Неправильно... или? - 6. Здравствуй, реальная жизнь... (джен)

Девочка, дочь Джеймса… Это был не просто ребенок. Это было… Что-то. С чем-то. За две недели пребывания на Пустошах спасти три поселения — это надо быть… Дочерью Джеймса? Нет. Джеймс… Он ушел. Сдался, потом вернулся, сказав, что хочет начать все сначала. Ли ему… Не поверила. Да даже если бы и поверила — можно ли начать все заново сейчас, почти два десятилетия спустя? Для Джеймса был важен только проект, а для нее… У нее была работа здесь, в Ривет. Были люди, за которых она отвечала и обещания, которые она должна была сдержать.

В тот вечер у них зашла речь о Кэтрин. О дочери Джеймса, которую Мэдисон когда-то посоветовала назвать в честь матери. Джеймс рассказал ей, что в их отношениях не все гладко. Рассказал, что девочка совсем непохожа на свою мать. Даже фотографию показал. С нее Мэдисон улыбалась милая светловолосая девчушка, абсолютно незнакомая и… чужая? Почему-то, разглядывая фотографию, Мэдисон вспомнила, как держала эту девочку на руках. Это была дочь Джеймса. Тот переживал из-за смерти жены, да и об уходе за детьми представления имел весьма слабые. Она не могла отказаться присмотреть за ребенком. Тогда Кэтрин тоже постоянно улыбалась, глядя на нее по-младенчески голубыми глазами.

В какой-то момент Ли даже начало казаться, что… Нет, она знала поговорку о том, что на чужом несчастье счастья не построишь. Но она не была виновата в смерти Кэтрин, а Джеймсу нужен был рядом человек, который мог бы присмотреть за дочерью. Ведь воспитывать девочку в одиночку для большинства мужчин было тем еще наказанием. Она начала думать, что все наладится. Но… Джеймс принял другое решение, а она не стала его отговаривать. Была не вправе. Ведь он должен лучше знать, что будет более подходящим для его самого и его ребенка…

— Она отказалась от меня. Знаешь, из меня получился никудышный отец. Попытался взяться за дело, думал, что справлюсь… И снова наделал кучу ошибок, теперь уже не знаю, как их исправить.

Он радовался лишь одному: девочка осталась в безопасности. В Убежище, среди друзей, заменивших ей семью. Вот только…

Вот только прошло две недели, даже меньше — и Рин оказалась у нее в лаборатории. Рин. Айрин Коннор. Теперь ее следовало называть именно так. Оказалась она не затем, чтобы искать отца, а затем, чтобы предложить ей помощь с делами.

Этой странности Ли поначалу значения не придала. Но когда несколько дней спустя Рин вернулась с предметами из списка, которые вывалила перед ней на стол из грязного рюкзака, ученая почувствовала что-то вроде… Замешательства. Вот так вот просто. Взяла, пообещала чем-то помочь — и принесла обещанное. Упаковки с семенами, голографические носители с руководствами по обращению с этими посылками из прошлого, а еще… Еще несколько деталей, на которых еще не стерлась маркировка «Л.О.Б. Энтерпрайзес». Офисы этой компании находились в Фоллз-Черч — районе, захваченном супермутантами. Неужели девочка влезла туда? Ради этих деталей? Или просто ради… Интереса?

Ли хотела расспросить ее об этом, но помешало падение балки на Зиммера, будь он неладен. Разбор посылочек был прерван появлением службы безопасности, а девчонка ушла с Харкнессом. Мэдисон даже не успела ее нормально поблагодарить за все хорошее. Хотя, наверное, надо было пригласить ее выпить пива. Хм… С чего бы это? Она давным давно зареклась пытаться сойтись с кем-то из людей. Ее слушаются, ее уважают — этого достаточно. А девчонка… Допустим, из вежливости она согласится… И что? О чем с ней говорить? О Джеймсе? О прошлом? Какие у них вообще могут быть общие темы для беседы?

Из лаборатории пришлось отлучиться по делам городского совета. Закрывать дверь она, естественно, не стала. В комнате отдыха оставались Анна и Гарза, да и охрана следила за порядком. Пришлые на ночь уходили с корабля, а те же, кому хватало денег на съем места хотя бы в общей каюте на средней палубе, никогда бы не посмели лезть в дела ученых.

Много времени текучка не заняла. Пару подписей здесь, решение там. И распространяющиеся по кораблю слухи о том, что у Харкнесса появилась подружка — ТА САМАЯ девочка, о которой говорил по радио Тридогнайт. Лучше бы делом занялись, ей-богу.

Дверь научной лаборатории была закрыта НЕ ТАК. Просто царапнуло в душе странное чувство, которое всегда было предвестником либо больших перемен, либо больших подлян. Машинально, на рефлексе, который был сформирован еще во время жизни на пустошах, Мэдисон засунула руку в карман и крепко схватила гаечный ключ. Только зайдя внутрь лаборатории она поняла — все спокойно. Все хорошо.

Просто на лавочке за ее рабочим столом растянулась знакомая личность с двумя светло-золотистыми хвостиками. Один из них свисал практически до пола. Почему-то глядя на эту картину, ей захотелось подойти и… Сделать что-то. Непонятно, правда, что.

— Эй, соня, пора просыпаться, — Мэдисон опустилась на скамейку рядом со спящей девушкой и осторожно потрясла ту за плечо.

— Мам, ну еще пять минуточек… — пробормотала девчонка, а потом — каким-то непонятным образом оказалась головой на коленях у ученой. Ли на долю мгновения забыла, как дышать. «Мам»… Ей? Нет, не могло быть ей. Выходит, в Убежище была женщина, которая заменила Кэтрин мать, а Джеймсу… Собственные мысли спутались в клубок, голова на коленях стала тяжелой, а в памяти отчетливо всплыли детские голубые глаза, внимательно следящие за ней. И собственные попытки напевать учебные стишки по химии на манер колыбельных, которые Мэдисон никогда не знала. — Извини, я тебя спутала с Ханной.

— С Ханной? — она не сразу поняла, что Рин открыла глаза и внимательно смотрит за ней. Больше не голубые, а скорей серые, они все равно были какими-то… детскими.

— Ну, с Ани. Она мне что-то типа подруги и старшей сестры одновременно. В смысле, у меня же мамы нет, а Ани меня все время учила всяким штукам, которым других девочек обычно мамы учили. Ну, и мальчишки из Андеграунда ее постоянно «мамочкой» в шутку называли, потому что она нас всех вкусняшками кормила и шила нам всякие прикольные штуки. Так и приклеилось… — Рин вздохнула и закрыла глаза. — Странно это. Я думала, что мы с ними всегда будем вместе, а пришлось бежать на Пустоши.

— Так оставалась бы.

— Чтобы меня, как и Джонаса, забили насмерть полицейскими дубинками? А, хотя нет, меня бы они сначала изнасиловали, а потом забили насмерть. Они это даже не постеснялись обсуждать по своей частоте связи. Хорошо, что я давно ее взломала. И хорошо, что я тогда проснулась.

— Что ты натворила такого? — она неправильно формулирует вопрос. Что бы девочка не натворила — быть изнасилованной кучей мужиков не заслуживает никто. Но должен быть повод, по которому они к ней прицепились.

— Ничего. Джонас помог отцу сбежать, а я… Я вообще с ним на тот момент уже три года, как не жила. Смотрителю было плевать — он напустил полное убежище радтараканов, а под шумок отправился убивать тех, кто невольно вмешался в эксперимент «Волт-Тек».

— Волт-Тек давно нет.

— Нет. А инструкции выполняются. Убежище сто один — что-то типа социального эксперимента. Тоталитарное общество и все дела. Ну, знаешь, типа как у китайцев до войны или еще у кого. Мол, правительство всегда право, граждане не имеют права ни на что и все в таком духе. Нам с детства внушали, что в Убежище никому не войти, никому не выйти. Что мы- единственное, что осталось от человечества. Вот только у меня было слишком много вопросов, правда — хватило мозгов их никому не задавать, кроме друзей. Почему в Убежище кроме нас нет ни одного человека, с фамилией Андерсон? Почему каждые несколько лет случаются «нападения радтараканов», в ходе которых гибнет несколько подростков? Куда делись тела части погибших, если их пепла нет в крематории, только ящики пустые? Почему отец пишет о них так, будто они есть? Почему жертв нападения обнаруживает одна и та же группа офицеров? Почему, почему, почему? Я была любопытным ребенком. И водилась с весьма смышлеными ребятами. Знаешь, мы ведь хотели изменить убежище к лучшему. Даже профориентационный тест взломали, чтобы занять в будущем ключевые посты. Думали, что ну вот, через десять-двадцать лет, когда выйдет на пенсию, а то и вовсе умрет поколение этих уродов, мы возьмемся — и превратим эксперимент «волт-тек» во что-то новое. Мы свой, мы новый мир построим… Детские, наивные мечты. Но надо же было о чем-то мечтать, верно? Я хотела когда-нибудь выйти на Пустошь. Возглавить экспедицию из проверенных и надежных людей, изучить окрестности и понять, что изменилось в мире, так ли он страшен и стоит ли его бояться. Семнадцатого августа я проснулась от того, что доверенные лица смотрителя обсуждали, кто будет первым, когда они меня пустят по кругу. И что они сделают со мной после этого, пользуясь тем, что Смотритель дал им полный карт-бланш. Человек, чья дочь была моей ровесницей, разрешил делать с чужой дочерью все, что угодно. И эти люди… У некоторых из них тоже были дети. Тоже дочери.

Кэтрин рассказывала о том, что случилось тогда, так спокойно и ровно, так… Словно бы между прочим. И на Пустошах это не вызывало вопросов — подобное здесь было в порядке вещей. Зверства, убийства, насилие… Но чтобы подобное повторилось в «безопасном» убежище… Господи, если бы Джеймс только знал, на что он обрек девочку… Ведь расти она с самого начала на Пустошах и знай о жестокости окружающего мира с раннего детства — произошедшее не отложило бы особого отпечатка на ее психике. Впрочем… Отложило ли оно этот отпечаток сейчас? Рин не выглядит подавленной и напуганной. Скорей — просто рассказывает о произошедшем, как о чем-то обыденном.

— Я их убила. Всех. Это лучше, чем дать им продолжать делать то, что они делали. А потом я выбралась из Убежища практически со случайными попутчиками. Признаюсь, детский план по изменению убежища не выгорел. Хотя, это как посмотреть — Андеграунд остался под землей практически в полном составе, а уж без психотерапевта и будущего инспектора преданности убежищу они уж как-нибудь справятся. Незаменимых ведь нет, да, Мэдисон?

Собственное имя, произнесенное чужим голосом, оглушало. Она не помнила, когда в последний раз ее так называли. «Доктор Ли», «мисс Ли». В конце концов просто краткое «Ли». И тут — Мэдисон. Как Джеймс, только совсем непохоже.

— Некоторых заменить очень сложно, — со вздохом отвечает она. И, неожиданно для себя начинает говорить. — Иногда уход одного человека становится завершающим штрихом в цепочке проблем, которые заставляют забросить важный проект и уйти. Винить всех, включая себя, за несдержанные обещания…

— Но не сдаться, верно?

— О чем ты?

Она поняла, о чем. Просто не смогла сказать вслух. Просто… Побоялась.

— Ты используешь наработки, которые были сделаны еще тогда, двадцать лет назад. И в то же время — продвинулась ты куда дальше, чем мой отец. Да, я лазила у него в компьютере и видела отчеты по этим всяким экспериментам. Спиздить пару полупереломанных водных чипов ему труда не составило. А может, и не тырил, а так уговорил Стэнли поделиться в обход Альмондовара.

— Есть такое. Знаешь, двадцать лет назад я оказалась здесь, и кое-что поняла. Забросить проект — много ума не надо. Просто взять, уйти, послать все к черту. Да и оправдание было. Руководитель — ушел,

братство — отказалось нас охранять, признав проект провальным. Но есть вещи, которые можно сделать и без проекта. Без громких слов, планов, без мечты о несбыточном.

— А если я скажу, что есть технология, которая делает эту всю мечту о несбыточном не такой уж и несбыточной? — со смешком уточняет Рин.

— Ты о ГЭККе?

— Эй! Откуда ты знаешь?

— Джеймс успел рассказать, когда был здесь. Что существовало экспериментальное устройство, которое было способно создать жизнь из неживого.

— Ну, это только фигуральное выражение. В смысле, прямо-таки жизнь из неживого создать — это нереально в любом случае. А вот очистить воду от радиации — это была одна из его базовых функций. Другое дело, что конструкция эта создана под специальные модули в Убежищах, то есть чтобы использовать фиговину в полевых условиях надо каким-то образом адаптировать установку под ГЭКК, но это, насколько я могу понять, не недостижимо.

— Ну отлично, когда ты раздобудешь где-нибудь ГЭКК — я обещаю подумать над этим вопросом. Мечтательница, — Ли улыбнулась, потрепав девчонку по светлым волосам. Та посмотрела на нее сочувствующим взглядом. Как на человека, в чьем интеллекте внезапно начала сомневаться.

— Мэдисон, ну, а под задницей у тебя что?

Только сейчас Ли вспомнила, что действительно — валялся на лавочке какой-то чемоданчик — грязный, как эта жизнь. И, кажется, он действительно оказался под ней, когда Рин взгромоздилась к ней на руки. Осознание, ЧТО сейчас находится под ее задницей, заставило ученую вскочить на ноги и с неверием уставиться сначала на устройство, потом — на Рин.

— Я… Открою?

— Нет, блин, поставь на полочку и любуйся до конца жизни. Зачем я, по-твоему, его сюда притащила?

Защелки поддавались с трудом, но до нее явно кто-то уже залезал внутрь чемоданчика. Впрочем, «кто» — это и так понятно, Рин явно из тех, кто любит все проверить и везде сунуть свой нос.

— Не знаю, насколько он исправен, но выглядит вполне… рабочим, что ли? — поясняет светловолосая.

Вдвоем, склонившись над внутренностями чемоданчика, они принялись перебирать содержимое. Упаковки с семенами. Голографические диски. Несколько маленьких модулей — видимо, это и есть ядро будущей водоочистной установки. Ли криво усмехнулась своим мыслям. По сути, они пытались воспроизвести в «Чистоте» то, что было создано задолго до их появления на свет, а затем — разрушено в ходе великой войны. Утеряно, похоронено непонятно где и найдено, но не случайным человеком, как могло бы быть, а девчонкой, которой хватило мозгов понять, что это за устройство.

— Как ты поняла, что это ГЭКК?

— На чемодане же написано, а я читать пока не разучилась. Слушай, я понимаю, что ты зашибись какой великий ученый, но не надо считать, что раз я смесь наемника и приключенца, то мой интеллект существенно ниже твоего.

— Сто тридцать семь пунктов, — чуть усмехнулась Ли.

— Что?

— Система генетического прогнозирования. Джеймсу настолько не терпелось узнать, какой ты будешь внешне и… В общем, он собрал старый модуль в мемориале Джефферсона. Правда, когда мы увидели твою внешность — решили, что он не совсем рабочий.

— Пф… Кое-что система не предусматривает. Например, что имея сто тридцать семь пунктов я буду набирать на всевозможных тестах сто шестьдесят — максимальное значение.

— Даже я не набирала в тестах сто шестьдесят, — женщина усмехнулась. Мысленно сделала себе замечание, потому что сейчас все выглядело так, будто она хвастается. Взрослая мудрая женщина, перед кем? Перед ребенком…

— А ты хоть раз после прохождения такого теста пыталась влезть в справочник и понять, какие алгоритмы использовались при составлении этого теста?

— Я это делала. В твоем возрасте. Но после этого проходить тесты, основанные на этих алгоритмах, было уже неинтересно. Да и возникало ощущение, будто я кого-то обманываю. Прежде всего — саму себя. И надо было мне это? Будто мне моих ста сорока двух пунктов для счастливой жизни не хватит.

— Ста сорока двух? Это значит, что…

— Да-да, у нас с тобой всего пять пунктов разницы. При этом у тебя их по тестам аж на три больше, чем у Джеймса и на пять — чем у твоей матери.

— Ого. Я смотрю, вы там серьезно к вопросу игры в тесты на IQ подходили. Получается, ты на проекте была самым большим умником?

В голосе ни единого намека на издевку. Только уважение и… интерес? Странно. Она впервые с кем-то говорила так долго о себе.

— Получается, что так.

— Оно и видно, — фыркнула Рин.

— А ты?

— Ну, по Андеграунду умней меня был Марк — он сто сорок ровно набрал. Я следом, остальные уже дальше. Но все выше ста двадцати пунктов. Компашка, которую мне сватал отец, не добирала и ста. Амата — дочка Смотрителя, едва-едва вытянула сто один. Короче говоря — я была до Андеграунда эдаким ботаном-одиночкой, которому только очков не хватало для создания нужного образа. Если бы в ту днюху не сбежала в библиотеку и не познакомилась с компанией ребят постарше — так и осталась бы одиночкой, бррр.

— Откуда ты узнала про ГЭКК? — быстро перевела разговор Мэдисон на другую тему. Сейчас она не могла больше говорить о прошлом Кэтрин. Потому что чем больше она общалась с этим ребенком, тем чаще видела в нем… Себя? Да, кого-то очень похожего на себя. Рин была более задиристой, хамоватой и легче шла на контакт, чем Ли в ее возрасте, но оттого не переставала быть такой… похожей.

Доктор вспомнила, как собственные родители постоянно заставляли ее силой дружить с другими детьми. Ей это не нравилось. Ей хотелось сидеть подальше ото всех и спокойно читать книгу. Но книга забиралась, а саму девочку — неуклюжую, тихую и замкнутую, вышвыривали на открытое пространство в толпу гомонящих и толкающихся детей. Конечно, из тех лет она извлекла несколько полезных для себя уроков, которые помогли ей выжить уже потом, во взрослой жизни. Но неоднократно она задумывалась — а стоил ли приобретенный опыт всего пережитого? И разве нельзя было получить его каким-то другим образом?

— Ну, вся эта дребедень была записана в компьютере нашего смотрителя. Я случайно прочитала, пока искала, где туннель открывается. На самом деле там не так уж и много было — упоминание, что ГЭКК — это технология, которая поможет возродить жизнь на пустошах после ядерного армагеддеца, ну и то, что мое убежище эту технологию не получило. А потом я в «Робко» полезла шариться по одному делу. Ну и нашла там эту штуку. Видимо, руководство заныкало для себя, но воспользоваться почему-то не успели. В смысле, мне кажется, что они друг с другом передрались за этот чемодан, потому что я его отобрала у мертвеца. Забавно, да? Они друг друга за него убивали, а в итоге забрала обезьяна, которая даже не сидела на пригорке, а мимо пробегала. Но знаешь, я всегда думала, что он все равно будет как-то… Больше. Не масштабной конструкцией типа того же Убежища, но как минимум — чем-то, что нужно увозить на машине, или помодульно на всяких довоенных самолетах-вертолетах. Хотя, если здесь только самое-самое необходимое, чему аналога не найти на руинах, то все сходится.

Ли молчала, слушая рассуждения ребенка. Рин же и не думала умолкать. Ее трескотня служила фоном, чем-то вроде радио. Машинально доктор слушала девочку, сама изучая содержимое одного из голографических носителей.

— Знаешь, я еще в убежище из хлама мастерила всякое. В смысле, берешь, идешь в цех переработки отходов, дергаешь с одной кучи хлама один модуль, с другой — второй, а в итоге получается какая-нибудь рабочая плата. Или вообще что-то новое можно собрать. Модули везде однотипные, разъемы, переходники опять же — все по стандарту. Голографический носитель можно вставить в любой настольный или наручный комп, если надо заменить молнию в комбинезоне — берешь и из автомата достаешь такую же, либо со старого отпарываешь и пришиваешь, даже незаметно ничего будет. Ну и даже в условиях тотальной разрухи большая часть модулей же все равно будет существовать? Не все рабочее, не все целое, но даже на уровне «из ста вещей собрать одну» можно извернуться. Но нельзя извернуться с некоторыми специфическими вещами. Ну, такими, которые вот нельзя взять и найти где-нибудь на руинах. Очистители для воды типа всяких портативных, например, надыбать можно, или со старых мистеров помощников наковырять. Можно собрать модуль, который снабдит относительно чистой водой целый город. Но в промышленных масштабах очистить воду в Потомаке, или даже во всем мире — для этого нужен какой-то особенный модуль, понимаешь? Что-то штучное и непохожее ни на что другое. И вот тут вопрос — сколько именно таких элементов должны быть штучными? Явно ведь не так уж много. В смысле, какое-нибудь ядро чтобы было, а уже на него сверху — накручивается весь тот хлам, который можно найти на Пустошах. Или…

— Или в который можно превратить конструкции Убежища.

— Что?

— Убежище — это тоже модули. Все, начиная от жилых комнат и заканчивая инженерными коммуникациями. Автоматы по приготовлению пищи, бытовое и промышленное оборудование, даже хозяйственные площади, предназначенные для выращивания овощей — все можно разобрать, пересобрать заново, видоизменить. С помощью ГЭКК можно разблокировать недостающие элементы, главное — найти Убежище, в котором предусматривалось использование этого модуля.

— То есть, для того, чтобы эту штуку использовать, нам еще надо будет убежище найти?

— Нет. Мы же не собираемся строить поселение среди пустыни. Впрочем, это не значит, что нам больше ничего не понадобится.

— О чем ты?

— Нам нужна сама установка. Возможно, ты видела старый мемориал Джефферсона. Сейчас он захвачен супермутантами, но…

— Бдзыньк. Устаревшая информация, мемориал не захвачен никем. Ну, верней, там лежат и разлагаются трупы десятка двух супермутантов… Хотя, может, сейчас рейдеры какие набежали. Чего ты так смотришь? Мы с напарником там заночевали еще когда первый раз в Ривет заявились.

— Заночева… — она поперхнулась словами. И ЭТО Джеймс хотел защитить? Да она сама кого хочешь либо защитит, либо уничтожит. То в Л.О.Б. ее понесет, то в мемориал. — Постой-ка… А разве Джеймс был… Не там? Он собирался пробраться в мемориал. Собирался искать в суперкомпьютере нашей установки сведения об убежищах, которые получили ГЭКК. Думал, что если мы получим одну из таких установок, то…

Голова неожиданно закружилась. От избытка эмоций или же от их длительного сдерживания — непонятно. Просто это было что-то…

— Все в порядке? — Рин осторожно положила ладонь ей на плечо. По телу побежала волна странного тепла, а в голове вдруг словно щелкнуло что-то. И щелчок этот заставил говорить. Заставил вываливать на эту девочку все то, что накопилось в душе.

— Ты вот говорила, что мы не сдались… Ни черта это не так. Работали над этим проектом, конечно. Но не так, как если бы… Мы уже не верили, что это возможно. После того, как Джеймс ушел, после того, как команда распалась… Рин, когда он появился сейчас и начал говорить, что еще можно все исправить, можно доработать и заново допустить… Сказал, что нам нужен ГЭКК. Сказал, что его можно найти и… Господи… — она наклонилась вперед, закрывая лицо руками. — Ты выныриваешь откуда-то, как черт из табакерки, и как бы между прочим сначала помогаешь нам здесь, а потом приносишь вещь, само существование которой считается мифом… И все это… Случайно. У Джеймса был смутный план о том, где искать информацию о ГЭКК, о других убежищах, а ты вот так вот… — Она запустила пальцы в волосы и закрыла глаза. Несколько секунд тишины.

— А, понимаю. Тебя бесит то, что у меня случайно получилось то, что не у каждого получится нарочно. Ну так ведь это… Антибиотики, насколько я помню, тоже случайно изобрели. В смысле, нам в школе рассказывали, что чувак этот, Флеминг или как его там, тупо упиздовал куда-то по своим делам и хуй забил на свои пробирки. А потом вернулся — а там пенициллин все стафилококки разделал и сидит такой довольный, кайфует в пробирке, или в этой их чашке Петри.

— Меня это не бесит, просто… Пива хочешь? — это вырвалось само собой.

— А кто же откажется? У меня даже закусь есть. Яо-гай, вяленый.

— Где взяла? — если у Гэри купила, можно не опасаться. Если же в каких-то развалинах нашла или на рейдерской стоянке — такое лучше не есть.

— Сам прибежал. Хотел меня сожрать, но словил кармический нежданчик.

— Ясно все с тобой, — ладонь сама по себе прижалась к лицу. Это нужно было, чтобы скрыть смешок. Чтобы не показать (почему-то она все время это боялась делать), что она тоже живой человек и может улыбаться. Да и у нее не возникало обычно такого желания. Только когда удавалось сделать что-то важное для работы, но никак не от простого общения с обычными людьми. Только с Джеймсом все было иначе, но почему все повторяется сейчас, с этой незнакомой, по сути, девочкой? Почему только несколько встреч прошло — и вот она чувствует рядом с ней себя полностью в своей тарелке. И готова делиться с ней теми вещами, о которых, пожалуй, только Джеймсу бы и рассказала. Или даже от него предпочла бы скрыть.

Наверное, все дело в том, что девчонка ведет себя совсем не так, как ожидалось от дочери Джеймса. Ли думала, что она начнет искать отца, что начнет расспрашивать о нем и, что еще сложней — о своей матери. Но вместо этого…

— В итоге у нас вырастает картошка, — заканчивает она полбутылки спустя пояснять, как именно устроена их гидропоника. Кэтрин заинтересованно хмурится и что-то высчитывает на пальцах.

— Знаешь, по моим прикидкам в убежище на это все уходило раза в три больше ресурсов.

— Ну, у нас-то, в отличие от убежищ, ресурсы ограничены. В смысле, если тебе изначально в бункер не положили нормальные удобрения, то очень быстро научишься размалывать на них все, что под руку попадется.

— Например?

— Как думаешь. Что можно сделать из яиц и клешней болотника?

— Омлет с крабовым мясом?

— Типичный ответ.

— Нет, ну я понимаю, что технически их еще можно размолоть в порошок, а это типа чистый кальций и еще много чего интересного, но сама я таким никогда не занималась. В смысле… Не знаю. Не мое это, понимаешь? Если тебе надо болотника притащить, только маякни — все сделаю в лучшем виде, а вот этой вот научной деятельностью заниматься… Ну, ты меня поняла.

— Зачем тогда спрашивать о вещах, которые не интересны?

— Э, не путай, пожалуйста. Я сказала, что не хочу таким заниматься сама. Это не значит, что мне не интересно. Отчасти — потому, что это что-то новое, а от новой информации я никогда не отказываюсь. Отчасти — потому что этим занимаешься ты. Еще частично потому, что мне когда-нибудь самой может понадобится информация о том, как вырастить более-менее сносную картошку в условиях, когда нет толком ни свободного места, ни нормальной воды. Да и вообще — лучше слушать о том, как гидропоника работает, чем о том, кто, с кем, когда, в каких позах и сколько раз за ночь. Увы, у местных с кругозором вообще беда: кроме сплетен, никакой интересной информации не выцепить.

— Ты… Смешная, Рин. Знаешь?

— Знаю. Ты не первая, кто мне об этом говорит. И даже не десятая.

«Похоже, что под «смешным» они имеют в виду то же, что и я». Потому что на самом деле ей было сейчас совсем не смешно. Тепло, уютно, спокойно и от этого — немного страшно. Даже с Джеймсом… Да черт подери, хватит уже о Джеймсе! Его дочь явно дала понять, что считает себя организмом, существующим отдельно от отцовского. Со своими собственными, а не отцовскими, мечтами, мотивами и методами действий. Так что пора уже это понять окончательно и самой Мэдисон. И перестать говорить о Рин, как о дочери Джеймса, даже в мыслях. Потому что ни черта в ней нет от Джеймса. Может, что-то от Кэтрин, но больше похоже, что она, как в русской поговорке: в проезжего молодца, а не в своих биологических родителей.

Пять минут тишины, только жующие звуки. Мясо попалось хорошее, да и вялить его девчонка умела. Или не она? Это было не особо-то и важно.

— Если хочешь, чтобы я его нашла, то… — начинает Кэтрин.

— О чем ты? — то ли пиво действовало, то ли что-то еще, но она не сразу сообразила, о чем девчонка.

— О Джеймсе Андерсоне. Если он нужен для проекта или за каким-то чертом, непонятно за каким, нужен лично тебе — я могу его найти. Если он действительно был в мемориале, то там могли остаться записи или что-то в этом роде.

— И что будет в этих записях? Точные координаты? Если тебе время тратить не жалко, проверь. Но по моему опыту могу сказать — пока он не захочет — не появится. Да и вряд ли захочет теперь вернуться.

— Почему?

— Я же отказалась с ним пойти. Прямо дала понять, что у меня есть занятия более важные, чем проект, который вот уже двадцать лет как мертв. Да еще и эта его идея о ГЭККе…

— Жалеешь? — скепсисом в голосе Кэтрин можно было отравить не один десяток романтиков.

— Не знаю. Скорей нет, чем да. А ты — не жалеешь о том, что все получилось именно так?

— Неа. Ну то, что он свалил и от вашей компашки, и от меня — это чести ему не делает, конечно. Ну, а я-то тут при чем? За конкретно свои действия… Ну, тут мне стыдиться нечего. Веду себя прилично, даже мусор за собой убираю. Периодически выношу ногами вперед всяких, но они же первые начали, так что нефиг тут…

— Я не об этом. Я об Убежище. Говорят, что это высокотехнологичные подземные города. Ресурсы, вода, еда, люди — там все было лучше, чем…

Тираду обрывает смех. Судя по кашляющим звукам — Рин аж пивом поперхнулась, настолько ей абсурдными показались высказывания Мэдисон.

— Я не могу… Знаешь, я не хочу портить этот вечер подробностями нашей жизни в убежище, могу лишь сказать — с концепцией рая под землей всех нехило так наебали. Да и вообще — чем искать рай в неведомых ебенях, лучше вон его, вокруг себя создавать. Чего ты смеешься? Мы же творцы мира, в котором живем.

— Уже досотворяли. Довытворяли, в смысле.

— Ну, это да. Остается счесть эксперимент неудачным и двинуться дальше. По каким-то новым направлениям. Лично я свое выбрала. Ты, судя по всему, тоже. Ладно, давай по последней, и я на боковую. А то завтра еще на рынок переться, потом опять идти приключений на свою жопу искать…

— Насыщенная у тебя жизнь.

— Давай бухнем за то, чтобы она такой и оставалась? Потому что в тишине да мире я сдохну со скуки после всех приключений последних дней.

— Ну, раз ты так настроена, мне остается только от души пожелать тебе… Ну, чего ты сама там себе хочешь.

— Приключений, верных друзей, можно еще славу и деньги, но это опционально.

— Слава у тебя уже есть.

— А, ты о том, что все нас с Харкнессом сношают?

— Я о радио. И о записях Андеграунда.

— Это само по себе так получилось.

— У тебя все само по себе получается, я заметила.

Снова смешок — и Рин залпом допивает содержимое своей бутылки. Попрощавшись с ученой, девчонка уходит ночевать на верхнюю палубу, в гостиницу. А Мэдисон еще пару часов сидит в лаборатории, разглядывая содержимое небольшого чемоданчика. Не сразу понимает, что улыбается. Впервые за… Неизвестно, за сколько лет.