собственный мир Гарри, пусть крошечный, скудный на ресурсы, убогий, но зато подвластный ему одному. Пылинки кружились в голубоватом свете фонарика, будто частицы космических течений в безбрежной бездне пространства.

«Мы были в Лондоне, в честь дня рождения Дадли, и пошли в зоопарк. Мне так сильно там понравилось! Даже свин, зовущийся по недоразумению моим кузеном, не смог это испортить. Особенно Дом Рептилий. И там была одна змея, боа констриктор [6] , здоровенный, футов сорок [7] … Сам не знаю, как так получилось, но я»

Гарри прервался на минуту, сосредоточенно хмурясь. Ему не хотелось, чтобы первая же страница была вся исчеркана в поисках лучшей формулировки. Нужно сразу писать правильно. Но как?

«Я выпустил змею из клетки»

Нет, это было потом. Чертовщина, как её именовала тётушка, началась раньше.

«Я заговорил со змеёй, и»

Нет. Змеи не говорят. Во-первых, они почти не слышат. Во-вторых, у них рот для этого не годится, ну вот совсем.

Одной из первых книг, которые Гарри одолел самостоятельно (он рано выучился читать, настолько рано, что это было сочтено чертовщиной), стал сборник «Рассказы о Шерлоке Холмсе». В нём, среди прочих, фигурировала история о змее, чей владелец управлял ею при помощи свиста. Стоило ли винить в этом малолетний возраст или же общую впечатлительность натуры, но Гарри был пленён умом Холмса. Тем бо́льшим стало разочарование, когда, пару лет спустя, Гарри добрался до «Британники»[8]. У Холмса был свой взгляд на потребление информации (издержки гениальности), а вот Гарри-то как раз плевать хотел — в порядке там его мысленный чердак или же нет. Он читал всё подряд — и обнаружил, что змеи, увы, в действительности были немы и глухи. В репутации Холмса отныне зияла постыдная дыра змеевидной формы (но до конца влюблённость Гарри так и не прошла).

Итак — не речь, но всё же некое общение состоялось. Значит — что? Значит, они разговаривали мысленно? Так, получается?

От этого предположения захватывало дух. В памяти вспыхивали строчки из Саймака и Уиндема, из ван Вогта и Стэплдона[9], сливаясь в причудливую путаницу. Он знал, чёрт побери, что ему не померещилось. Это не было ошибкой, фантазией или галлюцинацией. Если не верить самому себе, то кому вообще можно верить?

«Я услышал мысленную речь змеи»

Так, подождите, выходит, все змеи — телепаты?!

Вот так новости. Ладно.

«Я случайно подслуш…»

И тут чернила исчезли.

Буквально. Страница опустела, не осталось ни единого следа того, что на ней вообще когда-то что-то было написано.

У Гарри отпала челюсть. Вот это номер! В их классе одна девчонка, Милли Браун, хвасталась «волшебной» ручкой, чернила от которой можно было растворять специальным ластиком, встроенным в ту же ручку с другого конца. Разумеется, писать школьные домашние задания (или вообще что угодно школьное) такой вот штукой не разрешили бы ни при каких обстоятельствах, так что фактически чудо-ручка была совершенно бесполезна; но дура Милли продолжала задаваться изо всех сил.

Однако его ручка была самой обычной из всех обычных, чтоб не сказать хуже (да, Гарри в глубине души считал слово «обычный» оскорблением — мягким, на уровне «да пошел ты», но всё же). Тонкий, неудобный гранёный корпус из прозрачной пластмассы, весь в царапинах и вдобавок с трещиной от каблука миляги Полкисса, синий колпачок с омерзительными вмятинами от зубов — Гарри дважды вымыл её с мылом, но некое видение чужого слюнявого рта всё равно витало над ручкой неотступно — письменный прибор зауряднее и пошлее этого трудно было бы и сыскать, какие уж там исчезающие чернила. Гарри стащил её из чьей-то сумки в раздевалке. Предыдущую ручку утопил в отхожем месте всё тот же Полкисс, добрая душа.

Могло ли быть всё дело не в ручке, а в тетради?

Тетрадь досталась Гарри не более законным способом, чем ручка. Это его не волновало — бедные, согласно поговорке, не выбирают, а тётка настолько редко вспоминала, что для обучения в школе, вообще-то, необходимы канцелярские принадлежности, что на её помощь в этом вопросе можно было и совсем не рассчитывать. Что-то удавалось добыть у зазевавшихся одноклассников, что-то — у Дадли, обычно уже в весьма неприглядном состоянии. Большую часть приходилось «приобретать» в отделах канцтоваров в супермаркетах, в книжных магазинах и на развалах комиссионок.

В тот раз (а это была прошлая среда) Гарри охотился на что-нибудь достойное его внимания у букиниста — единственного в Литл-Уингинге, а потому покупки у него Гарри всегда раньше исправно оплачивал. Но как-то так получилось, что при виде вот этой конкретной тетради, лежавшей в сетчатой корзине среди кучи других давным-давно просроченных ежедневников, он просто не смог устоять.

Исчезновение чернил перестало казаться пленительной загадкой уже через секунду. Тут же, на первой странице, озаглавленной «1 января 1943 года» (кому какая разница, в самом деле, Гарри не собирался пропускать половину ежедневника только ради точной даты, да и дни недели всё равно не совпадали), проступили, буква за буквой, словно кто-то выводил их с другой стороны листа, слова, которых Гарри совершенно точно не писал:

«Здравствуй, незнакомец.

Вообще-то это мой дневник. Но, так и быть, я разрешаю тебе покуда пользоваться им.

Как он к тебе попал, кстати?

Как твоё имя?

И что, наконец, случилось в зоопарке? Ты так долго думаешь над продолжением, что это даже странно. Ты уснул?»

Почерк был оскорбительно красив. Идеальный, немного старомодный, возможно, со всеми этими длинными хвостиками у «g» и «y», но безупречный во всем остальном. Сам Гарри писал как курица лапой — и по какой-то странной причине ему было не плевать на этот свой недостаток. Настолько, что он потратил примерно две секунды на приступ лютой зависти в экстренной ситуации вроде теперешней.

Ну, то есть. С ним общалась тетрадь. Точнее… точнее — кто-то, кто сказал, что это его тетрадь. Каким-то образом этот кто-то читал, что пишет Гарри, и писал ему в ответ.

Такая же чушь, как змеи, говорящие по-английски.

Должно было быть другое объяснение. Вероятно, этот объект — не тетрадь. Или тут замешаны инопланетные технологии. Гарри лихорадочно листал в уме страницы всех научно-фантастических романов, когда-либо прочитанных им в жизни, пока его рука шатким почерком выводила:

«как это вы тут пишете

вы меня видите

где вы

ваш дневник значит это ваше имя там подписано внутри обложки

Я Гарри

привет»

На этот раз он успел заметить момент исчезновения: чернила словно впитались в бумагу, всосались в неё как лужица воды в губку. Ответ появился мгновенно. Интересно. Оно читает ещё пока ты пишешь? Или ему нужно на чтение так мало времени? Кто оно, мутант со сверх-мозгом? Компьютер?

«А, это комбинированные чары моей собственной разработки. Не хочу хвастаться, но довольно сложные. Чтобы объяснить подробнее, хотелось бы узнать, насколько ты вообще разбираешься в предмете. На каком ты курсе?

Нет, не вижу.

Прямо здесь, перед тобой.

Да. Том Марволо Риддл, к твоим услугам. Могу ли я узнать твоё полное имя, Гарри? Ты же не стесняешься своей фамилии, нет? Почему тогда её не назвал?

Зоопарк? Не томи»

Что ж. Не компьютер, определённо. Он всё ещё мог быть мутантом. С другой стороны — чары?

«Я ничего не понял. Я не на курсе, мне только десять. Через месяц будет одиннадцать. Что такое чары?

В СМЫСЛЕ ПЕРЕДО МНОЙ вы невидимый что ли

Ничего я не стесняюсь. Поттер. Гарри Джеймс Поттер, к вашим услугам, вот.

Да там странное. Долго рассказывать. Я, кажется, умею как-то общаться со змеями. Выпустил одну, она напугала кузена. Он та ещё свинья. Меня наказали. Ну, типа. Просто заперли, это так-то не особо страшно. Я люблю быть один. Только скучно»

Сам того не замечая, Гарри дрожал с головы до ног. Чистый адреналин порция за порцией лился в его кровоток, заставляя голову приятно кружиться. В этот момент весь мир за пределами чулана мог сгинуть без следа, и едва ли это выжало бы из него хоть одну слезинку сожаления. Здесь, в руках Гарри, была тайна и было чудо — сотни прочитанных чужих историй, чужой заёмный опыт и чужие приключения вполне подготовили его к этому моменту. И он, наконец, настал — момент истины и славы, доказывающий то, что Гарри и так всегда знал, то, что другие как минимум подозревали, чуяли в нём из-за его чертовщины.

Гарри был особенным.

«Что значит — «ничего не понял»? Тебе почти одиннадцать, и ты не знаешь, что такое чары? Ты меня разыгрываешь?

Нет, похоже, ты просто туповат. Как жаль.

Перед тобой — в смысле перед тобой. Перед твоими глазами, очевидно же.

Нет, не невидимый. Я в дневнике, болван. Внутри него. Так понятно?

Видишь? Вежливость — это не больно.

Приятно познакомиться, Гарри. Предлагаю отбросить формальности. Хоть я и старше, но можешь тоже называть меня по первому имени, я разрешаю.

Вот как. Расскажи-ка поподробнее, я никуда не тороплюсь. Особенно часть про общение со змеями.

Как зовут твоего кузена?

Понимаю. Я тоже обычно предпочитаю уединение.

Скучно? Родители запирают тебя там, где совсем нет книг? Мог бы и припрятать парочку, коль скоро это твоё обычное наказание»

Мутант, это точно был мутант. Из будущего, возможно, как у Стэплдона. По крайней мере, их культура не настолько различалась — в будущем всё ещё существовали книги. Впрочем, это могло быть и не будущее, а параллельный мир. Неважно, постепенно Гарри всё выяснит. Однако зазнайство этого (сверх?) человека просто поражало. Разве им с Гарри не следовало общаться, ну, на равных? Раз уж они вообще смогли установить контакт, неужели это не доказывало состоятельность Гарри? Или это из-за разницы в возрасте? Гарри мог бы поклясться — она не была такой уж существенной. Как угодно, но его собеседник не тянул на семидесяти-или-скольки-там-летнего деда. Вот просто не тянул, и всё.

«Слушай, умник, заканчивай с этим. Да, я не знаю, что такое чары. Смирись и объясни толком.

ОФИГЕТЬ. То есть ты как… сознание внутри компьютера? Так, что ли?

Ну ты и сноб. Ладно, по рукам.

Нет, сначала ты. Про то, как это вообще можно быть в дневнике внутри. Пожалуйста, мне ОЧЕНЬ преочень интересно!!!

Дадли. Дадли Вернон Дурсль. Зачем тебе понадобилось его имя, я понять не могу.

О, ну да. Я не очень люблю людей. От них по большей части только проблемы. Мог бы, я бы жил на необитаемом острове. Как Крузо. Этот дурак ещё на что-то жаловался!»

Первоначальное намерение Гарри безотлагательно исследовать феномен сознания, помещённого в объект, внешне сходный с тетрадью, быстро рассеялось под влиянием последнего вопроса. Том («зови меня по первому имени», это кто так выражается вообще), можно сказать, крепко задел его за живое.

«Разумеется у меня здесь нет книг, я их в библиотеке беру, и там же и читаю, потому что если принесу хоть что-то домой, то чёртов кузен их ужасно испортит или украдёт и выкинет, а я НЕ МОГУ позволить себе лишиться читательского билета. Парочку я и припрятал, но это всё сложнее, чем ты думаешь, понятно.

И они мне не родители, мои родители оба умерли. И, это, блин [10] , ЧУЛАН, он размером с коробку из-под стиралки, без окна, без нихрена. Я даже сплю теперь на полу, раз вырос из детской кроватки. И мне для этого приходится ложиться ПО ДИАГОНАЛИ. Однажды я вырасту достаточно, чтобы занять его ЦЕЛИКОМ, клянусь, и мне придется трамбоваться тут, прижав колени к ушам и нос к пупку. У меня нет ночника для чтения, тут только лампочка на потолке, нет постельного белья, только голый матрас, а мою подушку тебе бы лучше никогда не видеть, она каменная и ВОНЯЕТ, и в одеяле такие дырки от моли, что в них можно большой палец просунуть, а ещё здесь душно и летом, и зимой, но зимой ещё и ХОЛОДНО.

Но знаешь, когда я говорю, что все не так плохо, я действительно имею это в виду.

По крайней мере здесь меня никто не трогает. Не надо делать работу по дому. Или по саду. Или готовить. И никто не орёт.

И ДА прямо сейчас мне ВООБЩЕ не скучно, это уж точно!

Только есть хочется. Мне обычно не дают еды, когда запирают тут»

Откровенно говоря, в распоряжении Гарри были способы покинуть чулан. Наименее разрушительный из них, тот, что позволял просто «уговорить» защёлку открыться, Гарри освоил лет в пять, когда его окончательно достало прозвище «ссыкун». Но, разумеется, использовать этот способ стоило только под покровом ночи — а остальные способы, особенно один, включающий поджог, не стоило использовать даже и в тот единственный раз, когда он их изобрёл.

Так что, ночью Гарри планировал выбраться и найти себе кое-что в холодильнике. К тому же, вылазка всё равно неизбежна, так почему бы заодно не подкрепиться. Чашка чаю тоже не помешает. Он давно освоил искусство красть еду понемногу, так, чтобы это было практически незаметно.

Вслед за этими планами Гарри подумалось, что Тому точно будет интересно узнать о чертовщине. Том, тем временем, уже строчил ответ:

«Язык, Гарри.

Пожалуй, мы не с того начали. Гарри, что ты вообще знаешь о волшебном мире?

В целом верно. Сознание и память, заключённые в этом дневнике. Подозреваю, на весьма долгий срок. Какой сейчас год? Война ведь закончилась, не правда ли?

Язык, я настоятельно прошу. Будешь так выражаться — прослывёшь шпаной, а репутация, знаешь ли, бежит далеко впереди человека.

Это магия высшего порядка. Сложившиеся обстоятельства были таковы, что мне пришлось создать определённого рода копию своей личности, и затем я поместил её в этот предмет. Моему основному «я» на тот момент угрожала смерть, так что… любые риски были оправданы.

Что ж, ответ прост: я пытаюсь припомнить твою фамилию (или твоего кузена, раз уж речь зашла о нём) среди тех имён, что раньше были мне знакомы. О Дурслях я не слышал, а вот Поттеры — довольно известный чистокровный род, хоть и не из числа самых именитых. И при этом ты утверждаешь, будто понятия не имеешь о чарах. Это очень противоречиво звучит, и хотелось бы прояснить, как такое возможно.

Могу сказать только, что понимаю твои обстоятельства лучше, чем ты, быть может, думаешь. Об этом мы ещё поговорим, но не теперь.

Так ты способен разговаривать со змеями? Ты обещал рассказать»

У Гарри ушло какое-то время на обдумывание ответа. Какая ещё война? О. О нет. Господи Боже. Гарри следовало бы сразу догадаться, что 1943 год на что-то да намекает. Может, как раз на то, когда именно Том поместил «определённого рода копию своей личности», что бы там это ни значило, в тетрадку, решив, почему-то, что это крайне удачный способ спастись от ну, смерти.

За стенами чулана текла обычная вечерняя жизнь — бубнил в отдалении телевизор, чмокала дверь холодильника в кухне, шумела вода в туалете, скрипели по лестнице шаги. Запах жареной картошки просачивался сквозь дверь. Внутри убежища Гарри не происходило ничего — и это успокаивало. Мерцал призрачный свет фонарика, да всё так же реяли в нём пылинки. Слежавшийся матрас под Гарри давно принял форму его тела, и твёрдость пола под ним ощущалась всеми костями. Гарри перевернулся на живот и переложил дневник с колен на пол. Фонарик, уложенный сбоку, заострил все тени, придав им гротескную длину и странные очертания. Гарри покрепче сжал ручку в уставших пальцах и вывел:

«Думаю, я ВООБЩЕ НИЧЕГО не знаю о волшебном мире?

1991-й. Мне жаль. Закончилась давным-давно, в сорок пятом ещё.

А что случилось в итоге с этим твоим «основным я»? Он всё-таки умер, или что?

Что. Блин. Такое. «Чистокровный род». И при чём тут я?

Ладно. Но не рассчитывай, что я забуду.

С одной змеёй, технически. Но — да. Мы совершенно точно разговаривали. Это был тот боа констриктор сегодня в зоопарке. Он назвал меня «амиго», можешь себе представить?»

Затем, ведомый каким-то наитием, он добавил:

«О, и произошло кое-что ещё. Один уродец, подпевала моего гадского кузена, толкнул меня, и я упал и, честно говоря, жутко взбесился, и вот тогда стекло террариума просто ИСЧЕЗЛО, и удав вылез наружу, и это было просто шикарно, я тебе клянусь. Полкисс и Дадли визжали, как свиньи, хотя никто их и пальцем не тронул. Это стоило любого наказания. Да и приятно было помочь змее сбежать, раз ей так этого хотелось.

Знаешь, я умею делать всякие такие штуки. Особенно если злюсь или расстроен.

Ещё я могу передвигать вещи, не прикасаясь к ним»

Чернила исчезли чуть ли не быстрее, чем он дописал.

«И животные тебя слушаются безо всякой дрессировки»

Ух ты, а Гарри думал — это только он тут пренебрегает знаком вопроса. Или… или это не вопрос. Он вспомнил кошек старухи Фигг. Бульдога тётки Мардж. И осторожно подтвердил:

«Иногда»

«И ты можешь сделать людям больно, если захочешь»

Гарри не собирался заходить в своих откровениях так далеко. Буквы растаяли, но он продолжал смотреть на пустой лист. Он ничего не написал в ответ.

«Не обязательно признаваться. Но скажи «нет», если не так»

Гарри… не сказал «нет».

«Я думаю, хотя ты и не знаешь о волшебном мире, но ты уже понял, что отличаешься ото всех, кто тебя окружает, правда?»

Да.

«Ты не такой, как они. Ты особенный»

Гарри всегда это знал. А сегодня — убедился окончательно, да.

«Это и есть магия. Ты волшебник, Гарри»

Литл-Уингинг засыпал. Гасли огни в одинаковых домиках за одинаковыми живыми изгородями, ночная роса ложилась на одинаковые аккуратные газоны, и только лунный свет, как озорной мальчишка, весело катался по одинаковым скатам одинаковых крыш. Совы, звездопады и странно одетые господа не тревожили покой Прайвит-драйв и её обитателей. Лишь за плотно закрытой дверью чулана под лестницей в доме номер четыре всю ночь до самого утра горел и горел тусклый свет карманного фонарика — горел, пока не разрядилась последняя запасная батарейка.

Но к этому моменту Гарри Джеймс Поттер уже знал о себе всё, что ему следовало знать.

------

[4] David Bowie (наст. имя Дэвид Роберт Джонс, 1947-2016) — британский рок-музыкант, певец, художник и актёр. На протяжении пятидесяти лет ему удавалось сохранять собственный узнаваемый стиль, одновременно бесконечно смело экспериментируя и переосмысляя собственное творчество. Боуи был одним из тех, кто легализовал гомосексуальность в поп-культуре: он активно заигрывал с андрогинными образами на сцене, а в 1972 году прямо заявил, что «всегда был геем» (что было неправдой, но это уже не имело никакого значения).

[5] Уильям Батлер Йейтс (William Butler Yeats, 1865-1939) — ирландский писатель, поэт и драматург, весьма крупная звезда на поэтическом небосклоне Великобритании. В его творчестве преобладали фольклорные, мифологические и оккультные мотивы (см., например: «Тайная роза» («The Secret Rose», 1897), «Ветер в камышах» («The Wind among the Reeds», 1899), «В семи лесах» («In the Seven Woods», 1903) и пр.)

[6] Boa constrictor (лат.) — Удав Обыкновенный, неядовитая змея из подсемейства удавов семейства ложноногих.

[7] Около 13 метров. В одном футе 0,35 метра.

[8] «Британская энциклопедия» («Encyclopædia Britannica», лат.) — универсальная энциклопедия, старейшая (первое издание вышло в Эдинбурге в 1768-1771 годах) и, наверное, самая известная среди англоязычных (до появления «Википедии» так точно).

[9] Писатели-фантасты, так или иначе отразившие в своём творчестве тему телепатических способностей (и, так уж сложилось, что все они на свой лад приписали эти способности неким сверхлюдям, новой надчеловеческой расе). См.: Клиффорд Саймак — «Что может быть проще времени» («Time is the Simplest Thing», 1961), Джон Уиндем — «Хризалиды» («The Chrysalids, 1955), Альфред Элтон ван Вогт — «Слэн» («Slan», 1946), Олаф Стэплдон «Странный Джон» («Odd John», 1935).

[10] Здесь и далее по тексту слово «блин», любимое ругательство Гарри, это «blimey». Оно типично британское и довольно невинное.

В следующие несколько недель Гарри напоминал себе счастливого зомби. Зомби — потому что на сон он старался тратить так мало времени, как только возможно. А счастливого — потому что у него появился секрет.

И это был не какой-то там грязный гадкий секретик, наподобие того, что Марк Деннис дрочит на уроке сквозь прорезь в подкладке кармана, а Эбби Уильямс беременна то ли от Джима Льюиса, то ли от Дика Абрамса, или что Райджи Уоррен на пару с Эдди Маклахленом курили травку в кустах за спортивным залом. И уж точно не глупый и скучный «взрослый» секрет, вроде того, что дядя жульничает с налоговой декларацией, мистер Грэхэм, живущий через два дома, подворовывает электричество мимо счётчика, а школьный директор держит в нижнем ящике письменного стола початую бутылку джина.

Нет, это был самый настоящий, правильный Секрет, секрет каким он только и должен быть.

Но Том был даже больше, чем самым правильным в мире секретом. Он стал Другом Гарри, и произошло это за одну-единственную ночь.

Оглядываясь назад, Гарри понимал, что переход от состояния «мне не интересна сама концепция дружбы» к состоянию «Том и я — лучшие друзья навек» совершился как-то уж очень резко. Но, с другой стороны, если бывает любовь с первого взгляда (а она бывает, не зря же Гарри много раз о ней читал), то с какой стати не может возникнуть дружба с первого, э-э, слова? Она и возникла, никаких сомнений; мысль о том, чтобы теперь разлучиться с Томом хотя бы на один день была столь же привлекательна, сколь перспектива расстаться с какой-нибудь частью собственного тела.

Это породило страхи, доселе Гарри незнакомые. Раньше ему особо нечего было прятать — не было в его распоряжении ничего настолько ценного и важного; но теперь отсутствие надёжного тайника мучило и терзало его ежечасно. Не могло и речи идти о том, чтобы просто оставить Тома в чулане — кто угодно мог заглянуть туда в любое время и сотворить с вещами Гарри что-нибудь ужасное. В книгах герои чаще всего устраивали тайники под половицей или где-нибудь в стене, но в треклятом шкафу стенки были от силы в дюйм толщиной, считая слой штукатурки, а на полу лежал лишь тонкий пласт линолеума. Дверь, стены, пол, потолок — каждую ночь Гарри изучал их заново, в надежде на озарение, но оно всё не приходило. Спрятать же дневник где-то за пределами чулана казалось и вовсе невозможным, немыслимым — он бы весь извёлся от беспокойства, не смог бы высидеть в школе не то что половины дня, но даже и получаса, не сумел бы заснуть ночью, удалившись хотя бы на два фута от своего сокровища.

Итогом тяжких и бесплодных раздумий стало то, что дневник отныне везде перемещался вместе с Гарри. Вначале он клал его в рюкзак — Джейн, хоть она того и не заслуживала, была оказана величайшая в её жалкой жизни честь — но затем и рюкзак перестал казаться надёжным вместилищем. Гордон, Мальком, Деннис и прочие записные остроумцы могли запросто вывернуть Джейн наизнанку просто потехи ради, что они уже и проделывали в прошлом, и по ходу этой гнусной комедии Том мог пострадать. Гарри была отвратительна сама мысль о подобном надругательстве. Теперь он таскал дневник непосредственно на своём теле, примотав эластичным бинтом между нательной майкой и рубашкой. Верхние слои одежды, пиджак или джемпер, или оба вместе, надёжно скрывали любые подозрительные очертания[11]. Только это решение, пусть временное и несовершенное, немного успокоило Гарри.

Кроме Секрета и Друга, ну, или Секретного Друга, Гарри обзавёлся ещё и загадкой, иначе известной как Тайна Происхождения.

Сколько он себя помнил, Гарри ненавидел своих родителей. Начать с того, что они были мертвы — умудрились угробить себя в автомобильной аварии, а Гарри оставить на память об этом шрам, да не где-нибудь, а на лице, где он был как нельзя более заметен. Гарри не питал особых иллюзий — кличка «урод», намертво прилепившаяся к нему стараниями идиота-кузена, не была связана только со шрамом. Но без этого сомнительного украшения Гарри явно жилось бы на свете намного лучше.

И, как будто этого было мало, родители, даже будучи мёртвыми, оставались пятном на его репутации. Тётка не уставала напоминать Гарри, что его отец был «никчёмным» и «сумасбродным», а мать «ненормальной» — «чудовищем», которому одна только Петунья знала истинную, и очень невысокую, цену. Это — по отдельности, а вместе чета Поттеров звалась уже более откровенно: «наркоманами», «алкоголиками» и «опустившимися хиппи». Литл-Уингинг был тихим, приличным местечком, но даже и здесь имелась возможность при желании полюбоваться на алкоголиков, наркоманов и опустившихся хиппи. Надо ли говорить, что Гарри подобное родство совершенно не вдохновляло.

И, наконец, самый главный их грех заключался в том, что родители Гарри не оставили ему в наследство и полупенни. Он ел, пил, спал, получал обноски с плеча кузена и разную дрянь с распродаж в комиссионках исключительно из милости, как какой-то проклятый диккенсовский сиротка[12]. И, как диккенсовский сиротка, он должен был ежедневно, ежечасно отрабатывать «доброту» своих попечителей, истинную «доброту» приходского бидля[13], «доброту», вооружённую миской пустой овсянки и тяжёлой тростью для битья[14].

Да, Гарри ненавидел родителей, но до сих пор эта злость была глухой, фоновой, похожей на отдалённый шум дождя, нытьё старых ран от собачьих укусов и ломоту в неправильно сросшемся запястье; она была еле тлеющими углями, слабо кипящим варевом — присутствовала, но почти никогда не владела всем его вниманием.

После разговоров с Томом она обернулась яростью. Превратилась в оглушающий грохот ливня, взвилась пронзительной нотой, взбурлила кровавыми пузырями и вспыхнула кострами до небес, будто Ночь Гая Фокса[15].

Какого. Чёрта.

Если фамилия «Поттер» означала то, что ей полагалось означать, то его отец был чистокровным. Мать, почти наверняка, относилась к магглорождённым — ужас и ненависть, с которыми тётка Петунья реагировала на чертовщину, говорили сами за себя.

Но отец.

Все чистокровные семейства были связаны друг с другом сложной сетью свойства и родства, абсолютно каждый приходился каким-нибудь дальним кузеном каждому, и целая огромная толпа людей могла бы взять на себя заботу о Гарри после кончины его бесполезных родителей.

Как минимум, существовали его дедушка и бабушка (а ещё прадедушка и прабабушка) со стороны Поттеров, прабабушка со стороны Блэков и весь её громадный клан в придачу к ней, а к Блэкам, в свою очередь, прицепом шли Крэббы, Прюэтты и Розье — и это только те, кого Том сходу смог припомнить.

Так спрашивается, что Гарри делает у магглов?

Его родители что, вообще не озаботились хоть каким-нибудь завещанием?

Да, к этому времени словарный запас Гарри экспоненциально расширился. Теперь в его распоряжении имелось правильное слово для горячо любимых тётки, дяди и их мразотного отродья, а заодно для гадёныша Полкисса, для Денниса и Малькольма, для задаваки Браун и дебила Гордона. И слово это было — «магглы».

Простецы. Существа, беспомощные перед правильно обученным волшебником, но и практически бесполезные. Предыдущая ступень эволюции, уже обречённая природой на вымирание, но покуда многочисленная. То́му не нужно было даже объяснять подробно — Гарри уже прочёл всё это не по разу в своих любимых книгах. Он прекрасно понимал концепцию.

В долгосрочной перспективе магглы не были проблемой. Как только он получит приглашение в Хогвартс, — а он получит, можно даже не сомневаться, и Том уже рассказал как примерно это будет — удачно получилось, в каком-то смысле, что они оба полукровки, только у Тома чистокровной волшебницей была мать, — как только к Гарри явится кто-то из преподавателей и передаст нужные документы, Гарри сможет навсегда отряхнуть пыль маггловского мира со своих подошв. Так или иначе, на Прайвит-драйв он не вернётся. Среди волшебников для него найдётся место получше этого.

А посему не было даже особого смысла пытаться внушить страх Божий магглу-кузену, его магглам-дружкам или дяде с тётей. Их срок годности был ограничен и составлял от силы пару недель.

С учётом обстоятельств, Гарри философски отнёсся к продолжению своего заточения в чулане. Оно было ему даже на руку. Если бы ещё не приходилось посещать маггловскую школу, стало бы и вовсе хорошо, но каникулы пока не настали — наоборот, в разгаре были страсти вокруг переводных экзаменов. Совсем недавно Гарри видел бы в них свой шанс, лучик надежды на среднюю школу без Дадли и на класс получше прежнего — но теперь, разумеется, совершенно к ним охладел и готовился абы как. У него были занятия поважнее. И при этом намного интереснее.

Батарейки пришлось купить. Скопленные всеми правдами и неправдами, от выгула чужих собак до охоты на завалявшиеся внутри дивана монетки, деньги безумно не хотелось тратить, но телевизионный пульт в гостиной просто-напросто перестал покрывать возросшую потребность в освещении. Если батарейки в нём каждую ночь будут таинственным образом «садиться», то даже магглы почуют неладное.

Гарри было жаль времени на сон. Ему было жаль времени на всё, что не Том.

Они же были друзьями, в конце концов.

«22 июля,

Дорогой Том!»

Это обращение заменило собой «дорогой дневник». Тома оно бесконечно бесило, но он также (Гарри каким-то образом чуял это, вот и всё) был благодарен за указание точной даты, поскольку у него самого не было вообще никакого способа её узнать.

И это, если подумать, было довольно-таки жутко. И некомфортно.

Том же, в ответ на вопросы о времяпровождении внутри дневника когда он не разговаривает с Гарри, заявил буквально следующее:

«Для меня время ощущается иначе.

Это не то, о чём тебе следует беспокоиться»

Что, как осознал Гарри уже сильно погодя, каким-то образом трансформировалось у него в голове в утверждение о том, что всё не так уж плохо. Чего на самом деле Том не говорил. И это само по себе было очень красноречиво в совсем-совсем нехорошем смысле, поскольку, если всё действительно было не так уж плохо, то почему бы прямо так и не сказать? К чему эти аккуратные обтекаемые формулировки?

Гарри потихоньку начинал понимать, что Том был просто мастером сокрытия всякого дерьма за аккуратными обтекаемыми формулировками.

Так что. Сообщать сегодняшнюю дату — это меньшее, что Гарри мог сделать, хотя этого, скорее всего, и близко не было достаточно.

«Дорогой Том,

сегодня мне пришлось проторчать почти весь день у полоумной старухи Фигг. Ты, её, вероятно, помнишь, ведь я уже рассказывал — это та, со сломанной ногой. Сегодня она была чуть менее невыносимой, чем обычно…»

Гарри предполагал быстро перейти от комичного эпизода с бабкой, споткнувшейся о собственную кошку, к радостной новости об окончании школьных экзаменов — но не тут-то было. Тома вдруг почему-то не на шутку заинтересовали эти самые кошки.

«Ну да, по шесть пальцев. У всех. Жуткое дело. Я думаю, это всё инбридинг…

Пёстрые такие. Нет, хвост не лысый. Да. Есть кисточки на ушах. Смотрится исключительно глупо.

Умные? Да я б не сказал. Да ничего не делают, дрыхнут обычно, и всё»

«Гарри, — подытожил Том, выспросив о старухиных питомцах всё, что только можно, вдоль и поперёк, и, хотя это была всего лишь строчка, выглядела она, за неимением лучшего слова, мрачной, — Гарри, эти животные — не кошки, или только наполовину кошки. Я практически уверен, что это низлы. Низлы — волшебные создания. Позже я тебе рассказу о них, если захочешь, но сейчас главное вот что: как и другие волшебные создания, они не уживаются с магглами.

Твоя соседка миссис Фигг либо волшебница, либо сквиб. И ты не знал об этом, а она тебе никогда не говорила, верно я понимаю?»

Ещё как верно-то, блин.

«Блин!

Блин блин БЛИН

Том. Ты ведь не ошибаешься, нет? Ты не можешь ошибаться?!»

«Язык, Гарри»

Что означало: перестань выражаться как маггл. В смысле — ругаться маггловскими словами. Потому что если ты продолжишь так поступать, то чистокровные каждый раз будут делать вид, будто ты ешь дерьмо у них на глазах. Предполагалось, что они ни разу не слышали ничего хоть отдалённо похожего на маггловские матюки, а если услышат, то всё — удар, салют, гроб на лафет. Что, как объяснил Том, было чушью на девяносто девять и девять процентов, но таковы уж были правила игры, — как то, к примеру, что старшеклассницы якобы никогда в глаза не видали живого члена — и ты должен был просто этих правил придерживаться, вот и всё. Выработать привычку.

А ещё это означало, что Том не ответит, пока не исправишься.

«МЕРЛИНОВЫ ПОТНЫЕ ЯЙЦА, ТОМ»

«К сожалению, ошибки быть не может. Это низлы или полу-низлы, значит их хозяйка — ведьма или сквиб»

Гарри рухнул на спину, повертелся на своём бугристом матрасе, накрыл дневником лицо и тихонько застонал. Знала она или нет о том, что он волшебник? Если знала — почему молчала? Почему не защитила его хоть как-то, они же магглы, всего-навсего, на них ведь должна быть какая-то управа, ведь не может быть, чтобы волшебного ребёнка можно было вот просто так бросить в стаю магглов и позволить им обращаться с ним как вздумается… Почему она не вмешалась? Неужели она не видела — во что он одет, как с ним обращаются, не замечала синяков, не… Ладно, на хрен, у него просто не было сил думать об этом прямо сейчас.

«Что такое сквиб?»

Мало что в жизни Тому нравилось так же сильно, как умничать. И Гарри с удовольствием давал ему повод за поводом — это была обоюдная выгода. А ещё — ведь вот так и поступают настоящие друзья, они предоставляют друг другу возможность покрасоваться. Особенно если девушки рядом. Да и без девушек тоже ничего.

Том, как обычно, не подкачал:

«Представь себе ребёнка, родители которого ещё при его зачатии открыли в гоблинском банке счёт. На этот счёт они сразу же положили кругленькую сумму — скажем, пятьдесят тысяч галеонов. Хватит на всю жизнь, казалось бы. Но вот наступил день родин — и выяснилось, что за девять прошедших месяцев ключ от сейфа в «Гринготтсе» потерялся. Отчаянные поиски ни к чему не приводят, и ребёнок, владея состоянием, которое могло бы его полностью обеспечить, остаётся нищим, лишь с дырой в кармане.

Здесь золото — это его магия. Сквиб тот, кто, владея магией, не в силах распорядиться ею даже в самой малости.

Это поистине жалкое существование, и рождения сквибов боятся как огня. В старину их убивали, да и теперь старые чистокровные семьи готовы почти на что угодно, лишь бы покрыть свой позор. Сквибов прячут взаперти, ссылают в отдалённые поместья, кладут в лечебницы с надуманным диагнозом (и там, бывает, залечивают насмерть), подбрасывают магглам или — да, убивают.

Менее консервативные волшебники готовы принять сквиба, даже помочь ему устроиться в жизни. Кого-то сплавляют на должности дворников и уборщиц, кого-то пристраивают в маггловском мире, особенно если семейство при деньгах.

Путает карты то, что сквиба не распознать ещё в пелёнках. Магические выбросы начинаются у детей в разном возрасте, бывают и поздние цветы — и лет до семи родители спокойно ждут, лет до девяти — ещё надеются, в десять — знают почти наверняка, но только если имя ребёнка в полночь его одиннадцатилетия так и не появится в Книге Хогвартса — только тогда приговор считается окончательным.

Сквибы могут видеть зачарованные строения и взаимодействовать с волшебными тварями, на них действуют магические лекарства — и на этом всё. Активное колдовство им не даётся ни в какой форме, и ни одна палочка не отзовётся в их руке.

Если Арабелла Фигг — сквиб, то она прожила большую несчастливую жизнь»

Гарри обнаружил, что не находит в себе особой жалости к горькой судьбинушке Арабеллы Фигг, возможного сквиба. Вместо этого в голове роились другие мысли.

«И меня вот так… подбросили, да?

Вот так же вот. К магглам.

И держат взаперти, как…»

«Ты не сквиб, Гарри, — быстро написал Том, и Гарри всхлипнул; он не хотел, просто само так получилось. — Ты нечто совершенно противоположное»

И в этот самый момент Гарри отчаянно пожелал однажды услышать голос Тома. Интересно, какой бы у него был голос? Наверное, очень тёплый.

Как у настоящего старшего брата.

------

[11] В английских школах дети повсеместно носят форму, даже в начальной школе, и зачастую довольно многослойную.

[12] Чарльз Джон Хаффем Диккенс (Charles John Huffam Dickens, 1812-1870) — английский романист, один из крупнейших прозаиков XIX века, ставший классиком ещё при жизни. В его творчестве неоднократно («Оливер Твист», «Дэвид Копперфилд», «Крошка Доррит» и др.) всплывает тема сиротства, причём, хоть Диккенс и считается писателем-реалистом, образ сироты почти всегда идеализирован и окружён ореолом сентиментальности.

[13] Beadle — чиновник по надзору за бедными, находившийся на службе у приходских властей. Исполнял функции проверки нуждаемости людей, которые обращались за помощью к попечительскому совету прихода, также занимался исполнением решений совета. Должность введена английским «Законом о бедных» 1834 года.

[14] Отсылка к сюжету романа «Оливер Твист» («Oliver Twist; or, the Parish Boy’s Progress», 1838).

[15] Guy Fawkes' Night — ночь на 5 ноября, когда в Великобритании жгут костры и запускают фейерверки, отмечая провал Порохового заговора. В 1605 году группа католиков-заговорщиков пыталась взорвать Парламент Великобритании; теракт планировалось осуществить во время тронной речи протестантского короля Якова I, когда, кроме него, в здании Палаты лордов присутствовали бы члены обеих палат парламента и верховные представители судебной власти страны. Гай Фокс караулил бочки с порохом в подвале Вестминстерского дворца, однако один из участников раскрыл информацию о готовящемся теракте, и Гай Фокс был схвачен.

День начала летних каникул, тот самый, когда на Гарри свалилось откровение об истинной коварной сущности миссис Фигг, стал заодно последним днём заточения Узника Чулана. Покуда Гарри торчал у полоумной кошатницы, тётка таскала кузена по магазинам, и к вечеру понедельника всё семейство Дурслей погрузилось в приятные для себя хлопоты по примерке новой школьной формы Поросёнка Младшего. Хряк Старший был от своего отродья в таком восторге, что аж прослезился, а Гарри в мыслях уже предвкушал, как будет описывать Тому трость и «канотье»: на его вкус смотрелся юный Свин в своём наряде отменно по-дурацки (впрочем, это мнение Гарри благоразумно оставил при себе).

Следующее утро началось с того, что ещё до завтрака тётка развела на кухне нелепую возню с какими-то обносками кузена. Необъяснимым образом она полагала, будто обилие грязной воды и ещё большее количество смрадной вони помогут ей превратить убогого вида тряпки в приемлемую школьную форму для Гарри. Надо сказать, что затея вызвала скепсис не только у Гарри; но тётка твёрдо решилась довести дело до конца, невзирая на протесты своих сына и мужа (в основном по поводу запаха, конечный результат процесса их не волновал). Гарри от протестов воздержался — магглы могли развлекать себя как им было угодно, в его будущей школе всё равно такое не носили.

И, кстати говоря о школе, тем же утром Гарри получил прелюбопытное письмо.

Оно прибыло обычной маггловской почтой, вместе со всякой чепухой вроде счетов и открыток, но само письмо отнюдь не было обычным. Упакованное в пергаментный конверт без марки, подписанное ярко-зелёными чернилами и запечатанное сургучом, оно уже одним своим видом прямо-таки кричало о том, кому именно предназначалось — и это даже если не брать на себя труд прочесть адрес; последний же и вовсе не оставлял места двойному толкованию.

«М-ру Г. Дж. Поттеру

чулан под лестницей, Прайвит-драйв 4, Литл-Уингинг, Суррей»

Что ж, великолепно — с одной стороны. С другой — что-то тут было не так. Гарри, вообще говоря, ожидал личного визита кого-либо из преподавательского состава. Спрятав письмо за пояс домашних джинсов и расправив сверху футболку, он вернулся на кухню.

Завтрак, казалось, тянулся целую вечность, а ведь ещё пришлось потратить время на мытьё посуды — и заодно пола, стола, раковины и всех остальных поверхностей, вовлечённых так или иначе в процесс приготовления и приёма пищи. Гарри торжественно поклялся себе, что, как только он в последний раз переступит порог этого дома, он больше никогда в жизни не прикоснётся и пальцем к тряпке или губке. Эту работу можно и нужно было выполнять при помощи магии — или посредством домашних эльфов, если вдруг они у вас имелись (Гарри было любопытно взглянуть, как выглядит хоть один; впрочем, он не сомневался, что однажды увидит).

Как ему сейчас не хватало возможности колдовать! Как здорово было бы взмахнуть волшебной палочкой и повелеть вещам вокруг делать именно то, что он от них хочет! Чертовщина была хороша в своём роде, но она была ограниченной — жалкие крохи от пиршества настоящей сложной и разнообразной магии. Раньше, до Тома, Гарри и не представлял, чего именно он с детства был лишён — зато теперь представлял это даже слишком ясно. Потребность в волшебстве, зудевшая прежде комариными укусами где-то на краю сознания, неоформленная и непонятая, превратилась в дёргающие фантомные боли, в навязчивое ощущение утраты и неполноты. Для каждой, абсолютно каждой вещи была возможность сделать её лучше при помощи магии — а Гарри, застрявший с магглами, был начисто от этой возможности отрезан. Ему нужны были чары очистки, и чары починки, и чары сокрытия, и — о, Моргана, какая полезная вещь — магглоотталкивающие чары, для дневника они подошли бы в самый раз, и целительные, и защищающие от дождя, и все другие чары тоже.

«Скоро, — уговаривал себя Гарри, — совсем скоро я их заполучу. Нужно только чуть-чуть подождать».

В уединении своего чулана он зажёг фонарик и поспешил вытащить жёсткий, похрустывающий конверт.

«Уважаемый м-р Поттер,

рады сообщить Вам, что Вы приняты в Школу чародейства и волшебства Хогвартс.

Пожалуйста, ознакомьтесь с прилагаемым списком необходимых книг и учебных принадлежностей.

Учебный год начинается 1 сентября [16] . Ждём Вашу сову не позднее 31 июля.

Искренне Ваша, Минерва МакГонагалл, заместитель директора»

Украшенное сверху изображением герба Хогвартса и снабжённое витиеватым заголовком (оказавшимся при более внимательном изучении смехотворно длинным перечнем имён и титулов директора), послание было образцом лаконизма. Гарри ощутил некоторую растерянность.

Где же дата визита? Его вообще не собирались посещать? Эта Минерва МакГонагалл, она вообще была в курсе, что Гарри живёт с магглами? Должна была быть в курсе, раз письмо прибыло не совой. И при этом ответ она ожидала магической почтой — что за нелепость! Хорошо ещё, до назначенного срока оставалась почти неделя. Но Мерлин бы с ним, с ответом — как быть с покупками к школе? Их список на втором листе письма казался угрожающе обширным, а Гарри не имел ни малейшего представления, где ему раздобыть денег хотя бы на палочку, не говоря уже обо всём остальном.

К Тому пришёл профессор. Предложил свою помощь и сопровождение. Принёс пособие от попечительского совета школы — в обрез, но его хватило на самое необходимое.

Гарри прислали… это.

Смущённый, он задрал рубашку, подкатал футболку, оттянул эластичный бинт и извлёк наружу заветную тетрадь.

«23 июля

Дорогой Том!

Не поверишь, что сейчас случилось…»

Объяснение заняло какое-то время. Гарри пришлось практически полностью переписать письмо в дневник — как никогда он жалел, что не может просто показать Тому ту или иную вещь. Ему дежурная отписка — а по-другому трудно было и назвать — администрации Хогвартса тоже не пришлась по сердцу. Зато он сходу ткнул Гарри носом в решение совиной проблемы.

«Жизнь с магглами плохо на тебя влияет, — безжалостно постановил Том, едва лишь Гарри закончил расписывать ему свои горести, — твой мозг всё усыхает с каждым днём, вот уже и память стала подводить. Поведай-ка, забывчивое ты дитя, где можно отыскать ближайшую почтовую сову?»

Э-э…

«Подсказываю: там же, где и низлов»

Блин, вот Гарри недоумок-то, действительно.

«…не продолжай. Я понял. Ведьма или сквиб — раз миссис Фигг содержит низлов, то у неё или есть собственная сова, или она может её вызвать, — Гарри задумчиво почесал переносицу под очками. — Я напрошусь опять к ней в гости. Как раз будет случай побеседовать по душам»

И выяснить раз и навсегда, была ли старая кошёлка просто лгуньей или конченой мразью, которой наплевать на судьбы маленьких волшебников. За прошедшую ночь Гарри успел обдумать всю полученную информацию около миллиона раз, и если прежде миссис Фигг снискала у него нерасположение, уверенно переходящее в неприязнь, то теперь на поле неприязни взошла ненависть — взошла, вымахала и заколосилась. Гарри нахмурился.

«Том? Поможешь написать ответ? Этой МакГонагалл»

Минерва МакГонагалл, прискорбно безалаберная заместительница директора, особой благодарности за свои труды покуда тоже не заслуживала. Предназначавшийся ей ответ был телеграфически краток, в стиле её собственной эпистолы:

«Уважаемая г-жа МакГонагалл,

я круглый сирота, и не имею средств на покупки из списка.

Пожалуйста, не могли бы Вы как заместитель директора школы сообщить совету попечителей о моей проблеме?

Жду Вашу сову как можно скорее.

Искренне Ваш, Гарри Джеймс Поттер»

Пергамента у Гарри не было — пришлось аккуратно оторвать нижнюю треть от листа с приглашением. Конверта не было тоже — но Том объяснил как свернуть письмо хитрым двойным треугольником, спрятав текст внутри. Этому способу, как он вскользь пояснил, научил Тома один приятель[17]. Видок, конечно, получился что надо — сиротский донельзя, обнять и плакать, но Том настаивал, что пергамент зачарован, а обычную бумагу совы просто не возьмут. Хорошо хоть ручку он одобрил — у Гарри теперь была новая, приличная, просто из уважения к Тому. Её он тоже слямзил в школе, на сей раз со стола в учительской — прощальный сувенир, на долгую недобрую память, так сказать. По правилам волшебнику полагалось писать чернилами и пером (и на занятиях тоже, вот что Гарри не понравилось), но всяко вышло лучше, чем карандашом. Он подписал: «Минерве МакГонагалл, зам. директора Хогвартса», и опустил получившийся треугольничек в карман.

Старуха Фигг, как видно, не ждала гостей. Она открыла дверь в линялом ситцевом халате, а голова её была набита розовыми бигуди — да так, что это походило на вылезший наружу мозг, как его рисуют в комиксах. Коты — все четверо — за её спиной заорали в унисон, надеясь, должно быть, на внеплановый обед. Потупившись и скромно улыбаясь, Гарри шаркнул ножкой.

— Здравствуйте, миссис Фигг, — проворковал он, обращаясь к собственным кроссовкам (в девичестве кроссовкам Дадли, видавшим много лучшие деньки). — Мне очень нужна ваша помощь. Пожалуйста, можно мне войти?

Среди капустной вони и кошачьих испарений старухиной гостиной они пили жидкий и невкусный чай, покуда Гарри обдумывал как бы ему половчее расколоть гадкую старую мошенницу.

— Миссис Фигг, — начал он издалека, — ваши кошки всегда казались мне смышлёнее обычных. А эти кисточки на ушах придают им такой своеобразный вид! Но я забыл как называется порода. Если я не ошибаюсь… низлы? — Он затаил дыхание.

— Мейн-куны[18], дорогой, — недрогнувшей рукой карга плеснула себе в чашку молока; у Гарри было впечатление, что молоко прокисло, но возможно смердело не оно, а, например, кошачья рвота где-нибудь в углу. — Порода называется мейн-кун. Ты вроде бы хотел меня о чём-то попросить?

«Шпиона из меня не выйдет», — подумал Гарри.

— Мне нужна сова.

— Сова? Какое удивительное желание. А причём здесь я?

Комедия затягивалась.

— Миссис Фигг. Прошу вас. Мне нужна сова. Из школы мне пришло письмо, и на ответ уже осталось очень мало времени.

На заднем плане кот (мейн-кун, а может всё же низл) мучительно давился комком шерсти.

— Ах, Гарри, — чашка звякнула дешёвым фаянсом, и лицо старухи, похожее на мятый абрикос, приобрело особенно плаксивый вид, — так значит ты всё знаешь?

«Ах, стерва, — подумал Гарри, сатанея, — так значит ты всё знаешь. Ну погоди у меня. Когда-нибудь я до тебя ещё доберусь».

— Да. Я уже всё знаю. Так что насчёт совы?

— У меня её нет.

Он заморгал.

— Я не ведьма, дорогой, — миссис Фигг спряталась за чашкой. — М-м, об этом неловко говорить, не так ли? Я из волшебной семьи, но сама колдовать не могу. Так уж получилось. Ты поймёшь такие вещи, когда станешь постарше.

Со злости слёзы совершенно не шли, но Гарри поднапрягся.

— Но, миссис Фигг! Мне очень нужно, — захныкал он. — Как же быть?

— Ну, дорогой, — промямлила миссис Фигг, — почему бы тебе, э… почему бы не отправить его из Косого переулка? Там совершенно точно есть общественная совятня. Или… я уверена, Том не откажется тебе помочь.

Должно быть, на лице Гарри отразилось что-то совсем не то, потому что старуха поторопилась объяснить:

— О, бармен из «Дырявого котла». Его зовут Том.

Гарри перевёл дух. И возмутился — совершенно искренне, между прочим:

— Но как я туда попаду?! Один? Я — маленький! И у меня совсем-совсем нет денег!

Вышло на редкость пронзительно. Коты подвыли ему тонкими голосами, точно хор кастратов.

Миссис Фигг сломалась.

— Я, я… хорошо! Пойдём!

Пройдя насквозь жилище миссис Фигг, такое же причудливое и неряшливое, как она сама, старуха и Гарри очутились на покосившемся заднем крыльце. Прилегавший к нему дворик, размером чуть больше носового платка, весь зарос бузиной, с которой спорила за жизненное пространство только гигантская, похожая на ёлки, поросль крапивы. Миссис Фигг, воровато озираясь, запустила руку куда-то себе в лифчик и, покопавшись, выудила оттуда длинный серебристый свисток на тонкой цепочке. Когда она дунула в него — абсолютно беззвучно, надо отметить — сверху на неё упала сова.

Это была самая обычная сова — не то чтобы Гарри видел в жизни много сов, но именно такая иллюстрировала статью «совы» в «Британской энциклопедии». Длинноухая сова, Asio otus. Бурое с пестринкой оперение, торчащие перья на голове — и впрямь будто длинные уши — и круглые медово-жёлтые глаза. Вид у совы был абсолютно не волшебный, зато очень возмущённый. Миссис Фигг пересадила её на плечо и сова принялась клевать бигуди.

— Дорогой, где твоё письмо? Давай его сюда.

При виде сиротского треугольничка старуха задрала брови, но ничего не сказала. Сова, которой сунули в клюв послание Гарри, недовольно завозилась и принялась взмахивать крыльями — сначала потихоньку, а потом всё быстрее, шире и выше, словно очень сердитый ангел на чьём-то надгробии. Посреди белого дня зрелище было особенно тягостным. Наконец она тяжело сорвалась с места — только верхушки крапивы закачались — и улетела прочь. Гарри про себя от всей души пожелал ей счастливого пути.

Перед уходом пришлось выпить ещё чашку противного чаю и снова выслушать историю о том, как мистер Тибблс поймал лягушку, принёс её в дом и упустил. История, в принципе, была забавная — первые раза три. Гарри старался вести себя корректно и даже похвалил старухин шоколадный кекс — правда, есть его, наученный прошлым горьким опытом, не стал.

Дома Гарри встретили как обычно, теплом и лаской — то есть сердитым визгом: «Мальчишка! Где ты шляешься?!» и списком принудительных работ. Гарри пылесосил пол, чистил картошку и драил кафель, словно робот. Мысли его были далеко — витали в облаках вместе с совой, ползли змеями обратно к дому миссис Фигг. Гарри толком не смог бы сказать, что именно ему хочется ей учинить за то, что она никак, никогда, ни в чём ему не помогала, — не считая сегодняшнего дня, и то её пришлось уламывать даже на такую малость — но ему точно хотелось сделать что-нибудь плохое. Она заслужила.

Перед ужином Гарри отправился принять душ — и чуть не расшибся, потому что умудрился заснуть, стоя под струями тёплой воды. Дефицит нормального ночного отдыха сказывался всё более и более явно, но Гарри предпочитал этого не замечать. Чем ближе была ночь, тем больше нарастало нервное возбуждение — он не чувствовал себя бодрым, но и сна не было ни в одном глазу. Вот и сегодня, стоило замкнуться в скорлупе чулана и вытащить дневник, как усталость откатилась на задний план и сделалась неважной.

«Всё ещё 23 июля

Дорогой Том…»

За успех с отправкой ответа в школу Гарри заработал похвалу — Том по достоинству оценил устроенное им представление. Они обсудили план действий ещё раз, и сошлись на том, что если к пятнице никто так и не явится, — хотя бы сова с очередным письмом — то нужно будет добираться в Косой переулок самостоятельно. Гарри от всего сердца возблагодарил высшие силы за Тома, который знал, где и что находится, разбирался в школьных порядках и вообще был в волшебном мире как рыба в воде — каким таким образом Гарри выпутывался бы из этого бардака без Тома, он просто не представлял, и даже думать об этом не хотел.

Гарри снова перечитал письмо, на этот раз больше внимания уделяя списку книг и учебных принадлежностей: «стандартный оловянный котёл номер два? а бывают нестандартные? а почему весы именно медные? остроконечная шляпа, серьёзно? а ты носил такую? и что, кто-то правда выбирает в качестве фамильяра жабу?» Повертел в руках билет на «Хогвартс-экспресс»: «украли ЧТО? ты шутишь? как можно украсть целый поезд?» Полюбовался на сургуч с оттиском печати Хогвартса: «но почему барсук? я имею в виду — это просто странно, нет?» Том, казалось, вовсе не возражал отвечать на вопросы, которые сыпались из Гарри как горох из мешка — наоборот, он словно бы от души развлекался, то и дело комментируя умственные способности своего собеседника. Том, если честно, был страшной язвой — но Гарри и это в нём нравилось.

Том даже рассказал кое-что забавное о МакГонагалл — оказывается, он знал её ещё девчонкой, она была на два-три года младше и училась в доме Гриффиндор. То́му она запомнилась как бойкая, самоуверенная девица, отдававшая всю себя увлечению квиддичем — волшебной спортивной игрой с запутанными правилами и абсурдно высоким уровнем травматизма. Об этом было странно думать — странно, но смешно. Теперь она заместитель директора.

Но, когда разговор зашёл о само́м директоре (в прошлом — преподавателе трансфигурации), Том моментально сделался серьёзнее гробовщика. Этот тип, с именем, похожим на собачью родословную, и титулом длиннее Мерлиновой бороды, оказался очень непрост.

«Гарри, — писал Том, и каждая завитушка его почерка словно бы источала тревогу, от которой тянуло поёжиться, — выслушай меня предельно внимательно.

Этот человек ОЧЕНЬ ОПАСЕН»

Дальше было прямо как в сказке — то есть, всё страшнее и страшнее. Титулованный дед, — Альбус Великий и Ужасный, кавалер того и сего, Верховный чародей (верховный над кем? нужно было спросить Тома), короче говоря, этот тип — умел читать мысли. Что само по себе не было большим делом, много кто умел, включая Тома, но дьявол крылся в деталях. Старик владел легилименцией получше многих прочих и, главное:

«Он может делать это без твоего согласия, исподтишка.

Поэтому ни в коем случае не смотри ему в глаза — не облегчай задачу пробраться в твой разум»

А ещё Том, кажется, считал Гудвина, то есть Альбуса, то ли педофилом, то ли заядлым приколистом, то ли тем и другим одновременно:

«Не ешь и не пей ничего, что он предложит.

Старайся не оставаться с ним наедине. Если останешься — как можно скорее найди повод уйти»

И подозревал в работе на МИ-5:[19]

«Не говори ему ничего, не подумав трижды.

Ни в коем случае не упоминай, что владеешь языком змей.

Лучше вообще ничего не рассказывай о себе, отвечай только на прямые вопросы и как можно короче»

Всё вместе смотрелось… прямо очень зловеще.

«Будучи примерно в твоем возрасте, я имел глупость разболтать ему кое-что о своих способностях. Единственный разговор, в котором я был неосторожен. После этого он преследовал меня ГОДАМИ, следил за каждым моим шагом, изводил подозрениями»

Божечки.

«Ты его описываешь как, я не знаю, какую-то очень злую версию профессора Ксавьера [20] . Он реально настолько плох?»

«Гораздо ХУЖЕ»

Слово «хуже» Том подчеркнул.

Вот интересно, он действительно понимал сравнение, использованное Гарри? Как и в случае со словом «компьютер», — и ещё в нескольких похожих случаях — Гарри не взялся бы утверждать, знает ли он каким-то образом значение слов (что теоретически не представлялось возможным, но, опять же — это Том), или просто догадывается по контексту. У Гарри сложилось впечатление, что Том скорее откусит себе язык (метафорически), чем сознается, что он чего-нибудь не понял.

«Гарри, он возненавидит и тебя, если ты дашь ему хотя бы тень повода!

Будь осмотрителен. Понимаешь?»

Так значит — супер-злой профессор Икс. Отлично. Вот это Гарри влип, конечно. Что ж. Ему, вроде как, всё равно больше нравился Магнето[21].

«Да. Ладно. Я тебя понял. Я постараюсь»

«Умница», — оттаял Том и резко сменил тему:

«А хочешь, я покажу тебе своё воспоминание?»

Гарри едва не подпрыгнул — но в итоге ограничился тем, что быстро перекатился на живот и зажал себе рот руками.

«!!!

Ты ещё спрашиваешь!

Хочу, конечно же хочу, очень хочу!

А ты так можешь?

А почему ты раньше так не делал?

А что для этого нужно?»

Том дождался пока Гарри немного иссякнет, и написал в ответ:

«В таком случае, давай попробуем.

Могу, но есть ограничения. Ты сейчас поймёшь.

Для этого мне придётся… забрать частицу твоих жизненных сил. У меня ведь нет собственной магии — лишь та, которой ты решишь со мною поделиться.

Это не больно. Ты не почувствуешь ничего особенного, но в ближайшие несколько дней тебе лучше не колдовать, а спать и есть, наоборот, следует побольше. Может появиться небольшая раздражительность и сонливость. В общем, риски невелики, но часто повторять такое не стóит.

Ну что, согласен?»

Гарри определённо был согласен, что и подтвердил так горячо, как только мог.

«Хорошо. Устройся поудобнее, расслабься, смотри прямо перед собой и постарайся ни о чём не думать. Дай знать, когда будешь готов»

Гарри поёрзал на животе и решил, что устроен уже достаточно удобно — лучше, чем сейчас, на этом убогом ложе ему всё равно не разместиться. Он подпёр голову левой рукой, поправил очки и решительно вывел: «готов», а затем честно постарался расслабиться и ни о чём не думать.

Секунду-другую не происходило ничего, но потом листы дневника шевельнулись, словно под порывом ветра — а ветра не было. Дневник начал перелистываться сам собой — быстрее, ещё быстрее, страницы так и мелькали, и вдруг Гарри понял, что это не страницы — это крутится перед ним громадное колесо, и спицы несутся мимо с бешеной скоростью — а ещё он понял, что каким-то образом всё же успевает разглядеть промежутки между спицами, и в эти промежутки можно шагнуть, а за ними — темнота.

И Гарри шагнул, и прошёл туда, в темноту.

Он рухнул с высоты где-то в полтора фута, чуть не упал, пошатнулся, но всё-таки устоял на ногах. Темнота сменилась ярким солнечным светом.

Осмотревшись вокруг, Гарри увидел оживлённую городскую улицу. Он не знал наверняка, где очутился, — был ли это Лондон? возможно — но в одном не оставалось сомнений: это было прошлое. Старомодно одетые люди шагали куда-то по своим делам, совершенно не обращая внимания на Гарри, катился по рельсам угловатый древний трамвай, и тележку молочника тащила настоящая живая лошадь — низенькая тощая скотинка мышастой масти.

— Пойдём, — властно сказал кто-то совсем рядом, и Гарри оглянулся.

Он не был тёплым. Ни голос, ни он сам: высокий, красивый, надменный, опасный — какой угодно, только не тёплый. И всё равно каким-то непостижимым образом он выглядел и звучал в точности как старший брат. Гарри обнаружил, что не может сдвинуться с места.

Том, уже шагнувший было прочь, остановился, развернулся и окинул Гарри внимательным взглядом. Гарри только и мог, что таращиться в ответ. Его очки запотели. Лицо Тома приобрело выражение тихого веселья, в глубине которого скрывалась небольшая садистская нота. Он приподнял бровь.

— А ты всё продолжаешь удивлять, не так ли? Знаешь, многие способны распознать совершенство, когда его видят, но ты действительно первый, кто заплакал.

И это было… настолько по-томовски, что сердце Гарри разбилось. Снова.

— Могу я до тебя дотронутся? — выдавил он.

Ему так хотелось обнять Тома — но тот покачал головой, всё ещё слегка улыбаясь.

— Не получится. Мы внутри воспоминания — ни тебя, ни меня здесь по-настоящему нет. А меня нет и вовсе нигде. Я даже не призрак.

Гарри издал нечленораздельный протестующий звук; на большее его не хватило. Он имел в виду другое, он спрашивал о другом — о дозволении, потому что Том определённо был не из тех, кто поощряет хватать себя в охапку без предварительно озвученного согласия. Но Том то ли не понял его, то ли понял слишком уж хорошо — и ответил ему о возможности. Об отсутствии возможности. Гарри бы предпочёл запрет.

— Иди за мной, — повторил Том, — я тебе кое-что покажу.

Слово «высокий» недостаточно описывало его — он буквально заслонял от Гарри солнце. На каждый его шаг приходилось по два шага Гарри, что заставляло не идти, а фактически бежать трусцой, точно Гарри был коротконогой маленькой собачкой, вроде шпица. Мантия — длинная, чёрная, летящая — развевалась при ходьбе. На брюках были заутюжены образцовые стрелки, из выреза пуловера выглядывал галстук с аккуратно завязанным узлом, начищенные «оксфорды» блестели. Свесившаяся на лоб волнистая прядь подпрыгивала при движении. Он выглядел идеально, лучше, чем Гарри себе воображал, лучше, чем кто бы то ни было.

— И прекращай уже рыдать.

Войдя в поеденные ржавчиной чугунные ворота, они оказались в пустом и голом дворике перед довольно унылым зданием, чей серый квадратный фасад окружала высокая решетка. Тяжёлая парадная дверь распахнулась им навстречу, за ней мелькнул крахмальный фартук какой-то встрёпанной девицы. Том обогнул её не глядя, словно мебель, пересёк выложенный чёрно-белой плиткой холл и углубился в узкий, плохо освещённый коридор — уверенно и целеустремлённо, будто Вергилий, низводящий Данте в глубины ада. Гарри едва поспевал за его стремительной походкой. Они поднялись по лестнице, миновали ещё один коридор, мрачнее прежнего, и очутились возле угловой двери, крайней в однообразном ряду других дверей. Она была наполовину приоткрыта.

Представшая за нею комнатка напоминала гроб — как общей атмосферой, так и размерами. Высокое немытое окно, казалось, поглощало, а не распространяло свет. Две койки стискивали меж собою стол со стулом, лепившиеся к подоконнику впритык. Обои отставали клочьями. В углу громадой возвышался шифоньер. Зловоние сочилось в щели половиц, точно болотная вода. На левой койке, на солдатском сером одеяле, сидел мальчик. Он читал книгу.

Гарри сразу же его узнал.

Он был Гарри ровесником, по крайней мере — на вид. Темноволосый, худенький, угрюмый и красивый. Опасный. Пока ещё не идеальный, но всё впереди — живое доказательство тому смотрело из угла; холодные глаза сверлили Гарри с любопытством, и взгляд их полз по лицу как муха — Гарри нестерпимо хотелось его смахнуть.

— Нравится? Здесь мило, правда?

Гарри проглотил слюну.

— Не нравится, прости. Что это вообще за место?

Не то чтобы он совсем не догадывался, но...

— Приют. Я тут живу, — Том улыбнулся, очень широко, и Гарри почему-то передёрнуло. — Я как-то говорил, что хорошо понимаю твои обстоятельства — ну, так что ж. Теперь своими глазами можешь убедиться — это правда.

Гарри не нашёлся с ответом. Впервые ему в голову закралась мысль, что у Дурслей, возможно, на самом деле было не так уж плохо. Ужасно, без вопросов, но… Здесь само понятие «плохо» обретало новый смысл и глубину.

На лестнице послышались шаги, и дребезжащий женский голос произнёс: «Мы пришли». Мальчик поднял голову и отложил книгу. Том словно бы весь подобрался, и предвкушение мелькнуло на его лице, сменившись маской отстранённого холодного веселья.

— На самом деле я позвал тебя за этим. Смотри внимательнее, ничего не пропусти.

И Гарри смотрел.

Он видел загадочно мерцающие глаза, прячущиеся за стёклышками очков-половинок.

Видел строгость и укор в этих глазах — и вспоминал глаза, глядевшие на него самого со строгой укоризной.

Видел пламя, охватившее шифоньер — и покрывался холодным по́том, воображая, как пламя поглощает другой шкаф, тот, где изнутри на стене красуется кособокая надпись «конмата гари».

Видел жалкую кучку ворованного хлама, сваленную на одеяло — и представлял, как его заставляют с извинениями возвратить ручки и ластики, тетради и карандаши, фонарик и батарейки, гнутых оловянных всадников и фигурку Тыквоголового Джека.

Как его заставляют отдать Тома.

— И имей в виду: в Хогвартсе не потерпят воровства, — выговаривал уже ему самому человек в очках-половинках, чьё длинное имя и странный набор титулов вовсе не казались смешными.

— Да, сэр, — отвечал Гарри. Ему было холодно. Голова кружилась. Он пропустил обед — хотел почитать книгу. Из коридора воняло джином — миссис Коул подслушивала. Она всегда подслушивала.

— Министерство сурово наказывает нарушителей, — вещал одетый как клоун тип в очках. У него были плохие зубы. Слишком много сладкого. Гарри не любил сладкое.

— Да, сэр.

— До встречи в Хогвартсе, Том, — сказал человек, который ограбил его средь бела дня и поджег его шкаф.

— Я умею говорить со змеями, — ответил ему Гарри, и только потом вспомнил, что делать этого было нельзя.

Никто не должен узнать его секрет.

— Хватит, пожалуй, — раздалось вдруг где-то у Гарри над головой.

Это был голос Тома — серьёзный, обеспокоенный. Гарри зажмурился изо всех сил. Ему очень хотелось заплакать.

— Том, Том, — закричал он, — постой, ну подожди минуточку.

— Ну что ещё, несносный ты ребёнок?

Гарри открыл глаза и нашёл взглядом Тома — тот оказался прямо перед ним. Пришлось задрать голову — а потом задрать ещё немного, вот какой Том был высоченный. Волшебник в очках ушёл. Хмурый мальчик, сидя на одеяле, пинал ножку кровати. За дверью визжали, рыдали и смеялись дети. Пахло варёной капустой. Том озабоченно взирал на него сверху вниз.

— Я знаю, что уже спрашивал. Но я спрошу ещё раз — а ты, пожалуйста, ответь в этот раз нормально, хорошо? Я очень тебя прошу, — Гарри дрожал. Головокружение не прошло, оно, наоборот, становилось всё сильнее; казалось, пол раскачивается. — Что происходит с тобой, когда дневник закрыт?

— Я знаю, что уже отвечал, — холодно сказал Том, и вежливое, пустое выражение как маска опустилось на его лицо. — Но я отвечу ещё раз, так и быть — а ты больше не переспрашивай. Ничего со мною не происходит. Когда дневник закрыт — я исчезаю. Каждый раз.

Гарри медленно кивнул.

— Прости. Я понял. Больше спрашивать не буду. Только…

Он набрал в грудь воздуха. Вслед за полом теперь вся комната шаталась, качалась и кружилась, как сломанная карусель. Гарри стиснул кулаки и сильнее вздёрнул подбородок.

— …я обещаю, нет, я клянусь, что придумаю, как вытащить тебя отсюда.

Том усмехнулся.

— Да ты совсем расклеился. Пустое.

Гарри этот ответ пришёлся не по нраву.

— Том! — но тот лишь сверкнул презрительно глазами.

— Гарри! Не говори того, что не имеешь в виду — пусть магглы разбрасываются словами вроде «клянусь» и ничего не делают потом. Волшебника это недостойно. Не позорь ни меня, ни себя.

— Но я имею в виду, — настаивал Гарри, борясь с подступающей дурнотой. — Я имею в виду. Я сделаю это. Я не знаю — как, но как угодно. Мне плевать. Любым способом.

— Действительно? — казалось, Том удивился. В хорошем смысле. Гарри подумалось, что ему нравится видеть на лице Тома такое выражение.

— Очень действительно[22].

Том ухмыльнулся шире:

— Тогда пообещай как волшебник, а не как маггл.

— Я не умею…

— Повторяй за мной: «Я, Гарри Джеймс Поттер…»

— …своей душой, своей волшебной силой и дыханием уст своих клянусь…

— …помочь Тому Марволо Риддлу…

— …любым способом вернуться к жизни.

— И да будет магия мне в том свидетельницей.

Том всё ещё выглядел приятно удивлённым. И недоверчивым. И ещё на самую крошечную капельку — как будто он был счастлив. Гарри так его любил в этот момент.

Он одарил Тома сияющей победной улыбкой. И потерял сознание.

------

[16] Начало учебного года в Англии вариативно и устанавливается конкретным учебным заведением. Обычно это первый понедельник сентября, что в 1991 году соответствовало бы 2 сентября, но есть и много исключений. В Хогвартс детей приглашают 1 сентября, в воскресенье — по всей видимости, из-за того, что весь день так или иначе тратится на дорогу и организационные мероприятия вроде пира и церемонии распределения.

[17] Долохов, разумеется. Если что — это классический «фронтовой треугольник».

[18] Самая крупная домашняя порода кошек в мире. Её происхождение связано со штатом Мэн на северо-восточном побережье США. В литературе мейн-куны впервые упоминаются в 1861 году, современный стандарт породы был принят в 1967-м. Активный приток мейн-кунов в Англию начался в середине 1980-х годов. Порода стала чрезвычайно популярной, и остаётся такой до сих пор — в рейтинге самых любимых британцами кошек она занимает вторую строчку.

[19] MI-5 (Military Intelligence, Section 5) — британская контрразведка.

[20] Чарльз Ксавьер, он же Профессор Икс — персонаж комиксов «Marvel», мутант, сильнейший телепат. Основатель и лидер Людей Икс. Инвалид-колясочник, он, однако, успешно компенсирует свой физический недостаток за счёт невероятно мощного интеллекта. Убеждённый пацифист, сторонник мирного сосуществования людей и мутантов. И — да, эти комиксы были доступны в Англии, в том числе именно в 1980-х. С 1983 года «Marvel UK» издала в Великобритании 17 выпусков еженедельного журнала «Люди Икс», который затем был объединён с еженедельником «Тор» (ещё 20 выпусков), а ещё позже их оба объединили с «Человеком-пауком и его удивительными друзьями». И это ещё не считая ежемесячных и нерегулярных выпусков.

[21] Эрик Леншерр, он же Магнето — персонаж комиксов «Marvel», мутант, способный генерировать и контролировать магнитные поля. Вначале выступал как заклятый враг Профессора Икс и его команды, считал мутантов эволюционно превосходящими (homo superior) и стремился завоевать мир. Со временем смягчился, но всё еще противостоял пацифистской позиции Профессора Икс и предпочитал более агрессивный методы.

[22] «Very really» (по правилам так не говорят, конечно, это речевая ошибка).

«26 июля

Дорогой Том…»

С самого утра у Гарри было препаршивое настроение.

Во-первых, у него болела голова — тупой, тяжёлой, нудной болью, пульсирующей за глазами и отдающей в шрам. Он дорого бы дал сейчас за какое-нибудь целебное зелье — или хотя б за простой аспирин, но, увы, единственным лекарством ему служило холодное влажное полотенце, которое он старательно прикладывал ко лбу. Аспирина больному сироте тётушка пожалела, а до зелий покуда было примерно так же легко добраться, как до Луны.

Во-вторых, Том, паршивец, третьи сутки отказывался с ним разговаривать. И с этим, как с раздражением обнаружил Гарри, он ровным счётом ничего не мог поделать. Краткое «Ступай отдыхать», полученное утром позавчера, было последним прочитанным Гарри сообщением, после чего дневник замолчал наглухо. Гарри с упорством, которого и сам в себе раньше не подозревал, продолжал писать ему примерно каждые полчаса, но Том, как видно, был ещё упрямей, и не отзывался.

Правду сказать, слова Тома имели смысл. Тем самым позавчерашним утром Гарри еле-еле выпутался из объятий липкого кошмара, в котором он куда-то спускался по каким-то нескончаемым лестницам, гоняясь за здоровенной бестолковой змеёй. Змея убегала, Гарри злился, лестницы играли с ним в пятнашки, а в конце вдруг появился пухлый, как диванная подушка, мерзковатого вида паук, и пропищал неожиданно тонким голосом, похожим на свист сдувающегося воздушного шарика:

— Мальчишка! А ну вставай! Вставай немедленно!

«Ни фига себе, арахнид![23] Говорящий!» — изумился Гарри и, наконец, проснулся.

Он проспал. Требования сию минуту подниматься и готовить завтрак исходили, на самом деле, от взбешённой тётки, а вовсе не от инопланетного разумного паука, как Гарри причудилось. Голова трещала. Тосты подгорели, и Гарри выгнали из-за стола, не дав даже выпить чаю. А Том велел ему отдыхать.

Гарри назло им всем решил, что именно так и сделает. Он мёртво продрых в своём шкафу до полудня, когда его с новыми проклятиями извлекла оттуда сердобольная тётушка, отправившая Гарри пропалывать клумбы по самой дневной жаре. Сидя на корточках над отцветающими флоксами, весь по уши в земле, Гарри украдкой карябал: «Том?», но не получал ответа.

Вчерашний день был поспокойнее, да и сам Гарри немного очухался, хотя снилась всё равно какая-то муть, что-то про затопленную пещеру, и почему-то там ещё какие-то дети визжали. Том не отвечал. Тётка ворчала. Дадли методично ломал свои подарки, полученные на день рождения. Гарри маялся от скуки и в итоге рано лёг спать — в гостиной ещё даже новости по телевизору не досмотрели.

Сегодня бойкот продолжался. Гарри считал это несправедливым — по собственному мнению он уже вполне достаточно отдохнул. Кроме того, ему всё не давала покоя мысль про «когда дневник закрыт — я исчезаю».

Ну и почему тогда Том не отзывался, мазохист проклятый?!

«Том?

Том!

ТОМ

ТомТомТом

Тооооооом»

Наконец — наконец-то, Мерлин всеблагой! — чернила впитались в бумагу и исчезли.

«Что ж, это было мужественно», — вывел Том, но тут же добавил с явной укоризной:

«И невероятно глупо! Стоило терпеть до последнего, чтобы потом впасть в беспамятство! Перенапрягать свою магию — безрассудно и опасно, Гарри!»

Гарри только хмыкнул, совершенно не впечатлённый. Если бы он не воспользовался моментом — кто знает, когда Том соизволил бы хоть немного приоткрыть перед ним свои секреты? Знать ужасную правду было, ну, ужасно, но гораздо лучше, чем не знать.

Том стёр написанное и продолжал:

«Задумался ли ты хоть на секунду над тем, в каком положении окажусь я, если ты по собственной неосторожности пострадаешь или даже погибнешь?»

Это заставило Гарри присмиреть — с такой точки зрения своё поведение он, действительно, не рассматривал.

«Ой. Прости, пожалуйста! Я понял»

«Я на это надеюсь. Но всё же, повторюсь, твоя выдержка заслуживает похвалы. Годрик мог бы гордиться тобою, не к месту храброе дитя. Но он не будет»

Гарри перевернулся на комковатом слежавшемся матрасе. Всё налаживалось, и это было отлично. Он отложил мокрое полотенце в сторону, потёр глаза под очками. Фонарик светил, едва заметно мигая. Пылинки кружились. Тётка на кухне гремела противнями, пахло сдобой. Дверь была закрыта. Убежище обнимало Гарри своей тесной темнотой, будто материнская утроба, удушливая, но безопасная и спокойная.

«Да? Почему это?»

Гарри ухмыльнулся. Он знал, в какую сторону разговор потечёт дальше: они уже обсуждали факультеты, и даже несколько раз с тех пор, как Том впервые о них упомянул. Гарри вытряс из него подробный рассказ, а затем возвращался к этой теме снова и снова в поисках уточнений. У Тома — ну разумеется — было своё чётко сложившееся ви́дение будущности Гарри на школьном поприще.

«Потому что он тебя не получит. Вместо этого, Гарри, ты станешь гордостью Салазара»

Наконец-то кто-то признавал его. Давал Гарри понять, что осознаёт его ценность. Это было так приятно, просто бальзам на душу. Гарри не часто говорили, что им можно гордиться. Даже тогда, когда Гарри, как он думал, действительно того заслуживал.

«Так уверен, что я попаду в Слизерин?»

«Конечно. Откуда взялся этот глупый вопрос?»

Гарри прикусил губу.

«Мне просто интересно. Должна же быть причина, почему ты не сомневаешься»

На самом деле он надеялся, что Том снова скажет что-нибудь приятное. Что-нибудь хвалебное про Гарри. Том был весьма привержен своему факультету и, раз прочил Гарри в дом Слизерин, значит предполагал наличие у Гарри каких-нибудь достоинств, подходящих именно этому дому.

«Парселтанг, болван. Это ведь очевидно»

Может быть — для тех, кто настолько умён, как Том. Гарри нетерпеливо вздохнул.

«И очевидно это потому, что …?»

«Парселтанг считается тёмной магией»

Отлично; было ли вообще на свете хоть что-нибудь хоть немножечко крутое, что не считалось бы тёмной магией? Или быть крутым и классным автоматически означало быть тёмным? Гарри подумал о Дарте Вейдере и понял, что, возможно, так оно и есть.

«И это правда?»

«Конечно нет. Это просто язык. Язык змей, ни больше ни меньше»

Что всё ещё звучало дико, поскольку у змей не могло быть языка — в смысле, языка как языка, с фонетикой и лексикой, и морфологией, и всем таким прочим. Том совершенно определённо заявил, что не-змееусты слышат парселтанг, просто не понимают его, и это полностью опровергало предыдущую гипотезу о мыслеречи. Это была огромная загадка, и она очаровывала Гарри.

«Тогда я по-прежнему не понимаю»

Гарри почесал лоб. Головная боль унялась, но шрам периодически покалывало.

«Так напряги немного свой ленивый ум»

Том, язва и садист, поклонник сократического метода[24] и в целом педагог от Бога, проигнорировал просьбу о подсказке, и это означало, что ответ действительно лежит где-то совсем на поверхности.

«Блин. Ой, в смысле — Мордред и Моргана! Салазар был змееустом, да? Держу пари, что да»

Ну конечно же! Он ведь был главным змеелюбом всех времён и народов, он даже символом своего дома в Хогвартсе выбрал змею.

«Именно так. Гарри, как ты думаешь — сколько всего змееустов в Магической Британии?»

Вопрос, если хорошенько вникнуть, уже содержал в себе ответ.

«…не очень много, да?»

«Я. Ты. Можно сказать, на текущий момент — только ты»

Гарри знал, что он особенный. В принципе, нечему было удивляться.

«Ух ты. И это важно потому, что …? Нет, не ругайся, стой. Опять из-за Салазара? Нет, всё равно не понимаю. Объяснишь?»

«Из-за Салазара, верно. Есть общеизвестная легенда, что его преемник по крови и по магии обладает властью найти и отворить сокрытый в недрах Хогвартса чертог, в котором хранится величайшее наследие Слизерина. Долгие годы вход туда считался утерянным, и даже само его существование стало подвергаться сомнению. Но это всё отнюдь не сказка: Тайная Комната и наследие Слизерина действительно существуют — и готовы открыться достойному»

Гарри снова потёр лоб. Ага!

«И самый простой способ узнать достойного — это поискать змееуста, так?»

«Так и есть»

Гарри подумал над этим. Потом подумал ещё немного. И ещё.

«А, ну в таком контексте это действительно имеет смысл.

стой

погоди-ка

погоди-погоди

да ладно

ДА ЛАДНО БЛИН»

«Язык, Гарри.

Да. Вот именно»

Строчки не могут улыбаться; тем более у них не бывает невыносимо самодовольного вида. Но эта строчка — могла, и вид у неё был именно что самодовольный.

Гарри закатил глаза. Том. Выпендрёжник чёртов. Самый настоящий старший брат, гнусный до изумления и при этом лучший в мире. Наследник, мать его, Салазара Слизерина. Вот это не укладывалось в голове.

У Гарри появился примерно миллион вопросов (одним из первых было — а они с Томом не кровные ли родственники, часом? разве могут два наследника быть из совершенно разных семей? хотя Салазар ведь жил почти тысячу лет назад…), но ему было нужно время на обдумывание, прежде чем начать их задавать. Пока что он вернулся к другим вопросам — более простым, но не менее животрепещущим.

«Твоя аргументация меня полностью убедила, но»

«Ну что опять?»

«А если Распределяющая Шляпа решит, что я не подхожу Слизерину? Я ведь полукровка. И — и вообще…»

Том был уверен, что знает, студентом какого дома окажется Гарри, а вот сам Гарри в этом уверен не был. Парселтанг парселтангом, но вдруг окажется, что Гарри, ну, каким-то образом недостоин, вот и всё? Мысль была ужасающей, но реальной.

«Глупости. В крайнем случае пообещай её поджечь»

И-и-и, вот в такие моменты Гарри просто мог видеть, как в голове Тома срабатывает какой-то адский тумблер, переключаясь на «я приютский, мне можно» (обычно этот тумблер стоял в позиции «я рафинированный лорд и чистокровный маг, попробуйте доказать обратное»). Но предложенный метод его заинтересовал, не без того.

«У тебя это сработало?»

«Кто сказал, что мне пришлось?»

Уж точно не Гарри. Если Слизерину не подходит Том — тогда сам Слизерин не подходит Слизерину.

Гарри всё ещё размышлял о Салазаровом наследии, развалившись на матрасе и машинально поигрывая ручкой (раскрытый дневник лежал рядом и Том, явно развлекаясь, рисовал на его страницах сплетающихся змей и черепа), когда до него донёсся звук дверного звонка.

— Мальчишка! — завопила из кухни Петунья. — Поди, глянь, кто там!

— Я не прислуга, — гордо проворчал «преемник Салазара по крови и по магии», но всё же поднялся, забрал дневник, одёрнул безразмерную рубашку, когда-то принадлежавшую кузену (уже при взгляде на неё каждый мог бы догадаться, почему кузен носил прозвание свиньи), и поплёлся, нога за ногу, открывать дверь.

На пороге стоял какой-то незнакомый темноволосый хмырь, весь одетый в чёрное, как пастор, только что без колоратки[25]. У него было длинное лицо, ещё более длинный нос и длинные лоснящиеся патлы, достигавшие воротничка. На вид хмырю было лет тридцать — тридцать пять, что в представлении Гарри являлось если и не глубокой старостью, то как минимум довольно пожилым возрастом. Они с нежданным визитёром уставились друг на друга безо всяческой приязни.

* * *

Северус Тобиас Снейп, самый юный магистр зельеварения за полтора столетия (увы, уже давненько Снейп не ощущал себя хоть каплю юным, да и мастерство как-то растрачивалось на пустяки), некогда подающий надежды молодой учёный (и это тоже в прошлом, он не публиковался вот уже лет шесть), преподаватель Хогвартса (но даже не того предмета, к которому на самом деле тяготел), действующий глава дома Слизерин (к своему непроходящему ужасу) и вообще глубоко разочарованный в жизни человек в тот день тоже с самого утра находился в прескверном расположении духа.

Окинув взглядом отворившего дверь дома номер четыре по Прайвит-драйв мальчишку, Снейп непроизвольно поморщился. Представшее ему зрелище вовсе не ласкало глаз. Ребёнок был очкаст, растрёпан и одет в какие-то помойные обноски: джинсы — драные насквозь, футболка — с облезшим принтом, рубашка — вся в пятнах, да еще и линялая; для полностью законченного образа модному панку не хватало только булавки где-нибудь в носу и татуировки на лбу — впрочем, булавку, как подозревал Северус, даже панки дома всё-таки снимают, а на на лбу был шрам — он, пожалуй, вполне заменял собой татуировку.[26]

«Безмозглый эпатажник, прямо как отец», — поставил диагноз Снейп. От Лили в ребёнке были разве что глаза, да и то — на Поттеровском лице смотрелись они почти кощунственно. Панк выразительно шмыгнул носом.

— Добрый день, — изрёк он с интонацией, весьма далёкой от любезной, — а вы к кому?

— По-видимому к вам, — Снейп про себя вздохнул (вздыхать вслух его когда-то отучил один чрезмерно раздражительный знакомый — под круциатусом попробуй-ка, вздохни) и чисто для проформы уточнил:

— Мистер Поттер, я полагаю?

Панк покивал задумчиво, и ошарашил:

— Так вы из попечительского совета?

— Нет, — отвечал Северус, гадая, что могло бы вызвать к жизни такое предположение. — На нашу общую беду я ваш будущий преподаватель. Моё имя Северус Снейп, я профессор зельеварения и глава дома Слизерин. По просьбе, — Снейп скривился так, что было бы смешно не догадался — просьба была из тех, в которых не отказывают, — нашего глубокоуважаемого директора я принес вам ключ от сейфа в «Гринготтсе». Полагаю, вам нужны средства на покупки к школе.

«А скорее — на новейшую метлу, или чего там ещё может возжелать донельзя избалованный мальчишка, — мысленно продолжил Северус, — не верю я, что у Петуньи не хватает денег на десяток книжек, мантию и оловянный котёл. А впрочем, пусть подавятся — они оба».

Под вторым из «оба» Снейп разумел господина директора. За кратким резюме о «просьбе» скрывался безобразный получасовой скандал, который Минерва учинила Альбусу по поводу злосчастного ключа.

— Забыл? Забыл?! — вопила она, точно банши, и стекла в окнах директорского кабинета опасно позвякивали в ответ. — Что значит — ты забыл отдать им ключ? В каком это смысле — куда-то завалился?! Альбус, если ты потерял Мордредов ключ! Я! Лично! Проведу здесь генеральную уборку! И выкину! Весь! Хлам!!! Чтобы у тебя ничего больше никуда не завалилось! Давно пора!

Директор только кряхтел и вздыхал укоризненно, поглядывая поверх очков. В чём-то Снейп покойного Лорда даже понимал — за каждый такой вздох действительно чесались руки влепить по круциатусу.

Минерву Северус понимал тоже. У каждого есть своя точка кипения. Температура возгонки у Минервы была на диво высока — она безропотно тащила на себе административную работу, переговоры с попечителями, бо́льшую часть школьной переписки и абсолютно всю бухгалтерию (поскольку Флитвик заявил, что наживать горб за конторкой он мог бы и в «Гринготтсе», и за сим отказался раз и навсегда даже прикасаться к хогвартским счетам), она встречалась с магглорождёнными первокурсниками и их родителями, она же составляла расписания занятий. Дочка пастора, Минерва, даже будучи ведьмой, казалось, продолжала верить, что тяжкий труд в поте лица своего спасает душу от погибели.

Но добавление нового ингредиента разрушило хрупкий баланс, существовавший доселе. Минерва перешла в газообразное состояние и самовоспламенилась за одиннадцать секунд — именно столько ей хватило, чтобы прочесть записку (ввиду отсутствия конверта трудно было назвать её письмом) от главного героя Магической Британии, святого младенца — избавителя от ига тёмных сил, в быту именуемого также Гарри Поттером.

Который написал, что у него нет денег на покупки к школе. Как выяснилось — написал чистую правду: деньги, если и были, так только маггловские, поскольку ключ от Поттерова сейфа преспокойно провалялся все эти десять лет в недрах директорского кабинета.

Северус присутствовал при всей драме от начала до конца, и она вполне его развлекала, покуда господин директор не обратил на него взор своих добрых, чуть слезящихся глазок.

— Северус, мальчик мой, — завёл он с очередным преувеличенно-тяжёлым вздохом, и Снейп поспешил занять глухую оборону.

— Не пойду. Пусть Минерва идёт — она его декан.

Деканом Поттера Минерва покуда не была, но отпираться не стала, только фыркнула совершенно по-кошачьи:

— А магглорождёнными, значит, вы займётесь, Северус? Смотрите, а то у меня в списке целых шесть семейств — неравноценный получается обмен.

— Я мог бы послать Хагрида, — тут же вставил свои пять кнатов Альбус, и Снейп схватился за голову. Посылать к магглорождённым — или к Поттеру, невелика разница — Хагрида стоило в единственном случае: если одним прекрасным утром Северус всё-таки сорвётся, за завтраком отравит всех своих коллег, а после заавадится на куче трупов. В принципе, иногда хотелось.

— Кончайте шантаж, Альбус, — сказал он недовольно. — Так уж и быть, схожу.

И вот так Северус и оказался сегодня на крылечке обиталища Петуньи, где его встречал юный клон мерзавца Джеймса, сходный с оригиналом вплоть до неизъяснимо очаровательных манер — зайти в дом, например, он Северуса пригласить и не подумал.

Снейп извлёк из кармана маленький золотой ключик и протянул на раскрытой ладони Поттеру.

— Прошу.

Панк сцапал ключ, прижал к груди, и немедленно заныл:

— Профессор, сэр… А кто сопроводит меня за покупками? Или хотя бы до «Дырявого Котла»?

Ну нет, на это Северус не подписывался.

— Вы, мистер Поттер, — строго сказал он, — не такая уж важная птица, как вы о себе, я вижу, возомнили. Езжайте со своими опекунами, в чём проблема?

— С магглами! — негодующе воскликнул мальчишка; Снейпу выражение его лица очень не понравилось — было в нём что-то... такое. Подзабывшееся, но до отвращения знакомое.

— Чем же для вас не хороши магглы, мистер Поттер, — вкрадчиво спросил он, — когда ваша собственная мать была магглорожденной?

— Моя собственная мать умерла, сэр, — выплюнул тот, — и посему лишилась права голоса в этом вопросе.

Это было уже слишком. Северуса затрясло — от злости, от обиды и чёрт знает от чего ещё. Он развернулся на каблуках и аппарировал домой, в Коукворт. Свою задачу здесь он выполнил сполна.

…даже перевыполнил, как выяснилось мгновением спустя. У его ног скорчился пакостный мальчишка, надсадно выворачивая наизнанку желудок. Одной рукой он всё ещё судорожно стискивал край Снейповой мантии. Северус оторопел.

— С ума сошли? — спросил он юного самоубийцу. — А если б расщепились?

— Вы не понимаете, — прокашлял тот, и сплюнул комок слюны. — Они никуда со мной не поедут. Они ненавидят и волшебников, и волшебство. Сэр, вы вольны думать что угодно, но мне магглов любить не за что. Они ужасны, а мои — из самых худших.

Северус решил на это не отвечать — препираться с малолеткой означало окончательно уронить себя.

— Ну, и что прикажете с вами делать? — риторически вопросил он. Мальчишка вскинулся. Блеснули очки, дёрнулся кадык на худой шее.

— Профессор! Пожалуйста, теперь-то вы переправите меня ко входу в Косой переулок, правда?

— Мне стоило бы вас переправить не туда, — Снейп снова ощутил нарастающее раздражение, — а обратно домой, где вам и надлежит находиться.

— Если вы так сделаете, — серьёзно сказал Поттер, истинный сын своего ужасного отца, — то я опять напишу в попечительский совет. И буду писать хоть весь месяц до Хогвартса, пока мне не пришлют сопровождающего. Специально попрошу, чтоб — вас.

Охваченный в этот раз уже самым натуральным бешенством, Северус подцепил мерзавца за шиворот и молча перенёсся с ним к «Дырявому Котлу».

— Герою, — прошипел он, удерживая полумёртвого нахала в вертикальном положении всё так же за шиворот — а тот всё норовил упасть куда-то вбок и раз за разом торопливо сглатывал слюну, — трудно отказать, особенно когда он так трогательно просит. Вперёд, мистер Поттер, развлекайтесь!

С этими словами он втолкнул — ещё немного, и можно было бы сказать «швырнул» — Мордредово отродье в дверь, появившуюся словно ниоткуда в простенке между книжной лавкой и магазином грампластинок.

* * *

В пабе было темно, накурено и, прямо выражаясь, грязновато. Немногочисленные посетители кучковались по углам. За стойкой Гарри увидел лысого морщинистого типа с неопрятными усами, ничуть не более презентабельного, чем его заведение. Гарри, на ходу унимая тошноту и головокружение, решительно направился к нему — задерживаться в этом вертепе хоть на минуту дольше необходимого он не планировал.

— Извините?.. Можно вас на минуточку? Прошу прощения, мне бы хотелось попасть в Косой переулок, вы не поможете?

Бармен — Гарри приходилось всё время напоминать себе, что его тоже зовут Том (что ощущалось странно и совершенно неправильно, как будто на свете имели право существовать другие Томы кроме Тома) — оторвался от размазывания сальных следов по высокому пивному бокалу. Его глаза комично расширились, усы затрепетали, и он пал на стойку грудью, словно намеревался переползти её и схватить Гарри.

— Может ли такое быть?! — воскликнул он придушенным шёпотом. — Это вы? В самом деле вы?

Гарри понял, что на сегодня с него определённо уже хватит. Конечно, он и раньше сталкивался с тем, как взрослые бывают рады-радёшеньки потешить свое чувство юмора за счёт Гарри (или других детей, но их проблемы Гарри не касались), не стесняя себя при этом хотя бы призрачным намёком на деликатность. Но именно сейчас очередной ломающий комедию старый дурак был последней каплей. Гарри вышел из себя.

Он тоже улёгся — правда, не грудью, а щекой, но уж чем смог дотянуться — на стойку, вытаращил глаза и, ответно приглушая голос, страстно произнёс:

— Нет! Это не я!

Бармен икнул. Гарри продолжил, сочиняя на ходу — ему припомнился почему-то трактир «Адмирал Бенбоу» из «Острова сокровищ», должно быть, атмосфера навевала, и слог удачно подходил ко всей этой абсурдной сцене — так что импровизация родилась у Гарри в соответствующем духе.

— Клянусь Богом, сэр, не я! Не выдавайте меня, прошу! Нельзя, чтобы меня здесь видели!

В запальчивости он даже позабыл упомянуть Мерлина или Моргану, но бармен, к счастью, не обратил на то внимания. Он склонился ближе к Гарри и тоже забормотал, тревожно шевеля усами:

— Понимаю! Понимаю! Сэр! Но ваш шрам — такое дело, сэр, он очень уж бросается в глаза! А если бы не он, я бы и впрямь ни за что вас не узнал!

Гарри, которого взрослый человек впервые в жизни назвал «сэр», сначала изумился, а потом понял, что бармен подыгрывает ему, хотя шутка уже начала понемногу выходить из-под контроля.

Еще и шрам. Гарри подавил мученический стон. Эта фиговина действительно старалась испортить ему жизнь, не так ли? Он-то надеялся, что хотя бы в волшебном мире подобное прекратится — но нет.

— Что же делать, сэр? — трагически вопросил он, гадая, как далеко бармен собирается зайти в своем розыгрыше.

— Сэр! Мой вам совет: его бы как-то замаскировать. И тогда — полное инкогнито, я уверяю!

Гарри обратил к нему свое лучшее умоляющее лицо — на магглах-учителях, особенно женщинах, оно срабатывало безотказно.

— Сэр, — пролепетал он, и заморгал; его глаза наполнились слезами, вызвать которые было совсем не трудно, ибо Гарри всё ещё мутило, — помогите мне! Придумайте что нибудь!

Бармен поскрёб лысый затылок. Затем торжествующе воздел палец:

— Сэр! Кажется, я знаю, что нам делать! — и с этими словами он извлёк из рукава волшебную палочку.

Через пять минут из спрятанной за магическим барьером (и за мусорными баками, к ужасу Гарри) арки в тупиковом конце Косого переулка вышел мальчик с неумело перевязанной головой. Вид у него, не в последнюю очередь из-за накрученных по самые глаза бинтов, — но также и из-за одежды явно с чужого плеча — был как у отпрыска сильно пьющего семейства. Отойдя на десяток ярдов[27], и убедившись, что проход за его спиной закрылся, мальчик содрал с головы свою неопрятную повязку и швырнул её под ноги.

— Псих! — с чувством постановил он. — Салазар-заступник, да что за день-то сегодня такой, а?

------

[23] Раса «арахнидов» фигурирует в романе Роберта Энсона Хайнлайна «Звёздный десант» («Starship Troopers, 1959).

[24] Метод познания, названный в честь древнегреческого философа Сократа; основывается на диалоге между индивидуумами, для которых истина и знания не даны в готовом виде, а представляют собой проблему и предполагают поиск; часто подразумевает дискуссию, в которой собеседник, отвечая на заданные вопросы, высказывает суждения, обнаруживая свои знания или, напротив, своё неведение.

[25] Колоратка — элемент облачения священнослужителей в церквях западного обряда, представляющий собой белую вставку в воротничок-стойку рубашки (вот прямо там, где был бы узел галстука). Колоратку носят также и с сутаной, в таком случае она выглядит как жёсткий полукруглый белый воротник с подшитой к нему чёрной манишкой.

[26] Панк как музыка и как субкультура родился именно в Лондоне, и произошло это 6 ноября 1975 года. К 1991 году культура панка была вполне себе жива и популярна. Нужно понимать, что внешний облик идеального панка можно описать всего двумя словами: мусор и говно. И — да, насчёт булавок в носу Северус нисколько не преувеличил, сохранились соответствующие архивные фотографии.

[27] Около 9 метров. В одном ярде 0,91 метра.

Косой переулок не был в действительности Косым — прямым, кривым, диагональным и так далее; его нельзя было описать ни одной простейшей геометрической фигурой. Он извивался, как змея в траве, и каждое здание — каждое, без преувеличения — стояло на углу. Гарри, хоть убей, не понимал, как такой результат вообще мог быть достигнут в пространстве с обычной Евклидовой метрикой. Это впечатляло.

Все видимые строения сплошь были лавками и магазинами, — чего и следовало ожидать — и в каждом торговали чем-то удивительным и странным. Гарри подозревал, что можно провести часы, просто изучая здешний ассортимент, и это будет по меньшей мере так же увлекательно, как поход в Музей естественной истории[28]. Он шёл вперёд, изо всех сил заставляя себя не отвлекаться. К счастью, цель была видна издалека — она возвышалась над всеми крышами квартала, белая и слегка изогнутая, как одинокий клык в чьей-то пасти. «Гринготтс».

Возле высоких кованых дверей, ведущих в банк, стоял…

Ну, Гарри знал, что это гоблин; Том про них рассказывал. Он даже представлял себе по этим рассказам, как гоблины выглядят. Как выяснилось — представлял очень плохо. Гоблин походил на горгулью, сбежавшую с портала средневекового собора, — как внешне, так и выражением лица. Гарри нервно прочистил горло.

— Здравствуйте?

Гоблин уставился на него, но не проронил в ответ ни слова.

— Я ведь… могу зайти, да?

Гоблин молча поклонился. Выглядело это не как подобострастный жест, а скорее как приветствие перед началом дуэли.

— Эм, спасибо, я думаю?..

Не получив и на сей раз никакого ответа, Гарри усилием воли прервал этот односторонний диалог, и дёрнул дверную ручку. Тяжёлая на вид створка отворилась неожиданно легко, точно была с гидроприводом. Гарри вздохнул, пощупал карман (ключ был на месте) и вошёл внутрь.

Внутри были ещё гоблины. Много. Гарри неуверенно поискал глазами свободную стойку операциониста или что-нибудь подобное — и, в конце концов, подошёл к первому попавшемуся на глаза столу. Гоблин за ним изучал толстый гроссбух, ведя по строчкам линейкой, а другой рукой делая пометки на лежавшем поблизости пергаменте. Гарри достал золотой ключик и предъявил его склонённой макушке счетовода.

— Извините?.. Извините, мне надо попасть в свой сейф.

Потому что — да, в сейф, а не к нему. Здешние хранилища были огромными, они представляли собой целые комнаты, а не какие-то там ячейки, как у магглов. Гарри не терпелось это увидеть.

Не поднимая головы, гоблин скрежетнул:

— Имя?

— Гарри Джеймс Поттер.

Гоблин оживился. Достав откуда-то (показалось — прямо из воздуха) увеличительное стекло, он выхватил у Гарри ключ и осмотрел его со всех сторон.

— Кажется, всё в порядке. Подождите здесь.

Он удалился в одну из многочисленных дверей в дальней стене банковского зала, но вскорости вернулся, приведя с собой ещё одного гоблина, смуглого, раскосого и бородатого.

— Грипхук вас проводит.

Грипхук повёл Гарри в другую дверь, за которой неожиданно обнаружился туннель, чем-то напоминающий то ли шахту, то ли метро — грубо оббитые скальные стены и рельсы на полу, по которым, отзываясь на свист гоблина, сама собой подъехала пустая вагонетка. Она оказалась ничем иным, как здешним транспортом. Гарри задумался — как далеко простирается проход, сколько таких здесь всего, и где вообще всё это помещается? Снаружи здание банка не выглядело большим, и Гарри мог бы поклясться, что вниз они не спускались.

Тележка ехала и ехала, словно в одной из видеоигр Дадли, на стенах скального коридора горели факелы, с потолка свешивались сталактиты, на полу периодически появлялись лужи, а один раз — и целое озеро с пугающе-чёрной водой. Наконец, они остановились рядом с низенькой невзрачной дверью. Гарри, отчаянно робея и при том сгорая от нетерпения, отпер её своим маленьким ключом.

Внутри было золото. Настоящая гора — Гарри сразу вспомнилась та притча о сквибах, рассказанная Томом.

— Грипхук, скажите… вы ведь должны знать. Сколько здесь всего?

— Пятьдесят тысяч шестьсот двадцать пять галеонов, — проскрипел дотоле молчавший Грипхук, — считая и монеты меньшего номинала, разумеется.

Да, по углам были и кучки серебра, — Гарри их поначалу не заметил — и медные, тускло блестевшие, кружочки.

«Хватит на всю жизнь…»

Гарри, будто наяву, услышал голос Тома; в подземной тишине иллюзия была столь полной, что казалось — обернись, и увидишь высоченную фигуру, замершую за спиной.

«…но ключ от сейфа в «Гринготтсе» потерян — и ребёнок, владея состоянием, которое могло бы его полностью обеспечить, остаётся нищим…»

— Откуда они у меня?

— От ваших родителей; точнее — от отца. А у него — от его родителей, и так далее. Отличные клиенты, весь ваш род, мистер Поттер, если хотите знать моё мнение.

Гарри лишь молча, зачарованно кивнул.

Он получал всю жизнь одни только объедки и обноски. Жил в чулане, слушая попрёки каждой коркой хлеба. Из милости, как говорили ему всегда. А тем временем у него было — это.

Ослепительная ярость, белая, как самый яркий свет, горячая, как капающий металл, рождалась где-то в глубине сознания. Его ум был пуст, рассеян, полон странного блуждающего эха.

У Гарри отняли волшебный мир — на целых десять лет его магия была украдена, он даже и не подозревал о ней, пока не повстречался с Томом. Теперь же выяснилось, что его обворовали даже более буквально.

— Скажите, Грипхук, а у вас не найдётся… кошелька или какого-нибудь мешочка? Я как-то ничего с собой не прихватил.

Кошель нашёлся. Дорогой — пять золотых монет (они и назывались галеонами), и Гарри счёл, что это дорого — но он стоил каждой. Мешочек был волшебным — маленький, пустой на вид и очень лёгкий, он мог хранить в себе хоть всё, что Гарри созерцал вокруг, такое количество золота, от которого его карманы лопнули бы и оторвались. Гарри высыпал в него несколько пригоршней, не считая. Ему пришлось заставить себя остановиться — он понимал, что вряд ли ему понадобится сразу всё. Но останавливаться было трудно.

— Спасибо, Грипхук. Я готов идти.

Тележка увезла их прочь — через туннели, через непроглядный мрак, сквозь запах плесени и мокнущего камня, мимо подземного озера, мимо сталактитов — навстречу суете банковского зала и солнечному дню за его пределами. Гарри вышел на улицу притихший. Голова разрывалась от мыслей.

Он не был бедным. Не было необходимости выпрашивать и экономить. Он мог позволить себе новые мантии, а не подержанные, любые книги, лучшие ингредиенты для зелий. Золотой котёл вместо оловянного, если пожелает. Палочку — да, это решено, он купит палочку сейчас же. Такое изобилие никогда и не снилось Тому — было приятно хоть в чём-то его превосходить.

Мордред и Моргана! Том! Том же ничего ещё не знает!

Гарри прижал руку к груди, чувствуя успокаивающий вес дневника под слоями ткани. Это его немного отрезвило. Требовалось отдышаться. Гарри завертел головой — где-то поблизости он видел кафе. Ага, вот и оно. Отлично — возвращаться в грязный тёмный паб не было ни малейшего желания, тем более что бармен — тот ещё хохмач, и явно не в себе.

Он зашагал к полосатому навесу, туда, где люди ели, пили, показывали друг другу свои приобретения, сплетничали и смеялись. Все они были волшебниками. Гарри тоже был волшебником. Это был его мир. Мир, принадлежащий ему по праву. Он наконец-то ощущал себя на своём месте.

Официантка улыбнулась Гарри и спросила:

— Где же твои родители, малыш?

— Ходят по магазинам, — не моргнув и глазом, соврал Гарри. — Не беспокойтесь, леди, мне дали с собой денег. Вы не могли бы принести мне чаю? Я тут их подожду — это, наверное, надолго.

— Конечно, — расслабившись, отвечала та. — Как насчёт сэндвичей с огурцом? Или попробуй наш фирменный трайфл[29], хочешь?

Гарри просиял. В конце концов, он был всего лишь маленьким мальчиком, которого большую часть жизни плохо и скудно кормили.

— Хочу! Если можно — и то, и другое. — Женщина по-доброму усмехнулась его энтузиазму. — И пирог с патокой, если у вас есть!

В тени навеса, возле пышного растения в горшке (растение, наверное, было волшебным: оно немного шевелило листьями, отнюдь не в такт дующему ветерку, и по временам выстреливало в воздух один из них; тогда лист кружился, вился и в конце концов улетал куда-то в голубеющее небо) Гарри достал дневник и выложил его на скатерть. Ручки не было — валялась до сих пор в чулане, надо полагать, но Гарри откопал в кармане карандаш, тупой и очень маленький огрызок, просто символ всей его предыдущей жизни. Гарри отхлебнул чаю, надкусил сэндвич и записал:

«Всё ещё 26 июля

Дорогой Том!

Сейчас такое расскажу — ты не поверишь!

Побывал в «Гринготтсе»…

Нет, подожди, начну с начала — к нам пришёл профессор…»

Убогий карандаш писал, конечно, еле-еле, но Том и не подумал жаловаться. Он впитывал повествование Гарри, почти не перебивая, и лишь время от времени подбрасывал уточняющие вопросы. На многие из них Гарри сам не отказался бы узнать ответ — например, у кого всё это время хранился ключ от его банковского сейфа, и по какому такому праву? Но оставалось лишь добавить их в растущий список того, что нужно попытаться (каким-то образом) выяснить уже в Хогвартсе.

Хогвартс был маяком, землёй Обетованной, Эльдорадо — казалось, попади туда, и все проблемы разрешатся. Гарри понимал, что это только лишь казалось, но ощущение не проходило. Он никогда даже не видел Хогвартса — но стремился туда, точно птенец перелётной птицы, ведомый безошибочным инстинктом, точно лосось, узнающий родную реку среди тысячи других лишь по вкусу воды, точно ползущая к кромке океана маленькая черепашка, выкопавшаяся из песка.

Убежище. Безопасность. Дом. Том беззаветно любил Хогвартс, и из-за Тома Гарри полюбил его тоже — заочно, ещё до первой встречи.

Когда чай был выпит, еда съедена, а взволнованный рассказ Гарри о произошедших с утра событиях подошёл к концу, Том подытожил:

«Новости отличные. Это намного всё упрощает. Однако же тебе по-прежнему нужно сделать то, за чем ты вообще сюда явился — приобрести форму, книги из рекомендованного перечня и остальное по списку, тут ничего не изменилось»

Гарри чуть не застонал вслух. Список! Он совершенно про него забыл!

«Том!!! моё письмо — оно осталось в чулане, как же быть»

«Прекрати паниковать, — одёрнул тот, — с тобою я, и я всё помню. Впредь не будь таким рассеянным, ну а сейчас — смотри:

в первую очередь ступай за волшебной палочкой,

затем — мантии, да выбери поприличнее, дом Слизерин встречает по одёжке,

в книжной лавке скажешь, что тебе на первый курс — раньше у них были готовые наборы учебников для каждого года,

флаконы ты найдёшь в аптеке,

останется котёл, весы и телескоп.

Запомнил?»

Гарри подтвердил.

«Тогда — вперёд. Веди себя достойно, Гарри, я не собираюсь за тебя краснеть»

Гарри, облизывавший пальцы после трайфла, покраснел вместо этого сам, и поспешно вытер их салфеткой.

— Что это у тебя там, милый? — подошедшая официантка кивнула на дневник. — Неужто летнее задание?

Она взмахнула палочкой, и грязная посуда сама собой собралась на поднос. Гарри подавил мгновенно вспыхнувший порыв захлопнуть тетрадь и яростно прижать её к груди. Он аккуратно перевернул обложку, и так же аккуратно, выверенно улыбнулся.

— Нет, это… личное. Так, ерунда.

Официантка хохотнула.

— Да ладно тебе, можешь не стесняться, — сказала она, подмигивая. — Все через это прошли. Я в твоём возрасте тоже писала стихи.

«Во имя Мерлина, — подумал Гарри, с трудом дождавшись, пока она удалится, и засовывая дневник в его привычное хранилище, под эластичные бинты, скрываемые одеждой, — мне следует быть осторожней».

Он заплатил по счёту, не забыв про чаевые, оставил позади кафе и, ни минуты более не медля, отправился на поиски торговца самым колдовским из всех товаров.

Подходящая вывеска нашлась довольно быстро. Она гласила: «Олливандер. Превосходные палочки с 382-го года до н.э.». Позолота с букв почти облезла. Вид у магазинчика вообще был обшарпанный донельзя и хвастливой надписи отнюдь не соответствовал. Гарри оглядел его скептически, но всё-таки зашёл.

Олливандером оказался белоглазый старик, для описания внешности которого Гарри не смог бы выбрать между словами «противная» и «пугающая». Он обмерил Гарри так тщательно, как будто собирался построить ему костюм, после чего заставил трогать одну за другой палочки, которые вынимал из длинных узких футляров, занимавших всё пространство позади прилавка. В каких-то случаях ничего не происходило, в других палочка выплёвывала цветную искру, нагревалась, охлаждалась или делала что-нибудь ещё. Один раз в глубине лавки что-то грохнуло, взрываясь. Следующая палочка загорелась. Из следующей за ней потекла кровь.

Непонятно было, каких эффектов чает дождаться продавец, но, как видно, ничего из уже случившегося его не устраивало. Он приходил во всё большее и большее возбуждение — сверкал глазами, потирал сухонькие ладони, переступал ногами и приговаривал: «Так-так, так-так… А вы непростой клиент, да?» Именно подобным образом в представлении Гарри вели себя маньяки, и оттого ему становилось всё неуютнее.

— Неужели? А впрочем… Возможно ли? А почему бы и нет! — Речь старика окончательно потеряла связность. Он зарылся куда-то под прилавок и извлёк невероятно пыльную коробку. Внутри, разумеется, была палочка.

— Перо феникса и остролист! Противоречиво, смело, необычно! — провозгласил он. — Ну же, юноша, попробуйте!

И тут Гарри, наконец, понял, чего пытался добиться Олливандер, и что должно было произойти.

Палочки не было. Было — продолжение его руки. Завершение его руки — как будто до сих пор она всегда была неполной. По стенам пробежал отблеск золотого сияния. Пальцам стало тепло.

— Великолепно! Да! Вот видите! Прекрасно! — противный страшный дед всплеснул руками; казалось, он вот-вот захлопает в ладоши от избытка чувств. — Семь галеонов, попрошу! Однако это любопытно! Очень, очень любопытно!

«Даже знать не желаю, что тебе там любопытно, старый ты упырь», — думал Гарри, отсчитывая семь галеонов и мечтая только поскорей сбежать в обнимку со своей новообретённой палочкой. Но Олливандер его мнения спросить забыл. Он продолжал, словно беседуя с самим собой:

— Да, любопытно… Видите ли, ведь палочка выбирает волшебника, а не волшебник — палочку, это вы, конечно, знаете. И вот в чём дело — эта палочка выбрала именно вас, а между тем её сестра… Я помню каждую палочку, которую продал — все до единой. У вашей — сердцевина из пера феникса, как я уже сказал. Так вот, феникс отдал мне два пера из своего хвоста в тот раз, а не одно, как водится обычно. И первое досталось вам, ну а второе… Да, что скрывать — второе служит сердцевиной палочке, оставившей на вашем лбу вот этот шрам.

И на этих словах он ткнул пальцем прямо Гарри в лоб. Палец был худой и узловатый, с длинным заострённым ногтем, смахивавшим на коготь. Гарри оторопел.

— Вы ошибаетесь, — только и сказал он, — этот шрам у меня с детства. Я в аварию попал.

— Нет, это вы ошибаетесь, Гарри Джеймс Поттер! Не нужно делать такие глаза, я сразу вас узнал, как и ваш шрам. — Старик неприятно улыбнулся, показывая желтоватые зубы.

— Мой шрам — мне лучше знать! — возмутился Гарри.

— Откуда вы знаете, что знаете? — иезуитски вопросил торговец. Гарри не нашёлся с ответом, а тот продолжил, распаляясь:

— Как вы ни отрицайте, истина одна — сей шрам оставлен палочкой волшебника, вершившего великие дела. Да, я не спорю — ужасающие! — Он повысил голос. — Но вместе с тем великие! И вам, я верю, уготована прелюбопытная судьба. Я с интересом буду следить за тем, куда она вас приведёт, Гарри Джеймс Поттер!

— Да на здоровье, — пробормотал вконец скандализированный Гарри, и сбежал.

«Везёт сегодня мне на сумасшедших, — размышлял он, медленно бредя по улице. — Однако, видит Мерлин, кое в чём он прав. Откуда-то же он ведь меня знает, да и бармен знал, я только сразу этого не понял. За всем этим стоит какая-то очередная тайна».

Тут он понял, что уже некоторое время переминается на месте, бездумно таращась на витрину. В витрине были мантии, так что вышло, в общем-то, удачно. Он мельком глянул на вывеску — «M-me Malkin. Мантии на все случаи жизни» — и вошёл.

Звякнул дверной колокольчик; к Гарри уже спешила приземистая женщина средних лет, одетая в лиловую мантию. Она улыбнулась:

— В Хогвартс, дорогой? А где твои родители?

Гарри уже начинал надоедать этот вопрос. Зато он только что обнаружил интересную закономерность: те двое, кто откуда-то знал Гарри, о родителях его не спрашивали. Отчего бы?

— Покупают мне учебники, — вновь гладко соврал он. — Не нужно дожидаться их, мадам, деньги у меня с собой.

— Ну что ж, раз так, то ты пришёл по адресу, — женщина подвела Гарри к примерочной скамейке и помогла на неё забраться. — Три повседневных чёрных мантии и одна зимняя — всё верно, милый?

— Да, мадам, — было странно смотреть на взрослого человека сверху вниз, с высоты скамейки. — Одна просьба… не экономьте на материале или чём-нибудь ещё, пожалуйста. Мне нужно произвести очень хорошее первое впечатление… понимаете? — Гарри искательно улыбнулся. — Деньги не проблема, я доплачу сверху сколько нужно.

«Мадам» (а, честно говоря, на француженку она не тянула, по крайней мере по выговору) Малкин только смешливо фыркнула.

— О, Слизерин? Я так и знала. Вас, змеиные дети, только это и заботит — как бы пыль в глаза пустить. Хорошо, дорогой, сделаем как скажешь. Давай снимем мерки — и часа через два приходи за готовым. Договорились?

В итоге она ненавязчиво заставила Гарри приобрести ещё целый гардероб — рубашки, брюки, пару джемперов, жилет, перчатки, шапку, шарф, пижаму, даже гольфы и (Гарри покраснел как маков цвет, но возражать не смел) кальсоны. По её словам: «конечно, твой наряд очарователен, однако большинство такое… не оценит; поверь мне, я бы и сама носила пирсинг и колготки в сетку, если бы могла». Гарри, сражённый мысленным видением мадам (или всё же просто миссис?) Малкин в сетчатых колготках, покорно соглашался с каждым словом. Оставив ей громаднейший заказ, Гарри ушёл, пообещав вернуться позже. С него струился пот — испытание было воистину нелёгким — но, по крайней мере, указание Тома он, считай, выполнил.

Зато уж в книжной лавке — она звалась «Флориш и Блоттс» — у Гарри получилось отдохнуть душой. Готовых наборов учебников у них не было, однако нашлись списки рекомендованных пособий для курсов с первого по пятый, и таким образом всё устроилось как нельзя лучше. Гарри провёл поистине волшебные полтора часа, копаясь в бесконечных горах книг. Стоило громадного труда не скупить пол-магазина, но кое перед чем он просто не смог устоять: например, перед «Между нами, ведьмами. Лучшие бытовые и косметические чары» (косметические чары Гарри не интересовали, а вот бытовые — ещё как!) или перед «Как наслать проклятие и защититься, если проклятие наслали на вас».

Только твёрдая уверенность в том, что в Хогвартсе имеется своя библиотека (и при этом одна из лучших в Магической Британии, как с гордостью аттестовал её Том), удержала Гарри от приобретения слишком большого количества внепрограммных изданий. Но всё равно их набралось с полдюжины, и вместе с учебниками они уже являли бы собой солидный вес, если бы продавец не предложил любезно их уменьшить. Гарри с удовольствием согласился — ему понравилось полезное колдовство, да и просто поглядеть было любопытно. Уменьшенные книги, каждая размером со спичечный коробок, легко поместились в бумажный пакетик вроде тех, в которых продают выпечку.

Очутившись вновь на улице, Гарри задумался. Сейчас он заберёт одежду, и страшно даже думать, что это будет за груда барахла, а ведь ему предстоят ещё и прочие покупки. Кажется… нет, совершенно точно — он проходил где-то в самом начале переулка мимо заведения, торгующего чемоданами. Вот это как раз то, что нужно.

Втиснутый между аптекой и лавкой товаров для квиддича, магазинчик «Сундуки и саквояжи» по виду сам напоминал потрёпанный сундук. Внутри он оказался неожиданно просторным (Гарри заподозрил, что не обошлось дело без чар) и доверху набитым чемоданами и сумками, не говоря уже про титульный товар, а именно про сундуки и саквояжи. Здесь были и крошечные, чуть побольше пальца, сумочки, и сундуки такого необъятного размера, что можно было бы, пожалуй, целиком упаковать автомобиль — если бы, конечно, у кого-то вдруг возникло столь абсурдное желание. Приказчик, молодой блондин с косящими глазами, встретил Гарри уже традиционным вопросом о родителях, из чего Гарри заключил, что человек это вменяемый и можно с ним иметь дело без опаски.

— Видите ли, — заявил Гарри, — мне срочно нужен чемодан или сундук. Вот только я не знаю, какой выбрать. Покажете, что вообще у вас тут есть?

Получив заверения в том, что денег новый клиент жалеть не намерен, продавец развил нешуточную активность. В следующие полчаса они с Гарри пересмотрели весь ассортимент, и Гарри то и дело ахал, только диву даваясь достижениям современной пространственной магии. Большинство вещей было так или иначе зачаровано на облегчение веса и содержало в себе чары незримого расширения. Были и совсем экзотические варианты — сундуки, устроенные как книжные шкафы, чемоданы-обманки, с имитацией маггловских вещей, саквояжи с целыми комнатами внутри и даже дамский несессер со встроенным в него трельяжем. Но Гарри с первого же взгляда прикипел сердцем к странному небольшому сундучку, у которого были паучьи ноги. Смотрелось… криптозоологически.

— Это наша гордость, — сообщил приказчик. — Эксклюзивная модель, изготовлена американским производителем по нашим чертежам. Не требует чар левитации, способен самостоятельно следовать за владельцем повсюду — и я имею в виду действительно повсюду — устойчив к тряске и ударам, а ещё в нём три изолированных отделения со встроенными чарами сортировки, чистки и глажки. Мечта путешественника! Берите, вы не пожалеете.

Гарри и сам понял, что не пожалеет. Сундук стоил космических денег — полторы сотни галеонов, но он заплатил их, не раздумывая.

Дело шло к вечеру, клиентов у косоглазого парня, похоже, было маловато — за всё время кроме Гарри никто так и не зашёл — и, слово за слово, они разговорились.

— Да, нынче мы уже не в моде, — жаловался торговец, — наверное, наш бизнес никогда уже не будет прежним. Вот знаете, как обидно, когда ты сам не сделал в жизни ровным счётом ничего плохого, но люди, едва только заслышат твою фамилию, разворачиваются и уходят прочь? Предрассудки — это так печально…

— Скажите, — Гарри постарался вставить это как бы невзначай, — а вы когда-нибудь слыхали о Гарри Поттере?

Продавец вытаращил глаза.

— О Гарри Поттере?

— Ну да. Похоже, все его здесь знают…

Косоглазый недоверчиво прищурился. В его исполнении это смотрелось жутковато.

— А вы, что же — не знаете?

— Представьте, нет. Мы переехали только недавно, и очень издалека. Родители почти всю жизнь прожили… — Гарри быстро прикинул, какое он знает самое глухое и удалённое от Англии место на свете, — …в Перу, а я так вообще там и родился.

— О, надо же, как тесен мир, — восхитился приказчик, — а у меня кузен в Перу, он драконолог, змеезубов изучает. Ну, тогда понятно. Да не переживай, освоишься тут постепенно. А Гарри Поттер — как его не знать, ведь это же он — Мальчик, который выжил.

— Мальчик, который выжил где? — не понял Гарри.

— Не где, а от чего! — развеселился его собеседник. — От авады, разумеется! Ах, Мерлин, неужели есть ещё хоть кто-то, кто не знает эту историю! Да, мы-то думаем, что мы тут — пуп земли, а оно вон как… Ну, слушай. Здесь у нас, в Магической Британии, десять лет назад шла настоящая война…

Звучало это, как вступление к «Звёздным войнам», только торжественной музыки на фоне не хватало — и всё последовавшее повествование было примерно в том же духе. Единственный сбой случился, когда дело дошло до имени злодея. Оказалось, что его нельзя называть.

— В смысле, нельзя называть? — изумился Гарри. — Оно проклято, что ли?

Приказчик закряхтел и почему-то огляделся.

— Всё может быть, — туманно сказал он. — Может быть, и проклято. Хотя сейчас, наверное, уже ничего…

— Так как же?

— Да вот так и говорили: «Тот, кого нельзя называть». Или вот ещё: «Сами знаете, кто».

— Я же не про это! Как его на самом деле звали?

Лицо торговца исказила жалобная гримаса.

— Я… не могу. Боюсь! — прошептал он, едва не плача.

— Ну хоть напишите!

Прочтя, наконец, таинственное имя на бумажке, Гарри только с огромным трудом сумел сдержать рвущийся наружу хохот. Грозу Магической Британии, темнейшего из тёмных магов, в котором, по словам косящего бедняги «уже и человеческого почти ничего не осталось», звали… Волдеморт.

О, Мерлин трижды величайший!

Почему он не назвал себя, к примеру, Бармаглот?[30] Право, вышло бы ничуть не хуже!

О самом себе Гарри узнал вещи даже ещё более занятные. Оказывается, лорд Бармаглот — то есть Волдеморт, конечно же — явился, чтоб убить родителей Гарри, с чем и справился вполне успешно, а после попытался заавадить и его самого (для справки, Гарри в тот момент было пятнадцать месяцев), но что-то у него пошло не так, и он загадочнейшим образом исчез, оставив Гарри славу Мальчика, который пережил смертельное проклятье. С тех пор Магическая Британия каждый год празднует тот день — вообще-то праздновала бы всё равно, поскольку так сложилось, что это был Хэллоуин.

— Великолепная история, — искренне сказал Гарри, дослушав. — Большое вам спасибо! Однако мне пора идти, родители меня уж, верно, заждались.

Он попрощался и покинул лавку; сундук проворно семенил за ним. Немного времени спустя Гарри обновил покупку, сложив туда котёл (тот самый, оловянный номер два, стандартный, как и полагалось), весы и телескоп, а заодно изрядные запасы пергамента, перьев и чернил — Гарри понимал, что, если хочет поспевать за лекциями в Хогвартсе, придётся подтянуть чистописание. Он приобрёл флаконы (аптека оказалась абсолютно очаровательным местечком — в ней, буквально по Шекспиру, был крокодил под потолком и черепаший панцирь в углу[31], не говоря уже о разной другой сушёной и заспиртованной живности), перчатки из драконьей кожи, шляпу (остроконечную, на каждый день) и, наконец, почувствовал готовность возвратиться в безжалостные, но профессиональные объятия m-me Малкин.

— Сношать меня фестралом! Ой, прости! — мадам похлопала себя по губам пухлой ладошкой. — Нечаянно вырвалось, дорогой. Ты таких слов не должен знать, запомни. Только — что это у тебя?

Гарри с гордостью оглянулся на своего — питомца? он не мог решить, следует ли считать сундук живым; скорее это был кибер, но у него определённо имелось некое псевдосознание — на своё приобретение, и ответил:

— Это сундук. Его пока зовут Сундук, но позже я, быть может, придумаю что-нибудь получше. Вам тоже нравится? Правда, он хорошенький?

— Мерлин, — слабым голосом сказала мадам Малкин. — Да, конечно же. А где ты его взял?

— Купил!

— Да я уж поняла, что не украл! Милый, ведь это тёмный артефакт, темнее тёмного. Кто продал тебе такое?

Гарри насупился. Ну вот, пожалуйста. Теория подтверждалась — любую крутую и классную вещь на свете тотчас же клеймили этим словом.

— Один знакомый. Мы с ним славно побеседовали. У него кузен живёт в Перу.

Малкин охнула и побледнела:

— Розье?! Мерзавец!

Гарри загрустил.

— Мадам, — сказал он скучным голосом, — могу ли я забрать свой заказ? Сколько с меня причитается?

Женщина окинула его сердитым и печальным взглядом и покачала головой.

— Ну, может быть, оно и ничего, — пробормотала она с сомнением. — Ох, милый… Да, конечно. Смотри, сейчас всё упакуем. Так, вот здесь — рубашки…

Гарри послушно осмотрел предъявленную одежду, — по количеству она тянула на целый отдел в каком-нибудь маггловском магазине (хотя, судя по ценам, это должен был скорее быть бутик) — скомандовал Сундуку открыться и под осуждающим взором Малкин скормил ему всю кучу. Сундук довольно клацнул крышкой и облизнулся. Малкин передёрнуло.

— Надеюсь, — заявила она веско, — твои родители с этим разберутся.

— Не сомневайтесь, мадам, — согласился Гарри. — Спасибо, с вами приятно иметь дело. Всего доброго!

Очередное упоминание о родителях пришлось некстати. Весёлый вояж за покупками был окончен, и только тут Гарри задумался — как же ему добираться обратно на Прайвит-драйв с этаким прицепом? Он ни за что не сумеет выдать Сундук за обычный маггловский багаж.

Он побрёл назад к «Дырявому Котлу», засунув руки глубоко в карманы. Палочка, спрятанная рядом с Томом, посылала лёгкие волны тепла, словно пытаясь его утешить. Гарри созерцал волшебные магазины, медленно проплывающие мимо, и глухое отчаяние пополам с раздражением разрастались в его сердце. Здесь было так правильно и хорошо, зачем он вообще должен был отсюда уходить? Он был волшебник, а это было волшебное место, они подходили друг другу. Возвращаться к магглам было словно пилить себя по живому тупой пилой; одна лишь перспектива уже вызывала боль.

Минуточку.

Осенённый неожиданным откровением, Гарри остановился.

А точно ли ему нужно было возвращаться к магглам?

Его взгляд упёрся в объявление:

«СДАЮТСЯ КОМНАТЫ»

---

[28] Natural History Museum — музей естествознания, расположенный на Эксибишен-роуд в Южном Кенсингтоне (Лондон).

[29] Слоёный десерт из бисквита с кремом, ягодной или фруктовой начинкой и

взбитыми сливками.

[30] «Jabberwocky» (англ.) — сказочное чудовище, персонаж одноимённого стихотворения Льюиса Кэрролла, входящего в повесть «Алиса в Зазеркалье» («Through the Looking-Glass and What Alice Found There», 1871).

[31] «В аптеке черепаха, крокодил, и чучела иных морских уродов» (Уильям Шекспир, «Ромео и Джульетта», акт V, сцена I). Подобными экстравагантными предметами в шекспировские времена украшали аптеки в рекламных целях.

Вечер того, казавшегося бесконечным, дня Гарри встретил в «Дырявом Котле».

За прошедшие несколько часов паб не сделался ни уютнее, ни симпатичней, зато изменилось кое-что другое: Гарри узнал, что Том (другой Том, чёрт, это всё ещё вызывало путаницу в мозгах), оказавшийся не просто барменом, но и владельцем заведения, с радостью готов сдать Гарри комнату на втором этаже своего притона. По ряду причин это решение казалось оптимальным.

Объявление об аренде жилья, на которое прежде наткнулся Гарри, принадлежало другому пабу, выглядевшему намного чище и презентабельнее «Дырявого Котла». Назывался паб «Белая Виверна», и заправляла там смешливая молодая ведьма с очень длинными, очень кудрявыми и очень рыжими волосами. В общем зале играла причудливая бодрая музыка, исходившая от зачарованного музыкального автомата в углу. Автомат, словно напольные часы, заводился ключиком, а внутри у него вращался диск, похожий на циферблат; как и большинство вещей в обиходе волшебников, он казался очень старомодным[32]. А ещё в том пабе подавали замечательный напиток под названием «сливочное пиво», который Гарри сравнил бы по вкусу с эгг-ногом[33], если бы хоть раз в жизни пробовал последний (но он не не пробовал, а потому, будучи восхищён, обошёлся без сравнений).

Увы, несмотря на общую приятную атмосферу, роскошь эта была явно не про него. Гарри легко давались выдумки, благодаря которым он беспрепятственно посещал кафе и магазины, но он так и не сумел изобрести ни одной хоть отдалённо приемлемой причины, по которой маленький мальчик без родителей мог бы арендовать здесь комнату на целый месяц.

С хозяином «Дырявого Котла» в этом смысле было проще. У него в голове явно имелось какое-то своё представление о Гарри и, как это обычно и бывает у сумасшедших, оно достаточно плохо соотносилось с реальностью. Воспользоваться данным обстоятельством стало лишь делом техники. После сумбурного и непоследовательного диалога, наполненного восклицаниями «Сэр!», Гарри получил в своё распоряжение ужин (посредственного качества даже по его скромным меркам), грелку (еле тёплую) и комнату, обставленную просто и скудно, зато обладавшую окном и камином.

И в мебели, и в само́м интерьере было что-то такое, что намекало даже не на шекспировские, а на вовсе уж средневековые времена. Грубая безыскусность каждого предмета, общее впечатление не дряхлости, но изношенности, и некий особый флёр, какой появляется только у действительно старых вещей — аура, позаимствованная у самого Времени. Намёк на древность усиливала столь малозаметная деталь, как слой камыша на полу. Гарри истово понадеялся, что в нём не гнездятся блохи или что-нибудь похуже; пах «ковёр», кстати говоря, на удивление приятно — пижмой и ещё чем-то холодным и острым, вроде полыни.

Усевшись за неказистый стол без скатерти, чьи доски были сглаженными по краям, словно окатанные, как водой, течением минувших дней, а каждая трещинка древесины, казалось, хранила въевшееся сало ещё от застолий артуровой эпохи[34], Гарри опасливо попробовал жаркое (ужасно, как и следовало ожидать от блюда, чьё название включает в себя слово «домашний») и ноздреватый серый хлеб (вкусно), отпил молока из высокого стакана (стакан на вид был тоже старше норманнского завоевания[35] — тяжёлый, толстостенный, мутного стекла), и понял, что больше хочет спать, чем есть.

Его буквально шатало, перед глазами всё плыло, мысли разбегались — юркие маленькие тени, точно мыши, прячущиеся по углам. Гарри погнался было за одной, но тут его лоб звонко ударился о столешницу, хорошо хоть мимо тарелки. Он со стоном выпрямился. Нужно было поговорить с Томом.

Усталость отступала, стоило лишь взяться за дневник; и этот раз не стал, конечно, исключением. Гарри трепетно перевернул обложку.

«По-прежнему 26 июля

Дорогой Том!

УГАДАЙ ЧТО

я нашёл жильё в волшебном мире!!!

Так, ладно, по порядку.

Купил всё, что нужно, даже больше: мантии (приличные, как ты сказал), ещё разную другую одежду, книжки, телескоп, весы, котёл, чернила — это ты и так заметил, думаю, а ещё я сейчас пишу ПЕРОМ, вот так-то…»

Писать пером, по правде говоря, оказалось дико неудобно. Гарри почесал в затылке, а затем оторвал от пергамента узкую длинную полоску и обмотал её вокруг стержня в несколько слоёв, создав утолщение, которое гораздо ловчее ложилось в пальцы. Том, тем временем, стёр написанное им и отвечал, как обычно не скупясь на комплименты:

«И впрямь — пропустить было бы трудно.

Тебе стоит посвятить какое-то время чистописанию, — твой почерк совершенно никуда не годен. Ты ведь не хочешь, чтобы в Хогвартсе у тебя возникли из-за этого проблемы?»

Гарри тяжело вздохнул. Он не хотел. Но перспектива корпеть над прописями душу всё равно не грела.

«Да, да, я всё понимаю, честно.

НУ ТАК ВОТ

Купил ещё сундук — он классный, ты бы только видел…»

Сундук Том одобрил, даже похвалил Гарри за находчивость. И посоветовал не слушать Малкин — тёмным артефактом технически мог называться только тот, который предназначен специально для причинения вреда волшебникам, телесного или душевного. Что к сундуку не относилось совершенно точно. К примеру, запирающие чары на двери могли серьёзно искалечить взломщика, но это ведь не делало дверь тёмным артефактом. Вся суть в намерении: дело двери — запирать, любой случившийся ущерб побочен. В конце концов, можно и вилкой выткнуть себе глаз, если стараться.

Гарри как-то так и думал, он только не сумел бы изложить это столь складно и последовательно.

Ободренный, Гарри поделился мыслями о том, что каждое сто́ящее колдовство тотчас же обзывают тёмным; это заслужило от Тома ироничное согласие:

«По форме есть к чему придраться, но по сути ты, скорее, прав. Нас окружают косные умы, которыми сполна владеют предрассудки…»

Слово «предрассудки» навело Гарри на другое воспоминание, и он поторопился изложить Тому всю ту чу́дную историю, которую ему сегодня довелось услышать от Розье. По мере пересказа он снабжал её своими комментариями, не в силах удержаться — почти всё поведанное вызывало скепсис.

К примеру — много ли смысла было в том, чтобы явиться в дом к совершенно незнакомой чете с малолетним ребёнком и заавадить всех троих? И сотворить всё это в одиночку, под покровом ночи. Такие вещи либо делают как можно более публично, ради устрашения, либо уж не делают совсем; иначе это можно счесть лишь актом личной мести. Вопрос вдогонку — чем же насолили родители Гарри своему убийце, если это была месть? Даже не так: зачем они ему настолько насолили, вот правильный вопрос.

Когда Гарри предполагал, что его мать и отец скончались в автокатастрофе, он злился на них, ведь они бросили его одного. Затем он узнал, что они были волшебниками, и злость возросла, ведь только чрезвычайно бестолковый, безответственный волшебник позволит себе погибнуть в автомобильной аварии. Теперь, увы, всё выглядело ещё хуже. С одной стороны, способ смерти хотя бы не был откровенно маггловским (особый сорт позора для любого мага — умереть подобным образом, если подумать). С другой же стороны, авария — случайность, а вот добиться, чтоб персонально именно тебя явился убивать лорд Пиночет[36] — это им пришлось ещё ведь постараться.

Неужели в рядах повстанцев совсем не нашлось никого без грудных детей? Неужели победа сопротивления оказалась важнее, чем благополучие собственного ребёнка, которому, вообще-то, требуется хотьодин живой родитель? Почему они не ушли в глубокое подполье? Почему не сбежали в другую страну? Каким странным, альтернативным мышлением надо обладать, чтобы знать, что тебе и всей твоей семье угрожает быть убитыми — и сидеть на месте ровно?

«Всегда следует рассматривать более одного мнения, — рационально заметил Том. — Держу пари, если эти события действительно настолько общеизвестны, то хотя бы кое-что о них будет содержаться либо в книгах по новейшей истории, либо в текстах старых газетных статей. Скажи-ка, офис «Ежедневного Пророка» ведь не переехал?»

Гарри хлопнул себя по лбу, и горячо с ним согласился. И как он сам об этом не подумал — чем собирать досужие сплетни, стоило лучше обратиться к письменным источникам.

«Слухи всё-таки важны. Они предоставляют неофициальную, если угодно — мифологизированную, версию событий, прошедшую обработку мельницами человеческого подсознания. Результаты, конечно, порой бывают удивительными, но слухам верят больше, чем газетам. Ты в целом правильно с них начал, только останавливаться теперь нельзя, нужно изучать вопрос и дальше, и лишь затем составить своё собственное мнение»

Гарри подпер голову рукой. Глаза слипались. На столе мигала одинокая свеча, подчёркивая старомодность обстановки. Очки давили на нос будто две бетонные плиты, пальцы устали от пера — даже усовершенствованное, оно было адски непривычным. Давно пора было ложиться спать, но Гарри не хватало воли прекратить их разговор. И было кое-что ещё, о чём ему хотелось обязательно поведать Тому.

«…Волдеморт!

Ей-Мерлин, я не вру!

Можешь ты себе представить?

Я думал, что всерьёз помру от смеха.

Как думаешь, ведь это псевдоним? Но почему же он такой УЖАСНЫЙ, ведь можно было бы придумать что-нибудь получше — вообще-то, кажется, трудно НЕ придумать чего-нибудь НАМНОГО лучше, даже если не стараться»

Ответ Тома поразил его.

«А я бы, — написал Том, — поступил бы в точности так же. Посмотри: тебя смешит «лорд Волдеморт», поскольку кажется, что этот nom de plume[37] или чрезмерно пафосен, или весьма нелеп, а может быть — то и другое сразу, верно? Отлично, и тем лучше, чем напыщеннее и глупей. Когда люди перестанут потешаться и начнут бояться, когда у них язык отнимется от ужаса, лишая способности вслух произнести то имя, что казалось им смешным — тогда успех можно будет считать вполне достигнутым. Вспомни, твой Розье — он десять лет спустя всё ещё не в состоянии сопротивляться страху, который ему внушает прозвище «лорд Волдеморт». Да, глупое, не спорю; но ведь в том и соль»

Гарри… действительно взглянул на «лорда Волдеморта» новыми глазами.

«Об этом я и не подумал, даже близко, — вывел он. — Звучит чертовски извращённо и умно. А ты бы какой себе тогда выбрал псевдоним?»

«Наверное, какую-нибудь анаграмму, — ответил Том после краткого раздумья. — Мне они всегда казались глупыми донельзя. А ты? Придётся постараться, чтобы превзойти подобное. Ну же, удиви меня»

Гарри потёр лицо. Глаза болели, шрам чесался, голову будто набили ватой. «Ещё немного, — неубедительно солгал он самому себе, — буквально пять минут, и лягу спать».

«ВЫЗОВ ПРИНЯТ! — сообщил он, и наморщил лоб. — Дай мне секунду… так, сейчас…»

Значит, анаграммы… Хм. А неплохой вариант.

«Ррор Гепатит». Нет, ерунда. «Тигр Реапорт». Ещё хуже. «Ретро-Тапир». Непонятно только, куда «г» девать. Для анаграмм он, кажется, чересчур устал. Мозг отказывался работать.

«Герр Тиоптар [38] . Ну, или герр Таротип [39] . Извини, для «лорда» у меня нужных букв нет. Но если люди станут бояться ТАКОГО — значит, я просто боженька в их глазах»

«Соревнование ты явно не выиграл, — отозвался Том; Гарри практически мог слышать, как он посмеивается, — но принцип уловил, хвалю. Не пора тебе в постель, дитя? Был долгий день»

Ещё как пора-то. Гарри душераздирающе зевнул и всё-таки закрыл тетрадь. Однако, стоило ему очутиться в кровати, как он понял, что не в состоянии заснуть.

Всё отличалось.

Комната была слишком большой, с огромным количеством пустого пространства внутри, с неуютно далёкими стенами и чрезмерно высоким потолком. Было непривычно светло: свет попадал с улицы через окно — слабый, но он просто был, тогда как обычно его не было, как и самого́ окна. Камыш на полу еле слышно шуршал, и Гарри гадал, не ползает ли кто-нибудь в его толще. Стены тихо-тихо поскрипывали — был ли это ветер, магия, или просто старость, которая расшатывала здание, как зуб в десне, мечтая однажды полностью его разрушить? В трубе нетопленого камина посвистывал ветер. Пахло воском от погасшей свечи, скошенной травой, мышами, пижмой и остатками ужина. Матрас был упругим и вдобавок без комков, подушка — высокой и чересчур мягкой, одеяло — неправильной толщины и веса.

Всё вокруг было не так, как Гарри привык, абсолютно всё.

Он обнаружил, что, хотя так было лучше, — объективно лучше, и намного — он в каком-то роде скучает по своему шкафу. Гарри вырос в этом шкафу, принял его форму, словно тыква, зреющая внутри бутылки, — не в одном смысле, а во многих — и вот теперь внезапно шкаф исчез. Он чувствовал себя улиткой, с которой содрали панцирь. Гусеницей, которую вытащили на свет в процессе окукливания. Моллюском без раковины. Перелинявшей змеёй. Требовалось время, чтобы найти новые точки опоры в изменившемся, расширившемся мире.

Гарри лежал, вглядываясь в тени на потолке, и думал о своём имуществе, оставшемся в чулане. Всё, кроме письма из Хогвартса, являлось хламом — одежда, постель, несколько тетрадей, несколько карандашей, ручка, фонарик, батарейки, Джейн, игрушечные всадники и Тыквоголовый Джек. Мусор, по большому счёту. Но Гарри неприятно было представлять, как магглы станут трогать своими руками его вещи, пусть даже не имеющие никакой ценности в его глазах. Просто… они были его. Магглам не должно было быть разрешено к ним прикасаться.

С этими мыслями его глаза наконец закрылись.

Ему снилась темнота. Пол ходил ходуном. Надрывно вопил ребёнок, кто-то молился вслух, отчаянно путая слова, кто-то рыдал. Пахло мочой и рвотой. На голову струйками сыпалась мелкая пыль, липнувшая к коже. Он слышал, как где-то снаружи (и почему он решил, что это «снаружи»? где было то «внутри», в котором он находился?) что-то грохнуло, жахнуло со всей силы — и снова, и ещё.

«Нет, — подумал Гарри, — только не так. Я не хочу!»

…и проснулся.

Солнечный свет бил в окно, яркие пятна от него лежали на стенах и потолке — закопчённом, с выступающими балками, таком же ветхозаветном, как всё прочее в комнате. Одеяло сбилось в ногах, но Гарри, улёгшийся спать в новой пижаме, за ночь ни капли не замёрз. Он понятия не имел, сколько сейчас времени, но по ощущению было довольно позднее утро.

Всё ещё лёжа в кровати, Гарри засмеялся от радости.

Никто не пришёл будить его, он проснулся сам. Не нужно было готовить завтрак для свинского семейства, мыть посуду, убирать кухню. Вообще ничего не нужно было делать. Огромный день простирался перед ним, пустой и солнечный как эта комната.

Гарри потрогал дневник, лежавший под подушкой, — разумеется, за ночь тот никуда не исчез, но было приятно лишний раз в этом убедиться — потянулся и вскочил с постели.

Ванной комнаты здесь не было. Пришлось обмываться губкой в тазике, зато вода в кувшине, подготовленная с вечера, оказалась неестественно тёплой, почти горячей. «Магия», — с восторгом подумал Гарри. Мыло давало подозрительно летучие разноцветные пузыри. Полотенце снова стало сухим, стоило вернуть его на туалетный столик. Гарри удовлетворённо вздохнул.

Он подозвал Сундук, мирно дремавший в углу у окна, вытащил свою новую одежду и надел её. Она сидела не очень-то привычно, но зато была так похожа на вещи, которые носил Том. Брюки со стрелками, рубашка, пуловер, галстук. С раздражением Гарри заметил, что забыл купить обувь — его кроссовки до того не подходили к прочему наряду, что глазам делалось больно. Ничего, ещё совсем не поздно это исправить. Он накинул мантию поверх всего остального — одну из школьных, вчера он не подумал, что ему потребуются какие-то другие — и пожалел, что в комнате нет зеркала.

Сброшенная перед сном маггловская одежда так и осталась лежать ворохом на полу. Гарри не хотелось к ней даже прикасаться, она словно была кожей, из которой он вылинял, но чуть тронь — возьмёт, и прирастёт обратно, тугая, удушливая, грязная. Он обогнул её по широкой дуге, когда шёл к двери. Волшебная палочка лежала в кармане его мантии, дневник был прибинтован к груди под рубашкой. Гарри чувствовал себя королевским наследником, не меньше.

Ах, ну да, ведь он же и был им — наследником Салазара, не так ли?

Хозяин паба, чистивший от свечного нагара люстру, спущенную с потолка (она, оказывается, крепилась на подвижном блоке, а Гарри и не знал таких тонкостей), при виде Гарри ухмыльнулся, шевельнув усами, и пару раз хлопнул в ладоши.

— Да, сэр! — сказал он радостно. — Полное инкогнито, сэр! Не сомневайтесь! Завтрак?

Гарри пригладил чёлку, которую старательно зачесал на лоб после умывания, и покивал с ответной улыбкой.

На завтрак ему подали яичницу, не слишком привлекательную на вид, но довольно неплохую на вкус, и лучшим ингредиентом послужило то, что Гарри не сам её готовил. Чая в меню не было, только молоко и пиво, но от последнего Гарри вежливо отказался.

Время от завтрака до ланча Гарри провёл самым приятным образом. Он обзавёлся парой «оксфордов», неотличимых от тех, что были у Тома, только, разумеется, поменьше. Долго слонялся по «Волшебному Зверинцу», и почти решился купить сову, но всё же отказался от этой мысли — в Хогвартсе имелась совятня, не было смысла приобретать собственную почтовую птицу. Послушал, как в террариуме зоомагазина ругается сам с собою рунеспур (но комментировать ничего не стал, мало ли кто его подслушивает). Докупил всякие мелочи, про которые позабыл вчера — зубную щётку, обувной рожок, носовые платки, карманное зеркальце и расчёску. Ведьма из галантерейной лавки заверила его, что существует зелье, помогающее укротить даже самые непослушные вихры; Гарри купил и это зелье тоже.

— Мордред и Моргана, — проворчала мадам Малкин, когда Гарри явился к ней за пополнением своей коллекции мантий. — Эта гадость всё ещё с тобой?

Сундук переступил ногами. Гарри насупился.

— Вовсе он не гадость. И не тёмный артефакт. Мне разрешили его оставить.

— Милый… а кстати, как тебя зовут, мой мальчик?

Тут Гарри малость запаниковал. Ну вот, сейчас начнётся! Нет, нужно было придумать что-то, представиться другим именем. В голове замелькали фамилии предполагаемой волшебной родни. Лучше прочих подходили Блэки — громадное семейство, настоящее созвездие, учитывая имена. К несчастью, в астрономии Гарри был не силён. Но на помощь неожиданно пришла научная фантастика. Посылая мысленный привет парочке любимых авторов, Гарри чопорно склонил голову и изрёк:

— Фомальгаут Блэк, к вашим услугам. Прошу прощение за свою невежливость, мадам, — одним Блэком больше, в этакой их толпе никто и не заметит, рассудил Гарри.

Мадам всплеснула руками.

— Конечно! Как я сразу-то не догадалась! Ещё один бунтарь в семье, я погляжу? Весь в Сириуса… хм, вы и с лица похожи. Кто он тебе — дядюшка?

— Двоюродный, — решил не наглеть Гарри. Он понятия не имел, кто такой Сириус — этого имени Том точно не упоминал, но «двоюродный» подходило почти всем и всегда.

— А, так ты внучок Альфарда! Мерлин, разумеется, ну всё понятно, — она перевела дух и погрозила пальцем. — И всё-таки будь осторожней, тёмные вещицы очень уж опасны. Значит, ещё одна мантия? Какого цвета хочешь? Лично я бы посоветовала зелёный — чудно подойдёт к твоим глазам.

Том не носил зелёные мантии. Гарри тоже настоял на чёрной. Малкин явно была разочарована, но не стала дальше спорить.

«И кто это — Альфард? — размышлял Гарри на пути к книжному магазину. — Мне точно нужен какой-то путеводитель по всей своей родне. Где бы только взять подобный?»

Оказалось — ближе, чем он думал. Справочник под названием «Священные двадцать восемь» не включал Поттеров, но остальные, и в частности Блэки, там имелись. А ещё Гарри стал владельцем таких важных книг как «Величайшие события волшебного мира в ХХ веке» (на неё он возлагал особые надежды), «Современная история магии» и «Взлёт и упадок тёмных искусств» (последнюю было интересно почитать и просто так).

С газетами оказалось сложнее. Офис «Ежедневного Пророка» действительно не переехал — Гарри проходил мимо него уже несколько раз. И, кажется, подшивки старых выпусков можно было отыскать лишь там — в книжной лавке их не нашлось. Возможно, они имелись в библиотеке Хогвартса, но Том сказал, что он такого не припомнит, а это не внушало оптимизма. Нет, искать нужно было здесь. Но вот как это сделать?

В раздумьях Гарри возвратился к «Дырявому Котлу» и засел в своей комнате.

Версия Розье подтвердилась.

Даже более того, она обогатилась слёзовыжимательными подробностями, которые непонятно как и от кого стали известны. К примеру, Гарри ещё мог понять, как удалось установить, кто из его родителей погиб первым — криминалистика, и прочее в том духе, у магов, верно, было даже больше средств, чтобы исследовать возможные улики. Но кто мог знать, какие последние слова сказала Лили Поттер, и что ей отвечал лорд Волдеморт? Там кто-то рядом свечку им держал, что ли? Или это был художественный вымысел? Если так, то что он делает в, якобы, документальных книгах?

Загадок не становилось меньше. Гарри вытащил дневник и стал делиться с Томом ходом своего расследования.

«Как бы я хотел, — раздражённо нацарапал он, размяв в очередной раз сведённые судорогой пальцы, — иметь возможность просто показать тебе всё, что я читаю. Это становится до жути неудобным»

А ещё, — и этого Гарри не написал, зато подумал, и уже не в первый раз — когда он всего через месяц отправится в школу, то не сможет так часто общаться с Томом, как теперь. Хотя бы потому, что там придётся уделять время непосредственно учёбе. И — в целях эффективности — придётся хоть немного больше спать. А Гарри очень не хотелось жертвовать разговорами с Томом; но он не знал, что можно тут поделать.

«Вот было бы здорово, если бы мы могли видеть друг друга, как тогда в твоём воспоминании, — размечтался Гарри. — Чтобы не писать друг другу, а нормально разговаривать… Ты не подумай, — спохватился он, — я совершенно не против, мне очень нравится с тобой переписываться. Я постараюсь делать это и впредь как можно чаще (ты знаешь, почему)…»

«Потому что ты не существуешь, когда закрыт дневник, но это я лишний раз тебе напоминать не буду — ни к чему», — мысленно закончил Гарри со вздохом, окунул перо в чернильницу, и продолжал:

«…но я просто размышлял — гипотетически — как это было бы УДОБНО»

«Вообще-то способ есть», — скромно заметил Том, дождавшись конца его тоскливых излияний.

Перо выпало из руки Гарри. Шлёпнувшись на страницу, оно оставило громадную кляксу, впрочем, тут же впитавшуюся. Гарри сидел с открытым ртом, не в силах поверить только что прочитанному.

И-и-и…

«И ПОЧЕМУ ДРАККЛЫ ТЕБЯ ДЕРИ МЫ ЕЩЁ ИМ НЕ ВОСПОЛЬЗОВАЛИСЬ

?????

Том?»

«Причина весьма существенная, — после паузы, словно неохотно, отвечал тот. — Скажу прямо: для этого потребуется кое-что, весьма неодобряемое обществом. Кое-что не совсем законное. И если об этом когда-либо узнают — это действительно очень, очень плохо воспримут.

Ты помнишь девиз нашего дома, Гарри?»

Разумеется, он помнил. Главным и единственным девизом Слизерина, ныне, присно и во веки веков было:

«НЕ ПОПАДАЙСЯ!»

«Именно. Так что ты должен чётко понимать, на что идёшь. Не соглашайся, если не собираешься довести дело до конца. Но если ты готов, если в самом деле готов замараться по самые уши, преступить закон и совершить крайне предосудительный в глазах общества поступок — »

Гарри закатил глаза. Эта страсть к пафосу! Она была в Томе чертовски неистребима.

«Да готов я, готов. Выкладывай уже, пожалуйста, а то меня сейчас, кажется, удар хватит»

«Тогда побережём твоё хрупкое здоровье?»

«ТОМ!!!»

«Хорошо, хорошо. Итак, вот что я имею в виду: существует возможность создать мою духовную проекцию, подобие призрака, которая будет видима или невидима по своему желанию, сможет относительно свободно перемещаться, не удаляясь, впрочем, слишком сильно от физического якоря, коим является дневник, и даже колдовать в каких-то умеренных пределах. Это не оживит меня, и нисколько не приблизит к такому состоянию, но, по крайней мере, позволит нам контактировать свободно, именно как ты хочешь, и даст мне бóльшую стабильность»

Ух ты. Гарри обдумал всё сказанное.

«Звучит отлично, даже слишком хорошо. И в чём подвох?»

Потому что жизнь Гарри была так устроена, что всегда должен был быть подвох.

«Потребуется человеческая жертва»

Гарри приморозило к месту. А Том… не шутил насчёт «замараться по уши», не так ли.

«Ты… мы… должны будем кого-то убить?»

«Не буквально. Но мне придётся выпить магию — полностью, всю до капли — из какого-то волшебника. Как я уже говорил тебе, я сам не обладаю даже крохотной частицею волшебной силы — лишь той, которую ты мне добровольно отдаёшь. Этого достаточно, чтобы питать меня на время, пока ты со мною взаимодействуешь, но и только. Создание духовной проекции потребует намного больше, поскольку неизбежны паразитные потери в процессе её перекачки от донора ко мне. Но если всё получится как надо — я обрету собственную магию, не зависящую от того, пишешь ли ты в моей тетради в данный конкретный момент или нет»

Что ж, это было всё же лучше, чем убийство — но едва-едва. Гарри, наверное, предпочёл бы смерть лишению магии.

«Так что нам придётся выбирать, и выбирать тщательно — отнюдь не каждый маг заслуживает столь жестокой участи. Нет, это должен быть какой-то негодяй, человек пустой и абсолютно бесполезный — для общества, семьи, да даже самого себя. Необходимо вдумчиво решить…»

И, внезапно, Гарри уже знал ответ. На самом деле не было ничего проще.

«…тот, кто, владея магией, не в силах распорядиться ею даже в самой малости…»

«Том, — написал он поспешно, в ужасе и в восторге от самого себя; в этот самый момент Салазар определённо мог бы им гордиться, в точности как Том и говорил, — Том!

А это обязательно должен быть именно маг?

Или сквиб подойдёт?»

------

[32] Называется эта штука «симфонион» и придумал её Пауль Лохман, изобретатель из Лейпцига (Германия). Она представляет собой язычковый механизм, считывающий мелодию с зубчатого металлического диска — как раз сменные унифицированных размеров диски и отличают данную конструкцию от классической музыкальной шкатулки с валиком. К 1886 году симфонионы уже выпускались массово и повсеместно, но век их был недолог — примерно до 20-х годов ХХ века, когда их окончательно вытеснили граммофоны.

[33] Сладкий напиток на основе круто взбитых сырых желтков и молока.

[34] Т.е. рубежа V-VI веков; по преданиям, вождь бриттов и правитель королевства Логрес Артур Пендрагон жил именно тогда. Впрочем, вся его личность легендарна, и наверняка утверждать ничего нельзя.

[35] Т.е. 1066 года, когда произошло вторжение в Англию армии герцога Нормандии Вильгельма (прозванного в начале жизни Незаконнорождённый, а в конце — Завоеватель, что вполне наглядно иллюстрирует его карьеру), и последующее подчинение страны.

[36] Аугусто Хосе Рамон Пиночет Угарте (Augusto Jose Ramon Pinochet Ugarte, 1915-2006) — чилийский диктатор в 1974-1990 годах, пришёл к власти в результате военного переворота 1973 года, свергнув демократически избранное социалистическое правительство Сальвадора Альенде. Автор высказывания «Демократию необходимо время от времени купать в крови, чтобы она оставалась демократией». При нём в стране творилась настоящая кровавая баня и одновременно произошло не менее настоящее «экономическое чудо», из-за чего отношение к личности Пиночета было и остаётся крайне амбивалентным.

[37] «Псевдоним» (фр.)

[38] Herr Tyoptar («herr» — по-немецки «господин» ).

[39] Herr Tarotyp.

Подготовка к операции под кодовым наименованием «Сквиб» заняла два дня. Могла бы и меньше, но Гарри уломал Тома на ещё один обмен воспоминаниями. Даже не уломал, а вынудил хитростью, действуя как настоящий слизеринец (быть наследником Салазара оказалось проще, чем он боялся).

Им предстояло каким-то образом заставить старуху взять Тома в руки и удерживать всё то время, пока он станет выкачивать из неё магию. Что, кстати говоря, не будет таким уж приятным ощущением — легчайшую версию этого Гарри испытал на собственной шкуре, и примерно представлял, на что оно похоже. Идеально было бы, конечно, если б она согласилась добровольно, и стоически всё перетерпела, но об этом, разумеется, не приходилось даже и мечтать.

Гарри не испытывал к миссис Фигг ни проблеска сочувствия. Наоборот, чем дольше он думал, тем правильнее и красивее представлялось ему это решение. У бесполезной старухи были, пользуясь метафорой Тома, горы золота, которыми она никогда не смогла бы воспользоваться, ведь она появилась на свет без ключа от собственной магии. У Тома, наоборот, имелся ключ, но его «банковский сейф» был совершенно пуст, без единой завалявшейся монетки. Лишение магии не нанесло бы Фигг вреда — она и так ею не владела. Тому же это, напротив, принесло бы несказанную пользу. Как ни крути, всё сходилось.

И кроме того, — хотя Гарри искренне считал, что изначально его предложение никак не было с этим связано — старая карга была ему должна. Да, у него определённо имелся к ней счёт за все те десять лет, когда маленького волшебника приводили в её гостиную на передержку, точно щенка или котёнка, и она могла хорошенько рассмотреть его, — его одежду, его худобу, его синяки, его очки, перемотанные скотчем, всего его целиком — но предпочла ничего не видеть и ничего не делать; и Гарри намеревался предъявить этот счёт к оплате.

Итак, в отсутствие добровольного согласия им приходилось думать о способе, которым они вынудят старуху пройти через необходимую процедуру. Стоило ли им проникнуть в дом, пока она будет спать? Опоить её? Оглушить? Как вообще к ней ловчее всего подобраться?

Для начала Том принялся вытаскивать из Гарри все возможные подробности о миссис Фигг. Как расположен её дом, сколько комнат, куда выходят окна, есть ли второй этаж, каков её распорядок дня, какие Гарри знает за ней привычки, с кем она общается — и так далее, и тому подобное. Гарри, к собственному разочарованию и к раздражению Тома, не мог толком ответить ни на один вопрос. В конце концов он психанул и предложил:

«Слушай, а может, ты посмотришь мои воспоминания? Раз ты показывал мне свои, то, наверное, это и наоборот должно работать? Сам видишь, от меня никакого проку, но вдруг мы сумеем выжать из моей памяти больше, когда изучим её вместе? Если кто-то на такое и способен, так это именно ты!»

Идея вызвала у Тома скепсис.

«Лесть неуклюжая, хотя попытку я оценил. Однако я против новых сеансов легилименции с тобой — твоя склонность к саморазрушению делает их слишком опасными. В прошлый раз ты довел себя до магического истощения, припоминаешь? Что, если подобное повторится?»

Гарри надулся.

«Я буду осторожнее теперь, честное слово! Как только почувствую неладное, сразу же тебе скажу. И раньше я не знал, на что обращать внимание, а теперь — знаю. Пожалуйста, Том, давай просто попробуем! Вдруг ещё и не получится ничего, а мы спорим»

Тома его «не получится» предсказуемо уязвило:

«Твой мозг, дитя, это крепость без ворот, проникнуть в него способен каждый чтец разума, а уж я — тем более. Разумеется всё получится, вопрос в рациональности»

Тем не менее ещё дюжину разнообразных вопросов спустя — вопросов, на которые Гарри совершенно не намеренно отвечал даже более бестолково, чем на прежние — Том сдался и поменял своё решение.

Ну, то есть он не сказал вот так прямо: «ладно, думаю ты прав», но смысл был именно тот самый.

«Возможно, мне действительно сто́ит прочесть тебя напрямую. Ты, кажется, совершенно не умеешь работать с собственной памятью. Досадный недостаток, но к его обсуждению мы вернёмся в другой раз. Пока что приготовься открыть мне своё сознание. Помнишь ещё, что нужно делать?»

Устроиться поудобнее, расслабиться и ни о чём не думать. В последнем Гарри был особенно хорош. Главное — не заснуть нечаянно. Он поёрзал на стуле. Вроде нормально.

«Ага. В принципе, я готов, начинай»

Страницы дневника шевельнулись. Гарри вглядывался в их ускоряющееся мелькание, и приготовился было в нужный момент шагнуть в темноту, но в этот раз всё было иначе. Темнота сама выплеснулась ему навстречу — выплеснулась, захлестнула и утащила за собой.

Он стоял в гостиной миссис Фигг и смотрел на себя маленького.

Тощий оборванный мальчик в сломанных очках входил в комнату и садился в глубокое кресло, утопая в его подушках. Снова, снова и снова. Мальчик становился взрослее, менялись детали, но не суть. Гарри смотрел как прикованный, хотя картина была тягостная.

Том в это время бродил по гостиной, выглядывал в окна, зачем-то пошарил на стеллаже за креслом, потом вышел в соседнюю комнату. Его мантия колыхалась и развевалась при ходьбе. Слышно было, как он бродит по дому, по-хозяйски открывая двери. Мальчик в кресле пил чай. Миссис Фигг показывала ему фотографии кошек. Гарри с души воротило от этого зрелища.

Том вернулся, деловито пересёк гостиную, открыл дверь в прихожей, выглянул на улицу. Мальчик со шрамом на лбу сел в кресло. Перед ним стыла чашка с чаем. Старуха протянула ему фотоальбом. Обессиленный, полный злости, Гарри на секунду сомкнул веки.

— Нет! — кричал срывающийся женский голос. — Пожалуйста, нет! Только не Гарри!

По глазам вспышкой ударила темнота.

— Пожалуйста, только не Гарри! — продолжала умолять неизвестная женщина сквозь рыдания. — Убейте лучше меня, меня!

«Где-то я это уже слышал, — подумал Гарри, растекаясь в темноте; он был её частью, бесстрастным наблюдателем, не испытывающим даже любопытства, — словно бы что-то знакомое»

— Прочь, глупая девчонка, — скомандовал другой голос, высокий, холодный, нечеловеческий.

— Только не Гарри… Пощадите…

Темноту разодрало в клочья ослепительным зелёным светом.

Рывком, будто его дёрнули за шиворот, Гарри пришёл в себя.

Из носа густыми медленными каплями сочилась кровь — прямо на дневник. Гарри вяло попытался смахнуть их, но они уже впитались — к счастью, бесследно. Гарри сжал пальцами переносицу. Как ни странно, в остальном ему не было худо — голова не кружилась, не тошнило. Но он всё равно чувствовал себя нашкодившим щенком. Что-то явно пошло не так, а что — он не понимал.

Том даже ругаться не стал, против ожидания, только написал:

«Ты действительно не умеешь вовремя останавливаться, не так ли?»

Гарри нечего было на это возразить.

И всё-таки, пользу, принесённую просмотром воспоминаний, нельзя было отрицать. Том не расщедрился на подробности, лишь заметил, что узнал все необходимые ему детали.

Впрочем, они не посвящали всё своё время целиком только планированию затеи со старухой. Им многое нужно было обсудить между собой.

«Том, послушай, не хочу, конечно, настаивать, но есть один вопрос, на который ты так и не ответил.

Что случилось с твоим, как ты его назвал, «основным я»? Ну, с человеком, которым ты был до того, как попасть в дневник. Ты говорил, что ему угрожала смертельная опасность — так он в итоге всё-таки умер? Ты не знаешь?»

Вообще-то да, Гарри подозревал, что Том не знает — что ещё могло бы объяснить подобное молчание? Том высказался уклончиво, и это только подтверждало подозрения Гарри:

«Есть и иной вопрос, на который уже ты, в свою очередь, так и не ответил, и он связан напрямую с твоим вопросом. Как к тебе попал мой дневник? Мои первые предположения об этом оказались далеки от истины — ведь ты, как выяснилось, тогда жил с магглами, и с волшебным миром совершенно не контактировал. Так как же?»

Гарри фыркнул. Когда-то, в незапамятные времена, несколько недель назад, он постеснялся признаться; сейчас это вообще не было проблемой.

«Я его украл. У букиниста, маггловского, как я думаю — вряд ли он стал бы держать лавку в Литл-Уингинге, будь он волшебником. Так что он маггл, я практически уверен. И лавка самая обычная — старые книги, ничего запредельно редкого или ценного. У него даже витрин нет, всё лежит прямо на прилавке и на полках. Там была куча древних просроченных ежедневников, вроде как распродажа, и твой лежал среди них, на самом верху. Я его увидел, ну и не смог удержаться»

Что, оглядываясь назад, было самую малость странным, но импульсивное воровство входило в перечень недостатков, которые Гарри за собою знал и принимал. Принимать себя ведь очень важно, это каждому известно.

«Крайне любопытно. Дело в том, что я собирался оставить эту филактерию одному близкому человеку — преданному другу, как я тогда считал. Не знаю, поступил тот я в итоге иначе, или этот человек оказался не таков, как я о нём думал. Разумеется, он был (или вернее, есть и посейчас, ведь он должен быть ещё жив и даже не так уж стар) волшебником. Как видишь, всё это выглядит запутанно и не слишком хорошо.

Отвечая на твой вопрос, я имею основания предполагать, что тот я мёртв. Будь иначе, я бы не допустил, чтобы столь важная и ценная вещь оказалась там, где в итоге оказалась. Быть может, мёртв и тот мой друг, — убит, к примеру — и это бы кое-что объяснило. Мне нужно знать больше и, будь уверен, я узнаю, как только смогу действовать более свободно»

Да, как видно, идея выбраться из дневника к этому моменту захватила Тома ничуть не меньше, чем Гарри. Они вернулись к разработке своего плана.

Первым шагом стало бы вообще добраться назад в Литл-Уингинг. Без необходимости тащить за собой и как-то скрывать Сундук это смотрелось проще, но всё ещё не настолько просто как магический способ — пух, и ты уже на месте. Нет, Гарри предстояло найти свой путь с использованием маггловского транспорта, а он и представления не имел, как к этому подступиться.

Итогом небольшого мозгового штурма стал поход в книжный магазин, соседствовавший с «Дырявым Котлом» с немагической стороны, где Гарри, к своему удовлетворению, обнаружил в продаже дорожный путеводитель по Лондону и пригородам, включавший в себя схему электричек, автобусов и метро. Эту полезную книжицу он, не мучаясь угрызениями совести, присвоил — поленился снова идти в банк и разбираться в тонкостях обмена магических денег на фунты стерлингов, хотя Том и упоминал ранее, что подобная услуга у гоблинов существует.

С путеводителем дело пошло на лад. Гарри проложил маршрут, в соответствии с которым ему нужно было воспользоваться метро, пригородной электричкой и собственными ногами; затем пришлось всё же нанести повторный визит в «Гринготтс» — требовались деньги на билеты; ехать «зайцем», рискуя, что его высадят, Гарри не хотелось.

Вторым этапом стала разработка метода обездвиживания цели. Гарри самокритично признавал, что вряд ли у него хватит сил побороть в чисто физическом противостоянии взрослого человека, пусть старого и слабого. К счастью, в столь маггловских методах и не было нужды.

— Ступефай! Вот гадство. Прости, я не тебе. Сейчас, погоди. Так, ещё раз. Ступефай!

Крыса, пискнув, повалилась на бок. Гарри утёр пот с лица ладонью, но затем вспомнил, что он теперь взрослый приличный маг, и полез за носовым платком.

Крысу Гарри приобрёл в «Волшебном Зверинце», вместе с клеткой, мешком корма и пакетиком лакомств — последние были куплены не из желания баловать нового питомца, а из чувства раскаяния, поскольку Гарри предназначал грызуна для вполне конкретной цели, сулящей крысе мало приятных впечатлений в ближайшем будущем. И да, крысу, в отличие от миссис Фигг, было жалко.

Крыса, получившая имя Хоул[40] (без особых на то причин, просто Гарри нравилось, как оно звучит), была угольно-чёрного окраса и, по заверению продавца, отличалась большой сообразительностью, как и все фамильяры. В последнее даже верилось — Гарри произнёс небольшую речь, призванную объяснить Хоул понятие высшей необходимости, и с некоторым удивлением отметил, что крыса действительно совсем не пытается увернуться от летящего в неё красного луча. Во избежание досадных недоразумений Хоул, впрочем, всё равно оставалась в клетке — Гарри планировал отпустить её на волю или подарить кому-нибудь, когда закончит, но не раньше. Преждевременный побег испортил бы ему всю тренировку.

— Финита. Ну, как ты там? Хорошо, держи печеньку, я пока передохну. А это сложнее, чем кажется, да? Ладно, поехали. Ступефай!

Заклинанию, разумеется, его научил Том. Было немного непривычно разбирать нарисованную им схему движений палочкой, но в целом теоретическая часть не составила для Гарри труда. С практической вышло хуже — срабатывало, по крайней мере сначала, через раз.

Однако упорство и труд, как это и бывает обычно, превозмогли всё — постепенно Гарри стал всё уверенней отправлять крысу в нокаут. Остановился он только тогда, когда успешной стала не каждая третья попытка, а по крайней мере пять из шести. Гарри чувствовал, что до идеала ещё далековато, но его уже просто не держали ноги. Колдовство отнимало на диво много сил.

Подкрепившись от щедрот хозяина паба (добрести куда-нибудь, где кормили повкуснее, он был, увы, не в состоянии), Гарри засел за дневник.

«28 июля, что-то около трёх пополудни

Дорогой Том!

Я почти (почти что почти) разобрался с заклинанием. Пока пришлось взять паузу — не могу продолжать, руки трясутся. Неужели все заклинания такие сложные? Как-то мне теперь страшно за свою успеваемость в Хогвартсе… Это потому, что я полукровка, да?» — вывел он.

«Умница, Гарри, я в тебе и не сомневался»

Гарри, жадный до похвалы, особенно от Тома, расцвёл, но продолжение заставило его возмущённо засопеть:

«Чушь, ты не слабее прочих. Просто это заклинание четвёртого курса»

«Ах ты подлый, скрытный змей! — написал Гарри в ответ, брызгая чернилами из-под пера. — Что тебе мешало упомянуть об этом сразу? А если бы у меня вообще ничего не получилось?»

«Но ведь получилось же, — пронять Тома было нелегко. — Мы могли бы попробовать «петрификус тоталус», однако он слабее и хуже годится для нашей цели. И кроме того, ты — наследник Салазара, ожидать от тебя меньшего было бы странно»

Да, ну и вот как тут будешь спорить.

«Ладно. Что насчёт запасного варианта? Ты говорил про зелья, но я в этом ни бельмеса не смыслю, по крайней мере — пока»

Том, как обычно, только рад был поиграть в учителя.

«Думаю, в данном случае лучше всего подошла бы морочащая закваска или сон-без-сновидений. Первая приводит ум выпившего её в состояние замешательства и растерянности, аналогично заклинанию «конфундус», а о действии второго ты можешь догадаться уже по названию. Из этих двух морочащая закваска лучше, поскольку эффект от неё почти мгновенный и она отлично всасывается через кожу. Что касается сна-без-сновидений, то ему, чтобы подействовать, требуется какое-то время, и вдобавок он обязательно должен попасть на слизистую оболочку носа или рта. Так что выбор, в общем-то, очевиден. Я бы мог записать для тебя рецепты и того и другого по памяти, но сварить их ты вряд ли сумеешь — требуются определённые навыки работы с ингредиентами, и все тонкости невозможно объяснить за один вечер. Да и незачем, проще приобрести готовое зелье»

Гарри задумчиво покивал. Аптека в Косом переулке точно имелась, — он уже побывал в ней — и даже, кажется, она была там не одна.

«Логично. Значит, так — я прихожу, она открывает дверь, я колдую, если получилось — ура, если нет — брызгаю зельем ей в рожу и пробую ещё, пока не получится. Всё верно?»

Потому что да, таков был план. Разумеется, старая кошёлка не будет спокойно смотреть, как Гарри подмешивает что-то подозрительное в её чай, и уж тем более не станет сидеть смирно, пока он вливает зелье ей прямо в пасть. Гарри, с его маггловским прошлым, была знакома концепция перцовых баллончиков, и он с радостью поделился ею с Томом, в результате чего в галантерейной лавке был приобретён пульверизатор для духов — старомодный хрустальный флакон с резиновой трубочкой и грушей, создающий прекрасное облако мельчайших брызг. Тут, как и с перцовым баллончиком, главное самому быстренько в сторону отскочить, а то неловко получится.

«За исключением подбора слов — всё верно. Как там твои руки, дитя, больше не трясутся? Кажется, пора возвращаться к тренировке»

Гарри с мученическим стоном поднялся и снова взялся за палочку. Хоул прекратила чистить усы и уставилась на него с укоризной.

— Надо, — сурово объявил ей Гарри, занося палочку. — Думаешь, мне самому это так сильно нравится? Хм, ну вообще-то да. Ступефай!

За морочащей закваской Том отправил Гарри не в Косой, а в соседствующий с ним переулок, именовавшийся почему-то Лютным.

«Не продадут, — лаконично пояснил он. — Согласись, зелье не из тех, которые могли бы понадобиться обычному первокурснику. Добропорядочные торговцы не станут с тобой связываться. Придётся заглянуть к менее законопослушным»

Оказывается, в волшебном мире существовал свой собственный чёрный рынок. И, как Гарри начал подозревать, собственный наркобизнес, но это было заботой другого дня, если и вообще его заботой. Гарри прошествовал мимо лавки «Чертополох и меч» и, не доходя до общественной совятни (как раз той, что упоминала однажды миссис Фигг, благослови Мордред её убогую душонку), свернул в арку между этими двумя зданиями.

Вход в Лютный переулок скрывался за решётчатой калиткой, от которой начинались круто уходящие вверх каменные ступени. Консерватизм волшебного мира в который раз сыграл Гарри на руку — аптека находилась в точности там, где запомнил её Том: через два дома от лавки «Боргин и Бёркс», напротив заведения, торгующего, согласно вывеске, гигантскими пауками (Гарри мимоходом подивился столь узкоспециализированной торговой нише). Витрину аптеки, грязную и страшную, как смертный грех, украшал одинокий фиал тёмного стекла и лежащий рядом пучок каких-то неопознаваемых растений, сухих и выгоревших на свету. Вывеска гласила: «Шайверетч. Яды и отравы на любой вкус». Гарри потянул за дверную ручку.

Аптекарь, тощий скрюченный дед, чья внешность наводила на мысли о злоупотреблении какими-нибудь запрещёнными составами, с интересом покосился на Сундук и осклабился в том, что, должно быть, считал приветливой улыбкой.

— Доброго денёчка, сэ-э-эр, — пропел он елейно, — чем угодить можем, что желаете?

— Три унции[41] морочащей закваски, да поживее, мошенник, — отвечал Гарри. Его вопиющая грубость была вполне сознательной.

«Репутация, — говорил Том, — бежит далеко впереди человека. А видимость — половина репутации». Гарри приложил максимум усилий к созданию своей видимости. Будучи в Риме, поступай как римлянин, что в данном случае означало: находясь в Лютном, держись отпетым негодяем. Ради этого визита он даже специально разжился глухим плащом с капюшоном, который натянул почти по самый нос. Росту это ему, конечно, не добавило, но он надеялся, что хотя бы немного сумел замаскировать свой истинный возраст. Мало ли, вон гоблины тоже не из высоких.

Аптекарь хмыкнул, но послушно пошарил под прилавком и загремел весами.

— Три галеона с вас, сэр. Да, а, я вижу, правду говорят-то. Не захирел всё же древнейший благороднейший род, не пресёкся. Отрадно, отрадно…

— Поменьше болтай, — посоветовал ему Гарри, отсчитывая монеты. Древнейшим и благороднейшим прозывался род Блэков, и странно было даже слышать это прозвание и слово «пресёкся» в одном предложении. Аптекарь снова расплылся в омерзительной ухмылке и протянул тяжёлый гранёный флакон.

— Могила, сэр! Вы уж захаживайте к нам, мы всегда рады-с…

Гарри в ответ только взмахнул плащом и удалился, не прощаясь. Этот взмах он сегодня даже порепетировал заранее, и был вполне горд, что на практике удалось исполнить его без накладок.

Приобретение зелья было своего рода точкой невозврата. С этого момента препятствий к осуществлению плана больше не осталось.

Сам план был прост как топор, и так же надёжен. Гарри отправится к миссис Фигг во вторник днём, не раньше одиннадцати, но и не позднее двух часов пополудни — никаких подкрадываний во мраке ночи и прочего. Никаких попыток обхитрить — прямое нападение. Штурм и натиск — быстро пришли, быстро сделали дело, быстро ушли. Гарри отчаянно волновался, но Том, казалось, ничуть не сомневался в успехе, и это немного успокаивало.

Весь понедельник Гарри тренировался оглушать крысу и переписывался с Томом, в основном о каких-то совершенно отвлечённых вещах, вроде того, существуют ли книги, написанные на парселтанге, или как получить разрешение на посещение запретной секции в библиотеке Хогвартса, а затем — затем наступил вторник, что означало: пора действовать.

Гарри отправился в путь в том самом наряде, который уже потихоньку начинал ощущаться его обычным — брюки, рубашка, джемпер, галстук. В сущности, если снять мантию, то он выглядел почти как заурядный маленький маггл в школьной форме. Сейчас были каникулы, но всё равно это не казалось чем-то, что способно привлечь внимание. Пульверизатор с зельем оттягивал левый карман. В правом лежали деньги на дорогу. Волшебную палочку Гарри прибинтовал к левому предплечью под рубашкой — эластичные самофиксирующиеся бинты были одной из немногих безусловно полезных вещей, которые изобрели магглы, и аналога которым он пока не нашёл в волшебном мире. Он потренировался выхватывать палочку быстро — ну, а быстро убирать её назад Гарри было и не нужно.

Дорога прошла без происшествий. Электричка с Паддингтонского вокзала привезла его в Литл-Уингинг в одиннадцать десять утра; ещё двадцать минут ушло на то, чтобы добраться до дома миссис Фигг. Чем ближе Гарри был к цели, тем сильнее замедлялись его шаги. Его колотило от волнения. Наконец, он почти силой заставил себя подняться на знакомое крыльцо и позвонить в дверь. Он не знал, чего ему больше хочется — чтобы миссис Фигг оказалась дома, или чтобы отсутствовала.

Она была дома.

На ней снова был ситцевый халат, когда-то голубой с облаками, но теперь совершенно вылинявший. Бигуди облепляли голову, как толстые розовые гусеницы.

— О, Гарри, это ты? — сказала миссис Фигг.

— Ступефай, — сказал Гарри.

Палочка в его руке была тёплой, рука не дрожала. Безупречный красный луч, оплаченный долгими мучениями Хоул, вырвался из кончика. Старуха повалилась навзничь — рот всё ещё полуоткрыт, глаза застряли на середине моргания. В глубине дома мяукнул кот, ему отозвались другие. Гарри перешагнул тело, вцепился в линялые облака и потащил, напрягая все силы, старуху вглубь прихожей. Ему нужно было сдвинуть её хотя бы на два фута, чтобы закрыть дверь.

Пришлось повозиться — она была тяжёлой. Затворив дверь, Гарри не дал себе даже отдышаться. Он брякнулся на колени, задрал джемпер, расстегнул рубашку на груди, оттянул эластичные бинты и вытащил Тома. Схватил руку миссис Фигг, жёсткую, окостеневшую под действием заклятия, и притиснул к раскрытым страницам дневника. Секунду-другую казалось, что ничего не происходит, но затем слабое золотистое сияние окутало и дневник, и лежащую на полу фигуру, напоминавшую сейчас то ли манекен, то ли очень большую некрасивую куклу.

Казалось, это длится вечность. Сердце Гарри билось со скоростью миллион ударов в минуту — по крайней мере, так он это ощущал. В ушах шумело. Во рту пересохло. Он ждал. И ждал. И ждал.

А потом всё закончилось.

Золотое свечение угасло. Гарри, помедлив, закрыл дневник и вернул его на место. Застегнул рубашку, разгладил джемпер, поправил галстук. Пригладил волосы. Поискал взглядом свою волшебную палочку — он отбросил её, когда тащил старуху по полу, и она должна была быть где-то поблизости. Но палочки не было.

— Она не очнётся, — произнёс спокойный холодный голос, и волна острых мурашек прокатилась вдоль позвоночника Гарри. Он задохнулся:

— Том!..

— Пока кто-нибудь не отменит заклинание, — продолжал тот.

Он стоял, прислонившись к стене прихожей, высокий, властный, собранный — точно такой, каким Гарри его запомнил, только ещё лучше, ещё идеальнее, ведь сейчас они были не внутри воспоминания, а в самой настоящей реальной действительности. Странная улыбка блуждала по его лицу. В руках он крутил волшебную палочку Гарри.

— Спасибо, — обрадовался Гарри и протянул руку.

— Она тебе больше не понадобится, — отозвался Том, продолжая лениво вращать палочку в своих бледных пальцах. — Я сделаю всё сам. Отойди.

— Сделаешь что? — удивился Гарри. Такого в плане не было. Собственно, план заканчивался на том, чтобы отобрать магию у старухи.

Он всё же поднялся, сделал шаг в сторону и уставился на Тома выжидательно. Тот отлепился от стены.

— Приведу в чувство, — пояснил он, — и сотру ей память. Ты этого заклинания покуда не знаешь. Финита, — это он произнес, уже направив палочку в сторону недвижно лежащей миссис Фигг.

Против ожидания, ничего не произошло. Том еле заметно нахмурился.

— Реннервейт! — и снова ничего.

Том нахмурился сильнее. Быстрыми движениями палочки он сплёл ещё какое-то заклинание и бросил его в старуху.

— Анапнео!

— Инспектио кордис!

— Она мертва, — заключил он хладнокровно. — Сердце не выдержало. Или она просто пережила свой век — сквибы живут дольше магглов, поскольку магия питает и укрепляет их. Убери эту подпитку — и вот результат. Пойдём, здесь нам нечего больше делать.

Гарри замутило. Что ж. Нельзя сказать, что он совсем не был готов к чему-то такому, и всё же…

— Ладно, — пробормотал он, вытирая вспотевшие ладони о штаны — нужно было воспользоваться платком, машинально вспомнил он, и тут же отбросил эту мысль — сейчас не до манер. — Ладно, хорошо. Палочку только отдай мне всё-таки, пожалуйста. Я как-то странно себя без неё чувствую.

— Ещё минуту, — отозвался Том сосредоточенно. Он вышел на крыльцо, обернулся, дождался, пока Гарри выйдет следом, прикрыл дверь и направил палочку в небо.

— Морсмордре! — в воздух взмыла струйка чёрного дыма, медленно сложившаяся в странное изображение: череп с выползающей изо рта, словно гротескный язык, змеёй.

— Возьми, — Том протянул Гарри волшебную палочку, рукоятью вперёд, как передают нож, — и впредь не бросай где попало. Палочка — часть волшебника, обращайся с ней уважительно.

— Знаю, — Гарри с облегчением принял палочку из его руки, — я больше не буду, честно. Я просто растерялся немного.

Он принялся засовывать палочку в рукав, под бинты. Том зашагал прочь от дома миссис Фигг, и Гарри, как и прежде, пришлось почти бежать следом, чтобы не отстать.

— А что ты сделал? — пропыхтел он, кивая на парящий в небе символ.

— Кое-что, что полностью отведёт от тебя все подозрения, — ответил Том с мимолётной усмешкой. — Идём же, здесь очень скоро будет очень людно.

Гарри кивнул и, как мог, ускорил шаг.

------

[40] «Hole» — нора или дыра (англ.)

[41] Около 93 грамм. Аптекарская унция составляет 31,1 грамм.

Одним из первых метку, парящую над аккуратно подстриженными кронами ясеней, заметил Мундунгус Флетчер. Вернее, он заметил нескольких магглов, которые таращились куда-то вверх, возбужденно переговариваясь между собой и на что-то указывая друг другу. Мундунгус перевёл глаза в том же направлении — и обомлел.

Его сознание, пока он бежал, не чуя под собой ног, по направлению к знакомому коттеджу, казалось, никак не могло выбрать между двумя мыслями, каждая из которых была одинаково ужасной. Забытый страх, поднимающийся из глубины сознания подобно тошноте, спорил со свежим, ядовитым и острым, кусающим под рёбрами.

В небе была тёмная метка.

Она была над домом Фигги.

Миссис Фигг, Фигги, как он её называл, сквиб и большая любительница кошек, сотрудничала с Флетчером вот уже добрый десяток лет, и за это время они так притёрлись к недостаткам друг друга, что сделались самыми ближайшими приятелями, если не сказать друзьями. Будь хоть кто-нибудь из них помоложе и побойчее — возможно, состоялся бы даже служебный роман, в лучших традициях историй об агентах под прикрытием; но реальность поставила крест на подобном развитии их отношений. Мундунгус плохо следил за собой — его внешность, хорошо описываемая словами «неопрятный» и «подозрительный», как раз подходила для иллюстрирования листовок с заголовками вроде «Опасайся извращенца!» или «Дети, будьте осторожны!». Миссис Фигг же, единожды овдовев, не интересовалась более лицами мужского пола — за исключением, естественно, котов. Оба они были самыми настоящими шпионами, но романтика, шпионская или какая бы то ни было ещё, разминулась с ними на целую тысячу миль.

Флетчер добрался до своей цели изрядно запыхавшись. В боку кололо. Он мельком взглянул вверх, и так же мимолётно содрогнулся — ошибки не было, череп в небе, словно дразня и насмехаясь, высовывал язык-змею, мельком же отметил отсутствие видимых следов разгрома снаружи и распахнул дверь в коттедж — она была не заперта. Внутри он обнаружил именно то, что ожидал, но всем сердцем не хотел увидеть.

— Фигги, — жалобно сказал Мундунгус, предельно чётко понимая, что она не услышит. — Фигги, как же так?..

Миссис Фигг лежала на спине на полу своей прихожей. Её приподнятые руки были согнуты, точно лапки мёртвой птицы, на лице застыла гримаса гротескного изумления. Глаза оставались полуоткрытыми и Флетчер не выдержал — опустил ей веки, хотя и помнил, что до прибытия авроров никто не должен ничего здесь трогать.

Ему не хотелось уходить — как будто, оставаясь рядом, он мог бы ещё чем-то помочь, что-то исправить — не хотелось, но пришлось, потому что были вещи поважнее его личного горя.

Мундунгус выскочил за дверь и быстрым шагом устремился вдоль улицы — на бег сил уже не оставалось, а аппарировать на глазах у всё растущей толпы зевак он не рискнул. Флетчер знал, куда ему нужно поспешить следующим делом, и сердце холодело от мысли, что и здесь он уже, быть может, опоздал.

Дом номер четыре выглядел как обычно — чистенько, благопристойно, сонно. Благоухали розовые кусты, над ними кружила одинокая пчела. Солнце поблёскивало в окнах. Флетчер, воровато озираясь, достал палочку. Заклинание поиска, брошенное через живую изгородь, подтвердило его худшие опасения.

Внутри коттеджа была одна женщина, маггла, и один ребёнок, тоже маггл. Мальчика-волшебника с ними не было.

Наплевав на конспирацию, Мундунгус крутанулся на пятке. Пусть видят, всё равно обливиаторам тут разгребать и разгребать, а выговор от министерских он как-нибудь переживёт. Флетчер перенёсся к себе домой.

«Совой или камином?» — лихорадочно соображал он. Камином было быстрее, совой — надёжней. Понадеявшись на удачу, Мундунгус взмахом палочки разжёг огонь и бросил туда щепотку летучего пороха. Затем сунул голову в очаг.

— Хогвартс, кабинет директора!

Увы, удача подвела — директора, по всей видимости, не было на месте. Флетчер попытался ещё, но не было того и у него дома. Раздражённо выругавшись, Мундунгус подозвал сову, дремавшую с видом чучела на крышке серванта.

Записка главе Ордена Феникса, в которой тайный агент по всегдашней привычке обошёлся без любых обращений и без подписи (никогда точно не знаешь, в чьи руки может попасть твоё послание), была короткой:

«А.Ф. — всё. Полдень сегодня, метка. Мальчик исчез»

— Отнеси это Альбусу Дамблдору, да пошевеливайся, сдыхоть!

Сова, бесцеремонно выкинутая в окно, заполошно захлопала крыльями и унеслась прочь.

* * *

Миссис Вернон Дурсль, в девичестве Петунья Эванс, хлопотала по кухне в самом приятном расположении духа. Она, можно сказать, была даже счастлива — счастлива впервые за долгие-долгие десять лет. Её солнечного настроения не могло омрачить ничто — ни капризы Дадлика за завтраком, ни ворчание мужа о падении цен на рынке дрелей. Всё это были мелочи, прекрасные в своей обыденности. В своей обычности. Самое главное, наконец-то, было в порядке — дьявольский мальчишка исчез.

Исчез в точности так, как и появился одним недобрым утром на крыльце их дотоле благополучного дома — таинственно, необъяснимо и ненормально.

Петунья до сих пор отчётливо помнила свой шок, когда она приотворила дверь, чтобы выставить пустые молочные бутылки — и обнаружила, что двери что-то мешает открыться. Этим чем-то оказался бессознательный ребёнок, на вид ровесник Дадлика, но почему-то спелёнутый в одеяло, как младенец. Петунья пришла в сущий ужас, решив, что ребёнок мёртв, но он был тёплым, даже горячим. На лбу его зигзагом пламенела отвратительно выглядевшая рана. Когда она взяла его на руки, ребёнок слабо завозился и чихнул.

Следующие несколько дней стали для Петуньи и всего её семейства сущим кошмаром. Ребёнок оказался мальчиком — мальчиком без метрики, без медицинской карты и страховки, без (без? кто знает — ведь медкарты-то не было) положенных по возрасту прививок, без целой кучи вещей, необходимых нормальному малышу — одежды, кроватки и коляски хотя бы, не говоря уже о памперсах и, тем более, игрушках. У него было только имя — Гарри Джеймс Поттер.

Имя стало известно из записки, сунутой кем-то в складки одеяла — и это тоже было ненормально: никто не поступает так, пребывая в здравом рассудке, ведь это жизнь, а не викторианский сентиментальный роман. Записка, содержавшая полезной информации меньше, чем сувенирная открытка, сообщала, что ребёнок по имени Гарри Джеймс Поттер является отныне заботою Петуньи.

Будь Петунья богомерзкой ведьмой, как её ужасная младшая сестра, она бы прокляла покойницу на вечные муки в аду — но Господь, в неизмеримой милости своей, хранил миссис Дурсль от этого, а муки в аду Лили обеспечила себе сполна своими собственными стараниями. Дети, как со вздохом решила Петунья, не отвечают за грехи отцов, даже настолько отвратительных как Джеймс. Раз Бог ниспослал ей такой крест, значит — следует принять его и нести терпеливо, как положено доброй христианке.

Но крест оказался тяжелее, чем Петунье думалось сначала. Едва необходимые формальности были улажены (а на это ушла целая прорва нервов, ведь объяснить появление ниоткуда годовалого ребёнка без документов, а уж тем более добиться опеки над ним, было отнюдь не просто), мальчишка тут же показал свой норов.

Сперва это было ещё не так заметно. Он был слишком уж тихим — Петунья и не думала, что ей когда-нибудь захочется, чтобы ребёнок плакал, но этот не плакал вообще, совсем, никогда, и было в его молчаливо блестевших ярко-зелёных глазах что-то жутковатое. Его первым словом было не «дя!» («дай»), как у Дадлика, не «мама», «папа», «ёё» («ещё») или что-нибудь другое столь же милое и непосредственное. Нет, глядя на рождественскую ёлку в гостиной, он тихо и отчётливо произнёс «иллюминация». Это стало его первым словом.

Он и вообще развивался ненормально быстро, особенно по сравнению с Дадликом — например, оба они уже умели ходить, но этот ходил не так, как её сыночек, забавно топая и переваливаясь, нет, он держался прямо и уверенно, будто взрослый; и многое другое он делал не так, как надо бы — к примеру, взял, и каким-то таинственным образом сам выучился читать. В три с половиной года, а ведь Дадлик сносно запомнил буквы только в пять, уже в подготовительной школе. Ведьмино же отродье, казалось, вовсе нет необходимости чему-либо учить, и это было невероятно неестественно для ребёнка.

Дадлик любил мультики, сладости, видеоигры и беготню с товарищами. Ему нравились яркие игрушки. Этот мальчик ничего не любил, кроме всё новых, часто совсем не по возрасту, книг. Он бегал только если Дадлик специально вытаскивал его поиграть, буквально заставляя общаться с соседскими детьми. Ему нравилось забиваться в тесные, тёмные углы и молчаливо, угрюмо сидеть там, мечтая неизвестно о чём. Дадлик обожал покушать и легко набирал вес. Подкидыш оставался тощим — много он ел, мало ли, казалось, это никак на него не влияет. Дадлик предпочитал футболки с рисунками и не выносил колготок — поднимал страшный визг, когда приходилось поддевать их для тепла на зимнюю прогулку. Сын Лили равнодушно принимал любую одежду — даже самые колючие шерстяные свитера не заставляли его хныкать и чесаться. Он в целом принимал всё равнодушно, не выказывая ни жалоб, ни благодарности.

Петунья пыталась — видит Бог, она пыталась — любить их одинаково. Но это оказалось выше её сил.

Сперва она отдавала лучшие кусочки сыну, а подкидышу — что оставалось. Затем перестала покупать ему одежду — доносит вещи за Дадликом, всё равно он худее и меньше ростом. Игрушки скоро постигла участь одежды — странный ребёнок мог совершенно спокойно играть со сдувшимся старым мячиком, а мог — вообще с какими-то палочками и камешками, подобранными на улице, и они его отлично занимали. Чем дальше это заходило, тем сильней Петунье чудилось, будто чужой мальчишка выпивает, вытягивает из её сына что-то — нечто такое, что невозможно даже объяснить, отбирает это и присваивает себе.

Дадли рос обычным милым малышом, прекрасным ребёнком, похожим на остальных малышей его возраста, но всё-таки самым лучшим из них, поскольку он был её, её родным мальчиком. Так почему же рядом с Гарри он постоянно казался глупым, толстым, ленивым и капризным? Гарри, словно кривое зеркало, искажал её Дадлика одним своим присутствием, и любовь Петуньи, и без того вымученная, всё чахла, постепенно сходя на нет.

Ну а потом, в три года и восемь месяцев, началось это.

Первыми полыхнули занавески в гостиной. Петунья в панике — Дадли мог пострадать! — сорвала их и кое-как затоптала огонь, непоправимо испортив ковровое покрытие. Гарри отправился подумать о своём поведении в чулан под лестницей — и вскоре переехал туда совсем, поскольку следующим, что загорелось, была кроватка Дадли.

Петунья была бы и рада списать происходящее на невероятное стечение обстоятельств, на какую-нибудь досадную, но естественную причину — но она уже однажды проходила через всё это, и слишком хорошо знала, чего ожидать.

Теперь кошмар возвращался.

Тарелка могла начать ползти по столу или вовсе расколоться надвое, когда бесёнышу казалось, что утренняя каша недостаточно вкусная. Ложки взлетали и гнулись, крошки хлеба маршировали по скатерти, точно колонна муравьёв. Мыльная пена убегала из мойки и расползалась по всей кухне. Горело абсолютно всё, даже то, что в принципе не могло гореть — вроде фарфоровой мыльницы и насквозь пропитанной водой губки. Бульдог Верноновой сестры Мардж, весёлый и активный пёс, в какой-то момент стал панически бояться мальчишку. Кошки соседки, миссис Фигг, с воем и шипением прятались от него под мебелью. Волосы подкидыша, вечно неопрятные, не поддавались укрощению — после стрижки они отрастали заново ровно за одну ночь. Волосы школьной учительницы оказались перекрашены в синий цвет — навсегда, необратимо, никакая басма не помогла. Дети жаловались, что и во время их игр мальчишка тоже вытворяет всякие странные вещи.

Больше всего напугало Петунью исчезновение того самого сдутого мячика. Прямо на её глазах он пропал неизвестно куда, и более никогда уже не вернулся. Что ещё могло бы сгинуть бесследно с подобной же лёгкостью? А может, не что, а кто?

Всё было как тогда, без малого четверть века назад, но только ещё хуже. У Лили, по крайней мере, это началось лет в девять. Её отвратительный сын не собирался щадить Петунью так долго.

Она старалась найти на него хоть какую-нибудь управу. Нагружала домашней работой, надеясь отвлечь и хотя бы чисто физически утомить пакостника. Запирала в чулане, рассчитывая утихомирить прущую из него чертовщину. Ругала. Объясняла, что ненормальные способности — от дьявола, что не нужно, не нужно прибегать к ним, ради себя же самого и спасения своей души, если уж не ради других.

И вроде бы даже всё оно и помогало, но не до конца, и всегда оставалась возможность, что вдруг, на ровном месте, без какого-либо предупреждения и видимой причины это случится снова. Прямо в день рождения Дадлика сын Сатаны напустил на него и на его друга Пирса огромную змею. Петунья не умерла от разрыва сердца только потому, что кристально ясно поняла — она не может позволить себе бросить Дадли наедине с творящимся ужасом.

Как избавления ждала она одиннадцатилетия мальчишки. Примерно в этом возрасте Лили забрали другие колдуны и увезли туда, где им и полагается пребывать — как можно дальше от нормальных богобоязненных людей. То же самое, предполагала Петунья, должно случиться и с Гарри.

И, наконец, её молитвы были исполнены.

В прошлую пятницу она пекла кексы к чаю, как вдруг услышала, что кто-то позвонил к ним в дверь. Петунья попросила мальчишку открыть — мало ли кто пришёл, соседи или, быть может, Мардж внезапно приехала, оправившись от своего недавнего отравления. Минут пять она спокойно занималась глазурью для кексов, но затем её насторожила тишина.

Ни голосов. Ни звука шагов. Дверь не хлопнула, закрываясь. Только тихий свист ветра, задувающего в настежь распахнутую створку.

Петунья вышла на порог, вытирая руки о фартук. Таинственный визитёр исчез, так и не показавшись ей на глаза. И вместе с ним бесследно испарился мальчишка.

Ещё пару дней Петунья не могла поверить. Она осторожно прикладывала к себе новую радость, крутя её со всех сторон, точно долгожданную обновку — а вдруг ещё не всё, вдруг он вернётся, вдруг это не то, чем кажется. Смутно ей припоминалось, что у Лили отбытие восвояси было обставлено как-то иначе. Вроде бы там сначала какое-то письмо пришло, и ей, и этому угрюмому сынку алкоголика, с которым она водилась. Но, может быть, Петунья что-то и напутала за давностью лет.

Прошла суббота, миновали воскресенье и понедельник, и вот, наконец, Петунья уверилась — испытание, посланное Господом, окончено. У неё за спиной будто выросли крылья.

Казалось, и весь дом как-то встряхнулся, скинув с себя тяжёлый полог мрачного проклятья. Чистые тарелки были чистыми по-новому, по-новому сверкали вымытые окна и благоухали срезанные цветы. Оттёртая ванна сияла новым приветливым блеском. Бекон за завтраком пах соблазнительно, как никогда раньше, и по-новому румянилась его корочка. Мир и покой снизошли на дом номер четыре по Прайвит-драйв, и Петунья наслаждалась ими от всей души.

Она готовила пастуший пирог[42], когда в дверь позвонили. Сполоснув руки и вытирая их полотенцем, Петунья прошла в прихожую и отперла дверь. Сердце её упало.

На пороге стоял один из этих. Ненормальный. Колдун. Ошибиться было невозможно — бархатная феска, диковинные очки, длинная седая борода, в которую были вплетены колокольчики, причудливое одеяние, напоминавшее восточный халат, туфли с загнутыми носами. Петунья взвизгнула и попыталась захлопнуть дверь. Не тут-то было.

— Где Гарри? — вопросил бесопоклонник, легко удерживая створку своей костлявой, неожиданно сильной рукой. Здороваться он, видно, не счёл необходимым. Впрочем, Петунья тоже не была настроена на вежливую беседу.

— Уходите! Убирайтесь! — она подёргала дверь. Тщетно.

— Где Гарри, Петунья? — откуда-то он знал её имя, а вот она видела его первый раз в жизни — и очень надеялась, что и последний.

— Не знаю, и знать не хочу! — с досадой воскликнула она. — У себя там сами поищите, если так надо — кто-то из ваших же его и забрал.

Лицо бородача исказилось, будто у него внезапно заболел живот. Он вытащил из кармана своей робы волшебную палочку, — да, благодаря Лили она знала, что это за предмет, и чем он страшен — наставил её на побледневшую Петунью и тихо произнёс:

— Легилименс.

* * *

Северус Снейп, сидя в гостиной своего ветхого дома в Коукворте, наслаждался чашечкой ирландского кофе, в котором виски преобладал над титульным ингредиентом, то есть над кофе, в пропорции семь к пяти. Именно такую дозировку лично Северус считал оптимальной для текущего времени суток, календарного сезона и расположения небесных светил.

Кто-то — например, Минерва — попрекал его начинающимся алкоголизмом, но Северус находил алкоголь меньшим злом — в его распоряжении всегда имелись и навык, и возможность изготовить дурманящие снадобья, чьё разрушительное воздействие на психику будет куда глубже, основательнее и быстрее. Учитывая все обстоятельства, а именно прошлое, настоящее и предполагаемое будущее Северуса, алкоголь был неплохим компромиссом между наркотической комой, в которую мечталось впасть, и разрывающей душу трезвостью, в которой надлежало пребывать. Снейп отпил очередной глоток своего напитка — и тут загудело пламя в камине.

— Северус, — озабоченно сказала показавшаяся среди языков зелёного огня голова Дамблдора, — зайди срочно, ты мне нужен.

Голова пропала. Северус произнёс ей вдогонку замысловатую матерную тираду — неблагополучное детство так просто из биографии не вычеркнешь — и в пару глотков прикончил остававшийся кофе. Никакого удовольствия он при этом уже не получил. Манера господина директора дёргать его, как собачку за поводок, по любому стоящему и не стоящему поводу, раздражала неимоверно.

Северус готов был поставить галеон против кната, что «нужен» в данном случае означало какой-нибудь пустяковый вопрос, вроде согласования поставок перечного зелья для больничного крыла — потому что господину директору нравилось напоминать Северусу о своей над ним власти, потому что своё время он ценил, а время Северуса — нет, и просто потому, что он так привык и не находил причины действовать как-либо иначе. Собственная безотказность бесила Снейпа до нервного тика, но опутывавшая с ног до головы сеть клятв и обетов, что твоя паутина акромантула, не давала лишний раз взбрыкнуть. Снейп с отвращением швырнул горсть летучего пороха в камин и перенёсся в кабинет — не кабинет, а бардак или кунсткамеру, трижды права Минерва — главы Хогвартса.

В помещении оказалось неожиданно людно, да и состав присутствующих не мог не вызвать удивления.

В кресле напротив директорского царственно восседала Августа Лонгботтом (на сей раз без своей знаменитой шляпы, но призрачный образ чучела стервятника всё равно можно было разглядеть над её макушкой, словно какую-то навязчивую галлюцинацию). По правую руку от почтенной леди торчала седая, похожая на встрёпанный одуванчик, голова Элфиаса Дожа, по левую — неизменный цилиндр Дедалуса Дингла.

Оба, по всей видимости, примостились на наколдованных стульях — кресло для посетителя здесь обычно было только одно, зато уж подобранное со вкусом: садясь в него, оный посетитель проваливался чуть не до пола и странная полулежачая поза, в которой казалось, что колени находятся выше головы, производила обычно тотальный деморализующий эффект. Особенно в сочетании с тем, что директор за своим столом возвышался над собеседником аки грозный судия за престолом. Августа, как удовлетворённо отметил про себя Северус, трансфигурировала эту похабщину в самое обычное кресло с высокой спинкой.

Снейп небрежным взмахом палочки наколдовал ещё один стул для себя, присел и уставился на Альбуса в ожидании объяснений.

Господин директор торжественно огладил бороду. Клацнули идиотские бубенчики, и у Снейпа в ответ непроизвольно дёрнулось веко. Кто-то тихонько вздохнул — кажется, Дингл.

— Друзья мои, — провозгласил Альбус пафосно. Его очки бликовали светом от камина, делая глаза за ними почти невидимыми, — мы собрались здесь, поскольку я вынужден сообщить вам ужасное, но не неожиданное известие.

Он сделал паузу. Все терпеливо ждали продолжения. В этом был весь Альбус — сначала заявить о срочности, а затем тянуть время и устраивать дешёвый балаган. Дождавшись полного и безраздельного внимания к своим словам, директор веско закончил:

— Тот, кого нельзя называть, вернулся.

У Снейпа вырвался протестующий возглас. Конечно же, он сразу сообщил Альбусу об изменениях, происходящих с меткой, но одно это ещё не было поводом…

Властным жестом директор остановил любые готовившиеся вырваться у него слова.

— Сегодня днём, — продолжал он мрачно, и отражение каминного пламени клубилось в стёклах-полумесяцах, — была убита Арабелла Фигг, наша с вами давняя соратница. Природа заклятия пока не ясна, — это не авада — но, несомненно, использована самая чёрная магия. Над домом, где совершилось убийство, была замечена тёмная метка. На настоящий момент стало также известно, что трое суток назад Гарри Поттер, наш маленький герой, был похищен из собственного дома неизвестным. Вот так обстоят дела. Мои дорогие, я бы хотел ошибиться, но ошибки быть, увы, не может. Тот, кого нельзя называть, вернулся — и уже нанёс первый удар.

Тишину, сгустившуюся в директорском кабинете после этих слов, казалось, не нарушал даже звук дыхания.

— Альбус, — проскрипела наконец старуха Лонгботтом, — так что же это…

— Да, — с готовностью подхватил тот. — Мы снова в строю, друзья мои. Орден Феникса возвращается к жизни. Сегодня здесь нет Аластора, — он выполняет особое задание — Эммелины и ещё одного нашего друга, Мундунгуса, который отбыл для организации похорон. Нас мало осталось, я это понимаю, и жизнь как следует нас потрепала, но ничего не поделаешь. Долг зовёт. Подумайте, кто мог бы стать новыми членами ордена, кого нам призвать под свои знамёна, но будьте осторожны, поскольку враг наверняка усвоил урок и попытается внедрить в наши ряды своих агентов, как поступили с ним когда-то мы.

«Мордреда лысого у них получится, если так, — подумал про себя «некогда внедрённый агент», а вслух скептически хмыкнул, — в гроссмейстерской игре двух сильнейших чтецов разума двойным агентом мог бы стать только кто-то вроде меня, а я что-то не вижу достойной конкуренции среди молодой поросли». Сразу вслед за тем Снейпа посетило какое-то неясное дурное предчувствие — Альбус же не собирался снова использовать его в таком качестве? Ведь не собирался же, правда?..

Потому что Северуса, учитывая висящие на нём клятвы, это убьёт почти с гарантией. Но, как понял в ту же секунду Снейп, и невыносимая горечь подступила к горлу изнутри, ради общего блага — почему бы и нет, действительно.

— Северус, мальчик мой, — продолжал директор, решившийся, как видно, окончательно его доконать, — скажи, когда ты посещал Гарри, ты не заметил ничего подозрительного? Как вообще у вас всё прошло? По всему выходит, что ты последний, кто встречался с бедным ребёнком.

Как бы ни раскис Снейп от своих предыдущих тягостных размышлений, собрался он моментально — лордова школа, её не пропьёшь.

— Абсолютно нормально, — соврал он, не дрогнув и ресницей. — Встретился, поругался, передал ключ, снова поругался, отбыл домой. Мальчишка себе на уме и питает какое-то странное предубеждение против магглов.

«И против меня тоже, хотя и встретил меня первый раз в жизни. Петунья его, что ли, так настроила? Маленькая ханжа никогда меня не любила», — мог бы добавить, но не добавил Снейп. Жизнь двойного агента приучила его оставлять большую часть добытой информации при себе. Пора было восстанавливать этот трижды проклятый навык.

Директор разочарованно вздохнул и подёргал бороду. Колокольцы ответили печальным шуршащим перезвоном.

— А он вообще хоть побывал в Косом переулке?

— Не знаю, — Северус преданно ел глазами директора. Его ментальные барьеры были крепки как никогда. Не то чтобы он ожидал от Альбуса внезапной попытки силой вырвать нужные воспоминания, это скорее было в стиле Тёмного Лорда, но есть чрезмерно осторожные шпионы, а есть мёртвые. Снейп пока что был жив.

— Но собирался ведь? — продолжал допытываться Альбус.

— У меня сложилось впечатление, что да.

— Альбус, — вмешалась Августа, до этого момента молчаливо, но внимательно слушавшая их диалог, — теперь-то можешь сказать, где ты всё это время его прятал? Или это по-прежнему тайна?

Сидящие рядом с ней старые сморчки забормотали что-то согласное. Им тоже было любопытно.

— Нет, к сожалению это более совсем не тайна, — снова завздыхал Альбус. — Половина Министерства сейчас помогает обливиаторам справиться с последствиями появления тёмной метки, какая уж тут тайна. Гарри живёт у родни со стороны матери, в одном из пригородов Лондона. Вполне респектабельная семья, там есть второй ребёнок, тоже мальчик, они ровесники.

— Со стороны матери, — шокировано повторила леди Лонгботтом. — Альбус, забодай тебя взрывопотам, ты, что ли, засунул его к магглам?

Дальнейший разговор ушёл от опасного для Северуса вопроса, зато скатился в вялую склоку о правильном содержании и воспитании юных героев. Бодание шло, конечно, в основном между Альбусом и Августой — Дингл вступил в разговор только один раз, чтобы сообщить, что он как-то раз случайно встретился с Поттером на улице (к чему была всем остальным эта информация — осталось неясным). Дож вообще только слушал и поддакивал, сохраняя своё обычное мягкое, извиняющееся выражение лица. Северус время от времени помогал каждой из сторон с аргументами — ему не хотелось, чтобы спор затих слишком быстро. Нужно было подумать.

Когда одиозное сборище — то есть собрание воссозданного Ордена Феникса, конечно же — подошло к концу, у Северуса уже был более-менее готовый план действий. Он точно знал, что мальчишку никто не похищал, и не менее точно знал, откуда следует начать его поиски — поиски, которые должны опередить всех остальных ищеек, если он поторопится.

Неясным оставалось лишь одно — кому из двух лордов, тёмному или светлому, вручить в итоге свою добычу. К сожалению, вариант «распилить по осевой линии» в данном случае не рассматривался. А так хотелось.

* * *

— Прелюбопытные слухи ходят, — сообщила Нарцисса, небрежно сбрасывая на пол мантию (домовик подберёт) и усаживаясь в кресло у камина. — Добби, чаю! Нет, я передумала — подай лучше хереса. И сыр с печеньем. И мои сигариллы. Так вот… Люци, отвлекись на минутку, послушай — тебе понравится.

Люциус, застывший в позе Роденовского "Мыслителя" в другом кресле, нехотя очнулся. Слухи его не сильно интересовали, но умница Нарси не стала бы теребить его ради пустяка. Значит, дело стоящее, нужно действительно отвлечься и послушать. Тем более, толку от Люциусовых раздумий было чуть — он больше месяца гонялся за призрачной тенью, все старые идеи давно исчерпали себя, а новых как-то не приходило.

— Так вот, — повторила Нарцисса, добившись полного внимания, — рассказывают следующее. Ходит по Косому такой мальчик — росточка невысокого, волосы чёрные, глаза — зелёные, что твоя авада, одет чопорно, себя держит слизеринец слизеринцем. А с мальчиком ходит сундук на ножках — курица Малкин зовёт его «ужасный тёмный артефакт». Мне стало любопытно, и я поспрашивала. Артефакт, конечно, не ужасный, и не то чтобы прямо тёмный — но, к примеру, перед министерским обыском я бы такое припрятала у друзей, а то потом назад могут и не вернуть.

Люциус уселся поудобнее и тоже пригубил херес — Добби, хоть и отличался бестолковостью, всё же сообразил подать две рюмки, а не одну. Свет от камина преломлялся на гранях хрустального графина, зажигая вино внутри него попеременно белым и червоным золотом.

— Интересно? Так. Дальше — интереснее. Видели его и в Лютном, как раз в аптеке Шайверетча — узнали по сундуку, малыш пытался замаскироваться, да опыта маловато. При этом все свято уверены, что мальчик ходит с родителями, и вроде бы они с семьёй остановились в «Дырявом Котле» — там его встречали чаще всего. Да вот только родителей этих так никто никогда в глаза и не видел.

Нарцисса отпила вина, лукаво улыбнулась и надкусила печенье. Сегодняшнее небесно-голубое платье, оттенённое, как облаками, белым кружевом, превращало её в настоящую фею, особенно в сочетании с этой улыбкой.

— А самое интересное — на сладкое. Оказывается, у меня новый родственник. Потому что зовут мальчонку — Фомальгаут. Блэк.

Брови Люциуса сами собой поползли вверх. Самозванец? Это кто такой бессмертный выискался?

— Теперь, милый, отгадай загадку, — веселилась Нарцисса, довольная его изумлением. — Выглядит как Блэк, ходит как Блэк, разговаривает как Блэк, представился всем Блэком — но не Блэк. Кто это?

Люциус невольно улыбнулся.

— Самоубийца?

— А вот и неправильно! Это и есть Блэк. На четверть. Мой двоюродный племянник, по Дорее. Гарри Джеймс Поттер собственной персоной.

— Мерлин!.. — только и смог сказать Люциус. Ну конечно! И как это он позабыл — не один лишь его собственный сын вот-вот поступит на первый курс Хогвартса.

— По-моему прелестно, — воодушевлённо щебетнула Нарцисса. — Мне теперь очень хочется познакомиться. Думала даже, может, повезёт наткнуться лично на этакое чудо, но именно сегодня его что-то не видать. Ничего, ещё…

Тут камин полыхнул зеленью, прерывая её речь. В пламени показалось лицо Северуса, похожее, как всегда, на грустную маску Пьеро, только слезинки в углу глаза не хватало.

— Люциус, — хмуро поздоровался он. — Леди Нарцисса, приветствую. Люциус, я зайду на минутку?

Получив разрешение, он шагнул в огонь и скупым жестом отряхнул сажу с мантии. Нарцисса поднялась.

— Пожалуй, я вас оставлю, джентльмены. Приятно было повидаться, Север. Заходи к нам почаще, Драко скучает.

— Нет, леди, — глухо сказал Снейп. — Прошу, останьтесь. Мои новости вас тоже касаются.

— А что за новости? — оживилась Нарцисса, вновь присаживаясь и элегантно расправляя юбку. — Добби! Виски для гостя, живо. И какую-нибудь закуску сообрази.

— Я на минуту, — повторил Снейп, но бокал принял. — Хотел сообщить, что Поттер улизнул от Дамблза.

— Мы знаем!.. — хором сказали супруги Малфой и переглянулись. Северус заломил бровь и хмыкнул.

— Неужто? А про метку знаете?

Люциус сначала не понял.

— Ты про… — он выразительно ткнул в предплечье, но это явно было не то — эта новость уже давно не могла считаться новостью.

— Нет, — со вкусом отвечал Северус между глотками огневиски, — я про… — и он указал пальцем вверх, в потолок.

Губы Нарциссы сложились в форме идеальной буквы «о». У Люциуса отвисла челюсть.

— Сегодня около полудня грохнули старуху из ордена жареной птицы. И метку подвесили, всё честь по чести. Бабуля, правда, сквиб, и Мордред знает чем вообще у них там занималась, но сам факт. Ведь это кто-то из наших, руку на отсечение даю, — Северус мрачно улыбнулся собственной шутке. — Никто не прибегал похвастаться?

Малфои вновь переглянулись.

— Нет, — задумчиво ответила Нарцисса. — Но зачем? После стольких лет… Это бессмысленный жест. Если только…

Тут она побледнела и прижала руки к щекам. Люциус подумал, что, верно, у него и у самого сейчас в лице нет ни кровинки.

— Да, — кивнул он. — Теперь я понял. Ты думаешь — вот и оно.

— То же самое думает и Дамлбз, — подтвердил Снейп, ставя на столик пустой бокал, который тут же наполнился заново. — Только что собрал всех, кого смог, — а это, по правде сказать, немного, одно старичьё да калеки — и толкнул речь о том, что он вернулся.

— Мы знаем уже давно, — огрызнулась Нарцисса, потирая руки так, будто те замёрзли. — Но где же он? Почему до сих пор никого не призвал?

— Почему же вы думаете, что никого? — усмехнулся Северус; казалось, чем он больше пьёт, тем сильней мрачнеет. — Вы бы — признались? Вот и я нет. Даже совсем своим — не уверен.

Пару минут они просидели в молчании. Нарцисса хлопнула рюмку хереса, как воду. Снейп угрюмо супил брови, неотрывно глядя на танцующий в камине огонь. Люциус смотрел на него, покусывая губу и едва удерживаясь от того, чтобы начать грызть ногти. Наконец, он решился.

— Север, — простонал он, — помоги. С меня долг жизни, если поможешь.

— Что случилось? — нахмурился ещё сильнее Снейп.

— Лорд оставил мне на сохранение одну вещь, — покаялся Люциус, глядя в пол, и чуть ли не в слезах поднял глаза на Снейпа, — а я умудрился её потерять.

— Мы запомним тебя молодым и красивым. Кто сам выживет, конечно, — съязвил Снейп, но затем покачал головой. — Простите, леди. Не принимайте близко к сердцу — всё будет хорошо. А теперь, — он развернулся к Люциусу, — рассказывай.

* * *

От Малфоев Северус ушёл гораздо позже, чем задумывалось, чуть более пьяный, чем хотелось бы, и задумчивый до предела. Что-то было во всей этой истории, как будто какой-то крючок цеплялся и соскальзывал раз за разом, никак не ухватишь.

Со слов Люциуса выходило вот что. Вещь — она имела облик старенькой тетради, но Северус, знакомый с привычками Лорда, сразу спросил:

— Он тебе сказал, что это такое?

На что получил ответ:

— Он сказал, цитирую: «один мой старый эксперимент, в сущности — безделица».

И, поскольку с таким описанием «тетрадь» могла быть вообще чем угодно, включая, но не ограничиваясь, оружием массового уничтожения, Северус решил про себя называть её «вещь», чтобы избежать предвзятости в своих рассуждениях. Так вот, вещь была передана Добби, чтобы этот нестандартно мыслящий домовик спрятал её, ещё одна цитата: «там, где никто и не подумает искать».

Снейп знал парочку чисто маггловских слов, с превосходной точностью характеризующих подобный образ действий. Выражаясь более деликатно, изобретательностью Добби удался в хозяина, что и говорить.

Упомянутый домовой эльф исполнил приказ очень старательно, но ровно в меру своего понимания. Он перенёсся в маггловский книжный магазин где-то в окрестностях Лондона, нашёл в нём группу внешне похожих объектов и спрятал вещь среди них. По какому принципу был выбран именно Лондон и именно этот магазин, Добби пояснить так и не смог. Когда же его попросили вернуть вещь обратно — ничего не вышло, потому что она оттуда пропала.

Люциус, узнав о таком конфузе, прибыл на место лично и допросил продавца со всем тщанием. Увы, тот ничего полезного сказать не смог — не видел ни появления вещи, ни её исчезновения. Это был полный, глухой тупик.

С тех самых пор, то есть вот уже месяц с небольшим, Люциус пытался набрести на любые следы вещи, используя как поисковые заклятия, так и более замысловатые методы, вплоть до объявлений в маггловской газете, но успеха пока не добился.

«Она всплывёт, так или иначе, — вот всё, чем смог его утешить Северус, выслушав грустную Люциусову повесть. — Я в жизни не поверю, чтобы изготовленный им артефакт мог просто взять и потеряться навсегда столь глупым образом. Я даже не исключаю, что сработала какая-то магия, заложенная в этой штуке». И он и в самом деле так думал, поэтому оставалось только ждать — да вот беда, было неизвестно, сколько времени отведено на ожидание, поэтому нервозность Малфоя была куда как понятна.

В таких-то раздумьях Северус прибыл в «Дырявый Котёл» — камином, ради разнообразия. Заведение, не могущее похвастаться обильной клиентурой, по буднему дню и относительно раннему часу — было около шести вечера — и вовсе пустовало. «Удачно», — сказал себе Снейп и прошёл прямо к стойке.

Владелец паба, спрошенный об остановившемся у него ребёнке, преподнёс сюрприз — ударился в глухую несознанку и заявил, что сроду никакого Поттера не видал, тем более в своей рыгаловке. Пришлось прибегнуть к сеансу насильственного чтения разума, — процедура, доставляющая мало приятного обоим участникам — а потом ещё и память старому дураку подчищать. Из-за всего этого, а ещё из-за того, что вытворял подобную ментальную гимнастику не совсем трезвым, Северус заработал самую настоящую мигрень. Поэтому, когда он поднимался по скрипучей лестнице на второй этаж паба, где находились комнаты постояльцев, желание растерзать беглого мальчишку почти возобладало, несмотря на абсолютно неприемлемый побочный эффект подобной рецептуры действий, то есть гарантированную смерть вследствие нарушения непреложного обета.

Своё появление Северус обставил эффектно. Он распахнул дверь с пинка и рыкнул: «Поттер!» в фирменной устрашающей манере Ужаса Подземелий. Маленький мерзавец, валявшийся на кровати, обложившись ворохом книг, проникся — вскрикнул, вскочил, запнулся о собственную щиколотку, упал на четвереньки и, наконец, скатился с кровати прямо Северусу под ноги.

— Профессор Снейп, — пролепетал он, вставая и делая по инерции ещё шаг вперёд, — а что вы здесь де…

Но окончание фразы ускользнуло от Северуса, поскольку рука мальчишки вдруг змеёй метнулась вперёд, и кожи зельевара коснулся невесомый ласковый туман распылённых в воздухе частиц. Снейп поспешно задержал дыхание, но то ли оказалось поздно, то ли вещество было контактного действия — короче говоря, не помогло.

«Отравили, — грустно подумал Северус, — какой позор».

Затем мысли его окончательно смешались, и всё кануло во тьму.

-

[42] «Shepherd’s pie» — запеканка из рубленого мяса (традиционно баранины) и толчёного картофеля.

Ехать с Томом в общественном транспорте оказалось сбивающим с толку опытом. Трудно было поверить, что никто, кроме Гарри, его не видит. Он был совсем настоящим на вид, живым, полнокровным — лишь если приглядеться внимательнее, можно было заметить детали, разрушавшие эту картину.

Странная расплывчатость по краям, словно Гарри смотрел на него сквозь затуманенное стекло. Отсутствие тени.

Всю дорогу Гарри украдкой поглядывал на Тома. Тот, казалось, не испытывает никаких волнений по поводу случившегося. Он спокойно, внимательно изучал окружающую обстановку; приходилось только гадать, сравнивает ли он то, что предстаёт его глазам, с обликом города пятьдесят лет назад, или же пребывает в каких-то собственных мыслях. Вынужденное молчание — Гарри не мог разговаривать с невидимым собеседником, не привлекая внимания окружающих — только усугубляло эту загадочность.

В «Дырявом Котле» Гарри едва заставил себя переброситься парой ничего не значащих вежливых фраз с владельцем, когда пересекал общий зал паба. Он чуть ли не бегом поднялся по лестнице в свою комнату на втором этаже, и только тогда перевёл дух. Наконец, наконец-то они снова остались наедине.

— Ты знал, что так произойдёт? — выпалил он, едва войдя. Том прошёл мимо него к камину, бегло оглядывая комнату, затем развернулся. Замкнутое, нечитаемое выражение маской лежало на его лице. Да, Гарри не мог знать, о чём думает Том, но вот результат собственных дорожных раздумий ему не очень-то нравился.

— Знал заранее или нет? — повторил он. — Скажи мне!

Последние слова, в которые Гарри целиком вложил всё своё душевное смятение, прозвучали странно — как-то неожиданно властно и глубоко, словно отразились от стен тяжёлым эхом. Том склонил голову набок, и насмешливая улыбка изогнула углы его рта.

— Нет, — ответил он неожиданно терпеливо. — Предполагал возможность, но заранее не знал. Cupla lata[43], если тебе не терпится заняться юридической квалификацией.

— Это правда? Ты не врёшь мне? — настаивал Гарри, всё ещё не убеждённый. Он сам не знал, что его так мучает — старуха была ничем, меньше, чем ничем и, честно говоря, она полностью заслужила свою участь, но… они не собирались убивать её, — Гарри, по крайней мере, не собирался точно — и теперь он чувствовал себя так, словно Том нарушил какую-то негласную договорённость. Которой, если разобраться, и не существовало вовсе, но опять же…

Насмешливое спокойствие Тома испарилось в одно мгновение.

— Слушай меня внимательно, — сказал он с тихой яростью в голосе, и Гарри пронизала дрожь от ощущения какой-то чудовищной неправильности, — потому что я скажу это один раз, и больше повторять не буду.

Его улыбкой можно было резать стекло. В комнате словно бы потемнело.

— Я, Том Марволо Риддл, своей душой, разорванною в клочья, своей волшебной силою, которую я украл, и дыханием уст своих, давно отлетевшим, клянусь, что никогда допрежь я ни единым словом не солгал тебе, Гарри Джеймс Поттер, и не сделаю этого впредь. И да будет магия мне в том свидетельницей.

Гарри взирал на Тома в ужасе; у него отнялся язык.

— Я не терплю лжи, мальчик, — холодно добавил Том. — И сам не лгу. Ложь — прибежище убогих умов. С са́мой нашей встречи я говорил тебе только правду.

Гарри едва не разрыдался. Он вовсе не намерен был доводить до такого, он не хотел…

— Прости!!! Том! Прости, прости — не знаю, что на меня нашло, я… я просто… — он не мог подобрать слова. Всё это было сплошным кошмаром. Как он мог усомниться в Томе? Он не сомневался в Томе, нет, ни за что, ведь это же — Том. Слёзы всё-таки потекли из-под очков, и он закрыл лицо руками.

— Я не хотел… — пробормотал он; его душили всхлипы.

— Думаю, я понял, — сказал Том совсем близко, и в его голосе больше не чувствовалось этой злости, этого чёрного обжигающего льда. Гарри, весь дрожа, осторожно отнял руки от лица. Запотевшие очки не давали хоть что-нибудь разглядеть. Он стянул их и зашарил по карманам, ища платок. Из носа у него текло.

— Тебя всю жизнь окружали одни обманщики, и ты к этому слишком привык, — продолжал Том.

Его вспышка миновала, словно пролетевшая гроза, оставив за собою лишь мокрую физиономию Гарри, которую тот теперь неуклюже протирал платком, вслед за очками. Когда он снова их надел и привычно задрал голову, то увидел обращённое к нему лицо Тома. С высоты своего роста тот задумчиво смотрел на Гарри, карие глаза казались тёмными и глубокими, будто торфяные омуты.

— Ты постоянно сомневаешься. Но я не таков, как они все, — Том понизил голос почти до шёпота и Гарри согласно выдохнул. Никто никогда не знал его так хорошо, как Том. Никто не был ему ближе. Том был его Другом, всегда с ним, неотлучно. Он был его Секретом. Его старшим братом.

— И ты тоже не лги мне, — при этих словах Том ухмыльнулся, и ухмылка его выглядела пугающе зубастой. — Иначе последствия тебе не понравятся.

Гарри судорожно закивал. Он врал как дышал, отрицать того нельзя, но не Тому же, в самом деле. Это было бы… просто неправильно, вот и всё. Ему такое и в голову не приходило.

— А теперь умойся, ради Салазара. Ты выглядишь отвратительно, — закончил Том буднично, отвернулся и, как ни в чём не бывало, шагнул к столу, туда, где лежали стопки книг и стояла клетка Хоул.

— Том, — окликнул его Гарри; голос всё ещё немного срывался. — Том!

Тот оглянулся, приподнявши бровь в немом вопросе. Гарри подступил к нему, робко протягивая руку.

— Я… всё ещё не могу до тебя дотронуться? — спросил он, отчаянно смущаясь, но сгорая от нестерпимой потребности. Никогда в жизни он не желал чьих-либо объятий; он даже не был уверен, что когда-нибудь кто-нибудь вообще обнимал его, хотя бы в раннем детстве — он этого не помнил, и до Тома это не ощущалось как что-то, чего он недополучил. Но теперь всё изменилось.

Вместо ответа Том протянул собственную руку навстречу ладони Гарри.

И их пальцы прошли насквозь.

— Как это?.. — Гарри растерялся. Такого он не ожидал. — А как же ты тогда держал мою палочку? И открыл дверь, и…

— Как полтергейст. У нас в Хогвартсе есть один такой, ты скоро его увидишь, — Том бледно усмехнулся. — Вплоть до сегодняшнего дня я пребывал в самом жалком состоянии, менее чем призрак — а теперь, гляди-ка, мне впору потягаться с низшим озорливым духом. Карьера восхитительная, ты согласен?

Он снова отвернулся к столу и стал перебирать книги, просматривая заголовки. Гарри лишь горько вздохнул и отправился исполнять ранее данный совет — умыться ему, и точно, не мешало бы. Покончив с этим, он присоединился к Тому, который уже раскрыл «Величайшие события волшебного мира в ХХ веке» и листал её со скоростью, которая, как от всей души надеялся Гарри, не означала чтение — иначе ему грозило скончаться на месте от чернейшей зависти.

— Займись чем-нибудь, — бросил Том отстранённо. Он оторвался от книги, обозрел рассеянным взглядом стол и подтянул к себе чистый лист пергамента и перо. Конструкция, сооружённая Гарри для своего удобства, заставила его поднять брови. — Только дай сначала, чем писать. Что-нибудь нормальное, а не это. — Гарри послушно вытащил из Сундука новое нечиненое перо.

Покормив Хоул — крыса выглядела вполне здоровой, похоже, что многократное оглушение не нанесло ей какого-либо вреда — Гарри тоже взялся за чтение. Поскольку в комнате был только один стул, он сбросил ботинки и устроился на кровати, опершись спиной на изголовье и согнув колени. «Взлёт и упадок тёмных искусств» оказалась даже интереснее, чем он думал, несмотря на явную предвзятость автора, но постепенно он стал переворачивать страницы всё медленнее и медленнее. Наконец, раскрытая книга мягко выпала из его рук. Гарри погрузился в сон.

Он снова был в бомбоубежище. В этот раз хотя бы свет горел — тусклый, дрожащий, отбрасывающий странные уродливые тени. Люди сидели на койках, составленных в длинные ряды — по одному, по двое, целыми семьями с маленькими детьми. Напротив него нахохлилась Марта. Глаза у неё были как у дохлой рыбы, и она пялилась ими ему прямо в лицо, но казалось — не его она видит, а смотрит куда-то вглубь себя, находя там нечто пугающее. Над головою, далеко вверху, слышалась канонада, — бум, бум, бум — отдалённый рокочущий гул, и вдруг — грохнуло так, что пошатнулось всё вокруг: пол, койки, стены, люди, — и пошло, пошло гвоздить — трах! трах! трах! трах! Свет замигал. Со сводов посыпалась извёстка. Не в силах вынести более ни минуты этого ада, он лёг на койку боком и накрыл голову подушкой.

«Я ни за что не умру. Я ни за что не умру. Я не хочу умирать. Я не…»

Гарри открыл глаза.

Кто-то снял с его носа очки — и слава Мерлину, поскольку спать в очках, вообще-то, было просто отвратительно. Кто-то также завернул его в покрывало — можно сказать даже не «завернул», а «запеленал», превратив в нечто среднее между мумией и гусеницей в коконе. Сочетание заботы и насмешки безошибочно подсказало бы Гарри кем был этот кто-то — если бы только Гарри не знал этого и так.

— Салазар спаси нас всех, и ведь это твой наследник, — любовно прокомментировал «кто-то» со стороны изголовья, очевидным образом наслаждаясь тем, как Гарри извивается, выпутываясь из покрывала, что оказалось сложнее, чем можно было бы подумать. — Поднимайся и приведи себя в порядок. Мне нужно больше книг.

Очки нашлись на подоконнике. Книга, которую Гарри читал до того, как уснуть, исчезла, но, оглядевшись, Гарри обнаружил её на столе, в кипе других, заложенную в нескольких местах узкими полосками пергамента. Покуда Гарри спал, Том явно не терял времени — закладками обзавелись и две другие книги по истории, а исписанные листы пергамента теперь являли собой стопку в четверть дюйма толщиной. Кажется, та скорость всё-таки означала чтение. Гарри вспомнил свои ранние гипотезы — мутант со сверхразумом или компьютер — и наморщил нос. Мутант и компьютер, несомненно.

Собравшись под насмешливые комментарии Тома, — тот пообещал помочь Гарри выучить некоторые бытовые чары из пособия «Между нами, ведьмами» — Гарри спустился по лестнице, в очередной раз раскланялся с барменом и поспешил в набег на книжную лавку. Том шествовал впереди, Сундук семенил позади, и всё вместе это и впрямь напоминало Гарри какой-то вооружённый отряд или свиту вельможи. Они миновали заколдованную арку — Гарри уже давно научился проходить её сам, в этом, на самом деле, не было вообще ничего сложного — и вышли на брусчатку Косого переулка.

— Тут совсем ничего не изменилось, — странным тоном обронил Том, и Гарри навострил уши, но дальнейших комментариев не последовало.

Они деловито вломились во «Флориш и Блоттс», сгребли ещё десятка два томов по истории — вернее, Гарри сгрёб, а Том указывал, которые брать, — и несколько других, на которые Гарри облизывался раньше, но решил тогда повременить с покупкой. Сундук принял свою новую ношу, и все трое направились назад в «Дырявый Котёл».

Там Гарри выгрузил то, что уже напоминало небольшую библиотеку, на стол и оставил Тома изучать добычу, а сам спустился на первый этаж в поисках какого-никакого пропитания. Проглотив малоаппетитный обед, по времени больше соответствовавший то ли вечернему чаю, то ли раннему ужину, он вернулся к себе в комнату. Том, казалось, вовсе не заметил его недолгого отсутствия, и Гарри сделал мысленную заметку — изучить, насколько далеко тот может удаляться от своей тетради, не чувствуя при этом неудобства. Впрочем, даже если он забудет, Тома наверняка тоже заинтересует этот вопрос.

Гарри расправил скомканное покрывало, свидетель его недавнего позора, поперетаскал на кровать «Взлёт и упадок тёмных искусств», «Тысячу магических растений и грибов», — вообще-то это был учебник, но уж больно заманчивый на вид — а также всё остальное, что хотел хоть мельком пролистать сегодня, и с комфортом устроился в этом книжном гнезде, предвкушая неплохой вечер. Но долго читать ему не дали.

Тяжёлые шаги проскрипели по коридору. Гарри не обратил на них никакого внимания — он не был единственным постояльцем, за дверью постоянно кто-то ходил, даже среди глубокой ночи; но эти конкретные шаги оборвались напротив его двери, вслед за чем последовал мощный удар, с мясом вырвавший из косяка щеколду. В дверном проёме воздвиглась фигура в развевающейся чёрной мантии. Пахну́ло перегаром. Комнату наполнил низкий, бархатный, кровожадный рык — так говорила бы пантера, обладай она человеческим голосом:

— Поооттерррррр!

Гарри это внезапное явление застало врасплох; к своему стыду, от испуга и неожиданности он вскрикнул.

Только уже вскочив на ноги, он с изумлением опознал в незваном госте носатого профессора, — что бишь он там преподаёт? кажется, зельеварение… хм, а перегонный куб у него явно не простаивает — с которым они сходу поцапались, когда тот прибыл передать Гарри ключ от банковского сейфа. Это неожиданное открытие его подкосило, в буквальном смысле — матрас спружинил, одна нога Гарри запнулась за другую, он рухнул на четвереньки и кубарем скатился с кровати.

Волшебная палочка выпала из его рукава. Нет, не выпала — её вытащили; проследив за ней взглядом, Гарри увидел, как она заскользила по устилающему пол камышу в сторону Тома, стоявшего с сосредоточенным лицом возле камина.

— Выруби его зельем, — громко и чётко скомандовал Том, опускаясь на одно колено. Его пальцы коснулись рукоятки палочки.

Наверное, Гарри должен был спросить «что?» или «зачем?» — но всё произошло так внезапно, что он просто послушался. Зелье всё ещё лежало в левом кармане его брюк. Он поднялся, непритворно пошатнувшись, — падение было довольно жёстким — шагнул вперёд, как бы в попытке восстановить равновесие, а сам в это время запустил руку в карман, нащупывая флакон.

«Он пьяный, кажется, это хорошо, — думал Гарри так быстро и так хладнокровно, что сам бы себе удивился, но на удивление не было времени. — Ещё бы отвлечь его чем-нибудь. Можно попробовать заболтать. Да, точно, а звали его…»

— Профессор Снейп! — проблеял Гарри, задействуя весь свой актёрский талант. Его предплечье напряглось в готовности, пальцы сжались вокруг резиновой груши. — А что вы здесь делаете?

И на слове «делаете» он выхватил флакон и распылил морочащую закваску прямо в лицо человеку, который будет его преподавателем в ближайшие семь лет. Но ужасаться этому поступку тоже было некогда. Гарри отскочил к окну. Профессор свёл глаза к переносице, печально скривил рот и зашатался.

Том, с палочкой Гарри в руке, обошёл его сзади и захлопнул дверь.

— Стой там. Жди. Молча, — отрывисто проинструктировал он и развернулся к профессору, направляя волшебную палочку тому в лицо. — Обливиэйт!

Прошла целая вечность — на деле, наверное, несколько минут, но они показались Гарри невероятно долгими. Затем палочка опустилась. Снейп выпрямился, лицо его разгладилось и приобрело спокойное, даже какое-то одухотворённое выражение. Он развернулся, больше не шатаясь, и вышел вон. Дверь, открываясь и снова закрываясь за ним, жалобно брякнула повисшей на одном гвозде щеколдой. Том выплел кончиком палочки что-то быстрое и небрежное.

— Репаро! — сказал он, и щеколда встала на место — как новенькая.

— Вот и всё, — Том прокрутил волшебную палочку в пальцах и неожиданно ухмыльнулся. — Всё, Гарри, отомри, уже можно.

— Ты ему память стёр! — догадался Гарри. — Ого, это умно. А, хм… до какого места?

— Верно, — согласился Том, всё еще поигрывая палочкой; казалось, ему доставляет удовольствие просто к ней прикасаться. — Стёр всё вплоть до того момента, когда он передал тебе ключ. Он не будет помнить, что перенёс тебя сюда, и свой сегодняшний визит — тоже. Удачно, что он, похоже, кому-то уже соврал, что так оно и было. Но я не стал лезть глубже и разбираться что там к чему. У него и так будет провал в памяти, а выйдет слишком длинным — тут любой насторожится, не то что опытный маг разума. А этот человек таков и есть. Окклюментивные барьеры у него — моё почтение, я даже с зельем-то едва пробился.

— А если бы не получилось? — в ужасе спросил Гарри, который только-только успел обрадоваться мысли, что нападение на преподавателя не станет его визитной карточкой в Хогвартсе.

Том одарил его снисходительным взглядом:

— Но ведь получилось же.

— Ну да, ведь ты — наследник Салазара, и ожидать от тебя меньшего было бы странно, — вернул ему Гарри его собственную реплику. Том отсалютовал ему палочкой.

— Вот именно, — иронию он, похоже, вовсе не заметил; а может — предпочёл проигнорировать. Гарри вздохнул.

— Палочку, — попросил он, вытягивая руку. — Пожалуйста, верни. Вообще, я бы не против что-то с этим сделать. Тебе бы собственную — это как, возможно?

Том с некоторой, как показалось Гарри, неохотой, но без возражений, вручил ему палочку — как и прежде, рукоятью вперёд.

— Я над этим работаю, — отвечал он расплывчато. — В целом — да, возможно.

— Интересно, — задумался Гарри, убирая палочку в рукав. — А когда ты невидимый — она будет видна? Вот странное должно быть зрелище.

— Не будет, — покачал головой Том. — Здесь действует принцип единства частей и целого. К примеру, анимаги. Их одежда и палочка остаются с ними, равно как и надетые амулеты — всё это трансформируется целостно при переходе в аниформу, и точно так же превращается обратно. Вот это зрелище было бы и впрямь забавным, когда б пришлось скакать, выпутывая голову из рукава или, того хуже, каждый раз менять порванные в лоскуты штаны. Я уж не говорю о палочке — её, верно, носили бы тогда в зубах, когтях и клювах.

Гарри захихикал.

— Но, к счастью, ничего подобного не происходит. Моя палочка будет видима или невидима вместе со мной, покуда я держу её в руках.

Гарри задумался. Том прошёлся по комнате, оправил мантию и снова сел к столу. Догадываясь, что он сейчас нырнёт в очередную книгу, Гарри спросил:

— Значит, мы должны купить тебе палочку?

— Нет, — отвечал Том, не поднимая головы; он перебирал свои заметки. — У меня уже есть палочка. И я даже догадываюсь, где сейчас её искать.

— А другой ты — разве она не у него? — Гарри запутался, но потом понял. — О. Другой ты мёртв. Ты уже точно это знаешь, так?

— Так и есть, — Том вскинул на него глаза. — Не знаю, что и чувствовать по этому поводу, но теперь я полностью уверен.

— Нашёл в одной из этих книг? — Гарри удивился, но не сильно. Том должен был бы вырасти в могущественного волшебника.

«Однажды, — решил Гарри самолюбиво, — и моё имя будет в книге». Затем он вспомнил, что оно уже там есть. Даже не в одной. Мысль была не слишком радостной — ему хотелось настоящей славы, славы непревзойдённого заклинателя, а не… вот это.

— Круто, — он улыбнулся, прогоняя грустные думы, — потом покажешь мне, в какой.

— Язык, — нахмурил брови Том. Гарри страдальчески завёл глаза.

— Да, да, я знаю. Извини. Во имя Салазара, покажи потом, где ты его выискал! Годится?

— Вполне, — Том улыбнулся ему в ответ. — Да, Гарри. Непременно покажу.

Удовлетворённый этим ответом, Гарри вернулся к своим книгам.

Они засиделись допоздна. Когда сгустились сумерки, Гарри затеплил было свечу, но Том зафыркал — и показал ему заклинание «люмос». Сначала простую версию, зажигавшую огонёк на кончике палочки, потом — усиленную, где вместо огонька был целый прожектор, а в конце — вариации, создающие цветные огни и множество свободно парящих в воздухе шариков света, танцующих, будто светлячки. При их колдовском сиянии они мирно читали, покуда не пробило полночь — глухой, мерный звон и раньше доносился время от времени со стороны окна, и Гарри невольно задумался, откуда тот исходит — ведь не церковь же тут где-то притаилась, в самом деле. «Это часы на «Гринготтсе», — пояснил Том, на секунду оторвавшись от своих штудий.

Было удивительно приятно находиться с ним рядом. Когда единственным способом общения являлось — писать в дневнике, Гарри никак не мог остановиться, и они разговаривали и разговаривали, часами. Теперь потребность в словах, казалось, исчезла — не до конца, разумеется, но Гарри больше не нужно было болтать с Томом, одного его присутствия как будто бы уже хватало.

Но полуночный звон навёл Гарри на новую мысль.

— А у меня день рождения, — сказал он, откладывая «Животные-призраки Британии» и со вкусом потягиваясь. — Только что наступил.

Том подпёр голову рукой.

— С днём рождения? — предположил он. — Я не знаю, что положено делать. В приюте их не отмечали. К тому же мой — тридцать первого декабря, что в принципе исключает отдельное празднество как таковое.

— А я — знаю, — Гарри подтянул колени к груди и обнял их руками. — Но тоже никогда не праздновал. Мои магглы… даже рассказывать не хочу.

— Не продолжай — понятно, — качнул головой Том. Вьющаяся прядь волос, как всегда, спадала ему на лоб, из-под неё поблёскивали глаза, и сейчас, сидя за столом, обложенный книгами, в рассеянном неярком свете, крадущем тени, он выглядел живым, таким живым — и так обидно было знать, что это неправда.

— Но я бы попробовал. — Гарри устроил подбородок на коленях и вздохнул.

— Воля твоя, — легко согласился Том. — Что ты хочешь сделать?

Гарри думал недолго.

— Побывать в доме, где я родился. И где жил, когда был совсем маленький, — решительно объявил он. — Я совсем ничего не помню, а ведь было же когда-то время… Я не люблю своих родителей, ты в курсе. Любить их вроде как положено, но я слишком злюсь. И я их вообще не знал, никогда, и до сих пор не знаю. В общем… думаю я и сам не понимаю, что хочу сказать, — путано закончил он.

— Дом в Годриковом Овраге? Почему бы и нет, — Том пересел ровнее и сплёл пальцы обеих рук под подбородком. — Прекрасная идея. Говоря начистоту, мне тоже было бы интересно на него взглянуть. Как-никак, историческое место.

Гарри фыркнул:

— Хоть ты не начинай!

— Наверняка тебе и памятник там есть, — поддразнил Том. — Хорошо. Отправимся туда утром?

Гарри бросил взгляд в окно. Луна, ещё почти что полная, но уже надкушенная с краю, ползла над крышами Косого переулка, и в небе, не засвеченном маггловскими огнями, яркими острыми искрами поблёскивали звёзды.

— Я хочу сейчас. Вот прямо сейчас — можно?

— Ты у меня спрашиваешь разрешения? — как-то даже удивился Том. Гарри показалось, что ему это польстило.

— Ты в Хогвартсе был префектом, — в свою очередь поддразнил он. — И вообще, ты старше.

— Отрадно, что ты ещё об этом помнишь, — съязвил Том, вставая. — Но мы покуда не в Хогвартсе. Раз ты решил — не медли. Добираться будешь камином?

Воодушевлённый, Гарри поднялся с кровати, нацепил ботинки и снял со вбитого в стену гвоздя свою мантию.

— А как ещё? Аппарировать я пока не умею. Или у тебя хватит сил на двоих?

Том покачал головой и усмехнулся:

— Нет ни малейшего желания проверять. Результат может быть… фаршеобразным.

Хозяин паба, коротавший время за волшебным кроссвордом, пока запоздалые посетители цедили свою пинту, закусывая её бесплатным арахисом, поднял рассеянный взгляд на Гарри.

— Сэр? — удивился он.

— Сэр! Вы не знаете, в Годриковом Овраге есть общественный камин?

Камин был — тоже в питейном заведении. Гарри, пользовавшийся подобным видом транспорта впервые, волновался, но Том (его Том, а не бармен, проклятье на эти одинаковые имена), подсказал, как действовать:

— Вон летучий порох в горшке. Зачерпни щепоть. Нет, это мало. Вот теперь — достаточно. Кидаешь в огонь и называешь вслух адрес камина. Говори чётко и ясно, не то выкинет Мордред знает куда. Пошёл!

— «Звезда и Хмель»! — как только мог чётко и ясно сказал Гарри, входя в позеленевшее, высоко взметнувшееся пламя. Его закружило, закрутило, будто на сошедшей с ума карусели. Мимо проносились каминные решётки, всполохи зелени вились со всех сторон, как вьюжистый вихрь, но не холодный, не горячий — вообще никакой. И вдруг его вышвырнуло головой вперёд через одну из решёток, и он приземлился на пол, больно стукнувшись коленями и весь покрытый сажей. Через секунду рядом появился и Том — в полном порядке, насколько Гарри мог судить по его виду. Гарри неуклюже поднялся, отряхиваясь, и огляделся.

Паб на той стороне оказался совсем уж крошечным, всего на четыре столика — белёные стены, стойка из красного дерева, дощатый закопчённый потолок и кованые украшения на стенах. Чувствовалось, что заведение чисто для своих.

Он быстро поздоровался с хозяйкой, белокурой полной ведьмой в тёмно-синей мантии, и вышел, провожаемый взглядами посетителей — все четыре столика были заняты, за одним играли в карты, за другими пили пиво и ели что-то похожее на очень густой суп.

На улице царила первобытная темнота — ни фонаря, только светила с неба всё та же луна. Длинный двойной ряд домов с острыми крышами и высокими каминными трубами тянулся насколько хватало глаз — поселение оказалось больше, чем Гарри думал. Он медленно пошёл вперёд, то и дело озираясь, потом всё-таки достал палочку и с третьей попытки зажёг люмос — можно было гордиться собой, теперь он знал целых два заклинания. Три, если считать финиту. То ли ещё будет.

Блуждания его оказались недолгими. Гарри замер перед покосившейся калиткой. Живая изгородь чудовищно разрослась — что сказала бы тётка Петунья при виде такого безобразия! уж она нашла бы, что сказать! — и совсем потеряла форму. Трава на бывшем газоне вымахала по пояс. Плющ, словно лохматый тёмный ковёр, укрывал потрескавшиеся стены. Природа властно вступала здесь в свои права — дом выглядел диким, угрюмым, заброшенным — каким он, собственно, и был. Над головой Гарри, задев по волосам крылом, промчалась летучая мышь. Где-то в темноте захохотал сыч, ему ответила своим задумчивым «туу-тууу» сова.

— Да, — сказал Гарри, насмотревшись. — Памятник что надо. Мне прямо нравится.

Том за его спиной невесело присвистнул.

Вместо половины второго этажа зияла дыра. Нет, даже не дыра — огромная дырища, точно после попадания авиаснаряда. Крыша частично провалилась — похоже, проникавшие внутрь снега и дожди не были милосердны к балкам и стропилам. Окна зияли отсутствием стёкол. Дверь почернела от гнили.

Зато на входной калитке, серой от древесной плесени и хлопьев отвалившейся краски, переливалась медным блеском мемориальная табличка. Гарри опустил глаза и прочёл то, что там было написано.

«На этом самом месте в ночь 31 октября 1981 года Лили и Джеймс Поттеры отдали свои жизни. Их сын, Гарри, остаётся единственным волшебником, пережившим смертельное проклятие. Этот дом, невидимый для магглов, был оставлен в разрушенном состоянии как памятник Поттерам и напоминание о насилии, которое разрушило их семью»

Края таблички и всё пространство под надписью усеивали граффити.

«Да здравствует Гарри Поттер»

«Если ты читаешь это, Гарри, мы все поддерживаем тебя!»

«Удачи, Гарри, где бы ты ни был»

«Спасибо, Гарри!»

«Я люблю Гарри Поттера»

— Мордред вас полюбит, недоумки! Том, как не по-маггловски сказать: «в жопу себе засунь такую любовь»?

— Можешь прямо так и выразиться. Эта часть тела у магглов и волшебников одинаковая.

Дорожка заросла и давно слилась с газоном, её присутствие выдавал только хруст гравия, притаившегося в космах травы. Когда Гарри добрался до крыльца, его ботинки были совершенно мокрыми от ночной росы, что отнюдь не улучшило ему настроение.

Дверь, разбухшая от бесчисленных дождей, не хотела поддаваться, но в конце концов отворилась с натужным противным скрипом — не целиком, где-то на четверть, но Гарри был худым, и ему хватило этого, чтобы проскользнуть в прихожую. Внутри картина была ещё более печальной — заплесневевший потолок, отслоившиеся потемневшие обои. Мебель, где-то полуразвалившаяся, а где-то ещё целая, угрюмо глядела из углов. Каждый шкаф смахивал на гроб, каждая тумбочка — на надгробие.

— Спальни должны быть наверху, — промолвил Том, вертя головой. Его руки были праздно засунуты в карманы мантии, словно у посетителя в музее.

Гарри последовал за ним, осторожно наступая на перекошенные ступени. Лестница кряхтела и тряслась, словно собиралась развалиться прямо под ногами, но всё же ему удалось благополучно добраться до второго этажа. Дверь в комнату без потолка была открыта. Звёздное небо, искрившееся над головой, делало её немного сказочной, хотя вообще-то она была ужасной. Это была детская.

Здесь не уцелело почти ничего — обломки, обрывки, сплошное месиво. Лишь у дальней стены стояла маленькая кроватка — половина перекладин в её высоком ограждении отсутствовала, но всё же, несомненно, это была именно она. Над кроваткой на стене висел алфавит, когда-то, наверное, весёлый и цветной. Гарри совершенно его не помнил.

Ни его, ни кроватку, ни комнату — всё было незнакомо, будто из чьей-то чужой жизни. Но это была именно его жизнь. Гарри чувствовал себя… разочарованным, наверное. Он сам не смог бы точно сказать.

Том, зашедший вслед за ним в разрушенную детскую, зачем-то покружил возле кроватки, заглянул в углы, поворошил обломки на полу — и вдруг, нагнувшись, что-то подобрал.

— А вот и она, — сказал он; голос его звучал очень странно.

— Хм? — Гарри оторвался от рассматривания кроватки.

— Задумывался ли ты, — спросил Том, прокручивая в пальцах какой-то тонкий длинный предмет, — как именно палочка выбирает волшебника? Между её сердцевиной и твоей магией должно присутствовать некое сродство. Именно поэтому колдовать чужой волшебной палочкой так тяжело, порой даже невозможно — нет совместимости. Но бывают и исключения.

— Ты это сейчас к чему? — не понял Гарри. На Тома, конечно, периодически находило желание устроить ему спонтанную лекцию, но в этот раз оно было уж больно неожиданным.

— Ты всё же туповат, — ласково заметил Том. — Я с самого начала в этом не ошибся. Я ждал и ждал — когда ты догадаешься, но до сих пор даже и не близко, правда?

Гарри слушал его со всё возрастающим изумлением. Сеансы унижения тоже были вполне в духе Тома, но обычно за ними следовали объяснения.

Последовали они и сейчас.

— Я, — сказал Том, — могу колдовать твоей палочкой. Легко, как собственной. Как тебе кажется, что это значит?

Гарри обдумал его предыдущие слова.

— Что есть сродство… ну, с магией. Эй, погоди, а это действительно интересно!

Том усмехнулся — в полумраке влажно блеснули зубы.

— Действительно, — повторил он, смакуя каждый слог. — Какая у тебя палочка, Гарри? Ты должен помнить — быть не может, чтобы Олливандер этого не упоминал.

— Остролист и перо феникса, — отчитался Гарри. — А у тебя?

— Тис. И перо феникса. Ну же, ты так близко. Всё ещё не догадываешься? Хорошо. Бывают палочки, — это редкость, исключение, а не правило, но всё же они бывают — которые принято называть сёстрами. И делает их таковыми…

— Сер… дце… вина… — пробормотал Гарри, медленно, как во сне. Что-то такое шевелилось в памяти, что-то, что он слышал про эти самые сердцевины. И про перо феникса там тоже было. В его мозгу вспыхнуло воспоминание — костлявый палец белоглазого старикашки, упирающийся в его лоб, прямо в шрам.

И вдруг он понял.

— А, — сказал внимательно следивший за ним Том, — наконец-то.

Той вещью в его руках, этим тонким длинным предметом, который он так любовно перебирал пальцами, была волшебная палочка. Том поднял её и бегло начертал прямо в воздухе светящиеся алым светом буквы:

«Том Марволо Риддл»

А потом буквы мигнули и перестроились в новом порядке:

«Лорд Волдеморт»

---

[43] «Грубая небрежность» (лат.). Имеется в виду косвенный умысел, его отличие от прямого (dolo malo) заключается в том, что преступник не желал напрямую наступления последствий своих действий, но предвидел их, допускал, и не пытался предотвратить.

Гарри замер. Он не мог двигаться. Его мозг переживал какую-то собственную версию железнодорожного крушения, в котором дюжина вагонов складывалась в пространстве, предназначенном только для одного. Как будто неисправная телефонная линия резко включилась, и несколько факсов начали одновременно выплёвывать бумагу. Как будто целая толпа людей, дотоле молчавших, вдруг заговорила наперебой, и ему нужно было выслушать каждого. Все доступные ресурсы его сознания полностью были заняты обработкой новой — на самом деле старой — информации.

Боже, Мерлин, да ведь Том сказал ему практически напрямую. И он даже объяснил, как именно выбрал это имя и почему.

И, хуже того, вслед за тем Гарри сочинил свою собственную глупую-но-потенциально-зловещую анаграмму. Ещё и пожаловался Тому, что у того в имени есть буквы для «лорда», а у Гарри — нет.

Гарри вспомнил, как попросил Тома показать, в какой из книг тот нашёл имя своей второй, более взрослой, версии — и едва не расхохотался. Кажется, теперь он знал; кажется, теперь он сам смог бы показать — в которой. Даже не в одной, в точности, как и у Гарри.

Люмос в какой-то момент потух, а Гарри и не заметил, когда именно. Алые буквы угасли тоже. Они стояли посреди развалин, в темноте, под звёздами. Ветер шуршал листьями плюща, вдалеке кричали ночные птицы.

«Палочка выбирает волшебника», — сказал Олливандер. И Том только что растолковал Гарри, как она выбирает. Палочка Гарри выбрала другого волшебника — а он и не подумал спросить, отчего такое вообще возможно.

— Вот я дебил, и правда, — озвучил он итог своих размышлений. — Но знаешь, я всегда это чувствовал. Вот прямо с самого начала, веришь?

В окружающем мраке не было видно, но, кажется, Том удивился. Он вопросительно хмыкнул.

— Ты… — Гарри смутился, но заставил себя закончить, — …ты как будто мой брат. Старший брат. Раз наша магия настолько схожа, то, в каком-то смысле, ведь так оно и есть, верно?

Кажется, это был не тот вывод, которого ожидал от него Том. Он издал странный сдавленный звук, словно смех, оборвавшийся ещё до того, как смог толком прозвучать, плавно шагнул в сторону и двинулся по комнате, обходя Гарри кругом. Гарри заметил, что не слышит его шагов — ни шагов, ни шелеста мантии, ни звука дыхания; Том скользил в темноте с бесшумностью тени.

— Ты именно об этом хочешь поговорить? — спросил он с любопытством.

— О чём же ещё? — в свою очередь удивился Гарри.

— Например, о том, что я убил твоих родителей? — о, на это у Гарри был ответ. Эта дилемма осталась настолько далеко позади, что уже даже и не мелькала в его метафорическом зеркале заднего вида.

— Волдеморт убил моих родителей, — сказал он, подчёркивая интонацией выдуманное имя, — а не ты.

— Я и есть Волдеморт! — возмутился Том.

— Ну, технически да, — заспорил Гарри, — но на самом деле нет. Сколько тебе лет, Том?

— Шестнадцать, — ответил тот голосом, в котором прозвучали серьёзные сомнения в здравости рассудка Гарри.

— И ты, эм… стал дневником в сорок третьем году, — продолжал развивать свою мысль Гарри. Ему приходилось вертеть головой вслед за расхаживающим туда-сюда Томом, и это раздражало. — Мои родители умерли в восемьдесят первом. Это четыре десятка лет разницы.

Раньше Гарри почему-то казалось, что «другой я» Тома, которому «угрожала смертельная опасность», умер — а Том ведь и подтвердил, что он именно умер — тогда же, в войну, или немногим позже. Но, получается, на самом деле всё сложилось совершенно иначе.

— Он — взрослый дядька. Был. Со своей отдельной жизнью. И он — совсем не ты.

— Но твои родители всё равно мертвы, — настаивал Том с каким-то извращённым упорством. — Убиты.

— Они состояли в организации, которая пыталась убить его. Тебя. Это вообще могла быть самооборона. Ну, или, знаешь, взаимное уничтожение, что-то в этом роде, — это Гарри обдумал ещё раньше и, с его точки зрения, обе стороны тут были хороши. Он ведь делился этими мыслями с Томом, неужели тот успел забыть? — Кстати, вообще-то, никто толком и не знает, что именно тогда случилось, свидетелей-то не было.

Том фыркнул, но дальше препираться не стал, переключившись на другое:

— Допустим. Откровенно говоря, не такой реакции я ожидал, но в целом я с тобой согласен. Мне не хотелось бы, чтоб ты решил, будто я жажду проверить, отскочит ли в действительности от тебя смертельное проклятье.

— А оно отскочит? — заинтересовался Гарри.

— Нет, — с нажимом ответил Том. — Это категорически невозможно. Если бы я хотел тебя убить — ты был бы мёртв. Смертельного проклятья не было, ручаюсь чем угодно.

— Вот видишь, — пожал плечами Гарри. — Я знаю, что ты не желаешь мне зла.

И он имел в виду каждое сказанное слово. Мысль, что Том захочет убить его, выглядела абсурдной.

— Какая уверенность, — восхитился Том, останавливаясь, и Гарри мог практически слышать в темноте его зубастую ухмылку. — Признаться, так было не всегда. Сначала я и впрямь прикидывал, что бы такое с тобою сделать — выпить ли мне досуха твою магию, или, быть может, захватить твоё тело?

Гарри сглотнул. Неожиданно.

— И… долго продолжалось это «сначала»? — спросил он. Том подступил ближе и покачал головой, его глаза блеснули отражённым лунным светом.

— Минут… пять? — предположил он весело. — Ты зашёл с козырей, надо отметить. Узнав, что ты — змееуст, я заинтересовался. Это казалось многообещающим.

— И тогда ты понял, что не хочешь причинять мне вреда, — обрадовался Гарри, задирая голову. Силуэт Тома, чёрный на фоне черноты окружающего пространства, возвышался над ним. Звёзды нимбом горели вокруг его головы.

— Ну что ты, — возразил Том, тон его голоса был ласковым и снисходительным, — тогда я решил, что подчиню твой рассудок. Заставлю делать, что мне только на ум взбредёт — открыть Тайную Комнату Хогвартса, к примеру.

— Но сейчас-то, — настаивал Гарри, внутренне теряя уверенность, — ты такого не хочешь? Подчинить рассудок?

Потому что звучало, честно говоря, очень нехорошо. И пугающе.

— Конечно же нет, — заверил Том со смешком, делая ещё шаг вперёд. Теперь они стояли почти вплотную, так близко, что Гарри мог разглядеть огоньки в его зрачках. — Зачем бы мне теперь? Ты сам предложил мне намного больше. Ты так щедро делился своей магией, что мне приходилось придерживать тебя, не позволяя отдать слишком много. Ты сам, добровольно, поклялся возродить меня. Ты принёс мне жертву — человеческую жертву. Ни один из моих рыцарей не служил мне так верно, как ты. В заклятии подвластья нет никакой необходимости.

Это, решил Гарри, самое зловещее объяснение в дружбе, какое только вообще знала человеческая история. Куда там мистеру Дарси[44] с его любовными признаниями.

«Тёмный Лорд, а?» — подумал он даже с некоторым восхищением; умение Тома нагонять жуть одними лишь словами было беспрецедентным.

Он передёрнул озябшими плечами и взмахнул палочкой, снова зажигая люмос. Яркий свет заставил его болезненно сощуриться; Том даже не поморщился.

— Так всё-таки, — вспомнил Гарри, моргая на колдовской огонёк, — наша магия — ты знаешь, почему она настолько похожа?

Том качнул головой, его губы задумчиво поджались.

— Не имею ни малейшего представления. Есть случаи, когда нечто подобное происходит, но ни один из них не напоминает наш.

— О? — Гарри поправил очки в ожидании очередной лекции. — Какие случаи?

— Магические близнецы, к примеру. Это дети, родившиеся с одной магией на двоих — они и внешне схожи настолько, что их не в состоянии различить ни собственные родители, ни заклинание распознавания или кровный поиск. Бывает также, что в одном роду с разницей в несколько поколений объявляются волшебники, чья магия способна подчинить одну и ту же палочку или персональный артефакт.

— Так мы всё-таки можем быть родственниками, — сделал вывод Гарри. — Я об этом всё думал, когда узнал про змееустов. Вот и объяснение, разве нет?

— Ты обвиняешь свою мать в супружеской неверности? — поднял брови Том. — Возможно… но я не думаю, что дело в этом.

— А в чём тогда? — Гарри не очень понимал природу высказанных Томом сомнений. Зачать ребёнка не от мужа — ну да, не очень-то хорошо, но взрослые поступали так чаще, чем было принято признавать. А по срокам оно вполне себе сходилось.

«А вдруг он не знал, — пришла в голову Гарри новая теория, прямиком из любимых романов тётушки, — а потом ка-а-ак узнал, и пришёл сюда, а родители не захотели меня отдавать, и тут-то они друг друга и поубивали!»

«Домыслы, — оборвал он себя, — доказательств нет, как толком нет и фактов».

— Ты мне скажи, — пожал плечами Том. — Свежий взгляд на проблему может быть полезным.

— Факты таковы, — задумчиво сказал Гарри, отвечая скорее своим мыслям, чем ему, — десять лет назад в этом доме встретились трое взрослых волшебников и один ребёнок. Все, кроме ребёнка, в результате оказались мертвы. Что ещё здесь произошло в ту ночь, как именно и почему — не знает ни одна живая душа.

— Но я собираюсь это узнать, — зловеще обронил Том. — Пойдём отсюда, у тебя уже зуб на зуб не попадает. Или намерен ещё полюбоваться?

— Не на что тут любоваться, — проворчал Гарри, — дурацкая была затея. Ты-то хоть за палочкой пришёл, а я — вообще непонятно зачем. А кстати, — добавил он, — если бы я сам тебя сюда не притащил, как бы ты стал выкручиваться?

— Уверяю тебя, у меня в запасе имелись некоторые идеи, — Том тоже зажёг люмос, и при свете двух бледно-голубых огней они вышли за дверь и стали спускаться по ветхой лестнице.

— Скользкий, как угорь, — пожаловался Гарри, — не хочешь отвечать — так и скажи.

— Я не угорь! — презрением в ответе Тома можно было наполнить небольшой бассейн.

— Да, прости. Василиск, как минимум, — Гарри, распинывая лежащие на полу обломки, пробрался ко входной двери, насмерть застрявшей в частично открытом положении. — Том! А можно ли… раз бывают призраки, означает ли это, что существует возможность вызывать души умерших?

— Хочешь поговорить со своими родителями? — догадался тот.

— Ну — да? Уж они-то должны знать, что случилось, правда? — Гарри затворил скрипнувшую калитку, с раздражением покосившись на табличку, изрисованную вандалами.

Переместившаяся в зенит луна теперь светила ярче и разросшиеся кусты бирючины казались облитыми серебром. На высокой траве мерцала роса, повсюду пятнами лежали чёрные, как уголь, тени.

— Что ж, подобная возможность и впрямь существует, — Том ступил на темнеющую дорогу. Лунный свет играл на его волосах. — Но не всё так просто. Некромантия — тайное, запретное и противоестественное искусство…

— …и поэтому я изучил его вплотную? — подсказал Гарри. Ему снова приходилось шагать куда быстрее, чем это было комфортно, торопясь поспеть за широкими шагами Тома.

— Нет, — фыркнул Том, но чувствовалось, что предположение ему польстило.

— Почему? — Гарри был даже немного разочарован. Как-то он привык, что Том знает вообще всё.

— Хватало других задач. Впрочем, ещё не поздно наверстать. Но, возвращаясь к способам, существует одна забавная легенда…

Под пересказ истории о трёх братьях и Дарах Смерти они почти добрались до «Звезды и Хмеля». Гарри сказка очень понравилась — как сама по себе, так и заложенным в ней потенциалом.

— Том! Так вот же оно, — воскликнул он, едва не подпрыгивая от возбуждения, — воскрешающий камень! Разве это не именно то, что нам и нужно?.. То есть, ты говоришь, что та девушка, невеста среднего брата, грустила, тосковала, и всё прочее — но ведь ты, ты-то на неё совсем не похож! Ты вовсе не уходил ни за какую завесу, с чего бы тебя туда тянуло? Для тебя камень может сработать. Он должен сработать!

Том потёр подбородок рукой и взглянул на Гарри задумчиво.

— Это только легенда, — заметил он прохладно. — Детская сказка, если угодно.

— Тайная Комната тоже считалась сказкой! — не сдавался Гарри. — А ты её нашёл!

Тут ему пришлось умолкнуть, потому что они пришли. Паб был ещё открыт, но внутри оставалась только компания, игравшая в карты. Позёвывающая ведьма за стойкой молча кивнула, когда Гарри протянул ей два кната за летучий порох. Он уже гораздо смелее, чем прежде, зачерпнул серый, чуть искрящийся порошок, и скомандовал:

— «Дырявый Котёл»!

Общий зал, пустой и окутанный тенями, встретил их молчанием. Бармен давно ушёл спать. Скамьи и стулья, придвинутые вплотную к столам, смотрелись непривычно аккуратно; их древесина поблёскивала в свете камина. По устилавшему пол тростнику бегала мышь. Чувствовалось, что час очень поздний и, когда они поднялись к себе в комнату, Гарри с непреодолимой силой потянуло ко сну. Его едва хватило на то чтобы умыться. Том, снова усевшийся с книжкой возле стола, даже не поднял головы, пока он возился, собирая книги с кровати. Последним, что Гарри увидел перед тем, как провалиться в дрёму, была его тихая, тёмная фигура в обрамлении призванных магией крошечных летучих огней.

Во сне он шёл по коридорам Хогвартса. Скупо разбавленная светом заколдованных факелов темнота обнимала его удобно, словно собственная кожа. Каменные плиты ложились под ноги с едва слышным шорохом, шелестела мантия, чуть колыхаясь на привычном, неизбежном сквозняке, звук его дыхания отражался вибрирующим эхом от сводов и стен. Он улыбался — ночь была его временем, эти коридоры — его царствием, и вес значка на правом лацкане, незаметный, но в то же время такой ощутимый, лишь подчёркивал его право на эту власть. Тихо. Сумрачно. Безлюдно. Никто ничего не видит. Никто не помешает. Если его застанут здесь, — крайне маловероятная ситуация, но вдруг — он скажет, что…

Что-то защекотало его нос. Гарри чихнул и открыл глаза.

Солнечный луч, пробившийся сквозь застеклённое мелкими квадратами окно, полз по его лицу, тёплый и яркий, как само лето. В луче парили невесомые пылинки, и это было так похоже — и одновременно совсем нет — на их кружение в свете тусклого фонарика, озаряющего кладовку под лестницей. Гарри сел на кровати и потянулся.

— Что тебе снилось? — с интересом спросил Том, поднимая голову от книги. Гарри сперва возмутило, что тот, кажется, и вовсе не ложился — и только потом он вспомнил, с ужасом и огорчением, что Тому и не нужно. Он не смог бы спать, даже если бы захотел, даже если бы испытывал такую потребность. — Ты смеялся во сне.

— Не помню? — Гарри потёр лицо руками и поискал очки. Они нашлись под подушкой, рядом с дневником. — Должно быть, что-то хорошее, раз смеялся. В любом случае, у меня действительно прекрасное настроение.

Прекрасное настроение продлилось, увы, недолго.

После завтрака — снова молоко и яичница, но Гарри и не думал жаловаться — он вернулся в комнату и воссоздал на постели вчерашний книжный рай. «Животные-призраки Британии» закончились даже как-то слишком быстро, и теперь он любовно перебирал остальные свои сокровища, чувствуя себя драконом на груде золотых монет. Столько книг — и все его собственные. Их не нужно было возвращать в библиотеку, не нужно было непременно закончить к определённому сроку — он мог читать их в любом порядке, возвращаться к ним снова и снова при желании. Никто не мог отнять их у него, порвать, испачкать, спрятать, выбросить. Не было никого, кто скомандовал бы ему идти пылесосить или чистить картошку. Гарри пребывал в состоянии, близком к полному блаженству, и вот в этом-то состоянии он потянулся к томику «Природная знать. Генеалогия волшебных семей» — нарядному изданию в сафьяновом бледно-зелёном переплёте, украшенном золотым тиснением.

Кому другому это чтение, возможно, показалось бы скучным, но Гарри чувствовал в нём возможность утолить свою до сих пор не утихшую потребность найти корни, восполнить ту пустоту, что ощущалась на месте его связи с магической роднёй. Кто были они, эти люди, стоявшие на плечах друг друга пирамидой поколений, которую венчала его собственная лохматая и очкастая персона? Как они любили, дружили, воевали, враждовали, где они жили и куда путешествовали? Как протянулась через бездну времени та нить, нить крови и магии, что связывала их всех? Он всё хотел бы знать, и даже об отце и матери, которые его так подвели — какую жизнь прожили они, где оступились так ужасно, что сгубили себя молодыми?

В отличие от «Священных двадцати восьми», заканчивавшихся серединой пятидесятых годов, — возможно, существовали и более поздние издания, но Гарри досталось именно это — «Природная знать» обнимала собой период вплоть до начала восьмидесятых, и сперва это показалось Гарри весьма удобным. Однако сотни две страниц спустя его радужный настрой испарился без следа. Чем дальше он читал, тем было хуже — и тут ему попалось такое, что он враз постиг значение фразы «волосы зашевелились на голове».

— Салазар-заступник, — сказал Гарри, вперив невидящий взгляд в стену перед собой и медленно, обморочно бледнея.

Тон этого восклицания, верно, был таков, что не оставлял сомнений — случилось что-то очень нехорошее. Во всяком случае, Том, листавший какой-то талмуд с кулак толщиной, задумчиво постукивая себя кончиком пера по подбородку, тотчас отложил и перо, и книгу, и уставился на него, вопросительно вскинув брови.

— Как думаешь, сложно будет бежать на континент? — спросил его Гарри. — Ах, подожди, нет, это не годится. Достанет через Малфоев. Мерлин, Том, да я покойник.

— Уверен, ты драматизируешь, — хмыкнул тот, но Гарри горячо возразил:

— И вовсе нет! Ты помнишь Блэков? Разумеется, ты помнишь Блэков! Так вот, а как тебе такое: их основная линия вымерла к чертям, — ну, к дракклам, извини, не обращай внимания, не надо так кривиться — остался только мой двоюродный дядя, и он, представь себе, сейчас кукует в Азкабане, без шансов выбраться и как-нибудь продолжить род. И где-то через стенку от него сидит и тётка Беллатриса, — двоюродная, но это неважно — зато двое других, Нарцисса и Андромеда, вовсе даже на свободе, и знаешь, что они со мною сделают?

Том, посмеиваясь, покачал головой. Он не выглядел особенно впечатлённым. Гарри, распаляясь, продолжал:

— Да, вот и я не знаю, но ты в курсе, что за слава у их чудесного семейства.

— Безумие Блэков было притчей во языцех и в мои времена, — согласился Том. — Но почему ты ожидаешь, что они набросятся на тебя с чем-либо помимо родственных объятий?

— Ты что — прослушал?! — вознегодовал Гарри, скрещивая руки на груди. — Род вымер! Блэков не осталось! Ох, Мерлинова борода, а я-то думал — ну-ка, затеряюсь в самом большом магическом семействе Британии, никто и не заметит! Но, получается, заметнее меня был бы только средний палец, торчащий из кулака, и остатки рода Блэк непременно решат, что этот непристойный жест показывали персонально в их сторону. Я засветился в Косом везде, где только мог. Ещё и Малкин, дура толстая, меня уже записала во внуки Альфарду — а у него и вовсе не было детей. Я — самозванец, Том! Какой кошмар. Что будет, когда об этом узнает леди Малфой? Она лично явится вытащить кишки тому, кто заявил себя, фактически, единственным наследником рода Блэк!

Том покачал головой. Теперь он тоже, кажется, проникся.

— Нарциссу я не знал, а вот Вальбурга меня всего на год старше. Когда я перешёл на пятый курс, она уже была просватана за Ориона. А это, видимо, их дети? Дай мне прочитать.

Он полистал «Природную знать», время от времени хмыкая. Гарри нервно грыз ногти, наблюдая за ним с кровати.

— Да, Фомальгаут Блэк, — заключил Том, захлопывая книгу, — тебе действительно не позавидуешь. Уверен, слухи уже разошлись.

— Ужасно, — Гарри с дрожащими в глазах слезами поглядел на Тома. — Что делать-то? Может, мне купить палатку, сбежать и жить в лесу? Я не могу здесь оставаться, здесь меня найдут! Выследят! Вон, Снейп уже приходил.

— Снейп больше не придёт, — качнул головой Том, — за это я ручаюсь. Да и палатка… охоты нет впадать в подобную аскезу.

— Почему? — удивился Гарри. — Я буду сам готовить, я умею. И убираться тоже, тем более теперь у меня есть волшебная палочка. За месяц точно выучусь всему, вот увидишь!

— Там нет книг, — сказал как отрезал Том.

Аргумент был веским. Соседство с книжным магазином их разбаловало.

— Вдобавок, — продолжал Том, и медленная, дикая усмешка озарила его лицо, — я знаю вариант получше. Не уверен, что сработает, но попробовать не худо.

— А? — красноречиво откликнулся Гарри.

— Видишь ли, ты ведь и в самом деле Блэк — на четверть, через свою бабушку Дорею. Будь ситуация обычной, это ничего не значило бы, но, поскольку дело обстоит как есть, то стоит попытаться. К тому же выгоды на диво велики… — Том потёр подбородок, его лицо приняло расчётливое выражение.

— Да говори ты толком, Салазара ради! — взмолился Гарри.

— Темней всего — под пламенем свечи, — пафосно сообщил Том. — Я предлагаю тебе укрыться там, где леди Малфой станет искать в последнюю очередь.

— У неё под юбкой? — жалко пошутил Гарри.

— Практически, — утвердительно наклонил голову Том. — В родовом особняке Блэков.

К полудню в Лондоне разразилась гроза. Гарри впервые представился шанс испытать на себе водоотталкивающие чары, и впечатление было странным — капельки скатывались с него, как брызги воды с резинового сапога, а некоторые и вовсе отскакивали, точно горошинки. Он понял, что совершенно забыл купить зонт; а ещё понял, что зонт ему не нужен — и вряд ли вообще понадобиться ещё когда-либо в жизни. Том шёл рядом, спокойный и собранный, как обычно, попирая асфальт с таким видом, будто весь город до последнего кирпичика принадлежит ему одному. Эта аура властности удивительным образом не рассеивалась даже во время поездки в метро.

Особняк на площади Гриммо оказался высоким, мрачным, готического вида зданием, возвышавшимся в ряду других, таких же высоких, старомодных и посеревших от непогоды. Его вытянутые узкие окна, забранные по низу решётками, глядели на Гарри, как тёмные неприветливые глаза. Со скатов крыши струилась вода, не успевавшая уходить по водосточным трубам. Входная дверь была чёрной, как дёготь. Чёрная черепица удачно сочеталась с чёрными наличниками и косяком. Когда Гарри ступил на высокие гранитные ступени крыльца, небо озарила ветвистой вспышкой лиловато-белая молния. Последовавший за ней раскат грома совершенно заглушил стук дверного молотка.

Да, именно так — вместо звонка на створке висел самый настоящий дверной молоток, сделанный в виде кусающей себя за хвост змеи, когда-то, видимо, ярко блестевшей своей серебряной чешуей, но сейчас почти слившейся по цвету с дверью. Чёрная краска вблизи тоже выказывала следы увядания — мелкую паутину трещинок и отслаивающиеся кусочки. За домом плохо следили. Здесь слишком давно никого не было.

Гарри замер, затаив дыхание. Ибо дверь, имеющая молоток, чтобы постучать, не имела дверной ручки. Она сама либо открывалась, либо нет, и решал это только хозяин дома. Но сейчас хозяин влачил свои дни где-то в неприступной крепости посреди Северного моря, продуваемой ветрами и заливаемой дождями, охраняемой жуткими созданиями, выпивающими человеческие души. Мёртвые по ту сторону Стикса не были так далеки, как был последний из рода Блэков от своего фамильного гнезда. Гарри ждал. И ждал. И надеялся.

И дверь отворилась.

Под аккомпанемент нового громового удара, в белом, как сварочная вспышка, ореоле молнии он шагнул в дом.

---

[44] Имеется в виду персонаж романа Джейн Остин (Jane Austen, 1775-1817) «Гордость и предубеждение» («Pride and Prejudice», 1813), знаменитый своим неромантичным признанием в любви, которое, скорее, звучало как обвинение.

Стоило Гарри переступить порог, как дверная створка тяжело захлопнулась за его спиной, лязгнув, будто сработавшая пружина капкана. Воцарилась кромешная темнота. Гарри окутал тяжёлый, спёртый дух заброшенного жилища — пахло плесенью, сырой затхлостью, старыми тряпками и слежавшейся пылью. Он нервно шепнул: «люмос!» и взмахнул волшебной палочкой.

Если приютская каморка Тома неприятно напоминала гроб, то сейчас перед ним был полноценный склеп. Казалось, где-то в доме притаились и покойники. Первое слово, которое приходило на ум при виде здешнего интерьера, было «траурный». Второе — «грязный».

Холл, выложенный плиткой цвета сажи и оклеенный тёмно-серыми полосатыми обоями, оказался не так уж и велик — в нём едва помещались одёжная вешалка да громоздкая, странной формы подставка для зонтов и тростей. По левую руку виднелись массивные двустворчатые двери; сразу за ними начиналась лестница, круто уходящая вверх и заканчивающаяся резной галереей, с которой, видимо, можно было попасть на второй этаж[45]. В углу под лестницей притулился небольшой столик с подносом для писем. Два коридора, один — прямо, другой — направо, уводили из холла, в простенке между ними висели бархатные портьеры, явственно траченные молью; они, должно быть, скрывали за собой ещё один дверной проём. С высоченного потолка свешивалась на цепи люстра, обмотанная целой вуалью паутины. На стенах Гарри заметил странные металлические штуковины, которые поначалу не смог опознать — и только когда в них неожиданно вспыхнуло желтоватое пламя, напоминавшее своей формой раздвоенный рыбий хвост, он с изумлением понял, что это газовые рожки.

При их свете люмос стал не нужен, и Гарри погасил его, но убирать палочку не торопился — она, словно заряженный пистолет в руке, придавала ему уверенности и чувства безопасности. Сбоку бесшумно, точно призрак, возник Том. Он не последовал за Гарри через дверь, а появился рядом уже на месте, как было при перемещении камином, только на этот раз с небольшой задержкой, будто что-то мешало ему — магия ли дома, или нечто иное — об этом Гарри не успел спросить.

Те самые портьеры в простенке справа вдруг сами собой раздёрнулись, и Гарри оглушил пронзительный вопль, громкостью напоминавший рёв клаксона, а приятностью тембра — скрежет гвоздя по стеклу:

— Грязнокровка! Поганое отребье! Как смеешь ты осквернять…

— Силенцио, — произнёс Том, и Гарри смутно удивился, как легко удавалось различить его негромкий и размеренный голос на фоне истерического визга.

В резко наступившей тишине Гарри перевёл дух, и только тогда заметил нечто, сперва показавшееся ему окном. Секунду спустя он понял, что то был ростовой портрет в натуральную величину — самый реалистичный и заодно самый жуткий портрет, какой только можно себе вообразить (не то чтобы Гарри в своей жизни видел их много, но этот явно выделялся бы среди прочих, хотя бы способностью голосить, как сирена), и именно его-то и скрывали прежде ветхие бархатные тряпки.

— Мерлин, — промямлил он. — Том, что это?

— А, — отвечал Том почти весело, — что-то новенькое, при мне такого не было. Познакомься, Гарри — перед тобою магический портрет. Видишь ли, в волшебном мире принято зачаровывать холсты так, что все нарисованные на них люди ведут себя подобно живым.

Он спрятал палочку, прошёл вперёд и с интересом стал разглядывать онемевшую картину. С полотна на Гарри возмущённо взирала, потрясая сухоньким кулачком и безмолвно шевеля губами, пожилая женщина во вдовьем чепце. Тяжеловатый, почти квадратный подбородок с упрямой ямочкой и низко сидящие брови над чересчур светлыми глазами отнюдь не делали её красавицей, да и желтушный цвет кожи, невыгодно оттенённый лиловым платьем, привлекательности бабуле не добавлял. Склонив голову набок и засунув руки в карманы, Том продолжил тоном заправского гида:

— Они способны двигаться, разговаривать и даже перемещаться из картины в картину. А для пущей достоверности в процессе написания в портрет вкладывается слепок личности изображённого человека.

Последние слова прозвучали на диво знакомо. Гарри встрепенулся.

— «Слепок личности»? Прямо как…

— Да, — Том мрачно улыбнулся, — прямо как и я, только, разумеется, намного примитивнее.

Старуха неожиданно прекратила бесноваться, замерла, а затем вдруг каким-то беспомощным, почти детским жестом вскинула сложенные ладони ко рту, точно готовясь расплакаться. Её глаза метнулись на Тома, прикипев к его лицу — казалось, она заметила его лишь сейчас и никак не может поверить тому, что видит.

— Так это… сигнализация такая? — Гарри потёр лоб.

Том пожал плечами.

— Вероятно. Этот конкретный непомерно голосист, но обычно они ведут себя довольно смирно, разве что посплетничать между собой горазды. В Хогвартсе их полно. Кстати, имей в виду, что многие портреты при случае охотно наушничают преподавателям, поэтому не забывай поглядывать на стены и не попадайся.

— Понял. «Не попадайся»! — Гарри покивал, повторяя за Томом слизеринский девиз. Пробелы в собственных познаниях о волшебном мире удручали его — им не предвиделось конца, и Гарри понятия не имел, где и когда его подстерегает следующий.

Том завертел головой.

— Нам сюда, — он легко взбежал по лестнице. — Вторую ступеньку снизу пропусти — раньше она кусалась. И осторожнее — эти часы не любят незнакомцев, дай-ка я их приструню сначала.

Гарри аккуратно, как и было велено, последовал за Томом.

Весь дом напоминал какой-то полигон или полосу препятствий, сооружённую отчаянно скучавшим психом. В оконных гардинах что-то неприятно жужжало, в серванте клацало, наводя на мысли о вставных челюстях, за плинтусами раздавался звук перебегающих когтистых ножек (Гарри моментально вспомнился Сундук, оставленный в «Дырявом Котле» со строгим наказом сидеть смирно и не баловаться). Вдоль лестницы, будто охотничьи трофеи, висели заботливо обрамлённые в медальоны мумифицированные головы каких-то мелких гуманоидов с длинными рыльцами и большими треугольными ушами («домовые эльфы», — отрекомендовал их Том мимоходом, не вдаваясь в объяснения о столь экзотичном способе последнего упокоения). В целом, жилище идеально подходило для семейки со славой абсолютно поехавших тёмных колдунов. Однако самозваный Фомальгаут Блэк, как выяснилось, мог чувствовать себя здесь в относительной безопасности.

Гарри то и дело слышал окрики «отойди», «замри», «не трогай» — казалось, в голове у Тома существует карта всех сокрытых здесь ловушек и сюрпризов; он ориентировался в них с уверенной лёгкостью человека, знающего каждую трещинку на обоях, хоть и не прекращал попутно жаловаться, что всё попереставили местами и поменяли.

Том вёл Гарри по комнатам, как лоцман по давно знакомому фарватеру — гостиная, большая спальня, две поменьше, три ещё поменьше, чердак, забитый рухлядью, невероятно старомодный туалет (Гарри не упустил возможности проверить его исправность — магия работала, как надо), роскошный храм для омовений, который язык не поворачивался назвать просто ванной, пустая гардеробная («тут боггарт», — цокнул языком Том, кивая на дрожащий шкаф). Они прошлись по всем этажам снизу доверху, и сверху — снова вниз, покуда не вернулись вновь на первый, где была столовая — именно в неё вели те двустворчатые двери, располагавшиеся почти у входа. Портрет старухи продолжал таращиться, нервически заламывая руки, но попыток оглушить она больше не предпринимала — то ли сигнализация была одноразовой и выдохлась сама по себе, то ли ещё действовало проклятье немоты. Том протащил Гарри мимо неё и свернул в один из коридоров — тот, что покороче.

— А вот и самое интересное, — бодро объявил он. — Посмотрим, подойдёт ли прежний пароль.

— Пароль?.. — Гарри снова потёр лоб. От плотной, как военная рекогносцировка, экскурсии у него шла кругом голова. — Как так получилось, что ты тут всё как свои пять пальцев знаешь? Это словно твой дом, а не Блэков.

Том одарил его снисходительной усмешкой.

— Я тут жил. Гостил у Ориона на каникулах, один раз три недели, а другой — почти четыре, — он скрестил руки на груди, постукивая себя пальцами по локтю. — Милейший наш директор Диппет, да будет тебе известно, напрочь игнорировал тот факт, что в разгаре жесточайшая война. Магглорождённых и меня всё так же отправляли летом по домам, — в моём случае, в приют — и кто уж выжил там под бомбами Люфтваффе, тот и выжил. Иным не повезло. Но это история для другого раза.

Он кивнул на новые двустворчатые двери, ещё массивнее и вычурнее предыдущих. Резьба на тёмном дереве складывалась в узор, в котором можно было угадать рогатых змей, запутавшихся в ветвях цветущего кустарника.

— Скажи: «toujours pur»[46], — Гарри, благодаря «Природной знати», опознал фамильный Блэковский девиз.

— Toujours pur, — послушно повторил он, но створки остались недвижимы. На них, как только теперь заметил Гарри, как и на входной двери, не было видно ни замка, ни ручки.

— Что ж, миновал немалый срок, неудивительно, что пароль сменили, — разочарованно нахмурился Том и велел:

— Попробуй вызвать домового эльфа. Как её… Нэнни. Ну? Скажи.

— Нэнни? — неуверенно окликнул Гарри. Ответом была тишина.

— Хм. И верно, она уже была стара, — Том задумчиво потёр нижнюю губу. — Как насчёт… Кричер.

— Кричер! — на этот раз за восклицанием Гарри последовал негромкий хлопок.

Появившееся перед ними низкорослое, почти обнажённое создание выглядело под стать запущенному, тихо разрушающемуся дому. Лысый, сгорбленный, с повисшими ушами и красными слезящимися глазами, с лишаистыми пятнами на коже, весь какой-то больной и скособоченный на вид, Кричер с первого же взгляда вызвал у Гарри нестерпимое желание отвезти его поскорее в ветклинику и усыпить, чтобы не мучился. Домовик потёр сморщенные лапки и, покачиваясь, забормотал, — точно лягушка заквакала — тихо и лишь наполовину разборчиво:

— Дом моей госпожи опоганили, ох, бедная моя хозяюшка, если бы она знала, если бы она только знала, что бы она сказала старому Кричеру… — несмотря на жалобные слова, тон его был сердитым, почти угрожающим. — Стоит и пялится, отродье грязной крови, Кричер не знает, как его зовут. Что он здесь делает? Кричер не знает…

— Эм… — Гарри беспомощно оглянулся на Тома. Неужто для домового эльфа подобное поведение нормально? Как-то он представлял их себе… более удобными в эксплуатации.

— С ним что-то серьёзно не в порядке, — ответил на его невысказанный вопрос Том. — Полагаю, выжил из ума от одиночества и старости. Представься.

Гарри прочистил горло и развернулся к домовику. Тот, казалось, пребывает в какой-то своей реальности — увы, похоже, Том был совершенно прав.

— Ох, стыд какой… Бедный старый Кричер, что он может сделать…

— Меня зовут Гарри Джеймс Поттер, Кричер, — вклинился Гарри в этот непрерывный монолог. — Я… родственник твоего хозяина, вот.

— Неужто правда? — забормотал эльф ещё беспокойнее, чем прежде. — Неужто это Гарри Поттер? Кричер видит шрам — значит, это правда, это мальчик, который остановил Тёмного Лорда… Кричер удивляется, как он это сделал…

— Да чтоб я знал! Я тоже удивляюсь, как я это сделал! — разозлился Гарри. Ещё от домовика не хватало выслушивать про свой «подвиг», право слово!

— Довольно! — оборвал обоих Том. В его руке уже была палочка — Гарри и не заметил, когда тот её достал. — Сейчас я покажусь ему, а ты вели смотреть мне в глаза.

Но приказать Гарри ничего не успел. Мгновением спустя Кричер бухнулся на колени и начал истово подметать болтающимися ушами пол.

— Хозяюшка! — возопил он. — Хозяюшка не дожила до своего счастья! Ох, как бы она радовалась, моя бедная госпожа… Старый Кричер так рад… хозяюшка была бы так счастлива…

— А, — проронил Том, и немного жестокая улыбка изогнула углы его рта, — кажется, я в этом доме пользуюсь авторитетом. Хозяюшку зовут Вальбурга?

Кричер, не прекращая кланяться, как заведённый, подтвердил. Том улыбнулся жёстче.

— Напомни-ка, — обратился он к Гарри, — за что там Сириуса отправили на пожизненное в Азкабан?

— Разорвал на мелкие клочки некоего Петтигрю, и в придачу ещё дюжину магглов, — отчитался Гарри. — Причём устроил эту мясорубку прямо посреди людной улицы, а при задержании радостно смеялся и кричал: «я виноват!» — он хмыкнул и уже от себя добавил:

— Мне кажется, он был под чем-то… я имею в виду — глубоко нетрезв. Думаешь, он того тебя поклонник?

— Немного через край, но мы ведь говорил о Блэке, — как-то даже смиренно вздохнул Том. — Да и многие другие помчались творить глупости немедленно после моей смерти.

Гарри его манера говорить «я» о Волдеморте изрядно бесила и запутывала. Он тоже вздохнул:

— Так, ладно, что мне делать-то? Скомандовать смотреть в глаза?

— Уже нет никакой нужды. Думаю, он теперь сделается послушнее, — Том снова улыбнулся. — Но вот адекватнее — вряд ли. Кричер, ты знаешь пароль к библиотеке?

— Кричер не знает… Кричер плохой… — заныл домовик. — Кричер советует спросить портрет хозяюшки… бедная моя хозяюшка, её косы побелели от горя, ох, как она страдала, моя несчастная госпожа, как жаль, что она не дожила…

— Умолкни, — велел Том брезгливо, — и отведи меня к портрету.

К их общему с Гарри удивлению, они вернулись в холл.

— Это? — переспросил Том странным сдавленным голосом, глядя на желтушную бабку в чепце. Кричер забормотал что-то утвердительное.

— Мой лорд, — шепнула старуха, опускаясь в старомодном книксене. В её глазах блеснули слёзы. На лице Тома отразился легчайший, едва заметный проблеск ужаса, быстро скрывшийся за холодной отчуждённой маской.

— Бурга, — произнёс он равнодушно. — Пароль от библиотеки, будь добра.

— Je vis dans l'espoir,[47] — слегка дрожащим голосом ответила та. — Мой лорд, я сразу вас узнала… но как это возможно?

Том не снизошёл до ответа — он просто развернулся и направился назад к библиотеке, даже не оглянувшись проверить, идёт ли Гарри за ним. И Гарри действительно пошёл — хотя бы для того, чтобы сказать:

— Мне, кстати, тоже показалось, что она тебя узнала. Может, не прямо сразу, но когда ты её заставил замолчать — она так пялилась, чуть глаза не выпали!

Том поморщился:

— Впусти меня, словоохотливое дитя.

— Je vis dans l'espoir, — старательно выговорил Гарри, надеясь, что не перепутал незнакомые слова. Резная дверь бесшумно распахнулась.

— То, о чем ты болтаешь, невозможно, — бросил Том на ходу, направляясь вглубь довольно большой комнаты, до потолка заставленной невероятно пыльными томами. Газовые рожки услужливо вспыхнули в простенках, а Кричер поскакал раздёргивать шторы на окнах. Гарри неожиданно для себя звонко чихнул и Том, казалось впервые обративший внимание на грязь вокруг, взмахнул палочкой:

— Тергео! Кричер, здесь всё почистить, живо.

— Почему невозможно? — спросил Гарри, осторожно присаживаясь на стоявший посреди комнаты диван.

Напротив дивана был резной прямоугольный столик и ещё два кресла. Пол устилал узорчатый восточный ковёр с бахромой по краям. Кричер, продолжая о чём-то болтать сам с собой, — звучало в точности как бурчание в животе — принялся щёлкать пальцами. Выглядело это бестолково, но подействовало почти сразу — слой пыли и паутины, устилавший всё вокруг, на глазах начал таять.

— Я становлюсь видимым лишь тогда, когда сам того желаю, — рассеянно отвечал Том, пробежавшись пальцами по корешкам на полке, к которой так целеустремлённо подошёл, — и для кого сам желаю, — он вытащил какую-то книгу, потом ещё одну, потом ещё.

Гарри немного подумал.

— А… на портреты это точно распространяется? — ему надоело следить за Кричером, он встал и тоже решил чем-нибудь поживиться в этом чудесном месте. — Я имею в виду, раз вы созданы — только не обижайся — при помощи похожей магии?

Том замер на секунду и неопределённо хмыкнул.

— В таком разрезе я не изучал этот вопрос, — наконец ответил он, что в переводе с Томовского на общечеловеческий, несомненно, означало: «ты, скорее всего, прав». Гарри радостно ухмыльнулся. «Исследование возможности обратить вспять физические и метафизические последствия естественной смерти, в частности, реинтеграция сущности и материи», — гласил по-старинному витиеватый заголовок на выбранном им наугад фолианте. Библиотека Блэков, как уже начал понимать Гарри, неспроста закрывалась на пароль.

— Кричер, — спросил он деловито, — а в доме работает камин? Мне бы забрать с постоялого двора кое-какие вещи.

Камин в итоге не понадобился. Оказалось, что во власти домовика переместиться практически куда угодно и забрать или принести вещи своего волшебника. Более того, эльфы могли аппарировать с собою и людей, но Гарри покуда поостерёгся пользоваться такой возможностью, хоть и взял её на заметку.

Выбрав в качестве спальни комнату почти под самой крышей, — безо всяких особенных причин, тем более подниматься и спускаться каждый раз на пятый этаж было не слишком-то удобно, но просто ему понравился вид из окна, а ещё эта комната не находилась под лестницей ни в одном из возможных смыслов — Гарри приказал Кричеру привести её в порядок, или хотя бы в относительно чистое состояние, если иное недостижимо. Он не хотел браться за тряпку сам, памятуя клятвенное обещание, данное себе же самому в доме на Прайвит-драйв, не прикасаться более руками к тряпке или губке, а чистящее заклятие пока что Гарри не давалось. В процессе уборки Кричер, правда, то и дело шмыгал на чердак, распихивая по углам вещи бывшего владельца спальни, но Гарри совершенно ему не препятствовал — он понимал, как тяжело должно быть старому домовику смириться с наступившими в его жизни переменами. Кричер, хоть и выжил из ума даже по самым снисходительным меркам, любил и помнил рано умершего второго сына их семьи.

Регулуса. Ибо в прошлом спальня принадлежала именно ему.

Меньшая из двух, находившихся на верхнем этаже, грязная и обветшалая, она всё-таки наводила на мысли о былом великолепии. Оформленная во всех возможных оттенках зелени и серебра, с висящими над изголовьем кровати родовыми гербом и девизом, она была настолько же подчёркнуто слизеринской, насколько спальня по другую сторону лестничной площадки — гриффиндорской (Гарри гадал, кто мог спать в той спальне; по всему выходило, что Сириус, и это было… просто странно). Коллаж из пожелтевших газетных вырезок (все — о Волдеморте) только доказывал лишний раз то, что и так было, в общем-то, понятно: вся подчистую вымершая семейка была нешуточно повёрнута на идеях Тома (ещё другого Тома, более старшего — проклятие, Томы размножались на глазах, и никакая бритва Оккама не помогала укротить это засилье).

Дождавшись, пока на чердаке исчезнет последнее свидетельство былых времён, — табличка «Не входить без ясно выраженного разрешения Регулуса Арктуруса Блэка» — Гарри слез с широкого подоконника, где коротал время за листанием «Природной знати», и подозвал Сундук. В отличие от «Дырявого Котла» здесь имелся шкаф — паб мог побаловать лишь вколоченными в стену кованными гвоздями — и, лучше того, здесь имелся также домовик, который сможет, наконец, решить насущную проблему стирки — чистящие чары, наложенные на сундук, обладали всё же не бесконечными возможностями. Устроив Сундуку лежанку около окна, — смотрелся тот, конечно, в комнате как нельзя более уместно — Гарри удовлетворённо вздохнул и, чуть ли не насвистывая, направился назад в библиотеку.

Тот август, что Гарри прожил в особняке Блэков перед отъездом в Хогвартс, нельзя было назвать иначе, как весёлым. На самом деле Гарри присудил бы ему звание одного из лучших месяцев в своей жизни, во всяком случае среди тех, что он мог вспомнить — совсем раннее детство не считалось.

Большую часть времени они с Томом проводили в библиотеке. Вычищенная стараниями Кричера уже к концу первого дня, она, несмотря на общую мрачность интерьера, сделалась даже уютной — конечно, в своём особом, несколько зловещем, стиле, который лишь слегка разрушался от присутствия кучи подушек, чайного подноса и корзинки с выпечкой (тминный кекс удавался Кричеру просто образцово, даже тётка Петунья не сумела бы придраться).

Том всерьёз сосредоточился на изучении некромантии, — похоже, он не пошутил насчёт «не поздно наверстать» — отвлекаясь лишь на время от времени подворачивавшиеся попутно методы возродить кого-то, кто давно расстался с жизнью. Гарри, в меру сил, старался помогать — правда, его сосредоточенности не хватало надолго, слишком уж много всякого другого интересного было вокруг. Ну как можно устоять перед книгой с чудесным заголовком «Слабоумные магглы», спрашивается? А перед «Сумасбродной магией для чокнутых чернокнижников»? Вот именно. Но всё же он старался не распыляться слишком сильно. Периодически они делились между собой результатами своих изысканий.

— …философский камень… нет, это отличный вариант, но воссоздать его без шансов — кажется, успех Фламеля был всё-таки случайным…

— Или дело в неких невоспроизводимых факторах, наподобие уникального положения небесных светил. Или он неправильно вспомнил набор и последовательность ингредиентов. Небрежность в ведении лабораторного журнала никого ещё не доводила до добра.

— Или просто он чихнул в котёл, а признаваться стыдно. Или что-то уронил туда, как Флеминг, когда пенициллин открыл. Стой, какой ещё алхимик? Ты не знаешь Флеминга?!

— …из живого единорога? Звучит полностью отвратительно.

— И к тому же сулит несводимое проклятие, от которого ты, ну, всё равно гарантированно умрёшь.

— Я не понимаю, в чём тут смысл.

— Я тоже.

— …и, э, а что будет с личностью носителя? Она же никуда не денется?

— Её придётся контролировать, да.

— Мне кажется, это вариант на самой крайний случай.

— Я уже упомянул, что тело начнёт разлагаться сразу после вселения?

— На самый-самый-самый крайний случай!

— …плоть слуги, отданная добровольно… хм-м-м.

— Даже не и не думай, ясно? И вообще, дай посмотреть. Так. Кровь врага… ну, с этим проблемы, думаю, не будет… кость отца…

— С этим тоже.

— А что такое «гомункул»? Это же что-то из алхимии?

— А вот с этим — будут. И весьма существенные проблемы. Видишь ли… Переверни страницу.

— Фу!

— Да. Я не тщеславный человек, но — фу.

— …может быть, всё-таки ограбить Фламеля?

— «Ограбить» — такое вызывающее слово… Я бы предпочёл — «правильно мотивировать».

— То есть у тебя есть какие-то идеи, как его вообще найти?

— Я над этим работаю.

— Вот и у меня нет. Жалко…

Однако «большую часть времени» не означало «всё время». Периодически Гарри требовалось есть, и что-то посущественнее чая, а сразу после еды было тяжеловато сосредоточиться на чтении. К тому же Кричеру оказалось не под силу полностью привести дом в порядок в одиночку. Нытьё «Кричер старенький… Кричеру тяжело…» обычно служило сигналом, чтобы и Том присоединился к веселью — хотя бы в роли ехидствующего комментатора.

Гарри упорно воевал с докси — мелкими крылатыми тварями, похожими на плод противоестественной любви кусачей мухи и диснеевской феечки — это они так противно жужжали в гардинах, и именно они, как выяснилось, грызли любую попавшуюся на зуб ткань, а вовсе не моль. Сражение выдалось затяжным и кровопролитным — породистые экземпляры, откормившиеся на тяжёлых вышитых гобеленах, роем вылетали из складок, норовя тяпнуть за палец и виртуозно уворачиваясь от вонючих струй доксицида, но Гарри планомерно теснил их этаж за этажом, пока, наконец, не одержал полную победу.

Избавиться пришлось и от пауков — по крайней мере, в буфете столовой. Пауков Гарри любил, но Том объявил их присутствие негигиеничным; в результате достигнутого компромисса пауки были выселены на чердак, где вскорости им компанию составила и Хоул — торжественно выпущенная из клетки крыса напрочь отказалась куда-либо уходить, поэтому пришлось оставить её на прежнем довольствии, предоставив возможность свободно разгуливать по дому; чердак Хоул выбрала сама и квартировала там с полным удобством, потихоньку подъедая пауков, как подозревал Гарри — но, впрочем, с поличным ни разу на этом не попалась.

Больше всего веселья — но и хлопот — доставил боггарт. Согласно объяснению Тома, тот представлял собою привидение, в целях питания и защиты принимающее форму того, чего больше всего на свете боится человек, к нему приблизившийся. Специально для изгнания этакой пакости существовали чары, долженствующие превратить страшное в смешное. Необходимо было хорошенько визуализировать свой страх в наиболее комичном виде и одновременно произнести: «ридикулус», делая палочкой двойной круговой жест. Гарри всерьёз заинтересовал вопрос — на что похож боггарт, когда его никто не видит, и некоторое время они с Томом посвятили любопытной дилемме наблюдателя, в результате чего Гарри обогатился общим пониманием дзен-буддийских коэнов[48], а Том — поверхностным знанием о состоянии суперпозиции[49]. Вслед за тем настало время для практики.

Том, вынеся урок из предыдущего опыта, наотрез отказался сообщать, на каком именно курсе разучивают в Хогвартсе это заклинание (Гарри только знал, что не на первом — он листал учебник). Его уклончивые речи свелись к тому, что-де программа ради облегчения для неучей сильно упрощена. Вдобавок, — Гарри скрежетнул зубами и предчувствия его не обманули — наследник Салазара должен бы стыдиться здесь не преуспеть. Собрав всё своё мужество, наследник выдвинулся на сражение с воплощённым страхом.

Боггарт засел в высоком платяном шкафу, стоявшем в сиротливо пустовавшей гардеробной. Когда-то эту комнату использовала Вальбурга — её спальня, трепетно хранимое Кричером святилище покойной, находилась рядышком, на той же лестничной площадке, украшенной двумя портретами вычурно одетых леди (одну звали Араминта, а другая вообще не говорила по-английски) и давно засохшим древовидным фикусом в горшке. Фикус Том всё грозился оживить, поэтому его до сих пор не выкинули. В остальном же нельзя было не отметить, что по сравнению с первым посещением гардеробной в ней стало намного — прямо-таки намного — чище. Газовый рожок приветливо горел. Шкаф трясся, погромыхивая дверцей. Гарри крепче стиснул палочку. Он сделал шаг, и…

Любые мысли, все предварительные заготовки, формула заклятья — всё вылетело у него из головы.

Это не могло, просто не умело быть смешным. Никогда, ни при каких обстоятельствах.

Гарри, не сдержавший вскрика, отвернулся. Выглянул в дверной проём, нашёл глазами Тома. Зрелище немного помогло. Но посмотреть назад, туда, стоило громадных усилий. Медленно, ломая себя через колено, рывками, он заставил свой взгляд снова упасть на…

Мёртвого Тома Риддла, лежащего на полу перед шкафом, изуродованного, с развороченной головой, но всё же узнаваемого достаточно, чтобы нельзя было ошибиться. Тело казалось невероятно настоящим. Даже кровь пахла как кровь. Гарри затошнило.

— Боюсь, — промолвил он, после каждого слога проглатывая набегающую горькую слюну, — у меня проблемы с визуализацией. Как-то не могу ничего придумать.

— Стандартной рекомендацией в таких случаях является действовать группой, или же хотя бы вдвоём, — Том, ожидавший результата в коридоре, чтобы не сбить случайно Гарри или боггарта с настроя, заглянул в незакрытую дверь и оценил представшую картину.

— Однако, — продолжал он со смешком, ступая в гардеробную и неторопливо приближаясь, — приходится признать, что в нашем конкретном случае данная рекомендация немного бесполезна.

Как раз на «бесполезна» он остановился рядом с Гарри, так близко, что рукава их мантий соприкоснулись и слились в одно. Боггарт не подавал признаков активности — труп оставался трупом, мёртвым и ужасающим на вид.

— Почему? — выдавил Гарри, старательно контролируя дыхание. Боггарту сегодня достался превосходный ужин.

— В обычной ситуации, — Том подчеркнул интонацией слово «обычной», — два наблюдателя заставят боггарта попытаться напугать сразу обоих, — тварь эта не особенно умна — и соединившиеся разнородные черты сами по себе сделают её скорее уж забавною, чем страшной. Чем больше группа, тем нагляднее эффект.

— Не смешно, — вынес вердикт Гарри, снимая очки, чтобы протереть их.

— Конечно, не смешно, — легко согласился Том.

— Это потому, что ты… без тела? Как бы и не человек? — против воли заинтересовался Гарри. Стоящий рядом и обыденно разглагольствующий Том его успокаивал. Лучше было бы только взять его за руку — что являлось невозможным.

— Нет, — Том ухмыльнулся в своей фирменной манере: широко, зубасто и безрадостно. — Просто это и мой боггарт тоже. Детали отличаются, но и так вполне сойдёт. Как видишь, он не чувствует потребности меняться.

— Но вы же проходили это в Хогвартсе — вы ведь проходили, правда? Не верю, что ты не сдал зачёт, — Гарри потёр лоб. — Как ты умудрился сделать свою смерть смешной?

— А никак, — Том поднял палочку. — Я его сжёг к чертям. Новая тема урока: учим заклинание «инсендио».

Одно это маггловское «к чертям» от чистоплюя Тома сказало Гарри довольно-таки о многом. Например, о том, что из них двоих в этой комнате боггарт всё же действовал не только на него одного. Когда корчащиеся чёрные кляксы на полу окончательно дотлели, — прибавилась тут Кричеру работка — Том меланхолично сообщил:

— Будь ты хотя бы на четвёртом курсе… да Мерлин с ним, хотя б на третьем, и будь я, разумеется, всё ещё жив — ты бы носил метку не позднее, чем сегодня к вечеру. Просто за одно вот это. Понимаешь?

— Метку? — сначала не понял Гарри. — Какую ещё… о-о-о, подожди. Уже тогда? — он не знал, как правильно отреагировать. Снова, как и с «в заклятии подвластья нет никакой необходимости», это была собственная Томова манера говорить хорошие вещи очень плохим способом. Гарри подумал, затем подумал ещё — и решил, что чувствует себя польщённым.

— Спасибо, Том, — сказал он. — Думаю, я понимаю.

Они, не сговариваясь, развернулись и вышли, оставляя позади горелое пятно.

---

[45] Здесь и далее используется нумерация этажей, в которой первым называется этаж, находящийся вровень с землёй. В Британии он традиционно именуется «ground floor», а «первым» — первый этаж над землёй.

[46] «Всегда чисты» (фр.)

[47] «Живу надеждой» (фр.)

[48] Короткая притча парадоксального характера, неустанное размышление над которой должно приблизить к постижению состояния «дзен». Один из наиболее известных коэнов — «Кто слышит, как в лесу падает дерево, если в лесу никого нет?» (т.е. издаёт ли оно вообще звук в отсутствие слушателя).

[49] Фундаментальное понятие в квантовой механике, которое гласит, что квантовая система может существовать в нескольких состояниях одновременно до тех пор, пока ее не будут наблюдать или измерять.

Тихая, тёплая, безмятежная августовская ночь опускалась на Литл-Уингинг, бережно и незаметно кутая, как стеклянный шарик в вату, в сумерки одинаковые дома.

Гостиная коттеджа номер четыре по Прайвит-драйв, уже сполна погружённая в вечернюю темноту, озарялась лишь ритмично пляшущими отсветами телевизионного экрана. Эти голубоватые, неверные пятна света выхватывали из мрака то одну деталь обстановки, то другую, словно рисуя причудливую мозаику или поворачивая калейдоскоп. Семейство Дурсль в полном составе сосредоточенно предавалось вечернему отдыху.

Мистер Дурсль, обутый в тапочки и одетый в строгую полосатую пижаму, привычно устроился в глубоком мягком кресле. Его усы, жёсткие как щётка и такие же густые, были тщательно расчёсаны. Миссис Дурсль не менее привычно заняла местечко в уголке дивана. Она тоже была облачена ко сну — в длинную просторную ночную рубашку, поверх которой её укутывал байковый халат. Накрученные на бигуди волосы прикрывала старенькая голубая косынка. Левая рука миссис Дурсль покоилась на плече её сына — Дадли с комфортом занял оставшуюся часть дивана, лёжа на боку с головой на материнских коленях. Его пижама с эмблемой Супермена на груди была синей, лицо — розовым, волосы — влажными после душа.

Казалось, все трое мирно смотрят телевизор, в точности как оно происходило и прежде, на протяжении очень длинной вереницы вечеров, предшествовавших нынешнему, и как будет, несомненно, во многие последующие вечера. И всё же что-то было не так, что-то сегодня отличалось. Стоило лишь немного пристальнее вглядеться, и благопристойная картинка семейного досуга начинала трескаться и рассыпаться в прах.

Остекленевшие немигающие глаза. Отсутствие движения. Молчание. Стекающая из уголка рта капелька слюны. Телевизор, работающий без звука. Пульт, выпавший из расслабленной, безвольной ладони.

Впрочем, глухая обморочная тишина гостиной, едва нарушаемая доносящимся из кухни жужжанием работающего холодильника, всё же не была абсолютной. На самом деле, в отдалении периодически слышался звук шагов и чьи-то голоса, настолько неуместные на Прайвит-драйв вообще и в этом конкретном богобоязненном доме в частности, что их стоило бы счесть всего лишь случайным и глупым сном.

— Мордред! — говорил один голос, сиплый, будто его владелец годами беспробудно пил, или ему когда-то серьёзно повредило голосовые связки (а возможно, и всё это вместе). — Ничего, да? Давай ещё разок, в две палочки. Я начинаю, ты подхватываешь. Готов? Приоре инкантатем!

Последовала секундная тишина. Затем другой голос, похожий по звучанию на глубокий бархат и гречишный мёд (но с капелькой подмешанного яда), отозвался первому:

— Аластор, мы без толку теряем время. Это не заклинание. Здесь был артефакт. Даже я ощущаю… остаточные эманации. А вы, с вашим окуляром, наверняка их ещё и видите.

— Вижу! — вспылил в ответ первый голос, в чьём тембре хаотически смешались сердитое рычание сторожевой собаки и бесплодные попытки выдуть звук из расколовшейся свирели. — Знаешь, что ещё я вижу? Просрали пацана! Как есть просрали! Беспечные дебилы, и я — первый среди нас дебил, — добавил он с горечью.

— Самокритично, — холодно, хоть и не без иронии отметил обладатель выразительного баритона, но названный прежде Аластором не дал ему сбить себя с мысли, и закончил:

— Понадеялись на магглов! Ну да, конечно, вот он — результат. Вся кровная защита — пикси по…

Тут он завернул пошлейшую конструкцию, повествовавшую о непростой любовной жизни Мордреда и корнуолльских пикси. Его собеседник промычал себе под нос мелодию на три такта, как делает обычно человек, занятый тонкой и сложной работой, но вынужденный отвлекаться.

— Как бы вы охарактеризовали артефакт? — задал он вопрос с бесстрастным любопытством заглядывающего в топку ядерного реактора учёного.

— А я не знаю! — рыкнул-свистнул на него сиплоголосый. — Я подобной дряни в жизни не встречал! Намешано как будто понемногу от всего на свете: словно портрет, почти закончив, прокляли на семь лет невезенья, потом зачем-то переделали в связующий пергамент, на полдороге передумали, всадили чары, иссушающие разум, и сверху навертели рунную защиту. Я говорю тебе, а ты не слышишь — мы просрали парня. Думаешь, подбросили? Да где там. Нет, он сам сюда эту херню принёс.

— Вашу точку зрения я понял, незачем так кипятиться, — глубокий баритон сделался ещё недружелюбнее, чем прежде. — А теперь прошу меня извинить.

Раздались шаги, на их фоне прозвучало приглушённое: «Акцио, кровь Гарри Поттера!», но сразу вслед за тем звук по-хозяйски шествующих ног приблизился к гостиной — и если и остались у кого-нибудь связные воспоминания об этом вечере, то среди них точно не было ни одного из членов семейства Дурсль.

* * *

«Поелику волхование, на кровях человеческих сотворяемое, легко склоняется к худу, то и приступать к нему должно с сердцем, очищенным от смуты и скверны. Чертог же надлежит окурить веткою розмарина. Более всего благоприятна последняя четверть луны на исходе года…»

Северус хорошо помнил, как он впервые сварил это зелье.

Задание не было проверочным, не было каким-то выдающимся или важным — рядовое, обычное поручение, ещё одно в ряду прочих подобных, но что моментально раз и навсегда сделало его особенным, так это прикосновение сильной, по-породистому узкой ладони к плечу и ласково-насмешливое: «Умница, Северус». Ладонь, невесомо-тёплая, еле ощущалась через три слоя ткани, но след от неё, казалось, остался гореть на коже солнечным ожогом.

Он знал уже к тому моменту, что его заметили; он вкалывал как проклятый, без устали и не прося пощады. И он получил свою метку месяцем спустя, причём совершенно по другому поводу. А запомнилось — вот это. Маг разума должен быть хозяином своих эмоций, но, соединяясь с воспоминаниями, они давали зачастую непросчитываемый результат.

Три грана[50] свежих цветов вереска высыпались в котёл, стеклянная палочка совершила семь помешиваний против часовой, и Северус перевернул малые песочные часы. Следующая закладка через минуту.

Отчасти Северус любил ночные бдения у котла, — а как иначе, днём почти всё время пожирали маленькие монстры, именуемые студентами, ну а любые крошечные его остатки присваивал господин директор, так что только ночью — и любил он их в том числе за возможность привести в порядок свои мысли.

Ещё в детстве ему лучше всего думалось в тишине, наедине с тихо кипящим зельем, как будто, шаг за шагом следуя рецепту, он шаг за шагом добивался дистилляции идеи, отбрасывая соли эмоций прочь и размещая каждое суждение в подходящую ему пробирку.

Позднее это даже стало его опорой в занятиях окклюменцией. Добиться идеального спокойствия и сосредоточения каждый пробовал по-своему — кто бегал, кто торчал под водопадом, кто выполнял дыхательную гимнастику или созерцал в молчании пустую стену. Снейп знал человека, сделавшего фокусом для разума вкус лимонной карамели. Ему же самому достаточно было мысленно встать к котлу.

Одна капля слёз вдовы, настоянных на самородном золоте, затем, очень медленно, по крупице, девять гран яиц огнёвки. Три помешивания костяной лопаточкой.

Снейп вызвал темпус и взглянул на время — следующий этап не укладывался точно в интервалы, подходящие для стандартных песочных часов, а приблизительности он не терпел. Темпус он всегда колдовал в виде маггловских электронных часов с секундами — сначала из бунтарства, потом оказалось, что это удобно, а потом Северус просто привык.

Итак, известные ему факты, медленно очищаясь от примесей, обнаруживали между собою то особенное притяжение, которое всегда подсказывало сочетающиеся ингредиенты в зелье. Вначале неочевидное, это сродство при должном размышлении делалось ясней.

Первым фактом стал ребёнок из чужого воспоминания. Жалея раздавленного нечаянной ошибкой Люциуса, Снейп навестил злополучный книжный магазин и сам ещё раз пропустил память продавца сквозь мелкоячеистое сито. Ничего в ней не сыскалось про тетрадь, прав был Люциус, зато в воспоминаниях оказался мальчик, которого Малфой не знал в лицо, и вряд ли опознал бы по чьему-то описанию — но Северус не ошибся бы и спьяну. Мальчиком был Гарри Джеймс Поттер. Северус насторожился.

Появление Поттера — того-самого-ребёнка-который — в одной точке пространства и времени с исчезновением артефакта, завещанного на хранение Лордом, выглядело как совпадение. Но совпадение из тех, что привлекают внимание, и ты откладываешь их в сторону, ожидая, не проявится ли закономерность.

И в данном случае она проявилась, вместе со вторым фактом, попавшим в руки Северуса сегодня.

Этим фактом стало повторное посещение семейного гнезда Петуньи, на коем настоял директор — да ещё и навязал Аластора Чокнутый-не-только-глаз Муди в напарники и (Снейп не обольщался) в надсмотрщики. Муди-то и углядел следы, оставленные в домишке Дурслей неким заколдованным предметом. Поправка: весьма замысловато заколдованным предметом неизвестной природы и предназначения. И в этот раз также имел место любопытнейший баланс, только обратно-симметричный: артефакт — появился, мальчишка — исчез.

Всё ещё совпадение, но уже совсем нехорошее. Из тех, ради которых составляешь аварийные планы, озаглавленные «Это, Конечно, Никогда Не Понадобится, Но». Снейп бы сбился, считая, сколько раз они ему пригождались.

Маховое перо странствующего голубя, зуб угря, правое крыло махаона. Девять помешиваний жезлом из омеднённого серебра, затем убавить огонь на треть. Северус придирчиво оценил цвет и густоту зелья. Выглядело правильно. И запах из котла шёл правильный — сочетание жжёного кофе и водорослей. Ни то, ни другое, разумеется, в состав смеси не входило, но только очень примитивные отвары сохраняли вкус и запах компонентов неизменными.

Предположим, что совпадение вообще не являлось совпадением. Вещь попала к Поттеру — и он испарился. Причины? Последствия? Необходимые действия? В котле тихо всплывали крошечные пузырьки. Снейп сосредоточенно размышлял.

Метка в небе над Литл-Уингингом. Пропавший ребёнок Поттеров, ребёнок пророчества, о чём знали лишь трое человек на этом свете и ещё один — на том, или где уж он там пребывал в настоящее время. Директорская тайна жгла желудок, как случайно проглоченная кислота. Его, Альбуса и Сибиллу связывала клятва — а что связывало Лорда? Он с кем-то поделился? Не совсем в его характере, но исключать нельзя.

Допустим, артефакт попал к мальчишке, и его местонахождение перестало быть тайной. Своего рода маяк, способный обойти кровную защиту, хотя подобное считалось невозможным. В этом всё дело? Но тогда под меткой обнаружили бы два трупа. Поттер был жив — Северус ведь всё ещё продолжал дышать; обет хранить жизнь мальчишки даже ценою собственной покуда действовал.

Тогда — отложенная казнь? Или похищение было не ради мести? Или — учитывая ореол загадочности вокруг похожей на тетрадку вещи — мальчик пошёл с похитителем добровольно?

Северус сомневался. Даже дети его дома, расчётливые маленькие змеи, не бросили бы, уходя, абсолютно все свои пожитки. Хотя бы что-то сентиментальное в побег прихватывал почти каждый, и уж тем более первокурсник не оставил бы приглашение в Хогвартс и билет на поезд. Да, пройти на платформу девять и три четверти вполне можно было и без этого билета, и, более того, на памяти Снейпа их вообще никто и никогда не проверял, но… он бы его точно взял. Любой ребёнок взял бы, особенно выросший в… том, что Северус там увидел.

Одна драхма[51] семян полыни, три ягоды омелы, корень астрагала и листок подснежника. Перемешать ножом из обсидиана. Оставалась финальная закладка. Северус погасил огонь. От жидкости в котле шёл пар, бледно-голубые тусклые искры вспыхивали в глубине, закручиваясь по спирали.

Кровь мальчика, собранная в доме, нашёптывала Снейпу историю, что он не хотел бы слышать; ему не нравилась новая форма, которую приобретал мир под воздействием этого рассказа. Любому неприятно ошибиться. А ошибка Северуса была из тех, что он совершал и раньше, поэтому особенно гневила. Но не признать её было бы ещё глупее.

Кровь на полу. Лужицы, цепочки когда-то упавших капель, размазанные полоски. Обычное дело, многовато, может, но с детьми всякое случалось. Кровь в ванной, въевшаяся в трещины и щели — уже страннее, но допустим. Но были и следы, которые ни с чем не перепутаешь: следы, остающиеся от избиений. Пятна на дверных косяках. Брызги на стенах — косые перекрещивающиеся веера. Брызги на потолке. Если бы кто-то четверть века назад захотел бы найти всю кровь Северуса, пролитую в стенах коттеджа в Коукворте, его ожидал бы до боли сходный результат. Отвратительная, неприемлемая правда поместилась в малый фиал номер пять, тонкостенный и прозрачный.

«Просрали пацана», — кипел, брызжа слюной, Муди, а Снейп в это время думал: «мне следовало догадаться». А ещё он думал: «что же вы наделали». И: «это тоже ради общего блага?» К тому моменту он успел уже хорошенько разглядеть чулан.

Клетку. Загон для зверя, где содержался всё-таки не зверь.

Тёмная. Разившая всеми веществами, которые способно источать человеческое тело. Лишённая даже подобия окон и практически пустая, не считая матраса и подушки, которые в целях гигиены следовало бы сжечь, да шерстяного, проеденного молью одеяла. В углу — коробка из-под обуви, а в ней — кучка поломанных игрушек, фонарик, ручки и огрызки цветных карандашей. Одежда на крючке, девчачьего вида рюкзак, стопка тетрадей. Распределительный щиток на одной стене, ободранная узкая полочка на другой, а прямо напротив входа — «конмата гари», начертанное на стене явно детской рукой. И это действительно была комната Гарри. Снейп очень внимательно изучил разумы Петуньи, Вернона и Дадли. Ошибка исключалась. Впрочем, ошибок Северус и так уже совершил с лихвой.

Теперь, возможно, предстояло сделать и ещё одну. Ослушаться господина директора — означало умереть от нарушения клятвы. Выполнить его указание и разыскать Поттера при помощи зелья кровного поиска — вполне вероятно означало то же самое. Баюкая в ладони пробирку с крошечными чешуйками засохшей крови, Северус глядел в котёл. Зелье было готово, а вот мысли так и не доварились до приемлемого ответа. Наконец он вытащил пробку и вытряхнул последний ингредиент в искристый сине-голубой состав.

В мгновение ока зелье взбурлило. Цвет сменился на венозно-красный, затем побледнел до алого и перешёл в опалесцирующий лиловый. Реакция успокоилась. Предстоял завершающий этап — использовать его по назначению.

Снейп очистил лабораторный стол и инструменты, убрал их по местам, достал новый пергамент. Он не торопился — говоря по правде, он тянул время. Но вот, наконец, приготовления были окончены. Вооружившись стандартным черпаком номер три, Северус отделил две унции зелья и медленно, контролируемо вылил его на лист.

* * *

— Опоздали. На сутки, может, даже меньше, — Эммелина Вэнс поджала и без того узкие губы. — Вчера около полудня он точно ещё был там. А вот дальше — всё.

Статная, высокая, полногрудая, она походила на валькирию, готовую в любой момент без трепета ступить в гущу самой жестокой схватки. Волосы, рано поседевшие на висках, придавали чертам её лица строгую суровость, а тёмно-зелёная накидка подчёркивала льдистую серость глаз. Типично слизеринская гамма, хотя Снейп точно знал, что училась Эммелина в доме Рейвенкло.

Очередное, уже пятое по счёту за три дня, собрание ордена жареной птицы шло обычным своим ходом — то есть, ни шатко ни валко. Северус с трудом подавил зевок — спать нынче не пришлось, а вот побегать довелось изрядно. В том числе вокруг дома покойной Фигг, напрашиваясь на подозрения от Министерства, но разве же господина директора подобные нюансы волновали. Путных следов там, кто бы сомневался, не нашлось. Кто-то наколдовал жалкий единичный ступефай, а затем в ход снова пустили некий артефакт из тёмных, но тот же самый, что засветился у Поттера, или какой иной — не смог сказать ни Муди, ни уж тем более сам Северус. Похоже было на разновидность «шкатулки душ» — редкостной гадости, использовавшейся для отъёма жизненной силы. Их запретили века два назад, Снейп и не думал, что у кого-то в закромах они ещё остались.

— Комната оплачена до конца месяца, — продолжала Вэнс. — Но я не думаю, что он вернётся, хотя на всякий случай повесила там сигналящие чары. Прибрал номер под метёлочку, как никто и не жил.

Господин директор укоризненно вздохнул, будто бы Эммелина могла избежать провала своей миссии, если бы работала лучше и быстрее. Вообще-то, скорее всего, могла — но везение тоже было важно, а им в поисках Поттера категорически не везло. Снейп побарабанил пальцами по подлокотнику стула.

— Зелье не работает, — в свою очередь отчитался он. — Поттера держат либо под фиделиусом, либо в месте, защищённом чарами ненаходимости и ненаносимости. Ничего не поделаешь, Альбус, я ведь вас предупреждал.

Ненаходимых и ненаносимых на карту мест в Магической Британии, что и говорить, хватало. Да взять хотя бы Блэковский фамильный особняк — но тот вообще был зачарован с параноидальной дотошностью, папаша Сириуса в своё время постарался. Другие родовитые семьи тоже не отказывали себе в создании убежища на самый крайний случай, и не обязательно такого очевидного, порою скромный охотничий домик где-нибудь в Нидвудском лесу спасал жизнь намного лучше самого защищённого поместья. Это могли быть и свежесозданные чары, специально ради Поттера — не угадаешь.

Когда вчера (точнее, уже сегодня) ночью карта, которая должная была возникнуть на обработанном зельем листе, так и не появилась, Северус испытал неподдельную благодарность в адрес высших сил. Явиться к неизвестному пожирателю (а кто бы это ещё мог быть, в самом-то деле), действовавшему то ли по прямому приказу Лорда, то ли в рамках собственного понимания лордовых возможных пожеланий, и попытаться отвоевать у него Поттера Снейп чувствовал себя решительно не готовым.

Он ненавидел играть с пустой рукой — а у него покуда не имелось ничего, за что стоило бы попытаться сторговать жизнь мальчишки, и свою собственную заодно. Проклятущий Орден Феникса по сей день не обзавелся ни готовящимися операциями, ни хоть сколько-то оформленными планами, ни новобранцами — вообще не происходило ни драккла, кроме беготни в поисках исчезнувшего ребёнка, а полуанекдотические рассказы о ней сгодились бы разве что Люциусу на потеху, но уж никак не Лорду.

Вот наберётся хоть что-нибудь стоящее, и тогда…

О том, что случилось в прошлый раз, когда он попытался купить таким образом чью-то жизнь, Северус изо всех сил старался не думать.

Вздох, явственно просивший круциатуса, раскатился по директорскому кабинету. Альбус огладил бороду — тренькнули колокольцы — и задумчиво спросил:

— Эммелина, девочка моя, а кто всё-таки помог Гарри добраться до Косого?

— Неизвестно, — качнула головой та, снова мимолётно поджимая губы, — кого ни спрашивала, все твердят, что Гарри жил в «Дырявом котле» с родителями. Явная ложь, и источник её — сам мальчонка. Он прятался, Альбус, даже имя своё скрывал, я же говорю.

Да, «Фомальгаут Блэк» заставил Северуса мысленно хохотнуть. Теперь понятно стало, откуда о побеге Поттера вызнали Малфои — Нарциссе эти слухи принесли, наверное, на следующий же день. Нет, на следующий же час.

— Может, Фигги? — шмыгнул носом помалкивавший до того Мундунгус Флетчер. — И за это её убили…

Тут он совсем загрустил и, не стесняясь, полез за фляжкой с бренди. Северус, честно говоря, тоже бы не отказался, но прихватить с собою не додумался, а директор, кроме чая, ничего гостям не предложил.

Да и какие они гости, право. Подчинённые, солдаты, пешки. С такими вместе напиваться — перебор, ещё уронишь авторитет Верховного чародея.

— Северус, а ты что скажешь? — ну вот, пожалуйста, накаркал. Снейп поморщился.

— Я советовал обратиться к собственным опекунам. Но Поттер этого не сделал. Альбус, мы ведь уже обсуждали.

Поттер, если дословно, обронил: «С магглами?» и состроил такое презрительное, такое типично чистокровное лицо, что сразу подкатили желчью к горлу воспоминания о любимых однокурсниках. Теперь Северус ту гримасу переосмыслил — в свете вновь открывшихся обстоятельств он отлично понимал, почему мальчик так сказал. Жаль, понимание явилось к нему поздновато. А тогда, услышав от поганца оскорбление в сторону Лили, Снейп попросту сбежал — домой, в приветливые объятия бутылки, и остаток дня потерялся в мягком забвении, даруемом алкоголем.

Если бы он вместо этого спросил, например: «они вас обижают?»

Кто мог сказать, куда привёл бы несостоявшийся дальнейший разговор. Но в сожалениях не было никакого проку.

Итак, Северус не знал, кто помог Поттеру. Петунья не знала, кто помог Поттеру. Вернона и Дадли вообще не было в тот момент дома. Мальчишка открыл дверь Северусу, получил от него ключ, и… очутился в «Дырявом Котле», причём бармен тоже не знал, кто ему помог, и никого с ним не видел! Правда, что ли, Фигг поучаствовала? А вещи почему не взял? Побоялся возвращаться?

В съёмных комнатах при пабе проблемный ребёнок жил неполную неделю — пять дней и ночей и ещё полдня. Всё это время он, по-видимому, полагал, что прячется от слежки — да, выследить его сумел бы даже слепоглухонемой, но это всё же был ребёнок, не стоило ожидать от него профессионализма. На шестой день к полудню мальчик исчез. На этот раз — со всеми вещами, и более с тех пор не объявлялся. Снейп потёр виски. Кажется, начиналась мигрень.

— Сплотить ряды… наши усилия… слепота со стороны Министра Фаджа… — вещал диретор тем временем; Северус слушал вполуха. Нужно было предупредить Люциуса, что, кажется, след тетради всё-таки нашёлся. И попытаться вызнать, кто из своих мог выкрасть мальчишку — или помочь ему сбежать.

Ах да, и был ещё один человек, которому следовало кое о чём узнать.

* * *

Минерва МакГонагалл была не из тех, кто пренебрегает своими обязанностями. Пусть кто-то — например, Северус — попрекал её равнодушием к детям собственного дома, но нужно же было понимать, что под сенью красно-золотого знамени Годрика от века собирались самые проблемные, проказливые и безрассудные питомцы Хогвартса.

Если бы Минерва по-прежнему так остро реагировала на всё, что умудрялись отчебучить маленькие львята, как с ней бывало в первые годы её деканства, она бы кончила разрывом сердца или в палате для буйнопомешанных святого Мунго. Слишком уж много шалостей они и с ними утворяли каждый божий день.

Баланс участия и суровости подбирался долго, но итогом достигнутого с таким трудом равновесия стал девиз: «как-нибудь утрясётся». Покуда дело не доходило до случайного обезглавливания или выращивания гриндилоу в ванной — проблемам предоставлялось решаться силами префектов или рассасываться самим собой (что происходило чаще, чем думал Северус, мнительный и обидчивый от природы, как все слизеринцы). Загруженная по брови административными обязанностями, Минерва была занятым человеком, помимо всего прочего — на глупости не хватало ни времени, ни сил.

Но оставались вещи, с которыми, всё же, лицом к лицу следовало встречаться именно декану.

На объяснения Северус не был слишком щедр. Безмерно удивив её визитом, — обычно заманить профессора зельеварения в кабинет замдира было не проще, чем нунду в кошачью переноску — Снейп вручил ей фиал с воспоминанием и сказал:

— Минерва, ознакомьтесь. Это вас касается. И это важно, — а затем отбыл, только мантия взметнулась за спиной.

Манеру ходить будто по сцене и драматическое хватание за виски Минерва осуждала в нём отдельно — нужно быть попроще, без этой… театральщины.

Воспоминание она отложила до вечера — Северус сказал «важно», а не «срочно». И правильно сделала — сосредоточиться после увиденного на прошении в совет попечителей было б трудновато.

Прошения являлись отдельной головной болью — вот уже который год ей приходилось раз за разом клянчить стипендию для очередного Уизли. Когда их набралось на шее Гриффиндора пять, Минерве захотелось лично зашить суровой нитью ту бездонную дыру, откуда они все вылезали на свет божий. Молли, истовая католичка (в чём та, конечно же, не признавалась, но Бог шельму метит — рыжие ирландцы не зря были издалека заметной масти), плодилась и размножалась так, что плакали от зависти нарглы в Запретном Лесу. И всё бы ничего, да только вот семейство было не из работящих — им вечно не хватало денег, чтоб собрать в школу даже одного из своих детей. Когда выпустились старшие двое, стало чуть полегче, но новые поставки Уизли ожидались уже в этом, как и в следующем, году. И, будто того недостаточно, нынче попечителей возглавил не кто иной, как сиятельной лорд Малфой. Вот у кого, чуяла Минерва, зимою снега не допросишься, не то что четырёх стипендий для одной семьи.

Так или иначе, прошение было составлено, счета разобраны, письма — прочитаны, и в наступивших уже сумерках, затеплив зачарованную свечу (что было намного экономнее и разумней, чем поддерживать всё время люмос, как поступали некоторые позёры), Минерва добралась до чашки чая, первой за весь день, а вслед за тем, наконец-таки, и до принесённого Северусом фиала.

То, что предстало перед её глазами, выбило Минерву из колеи. Она… не в первый раз сталкивалась с подобным. Говоря начистоту, редок был год, когда в Хогвартс не принимали хоть одного первокурсника с наскоро подлеченными в Мунго травмами и подчищенной памятью. Последнего Минерва не одобряла, но такова была политика Альбуса. Он считал неправильным, чтобы дети пугались сами, страдая от ужасных воспоминаний, а главное — чтобы они пугали и других детей, может быть в жизни не видавших ни единого маггла, как всё те же Уизли.

Никто подобным не гордился, однако таковы уж были факты. Но этот конкретный мальчик…

Она ведь знала. Она чувствовала. Она говорила Альбусу — не надо. Ей сразу не понравилось от мала до велика всё семейство — можно называть это чутьём, которому любой анимаг верил хоть отчасти, а впрочем — дело не в названии. Она просто поняла нутром — не выйдет ничего хорошего. И ничего хорошего не вышло.

Чулан. Следы побоев. Избранные «цитаты» из памяти Петуньи (просматривать воспоминание внутри другого воспоминания было очень неприятно, от этого кружилась голова), такие же фрагменты, нарезанные из памяти Вернона и Дадли. Последние были особенно чудовищными: именно он видел от начала до конца «игру» с собакой. Дадли было весело. Кажется, именно тогда появились крошечные капли крови на потолке. Магические выбросы и новые побои. Море бесконечной жестокости обрушилось на Минерву. Впервые она всей душой приняла точку зрения Альбуса. Такое точно лучше было бы забыть. Всем участникам.

Выпив подряд ещё шесть чашек чая — в последние три она добавила немного бренди, и под «немного» подразумевалось «где-то половину чашки» — Минерва приняла твёрдое решение.

Как угодно, но она должна спасти ребёнка. Так дальше просто не может продолжаться. Всё, о чём говорил Альбус, было правильно и разумно, мальчика следовало оградить в раннем возрасте от его славы, от непомерного баловства и прочих издержек его особого положения, но Дурсли оказались просто неподходящим вариантом, и на этом точка. Гарри требовался другой, и Минерва его найдёт. Леди Лонгботтом, в конце концов, поможет. К следующим же каникулам у Гарри будет нормальная семья.

А если нет — Минерва сама впряжётся в эти обязанности. Да, пусть она уже в годах, чтоб не назваться откровенно старой, пусть горести минувших лет её и потрепали, пусть у неё никогда не было собственных детей. Как только Гарри станет одним из воспитанников Гриффиндора, он превратится в её ребёнка, и она сделает всё необходимое, чтобы обеспечить ему нужную защиту.

Магическая Британия, весь магический мир, если на то пошло, задолжали этому мальчику. Настало время отдать долг, и Минерва проследит, чтобы всё было сделано правильно.

Наедине со своим отражением в оконном стекле Минерва МакГонагалл отсалютовала чашкой. Словно подкрепляя её безмолвную клятву, с высоких небес сорвалась яркая хвостатая звезда, упала прямо в Чёрное озеро, и в нём погасла.

------

[50] Около 1,3 грамм. Аптекарский гран составляет 64,8 миллиграмм.

[51] Аптекарская драхма составляет 3,888 грамм.

Часы на башне вокзала Кингс-Кросс показывали половину одиннадцатого утра, когда Гарри, отчаянно храбрясь, ступил под его высокие арочные своды. С фасада здание напоминало то ли случайно уцелевший кусок древнеримского акведука, то ли средневековый мост о двух пролётах, внезапно лишившийся как берегов, так и протекающей под ним реки. Изнутри впечатление менялось — стеклянный потолок, разделённый на бесконечное множество квадратных секций, наводил на мысли о здоровенной, просто гигантской, теплице; Гарри доводилось видеть такую в Кью-Гарденс[52], куда их однажды — миллион лет назад, в какой-то совершенно другой жизни — возили со школьной экскурсией.

После месячной изоляции в особняке на площади Гриммо снующая, роящаяся, гудящая толпа внутри вокзала подавляла. Десятки людей стремительно двигались в самых разных направлениях, волоча за собой чемоданы на колёсиках, неся рюкзаки, ведя за руки детей, толкая багажные тележки и коляски, таща в охапке букеты цветов и обалдевших собак. Все они одновременно шаркали, кашляли, топали, смеялись и очень громко разговаривали. Казалось, Гарри омывают своим течением сразу несколько речных потоков; от этого у него закружилась голова. Дезориентированный, он изо всех сил цеплялся взглядом за Тома, незримо для других вышагивавшего рядом.

За их спинами то один, то другой пассажир, торопившийся по своим делам, вдруг запинался, спотыкался или пошатывался, принимаясь вслед за тем недоумённо озираться и подозрительно оглядывать пол, собственные ноги, чужие багажные тележки или чью-нибудь таксу на поводке. К тому моменту, как впереди показалась долгожданная колонна между платформами номер девять и номер десять, в тянущейся за Гарри и Томом своеобразной кильватерной струе уже успело завязаться две громогласных ссоры (кого-то со всего маху обдали кофе, а ещё кому-то отломали колёсико на чемодане) и одно потенциальное романтическое знакомство (запнувшаяся девушка, взмахнув руками, упала точно на очкастого блондина, изучавшего табло отправления, и тот, к собственному изумлению, успел её подхватить). Причиною всей этой неразберихи был, конечно же, Сундук.

Укрытый чарами невидимости, наложенными Томом, Сундук преданно следовал за Гарри — но, в отличие от Тома, бесплотным он отнюдь не являлся, и потому то и дело отпихивал кого-нибудь с дороги или толкал углом, а то и подставлял подножку одной из своих когтистых паучьих лапок. Возможно — только возможно — следовало всё-таки замаскировать его каким-то образом под обычный чемодан, но подходящих чар для наведения иллюзии Том не знал, а специально искать их они дружно поленились. Расплачиваться за их небрежность теперь пришлось другим, но ни Гарри, ни Тома муки совести не угрызали — один сосредоточился на том, чтобы проложить свой путь к платформе девять и три четверти, о совестливости же второго мог рассказать много чего интересного весь волшебный мир.

Волнение Гарри достигло пика перед самою колонной. Том говорил, что держаться нужно уверенно и не сомневаться, что пройдёшь насквозь. Магия — вообще любая, а не только конкретно эта, связанная с магическим барьером — зиждилась на воле и намерении, и колебания были для неё губительны.

«Там — дверь, — решительно объявил самому себе Гарри, и на всякий случай зажмурился. — Там дверь, и я сейчас в неё войду».

Он сделал шаг вперёд, не почувствовал никакого сопротивления, шагнул ещё раз, уже смелее, и…

Шум вокруг изменился. Гарри отчётливо расслышал уханье совы. Что-то шмыгнуло под ногами, задев мягким шерстяным боком. Рядом раздался детский смех и негодующий вопль: «ну ма-а-а-м!». Гарри открыл глаза.

— Вон и она, — весело сказал Том, и Гарри жадно заозирался. — Платформа девять и три четверти.

Ярко-алый паровоз с шипением плевался паром, будто перекипевший чайник. Прицепленные к нему вагоны словно сбежали из музея, такими они были угловатыми и неуклюжими. По всему перрону, куда ни кинь взгляд, толпились взрослые, одетые в мантии самых причудливых расцветок, и сновали разновозрастные дети, одетые вообще кто во что горазд. Над головой вились совы, — уханье Гарри не почудилось — под ногами крутились кошки, все как одна похожие на питомцев миссис Фигг, и даже с такими же кисточками на ушах. Гарри восторженно выдохнул.

— Финита, — достав из рукава волшебную палочку, он постучал по Сундуку, отменяя невидимость. Сундук встряхнулся, как большая собака. Гарри зашагал вдоль поезда, не без труда лавируя в толпе.

Свободное купе нашлось в четвёртом по счёту вагоне. Гарри с удовольствием уселся на пухлый старомодный диванчик, подавляя желание на нём попрыгать. Сундук проворно вскарабкался на багажную полку и там затих, поджав под себя ноги.

— Пожалуй, я тебя оставлю ненадолго, — молвил Том, засовывая руки в карманы мантии. — Хочу осмотреться.

— В Хогвартсе не насмотришься? — возмутился Гарри, которому не очень хотелось сейчас очутиться одному. — Они все едут до конечной, я тебе ручаюсь!

— Будет уже не то, — загадочно усмехнулся Том, дёрнул плечом и усвистал в открытую дверь купе, только его и видели.

«К старостам в вагон попёрся, ностальгировать», — сердито подумал Гарри и закрыл дверь. Стало почти что тихо.

Он наблюдал через окно как постепенно редеет толпа на перроне, как машут руками остающиеся люди и торопливо расцеловываются с ними уезжающие; вслед за тем поезд дрогнул, качнулся и медленно, плавно начал набирать ход. Странное чувство посетило Гарри — чувство, какое бывает, когда уезжаешь откуда-то навсегда, и точно знаешь об этом. Он представлял, что его ждёт впереди, но одновременно и не мог представить этого, ему было вперемешку радостно, грустно и тревожно, и сердце будто замирало в груди, схваченное волнением, точно чьим-то невидимым кулаком.

Но долго медитировать на виды из окна ему не дали. Дверь в купе вдруг без стука приоткрылась, и внутрь заглянула чья-то морковно-рыжая голова. На носу у головы было грязное пятно, а на щеках — обильная россыпь веснушек.

— Здесь свободно? — спросила она, кивая на сидение напротив Гарри. — В других вообще сесть некуда.

Гарри, поколебавшись, кивнул, и вслед за головой в купе просочился целиком весь незнакомый попутчик. Это был мальчишка примерно возраста Гарри, худой, большерукий и нескладный, одетый в спортивные штаны, клетчатую куртку и ярко-красный свитер, в сочетании с его огненной шевелюрой вызывавший желание протереть глаза. Мальчишка быстро уселся, украдкой покосился на Гарри, но тут же перевёл взгляд, делая вид, что его что-то жутко заинтересовало за окном. Гарри тоже посмотрел в окно — ничего особенно интересного там пока не было, поезд полз вдоль вереницы каких-то сараев и кирпичных заборов, время от времени рядом мелькали соседние пути со стоя́щими на них товарняками.

— Эй, Рон! — во вновь отъехавшую в сторону дверь купе просунулись двое совершенно одинаковых на вид парней постарше, тоже рыжих и веснушчатых. — Мы пойдём… там Ли Джордан едет в двух вагонах от нас… он с собой гигантского тарантула везёт, — говорили они довольно забавно, заканчивая фразы друг за другом, словно читали по ролям заранее отрепетированную пьесу. Кажется, вот так и выглядели магические близнецы, о которых Гарри прежде уже слышал от Тома.

— Ну, идите, — промямлил мальчик, которого назвали Роном, и снова стрельнул глазами на Гарри.

— Привет, — обратились уже к нему близнецы и синхронно улыбнулись одинаковыми улыбками. — Мы Фред… и Джордж Уизли… а это наш брат Рон.

Гарри, чувствуя себя очень неловко, привстал и кивнул.

— Гарри Джеймс Поттер, — отрекомендовался он.

— Ух ты, — восхищённо сказал правый близнец (кажется, это был Джордж), а левый цокнул языком. — Приятно познакомиться… Гарри. Ещё увидимся, — и они ушли, а Рон тут же выпалил:

— Ты действительно Гарри Поттер?!

Гарри ощетинился. «Ну, сейчас начнётся», — решил он, и Рон не подвёл.

— А у тебя правда есть?.. — он ткнул пальцем в лицо Гарри.

— Есть что? — переспросил Гарри резковато, борясь с желанием треснуть по этому бесцеремонно вытянутому пальцу.

— Ну, ты знаешь… шрам?

— Да, есть, — новый знакомый уставился на него выжидательно; Гарри понятия не имел, чего тот от него хочет.

— А ты помнишь, как?.. — не унимался Рон, но хотя бы палец опустил.

— Не помню, — открестился Гарри.

— Совсем ничего? — Рон выглядел разочарованным. Гарри покачал головой. Разговор грозил увянуть, едва начавшись, и Гарри спросил, заранее зная ответ, но мечтая переключить внимание с собственной персоны на что угодно другое:

— Так значит, это — твои братья… у тебя в семье все волшебники?

— Э-э-э, да. Думаю, да, — поразмыслив, выдал Рон.

Ну разумеется — Уизли встретились Гарри в самом первом прочитанном им генеалогическом справочнике, в тех самых «Священных двадцати восьми». Но не так, по правде сказать, представлял он себе отпрыска достопочтенного чистокровного семейства. Манжеты свитера Рона были обтрёпаны, куртка — заплатана на локтях, спортивные штаны — измяты, а совершенно не сочетавшиеся с ними ботинки явно нуждались в хорошей чистке. И это не говоря уже о чёрном пятне на носу.

— Кажется, — продолжал Рон, — у мамы есть двоюродный брат из магглов, но мы никогда его не обсуждаем. Он бухгалтер, — Рон шмыгнул своим грязным носом.

«Сквиб», — догадался Гарри, а вслух заметил, чисто для поддержания беседы:

— Я бы не отказался иметь старшего брата-волшебника, — подумал он при этом, разумеется, о Томе.

— У меня их пятеро, — с отвращением сказал Рон. — Я шестой. Когда у тебя пять братьев, тебе никогда не достаётся ничего нового. Вот и я еду в школу со всем старым… — тут он принялся многословно жаловаться на жизнь, и Гарри, испытавший сначала что-то вроде сочувствия, — уж он-то не понаслышке знал, что значит вечно донашивать вещи с чужого плеча — окончательно затосковал.

— Все ждут от меня, что я буду учиться не хуже братьев… — исповедовался Рон, а Гарри про себя удивлялся — неужели тот со всеми подряд так откровенничает после первых пяти минут знакомства? Рон, тем временем, достал из внутреннего кармана куртки жирную серо-бурую крысу. Крыса безмятежно спала. На одной лапе у неё не хватало пальца, шкурку испещряли проплешины и нездорового вида струпья.

— Его зовут Скабберс[53], и он абсолютно бесполезный, — Гарри, мысленно сравнивая Скабберса с гладкой, изящной, антрацитово лоснящейся Хоул, не мог не согласиться с такой аттестацией.

— Перси подарили сову, когда узнали, что тот будет старостой, и я тоже хотел, но у родителей нет ден… — тут Рон сбился, покраснел и скомкано закончил:

— Я хотел сказать, что вместо этого получил крысу, — он залился краской ещё пуще и наконец заткнулся.

Неловкую тишину нарушил стук в дверь купе.

— Как насчёт небольшого перекуса, ребятки? — с улыбкой вопросила взрослая ведьма с ямочками на щеках. На ней была строгая мантия в пол, волосы на макушке скручивались прихотливым узлом, а перед собой она катила тележку, словно стюардесса (Гарри такое только в кино видел, да и то мельком, ведь его единственным способом смотреть телевизор было подглядывание через дверную щель). — Подсластим немного жизнь, а?

Гарри обрадованно потёр руки. Волшебные сладости интересовали его даже не своим вкусом, просто они были волшебные, и потому он нагрёб всего понемногу: шоколадных лягушек, пирожных-«котелков», лакричную «волшебную палочку», пирожок[54] с тыквой, «взрывную» жевательную резинку, «всевкусные» драже (эти смотрелись особенно многообещающе — на упаковке красовалась надпись: «Берти Ботт’с — Действительно ВСЕ вкусы!»), и прочее, что только было в тележке.

— Ого! Ты такой голодный? — вытаращился Рон, и Гарри закатил глаза. Даже его собственных, неустанно критикуемых Томом, познаний об этикете хватало на то, чтобы не комментировать вслух чужой аппетит.

— Нет, я такой любопытный, — отозвался он, сваливая сладости на сиденье рядом с собой.

— А у меня только сэндвичи с копчёным мясом… — заныл Рон. Гарри нахмурился — закупаясь, на попрошайку он как-то не рассчитывал.

— Хочешь? — после некоторого колебания отжалел он Рону пачку сахарных перьев. Рыжий моментально повеселел, разодрал упаковку и засунул в рот чуднóй пушистый леденец — и впрямь точь-в-точь перо.

— Спасибо, — прохлюпал он, но от дальнейшей беседы с набитым ртом, к счастью, воздержался.

Гарри распечатал шоколадную лягушку. Есть дрыгающую ногами конфету было странно, но в целом весело. Внутри коробки он нашёл фантик с колдографией. Точно, Том же про них рассказывал, а Гарри и забыть уже успел. «Альбус Персиваль Вульфик Брайан Дамблдор», — гласила подпись. Колдография была пуста — супер-злая версия профессора Икс гуляла где-то по другим карточкам.

«А вдруг и эти шпионить могут, как портреты?» — испугался Гарри и поскорей сунул вкладыш Рону.

— Ты их не собираешь, часом? На, возьми себе.

Рон с хрустом разгрыз остатки сахарного пера.

— А ты нет? Я тогда возьму. У меня, правда, уже есть, но, может, обменяю. Вот бы Агриппа попался, — закинул он удочку, но второй раз Гарри на это не повёлся.

Тут в купе снова постучали.

— Входите, — крикнул Гарри, и дверь отъехала в сторону.

На пороге стоял беловолосый светлоглазый мальчишка, ростом повыше Гарри (почти все его сверстники были выше ростом, чем Гарри, даже доходяга Рон), но такой же узкий в плечах и тонкокостный. Бледное лицо его казалось хитрым, будто хорёчья мордочка. Позади него в проходе переминались два темноволосых крепыша с простоватыми, если не сказать туповатыми, физиономиями, один другого шире и толще — типичные подпевалы, каких Гарри сто раз видел в маггловской школе, да хоть бы даже и у своего гнусного кузена.

Подпевалы за спиной без лишних слов сходу обозначали статус — белобрысый хорь чувствовал себя в авторитете. Окинув купе цепким взглядом, он сказал, странно растягивая слова, почти нараспев:

— Весь поезд гудит о том, что в этом купе едет герой магической Британии, — тут он внезапно подмигнул Гарри левым глазом, и совсем было скисший «герой», у которого за плечами имелась весьма скорбная летопись взаимодействия со школьными «авторитетами», приободрился, — вот я и поспешил засвидетельствовать свое почтение национальной знаменитости. Драко Люциус Малфой, — блондин отвесил чёткий, выверенный кивок, — к твоим услугам. А это, — он небрежно махнул кистью куда-то себе за плечо, — Крэбб и Гойл, они со мной.

«Малфой! Так это сын леди Нарциссы, — шестерёнки в голове Гарри закрутились с максимальной возможной скоростью. — Вроде не спешит мне нос откусить, уже хорошо. Надо бы к нему мосты навести осторожненько, тем более, сам в руки идёт…»

Но додумать толком ему эту мысль не дали.

— Катился бы ты отсюда, Драко Люциус Малфой, — предельно недружелюбно процедил Рон; его лицо снова медленно наливалось краской, — тебе здесь не рады, понял?

Гарри это высказывание изумило.

— С чего это не рады? — огрызнулся он.

— С того, что он — Малфой, — очень «понятно» объяснил Рон, уже раскрасневшийся до цвета помидора. — Слизень вонючий. Лучше даже не разговаривай с ними, Гарри. Ты не знаешь, что это за люди.

Не то чтобы Гарри мог поспорить с последним утверждением, но ему пришлось не по нраву, что ему указывают.

— Я уж как-нибудь сам решу, кому я рад и с кем мне разговаривать, а с кем — нет, — Гарри поймал себя на том, что закончил фразу ухмылкой — и он совершенно точно знал, из чьего именно арсенала позаимствована эта конкретная ухмылка.

Рон вскочил, сжимая кулаки.

— Я-то думал, что ты!.. — обвинил он не слишком связно. — А ты!..

— А я думал, что тут просто какая-то куча тряпья в углу, — с готовностью влез в разгорающуюся склоку Малфой. — А это, оказывается, Уизли, только не понять, который по счёту. Семнадцатый? Пятьдесят шестой? Прости, так легко сбиться, — в этом «прости» сожалений было столь мало, что разглядеть их не удалось бы даже с лупой. — Не нравится компания — сам ступай отсюда, — закончил он и задрал нос. Гойл согласно угукнул и демонстративно размял кулаки, Крэбб повёл плечами и покрутил шеей.

«Сейчас бить будут», — догадался Гарри. Рон, кажется, пришёл к тому же выводу.

— Да ну вас! — крикнул он запальчиво и обернулся к Гарри. — Гарри, идём!

— И не подумаю, — отвечал Гарри, забиваясь поглубже в свой угол у окна.

— Ах так!.. — на секунду почудилось, что Рон сейчас в него плюнет, но тот только передёрнул плечами и, агрессивно распихав стоявших в дверях мальчишек, действительно вышел сам. Гарри перевёл дух. Силовые противостояния никогда не были его стихией.

— Простите за эту сцену, — сказал Гарри троим оставшимся парням, — сначала он казался адекватным. Вряд ли мне есть необходимость представляться, да? — он бледно улыбнулся. — Кажется, меня знает каждая собака…

— Гарри Джеймс Поттер… также известный как Фомальгаут Блэк, если я не ошибаюсь, — тут же встрял Малфой с такой гаденькой усмешкой, что Гарри сразу понял — в неведении по поводу самозваного наследника Блэков леди Нарцисса не осталась.

Он застонал:

— Пожалуйста, пожалуйста, молчи! Я просто… слухи — самая кошмарная вещь в мире, не так ли?

— Знаешь, — Малфой прошёл в купе и с довольным видом уселся на диванчик напротив Гарри; Крэбб и Гойл молча заняли места по бокам от него, — maman теперь просто жаждет познакомиться с тобой, — он снова изогнул губы в змеиной улыбочке; если Том показывал собеседнику все зубы, прежде чем откусить от того кусочек, то Малфой, как видно, предпочитал прятать ядовитые клыки до последнего. — И хотя ты в действительности и не носишь родовое имя Блэков, но всё же ты и впрямь наш родственник, а значит и Блэк в каком-то смысле.

Ну, тут Малфой отнюдь не открыл для Гарри Америку.

— Да, да, моя бабушка… — начал он, но Малфой снова перебил:

— Да, и кроме того Сириус — твой крёстный.

Гарри разинул рот.

— Что? Я не знал, — шокировано пробормотал он.

— Я смотрю, ты много чего не знаешь, — протянул Малфой, болтая ногами. — Как, Мордред побери, тебя угораздило спутаться с предателем крови?

Гарри уставился на него в ужасе.

— Погоди — что? Нет… — О, сиськи Морганы! Не зря рыжий показался Гарри на редкость неприятным типом.

— Да, да. Каждый в курсе, что из себя представляют Уизли. Где Дамблз держал тебя всё это время — взаперти под фиделиусом, что ли, что ты настолько оторван от жизни?

Гарри напрягся. «Дамблз»? Это ведь Дамблдор, так? Но почему Малфой думает, что тот его прятал? И — «под фиделиусом»? Он мысленно отложил незнакомое слово в сторонку и решил ответить на понятную часть вопроса.

— Но ведь в «Священных двадцати восьми»…

Малфой всплеснул руками.

— Ах, этот гнусный пасквиль, — припечатал он. — Поттер, нельзя же верить абсолютно всему, что пишут. Все знают, что сию гадкую книжицу настрочил прадедушка нашего Нотта, сводя личные счёты. Малфоев в его сочинении вообще нет — и знаешь, почему? Из зависти, вот почему! Он обвинил мою семью в родстве с вейлами. Я, конечно, на диво хорош собой и неотразимо привлекателен, — тут он пробежался пальцами по своим белокурым прядям, зачесывая их назад, точно модель, позирующая для фотосессии, — но уверяю тебя, дело обошлось без случек с нелюдью.

— Мерлин, — только и смог сказать Гарри.

— Так что — да, тебе явно ещё только предстоит разобраться, что у нас тут к чему, — Малфой сладко сощурился. — И, думается, помощь тебе не помешает.

Он привстал, опираясь на столик, и протянул руку.

— Как смотришь на то, чтобы стать моим другом, Гарри Джеймс Поттер?

Гарри уставился на его ладонь. Друг. До сих пор у него был один-единственный друг — Том. Но, с другой стороны…

— По здравом размышлении, я не против того, чтобы ты стал моим другом, Драко Люциус Малфой, — торжественно сказал он, пожимая тонкую бледную кисть.

Драко расхохотался.

— Мерлин, во всей фразе для тебя главное слово — «мой», не так ли? Maman точно будет от тебя в восторге! — он покрутил головой, ухмыляясь, потом сделал искательное лицо:

— Слушай, я всё хочу спросить — а где?..

— Вон, — правильно понял его слова Гарри. Сундук по стеночке спустился с багажной полки, подсеменил к нему и улёгся, снова спрятав ноги под днище.

Крэбб и Гойл синхронно вздохнули от восхищения. Глаза Малфоя загорелись.

— Мордред и Моргана! Вот это круть!

Гарри шокировано хихикнул.

— Вымой язык с мылом, фу, — не удержался он. — У тебя там где-то маггловское слово пристало.

Драко высунул упомянутый язык с невероятно шкодным видом.

— Чистый, видишь? Мерлин, вот ты зануда. Серьёзно, кто твои опекуны? Уж точно не сам Дамблз, он тот еще магглолюбец. Так кому он тебя спихнул? У нас тут какие только слухи не ходили на этот счёт.

Малфоевские прихвостни, между тем, времени даром не теряли — сидевший справа Гойл достал из кармана мантии пакетик «всевкусных» драже и принялся в нём придирчиво копаться. С едва ли секундной задержкой Крэбб последовал его примеру. Создавалось впечатление, что это некий аналог попкорна, поедаемого в кинотеатре — зрители, хотя и молчаливые, явно наслаждались происходящим.

Гарри потер лоб в задумчивости. Говорить или нет? А если да — то что?

«Правду, — решил он. — Только нужно подать её правильно».

— Ладно, раз уж мы теперь друзья, то я расскажу. Но ты обещай, что не растреплешь — этот секрет не для каждого.

Малфой посерьёзнел и подобрался.

— Обет?

«Хвала Мерлину за Тома», — в несчётный раз подумал Гарри. Без него он бы даже не знал, о каком таком обете речь.

— Нет, твоего слова будет достаточно. И вы двое, — обратился он к Крэббу с Гойлом, — помалкивайте тоже, договорились?

— Рот на замок! — пообещал за них Драко. Приспешники солидно покивали, продолжая уминать сладости.

Гарри набрал в грудь воздуха. Остальные затаили дыхание в предвкушении.

— Меня воспитывал… Тёмный Лорд.

Пакет с конфетами выпал из руки Гойла и со стуком приземлился на пол. Глаза Малфоя остекленели. Крэбб тихонько присвистнул.

— Как?.. — отмер Малфой. — Что?.. Он что… Он жив?!

— А вот это, — веско покачал головой Гарри, наслаждаясь их растерянными лицами, — уже действительно только под обет. Не моя тайна.

— Мой отец, — пылко начал Драко, — должен об этом узнать!

— Он знает, будь уверен, — осадил его Гарри. — А если вдруг нет — значит, так и задумывалось. Не лезь под руку, Малфой.

Прежде, чем тот успел ответить, дверь в купе отъехала в сторону, на сей раз без стука.

«Да что за проходной двор!» — возмутился про себя Гарри, разглядывая новую гостью — остроносую и широкоротую девочку с невероятно пышными кудрявыми волосами; они клубились вокруг её головы как грозовое облако и, казалось, шевелились сами по себе. Одета она была в школьную мантию, из-под которой торчали джинсы с кедами.

— Вы не видели жабу? — строго спросила она, даже не поздоровавшись.

— Вон сидит одна. Надутая — моё почтение, — Гарри указал на Драко, который и впрямь насупился и слегка надул щёки. Гостья укоризненно нахмурилась, и Гарри улыбнулся ей, пожимая плечами:

— Да шучу я. Нет, жаб у нас нет, зато есть шоколадные лягушки. Хочешь?

Глаза девчонки вспыхнули вожделением.

— Сладкое вредно для зубов, — сказала она, проглотив слюну. — Мои родители — дантисты, я всё об этом знаю! Дай одну, пожалуйста.

«Магглорождённая», — понял Гарри. Увы, с точки зрения налаживания правильных связей это означало «бесполезная». Лягушка пропала втуне.

— Так зачем тебе жаба? — заинтересовался он против воли. Мерлин, магглокровка что, выбрала фамильяром жабу?

— Мальчик по имени Невилл потерял свою, а я помогаю её искать, — девчонка распаковала лягушку, с любопытством понаблюдала за её попытками ускакать из рук и решительно надкусила. Говорила она очень быстро, почти тараторила, словно боялась не успеть за собственными мыслями.

— Ты бы хоть представилась, прекрасная незнакомка, — пропел Драко и наморщил нос. — Я — Малфой, напротив меня Поттер, а это Гойл и Крэбб.

— Гермиона Грейнджер, — девочка в три укуса прикончила шоколадку и блаженно облизнулась. — А ты действительно Гарри Поттер? — она оглядела Гарри очень внимательно. — Я о тебе читала. Твоё имя упоминается в «Современной истории магии», и в «Расцвете и упадке тёмных искусств», и в «Величайших событиях волшебного мира в XX веке».

— Да ты что, — саркастически откликнулся Гарри.

— Господи, неужели ты не в курсе? — удивилась та. — На твоём месте я бы прочла о себе всё, что только можно найти. Да, а вы ещё не знаете, на какой факультет попадёте? Я вот уже кое-что разузнала, и хочется верить, что я буду в Гриффиндоре. Похоже, это лучший вариант. Я слышала, что сам Дамблдор когда-то учился на этом факультете. Кстати, думаю, что попасть в Рейвенкло тоже было бы неплохо…

— Грейнджер… — перебил Гарри, — Гермиона — ты ведь позволишь себя так называть? — она кивнула и снова раскрыла рот, но он не дал ей вставить больше ни слова:

— Отлично. Гермиона, скажи — ты любишь боль?

Она оторопела:

— Нет?

— Как это хорошо! — просиял Гарри. — Потому что я очень не хочу тебя пытать.

Она, казалось, онемела — наконец-то. Гарри, окрылённый успехом, продолжал:

— Точнее, не пойми меня неправильно, хочу, но у меня совсем нет опыта, видишь ли, я нервничаю, и я действительно верю, что первый раз должен быть с кем-то особенным, а мы ещё так мало друг друга знаем.

Он полюбовался на её округлившийся в испуге рот. Малфой и его подпевалы, хвала Мерлину, не мешали спектаклю — сидели тихо, как мыши, Крэбб и Гойл даже перестали жевать.

Увы, очнулась грязнокровка быстро. Она умела держать удар.

— Ты говоришь как тёмный маг, — заявила она, нахмурившись так, что брови слились воедино.

Гарри пожал плечами.

— Ну — да? Знаешь, я собираюсь поступить в дом Слизерин, а всех его воспитанников по умолчанию считают злыми-презлыми колдунами, — терпеливо пояснил он. — Если уж мне не избежать такого ярлыка, то почему я должен действовать иначе? Почему мне не стать тёмным магом, раз меня им без раздумий заклеймят? Быть тёмным магом весело.

Грейнджер недоверчиво прищурилась.

— С чего ты так решил?

— Ты ведь магглорождённая и, судя по всему, любишь книги — читала ты про Рейстлина Маджере?[55]

Она читала — Гарри видел, что она задумалась.

— Элрик из Мелнибонэ?[56] Саурон?[57]

— Ты очень странный, — тихо сказала Грейнджер. Возле её губ осталось пятнышко шоколада. Передние зубы, как заметил Гарри, были малость большеваты, из-за чего она немного смахивала на какого-то грызуна. — И я не уверена, что ты мне нравишься. В любом случае, я лучше пойду дальше искать жабу Невилла.

Она развернулась и вышла — почти выскочила — из купе. За угощение девчонка не поблагодарила, но, видимо, говорить «спасибо» тёмным магам в её картине мира считалось дурным тоном.

Дверь ещё даже не успела скользнуть на место, а Драко уже смеялся, да так, что ему пришлось схватиться за живот.

— Мерлин, — выдавил он, едва дыша, — Поттер…

Крэбб и Гойл поддержали его сдавленным хрюканьем. Гарри польщённо разулыбался и потянулся к сладостям.

— Аргументация выше всяких похвал, — вынес вердикт Драко, когда вновь обрёл способность связно разговаривать. — Мне особенно понравилось предложение её запытать.

— Ну, если он сказал правду… — обронил Крэбб. Гарри впервые услышал его голос, до этого Малфоевский приспешник предпочитал отмалчиваться — то ли старался выглядеть посуровее, то ли просто стеснялся — голосок оказался высокий и тонкий, совсем не под стать мощному телосложению.

— Никто и не сомневался, что Поттер не солгал, — осёк Малфой. — А теперь особенно, верно я говорю, парни?

Крэбб заткнулся, и они оба с Гойлом закивали. Гарри развернул «котелок», любовно его осмотрел и надкусил. Внутри оказалась жидкая карамельная начинка. Драко оглядел сидевшую с набитыми ртами компанию, скорбно вздохнул и запустил руку в пакетик с конфетами, который держал Гойл.

— Ой, — сказал он, едва попробовав драже, и страдальчески скривился, дыша открытым ртом. — С перцем попалась!

Да, как выяснилось, надпись про «действительно все» вкусы была чистой правдой — каких только извращённых начинок не напихал чокнутый производитель в свои драже! Примерно чего-то такого Гарри и ожидал от волшебных сладостей. Он быстро втянулся, и они с Драко немало посмеялись над лицами друг друга после очередного драже со вкусом брокколи, ушной серы или требухи. За поеданием конфет разговор свернул на более лёгкую болтовню.

— Слушай, — обратился Гарри к Драко, — я всё хотел спросить — почему ты так странно разговариваешь? Бу-у-удь любе-е-езен, — передразнил он.

Драко смущенно потер затылок.

— Об этом молчок, — попросил он, — но тебе я скажу. Я маленьким ужасно заикался. А маг-заика, как ты понимаешь, существо анекдотическое. В реальной жизни, и уж особенно в бою, это практически инвалид. Так что со мной занимался колдомедик, и вот что получилось в итоге.

Гарри моментально почувствовал себя виноватым.

— Да ладно тебе, — пробубнил он и в качестве извинения хлопнул Драко по плечу, — это даже красиво. Стильненько так.

Малфой закатил глаза и всем своим видом показал, где он видел это «стильненько».

Пейзажи за окном постепенно преображались. На смену типичной сельской местности с бесконечными полями пришли обрывистые утёсы и густой лес. Они ехали уже несколько часов, начинало смеркаться. Гарри с изумлением отметил, что он вполне неплохо проводит время — впервые на своей памяти неплохо проводит время в компании не книги, а других живых детей (Том шёл в своей, особой, категории, сравнивать общение с ним было просто не с чем).

Да, расстраивало только то, что Том до сих пор так и не возвратился; в остальном всё было, в общем-то, отлично. Гарри гадал, где Том сейчас может быть — бродит по поезду? До сих пор торчит в вагоне старост? Засел в кабине машиниста? Зачем вообще ему понадобилось так надолго исчезать?

— Кажется, скоро приедем, — обронил Малфой, отряхивая мантию от крошек (Гарри расщедрился и преломил хлеб — точнее, тыквенный пирожок — со своим новым другом), и тут же, словно по команде, поезд начал замедлять ход.

— Мы подъезжаем к Хогвартсу через пять минут, — раздался чей-то громкий голос, и Гарри завертел головой, пытаясь понять, откуда тот исходит. — Пожалуйста, оставьте ваш багаж в поезде, его доставят в школу отдельно.

Сундук, лежавший до того неподвижно, оживился, подскочил и размял ноги. Гарри загнал его обратно на багажную полку.

Последнюю шоколадную лягушку Гарри сунул в карман; на столике и на сиденьях остались валяться только пустые обёртки, да пачка сахарных перьев, недоеденная Роном. Все четверо ребят вышли в коридор, где уже было пруд пруди народу. Наконец, поезд оттормозился и, спустя пару минут бестолковой толчеи, Гарри с облегчением вывалился из вагона.

Он оказался на маленькой, совершенно не освещённой платформе. Вокруг гомонили и суетились другие школьники, сливаясь в своих мантиях с быстро сгущающейся темнотой и оттого походя на сборище теней. Было довольно свежо, задувал ветер, влажный и пахнущий открытой водой. Вдруг над другим концом платформы зажглась большая керосиновая лампа.

— Первокурсники! Первокурсники, все сюда! — рокотнул, как из бочки, мощный густой голос откуда-то сверху, и пляшущий свет на мгновение выхватил исполинскую бороду, над которой блеснули маленькие, широко расставленные глаза. — Ау, первокурсники, ко мне!

«Великан, — понял Гарри, охваченный смесью ужаса и восхищения. — Ей-Мерлин, настоящий!»

— Так, все собрались? — деловито распоряжался великан (может быть, и не совсем настоящий, всё же росту в нём было, навскидку, футов десять-одиннадцать, не больше, но всё равно очень внушительный). — Тогда за мной! И под ноги смотрите!

Как можно было смотреть под ноги, когда не видно ни зги, Гарри не понял, но послушно поплёлся вместе с остальными, оскальзываясь и спотыкаясь, по узкой тропинке, круто уходящей вниз. По бокам шумели невидимые деревья, над головой раскинулся купол неба, будто чёрный, расшитый блёстками шатёр — и с каждой секундой этот шатёр чернел всё сильнее, а блёсток в вышине становилось больше и больше. Школьники примолкли, только раздавалось сосредоточенное сопение, да ещё кто-то, идущий позади, несколько раз подряд с оттяжкой чихнул.

— Так, осторожно! Все сюда! Ну, глядите! Вот он — Хогвартс! — возвестил великан. Ответом ему был согласный поражённый вздох, разнёсшийся во мраке.

Гарри и сам вздохнул с не меньшим восторгом. С разинутым ртом он смотрел вперёд — смотрел, и никак не мог насмотреться.

Он, наверное, дюжину раз просил Тома показать воспоминание о Хогвартсе. Тот всегда отказывался. «Не хочу испортить первое впечатление», — говорил он, и теперь Гарри понимал, почему.

Он стоял на самом краю озера, простиравшегося вправо и влево сколько хватало глаз — очертания берега тонули в темноте, и только рябь на воде, сама заметная лишь благодаря бликам от звёздного света, подсказывала, где его границы. А на другой стороне, на вершине скалы, высился замок, прямиком сбежавший из какой-нибудь сказки.

Хрупкие башни — Гарри насчитал их пять — с островерхими крышами пронзали небо. Множество стрельчатых окон усеивало стены, озарённые трепещущим золотистым огнём. Причудливо изогнутые галереи сплетались в вышине, споря своей прихотливостью с изгибами контрфорсов. Изящные зубцы венчали каждую куртину.

Сияющий, как видение, наполненное горним светом, прекрасный, как сбывшаяся мечта, и манящий, как мечта несбыточная, Хогвартс будто плыл ему навстречу, рассекая звёздный мрак — призрачный корабль, полная противоположность «Летучему Голландцу», корабль, нагруженный теплом и счастьем по самые свои высокие борта.

И глядя на него, со слезами на глазах и совершенно не стыдясь этих слёз, Гарри мог думать только об одном.

«Наконец-то я дома».

------

[52] Королевские ботанические сады Кью (Royal Botanic Gardens, Kew), или просто Сады Кью (Kew Gardens) — созданный в 1759 году комплекс ботанических садов и оранжерей в юго-западной части Лондона между Ричмондом и Кью.

[53] От англ. «scub», т.е. «струп», «короста» или «парша».

[54] «Pasties» или корнуолльские пироги — пирожки из грубого песочного теста (традиционно замешанного на свином лярде), начинка в них кладётся сырой и доходит до готовности в процессе выпечки.

[55] Рейстлин Маджере — вначале «серый», а затем уже и откровенно тёмный волшебник, персонаж книжного фэнтези-сериала «Dragonlance» за авторством Маргарет Уэйс и Трейси Хикмена.

[56] Элрик VIII, 428-й император Мелнибонэ — владелец колдовского меча, выпивающего души, воитель и тёмный маг, чьими покровителями выступают Лорды Хаоса (по сути — демоны), главный герой цикла романов в жанре «меча и магии», написанных Майклом Джоном Муркоком.

[57] Саурон, он же Гортаур Безжалостный — главный антагонист романа «Властелин колец» Джона Рональда Руэла Толкина.

Жёсткие кожистые листья плюща игриво погладили Гарри по голове, и он сердито смахнул с лица вьющийся спиралью усик. «Пригнитесь! Пригнитесь!» — инструктировал великан, плывший где-то во главе флотилии зачарованных лодочек, призванных доставить будущих студентов в Хогвартс.

Судёнышки, округлые и крутобокие, словно скорлупки грецкого ореха, были рассчитаны на четверых и как раз вместили всю их с Драко компанию. Крэбб и Гойл, сидя вдвоём на носу, степенно озирались по сторонам. Драко, расположившийся рядом с Гарри, скрестил руки на груди и втянул голову в плечи — кажется, он немного побаивался свалиться в озеро. Страх этот был Гарри вполне понятен — лодчонки качались, шатались и крутились, а вдобавок, стоило им вплыть в скрытую растительностью расселину скалы, как сзади что-то плюхнулось в воду с оглушительным всплеском; за сим последовал горестный вопль: «О нет, Тревор!», только усиливший драматический эффект. К счастью, уже через секунду голос кудрявой грязнокровки, протараторившей: «Поймала! Вот твоя жаба!», ясно дал понять, что пугающий звук издал всего лишь беглый питомец, а не канувший в пучину школяр.

Заросшая плющом расселина перешла в туннель, пробитый сквозь скалу. На стенах сами собой вспыхнули факелы (Гарри знал от Тома, что они зачарованы и реагируют на человеческое присутствие). Полузатопленная галерея закончилась маленькой подземной пристанью, где их сопровождающий велел высаживаться и бегло проверил оставленные лодки, вручив кому-то забытую остроконечную шляпу, ещё кому-то — перчатку, а Невиллу — недовольно квакающего Тревора.

На месте Невилла Гарри уже смирился бы с тем, что им с жабою не суждено быть вместе, но тот, как видно, был упрямей и настойчивей, чем можно ожидать от человека, выбравшего себе такого бесполезного фамильяра. Прижатое к груди земноводное вяло сучило ногами. Его владелец, которого Гарри наконец получил возможность как следует разглядеть, оказался пухлым мальчиком с круглым лицом и круглыми же сонно моргающими глазами, напомнившими Гарри глаза коровы.

Горевшие над пристанью и по всем стенам факельные огни убили свет великаньей керосиновой лампы — он съёжился, потускнел и сделался еле заметным на их фоне. Зато сам великан предстал во всей красе — его исполинский рост перестала скрадывать темнота, а кроме того выяснилось, что он не только бородат, но ещё и страшно волосат, и вообще напоминает вставшего на дыбы медведя, по чьей-то злой прихоти одетого в мягкие шнурованные сапоги и охотничью куртку.

Покончив с осмотром лодок, гигант повёл их сквозь высокую арку, утопленную в скале, за которой обнаружилась длинная и крутая каменная лестница. На самом её верху была дверь, обитая перекрещивающимися железными полосами и такая монументальная, что напоминала скорее крепостные врата. Стоило великану пару раз стукнуть дверным молотком, как эти врата распахнулись. Перед боязливо сгрудившимися и тянувшими шеи, точно цыплята, первокурсниками предстала худощавая пожилая женщина в мантии мшисто-зелёного цвета и с чёрными волосами, тронутыми изморозью седины на висках. Губы у неё были неодобрительно поджаты, глаза — водянисты и холодны, а нос — крючковат. В общем, именно так и следовало выглядеть злой ведьме.

— Профессор МакГонагалл, — молвил исполин настолько почтительно и кротко, насколько вообще было достижимо для существа его физических кондиций, — вот первокурсники.

Та окинула их строгим взглядом, словно говоря: «не вздумайте мне тут бузить!», и сухо произнесла:

— Спасибо, Хагрид. Я их забираю. Дети, ступайте за мной.

Она провела их через огромный, похожий на пещеру, холл, вымощенный каменной плиткой. В дальнем его конце виднелась помпезная мраморная лестница, а из неплотно притворённых двустворчатых дверей справа просачивался шум, какой способна производить лишь толпа возбуждённых до крайности детей. Но, как оказалось, направлялись они вовсе не туда, а в маленький пустой зальчик, где профессор МакГонагалл провела с ними предварительный инструктаж.

— Добро пожаловать в Хогвартс! — начала она, глядя почему-то исключительно на Гарри, который моментально насторожился — волшебники вроде полубезумного Олливандера и чокнутого бармена Тома, обладавшие странной способностью сходу опознавать в Гарри мальчика-со-знаменитым-шрамом, как правило, вели себя неадекватно. Ну хорошо, подобных примеров было только два, но оба уж больно показательные.

— Скоро начнётся праздничный ужин по случаю начала учебного года, — вещала тем временем МакГонагалл, — но сначала вам надлежит пройти Распределение… — дальше она повела рассказ о факультетах школы, подчеркнула, что отныне факультет — их семья, рассказала о балльной системе и посоветовала привести себя в порядок и собраться с мыслями.

— Я вернусь через минуту. Пожалуйста, ведите себя тихо, — закончила она, вновь многозначительно посматривая на Гарри, и действительно куда-то ушла.

Новоявленные первокурсники, толкавшиеся и нервно дышавшие друг другу в затылок на протяжении всей речи МакГонагалл, явно не чувствовали в себе ни сил, ни охоты последовать хоть одному из полученных советов, а потому сделали как раз противоположное — принялись громко и взволновано переговариваться между собой.

— Как же будет проходить отбор? — пропищал чей-то робкий голосок. Ему тотчас же отозвался другой, изрёкший тоном мрачного пророчества:

— Наверное, придётся пройти какое-то испытание!

— Я слышал, будет очень больно, — вмешался третий голос, срывающийся и дрожащий, и Гарри с изумлением опознал в нём голос Рона.

— Нужно будет победить тролля!

— Не победить, а уболтать! И не тролля, а шляпу!

— Что? Нужно победить шляпу?!

И всю эту чепуху они выкрикивали на фоне неумолкающей скороговорки Грейнджер, без устали перечислявшей уже выученные ею заклинания и вслух гадавшей, которое из них у неё спросят во время Распределения.

Драко, отставший было от Гарри в толкучке, пробрался поближе и выразительно закатил глаза.

— Магглы с палочками, — сказал он, и Гарри не мог не согласиться хотя бы отчасти. В особенности его впечатлило предположение Рона; одно дело — знать, что предатели крови так рьяно отрекаются от любых волшебных знаний и традиций, что едва ли ещё могут вообще называться магами, и совсем другое — наблюдать наглядную демонстрацию. Кажется, по уровню осведомлённости о предстоящей процедуре Уизли был совершенно наравне с магглорождёнными — и даже хуже, ведь Рон-то был из семьи волшебников, как ни крути.

— Думаю, многие тут и воспитывались как магглы, покуда не получили своё письмо, — глубокомысленно заметил Гарри. Драко состроил кислую рожу.

— Ужасно.

— Согласен.

Но тут их чинную беседу прервал леденящий душу визг.

Кричала одна из первокурсниц, стоявшая дальше всего от выхода, и на то у неё была веская причина — сквозь стену перед ней внезапно просочился жемчужно-белый полупрозрачный силуэт низенького толстяка в монашеской рясе и с перекошенным в жуткой гримасе лицом.

— Он идёт! Он идёт! — завопил призрак в унисон с не переставшей голосить девчонкой, и стало ясно, что физиономия его отражает ничто иное, как чистейший ужас. — Он уже здесь!

Тут из стены вырвалось ещё десятка два привидений. Они порскнули во все стороны и заметались по комнате, сея панику.

— Он здесь! Он приближается! Спасайтесь! Он идёт! Бегите! — завывали они, пролетая прямо сквозь растерянных и напуганных детей. Поднялся ледяной сквозняк. Некоторые ребята уже откровенно плакали. Вдруг, с единым стоном животного страха, вихрь призраков умчался прочь, всосавшись в поры каменной кладки, как вода в песок.

Какая-то крошечная часть Гарри уже догадывалась, что должно случиться дальше, поэтому он не почувствовал себя в должной мере изумлённым, когда ещё один призрак шагнул в комнату — на сей раз через дверь. Этот призрак отнюдь не походил на светящуюся белёсую тень, он был полноцветным и вполне себе непрозрачным, разве что не отбрасывал тени.

— А, — сказал он, криво улыбаясь, — кажется, я их немного напугал.

И, конечно же, это был Том.

— Ты что творишь? — рассерженной гадючкой зашипел на него Гарри, поспешно протолкавшись между медленно приходящими в себя однокурсниками. К счастью, в ещё не стихшем гвалте он мог говорить почти не понижая голоса. Но времени было мало — Драко, проводив его удивлённым взглядом, начал протискиваться следом. С его точки зрения, Гарри, должно быть, вёл себя странновато, когда устремился к самопроизвольно открывшейся двери.

— Экспериментирую, — отвечал Том, заламывая бровь с выражением явного веселья на лице, — изучаю непознанные грани магии — на что ещё это, по-твоему, похоже? После поговорим, — оборвал он, стоило Гарри открыть рот, чтобы высказаться в красках насчёт последнего. Запыхавшийся Драко привалился к его плечу, и Гарри не оставалось ничего другого, кроме как признать правоту Тома и действительно умолкнуть.

Тут как раз вернулась МакГонагалл. Галдящая взбудораженная толпа явно не пришлась ей по сердцу.

— Тишина! — рявкнула она таким командным тоном, что все действительно моментально заткнулись. — Живо построились — и за мной!

Колонной по двое они прошли в те двери, что миновали прежде, и Драко, успевший стать в пару с Гарри, принялся восторженно пихать его локтем.

— Ого!

— Ух ты…

— Смотри, смотри!..

Огромный зал, даже больше циклопического холла, предстал их взглядам. Четыре длинных стола тянулись вдоль него, и за каждым сидели ученики — младшие поближе ко входу, а более старшие — подальше. Посуда на скатертях, пустая, как ни странно, сияла золотым блеском, отражая огни сотен паривших в воздухе свечей. А выше них, там, где по всему расчёту следовало бы находиться потолочным сводам, раскинулось бездонное, наполненное звёздами небо, буквально завораживавшее своей красотой.

— Его специально так заколдовали… я читала об этом в «Истории Хогвартса», — донёсся сзади шёпот неугомонной Грейнджер.

В дальнем конце зала, на возвышении, под огромным, во всю стену, гербом школы, располагался стол, за которым сидели взрослые волшебники — должно быть, преподаватели. Среди них, прямо по центру, в кресле с высокой спинкой поместился длиннобородый, длинноволосый и седой как лунь старик в очень знакомых очках-половинках. Мантия его была пунцовой, с движущимся рисунком в виде хвостатых комет, а на голове красовалась вышитая феска. Вплетённые в бороду крохотные колокольчики довершали образ безобидного чудака, но Гарри на него не купился — он уже догадался, кто перед ним: супер-злой профессор Икс собственной директорской персоной.

Справа и слева от главы Хогвартса расселись не менее колоритные типы. Седая женщина с круглым добродушным лицом, закутанная в мантию из шотландки, подпёрла щёку пухлой ручкой и наблюдала за происходящим вокруг с рассеянной улыбкой. Тощая как сельдь тётка рядом с ней потупилась, точно пытаясь углядеть что-то в своём кубке; очки с толстенными линзами, искажавшие глаза, и несколько слоёв кружевных шалей на плечах делали её похожей на печально сложившую крылья стрекозу.

Сидевший с другой стороны от директора волшебник с пышной курчавой бородой вообще оказался карликом — Гарри гадал, было ли это результатом «случек с нелюдью», как прежде выразился Драко, или врождённым заболеванием. Тип, устроившийся на соседнем кресле, напоминал монстра Франкенштейна или ожившее полотно Пикассо — он имел один глаз, одну руку, одно ухо и только половину носа, а из-за множества хаотично перекрещивавшихся шрамов лицо его смотрелось небрежно сшитым из лоскутов. По левую (уцелевшую) руку от него одетый в мантию с лиловой оторочкой и лиловый тюрбан молодой волшебник явно чувствовал себя худо — его бледное лицо подёргивалось в непрерывном тике. Невзрачная блондинка средних лет и низенькая кудрявая брюнетка в очках, помещавшиеся дальше вдоль стола, поглядывали на него с беспокойством.

Носатый преподаватель зельеварения тоже был здесь. Гарри от всей души понадеялся, что Том нигде не напорол, стирая ему память — но, судя по всему, с этим был порядок; во всяком случае, разъярённо выхватывать палочку и сыпать обвинениями тот не спешил, а просто сидел себе, откинувшись на спинку стула и отрешённо созерцая потолок с таким выражением лица, будто ему всё на свете давно и безнадёжно надоело. За противоположным концом стола обнаружился и Хагрид, взволнованно косивший своими маленькими, похожими на жуков, глазками и скалившийся в бороду. Сиденья рядом с ним занимали красивая темнокожая волшебница в искрящейся оранжевой мантии и высокая коротко стриженая тётка с грубым, мужеподобным лицом. Одно место за скатертью пустовало — должно быть, оно предназначалось для профессора МакГонагалл.

Всё это Гарри успел рассмотреть, пока МакГонагалл вела его вместе с прочими первокурсниками вдоль длинных факультетских столов и расставляла спиной к преподавателям и лицом к остальному залу. Том, проскользнувший в дверь в хвосте процессии новоиспечённых учеников, отошёл в сторонку и стоял теперь, скрестив руки на груди, неподалёку от Снейпа. Когда Гарри бросил на него взгляд, тот кивнул ему с улыбкой на губах, скорее насмешливой, чем подбадривающей, но Гарри оценил и это. Его тошнило от волнения — приближался роковой момент встречи со Шляпой.

Распределяющая Шляпа, по легенде — о, Том не упустил ни одной легенды, связанной со своей alma mater, читать после его рассказов «Историю Хогвартса» было пустой тратой времени — принадлежала самому Годрику Гриффиндору, который в какой-то момент счёл невероятно удачной идею зачаровать её на чтение разумов будущих студентов. И, глядя на неё, в почтенный возраст Шляпы верилось вполне, одни заплатки чего стоили; а ещё её явно не мешало бы как следует почистить — но Гарри подумал и решил, что, возможно, чистка грозила неким образом повредить вложенную в артефакт магию, чьё плетение должно было быть исключительно деликатным и тонким, учитывая её предназначение.

МакГонагалл водрузила принесённый на почтительно вытянутых руках головной убор поверх самой обычной табуретки, откашлялась и развернула длинный пергаментный свиток. В зале воцарилась относительная тишина — по крайней мере, громогласная болтовня примолкла до чуть слышного перешёптывания. Шляпа шевельнулась, изогнулась, словно потягиваясь — и запела.

Пока наследие Годрика скрипучим голосом немелодично (да и не особо в рифму, если придираться) повествовало о добродетелях хогвартских факультетов, Гарри размышлял. Запоздало до него дошло, как нелегко придётся ему в компании одновременно своих соучеников и Тома.

Нормально общаться они смогут лишь наедине — а много ли уединения в дортуарах воспитанников, да в факультетской гостиной? Не говоря уже о классах или о библиотеке (впрочем, разговаривать в библиотеке само по себе приравнивалось к кощунству — она была для другого). Значит, нужно найти иное место, достаточно укромное, чтобы туда никто не сунулся, и достаточно уютное, чтобы, очевидно, торчать там довольно подолгу. И тут, в общем-то, Гарри оставалось рассчитывать на подсказку от Тома — никто, наверное, не знал эти стены лучше него, считая даже и преподавателей.

Мысль о Тайной Комнате, пришедшую первой, Гарри первой же и отмёл — если отворять её слишком часто, Комната вскорости престанет быть Тайной, а кроме того, пропадёт даром вся эффектность, связанная с её открытием.

Кстати, а как будет проводить время Том, пока Гарри занят на уроках? Не собирается же он прослушать заново всю программу первого курса — и это как минимум, ведь стóящих идей о том, как возродить его, у них набралось маловато, да и те, что имелись, требовали творческой доработки. Скорее всего, решил Гарри, вскорости поползут слухи, что в библиотеке завёлся собственный полтергейст. Довольно-таки зловредный, надо полагать, в случае если кто-то вздумает посягнуть на уже выбранную Томом книгу. Впрочем, в запретной секции не должно быть слишком людно, а самые интересные издания, по уверениям Тома, были сосредоточены именно там. Интересно, сможет ли он вынести хотя бы парочку?

Но тут все мысли Гарри оборвала грянувшая тишина. Песня Шляпы кончилась — настало время Распределения.

— Когда я назову ваше имя — подхóдите, садитесь и надеваете. Начнём! — властно распорядилась МакГонагалл и опустила взгляд на свой пергамент, оказавшийся списком первокурсников. — Аббот, Ханна!

Гарри поёжился. Рядом с ним переминавшийся с ноги на ногу Драко тихонько вздохнул — он старался не показывать виду, но всё равно чувствовалось, что Малфой тоже нервничает. Крэбб поминутно дёргал себя за ухо, а Гойл нервно покусывал костяшку согнутого указательного пальца. Прочие новички тоже едва могли стоять спокойно; особенно распирало Грейнджер. Она то приподнималась на цыпочки, то опять опускалась на пятки, и бесперечь встряхивала своими кудрями, так что оказавшемуся позади неё Невиллу, чью фамилию Гарри так пока и не довелось узнать, приходилось то и дело отплёвываться. Пухляш переносил атаку волосяного монстра с апатическим покорством. Жабу свою он, как заметил Гарри, уже успел снова где-то посеять.

— Бут, Терри!

— Рейвенкло!

Распределение продолжалось. Вот вызвали Гойла — напутствуемый похлопыванием по плечу, он просидел со Шляпой на голове лишь несколько мгновений, после чего был отправлен в Слизерин. Крэбб шумно перевёл дух, и затеребил теперь уже другое ухо. Когда очередь дошла до Грейнджер, она ринулась к табуретке чуть ли не бегом.

— Гриффиндор! — припечатала Шляпа, немного удивив Гарри, — все повадки выдавали в Грейнджер конченую заучку, каким прямая дорога в Рейвенкло, что же пошло не так? Удивление быстро мутировало в новую нервозность: а вдруг и с ним что-то тоже пойдёт не так? Драко ничуть не помогал успокоиться — у него самого явственно постукивали зубы.

— Крэбб, Винсент!

Косящий от волнения Крэбб преодолел роковой рубеж вполне успешно — теперь их с Гойлом за столом Салазарова дома сидело уже двое. Они облегчённо улыбались и махали Драко как заведённые.

— Лонгботтом, Невилл!

Лонгботтомом оказался незадачливый жабовладелец. Он отличился дважды: выходя из строя, споткнулся и чуть не упал, а после так обрадовался вердикту «Гриффиндор», что чуть не утащил Шляпу за свой новый факультетский стол — пришлось с полдороги возвращаться. И снова «Гриффиндор» порядком озадачило Гарри. Нет, он, конечно, знал, что главными качествами Годрикова дома являлись слабоумие и отвага, но вот следов отваги в Невилле до сих пор что-то не просматривалось. Должно быть, за него ходатайствовала жаба.

А очередь, меж тем, двигалась всё дальше.

— Малфой, Драко! — прозвучало наконец, и вот тут Гарри и понял, что совсем не зря задружился с этим парнем.

Спина Драко, пока он шёл — не шёл, а прямо-таки дефилировал, Гарри снова вспомнилось сравнение с фотомоделью — навстречу Шляпе, была идеально прямой, плечи — гордо расправленными, а лицо, когда он обернулся, усаживаясь на табурет, излучало такое надменное спокойствие, что никто и ни за что никогда б не догадался, до чего его колбасило чуть раньше. Подобную власть над собой Гарри прежде доводилось наблюдать у Тома, но у того маска была естественной на вид, как постоянно и привычно носимая кольчуга, Драко же собрался из состояния желе до полноценного кремня буквально за секунду.

— Слизерин! — Гарри радостно зааплодировал, вызвав косые недоумевающие взгляды у стоявших рядом. Нераспределённые студенты никому не хлопали — рукоплесканиями новых соучеников встречали только сидевшие в зале. Но Гарри было искренне наплевать.

— Паркинсон, Панси!

— Слизерин!

— Патил, Падма!

— Рейвенкло!

— Патил, Парвати!

— Гриффиндор!

МакГонагалл добралась уже до буквы «П», минута Страшного Суда приближалась, а все, кто мог бы его поддержать, либо уже сидели за столом Слизерина, либо стояли до обидного далеко. Гарри снова обернулся на Тома. Тот выглядел скучающим и холодным — ладони сложены за спиной, глаза равнодушно скользят по залу. Словно почувствовав взгляд Гарри, он повернул к нему голову и слегка кивнул.

— Поттер, Гарри! — как ни готовился Гарри к этой фразе, а всё-таки он вздрогнул. Будто по команде, все в зале обернулись и уставились на него. Кое-кто даже привстал, чтобы видеть лучше. Отовсюду послышались перешёптывания, а то и сказанное в полный голос:

— Это он?

— Тот самый?

— Как она сказала? Поттер?

— Где Поттер?

— Ура Гарри Поттеру!

— Мерлин, это правда он?

«Кошмар», — подумал Гарри; и впрямь, происходившее в точности напоминало дурной сон — для полноты картины оставалось только внезапно обнаружить себя голым.

Он сел. Шляпа, слишком большая для его макушки, съехала на самый нос. Гарри зажмурился.

— Так-так, — раздался уже знакомый скрипучий голос, но на этот раз тихий, словно некто, подошедший сзади, склонился к самому его уху, и это производило впечатление странной, пугающей интимности, — так-так, посмотрим, что же у нас здесь… а ты непрост, малыш. Ну, и куда бы мне тебя отправить?

— Я вас подожгу! — мысленно выпалил Гарри, и только потом с ужасом понял, что от волнения перепутал реплику.

* * *

Из состояния полупрострации Северуса вырвал странный, противоестественный, тревожный звук. Ему потребовалось около секунды — промедление, могущее стоить жизни при иных обстоятельствах — чтобы разобраться в природе этого звука, а разобравшись, Снейп оторопел. Звуком был смех, и исходил он от завещанной остроумцем-Годриком поющей рухляди.

Распределяющая Шляпа смеялась.

— Слизерин! — выкрикнула она, и нехороший холодок коснулся сердца главы названного дома. Ещё прежде, чем восседавший на табурете первокурсник совлёк Шляпу с головы, Снейп понял, чьё лицо предстанет перед ним сейчас.

И, конечно же, это был Гарри Не-в-маму-удался Поттер.

До этого самого мгновения главной заботой вечера было не упасть случайно лицом в тарелку. Спать хотелось неимоверно — даже, наверное, больше, чем накидаться в хлам; Северус, не доверяя себе, и сесть постарался облокотившись на спинку стула — так, чтобы, если сознание на пару минут всё-таки ускользнёт, сохранилась хотя бы видимость благопристойной позы. Чудовищное нервное напряжение последних недель резко отпустило, и его вполне закономерно настиг откат.

Когда нынче утром очередная проверка зельем, превратившаяся в ежедневную бесполезную рутину, взяла и сработала, Снейп не поверил своим глазам. Карта показывала маггловский Лондон, вокзал Кингс-Кросс, и движущаяся по ней точка, вне всяких сомнений, направлялась к знаменитой платформе номер девять и три четверти. Сменившееся пару минут спустя изображение подтвердило — всё так и есть. Мальчишка нашёлся, и более того — он ехал в Хогвартс.

У Северуса просто камень упал с души. Кто бы не выкрал мальчика (или с кем бы он там ни сбежал, в этом ещё предстояло разобраться), он не желал ему смерти. Раз Поттера вообще отпустили в школу, то он находился в дружественных, как бы странно это ни звучало, руках. Мальчишка будет жить — а значит, поживёт ещё немного и Северус. Скудные, с трудом добытые сведения об Ордене Феникса не были покамест нужны. Не за что стало торговаться, и не с кем, к большому счастью. Загадка же Поттерова исчезновения, любопытная сама по себе, могла обождать.

С этого вечера заботу о ребёнке должна была целиком и полностью взять на себя Минерва, весьма кстати проникшаяся трудным детством знаменитого сироты. Будущий факультет Поттера изначально не вызывал ни у кого сомнений — тут и родители, и усекновение мирового зла ещё в колыбели, даже проблемный характер — ну и куда ещё с этаким багажом? В Хаффлпафф? Нет, гриффиндорец по духу скоро станет гриффиндорцем по букве — дальше карты в руки Минерве, уж ей-то не привыкать. Самому же Снейпу предстояло только два дела: доложиться господину директору, да выдержать как-то Распределение и последующий пир. После этого можно было напиться и отоспаться. Северус даже решил заранее, что пропустит завтрак — верные сорок минут дополнительного сна, как он мечтал.

Правда, обрадовать господина директора новостью Снейп не поторопился. Вначале он отослал Люциусу записку. В ней говорилось следующее:

«Сам-знаешь-кто в поезде с твоим сыном. Возможно, что сам-знаешь-что при нём. Постараюсь выяснить больше».

Даже этот текст сказал бы слишком многое осведомлённому человеку, но Снейп знал способ, почти гарантировавший безопасную доставку послания. В ходе изрядно затянувшихся поисков схожей с тетрадкой вещи Люциус повелел Добби слушаться Северуса как самого себя, и он до сих пор не отозвал этого распоряжения. Снейп постучал пальцем по конторке, стоя за которой писал, и вызвал школьного домовика.

— Ступай в Малфой-мэнор, найди там Добби и приведи сюда. Скажешь — я велел, — распорядился он. Через минуту записка уже направлялась к своему адресату, а сам Северус — в кабинет директора. Он предвкушал бессмысленную говорильню отсюда и до обеда.

Предчувствия если и обманули, то только в худшую сторону — экстренное собрание Ордена Феникса не заставило себя ждать. Хватило бы и пяти минут — объявить о прекращении поисков; собственно, для этого не было необходимости даже и собираться, но, разумеется, всем срочно понадобилось обсудить новые факты. Которых, по правде говоря, и не было вовсе — сначала требовалось вдумчиво расспросить мальчишку, а то и, чем Мордред не шутит, хотя бы поверхностно прочитать. Опять же, пара капель веритасерума в чай всегда благотворно сказывалась на откровенности собеседника. Но для этого следовало набраться терпения до вечера — а терпения-то как раз никто проявлять и не желал.

Гипотеза «похитили» за авторством господина директора, бывшая основной версией следствия до сих пор, осыпалась карточным домиком, и ей на смену явилось — «сбежал из дома». Как? Почему? Зачем? У каждого была собственная интерпретация, одна другой причудливее и нелепей.

По мнению давно и надёжно сбрендившего Муди, Поттер, соблазняемый загадочным тёмным волшебником, пал в пучину разврата и зла, собственноручно разрушил кровную защиту на доме, а затем подался в бега, чтобы сделаться учеником этого чернокнижника, и теперь ехал в Хогвартс, преисполненный коварных планов по захвату школы и остального мира в придачу. Паранойя бывшего аврора играла с ним злую шутку, но было в этой версии некое захватывающее величие — как и большинство конспирологических теорий, она объясняла решительно всё. К счастью, никто особенно не проникся — Снейпу не улыбалось самому спешно выкрадывать «ученика чернокнижника» и подаваться с ним в бега, спасаясь от развернувшейся охоты на ведьм.

Более приземлённая Вэнс полагала, что, попав впервые в Косой переулок, Поттер услышал из чужих уст свою биографию, и так испугался возможного преследования со стороны недобитых сторонников Тёмного Лорда, — а может и встретил кого из них, да вот хотя бы того же Малфоя — что с перепугу сначала спрятался в «Дырявом Котле», а потом и вовсе залёг на дно. Где и каким образом — она пояснить затруднилась, но предположила, что у мальчишки могли быть друзья в маггловском мире, о которых слежка, назначенная директором, почему-либо оказалась не в курсе.

Слежка, в лице жуликоватого Флетчера, опровергла эти гнусные инсинуации, и, в свою очередь, предположила, что Поттера доставила в «Дырявый Котёл» старуха Фигг, за что и была предана лютой казни возродившимся Тёмным Лордом — но перед смертью успела подать знак мальчишке ни в коем случае не возвращаться, и он, следуя завету павшей героини, скрывался как мог, покуда не нашлась добрая душа, приютившая сироту. Душа, очевидно, была из числа родовитых — только они имели обыкновение проживать в местах, где не работает кровный поиск. Например, это могли быть Уизли — перекрасив волосы в рыжий цвет, Поттер смешался с толпою их отпрысков, а затем они же сопроводили его и в поезд на Хогвартс. Как и в случае Аластора, полёт чужой фантазии заворожил Снейпа. Было тут некое благородное безумие, и даже определённый психологизм — Толстуха Молли запросто могла отколоть что-нибудь подобное. Но тогда об этом непременно бы узнал и Альбус.

Сам господин директор сыпать предположениями не спешил. Он попросил — потребовал — высказаться Северуса, надеявшегося отмолчаться.

И почему не Элфиаса Дожа, чей вклад в беседу свёлся лишь к двум репликам: «можно ещё чаю?» и «он хороший мальчик» (это в ответ на измышления Муди)? Почему не Дедалуса Дингла, который вообще только ахал и охал, поминутно промокая потеющее лицо платком, а при зажигательном спиче Муди мало не отъехал в обморок? Почему бы, наконец, не дёрнуть на собрание леди Лонгботтом, отговорившуюся проводами внука в школу, и не спросить её мнения? Снейпа же вот так выдёргивали, занят был он чем-то в это время, или нет!

За бесполезных старых сморчков приходилось отдуваться ему, злосчастному двойному агенту, чьё прошлое никак не переставало служить поводом для попрёков. Северус мысленно перетасовал свои карты и решил зайти с червей — поглядеть, насколько господин директор реально был в курсе творившегося в приёмной семье мальчишки.

— Возможно, у Поттера возник конфликт с родственниками, — сказал он, внимательно наблюдая за мимикой Альбуса. — Дети нередко сбегают из дома, спасаясь от дурного с собой обращения.

Добрые старческие глазки глядели на Северуса сквозь очки незамутнённо-ясным взглядом, и ни малейшая тень беспокойства или смущения не промелькнула на бородатом лице.

— Ну что вы, Северус, — с ласковой укоризной попенял директор, — я совершенно уверен, что у них в семье всё было нормально. Мы ведь присматривали за мальчиком — верно я говорю, Мундунгус?

— Как за родным, — пламенно согласился тот, раскуривая трубку. Запахло жжёными носками. Снейп поморщился — чуткий нос зельевара страдал сугубо.

«Всё-таки знал, похоже. Мордред, какая гнусь», — Северус сделал вид, что поверил каждому слову, и выдал:

— В таком случае… не могла ли вскружить мальчику голову нежданная слава? Представьте — он в Косом, все его узнают, пожимают руки, благодарят, чествуют как героя. Не мудрено захотеть насладиться любовью толпы и подольше. А там — слово за слово, и вот уже следует чьё-нибудь приглашение в гости. В юности дружба, порою самая неподходящая, завязывается моментально — вам ли того не знать?

Камень в свой огород господин директор принял безропотно — даже за бороду себя не подёргал.

— Вы, возможно, правы, Северус, — задумчиво изрёк он. — Может быть, мы все слишком привыкли к очень плохим вещам, и уже не способны понять, как мыслит себя и весь мир вокруг беззаботное детство.

«Или не знал», — передумал Северус и загрустил.

Болтовня, конечно, ещё долго не унималась, но всему наступает конец. Увы, конец собрания «Ордена Феникса» наступил достаточно поздно, чтобы у Снейпа не оставалось даже и получаса на то чтоб вздремнуть.

Одним из первых явившись в Большой зал, Северус принял свою хорошо продуманную, исключающую сползание в случае незапланированного сна, позу на стуле — и предоставил дальнейшим событиям происходить без его участия. Он, честно говоря, даже не слышал, как вызывают Поттера — Распределение, как он считал, не таило в себе сюрпризов. Оно и не таило — пока не раздался этот ужасный смех.

Поттер, вставая со стула со Шляпой в руках, бросил испуганный взгляд на Северуса. Снейп, против воли, уставился на него с такой же паникой — он только надеялся, что она не слишком очевидно отражается на лице.

Салазар, которого излишне сентиментальные подопечные Северуса именовали «Заступником», в действительности был Салазаром Засранцем, о чём декан Слизерина давненько подозревал. Будущие семь лет предстали перед его мысленным взором в наимрачнейших красках. Он ненавидел мальчишку, он ему сочувствовал, он обязался любою ценой сохранить ему жизнь — ну что ж, так получай же, Северус, национального героя в полное своё распоряжение, ну разве это не чертовски удобно? «Да пошёл ты», — мысленно обратился к Салазару Снейп, и отвёл глаза.

Мальчик, которому неистово махала троица из-за стола его новообретённого факультета, развернулся и показал победный жест своим друзьям. Приглядевшись, Северус едва не застонал — среди махавших был и его крестник.

— С нами Поттер! Ура, что ли? — мрачно сказал кто-то при общей тишине.

В первый раз на памяти Северуса чьё-то распределение не вызвало ни единого хлопка в зале. Растерянные переглядывания и тихий ропот — вот всё, что досталось самому известному в Магической Британии ребёнку, когда он, гордо вскинув очкастую голову, прошествовал к столу Слизерина — и уселся за этот стол.

— Добро пожаловать! Добро пожаловать в Хогвартс! Прежде чем мы начнём наш торжественный ужин, я бы хотел сказать несколько слов. Вот они: олух, пузырь, остаток, уловка. Всё, всем спасибо!

Гарри, приготовившийся было к довольно длинной речи — а именно это обычно подразумевали взрослые под «несколько слов» — оторопел. Чувствовался тут основательный подход — бубенцами в бороде и дурацкой феской директор не ограничился, к созданию образа выжившего из ума старика он отнёсся куда ответственней.

«Я-то тебя насквозь вижу, упырь ты очкастый», — самодовольно подумал Гарри, и потянулся за жареной картошкой. Еда, появившаяся на столе, выглядела и пахла столь соблазнительно, что Гарри моментально понял — он жутко проголодался. И чего-чего только тут не было: бекон и сосиски, отбивные и йоркширский пудинг[58], жареные цыплята и варёная морковь — просто глаза разбегались. Попади он на такой пир месяц назад, Гарри не встал бы из-за стола, пока не попробовал бы абсолютно всё хотя бы по кусочку, но за время отшельничества на площади Гриммо Кричер его порядочно разбаловал. Гарри щедро полил картошку кетчупом и задумчиво покосился на мятные леденцы. Интересно, с чем их предполагалось есть, может — с отбивными? Бывает же мятный соус, в конце концов…

От гастрономических размышлений его оторвала сидевшая напротив невзрачная блондинка, чем-то неуловимо напоминавшая откормленную моль.

— Должно быть, Шляпа ошиблась, — молвила она, гоняя по тарелке одинокую горошину в лужице мясной подливки. — Тебе, Поттер, явно среди нас не место. Здесь тебе не рады, так и знай.

Гарри, ощутивший что-то вроде дежавю, аккуратно отложил приборы. Он знал, что его не примут с распростёртыми объятиями. Но скоро они передумают. С Томом именно так всё и было.

— Я, может быть, и полукровка… — начал он свою хорошо продуманную речь, но Драко не был бы собой, если бы моментально не влез под руку.

— Какое ретроградство, — перебил он. — Уже давным-давно никто не посчитает волшебника вроде тебя полукровкой. Ты — чистокровный в первом поколении. А полукровка у нас один, и это наш декан, — тут Малфой заломил белёсую бровь и закончил многозначительным тоном, — но у него случай исключительный, сам понимаешь. Шляпа не отправила бы к нам полукровку.

Гарри потёр лоб. Заранее выстроенные гладкие фразы разваливались на глазах.

— Спасибо, — сказал он с иронией. — Так вот… кстати, не могла бы ты представиться, пожалуйста?

— Дафна Гринграсс, — девчонка наморщила свой курносый нос.

«Ого, «Священные двадцать восемь», — отметил про себя Гарри, хотя и растерял после возмущённой речи Драко, и особенно после встречи с Роном, весомую часть доверия к анонимной книге. — Ну, эта хотя бы на волшебницу похожа, хоть тоже и хамит изрядно». Вслух же он продолжил:

— Гринграсс, позволю себе смелость утверждать, что никакой ошибки не было. Более того, я верю, что ещё до Рождества у тебя найдётся повод со мною согласиться.

«Если я не напорю, конечно, разбираясь с Тайной Комнатой, но уж коль скоро такое случится, ты будешь последней из моих забот», — мысленно добавил он, очаровательно улыбаясь.

Хоть он и обращался к одной лишь Дафне, но заметил краем глаза, что рядом сидящие по обе стороны стола тоже прислушиваются — и толстомясая девчонка с прилипшими к потному лбу кудрями, и лупоглазый блондин с оттопыренными ушами и треугольным лицом, и смуглый брюнет явно латинской внешности, и, разумеется, Драко с подпевалами.

— Я не прошу о снисхождении, — он обвёл взглядом их всех, показывая, что заметил сконцентрировавшееся на себе внимание. — Я знаю, что быть снисходительными не в обычае нашего дома. Но я прошу о шансе. Дайте мне показать себя.

Как раз когда ожидались возражения от явно не впечатлившейся аудитории, снова вмешался Малфой.

— Да, кое-что из увиденного сегодня меня действительно впечатлило, — заметил он небрежно, и принялся за оставленный было бифштекс. — Поттер не то, чем кажется, друзья мои. Он не враг нам.

Это замечание вызвало хмыканья и невнятный ропот, но оформиться в вопросы по существу он пока не спешил.

Тут Том, всё ещё ошивавшийся у стола преподавателей, вдруг развернулся и быстрой походкой двинулся вдоль столов. Гарри, косивший на него краем глаза в нетерпеливом ожидании похвалы — так или иначе, но в дом Слизерин он ведь поступил — заметил, что выражение лица Тома не носило ни малейших признаков гордости и удовлетворения. Наоборот, тот выглядел помрачневшим.

— Тебя собираются вызвать к директору, — объявил он, поравнявшись с ломакой Гринграсс, и возвышаясь позади неё словно крепостная башня позади приземистого домика. — Как только префект вас заберёт, найди любой предлог улизнуть и спрячь дневник. Нельзя, чтобы филактерию обнаружили при тебе.

«Думаешь, будут обыскивать?» — постарался показать ему мимикой Гарри. Тот, как ни странно, вроде бы даже понял — раздул ноздри и чуть расширил глаза: «не знаю, чего и ждать». Гарри поднял руку, якобы потирая лоб, и под прикрытием ладони утвердительно ему моргнул, чуть опустив голову в подобии кивка. Том, в свою очередь, тоже кивнул и развернулся — лишь мантия за спиной плеснула. Гарри вздохнул — ему не нравилось всё время оставаться одному, но он понимал, что его желания сейчас не в приоритете. Да и поговорить нормально всё равно пока было нельзя.

— А это правда, что тебя воспитывал Дамблдор? — пристала тем временем к Гарри сидевшая по диагонали слева курносая девчонка с гладкими тёмными волосами, обрезанными чуть ниже линии челюсти (увы, стильное каре не слишком помогало скрыть главный недостаток её внешности — пухлые хомячьи щёки).

— Панс!.. — сердито шикнул Драко, но Гарри спокойно ответил:

— Это чушь. Я его сегодня увидел первый раз в жизни.

— А правда, что у тебя есть шрам? — спросила толстая девочка с кудрями и кокетливо прикусила кончик вилки.

— А у тебя? — вскинул брови Гарри. — Есть? Покажу, если свой покажешь.

— А… э-э… — растерялась жируха. Лупоглазый блондин тут же азартно объявил:

— У меня есть. Во! — и он задрал правый рукав мантии, расстёгивая манжету рубашки. Шрам, и правда, был что надо — длинный и извилистый рубец, доходивший до локтевой ямки. — Мантикора подрала.

Гарри молча отвёл со лба чёлку и продемонстрировал свою отметину — широкий вдавленный зигзаг на лбу. Блондин присвистнул.

— Да уж, — видимо, после такого интима он почувствовал необходимость представиться, потому что протянул через стол всё ещё полуобнажённую руку:

— Пайк, Ллевелин Пайк, к твоим услугам.

— Поттер, Гарри Джеймс Поттер, рад познакомиться, — в тон ему отвечал Гарри.

Это породило волну взаимных представлений:

— Милисент Булстроуд.

— Очень приятно.

— Теодор Нотт.

— Очень приятно.

— Блейз Забини.

— Неужто сын Чёрной Вдовы? — заинтересовалась хамка и задавака Гринграсс.

Блейз — тот самый смуглый брюнет — с достоинством приосанился.

— Подлая клевета, — изрёк он и оттопырил нижнюю губу. — Оправдана все восемь раз.

— Ого, на зельеварении, чур, я сижу с тобой!

Обстановка за их концом стола явственно разрядилась, чему немало поспособствовало появление десерта — такого же разнообразного, как и предыдущие яства. Гарри положил себе немного пирога с патокой — это грубоватое блюдо он предпочитал всем остальным сластям.

— Что-то призраков совсем не видно, — задумчиво заметил Малфой. — Обычно Кровавый Барон всегда подходит поприветствовать новичков. Это наше факультетское привидение, — пояснил он для Гарри.

— Знаю, — отозвался тот, и сцедил в кулак нечаянный зевок — сытная еда и поздний час давали о себе знать.

— Интересно, — рассуждал Драко, художественно размазывая по тарелке остатки мороженого, — что их сегодня так напугало.

Гарри поёрзал на скамье, но от необходимости отвечать его внезапно спас директор. Снова поднявшись со своего трона — да, креслом называть его сидение, пожалуй, было чрезмерно скромно, то был именно трон — директор громко откашлялся, и завёл:

— А сейчас, когда мы все накормлены и напоены, я хочу сказать ещё несколько слов перед началом учебного года. Первокурсникам следует знать, что посещение леса на территории школы запрещено для всех учеников. И нескольким студентам постарше тоже не помешало бы это запомнить. Мистер Филч, наш смотритель, также попросил меня напомнить вам всем, что между уроками в коридорах нельзя колдовать. Отборочные соревнования по квиддичу состоятся через неделю. Всем, кто хочет играть за команды своих факультетов, следует обратиться к мадам Хуч. И, наконец, я должен сообщить вам, что в этом году коридор четвёртого этажа с правой стороны закрыт для всех, кто не планирует умереть очень мучительной смертью.

Последняя фраза звучала как изумительно тупая шутка, но никто, включая Гарри, не засмеялся; более того, у Гарри закралось подозрение, что шуткой фраза всё-таки не была. Директор же, как ни в чём не бывало, радостным тоном призвал:

— А на сон грядущий давайте-ка споём наш школьный гимн! Каждый выбирает свой любимый мотив! И-и — начали!

Улыбки большинства преподавателей выглядели так, будто у них разболелись все до единого зубы (что выражало лицо однорукого человека-лоскутика — разобрать было трудновато, а профессор Снейп не улыбался и вовсе). Гарри подозревал, что и сам он сидит с похожей гримасой на лице. Это — это что, всерьёз?

Но это, увы, было абсолютно всерьёз. Дирижируя волшебной палочкой, директор пел, золотые строчки текста порхали по залу, словно некая магическая версия караоке, и три сотни учеников старательно горланили песнопение, в сравнении с которым нескладная песня Распределяющей Шляпы являлась произведением на уровне Шекспира.

Драко пихнул Гарри локтем. «Пой, — прочёл тот по его губам. — Такова Традиция». Гарри содрогнулся, но послушно открыл рот. Он надеялся лишь на будущую помощь от Тома — тот ведь не откажет в любезности навсегда стереть из его памяти этот позор.

— Ах, музыка! — воскликнул вытирающий крокодильи слёзы директор, когда они, наконец, кончили. — Волшебство, превосходящее всё, чем мы занимается здесь! Ну а теперь — бегом спать!

По этой команде со скамьи у середины стола поднялась высокая девушка с длинными, свободно струящимися каштановыми волосами, на вид примерно ровесница Тома.

— Первачки, ко мне! — скомандовала она, построила их, и повела прочь из зала. Гарри, памятуя указание Тома, заозирался в поисках способа улизнуть. В туалет, что ли, попроситься? Но он боялся отстать от процессии, быстро двигавшейся через холл и уже втянувшейся в один из коридоров сбоку от большой мраморной лестницы.

— Запоминайте дорогу, — инструктировала на ходу девица. — Первую неделю вас будут провожать, но дальше лучше бы вам справляться самостоятельно. Опоздания на занятия будут стоить баллов всему факультету, поэтому если не уверены в себе — так выходите заранее. Что ещё? Меня зовут Джемма Фарли, я префект пятого курса и ваша новая школьная мама. Это значит — с любыми вопросами прямиком ко мне, именно я буду утирать вам сопли и шлёпать по заду. В ваших же интересах, чтобы последним мне приходилось заниматься поменьше. Наш декан — чудовищно загруженный человек, а кроме того — вы точно не захотите, чтобы с вами разбирался он сам, понятно? Но вообще-то мы все тут — одна большая дружная семья, ребятки. Добро пожаловать в дом Слизерин! — и на этих словах она вдруг остановилась у ничем не примечательного участка стены. Давно потерявший счёт поворотов в хитросплетении коридоров Гарри взирал на неё с трепетом.

— Вот эта арка, смотрите не перепутайте — в соседнем тупике есть похожая. А на нашей во-о-он та приметная трещина сбоку, увидали? Хорошо. Пароли меняются каждые две недели. Внимательно следите за доской объявлений, она внутри у входа. Не приводите в нашу гостиную студентов с других факультетов и не разглашайте пароль. Уже более семи веков сюда не входили посторонние — и если оно не останется так и дальше, то я буду знать, что виновника следует искать именно среди вас. Уяснили? Отлично. Теперь повторяйте за мной: «Non scholae, sed vitae discimus»[59].

При этих словах ложная арка стены, казавшаяся глухой, растаяла в воздухе, и проявилась дверь в общую комнату факультета.

Низкая, мрачноватая зала, обнаружившаяся за дверью, своим интерьером напомнила Гарри особняк Блэков. Раскиданные вдоль стен чёрные кожаные диваны перемежались массивными книжными шкафами. Огромный камин приветливо горел, озаряя уютно расставленные перед ним глубокие кресла, обитые изумрудного цвета тканью. Герб факультета, поместившийся над камином, сиял серебром и зеленью, и серебром и зеленью переливались гобелены между большими окнами, за которыми клубилась мутная тёмная вода. Рассеянный свет многочисленных ламп, висевших на потолке, падал на квадратные столы посреди комнаты, явно предназначавшиеся для тихих занятий. Стулья с высокими спинками и толстые квадратные же ковры довершали обстановку. Справа и слева от камина виднелись две одинаковые полукруглые двери.

— Слева вход в мужское общежитие, справа — женские спальни. Где какой курс — сами разберётесь, там на дверях написано. Что же, на этом всё. Экскурсия окончена, идите мыться и спать. Кроме тебя, — Джемма неожиданно ловко поймала Гарри за воротник мантии. — С тобой я ещё потолкую отдельно, только напарника сейчас дождусь.

— Становись в очередь, душа моя, — насмешливо пропел юношеский голос от двери в гостиную, и обернувшийся Гарри, которого префект продолжала удерживать за шкирку, будто котёнка, узрел невысокого изящного парня с мягкими, округлыми чертами лица и вьющимися тёмными волосами, спускавшимися до плеч. Эта ли причёска, серёжка ли в виде клыка, украшавшая левое ухо, а может просто общая манера держаться — но, в общем, что-то в его облике безошибочно подсказывало, что молодые леди могут чувствовать себя в совершенной безопасности в его обществе. — Тебе ведь знакомо понятие «субординация»? Сначала героя должен трахнуть декан. А самым первым у него будет директор. Пойдём, герой, — обратился он уже к Гарри, и тот почуял — сейчас или никогда.

— Пустите на одну минуточку! — взмолился он, для вящей убедительности складывая в просящем жесте поднятые ладони. — Пожалуйста, всего на одну!

— Никаких минуточек! — сурово отозвалась Фарли, но лицо второго префекта было не таким строгим, и Гарри поднажал.

— Мне надо в туалет! — взвыл он.

— Потерпишь! — не сдавалась Джемма. Её напарник уже откровенно хихикал, и Гарри понадеялся на его вмешательство.

— Обдуюсь по дороге! — пригрозил он. — Мисс Фарли, мэм, госпожа префект! Ну правда на минуточку! Пустите!

— Да дай ты герою штаны сменить, смотри, он уже готов, — действительно вступился безымянный покуда второй префект, и Джемма, наконец, смилостивилась.

— Ладно уж, ступай. Одну минуту — понял?

— Да, мэм, — Гарри освобождённо рванулся к двери мужского общежития. Как назло, ему и правда приспичило, но сначала следовало сделать дело поважнее.

Рысью он преодолел узкий коридор, шаря глазами по табличкам на дверях — седьмой курс, пятый… спальня первого нашлась в самом дальнем конце от входа. Он рванул дверь, очумело озираясь по сторонам, убедился, что в комнате нет никого, кроме полураздетого Драко (остальные пятеро, похоже, уже ушли умываться перед сном), схватил того за плечи и яростно зашептал:

— Мне очень нужно, чтобы ты кое-что ненадолго спрятал! Это ужасно важно! Только не говори мне, где! Я честно потом всё объясню!

— Хорошо, — так же шёпотом согласился Драко, и Гарри, буквально разодрав на груди одежду, что твой Кларк Кент, готовящийся перекинуться в Супермена, выхватил дневник.

— Вот! Никому ни слова! И мне тоже! — добавил он для верности, и заплясал на месте. — Мордред! Где у нас тут сортир?

Драко молча ткнул в сторону двери, прятавшейся в углу за шкафом.

Пусть не минутой, но всего пятью минутами позднее Гарри уже шествовал, конвоируемый кудрявым префектом («Эдгар Селвин», — представился тот и улыбнулся, показывая ямочки на щеках), в сторону директорского кабинета.

«Где же Том, — тосковал он про себя, украдкой ощупывая пуговицы на скрытой пуловером рубашке — кажется, одна почти оторвалась, — где он, когда он так нужен?»

Но он нашёлся возле прохода в кабинет. Резную арку охраняла каменная горгулья, изваянная в пугающе детализированной манере, а рядом с невозмутимым видом подпирал стенку и Том, вращая в пальцах свою волшебную палочку. При виде него с души у Гарри свалился такой камень, что он чуть ли не воспарил над полом.

— Лимонная карамель, — сказал Селвин горгулье загадочные слова и, видно, это тоже был пароль, потому что та шевельнулась и отскочила в сторону, открывая полого уходящие вверх ступени.

— Не смотри в глаза. Ничего не ешь и не пей. Ничего не трогай. Говори поменьше. Об мне не рассказывай, о парселтанге тоже, — тихо и отрывисто напоминал Том, пока самодвижущаяся спиральная лестница, похожая на свёрнутый в петлю эскалатор, возносила их к двери директорова логова. Какой-то странной была его интонация, и Гарри вдруг понял, что Том, несмотря на спокойное собранное выражение лица, тоже… боится. «Этот человек очень опасен», — вспомнилось ему, и он шепнул: «да, я помню». Тут они достигли двери, и она сама собою отворилась навстречу им.

Кабинет директора Хогвартса воистину потрясал воображение. Обставленный с тонким вкусом человека, серьёзно повёрнутого на сборе причудливого, но бесполезного хлама, набитый диковинными приборами, чья функция на первый (второй, третий, десятый) взгляд была совершенно не ясна, заставленный высокими тумбами, витринами и столами (один служил явно для алхимических опытов, второй целиком занимала обычная на вид каменная глыба), увешанный портретами так, что на стенах не оставалось и дюйма пустого места — он напоминал музей, кунсткамеру, лавку старьёвщика или то самое заведение «Боргин и Бёркс», куда Том разрешил заглянуть лишь снаружи через витрину. Даже похожий на струящийся огненный всполох феникс, дремавший на жёрдочке у окна, как-то терялся на общем фоне.

«А хорошо проработал легенду, стервец», — невольно восхитился Гарри. Тут из-за третьего стола, как раз рядом с фениксом, донеслось покашливание, и старческий голос позвал:

— Гарри? Проходи, мальчик мой, проходи!

Горящий камин бросал на лицо Дамблдора отсветы пламени и, отражаясь в его очках, оно напрочь скрывало выражение глаз. «Нельзя», — спохватился Гарри, и поспешно уставился на кончик крючковатого директорского носа. Этому фокусу научил его Том — смотреть в переносицу, на нос, на бровь, на щёку — только чтоб не в глаза. Если твой взгляд падает к ним достаточно близко — никто, как правило, не замечает разницы. Пока, разумеется, не надумает тебя прочитать.

— Господин директор, сэр, — приветствовал Гарри, стараясь выглядеть в точности как Хороший Мальчик: он улыбнулся, потупился, снова улыбнулся и поднял на чужую очкастую переносицу наивно распахнутые глаза. Хотел ещё губки бантиком сложить, но решил, что будет это уже перебором. — Добрый вечер! Вы меня вызывали?

— Здравствуй, Гарри. Присаживайся. Хочешь немного чаю? Я понимаю, ты только что от стола, но чашечка превосходного цейлонского никогда не будет лишней, как ты думаешь, а?

На столе перед Дамблдором действительно бы сервирован поднос для чаепития — чайник, молочник, сахарница, нарезанный на кружочки лимон, серебряные щипчики и две чайные пары с ложечками. Всё исключительно нарядное, изящное и волшебное даже на вид. Казалось, подними крышечку чайника — и увидишь там уютно прикорнувшую Соню[60].

— Благодарю, я — с удовольствием, — вежливо согласился Гарри и принял из директорских рук тонкую до прозрачности чашку на украшенном гербами Хогвартса блюдце.

Усесться стало той ещё задачей — гостевое кресло, поместившееся перед столом главы Хогвартса, было какой-то странной формы, и Гарри, пытавшийся аккуратно примоститься на краешке, неожиданно скатился в него до самой спинки, из-за чего он чуть не облился чаем, а ноги повисли в воздухе, не доставая до пола. Гарри моментально почувствовал себя пятилеткой, причём, пролейся чай и впрямь (от чего своего наследника сохранил, видно, сам Салазар), он чувствовал бы себя сейчас пятилеткой обмочившимся. Случайность? Как бы не так.

— Не пей, — тут же сердито скомандовал Том, нервно расхаживавший вдоль стены с окнами, то есть у Гарри практически за спиной. Гарри всё ждал, что он-таки споткнётся о какую-нибудь мебель, или заденет глобус небесных сфер в углу, и повалит его с неимоверным грохотом, и они оба спалятся к дракклам. Приказ он проигнорировал — отвечать было нельзя, да и выполнять его он не собирался. У него уже выкристаллизовался в голове план.

— Ты ничего не хочешь мне рассказать, Гарри? — тем временем ласково вопросил директор, и звякнул собственной чашкой. Он пил без молока, с лимоном, а сахару положил, наверное, ложек пять.

— Например о чём, сэр? — Гарри продолжал улыбаться. Чтобы улыбка не была натянутой, он изо всех сил думал о посторонних вещах.

— Например о том, где ты провёл последний месяц, — Гарри не выдержал: отвёл глаза и уставился на чашку в своих руках. От чашки шёл пар.

— Мордред, — прошипел Том, останавливаясь за спиной. Гарри не мог не согласиться — за ними всё-таки следил кто-то ещё, помимо нейтрализованного ими Снейпа. Прохлопали.

— У родственников, — уклончиво ответил Гарри.

— Мы оба знаем, что это неправда, — мягко пожурил Дамблдор. — Твои тётя и дядя очень огорчены и волнуются за тебя, Гарри. Было некрасиво с твоей стороны вот так их бросать.

«Ах ты гнида», — вознегодовал Гарри про себя, а Том холодно сказал сзади над ухом:

— Провокация. Выводит на эмоции. Спокойно.

— Мы оба знаем, что это неправда, — сказал Гарри как только мог спокойно, и перешёл в решительное наступление:

— Сэр, а что в чае? Веритасерум? Не нужно было, мне нечего скрывать, — тут он демонстративно отпил несколько глотков из чашки. Чай был и впрямь хорош.

У Тома вырвалось восклицание, смысл которого Гарри решил попозже попросить ему растолковать. Он вежливо улыбнулся, игнорируя судорогу, сводящую скулы, и сообщил директорской переносице:

— Возможно, мы имеем в виду не одних и тех же родственников. Сэр, почему вас это вообще заботит? Я просто ещё один школьник, какая разница, где я жил.

Думать о посторонних вещах стоило и по другой причине. Гарри не владел окклюменцией — Том обещал его научить когда-нибудь, но это «когда-нибудь» покуда не настало, да и что мог он, ребёнок, противопоставить взрослому колдуну, когда под рукой не было морочащей закваски, чтобы напшикать ему в рожу? Гарри и не собирался бороться с мысленным вторжением. Его тактика была прямо противоположной: он собирался показать любому желающему множество любопытных воспоминаний. Утопить его в них, если повезёт.

Дамблдор укоризненно вздохнул, точно добрый старый дедушка, утомлённый капризами любимого внука.

— Ты не совсем обычный школьник, Гарри. И я действительно волнуюсь за тебя гораздо больше, чем за других. Видишь ли, тебе угрожает серьёзная опасность. Мы все здесь в Хогвартсе искренне переживали за тебя. Поскольку ты теперь наш студент, то и ответственность за тебя ложится на нас, и на меня в первую очередь.

Гарри, любовно выкладывавший в своей голове пасьянс — коллаж, мощёную дорожку для вторженца, можно назвать это как угодно — из самых выразительных воспоминаний о жизни с родственниками, отстранённо удивился:

— Опасность, сэр? Какая же?

— Убийца твоих родителей — и твой собственный несостоявшийся убийца — жив, Гарри. Я говорю о Волдеморте, — машинально Гарри отметил пропущенное «лорд». — В ту ночь, когда благодаря тебе он исчез из этого мира — на самом деле он не умер. А месяц назад мы узнали, что Волдеморт нашёл способ возродиться. Вот о какой опасности идёт речь, и теперь ты можешь видеть причину нашего беспокойства за твою жизнь. Ни у кого из нас нет ни малейших сомнений, что он захочет довершить однажды начатое, — в заключение своей речи директор торжественно огладил бороду.

— Ложь, — полным отвращения голосом припечатал Том.

Гарри чуть не рассмеялся вслух. Ах, эта опасность. «Опасность» сердито сопела у него над ухом. Источники директора, каковы бы они ни были, его подвели. Тут он спохватился — думать о Томе было нельзя. Лучше было думать… например, о Дадли. Да, о кузене стоило подумать очень внимательно.

— Что ж, как удачно, что мне в этом году всё равно предстояло поступать, — равнодушно заметил он. — Насколько я знаю, в Магической Британии нет места безопаснее Хогвартса. Выходит, мне не о чем беспокоиться. Сэр.

Гарри опустил чашку на колени. Сквозь блюдце она продолжала согревать его кисти рук — чай не остывал. «Должно быть, посуда заколдована», — размышлял Гарри. Он не препятствовал случайным посторонним мыслям, даже приветствовал их, сейчас они были кстати.

— Просись уйти. Скажи, что уже был отбой, — настойчиво сказал Том. — Живо! Если там был веритасерум, то он вот-вот подействует.

— Это всё, сэр? Я могу идти? Я не уверен, но, кажется, уже давно был сигнал ко сну.

— Ещё буквально минуту, — директорская борода шевельнулась в доброй улыбке.

Гарри вспотел. Вот и началась, он чувствовал, главная часть игры. Самое мучительное было — не думать. Ни о Драко, ни о дневнике, ни о Томе, ни о площади Гриммо. Нужно было думать о Дадли. О нём одном. Ещё о тётке и дяде, но кузен подходил всего лучше.

— Видишь ли, у тебя дома мы нашли следы тёмномагического артефакта, Гарри. Ты знаешь что-нибудь об этом?

— Нет. Не знаю, сэр, — правда, чистая правда. Он не знал, что они там нашли и как. В сопровождении волны обжигающего сочувствия к Гарри пришло озарение, почему Том никогда не лжёт. Он утопил эту мысль в ванне с кровавой водой, глядя на розовую мыльную пену, и заставил себя сосредоточиться на смехе Дадли, звучавшем из-за двери.

— Ты приносил что-нибудь подобное к себе домой, Гарри?

— Да, сэр, — Том, оторвавшись от спинки кресла Гарри, снова заходил туда-сюда по кабинету у него за спиной.

— Надеюсь, ты отдаёшь себе отчет в том, что делаешь, — сказал он очень холодно, и это не предвещало решительно ничего хорошего. Но думать о Томе и его словах было нельзя, да и некогда. Чугунная сковорода опускалась на его руку, и слышался визг: «гадкий мальчишка!»

— Где ты это взял?

— Нашёл, сэр, — ведь сначала он нашёл, и лишь затем украл, не правда ли? Конечно, правда.

— Ты знаешь, что это такое?

— Нет, сэр, — ну да, откуда бы, понять столь изощрённую магию хотя бы в общих чертах ему покамест не под силу.

— Эта вещь всё ещё у тебя?

— Нет, сэр, — отдать её, а не спрятать, было наитием свыше; не иначе — сам Салазар нашептал.

— А где она?

— Я не знаю, сэр, — конечно, он же специально попросил не говорить ему.

— Ты из-за неё сбежал из дома? — какая-то часть Гарри (та, что не была занята рассматриванием наполненных кровью мозолей после работы в саду тётушки Петуньи), здорово удивилась.

— Нет, сэр.

— А из-за чего тогда?

— Не люблю магглов, сэр, — дверь в кладовку закрылась, погас свет.

Дамблдор огорчённо крякнул, подёргал себя за бороду, и умолк.

— Мы закончили, сэр? Я могу идти? — повторил Гарри свой вопрос.

Честно говоря, прямо сейчас ему было даже как-то всё равно. Он достиг чего-то — просветления, умоисступления, какой-то извращённой формы транса, ему было необыкновенно легко думать исключительно о правильных вещах и совсем не думать о ненужных. В его голове дядя Вернон раз за разом складывал вдвое толстый ремень и любовно похлопывал им по ладони: «а теперь, гадёныш, мы поговорим с тобой по-мужски». Сцена повторялась и повторялась, словно заевший фрагмент киноплёнки.

— Да, Гарри. Ступай. Отдохни как следует, у тебя был тяжёлый день, — со вздохом разжал свои клешни Дамблдор. У Гарри ушло, наверное, с полминуты, чтобы покинуть кошмарное гостевое кресло, и при этом всё-таки не вывернуть на себя недопитое содержимое чашки.

— Успехов тебе в учёбе. Думаю, ты быстро освоишься в Хогвартсе.

— Да сэр. Спасибо, сэр.

Но взявшись уже было за дверную ручку, Гарри помедлил.

— Так всё-таки — что было в чае, господин директор? — спросил он, обернувшись через плечо.

— Именно то, что и должно быть в чае, мой мальчик, — Дамблдор спокойно и грустно ему улыбнулся. — Чай.

* * *

Давным-давно Альбусу уже встречался мальчик, которому на Распределении не хлопали.

Он не был ещё тогда директором. Не носил мантий, предпочитая вызывающе-маггловские пиджаки, его борода была короче, волосы — рыжéе, а совесть — на несколько жизней чище. Он ещё не выучил тяжёлый урок о том, что единственной ценой за победу всегда является то, что ты больше всего на свете любишь. Он был моложе, резче, глупее, недальновиднее.

Того мальчика он упустил.

Позже настало время — так много времени, и такого бесполезного — разбирать вину и ошибки, анализировать, каким образом самоуверенность привела к небрежности, небрежность — к глупости, а глупость довела до настоящей беды. Если бы существовал маховик времени, способный открутить назад не часы, а годы, если бы реку времени вообще существовала возможность развернуть вспять — этот мальчик был бы одним из дел в личном списке Альбуса. Не вторым или первым, но в первой пятёрке — точно. И не ради общего блага — ради самого мальчика.

И именно потому в какой-то момент сегодняшнего вечера Альбусу стало страшно. Нет, даже не тогда, в неестественной тишине Большого зала, а позже, в уютной тиши собственного кабинета. Его брала оторопь от каждого поворота головы, от этой недетски сдержанной жестикуляции, от мимики серьёзного до угрюмости лица. От взгляда, который никак не могли найти его глаза. От интонации, с которой мальчик выговаривал «сэр». Очки немного помогали, напоминая — время, в действительности, не изменяло свой ход, но ощущение, что в комнате находится призрак, до конца не проходило.

Дважды в течение разговора Альбус еле успел придержать свой язык, уже повернувшийся, чтобы сказать: «Том».

Они были так похожи — и внутренне куда больше, чем внешне. Повадка, как у лесного зверька, готового укусить за руку. Подозрительность. Обвинения. Подобострастность, моментально перетекающая в хамство — а потом обратно с той же лёгкостью, когда ребёнок понимал, что тактика выбрана неудачно. Само наличие тактики в разговоре — многие ли дети его возраста планируют заранее, что и как они будут врать?

Этот — планировал. Он ожидал зелье правды — нет, даже не так, он думал, что выпил зелье правды и, Альбус мог бы в том поклясться, выстроил свои ответы таким образом, чтобы не лгать. Что, разумеется, было далеко от искренности как земля от звёзд.

Снова и снова Альбус спрашивал себя — существует ли судьба? Если нет, то почему он, кажется, приговорён совершать одни и те же ошибки? Почему и этот мальчик смотрит на него как дикий волчонок, смотрит как на врага, скалит свои ещё наполовину молочные зубки? Этот мальчик, на которого сделана поистине страшная, грандиозная ставка, мальчик из пророчества, мальчик, которому суждено вырасти достаточно могущественным, чтобы как равного встретить своего предшественника и противника? Что исказило его, будто в кривом зеркале, что снова пошло не так?

Фоукс, чувствуя душевную смуту своего хозяина, с курлыканьем слетел ему на плечо, и Альбус бережно огладил невесомые тёплые перья. Феникс порой был единственным, что напоминало ему — он всё ещё в состоянии отличить добро ото зла. Его сердце ещё не сгнило прямо в груди, источенное бесконечными жертвами и компромиссами. Феникс внушал надежду, что может быть, только может быть, он, Верховный чародей, владелец Бузинной палочки и убийца лучшего друга, в сущности не так уж ещё и плох.

В пляшущем свете камина Альбус Дамблдор созерцал лица всех мальчиков и девочек, которых ему уже никогда не вернуть. Фрэнк и Алиса, Гидеон и Фабиан, Марлин и Доркас, Эдгар, Лили, Джеймс... Их было много, так много.

Этого мальчика, решил Альбус, он ни за что не потеряет.

Феникс, пропев мелодичную грустную ноту, вспорхнул к себе на насест, и Альбус поменял заварку в чайнике. Добавил пять ложек сахара, достал из ящика стола лимонную карамель.

Но чай всё равно горчил.

* * *

Лишь ступив снова на самодвижущиеся ступени — честно говоря, от этой лестницы как-то неприятно кружилась голова, хотя обычно Гарри нравилась вообще любая магия, ведь это же была магия — Гарри почувствовал, что он взмок как мышь в течение минувшего короткого разговора. Руки дрожали. Ноги дрожали тоже, а вдобавок ещё и подгибались. Он вышел в коридор — горгулья со звуком скрежета камня о камень прыгнула на место — и побрёл вперёд, дезориентированный и не совсем понимающий, как ему теперь найти обратную дорогу в гостиную Слизерина. Том молчал — и это явно означало, что он на взводе. Гарри чувствовал, что они сейчас поссорятся, но на ссору совершенно не было сил.

— Сюда, — вдруг сказал Том, и Гарри удивился — они проходили мимо какого-то кабинета, на двери которого не было таблички. Но она оказалась не заперта, и Том завёл Гарри в этот кабинет. Светильники, реагируя на человеческое присутствие, вспыхнули на стенах.

Это был пустой и чуть ли не заброшенный класс, с партами, сложенными высокой горой в дальнем конце, возле немытых окон, с голыми стенами и покрытой меловыми разводами доской. Дверь щёлкнула, затворяясь, клацнул замок, и Том обошёл вокруг Гарри, становясь с ним лицом к лицу. Его холодный взгляд, казалось, проникал до самых костей.

— Я очень виноват перед тобой, — сказал он самые неожиданные слова, и Гарри разинул рот от подобного начала разговора. — Мне следовало сразу предельно чётко и ясно объяснить тебе правила — но, как видно, я совершенно растерял хватку. Поэтому сейчас нам придётся наверстать пропущенное.

Как-то в его руках снова очутилась волшебная палочка, а Гарри в очередной раз не успел заметить момент, когда он её достал. Гарри попытался осмыслить сказанное.

— Ты о чё… — начал он, его усталый мозг не был готов к новым шарадам, требовались пояснения, но тут Том произнёс очень спокойно, с интонацией, какая обычно сопровождает слова вроде «передай, пожалуйста, соль»:

— Круцио.

Пол подскочил и ударил Гарри под колени. Чудовищная боль, в десять раз хуже жующих собачьих челюстей, в сотню раз больнее сломанного запястья, боль, похожая на погружение в ванну с расплавленным металлом, охватила всё его тело. Казалось, кожа горит, а внутренности, наоборот, заледенели. Он увидел перед лицом натёртые мастикой исшарканные доски — и понял, что лежит на полу, но знание это было далёким и бесполезным. Боль захватывала дух, очищала сознание. Когда она с резкостью удара ножом прекратилась, он словно бы отделился от тела, от самого себя, и в наступившей необыкновенной ясности очень чётко расслышал:

— Правило первое. Когда я приказываю — ты выполняешь. Правило второе — если ты игнорируешь приказ, будет вот это.

Гарри не мог ничего поделать с собой — он заплакал. Том присел рядом с ним, прямо на пол, скрестив ноги и упираясь левой рукой в колено. В правой он всё ещё держал палочку.

— Но я же… я… — захлёбывался Гарри. Обида и горе душили его. Ему казалось, Том доверяет ему, нет, он знал, что Том ему доверяет — и тут вдруг такое. — Я же справился! У меня получилось! Ты разве не… Разве тебе не понравилось?.. — он икнул. Потом ещё раз и ещё. Том вздохнул и наколдовал стакан с водой.

— Ты справился безупречно, — тихо сказал он, и больше не было на его лице холодной жёсткой маски, оно было спокойным, чтоб не сказать печальным. — Единственная твоя ошибка — ты нарушил мой приказ. Ты не можешь нарушать мои приказы, понимаешь?

Гарри не понимал. Он перевернулся, поднялся на локте и кое-как обеими руками совладал со стаканом. Икота прекратилась, но слёзы — нет. Он снял очки, и зашарил по карманам. В руку, будто живой, ткнулся платок, и Гарри яростно растёр горящую физиономию.

— Однажды нам с тобой может понадобиться… Нет, не так. Однажды нам с тобой непременно потребуется, чтобы ты делал в точности что я скажу, быстро и без размышлений. На самом деле, так будет происходить не единожды. И поэтому ты должен привыкнуть слушаться меня. Всегда. Даже если ты в какой-то момент думаешь, что знаешь лучше. Как… как в армии.

Эта аналогия была Гарри знакома. Он прекратил оттирать очки и задумался.

— Ты приучил меня к тому, что нет необходимости и приказывать. Поэтому здесь и моя ошибка тоже, и об этом я сожалею. И мне неприятно причинять тебе боль, но только так ты сможешь усвоить то, что я сейчас тебе говорю. А ты должен усвоить, на уровне рефлексов. Вспомни, как мы с тобой обработали профессора Снейпа.

Гарри помнил. И, Мордред и Моргана, ведь тогда он действительно не потратил на обдумывание слов Тома и секунды. Он думал — как, но не думал — зачем, не думал — делать или нет, и уж тем более не выдвигал встречных планов, да ещё прямо в ходе операции. Случись иначе, он, несомненно, погубил бы всё дело — сработал эффект неожиданности, бывший в тот момент их единственным преимуществом. Ну, и ещё невидимость Тома, надо отдать должное.

— Это потому, что ты послушался, — увещевал Том так, будто слышал все его мысли. — Он — взрослый сильный волшебник, опытный маг разума, а ты — ребёнок, я же вообще всего лишь тень, но мы одолели его играючи, и вот он ходит со стёртой памятью, и ничего не понял. Мы — сила, когда мы вместе, когда ты делаешь то, что я скажу.

— А я… — начал Гарри робко, и остановился. Потом попробовал снова:

— А если… — но слова не хотели приходить. Том сидел так близко, наклонившись к нему, его лицо было в считанных дюймах от лица Гарри.

— Ну конечно же ты сможешь, — сказал он — и улыбнулся, наконец-то, впервые за весь вечер улыбнулся радостно и гордо, именно так, как и хотелось Гарри. — Ты умница, ты обязательно справишься. И я тебе помогу.

Гарри стало страшно от того, что стояло за этим «помогу». Боль была чудовищной, но сильнее боли пугало…

— Я боюсь разочаровать тебя, — признался он, глядя в тёмные глубокие глаза напротив его собственных.

— Этого не будет, — твёрдо сказал Том, и в его голосе была всеобъемлющая абсолютная уверенность, с какой растения верят в солнце, железо — в магнит, и камень — в ускорение свободного падения. И Гарри так сильно захотелось поверить тоже.

— Мы потренируемся, — сказал Том, поднимаясь с лёгкостью, которой Гарри позавидовал. — Но в другой раз. Теперь пора идти, не хватало, чтоб тебя начали искать. Вставай.

Гарри с трудом воздвиг себя сначала на четвереньки, но затем всё-таки и в положение прямоходящего. Том критически осмотрел его и помахал палочкой:

— Тергео! Планарум!

Словно бы и не было валяния по полу — одежда очистилась и разгладилась, приобретая свежий и опрятный вид.

— Пойдём, — мягко сказал Том, развернулся к двери — и Гарри шагнул тоже, не задумываясь, и лишь потом признался:

— Я… не помню дороги.

— Ерунда, — отвечал Том со смешком. — Я-то её хорошо знаю.

Он отпер дверь заклинанием, вышел, и Гарри вышел следом за ним.

Когда, два коридора спустя, до Гарри дошла мысль, очень его рассмешившая, он хихикал так долго, что чуть снова не расплакался. Тому, терпеливо наблюдавшему всю эту истерику, он сообщил только:

— Я ведь сказал, что первый раз должен быть с кем-то особенным. И так оно и получилось, ты понимаешь?

К его полному изумлению, Том ответил на этот полусвязный бред вполне серьёзным:

— Спасибо, Гарри. Думаю, я понимаю.

------

[58] «Yorkshire pudding» — традиционный пудинг из кляра, обычно подается с ростбифом и подливкой.

[59] «Не для школы учимся, а для жизни» (лат.)

[60] «Dormouse», персонаж сказочной повести Льюиса Кэрролла «Алиса в Стране Чудес» («Alice’s Adventures in Wonderland», 1985).

Что это не простая тетрадка, Драко понял почти сразу. Да, Блэком он был только отчасти, а девицей — так и вовсе не был ни на одну часть, но кое-какие крохи фамильного чутья перепали и ему. Вещь… зудела в пальцах, он не мог подобрать лучшего слова. Казалась тяжелее, чем должна бы. А больше всего настораживало иррациональное желание немедленно её раскрыть и что-нибудь в ней написать.

Надо признать честно, раскрыть Малфой тетрадь всё-таки раскрыл. Поступок опрометчивый, но не напрасный — от увиденного внутри обложки у него захолодело под ложечкой. Большинство мальчишек и девчонок, готовившихся ко сну в соседних комнатах, наверное, и не поняли бы, чьё имя стоит там, аккуратно выведенное побуревшими от времени чернилами. Но дедушка Абраксас состоял в ближнем круге, а после него в ближний круг вошли и отец, и крёстный; так что Драко — знал. Это была его вещь. В сочетании же с недавним хвастовством Поттера… Мордред, а тот и впрямь не солгал ни на йоту, не так ли? И Гарри был бесконечно прав — нельзя, чтобы у них нашли такое. В их вещах, в их спальне, в слизеринском подземелье.

Поттер умчал так, будто бы за ним стадо фестралов гналось, а значит и Драко следовало поторопиться. Малфой воровато оглядел пустую спальню, быстро застегнул рубашку, натянул обратно джемпер и мантию. Тетрадь он, подавив невольную дрожь, спрятал за пазуху. Затем крадучись вышел из спальни, тихонько прошёл по коридору и одним глазком выглянул в гостиную. Никого — старшие ещё не вернулись с пира, младшие все по спальням, префектов тоже не видно. Отлично. Вознеся короткую и нецензурную, но очень искреннюю молитву Салазару, Драко прошмыгнул по гостиной и выскочил за дверь.

Нарушать школьные правила в первую же свою ночь в Хогвартсе было и весело, и страшно. Больше, конечно, страшно, но Малфой твёрдо сказал себе, что это — приключение, самое настоящее. Их в его жизни, признаться, до сих пор не хватало — единственный бережно лелеемый сынок проклятого рода, он большую часть своих одиннадцати лет провёл словно закрытым в стеклянном шкафчике, как мамин любимый мейсенский фарфор — не дай Мерлин разобьётся. Но Драко не хотелось быть хрупкой бездеятельной фигуркой. А к тому же, он знал, что рано или поздно придёт и его время ввязаться в очень серьёзные игры — и речь, конечно, тут шла не о квиддиче. Ну вот время и пришло, немного раньше, чем думал и надеялся сам Драко, но уж как вышло.

Он спешил по пустому, лишь наполовину освещённому коридору, то и дело оглядываясь. Где бы устроить тайник? Нет, нужно уйти подальше, вообще подняться из подземелий. Может, спрятать тетрадь в доспехах? За картиной? В вазе? Ни одно место не выглядело подходящим. А если домовые эльфы наткнутся? Или школьный смотритель найдёт? Задача вдруг показалась чудовищно сложной.

Чего Малфой не учёл, так это вздорного характера здешних лестниц. Их в Хогвартсе было сто сорок две, у каждый свой особый норов, и как минимум две из них сходу невзлюбили Драко. Та, на которую он ступил, намереваясь забраться на второй этаж, вдруг развернулась на четверть оборота влево и целеустремлённо двинулась вверх, всё выше и выше. Растерявшийся поначалу Драко не успел спрыгнуть и теперь беспомощно наблюдал, как вниз стремительно уплывают этажи — третий, четвёртый, пятый, шестой… лишь на седьмом лестница соизволила остановиться, но стоило соскочить с неё и попытаться воспользоваться другой лестницей, на вид посмирнее, как та тоже бодро воспарила и закинула Драко на восьмой — под самую крышу, после чего лихим пируэтом сбросила ездока, канула в пролёт и была такова. Малфой с надеждой поглядел на лениво курсировавших внизу сотоварок беглянки, но те игнорировали его молчаливый призыв. Драко досадливо сморщился и, наконец, обернулся.

Перед ним был пустой, плавно закруглявшийся коридор. Слева на стене одиноко висел большой гобелен, на котором кучка троллей, одетых почему-то в балетные пачки, гонялась с дубинками за взмыленным волшебником в съехавшем на одно ухо старомодном завитом парике, белых кюлотах и туфлях с бантами. Справа — ряд окон, да расписная китайская ваза, больше самого Драко по размеру. И ни одной двери, хотя бы в какую-нибудь кладовку или заброшенный класс, которых, как Малфой знал, в школе было полным-полно, ведь многие предметы, вроде музыки, чистописания и домоводства, давным-давно не преподавались, либо стали факультативами. Место вокруг, хоть и явно редко посещаемое, не выглядело годным для его целей. Драко загрустил.

В тоске и раздражении он ходил взад-вперёд по коридору — тот, вдобавок ко всем неприятностям, оказался кольцевым, так что спуститься с другой его стороны, как он сначала надеялся, не получилось. Оставалось ждать возвращения капризной лесенки, что привезла его сюда, и ожидание это затягивалось.

Размышления о тайнике, о надёжном местечке, куда не доберётся никакой, даже самый рьяный, обыск, поглощали все его мысли, когда Малфой вдруг понял, что кое-что в окружающей обстановке изменилось. Прямо напротив дурацкого гобелена — тролли, обессилев, сидели на земле и с тупым выражением морд наблюдали, как волшебник в парике, помахивая украшенной лентами тросточкой, раз за разом выполняет третий арабеск — образовалась дверь, которой там совершенно точно не было раньше.

Явление неординарное даже для древнего и причудливо выстроенного колдовского замка вроде Хогвартса. Заинтригованный, Малфой подошёл, взялся за круглую блестящую ручку, и потянул. Дверь была не заперта. Заглянув за неё, Драко чуть не рассмеялся от облегчения — он, наконец, нашёл именно то, что всё это время искал.

* * *

— Где ты спрятал дневник? — вдруг спросил Том, как-то странно оглядевшись. Они как раз спустились со второго этажа и пересекали холл, держа свой путь к проходу, ведущему в слизеринскую часть школьных подземелий. — Она в замке, я это чувствую, но… — он замолчал и нахмурился.

— А, — устало сказал Гарри, поправляя очки. — Его прятал не я. Я подумал — а что если директор всё-таки споит мне веритасерум или пролезет в голову, ну вот я и… делегировал эту задачу. Сам без понятия, где он сейчас, прости.

— Делегировал? — Том приподнял бровь.

— Попросил Драко помочь. Малфоя. Мы с ним в поезде познакомились. Он вроде как теперь мой друг, знаешь.

Том не рассердился на нарушение эксклюзивности их товарищества, чего втайне опасался Гарри. Наоборот, он поощрительно кивнул.

— Абраксас был одним из моих первых рыцарей. Это ему я собирался доверить дневник изначально. Если внук удался в деда, то ты сделал хороший выбор.

— Кстати, а как далеко ты можешь уходить от… как ты его назвал, филактерии?

— Не дальше четверти мили. Я примерно засёк, пока вас перевозили через Чёрное озеро. Таков отныне размер моей клетки — полмили в диаметре, ну разве же не славное выходит королевство? — Том бледно и зло усмехнулся.

Гарри запротестовал:

— Хогвартс — не клетка!

— Всё станет клеткой, когда нет возможности уйти.

— А что это такое — филактерия? — спросил Гарри, рассчитывая отвлечь Тома от мрачных мыслей, и расчёт его удался — Тому, кажется, нравилось объяснять Гарри что-то новое не меньше, чем Гарри нравилось это слушать.

— Хранилище для частицы души, — пояснил тот. — Оно образует якорь, к которому привязывается оставшаяся её часть после гибели физической оболочки. И эта связь позволяет душе не покидать пределов земного мира.

Гарри аж сбился с шага.

— В дневнике твоя душа? — недоверчиво переспросил он.

— Её часть, я же сказал. И слепок моей личности, что она поддерживает, — Том бросил загадочный взгляд на Гарри с высоты своего роста и дёрнул углом рта, но более сказать ничего не успел.

Одна из дверей, мимо которых они проходили — а они за разговором спустились вглубь подземелья, и находились теперь, по прикидке Гарри, совсем близко от тупика с ложной аркой, скрывающей вход в слизеринскую гостиную — внезапно отворилась и из неё вывалился никто иной, как сам ранее упомянутый Малфой. Он ошарашенно огляделся и пробормотал:

— Это как вообще? Мерлиновы яйца!

— Драко! — обрадовался Гарри, кидаясь к нему. — Получилось?

Тот просиял:

— Да! Не поверишь, что сейчас… а, — спохватился он, — ты же просил не говорить. Боишься, что в мозгах копаться будут, да? Кстати, сам-то ты где был?

— У директора, — отчитался Гарри, и Малфой понятливо присвистнул:

— Понятно, не зря боишься.

— Пусть расскажет, — вмешался Том, и Гарри поспешил добавить:

— Теперь уже можно — выкладывай!

— Точно? — засомневался Драко, и Гарри покосился на Тома, стараясь делать это не очень заметно.

— Сотру тебе память, если нужно будет, — успокоил тот. Гарри подтвердил:

— Да, всё в порядке, — и Малфой, ухмыляясь, поиграл бровями.

— Там такое! — сказал он. — Представь, я нашёл комнату вроде склада, она под самой крышей и здоровенная, как Мордред знает что. Огромный-преогромный хламовник, чего там только нету. И это ещё не всё — дверь сначала не была видна, а когда я захотел выйти, то попал вовсе не туда, откуда входил, а прямиком вот сюда! Здорово, правда?

— Ничего себе! — подтвердил Гарри. Магия, всё же, была бесконечно чудесна.

— А, — улыбнулся Том, и Гарри явственно почуял, что его настроение скакнуло вверх, — твой пронырливый друг умудрился обнаружить превосходное хранилище. Эту комнату я знаю, как раз её-то я и собирался посоветовать тебе. Я назвал её «Комната-где-всё-спрятано».

Ну разумеется, Том знал, Гарри вот совсем не удивился. Он и раньше думал, что если кому-то и известны все до единого секреты замка, так это именно Тому.

Но тут их трёхстороннюю (хотя одна сторона и не подозревала о том), беседу прервали самым грубым образом.

Из-за ближайшего угла вывернул профессор Снейп собственной носатой персоной и оглядел Гарри с Драко так брезгливо, будто они были прикипевшей грязью на его любимом котле.

— Мистер Поттер, вас-то мне и надобно, — процедил он далеко не приветливым тоном. — А вы, мистер Малфой, ступайте немедленно в свою спальню. Находиться в коридорах после отбоя запрещено, и вас, в отличие от Поттера, к директору, кажется, не вызывали, так что и оправданий у вас никаких нет.

— Крёстный! — обиженно воскликнул Драко и состроил самую печальную на свете физиономию. Вообще, умению Малфоя корчить рожи, как успел уже заметить Гарри, можно было только позавидовать — кто из актёров, небось, душу бы продал за такую выразительную мимику.

— Здесь я вам не крёстный, а профессор и ваш декан, — не повёлся Снейп. — Извольте держать себя соответствующе!

Печальный Драко ушёл, оглядываясь через плечо, а плечом Гарри, в свою очередь, завладел Снейп. Казалось, ему очень хочется подцепить Гарри за шкирку, как давеча проделала Фарли, но он сдержался, хотя хватку его ласковой не назвал бы даже самый снисходительный судья.

— Пройдёмте ко мне в кабинет, — молвил он, и Гарри, моментально вспомнивший, что именно, по неделикатному выражению Селвина, с ним собираются проделать в этом кабинете, закручинился пуще Малфоя. Он оглянулся на Тома и постарался без слов показать ему: «как бы мне выкрутиться, а?». На это немедленно среагировал Снейп:

— Перестаньте извиваться, Поттер! У вас что, блохи?

«Этот человек — мой декан, — с содроганием вспомнил Гарри; раньше данная подробность всё как-то ускользала от его осознания. — Салазар, за что? Спаси!»

Всё же он был ещё мал, и порядочно утомился за минувший вечер.

— Да, сэр! — сказал он вслух. — Блох нет, сэр! Я незаразный!

Том расчётливо оглядел слизеринского декана и улыбнулся холодной острой улыбкой.

— У меня только что появилась одна идея, — сообщил он.

* * *

Когда Северус, подгоняя засидевшихся коллег, вернулся с казавшегося бесконечным торжественного ужина, ему уже не хотелось спать. Чего ему хотелось, так это убивать, и предпочтительно было бы начать со Шляпы. Настроение только ухудшилось, когда выяснилось, что Поттер в подземельях Слизерина отсутствует.

«Вы что, его уже сожрать успели, что ли?» — чуть не брякнул он, но Селвин, свеженазначенный префект пятого курса, упредил его невысказанное предположение:

— Директор вызвал к себе, сэр.

«Вот болван кудрявый, — вознегодовал про себя Снейп, — нет бы хоть записку своему декану черкнуть!»

Вслух же он сказал только:

— Я понял. Ступайте, вы свободны.

Господин директор, как размышлял Северус по дороге в кабинет последнего, тоже был хорош. Зачем ему понадобилось уединяться с Поттером? Ничего, кроме гадостей, от их разговора Снейп не ждал. Именно в силу того, что разговор зачем-то вёлся в его отсутствие.

Увы, разрушить этим двоим интим Северус опоздал. Мальчишка нашёлся чуть ли не за ближайшим углом — уже возвращался назад. С ним почему-то был Драко. Неугомонный крестник успел, как видно, ещё в поезде столковаться с героем — накаркал Северус про моментальную дружбу, вот как есть накаркал. Крестника он прогнал, а Поттера привёл к себе в кабинет, усадил в кресло у камина и сам уселся напротив. Герой выглядел побеждённым, но не сломленным — насупился, сверкая на Северуса круглыми очками и колупая указательным пальцем обивку кресла. Северус закинул ногу на ногу, сцепил на колене руки и повёл свою речь так:

— Ну, рассказывайте, Поттер.

— Что, сэр? — решил изобразить идиота мальчишка.

— А всё! — обрадовал его Северус. — Вообще всё. Где вас Мордред носил последний месяц?

Директор, наверняка, тоже задавал этот вопрос. Будет очень любопытно сравнить ответы, полученные им самим и Альбусом.

— Я был в безопасном месте, сэр. Господин директор уже сообщил мне, что моя жизнь под угрозой, и объяснил все детали. Приношу извинения за причинённое беспокойство, — Поттер склонил голову в показательном раскаянии.

«Ого, — подумал Снейп. — Альбус решился сыграть в открытую? Неожиданно».

— Возможно, у нас было не очень хорошее начало, — сказал он, когда стало ясно, что продолжать мальчишка не собирается. — И вы питаете ко мне не самые добрые чувства. Напрасно. В силу обстоятельств, которые вы слишком ещё малы чтобы понять, я обязался любыми — слышите, любыми — способами сохранить вас в целости. Я в настоящий момент ваш самый лучший друг во всём Хогвартсе, так и запомните, Поттер. Я мыслю, вы не до конца ещё поняли, куда попали. Дом Слизерин не рад вашему появлению в наших рядах.

— Дом Слизерин вскоре переменит своё мнение, сэр. Я это вам обещаю, — заверил Поттер, никак не прокомментировав предыдущую Северусову речь. Снейп мысленно пожал плечами — что же, он пытался.

— Я знаю, что тетрадь у вас, — заявил он в лоб, и насладился мгновением растерянности и паники со стороны мальчишки. Попался, маленький гадёныш!

— Я не совсем понимаю, о чём вы говорите, сэр, — отпёрся тот, но было поздно. Северус покачал головой.

— Да бросьте. Вот чего вы, похоже, действительно не понимаете, так это того, что оставаться артефакт у вас не может. Он был доверен на хранение другому лицу, и к вам попал случайно. Вам следует его вернуть.

Мальчик задумался, но ненадолго.

— Во-первых, сэр, тетради у меня нет. Это правда. Хотите, и у вас хлебну веритасерума — директор вот уже угостил. А во-вторых — что, если… владелец считает, что тетрадь должна оставаться именно там, где находится сейчас? Очевидно, предыдущий хранитель был… небрежен.

Северус с трудом удержал лицо. Упоминание зелья правды оказалось несколько неожиданным, но с этим можно было разобраться и попозже. Вот что и впрямь приковало к себе всё его внимание целиком, так это упоминание хозяина вещи.

— Вы что же — знаете, кто владелец? — не поверил Северус.

Мальчишка нагло улыбнулся.

— Тетрадь подписана, сэр. И — да, я знаю, кто он. Видите ли, он… тоже ручался за мою безопасность. Но ваша забота мне, безусловно, приятна. Сэр.

Худшие подозрения Северуса сбывались на глазах, но как-то странно. Ему очень сложно было представить мир, в котором Тёмный Лорд ручался бы за безопасность Поттера.

— Вы бредите, похоже, — прошипел он, не в силах более удерживать ровный тон. — Где тетрадь?

— Её текущее местонахождение мне неизвестно, сэр, — мальчишка явно издевался, и Северусу это надоело. Он попытался прочитать его — но на поверхности мыслей нашёл только рой образов, уже слишком хорошо ему знакомых: карнавал жестокости и притеснений, обеспеченных Поттеру в приёмной семье неусыпными заботами директора. Северус, не ожидавший отпора и заинтригованный, ковырнул глубже — и провалился в бесконечную пустую темноту. Темнота открыла тысячу глаз с ярко-алыми зрачками и посмотрела на него в ответ. Северус моргнул. В желудке поселилось чувство, будто он проглотил кусок льда с добрый кулак величиной.

— Кто учил вас окклюменции? — выдавил он.

— А догадайтесь, — предложил мальчишка весело, и тоже закинул ногу на ногу. — Господин декан, сэр, — прибавил он без малейшего пиетета в голосе.

Окклюменция, даже примитивная, в таком возрасте считалась невозможной. Исключения были исчезающе редки. Северус когда-то водил близкое знакомство с одним из них.

Тот самый непредставимый мир, похоже, являлся реальностью. Это… на самом деле меняло очень многое.

Это меняло всё.

— Что дальше, сэр? Всё-таки веритасерум? — светски поинтересовался мальчишка. — Или тряхнёте стариной? Доставайте палочку, не смущайтесь! У меня крёстный тоже из пожирателей, я всё понимаю. Заклинание напомнить?

Северус оторопел.

— Я не пытаю детей, — сухо сказал он. — И Сириус никогда не был пожирателем.

— Да что вы! — Поттер аж всплеснул руками. — И в Азкабане он, конечно, сидит просто так, и вообще его подставили.

Северус не нашёлся с ответом.

— Кончайте хамить, Поттер, — только и промолвил он.

— Прошу прощения, сэр! Забылся, сэр! Осмелюсь предложить нам с вами, господин декан, сосредоточиться на учебных вопросах. Опасности, о которой говорит наш уважаемый директор, не существует. Тетрадь находится там, где и должна. С её владельцем у меня имеют место… особые отношения, которые не предполагают вмешательства посторонних. Давайте просто… не кусать друг друга за хвост, сэр. Пожалуйста?

«Гриффиндор, — со вспышкой истерического веселья подумал Северус. — Я ожидал, что это попадёт в Гриффиндор».

«Старею», — заключил он про себя.

— Я должен буду сообщить… предыдущему хранителю о судьбе артефакта. Он, я уверен, тоже захочет пообщаться с вами, — предупредил Снейп. Мальчишка кивнул:

— Вы в своём праве, сэр. Но, как вы понимаете, дальше него эта информация пойти не должна.

Северус тоже кивнул, и они замолчали. Потрескивали угли в камине, а больше не было ни звука — все их съедала толща камня за стенами и воды озера над головой. Снейп с новой силой ощутил, до чего же устал. Он помассировал переносицу.

— Не смею больше вас задерживать, — сказал он едко. — Ступайте. Постарайтесь, чтобы за ночь вас не разобрали на сувениры.

— Приложу все усилия, — в тон отвечал Поттер, поднимаясь. — Доброй ночи, сэр.

— Поттер! — окликнул его Снейп уже в спину. — Мои слова по-прежнему в силе. В случае… острых ситуаций — обращайтесь прямо ко мне.

— Конечно, сэр, — вежливо согласился мальчишка тоном, явственно подразумевавшим: «конечно нет».

В свете вновь открывшихся обстоятельств Северус и не ожидал иного.

* * *

Когда Том отнял палочку от виска Снейпа, и стало ясно, что тот полностью и безоговорочно купился на имитацию окклюментивного щита, Гарри испытал такое непередаваемое облегчение, что чуть не разрыдался. Снова. Этот вечер был вообще богат на слёзы, да и в целом на эмоции, которых набралось уже так много, что Гарри ощущал себя воздушным шариком — невыносимо лёгким и очень-очень пустым внутри. Кажется, он надерзил декану больше, чем следовало бы, но сил и правда уже не было вовсе никаких. Впрочем, расстались они на относительно мирной ноте. Язвительная враждебность Снейпа, как заключил Гарри, не была целиком направлена персонально против него. Похоже, господин декан просто считал её единственным способом взаимодействия с окружающим миром.

— Умница, Гарри, — сказал Том, беззаботно засовывая руки в карманы. Гарри иррационально позавидовал его свежему и бодрому виду. — Кстати говоря, мне любопытно — как именно ты пытался защититься от вторжения в свой разум? Я не совсем уловил этот момент — был занят формированием нужного воздействия. И чуть ранее, у директора — ты ведь тоже пробовал сделать нечто подобное, не так ли?

— Ну… слушай, а мы не можем поболтать хотя бы в гостиной? Там сейчас, наверное, нет никого, все давно спят, — Гарри оглянулся и поёжился. Пустой коридор подземелья был не слишком уютным местом. — Тут холодно.

— Вряд ли мы останемся там одни, — возразил Том. — Тебя, скорее всего, ждут. Так что лучше говори сейчас.

Гарри тяжело вздохнул и попытался внятно изложить свою тактику.

— Эм… что ж, я сильно запаниковал сначала, а потом вспомнил, что ты рассказывал насчёт того, как устроено чтение мыслей. Ну, что это не как книга, а вроде горы нарезанных фильмов или комнаты, в которой полный бардак. И я просто… начал собирать всякое — знаешь, про моих магглов, и чтоб ещё поотвратней было — и стаскивать это всё в одну кучу как можно ближе к поверхности. Старался изо всех сил думать только об этом, а больше вовсе ни о чём. Сперва получалось не очень, сбивался, но в конце… стало легче, и вроде даже начало неплохо выходить. Вот так как-то, — неуверенно закончил он.

Том оглядел Гарри очень внимательно. И странный был у него взгляд — так гордый коллекционер осматривает новое приобретение, ценный экземпляр, да к тому же доставшийся задёшево, от человека, который не знал истинной стоимости своего сокровища.

— Изумительно, — сказал он тихо. — Ты и впрямь не перестаёшь преподносить сюрпризы. То, что ты описываешь — одна из разновидностей окклюментивного щита, довольно примитивная, но вполне рабочая. И ты додумался до неё сам.

Гарри смущённо пожал плечами. Это явно была похвала, хотя и не до конца ему понятная.

— Ну — да?

— Изумительно, — повторил Том, и, как видно, на этом его любопытство было полностью удовлетворено, поскольку он развернулся и наконец повёл Гарри к заветной арке с трещиной сбоку.

И конечно же, ну разумеется, Том был, как обычно, прав. В гостиной Гарри и впрямь ждали.

— Я больше не могу, извините, — вежливо объяснил он шестерым — надо же, полный кворум ради него собрали — префектам, расположившимся в креслах у камина, будто правящая семья, запечатлённая на каком-нибудь старинном полотне, только парочки борзых, валяющихся в ногах, тут не хватало. — Можно вы меня завтра… трахнете? Честно, живого места уже нет.

— Да я б тебя, суку, вообще кончила бы сразу, чтоб не мучился, — тоскливо изрекла блондинка с толстенной косой, казавшаяся старше остальных — должно быть, префект седьмого курса. — Ты ведь понимаешь, почему тебя ещё не доедают фестралы на конюшне?

— Не попадайся, — машинально ответил Гарри. — Куча народу скажет, что последний раз меня видели именно здесь.

Девушка с косой хмыкнула.

— Я — Юфимия Роули, — представилась она. — Это Робин Блишвик, мой напарник. Мы префекты седьмого года обучения. Этих двоих ты уже знаешь, а рядом с ними Блетчли и Эджкомб. И все мы хотим знать, какого Мордреда святой Поттер забыл в Слизерине.

Гарри испытал большое желание лечь на пол и покричать. В качестве компромисса он сел, скрестив ноги, прямо там, где стоял — на пушистый зелёно-серый ковёр.

— Есть причина, — выговорил он. — Но если я просто скажу, вы не поверите. Решите, что я бахвалюсь попусту. Надо будет показывать. А на это мне нужно немного времени. Хотя бы до Хэллоуина.

— Во что я уже только не готов поверить, пацан, — мрачно заявил Блишвик, здоровенный плосконосый громила со шрамом от угла рта до мочки левого уха, — ты прямо удивишься. Гони свою сказочку.

Гарри покосился на Тома, с непринуждённым видом занявшего местечко возле камина, рядом с префектами, чьи кресла были сейчас развёрнуты спинками к огню, чтобы сидящие могли с удобством наблюдать за входом в гостиную. Стоя там на фоне пламени, Том выглядел настолько уместно и настолько живо, что казалось странным, почему никто из них не оборачивается спросить его мнения.

— Закинь удочку, — кивнул Том. — Поглядим на реакцию.

— Я — наследник Салазара Слизерина, — объявил Гарри. В его воображении эта сцена представала более торжественной, а сейчас прозвучало так буднично, что даже и не верилось — он наконец-то это сказал.

Роули молча закрыла лицо рукой, кто-то захихикал. Селвин прикусил губу, тоже явно борясь со смехом, Фарли раздражённо закатила глаза. Блишвик поднял брови и сочувственно покивал, как сумасшедшему.

— Удачи с доказательствами, — скаля зубы, пожелал темноволосый парень с пробивающимся над верхней губой пушком, представленный ранее как Эджкомб.

— Да что вы его слушаете, — брезгливо выплюнула сидевшая рядом с ним Блетчли, рыжая девушка с плоским, невыразительным лицом, на котором совершенно терялись слишком бледные брови и ресницы. — У тебя мать — грязнокровка, в курсе ты, наследник?

— Нет у него матери, — постановила Роули и фыркнула, опуская, наконец, ладонь. — Его Мордред из своего левого яйца высидел, нам всем на горе.

— А давайте он упадёт нечаянно с Астрономической башни? — кровожадно предложила Фарли. — Или с метлы свалится. Был Поттер — и нет Поттера, какая трагическая случайность.

— А! — обрадовался Селвин. — Так вот для чего этот дурацкий коридор, а я-то всё гадал!

Префекты рассмеялись.

— Ну а ты что думаешь, герой? Что бы нам с тобой такого интересного сделать? — спросил Блишвик с хищной улыбкой, совсем, однако, не шедшей к его грубому лицу.

— Да я вот думаю — декан правда спать пошёл, или всё-таки подслушивает? — бестрепетно отвечал Гарри. Атмосфера, несмотря на явное, даже демонстративное, запугивание, не ощущалась угрожающей. А может, дело было в Томе, чья зубастая усмешка не сходила с лица на протяжении всего обмена репликами. Или в том, что за последние пару часов Гарри кардинально пересмотрел для себя концепцию «угрожающего». — А делать — понятно, что: дать сроку до Хэллоуина, и если я вам брешу, то сам скинусь, откуда скажете.

Блишвик одобрительно хмыкнул, Роули усмехнулась краем рта. Остальные префекты слушали кто со скепсисом, кто с насмешкой на лице, но по-настоящему он не нравился только Блетчли, Гарри это видел. Ободренный своими наблюдениями, он выпустил ретирадный залп:

— И зря вы все думаете, что это я убил Тёмного Лорда. Ведётесь на пропаганду, как маленькие.

Из его уст это должно было прозвучать отменно смешно, и так и получилось. Префекты — кроме Блетчли — хохотнули.

— Ладно, герой, — сказал Блишвик и они с Роули переглянулись. — Так уж и быть, живи пока.

— И вали-ка уже спать, — добавила Роули.

Гарри несказанно обрадовался этому вердикту, точнее — последней его части. Он подскочил — откуда только силы и взялись — и протараторил:

— Благодарю вас, господин префект, сэр, госпожа префект, мэм. Доброй вам всем ночи!

— Эй ты, святой младенец, — окликнула его Блетчли, когда он уже практически сбежал из гостиной, — ты рот-то раскрывай лучше с умом. Знаешь, кто называет его Тёмным Лордом?

— Да, знаю, — сладенько улыбнулся в ответ Гарри. — Пожиратели и я.

В спальне было темно хоть глаз коли, и Гарри шёпотом призвал люмос, который тут же поспешил прикрыть ладонью. Том не пошёл за ним — остался в гостиной, и Гарри снова гадал, чем тот будет развлекать себя всю ночь. Читать, должно быть. Для этого даже не обязательно было покидать общую комнату — Гарри видел книжные шкафы у стен. Вот интересно, содержимое тех шкафов такое же восхитительное, как на площади Гриммо? Хотя вряд ли, это всё же школа.

Гарри достал пижаму, шикнув на Сундук, прокрался в ванну, заполз в кровать, задёрнул полог, спрятал палочку под подушкой и только было собрался уже уснуть, как полог заколыхался, и под него, точно хорёк в амбар, влез сонный, но решительно настроенный Малфой.

— Поттер, не спи! Не спи! Не смей спать, кому говорю! — затряс он полубессознательного Гарри. — Кто обещал потом всё объяснить? Давай, объясняй!

— Малфой, отцепись, — заплетающимся языком увещевал Гарри. — Пожалуйста, ну давай завтра? Я уже думать не могу…

— Мерлин, да заткнитесь вы, любовнички! — донеслось из-за полога, и тут же высокий голос Крэбба отругнулся:

— Забини, а вот кому язык во рту лишний?!

— Прощения прошу, милорды! Не могли б вы отложить свои забавы до утра?

— А ну тихо! Кто силенцио колдовать умеет? Никто? Какая жалость.

— Придурки! Я давно уже молчу! — пропел Драко, и лишь убедившись, что последнее слово осталось-таки за ним, прокрался обратно в свою постель. Но Гарри этого даже не заметил — он уснул на середине перепалки.

Снился ему яркий и тёплый огонь, напоминающий огонь камина, и чьи-то крики о пощаде, переходящие в забавный икающий визг.

— Пивз что-то совсем от рук отбился, — обронила за завтраком Паркинсон. — Он и так-то всегда хулиганит напропалую, но сейчас… Говорят, кто-то видел, как он ворует портреты.

Она нахмурилась, отчего её и без того вечно кислое лицо и вовсе превратилось в маску всеобъемлющего недовольства мирозданием.

Пивзом прозывался тот самый «низший озорливый дух», школьный полтергейст, с которым некогда сравнил себя Том — и остался этим сравнением премного недоволен. Поколениями студенты страдали от его проделок, тупых (вроде бросания мелом), и далеко не всегда безобидных (например, выдёргивание ковра из-под ног было развлечением травмоопасным), но Гарри странным образом везло — ещё ни разу ни с оными проделками, ни с самим их автором он не столкнулся, а ведь к сегодняшнем дню он проучился в Хогвартсе — подумать только! — уже почти что целую неделю.

— Ворует портреты? — изумился Пайк и недоверчиво покрутил ушастой башкой. — Мерлин, зачем?

— Да кто его разберёт. У немёртвых своя логика, — глубокомысленно изрекла Паркинсон, расковыривая ложечкой яйцо всмятку.

— А кто это видел? — живо заинтересовался Драко, накладывая себе овсянку. Гарри содрогнулся; в его личном — весьма, кстати, коротком — списке нелюбимых блюд овсянка, безусловно, лидировала. К счастью, стол в Большом зале предоставлял весьма недурной выбор и без неё, так что Гарри нагрёб на тарелку поджаренного хлеба и принялся сооружать себе тосты с мармайтом[61].

— Не знаю, — пожала плечами Панси. — Мне сказала Монкли, а ей — Деррик, а кто ему — понятия не имею, может он сам и видел. Но не думаю. Скорее всего, кто-то из префектов — кто ещё бродит по ночам? Наверное, во время патрулирования застукали.

Гарри знал, кто ещё бродит по ночам (включая его самого, но он-то совершенно точно не был источником этих сплетен), однако воздержался от комментариев, занявшись вместо этого своими тостами. Вкус был божественным, хотя Драко покосился на него с содроганием и риторически вопросил:

— Как ты можешь это есть? Это же фестралий понос!

Гарри не остался в долгу:

— Как ты можешь это есть? Это же слизь флоббер-червя!

Малфой прыснул.

— Слизь флоббер-червя зелёная, совершенно ничего общего, — нравоучительно изрёк он. — При крёстном смотри что-нибудь такое не ляпни, а то он к своему предмету очень трепетно относится.

Гарри поёжился. Предстоящего сдвоенного зельеварения он откровенно побаивался, хотя Драко и успокаивал как мог:

— Не переживай, декан за нас всегда горой. Баллы он не снимает, а отработки, в случае чего, переживём как-нибудь. Подумаешь, строчки писать или что-нибудь такое. И вообще — увидишь, — на этих словах пакостливый хорёк загадочно усмехнулся и поиграл бровями.

Минувшая учебная неделя — а этот разговор за завтраком состоялся в пятницу — ознаменовалась для Гарри двумя достижениями. Во-первых, он освоил дорогу от факультетской гостиной до библиотеки, располагавшейся на четвёртом этаже, аккурат напротив того самого коридора, что не следовало посещать под страхом мучительной смерти. Во-вторых, и в-главных, они с Томом учредили секретную штаб-квартиру; и место для неё нашлось — лучше не придумаешь. Гарри, у которого сегодня после обеда не было занятий, уже предвкушал, как проведёт там всю вторую половину дня. Он скучал по Тому — привык, живя в Блэк-хаусе, что тот постоянно торчит в поле зрения, и теперь его отсутствие в непосредственной близости просто изводило — всё время чудилось, будто Гарри что-то потерял, и тянуло оглянуться по сторонам.

Кабинет зельеварения, куда первокурсников-слизеринцев отвела после завтрака префект Фарли, оказался большим квадратным помещением, где царил лютый холод. Посредине комнаты стояли столы и жаровни для котлов, а по бокам вдоль стен — шкафы с ингредиентами, самые ценные из которых, впрочем, прятались в запертой кладовке; дверь в неё была как раз позади преподавательского стола, рядом с классной доской. Большой каменный рукомойник в углу довершал не слишком уютную обстановку класса — впрочем, зловещее впечатление отчасти скрадывалось безумно любопытными склянками с плававшими в них заспиртованными препаратами, тут и там видневшимися на полках. Гарри даже почудилось, что лениво колыхавшийся в тёмной жидкости глаз ему подмигнул.

А вот что совсем не украшало классную комнату, так это девятка гриффиндорцев, хаотично сновавших, гремевших котлами и галдевших так, как умеют одни только выкормыши Годрика. Гвалт уверенно прорезала привычная уже, но докучливая, как зубная боль, скороговорка Грейнджер — кудрявая заучка твёрдо вознамерилась поведать всему миру, желал тот этого или нет, о прочитанных ею книгах по зельям. Гарри в упор не понимал, зачем ей понадобилось зубрить наизусть учебник — смысл обучения заключался в сочетании теории и практики, разве нет? Не то чтобы он сам не был очарован «Тысячей магических растений и грибов», и уж как минимум с интересом пролистал «Колдовские отвары и зелья», но он-то не испытывал нездоровой потребности пересказать их любому, кто не успел достаточно резво унести ноги.

Гринграсс, как и собиралась, захватила себе место рядом с Забини, и теперь воинственно оглядывалась, будто готовясь вступить за это соседство в бой; но дураков связываться с нею не было. Малфой самоуверенно выбрал парту в первом ряду, и Гарри, пожав плечами, присоединился, хотя это и означало очутиться в зоне поражения незатыкающейся грязнокровки. Крэбб и Гойл устроились позади, а Нотт — в следующем ряду, вместе с Трейси Дэвис, девчонкой со светлыми косами, тёмными глазами и таким замкнутым характером, что открывавший рот исключительно на уроках Гойл выглядел по сравнению с ней отъявленным болтуном и душой компании.

Милли Булстроуд, как всегда замешкавшаяся, осталась без пары, и пришлось ей садиться за одну парту с таким же нерасторопным гриффиндорцем, чью фамилию Гарри не знал, да и не особенно-то хотел узнавать. Оба они косились друг на друга с некоторым страхом — взаимная неприязнь факультетов, передававшаяся по наследству вот уже не одно столетие, казалась какой-то разновидностью самоисполняющегося пророчества: никто не ожидал и не получал ничего, кроме пакостей. Весело же придётся толстухе — ей стоило теперь в оба глаза приглядывать за котлом, идиотские шутки вроде не по рецепту подброшенных ингредиентов были фирменным почерком красно-золотых.

Господин декан явился на занятие в полном блеске своего мрачного образа — скользящая походка, развевающаяся чёрная мантия, сальные волосы и вынимающие душу чёрные глаза, в которых невозможно было найти границу между радужкой и зрачком. «Как вломит по мозгам сейчас», — одёрнул себя Гарри, и быстро перевёл взгляд на кончик Снейпова носа, благо предмет для обозрения был выдающийся. Снейп оглядел собравшихся детей со всей приязнью домохозяйки, обнаружившей под мойкой гнездо тараканов, бросил: «тишина!», хотя при виде него все и так позакрывали рты, и углубился в классный журнал.

— Начнём перекличку, — зловеще объявил он. — Браун.

— Здесь!

— Булстроуд.

— Я тут, сэр.

Дойдя до «Поттер», — а фамилия Гарри, как назло, по алфавиту оказалась почти в самом конце, после него оставался лишь Забини — Снейп неприятно усмехнулся.

— Ах да. Поттер, — выговорил он, точно особо неприличное ругательство. — Наша новая знаменитость.

Однокурсники, подлые гады, дружно захихикали в кулачки, даже Драко, один Гарри не смеялся. Он, в принципе, понимал, к чему этот цирк — если при его одиозной славе его ещё и декан прилюдно в попу целовать будет, то родной факультет может и не выдержать. «Нечаянно» падать с метлы не очень хотелось. Гарри и так организовали зону отчуждения — бойкот не бойкот, но обходили его по широкой дуге, будто кучку гиппогрифьего помёта — не дай Мерлин вляпаться. Многим, Гарри это видел, особенно ребятам постарше, так и зудело пересчитать ему рёбра где-нибудь в тихом уголке, но понимание того, что Гарри у школьной администрации на специальном контроле, остужало горячие головы. Особняком держался только Драко, который столь же демонстративно во всём этом не участвовал и, наоборот, постоянно пасся рядом с Гарри — разумеется, в сопровождении двоих своих прихлебателей.

— Идиоты, — укоризненно высказался он как-то мимоходом. — Я ведь сразу подсказал, что с тобой имеет смысл водиться, но если уж им нравится упускать свои шансы, то пусть их.

Натешившись унижением Гарри, Снейп решил толкнуть вступительную речь.

— Вы здесь для того, чтобы постичь тонкое и точное искусство приготовлений зелий, — Снейп обвёл глазами робеющую аудиторию и удовлетворённо сомкнул кончики пальцев. — Поскольку глупое размахивание волшебной палочкой не имеет к нему отношения, многие из вас с трудом поверят, что это тоже магия.

Он говорил едва вполголоса, заставляя ловить каждое слово; дешёвый приём, но довольно действенный — слушали его в полнейшем молчании, такой тишины на своих занятиях умела добиться ещё разве что МакГонагалл.

— Я и не ожидаю, что вы по-настоящему поймете красоту тихо кипящего котла с его изменчивыми испарениями, или мягкую силу жидкостей, которые струятся по венам, околдовывая разум и чувства… Я бы мог научить вас как разлить по флаконам славу, как сварить триумф, как закупорить саму смерть… — тут Снейп прервался, и Гарри, околдованный безо всяких зелий, моргнул, а декан вдруг буднично и устало закончил, рассеивая всё сгустившееся волшебство:

— Если б вы хоть немного отличались в лучшую сторону от стада болванов, какое мне обычно приходится учить.

«Ну вот, — расстроился Гарри, — а так красиво запевал». Ему уже очень не терпелось сварить триумф, или вообще хоть что-нибудь, но коварный профессор решил начать первое же занятие с фронтального опроса — что, если вдуматься, казалось совершенно абсурдной тактикой. Но, как вскоре выяснилось — лишь казалось.

— Забини! — внезапно произнёс Снейп. — Что получится, если смешать корень бессмертника с настойкой полыни?

— Ерунда получится, сэр, — бойко отвечал Блейз. — Но если добавить к ним сок дремоносных бобов и корень валерианы, то выйдет «Глоток живой смерти», а это очень сильное снотворное.

— Пять баллов Слизерину за ваш блестящий ответ, мистер Забини, — одобрил декан и переключился на следующую жертву. — Малфой! В чём разница между волчьей отравой и клобуком монаха?

Гарри едва успел подумать, что вопрос как-то больше подошёл бы для гербологии, а Драко уже отвечал, не менее уверенно, чем Блейз:

— Ни в чём, сэр. Это одно и то же растение, также известное как аконит, прострел-трава или борец.

— Верно. Ещё пять баллов Слизерину, — Снейп обозначил крошечную ухмылку левым углом рта и продолжил:

— Поттер!

Гарри вздрогнул всем телом и подавил рефлекторный порыв вскочить — в Хогвартсе отвечали с места, и он до сих пор ещё только привыкал к этому; но подорваться на ноги означало полностью рассекретить своё маггловское прошлое — в волшебном мире единственной школой, где принято было подниматься для ответа, являлся полувоенизированный Дурмстранг.

Его воображение мигом заполонили красочные картины того, как ему задают вопросик вроде уже озвученных, и он позорится от души, и всё это ещё и на глазах у ржущих грифферов, включая грязнокровую зубрилу, которая тянула и тянула руку с таким отчаянием, будто не ответь она сейчас — её просто разорвёт напором знаний. Но, когда вопрос всё-таки прозвучал, он, к облегчению Гарри, оказался не таким уж страшным.

— Если я поручу вам принести мне безоар, где вы будете его искать?

— В аптеке, сэр! — выдал Гарри после секунды лихорадочных раздумий.

— Остроумно, — процедил Снейп и по его лицу разлилось выражение усталой брезгливости. — Но попытайтесь ещё раз.

Гарри заволновался всерьёз. Он не очень понимал, чего от него хочет декан, и пихающий локтем в бок Драко не особо помогал собраться с мыслями.

— Но сэр! — зачастил он, ненавидя себя за сходство с Грейнджер, однако не в силах говорить спокойнее. — Ближайшим местом для поисков была бы кладовая у вас за спиной, но раз вы просите принести вам безоар, то по логике выходит, что его там нет. А единственное стадо коз в окрестностях находится в Хогсмиде, и я очень сомневаюсь, что господин Аберфорт разрешит мне выпотрошить их всех в поисках безоара — а ведь его может ещё и ни у одной не оказаться!

Малфой, кажется, еле сдержал смех — его плечи мелко затряслись, сзади тоже раздалось какое-то подозрительное похрюкивание.

— Так что аптека — единственный способ выполнить ваше поручение, сэр, — закончил Гарри и с надеждой воззрился на Снейпа. Тот на протяжении услышанной речи явным образом перешёл от разочарования к веселью, но голос его, когда он снова заговорил, был холоднее арктической пустыни:

— Допустим. Кстати, вы забыли про кладовку больничного крыла. А знаете ли вы, Поттер, для чего используется безоар?

— Это универсальное противоядие, сэр! — отбарабанил Гарри. — Применяется как самостоятельно, так и в составе стандартного антидота!

Улыбка Снейпа напоминала о сытой змее.

— Очень хорошо, — молвил он. — Три балла Слизерину. Мистер Крэбб!

Гарри перевёл дух. Ему показалось, или?.. Снейп вовсе не топил его, наоборот, он не успокоился, пока не вытряс из Гарри то, что счёл приемлемым ответом. Вот это и стояло за Малфоевским «увидишь»?

— Что входит в состав зелья от фурункулов?

Крэбб, хвала Салазару, догадался залезть в учебник — сзади донёсся звук интенсивно листаемых страниц, особенно отчётливый в тишине класса.

— Мисс Грейнджер, я отлично вижу вашу руку, не ёрзайте вы так. В туалет можно будет отойти на перемене, до тех пор придётся как-нибудь перетерпеть. Итак, мистер Крэбб?

— Рогатые слизни… сушеные листья крапивы, иглы дикобраза и змеиные зубы, сэр, — зачитал Крэбб.

— Именно так. Один балл Слизерину. Вот это зелье вы сейчас и приготовите. Внимание на доску! — тут Снейп взмахнул волшебной палочкой, и кусок мела резво заплясал по аспидно-чёрной поверхности, выводя рецепт.

— А за ваше пренебрежение дисциплиной на уроке, мисс Грейнджер, я присуждаю Гриффиндору штрафной балл.

Гарри понял, что сидит с раскрытым ртом. Нет, ему не показалось. Профессор Снейп вёл тотально, вопиюще нечестную игру. Не то чтобы Гарри был против, просто не этого он ожидал. Особенно после беспристрастной строгости МакГонагалл, весёлой снисходительности Флитвика, рассеянности Квиррелла и добродушия Спраут. Профессор Синистра, яркая, красивая и холодная, как звёзды, о которых она рассказывала, и призрак Биннс, едва ли вообще замечавший, кому преподаёт, тем более не опускались до того, чтобы заводить любимчиков. Подход же Снейпа кардинально отличался.

В этом Гарри имел возможность убедиться окончательно ещё до того, как занятие завершилось. Снейп только-только пригласил всех полюбоваться, как образцово Малфой нарезал рогатых слизней — и тут с противоположного конца класса раздался звук, с каким кофе убегает на плиту, и повалили клубы едкого зеленоватого дыма.

Оказалось, это жабий мальчик, то есть отважный алхимик-экспериментатор Лонгботтом, каким-то образом расплавил котёл, облился зельем сам и угваздал всё вокруг, а теперь стоял и хныкал, весь в наливающихся краснотой нарывах — любопытный обратный эффект неверно приготовленного зелья, не упоминавшийся в учебнике.

— Идиот! — аттестовал его Снейп, и попенял:

— Добавили иглы дикобраза до того, как сняли зелье с огня? А следовало сделать это после. В больничное крыло, живо.

Но кровожадность декана не была ещё вполне удовлетворена и, оглядевшись вокруг, он подыскал себе десерт:

— А вы, Грейнджер, почему не указали Лонгботтому на такую грубую ошибку? Думали сами выглядеть умнее на его фоне? Ещё одно очко, которое вы потеряли для Гриффиндора, браво!

Всё это было изумительно непедагогично, но Гарри, убирая в сумку письменные принадлежности и учебник, не мог совладать с ухмылкой. Кажется, зельеварение только что официально стало его любимым предметом.

— И что, вот так всегда? — спросил он у Драко, когда Фарли пересчитала их по головам и повела, будто наседка — цыплят, к месту следующего занятия.

— Что ты, обычно даже лучше, — мечтательно улыбнулся Драко. — Сегодня это так, разминочка. Но лучше бы тебе не филонить, — предостерёг он. — Крёстный хочет, чтобы каждый старался в меру своих сил.

— Ага, — пискнул Крэбб. Гойл, по своему обыкновению, промолчал, но промолчал с исключительно согласным видом.

Они уже почти добрались до цели, когда в их мирную процессию врезалась незнакомая девица со значком префекта на отвороте мантии, сине-голубая оторочка которой выдавала принадлежность к дому Ровены.

— Джемма! — запыхавшимся голосом воскликнула она. — Пивз сошёл с ума! Бегом за деканом, а я — за своим! Пожалуйста, быстрее! Он во внутреннем дворике, — и префект умчалась. Фарли, секунду посомневавшись, скомандовала:

— Всем держаться вместе, не расходимся. Сейчас вперёд, через два коридора лестница, один этаж вверх и вы на месте. Малфой, ты за старшего.

И она удалилась в противоположном направлении, пусть не бегом, но довольно быстрым шагом, а первокурсники остались одни.

Драко хищно потёр ладони.

— Айда поглядеть! — кинул он клич.

— Опоздаем, — вякнула было толстуха Милли, но поддержки не нашла. Гарри только уточнил:

— А не заблудимся?

— Ерунда, портреты на что! Подскажут, — отмахнулся Малфой и потрусил в сторону ближайшего коридора направо, откуда и выскочила ранее префект Рейвенкло.

Выход во внутренний дворик они, действительно, обнаружили без труда. Там уже собралась немаленькая толпа — и было легко понять, по какой причине.

Квадратный дворик крест-накрест пересекали мощёные дорожки, встречавшиеся под ногами статуи мужчины в хитоне и сандалиях. В руках тот держал свиток и астролябию, а его величественная голова с шапкой кудрей глядела куда-то вверх, в облачную хмарь сентябрьского неба. Статуя изображала Гиппарха, и была зачарована оживать с наступлением темноты — всю ночь каменный математик следил за движением луны, поглядывая на каменный диск своего прибора и делая пометки каменным пером в каменном свитке. Казалось символичным, что Гиппарх совсем не обращает внимания на творящееся сейчас у него под ногами.

На границе одной из дорожек и ещё не тронутого осенней желтизной газона вовсю полыхал костёр. Из огня доносились какие-то повизгивания, в которых Гарри с изумлением опознал искажённые агонией человеческие голоса. Но горели не люди.

В языках пламени корчились и превращались в пепел магические портреты.

В том, кто обошёлся с ними таким образом, не оставалось и тени сомнения. Гарри наконец получил возможность лицезреть Пивза — и зрелище было пренеприятное.

Это был плюгавый мужичонка с широким жабьим ртом, маленькими широко расставленными глазами и оттопыренными ушами, одетый в костюм придворного шута. Он и впрямь чем-то походил на Тома, как бы оскорбительно ни выглядело такое сравнение — в нём не было ни прозрачности призраков, ни их бесплотности, однако ноги его, не касавшиеся травы, не давали возможности усомниться в сверхъестественной природе этого существа. Стой он на твёрдой земле, можно было бы сказать, что он исступлённо приплясывает, а так это напоминало просто какие-то корчи. Его шутовской колпак мотался из стороны в сторону. Гнусавым и пронзительным голосом, какие бывают у профессиональных нищих, Пивз вопил:

— Гори! Гори! Остановите меня, я сам не остановлюсь! Получай! Ненавижу вас! Пусть всё горит! Сдохни! — и прочий бессвязный, наполненный ненавистью бред.

Он воздел над головой тёмный прямоугольник — картину, и швырнул её в центр костра, так что только искры взметнулись. Рядом валялась ещё пара полотен в рамах, но никто не пытался отбить их у ополоумевшего духа, все стояли, точно загипнотизированные, наблюдая, как тот предаёт огню последних жертв.

Покончив со своим аутодафе, Пивз забесновался пуще прежнего. С диким хохотом и воем он взвился над костром, пролетел над головами толпы — головы испуганно попригибались — и исчез в распахнутом окне второго этажа. Ровно в этот момент из дверей за спинами их с Драко компании выскочили Флитвик и Снейп — но было уже поздно.

— Пошли, — затормошил Драко задумавшегося Гарри. — Уже всё, представление окончено. И впрямь ещё опоздаем.

— Не думаю, что это имеет значение, — отвечал тот, позволяя, тем не менее, увлечь себя обратно в здание. — Посмотри, профессор тоже здесь.

И правда, Квиррелл пребывал среди шокированных зрителей, стоял чуть в стороне от волновавшегося сборища — внезапно все словно отмерли и принялись говорить и жестикулировать с энергией, принёсшей бы много пользы чуть ранее. Волшебник в неизменном лиловом тюрбане, казалось, снова переживает один из своих эпилептических припадков — или что уж там за хворь его одолевала, из-за которой он время от времени испытывал приступы жесточайших тиков или застывал на месте, бессмысленно таращась в пространство. У них имелись все шансы обогнать его по дороге в класс, чем первокурсники и воспользовались. И быть бы них опозданию незамеченным, да только, видно, состояться уроку защиты от тёмных искусств в тот день было попросту не суждено.

Повалившая следом и уже частично обогнавшая младших слизеринцев толпа вдруг стала уплотняться, как будто шедшие впереди натыкались на некое препятствие и останавливались. Гвалт усилился, распавшись на отдельные восклицания, далеко не все из которых оставались в рамках пристойности. Кто-то взвизгнул. Драко, как маленький белобрысый ледокол, попёр вперёд, Гарри ввинтился во всё густеющую людскую массу следом — и вовремя, потому что мгновением спустя его бы оттёрли. Драко, не оборачиваясь, вытянул руку, Гарри схватил его за рукав мантии, и так, вдвоём, цепляясь друг за друга, они выпали из внезапно закончившейся толпы.

Никакого препятствия не было — по крайней мере, физического. Но представшая их глазам картина действительно заставляла остановиться и задуматься о вечном.

За углом коридора, ведущего к классу трансфигурации, у входа в Северную башню, прямо поверх резьбы, изображавшей отягощённые плодами яблони, лоснились на стене алые буквы. Они складывались в такую надпись:

«Трепещите, враги наследника! Тайная Комната снова открыта!»

Писавший это, судя по всему, очень хотел, чтобы его откровение восприняли всерьёз, поэтому в качестве визитной карточки он оставил болтающееся в петле тело, чья свёрнутая набок голова почти упиралась в свод арки башенного входа, а ноги на добрые два фута не доставали до полу.

Телом был Пивз.

— Да он придуривается! — крикнул кто-то. Другой голос, не столь оптимистически настроенный, спросил:

— Он… что это с ним? Он мёртв?

— Да это же призрак! Разве может умереть призрак? — засомневался третий голос, на сей раз женский, и четвёртый подхватил:

— Эй, Пивз! Эгей!

Из толпы вылетело жалящее проклятие, но никакого воздействия на повешенного в арке не оказало.

— Пропустите! Да пропустите же! — пискнул из задних рядов высокий голос профессора чар, и Флитвика действительно постарались пропустить вперёд, насколько позволяла теснота, так что вскоре он уже, задрав свою кудрявую бороду, задумчиво изучал всю угрожающую мизансцену.

Следом подоспел профессор Снейп, который не требовал пропустить себя — но он был выше ростом, а вдобавок его и так избегали касаться даже самые отчаянные храбрецы, поэтому людское море он преодолел точно Моисей — воды моря Красного: посуху и без какой-либо задержки.

— Одну минуточку, — вежливо попросил Флитвик и забормотал что-то на гоббледуке, мерно взмахивая палочкой. Профессор зельеварения достал свою, послал какое-то невербальное заклятье в Пивза, но результатом остался недоволен — сморщился и принялся выплетать диагностические чары, слишком сложные для понимания Гарри — он и об их общей сути догадался только по несколько раз повторявшемуся «инспектио».

Минуты шли, ничего особенного больше не происходило, и постепенно студентам надоело ждать. Поодиночке, парами и группами они стали расходиться. Тут Драко с Гарри и нашла Фарли, взявшаяся метать на их головы громы и молнии. Особенно перепало Малфою, оставленному за старшего — выяснилось, что в толкучке Дэвис ушибли нос, а Булстроуд стошнило от страха. Последним, что первокурсники успели заметить, покидая место происшествия, — или, выражаясь напрямую, место казни — была длинная борода с вплетёнными в неё бубенчиками и малиновый, расшитый звёздами, подол: директор прибыл лично оценить ущерб, понесённый школой.

Урок защиты от тёмных искусств был безнадёжно сорван. Явившиеся минут за десять до его конца ученики застали профессора трясущимся в углу класса. Слабым, то и дело замирающим голосом он велел им самостоятельно прочитать параграф и отослал восвояси. Впрочем, от обычной его эффективности в роли преподавателя это не слишком-то сильно отличалось.

Следовало признать откровенно, что должность свою Квиррелл не тянул — он пугался и собственной тени, вместо объяснений темы урока рассказывал какую-то галиматью, — то о вампирах, то об африканском принце, якобы спасённом от зомби — а с практической демонстрацией и вовсе было у него туго — за три предшествовавших занятия первокурсники не освоили даже то единственное (и довольно странное) проклятие, которое он им предложил, а именно проклятие, вызывавшее обильное исторжение организмом слизи.

Впрочем, низкая профессиональная пригодность Квиррелла сейчас мало занимала Гарри. Он еле сумел высидеть обед, невпопад отвечая на реплики Драко и полностью игнорируя все прочие обсуждения за столом, которые, разумеется, вертелись исключительно вокруг инцидента с Пивзом. Допив чай, Гарри шепнул Малфою на ухо:

— Пожалуйста, до ужина меня не ищи. А будет искать ещё кто — прикрой, ладно? — и, не дожидаясь ответа, сбежал.

Впрочем, не слишком далеко. Тот, к кому он так стремился, только что вошёл в двери Большого зала и остановился, прислонясь к стене с видом человека, у которого выдался на редкость удачный денёк, да и настроение дивно хорошее. Кривая улыбка на его лице сказала Гарри всё ещё до того, как между ними было произнесено хоть слово. Месяц в библиотеке Блэков явно не был истрачен даром.

— Некромантия — тайное, запретное и противоестественное искусство, — провозгласил Гарри, совершенно не заботясь, кто ещё, кроме Тома, мог бы услышать его в эту минуту.

— И потому я изучил его вплотную, — подхватил Том. — Если ты продолжишь болтать со мной таким образом, тебя сочтут сумасшедшим, ты ведь в курсе?

Гарри тяжело вздохнул. Следом за Томом он покинул Большой зал и начал восхождение на восьмой этаж — туда, где на стене пустого коридора висел гобелен с придурком, вздумавшим преподавать троллям балет.

— Это и был твой «эксперимент»? — спросил он, не в силах дотерпеть до места назначения, невзирая на резонное предостережение Тома. — Убить призрака?

Том ухмыльнулся с необычайно самодовольным видом.

— Конечно же нет, — снисходительно разъяснил он, — эксперимент состоял в другом. А это была лишь борьба за жизненное пространство. Практические соображения, не более того.

— В чём же тогда был эксперимент? — не на шутку заволновался Гарри.

— Возможно ли использовать на бестелесном духе империус, — весело отвечал Том. Капризные летающие лестницы, казалось, рады были ему услужить — сами подплывали под ноги и разворачивались в нужную сторону, делом Гарри было не отставать. Он потёр лоб и задал следующий из списка самых животрепещущих вопросов — да, ему пришлось составить мысленный список.

— Это ты заставил его жечь портреты?

— Да, — подтвердил Том. Гарри только головой покачал.

— Мерлин! Зачем?!

— А если подумать? — подначил Том. Гарри попытался подумать. Потом он попытался подумать как Том.

— Ты… устранял свидетелей?! — не поверил он. — Так? Они… знали тебя при жизни, или что-то в этом роде, верно?

— Пять баллов Слизерину, — казалось, Том никогда не прекратит ухмыляться. — Разумеется, пришлось уничтожить и некоторое количество случайно выбранных, иначе распознать схему стало бы чересчур просто.

Гарри пробрала дрожь. Он осторожно заметил:

— Они ведь… живые. Были.

— Какая ерунда, — пренебрежительно отмахнулся Том. — Это лишь искусные творения магии, зеркала душ, но не сами души. Назвать их истинно живыми — значит серьёзно погрешить против истины.

— Но они ведь похожи на тебя, — не сдавался Гарри. — А ты — живой.

— Нет, — было ему всеобъемлющим ответом, но, чуть помолчав, Том всё-таки продолжил:

— Я — совершенно иное дело, хотя бы потому, что часть моей души ещё при мне. И назвать живым меня тоже было бы ложью.

Гарри не стал продолжать спор, хотя и чувствовал за собой моральную правоту. Вместо этого он двинулся дальше по своему списку:

— А вот это, с надписью — это зачем?

— А, — снова повеселел Том, — этот дополнительный штрих — в твою честь, разумеется. Удачно вышло, не правда ли? Можешь не благодарить.

Гарри, и без этой подсказки весьма далёкий от того, чтобы рассыпаться в благодарностях, благоразумно смолчал. Лестница выполнила пируэт под их ногами, и они ступили в коридор восьмого этажа.

Комната-где-всё-спрятано работала именно так, как работает любая магия в своей основе — подчиняясь воле и желанию. Этот секрет, по заверению Тома, не был известен никому, кроме него. Множество волшебников — Драко в том числе — натыкались на Комнату единственный раз в жизни, но никто не возвращался в неё дважды — лишь Том. А теперь вот и Гарри.

Гарри три раза прошёлся взад и вперёд перед гобеленом, — тролли снова избивали своего незадачливого учителя — изо всех сил думая о месте, где лежала душа Тома. Дверь, появившаяся в стене, приветливо сверкнула круглой отполированной ручкой, и Гарри вошёл. Следом за ним вошёл и Том.

На первый взгляд Комната, конечно, поражала. Драко не зря назвал её «хламовником» — создавалось впечатление, что многие и многие поколения обитателей Хогвартса наполняли её самыми разнообразными предметами, нужными и ненужными, сломанными и целыми, обыденными и загадочными. Она была словно свалка, словно музей, словно лавка самого жадного в мире старьёвщика — целая удивительная вселенная забытых, выброшенных, припрятанных и похороненных вещей.

— Как ты можешь всерьёз считать, — просил Гарри, увидев всё это в первый раз, — что только тебе известен секрет входа? Посмотри, сколько тут всего!

Том глянул на него в своей излюбленной манере — снисходительно и насмешливо.

— Именно, — поддержал он. — Посмотри, сколько тут всего, — и, заметив, что Гарри не выказывает признаков понимания, продолжил:

— Разве клады зарывают для археологов?

И тогда до Гарри дошло. Если клад благополучно долежал до раскопок — значит, владелец так и не вернулся забрать его. Владельцы кладов, хранившихся в этой комнате, оставили их здесь. Почему же? Потому что не сумели найти к ним дорогу. Том, как обычно, был абсолютно прав — никто на всём белом свете не знал, как в действительности работает это место.

Кроме них двоих.

Высокие шкафы и низкие диваны, помпезные кресла и затрапезные стулья, грубые столы и резные комоды были погребены под более мелкими диковинами, лежавшими в причудливом беспорядке. Скелет пятинога соседствовал с бюстом неизвестного волшебника с козлиной бородкой, тусклая помятая корона мирно уживалась с чучелом смеркута, а все они вместе — с чайником, у которого был отбит носик, и набором деревянных чаш. И это только в одном серванте, чьи створки безнадёжно испортила некогда пролитая кислота, заставившая лак вздуться трещиноватыми пузырями.

Исследовать Комнату можно было бы месяцами; Гарри, собственно говоря, уже и приступил к этому занятию. В первую очередь он, разумеется, искал книги. Пока добыча оказалась не слишком велика, — дюжина томиков, уместившихся на единственной полке извлечённой из гор хлама бамбуковой этажерки — но Гарри чуял с азартом кладоискателя, что главные открытия ещё поджидают впереди.

Этажерка стала частью отвоёванного у здешнего хаоса пространства, которое и образовывало их с Томом секретный Штаб. На очищенном пятачке они установили почти целый диван — репаро помогло справиться с большей частью повреждений, а отломанную ножку заменили большой деревянной шкатулкой, на крышке которой нарисованный осьминог пытался утопить нарисованную каравеллу. С диваном соседствовал изящный тиковый столик, а по другую его сторону расположилось большое мягкое кресло, чью обивку когда-то погрызли докси — Гарри теперь намётанным глазом легко узнавал их следы. Он не мог не отметить, что пытается воссоздать расположение мебели в библиотеке Блэк-хауса — видимо, теперь она заняла где-то в глубинах его души место, предназначенное для образа уютного и спокойного уголка.

— Том! — Гарри плюхнулся на диван, наслаждаясь тем, как тот пружинит по его весом. — Ты даже не представляешь, что сегодня Снейп вытворял на зельях. Ей-Мерлин, я такого не ожидал… — тут он очень эмоционально и в лицах пересказал всё происходившее на уроке Тому, который устроился в кресле с «Тайнами наитемнейшего искусства» на коленях, но слушал довольно внимательно, периодически посмеиваясь.

— Ты зря обвиняешь своего декана в поведении, неподобающем учителю, — подытожил Том, когда Гарри кончил свою повесть. — Нет, он вас учит старательно и хорошо. Только ты, кажется, не вполне понимаешь — чему и как.

Гарри, успевший сбросить мантию и обувь, и свернувшийся в уголке дивана, поджав ноги, заинтересованно подался вперёд.

— Действительно не понимаю, в таком случае. Хоть намекни? — попросил он. Том прищёлкнул языком и качнул головой.

— Так уж и быть — намекну. Эти слова ты произносишь каждый день, да не по разу, входя в общую комнату дома Слизерин. Кстати говоря — традиция великолепная, такая бессознательная зубрёжка хоть что-то да оставит и в самой тупой голове.

— Я не знаю латыни, — признался Гарри со стыдом. Том дёрнул бровью — казалось, он сейчас пройдётся в очередной раз по качеству образования, полученного Гарри у магглов, но вместо этого тот лишь сказал:

— Что ж, я переведу — «не для школы мы учимся, а для жизни». Теперь-то ты понял? Вижу, что нет. Хорошо. Подумай вот о чём — те, кто пришли в Хогвартс за книжными знаниями, осели под крылом Ровены. Питомцы Салазара явились ради иного.

Гарри обнял колени и попытался осмыслить его слова. Выходили удивительные вещи.

— То есть, Снейп учит нас… отсутствию справедливости и честности, так, что ли? Или тому, что нужно всегда подсуживать своим?

— Всему этому понемногу, а также и кое-чему ещё. Ты поймёшь со временем. Не дуйся, я не пытаюсь от тебя отделаться, просто это не тот опыт, который возможно передать словами. А теперь займись чем-нибудь, — и Том уткнулся в книгу.

Гарри попытался было последовать его примеру, но он слишком перенервничал недавно, и никак не мог до конца утихомирить скачущие мысли. Со вздохом он поднялся и отправился копаться в бесконечных завалах вокруг — это его успокаивало.

— Теперь мне придётся открыть Тайную Комнату как можно скорее, да? — уныло спросил он, разглядывая шитую жемчугом перчатку, у которой не было пары.

Том хмыкнул, не отрываясь от «Тайн наитемнейшего искусства».

— Напротив, я бы выждал до самого Хэллоуина. Ты совершенно не умеешь держать паузу. Когда они уже поверят, что ты потерпел неудачу — вот тогда эффект будет максимальным.

Том, надо признаться честно, питал склонность к драматизму.

Что он и подтвердил наглядно, перелистнув страницу и как бы между делом обронив:

— Кстати, а ты уже знаешь, что в коридоре напротив библиотеки содержится цербер?

Гарри уронил серебряную узорчатую маску, которую вертел в руках, и совершенно неподобающим образом взвизгнул:

— Что?!

Затем, немного совладав с собой, он спросил уже более спокойным тоном:

— А ты-то откуда знаешь?

Том бросил на него холодный взгляд поверх книги.

— Уж не думаешь ли ты, — сказал он с расстановкой, — что можно спрятать что-то от меня в моей школе?

------

[61] «Marmite» — пряная паста, изготавливаемая из дрожжей и обладающая весьма специфическим вкусом.

— Вот бы ещё и вход открывался где захочешь, а не только выход, — ворчал про себя Гарри, поджидая, когда же единственная лестница, ведущая с седьмого этажа на восьмой, соизволит занять своё место. О фокусе, связанном с выходом из Комнаты-где-всё-спрятано, они узнали от Драко — по ряду обмолвок Гарри догадался, что даже Тому не было известно это её свойство. В какой-то момент создался любопытный паритет: они владели секретом входа, а Малфой секретом выхода, но Том не был бы Томом, если бы не заставил Гарри расспрашивать Драко до полного изнеможения. Как стоял, куда смотрел, какой рукой брался за дверную ручку, что сказал, о чём подумал — и выяснилось, что дело обстоит на диво просто. Малфой, открывая дверь и не горя желанием преодолевать долгий запутанный путь вниз в подземелья, страстно возмечтал сразу очутиться на месте; а ещё он в этот момент задумался о Гарри — ему не терпелось поведать о своём успехе, а равно и о своём открытии. И, в итоге, Драко получил в точности то, чего и желал — он вышел из двери в подземелье возле Гарри.

Магия. Воля и намерение, как не уставал повторять Том.

Увы, со входом так не получалось — он действительно открывался только в одном месте, напротив глупого гобелена с тролльей версией балета. Что было, с точки зрения Гарри, жутко несправедливо.

Добравшись, наконец, до места назначения, Гарри вызвал Комнату — он уже настолько привык к этой процедуре, что она представлялась ему чуть ли не рутинной — и вошёл. Тома на месте не было, поэтому Гарри полез в тайник с дневником — они хранили его в комоде, инкрустированном перламутром, под связкой писем какого-то «Г.Г.» к «дорогому А.», ворохом испорченных пергаментов и картой Европы, заляпанной чернилами. Гарри раскрыл дневник и поставил на первой странице точку — это был их условный знак, приглашающий Тома бросить свои тёмнолордские занятия и заглянуть в секретный Штаб.

Том явился через минуту — материализовался где-то в переулках Хламограда и вышел из завалов барахла, заметно сдерживая свой обычный размашистый шаг. Гарри радостно помахал ему с дивана, но тут вспомнил, что ему предстоит уже совсем скоро, и приуныл.

— Том! А у нас завтра полёты начинаются, — поведал он с кислой физиономией. — А я совсем ничего не умею… Все сразу догадаются, что я рос не в волшебной семье, да?

Том хмыкнул и опустился в кресло, скрестив ноги и возложив руки на подлокотники — ни дать ни взять принц на троне, и выражение лица было вполне подходящее — снисходительное и насмешливое.

— Не переживай сверх меры, — посоветовал он. — Есть маги, считающие полёты на метле глупым и опасным развлечением. В случае чего — ты один из них, и точка. И, кстати, я сам придерживаюсь именно такого мнения. Навыком, разумеется, стоит овладеть, но безрассудно было бы всерьёз полагаться на метлу, коли уж тебе вдруг понадобится подняться в воздух. Уверен, вполне возможно создать заклинание левитации, зависящее лишь от самого волшебника, а не от зачарованного инвентаря для уборки.

Последние слова он произнёс с особенным презрением, будто его оскорбляла сама мысль рассекать небеса верхом на столь низменном предмете. Гарри сделалось весело.

— Ты уже, наверное, и придумать его пробовал? — спросил он. — Заклинание?

— Я над этим работаю, — последовала на это классика расплывчатых ответов Тома, которую следовало расшифровывать как: «но успехов пока — ноль». Впрочем, про пожирателей смерти писали, что они действительно умели летать безо всяких мётел — в сопровождении чёрного дымного следа, что твой сбитый перехватчик, но всё же. Значит, заклинание он таки придумал. Жаль только, что теперь приходилось изобретать его заново.

Скорее всего, волшебники, питавшие неприязнь к полётам, в самом деле существовали, но среди первокурсников его факультета их точно не оказалось. Вплоть до самого отбоя тем вечером, да и довольно долго после него, Гарри имел возможность наслаждаться всеобщей трепотнёй о квиддиче — ибо, как выяснилось, в представлении большинства магов полёты предназначались исключительно для игры в квиддич, и даже сами понятия полёта и этой игры сливались до степени синонимичности — «он неплохо летает» автоматически означало как минимум попытку летуна попасть в сборную факультета, успешной была та попытка или нет — уже не столь важно.

Каждый второй считал своим долгом поведать, что с раннего детства буквально не слезал с метлы. Каждый первый (включая Драко, увы) хвастался непревзойдёнными навыками и задатками выдающегося игрока. К концу особенно проникновенного рассказа о воздушных гонках с дельтапланом Гарри накрыл голову подушкой и пожелал всем присутствующим бурной любовной жизни с гиппогрифом — но это, разумеется, ничуть не утихомирило будущих звёзд квиддича.

Степень безумия, до которой дошёл первый курс Слизерина в ожидании предстоящего урока полётов, мог наглядно характеризовать простой факт. Грегори Гойл, которого Гарри поначалу всерьёз считал немым, который вообще совсем никогда не разговаривал вне классной комнаты — где он тоже только отвечал преподавателям, не более, и делал это весьма кратко — так вот, этот самый парень отверз свои уста и рёк:

— Я недурно летаю.

Посему, во время завтрака, поглощая пожалованный Драко шоколад — Малфой почти ежедневно получал с семейным филином посылки из дому, наглядно доказывавшие, что родители отчаянно по нему скучают, и щедро делился полученным с однокурсниками — Гарри чувствовал, что лакомство радует его далеко не так сильно, как обычно.

Занятия в тот день тоже не способствовали поднятию настроения. Чары прошли ещё туда-сюда, но на уроке трансфигурации они впервые приступили к практике, и выданное профессором МакГонагалл задание — превратить спичку в иголку — сумела сносно выполнить лишь Грейнджер; по крайней мере, у неё спичка обрела серебристый блеск и заострилась на кончике. Остальные не осилили даже этого, и Гарри, хотя и не выделился своей неудачей из массы чистокровных соучеников, всё же переживал провал болезненно — по-видимому, постоянно слышимое им от Тома заклинание про наследника Слизерина, которому стыдно не знать и не уметь того или этого, возымело эффект; правда, не совсем тот, что ожидалось — ему действительно было стыдно, но спичка оставалась спичкой. Хуже того, Гарри не мог постичь сути своей проблемы и, следовательно, не мог понять, как её решить.

Защита от тёмных искусств — или, как её сокращённо называли, ЗОТИ — прошла ещё хуже трансфигурации. Профессор Квиррелл порадовал класс очередным безумным повествованием о своих похождениях в Африке, а вдобавок в классе ЗОТИ по обыкновению было так душно и до того воняло чесноком, что у Гарри снова разболелась голова. Боль, дёргающая и отдающая в шрам, стала чуть ли не постоянным спутником Гарри на этих занятиях, что вместе с очевидной беспомощностью преподавателя делало их трудно переносимыми.

История магии, которую неведомый садист поставил после обеда, являлась отдельной печальной строкой в скрижали Хогвартса. Её вёл самый настоящий призрак, и это казалось занятным, но быстро выяснилось, что ничего занятного, кроме бестелесности преподавателя, этот предмет предложить не может. Профессор Биннс, а именно так звали привидение, обладал таким нудным, таким монотонным и усыпляющим голосом, что слушать его и оставаться в сознании и на голодный-то желудок было настоящим испытанием, а уж насытившись как следует за щедрым школьным столом — и вовсе представлялось пыткой. К тому же, Биннс не отличался последовательностью в изложении материала — казалось, к каждому последующему уроку он напрочь забывал тему предыдущего. Гарри даже сделал себе мысленную заметку спросить Тома, не оказывает ли пребывание в виде призрака разрушающего воздействия на память. Впрочем, по Тому такового воздействия отнюдь не прослеживалось, из чего Гарри сделал вывод, что Биннс впал в маразм ещё до своей кончины.

Немного взбодрила астрономия, на которой они погрузились в исследование лун Юпитера — теоретическую часть они изучали в классе, а для практической в прошлую среду пришлось подняться с постели в полночь и мёрзнуть на открытой всем ветрам площадке астрономической башни, таращась в телескоп. Увы, Юпитер с его лунами ненадолго занял мысли Гарри — едва прозвенел звонок, как былые страхи вернулись, да ещё прихватили с собою парочку новых.

А что, если Гарри вообще не сумеет взлететь? Что, если метла почует нетвёрдую руку и сбросит его всем на потеху? И под «всеми» следовало разуметь не только добрейшей души Гринграсс или ядовитого на язык Забини, но и грифферов, с которыми это занятие проходило совместно. Да, напичкавшему расписание параллельными с Гриффиндором занятиями — а это, собственно, были все занятия, кроме ЗОТИ и истории магии — следовало сказать отдельное горячее «спасибо». Очевидно, сей неведомый доброхот пытался улучшить академические успехи учащихся за счёт межфакультетского соперничества — но итог был предсказуем, и весьма далёк от желанного: соседство с питомцами Годрикова дома чаще приводило к стычкам и снятию баллов, чем к здоровой конкуренции.

Итак, по пути к площадке для полётов голова Гарри была уже забита до отказа яркими видениями того, как Грейнджер воспаряет подобно птице в небесах, а он остаётся прикованным к земле, гоняясь за панически уползающей от него метлой. К счастью, вскоре выяснилось, что предчувствия его обманули.

Во-первых, лежавшая на газоне метла, которую по команде преподавательницы — той самой мужиковатой на лицо тётки, что сидела на приветственном пиру рядом с Хагридом — они пытались заставить взлететь и лечь в протянутую руку, не послушалась как раз болтливую заучку. Напрасно призывала она: «вверх! вверх!», метла каталась по земле и подниматься даже и не думала. А во-вторых, оседлав собственный «инвентарь для уборки», Гарри почуял, что нашлось занятие, которое ему по душе если и меньше зельеварения, то ненамного — как и на достославном уроке профессора Снейпа, он явно оказался у преподавателя в фаворе; и даже лучше, ведь его мадам Хуч похвалила, а вот Драко заработал замечание за якобы неправильную посадку. И стало только веселее, когда жаболюб Лонгботтом, не совладавший с метлой, грянулся о землю, точно тюфяк — которым он, в сущности, и был.

Постанывавшего неудачника увела в больничное крыло преподавательница, а Малфой, желая, как видно, отыграться за её оскорбительное сомнение в собственных лётных навыках, немедленно нашёл себе развлечение.

— Глянь, придурок что-то выронил, — воскликнул он, шагнул вперёд, наклонился и зашарил в траве. — Ого, да это же вредноскоп!

В руках Малфоя оказался прозрачный стеклянный шарик, который немедленно потускнел и принялся вращаться, издавая тихий высокий свист.

Гарри залился смехом:

— Он на тебя сработал! Чует правду-то, смотри!

Вредноскопом прозывался приборчик, предупреждающий об опасности или просто о неприятностях. Поскольку никакой более информации — какого характера это опасность или откуда она грозит, например — получить от вредноскопа было нельзя, Гарри считал эту придумку вполне бесполезной игрушкой. Но поглядеть, конечно, было занятно; и он подошёл поближе и молвил: «дай сюда!» — но тут влез агрессивный недоумок Уизли.

— Это не твоё! — заявил он, подскакивая к Драко и Гарри со сжатыми кулаками и побагровевшей рожей. — Не смей трогать!

— Твоё, что ли? — напоказ удивился Малфой, сильнее обычного растягивая слова.

— Сам же сказал — это Невилла! Отдай! — возмутился Уизли. Драко независимо пожал плечами и подкинул продолжавший сходить с ума шарик на ладони.

— Я, может, вернуть ему хочу, чего ты взъелся? Вечно он у вас что-то теряет, то жабу, то вредноскоп вот, как голову ещё не потерял… а впрочем, погоди-ка, на зельях, кажется, именно это и случилось?

Свои слова Драко сопроводил такой гаденькой улыбочкой, что у рыжего окончательно сорвало все предохранительные клапаны. Он не стал продолжать дискуссию на словах — вместо того он толкнул обеими руками Малфоя в грудь, да так, что тот чуть не упал. Где-то на заднем фоне заверещала Грейнджер: «Мальчики! Рон! Прекратите немедленно!», но Гарри резко стало не до неё.

— Руки убрал, — холодно сказал он, влезая между растерявшимся Драко и пунцовым от бешенства Уизли.

— Пусть отдаст! — потребовал тот, окинув взглядом нового противника.

— Не отдам! — пошёл на принцип Малфой, но на всякий случай отскочил подальше.

Гарри скрестил на груди руки.

— Уизли, отлезь по-хорошему, — предупредил он. — Не твоё дело.

— А ты… спелся со слизнями, да? — презрительно выплюнул Рон. — И сам слизняк, хоть в капусту тебя подбрасывай!

— Сказал магглолюб, — не остался в долгу Гарри. — Тебя бы кому подбросить, на помойку разве что!

Тут Уизли запунцовел ещё сильнее, хотя, казалось, куда уж, и не размениваясь более на ругань, зарядил веснушчатым кулаком Гарри в нос.

Удар был так себе, слабоват — уж Гарри было с чем сравнивать, даже очки не слетели — но тут уже и он взбеленился не на шутку.

— Достойно истинного волшебника, — молвил он, пнув неприятеля в колено и поскорее тоже разрывая дистанцию — руки у рыжего были длиннее его собственных. Очень хотелось зажать нос — из левой ноздри неприятно подтекало, да и болел он адски, но отвлекаться было нельзя, к тому же смотрелось бы совсем не круто. Тут подоспели Крэбб с Гойлом — угрожающе воздвиглись по обе стороны от Гарри, разминая кулаки. Рон при их виде живо присмирел — но язык распускать продолжил пуще прежнего.

— Смелые, когда в стае! — крикнул он.

— Да я и один на один тебя сделаю, Мордредов ты выкидыш! — вякнул Драко, но Гарри уже закусил удила.

— Малфой, помолчи, — сказала та его часть, что умела думать очень хладнокровно и очень быстро — та самая, что угощала морочащей закваской преподавателей и отправляла ступефай в старух-сквибов. — Я к твоим услугам, Уизли. Сегодня же, если желаешь. Но, чур, без кулаков — разберёмся как волшебники. Магическая дуэль — или ты даже не знаешь, что это такое?

— А вот и знаю! — фыркнул Рон. — Идёт! Кто твой секундант?

— Малфой, — тут у Гарри и секундных сомнений не возникло. — А твой?

Рон затравленно огляделся.

— Томас! — решил он. Гарри расхохотался:

— Браво! У вас на двоих-то найдётся довольно знаний для дуэли? Вам бы кого третьего в советчики — флоббер-червь вполне подойдёт! Он в магии смыслит поболе, чем полукровка и предатель крови!

Томасу упоминание его жалкого статуса не пришлось по нраву — он засопел и полез на Гарри, и быть бы тут всё-таки самой заурядной маггловской драке — но вернулась мадам Хуч.

— Это что ещё такое! — возмутилась она при виде галдящих школьников, окруживших пятёрку явно повздоривших учеников, и дунула в висевший на груди свисток. — А ну, живо построились!

Они построились — Рон, как удовлетворённо отметил про себя Гарри, прихрамывал. Заметив его взгляд, Уизли украдкой показал неприличный жест.

— Сегодня в полночь! — зловеще прошипел Малфой. — В зале наград — его не запирают.

— В полночь! — так же шёпотом отозвался Томас, и скорчил рожу. — Тебе не жить, Поттер!

Гарри не счёл нужным отвечать.

Самым трудным решением было не рассказывать о дуэли Тому. Впервые у него завёлся секрет от лучшего друга, но Гарри упорно казалось, что тот не позволит ему принять участие в этой глупой авантюре — да, Гарри вполне осознавал, что с его отсутствием навыков ввязываться в магическую дуэль было не самой умной затеей. Однако речь шла о статусе — а ещё он не мог спустить нападения на Драко. Драко тоже был другом Гарри — вторым его другом, конечно, не таким замечательным, как Том, даже и сравнения никакого не было, но он был его. Никто не смел трогать Драко, особенно так по-наглому, прямо в присутствии Гарри.

В итоге именно Драко на скорую руку взялся обучать Гарри всему, что знал о боевой магии.

Ступефай, огромному удивлению Гарри, Драко применять отсоветовал. «Это на самый крайний случай», — объяснил он. Выяснилось, что не принято демонстрировать во время подобных схваток весь свой арсенал — нужно было непременно оставить хоть что-то в рукаве, ведь не в последнюю очередь дуэли затевались, чтобы выяснить, на что именно способен в бою противник.

Так что заклинаний в распоряжении Гарри оставалось три — и на одно из них он возлагал особые надежды. Конечно, ни одно не могло причинить вреда, в лучшем случае — неудобство, но ведь и они с Уизли, всё-таки, были лишь первокурсниками, а не взрослыми магами. К своему удивлению, Гарри узнал заодно, что профессор Флитвик являлся превосходным дуэлянтом — что несколько не вязалось с его внешностью, но, по заверению Драко, было чистой правдой.

Наступил час отбоя, в дортуарах погас свет — а у Гарри, разумеется, сна не было ни в одном глазу. Он лежал, разглядывая полог кровати, и отдаваясь странным, хаотичным мыслям, в которых царила презрительно сморщенная рожа Уизли, пока Драко, умевший колдовать темпус и следивший поэтому за временем, не поскрёбся у изголовья.

— Пора, — объявил он.

При свете слабенького люмоса — Гарри недавно научился контролировать его силу, и теперь не приходилось судорожно закрывать огонёк ладонью — они оделись и прокрались прочь из спальни, наполненной мерным сопением. Крэбб и Гойл, неуклюжие со сна как два медведя — вот уж у кого не было проблем прикорнуть на пару часов до назначенного времени — топали следом. Прочие продолжали давить щёками подушки — сейчас отсутствие поддержки факультета ощущалось сильно, как никогда. Никому словно и дела не было, что Гарри отправляется на — почти — смертный бой за честь свою и своего друга.

Опасность представлял уже сам путь в зал наград — их вполне могли застукать префекты, патрулировавшие школу ночами как раз ради предотвращения подобных инцидентов, или школьный смотритель, занимавшийся тем же самым просто из вредности, или его кошка. Кошка, кстати говоря, не была низлом — просто самая обычная пыльно-серая лохматая животина, но её почему-то принято было бояться. Гарри так и не сумел понять, почему — всё, чего он добился в смысле объяснений от Драко, так это пожатия плечами и слов: «Это — Традиция».

Однако удача была пока что на их стороне. В зал наград они прибыли первыми, и Гарри даже успел испугаться, что коварный противник не явится вовсе, а то и натравит кого-нибудь из рыщущих во тьме на них, всеми нелюбимых слизеринцев — но Томас и Уизли всё-таки пришли. И пришли они не одни.

«Грязнокровку-то он зачем прихватил? — подумал Гарри, разглядывая очень недовольную Гермиону, облачённую почему-то в розовый халат поверх пижамы, точно она собиралась прилечь поспать, покуда идёт дуэль. — Лонгботтома ещё понятно, в конце концов из-за его игрушки весь сыр-бор».

Впрочем, Гермиона, по своему обыкновению, не смолчала и сама объяснила:

— И вас тоже обязательно накажут, если поймают. А я скажу, что пыталась вас всех остановить — и вы подтвердите, и мне ничего не будет. А вообще — это безобразие. Вы думаете только о себе, а мне, между прочим, завтра на занятия — из-за вас я не высплюсь и буду отвечать хуже, чем могла бы, и факультет получит меньше призовых баллов — ведь я одна, похоже, о них и забочусь.

— Истинно так, — пробормотал Гарри себе под нос, а вслух поинтересовался:

— Что ты там говорил насчёт стаи, Уизли? На свою-то посмотри. Набрал бы уж побольше, что только половину класса приволок!

— Ты и сам притащил кой-кого лишнего, — задиристо отвечал Уизли, шмыгнув носом. — Трусишь?

— А это чтобы было кому похлопать, когда я тебя размажу, — не поддался на провокацию Гарри. — Начнём, пожалуй? Секунданты, прошу!

Томас и Малфой, обмениваясь недружелюбными взглядами, живо расчертили мелом на полу дуэльную площадку — вытянутый овал, рассечённый на обоих концах линиями, за которыми и нужно было стоять дерущимся. Во взрослой схватке эту разметку накрыл бы купол протего максима, чтобы защитить зрителей — установка щита была одной из обязанностей секундантов. Увы, Драко, а уж тем более Дин, такого пока не умели. Гарри лишь истово понадеялся, что какое-нибудь срикошетившее заклинание не разнесёт к Мордреду витрины с кубками и медалями, стоящие вдоль стен.

Они заняли свои места, достали палочки и отсалютовали друг другу. Что бы Гарри ни говорил ранее, дуэльный кодекс Рон худо-бедно знал — или подучил наскоро, поскольку подсказывать ему по ходу дела не приходилось. Малфой напряжённым голосом вопросил: «Готовы?», и, дождавшись кивков, Томас скомандовал: «Бой!»

Гарри боялся, что первым же заклинанием станет экспеллиармус, и вздохнул от облегчения, когда понял, что Рон тоже им не владеет. Вместо обезоруживающего в него полетело проклятие ватных ног. Гарри уклонился и живо ответил щекочущим, и сразу вдогонку — танцевальным сглазом. Увы, тоже безуспешно. Рон был на диво вёртким. Гарри попробовал свою связку проклятий ещё дважды, еле успевая подпрыгивать и пригибаться в ответ на бесконечные ватноножные, а затем решил сменить тактику.

Он выкрикнул: «лингва корнутус!» — ороговевший язык должен был обезвредить противника немногим хуже силенцио — но, к несчастью, снова промахнулся — и тут Рону, не иначе как с перепугу, удалось то, что никак не хотело даваться на уроках Квиррелла.

— Мукус ад нозем! — махнул палочкой он, и Гарри ощутил сильнейший озноб по всему телу. Нос заложило, потянуло чихать — и Гарри замешкался, и это стоило ему ещё одного пропущенного проклятия.

— Таранталлегра! — выпалил Рон.

— Финита! — замахал палочкой Гарри, но попасть в выписывавшие кренделя ноги было не так-то просто. — Финита! Да финита же!

Рон захохотал.

— Сдавайся, Поттер! — торжествовал он, но Гарри не мог, только не так. Он не мог проиграть, не мог этого себе позволить, не на глазах у грязнокровой зубрилы и Драко, и не Уизли.

— Финита! — снова крикнул он в отчаянии, а затем его охватило знакомое ледяное спокойствие. Не обязательно было целиться в ноги. Он направил палочку себе в лоб — «фините инкататем!» — и, не прерывая начатого движения, выписал новую фигуру и указал на пол перед собой.

— Серпенсортия!

Технически, это не было боевым заклятьем. Но эффект, оказанный на противника, доказал обратное.

Из кончика его волшебной палочки вырвалась длинная чёрная змея и шлёпнулась на пол. Дружный визг зрителей — кажется, даже голос Драко прозвучал в общем испуганном хоре — был ему наградой. Рон сделался бледнее теста — сразу стало видно, как много у него веснушек — и выронил палочку. Змея скрутилась в недовольный клубок — и атласной лентой заскользила к Гарри.

— Кто? Что? — бормотала она. — Кто нападает? Двуногие?

— Гарри, — тихо и настойчиво позвал Драко. — Стой очень спокойно, сейчас я…

— Да не ко мне ползи, дура! — зашипел Гарри. — Вон к нему давай, к рыжему!

Змея замерла, приподняла голову и понюхала воздух — мелькнул быстрый раздвоенный язык.

— Говорящий? Говорящий. Который из них рыжий?

Змеи, как с отчаянием осознал Гарри, действительно видели очень плохо. Особенно неподвижные объекты.

— Вон тот, позади тебя!

Тут к Рону вернулся дар речи — но лучше бы не возвращался.

— Змееуст! — выпалил он с ужасом и отвращением в голосе.

— Эванеско випера! — взмахнул палочкой Малфой, и змея, не успевшая добраться до Уизли, испарилась в облачке чёрного дыма. Но было уже поздно — Рон договорил:

— Ты — змееуст! Это ты — наследник Слизерина!

Гарри много чего мог бы на это ответить — но несколько ругательств сцепились у него на языке, не давая выбрать самое грязное и замысловатое. До него дошло, какую глупость он сделал, увлёкшись схваткой. Призвать змею само по себе было довольно скверно — но это ещё сошло бы, на их факультете только ленивый не владел этим заклятьем. Однако болтать со змеёй — совсем другое дело.

— Что такое змееуст? — с любопытством спросила Грейнджер, от чьего испуга не осталось и следа — теперь она была самой спокойной из всех, находившихся в комнате.

— Очень-очень плохой волшебник, — пояснил Томас полушёпотом.

— Но почему — плохой? — подняла брови девочка.

— Потому что может разговаривать со змеями! — вмешался Рон дрожащим голосом. — Ты что, не слышала?

— Я слышала, как Гарри шипел, — покачала кудрявой головой Грейнджер. — Больше ничего. Значит, он говорил со змеёй? Гарри, а что ты ей сказал?

— Он её на меня натравливал! — взорвался Рон. — Ты слепая, что ли? Мерлин, да ты ещё хуже, чем я думал, Поттер!

— Мне дела нет, что ты там думал, Уизли, — Гарри, справившись с собой, покрепче сжал палочку. — Продолжим схватку?

— Да катись ты к Мордреду! — Рон, наконец, вспомнил о собственной волшебной палочке, валявшейся у ног, и подобрал её. — Я с тобой драться не буду! Чем следующим угостишь? Авадой? — и он вышел из пространства, очерченного меловой линией.

— Идём, Дин! Вонючие слизни не умеют драться честно!

— Ты проиграл, Уизли! — крикнул ему вслед Гарри. — Честно или нет, но ты продул!

Но Рон даже не обернулся. Они с Томасом направились к выходу, Гермиона, помешкав, двинулась за ними — вот как раз она-то постоянно оглядывалась, словно рассчитывала увидеть ещё какие чудеса. На месте остался только Невилл — кажется, его одолел ступор, во всяком случае он трясся как желе и моргал своими круглыми коровьими глазами. Малфой с тяжёлым вздохом подошёл к нему — Лонгботтом задрожал сильнее — и достал что-то из кармана мантии.

— Твой вредноскоп. Держи, растеряха, — буднично сказал он.

— О-оставь се-себе, — обрёл голос Невилл, развернулся, чуть не упав, и побежал вдогонку остальным, нелепо взмахивая руками. — Ребята! Подождите! Подождите меня!

— Блеск, — оценил Малфой и снова, как давеча, подбросил на ладони свою добычу. — Значит, змееуст, да, Поттер? А нам почему не сказал?

Гарри замешкался с оправданиями.

— Я собирался, правда, — наконец вымолвил он. — Случая подходящего не было.

Крэбб и Гойл взирали на него с явным испугом, и это было неприятно — Гарри, в принципе, нравилось пугать людей, но не этих, и не так. Хорошо хоть Малфой уже не выказывал страха — но и довольным он тоже далеко не выглядел.

— Ты — в самом деле наследник Слизерина? — спросил он холоднее, чем когда-либо до этого разговаривал с Гарри. — Можешь не отвечать, если случай неподходящий.

— Малфой… — Гарри чувствовал себя просто ужасно. Он подошёл ближе и заглянул в лицо друга, а потом и вовсе вцепился руками в его плечи, словно не хотел, чтобы тот сбежал; и он и впрямь боялся, что Малфой выкинет что-нибудь подобное. — Драко… я… я тебе — первому. Я собирался сказать, честно. Да, я наследник. Так уж получилось. Я просто… не хотел хвастать, пока не смогу предъявить доказательства, понимаешь?

Драко хмуро оглядел его, словно оценивая степень раскаяния, но затем дёрнул бровями и слегка усмехнулся — то было слабое подобие его обычной ухмылки, но всё-таки оно было.

— Ладно уж, завали. Я понял. Наследник, — продолжил он, веселея на глазах и потрепал Гарри по плечу. — О Мерлин, какие у нас все идиоты! Один я умница, ай да я. Нет, не отвечай — ты тоже идиот. Нашёл, перед кем спалиться!

— Не могу не согласиться — это было несколько недальновидно, — вмешался ещё один голос, и Гарри чуть не застонал вслух.

Поигрывая палочкой, за спиной у Драко стоял Том.

Гарри сухо сглотнул. Один из тех, кто имел обыкновение бродить по Хогвартсу ночами, всё-таки нашёл их — и Гарри покривил бы душой, если бы не признал, что он бы предпочёл кого угодно другого — префектов чужого факультета, школьного смотрителя или даже кошку, какую бы неведомую угрозу она на самом деле ни таила.

Он перевёл взгляд на Драко и попросил:

— Малфой, возвращайтесь без меня. Я должен пока задержаться. Пожалуйста, не задавай вопросов — это связано с тем, о чём я не могу рассказывать.

Драко сощурился.

— А с тем, куда ты всё время исчезаешь после занятий, это тоже связано? — задал он всё-таки вопрос.

Гарри кивнул, многозначительно расширив глаза, и Драко вроде бы понял — вздохнул, и увёл с собой своих прихвостней, напоследок пожелав:

— Осторожнее на обратном пути, Поттер — не попадайся.

Том, с обманчивым спокойствием поджидавший, когда они останутся наедине, одарил Гарри широкой улыбкой.

— Прошу, — мягко сказал он, крутя волшебную палочку в руках — жест, которым, как уже знал Гарри, он себя успокаивал или помогал особенно глубоким размышлениям, — поведай, что за хитроумный план стоял за этой выходкой. Не стесняйся утомить меня подробностями — я жажду услышать все детали. Итак?

Гарри виновато промолчал. Плана у него как такового не было, а со змеёй всё вообще получилось спонтанно из-за паники и злости.

— Хорошо. Тогда, быть может, ты подскажешь — как эти действия помогут моему плану? Нашему общему плану, который, если мне не изменяет память, мы обсуждали неоднократно. Предполагалось, что ты раскроешь себя лишь дому Слизерин — вначале старшим студентам, чтобы обеспечить себе протекцию, а затем и младшим — твоим будущим последователям и подчинённым. Или я что-то пропустил, и этот рыжий со своими приятелями отныне учится на нашем факультете?

Гарри вновь смолчал. На языке вертелось «я нечаянно» и «я не подумал», но он прекрасно понимал, сколь жалко и беспомощно это прозвучит. Если и существовал способ взбесить Тома ещё сильнее, то это был как раз именно он.

— Ну? Что же ты онемел, дитя? — Том склонил голову набок, разглядывая Гарри с бесстрастным интересом энтомолога, обнаружившего дотоле неизвестный науке вид. — Ты до сих пор вёл себя на диво разумно, так что я уже и забывать стал, что в действительности ты лишь глупый импульсивный ребёнок, неспособный придерживаться простейшей стратегии.

Это было до того обидно, что на глаза Гарри навернулись слёзы. Хуже того — упрёк выглядел совершенно справедливо. Но расплакаться — значило окончательно расписаться в том, что он и впрямь не более чем сопливый мальчишка, которому нельзя доверить ничего сколько-нибудь серьёзного. Гарри мысленно отвесил себе хорошую затрещину и попытался собраться. Ему нужно было выкрутиться. Оправдаться. И немедленно.

Он вспомнил боль от пыточного заклятья — опасливая мысль о ней бродила где-то по краю сознания, испуганно шепча: «а если снова? а вдруг?» — но боль невозможно вызвать усилием мысли, и потому воспоминание это осталось абстрактным, словно память о памяти. Зато отчётливо припомнилась последовавшая необычайная ясность — и за неё-то Гарри и уцепился изо всех сил. Его спина выпрямилась, плечи расправились, вжатая в них голова приподнялась. Гарри сцепил руки за спиной и качнулся с пятки на носок. Нужные слова выстроились в его мозгу в нужной последовательности — так, словно ждали наготове.

— Я понимаю свою ошибку, — аккуратно выговорил он, избегая фразы «это не повторится», ведь на неё сразу напрашивался ответ: «и одного-то раза было слишком много», — но всё ещё возможно обратить к нашей выгоде.

— Поясни? — вскинул брови Том. — Мы проиграли сразу несколько позиций — личность наследника не осталась тайной факультета, гриффиндорцы не станут молчать, и вскоре, можешь не сомневаться, слухи переполнят школу, а там дойдут и до директора, который и так уже взял тебя на карандаш, как ни старались мы этого избежать. В чём выгода? — с каждым словом его голос звучал всё холоднее, а на «директоре» прямо-таки обжёг. Гарри очень захотелось поёжиться, но он заставил себя держать спину ровно.

— Ты ведь в курсе моей репутации, — начал он немного издалека. — Ты знаешь о том образе, который мне создали. Святой младенец. Герой, уничтоживший Тёмного Лорда, — углы рта Тома насмешливо изогнулись, и Гарри ответил ему улыбкой, которая, как он знал, была зеркальным подобием той, что он видел сейчас на лице напротив. — Я — знамя победы. Изрядно потускневшее, ведь теперь я — воспитанник дома Слизерин, что значит — уже по определению волшебник сомнительных моральных качеств. Злой колдун — если и не прямо сейчас, так в будущем, как и все мы в глазах большинства. Но наследник Салазара? Разве это не запятнает меня намного больше?

Том понял его — Гарри мог это видеть по его изменившейся усмешке.

— Я не хочу быть мальчиком-который-случайно-выжил, не желаю быть штандартом их легиона, — продолжил Гарри, всё более вдохновляясь собственными словами; мысли, давно уже копившиеся в тёмных уголках его разума, сейчас словно обрели фокус. — Я хочу собственную, только мою славу. И когда Тёмный Лорд вернётся — когда ты вернёшься — ни у кого не должно оставаться сомнений, на чьей я стороне.

Том спрятал волшебную палочку и сделал шаг вбок, обходя Гарри по кругу; стоило усилий не начать вертеть головой следом.

— Ты так уверен, что я собираюсь вновь карабкаться к власти? — спросил он с любопытством. — Я прежде избрал весьма беспокойный образ жизни, последствия которого отбрасывают длинную и тёмную тень. А вдруг я откажусь от своих амбиций?

Гарри едва сдержал невольный хохот.

— Ты?

Том остановился перед ним, тоже сцепив руки за спиной.

— Что ж, в твоих доводах определённо есть резон, — заключил он, и усмехнулся каким-то своим мыслям. — К тому же, на твоё счастье, у меня имеется на примете подходящий козёл отпущения — его мы используем, если дело обернётся худо. Но это не отменяет того, что ты поступил чудовищно глупо, — добавил он строго.

Гарри проглотил «я знаю» и «мне так жаль». Вместо этого он ответил правду:

— Я не мог проиграть предателю крови.

— Тогда тебе следует быть сильнее, — без малейшего сочувствия заметил Том. — Или хотя бы хитрее.

— Я буду, — пообещал Гарри от всего сердца. Кажется, он всё-таки выкарабкался из ямы, куда сам себя умудрился закопать. Да, последствия ещё расхлёбывать и расхлёбывать, но вернуть благорасположение Тома было важнее всего прочего.

— Слушай, — вспомнил он. — А как ты вообще здесь оказался?

— Кровавый Барон доложил о том, что ты отправился куда-то среди ночи, — небрежным тоном пояснил Том. Гарри выпучил глаза:

— Для тебя шпионит факультетский призрак?!

— Не только он, — самодовольно откликнулся тот. — Немного правильной мотивации, и они сделались шёлковыми.

Гарри попытался представить «правильную мотивацию» в исполнении Тома.

— Повинуйтесь мне, или я поступлю с вами как с Пивзом? — предположил он. Том ухмыльнулся.

— Ты уловил суть. Но хватит прохлаждаться здесь, пойдём. Во избежание новых недоразумений я, так и быть, провожу тебя. И добавим один маленький штрих.

Тут он достал палочку и, пробормотав: «инвизибилис!», коснулся ею лба Гарри. Гарри передёрнул плечами — показалось, будто о его макушку разбилось сырое яйцо. Что-то холодное словно бы стекло вниз по телу — он машинально оглядел себя, чтобы понять, что это было — и обнаружил, что не видит ни рук, ни ног — да и вообще вместо самого себя может различить лишь тонкое колышущееся марево — будто воздух дрожит над перегретым асфальтом в жаркий летний день.

— Ого! — восхищённо воскликнул он.

— На случай, если нам встретится кто-нибудь по дороге.

Но по дороге им никто не встретился и, добравшись благополучно до своей кровати, Гарри провалился в сон быстрее, чем успел коснуться щекой подушки.

Во сне он видел призраков, склонявшихся в подобострастных поклонах — а затем призраки потемнели, уплотнились и превратились в людей со смутно знакомыми лицами.

— Мой лорд, — интимно шепнул Драко, у которого когда-то успели отрасти длинные волосы — да и вообще он выглядел как-то странно: значительно старше, почти как Том. Но Гарри было совершенно наплевать на причуды Малфоевской внешности — потому что, услышав это обращение, он почувствовал…

…как его безо всякой нежности трясут за плечо. Он открыл глаза.

— Мерлин, наконец-то очнулся, — проворчал абсолютно нормальный на вид Малфой, с короткими волосами и весьма недовольной физиономией. — Весь день собрался продрыхнуть? Вставай, на завтрак опоздаем из-за тебя!

За завтраком в ту среду младшие слизеринцы впервые заговорили на столь волновавшую Гарри тему.

— А знаете, кто в прошлый раз открыл Тайную Комнату? — с невинным видом спросил Драко между двумя ложками посыпанной сахаром овсянки. — Тёмный Лорд, вот кто, — и он многозначительно покосился на Гарри.

— Осудили другого человека, — вставил Пайк, щедро поливая собственную кашу мёдом. Драко скорчил рожу и пренебрежительно отмахнулся.

— Мало ли кого осудили, чтобы заткнуть рты переполошившимся идиотам. Все наши из первых рук осведомлены, кто был реальным наследником Слизерина. Мне эту историю рассказывал отец — хоть и не во всех деталях, понятное дело. — Малфой поиграл бровями и ухмыльнулся со всезнающим видом. — В любом случае — полувеликан? Никто в здравом уме в эту наскоро слепленную версию не поверил — даже Визенгамот, не то б его не отпустили после мизерного срока. Поцеловался бы с дементором как миленький — а он отделался лишь сломанной палочкой, да исключением из школы.

Гарри мысленно сложил два и два.

— Полувеликан? — недоверчиво уточнил он, поправляя очки. — Кто-то всерьёз посчитал наследником Хагрида?

Драко сладко сощурился:

— А я тебе о чём? Нет, конечно.

— А ставки кто-то уже принимает? — деловито поинтересовался Нотт, всё это время выкладывавший на своей тарелке рожицу из фасолинок; он полюбовался на получившееся произведение, и начал давить их плоской стороной вилки.

— Ставки? — задрал брови Гарри.

— Ну, кто из грязнокровок в этот раз простится с жизнью, — охотно пояснила Гринграсс и манерно отщипнула крошку от тоста. — В прошлый раз ведь именно это и случилось.

— Так у нас на курсе их всего двое, Грейнджер и Финч-Флетчли, — Малфой демонстративно развёл руками, в одной из которых держал чашку с чаем. — Или полукровок тоже считаем? Поттер, а ты бы на кого поставил?

Гарри чуть не подавился, пытаясь заесть беконом нервный смех. Они рассуждали о ставках, а ведь именно от него зависело, имеет ли вообще смысл весь тотализатор. И Малфой, хитрющая бестия, об этом знал.

Но гораздо важнее было разобраться в другом.

— То есть, — перепросил он для верности, — когда Тёмный Лорд открыл Тайную Комнату, то умерла ученица, правильно я понимаю? А обвинили во всём произошедшем Хагрида? Мордред, но почему?

Сидевшие вокруг уставились на него с неприкрытой жалостью, точно на скорбного умом.

— Потому что кого-то же нужно было, — выговорил Нотт с терпеливой интонацией, какая обычно бывает обращена к совсем маленькому ребёнку и сопровождает ответ на «почему дует ветер?» или «почему вода мокрая?»

— Да у него вроде даже и доказательства какие-то нашли, — пожал плечами Драко. — Я не очень интересовался.

— Трепещите, враги наследника, — наморщил нос Забини. — Ну так что, ставки-то делать будем? Предлагаю для начала по пять сиклей.

— Прояви хоть немного уважения! — возмутился Малфой. — Не меньше галеона, — твёрдо закончил он.

Надпись, возвещавшую пришествие наследника, никто извести пока так и не сумел — хотя очевидным образом пытались. Гарри сильно подозревал, что Том творчески подошёл к заклинанию несводимости — обычное действовало часа три от силы; впрочем, это могло быть и просто какое-то редкое малоизвестное проклятие, но Гарри всё же ставил на личную разработку. В первые пару дней рядом со зловещим граффити можно было застать хмурого Филча с тряпкой и банкой растворителя; вслед за тем меры сделались радикальнее — была уничтожена часть резьбы, потом — часть подлежащего камня. Теперь путь к классу трансфигурации лежал мимо настоящей канавы, варварски пробитой в украшенной барельефами стене. Канава имела добрых шесть дюймов глубины, а со дна её взирала на идущих по коридору непобеждённая надпись.

Она потихоньку делала своё дело — да и язык свидетели и участники полуночной дуэли предсказуемо не удержали за зубами; уже к пятнице праздные разговоры, прежде больше сосредоточенные на странной и страшной выходке Пивза, сменили свою направленность. Всё чаще в шепотках за столами в Большом зале можно было расслышать слово «наследник». Слизеринцы произносили его с видимым недоверием, прочие — с не менее очевидной неприязнью; и вскоре эта неприязнь обрела гораздо более материальное воплощение.

Пивз, упокоившийся сам — не факт, что с миром, но зато надёжно — словно бы завещал дело всей своей не-жизни множеству студентов, среди которых его завет особенно близко к сердцу приняли Годриковы питомцы. Передвигаться по классам отныне следовало с великой осторожностью, внимательно глядя под ноги — из всех гриффиндорцев подножки, кажется, не ставила одна только Грейнджер, да и то лишь из опасения лишиться ненароком драгоценных баллов. Толчки и «нечаянные» столкновения в коридорах тоже стали обычным делом. Гарри научился крепко держаться за свою школьную сумку и прижимать её локтем — мало радости доставляло собирать с полу рассыпавшиеся пергаменты и учебники, на которые ещё и норовили мимоходом наступить. Чернильница была, к счастью, зачарована изготовителем на неразбиваемость и непроливаемость, но вот сломанным перьям бессмысленно было вести счёт.

Хорошо хоть подсыпать в еду какую-нибудь гадость ему не пытались — пищу, трижды в день появлявшуюся на школьных столах, готовили домовые эльфы Хогвартса, а им, как давным-давно поведал Том, их таинственная религия или какие-то иные, не менее сильные, убеждения строго воспрещали причинять вред волшебникам, даже по приказу собственного хозяина. Правда, это касалось лишь непосредственного физического вреда — зачаровать, к примеру, карниз, чтобы он на тебя рухнул, эльфы вполне себе могли, как и изводить дурным нравом или нарочитой бестолковостью, но хотя бы отравления можно было не опасаться. Принимать же съестное из рук другого волшебника Гарри считал большой глупостью и раньше (Малфой с его присланными из дому шоколадками, понятное дело, не считался).

Гарри терпел, сцепив зубы — бывало и хуже. В маггловской школе он провёл в подобной тёплой и дружественной обстановке несколько лет — и ничего, выжил как-то. Здесь, по крайней мере, рядом были друзья — ну хорошо, один друг и два его телохранителя — и это ограждало от части посягательств.

Но Комнату-где-всё-спрятано он посещал один — и две недели спустя это довело его до беды.

Неприятности начались на библиотечном этаже. Лестница вынесла Гарри прямиком к дверям Смертельного коридора. Гарри, поджидая обратного рейса мерзавки и кляня её на чём свет стоит, дождался вместо этого Филча, который вообразил почему-то, что Гарри так и жаждет войти на запрещённую территорию. Гарри, знавший от Тома, что — точнее, кто — там находится, таким желанием отнюдь не горел, но убедить в этом школьного смотрителя оказалось на диво непросто. Спасло лишь внезапное появление Квиррелла — в кои-то веки бестолковый профессор совершил полезное дело — и, можно даже сказать, по собственному профилю — защиту от Филча явно следовало преподавать как один из разделов ЗОТИ. Увы, заминка способствовала тому, что не один лишь Квиррелл обратил на одиноко бродящего Гарри своё внимание.

Его окликнули со спины — голос принадлежал кому-то из грифферов, и Гарри лишь прибавил шагу, но тут из бокового коридора впереди вывернули ещё трое. Один из них был чернокожий полукровка Томас — и тут-то Гарри осознал, что не на шутку влип.

Обернувшись, он увидел Шимуса Финнигана — да, благодаря параллельным урокам Гарри знал, как зовут этого придурка — а двоих незнакомых решил называть просто «мордатый» и «кудрявый». Третьекурсник и второкурсник, оба тоже с Гриффиндора. Наплевав на запрет колдовать вне классов, Гарри выхватил палочку.

— Эй, Потти… — начал Финниган, но Гарри, про себя решивший, что это и есть тот самый «крайний случай», без раздумий отправил в него ступефай и бросился бежать в свободную теперь от противника сторону.

Увы, скрыться Гарри не успел — за спиной раздалось: «локомотор мортис!» и моментально склеившиеся ноги заставили его грянуться со всего размаху на пол. Подставить руки или как-то сгруппироваться он от неожиданности не сумел, и только чудом уберёг лицо. Очки слетели — неприятный звук, с которым они приземлились, возвестил, что вряд ли они остались при этом целы. Палочка выпала из руки и по инерции укатилась вперёд. Наплевав на очки и на боль в рассаженном плече и коленях, Гарри быстро пополз к ней — но тут ему на спину опустилась чья-то нога. Он услышал, как отменяют ступефай, наложенный на Финнигана; раздался превратившийся в неразборчивое ругательство стон.

— Куда ты так торопишься? — издевательски спросил незнакомый голос, а второй — это был Томас — подхватил:

— Мы хотели пригласить тебя сыграть в чудесную игру.

Гарри рывком перекатился, и тот, кто топтался по его спине — а это оказался кудрявый — потерял равновесие. Гарри ухватил его за ближайшую ногу и повалил рядом с собой; дерись они один на один, это вылилось бы в весьма грязную схватку в партере — но кудрявый не был один, и Гарри скрутили, неумело вывернув руки. Отсутствие очков добавляло беспомощности — он едва мог видеть лица нападавших, стены коридора расплывались, спасительные двери пустующих классов, которые можно было бы за собой захлопнуть, и вовсе казались бесформенными тёмными пятнами.

— Игра называется — «наследник слизней»! — радостно объявил мордатый, и все четверо заржали над этой сногсшибательной остротой.

Смертная тоска подступила к сердцу Гарри. «Том, — подумал он. — Том!»

Но Том, разумеется, не пришёл.

Когда его отпустили — когда его соизволили отпустить, вдоволь натешившись — Гарри рвало слизняками после каждого третьего вдоха. Ему в жизни не было так худо. Он всё-таки дополз до палочки, не обращая внимания на то, что давит в кашу вяло расползающихся моллюсков, и едва не разрыдался от облегчения — она была цела. Кое-как, между приступами рвоты, он отменил с себя проклятия, и встал на четвереньки.

Теперь дело пошло быстрее — очки Гарри нашёл несколько секунд спустя. Стряхнув с них слизняков, он с огорчением убедился, что правое стекло треснуло пополам. Всё же это было лучше, чем ничего, и он, наспех протерев их носовым платком — единственная вещь при нём, которая осталась чистой — водрузил очки на нос. Коридор обрёл чёткость. Гарри, цепляясь за стену, встал и побрёл, полусогнувшись и поблёвывая на ходу, в поисках незапертого класса. Четвёртая по счёту дверь поддалась, и Гарри забился за дальний ряд пустых пыльных парт, словно раненое животное.

Остаточное действие слизневого проклятия закончилось довольно быстро — шесть или семь приступов спустя. Гарри выплюнул последнего моллюска в кучку его собратьев и замер в скрюченной позе, тяжело дыша. Его переполняла настолько ослепительная, всепоглощающая ненависть, что она отказывалась даже оформляться в связные слова.

Немыслимо было явиться в подземелья в таком виде. Достаточно плохо уже то, что уроды растреплют о своём подвиге — а что они не преминут похвастаться, Гарри ни секунды не сомневался. Нет, нужно было сделать для всех вид, что ничего не случилось. А ещё обязательно, непременно требовалось отомстить — и отомстить так, чтобы впредь ни одна сволочь и помыслить не смела о подобном. Гарри уже допустил ошибку, когда игнорировал всеобщее хамство. Следовало сразу преподать им урок. Что ж, теперь это стало неотложной необходимостью.

Он выпрямился. Вся одежда, от ботинок до галстука, была изгваздана Мордред знает чем. Подсохшая слизь неприятно стягивала кожу. Во рту стоял омерзительный привкус. Гарри знал одно-единственное место, куда мог податься в подобном состоянии.

Его цель находилась ниже на один этаж — и, к счастью, туда можно было спуститься коротким путём, не возвращаясь к главным лестницам. Гарри отворил дверь, за которой прятался, купаясь в своём позоре, и воровато огляделся. В коридоре по-прежнему не было ни души, только на полу шевелились слизни. Он прошмыгнул до потайной двери за гобеленом, сбежал по лесенке — вмурованной в камень и, хвала Мерлину, совершенно неподвижной — и очутился в коридоре, щедро уставленном вазами и рыцарскими латами. На стенах висели портреты — какая-то волшебница в шляпе с цветами удивлённо подняла брови, оценив внешний вид Гарри. Тот молча показал ей непристойный жест, и она шокировано прикрылась веером.

Со всеми возможными предосторожностями заглянув за угол, Гарри убедился в отсутствии свидетелей — в соседнем коридоре не было картин, да и живых людей, на его удачу, не наблюдалось — вперебежку преодолел несколько оставшихся шагов и дёрнул дверь с табличкой «Туалет не работает».

Он был заброшенным и грязным, этот неработающий туалет. Время хорошо потрудилось над ним — длинное зеркало на стене, всё в пятнах отслоившейся амальгамы, покрывали разводы, каменные умывальники потрескались, медные краны позеленели от патины. Краска на дверях кабинок по большей части облупилась, одна из дверец сиротливо болталась на единственной уцелевшей петле. Влажный каменный пол отражал свет магических свечей, зажёгшихся при появлении Гарри; но даже они выглядели жалко — маленькие оплывшие огарки, едва коптившие в своих подсвечниках.

А ещё туалет был женским, но вот уже много лет его использовала только одна особа женского пола — зато делала это на постоянной основе. Можно было смело сказать, что она тут прямо-таки поселилась.

Однако здесь была вода, и Гарри, отвернув визгливо заскрипевший кран, с наслаждением умылся и прополоскал рот. Стряхивая капли с волос, он боковым зрением заметил в зеркале движение. Кто-то выглядывал из крайней кабинки. Гарри распрямился и надел очки.

— Привет, Миртл, — сказал он.

Привидение выплыло на середину своего убогого обиталища. Видок у Миртл был под стать окружающей обстановке — толстое, прыщавое создание с жидкими хвостиками волос по бокам очкастой головы. При жизни мисс Уоррен была на редкость непривлекательной девицей — и смерть её ничуть не красила. Она неуверенно хихикнула.

— Ты не девочка, — изрекла она очевидную истину.

— Ты тоже. Ты — призрак, — отвечал Гарри, разглядывая грязную мантию и гадая, получится ли застирать её в раковине.

Миртл расплакалась.

— Все надо мной смеются, — горестно сообщила она сквозь всхлипы. — И ты туда же! Давайте, смейтесь! Весело вам теперь, когда я умерла…

— Очень, — подтвердил Гарри, решив, что там, куда он сейчас направлялся, его одежда пострадает ещё сильнее. — Хватит реветь. Лучше скажи вот что — не приходил сюда кто-нибудь недавно?

— Никто ко мне не приходит, — заныла Миртл. — Про меня и живую всегда забывали. Моё тело — и то не искали. И правильно — кому я нужна…

— Никому, — снова согласился Гарри и прошёлся вдоль ряда умывальников; нужный всё никак не находился. — Слушай, ты бы смылась ненадолго. Мне надо побыть одному. Уверен — ты понимаешь, как оно бывает.

Привидение снова разразилось слезами, и это навело Гарри на мысль — он принялся открывать все краны подряд, пока не обнаружил тот, из которого отказывалась течь вода. Приглядевшись, он различил едва заметную под слоем окислов змейку, нацарапанную на потускневшем металле.

— Серьёзно, Миртл, вали. Поплавай в озере, или ещё что-нибудь, — попросил Гарри с нарастающим нетерпением. Его до сих пор потряхивало от унижения и ярости — и компания слезливого привидения была последним, в чём он нуждался в таком состоянии.

Призрачная девчонка топнула ногой.

— Ты не имеешь права меня выгонять! — заспорила она. — Это мой туалет! Я здесь умерла! Вот прямо здесь, вон в той кабинке…

— Что, в самом деле? — не поверил Гарри.

Таких подробностей он не знал. Всё, известное ему о туалетном призраке, он выспросил у однокурсниц, чей разговор случайно подслушал. Сведения эти сводились к весьма короткому набору фактов: заброшенный женский сортир одержим неупокоенным духом, чьё имя Миртл, а прозвище — Плакса, по основному роду занятий. Фантом в целом не буйный, хотя периодически затопляет туалет и прилегающий коридор. Вот, в общем-то, и всё. Гарри и заинтересовался-то лишь потому, что призрак имел нахальство поселиться в помещении, уже предназначенном для совсем иных целей, не имеющих отношения к личной гигиене, зато тесно связанных с его, Гарри, миссией как наследника.

Миртл буквально расцвела. Её глаза вспыхнули фанатичным блеском, слёзы моментально высохли. Она даже словно бы засияла чуть ярче.

— О да, — страстно сказала она. — Ты и представить себе не можешь, что это был за кошмар! О-о! Я пряталась тут, потому что Оливия Хорнби снова дразнила меня очкастой дурой — очень обидно, между прочим! Вот я и заперлась в кабинке, чтобы немного поплакать. Но тут в туалет кто-то вошёл. Он что-то сказал на смешном выдуманном языке. Сквозь щель под дверцей я увидела ноги, и поняла, что это мальчишка — и я, конечно, выглянула, чтобы его прогнать. И вот тут-то оно и случилось! — на этих словах она вся надулась и воспарила повыше. — Я умерла! — с пафосом закончила она.

— От чего умерла-то? — не понял Гарри.

— Не знаю, — скисла Миртл. — Я успела увидеть только два огромных жёлтых глаза… И всё…

«Два огромных жёлтых глаза», — повторил про себя Гарри.

— А эти глаза, — уточнил он, — случайно были не с вертикальными зрачками?

Миртл впала в задумчивость.

— Может быть, — неуверенно согласилась она. Тут Гарри, наконец, додумался до правильных вопросов.

— Миртл, а сколько тебе лет?

— Четырнадцать, — привидение кокетливо накрутило прядь своих реденьких волос на полупрозрачный пальчик. Гарри досадливо прищёлкнул языком.

— Да нет, я о другом — сколько лет ты здесь? Когда ты умерла? Ты ведь должна помнить такую важную дату! — не удержавшись, съязвил он.

— О да! — подтвердила та с энтузиазмом, не заметив его иронии. — Одиннадцатого июня тысяча девятьсот сорок третьего года, в пятницу, за неделю до начала каникул.

— Миртл, — попросил Гарри, в глубине души уже зная ответ, — скажи-ка ещё вот что — только, чур, не обижаться, ладно? Ты — магглорождённая?

Пронзительный плач послужил ему ответом. Привидение взвилось в воздух и с плеском нырнуло в унитаз, окатив всё вокруг мутной водой. Гарри брезгливо передёрнулся. Он остался в туалете один — как раз когда беседа приобрела действительно интересный оборот. Впрочем, главное и так уже стало ясно.

Миртл Уоррен была той самой грязнокровкой, чья жизнь послужила Тому платой за открытие Тайной Комнаты.

А кто заплатит за Гарри? Появится ли у Миртл компания?

Он обернулся к фальшивой раковине и скомандовал на языке, который во всей Магической Британии смог бы понять ещё лишь один волшебник, чьё имя, впрочем, не числилось ныне среди имён живых:

— Откройся.

Кран с нацарапанной змейкой вспыхнул опаловым светом и завращался. Мгновением спустя умывальник со скрежетом отъехал в сторону, открывая зев широкой трубы. Гарри свесил ноги в тёмный лаз, зажёг на конце палочки люмос, поёрзал, оттолкнулся — и начал долгое скольжение вниз.

Спуск напоминал какой-то аттракцион — мрачную версию ледяной горки, где вместо льда была слизь. По сторонам то и дело мелькали отходившие в сторону рукава, более узкие, чем основной. Как раз когда стало уже казаться, что так будет продолжаться вечно, движение резко замедлилось — а затем и вовсе оборвалось, закончившись коротким полётом. Гарри хлопнулся на груду чего-то острого и ломкого, что отозвалось хрустом, и едва не выронил волшебную палочку. Огонёк на её конце высветил мелкие белые кости — ими был выстлан весь пол открывшегося впереди каменного коридора. Гарри поднялся, потёр ушибленное седалище, и двинулся вперёд.

В тоннеле царила глухая подземная тишина, отчего похрупывание под ногами и звук дыхания казались необычайно громкими. Колдовской свет отражался от капелек влаги, усеивавших стены. Проход закончился гладкой сплошной стеной, на которой сплетались в круг две каменные змеи. Повинуясь новому приказу на парселтанге, они дрогнули, разошлись — и сквозь открывшуюся между ними щель Гарри ступил, наконец, в тайный чертог Салазара.

Высокая и просторная зала встретила его зеленоватым сумраком. Каменные змеи обвивали уходящие ввысь колонны, те же змеи были вырезаны на потолке. Свет люмоса создавал резкие тени, дрожавшие и сдвигавшиеся при каждом шаге, отчего казалось, будто рептилии шевелятся и поднимают свои плоские головы, следя за Гарри.

В дальнем конце помещения высилась громадная статуя, изображавшая худого, неприятной наружности старца с длинной, но жидкой бородой. Представший вид немного развеселил Гарри — и в самом деле, что именно стоило бы сокрыть в наиболее потаённом месте Хогвартса, доступном одному лишь Основателю и его потомкам? Разумеется, собственный скульптурный портрет непомерной величины! Сомнений не оставалось: Салазар Слизерин и Том Риддл совершенно точно состояли в кровном родстве.

Словно отвечая его мыслям, высокая фигура выступила из тени между колонн. Гарри развернулся к пришедшему.

— Миртл сказала, что я здесь? — сварливо поинтересовался он.

Приблизившийся Том изобразил на лице вежливое удивление.

— Миртл? О ком ты говоришь?

— А, — с мрачным удовлетворением подметил Гарри, — значит, всё же не все хогвартские привидения повинуются тебе, да? Я говорю о Миртл Уоррен, той самой Миртл — хотя ты, быть может, даже и не помнишь, как её звали. Девчонка, которую убил василиск. Она стала туалетным призраком. Забавно, правда?

— Ах, эта Миртл, — дёрнул щекой Том. — Она и при жизни была не более, чем конечным продуктом пищеварения, так что я не удивлён. Нет, с нею мне ещё не довелось свести знакомства. Но это легко поправить. Что же до тебя — то о твоём присутствии здесь мне сообщили сигналящие чары. Хотя они и предназначались для иных, незваных, гостей. Признаться, я полагал, что это место ты захочешь впервые посетить вдвоём, — он склонил голову набок и бросил на Гарри долгий изучающий взгляд.

— Что-то случилось, — уверенно заключил он, и властно распорядился:

— Рассказывай.

И Гарри рассказал — вначале запинаясь через слово от стыда, но к концу своей повести он уже дрожал всем телом и задыхался от ярости.

— Я хочу их убить. На самом деле хочу. Знаю, что нельзя, но…

— Возьми себя в руки, — холодно перебил Том, чьё лицо по мере исповеди Гарри успело превратиться в неприятно знакомую пустую маску. — Малейшая небрежность с нашей стороны — и Министерство может закрыть школу.

— Я знаю! — взвился Гарри. — Я не дебил, хоть ты меня им и считаешь, просто!.. Том, — он резко сменил тон, постаравшись вызвать к жизни самую мягкую, самую просящую интонацию, хоть это и было нелегко при текущих обстоятельствах, — Том, пожалуйста, ты научишь меня пыточному проклятью?

— Да, — отвечал тот, но не успел Гарри обрадоваться, как его надежды были безжалостно растоптаны. — Но не сегодня. Во-первых, твою палочку могут проверить — и как ты в этом случае будешь объясняться? А во-вторых, у меня есть идея ничуть не хуже. Уверен, тебе понравится, — он мрачно, предвкушающе улыбнулся.

Том, каким бы наводящим ужас он порой ни казался, всё-таки оставался истинным старшим братом. Он почистил одежду Гарри — мимоходом попеняв, что пора бы выучить эти чары и самому. Он починил его очки. Вытащил одинокого заблудившегося слизняка из волос и подтянул узел галстука — чуть туже, чем привык носить сам Гарри.

— Сойдёт, пожалуй, — вынес он вердикт, критически изучив результат своих трудов. — Теперь ступай за мной.

И они двинулись к спрятанному позади статуи тоннелю, служившему выходом прямо в слизеринскую часть школьных подземелий. К сожалению, это был именно выход, а не вход — потайная дверь открывалась только изнутри. Она вела в одну из пустых комнат, которых в разных частях замка было даже слишком много. Гарри невольно задумался, с чем это могло бы быть связано — раньше в Хогвартсе преподавали больше предметов? Или было больше учеников? И то, и другое, возможно?

Но все эти мысли вымело из головы, как только Том принялся объяснять свою задумку. Он оказался абсолютно прав — Гарри понравилось.

* * *

Месторасположение всех факультетских гостиных считалось тайной, но действительно сохранить её сумел лишь змеиный факультет. Каждый знал, что проход в общую комнату барсуков находится где-то рядом с кухней, а вороны вообще пропускали к себе любого, кто оказывался в состоянии отгадать загадку стража-привратника — своеобразная дискриминация по интеллектуальному признаку. Что же до львов, то их логово и вовсе было секретом Полишинеля.

Поэтому устроить засаду поблизости от него оказалось совсем не сложно — особенно, когда на твоей стороне волшебник, умеющий накладывать чары скрытности настолько искусно, что они мало отличались от эффекта мантии-невидимки.

Благодаря им кудрявый второкурсник Кормак МакЛагген не подозревал ничего дурного до того самого момента, когда его настиг запущенный в спину ступефай. Бесчувственное тело поползло по полу, повинуясь некоей незримой силе, и вскоре скрылось за дверью, ведущей на один из многочисленных замковых балконов, что так удачно расположился на высоте седьмого этажа; разглядеть творящееся на нём сумел бы, разве что, наблюдатель, угнездившийся на Астрономической башне — но и тому здорово мешал бы скос крыши.

Капризная шотландская погода в последнюю неделю сентября не баловала теплом, а вдобавок шёл мелкий моросящий дождь — как будто облака, наскучив висеть в небе, потихоньку просеивались оттуда наземь, точно мука через сито. Ветер вовсю хозяйничал над шпилями, игриво проносясь между башенок и башен и насвистывая в зубцах и проёмах стен. Мутный, рассеянный розоватый свет садящегося за тучами солнца придавал всему вокруг какой-то тревожный, тягостный колорит. Но, когда МакЛагген открыл глаза, то ничего из этого он не увидел. Всё, что предстало его взору — так это грубая, изъеденная временем поверхность каменных плит, устилавших балкон.

Злой, взъерошенный, недоумевающий и дезориентированный, он поднялся на ноги — и только тут заметил маленького угрюмого слизеринца в круглых очках. Это был никто иной, как сам Гарри Поттер — фальшивый герой, подлый драчун, мерзкий змееуст и объект недавней удачной шутки. Кормак хватанул рукой вшитый в мантию карман — но волшебной палочки на её законном месте не нашёл.

— Привет, — сказал Поттер и обнажил зубы в какой-то отвратительной, на диво неестественной улыбке. — Я хочу пригласить тебя сыграть в одну чудесную игру.

МакЛагген собирался подскочить к змеиному выкормышу и как следует расписать его наглую рожу вручную, раз уж палочки его лишили — но тут его колени прилипли друг к другу, хотя Поттер и не произносил ничего похожего на проклятие склеивания. Инерция начатого размашистого движения заставила Кормака упасть на четвереньки.

— Она называется «авроры и пожиратели», — как ни в чём не бывало продолжал Поттер, спокойно, почти лениво извлекая из рукава палочку. Он улыбнулся ещё шире и объявил:

— Чур, я — пожиратель.

— …таким образом, трансфигурации, то есть магическому преобразованию, частным случаем которого является создание из воздуха, могут быть подвергнуты все материальные, немагические, исчисляемые, одиночные и отдельные объекты.

Тридцать пять лет — довольно-таки долгий срок, даже для волшебницы.

Тридцать пять раз Минерва МакГонагалл превращалась в кошку и вспрыгивала на преподавательский стол, что вслед за тем трансфигурировала в свинью. Тридцать пять первых курсов разевали рты в ответ на это представление, мысленно клянясь самим себе научиться тому же, а возможно — и чему-то большему, поскольку увиденное заставляло их прочувствовать главное: магия безгранична. Тридцать пять раз сеяла она искры в чужих сердцах, дабы пожать огонь — неугасимую жажду новых открытий и знаний, влечение к истинному могуществу. Нет, Минерва не ощущала себя уставшей — при необходимости она повторила бы многажды пройденное ещё столько же раз. Но нельзя отрицать, что за годы и годы она сформировала вокруг себя привычную колею, определённого сорта рутину, в которой каждое действие отточилось до безупречной наглядности и каждая фраза обрела наиболее доходчивое звучание.

Это было удобно, это было абсолютно правильно — однако это также приводило к тому, что во время лекции у Минервы оставалась возможность размышлять о совершенно посторонних вещах.

— Существует пять принципиальных исключений из Закона преобразования, называемых также исключениями Гэмпа. Первое из них гласит…

Тихонько скребли по пергаменту перья. На её уроках не болтали — недопустимую рассеянность Минерва выкорчёвывала без жалости: трансфигуратор, не умеющий сосредоточиться, добьётся не большего успеха, чем слепец, надумавший сделаться игроком в квиддич. Сопели простуженные носы, шаркали под партами неусидчивые ноги, еле слышной стеклянной нотой ответила чернильница, о чей край постучали, стряхивая лишнюю каплю. В окна классной комнаты поглядывало анемичное октябрьское солнышко, и бледное золотистое небо в переплётах оконных решёток расчерчивали такими же акварельно-бледными штрихами тонкие перистые облачка. Погода в самый раз для полётов.

— …невозможно создать питательную пищу из воздуха или из того, что уже не является съедобным объектом. Согласно второму…

Мерно шагали вдоль прохода меж парт высокие ботинки на пуговицах, которые декан Гриффиндора предпочитала легкомысленным туфелькам — такая обувь не свалится в воздухе с ноги, да и на земле не нужно беспокоиться о норовящих подвернуться каблуках. Мерно постукивал по ладони левой руки кончик волшебной палочки. И так же размеренно, плавно текла с губ давно въевшаяся в них речь. Но не было ни стройности, ни ясного покоя в мыслях Минервы, и сколь же далеки были они сейчас от исключений Гэмпа!

— …не подлежит трансфигурации в разумное существо объект, ранее не являвшийся разумным существом. В соответствии с третьим, магический предмет нельзя создать из воздуха или из немагического предмета. Четвёртое…

Среди прилежно склонившихся макушек Минерва нашла взглядом черноволосую вихрастую голову того, кто оккупировал все её безотрадные думы. Мальчик-угодивший-на-Слизерин, скомпрометированный герой, больше не её ребёнок — по правде говоря, и не был им никогда, но львица в ней, мать и властительница прайда, уже считавшая детёныша своим, отказывалась это признавать. Мальчик, не похожий ни на страстно влюблённую в магию и в жизнь Лили, ни — невзирая на внешнее обманчивое сходство — на безоглядно храброго, но чуточку безалаберного Джеймса. Спокойный, тихий, очень-очень вежливый мальчик с недетским тяжёлым взглядом и словарным запасом заядлого любителя книг. Гарри Поттер.

Ей было жаль, так бесконечно жаль — до слёз, что она не спохватилась раньше. Что не спохватился вообще никто — какое-то зловещее тёмное облако застило им всем рассудок. Десять лет, почти треть её преподавательского стажа — а ведь, быть может, и год назад было бы ещё не поздно.

А теперь?

— …говорит нам о том, что деньги, а также любые предметы, используемые как эквиваленты денег, невозможно получить путём трансфигурации из объектов, отличных от денег и их аналогов. И, наконец, пятое…

Вначале она была шокирована, бесспорно. Казалось, произошла какая-то чудовищная ошибка. Вот-вот Шляпа рассмеётся снова, и скажет: «шутка!», и объявит правильный факультет. Но, поразмыслив, Минерва с горечью на сердце была вынуждена признать — ошибка была допущена куда раньше, и совершила её отнюдь не Шляпа. Бывает, что тяготы детства закаливают в людях стальной характер, и от него, как ржа от стали, бежит любая душевная ржавь и всяческая гниль.

Бывает, к сожалению, и наоборот.

— …исключение, наиболее трудное для понимания. Совершенно не поддаётся магическому преобразованию время.

Чем дольше Минерва всматривалась, тем тревожнее ей становилось. И Северус, глупый мальчишка, только подливал масла в огонь этих тревог — он будто и не пытался приструнить теряющего берега воспитанника. Минерва подавила неуместный посреди лекции тоскливый вздох. Впереди ожидал тягостный, неприятный разговор. Но не в привычках Минервы было уклоняться от своих обязанностей. Она завершила очередной круг по классной комнате, остановилась у стола, спиной к доске, и чётко одновременно с тем закончила:

— Поскольку в практической плоскости ограничения, связанные с исключениями Гэмпа, имеют множество нюансов и тонкостей, следующие несколько занятий мы посвятим их подробному разбору. Ко вторнику будьте добры представить мне эссе на пять с половиной дюймов по теме сегодняшнего урока. Специально для вас, мисс Грейнджер, я уточняю — пять с половиной, не одиннадцать. Учитесь краткости. А теперь все свободны. Мистер Поттер! Задержитесь. Вас вызывают к директору. Мне поручено вас сопроводить.

Мистер Поттер, шуршавший исписанными пергаментами, чуть заметно дёрнулся, но тут же взял себя в руки и сдержанно кивнул.

— Да, профессор МакГонагалл.

Коридоры школы по обеденному времени наполнились спешащими детьми, но их двоих ни людской поток, ни оживлённая болтовня не касались, словно вокруг соткался невидимый пузырь, пухший от затаённого напряжения. В молчании преодолели они путь до каменной горгульи. Гарри не поинтересовался причиной вызова, и это выдавало его с головой. Или нет? Он мог быть полностью уверен, что за ним не числится ничего предосудительного — а мог, наоборот, знать свои грехи слишком хорошо. Что из этого было правдой? Минерва косилась на мальчика всю дорогу, но тот ни разу не поднял на неё глаз в ответ.

Северус был уже на месте, кивал с кислым и скучающим видом на какие-то увещевания Альбуса. Минерва успела расслышать обрывок фразы:

— …в стороне предвзятость… — но с их появлением разговор рассыпался и умолк. Северус привстал со стула и приветствовал её лёгким кивком. Директор откашлялся.

— Минерва, как раз вовремя! Спасибо. Гарри, мальчик мой! Проходи, проходи!

Поттер вполголоса поздоровался и скользнул в кресло напротив директорского стола. Минерва взмахом палочки наколдовала себе стул и уселась тоже. Теперь они восседали в ряд — Поттер посередине, в перекрестье взглядов, изучавших его сразу с трёх сторон.

— Мне неприятно об этом говорить, но думаю — ты знаешь, из-за чего ты здесь, не так ли, Гарри? — вкрадчиво спросил Альбус, огладив бороду. Брови мальчика подскочили и он хлопнул глазами с искренней — или идеально сыгранной — растерянностью.

— Мне неприятно это признавать, но, боюсь, господин директор, что я вас совершенно не понимаю, — заявил он, и в его интонации ей послышалось что-то отчётливо Снейповское, как и в самой фразе, прозвучавшей на грани передразнивания. Дети Северуса так быстро подхватывали от него его манеры — выбирая для подражания, разумеется, худшие из них!

Директор расстроенно вздохнул.

— На тебя поступают жалобы, мальчик мой. Минерва?..

Она с трудом удержалась от столь же душераздирающего вздоха. Директор перевёл стрелки на неё — а на кого бы перевести ей? Но это были недостойные мысли.

— Мистер Поттер, — сухо сказала она. — Это правда, что вы пытали другого студента?

Брови Гарри взлетели ещё выше, под самую чёлку — он всегда тщательно зачёсывал волосы на лоб, скрывая шрам. Мальчик повернулся к ней, криво улыбнулся и покачал головой.

— Пытал? Мерлин упаси. То есть, я хотел сказать — да что вы, госпожа профессор. Я бы никогда так не поступил. А можно ли узнать, кто… моя предполагаемая жертва?

Минерва нахмурилась. Жертва, вообще-то, с минуты на минуту должна была быть здесь. К счастью, как раз в этот момент в дверь постучали. В кабинет заглянул Перси Уизли — самый вменяемый представитель непутёвой семейки, фанатичным рвением в учёбе и приверженностью дисциплине выгрызший себе пост префекта. Он выпихнул вперёд Лесли МакЛина, её второкурсника, выдернутого из-за обеденного стола, что легко угадывалось по хлебным крошкам на мантии, тихо поздоровался и так же тихо ушёл. Оставшийся МакЛин оглядел собрание исподлобья. Проходить к столу он не торопился.

— Сюда, сюда, мальчик мой! — ласково призвал директор. Лесли уселся, болтая ногами, на наколдованный для него стул и хмуро уставился на Гарри.

— Мистер МакЛин, не могли бы вы вкратце повторить суть своих обвинений? — желчно произнёс Северус. Тот побледнел, затем покраснел и, наконец, выговорил:

— Поттер подкараулил меня в коридоре вчера вечером после ужина. Он… он применил пыточное, сэр.

Последнее слово далось ему с трудом — на декана змеиного факультета МакЛин поглядывал с неприязнью и отвращением, что было, увы, не редкостью среди её студентов. Обидная предвзятость Северуса плохо переносилась детьми. Честно говоря, Минерва и сама была от неё далеко не в восторге — на их счету числилась не одна некрасивая ссора по этому поводу, но Северус следовал собственным методам воспитания, и делал это с упорством, поистине достойным лучшего применения.

— Пыточное?! — шокировано всплеснул руками подсудимый. — Побойся Мерлина, Лесли! Господин директор, — горячо воззвал он, — это была всего-навсего дружеская шутка!

— Ты издеваешься?! — крикнул МакЛин, перестав стесняться присутствием директора и профессоров. Его буквально подбросило с сиденья — физиономия пылала багрянцем, глаза сузились, кулаки гневно сжались.

— Да с каких пор щекочущее стало считаться пыткой? — насупился Гарри и скрестил руки на груди. — Ты сам в меня первый им запустил, припоминаешь?

— Нет! Это было другое! Ты использовал что-то другое! — притопнул ногой Лесли.

— Мальчики! — вмешался Альбус и, дождавшись относительной тишины, веско продолжал:

— Дело крайне серьёзное. Речь идёт об отчислении, Гарри, ты понимаешь?

— Господин директор, сэр! — откликнулся Поттер. — Честно, это ни в какие ворота… Я хочу сказать, сэр, что к нашему факультету относятся предвзято…

— Истинно так, — ядовитым тоном поддакнул Северус.

— …но это, это просто безумие какое-то. Я даже не знаю пыточного проклятия, клянусь чем хотите, — губы Поттера задрожали, казалось, он вот-вот расплачется. Минерва снова засомневалась — притворяется? Или нет?

— Врун! — процедил МакЛин, тоже с видимым трудом удерживавшийся от слёз.

— К счастью, у нас есть надёжные способы выяснить правду. Вашу палочку, мистер Поттер, — потребовала она.

Помедлив мгновение, он достал её из рукава. Минерва протянула руку, и Гарри отдал палочку ей.

— Приоре инкататем!

Глазам собравшихся предстал ничем не примечательный набор учебных и простейших бытовых чар, перемешанных с вполне невинными шуточными заклинаниями, среди которых, действительно, пару раз попался щекочущий сглаз. Действие «приоре» истощилось на очередном «люмосе»; палочка больше не подавала признаков активности. Минерва была приятно удивлена.

Тем временем в кабинет снова постучались. Это оказалась школьная медиведьма.

— Директор, коллеги! — поздоровалась она и деловито огляделась. — Где пациент? Вы, мистер Поттер?

— Нет, мадам Помфри, — поспешил исправить ошибку Альбус. — Я хочу, чтобы вы продиагностировали вот этого молодого человека, — он указал на сердито зыркавшего в сторону Гарри МакЛина.

— Совершенно здоров, — вынесла вердикт Помфри после нескольких быстрых пассов, сопровождавшихся скороговоркой на латыни. Директор воздел палец.

— Будьте добры дополнительно проверить его на следы использования непростительных, — попросил он. Медиведьма изумлённо хмыкнула.

— Конечно, — сказала она с крохотной заминкой, и снова подняла палочку, сплетая необходимые чары. — Не вижу ничего подобного, — заключила она. — Мистер…

— МакЛин, мэм, — досадливо напомнил Лесли.

— Мистер МакЛин не подвергался действию тёмной магии, либо же это случилось достаточно давно. Я бы посоветовала обратиться в Мунго, если требуется — там есть настоящие кудесники, например, мой бывший однокурсник Янус Тики…

— О каком сроке идёт речь? — настойчиво перебил Альбус.

— Насколько давно могли накладывать сглаз? — Помфри задумчиво завела глаза к потолку. — Ну, пару недель я гарантирую. И всё же, вам лучше…

— Да, да, — отмахнулся директор. — Мы поняли. Благодарю вас! Не смеем больше задерживать, возвращайтесь к своим обязанностям.

Помфри, заядлая сплетница, разочарованно сникла, но кабинет покинула без возражений. Оставшиеся бросали друг на друга взгляды, далёкие от приязненных, лишь Альбус словно бы ушёл в себя, механически поглаживая бороду.

— Профессор МакГонагалл, — разбил воцарившуюся тишину шёпот Гарри. — Моя палочка — не могли бы вы её вернуть?

Минерва, с некоторым удивлением обнаружив искомое в своих руках, протянула ему палочку. Это словно послужило сигналом — все зашевелились.

— Гарри… я приношу свои извинения от лица нас всех, — объявил директор. Северус скривился.

— Нет нужды. Я думаю, Поттер всё понимает. Не так ли, Поттер? — тот истово закивал. — Разрешите нам откланяться? У мистера Поттера, если память меня не подводит, после обеда ещё есть пары.

— Две недели отработок по два часа за колдовство вне класса, — Минерва поджала губы.

— Я прослежу, чтобы он получил своё наказание, — мрачно усмехнулся Северус, и Поттер боязливо съёжился. Сейчас он выглядел самым обычным ребёнком — или зловещий ореол вокруг него вообще был плодом воображения Минервы?

— Вас, мистер МакЛин, это тоже касается, — строго добавила она.

Тот вскинулся и возмущённо засопел, но от пререканий воздержался — и хвала Годрику, не то Минерва могла бы и сорваться. Подумать только, какая гнусная ложь, и это её воспитанник! Альбус вздохнул и подёргал себя за бороду. Вплетённые в седые пряди бубенчики отозвались неуместно легкомысленным перезвоном.

— Ступайте, Северус. Минерва, вы двое тоже можете быть свободны. И, мистер МакЛин… — директор осуждающе покачал головой. — Вам стоит поразмыслить над своим поведением, как думаете? Хотелось бы, чтобы факультет гордился вами, но вы взяли не слишком хороший старт. Доброго всем дня!

Кусающий губы Лесли, раздражённая Минерва, притихший Гарри и по обыкновению угрюмый Северус нестройной толпой покинули кабинет и разошлись кто куда. Минерва, едва дождавшись относительного уединения, сцапала Лесли за ухо. Тот обиженно взвыл.

— Паршивец! — разъярённой кошкой зашипела Минерва. — Ну я тебе устрою!

— Но мэм!.. — заспорил тот, невольно поднимаясь на цыпочки. Минерва фыркнула.

— И слышать ничего не хочу! Тыквам в огороде у Хагрида будешь свои сказки рассказывать! Гарри — хороший мальчик!

* * *

— Хо́дите по тонкому льду, — обронил декан, когда щупальца правосудия разжались, оставил Гарри невредимым. Они зашагали бок о бок — путь в класс ЗОТИ и дорога в Снейпов кабинет лежали пока что в одном направлении. Гарри счастливо улыбнулся.

— Ничего бы не нашли, сэр, — заверил он. — Я не попадусь!

— Уже попались! — недовольно рыкнул тот, но заинтересовался:

— А что именно не нашли бы? Что у вас там такое было, хоть со мной-то поделитесь?

— Щекочущее, сэр! — отчитался Гарри. Его разбирал смех — последствие нервного напряжения, всё же лёд, что ни говори, и впрямь был довольно тонким. Но Том был гением — а ещё он уже проходил через всё это однажды, и методы приведения к порядку, выработанные им, доселе не давали сбоев. Более того, творчески доработанные с учётом их уникальных возможностей, эти методы заиграли новыми гранями, что твой диамант в короне наследника Слизерина.

— Неужто? — скептически поднял бровь Снейп. Гарри активно закивал. Поколебавшись, он всё-таки поделился тайной — не всей тайной целиком, но покуда декану хватит:

— Дело в том, сэр, куда его накладывать. И как долго держать.

Говнюку Лесли, благослови его Мордред, потребовалось минут семь. Но это не было проблемой — проблемой было найти укромный уголок и вовремя остановиться. До равнодушия, с которым мог пытать Том, Гарри оставалось ещё расти и расти.

Снейп, замедляя шаг, послал ему долгий ничего не выражающий взгляд.

— Оригинально, — наконец бесстрастно вымолвил он, но Гарри расценил это как похвалу. Он скромно потупился.

Тут их маршруты разошлись и Гарри, вздохнув по утраченному обеду — стол Хогвартса был столь обилен и щедр, что даже Кричеру пришлось бы трудно, доведись им соревноваться — свернул за угол и запетлял коридорами, направляясь к самому своему нелюбимому классу. Он явился первым — и предпочёл подождать снаружи, коротая время на подоконнике.

Над лётным полем вдалеке тренировалась квиддичная команда — по жёлтым спортивным мантиям Гарри опознал хаффлпаффцев. На днях он начал читать «Квиддич сквозь века» — книга должна была помочь ему лучше вписаться в помешанный на этом безумном виде спорта коллектив. Возможно, в целях завоевания престижа стоило обдумать и собственное участие в факультетской сборной — но первокурсников не принимали, так что это было заботой другого дня.

Но вот подоспели дорогие соученики, во главе с нервно теребившим ремень сумки Драко, и Гарри пришлось оторваться от созерцания летунов. Он забрал собственную сумку у Гойла, поблагодарив того небрежным кивком, и потрепал Малфоя по плечу.

— Порядок, — заверил он его, многозначительно подмигивая, и Драко, внимательно просканировавший взглядом его лицо, расслабился и заухмылялся. Увы, остатки хорошего настроения испарились без следа, стоило им войти в кабинет.

Класс ЗОТИ вонял. Хуже того, Гарри начинало казаться, что сквозь всепроникающее чесночное амбре пробивается иной душок, ещё более неприятный и слегка зловещий. Перед глазами вставала дохлая ворона, найденная однажды в парке — раззявленный клюв с высунутым чёрным язычком, мешанина осклизлых перьев и личинки, копошившиеся на месте глаз. Крыса тут, что ли, под полом сдохла? Не иначе, траванулась чесноком. И куда только смотрят домовики?

Но атмосфера ощущалась затхлой и в другом смысле. Квиррелл был бесполезен. Сегодня он снова предоставил им самостоятельно читать параграф, а сам замер, сидя за своим столом, глядя в пространство остановившимся взором и изредка подёргиваясь. Гарри, исподтишка наблюдавший за ним, отметил, что сегодня профессору явно хуже. А вчера ему было хуже, чем во вторник, и во вторник — хуже, чем на прошлой неделе. Оставалось гадать, когда тот окончательно развалится на части. Может быть, хоть это заставит администрацию школы подыскать более достойную замену.

Но рано или поздно заканчивается не только хорошее — плохое тоже имеет свойство подходить к концу, и последовавший затем урок чар заставил Гарри практически забыть случайную мысль, промелькнувшую в голове на ЗОТИ. Однако позже она вернулась со всей ясностью, и Гарри аж запнулся на ровном месте, да так, что Драко, рядом с которым они шли к себе в подземелья, еле-еле успел придержать его за локоть.

Мысль эта была о библиотеке фамильного особняка Блэков. Как наяву перед ним предстал заваленный книгами низкий столик, чайный поднос и корзинка с выпечкой на одном углу, раскрытый фолиант — на другом, и Том, склонившийся над страницами, постукивая пальцем по строчкам.

«Я уже упомянул, что тело начнёт разлагаться сразу после вселения?»

— Да ладно, — вслух сказал Гарри, которого пробрала непроизвольная дрожь.

— Ты чего? — изумился Малфой, и Гарри отмахнулся:

— Нет, ничего. Ерунда, — и он в самом деле думал именно так.

Ну каковы шансы, что никто из преподавателей не опознает одержимости? Верховый чародей, опять же, им на что — бородой пол мести? Взяли же Квиррелла как-то на работу, значит должны были проверить подобные вещи. И разве учителям не положен периодический медосмотр? Нет, наверное бестолковый профессор просто подцепил какое-нибудь на редкость паскудное проклятие — рассказывали, что раньше он вообще вёл маггловедение, а в преподавание ЗОТИ подался только на этот год. Крайне неудачное карьерное решение, как ни погляди.

Гостиная Слизерина встретила вернувшихся с занятий первокурсников привычным уютом. Негромкие разговоры, чей-то приглушённый смех, склонившиеся над конспектами старшекурсники за столами — к концу года их станет больше, но самые дисциплинированные уже вовсю зубрили, готовясь кто к промежуточным, а кто и к выпускным экзаменам. Префекты, раз и навсегда застолбившие за собой кресла у камина, полным составом резались в подрывные карты — и, судя по всему, Блишвик опять проигрывал. Ходили слухи, что после отбоя они порой играют на раздевание, но Гарри трудновато было в это поверить. Как-то он не представлял себе, что Роули или та же Блетчли позволят себя публично обнажить. С Фарли бы ещё сталось — ну так она и не была покуда помолвлена. Словно откликаясь его думам, префект подняла голову и помахала Гарри рукой.

Без особой охоты он подошёл — внимание старших редко означало что-нибудь хорошее, но Джемма, казалось, была настроена на редкость благодушно.

— Ты когда показывать-то будешь, наследник? — спросила она с иронией. Гарри заморгал. Она всерьёз рассчитывает увидеть Тайную Комнату?

— Показывать что? — на всякий случай уточнил он.

— Парселтанг, — ответил вместо неё Селвин и потёр украшенную серьгой мочку уха. — Думали, ты давно похвастаешься, а ты всё никак. Неужто наши источники врут?

— Да я один раз уже… похвастался, — понурился Гарри и переплёл руки на груди, ковыряя носком ботинка пушистый ковёр. — Неудачно вышло.

— Хватит ломаться, я хочу посмотреть, — капризно бросила Блетчли, мешавшая карты. — Или смотреть не на что, а?

Взмахом палочки Роули призвала змею — да, благодаря лекциям Маккошки Гарри теперь знал, что змею серпенсортия именно вызывает, а не создаёт из воздуха. Невольно он задумался о том, где же источник — какой-нибудь маггловский зоопарк? Интересно, где находится ближайший? Вот, должно быть, смотрители удивляются, когда у них то и дело змеи пропадают!

— Валяй, — пригласила префект факультета, указывая палочкой на скользившую по ковру змею — это снова была гадюка, насколько Гарри разбирался. Он присел на корточки.

— Привет! Иди сюда, не надо ползти к камину. Там огонь, тебе он навредит. А я тоже тёплый. Вот, забирайся.

Змея, трепеща раздвоенным языком, с сомнением обнюхала протянутую руку, но всё же соизволила обвиться вокруг запястья.

— Говорящий? Хочу есть. Хочу мышь.

Змеи не были особенно интеллектуальными собеседниками, стоило признаться откровенно.

— Да это всё фокусы, — кисло прокомментировала скривившаяся Блетчли. — Так и я пошипеть могу. Чем докажешь, что она тебя понимает?

Остальные префекты наблюдали представление с интересом, но приструнить Блетчли никто не поспешил. Гарри задумался над решением поставленной задачи.

— Давайте я отвернусь, а вы ей покажете карту. Ну, или несколько, а она мне потом скажет, какие вы выбрали. Годится?

Гадюку после некоторых хлопот пересадили на плечи Блишвику, занявшему самое ближнее к камину кресло. Гарри наколдовали повязку на глаза и под смешки побросавших свои дела соучеников отвели в дальний конец гостиной. Он лишь вздохнул про себя — ну кто бы из слизеринцев отказался послушать парселтанг? Наверняка те, кто сейчас на занятиях, или ещё почему-либо пропускает бенефис наследника, локти себе позже изгрызут от досады. Впрочем, он смутно подозревал, что прогульщиков нет — вряд ли Фарли выбрала момент случайно. Разве что кто-то впал в немилость, и его лишили занятного спектакля в наказание.

Гарри немного переживал, что у змеи возникнут трудности с различением мастей, но, видно, Блишвик позаботился подносить картинки достаточно близко. Гарри, во всяком случае, именно так и сделал, когда ему вручили перемешанную колоду. Он продемонстрировал гадюке все карты по очереди и по подсказке своей новой холоднокровной приятельницы отделил от общей стопки три — даму червей, валета пик и семёрку треф. С каждой следующей картой зрители шумели сильнее, а на семёрке разразились аплодисментами. Гарри понял, что Блишвик, прирождённый артист, дал посмотреть всем, что именно загадывает.

— Ну как, убедил? — спросил он сквозь общий гам, сдерживая желание раскланяться и послать парочку воздушных поцелуев. Цирк, да и только!

— Всё равно не верю, — Блетчли, завладевшая змеёй, своим выражением лица могла бы заставить скиснуть целую молочную ферму. — Ты как-то жульничаешь.

Но её уже никто не слушал. Гарри обступила толпа — да, это была слизеринская толпа, а потому довольно сдержанная и обходившаяся без толкотни, но всё же.

— Скажи ещё что-нибудь!

— Скажи: «привет»!

— Скажи: «Салазар Слизерин»!

— А парселтанг можно записать?

— А драконы тебя тоже понимают?

— А ты знаешь, где Тайная Комната?

— Дурак, конечно знает, он же её открыл!

Нашлись и те, кто просто хотел пожать Гарри руку. Особенно усердствовал Забини — он долго тряс кисть Гарри обеими ладонями, приговаривая: «Не верил! Прости — не верил!», а в конце вообще полез обниматься. Гойл наградил Гарри мощным ударом промеж лопаток, который сопроводил редкой для себя улыбкой, а Крэбб обменялся с новообретённым наследником степенным молчаливым рукопожатием.

Один Драко не сделал абсолютно ничего — он лишь встал за его левым плечом, так, чтобы не мешать подходившим поручкаться. Спустя пару минут он закинул локоть Гарри на плечо — благо разница в росте позволяла ему выполнить этот манёвр как бы невзначай. Гарри разобрал смех — слишком очевидно, Драко переусердствовал. Демонстративнее было бы только развернуть над головой транспарант: «Выкусите, я его первый нашёл!»

Весёлую свалку прервал заполошный визг. Блетчли, чья мантия как-то подозрительно шевелилась на животе, отчаянно боролась с галстуком, пытаясь одновременно расстегнуть ворот блузки и заглянуть себе за пазуху.

— Поттер! — проверещала она. — Вели ей немедленно вылезти! И пусть не вздумает кусаться!

Гарри ухмыльнулся во все зубы.

— Да что ты, — сладко пропел он. — Сама вели — я ведь жульничаю, меня она не послушает.

— Поттер, — одёрнула Роули, и Гарри со вздохом повиновался. Ну не признаваться же, что одной из ранее сказанных фраз на парселтанге была вовсе не «Слизерин лучше всех!»

Гадюку, едва она высунула голову между пуговиц блузки, изгнали при помощи «эванеско випера», но всеобщее возбуждение не улеглось. Откуда-то появилось сливочное пиво — да в таком количестве, что последние сомнения в неспонтанности сегодняшнего действа у Гарри испарились. Зачарованный граммофон проигрывал пластинку «Ведуний». Гарри занял место у камина — Блишвик усадил его на подлокотник своего кресла, что было не слишком-то удобно, зато крайне почётно. Драко крутился рядом — раскрасневшийся и с непривычно растрёпанными волосами. Сливочное пиво, пусть и очень вкусное, оказалось явно с подвохом — две бутылки спустя Гарри поймал себя на попытке перевести Йейтса на парселтанг. Префекты, что-то доливавшие из потихоньку передаваемой по кругу фляжки в собственные бокалы, были, впрочем, уже настолько хороши, что его импровизацию восприняли на ура. Атмосферу спонтанной вечеринки несколько разбило явление декана. Тот, на удивление, пресекать веселье не стал, хотя и принюхался подозрительно. Зато украл героя празднества — но на это уже мало кто обратил внимание.

— Мистер Поттер, — изрёк Снейп, усадив Гарри у камина в своём кабинете и сам сам усевшись напротив — хвала Салазару, здесь была возможность каждому устроиться в собственном отдельном кресле, — я взрослый человек, но мне ведь тоже любопытно. Показывайте.

Гарри икнул, стеснительно прикрывшись ладонью.

— Вызовете змею, сэр? — попросил он, не доверяя сейчас своей способности колдовать. Появившаяся коричневая змейка с зигзагом треугольников вдоль хребта заставила его праздно задуматься, не было ли заклинание настроено призывать только ядовитых змей. Или вообще только гадюк. Хоть бы раз ужик попался, так ведь нет.

— Привет. Да ты совсем малышка. Давай, ползи сюда. Сэр, может быть, наколдуете заодно и мышь? — Снейп, с интересом прислушивавшийся, прокомментировал:

— Крайне занятно. Вы, похоже, полагали, что говорите по-английски, однако это не так.

Гарри постарался сфокусироваться не на гадюке, а на профессоре зельеварения:

— Мышь?

— А вот теперь — да. Сами-то вы улавливаете разницу?

Гарри поразмыслил над этим вопросом.

— Если сосредоточиться, сэр.

— Говорящий, — дозрела тем временем до диалога змея. — Здесь есть еда?

— Вон тот дядька даст тебе еду, если будешь вести себя смирно, — декан неожиданно хохотнул, и Гарри понял сразу две вещи: во-первых, Снейп моложе, чем кажется из-за своей вечно недовольной рожи, и во-вторых, он сам ляпнул последнюю фразу всё-таки на английском, а вовсе не на змеином. Ну, и в-третьих, со сливочным пивом впредь надо быть аккуратнее.

— Феноменально, — задумчиво сказал не обидевшийся на «дядьку» Снейп, постукивая себя сцепленными пальцами по подбородку. — Хотел бы я знать, как это возможно. Парселтанг всегда считался наследственным даром. Тёмный Лорд в своё время приводил его как доказательство родства со Слизерином.

Гарри надулся.

— Сэр, а я? Моё доказательство чем хуже? — возразил он. Змея, подхваченная с пола, смирно вести себя не хотела — ей не нравилось пребывать на весу, и Гарри позволил ей переползти на предплечье.

— Вы не можете быть наследником Слизерина, никак, — охотно пояснил декан. — Поттеры находятся в доказанном родстве с Певереллами — по кудели, разумеется, по мечу род давно пресёкся. Последние же потомки Салазара — Гонты, а Тёмный Лорд был их единственным представителем, увы.

Гарри, ещё в августе чуть ли не наизусть разучивший пресловутую «Природную знать» в поисках новых сюрпризов, могущих таиться в его родословной, всё это, конечно, знал — и только отмахнулся.

— Вы зря выкидываете из уравнения мою мать, сэр, — запротестовал он. Снейп нехорошо сверкнул глазами и подобрался.

— Что вы имеете в виду? — спросил он далеко не так расслабленно, как до того. Что-то странное померещилось Гарри в его поведении — уже не в первый раз декан как-то излишне остро реагировал на упоминание Лили Поттер, в девичестве Эванс.

— Я о её статусе крови, — Снейп напрягся ещё больше, и Гарри понял, что ему отнюдь не мерещится. Ого! — А вдруг она была не магглорождённой, а обретённой? Вот вы бы поручились, что Эвансы не потомки сквибов? — это, очевидно, было не то, что Снейп ожидал услышать. Он явно удивился — и глубоко задумался. — Я вот не поручусь.

— То есть, вы полагаете, что ваше родство проистекает из считавшейся утраченной кровной линии?

Змея доползла до плеча — и чуть не свалилась оттуда на колени. Гарри со вздохом подставил ей ладонь.

— Факты, сэр. Мой дар говорит сам за себя.

Снейп понял его правильно.

— Итак, вы претендуете всерьёз на этот нелепый титул? — нахмурился он.

— Именно так, сэр, — Гарри решил не обижаться на нелестную характеристику. Зависть — страшная вещь, а величие всегда разжигает зависть. Тут он неожиданно для себя сладко зевнул и смутился. — Я бы с вашего разрешения отправился сейчас в кровать.

Снейп, уже не впервые игнорировавший вопиющее нарушение комендантского часа — очевидно, оно не считалось нарушением в его присутствии, или до тех пор, пока последствия не расходились дальше факультетской гостиной — благосклонно кивнул.

— Ступайте, Поттер. Нет, это оставьте здесь, — он занёс палочку, но Гарри прикрыл гадючку рукой.

— Сэр, а можно я заберу её себе? — попросил он наудачу. В перечне разрешённых питомцев змеи не числились, но позволили же Уизли держать его облезлую крысу?

— Гадюку? — изумился декан, но палочку опустил.

— Да. Они забавные, хоть и не очень умные. Я уже и имя ей придумал, — пустился в уговоры Гарри, постаравшись состроить самое умильное выражение лица. — Пожалуйста, сэр? И вам не придётся каждый раз призывать змею заново, если вы захотите ещё поизучать их язык.

Последний аргумент был слабоват, но мольбы всё равно сработали. Снейп покачал головой и смилостивился:

— Противоядие держать всегда под рукой. Ещё не хватало, чтобы вас не только в пытках, но и в убийстве обвинили!

— Да, сэр! Конечно, сэр! — обрадованно зачастил Гарри и широко улыбнулся.

— Ну, и как будут звать вашу новую подругу? — хмыкнул декан.

— Ты мальчик или девочка? — осведомился Гарри у змеи. — О! Он не подруга, а друг. Значит — Наг. Была бы девочка, назвал бы Нагини. Как у Киплинга. Пусть это и не кобра… Ой, что с вами, сэр? Вам нехорошо?

Вообще говоря, у Гарри был План. И ещё у него был Список. Но следовало сразу догадаться, хотя бы на основе многократно читаного в книгах, что планы сюжетного злодея, коим Гарри небезосновательно числил себя, будут атакованы самыми разнообразными нелепыми случайностями, играющими на руку главному герою (с определением личности последнего он несколько затруднялся, но, судя по всему, это был господин докси-ему-в-бороду директор).

А началось всё с Малфоя.

— Поттер, — завёл он дождливым октябрьским вечером за пару дней до Хэллоуина, — видят Основатели, я был терпеливее Хельги, но ты, кажется, вовсе и не считаешь меня другом.

Окна факультетской гостиной залепляли бы сейчас льющиеся с неба холодные струи воды — если бы они, эти окна, не находились уже целиком под поверхностью стылых вод Чёрного озера. Но они находились именно там, и клубящаяся за стёклами зеленоватая муть ничем не намекала на творящуюся наверху непогоду. Жарко горел камин — даже сюда, в дальний от входа угол, долетали порывы тепла, несомые извечными за́мковыми сквознячками. Светильники бросали уютный желтоватый свет на обычную вечернюю идиллию — Блишвик и Роули читали в креслах у огня, старшекурсники зубрили, младшекурсники играли в плюй-камни, остальные занимались кто чем — болтали, писали эссе, листали книги. Гойл, устроившийся на диване по соседству с Драко, дремал, Крэбб пытался наколдовать мышь — пока без особого успеха, но уж чего-чего, а терпения Винсу было не занимать. Гарри вздохнул.

— С чего ты так решил?

— Друзьям, Поттер, принято хоть немного доверять, — выдвинул претензию Малфой и скрестил руки на груди. Его выразительное лицо преобразилось в маску скорби и разочарования, словно он созерцал разом все грехи дольнего мира и поверить не мог, до какой низости способны опуститься иные из людей. — Даже в наших кругах. Я не спрашиваю, куда ты постоянно убегаешь — подвергая себя риску, между прочим, не тебя ли мы только позавчера чудом отбили у предателей крови? Я не спрашиваю, как так случилось, что тебя воспитывал тот, кто воспитывал. Я даже не спрашиваю про его вещь — хотя, Салазар свидетель, мне страшно любопытно, что же она такое на самом деле. Но, Поттер, хотя бы про наследие ты можешь что-нибудь рассказать?

Семейка Уизли не желала оставить Гарри в покое, что правда, то правда. Эксклюзивных пыток Рон покуда не удостоился, да и вообще после злосчастной дуэли Гарри его особо не трогал — Рон был ходячим напоминанием о глупой опрометчивости, хоть всё по итогу и сложилось к лучшему. Но близнецы Уизли, те самые, что когда-то заглядывали в купе Гарри в поезде, всё равно посчитали своего братца обиженным. А может быть, и не его — они могли мстить за любого из грифферов, если так подумать. В общем, как боевая двойка рыжие третьекурсники стали противником, которого Гарри действительно предпочёл бы избежать — но он справился бы и сам. А нет — так нашлась бы чуть позже управа на них и без вмешательства Малфоя. Тем более, тот сам и палец о палец не ударил — было кому вместо него махать палочками и кулаками. Что до остального…

— Это всё не мои секреты. Когда он разрешит, тогда и расскажу, — усовестил его Гарри. Вопрос о раскрытии сущности дневника не подлежал обсуждению, но, пожалуй, спросить у Тома о возможности показаться избранным слизеринцам и впрямь стоило. Что до сих пор о том и речи не заходило — Драко знать было не обязательно. — А насчёт наследия… ты же должен понимать — я не имею права. Тайная Комната — только для преемника Салазара по крови и по магии.

— Вот как… — протянул Малфой, и его нижняя губа задрожала, а глаза подозрительно заблестели. — Я думал, мы с тобой настоящие друзья, а выходит — ты просто меня используешь.

И Гарри знал, он знал, Мордред побери белобрысого поганца, что это игра. И всё равно повёлся. Смотреть на несчастную до крайности физиономию не хватало никаких душевных сил. Он снял очки и растёр лицо ладонями.

— А-аргх!.. Чтоб тебя, отродье вейлы! С каждым днём всё больше верю прадедушке Нотта. Ладно, ступай за мной потихоньку в спальню. Но не сразу. И один.

Драко расцвёл. Он счастливо кивнул, затем посуровел и показал большой палец. Окинув его взглядом, полным отвращения к собственной слабости, Гарри поднялся с дивана и ушёл в дортуар.

И вот так и получилось, что Драко отвели в Плане отдельную, особенную роль.

— Хорька?.. Где я возьму тебе хорька, скажи на милость? — оторопело захлопал глазами бессовестный манипулятор, но Гарри равнодушно дёрнул плечом.

— Да где угодно. Лиса, в принципе, тоже подойдёт. Твоя задача — избавиться от петуха, но прибить его одного было бы слишком очевидно. Так что лучше передушить всех кур, и пусть это выглядит как случайность, — тут, кажется, до Малфоя начало доходить. Он задохнулся от волнения:

— Это?..

— О да, — Гарри не дал ему продолжить. Чем меньше говорится вслух, тем лучше. В спальне, разумеется, не было портретов, как и во всём подземелье Слизерина, но в данном конкретном вопросе он предпочитал перестраховаться. — Вот и первый секрет, не так ли? Если хочешь посмотреть — ты сделаешь, что я говорю. Понял?

Драко медленно кивнул. Шестерёнки в его мозгу уже закрутились в нужном направлении — это было очевидно по сосредоточенному, направленному внутрь себя взгляду. Гарри не сомневался, что задача будет выполнена — мало семейств в Магической Британии могли сравниться с Малфоями по связям, не говоря уже о более материальных ресурсах. Хорька достанут. Достанут даже мантикору, если потребуется — почтой пришлют вместе с шоколадками прямо в Большой зал. Весь вопрос лишь в мотивации.

Итак, согласно Плану, после устранения единственного оружия против василиска, Драко надлежало проследовать вместе со всеми на праздничный ужин и там ожидать вызова в заранее условленное место, где ему предоставится возможность лицезреть короля змей. Гарри же, ускользнув с ужина чуть пораньше остальных, должен был заняться роковым Списком.

Список предоставила Роули.

— Рассказывают, что в Тайной Комнате хранится средство избавления от грязи, пачкающей эти стены, — заявила она накануне вечером, подозвав Гарри в тронный зал префектов.

Они были наедине — другие префекты отсутствовали, а прочие соученики находились достаточно далеко, и вряд ли смогли бы расслышать тихий разговор. Впрочем, Юфимия всё равно наколдовала «силенцио» — объективно необходимая предосторожность.

— Я бы сказал, что это более универсальное оружие, — поправив очки, отозвался Гарри. — Хотя не могу отрицать, что в прошлый раз от него пострадала именно особа, недостойная зваться ведьмой.

— А есть соображения, кто именно не достоин гордого имени мага из присутствующих в Хогвартсе сейчас? — Подняла бровь префект. Гарри понимающе усмехнулся.

— Я думаю, вам лучше знать, — сказал он. — Я ведь учусь только первый год — а вы, наверняка, изучили всю их подноготную.

Роули одарила его улыбкой.

— Какой умный мальчик! Да, мы вот тут небольшой списочек подготовили, — на этих словах она извлекла из кармана мантии сложенный вчетверо пергамент. — Особого внимания заслуживают те, кого отметили звёздочкой. Но если требуется иное — действуй по обстоятельствам, наследник.

И Гарри осознал, что впервые она произнесла этот титул без затаённой усмешки. Ещё не с трепетом — но, во всяком случае, с уважением. Он взял записку и бегло её просмотрел. Восемь имён, со звёздочками — двое. Не так уж и сложно.

— Запомнил? Лучше заучи наизусть, а это — сожги, — посоветовала Роули.

«Учи учёного», — проворчал про себя Гарри; именно так он и собирался поступить. Он ещё дважды перечитал имена на пергаменте — и бросил его в потрескивающий огонь.

Праздничный ужин также выбрали неслучайно.

Во-первых, Хэллоуин был крайним сроком, который Гарри сам себе назначил в давнем разговоре с префектами. Хотя технически он уже и доказал, что имеет право на титул наследника Слизерина, но всё же настоящим подтверждением его статуса должны были стать отнюдь не карточные фокусы и несколько никому не понятных шипящих фраз. Нет, требовалось нечто другое — то, что заставило факультет склонить головы перед Томом в своё время, а возможно, и нечто большее — ведь Том был пятикурсником и префектом, как ни крути, а Гарри — первогодкой, да ещё и с сомнительной репутацией убийцы Тёмного Лорда. И эти бесспорные, окончательные доказательства Гарри намеревался предъявить без опозданий, но выдержав рекомендованную Томом интригующую паузу. Иначе говоря — в самый последний момент.

Во-вторых, Хэллоуин вообще являлся датой знаковой. Именно в этот день вся Магическая Британия праздновала смерть родителей Гарри — или его, Гарри, жизнь, или ещё что, трудно и разобрать. Они торжествовали, что Тёмный Лорд повержен — что ж, следовало напомнить, что торжества эти преждевременны, если вообще имеют под собой основание. Не пировать им стоило, а дрожать по углам, в ожидании возмездия, готового обрушиться на их головы. И не беда, если придёт оно не сразу — пусть изведут себя как следует, пусть каждый шорох и каждая мелькнувшая тень таят угрозу, заставляющую хвататься за палочку.

Ну, и в-третьих, суета, всегда сопровождающая празднования любого рода, была Гарри на руку. Практичность этого соображения не отменяла его резонности.

Однако день предполагаемого триумфа наследника что-то не задался.

Сначала Гарри проспал. Ему опять снилось нечто приятное, а что — вспомнить никак не получалось, но из сладких грёз его еле-еле вырвал Драко, причём способом, далёким от деликатности — отобрал одеяло и принялся безжалостно щекотать. Этим он заработал хороший пинок под ложечку, и пару минут Гарри пришлось ещё спасаться от удавления подушкой. Улюлюкавший в стороне Пайк и Нотт, азартно комментировавший: «Так его! Души сопротивление! Ура Тёмному Лорду!», ситуацию совершенно не украсили.

Затем они потеряли змею. Наг вообще был существом непослушным — или, скорее, он забывал полученные инструкции, но забывал как-то очень удобно для себя. Должно быть, это и послужило основой идее о присущей змеям хитрости — но хитрость, честно говоря, была так себе, на уровне пятилетки. В этот раз Нагу было велено не покидать спальни — в Плане у него тоже была роль, хоть и скромная, однако ж поутру рептилии в дортуаре первого курса не обнаружилось. После десятиминутных поисков, уже рискуя опоздать на завтрак, Гарри нашёл питомца в ванной, куда отправился, чтобы наскоро умыться. Предъявленных претензий Наг не понял — в коридор он ведь не выползал.

Завтрак оказался перенасыщен тыквой — Гарри понимал желание создать праздничное настроение, но тыквенный сок и пирожки и так подавали к столу каждый день, и со вчерашнего никто в мире не успел бы соскучиться по ней настолько. Тыкву напихали в кашу, в оладьи, в кексы — везде, вплоть до того, что джем к тостам тоже был сварен из тыквы. Практически впервые с момента прибытия в Хогвартс Гарри остался недоволен усилиями здешних домовиков.

Немного поправил настроение сдвоенный урок зельеварения: как всегда — по пятницам, и как обычно — параллельно с Гриффиндором. Сегодня студенты двух недружественных факультетов пытались, под ехидные комментарии Снейпа, изготовить стандартный антидот — крайне полезное зелье, особенно эффективное против укусов ядовитых существ, потому как засунуть безоар непосредственно в рану, особенно рваную и бешено кровоточащую (например, от жвал акромантула) или крошечную и дико опухшую (например, от жала мантикоры), не всегда представлялось возможным и почти всегда являлось неудобным; заставлять же укушенного глотать камень — означало сыграть в «русскую рулетку», причём с пятью патронами в барабане, ведь при прочих равных безоар всасывался стенками желудка медленнее, чем достигал сердца уже попавший в кровь яд.

Гарри заподозрил, что Снейп внёс изменения в учебную программу специально ради него — точнее, ради Нага. Но, возможно, и нет — в конце концов, абсолютно все рецепты, что они проходили до сих пор, отличались большой практичностью. Одно зелье от фурункулов чего стоило — незаменимая вещь для подростков, полезнее него было только простейшее обезболивающее, в котором Гарри с весёлым изумлением угадал средство от связанных с лунным циклом недомоганий.

Метóда преподавания дорогого декана к этому моменту была для Гарри уже кристально ясна. Нет, тот не снисходил до такой банальности, как демонстрация требуемых движений при нарезке или измельчении ингредиентов, а уже тем более не пускался в объяснения тонкостей извлечения сока из одних растений и семян из других. Вместо того он выбирал наглядное пособие — какого-нибудь гриффиндорца, и в пяти случаях из шести это была Грейнджер — а затем с наслаждением комментировал все действия своей жертвы.

— Если бы руки мисс Грейнджер находились на анатомически правильных местах, она держала бы нож ближе к основанию рукояти и активнее пользовалась бы мускулами плеча. О, браво, вы снова раздавили надкрылья. Минус один балл за вашу неаккуратность.

— Мисс Грейнджер, вы ведь не капусту шинкуете, поберегите свои пальцы и наши нервы — тяните лезвие плавно, а не рубите. И отрежьте сначала голову, незачем мучить бедного моллюска. Два штрафных балла Гриффиндору за садизм.

— Да, да, очень весело. Но если, в отличие от мисс Грейнджер, вы не увлекаетесь натуральными масками для лица, то запомните, что вначале сок сливают через прокол — и только затем удаляют кожуру. Кстати, минус балл за грязь.

— Мисс Грейнджер, кусочки корня должны иметь размер три четверти дюйма на полдюйма. Вам дать линейку? Два балла с Гриффиндора за вашу невнимательность.

— А вот отличный пример того, как нельзя растирать мозг ленивца. Видите эти полупрозрачные плёнки? И я тоже вижу, а их быть не должно. Это фрагменты мозговой оболочки, её следовало сперва удалить. Минус один балл. Всё переделать.

Таким образом, достаточно было лишь отставать на один шаг от мученика-первопроходца, а ещё — держать глаза и уши открытыми. Забавно, что хотя красно-золотые тоже вполне могли бы следовать их примеру, никто из них этого никогда не делал.

Оценивая объективно, Грейнджер вовсе не была плоха в зельеварении. Наоборот, она была хороша — если совсем уж честно, то лучше Гарри и, быть может, лучше Драко, практически наравне с Забини — и уверенно его догоняла. Но вот беда — оценивать успехи кудрявой зубрилы объективно никто тут и близко не собирался. Она же, упрямица, смириться с этим не желала, и гнулась, но не ломалась — на каждом новом занятии лезла вон из кожи, как на самом первом.

Так или иначе, стандартный антидот Гарри с Драко соорудили на загляденье, и Гарри получил свои законные «превосходно», а в копилку факультета упал очередной призовой балл. Ещё парочку он заработал от декана, удачно ответив на вопрос о ятрышнике — очень кстати припомнились строки из Шекспира, те самые, про «персты мертвеца», в обнимку с которыми утопилась Офелия[62] (у неё, впрочем, там был целый букет, и Гарри уже не в первый раз гадал, что же такое она собиралась сварить; ингредиентов либо не хватало на два зелья, либо имелись лишние для трёх).

Но вслед за зельеварением наступил урок чар — и с таким трудом обретённое Гарри душевное равновесие зашаталось и рассыпалось, как его и не бывало.

Профессор Флитвик, полугоблин — Гарри случалось порой задуматься, кто именно из его родителей принадлежал к нелюдскому роду, но каждый раз он гнал эти мысли прочь: оба варианта, если вникнуть, казались просто отвратительными — обладал столь низким ростом, что ему приходилось использовать подставку, чтобы хоть как-то возвышаться над поверхностью преподавательского стола. По некоей причине он считал, что лучшей опорой его крошечным ступням способны послужить книги — стопка их всегда лежала на сиденье его стула. Гарри такое варварское отношение к печатному слову коробило — ну разве что то были труды совершенно ненавистных оппонентов в неизвестном научном споре, но и тогда это был явный перебор. Впрочем, сам Флитвик ему скорее нравился: по-Снейповски ироничный, и притом добродушный, как преподавательница гербологии, этот профессор умел думать и умел заставлять думать других. Сегодня он обещал наконец-то обучить их чарам левитации, и Гарри ожидал занятия с особенным нетерпеливым предвкушением.

Для начала Флитвик разбил класс на пары — и таково уж было в тот день везение Гарри, что именно ему досталась тихо кипевшая после общения со слизеринским деканом грязнокровка. На каждую пару профессор выделил одно-единственное перо — длинное и жёсткое маховое перо гиппогрифа, белое у стержня и желудёво-коричневое по краям. Вряд ли в школе случился внезапный дефицит перьев, так что смысл странной экономии явно был в другом, но от Гарри он совершенно ускользал. Флитвик, меж тем, начал свою речь.

— Мы с вами приступаем к изучению одних из самых простых, но в то же время необычайно полезных чар, — пропищал он высоким и тонким голосом, похожим на звук детской свистульки. — Их вербальная формула — «вингардиум левиоса», и они поднимают предметы в воздух. Кто скажет, за счёт чего? Пожалуйста, мистер Нотт.

— Предмет лишается веса? — предположил Тео и неуверенно поскрёб в затылке. — Становится легче воздуха и всплывает в нём?

— Браво, логика вас не подвела, — Флитвик и впрямь изобразил аплодисменты, беззвучно сведя пару раз короткопалые ладошки. — Действительно, именно так. Поэтому я и упомянул о пользе — широкий спектр родственных чар охватывает все заклинания перемещения по воздуху и облегчения веса. Да-да, наподобие тех, которыми снабжены ваши сумки и чемоданы. Но камни древнего замка вокруг нас также заняли свои места именно под воздействием заклятия левитации. И ваши любимые мётлы зачарованы сходным образом, всё верно, мистер Томас. Итак, прямо сейчас мы попытаемся поднять в воздух вот такое перо. Какая его особенность нам поможет? Мисс Браун?

Лаванда растянула губы в своей обычной младенчески-бессмысленной улыбке.

— Мы его видим? — скорее спросила, чем ответила она. Флитвик поощрительно кивнул.

— Правдиво, но банально. Как бы вы сформулировали это правило иначе?

Браун поднапряглась, и озвучила:

— Не вижу — не колдую.

— Верно. И всё же мой вопрос был не совсем о том. Почему я выбрал именно перо?

Мыслительный ресурс Лаванды иссяк. Она глядела на профессора, тупо моргая. Грейнджер, давно тянувшая руку, аж привстала от нетерпения. Гарри покосился на неё без восторга. Он полагал, что тоже знает ответ.

— Мисс Грейнджер? — обратился Флитвик к невольной и нежеланной напарнице Гарри. Та моментально затараторила:

— Перо — лёгкое, профессор. Мы должны верить, что сможем его поднять.

— Абсолютно верно! Плюс два балла Гриффиндору. Да, уверенность очень важна. Мистер Уизли, напомните нам основные компоненты заклинания?

Рыжий магглолюб поёрзал, но отвечал почти без запинки:

— Э-э, вербальная формула, жест и намерение, сэр.

— Да, правильно. А без каких из них всё же можно обойтись? Мисс Грейнджер? — снова перевёл Флитвик внимание на всезнайку, убедившись, что из Рона больше ничего не вытянуть.

— Без вербальной формулы и жеста, профессор, — радостно сообщила та — ещё бы, два раза подряд позволили заработать баллы, это ли не грязнокровкино счастье. — Заклинание без слов называется невербальным, а без жеста — беспалочковым. Но без намерения колдовать нельзя!

— Великолепно! Ещё три балла в копилку вашего факультета, мисс Грейнджер. А намерение — это? Мистер Малфой?

— Чёткая визуализация конечного результата, сэр, — скучающим тоном протянул Драко.

— Именно! Плюс два балла Слизерину. А теперь, удерживая всё это в голове, приступим! Внимание, класс, запоминаем жест. Вот так, — Флитвик взмахнул волшебной палочкой, которую едва уловимым движением выудил из рукава — а ведь не врали, похоже, про его бретёрское прошлое, — резко, но легко. Рассечь и указать. Пробуйте, пробуйте!

И они попробовали. И снова. Жест, простой на первый взгляд, оказался сложнее ожидаемого, но пару минут спустя с ним справились все. Настала очередь вербальной формулы, а затем — и непосредственно колдовства. И вот тут у Гарри начались проблемы.

— Вингардиум левиоса! — ноль реакции. За соседней партой Шимус Финниган, стараясь не поворачиваться к Гарри не то что спиной, а даже и боком, тыкал в перо волшебной палочкой, а Рон Уизли так интенсивно махал руками, что напоминал ветряную мельницу.

— Вингардиум левиоса! — и снова ничего. Гарри разозлился — разумеется, он верил, что перо взлетит — взлететь мог с той же лёгкостью шкаф, стол, книга, болтливая зануда, наблюдавшая за ним с превосходством — для магии не существовало разницы. Возможность полёта была абсолютна. Что же не так с его намерением? Перо у Шимуса и Рона, тем временем, загорелось. У остальных дела обстояли немногим лучше, но Гарри в этот раз не собирался терпеть неудачу, не сегодня.

— Да вингардиум левиоса же! — дракклово перо поползло по парте.

— Ты неправильно произносишь, — не удержалась от вмешательства Грейнджер, и попала, на свою беду, под горячую руку. Вот уж это проклятие Гарри мог сотворить ещё до того, как вообще узнал, что умеет колдовать.

— Ой! — она схватилась за локоть. Гарри склонился к её уху и раздражённо зашипел:

— Видишь? Видишь, что ты натворила? Я предупреждал! Я говорил, что не хочу делать тебе больно! Но ты же у нас самая умная, да, Гермиона?

— Я, — дрожащим шёпотом отозвалась она, — пожалуюсь профессору!

Гарри фыркнул.

— Валяй, жалуйся! Ябеда, — он показал ей язык. — Неудивительно, что у тебя совершенно нет друзей! Ты не только заучка, но ещё и стукачка.

Она прикусила губу, явно готовясь разрыдаться. Гарри перевёл гневный взгляд на предмет своих мучений.

— Да мать твою Моргану, взлетай ты уже! — потребовал он, сам на грани слёз, и, о чудо, перо поднялось в воздух — воспарило над партой на несколько дюймов.

— О, смотрите все, у мистера Поттера получилось! — прокомментировал со своего наблюдательного пункта Флитвик. Грейнджер вознегодовала.

— Профессор! Поттер не сказал правильную формулу!

— Вот как, — весело изумился Флитвик. — Что же тогда он сказал?

— Я… э-э, не могу повторить, — выкрутилась маленькая ханжа, — а в конце — «взлетай ты уже»!

Реакция преподавателя оказалась совершенно не той, на которую, по всей видимости, рассчитывала доносчица.

— Плюс десять баллов Слизерину за невербальное заклинание, — Флитвик вновь слегка похлопал. — Попробуйте теперь вы, мисс Грейнджер.

Но сдаваться так просто не входило в намерения зубрилы.

— Это не было невербальное! — заспорила она, привлекая всеобщее внимание. Полугоблин укоризненно вздохнул и качнул головой.

— Мисс Грейнджер, — назидательно пропищал он, — мало знать, нужно вникать и уметь применить знание на практике. Вы же сами только что заявили, что мистер Поттер не использовал корректную формулу. Но отсутствие вербальной компоненты заклинания не означает, что я должен обязательно молчать, — одновременно с этой фразой он небрежным пассом поднял в воздух перо на столе рядом с собой. — Могу не говорить ничего, а могу ругаться, петь песни или вести светский разговор. Это невербальное. Понимаете?

В классе зашептались. Грейнджер снова принялась грызть нижнюю губу.

— Да, профессор.

— Вот и чудненько! Пробуйте, пробуйте. Мистер Поттер, уступите очередь даме.

Гарри спрятал палочку, скрестил руки на груди и кивнул. Прожигая его блестящим от непролитой влаги взглядом, грязнокровка выполнила образцовый жест палочкой и чётко, преувеличенно артикулируя, выговорила:

— Вингардиум левиоса!

Перо вознеслось где-то на фут, но соревнование она проиграла — и сама прекрасно сознавала это.

— Да, кстати, мистер Поттер — минус пять баллов за непарламентские выражения в классе, — но даже это не могло окончательно задушить его триумф. До сих пор на трансфигурации и чарах Грейнджер обгоняла их всех, как стоячих — и ладно бы она была чистокровной волшебницей, но маггла с палочкой! И вот, наконец, кто-то поставил её на место, и этим кем-то был он сам, что делало всю ситуацию лишь правильнее.

Тут прозвенел звонок с урока, и Грейнджер, шмыгая носом, сгребла учебник, конспекты и письменные принадлежности в сумку — и умчалась впереди всех, что было для неё не особенно характерно, но вполне понятно. Отправилась оплакивать поражение где-нибудь в укромном уголке, должно быть. Покинуть кабинет собрался и Гарри, но профессор велел ему задержаться.

— Мистер Поттер, — серьёзная интонация плохо вязалась с писклявым голоском, но Флитвик на сей раз не показывал ни тени улыбки, — я понимаю, что магическую мощь, повергшую в прах темнейшего из волшебников, трудно обуздать. Рискну предположить, что магические выбросы начались у вас очень рано. Я в курсе, что большинство, если не все, чистокровные дети приобщаются к волшебству задолго до Хогвартса, и, скорее всего, вы — не исключение. Но не могу не отметить, что у меня сложилось впечатление, будто вы испытываете определённые трудности с вербальными формулами, — тут он собрал в кулак свою короткую кудрявую бородку и задумчиво нахмурил кустистые брови. — Мистер Поттер… это в общем-то не мое дело, но позвольте спросить откровенно — кто учил вас колдовать? Боюсь, вы успели заработать вредные привычки, которые могут в дальнейшем помешать вашему прогрессу в учёбе.

— Э-э… — не сразу нашёлся Гарри. Что тут было отвечать? Правда, даже сильно урезанная, в данном случае точно не годилась. Хотя… — Один мой дальний родственник, ненамного меня старше. Большего не могу сказать, простите.

— Вот как. Что ж, — Флитвик покачал головой, — постарайтесь уделять максимум внимания соотношению семантики и намерения. Понимаете, о чём я говорю? И визуализация, визуализация — отрабатывайте её неустанно! А в целом, недостаток может стать и преимуществом. Начиная со второго курса мы обычно организуем факультатив по магическим дуэлям — думаю, вам будет интересно и полезно записаться на него в своё время. Ну, ступайте, скоро уже обед.

Гарри закивал и с огромным облегчением сбежал. Драко, вместе со своими неизменными компаньонами поджидавший за дверью, встретил его ехидными подколками.

— Новое направление в заклинательстве, Поттер? Научи и меня! Скажи-ка, чем ругательство грязнее, тем оно могущественнее? А что вместо авады?

— О-о, Малфой, заткнись!

Обед, снова состоявший из тыквы и её производных, мало улучшил настроение Гарри. После него занятий не было — и он сбежал в библиотеку, а оттуда — в Комнату-где-всё-спрятано. Встречные гриффера уже не спешили устроить на него облавную охоту — тактика избирательного террора начинала давать свои плоды. Но Тома в их секретном Штабе не оказалось, не явился он и на призыв через дневник, только написал коротко: «Занят. Позже».

Со вздохом Гарри порылся в их собственной версии библиотеки и принялся штудировать сильно потёртый и пострадавший некогда от влаги томик в невзрачной обложке из коричневой тиснёной кожи, на которой вычурные буквы старинного шрифта складывались в слова «Волхование всех презлейшее». Язык самой книги был под стать — витиеватый и крайне архаичный, но исследования требовалось продолжать, несмотря ни на что. Том, хоть и не показывал того, всё же тяготился своим положением — Гарри мог лишь воображать, и воображать с холодком по сердцу, на что оно было похоже.

Не осязать. Не чуять запахов и не ощущать вкусов. Не иметь возможности спать — и тем самым дать хоть небольшую передышку беспокойному разуму. Ни солнечных лучей на коже, ни капель дождя, ни прикосновений к страницам книг. Повелевать даже собственной волшебной палочкой сосредоточенным усилием мысли — какая неустанная, постоянная, изматывающая концентрация для этого требовалась! Салазар-спаситель, не диво, что Том порой срывался на Гарри. Удивительно, наоборот, то, что он не бегал по замку с безумным смехом, пытая вообще всех встречных подряд.

Ужасное существование.

Сочинение некоего Годелота постепенно всё же увлекло Гарри, хотя толку в нём покуда было не больше, чем в предыдущих нескольких на ту же тему. Единственной зацепкой относительно возрождения умершего послужила странная фраза, брошенная автором по ходу совершенно другого повествования.

«Спросить у Тома, что такое хоркрукс», — черкнул Гарри на отдельном пергаменте для заметок, которые позже либо превращались в более подробные конспекты, либо вымарывались, и бросил взгляд на старинные бронзовые часы с фигурками амуров, страстно обнимавших циферблат — очередная находка в бездне бесхозных вещей. Они не слишком нравились Гарри по стилю, но, по крайней мере, они работали. Почти шесть вечера, скоро должен был начаться праздничный ужин.

Время приступать к Плану.

Всю дорогу вниз до Большого зала Гарри подташнивало от волнения. Летучие мыши, сидящие на стенах и мечущиеся под потолком, тыквы всех возможных форм, размеров и расцветок — дело явно не обошлось без заклинания умножения: не то что один Хагрид, а целый агрохолдинг не вырастил бы такого изобилия — парящие в воздухе свечи и сверкающая золотом посуда, как было на пиру в честь начала учебного года, — всё прошло если и не совершенно мимо внимания Гарри, то лишь по краю его сознания. Ладони у него потели, сердце беспокойно колотилось.

Прямо сейчас Том инструктировал призраков, кому из них следить за кем из школьных преподавателей — и в случае чего спешить с докладом нему же, к Тому, — а рядом нарезала круги прыщавая идиотка Миртл, которой отводилась должность вестовой. Прямо сейчас добытая Драко лисица подъедала последние косточки в курятнике Хагрида. Прямо сейчас Наг показывал своему куда более крупному собрату дорогу по трубам к условленному месту в замке — дорогу тёмную, тесную и не предназначенную для людей. Все уже на местах, всё — в готовности. Отступать поздно, да и некуда. На скатертях материализовались блюда и подносы с едой — но Гарри едва заставил себя положить хоть что-то на собственную тарелку, а уж проглотить и вовсе не мог ни кусочка. Ему не терпелось — и одновременно было страшно уйти.

И в этот самый момент, когда он уже поднялся со скамьи и приготовился потихоньку ускользнуть из зала, двустворчатые двери резко, с шумом распахнулись. Ворвавшийся в них профессор Квиррелл — надо же, а Гарри и не заметил, что того нет за преподавательским столом — двигался с несвойственной ему обычно живостью. Гарри обдало миазмами чеснока и гниющего мяса, когда тот, неуклюже размахивая руками, пробежал — да, пробежал, хотя казался на это совершенно неспособным — по проходу между длинными факультетскими столами.

— Тролль! — прокаркал он, задыхаясь, и припал к плечу брезгливо отшатнувшегося Снейпа. — В подземельях тролль! Спешил… предупредить… — и он сполз на пол, по дороге зацепив скатерть и свалив пару со звоном раскатившихся кубков. Выглядело это так, будто сознание — а возможно, и жизнь — истощившись после непомерного усилия, покинуло его.

Страшный шум поднялся в Большом зале вслед за этим известием. Большинство учащихся — да и преподавателей тоже — повскакивали со своих мест. Все заговорили разом, пытаясь перекричать друг друга. Относительный порядок воцарился только тогда, когда директор нацелил свою волшебную палочку в потолок и выпалил несколько лиловых фейерверков из её конца.

— Префекты! — загремел по всему помещению его усиленный «сонорусом» старческий голос. — Немедленно эвакуируйте всех в общежития факультетов!

Суета и гомон не то чтобы улеглись, но приняли гораздо более осмысленный и организованный характер. Джемма, протолкавшись к своим первокурсникам, кое-как построила их и повела за собою вон из зала, безжалостно распихивая локтями всех встречных. Услышь её сейчас Флитвик, с факультета слетело бы баллов пятьсот за «непарламентские выражения», но зато они оказались в холле одними из первых.

«Пора! Момент просто идеальный!» — осознал Гарри. Он выскочил из колонны соучеников, сцапал за руку обалдевшего Драко, и потащил его в сторону — прочь от Большого зала, прочь от спуска в подземелья, вверх по мраморной лестнице. Малфой, вначале почти волочившийся следом, вдруг начал резво перебирать ногами и почти обогнал его. Добежав до второго этажа, они запрыгнули на удачно развернувшуюся лестницу и минуту спустя уже были рядом с коридором, где находился неработающий женский туалет.

Но Гарри не повёл Драко туда — не для того Корвинус Гонт при очередной перестройке замка спрятал вход в Тайную Комнату в самом неочевидном месте, в месте, где ни один мальчишка, будь он трижды потомком Салазара, просто не мог очутиться случайно. Нет, этот секрет должен был оставаться секретом — но василиска Малфой увидит, раз уж Гарри ему это пообещал. Они проскочили мимо кабинета маггловедения, свернули к классу чар, и Гарри распахнул дверь пустой аудитории по соседству с ним.

— Жди тут! — отрывисто скомандовал он. Драко кивнул и выхватил из кармана мантии… Гарри в первый момент не поверил своим глазам — но нет, это и вправду были зеркальные солнечные очки. Совершенно маггловские. Несмотря на спешку и общую нервозность ситуации, он не удержался от смеха.

— Мерлин… — выдавил он. — Что это у тебя?

— Ну что ты ржёшь, как фестрал, — смущённо буркнул Малфой, напяливая их на переносицу, — мне знаешь, до чего страшно?

— Так я могу его не приводить, — жалостливо предложил Гарри. Драко возмущённо фыркнул и задрал нос.

— Ещё чего! Веди! Я готов.

И Гарри помчался к заброшенному туалету. Но стоило свернуть в тот самый коридор без портретов, как на него нахлынула волна омерзительного запаха — несравнимо хуже вони, источаемой Квирреллом. Пахло грязными носками, и застарелой мочой, и чем-то, чем смердит из пасти хищника — и ещё до того, как он успел поднять испуганный взгляд, Гарри уже знал, что предстанет сейчас перед ним.

Оно было ростом футов двенадцать — повыше Хагрида, хоть и не сильно. Длинные острые уши почти скребли потолок. Горбатый загривок и общие пропорции сутулой фигуры делали его похожим на протогоминида, точно он забрёл сюда прямиком из маггловской книги по антропологии. Гигантопитек. Длинные обезьяньи руки, одна из которых неуклюже сжимала корявую дубинку, и длиннопалые плоские стопы ещё усиливали это сходство. Но вот морда совсем не напоминала человеческое лицо — самая уродливая обезьяна показалась бы красавицей рядом с этой рожей, не то крысиной, не то свиной, с торчащими из углов рта жёлтыми клыками. Здоровенный, плотоядный, агрессивный — а ещё на троллей совершенно не действовала магия, иммунитет к ней у них был ещё похлеще, чем у великанов. Прелесть, а не создание.

Гарри замер, стараясь дышать как можно тише. Он медленно-медленно начал переносить вес на одну ногу, готовясь сорваться с места и задать стрекача — но тут чудище раздуло ноздри своего гротескно свисающего носа. Пригнулось. И заглянуло в…

...дверь обиталища Плаксы Миртл, которая была открыта. Оттуда донёсся едва слышный испуганный всхлип.

------

[62] «There with fantastic garlands did she come of crow-flowers, nettles, daisies, and long purples that liberal shepherds give a grosser name, but our cold maids do dead men's fingers call them…» (Уильям Шекспир, «Гамлет», акт IV, сцена 7). Гарри немного путает, и смешивает её со сценой 5 из того же акта — букет фигурировал именно там. Полный состав букета из сцены 5: розмарин, анютины глазки, фенхель, водосбор (он же аквилегия), рута, фиалка душистая, нивяник. Венок, вместе с которым Офелия рухнула с надломившейся ивы в воду: ятрышник, яснотка белая (глухая крапива), горицвет, маргаритка.

­«Какого драккла, — была первая мысль Гарри, — она же должна быть сейчас с Томом!»

Но спустя всего мгновение он понял, что призрак, даже самый плаксивый, вряд ли заинтересовал бы тролля в гастрономическом смысле. А ни в каком другом, кроме спаривания, тролли никогда и никем не интересовались, и, учитывая их пренебрежение такой социальной условностью, как одежда, можно было не сомневаться — речь точно не шла о втором. Нет, это кто-то другой, а вовсе не Миртл, издал тоненький жалобный крик, когда уродливое, источающее зловоние клыкастое существо, сопя, заглянуло в слишком узкую и низкую для него дверь.

Гарри никогда не считал себя рыцарем. По натуре он не был ни добрым, ни самоотверженным, и уж тем более не кидался спасать незнакомых девчонок от приставаний хулиганов. Но в это конкретное мгновение одна мысль овладела всем его существом.

«Кто заплатит за меня? Появится ли у Миртл компания?»

И если кому-то и суждено было умереть сегодня ночью, решать это мог только Гарри, а не какой-то вонючий тролль!

Он рванул вперёд, на бегу выхватывая палочку.

— Глацио!

Дорожка льда, растёкшаяся перед ним, обеспечила нужный момент скольжения, когда Гарри со всего разбега плюхнулся на четвереньки, припал к полу и, съёжившись, будто горошина, вкатился внутрь туалета прямо между ног озадаченно завертевшего башкой тролля.

Монстр, обрадованный добавкой к своему ужину — а возможно и наоборот, рассерженный наглостью противника — взревел. Он шарахнул дубинкой по полу, как раз в том месте, где секунду назад находился Гарри — но уже опоздал. Лёд разлетелся крошевом. Тролль зарычал глуше и страшнее. Видимо, злость простимулировала его мозговую активность, потому что он наконец догадался просунуть в дверь голову, правое плечо и вооружённую руку. Ободренный своим успехом, он замолотил, круша всё вокруг. Полетели щепки — каменный пол и стены были намного прочнее деревянной палицы — ахнуло звоном зеркало, осыпаясь грудой сверкающих осколков, застонало железо кронштейнов и пара ближайших ко входу раковин сорвалась с них и рухнула, раскалываясь с резким звуком, похожим на выстрел.

Посреди творящегося бедлама Гарри вскочил, игнорируя стрельнувшие болью колени и расцарапанные ладони. Очки остались на месте, палочку, зажатую в зубах, он не потерял — остальное не было сейчас важно. Он зашарил взглядом вокруг — где эта дура?

Дура нашлась в дальнем углу, в кабинке с сорванной дверью, кабинке Миртл — панически съёжилась, забившись в угол между стеной и унитазом. Её робкие прерывистые крики перешли в надрывный, отчаянный визг существа, прощающегося с жизнью. Какая-то его часть, отстранённо наблюдавшая за происходящим, с холодным весельем опознала в ней Грейнджер. Другая часть, слишком занятая быстрым анализом и планированием, игнорировала это узнавание и сосредоточилась на главном. Он прижался спиной к стене, вне — пока что вне — досягаемости смертоносной дубины и зашипел так громко, как только мог:

— Откройся!

Несколько секунд, на протяжении которых срабатывал зачарованный механизм, показались неимоверно долгими. Тролль жадно принюхался и издал новый голодный рёв. Он выпустил палку и попытался схватить Гарри своей обезьяньей лапой. Не достал, сердито завозился — затрещал дверной косяк — и заскрёб когтями по полу. Тут наконец закончил своё вращение светящийся кран, и фальшивая раковина освободила таящийся за нею проход.

Сперва из отверстия трубы показался Наг. Нервная обстановка пришлась ему не по вкусу — он тут же юркнул в ближайшее безопасное, на его взгляд, место — а именно в правую штанину Гарри, и попытался обвиться вокруг ноги. Увы, змеёныш был ещё мал, так что надёжно закрепиться при всём желании у него не получилось. С обиженным шипением он вывалился обратно, и скользнул прочь, в сторону туалетных кабинок.

Впрочем, Гарри было не до ловли бестолкового питомца. Сразу вслед за появлением Нага случились одновременно две вещи.

Во-первых, тролль всё-таки изловчился развернуть своё громоздкое тело так, что оба его плеча протиснулись в проём раскуроченной двери. Крепость пала — подхватив по дороге дубину, монстр резво вполз в туалет, словно собака в подкоп под забором.

Во-вторых, из подземного хода выпросталась узкая, хищная на вид голова, скорее напоминавшая о динозавре или ящерице, чем о змее, ведь множество ороговевших выступов, дорожкой взбегающих от ноздрей ко лбу, и костяные шипы, складывающиеся над глазницами в подобие короны, совсем для змей не характерны; и уж тем более несвойственно змее тонкое, похожее на плёнку под скорлупой яйца, третье веко — а именно оно сейчас и закрывало каждый огромный жёлтый глаз с вытянутым зрачком. «Царь змей» не был сам змеёй — создание чистой магии, сложный конструкт, волшебный аналог чуда биоинженерии, столь же противоестественный, сколь совершенный. Он распахнул чудовищную пасть, снабжённую двумя рядами игольчатых, чуть загнутых внутрь, клыков. Метнулся раздвоенный язык — василиск принюхивался.

И Гарри, не сводя взгляда с поднимающегося на ноги тролля, приказал:

— Убей!

Быть может, тролльему племени и нельзя было навредить при помощи колдовства — хотя здравый смысл подсказывал Гарри, что, например, обломок скалы, отлевитированный в темечко людоеду, прекрасно справился бы с поставленной задачей. Но яд — яд всегда оставался ядом, а против василиска и крайт[63], и бумсланг[64], и тайпан[65] смотрелись безобиднее подвязочной змеи[66]. Противоядия, кроме слёз феникса, исцеляющих вообще всё, не существовало. Один точный бросок — и резко, как при нырке в воду, воцарилась тишина, тревожимая лишь тихими клокочущими звуками, какие всегда производят канализационные трубы.

Но продолжалась эта пауза не дольше одного удара сердца — молчание разорвали в клочья громкое шипение и пронзительный девичий крик.

— Нет! Нет! — надсаживаясь, орал Гарри, и яростно пинал бронированный ярко-зелёный бок. — Нельзя! Не смей его жрать! Ты же в трубу не влезешь, идиота кусок! Фу, я сказал!

— Гарри! Гарри! Василиск! — вопила Грейнджер; что-то сильно было не так с её интонацией, хотя слова она озвучивала вроде бы правильные, в рамках ожидаемого. — Он не легенда! О Боже — он существует! Гарри, их никто не видел больше тысячи лет!

Последние две фразы внесли ясность: полоумная девица переключилась с ужаса на восторг, и именно его-то она и выплёскивала теперь в окружающее пространство. Запоздалое озарение настигло Гарри — нет, Распределяющая Шляпа не ошиблась. Какой там Рейвенкло! Следовало бы догадаться раньше — ведь Гарри и сам любил книги, даже чуть ли не сильней; однако ж знания и интеллект всегда служили ему только инструментами, суть заключалась совершенно в ином. Грейнджер, покинувшая своё ненадёжное убежище, приплясывала рядом, то всплёскивая руками, то норовя схватить Гарри за локоть. Он стряхивал её маленькую цепкую ладонь, но та возвращалась снова и снова.

— Настоящий василиск! — голос девочки упал до страстного, вдохновенного шёпота. — И ты можешь с ним говорить! О, Гарри, спроси его…

— Да замолчи ты!..

Всё выходило из-под контроля стремительнее некуда. Грейнджер трещала, сумбурно пересказывая бестиарий. Василиск жрал — как с облегчением заметил Гарри, он не пытался втянуть в себя добычу целиком — наверное, строение челюстей не позволяло; вместо того он отрывал здоровенные куски своими острыми изогнутыми зубами и быстро-быстро их заглатывал.

— Голоден, — повинился он между укусами. Гарри с отвращением стукнул его по хребту — но только сильнее рассадил кулак: шкура, переливавшаяся алмазным блеском, по прочности едва ли уступала камню. В довершение хаоса в дверях мелькнуло чьё-то странное пучеглазое лицо.

Гарри, сперва до смерти испугавшийся явления кого-нибудь из преподавателей — всё же шум, надо полагать, они с троллем наделали изрядный — с облегчением понял, что то был всего-навсего Малфой. С дурацкими зеркальными очками на носу и волшебной палочкой наизготовку.

— Я тебе где сказал ждать?! — напустился на него Гарри. Тот, не в силах оторвать взгляда от трапезничающего наследия Салазара, сбивчиво отвечал:

— А я… а это… Мерлин всеблагой!

Тут он сумел собраться, и родил почти связную фразу:

— Такой грохот поднялся, и крики ещё, будто кого убивают. Ну я и решил, что — тебя. Что ж мне — спокойно стоять в сторонке?!

— И ты припёрся, чтоб уж если помирать, так вместе!

Их перепалку прервала грязнокровка, внезапно заявившая:

— Ты… Гарри, ты ведь спас мне жизнь!

Малфой застонал, и схватился за виски совершенно Снейповским жестом. Гарри нервно хохотнул.

— Я же говорил, что быть тёмным магом весело, — с некоторой бравадой провозгласил он, разворачиваясь к ней.

Окинув её новым взглядом, он словно бы увидел надоедливую девчонку впервые: безумно грязную, и вообще слегка безумную на вид, с всклокоченными волосами — минус пять баллов за сообразительность, и как он раньше не обращал на них внимания, ведь настоящая зануда носила бы косу или пучок — с горящими глазами на бледном заплаканном лице. Секундное искушение посетило его — один приказ, одно лишь слово, и он навсегда избавится от проблемы. Больше никакой конкуренции в учёбе, никаких врезающихся в уши нравоучений. Её имени не было в Списке, но смерть магглорождённой все приняли бы на ура. И Драко, наверное, понял бы — а нет, так Том умеет стирать память. Убрать её сейчас было бы так легко — даже слишком легко.

Но были и другие соображения. Та самая его часть, прячущаяся обычно в тенях, та, что имела острые зубы и холодный разум, способный превратить воспоминание о боли в мотивацию, шипела: «возможность».

Сильнейшая ведьма их курса. Маггла с палочкой, походя втаптывающая чистокровных в грязь. Упрямая за гранью разумного. Она вырастет могущественной, очень могущественной. И с этого дня она обязана ему.

Долг жизни не был пустым звуком, не для магов — так же, как и клятва. Забрать Грейнджер себе — почему бы и нет? А кроме того…

Ему понравился, очень понравился взгляд, с которым она вышептала: «ты можешь с ним говорить!» Голодный, жадный, восхищённый. Даже Драко так не смотрел. Никто в мире, никто за всю жизнь не смотрел на него так. На крошечное мгновение ему показалось, что вот-вот она опустится на одно колено и скажет ещё что-то, что-то такое правильное — но виде́ние промелькнуло и угасло, оставив его гадать: откуда это? Что это такое было? Как сон, как странное дежавю — воспоминание о том, чего не было.

Гарри хотел ещё.

И это, именно это, а не что-либо другое, как ни прискорбно признавать, послужило истинной причиной, по которой василиск так и не получил команды открыть глаза.

— Ты не тёмный маг, — заспорила Грейнджер, стремительно возвращая себе привычную отталкивающую ауру и невыносимо нудную манеру изъясняться. — Хотя ведёшь ты себя просто ужасно, если хочешь знать моё мнение. Ты грубый, и не думай, что я уже простила тебя за…

Но душеспасительный монолог оказался прерван в самом начале. Сквозь потолок просочилась белая опалесцирующая фигура Плаксы Миртл. Привидение скалило зубы и неистово вращало глазами за стёклами своих призрачных очков. Крысиные хвостики её волос поднялись дыбом, развеваясь на неощутимом для смертных ветру.

— Тревога! — выдохнула она. — Профессор МакГонагалл идёт сюда! Профессор Снейп идёт сюда! Профессор Квиррелл идёт сюда! Тревога!

Как видно, роль злой вестницы пришлась Миртл очень по сердцу.

Гарри вздрогнул всем телом. Да, слишком наивно было рассчитывать, что их застукает только Малфой. Он огляделся по сторонам. Кругом царил страшный разгром — но сходу понять по нему, что здесь происходило, пожалуй, не получится. От тролля осталась только здоровенная лужа крови на полу — теоретически, они могли бы её уничтожить чистящими заклинаниями — но вот успеют ли? Наплевать, решил он. Надо спрятать василиска, это главное. И бежать, бежать! Решение, пришедшее мгновенно, ему совсем не понравилось — но он не видел другого, а ускользающие секунды текли мимо, причиняя почти физическую боль.

— Так, — деловито сказал он. — Сейчас я вас отсюда уведу ужасно секретным ходом, ясно? — и, не дожидаясь ответа, зашипел:

— Откройся!

Раковина, ставшая к тому времени на место — проход, к счастью, закрывался самостоятельно, по крайней мере не было опасности, что любой не вовремя зашедший наткнётся на интригующую дыру — снова отодвинулась. Но Гарри на неё не смотрел — он инструктировал Миртл:

— Никого сюда не пускай, покуда не исчезнет вход в тоннель. Делай что хочешь, но стой насмерть. Не сумеешь — пеняй на себя, будет как с Пивзом. Когда придут профессора — внимательно следи и слушай, что станут делать и говорить. Потом сразу к нему — и доложишь. Поняла?

Призрачная девица испуганно закивала и заискивающе улыбнулась. Гарри переключил внимание на василиска. Тот, вполне собой довольный, свернулся клубком и тихо переваривал поздний обед. Гарри ткнул рукой в сторону разверзшейся трубы.

— Лезь давай! — скомандовал он. — Живее, живее!

Драко, приоткрыв рот, следил, как все двадцать футов василиска исчезают в отверстии, прежде замаскированном раковиной.

— Салазар, — прошептал он, — так это здесь…

Малфой, надо отдать ему должное, соображал отменно. Порой даже чересчур. Гарри шикнул как можно выразительнее и поволок его за руку к трубе.

— Заткнись и полезай! И ты тоже, — вцепился он другой рукой в Грейнджер. Та упёрлась — и чисто физически, и на словах:

— Гарри, куда ведёт эта труба? И разве нам не лучше дождаться преподавателей? Мы…

— Или ты лезешь, или я сам тебя скину, — пригрозил Гарри, но затем его осенило. Для каждого существовал собственный вид неотразимой аргументации, не так ли?

— Хочешь, чтобы с факультета баллы сняли? Сколько слупят, думаешь? Двадцать? Пятьдесят? Я бы не меньше сотни скинул — тебя же чуть не съели!

Гермиона содрогнулась — и без дальнейших возражений сунулась в трубу.

— Да не так! Ногами вперёд — там крутой спуск, шею сломаешь!

Дождавшись, пока копна спутанных кудрей скроется из вида, Гарри забросил ноги в отверстие, вызвал люмос, стиснул палочку покрепче — и покатился вниз.

В этот раз дорога вовсе не показалась ему долгой — то ли исчез фактор неизвестности, то ли что другое было виновато, но не успел Гарри исчерпать и половины своего запаса ругательств — да, вот теперь, наконец, появилось время отвести душу и подумать о вечном — как исчезнувшая на секунду гравитация подсказала ему, что поездка подошла к концу. Он шлёпнулся на пол — по крайней мере прибывшие раньше догадались освободить место для приземления. Захрустели кости — почудилось, что не только на полу, но и его собственные заодно. «Матрас здесь, что ли, положить, — подумал Гарри с несколько нездоровым весельем. — Батут!» И он, не выдержав, захохотал, пряча лицо в колени.

Люмос немедленно потух, отзываясь на потерю концентрации. «Рехнулся!» — охнул в темноте Малфой, но Грейнджер тут же авторитетно поправила:

— Это стресс. Гарри, попытайся сделать медленный глубокий вдох!

Гарри, бессильно дрыгнувший ногой на её совет, всё же совладал с собой и успокоился без помощи дыхательной гимнастики. Малфой тем временам призвал яркий голубоватый огонёк. Гарри поднялся, расправил мантию — опять весь по уши в грязи, ну кто бы сомневался — и откашлялся.

— Ну что, — объявил он, — смотрите, выбор простой. Обет сейчас или обливиэйт потом. После второго ещё можем разойтись как ночью корабли — после первого, боюсь, уже не получится. Совсем. Так что подумайте.

— Обет, — немедленно заявил Драко, гордо вскинув подбородок. Гарри не настаивал — вот уж кто-то, а Малфой наверняка не только уже всё обдумал, но и составил в уме сравнительную таблицу с плюсами и минусами.

— Гермиона? — Гарри склонил голову на бок и уточнил:

— Ты вообще в курсе, что представляет собой магическая клятва? Непреложный обет — читала про такое? — потому что если она и знала, то только из книг, конечно же. Гермиона пожала плечами, машинально наколдовывая собственный люмос.

— Ну, клятва есть клятва, разве нет? Торжественное обещание. Обет… то же самое, я полагаю? — о, Мерлин трижды величайший, уникальное зрелище — неуверенная в ответе Грейнджер. Жаль не было под рукой колдокамеры. Гарри ухмыльнулся.

— Примерно — только если ты нарушишь слово, то в самом деле потеряешь всё, чем поклялась. Дошло?

Но грязнокровка лишь скрестила руки на груди и непреклонно свела брови.

— Я не разрешаю лезть ко мне в голову. И память — это основа личности, ты слышал про такое? Хочешь, чтобы я пообещала не рассказывать — я пообещаю. Но это место… ведь о нём же всё равно известно взрослым, правда?

— Неправда, — растягивая слоги, сообщил Малфой, сияя, точно свежеотчеканенный галеон. Ему, как раз, и горя было мало — он с самого начала мечтал сюда попасть, как и, наверное, любой слизеринец. — Ты хоть соображаешь, маггла, какая тебе оказана честь?

Может Гермиона и была бесконечно раздражающей всезнайкой, но вот кем она точно не была — так это дурой. Выводы она сделала мгновенно.

— Тайная Комната, — она оживилась. — О, с этого следовало начинать! Мне уже безумно интересно. Тем более обет, даже и обсуждать нечего.

Гарри тяжело вздохнул. Не так он планировал обзавестись приспешниками. Обстановка, конечно, была вполне торжественная — но время поджимало, а кроме того он не мог перестать думать о Томе — как-то отнесётся тот к разглашению — да, даже сотня непреложных обетов этого не изменит, именно разглашению — векового секрета? А ещё требовалось что-то придумать насчёт Списка, ведь сегодня та самая, последняя, ночь — но вот об этом вспоминать не хотелось особенно, потому что идей не было совершенно. И всё это вместе здорово мешало в должной мере просмаковать момент.

Они стояли в начале тоннеля — влага на стенах, россыпь выбеленных временем костей под ногами, каменные нависающие своды. Василиск уполз, и уже наверняка дремал в своём гнезде — наевшись, он делался апатичным, как самая обычная рептилия. Резкий свет трёх люмосов заострял все тени и делал лица похожими на черепа. Было промозгло и холодно — толща скалы вокруг безжалостно крала тепло, а на Гарри, разумеется, не было зимней мантии, ведь он удрал прямо с пира. Казалось, прошло много часов — но Гарри понимал, что на самом деле время, скорее всего, едва близится к отбою.

— Тогда, — решился он, — повторяйте за мной.

— Я, Драко Люциус Малфой…

— Я, Гермиона Джин Грейнджер…

— …клянусь своей жизнью и своей магией…

— …хранить секреты человека, рождённого под именем…

— …обещаю, что всё, поведанное мне сегодня, останется только между нами…

— …обещаю ни при каких обстоятельствах не произносить, не писать, не показывать и не разглашать каким-либо иным способом, маггловским или магическим, лично или через других людей, доверенную мне тайну.

— И да будут магия и ты мне свидетелем.

— И да будут магия и ты мне свидетельницей.

— Гарри, а кто такой этот Том Марволо Риддл? — спросила Гермиона, когда они закончили.

— Если тебе не повезёт, то узнаешь, — вместо Гарри ответил Драко. Грейнджер глянула с удивлением, и уточнила:

— Ты хотел сказать — «если повезёт»?

— Нет.

В молчании они проделали путь по тоннелю. Каменный круг со сплетающимися змеями разошёлся на две половинки, пропуская их внутрь. Статуя Салазара нависала, давила взглядом, будто храмовый идол — недовольное своим потомком божество. Гарри остановился у громадных каменных стоп. Он знал, что сработали сигнальные чары — и на этот раз и впрямь на чужаков. Он ждал.

— Что бы ни случилось, что бы вы ни увидели и не услышали — не вмешивайтесь, — сказал он тихо. — Драко, проследи. И ещё… самое глупое, что вы только можете сделать — это достать палочку. Поняли? Ну вот и всё.

Гермиона, казалось совсем не проникшаяся смыслом его зловещей речи, вертела головой по сторонам с жадно приоткрытым ртом. Если бы она сейчас начала снова цитировать «Историю Хогвартса» или ещё что-нибудь, прочитанное по теме, Гарри точно проклял бы её ороговевшим языком. Но она покуда молчала. Драко шарил взглядом вокруг не менее заворожённо — но куда более опасливо. Капля пота блестела на его виске.

Гарри почувствовал — он сам не смог бы сказать, что, поскольку звука шагов не было, и не могло быть — но, тем не менее, он обернулся. Высокая фигура шла к нему через зал. Мантия колыхалась, белело в сумраке лицо, чернели, сливаясь с темнотой, волосы и непослушная прядь вилась у лба. Он двинулся навстречу.

В каком настроении был Том? Насколько именно провалил Гарри свою миссию? Как ему себя вести, что сказать? Он не знал. Замкнутое и пустое выражение маской лежало на лице Тома, никак не помогая. Разве что…

«Он в ярости», — осознал Гарри, разглядывая руку, до побелевших костяшек сжимающую волшебную палочку. Но было что-то ещё, нечто странное…

— Кажется, — прохладно заметил Том, — даже если запереть тебя в абсолютно пустой комнате без окон, ты изыщешь способ самоубийства.

«Он испугался, — вот что скрывалось там, именно оно лежало под слоем гнева. — Испугался за меня».

Это было логично, это было объяснимо. Гарри был союзником, ценным ресурсом, хранителем филактерии — хранителем души, Мордред побери. Он дал клятву возродить своего брата во что бы то ни стало. То́му определённо следовало дорожить им по всем слизеринским правилам. И всё равно Гарри стоило огромного труда сдержать улыбку. Вместо того он сделал кое-что совершенно другое.

Он опустился на одно колено и склонил голову.

— Простите, мой лорд, — негромко выговорил он.

Если это подействовало на него самого — а даже одна-единственная мысль напоминала укол чего-то запрещённого — если подействовало так, то, быть может, и Том…

Том резко, почти со свистом втянул воздух между зубами — и Гарри понял, что не ошибся. Он спрятал ухмылку — вот для чего мантиям такие глубокие капюшоны, в следующий раз нужно не забыть накинуть.

— Ты не имеешь права на это обращение, — строго возразил Том, но даже глухой и тупой заметил бы, что его мысли кардинально сменили тональность и направление. Хорошо, очень хорошо.

— Мне кажется, я получил это право ещё давным-давно, — отвечал Гарри бестрепетно. Если раньше вокруг витало ощущение, что в качестве частей речи в разговоре могут проскользнуть пыточные проклятия, то теперь казалось… иначе. — В той комнате с боггартом, мой лорд. Уверен, ты помнишь. Ты сам предельно ясно об этом сказал.

Том сжал переносицу пальцами — а когда отнял руку, то будто и впрямь снял маску — застывшее выражение стекло с его лица. Он хмуро, устало оглядел коленопреклонённого Гарри.

— О, ради Мерлина. Встань! И расскажи нормально, что у тебя произошло. Как ты умудрился сцепиться с троллем? И этих двоих зачем сюда приволок?

И Гарри, поднявшись, обстоятельно всё рассказал, не отказывая себе в некоторых ремарках по ходу повествования. Том потёр подбородок.

— Тебе придётся потрудиться, отмывая грязнокровку перед нашим домом, — сказал он. — Но свой человек среди красно-золотых нам пригодится, в этом ты прав.

— Насчёт её кровного статуса у меня тоже есть план, — бодро отозвался Гарри. План Тому понравился — Гарри понял это по усмешке, притаившейся в углах его рта. Но оставалось кое-что нерешённое — главная забота сегодняшнего вечера.

— Не знаю, что и делать с василиском, — признался Гарри со вздохом. — В ближайшее время он бесполезен.

Том снисходительно улыбнулся.

— Не то чтобы я ожидал от тебя провала, — ласково заметил он, как раз тем тоном, каким произносил вещи вроде «ты всё же туповат», — но, зная общую тенденцию… счёл необходимым подготовиться. Скажи-ка — как много людей знает, что именно за оружие передал своим наследникам Салазар?

Гарри не потребовалось и секунды на размышления.

— Все эти люди сейчас тут, — отвечал он, гадая, куда клонит Том. Ах, эти бесконечные шарады, без них и разговор не разговор.

— Именно. Таким образом, лишь здесь присутствующие могли бы доказательно утверждать, что некто пострадал не от него, — новая улыбка, гораздо более дикая и зловещая расползалась по его лицу. Гарри восхищённо выдохнул.

— Том!..

— Куда же делась твоя почтительность, — прищёлкнул языком тот. Гарри покачал головой.

— Настолько не любишь своё имя? — он и прежде замечал порой, как Том еле уловимо морщится; не сразу удалось догадаться, с чем это связано. — Но почему?

— Жалкое имя моего грязного маггла-отца? Хм, дай подумать… — ядовито отозвался Том. Гарри пожал плечами.

— Когда я произношу его, я не думаю о твоём отце. Мне даже трудно вообразить, что кто-то другой имеет право на это имя — да, представь себе, вот такая глупость. Твоё имя для меня — это только ты. Если бы у магии было человеческое имя, её бы звали «Том». Как тебя, — честно признался он. То были его давние мысли, быть может, лишь наполовину оформленные до этой минуты. Том вскинул брови.

— Льстец, — нежно сказал он. — Но у тебя стало получаться лучше. Гораздо лучше.

Они обменялись усмешками.

— Ну, и кто это был? — полюбопытствовал Гарри.

— Кое-кто совершенно бесполезный, — недобро прищурился Том.

Когда Гарри вернулся к Драко и Гермионе, довольно-таки терпеливо ожидавшим у ног статуи, то первое же, что он услышал, было:

— Что это ещё за сцена из «Звёздных войн»? Вы прямо ситхи, очень похожи!

Гермиона явно веселилась — впервые Гарри довелось наблюдать её в игривом настроении. Поразительно, оказывается — она и впрямь девочка, а не ворчливая нудная старуха.

— Присоединяйся ко мне, и мы вместе будем править Галактикой, — отвечал он ей в тон. Она насмешливо фыркнула.

— Давай ещё скажи, что я не знаю всей мощи тёмной стороны!

— Ты не знаешь всей мощи тёмной стороны, — охотно подтвердил Гарри. Малфою, с изумлением слушавшему их короткий диалог, он пояснил:

— Магглы умеют создавать что-то вроде колдографий, только…

— Ты издеваешься? — перебил Драко. — Я знаю, что такое кино!

— Тем лучше. Ну, вот это из одного такого. Очень популярного.

Драко подозрительно сощурился.

— Ты смотрел маггловское кино? Серьёзно? Ты?! — в его голосе было столько недоверия, что Гарри почувствовал себя очень польщённым. Да, следовало пожать самому себе руку, и поздравить с успехом — никто и не догадывался, что он вырос у магглов. Сказать «спасибо» следовало и Тому — вот когда оправдались бесконечные одёргивания и его вечное «Гарри, язык».

— Оно про Тёмного Лорда, — счёл необходимым оправдаться он. У Драко отпала челюсть.

— Что, правда?

— Нет! — вмешалась Гермиона.

— Не совсем, — признал Гарри. — Но очень похож всё равно.

— О, ты неправильно рассказываешь! — Гермиона обернулась к Малфою. — Вот, слушай. Давным-давно, в одной далёкой-далёкой галактике…

Пока она вливала обалдевшему Драко в уши свою версию сюжета знаменитой трилогии, Гарри размышлял. Выходит, Том счёл возможным показаться ей — показаться им обоим, раз Малфой не покрутил пальцем у виска с вопросом, о ком это она говорит. Интересно. И обнадёживающе. Его рыцарей признали.

Предельно мягко, не прерывая повествования Грейнджер, Гарри увлёк своих приспешников в тайный ход, выводящий в слизеринскую часть подземелий. Настало время расплаты — и первым делом он собирался сдаться декану. Конечно, сохранялась надежда, что тот его не потерял, но крошечная — Фарли наверняка обнаружила пропажу двух подопечных очень быстро. А Гарри не просто скрылся с глаз — ещё и Снейпова крестника прихватил. Последнего следовало предъявить в целости и сохранности как можно скорее. Кстати…

— Кто чистящие чары знает? — перебил он дошедшую уже до уничтожения базы на Хоте Гермиону. В три палочки они сумели привести себя в достаточно пристойный вид — лишь волосы самой девчонки по прежнему являли собой ужиное гнездо. Но это, к сожалению, было их естественное состояние.

У двери декана их поджидал неприятный сюрприз — кабинет оказался заперт. Гарри со стоном постучался лбом о створку.

— Мордред и Моргана! — идти в гостиную на расправу префектам не очень хотелось. Тут неожиданно Гермиона засучила рукава мантии.

— Отойди! — деловито велела она, и взмахнула палочкой. — Алохомора!

К изумлению Гарри, чары сработали — то ли Снейп не хранил в кабинете ничего важного и ценного, то ли очень торопился, уходя. Они вошли — и буквально попадали у камина, прямо на ковёр. Усталость навалилась неподъёмной тяжестью, точно копилась специально в ожидании этого момента. Драко уронил белобрысую голову на колени и, казалось, сразу задремал. Гермиона тоже начала клевать носом — но Гарри толкнул её в плечо.

— Не спи, — призвал он. Девочка зевнула.

— Мне пора идти к себе, — неохотно признала она. — Интересно, отбой уже был? Темпус!

К изумлению Гарри оказалось, что ещё только четверть десятого — лишний раз он убедился, до чего растягивается время, когда так много всего происходит.

— Задержись чуть-чуть, — попросил он. — Нам надо кое-что обсудить.

Он покосился на Малфоя. Тот знай себе сопел с приоткрытым ртом — то ли дрых без задних ног, то ли очень талантливо притворялся. Но предстоящий разговор не был тем секретом, которым он не стал бы делиться с Драко, так что это, в сущности, не играло роли. Гарри поправил очки и уселся поудобнее, обняв руками колено.

— Гермиона, — начал он. — Когда один волшебник спасает жизнь другого, между ними создаётся особая связь. Тем более если они до этого… были не в лучших отношениях. Враждовали. Это самые сокровенные глубины магии, её непостижимая суть. Долг жизни. Ты понимаешь, что он значит?

Она медленно кивнула с серьёзным, почти угрюмым выражением лица.

— Что ты можешь попросить у меня что угодно. И я не могу отказать. Ради твоего блага я надеюсь, что речь идёт не о женитьбе, Гарри! Слишком глупо даже для сказки.

— Ну что ты, — успокоил Гарри. — Это банально. И слишком мало. Мне не нужны твои рука и сердце — без обид. Я хочу тебя целиком.

Она взглянула с ужасом — как тогда, когда он объяснил ей, что пытки по сути своей очень интимны. Гарри улыбнулся — не улыбкой Тома, а милой и доброй улыбкой Хорошего Мальчика.

— Не понимаешь, да? — ласково сказал он. — Гермиона, зачем ты так стараешься всегда отвечать первой? Почему важно, чтобы спросили именно тебя?

— Мне нравится, — насторожённо отвечала она, озадаченная переменой темы.

— Что именно тебе нравится? — терпеливо продолжал Гарри. Он знал ответ — но нужно было, чтобы она сама его поняла. Этому, как с изумлением понял Гарри, он тоже научился от Тома — строить диалог на одних вопросах.

— Что… что меня хвалят, — она осталась явно недовольна собственными словами, и тотчас поправилась. — Нравится зарабатывать баллы.

— А зачем?

— Чтобы их было много! — вспылила она. — Чтобы факультет выиграл кубок школы!

— Да, но зачем? Факультет получит баллы и кубок, а что получит Гермиона Грейнджер?

— Я… меня… — она с трудом подбирала слова, словно заглянула за какую-то потайную дверцу в собственной голове — и была удивлена тем, что увидела. — Мне скажут «спасибо»? Признают мои усилия?

Было видно, что она и сама понимает — это только часть правды, и Гарри подсказал:

— Признают тебя? Полюбят тебя?

Гермиона уставилась на него с ненавистью. Она прикусила нижнюю губу, её глаза заблестели.

— Я думаю, — мягко, вкрадчиво заметил Гарри, — что ты хочешь не баллы. Чего ты хочешь, так это друзей. А их как не было, так и нет — что в маггловской школе, что в волшебной. Я прав?

С гневным рыданием она вскочила, сжимая кулаки. Её волосы взметнулись гривой — снова словно сами по себе. Похоже, на них действовала её магия.

— Ты!.. Ты опять!.. — жгучая обида была в её голосе, но Гарри уже подхватился следом — и сгрёб её в охапку, прижимая к себе и укачивая, как маленькую. Она злобно пнула его голень ногой и засадила локтем прямо в печень. Родители-магглы, похоже, не поскупились на кружок самообороны без оружия.

— Тише, тише, — уговаривал Гарри, проглотив вскрик боли — локти у мисс Грейнджер были острые, а ножка — тяжёленькая. — Тише, всё хорошо. Тебе не нужно больше стараться. Ты всё делала неправильно, но это уже не важно. Я хочу себе тебя. Я спас тебе жизнь, и я выбираю тебя. Я уже твой друг. Я — твой друг.

— Ты… это неправда… ты не можешь… — она всё-таки разрыдалась — горько и безутешно. — Ты меня ненавидишь!

— Конечно же нет, — весело сказал он ей в волосы, и выплюнул моментально влезший на язык кудрявый завиток. — Ты меня бесишь, но это другое. Ты лучшая ведьма курса, Гермиона. Я бы не стал рисковать жизнью из-за кого попало. Твой ум восхитителен. Но ты и правда ведёшь себя совсем неправильно. Вот смотри. Представь себе, м-м… племя на островах где-нибудь в Океании. Ну, знаешь — ходят голые с копьями, носят бусы, живут в хижинах с соломенными крышами, свиней растят… Представила?

Она сдавленно икнула, но плач постепенно затихал, превращаясь в молчаливый поток слёз. Мантию снова придётся чистить и гладить — какая досада.

— Будешь ли ты презирать их за их образ жизни?

— Не-нет, — отозвалась она. — Разумеется нет! — такого ответа Гарри и ожидал. Он развил свою мысль дальше.

— Теперь представь ещё вот что. Живут они себе, живут, и тут к ним приезжает англичанин. Миссионер, антрополог — неважно. И он пытается завести друзей, проповедовать, всё такое. Но его не любят, и сильно. Как думаешь, что ему нужно сделать, чтобы его приняли в племя?

И вот тут он почувствовал, как словесная стрела поразила цель. Она дёрнулась в его хватке — и вдруг затихла.

— Гермиона, — зашептал Гарри в ярко-малиновое ухо, скрытое путаницей кудрей. — Тебе пора раздеться, нацепить бусы и взять копьё. Не тащи с собой порядки магглов сюда, тут у нас другой мир. У тебя будет куча друзей, если захочешь. Но я уже твой первый друг. Это то, чего я требую от тебя за долг жизни. Ты не можешь мне отказать.

— Ты слизеринец, — сказала она в конце концов совсем тихо.

— А я-то уж было поверил, что ты выше дискриминации. Или дело в том, что я не чёрный? — поддел Гарри. — Могу я тебя отпустить? Больше не будешь драться?

Она хмыкнула. Посчитав это за согласие, Гарри осторожно разжал объятия. Руки уже занемели. Гермиона взглянула на него исподлобья опухшими глазами, зарёванная и не убеждённая целиком — но она сомневалась, она уже почти дала себя уговорить.

— И ты правда тёмный волшебник, — о, всё же она признала этот факт. Отрицание осталось позади, стоило переходить к торгам.

— Был бы светлый, нас бы обоих тролль съел сегодня вечером. Подумай об этом.

Она вздохнула — и тут же вытащила на свет новое возражение.

— Я — из неволшебной семьи. А ты — вы все в Слизерине — ненавидите таких, как я, — бедняжка Гермиона, она и не подозревала, что только что ступила в приготовленную специально для неё ловчую петлю. Гарри улыбнулся.

— Какая ерунда! Могущественная ведьма вроде тебя просто не может быть магглорождённой. Наверняка у тебя есть волшебники в родне, просто ты об этом не знаешь. Моя собственная мать тоже думала, что родилась от магглов — а на самом деле что?

— Что? — нахмурилась Гермиона.

— Я — наследник Слизерина, вот что. И родство не со стороны отца. Значит, это моя мать — а её родители были вовсе не магглы, а сквибы. И с тобой то же самое, бьюсь об заклад. На самом деле я даже берусь это доказать — потребуется время, конечно, но существуют специалисты, исследующие родословные. Мы всё выясним.

— Мне кажется, ты не прав, — вяло возразила она, и начала снова опускаться на пол. Гарри придержал её за локоть.

— Не надо, иди вон лучше в кресло. Есть, кстати, Дагворт-Грейнджеры — один из них был великолепный зельевар, основатель целого научного общества. Твой родственник, скорее всего.

Она затихла. Кончились слёзы, аргументы тоже кончились. Она смотрела в огонь камина — очень задумчиво, насупив брови и покусывая губы. Гарри, усевшийся в другое кресло — кресло декана, но ему ни капельки не было совестно — наблюдал, как она моргает всё чаще и чаще. Гермиона забыла о времени, о том, что собиралась возвращаться в помещения собственного факультета. В обволакивающей тишине к ней подкрадывался сон. Когда её веки окончательно сомкнулись, Гарри позволил себе ту улыбку, что сдерживал всё это время.

— Драко, ты правда спишь? — шепнул он.

— Да, мой лорд, — отвечал тот, не открывая глаз, и Гарри улыбнулся шире.

------

[63] Bungarus, род ядовитых змей из семейства аспидов.

[64] Dispholidus typus, ядовитая змея семейства ужеобразных.

[65] Oxyuranus, род очень ядовитых змей семейства аспидов.

[66] Thamnophis, род змей семейства ужеобразных. Неядовиты.

Когда — уже далеко заполночь, и он сознательно не колдовал темпус, чтобы лишний раз не расстраиваться — Северус притащился, наконец, в свои комнаты, его встретила взломанная дверь.

Нечего было и гадать, кто обнаружится за нею. Раздражённо выдохнув, он толкнул створку.

Поттер спал безмятежным сном праведника — в его, Снейпа, кресле, которое он честно поделил с Драко. Крестник сложил руки на груди и уронил подбородок на грудь, а национальный герой, будучи ростом пониже, с удобством разместил всклокоченную голову на его плече. Очки Поттера сползли с носа и болтались на одной дужке. В кресле напротив свернулась третья ученица — Грейнджер, навалившись на широкий подлокотник и подсунув сложенные ладони под щёку. Идиллия, да и только. Северус прошествовал к камину тяжёлой походкой смертельно усталого человека и как следует пнул ножку кресла, оккупированного мальчишками.

Поттер вскинулся с неразборчивым тревожным возгласом, озираясь по сторонам и хлопая округлившимися глазами, будто сова. Очки от резкого движения окончательно свалились и хлопнулись ему на колени; он не сразу сообразил их надеть. Драко, мелкий поганец, напугался куда меньше — зевнул в далеко не изысканной манере, растёр руками лицо и сладко потянулся, не обращая внимания на то, что этим движением практически выпихнул соседа из кресла. Оба поднялись и синхронно потупились.

— Крёстный!

— Господин декан!

От их возгласов очнулась и гриффиндорка — завозилась, ойкнула и подскочила, одёргивая юбку и судорожно разглаживая мантию.

— Профессор Снейп!

Северус мрачно обозрел три повинно склонённые макушки.

— Полагаю, — желчно заметил он, — нет нужды объяснять вам, что убегать во время всеобщей эвакуации было чудовищно глупым поступком. Отдельной благодарности заслуживает то, что вы никого не поставили в известность о том, что живы и здоровы. Особенно от вас не ожидал, мисс Грейнджер — вы прежде казались мне более дисциплинированной особой. Но, как видно, дух Гриффиндора воистину обуял вас — потянуло на приключения, не так ли? Да к тому же вы и моих подопечных умудрились втянуть в неприятности.

Девица насупилась с сердитым и несогласным видом, но спорить, что удивительно, не стала — хотя Северус, уже немного изучив её характер, ожидал именно этого. Поттер и Малфой вразнобой завздыхали, отводя глаза — ага, значит, и впрямь угадал. Удивительную власть имеют умненькие гриффиндорки над сердцами некоторых слизеринцев — должно быть, это какая-то разновидность проклятия, наподобие того, что лежит на должности профессора защиты от тёмных искусств.

— Вы нас накажете? — робко подал голос Драко. Снейп хмуро усмехнулся.

— Всенепременно! Котлы будете оттирать до самого Рождества, — злорадно сообщил он. — Готовьтесь к тяжкому труду — возможно, после него у вас поубавится энергии для шалостей. А сейчас, хотя я бесконечно ценю доверие, позволившее вам чувствовать себя в моих апартаментах как у себя дома, мисс Грейнджер надлежит вернуться в собственную спальню. И вы двое тоже — марш в кровать.

Гриффиндорку не нужно было просить дважды — мышью она юркнула к выходу, и уже взялась было за дверную ручку — но вдруг замялась.

— Профессор, а… — начала она, комкая и без того жёваную юбку, но Снейп перебил:

— Тролль более не опасен. Ступайте.

Та вздохнула как-то непонятно, будто собиралась задать совершенно иной вопрос, но всё же покорно выскользнула за дверь. Быть может, хотела попросить записку на случай встречи с ночными патрулями — ей невдомёк было, что все префекты сегодня ночью сидят по своим гостиным из соображений безопасности. Ничего, не пугается действительно опасных вещей — так пусть хоть перспектива быть пойманной и повторно наказанной послужит ей уроком.

Собственные студенты тоже не спешили выполнять указание декана.

— Сэр, — промямлил Поттер, ковыряя носком ботинка ворс ковра. — Помнится, вы говорили, что в случае острых ситуаций…

«Боится взбучки от префектов», — понял Снейп, и снова усмехнулся.

— Ну что вы, мистер Поттер, разве же теперешнюю ситуацию можно счесть таковой? Вот если бы никто так и не сообщил ни мне, ни старшим воспитанникам, где вы и что с вами — тогда да. Но вам повезло. Встретите Кровавого Барона — кланяйтесь в пояс, именно его вам следует благодарить за своевременную передачу этих известий. Идите же, вы свободны. И вы, мистер Малфой. Вашему отцу я, конечно, сообщу о вашем неразумном поведении — уверен, он тоже захочет сказать вам несколько слов.

«А и хотел бы утаить твою эскападу — ничего бы всё равно не вышло», — мысленно продолжил Снейп, провожая взглядом понурившегося Поттера и кусающего губы Малфоя. Дело приняло такой оборот, что без визита от совета попечителей точно не обойдётся, и Северус поставил бы галеон против кната — каков бы ни был состав их делегации, но возглавлять её будет старший Малфой.

Честно говоря, Снейп и сам не отказался бы разобраться, что, прах побери, творится в школе. Нет, о проклятии, лежащем на должности преподавателя ЗОТИ, не в курсе были разве что сидельцы Азкабана, и то лишь потому, что к ним не доходили известия извне — но ныне занимающий её колдун вызывал слишком уж много вопросов.

Что Квиррелл находится под действием проклятия, Северус понял недели через две по его возвращении в школу. За время своего идиотского турне, предпринятого в преддверии вступления на новый пост, Квиринус разительно изменился. Казалось по временам, что это вообще совершенно другой человек.

Угрюмоватый и замкнутый выпускник Рейвенкло, тщеславный и гордый до обидчивости, всегда тщательно следивший за внешностью, вдруг сделался общительным, даже излишне болтливым. Он совершенно опустился внешне, а вдобавок вёл себя чуть ли не как клоун, роняя с каждым занятием всё больше и без того невеликий свой преподавательский авторитет. Насмешки студентов, звучавшие уже не только за спиной, а и прямо в лицо, его, казалось, нимало не смущали; он лишь улыбался растерянной улыбкой слабоумного.

Разгадку подсказал крепнущий день ото дня аромат разложения, который незадачливый коллега пытался безуспешно маскировать чесноком. Амбре получалось тошнотворное, и Снейпу всё труднее становилось даже просто находится с Квиринусом за общим преподавательским столом. К счастью, тот предпочитал питаться отдельно — не то перейти на чай и сэндвичи в собственных покоях вынужден был бы зельевар. Каково приходилось остальным, сидевшим ближе, невозможно было и представить; впрочем, Батшеда и Сильванус, непосредственно соседствовавшие с Квиринусом, могли помалкивать из ложно понятой вежливости.

Профессор Квиррелл умирал — и делал это, как всё остальное, что он делал в своей короткой и бесславной жизни, медлительно, докучливо и бестолково.

Но вот что настораживало, так это его непроходящая тяга к устроенному директором полигону.

Да, идиотская, опасная для учеников затея, родившаяся из одолевшей Муди паранойи, заслуживала отдельного рассмотрения советом попечителей, и Северус намеревался так или иначе подтолкнуть Люциуса к изучению этой «полосы препятствий». Пусть прямо сообщить он и не мог, но ведь имелись способы и непрямые, и хоть один да должен был сработать. Глупейший аттракцион, как и любой плод коллективного безответственного творчества, своего предназначения выполнить по определению не мог, зато уже одним фактом существованием причинял массу хлопот — и вот теперь послужил, наконец, источником серьёзной проблемы.

«Доигрались», — была первая мысль Снейпа на известие о тролле. Удивительно, что удрал не цербер — с другой стороны, тролль был даже неприятнее, а по известному закону, руководящему Вселенной, сбежать следовало наиболее опасному экспонату недоделанного вивария.

«Ловушка», если её вообще стоило так называть, предназначавшаяся для ловли проникшего в Хогвартс чернокнижника — под которым, судя по её наполнению, Муди разумел Поттера, а господин директор — возродившегося Тёмного Лорда — сооружалась наспех, и нет ничего удивительного в том, что в охраняющих её чарах оказались незамеченные бреши. Но, торопясь к месту происшествия, Северус не мог не задуматься — какого Мордреда весть о сбежавшем тролле принёс именно Квиррелл? Его кабинет, конечно, находился по пути следования с четвёртого этажа в подземелья, но что ж это выходит — Квиринус проводил чудище туда, и лишь затем поковылял в Большой зал? Или он уже к тому моменту находился где-то в подземельях — а зачем? На кухню направлялся, стыдясь отравить атмосферу за праздничным столом, и намереваясь выпросить у домовиков корзинку с провиантом для единоличного банкета?

И нехорошие подозрения только укрепились, когда Снейп, со всей возможной поспешностью преодолевший путь до воспрещённого студентам коридора, застал люк позади цербера открытым. Пока Северус укрощал злобно истекающего пеной Хагридова питомца, ему почудился в воздухе тот самый непередаваемый душок — смесь заживо гниющей плоти и чеснока, и это выбило его из колеи настолько, что трёхголовый пёс едва не цапнул его за ногу — конечность удалось отдёрнуть в наипоследнейший момент, буквально сотой доли дюйма не хватило для серьёзного увечья.

Нет, вряд ли нюх — что в переносном смысле, что в прямом — подвёл матёрого шпиона. Если подумать, то ведь и ранее Квиринус подозрительно часто крутился где-то поблизости. Да, как преподавателю ЗОТИ ему следовало принять самое непосредственное участие в контроле периметра, но ведь не мог же он не понимать, что его помощь не просто минимальна — она бесполезна? Или не до конца изжитое самолюбие не давало осознать очевидного?

И как тролль преодолел дьявольские силки? Ведь именно они должны были остановить монстра, в случае чего, другого предназначения у растений не было — препятствие в их лице преодолел бы, не вспотев, и первокурсник; достаточно зажечь свет поярче — легко для волшебника, совершенно невозможно для тролля — и цепкие плети пугливо расползались по сторонам, открывая проход…

Тут цербера всё же удалось отогнать в угол, и Северус, кося в его сторону одним глазом и не сводя палочки с опасной твари, спустился в люк. Дьявольские силки приветствовали его тесными объятиями. И комната с летучими ключами, выверт полугоблинской фантазии, и шахматы — при виде которых ему с новой силой захотелось посоветовать Минерве обратиться к мозгоправу — всё было не тронуто на вид, и всё на месте. Но вот тролль исчез. Выходит, он и впрямь бродил сейчас где-то по Хогвартсу. Что за напасть!

Снейп, до последнего лелеявший надежду на ошибку или глупый розыгрыш, затейливо выругался. Вызвал патронуса, отослал его к директору — и, делать нечего, побрёл назад. Предстояла весёленькая ночь.

Но истинные размеры этого веселья не напророчила бы даже Трелони, известная пессимистка. У выхода из лабиринта — цербер, капая слюной, заглядывал в люк, готовый оказать Северусу самую радостную встречу — на Снейпа спланировал бумажный журавлик, и принялся неистово клевать в руку своим крошечным клювиком. Северус развернул записку.

«Поттер и Малфой исчезли!» — гласили прыгающие буквы; если бы не подпись, едва ли он узнал бы почерк Фарли, до того дрожала её рука. Снейп выматерился снова — а вот и ещё один неучтённый фактор: наследник Слизерина вступил в игру. Он вновь призвал сотканную из серебряного света лань, и продиктовал: «Не вздумайте искать, никому не покидать общежития!» Предчувствия нахлынули самые нехорошие, и Хагридова пёсика Снейп угостил жалящим такой силы, что тот убрался с дороги впереди собственного жалобного воя.

За дверью коридора поджидало новое явление — Кровавый Барон, их факультетский призрак, бесцельно нарезал круги среди лестничной площадки. Когда Северус зашагал по ступеням, привидение устремилось за ним.

— А вам что нужно? Не видите, я занят! — не выдержал Снейп, осознав, что дух преследует его вполне целенаправленно.

— Силы зла властвуют в замке этой ночью, — глухо проронил тот.

Северус бессильно скрежетнул зубами — добиться толку от немёртвых было ещё посложнее, чем от портретов. Пришлось удовольствоваться этим расплывчатым ответом.

В холле он застал бестолково толпящихся коллег. Под предводительством Альбуса они пытались разбиться на поисковые партии; не хватало только Филиуса, Минервы и Помоны — ходили успокоить подопечных, следовало полагать, ведь дисциплину в рядах студентов худо-бедно умел поддержать лишь сам Северус. Однако вскоре появились и они. Кто попарно, а кто и тройками преподаватели покидали холл, и Снейпу в напарницы досталась подоспевшая последней МакГонагалл, а следом без приглашения увязался Квиринус, так и не понявший, что его пытаются ненавязчиво отстранить. Поразмыслив, Северус не стал возражать — по крайней мере, так вонючка будет под присмотром. И тролль его не сцапает, и сам лишнего не учудит, всё спокойнее.

Им выпало обыскивать третий этаж — коридоры, примыкающие к классам маггловедения и чар, галерею с доспехами и зал наград. Кровавый Барон с мрачным видом следовал за их процессией — и, мало того, к нему присоединились Серая Дама, Почти Безголовый Ник и Лорд Драбен. Призрачная делегация держалась несколько позади, но очень действовала на нервы. Никогда доселе призраки Хогвартса не вели себя столь навязчиво, пускай и впрямь активизировались в ночь Хэллоуина.

Но вскоре их нежеланное соседство перестало кого-либо занимать. Издалека, приглушённый толщей стен, послышался неясный шум. Гулкие удары, точно лес валят, и встрепенувшаяся Минерва со своим нечеловечески-острым слухом, присущим анимагам, наверняка расслышала его куда отчётливее, потому как она скомандовала:

— Живей, за мной! — и, подобрав полы мантии, ринулась вдоль коридора.

Где-то за поворотом гулко хлопнула дверь — но когда они вывернули в проход, ведущий к классу чар, там уже было пусто и безлюдно, только пьяные монахи на картине как ни в чём не бывало предавались нескончаемому кутежу. От группы привидений отделился призрак Серой Дамы — и просочился через стену, а прочие фантомы взвились вихрем и замельтешили перед бегущими, мешая обзору и замедляя продвижение вперёд. Грохот, между тем, стал отчётливее — и вдруг смолк. Минерва завертела головой.

— Туда! — определила она, но эхо, блуждающее в прихотливых нишах и изгибах стен, как видно, запутало её — в галерее с доспехами оказалось пусто. Однако стоило им добраться до пустого коридора, где обитал неупокоенный дух девицы Уоррен, и стало понятно: источник шума находился именно здесь.

Плакса Миртл, как прозвали привидение студенты, имела обыкновение подтоплять заброшенный туалет, место своей безвременной кончины, а порою и прилегающий к нему проход. Но в этот раз отнюдь не грязная водица захлюпала под ногами — нет, лужа, просочившаяся из-под побитой и покосившейся двери, вокруг которой расходилась паутина свежих трещин, будто кто-то пытался выломать кусок стены, чернела в свете зачарованных светильников и пахла ржавчиной и смертью.

Это была кровь.

Квиринус позеленел. Казалось, его вот-вот вывернет — удивительно, как ему, в его-то состоянии, вообще удалось не отстать во время их спринтерской пробежки. Минерва сжала губы так сильно, что они стали напоминать бесцветную тонкую нить. У самого Северуса будто лёд наморозило в желудке — крови он не боялся, а вот неизвестности — ещё как. Он первым подоспел к двери, рванул её и, убедившись, что створку намертво заклинило, отрывисто бросил:

— Все назад!

Все — даже призраки — отпрянули, столь властно прозвучала эта команда. Снейп послал в двери «конфринго» — жалеть школьное имущество в его намерения не входило, не теперь — и разметавший щепки взрыв открыл им мрачную, пугающую картину.

Среди разгромленного туалета парила Миртл. Она кружилась в странном потустороннем танце, под неслышимую никому мелодию, помахивая руками и качая очкастой головой. Вокруг неё свидетелями призрачного буйства рассыпались жалкие руины — осколки зеркала и раковин, какие-то щепки. Повсюду была кровь. Из сорванного крана била в потолок вода, и падала с него неравномерною капелью. Плиты пола в двух местах треснули, со стен кое-где пластами отвалилась штукатурка.

— Мисс Уоррен! — раздувая ноздри, выдохнула Минерва. — Что тут у вас произошло?!

— О, я не могу сказать, — отозвалась та, пролетая мимо них в своём гротескном вальсе. — Нет-нет, не могу. И не спрашивайте — мне запрещено!

— Кем запрещено? — нахмурился Северус. Догадки у него имелись — уж если отыскалась в Хогвартсе неведомая сила, сумевшая изничтожить Пивза…

— И этого я сказать вам тоже не могу! — Миртл хихикнула. — Нет-нет, нет-нет. Тс-с-с, — она прижала полупрозрачный палец к губам и снова захихикала.

— Извольте отвечать! — проскрежетала МакГонагалл, но без толку. Северус, утративший интерес к их бессмысленному диалогу, огляделся повнимательнее — и заметил, что одним из обломков, раскиданных тут и там, была вовсе не случайная, вывороченная взрывом, деревяшка.

— Инспектио сангвис, — шепнул он, поводя палочкой. Да, то была кровь тролля — и, утопая в ней, валялась принадлежавшая ему дубина. Судя по размеру лужи, тролль был мёртв.

Но Снейп не успел поделиться своим открытием. Залитый кровью коридор наполнился серебряным ликующим светом, и к замершим в дверях преподавателям спорхнул патронус — сияющий феникс с похожими на две ярких звезды глазами.

— У Хагрида пожар! — тревожно крикнул он голосом директора, и исчез.

Квиррелла всё-таки вырвало — он мучительно закашлялся, согнувшись в три погибели и припав к стене. Минерва молча перекинулась кошкой — и помчалась, стеля над полом длинные скачки, в сторону лестниц. Северус же, плюнув на всё, прибег к тому способу передвижения, который многие годы полагал для себя запретным. Он добежал до ближайшего окна, высадил стекло, перемахнул через подоконник — и, в сопровождении тающей в темноте струи чёрного дыма, полетел вперёд и вниз.

Да, кто бы знал, для чего однажды пригодится лордова наука. Своё умение Северус скрывал — клеймило оно не хуже метки, но здесь и сейчас не было никого, кто мог бы увидеть и осудить.

Хижина пылала. Не просто пожар — то был гигантский костёр, пламя уже охватило крышу, а стены, ярко-золотые, переливающиеся всполохами, сделались как бы полупрозрачными — верный признак того, что скоро они рухнут. Столб дыма, серый на фоне угольных небес и подсвеченный снизу огнём, клубился и поднимался в вышину, и в нём взлетали к побледневшим звёздам снопы искр. Зрелище ужасало. Забытый, но, оказывается, живой рефлекс всплыл в Северусе: его взгляд машинально поискал в небе метку — и только не найдя, он понял, что именно высматривал. С ругательством — которым уже за этот вечер — он приземлился среди капустных грядок, в жирный, чавкающий чернозём.

Тушить здесь что-либо, конечно, было поздно. Никто и не пытался — тушили, поливая струями воды из палочек, какую-то дымящуюся груду тряпок; лишь пару раз моргнув, Снейп опознал в ней Хагрида. Груда шевелилась и рычала — полувеликан был жив.

От замка в сторону столпотворения у хижины метнулась тень, упала наземь и распалась надвое. Минерва, задыхаясь и прижимая руку к правому боку, выронила метлу, а спрыгнувшая ещё в воздухе Поппи Помфри, звеня флаконами в санитарной сумке, уже опускалась на колени возле пострадавшего. Северус заозирался, прикидывая, из чего бы трансфигурировать носилки. Левитировать едва поддающегося магии полувеликана без какого-нибудь материального посредника было нельзя, а между тем единственным способом доставить раненого в Мунго являлась аппарация, для которой следовало сначала вытащить его к границе окружающего школу барьера.

Часом спустя, пропахшие дымом и изнемогшие, преподаватели собрались, чтобы держать совет в директорском кабинете. Не только, впрочем, преподаватели — трагедия сплотила всех, явился даже Филч — присел на подоконник, потерянно наглаживая кошку. Миссис Норрис пучила жёлтые глаза, впиваясь когтями в мантию старого сквиба и оставляя на ней новые слои налипшей шерсти поверх уже имеющихся. Помфри всё тёрла и тёрла покрасневшие глаза, оставляя на лице грязные следы. Минерва молча наколдовала ей стул.

Северус сделал то же самое для Квиррелла. Полупокойник поблагодарил его кивком и жалкой, вымученной улыбкой. Идущий от него смрад смешался с запахом гари в такой отвратительный букет, что Снейпа самого чуть не вывернуло. Он часто задышал, но всё же совладал с собой. Филиус, примостившийся на втором подоконнике, безостановочно комкал в кулаке кудрявую бородку. Батшеда беззвучно плакала, Септима хмурилась и кусала губы. Аврора выглядела отстранённой, как обычно — лишь то, как она стискивала руку Сильвануса, выдавало её волнение. Ирма нервно теребила отороченный кружевом носовой платок.

Директор обозрел набившихся в кабинет волшебников и тяжко, душераздирающе вздохнул.

— Поппи, девочка моя… — начал он, и, не дожидаясь конца вопроса, медиведьма подхватила:

— Он выживет. Состояние тяжёлое, но стабильное. Из-за того… из-за его… — она не знала, как поделикатнее сказать о расовых особенностях Хагрида, и потому после пары попыток бросила и пытаться. — С ним тяжело пришлось, но он точно выживет. Шрамы только останутся… — она опять прошлась грязными руками по лицу.

Директор подёргал себя за бороду. Звон колокольчиков сейчас казался особенно неуместным. У Северуса дёрнулся глаз. Как никогда ему мечталось отрезать к Мордредовой мамочке эту пакость. Или — учитывая сегодняшний дивный вечер — начисто спалить.

— Сильванус, вы с Авророй первые подняли тревогу, — директор вперил в них пристальный взгляд поверх очков. — Можете объяснить подробнее, что видели?

Синистра чуть склонила голову и задумчиво сузила свои глубокие чёрные глаза. Её мантия, пурпурная с оранжевым, которую она особенно любила надевать по праздникам, пестрела дырочками от прожёгших её искр. Волосы выбились из пучка и закудрявились от жара. Мазок копоти, едва заметный на тёмной коже, украшал висок.

— Я не могу сказать, — рассудительно изрекла она. — Я даже не смотрела особенно в ту сторону, мы ведь искали тролля. Но загорелось очень быстро. Разом, будто адский огонь.

— То же самое, — Кеттлбёрн почесал нос искусственной рукой. За его другую, живую кисть всё продолжала цепляться пальцами соседка — спокойствие Авроры было, как видно, напускным. — Я вообще не такой глазастый, — угрюмо пошутил он, мимолётно дотронувшись до пустой впадины под правой бровью. — Обратил внимание только когда вдруг стало светло. Решил сначала, что лесничий костёр жжёт. Ну, ведь праздник же…

Все помолчали. И тут внезапно всхлипнула в голос мадам Пинс.

— Я, я виновата, — выговорила она, прижала свой истерзанный платок ко рту и горько, глухо зарыдала, будто закашлялась.

Изумлённый до крайности Северус машинально наколдовал стакан воды. Ирма приняла его трясущимися руками. Зубы отбили звонкую дробь по стеклу, и часть воды выплеснулась на грудь, но библиотекарша успокоилась достаточно, чтобы продолжать.

— Где-то с месяц назад я заметила, что у меня пропадают книги. И всё на одну тему. «Драконы Великобритании и Северной Ирландии», «От яйца до адского чудовища», «Разведение драконов для удовольствия и выгоды», — на последнем она запнулась и сызнова чуть не расплакалась. — Я грешила сначала на студентов. А теперь мне кажется... я думаю... Что это всё время был Рубеус. Мне… следовало сразу сказать вам, Альбус, но...

Окончание её речи утонуло во вновь накативших слезах. Директор с удвоенной силой вцепился в бороду. Вокруг зажужжали, загалдели — каждый спешил выразить своё изумление или высказать своё мнение, безусловно, невероятно ценное.

Филч закряхтел и покрепче прижал к себе кошку. Флитвик пискнул что-то на гоббледуке. Сильванус рыкнул: «идиот!», Поппи ахнула и прикусила губу. «Рано или поздно этим и должно было кончиться!» — сердито и резко сказала Септима, и тем породила новую волную реплик.

— Уже не в первый раз…

— Так и знала…

— А помните тот случай, когда…

— Бедный Рубеус, ему всегда нравились самые опасные…

«Не о том думаете», — фыркнул про себя Северус. Под каждым словом он мог подписаться — и под «этим должно было кончиться» и под «идиот», но в первую очередь его заботило теперь совершенно другое. И это другое он высказал вслух, громко и чётко:

— А кто видел дракона? Где дракон?

— О, Мерлин! — опять слились в хор встревоженные голоса.

Итак, пропали выходные. Как только рассветёт — начнутся поиски дракона. Одна надежда, что особь ещё невелика. С другой стороны, мелкого дракончика и выследить труднее. Запретный лес велик — есть шансы не найти. И будет через пару лет великолепнейший сюрприз.

И вот, в свете таких-то происшествий, Кровавый Барон со своим известием о том, что бессовестно удравшие мальчишки в безопасности, воистину не произвёл на Северуса хоть сколько-то значимого впечатления. Что ж, в безопасности — и ладно. Отлично, превосходно, хорошо. Подумаешь, доносит об этом призрак. Почему бы, действительно, и нет.

Отправив третьего за ночь патронуса — префектам, чтобы кончали психовать и ложились спать — Северус почувствовал, как накатывает предательская слабость. Еле-еле дотащившись до своих покоев и обнаружив там беспечно почивающих детей, Снейп не сумел даже рассердиться толком — ни на них, ни на Минерву, умудрившуюся потерять студентку и до сих пор этого не заметить. Нет, совершенно не зря он упрекал её в небрежении детьми собственного дома — вот попадись девчонка троллю, когда её бы начали искать? Поутру? На перекличке перед занятиями в понедельник? Да, это вам не Хаффлпафф; львы — хищники-индивидуалисты. Даже родной змеиный клубок и то дружнее, чем сборище отпетых бунтарей.

И с этими думами на уме Снейп опустился в ещё тёплое кресло, такое привычное, такое глубокое и мягкое, что стоило затылку коснуться подголовника, как тёмною и мутною волной, похожей на глубокие воды Чёрного озера, к декану Слизерина подступил необоримый сон.

Снился ему пожар, и слюнявая пасть цербера, и реющая в небе метка, и вытекающая из-под двери Большого зала кровь — и, почему-то, Квиринус Квиррелл, строго спросивший: «кому принадлежит ваша верность, Северус?»

И тон, и сам вопрос настолько не вязались с личностью говорившего, что Снейп ужасно удивился — и проснулся. А пробудившись, обнаружил, что камин погас, сам он до костей замёрз, а темпус показывает три пополуночи. И, помянув Мордреда — в последний раз за ночь, или в первый раз за утро, смотря как посчитать — он запер двери и ушёл в спальню.

В Хогвартс свежеизбранный глава попечительского совета собирался как на бой. Во всяком случае амулетов нацепил едва ли меньше, чем во времена оны, готовясь к пожирательскому рейду. Поверх тончайшей гибкой кольчуги он зашнуровал кожаный колет[67], и даже волосы собрал в хвост, точно и впрямь намеревался прямо с порога драться. Кто-то назвал бы подобное поведение трусостью, кто-то — попыткой самоуспокоения; и правы были бы оба, в чём Люциус прекрасно отдавал себе отчёт. Дракон сам по себе не повод для шуток, как и тролль, но в школе его ждал кое-кто пострашнее.

Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Старый Цапень Дамблдор не верил в раскаяние «бывших» и в их оправдания об империусе — ни на кнат; более того, Малфой ничуть не сомневался, что именно прежний (впрочем, теперь правильнее было бы говорить — уже вновь действующий) глава Ордена Феникса повинен в тех нескончаемых варварских набегах, которые сам Люциус и многие из его друзей претерпевали от аврората.

Поводы изобретались самые вздорные — какие-то невнятные жалобы анонимных пострадавших, некие не подлежащие раскрытию оперативные данные и «вновь открывшиеся обстоятельства» по старинным делам, усердно расследуемым год за годом, но так и не дошедшим до суда. Итог всегда оставался один: унизительные обыски, после которых, чуть зевни, можно было недосчитаться весьма ценных артефактов и книг.

Предметы со следами «тёмной магии» конфисковывались, и только редкое везение могло помочь заполучить их потом обратно — оседали ли изъятые вещицы в цепких лапах невыразимцев, или просто уничтожались, Малфой не знал. Кое-какие пропажи нельзя было счесть ничем иным, кроме как сведéнием личных счётов и актом чистого саботажа — например, раритетное, но абсолютно неволшебное издание «Кентерберийских рассказов» как прилипло однажды к чьим-то рукам, так более никогда и не вернулось.

Но и помимо вредительства чужими силами господин Верховный чародей находил способы отравить Люциусу жизнь. На заседаниях Визенгамота тлела тихая, изматывающая позиционная война. Где Малфой голосовал «за» — глава законодателей был «против», и наоборот. Его речи о равенстве и прогрессе вызывали уже не оскомину, а натуральное разлитие желчи — всё оттого, что прогресс облечённый немалой властью магглолюб понимал как «что угодно новое в разы лучше чего угодно старого», а равенство — как «все равны, но грязнокровки более равны, чем другие».

К прискорбию, хозяин Бузинной палочки был чудовищно магически силён. Именно по этой единственной причине сиятельнейший лорд Малфой — и многие, многие его собратья по духу, ибо маски и плащи пожирателей смерти могли быть попрятаны по запертым сундукам, но уничтожить их в действительности ни у кого не поднялась рука — да, только потому, что объективно оценивал: не сдюжит, Люциус ещё не вызвал мерзавца на смертельную дуэль. А вовсе не из-за того, что драться с простолюдином — непростительный моветон.

А кроме того, старательно пестующий образ безобидного чудаковатого старца колдун превосходно владел легилименцией, и из-за одного этого его стоило опасаться вдвойне. Короче говоря, любой адекватный человек предпочёл бы дракона и тролля. Увы, выбирать не приходилось.

Со вчерашнего праздничного бала у Гринграссов Малфои возвратились поздно — или, скорее, рано — настолько, что принявшегося расталкивать хозяина домовика с запиской Люциус спросонья поприветствовал невербальным «флипендо», и лишь затем открыл глаза. Добби, с писком кувыркнувшийся было на пол, вскарабкался обратно на кровать и всё-таки вручил послание, бормоча вперемешку самоуничижительные эпитеты и заверения в срочности. Писал Снейп, и содержание его эпистолы согнало сон лучше любого бодрящего зелья.

Во-первых, в Хогвартсе попустительством директора обнаружился тролль — даже скорее не обнаружился, а длительное время содержался, хотя по окольным выражениям, использованным Северусом, можно было понять, что не всё там так просто. Во-вторых этот тролль, гулявший невозбранно в праздничную ночь по школьным коридорам, благополучно умерщвлён неизвестным благодетелем — от него осталось в буквальном смысле мокрое место.

Личность троллеборца не была до конца ясна; Снейп предполагал вмешательство младшего Поттера. Учитывая, что герой Магической Британии успел всего за каких-то два месяца засветиться сразу в нескольких тихих скандалах — поступил в дом Слизерин, объявил себя наследником его основателя и выказал знание парселтанга — удивляться не следовало. Особенно в свете того, что ещё ранее Поттер фактически признался в связи с возродившимся Тёмным Лордом, чей артефакт сейчас хранился у него — или, по крайней мере, мальчишка знал, где тот находится.

В принципе, складывавшийся по слухам — как собранным Нарциссой, так и пересказанным Драко — образ Поттера настолько не вписывался в плакатный, распропагандированный портрет святого младенца, что возникали подозрения: а тот ли вообще это мальчик? Но мальчик был самый тот — внешность, удавшаяся в отца, сие подтверждала. Впрочем, оборотное зелье не следовало до конца списывать со счетов, хотя никто и не замечал за Поттером привычки постоянно прикладываться к какой-нибудь неприметной фляжечке, а уж следили за ним во все глаза, что недруги, что потенциальные союзники. Ребёнок был сыном Джеймса — но вот к его воспитанию и мировоззрению возникали вопросы; ни то, ни другое явно не было продуктом общения с группировкой противников Тёмного Лорда — скорее, как раз, наоборот. И в этот же котёл — окклюменция, редчайший, невозможный для его возраста дар — или всё же навык?

Короче говоря, Северус ребёнку поверил — Люциус же не до конца, однако личная встреча должна была прояснить всё так или иначе. Они с Нарциссой ждали каникул — Драко обещался любыми путями залучить своего друга в гости — но представившийся сейчас удобный случай Люциус не намеревался упускать.

Даже если отставить в сторону тролля и его предполагаемого укротителя, немедленный визит в Хогвартс требовался всё равно. Ночью сгорела хижина школьного лесничего, печально знаменитого полувеликана. Сам Хагрид тоже пострадал — с обширными ожогами он находился на излечении в госпитале святого Мунго, в сознание покуда не приходил, и показаний о случившемся не дал.

Собрание преподавателей пришло к выводу, что страстный любитель фауны классом опасности не ниже, чем пять-икс, взялся за старое — где акромантул, там и прочие твари в том же духе; на этот раз — якобы — Хагрид притащил к себе дракона. Характер пожара, по описанию, действительно выглядел неестественным, а косвенной уликой послужили соответствующие книги, которые не слишком прежде охочий до чтения гигант повадился таскать из библиотеки, но всё же самогó огнедышащего ящера никто так и не видел. Северус считал, что и здесь без Слизеринова наследничка не обошлось, уж больно всё это совпадало по времени с его ночной отлучкой. И вот ещё в чём дело — ведь драконы понимали парселтанг…

Пока Малфой читал и перечитывал эти великолепные известия, прибыла вторая записка — на сей раз от возлюбленного отпрыска.

Тот, в лучших традициях семейства своей маменьки, залил полстраницы пафосом и тайной. Сквозь «не могу открыть тебе всего», «истинное могущество древней крови» и «невероятную мощь» просвечивало «какой я молодец». Что-то у ребёнка случилось за ночь такое, что он пришёл в новое восхищение от своего ненаглядного Поттера — и от себя самого заодно. И если принять хотя бы половину намёков за правду — Магическая Британия и впрямь даже не подозревала, кого именно умудрилась определить себе в герои. Избавиться при помощи такого Поттера от возродившегося Тёмного Лорда будет не проще, чем от саламандры с помощью огня, или от гигантского кальмара — используя «агуаменти». И это он ещё маленький…

Вдоволь насладившись полученной корреспонденцией, Люциус затребовал пергамент и письменный прибор, и прямо в кровати написал несколько собственных посланий. И лишь после того принялся за утренние сборы, растолкав самозабвенно спавшую лицом в подушку Нарциссу.

Люциус хмуро проверил последний артефакт, серьгу, служившую щитом от ментальных воздействий (слабенький, но он возьмёт на себя хоть что-то, а сильных нынче делать всё равно не умели, ни за какие деньги), придирчиво осмотрел перстни (тоже зачарованные, разумеется, один на определение ядов, а другой — веритасерума), поморщился — он их не любил, мешали — но со вздохом оставил всё как есть. Накидывая мантию поверх остального облачения, он состроил себе в зеркале зверскую гримасу. Получилось что надо — хоть прямо сейчас на листовку «разыскивается». Зеркало испуганно залопотало по-французски какой-то льстивый бред, но Малфой, давно отвыкший вслушиваться в речения колдовской стекляшки, привычно пропустил его мимо ушей. Что он хорош собой в любом наряде, Люциус отлично знал и так; этого не изменили даже два месяца нарастающего нервного напряжения и хлопот, связанных с новым постом. Немного заострились скулы, да и только.

Если быть честным с собою до конца, вовсе не заботы о Хогвартсе изматывали сиятельнейшего лорда. Его мучила другая загадка. Налившаяся чернотой метка на руке не давала усомниться: слухи не лгут, Тёмный Лорд нашёл способ вернуться к жизни. Но миновал месяц, другой — и вот уже пятый был на середине, а вызова к повелителю так до сих пор и не поступило. Почему?

Он более им не доверял? Люциус мог это понять. Все пожиратели смерти поделились на два лагеря: одни решили биться до конца, каков бы он ни был, другие стратегически отступили. Можно было выразиться и иначе: одни, упиваясь собственной несгибаемостью, гнили в Азкабане, другие пребывали на свободе, сохранив, по преимуществу, влияние, капиталы и прочие ресурсы. Или так: одни предали, другие остались верны. Вопрос формулировки являлся ключевым — мало существовало на свете вещей, которые Тёмный Лорд ненавидел бы больше, чем предательство.

Малфой сотню раз спрашивал себя — правильный ли сделал выбор? Быть может, Белла, Антонин и Барти поступили лучше? Всего и требовалось, что верить, ждать и не сломаться в окружении высасывающих любую радость упырей — а чем это отличалось от его собственной тихой каждодневной битвы? И гордость, многажды растоптанная аврорским сапогом за десять лет, осталась бы цела, и смело можно было бы взглянуть сейчас в глаза вернувшемуся повелителю. Но…

Всегда это проклятое «но». Верные, гордые, лучшие — прямо сейчас были бесполезны. Что они могли бы предпринять, сидя в своих одиночных клетках на далёком выстывшем куске скалы? Да ничего. Они исполнили бы любой приказ, трижды самоубийственный — но приказывать им не имело смысла. Второй вещью, после предательства, которую Тёмный Лорд не терпел ни при каких обстоятельствах — и наградой за неё часто служила смерть — была никчёмность.

И вот настало то самое время, коего Люциус так боялся и так ждал, веря и не веря в его приход — и он, такой благоразумный, был среди бодрствующих со светильником в ночи, готовый, во всеоружии — но призыва всё не звучало. Значит — не угадал?.. Решил неверно? И всё зря?

Именно эти мысли, а вовсе не стипендии неимущим, соревнования по квиддичу или расходы на больничное крыло кружили в голове дни напролёт и не пускали ко сну вечерами. Люциус не обольщался: в душе он был тот ещё осторожный трус, и прекрасно об этом знал. Сейчас ему было страшно.

Неслышно подошедшая Нарцисса с нежной и лукавой усмешкой огладила ткань его рукава, распределяя складки согласно одному ей ведомому представлению о гармонии. Потом оперлась на предплечье супруга, быстро поднялась на цыпочки и, аккуратно прицелившись, чмокнула Люциуса в уголок рта.

— Павлин, — сказала она, отступая прочь после этой мимолётной ласки. — Белый. Какая прелесть!

Люциус закатил глаза.

— Не нервничай так, милый, — рассудительным тоном посоветовала Нарцисса, проходя к трельяжу и усаживаясь на низенькую табуретку. — Фомальгаут очень милый мальчик, а Север, как обычно, просто себя накручивает. Ну, и нас заодно. Уверена, вы прекрасно поладите.

Всё ещё неглиже, в сорочке и незавязанном пеньюаре, чьи полы раскинулись сейчас по ковру вокруг неё иссиня-зелёным русалочьим хвостом, простоволосая, с обнажившимися до локтя руками, она сама напоминала если и не павлина, то какую-нибудь иную экзотическую птицу, деловито охорашивающую оперение с приходом утра.

— Vous ȇtes la femme la plus séduisante du Monde[68], — подобострастно проворковало зеркало, но Нарцисса заносчивым тоном прикрикнула:

— Tais-toi, crasse![69] — нашарила в ящике трельяжа изукрашенную перламутром щётку и принялась приводить в порядок спутанные со сна белокурые пряди. Малфой невольно залюбовался — зеркало, хоть и сыпавшее пошлыми банальностями, в сути своих высказываний было право.

— Из-за того, что он на четверть Блэк, ты слишком к нему пристрастна, — посетовал Люциус, взяв в руки трость и машинально проверяя крепление волшебной палочки. — Думаешь, раз он охотно ест твой шоколад, то и вообще будет есть у тебя с рук?

Нарцисса поймала в отражении его взгляд и самодовольно улыбнулась.

— А вот и увидим! В любом случае, наш сын уже блестяще использовал свой шанс. Ты, кстати, не забудь с ним повидаться. Он мне на тебя жаловался, что папенька мало пишет и совсем не хвалит. Купи бедному ребёнку — что он хочет? Метлу?

Она скрутила волосы в пучок и небрежным пассом отправила в полёт рой шпилек; те закружились вокруг её головы. Увенчивавшие их крошечные жемчужины поблёскивали в свете зачарованных свечей, воткнутых в парные серебряные канделябры. Старинные, тяжеловесные и грубоватые, они мало подходили к общей утончённой обстановке спальни — а кроме того, Люциусу вообще не очень нравилось сочетание скелетов и щупалец. Но Нарцисса в своё время прихватила светильники из дому как часть приданого, и нежно любила эту пакость.

— Место ловца в факультетской сборной следующего года, — хмыкнул Люциус, расправляя манжеты. Губа у любимого сыночка была не дура. — Это семь мётел.

Нарцисса, побросав в шкатулку лишние шпильки, царственно вскинула брови.

— И? Ты видишь тут проблему?

Люциус усмехнулся, разглядывая лицо жены через зеркало. Ох уж эти Блэки!

— Никакой. Проблему мотивации, разве что, — склонившись через окутанное пеной кружева плечо, он быстро поцеловал жену в щёку, сжимая её хрупкую ладонь — а вслед за тем припал на мгновение губами к беззащитно выпирающим из-под бледной кожи костяшкам тонких пальцев. — Я ушёл.

Всесторонне экипированный, Люциус направился, однако, не прямиком в Хогвартс.

Вначале он заглянул в Министерство Магии, и уже оттуда, в сопровождении предупреждённого утренней запиской Макнейра, перешёл камином в личные покои слизеринского декана. Во-первых, потому что намеревался перекинуться с Северусом парой слов — заполучить, так сказать, свежайшие разведданные в преддверии решительной атаки, и во-вторых — потому что вторгаться непосредственно в директорский кабинет было не самой удачной идеей. Тот мог ещё и не пустить.

У Северуса обнаружился спешно прибывший Тиберий Огден — ему, как выяснилось, и собственные дочки успели черкнуть пару строк; они у него учились в Хаффлпаффе, второй и третий курс, звёзд с неба не хватали, но баснословное приданое гарантировало им в будущем превосходных женихов. Пожилой уже винопромышленник, богатый как Крёз, души не чаял в поздних цветах своего третьего брака. Малфой его понимал — у него сын был вообще один, других не будет и, стрясись что… но он гнал эти мысли прочь. Нет, ничего с Драко не случится. Он, Люциус, проследит. А кроме того, наследник Малфоев и сам умница, каких мало, пускай характером, увлекающимся и авантюрным, вышел совсем в Блэков.

Старина Уолден, в прошлом — пожиратель смерти, а ныне — ликвидатор опасных магических существ при соответствующей министерской комиссии, ещё один из когорты выбравших суть верности, а не её форму, обменялся с Огденом рукопожатием, а с Северусом — приветственным кивком.

Все трое меченых имели удовольствие видеться относительно недавно. В последнее время взаимные визиты среди «бывших» приобрели характер беспокойного роения — Люциус как наяву видел взбудораженных шершней, повылазивших из гнезда, с гудением ползающих кругами, натыкаясь друг на друга и ощупывая всех встречных усиками. Каждый желал удостовериться, что вызовом обошли не его одного. Каждый раз за разом оставался не до конца убеждённым в искренности каждого. Никто не спешил сознаться, что принимал участие в Поттере, до или во время его летнего исчезновения из-под надзора светлейшего из магов. Убийством старухи-сквиба — таким образцовым, с меткой в небе напоказ — тоже не решался похвастаться никто. И все потихоньку сходили с ума — оптом и в розницу.

Как выяснилось, в дракона в школе уверовали всерьёз — или решили перестраховаться. Студенты, кто постарше, а также бóльшая часть профессуры — за исключением Снейпа, который ждал именно их, безобразно пьяной Трелони, которая до сих пор не проспалась, и директора, которому оправдания не усматривалось — обшаривали в эту минуту Запретный лес. Преимущественно с воздуха, но в особо подозрительных местах с буреломами (коих, разумеется, было очень много) высаживались пешие поисковые партии.

За несколько часов спецоперации — а началась она в половине восьмого утра, аккурат одновременно с жиденьким и серым ноябрьским рассветом — успели обнаружить и уничтожить гигантскую и очень опасную колонию акромантулов, спугнули стадо единорогов, ускакавшее вглубь леса, нашли целую поляну ядовитой тентакулы, встретились и поругались с кентаврами — к счастью, без жертв с обеих сторон — и разломали в щепки одну из мётел (не справившийся с управлением летун отделался ушибами и вывихом). Дракона не было и следа.

Огден враз приободрился — непосредственная опасность для его дочурок отсутствовала, а Макнейр, наоборот, поскучнел — эпатажному топору (Уолден упорно называл свою неразлучную железяку «секирой») явно грозило остаться не у дел, по крайней мере — сегодня. Решительно прекратив дальнейшие обсуждения, успевшие превратиться из обмена информацией в обмен сплетнями, Люциус повёл свой отряд драконоборцев к директорскому кабинету, благо дорогу туда, после стольких-то вызовов за годы учёбы, у него без помощи опытного обливиатора вряд ли получилось бы забыть.

Не утаила память и особенностей гостевого кресла. Когда директор принял их и пригласил рассаживаться — от избытка любезности, впрочем, глава школы не страдал, и потому гостям пришлось самим наколдовывать себе сиденья — Люциус первым делом постучал тростью по его ножке, трансфигурируя пакостное творение душевнобольного краснодеревщика в нормальный стул.

— Чаю, господа? — изогнул бороду в фальшивой улыбке директор. — Превосходный «Дарджилинг», смею рекомендовать! Чем обязан вашему визиту?

По нему не было заметно, чтобы он хоть сколько-то нервничал — а, между тем, Люциус надеялся, что будет. Состав своей делегации он подобрал хоть и второпях, но вовсе не случайно.

Тиберий Огден, наряду с самим Малфоем и Маркусом Милламантом, фактическим монополистом на рынке волшебных палаток и шатров, являлся одним из всего лишь трёх крупных меценатов, спонсировавших жизнедеятельность школы. Коль скоро они трое завяжут свои кошельки — придётся серьёзным образом пересмотреть бюджет, особенно в части стипендий для всяких побирушек вроде Уизли.

Макнейр же, носивший за глаза неприглядную кличку «палач», олицетворял угрозу более опосредованную, но и более прямолинейную. Свою роль в спектакле он понял прекрасно — топор пристроил на виду, между широко расставленных колен, сложил ладони на основании рукояти и состроил мрачное лицо. Физиономия его, и в добром-то расположении духа навевавшая мысли о мерзком донельзя характере, сделалась совсем уж гадкой.

— Как глава попечительского совета школы, — чопорно изрёк Люциус, отставляя в сторону вооружённую тростью руку и принимая как можно более надменную позу, — я прибыл расследовать имевший место сегодня ночью инцидент. Я говорю о тролле, господин директор. И о пожаре. Извольте объясниться.

— Самое защищённое место в Магической Британии! — Огден негодующе поджал губы, отчего его вислые бульдожьи щёки затряслись. — Так мне говорили. Припоминаете ещё свои слова? Следовало послушать мою дорогую Клариссу — отдать Эдиту и Беату на обучение в Шармбатон! Впрочем, перевестись ещё не поздно…

— Где монстра? — подхватил Макнейр, кривя рот в гримасе, которая у кого другого вышла бы дружелюбной. Зубы у матёрого головореза были плохие, но неизъяснимое очарование его улыбки заключалось не в этом — точнее, не только в этом. — Заявочка тута на вас была. Вы, значиться, монстру предъявите, а мы-то с моей малышкой: «ж-жих!», и готово.

— Боюсь, имело место недоразумение, — постно потупился директор. — Никакого тролля. Видите ли, в честь Хэллоуина кто-то из наших студентов пошутил — заколдовал большую лужу воды так, что это стало похоже на кровь. А наш преподаватель защиты… думаю, ни для кого не секрет, что эта должность проклята сами-знаете-кем… в общем, он — немного нервный молодой человек. И совершенно не переносит вида крови. Напугался, упал в обморок. Я повторюсь — недоразумение, и только.

От столь явной, беспардонной, неприкрытой лжи захватывало дух. Люциусу стоило большого труда удержать лицо. Чего-чего, но такого он не ожидал.

— А эвакуацию вы провели чтобы шутка стала ещё смешнее? — поморщился Огден.

Старый лицедей снова улыбнулся, собирая морщинки в уголках глаз — ни дать ни взять добрый дедушка, решивший порадовать сказочкой любимых внуков.

— Безопасность детей — наш приоритет, — елейно сообщил он.

Отложив в сторону неуместные сейчас эмоции — среди которых преобладало желание вцепиться в благообразную седую бороду, разодрать директорскую пасть и вырезать из неё язык — Малфой зашёл с другой стороны.

— Изумительно. Но допустим. Каковы же будут ваши объяснения насчёт пожара?

Блеснули в свете камина очки, тихо прозвенели бубенчики; директор склонил голову.

— К сожалению, небольшое возгорание, я бы не назвал это пожаром, действительно имело место, — вымолвил он. — Но не в здании школы. Пострадал домик лесничего. Скорее всего, Рубеус задремал, а уголёк тем временем выпал из камина и провалился в щель между досками пола… бедный малый лишён волшебной палочки по приговору суда. Вы, естественно, в курсе, — прозвучало это с упрёком, будто палочку любителю смертоносных тварей переломил лично Люциус, да ещё и потоптался по обломкам. — Он растерялся, не сумел вовремя потушить пламя — в результате обжёгся и надышался дымом. Очень неприятный и грустный инцидент, я согласен, но детям решительно ничего не угрожало. Мы уже занимаемся устранением последствий.

Малфой медленно и глубоко вдохнул через нос. Северус, обманщик, утверждал, что это помогает «управлять гневом». Не помогало ничуть, и Люциус обратился к другому способу, своему любимому и проверенному: стал высчитывать в уме, на сколько именно круциатусов подряд хватит мощности директорских лёгких прежде, чем тот сорвёт голос.

— Дракон детям тоже не угрожал? — осведомился он.

Директор недовольно вздохнул.

— Мистер Малфой…

— Лорд Малфой, мистер Дамблдор, — машинально огрызнулся Люциус. — Имейте хоть немного уважения.

— …какой дракон? — продолжил тот, не удостоив ответом его ремарку. — Откуда у нас здесь дракон? Право слово, я не понимаю.

— Стало быть, это не его сейчас ловят по всему Запретному лесу дети, безопасность которых — ваш приоритет? — внутренне кипя от бешенства, уточнил Малфой.

— О, вы успели заметить? — как ни в чём не бывало просиял директор. — Это массовая тренировка по защите от тёмных искусств. Не беспокойтесь — с ними преподаватели, всё под контролем. Кстати говоря, раз уж вы здесь, не могли бы мы обсудить парочку финансовых вопросов? Уверен, совету попечителей будет небезынтересно, что…

Люциус понял, что бой он проиграл. Директор пошёл в глухую несознанку, как выражались в подобных случаях авроры. И если в распоряжении авроров имелись методы ломать таких субъектов — а главное, полномочия эти методы применять — то ни у кого из них троих последнего не было, даже у Макнейра. Разве что объявить опасной магической тварью без меры обнаглевшего бородатого проходимца, и на этом основании обезглавить его — но что-то подсказывало Люциусу, что данный план нежизнеспособен.

— Я этого так не оставлю, — холодно пообещал он. — Можете быть уверены, я дойду до международной комиссии по образованию, если потребуется.

— Прекрасная мысль! — потёр руки довольный собой директор. — Мы будем только рады видеть их у себя. Обмен передовым опытом — что может быть лучше! Так вот, возвращаясь к стоимости ремонта…

* * *

Призраки никогда не внушали Гарри особого пиетета. Однако если и не поклон в пояс, то устную благодарность Кровавый Барон в его глазах действительно заслужил. Что бы он ни сказал префектам, но атмосфера, которую Гарри застал в гостиной, оказалась куда менее напряжённой, чем он опасался.

Префекты пили чай. Один из больших квадратных столов был сплошь уставлен чашками, салфетницами, блюдами с выпечкой, чайником, молочником и прочей посудой — в итоге картина смахивала больше на семейные посиделки, чем на зал суда. Но долго созерцать непривычное зрелище не пришлось — во-первых, его заметили, а во-вторых Драко, шедший сзади, решительно подпихнул Гарри в спину, и тот не слишком грациозно ввалился в общую комнату Слизерина.

— Вот и наследник, — усмехнулся Блишвик, на пару с Роули восседавший во главе стола. — Ползи сюда, мы уж тебя заждались.

«Ложились бы спать тогда», — без восторга подумал Гарри, а сам нацепил вежливую улыбку и пошёл, куда велено — к пустому стулу справа от префекта факультета. Почётное место говорило яснее любых слов — ругать если и будут, то не сильно.

— А ты — марш в кровать, — нахмурилась Блетчли на Драко, но Гарри возразил:

— Не выгоняйте Малфоя, он — со мной.

Тот важно задрал нос, хотя и явно робел перед префектами. Блишвик снисходительно махнул рукой — и Малфой, подтащив стул от соседнего стола, уселся с краю, тут же ухватив с ближайшей тарелки булочку «Челси»[70].

— Значит, дракон, — улыбнулась Юфимия, поигрывая чайной ложечкой. — Скажи хоть, что за порода? Чёрный гебридский? Или экзотика какая-нибудь? Надо же нам знать, кого с утреца будем ловить. Хотя, бьюсь об заклад, в Запретном лесу его не найдут, верно? Ну ещё бы. — Она мечтательно подпёрла щёку рукой.

Гарри аккуратно приземлился на стул, принял моментально подъехавшую по столешнице чашку с чаем, и поинтересовался осторожно:

— Дракон? — потому что, Мерлин свидетель, он покуда не понимал, о чём она толкует. Роули хмыкнула, а Блишвик лениво погрозил пальцем.

— Перед директором будешь такое лицо строить, парень. Здесь все свои. Одна семья, усёк? Ну так что там с драконом? Большой он? И, ради Салазара — скажи, что ты его контролируешь! Я всё понимаю про парселтанг, но характер у этих тварей паскудный донельзя…

— Вообще удивительно, как никто раньше не догадался, — с энтузиазмом вмешался Селвин, сидевший рядом с Гарри, и весело подмигнул, откусывая от тоста с джемом. — Девиз школы[71] не на пустом месте появился, а? Оружие Салазара — дракон, это же было очевидно. А сколько домыслов нагородили…

Гарри спрятал изумлённую гримасу, припав к чашке. Дракон. Какой ещё, к Мордреду, дракон? Тут он вспомнил давешние речи Тома. Никто, кроме них четверых, не знал, что василиск — это именно василиск.

— Да дайте ему ответить, олухи, — поморщилась Роули. Гарри сделал ещё глоток — чай показался ему совершенно безвкусным, точно вода — и приготовился к любимому развлечению слизеринцев, а именно к выуживанию из собеседника информации, уже, по убеждению оного собеседника, тебе известной.

— Прошу прощения, — молвил он, скромно потупившись. — И в мыслях не было оскорбить кого-либо из вас недоверием. Но, как вы понимаете, я не имею права ни подтвердить ваши слова, ни опровергнуть их. На мне лежит клятва строго хранить тайну.

Тут он вскинул голову и оббежал глазами сидевших за столом — Драко поймал его взгляд и ухмыльнулся, дёрнув бровями; они смотрели с интересом, с предвкушением, и ни одно лицо, даже кислое лицо Блетчли, не выражало скепсиса, ни капли. Они не сомневались — больше не сомневались — в нём.

Первой жертвой наследника — технически не того самого наследника, на которого все подумали, но это не столь важно — стал «кое-кто совершенно бесполезный». Но польза всё же была — именно жертвоприношение оплатило произошедшую перемену.

И если бы и шевельнулись в Гарри раскаяние и сомнения — они исчезли бы без следа сейчас. Его слушали. Смолкали, стоило лишь ему открыть рот. Как будто он сам был префектом, или капитаном квиддичной команды — как будто он был Томом. От этого осознания приятно закружилась голова.

— Зато я могу задать вам вопрос, — продолжил он, поправив очки. — Отчего все решили, что Салазар завещал наследнику одно-единственное оружие?

Это породило взрыв изумлённых восклицаний, рассыпавшийся шепотками и переглядываниями. Блишвик пристукнул кулаком по столу с быстрой усмешкой, в которой проскользнуло явное одобрение. Роули улыбнулась с почти материнской нежностью. Фарли хохотнула, Эджкомб задумчиво почесал нос, а Селвин наградил Гарри тычком в бок.

— Хватит зубы заговаривать, — фыркнула Блетчли. — Дракона могут поймать?

— Нет, — отвечал Гарри, истово надеясь, что сказал правду. Где Том умудрился взять дракона, вот что интересно было бы узнать. Нет, ерунда — даже при всей гениальности брата это не мог быть настоящий дракон. Просто невозможно. Какой-то фокус, скорее всего.

— Почему именно Хагрид? — спросил тем временем Эджкомб, огладив то, что он по недоразумению считал усами. Блетчли закатила глаза.

— Ты что, не… — начала она, но сосед перебил её:

— Гонория, я хочу услышать, что скажет наследник. Твоё мнение мне уже известно.

Префекты шестого курса не слишком-то ладили между собой. Гарри заподозрил бы извращённую форму романтической привязанности (в художественной литературе подобное встречалось сплошь и рядом), но оба были помолвлены — хотя это могло ничего и не значить. Он прочистил горло. Хагрид. Да, Том пошёл по проторенной дорожке. Если раньше Гарри крепко сомневался, что в первый раз Хагрида следствию подсунул именно Том, то сейчас он понял — нет, именно так всё и было. Из чего напрашивался вывод, что…

— Мне казалось — это очевидно, — произнёс он, пряча свои мысли поглубже и придавая себе хладнокровный вид. — Для нас, разумеется. Для остальных это будет выглядеть так, будто рецидивист взялся за старое.

— Сначала акромантул, а теперь дракон! — радостно подхватил Селвин, снова пихая Гарри локтем. Он с аппетитом уминал выпечку, с не меньшей жадностью прислушивался к разговору, да и в целом вёл себя точно на долгожданном празднике. — Логично!

Гарри степенно кивнул.

— Мы все здесь понимаем, что для наследника узурпация его титула немного оскорбительна, — продолжил он свою мысль, осторожно нащупывая путь через полную подводных камней беседу.

— Но переростку не вменяли этого, — нахмурилась Фарли. — Его судили как убийцу.

— Формально, — пожал плечами Гарри.

— С точки зрения закона наследие Слизерина не содержит в себе состава преступления, — согласился Блишвик.

— Хотя многим хотелось бы, чтоб было иначе! — скривилась Блетчли.

— Их проблемы, — качнула головой Роули.

— Никто из посвящённых, конечно, не купился, — Гарри улыбнулся с заговорщицким видом. — Но среди прочих наверняка нашлись те, кто уверовал, будто именно полувеликан открыл Тайную Комнату. Или, по крайней мере — те, кто не осознавал, что это сделал точно не он.

— Ну, теперь это более чем очевидно, — кивнул Эджкомб. — Итак, для самых тупых — великаний смесок доигрался с огнём, для чуть менее тупых — попался под руку наследнику, для тех же, кто в курсе дел…

— …настоящий наследник поставил его на место, — закончил Селвин, улыбаясь до ямочек на щеках. Гарри отсалютовал ему чашкой.

— Именно.

Беседа продолжилась, но свернула на малозначительные вещи. По завершении чаепития — остатки трапезы и посуду испарили несколькими небрежными «эванеско», заставив Гарри гадать, была ли последняя наколдована, или школьное имущество не слишком-то берегли — он подхватил Малфоя под руку и сбежал в спальню с чувством огромного облегчения. Но одновременно ему страстно хотелось немедленно повидаться с Томом. Переговорить, так сказать, как наследник с наследником. Не то чтобы он всерьёз намеревался закатить своему лучшему другу скандал, но парочку вопросов прояснить хотелось бы, и безотлагательно. Увы, откладывать именно что приходилось — как минимум на несколько часов.

Не без опаски покинув спальню субботним утром, Гарри обнаружил, что гостиная набита битком. Походило на то, что факультет полным составом решил прогулять завтрак. Старшие студенты, тепло одетые — или находившиеся в процессе такового одевания — толпились по всему помещению, группами и поодиночке. Воздух гудел от оживлённых разговоров.

— Пойдём дракона твоего искать, — мимоходом заметила оказавшаяся рядом Фарли, поправляя толстый серо-зелёный шарф. — Мобилизовали всех от пятого курса и старше. Наверное, до сумерек в лесу проторчим — одна радость знать, что ничегошеньки не найдём. Тентакулу какую-нибудь, разве что.

— А кентавры? А акромантулы? — ответили ей из группы пятикурсников. Джемма шутливо замахнулась перчатками.

— На тебя, Дикон, и лукотруса хватит! Во-от такусенького!

С руганью поделив мётлы — не у всех старших имелись свои, и потому право собственности младших оказалось беззаконно попрано — и лениво перешучиваясь, самые взрослые студенты ушли. Оставленные в замке младшекурсники разбрелись, мало-помалу возвращаясь к обычному субботнему распорядку. Кто собирался в библиотеку, с учебными сумками наперевес, кто принялся за игру в плюй-камни. Гарри со стыдом вспомнил, что так и позабыл Нага в заброшенном сортире. Идти его искать согласился Драко — не в последнюю очередь потому, что ему хотелось лишний раз посетить место боевой славы, а заодно и показать его Винсу с Грегом; пускай истинная тайна туалета Миртл была и не про них, но уж море кровищи-то они должны были оценить. Если только её не успели убрать.

У самого Гарри имелась миссия поважнее. Он направлялся в секретный Штаб — к Тому. Но не успел он сделать и шага за порог гостиной, как его перехватил декан. Тот пребывал в обычном для себя отвратительном расположении духа — но Гарри почему-то показалось, что с ночи у преподавателя зельеварения появился некий новый повод ненавидеть всех и вся.

— Я вам устроил встречу с прежним хранителем вещи, — сообщил он как о большом одолжении. — В полдень в моём кабинете. Извольте не опаздывать.

Гарри поблагодарил — ничего другого ситуация не предполагала, хотя его признательность далеко не была искренней — и направился к изначальной цели почти бегом. Следующему, кто попробует его задержать, он придумает очень жестокое наказание — мысленно пообещал себе Гарри.

Комната-где-всё-спрятано встретила его сонной умиротворяющей тишиной. Тома не пришлось ни вызывать, ни ждать — он уже был здесь, сидел, погрузившись в глубокую задумчивость, в своём излюбленном кресле, сложив пальцы домиком напротив лица и не сводя глаз с очень невзрачной, тусклой и помятой бальной тиары, лежавшей на столике перед ним, поверх очередной кипы книг по тёмным искусствам. В иных обстоятельствах Гарри живо заинтересовался бы его находкой — вряд ли тиара имела материальную ценность, скорее это мог быть некий артефакт — но сейчас ему не было дела ни до настроения Тома, ни до предмета его размышлений. Он затворил дверь, нарочито тихо, без хлопка.

— Кое-кто совершенно бесполезный, сказал ты, — процитировал Гарри, не тратя времени на приветствия, даже в виде привычного «Том!»; он был слишком зол для восторгов. — Я думал — ты о Филче. Я мог бы поклясться, что мы говорим о Филче!

Том, грубо вырванный из своих мыслей, смерил его неприятно удивлённым взглядом — точно гробовщик, на глазок прикидывающий мерки для будущего изделия и заранее недовольный лишним расходом материала.

— Впредь научись не строить предположений, — поучительно изрёк он, опуская кисти рук на подлокотники и закидывая ногу на ногу. Гарри прошёл ближе, но распирающая нервная энергия не давала ему сесть. Он принялся расхаживать взад-вперёд вдоль дивана, машинально прокручивая в пальцах волшебную палочку. Хотелось наколдовать что-нибудь… эдакое. Недружелюбное.

— Он — в списке, со звездой, его все ненавидят от мала до велика, и к тому же он — сквиб. Что, во имя Салазара, тебя не устроило?! — снова пустился в нападки он. Насчёт предположений отругнуться было нечем — сам виноват, что прямо не спросил, упрёк был справедлив, но — Хагрид? Что за счёты были к нему у Тома, что тот не мог просто предоставить злополучного гибрида его собственной судьбе?

— Какое дело мне до списка? — холодно осведомился Том. Гарри схватился за голову — и фигурально, и буквально.

— Мне зато есть дело! Я сам спросил у префектов, кого они хотели бы устранить — и они ожидали от меня именно этого, даже заранее подготовились! — выпалил он, яростно потирая шрам. Это же были очевидные вещи, азы политики. Как там оно называлось… лоббирование, точно. — Разве не ты мне говорил, что следует завоевать их протекцию, а?

— Протекция была нужна прежде, теперь твоя цель — их уважение, — просветил Том, показывая зубы в своей бесподобной версии улыбки — хищник, делающий вид, что не собирается укусить. — Действуя по их указке, ты получишь не его, а репутацию послушной марионетки.

Гарри стиснул челюсти. Очередная порция оскорбительной правдивости, но это же Том.

— Мне всё ещё требуется протекция! Я — маленький! Я первокурсник! — он остановился на секунду, обрисовав разочарованным и раздражённым жестом всю свою низенькую фигуру от ботинок до вихрастой головы. — Я постоянно себя чувствую в их обществе как… малолетний король при сильных герцогах — ты понимаешь? Будто я — Ричард Второй[72], или вроде того.

Сравнение с монархом, взошедшим на престол десяти лет от роду, показалось Гарри удачным, но Том отреагировал неожиданно — запрокинув голову, он вдруг засмеялся; и не в каком-то надменном злодейском ключе, а с искренним непосредственным весельем, точно над очень удачной шуткой.

— И кто же тогда в этой картине я? — спросил он, покуда Гарри решал, стоит ли обидеться всерьёз. — Джон Гонт?[73]

Гарри плюхнулся наконец на диван, скрестив руки на груди, и пожал плечами.

— Похож, нет?

— Возможно, я не настолько благороден, как был Джон, — предположил Том с мягкой, игривой усмешкой.

— Возможно, я, в отличие от Ричарда, умею держать слово, — парировал Гарри, закатывая глаза. — Он всё равно был ужасным королём, — но эта внезапная пикировка сделала своё дело; Гарри расхотелось злиться. Он тяжело вздохнул.

— Мы ушли от темы. Почему опять Хагрид? Мне, знаешь ли, пришлось додумывать твои мотивы — якобы свои мотивы — и я хочу увериться, что в этот раз не строил необоснованных предположений. Итак?

Том помрачнел.

— Стоило бы напомнить тебе, с чего всё началось. Хагрида судили как убийцу девчонки — и он и вправду имел все шансы сделаться убийцей, причём массовым, кабы не вмешался я, — произнёс он, поводя волшебной палочкой.

В воздухе соткалась иллюзия — удивительно реалистичная, особенно с учётом того, что всего пару месяцев назад Том искусством их создания не владел. Огромный… паук? Скорпион? Гарри не смог сходу классифицировать это создание, соединявшее в себе самые отвратительные черты обоих.

— Это, — сухо прокомментировал Том, — взрослая особь акромантула. Класс опасности пять-икс, они ещё и ядовитые. Частично разумные, но только частично — понимают обращённую речь и могут говорить, но толку в том чуть, они не умнее низлов, зато куда агрессивнее. Наш любезный Рубеус вообразил себя способным приручить сию тварь. Стоит сказать, что случаев успешного одомашнивания насекомых в истории человечества всего два — пчёлы и тутовый шелкопряд, паукообразных в этом списке не значится. Как думаешь, нас ждало новое слово в животноводстве?

Прежде, чем Гарри мог ответить, последовал новый взмах палочки.

— А это — то, что я нашел в его сундуке. Запертом на простой «коллопортус», прошу заметить. Детёныш акромантула. При устойчивых плюсовых температурах, как например в жилом помещении, их вид не впадает в зимнюю спячку и достигает зрелости быстрее. Так что этому месяцев семь-восемь, я полагаю. Готов к размножению через полтора года после вылупления из яйца при нормальных условиях, при ускоренном развитии — кто знает. Теперь скажи мне, что данное существо абсолютно безопасно, а студент, содержавший его в школе, полной детей-волшебников, адекватен и не заслуживал позорного исключения.

Гарри промолчал. Иллюзии акромантулов деловито заплетали сетями противоположные углы потолка. Было хорошо видно, особенно у большого, как шевелится то адское дерьмо, которое служило им вместо рта.

— Не спорю, Хагрид занял место на скамье подсудимых из-за меня, — добил Том, так и не дождавшись возражений, — но то был лишь повод, удобная возможность. Не случись прискорбного недоразумения с Миртл, я бы устроил его исключение всё равно. Ему изначально не следовало учиться в Хогвартсе, это вылилось в безумное напряжение для его умственных способностей и постоянную угрозу для всех остальных. Примитивную физическую угрозу в том числе — думаешь, он всегда контролирует свою силу? И это уже не говоря о его… наклонностях естествоиспытателя.

Гарри покачал головой:

— Ты практически обозвал его идиотом и фриком, знаешь?

— Нет, если бы я захотел обозвать его — я бы сказал, что он плод больной неконтролируемой похоти, и что никому неизвестно, насколько он пострадал ещё при зачатии от проблем биологической несовместимости. И это всё была бы чистая правда. А ты, прежде чем снова играть в адвоката дьявола, лучше вспомни-ка, кто оставил тебя, раненого в голову, дивно тёплой и приветливой октябрьской ночью на крылечке у добрых, заботливых магглов. Даже меня умственно неполноценная потаскуха родила хотя бы в помещении. И передала с рук на руки, а не подбросила на ступеньки.

Гарри снял очки и потёр ладонями лицо.

— Ну хорошо, — выговорил он наконец. — Насчёт его прошлых прегрешений я всё понял. Теперь-то что тебе не так? Его исключили, он отсидел — кажется, достаточно? Не помню, как там это было на латыни — но ты, наверняка, помнишь — «нельзя наказывать дважды за одно».

Том вскинул брови и склонил голову набок.

— Non bis in idem, — конечно же он знал, ну разумеется. — Не беспокойся, этот принцип не нарушен. Теперешняя санкция — за дракона.

У Гарри отвалилась челюсть.

— Что?!​

------

[67] Мужская короткая приталенная куртка без рукавов и с высоким воротом, обычно из светлой кожи.

[68] «Вы — самая соблазнительная женщина в мире» (фр.)

[69] «Умолкни, грязь!» (фр.)

[70] «Chelsea bun» — вид сладкой булочки с изюмом или коринкой, известной с XVIII века.

[71] «Draco dormiens nunquam titillandus!» если кто вдруг забыл; «Никогда не щекочи спящего дракона!» (лат.)

[72] Ричард II Плантагенет (1367-1400) взошёл на престол 22 июня 1377 года в возрасте 10 лет. Для понимания исторического контекста: это сын Эдуарда Чёрного Принца и Девы Кента, и это при нём было восстание Уота Тайлера. Известен в народе как «король, не сдержавший слова» — поскольку вначале помиловал бунтовавших крестьян и пообещал удовлетворить всех их требования, но потом передумал. Слабый, но жестокий правитель — достаточно сказать, что он второй из английских королей, которого попробовали законодательно низложить (первый был Эдуард II).

[73] На всякий случай напоминаю, что фамилия Тома по матушке именно Гонт. А Джон Гонт (1340-1399) — это дядя Ричарда II, герцог Ланкастер. Ввиду отсутствия жёсткого порядка престолонаследования в тот период имел равные с Ричардом права на престол как сын Эдуарда III, но за корону Англии никогда не боролся, и вообще первые лет несколько управлял страной за Ричарда по его малолетству. В дальнейшем либо его поддерживал, либо оставался нейтрален.

— Её скелет пребудет в Тайной Комнате вечно, — вслух прочла Гермиона и нахмурилась, не в силах скрыть изумления. Она, посвящённая теперь в Тайну этой самой Комнаты, могла точно сказать, что никакого скелета там не было. Снаружи — сколько угодно, бесспорно, но внутри — ни косточки. — Её — это чей?

— Её — это твой, — насмешливо подсказал подошедший сзади Рон, дёргая Гермиону за прядь волос на затылке. Почему-то практически все однокурсники считали подобный жест выражением приязни, тогда как в действительности это было попросту больно. И глупо.

— Но рановато обрадовались, да? От тебя нелегко избавиться, — и шутка тоже была так себе, с двойным подтекстом. Гермиона строго посмотрела на веснушчатого мальчишку.

Наверняка именно его старшие братья, записные остроумцы, наколдовали надпись. Характерный почерк угадывался сразу — граффити, вид на которое открывался, стоило ступить за дверь, замаскированную снаружи портретом Полной Леди, переливалось радугой и вспыхивало искорками крошечных фейерверков.

С неё не сняли баллы. На самом деле, профессор МакГонагалл даже не узнала, что Гермионы не было пол-ночи. Единственным, кто отреагировал на её пропажу, оказался Перси, но он ограничился длинной разгромной нотацией, потому что Гермионе хватило смекалки сразу упомянуть об уже наложенном на неё наказании. Видимо, отработка у профессора Снейпа не только ей одной представлялась высшей мерой дисциплинарного воздействия. Гермиона решительно заперла мысль о ней в маленькую шкатулку внутри своего сознания. Она не могла изменить свершившийся факт, поэтому и без конца обсасывать его не имело никакого смысла.

Итак, Перси не выдал. Гермиона начинала понимать, почему все вокруг с таким отвращением относились к её разумной привычке привлекать взрослых к разрешению проблемных ситуаций. Стоило один раз оказаться по ту сторону закона, и всё предстало в новом свете. Но и это тоже лучше было обдумать позднее. А вот что никак не удавалось выкинуть из головы, так это размышления о том, как скоро начали бы искать её тело.

Миртл любила горько порыдать именно над этой формулировкой. «Моё тело — и то не искали…» — говорила она надрывно, и вслед за тем неизменно исторгала из глаз целый водопад слёз. Гермиону это прежде раздражало, но теперь она прониклась.

Когда она на цыпочках прокралась в дортуар, подсвечивая себе путь самым слабым люмосом, какой только была способна наколдовать, не погасив огонёк вовсе — Лаванда, Фэй, Парвати и Келла спокойно спали. «Ладно, — решила Гермиона, — это нормально». Но и утром никто не накинулся на неё с расспросами. А следовало бы. Хотя бы ради того, чтоб уличить её в отсутствии после отбоя. «Никто не заметил, — сделала неприятный вывод Гермиона. — Они до такой степени меня игнорируют, что даже не осознают, есть я поблизости или нет?»

Но и это умозаключение оказалось плодом положительной предвзятости. Надпись ясно показывала: нет, как минимум младшие Уизли — заметили. И им — или, скорее, конкретно Рону — не было всё равно. Они сочли это поводом пошутить.

И именно глядя на весёленькие разномастные буквы — Рон нетерпеливо отпихнул её плечом, и Гермиона отступила в сторону, пропуская его, но сама так и осталась стоять у затворившейся двери в гостиную — именно в этот момент удушающей ясности она осознала, что Гарри был прав. Он совершенно бесцеремонно ткнул пальцем в то, что она прежде отказывалась видеть и признавать (примитивный механизм психологической защиты, по статьям из любимых маминых журналов она имела о нём некоторое представление), но теперь, вытащенное на свет, оно бросалось в глаза. У неё действительно не было друзей.

Хотя нет, не так.

Поправка: у неё не было друзей в Гриффиндоре.

И плевать они все хотели на баллы, которые она зарабатывала для факультета. Гермиона решила, что отныне она станет получать баллы для себя. Ей, по крайней мере, академические успехи Гермионы Грейнджер были интересны и нужны. Кубок школы мог катиться… к Мордреду, вот — вспомнила она местное ругательство.

Факультет не был семьёй. В семье себя так не ведут. Профессора не были настоящими Взрослыми — вчера они это с большим успехом доказали. У Взрослых не ходят бесконтрольно по детским учреждениям магические существа класса опасности четыре-икс — да, она изучала бестиарий, знала, что представляет собой тролль и отлично отдавала себе отчёт в том, какой именно смерти едва избежала. Декан МакГонагалл… тоже не была Взрослой. Гермиона безоговорочно, хоть и с подобающей торжественной печалью, лишила её этого титула. Взрослые ловят драконов — откуда успел взяться ещё и дракон? никто толком ничего не объяснил! — сами, без помощи студентов. Вообще говоря, они вызывают специалистов. А такие существовали, Гермиона читала об этом: в Министерстве магии имелись ликвидаторы опасных магических существ, и даже драконоборцы — как раз именно для подобных случаев.

Ужасный, хаотичный и безответственный мир отныне окружал Гермиону — и она была его частью, и именно в этом мире ей следовало приспособиться существовать. Адаптация — ключ к выживанию. «Бусы и копьё», — вспомнилось ей, и Гермиона вздохнула.

Рассчитывать стоило лишь на себя. И немножко — на тёмного мага с отвратительным характером, её нового друга. С этого дня ей нужно учиться намного усерднее и быстрей — кто знает, что ещё может произойти, если никто ничего не контролирует. Всё, что угодно — и хуже, чем это.

Она предполагала увидеть Гарри за завтраком — и, возможно, поговорить с ним, поскольку важной частью дружеских взаимодействий являлись разговоры; но к завтраку он не явился, и Гермиона, наряду с лёгким разочарованием, ощутила тревогу. Вчера профессор Снейп не выглядел слишком сердитым — как для него, так он и вовсе был милостив — но многое могло успеть случиться за утро. Кроме дракона. Кстати, если бы от последнего кто-то пострадал — об этом бы объявили, верно же? Ведь верно?

Как бы ей хотелось уверенно ответить: «да»!

Единственным местом, где она всегда обретала душевный мир и покой, являлась библиотека, и именно туда Гермиона и направилась, памятуя собственное недавно принятое решение. Для начала она намеревалась прочитать всё, что только можно, о драконах. А также о василисках. И о троллях. Мало ли, что она упустила прежде. Следовало быть готовой.

А ещё тёмный маг, надо отдать ему должное, был довольно прилежным студентом — не настолько, как она, конечно же, но всё-таки — и поэтому было вполне логично ожидать его появления в библиотечных стенах в какой-то момент времени. И так оно и случилось, пускай значительно позже, чем рассчитывала Гермиона, уже перед самым обедом. Она только-только закончила складывать книги в аккуратную стопку и собиралась попросить библиотекаршу покуда не убирать их по местам, когда Гарри вошёл — походкой, слишком энергичной для храма знаний. Весь он был какой-то встрёпанный, но, по крайней мере, без подпалин от драконьего пламени и без иных видимых повреждений. Воровато зыркнув по сторонам, он цапнул её за мантию, утянул за ближайший ряд стеллажей и зашептал на ухо:

— Так. Совсем забыл предупредить — моя вина. Слушай внимательно, и делай точно как я скажу. Первое. Ко мне не подходишь. В Большом зале, на занятиях — нигде. Если ваши увидят, что ты со мною спелась, они тебя с говном сожрут. Мои меня пока тоже, но с ними я улажу, дай лишь срок. Это ясно?

Гермиона молча кивнула. К горлу подкатили слёзы, но Гарри был беспощадно прав. Дружба со «слизнями» — не то, что прощают друг другу гриффиндорцы. А она и так изгой на собственном факультете, в свете утренних самооткровений это следовало честно признать.

— Второе, — зашипел Гарри ещё тише, и ей невольно вспомнился змеиный язык — невероятно любопытный феномен, только и ждущий, чтобы его изучили, — пока будем видеться на отработках или здесь. Здесь тоже за один стол не садимся. Лепись рядом, спина к спине, чтобы записки кидать удобнее. Я уже придумал кое-что, чтоб мы могли общаться по секрету, но тоже требуется время. До конца каникул — крайний срок. Поняла?

— Да, — одними губами шепнула она.

— Хорошо. И третье, самое важное. У меня для тебя задание.

— Задание?! — невольно возмутилась и восхитилась Гермиона. Вот это самомнение! — Ты что, профессор?

— Тихо! — Гарри ущипнул её за бок, и Гермиона чуть не взвизгнула в голос. Гадкий мальчишка! — Не ори ты, ей-Мерлин, прокляну! Задание как для друга. Без тебя не справиться, а очень надо. Всё расскажу подробно, но давай сходим пожрём сперва. Не то я сдохну — ещё и без завтрака сегодня.

С этими словами он отпустил её локоть, в который успел вцепиться между делом, сверкнул глазами за стёклами очков, прижал на секунду указательный палец к губам — то ли снова «тихо!», то ли «не разболтай!», то ли всё вместе — развернулся на каблуках и сбежал, только мантия взметнулась. Гермиона сердито фыркнула ему вслед. Да уж, вот так друг — с такими, как говорится, и врагов не надо.

С другой стороны, именно этот отвратительный тип ворвался в туалет Миртл — как в кино, в самую распоследнюю секунду — и вызвал василиска, и спас ей жизнь, и показал самый секретный секрет Хогвартса. А премерзкий нрав, увы, судя по прочитанным книгам, являлся неотъемлемым качеством тёмного мага. Возможно, до какой-то степени на него следовало закрывать глаза.

Но щипаться она его точно отучит!

Гермиона одёрнула мантию, решительно вскинула голову и отправилась в Большой зал.

* * *

Том, с его абсолютно неисправимой склонностью к драматизму, просто заболел бы, если б преподнёс новость как-нибудь помягче. Гарри вполне это сознавал, но у него всё равно чуть сердце не остановилось. Разумеется, брат истово следовал заповеди «не попадайся», и вряд ли оставил бы уличающие следы. Тем не менее, не спросить Гарри не мог:

— Его же не найдут, правда? О, скажи, что правда! Мерлин, ты ведь в курсе, что сейчас половина школы утюжит на мётлах Запретный лес?

— Не найдут, — снисходительно улыбнулся Том, не меняя своей надменной и вальяжной позы в кресле. — Если не начнут копать грядки — я имею в виду, буквально.

Как выяснилось, испарить живой объект такой сложности, как дракон, не слишком-то легко — хотя Том больше упирал на ценность ингредиентов, которые можно добыть из его трупа. Огород он объяснил следующим образом: это единственное место в окрестностях, где свежевскопанная земля не привлекала к себе внимания. Логика в его рассуждениях была, хотя Гарри не оставляло ощущение, что Тому попросту не хватило времени или сил, иначе тельце дракона очутилось бы именно там, куда попадали все прочие предметы, испытавшие на себе воздействие «эванеско».

Загадкой оставалось, где полувеликан сумел раздобыть столь опасного питомца. Вернее, яйцо. Должно быть, приобрёл на чёрном рынке — диких драконьих популяций поблизости не имелось, а летом Хагрид никуда не уезжал с территории Хогвартса. Дракончик к моменту, когда Том его обнаружил, был ещё мал — вылупился совсем недавно. Хагриду, верно, стоило немалого труда его вывести и вы́ходить — в нормальных условиях чешуйчатые мамаши согревали кладку собственным пламенем.

Именно непрерывно идущий из каминной трубы дым привлёк внимание Тома с самого начала, но визит к старому знакомому он сперва откладывал — хватало других дел. Несколько недель спустя Хагрид зачастил в курятник — и это могло помешать плану с василиском, а потому за лесничим стали следить уже всерьёз — и призраки, в здании школы, и сам Том, вне её, насколько доставало «радиуса действия». Когда выяснилось, что из птичника гигант таскает к себе в хижину цыплячью кровь — стало лишь делом времени узнать, кому он её там скармливает, пусть Хагрид и держал все окна наглухо закрытыми, а дверь отворял только-только чтоб протиснуться, будто чуял, что его намереваются раскрыть.

Первым побуждением Тома, как он сам признался, было уничтожить опасную тварь на месте, но по здравом размышлении он решил пару дней повременить. Именно этим, как запоздало осознал Гарри, объяснялись все «занят, позже» в день Хэллоуина и накануне. Том лично контролировал драконий вопрос, одновременно с координацией слежки за профессорами при помощи призраков. И Гарри ещё думал, что это ему пришлось минувшей ночью понервничать и побегать!

Когда основной план свернул куда-то не туда, и сделалось ясно, что василиск досрочно вернулся в Тайную Комнату — а с ним и Гарри, и ещё двое чужаков, что вообще не предусматривалось — Том заставил дракона поджечь хижину, усыпил его смертельным проклятием и закопал. Тупица-полувеликан в это время дрых без задних ног. Ему не пришлось даже подливать зелий, он сам себя вывел из игры огромным количеством бренди, которое спаивал в тот вечер с одинаковым усердием и себе, пополам с чаем, и своей огнедышащей игрушке, пополам с куриной кровью.

Гарри проглотил вопрос о том, не собирался ли Том спалить Хагрида заодно с его хижиной. Он понимал, какой последует ответ: «culpa lata». Безразлично, то есть. А кроме того — лесничий, что, не догадывался, чем кончится содержание дракона в деревянном доме? С тем же успехом летучий ящер мог подпалить его и без участия Тома — просто в другой день. Подобный итог являлся абсолютно закономерным, если как следует поразмыслить, и жалеть придурка было совершенно не за что. Пусть спасибо скажет, что остался жив — подрасти дракон ещё чуть, и помер бы беспечный идиот уже гарантированно. Да, Хагрид совершенно точно не дружил с головой — он сам был опаснее любого дракона, теперь Гарри склонен был согласиться в этом с Томом.

Когда самые сложные вопросы исчерпали себя, Гарри вспомнил о том, что бросилось ему в глаза первым делом. Он кивнул на тусклую, помятую тиару:

— Нашёл интересный артефакт?

Том как-то непонятно хмыкнул.

— Возьми её в руки, — скомандовал он. — И скажи мне, что почувствуешь.

Несколько озадаченный, Гарри повиновался. При ближайшем рассмотрении вещица показалась ему старше, чем он подумал сначала. Нет, то была не бальная или свадебная тиара, скорее экспонат из археологического музея. В крошечные щербинки на поверхности потемневшего металла — серебра, должно быть, из него часто изготавливали волшебные предметы — набилась высохшая земля. По внутренней стороне ободка шла надпись: «INGENII ACVMEN THESAVRVS EST». Овальной формы самоцветы — опалы или лунные камни, или что-то похожее, Гарри не взялся бы определить — бледные, мутные и покрытые паутиной трещинок, но обрамлённые филигранью, были вставлены вдоль всего обруча, самый крупный — по центру. Два стилизованных, но вполне узнаваемых ворона над ним склоняли клювастые головы навстречу друг другу, венчая украшение.

— Так что? — поторопил Том. Гарри задумчиво потёр шрам.

— Старинная штуковина, да? Средневековая даже, — он взвесил артефакт в руке. — Тяжёлая какая!

— Я спросил не что ты думаешь, а что чувствуешь, — Том наклонился вперёд в своём кресле, сомкнув кончики пальцев. Странное, напряжённое внимание отражалось на его лице. Гарри пожал плечами.

— Ничего?

— Надень её, — продолжал командовать Том. Гарри усмехнулся.

— Экспериментируешь на мне? — не удержался он от ехидной реплики. Том дёрнул бровью.

— Мог бы проверить на себе — так бы и сделал, — ответил он, и Гарри враз присмирел. Лишнее напоминание о бестелесном состоянии Тома было… лишним. Он нацепил увесистый обруч. Теперь упорно хотелось назвать его «короной», и снова всплыли недавние ассоциации с малолетними монархами — корона оказалась явственно велика.

— По-прежнему ничего, — отчитался он. Том сощурился, пристально разглядывая его.

— Как я и предполагал, — подвёл он итог своим загадочным размышлениям. — Между прочим, у тебя на голове сейчас находится реликвия, считавшаяся утерянной на протяжении девяти веков. Цени момент.

Гарри тут же снял тиару — куда почтительнее, чем надевал.

— Ого! — выпалил он, крутя её в руках с новым любопытством. — А что она такое?

— Совсем нет догадок? — поддразнил Том в своей обычной манере любителя демонстрировать интеллектуальное превосходство. Гарри насупился.

— Подсказка? — взмолился он. Том качнул головой, но всё-таки сжалился:

— Обрати внимание на надпись.

Гарри изо всех сил напряг извилины. «Ingenii»… Архаичное начертание букв очень мешало. Слово походило на «гений», или что-то вроде того. Последнее — «est», как «быть», «являться». Гений является чем-то. Что же такое посередине? Тезаурус — это ведь «словарь»? Нет, выходила ерунда какая-то, наверное, слово изменило значение. И тут он вспомнил — он же читал об этом в «Британнике»! Конечно же, изменило, ну разумеется, потому что словарь — это «сокровищница слов», а старое значение…

— Острота ума — это сокровище, — не веря себе, выговорил он. — Да ладно! Ты серьёзно, что ли?

Том ухмыльнулся — и Гарри понял, что действительно угадал.

В его руках была Потерянная Диадема, также известная как Диадема Рейвенкло. Одна из четырёх легендарных реликвий Хогвартса, ни больше ни меньше.

— Она не работает, — было первым, что он сказал, когда достаточно отошёл от шока и восхищения. — Я точно не стал умнее. Очень жаль.

«И латынь сама собой не выучилась», — подумал он при этом про себя с большой печалью. Не вслух — потому что Том назвал бы это «прискорбной леностью ума», или ещё как-нибудь похлеще.

— Подозреваю, — хмуро изрёк Том, — что магия реликвии разрушилась после стороннего вмешательства. На диадему были наложены иные чары, поверх сплетённых Ровеной. Сохранялась ли их сила в тот момент, мы уже никогда не узнаем. Могла, учитывая, что Шляпа Годрика исправно функционирует по сей день, — в его быстрой брезгливой гримасе читалось возмущение от подобного варварства. Гарри это чувство разделял сполна — взять и сломать реликвию Хогвартса, какой гнусный поступок! Интересно, кто мог сделать такое — и для чего?

— Что хоть за чары, — озвучил он свои мысли, — ради которых стоило уничтожить магию Ровены?

— А, — Том ещё сильнее помрачнел, — это как раз самое интересное. Пока я не берусь сказать точно — но, будь уверен, я узнаю.

«И если уродец ещё жив — ему не поздоровится, я думаю», — решил Гарри, наблюдая за тенью, набежавшей на лицо Тома. Но он не сочувствовал колдуну-вандалу — он хотел себе место в первом ряду.

— Мы… вернём её школе, да? Ну, когда ты закончишь изучать — что ты там изучаешь, — полуутвердительно произнёс он, бережно кладя диадему на её прежнее место поверх кипы книг. Том вскинул брови.

— Вернём? — недоверчиво переспросил он. — Ты, верно, шутишь.

Гарри всплеснул руками. Иногда приютское воспитание давало себя знать. Нет, Гарри и сам был не без греха по этой части, но следовало же смотреть дальше собственного носа!

— Нет, это ты, верно, шутишь! — горячо возразил он. — Она всё равно сломана, какой в ней прок! А политические дивиденды? Представь — камеры, репортёры, все дружно целуют тебя в зад…

— Язык, — поморщился Том, и Гарри, не прерывая своей речи, быстро поправился:

— …все в полном восторге и благодарят тебя на коленях.

— Дешёвые лавры, — но Том заколебался, Гарри это видел.

— Бесплатные лавры, — надавил он. — Нам может здо́рово пригодиться способ быстро и легко создать тебе добрую репутацию у общественности, разве нет?

Том бросил на него взгляд, полный отвращения, и Гарри возликовал. Победа! Не в диадеме дело — кажется, это первый, то есть вообще первый раз, когда он в чём-то переспорил Тома.

— Допустим, — процедил тот. — Ладно. В подходящий момент мы её вернём.

— Это наиболее разумно, — деловито согласился Гарри, изо всех сил пряча ухмылку. Тут его взгляд случайно упал на стоявшие на бамбуковой этажерке часы. Стрелки на циферблате, сжатом тесными объятиями бронзовых амуров, приближались к самой высокой точке.

— Мордред и Моргана! — выдохнул он. Чуть ведь не забыл! — Том, Том, послушай — Снейп сегодня притащит бывшего хранителя твоего дневника! Ты же пойдёшь со мной? И давай обсудим заранее, что мне говорить.

— Разумеется, — Том нацепил холодное, строгое выражение лица. — Тебя никак нельзя отпускать одного.

«И только попробуй в этот раз ослушаться приказа», — добавили его глаза. Гарри поёжился и преданно закивал.

* * *

Вживую Гарри Джеймс Поттер производил двойственное впечатление.

Совсем невысокий мальчик — гораздо ниже Драко — узкоплечий и весь какой-то тоненький до прозрачности. Большие умные глаза невероятного зелёного оттенка, круглые смешные очки — очень похожие носил в своё время Джеймс. Торчащие во все стороны чёрные волосы, каждая прядь которых, казалось, росла в своём собственном направлении — фамильная беда Поттеров, недаром зелье для укрощения непослушной шевелюры изобрел именно дед парнишки. Безупречно отглаженная форма, начищенные до зеркального блеска «оксфорды». Образцовый студент, как с картинки.

А взгляд — угрюмый, тяжёлый, ускользающий. И само по себе лицо слишком уж серьёзное для первачка. Вошедши в кабинет декана, он отвесил чёткий, выверенный кивок.

— Лорд Малфой. Счастлив познакомиться с отцом моего дорогого друга. Господин декан, — ещё один сдержанный полупоклон.

— Мистер Поттер, — сухо приветствовал Снейп. Люциус поднялся из кресла и протянул руку.