ГП и Ткач-недоучка (гет)

Фотографии, отобранные для Лиззи, я отдал девушке после урока. Так удачно сложилось, что Руны закончились перед большой переменой, так что можно было спокойно уединиться, чтобы посекретничать.

Меня всё ещё интересовало, что там с Лиззи такое необычное творится, но забираться в её тайны слишком глубоко не хотелось, поэтому я вручил ей снимки, ограничившись ничего не значащей болтовнёй. От нескромных взглядов мы закрылись в пустой аудитории, потому что Амбридж настойчиво шарилась по коридорам, и любоваться фотками в её компании не хотелось.

Да и злоупотреблять своим «паучеством», отгоняя Розовую Тумбочку, не хотелось тоже, потому как совсем недавнее ощущение полного бессилия перед Котом отрезвило меня, и сдуло налёт магической самоуверенности, который начал постепенно появляться. Да, я могу очень много, значительно больше даже взрослого английского волшебника, но и платить за это приходится высокую цену — пока я удирал от Кота, успел осознать, что часть меня, то, что осталось от Криви, словно бы уменьшилась в объёме. Паук, постоянно присутствующий где-то на заднем плане, сбежал в тщетной попытке спрятаться от монстра куда более грозного, и в одиночестве, которое так неожиданно возникло, я ощутил странное чувство, что меня словно бы стало меньше.

Там, под зимними дождливыми облаками, это проскользнуло, только отметившись в памяти, но теперь, в безопасной атмосфере Замка, я то и дело возвращался к этому открытию. Получается, что Паук меня жрёт изнутри. Может, это и есть главная причина, из-за которой носитель в конце концов слетает с катушек?

Папюс, читанный мною во времена увлечения оккультизмом в прошлой жизни, писал о «лярвах» — тонкоматериальных паразитах, которые создаются раздражением и злостью, а потом буквально высасывают из человека эмоции, раздражая его эмоциональное состояние. К счастью, в магическом мире этих тварей нет, здесь своей пакости хватает вроде сонного клеща, или амазонских наездников, что откладывают яйца прямо в магическую оболочку волшебника. Вот и Паук, судя по всему, из той же оперы.

Лиззи внимательно осмотрела предложенные фотки, довольно улыбнулась, и несколько штук из тех, что мне казались получше, тут же растворила в воздухе.

— Не хочу, чтобы их видел кто-то посторонний, — объяснила она. — Ты меня так хорошо сфотографировал, что кто-нибудь из наших придурков обязательно влюбится. А оно мне надо?

— Не веришь в любовь с первого взгляда? — усмехнулся я. — А как же Ромео и Джульетта?

— Ты ещё Тристана с Изольдой вспомни, романтик, — ответила такой же усмешкой практичная когтевранка. — Бегать по лесам, спать в шалаше, носить обноски и питаться непонятно чем, и всё из-за приворотного зелья. Это не любовь, Колин, это физиология и чужая воля. Помнишь, как Снейп первогодкам обещал научить связывать чувства и даже жизни?

— А вот кстати, Лиззи, — ты можешь подсказать какой-нибудь рабочий артефакт от приворота?

Брови девушки поползли на лоб:

— Ты чего, Колин, головой ударился? Кому ты нужен из наших?

Она тут же поняла, что сморозила, покраснела, бросилась объясняться:

— Извини, я не специально! Просто, в наших брачных раскладах ты даже ниже Поттера и Уизли стоишь, и никакая из чистокровных на тебя столь ценный ресурс тратить не будет. Разве что полукровка может захотеть, но зачем?

— Я не для себя, Лиззи.

— Угу... — девушка задумчиво приложила пальчик с идеальным маникюром к розовым губкам. — Значит, кто-то из школьных придурков наконец заметил, что наша заучка расцвела?

Губы её при этом выглядели так эротично, что я сглотнул, и перевёл взгляд в окно:

— У меня больше подозрений не на придурка, а на его придурошную сестру.

— Ты про выводок Крольчихи? — неприятно улыбнулась наша пай-девочка. — В Хогвартсе сейчас не так много учится родственников, так что выбор невелик, искать несложно.

С этой новой Лиззи, не по годам циничной, мне-взрослому разговаривать было проще, поэтому я не стал размусоливать, а кратко пересказал ей свои подозрения о матримониальных планах женщин Уизли.

— Знаешь, я бы не удивилась, если бы это оказалось правдой, — протянула когтевранка, когда я замолк. — Вполне в их стиле, потому что найти хорошую пару Рону не светит. Отдать дочь Предателю Крови — вырвать её из Родовой связи, потерять для всех будущих поколений семьи. В лучшем случае, ему светит девочка из слабого Рода, который уже исчерпал жизненную силу. Вроде Браунов, например, — их дочка лишь Трелони в ученицы годится, а нормальный Мастер её на порог не пустит, потому что и магией, и умом слаба. Хотя, боюсь, даже с Трелони у неё не выйдет — столько хереса ваша Лаванда не осилит.

— Экая ты язва, Лиззи, — одно удовольствие слушать.

— Поэтому, Колин, я бы посоветовала обратиться к Шенку, так как здесь нужен артефакт из старых времён, когда их умели делать универсальными, который привязывается на кровь. Кстати, в Лютном искать даже не думай, — там хороших артефакторов не осталось, одни проходимцы. За твои же деньги тебя обманут.

— А что насчёт Джузеппе? Слышала про такого?

— Который от големов? — удивилась девушка. — Ты тоже его знаешь?

— Встречался пару раз, — не стал я распространяться про наши беседы со столяром, и девушка понимающе улыбнулась.

— Не думаю, Колин, что он тебе поможет, честно. Вот если убить кого надо, да так, чтобы следов даже «мёртвые гончие» не нашли, он может оказаться полезным, а насчёт приворота...

— Не охота мне Шенку в глаза лезть, — буркнул я. — Чем меньше просьб, тем больше свободы, пусть даже иллюзорной.

— У тебя ведь скоро год контракта истекает, правильно я поняла?

— Не совсем, мы его в конце лета подписали.

— Тогда хорошо, — улыбнулась девушка. — есть ещё время. Просто...

Она замялась, потом взглянула прямо в глаза:

— Просто у Шенков мало кто из слуг больше года живёт...

— Умирают?

— Некоторые. Большинство же просто исчезает — уезжают куда-то, уходят, перестают поддерживать контакт со старыми друзьями. Так вот, я о тебе беспокоилась...

Она вымученно улыбнулась — разговор ей явно давался с трудом:

— Кто меня ещё будет так красиво фотографировать?

После беседы с нашей специалисткой по традициям чистокровных волшебников, я всерьёз озадачился безопасностью Гермионы. Отдавать её Рону я не собирался, но и сильно менять канон не мог, — бог знает, как оно всё может повернуться, если я, к примеру, сверну шею новому вратарю Гриффиндора, подставив ему ножку на лестнице?

Розыски в библиотеке показали, что по-настоящему надёжную защиту от всякой любовной хрени можно найти лишь в старых мэнорах. Нынешние артефакты либо чудовищно дороги, потому что привезены из-за границы, либо спасают от узкого набора зелий, либо слишком много возни с собой требуют.

Ну не будет Гермиона мочить «кулон счастья» в каждой жидкости, которую собирается принять внутрь, от чая до супа. Она вообще отмахнулась от моих попыток её предостеречь, — да кому я нужна, Колин, тут столько девочек красивых вокруг!

В общем, оставалось мне только по мере сил следить за её состоянием, чтобы успеть отреагировать в самом начале изменений, пока подлитое зелье не заставило мою красавицу совершить какую-то непоправимую глупость.

И по этой причине я отправился в ближайшие выходные в Лондон, — разумеется, никого в известность не поставив, а просто вылетев за границы Замка, и вытащив для начала серьгу-артефакт из уха.

Уже взрослым парнем я протопал через Хогсмит, улыбнувшись пару раз симпатичным женским лицам, шагнул в камин, и вышел в Диагональной, где на мою физиономию снова не обратили внимания ни продавщица волшебных новостей, ни торговец летучим порошком. Хорошо всё-таки, что каминные перелёты здесь не требуют удостоверения личности!

Я прошёлся по вымершей аллее — без наплыва покупателей, окрестности выглядели декорациями к какому-то сериалу про средневековье, — свернул в нужный проулок, и потопал по намного более уютным улочкам. Настолько более уютным, что опять едва не попал под местные чары, хорошо, вовремя вспомнил, когда послышался ни с чем не сравнимый хрустальный звон «зимних слёзок».

В памяти немедленно всплыли не успевшие угаснуть воспоминания, мороз продрал до самых костей, и я, взбодрённый памятью о Йольском коте, закрутил головой по сторонам. Хотя Рождество уже прошло, здешние жители не торопились убирать украшения, так что вокруг хватало покрытых волшебной изморозью венков из омелы, колючих веток падуба и прочей рождественской прелести.

Совсем неподалёку, над ступеньками с крепкой дверью, которую украшал орнамент с ловко вписанными цепочками Огама, от которых щипало и начинало слезиться в глазах, покачивались на едва заметном ветерке прозрачные чашечки тех самых цветов, что мы так удачно собрали с Лиззи. Собрали, и потратили на «снежного червя»...

Я подошёл ближе, чтобы рассмотреть красоту, и почти сразу услышал за спиной:

— Нравится?

— Да, очень красиво, — обернулся я. Мне улыбался молодой парень, один из тех, что пытались когда-то здесь напугать. Он тоже меня узнал, заулыбался ещё шире:

— О, знакомые лица! Опять к Джузеппе?

— Ага, кое-что хочу узнать. Твоя красота?

— Моя, — загордился парень. — Видишь руны по краю? Целый месяц резал!

Я присмотрелся к гирлянде цветов, и только теперь увидел, что все они — ненастоящие.

— Какая шикарная работа!

— А ты думал, что они прямо из леса?

— Угу, недавно собирал, вот и показалось.

— Да ты что?! — восхитился мой собеседник. — В Новогодний лес? Снейп послал?

— Я на него не работаю, — усмехнулся я. — У нас с ним определённые разногласия.

— Да у него со всеми разногласия, тот ещё фрукт. Поговаривали даже, что парни из Хогсмита поймать его хотели в Лесу, вежливости поучить, да кентавры помешали.

— Он кентаврам еду носит, — пожал я плечами. — Вот те за него и рвут задницу, пока Снейп травки собирает.

И добавил искренне:

— Цветы у тебя изумительные получились — от настоящих не отличить!

Парень горделиво улыбнулся:

— Мы, конечно, не Джузеппе, но тоже кое-что умеем! Целый месяц их резал, чуть не стакан крови своей истратил!

Я присвистнул, протянул руку к цветам:

— Можно потрогать?

— Конечно, это пока только декорация.

На ощупь цветок был удивительно тёплый, и хотелось его гладить снова и снова. Потом я себя поймал на этом желании, заставил себя отдёрнуть руку. Парень улыбнулся понимающе:

— Почувствовал?

— Я умею это делать, меня учили.

— Ну да, у вас там целая школа, — вздохнул он чуть завистливо, — есть чем заняться. Кружков, небось, внеклассных куча.

Разочаровывать его мне не захотелось, и я только улыбнулся. Парень потянулся к цветочной грозди, отделил один колокольчик, протянул мне:

— Держи.

— Ты что, как можно такую вещь?!

— Я это сделал, поэтому дарю тебе. Держи.

— Спасибо... — я бережно принял подарок, прикрепил на мантию рядом со Зверем. — С меня благодарность. Может, что конкретное хочешь?

Хозяин такого прекрасного артефакта замялся, протянул неуверенно:

— Ведьмина мха бы мне... В нашей семье финальную полировку на его соке делают — кости, дерево потом таким вот на ощупь становятся. Кстати, Джузеппе об этом не догадывается!

— У них в Италии, я слышал, сок горного молочая применяют — толи Страдивари так делал, толи Гварнери. Попробуй.

— Ага, попробую весной.

— Тогда жди сову из Хогвартса. Быстро не обещаю, но, думаю, за пару — тройку недель успею тебе посылку из Леса подготовить. Кстати, не знаешь, Локсли у себя?

— Из тех самых? — улыбнулся парень во все зубы. — Да куда ж он денется, мастерит чего-то в мастерской.

Мы попрощались друг с другом, и буквально через пару перекрёстков я вышел к мантикоре и медному чайнику — главным ориентирам, которые отмечали лавку столяра. Полено торчало на своём месте, вывески по-прежнему не наблюдалось, и всё было, как в прошлый раз, только цветов с заговоренными лепестками не хватало.

Так что я шагнул в дверь, окунулся в запахи старого дерева, и тут же поделился магией с удобного порожного камня. Сразу вспыхнули светильники под потолком, и в их лучах заиграла резьба на роскошном кресле, никак не ниже королевского ранга, которое стояло посреди комнаты, и возле которого возился хозяин.

Он выпрямился — кожаный фартук, борода до самых глаз, — кивнул приветственно:

— Добрый день, мистер Крайтон. Как палочка справляется?

— Прекрасно справляется, несравненно лучше Оливандеровской. А про мою новую фамилию теперь что — весь Лондон знает?

— Ну, за весь не скажу, но старые семьи конечно знают. Ты ведь теперь поднялся в списке молодых кандидатов в женихи, так что берегись, наши матроны уже начинают прикидывать, к кому тебя лучше определить!

— Мамочка!

Испуг мой был искренним, так что Джузеппе засмеялся в голос, и хлопнул меня по плечу:

— Не бойся ты так, в браке трудно только первые сто лет, а потом привыкаешь!

— Кстати, я ведь к вам именно по этому вопросу сегодня, сэр.

— По браку? — развеселился мой собеседник, но увидел мою серьёзную физиономию и убрал улыбку. — Я слушаю.

— Дело в том, что на девушку, которую я люблю, положила глаз старая семья. Не самая влиятельная и уважаемая, но Старая. Они хотят отдать её в жёны младшему наследнику, который, между нами, настолько никчёмный волшебник, что девушка из уважаемого Рода за него не пойдёт. Вот они и решили, что пусть будет жена из магглов — по-крайней мере, дети здоровые будут.

— А ты?..

— А я не хочу отдавать её этому придурку. Я знаю точно, что ближе к выпуску её будут обрабатывать любовными эликсирами, и хочу найти артефакт, который может помочь защитить её сознание от этой дряни...

— Почему не обратишься за помощью к Дамблдору?

— Вы шутите? Поттеры уже обращались...

Джузеппе нахмурился, остро взглянул на меня из-под кустистых бровей. Минуту он молча размышлял, потом шумно вздохнул, приглашающе махнул рукой в сторону кресла:

— Садись.

Я осторожно опустился на королевское сидение, откинулся назад. Кожа тихонько скрипнула под телом, подстраиваясь к его неровностям, меня охватил запах мёда, ароматного трубочного табака, и выдержанного шерри. Роскошная нега расслабления окутала меня уютным облаком, и я застонал от удовольствия. Боже, какое наслаждение, оказывается, сидеть в по-настоящему удобном кресле!

— Колин, просыпайся! — голос артефактора выдернул меня в тот самый момент, когда я почти увидел себя на вершине королевского трона, здоровым, могучим, и с Гермионой рядом. Так вот как оно работает, настоящее колдовство — почти как у Фонтана Сирен!

Я открыл глаза, сфокусировал взгляд на бородатой физиономии, которая надо мной склонилась — мда, это не Гермиона...

— Какое мощное колдунство, сэр, я уже почти увидел себя королём Франции.

— Нравятся кружевные панталончики? — хохотнул бородатый обломщик, и продолжил серьёзно: — Послушай себя, что сейчас тебе хочется делать больше всего?

— Э-э-... — я задумался, и тут же поймал себя на поглаживании подлокотника. Отполированное дерево благородного тёмного цвета изгибалось под ладонью округлостями растительного орнамента, и было безумно приятно следовать этим неровностям и изгибам, скользить пальцем по их канавкам и бугоркам, ощущать, как невероятный бархат полированного дерева растворяется... Чёрт!!

Я вскочил, энергично потёр ладони, чтобы поскорее избавиться от наваждения, и увидел, как довольно улыбается столяр.

— Смотрю, ты понял, в чём тут секрет. Молодец, не всем это удаётся...

— Кинестетика, тактильные ощущения — да, это хитрый ход.

— Семейная традиция, — хмыкнул Джузеппе, — а теперь я подскажу тебе, почему в Италию мне путь заказан. Присмотрись внимательнее к спинке, интересно, сможешь что-нибудь заметить?

Ну, раз он предлагает... Я наклонился над шикарным креслом, стал внимательно просматривать спинку и подголовник — думаю, здесь должен прятаться сюрприз, потому что в коже сидения не спрячешь ничего. Точнее, в самой подушке можно много чего спрятать, но кожа раскроет все наши ухищрения, слишком мягкая она. И я оказался прав, — в спинке, там, где голова сидящего откидывается назад, цепочка орнамента из виноградной лозы и шишек хмеля украшалась дырочками непонятного назначения.

Я выпрямился, ткнул пальцем:

— Это ведь не древоточцы, правда?

— Правда, — кивнул собеседник. Он присел за спинкой, поковырялся где-то снизу, бросил: — Погладь ещё раз подлокотник.

Я опустил ладонь на неровности узора, провёл по шишечкам и листикам. Почти сразу в мебельных внутренностях послышался тихий щелчок, и над спинкой мелькнула тонкая игла. Откуда она выскочила, я заметить не успел, а если бы не знал, куда смотреть, так и не увидел бы.

— Охренеть! — выдохнул я. Понимать, что минуту назад был на волосок от смерти, было очень э-э-э... волнующе. Все остальные слова получились матерными.

— Да ты не нервничай, — увидел мою физиономию столяр-террорист, — я его не взвожу без нужды. Тебя в рабочее кресло не посадил бы.

— Э-э... спасибо...

— Это и есть наша семейная специализация, — махнул он на кресло. — Приспособления без капли магии, но построенные по принципам механики.

— Очень умно, — протянул я. — Волшебники слабо знакомы с изобретениями обычных людей, и сразу ищут магический подвох. А тут его нет...

— Именно, — закивал головой Джузеппе. — Никакая проверка, хоть её сам Мерлин проводи, здесь ничего не покажет. А потом объект заказа усядется в кресло, и чик! — он уже мёртв. Здорово, правда?

— Здорово. А почему вы мне это показываете?

— Потому что наша специализация давно уже не секрет. И об этом кресле даже магглы знают — мне когда-то приносили книжку про сыщика, в которой оно описывалось. Вряд ли нашей работы, скорее, кого-то с континента, но с тем же принципом. Так что я не раскрыл тебе никаких секретов.

Он улыбнулся, потом вздохнул:

— Огорчать тебя отказом я не хочу, но защита разума — не наша специальность. Говорят, Блэки в этом были хороши, пока их драконья чума не подобрала, а сегодня... сегодня только разве что среди зельеваров поискать. Ну, или на континенте, только здесь я тебе не советчик.

— Понятно, — вздохнул в ответ и я. — Спасибо за откровенность. Пойду искать дальше...

В школу я вернулся не солоно хлебавши — попытка найти помощь у опытного специалиста не удалась, и проблема с защитой Гермионы от притязаний Уизли подвисла в воздухе. Что ж, буду за ней присматривать пока, а там время покажет.

А в понедельник почтовые совы принесли новый выпуск Лавгудовской «Придиры», в котором оказалось то самое интервью, что привело к разрыву отношений Гарри и Чо Чанг. Хотя было у меня подозрение, что в этой подростковой трагедии главную роль сыграли старшие родственники китаянки, потому что полу-опальный герой вряд ли казался привлекательной партией главам этой семьи.

В Британии отношение к китайцам неоднозначное — с одной стороны, изобретатели пороха, компаса и целой кучи полезных штук, а с другой — опиум, дворцовые евнухи, азиатское чинопочитание и прочая хрень.

После Второй мировой добавились коммунисты-маоисты, несколько новых религиозно-оздоровительных сект, и массовое бегство из Китая волшебников, потому что хунвейбины с палками, как оказалось, убивают одинаково радостно как опальных профессоров, так и кицунэ с гадальщиками по "Книге перемен". Именно после этого в Хогвартсе появились китайцы — в первой половине нашего века те учились волшебству у себя, в каких-то горных монастырях.

Так или иначе, Поттера засыпали письмами неравнодушные читатели, он воспрял духом (после запрета играть в квиддич на парня было жалко смотреть), а сладенькая пышечка Амбридж очередной раз изошла на дерьмо. Ну да ей это полезно, глядишь, парочку килограмм сбросит телесных излишков.

Это событие отвлекло школьников от Рона, который оказался главной причиной последних проигрышей нашей команды. Джинни, как ловцу, ещё не хватало опыта, а Рон слишком остро реагировал на насмешки, как показала игра со Слизерином, где он был удивительно жалок. Я даже прикинул, не сделать ли бедолаге наушники по типу стрелковых, которые позволяют слышать всё вокруг, но отсекают при этом слишком громкие и резкие звуки, чтобы "змейские" подначки не слышать. Но потом подумал, и решил не влезать в канон — может, этот стыд и переживания помогут другу Героя стать чуть меньшим идиотом?

Ну а после очередного декрета о том, что каждого, кого поймают с «Придирой» в руках, исключат из школы, про него и вовсе забыли, потому что каждый школьник считал первой своей задачей оную «Придиру» найти, да от корки до корки прочесть. Я даже грешным делом заподозрил взятку розовой кошатнице от папашки нашей Луны, но взглянул в безмятежные глаза блондинки, вспомнил, как папаньку ейного мама Ро описала, и махнул рукой — наша министервочка сама ему помогла увеличить число подписчиков, от чистого чиновничьего сердца, так сказать.

Я же, в свою очередь, сделал несколько хороших фотографий самого декрета и стены, на которой он красовался вместе с более ранними плодами Амбриджиного творчества, да переправил в Европу через Лиззиных родственников — захотелось мне реакцию других волшебников проверить. Ответ вернулся только через пару месяцев, когда девушка поделилась со мной целой стопкой самых разных газет. Результат не слишком удивил: французы смеялись, немцы одобряли строгость приказов, а родные славянские волхвы злословили над качеством учебной программы, — раз у школьников есть время и желание читать что-то постороннее, значит, у них слишком много свободного времени остаётся. Может, стоит отправить к британцам Вырвидуба из Буянской школы, когда остров к земле в очередной раз прибьёт, дабы он тамошних детишек занятиями внеклассными обеспечил, да наставникам тамошним показал, как с подростками работать?

После прочтения всей этой берестяной- и пергаментной макулатуры я тихо порадовался, что мне повезло попасть к британцам, а не всяким чащобно-таёжным волхвам, перекрестился облегчённо, да избавился от ненужных больше газет.

А ещё через какое-то время все мы оказались свидетелями неудачной попытки выгнать Трелони из школы. Амбридж злорадствовала, жалкая наследница Кассандры рыдала с пустой бутылкой в руках, а потом пришёл Дамблдор, и представление закончилось. Теперь у нас предсказывает тот самый кентавр, с которым я пару раз сталкивался в Лесу, а Трелони живёт на положении гостя, — интересно, будет она теперь платить за свой херес?

Вишенкой на торте этого бездарного перформанса оказалось письмо от работодателя. Стимфалийская птица ворвалась в зал, распугивая почтовых сов широкими махами металлических крыльев — пернатая братия шарахалась в стороны, щедро разбрасывая перья и помёт, так что когда посланница гордо хлопнулась передо мной на стол, спину мне жгло множество злобных взглядов.

И чего злиться-то, не понимаю? Ну, забрызгала тебя овсянкой неудачно упавшая в тарелку посылка из дома, ну, появилось чуток птичьего дерьма в волосах, так что? Чай, все здесь волшебники, чистящие заклинания с первого курса знают.

Сама же птичка выпила чай, который я прятал в школьном кубке вместо надоевшего тыквенного сока, закусила куском этого же кубка (где-то от радости заплакал школьный эльф, которому предстоит его ремонтировать), и протянула мне когтистую лапу с посланием.

Аккуратно, чтобы не порезаться о дьявольски острые чешуйки адамантина, я отвязал тубус, благодарно кивнув птичке. Та покосилась на меня глазом, в котором танцевали языки адского пламени, мощно оттолкнулась от стола. Её жуткие крылья погнали такой ветер, что смахнули стоявшую вокруг посуду, да опрокинули несколько ваз с печеньками. Окружённый негромкими проклятиями (соседство смертельно опасной птицы, история которой полна жутких подробностей, заставляет вести себя потише), я только смог порадоваться, что мой завтрак уже съеден, и на одежде его следов нет. А то, что другие замарались с ног до головы, так не надо спать за столом — пришёл жрать, значит жри, а не скреби вилкой по тарелке.

Перед тем, как выпорхнуть наружу, птичка чуток покружила над слизеринским столом (Кровавый Барон приветственно махнул рукой исчадию ада, и та проскрипела что-то в ответ), поэтому злорадный смех, начавшийся было у «змеев» после разгрома гриффиндорского стола, застих чрезвычайно быстро. Правда, Снейп явно нервничал, пока стимфалийская птица порхала над его выводком, — интересно, он в случае нужды сбить эту птаху сможет?

Остальные преподаватели тоже отнеслись к посетительнице довольно нервно, — Флитвик хмурился, МакГонагал поджимала губы, Жаба надувалась злобной краснотой, и только Дамблдор сохранял добродушную улыбку на лице. Затем посланница убралась к чёртовой матери, лица деканов посветлели, а директор склонился над яичницей. Мне, кстати, тоже не мешает силы восполнить, да едой запастись, а то сегодня день бешеный будет...

Когда я распечатал конверт, из него вывалилась привычная уже фенечка-портключ, и краткая записка со временем назначенной встречи.

— Ишь, как ему не терпится, — пробурчал я. — Соскучился видать.

— От работодателя? — спросила Гермиона. Моя красавица только что села за стол, удачно избежав близких контактов с летучей жестянкой, поэтому смотрела на меня, пока другие занимались очисткой одежды.

С одной стороны это, конечно, хамство для птицы, так себя вести, а с другой — народ-то как оживился! То сидели сонные все, в тарелках вилками-ложками едва скребли, а теперь ни капли сна в глазах, движения у всех резкие, энергичные — просто приятно смотреть!

— Да, Гермиона, к себе вызывает. Сегодня после уроков придётся отправиться.

— Мистер Криви, — от приторно-сладкого голоса за спиной я почувствовал, как у меня слипаются ягодицы, и напрягается поджелудочная железа. И чего мы её Жабой называем, когда она натуральный Сахарин? — Вы куда-то собрались из Школы?

— Так точно, мэм! — улыбнулся я самой широкой улыбкой. — Дела требуют!

— Дела? — брови розовой страхолюдины поднялись в крайнем изумлении. — И какие же дела могут быть у несовершеннолетнего ученика?

— Контракт, мэм, — я продолжал улыбаться, зная, как эта улыбка бесит собеседников.

— У подростка из немагического мира может быть контракт? — Жаба даже не пыталась скрыть пренебрежение. — И кто же им магов решил вас нанять, мистер Криви?

— Крайтон-Криви, в вашего позволения, мэм, — я недавно усыновлён, как младший наследник. А контракт у меня с мистером Шенком, он более известен в Министерстве, как Архивариус.

Продолжая улыбаться, я протянул вздорной тётке фенечку:

— Вот его порт-ключ, мэм. Если хотите, можете воспользоваться им вместо меня, и лично высказать мистеру Шенку своё недовольство.

Лицо Жабы застыло, она явно зависла в растерянности, а когда я почти коснулся Жабиной ладони фенечкой, притворившись, что хочу намотать её на пальцы-сардельки, отшатнулась так резво, что это можно было бы назвать прыжком. За спиной послышалось хихиканье — такая прыть в исполнении нашей розовой «тумбочки» выглядела действительно забавно, — и пунцовая Амбридж развернулась наказывать скверных невоспитанных детей за другими столами. Обо мне она тут же забыла.

Гермиона поморщилась от столь неподобающего поведения преподавателя, я же подмигнул моей красавице, потянулся к лесным дарам, которыми нас щедро потчевала школьная кухня — на столе ведь не только печеньки да орехи лежали, тут ещё и цукатов тыквенных хватало, сушёного чернослива, кисленького и освежающего, сушёных яблок с грушами. В общем, всё для того, чтобы юный волшебник мог пополнить запасы энергии, когда от непосильной учёбы мозги начнут сдавать.

Я цапнул горсть орехов из вазочки, которая к этому времени вернулась на своё место и наполнилась по-новой (разбросанные крылатой хулиганкой остатки еды благополучно исчезли с пола и стола), потянулся за следующей, но меня толкнули в плечо:

— Вызов на работу? — нахмурилась Лиззи, которая по-хозяйски устроилась рядом, отодвинув Майка, тоже тянувшегося к орехам. Тот буркнул под нос что-то неодобрительное, побрёл на другой конец стола к второй вазе с лесными консервами. Правда, у нас здесь фундук, а там орехи грецкие, в кармане им тесно, и одежду оттопыривают сильно, много их не запасёшь.

— Ага, — кивнул я, — наверное. Так-то он письма не пишет, времени моего не забирает. Заботливый, наверное. Орехов хочешь?

— Девушкам их много нельзя, — вздохнула когтевранская красавица, — жиров много. Приходится себя ограничивать.

— Да уж кому жаловаться, — не выдержала малютка Джинни, которая грела уши нашими разговорами. Она делала вид, что занята едой, а мы — что не замечаем её оттопыренных в нашу сторону ушей. Но тут рыжевласка не выдержала. — У твоего Рода зельевары такие, что можно не считать съеденные граммы. Это нам, простым смертным, потом на метле до одурения гонять приходится, чтобы лишний вес скинуть.

Она тяжело вздохнула, и я, неожиданно для себя, задумался — а какой Джинни станет, когда выйдет замуж и нарожает детей? Неужели, как её бесформенная мамаша? Или именно поэтому она в каноне так упорно гоняла в квиддич — чтобы квашнёй не расползтись?

— Идём, поговорим, — встала Лиззи, проигнорировав реплику Джинни. Да и что отвечать на такое открытое выражение зависти?

Мы вышли из зала, потопали по коридору вдоль рыцарских доспехов. Погода на улице стояла солнечная, сквозь витражные окна били радужные столбы не по-зимнему яркого света, в которых плясали замковые феечки. Если бы не холод, да облачка пара изо рта, можно было бы подумать, что на улице весна.

Мы свернули в проходной коридор, тёмный и узкий, в котором плясал огонь волшебных факелов, бросая по стенам причудливые тени, и сквозь запахи горячего масла проскользнули в тайную дверь, которая открывалась лишь ученикам старших классов. Малыши её просто не видели, даже когда их тыкали в неё носом, а вот нам она открылась в первую же неделю школьных занятий этой осени, как старшаки и обещали.

Так что мы с Лиззи нырнули в проявившуюся в стене дверь, ещё одним коридором прошли к винтовой лестнице, и остановились на площадке между этажами. От небольшого камина шли волны тепла, уютно потрескивали дрова, и на сундуках с ненужным, но ещё не списанным школьным имуществом можно было очень удобно устроиться, чтобы поговорить обо всём.

Такие укрытия можно было найти только в главных корпусах, и народ сюда заглядывал редко, предпочитая толкаться в более оживлённых местах. Вот и сейчас нас встретили одни только портреты, мирно сопящие в рамах, да искорки волшебной пыли, пляшущие в солнечных лучах.

Лиззи бросила Гоменум Ревелио, повернула ко мне серьёзное лицо:

— У некоторых поклонников любовный гон начался раньше, чем обычно, приходится быть всё время настороже. Но я позвала тебя не жаловаться...

Я сел рядом, настроился на серьёзный разговор.

— Ты мне нравишься, Колин, — начала Лиззи, и я внутренне похолодел. Девушка заметила, как изменилось моё лицо, довольно улыбнулась.

— Не нервничай, нравишься только как друг. С тобой интересно разговаривать, ты не лезешь с чувствами, и делаешь прекрасные фотографии. Поэтому я обратилась к маме...

— А кто у нас мама? — чуть не брякнул я, вовремя заткнув уже открывавшуюся пасть.

— У неё больше связей на Острове, а папа на Европе больше сосредоточен.

Я поощрительно улыбнулся. И что дальше?

— Попросила её узнать про Шенков...

Она помолчала, затем вскинула на меня глаза:

— Колин, у Шенков действительно гибнут и пропадают слуги!

— Мне говорили об этом, Лиззи.

— И обычно контракт длится год, а потом человека никто не видит!

— Полагаешь, в жертву приносят? — попытался я улыбнуться. Вышло не очень, потому что сразу вспомнилась пакость из римской усадьбы, эльфы и кентавры, зарезанные в теплицах. Я невольно поёжился.

— Не думаю, Колин, — девушка задумчиво постучала пальчиком по губам. — Жертвоприношения хорошо отслеживаются, у невыразимцев есть способы. Думаю, здесь что-то иное.

Несмотря на горящий камин, меня пробил озноб.

— Колин, ты в нашем мире недавно, и многого не знаешь. Прежде всего тебе надо знать, что безвыходных положений у магов не бывает.

— У обычных людей есть такая поговорка: даже если тебя съели, остаётся два выхода.

Лиззи хихикнула:

— Я немного иное имею в виду. Волшебника очень трудно заставить делать что-то вопреки его желаниям. Если ты по-настоящему не хочешь это делать, ты можешь это не делать.

— А как же Империо?

— Оно действует не на всех, — загадочно улыбнулась когтевранка. — Если у тебя сильная воля, ты можешь не поддаться приказу. На самом деле Империо — это борьба двух разумов, и нас только приучили к мысли, что ты в любом случае подчинишься. Поэтому мы поддаёмся...

Но есть упражнения и техники, часть которых называют Окклюменцией. Только на самом деле это упорядочивание мыслей, тренировка разума, и что ты с подобными умениями делаешь — закрываешь разум от чтения посторонними, или сопротивляешься чужим приказам, дело второстепенное. Поэтому тебе надо поскорее найти следующие книги, записывай...

И заботливая подруга продиктовала мне Спинозу, Пифагора, и парочку менее известных авторов. Забавно!

— Лиззи, хочу тебя порадовать, — большая часть этих работ у меня есть, и я по ним с осени занимаюсь.

— Вот как? — подняла удивлённо бровки девушка. — И откуда ты про них узнал, если не секрет? Шенк точно про них рассказывать не станет.

— Стечение обстоятельств, — улыбнулся я. — Почти что «так получилось». Но вот про последний титул не слышал. Аноним — он из каких будет?

— Из католиков, Испания. Про Лойолу помнишь? Иезуиты, Опус Деи?

— В общих чертах. Но я понимаю, к чему ты ведёшь, — те самые техники контроля разума, что помогали инквизиторам справляться с волшебниками?

— Угу, — кивнула девушка. Она вытащила из кармана стопку уменьшённых томов, быстро их проглядела, оставила один томик, и сразу же его увеличила до натуральной величины.

— Держи. Текст на латыни, так что справишься. Или очки нужны?

— У меня есть, благодарю. На сколько времени я могу рассчитывать?

— До летних экзаменов. Тренируйся.

— Огромное спасибо, Лиззи. Буду должен.

— Не так, как мне бы хотелось, — вздохнула девушка. — Пока.

Она ушла, а я стал ещё на одну книжку богаче. Что Лиззи имела в виду с этим «не так, как мне бы хотелось»? Весь книжный набор был предназначен явно для меня, однако я уже «заряжен», оказывается. Она рассчитывала на традиционную гриффиндорскую бестолковость?

Или защита мозгов, проведённая с её помощью, наложила бы на меня ещё какие-то обязательства? Может, именно к этому вела красавица Лиза — чтобы меня благодарностью связать? Но зачем, и кому я так нужен?..

Когда пришло время переноса, я уже стоял в малом дворике, — том, что с тыльной стороны Замка, к горному ручью за стеной выходит. Солнце в него заглядывало только утром, а во второй половине дня здесь становилось всё темнее. По этой причине зимой дворик пустовал, потому что никому не охота проводить время меж мрачных стен, когда есть места поинтереснее и посолнечнее. Вот и сейчас рядом не было никого.

Я специально выбрал площадку без ненужных зрителей, а когда часы пробили нужное время, намотал фенечку на пальцы. Мир вокруг потемнел, размазался, свернулся в яркую точку, куда меня и втянуло с неожиданной силой. Впрочем, не слишком приятное перемещение уже через несколько мгновений выбросило меня на каменистый склон, где холодный, насыщенный йодом ветер радостно ударил в лицо, пытаясь пролезть за шиворот.

Потом я услышал писклявое тявканье, шипение, мемеканье, обернулся на звук, и увидел пародию на рождественский вертеп — сценки из Евангелия про рождение Спасителя, которые католики устраивают перед Рождеством, воссоздавая тот момент, когда волхвы пришли с дарами к родившемуся Богу.

Обычно для этого организовывают декоративный хлев, пристраивают внутрь кучу живности, народ в восточных одеждах, инструменты, какие найдутся, и в целом это выглядит, как хорошее развлечение для детворы, — той, которая не знает про смартфоны с интернетом, на хлеб зарабатывает лет с десяти, и про современные развлечения только слышала.

Но зрелище, что разворачивалось перед моими глазами, больше напоминало волшебную пародию — вместо домашних животных, всяких там овечек с коровками, по камням прыгал щенок цербера, совсем юный, с молочными зубами и ещё безопасной змеиной головой на хвосте. Все три его лобастые башки тявкали вразнобой, хвост шипел не то от злости, не то от радости, а вокруг по-детски неловкого церберыша скакал молодой козлёнок, у которого только-только начали расти шишки на месте будущих рогов.

Козлёнок мемекал, скакал вокруг щенка, и то и дело пробовал того боднуть юной головой. Иногда ему это удавалось, и щенок падал, открывая светлое пузо, а иногда церберёнок успевал среагировать, и вцеплялся в козлёнка одной-двумя пастями.

В общем, малышня резвилась, что есть сил, и не хватало только молодого феникса для полноты картины, чтобы тот порхал над головами юных борцунов, кукарекал от избытка чувств и гадил прямо на четвероногих.

Немного в стороне от этого зверинца, за изящным столиком с чайными принадлежностями сидел Архивариус, и улыбался — толи малышнёвой возне, толи низкому небу без облаков, толи свеже заваренному чаю.

— Здравствуйте, сэр, — склонил я приветственно голову. — Давно не виделись.

— Приветствую, молодой Крайтон-МакГонагал. Признаюсь, вы сумели нас удивить. Из никого — в члены достойного Рода...

— Вы тоже о Крайтонах знаете, сэр?

— Они больше известны в Европе, а наша островная ветвь долгое время рожала одних только сквибов... Присаживайтесь, чай сегодня особенно хорош.

Меня долго уговаривать не пришлось — бисквиты выглядели аппетитно, а качество Шенковского чая я успел проверить неоднократно. Мы молча выпили по чашечке божественного напитка, а когда Шенк пошевелил палочкой, наливая чай по второму кругу, я кивнул на весёлый зверинец:

— Вы решили завести домашних питомцев, сэр?

Шенк покосился на малышню (пёсель умудрился змеиным хвостом оплести ноги козлёнка, лишив того прыгучести, и энергично грыз мохнатый бок всеми тремя пастями. Козёл же отчаянно мемекал, и пытался вырваться из живых пут), а потом скривил физиономию в раздражённой гримасе:

— Вы не представляете, какого труда мне стоило их раздобыть. Особенно рогатого, ведь потомки Тангриснира ценятся, как Феликс Фелицитас — грамм за грамм!

— Потому что у его брата Тангниостра потомства не осталось, он вместе с Одином кончился... — протянул я, по-новому взглянув на козлёнка. Ну да, кто бы ещё так беззаботно играл с цербером, у которого даже в детском возрасте слюна может до ожога кожи довести?

Потомок одного из ездовых козлов Одина тем временем освободился из пут церберовского хвоста, отскочил на безопасное расстояние, и примеривался атаковать обидчика по-новой.

— После ваших слов, сэр, он кажется намного милее.

— Но воняет по-прежнему козлом, а не фиалками.

— Жизнь несправедлива.

После такой философской тирады Шенк вытаращил на меня глаза от неожиданности, но я улыбнулся, и он улыбнулся в ответ.

Пока мы пили чай с вкусняшками, малышня наконец-то успокоилась, и разбрелась по разным сторонам площадки. Церберёныш пристроился под камнями стены, — нагревшись на солнце, та излучала тепло, — а козлёнок улёгся прямо на выгоне, и его шерсть время от времени шевелилась под порывами ветра, что явно не мешало потомку героев скандинавского эпоса сопеть в две дырки.

Потом я соизволил наконец заметить, куда Шенк украдкой поглядывает, и увидел испещрённую клинописью терракотовую пластинку, лежавшую на большом камне неподалёку. Над шпеньком, который торчал из пластинки, висел серебряный шарик и клубилась магия, да такой концентрации, что я только порадовался собственной осторожности — Истинным зрением разглядывать вавилонские Лунные часы было бы очень больно.

Тайна их производства затерялась в веках, и как по мне, это просто здорово, потому что тамошние народы по жестокости любого современного маньяка переплюнут. Учитывая мощь, которой до сих пор от уцелевших артефактов шибает, нет сомнений, что людей было убито немеряно, чтобы заставить работать этот кусок обожжённой глины, например.

Пока я разглядывал зловещий сувенир из других времён, шарик — Луна пошёл рябью, запульсировал, и выстрелил тонким лучом в направлении склона, который поднимался над нами чуть далее.

Шенк хищно оскалился, хлопнул себя по коленям, и поднялся со стула:

— Пора, мистер Крайтон! Прошу за мной!

Столик с вкусняшками, мебель, параван, что защищал нас от зимнего ветра, — всё исчезло в мгновение ока, осталась только сама площадка с развалинами старой стены, вереск вокруг, да лишайник на камнях. Щенок и козлёнок, по-прежнему спящие, окутались сизым облачком стазиса, поднялись в воздух.

Старик решительно захрустел по щебёночной дороге, я заторопился за ним, проверяя комплектацию аврорского ковчежца на поясе. Мы вышли за развалины древнего здания, и далеко внизу я увидел римскую усадьбу, которую мы так постыдно оставили после неудачного боя с Тварью из другой реальности.

Сразу же, как мы оказались на голом склоне, нас радостно принял в объятия злой морской ветер, от которого немедленно онемело лицо, а я поёжился, вспомнив ночной полёт над холодным Лесом, где ощущения были очень похожими. Правда, тогда наши приключения закончились хорошо, мы даже с Гермионой теперь чаще встречаемся после моей переделки драконьей ванны. Значит, и здесь всё закончится хорошо, правда?

Шенк тем временем пёр вверх по склону, словно заводной кролик-энерджайзер, и мне пришлось торопиться, чтобы не отстать от работодателя. Усыпленные заклинанием зверьки болтались за его спиной, словно шарики на первомайской демонстрации, и не хватало только портрета очередного пенсионера из Политбюро в руках, да бравурных лозунгов из мегафона.

Потом мы перевалили через гребень, двинули вниз по склону, проскальзывая время от времени на мокрых от морского бриза камнях, и настроение у меня испортилось, когда я понял, куда меня ведёт престарелый маг — кожу начало пощипывать напряжение магического поля, шум ветра стал заглушать неслышный ушами, но ощущаемый телом гул концентрированного волшебства, и за мгновение до того, как я собрался выругаться, Шенк свернул таки в сторону от магопада, направившись к одинокому копью, — тому, что выглядело как жердь, воткнутая в склон холма.

Дойти до самого копья мы не смогли — сопротивление окружающего мира становилось всё более заметным, и каждый следующий шаг давался нам со всё большим трудом. В конце концов мой работодатель остановился, повернул ко мне измученное лицо, бросил, задыхаясь:

— Всё, пока хватит.

Теперь я увидел, как трудно ему дался этот подъём, — он буквально упал в наколдованное кресло, и просто молчал, пока дыхание восстанавливалось.

— Нельзя здесь пить зелья, — бросил он скрипуче на мой незаданный вопрос. — Они изменяют действие совершенно непредсказуемо. Так что приходится просто ждать...

И мы просто посидели какое-то время. Мир вокруг дрожал от напряжения, под ногами ощутимо потряхивало, запах моря сменился запахом раскалённого металла и старой крови, так что не спасали даже фильтры в носу. Говорить в таких условиях абсолютно не хотелось, — хотелось убраться куда подальше. Но Шенк сидел, собираясь с силами, рядом висели в магических сферах спящие животные, и оставалось только пытаться понять, что меня ожидает. Но в голову не приходило ничего толкового, так что настроение опускалось всё ниже.

В конце концов Шенк отдохнул, плечи его расправились, а дыхание выровнялось. Он поднялся, снова идеальный в образе чопорного, уверенного в себе британца, в котором ничто не напоминало выдохшегося старика, успокаивающе махнул рукой:

— Не торопитесь, мистер Крайтон. Сначала мне придётся подготовить переход...

Он поднялся ещё на несколько шагов по склону, с явным усилием делая каждый новый шаг, остановился, тяжело дыша, махнул волшебной палочкой. Шары с висящими животными медленно поползли к нему, покачиваясь на невидимых волнах магических течений.

Я засмотрелся на это зрелище и пропустил момент, когда Шенк сунул руку за отворот драконоборческого сюртука. Просто когда спящий церберёнок подплыл к старому волшебнику, тот резко махнул рукой, и я присел от неожиданности, когда по ушам шваркнул грохот, а в глазах вспыхнул мертвенно-белый свет магического разряда.

Я потянулся стереть слёзы, тут же вспомнил, как чуть не порвал нос рукавицей, и очень аккуратно вытер глаза. Мир перед нами разделился, а по обеим сторонам щели в Межмирье, окаймлённой ослепительной полоской вневременной аннигиляции, тянулись вверх колючие побеги, обожжённые адским пламенем. Скрипя и раздвигая бесплодную землю, они покачивались в такт движений волшебной палочки Шенка, а мне в нос всё ощутимее шибало вонью горелой резины.

Анчар?! Когда Шенк успел его спереть из теплиц?? Спраут ведь над каждой веточкой трясётся! Или это плата за помощь, которую Шенк оказал нам осенью?..

А потом я увидел церберёнка, — точнее, то, что от щенка осталось. Две половинки собачьего тельца, с которых свисали обрывки кишок и прочая требуха, висели, нанизанные на колючки жуткого растения. Дымящаяся ихором кровь капала на землю, медленно ползла по стеблям, и этот жуткий контраст между живым щенком и вот этой обезображенной плотью заставил внутренности сжаться в предрвотном спазме.

Ещё несколько минут назад три лобастых головы разноголосо тявкали на козлёнка, а теперь свисают мёртвыми кусками мяса...

Между растущими из смерти изломанными стеблями жуткого растения воздух начал дрожать, словно над горячим асфальтом, и я снова протёр глаза — не показалось ли. Нет, не показалось — анчар тянулся вверх, извиваясь в непроизносимой муке, а остатки волшебного щенка на глазах высыхали, превращались в мумифицированные лохмотья, отдавая из себя волшебство и жизненную силу.

Шенк тем временем продолжал бормотать что-то шипяще-шепелявое, и разбрызгивать остатки воды из старого разрисованного горшка. Часть воды попала на стебли, на землю, часть осталась висеть ослепительно блестящими каплями в волшебном мареве, которое набирало силы в формирующихся воротах.

Да, теперь было видно, что колючая поросль лезет не только вверх, но тянется друг к другу, сближаясь верхушками, и формируя полукруглую арку. Даже мне было понятно, что веткам не хватает силы, поэтому Шенк, не прекращая речитатива, потянул к себе спящего козлёнка, и рассёк его вместе с магическим коконом одним движением чёрного кинжала.

Перед глазами опять шваркнула молния, вздрогнула под ногами земля, и в нос ударил запах горячего металла. Я прищурился, — от жара, что ударил из ворот, запекло лицо, — и увидел, как меняется пейзаж между извивами анчара.

Там поблекли цвета, мир потемнел, словно дальше на склоне царит глубокий вечер, и земля покрылась коркой, растресканной, как на такыре. Но виделось это всё как сквозь марево, потому что чего-то картине не хватало, чтобы до конца проявиться в нашем мире.

Пока я разглядывал то, что происходит в волшебном почти-Зазеркалье, с хрустом, похожим на звук ломаемых костей, побеги анчара дотянулись друг до друга, сплелись в единый неразрываемый колючий силуэт, и формирование ворот-перехода закончилось. Перед нами открылись жуткие врата в непонятное что-то, откуда несло горячим металлом, кровью и озоном.

Снова шваркнула молния, ослепительно-белая вспышка залила мир за воротами, а я покосился на Шнека — он что, меня в эту хтонь отправить хочет?

Старик бубнил что-то шипящее на непонятном языке, сбрасывал капли крови на колючие побеги, и его явно не беспокоил тот кавардак, что творился за воротами выше по склону. Меня же начинало потряхивать, потому что шибало из ворот смертью — настоящей, окончательной смертью для меня. Может, ну его нахрен, старика? Может, развернуться, да сбежать?

Шенк тем временем спрятал нож за пазуху, махнул мне рукой, мол, давай сюда. Ноги мои выполнять этот приказ не хотели.

— Подойдите ближе, мне надо вас обработать! — крикнул Шенк. — В таком виде вы там и два вдоха не протянете!

Ну, если так, то ладно. Передвигая негнущиеся ноги, я подошёл к волшебнику. Тот продолжал бормотать заклинания на забытом языке, время от времени взмахивая палочкой, чтобы закрепить эффект древних формул.

К самим воротам подойти было невозможно — чем ближе, тем сильнее ощущался напор с той стороны Реальности: словно ветер, который набирает силу, и кажется, расправь руки, растяни полы одежды, и полетишь.

— Снимайте костюм! — каркнул Шенк, прервав заунывный речитатив.

— Чего?? — он что, про аврорский доспех говорит? — Но у меня под низом ничего нет!

— Значит, пойдёте голышом. Вы что — наготы боитесь?

Я замялся — устраивать стриптиз посредине зимы в таком месте и перед такой аудиторией не хотелось совсем. Был бы он симпатичной девицей, или фигуристой дамой в обтягивающем костюме...

— Вы должны быть очищены, чтобы войти во Врата! Они же потом уберут остатки мирской скверны, чтобы можно было безопасно коснуться артефакта! Иначе ваши останки добавятся к тем, что лежат на склоне!.

— Господи, что мы делаем... — я начал вылезать из такого уютного драконоборческого доспеха, и сразу же почувствовал, как по спине поползли мурашки.

— Это хеттский ритуал очищения! — выдохнул Шенк, продолжая рисовать сложные узоры палочкой, теперь уже на моей коже. Она в ответ начинала неметь, как после укола новокаина. — Полное описание мы только недавно нашли!

— А он работает?

— Вот и посмотрим!

Я дёрнулся от такого оптимистического ответа, потом увидел, как скалится уставший маг, понял, что это у него шутка такая. На мгновение стало спокойнее — раз шутит, значит, не всё потеряно.

Рядом возникла большая глиняная корчага, литров на десять объёмом, поднялась в воздух, приблизилась к нам, и опрокинулась над моей головой. Ч-чёрт!! Ледяной душ выбил из головы нервозность и страх. Вместе с этим исчезло отталкивание врат — теперь, когда анчаровские стебли соединились в единую перекрученную арку, показалось, что можно не просто войти во Врата, а продвинуться к далёкой палке, что развевала на склоне тряпкой-флагом.

Я тут же попробовал это сделать, но сразу убедился, что далеко не пройти — склон под ногами скользил, как намазанный маслом, каждое движение вперёд заканчивалось падением. Разумеется, как бывший борец, я умел группироваться, и вреда особого такое падение не причиняло. Но даже когда я стал на четыре кости (задрало меня падать!) и попытался пойти дальше на четвереньках, это ничего не дало, потому что я просто съехал вниз по склону, грязный и запыхавшийся от злости. Хорошо ещё, после купания в непонятной воде кожа стала крепкой, так что не набрал я царапин и ссадин, а только гордость пострадала.

После очередной неудачной попытки, не знаю какой по счёту, меня снесло прямо к ногам хмурого волшебника, который к этому времени тоже прошёл врата, но почему-то прямо в одежде. Может, и к лучшему — сейчас мне только вида его старческих телес не хватало для полного счастья.

— Отдышитесь, мистер Крайтон, — буркнул Шенк, — я догадывался, что дорога простой не будет...

Уговаривать меня не пришлось, — ноги к этому времени ходили ходуном, руки дрожали от усталости, а сердце гневно стучалось в рёбра, требуя прекратить это безобразие. Поэтому я просто опустился на ближайший камень, благо, после обливания ощущение холода исчезло, и поймать радикулит с этой стороны Реальности было явно невозможно. А работодатель отправился куда-то по порт-ключу. Раньше я не успевал заметить процесс ухода, а теперь сподобился — действительно, как в кино, закручивает человека в точку, и в неё же втягивает.

Хотя тело устало, прилечь тут было негде, и даже сидеть оказалось неудобно, потому что мир вокруг был перенасыщен энергией, дрожал и гудел от мощи, словно тысячеваттный трансформатор.

В общем, расслабиться не удалось. Может, и к лучшему, потому что старик не заставил себя ждать — только я восстановил дыхание, как из пространства рядом воплотился он сам. Махнул волшебной палочкой, бросил под ноги какую-то вещицу, и перед нами возникла глиняная игрушка — ещё один артефакт, про который нам забыли рассказать в Хогвартсе.

Выглядело творение неизвестных мастеров, как трёхколёсная тележка из обожжённой глины с передним поворотным колесом, где руль и передняя вилка выглядели, как примитивно слепленные утиные головы. На тележке расположился возница в палец указательный величиной, с такой же птичьей головой, который, видимо, должен был управлять транспортом, поворачивая голову центральной утки — у той как раз перья торчали из затылка под нужным углом. Из какой же древности Шенк этот артефакт вытащил?

— Хеттская повозка отвезёт вас до самого места, мистер Крайтон, — улыбнулся Шенк. — Становитесь, и начнём.

— Куда становиться, сэр? Эта игрушка размером с мою стопу, я же её просто раздавлю.

— Вон туда, — махнул волшебник палочкой. — Присмотритесь.

Я присмотрелся. И встал прямо за возницей, который что-то проворчал и встопорщил перья на затылке, которые уткнулись в мою грудь. Но места теперь хватило нам обеим, вот только запах смерти, который окружил меня на странной повозке, заставил напрячься.

— Как доберётесь до копья, выдёргивайте древко из земли, но прошу вас, осторожнее с наконечником! Если острие хотя бы случайно коснётся повозки, будет очень плохо всем!

Колёса заскрипели (как глина может вращаться, не разламываясь на куски?), возница повёл плечами, и мы покатились вверх по склону, сквозь ветер, сопротивление магического поля, пустоту веков и смрад разложения. Мир вокруг наклонился, пополз вверх, я ухватился за плечо возницы — его прикрывала толстая шерстяная хламида, ужасно похожая на вязаный мешок, с которого сыпались комочки земли и несло свежераскопанной могилой. Потом я обнаружил, что хотя мир накренился, меня падать не тянет, более того, я по прежнему раскачиваюсь на неровностях крутого холма и еду чёрт знает куда на артефакте, одновременно стоя в воротах, и никуда не двигаясь. Я раздвоился.

Пока я пытался собрать разбежавшиеся мозги, перебороть тошноту и понять, что происходит, мы успели прокатиться довольно далеко, и сопротивление магического поля уплотнило пространство настолько, что я превратился в муху, которая попала в варенье — двигаться можно с трудом, сквозь огромное сопротивление и очень медленно.К этому ещё на психику давило низкое тёмное небо с одинокой Луной, единственным источником света в бескрайней пустоте здешнего мира, из-за чего очень хотелось пригнуться, свернуться в комочек, а лучше побежать назад, к далёким, очень маленьким отсюда воротам.

Нас трясло на камнях и выбоинах, утки крякали, когда тележка объезжала очередной обломок скалы, водитель нервно крутил птичьей головой, и всё это время я неподвижно стоял у ворот, а Шенк махал палочкой. Но я видел, как его движения начинают терять идеальную точность и изящество, а на лице возникают первые капли пота. Может, это вода, которой он облился, чтобы войти вслед за мной во Врата, а может, признаки усталости. Нам бы успеть к копьецу, пока старика ноги ещё держат и палочка из рук не выпадает...

Потом моя трёхколёсная повозка заскрипела так, словно собралась развалиться, отчаянно заверещали утки, нас закачало, как на волнах, и снизу раздался сухой хруст. Головой крутить я не мог, но понял, что это древние кости, которыми была усыпана земля вокруг смертельно опасного артефакта — мы всё-таки добрались, я смог увидеть его вблизи.

Копьё торчало из земли, а на широкой крестовине, что не давала большому листовидному наконечнику слишком глубоко втыкаться в противника, висел истрёпанный кусок ткани, судя по красной кайме по краю — сенаторская тога. Потемневшее древко выглядело по-прежнему крепким, и под наконечником, там, где заканчивалась покрытая растительным орнаментом железная втулка, тянулась цепочка латинских букв, словно выжженная в дереве.

Читать, что там хотели сказать предки, я не стал — нас учили, что нельзя слишком долго всматриваться в такие вещи, если не хочешь сойти с ума или вообще с душой попрощаться. Поэтому я уловил магический блеск надписи, и тут же отвёл глаза, а потом протянул руку, и схватил древко.

Сквозь тело прошёл разряд, меня тряхнуло так, что я едва не сверзился с допотопной повозки прямо на склон, однако удержаться на ногах получилось. Я поднял копьё в воздух, чтобы Шенк увидел наш успех, и телега опять заскрипела колёсами, разворачиваясь в обратный путь. Чтобы не рисковать прикосновением к наконечнику, я, насколько это получилось одной рукой, намотал остатки тоги прямо на артефакт — раз она столько веков тут болталась, пусть ещё чуток послужит. Мы же тем временем покатились вниз, подгоняемые слабеющим с каждой секундой магическим ветром. У меня получилось!

У врат нас ждал измученный Шенк. Он махнул рукой, крикнул:

— Скорее проезжайте врата, у меня силы на исходе!

Повозка прокатилась между колючих стен, небо над головой поменяло цвет, по нему поползли нормальные облака, озарённые закатным солнцем. Запах моря ударил в нос, я расправил плечи, сделал глубокий вдох, и едва не упал, когда наше плавное движение закончилось. Под ногами громко хрустнуло, возница рассыпался, в ноги ударила земля, и лишённому опоры, мне пришлось выполнить несколько козлиных прыжков, чтобы не растянуться на камнях вместе с копьём. Я обернулся, увидел, что от моей повозки, утиных голов и странного возницы осталась только кучка глиняных обломков.

Значит что, — всё кончено, путешествию конец?