Тени прошлого (джен)

Слух притупился неспроста — Эйн лишился левого уха. Как объяснил доктор Шварц, звук теперь не мог нормально дойти до головы. Помимо этого, шрамов на плечах стало намного больше. Досадно, но плевать — Ксилли и Рэну когда-то сильнее досталось.

Весь первый день Эйн проспал. Письмо писал на следующий. Вернее, даже не письмо, а чистосердечное признание во всех своих преступлениях. Хотел уже заклеить конверт, но вмешалась Нора. Не хотелось ей, чтобы он себя безграмотным показал, видите ли! Напротив, от собственных строк, выписанных без единой ошибки, стало неловко. Как будто возвысился над другими тайри, что не могло не огорчить.

Лет пять назад эла-Баус выпросил у Рэнделла один день в месяц, чтобы научить их семерых андарской грамоте хоть немного. Вот только тогда как раз заканчивали строить завод в Силверкроне, и у водителей времени не было вообще, поэтому Ксилли остался без уроков. Он знал лишь надписи на дорожных знаках и те фразы, которые записал в своём блокноте под диктовку Эйна. И теперь эла-Виэту казалось, что он оторвался от своей семьи ещё сильнее. Хотя что может быть хуже предательства в этом смысле?

Отдавать письмо Эйн отправился в Вечер масок, местный праздник лицемерия. Надевать особый костюм в этот день было обязательно — так гласил приказ бургомистра. Следовать этому правилу после всего, что Эйн совершил, было смешно. Однако он, проклиная воображение Норы, облачился в кольчугу «побеждённого рыцаря» и отправился искать нужный дом.

Доктор Шварц с племянницей уже давно веселились на приёме у Родерихов. Оставалось минут двадцать до полуночи. Эйн нашёл дом и устроился в тени деревьев.

Время текло медленно. Часы, найденные им в какой-то подворотне Александрии и починенные, показывали уже без десяти. Раны под рубашкой чесались. В металлической кольчуге было холодно. Плащ к костюму не прилагался, а лёгкая накидка с гербом не помогала.

Без пяти полночь. Дверь приоткрылась, выпуская в осеннюю ночь бездушный визг оркестра, ничуть не похожий на полузабытые мелодии родины. Нет, здесь люди другие, и музыка у них чужая.

Эйн так задумался, что пропустил появление детектива. Маска, костюм — рост детектива был слишком приметным признаком, чтобы не узнать его. Из-за этого, между прочим, мистер Гарретт чуть-чуть напоминал Ксилли.

Разговор предстоял короткий: назвать себя, извиниться, отдать конверт. Или сначала отдать, а затем — извиниться, оставив самое сложное на потом. Получилось осуществить лишь первое — кто-то подслушивал.

Полиция? Эйн не успел подумать, как ноги сами унесли его прочь. Он спрятался в тени и, увидев нападение на детектива, трусливо положил письмо под его шляпу и оставил на виду, приписав поверх конверта пояснение.

Уходя, тайри несколько раз сбавлял шаг и оборачивался. Чувствовал, что правильнее было бы постучаться и сообщить о нападении.

К счастью, кто-то всё-таки показался на крыльце и забрал письмо. Скорее всего, детектива Гарретта спасут.

Эйн поспешил к реке. Там Нора спрятала паролёт, замаскировав его под лодку. Днём они перетащили туда новые баллоны с гелием и сумку (вторая такая же осталась у Норы), заполнили резервуар двигателя водой.

Паролёт стоял на берегу, в стороне от настоящих лодок, отгороженный от ненужных взглядов длинным сараем. Оболочка была свёрнута и лежала на дне. Эйн сбросил кольчугу и шлем, сменил сапоги на привычные ботинки и достал со дна лодки насос.

Вскоре гелий был перекачан в оболочку. Тайри попытался найти царапину, которая, по словам Норы, появилась на ней из-за приземления в лесу, но ничего не увидел. Значит, повреждение несерьёзное — можно лететь.

Эйн застегнул изрядно потрёпанную куртку и устроился за штурвалом. Поднял паролёт в воздух и взял курс на север-северо-запад — на Андарион.

Лететь ночью оказалось гораздо легче, чем днём. Звёзды были лучшим ориентиром. Аппарат не вызывал нареканий, поэтому можно было не делать перерывов, приземляясь в укромных местах. При такой же ясной погоде, какая установилась после полуночи, Эйн будет на Архипелаге к десяти утра.

На самом деле стоило бы поберечь себя, но хотелось быстрее завершить дело.

Паролёт летел. Мимо проносились мили и мысли, время и воспоминания. Через четыре часа полёта, когда вдалеке заблестело ночное море, протяжный стон рвущейся ткани вырвал Эйна из задумчивости. За разрывом последовало шипение.

Эйн посмотрел вверх и задохнулся: царапина, не выдержав давления, превратилась в дыру. И дыра эта стремительно разрасталась.

Гелий улетучивался. Паролёт начал снижаться. Эйн заглушил двигатель. Скорость упала. Аппарат нёсся по косой. Тайри проклинал инерцию. Приближался берег. Равнина. Ни одного дерева, чтобы зацепиться и повиснуть.

Гелий испарился. Оболочка хлопала на ветру. Свист воздуха оглушал. Поле кончилось. В предрассветном сумраке серела полоса мелкого камня. Эйн опустил на глаза очки шлема и закрыл голову руками.

Удар! Деревянная лодка с хрустом вбилась в землю. Тайри бросило вперёд. Он грохнулся на камни. Очки разбились. Стёкла вместе с камнями впились в лицо. С хрустом выломало зубы. Сверху всей тяжестью двигателя обрушилась корма лодки.

Горячий пар в двигателе под давлением рванул наружу. Металлический резервуар взорвался. Остатки горячей воды и куски раскалённого металла обвалились, погребая Эйна под собой. Основа двигателя упала на землю. Запахло горящим деревом.

Вот он, настоящий приговор — сгореть после взрыва под обломками паролёта. И нет ничего вокруг. Словно нет ног и челюсти. Дыхание с трудом пробивается в лёгкие. Рёбра, наверное, — в крошево, как и руки. В глазах — пыль и стекло.

Рядом почудилось шевеление. Лодка откинулась вбок. Странно. Нового взрыва не было.

Кто-то потянул Эйна за плечи. Боль, нечеловеческая боль! Казалось, его рвут на части.

— Эй, не умирай! Ты ж от альпов удрал! — прокричал знакомый голос. Юто? Откуда? — Эй, идите сюда! Помогите! — надрывался парень.

Приблизились ещё шаги. Несколько человек вроде — Эйн перестал доверять своему слуху.

— Невозможно! — воскликнули сразу два голоса. Похожие друг на друга и снова знакомые.

Кто-то ещё опустился рядом и положил руку Эйну на голову. Он узнал брата. Не мог не узнать. Хотел попросить прощения. Лишь бы успеть! Но не сумел проронить ни слова.

...В следующий миг Эйн увидел себя со стороны. Действительно, кучка костей с мясом, а не человек. Подле него стояли близнецы и Юто. Ксилли лежал на земле, обняв тело Эйна, и плакал. Бедный мальчишка остался совсем один, а подонок-брат так ничего и не сказал!

— Он умер, — выдавил Ивар, опустившись на одно колено и дотронувшись до плеча эльфа.

Ксилли молча поднялся, отвернулся ото всех и побрёл к морю. Он встал над обрывом и замер, уронив руки. Брат был последним, что видел Эйн в своей уже нежизни.

* * *

Недели три Ивар, Мэл и Ксилли прожили на пустынном дельканском берегу. Отволокли паролёт подальше от обрыва и устроили из него шалаш. Много спали. Питались тем, что ирбисы смогли поймать: мышами, чайками… Ксилли попробовал поймать рыбу в полёте — чуть не утонул. Отыскали неподалёку ручеёк с пресной водой.

Внезапно оказалось, что беглецам совершенно нечем заняться. Они привыкли всё время работать либо спать, а работы теперь не было, кроме мелкой починки паролёта, с которой справились за день.

Братья поочерёдно разведывали местность, но за целый день не встречали ни следа человека, а на больший срок уходить боялись. Занятие нашлось только для Ксилли — он учился летать.

Вскоре ночи стали холоднее. Тёплые шкуры и плед уже не защищали от осени. Беглецы собрались плыть обратно на Архипелаг по воде.

Тяжелее всего было наполнить двигатель. Никакой ёмкости для воды, понятное дело, не имелось. Обошли весь берег под обрывом, однако и там не обнаружилось ничего подходящего. В итоге, пропитывали водой рубашки и много-много раз отжимали их над резервуаром. Хотели взять плед, но так большая часть воды лилась мимо — отверстие было слишком мало.

Беглецы провозились два дня. Вымотавшись, они завалились спать, отложив поиск клея для дверцы на потом. Возможно, им удалось бы закрыть проёмы куском каната, но пока никто не хотел проверять.

Под утро тринадцатого сентября их разбудили ужасающий грохот и крики. Все трое выскочили из шалаша. В сотне ярдов от них, на узкой полосе гальки, лежала перевёрнутая лодка. Она горела. Какой-то паренёк вытаскивал из-под обломков своего спутника.

Подойдя поближе, они опознали Эйна. Он лежал лицом вниз, в крови, с изломанными костями.

Ксилли присел рядом, провёл рукой по спутанным волосам. В июне Ивар видел его рисунок и подпись к нему. Эльф тогда обиделся на названого брата, но всё ещё любил его. И оборотням, и Ксилли было ясно: судьба Эйна решена.

Парень, вытащивший его, подобрался к пламени, сунул в него руку, и оно вмиг потухло. Одновременно с этим Ивар почувствовал, как Эйн перестал дышать.

Ксилли судорожно всхлипнул и обнял его за плечи, пачкая кровью серый комбинезон. Мэл вцепился в локоть брата — для него смерть друга была личным, уже однажды пройденным кошмаром. Незнакомый парень стоял, наклонив голову, и что-то бормотал.

Самому Ивару тоже хотелось то ли забиться куда-нибудь в облике ирбиса и выть, то ли бежать, пока усталость не свалит. Однако надо было поднимать остальных.

— Он умер.

Слова дались с неимоверным трудом. Обращался он ко всем, но больше — к Ксилли. Эльф ушёл от них, будто и не слышал.

— В Тайри хоронят на рассвете? — глухо уточнил незнакомец. — Время.

Ирбисы вырыли неглубокую яму для костра. Парень положил туда немногочисленные уцелевшие доски. Близнецы бережно перенесли тело Эйна. Вернулся, замотавшись в плед, Ксилли. Он вырвал лист из нового блокнота, чудом не промокшего в шторм.

Незнакомец достал спички из своей сумки, зажёг одну. Ксилли протянул ему руку. По традиции, погребальный костёр поджигал ближайший родственник. Парень кивнул, затушил спичку и передал коробок эльфу.

Оранжевый огонёк перелетел из руки Ксилли в середину ямы. Мерзко запахла сгорающая плоть. Обычно усопших провожали на реке, но здесь у них не было лишней лодки. Пришлось стоять перед костром и давиться кашлем. Без этого обошёлся лишь Ксилли — он кашлять не мог.

Прогорев до рассвета, костёр погас. Эльф взмахнул рукой, и пепел разлетелся над морем. Хоть так они проводят Эйна в Седые чертоги Наали.