На чердаке (джен)

Время едва приблизилось к четырем вечера, а солнце уже опустилось за горизонт. Даже отголоски его лучей не бликовали на окнах, потонув в вязкой темноте. Дождь прекратился, оставив после себя противную, но характерную для осени сырость.

— Это двоюродный брат Ирины! — вскрикнула Юля, заставив ее вздрогнуть и зажать клавишу, отчего на половину листа растянулось долгое "ёёё".

Ира недовольно покосилась на подругу и даже показала ей неприличный жест, который взволнованная Юля не увидела бы даже при свете, не то что в потёмках их комнаты.

— Да, я с ним встречалась в школе. А что, нельзя!? — Юля вспелснула руками и замерла у окна, прижимая телефон к уху. — Мало ли в мире похожих людей. Что вы там себе насочиняли! Вам вообще не совестно рыться в моих вещах. Если по возвращении я обнаружу в квартире бардак... — она выдержала угрожающую паузу, — пеняйте на себя.

Ира слышала из динамиков извинения Влада и ворчание Сергея, отдельные возгласы мальчиков, разобрать которые она не могла, и морщилась, представляя, какой гвалт стоял в квартире. Ира до сих пор не понимала, как Юля терпела этот зоопарк, ещё и получала от этого удовольствие. Даже сейчас подруга расслабилась, улыбнувшись, когда услышала нестройный хор голосов. Ира заметила, что с появлением семьи она незримо изменилась. Очевидно, какой-то важный пунктик в её жизненном списке осуществился, и Юля успокоилась. Ирина не понимала её радости от готовки, глажки рубашек и вытирания соплей, но искренне за подругу радовалась. Лишь бы ей самой нравилось. Ведь на вкус и цвет все фломастеры разные. Они проверили это на личном опыте ещё в детстве.

Ира услышала, как затихли голоса в динамиках, разобрала в череде прощаний Юлины слова о том, чтобы домочадцы умерили воображение, и, дождавшись, когда подруга завершит вызов, усмехнулась:

— У меня нет братьев, но исключать возможность их существования теперь не буду.

Ей было все равно, что Юля впутала ее в свою ложь. Она была готова подтвердить любой несуществующий факт. Юлёк в свое время всегда прикрывала ее, поэтому родители до сих пор не знали и половины о том, как проходили многочисленные "подготовки к контрольным". Они с Юлей достигли того уровня отношений, когда лишние вопросы не задаются, а ответы на все случаи жизни заранее обговорены ими обеими. Если Юле нужно, чтобы у нее появились родственники, значит, теперь они у нее есть. Ирина была не против, так же как когда-то Юля, подтвердившая, что ночь после выпускного они провели у неё дома, а некий Игорь, ответивший на звонок мамы, её троюродный брат из Сибири.

Юля не отреагировала. Замерла у окна, в задумчивости рассматривая утонувший в сумерках город. Комнаты, предоставлявшиеся организаторами семинара, были крошечными, умещая в себе лишь две односпальные кровати и шкаф. Ни дополнительных светильников, ни бра. Они, не любившие яркий свет, довольствовались тем немногочисленным освещением, что давали гаджеты.

— Помнишь Зимину Марьяну?

Ирина, уже не ждавшая ответа, посмотрела на подругу. Лунный свет падал на лицо, делая её образ особенно печальным. У Иры перехватило дыхание от нахлынувшего вдохновения. Неведомое, но знакомое чувство будто пронзило ее. Она, стараясь не шевелиться, чтобы не спугнуть момент, нащупала подрагивающей от возбуждения рукой папку с документами и ручку, которой недавно их заполняла, принявшись на ощупь делать эскиз. В темноте. Не смотря на бумагу. Ирина с трудом восприняла заданный вопрос.

— Наша стерва одноклассница, которая постоянно с тобой цапалась, а перед выпускным парня увела? Гришку, кажется.

Ира сказала это нарочито небрежно, с оттенком вопроса, будто плохо помнила. Что было неправдой. Марьяну она помнила очень хорошо. И Юлю, которую та прилюдно унижала. Кажется, сама она прилюдно окатила Марьяну мыльной водой, а ведро надела на голову незадачливому кавалеру. Юлька была её единственной настоящей подругой, которая никогда не шепталась за спиной, поддерживала во все периоды подросткового бунтарства и пылкой молодости, оставшись рядом в не менее спокойной взрослости. Ей в тот момент было так обидно за неё. Такую искреннюю, открытую и правильную. Кулаки чесались съездить по заштукатуренной кукольной физиономии.

— Тебе Димка Гришку ничем не напоминает?

Ира в свете от экрана ноутбука попыталась вглядеться в грубые линии, но вынуждено отложила эскиз, собираясь посмотреть утром. Она хотела ответить короткое "нет", но вдруг задумалась, нахмурившись.

— Этого не может быть, — отрезала Ирина, невольно оскалившись, как делала, когда злилась.

Юля усмехнулась. Губы ее растянулись в кривой улыбке. Она медленно повернулась к ней и заглянула в глаза, вызвав непроизвольную дрожь.

— Димка — сын Марьяны.

Ира только покачала головой. Она не верила. Не хотела верить. Юля хмыкнула, удовлетворённая ее реакцией, и вернулась к окну, сложив руки на груди.

— Когда я его впервые на чердаке увидела, то сразу Гришку вспомнила. Первая любовь, как ни как. Ты знаешь, что в этом отношении я не приемлю полумер. Я любила... Душу свою ему предложила. А он в нее плюнул, позарившись на Марьянкину внешность, — она скривилась от отвращения. — Я, конечно, тоже виновата. Моя любовь была только моей проблемой. Но ложь я ни ему, ни ей не прощу.

Юля прикрыла глаза, пережидая боль воспоминаний, и сморщила нос, как от кислого лимона. Голос ее был звонок, но тих. Она бы походила из угла в угол, выплёскивая эмоции, но размеры комнаты не позволяли. Юля чувствовала себя как в тюрьме, не понимая, создаёт это ощущение крохотное помещение или замкнутость её положения.

Ира бестолково смотрела на экран ноутбука, переваривая информацию. Марьяну Юля ненавидела. Она была уверена, что спроси кто-нибудь у подруги, есть ли у нее заклятый враг, та без раздумий назвала бы Марьяну. Даже по прошествии лет она продолжала вызывать у Юли негативные эмоции, никак не желая остаться серым прошлым.

— Это не может быть ошибкой?

Юля отрицательно покачала головой.

— Я тоже сначала считала это совпадением. Но документы... Зимин Дмитрий Григорьевич. И имя, и отчество, и дата рождения.

Она снова посмотрела на нее, и во взгляде Ире померещилась обречённость, потому что стоило моргнуть, как Юля снова была спокойна и даже улыбалась.

— Злая шутка судьбы, — усмехнулась она, упав на свою кровать.

Ира поджала губы, вновь схватившись за листы. Руки сами водили по бумаге, пока мысли были где-то далеко. До смешного несправедливо. Она испытывала смешанные чувства. С одной стороны ей было обидно за подругу, с другой — Димка ведь не виноват в том, что его мать стерва. Сложно представить, какой диссонанс испытала Юля, поняв, что любит сына ненавистного ей человека. Но она всегда была такой: простой и чувствительной.

— А Дима знает?

Вопрос был глупым, но Ира не удержалась.

— Нет, — отозвалась Юля. — И ты ему не скажешь. — В голосе прорезались рычащие нотки, и она даже приподнялась, чтобы пристально посмотреть подруге в глаза, чтобы убедиться, что до нее дошло.

Ира медленно кивнула.

Где-то над ними громко заиграла музыка, и раздался топот ног, а с потолка посыпалась пыль. Юля, успокоившись, надела наушники, включив фильм, а она сделала вид, что пошла ругаться с соседями сверху. Ира всегда корила Юлю за чрезмерную открытость и доверчивость, поэтому старалась незаметно оберегать ее от душевных мошенников. Она не уследила лишь дважды. Григорий и Герман остались шрамами на сердце Юли и ее гордости.

Сама Ирина станет третьим. Их дружба не растворится во времени, как это обычно происходит. Она разрушит ее собственными руками во имя справедливости. Дима на этом не успокоится. Потащит за собой Даньку. Подозревать — хуже, чем знать. У реальности есть границы, а у воображения — нет. Влад умный, поэтому не полезет в грязное белье, а подростки любопытны и не сдержаны. Их нужно контролировать. Ира была уверена, что они начнут "копать" и отроют гниль, которая на пользу никому не пойдет. Нужно было ограничить информацию: рассказать то, что и так все знали, чтобы не было необходимости искать подробности. Ира боялась, что вновь могло всплыть видео и пост из соцсетей, которые когда-то разлетелись по сети.

Юля ее не простит. Ирина понимала это, но не вмешаться не могла.

Оккупировав туалет на этаже, она ещё долго бестолково сверила телефон в своей руке бестолковым взглядом. Но отказаться от затеи не смогла. "Юлёк-огонёк, надеюсь, если ты меня не простишь, то хотя бы когда-нибудь поймешь", — прошептала она и, не дав себе времени на сомнения, нашла в облаке фотографии с Гришей и отправила их Димке вместе с несколькими голосовыми, в которых уместилась короткая, но подробная история первых Юлиных отношений.

Ирина не жалела о содеянном, потому что истина одна, но правда у каждого своя. А она всегда была честной.

Взгляд ее зацепился за ряд из раковин, пробежался по ее собственному отражению в зеркале, висевшем выше, и неосознанно, как она хотела думать, переместился на темное окно. Калейдоскоп эмоций нахлынул на нее волной, закружил. Тело словно онемело, отказавшись двигаться, и взгляд пригвоздило к высокому подоконнику.

* * *

В школьном коридоре было душно и пахло затхлостью. Даже распахнутые окна не способствовали изгнанию сигаретных благовоний, которые тянулись по всему второму этажу, вызывая резь в глазах. Она бы снова поругалась из-за этого с одноклассниками, пригрозив запихать им сигареты в одно место, но ей было не до этого. Ира, как танкер, неслась против потока учеников, хлынувших на перемену бурной рекой. Мелкие, попадавшиеся ей на пути, мгновенно разлетались в разные стороны, а те, кто был постарше, спешно отскакивали, зная, что она сшибет их и вдобавок наорет. Черные волосы вились и упорно лезли в рот, отчего она успела проклясть свой новый стиль. Гремели серебряные цепи, которыми Ира увешала себя с ног до головы. Буквально. Бутсы на высокой платформе тоже позвякивали несколькими цепочками.

Последний год она ударилась в готику. Родители молча пережидали очередной возрастной кризис, одноклассники стебались, неизменно получая за это, а учителя крестились, ожидая выпускной сильнее нее самой. Вот и сейчас, встретив Иру, пышащую гневом, завуч только посмотрела в обведённые черным глаза и промолчала. Все знали, что вставать у нее на пути, когда она в таком состоянии, опасно для жизни.

Ира чувствала, как злость текла по венам. Разливалась в теле, заполняя собой. Всё вокруг раздражало сильнее обычного. И запахи, и испуганные взгляды мелких, и тупые улыбки старшеков, и даже собственный пирсинг в носу. Она убеждала себя, что это гнев, но знала, что он маскировал панику.

Добравшись до двери в туалет, Ира медлила всего мгновение, прежде чем, мысленно отругав себя, дёрнуть ручку. Белая плитка покрылась красным горошком крови. Это было первым, на что она обратила внимание. Паника сжала свои холодные руки на ее шее, перекрыв дыхание. Фантазия не на шутку разыгралась. Ира, ругая себя, не подняла взгляд, испугавшись, что увидит картинку из своего воображения. Она взглянула на ряд раковин, на зеркало над ними, исписанное матами, посмотрела на Вику с телефоном в углу, выполнявшую роль штатива. На высоком подоконнике стояла блевотно-розовая сумка Марьяны.

— Сучка крашеная!

— Коза драная!

Ира, наконец, сфокусировала внимание на центре туалета. Юля с Марьяной вцепились друг другу в одежду и волосы, шипя, как кошки и оттягивая растрепавшиеся пряди. У подруги из носа лилась кровь, а Марьяна лишилась одной из недавно сделанных бровей и пышных от природы губ, которые были разбиты в кровь.

— Лживая тварь, — рычала Юля, морщась от боли, — чтоб у тебя ресницы твои искусственные повыпадали.

— Закрой пасть, мразь. Только и умеешь книжки читать.

— Не завидуй, Страшила. К Гудвину сходи, он тебе мозги подарит.

Марьяна взревела, ее колено впечаталось Юле в живот, и победоносно вскрикнула Вика, а Иру отпустило оцепение. Она вскочила между дерущимся, ловко расцепив их железные хватки. Марьяна с ее лёгкой подачи отлетела в сторону, сбив Вику, которая села в мусорку. Телефон ударился о кафель, и Ира надеялась, что разбился. Разбираться с видео ей было некогда. Растрёпанная и побитая Юля привалилась к стене, прижимая руки к животу, и медленно осела на пол.

Иру вновь парализовало от страха, но она быстро вязала себя в дрожащие руки и бросилась к подруге. Ее крупно трясло, взгляд панически бегал по скорчившейся фигурке, не зная, что делать. Осмотреть? Звать преподавателей? Звонить в скорую? Дыхание давно сбилось, а в голове тревожно барабанила лишь одна мысль: "Помогите!"

Голос учителя ОБЖ неожиданно прогремел в сознании, вынудив собраться.

— Юля, — позвала она, дрогнувшим голосом, осторожно тронув подругу за плечо. — Юля, ты меня слышишь?

Та, к счастью, отреагировала. Не так, как ожидала Ира, но это было лучше, чем если бы она потеряла сознание. Юля подняла голову, и Ира поспешно отвела с её лица спутанные пряди. Юля пронзительно смотрела на неё блестящими глазами. Кровь не прекращала течь, скапливаясь на подбородке.

— Ир, я такая дура, — проскулила она и внезапно горько разревелась, спрятав лицо в ладонях.

Ира вновь растерялась. Подняла руки, звякнув многочисленными до безвкусия браслетами и кольцами с черепушками, и опустила, не поняв, что хотела сделать. На шум уже сбежались учителя и ученики. Мелочь с любопытством заглядывала в туалет. Кто-то уже звонил не то в скорую, не то медсестре. Рядом с ними оказалась психолог, чему Ира сначала несказанно обрадовалась. Но Юля притворялась кирпичом, игнорируя её увещевания.

Гришу Ира заметила не сразу. Тот прошмыгнул, захлопотав вокруг Марьяны, изображавшей из себя умиравшую. Вика в углу ухмылялась, увлечённая телефоном. Она стала последней каплей терпения. Ира вскочила и с силой выбила гаджет из рук. Чужие накладные ногти оставили неприятные царапины, но она не обратила на них внимания. Марьяна вновь оказалась на полу после сильного толчка, а Гриша, попытавшийся возмутиться, от души получил в челюсть. Ира удовлетворенно осклабилась, услышав хруст, ласкавший слух.

Она собиралась продолжить избиение, пока шокированная преподавательская публика не кинулась её останавливать, но в неё неожиданно вцепилась Юля. Подбородок упёрся в её макушку. Она всегда была низкой, а толстая подошва прибавила Ире лишние сантиметры. Взметнувшийся пожар злобы мгновенно успокоился. Она обхватила её плечи и, высмотрев в толпе своего бывшего, кивнула в сторону стенавшего Гриши. Её поняли без слов. Никто не заметил, как пропала причина конфликта. Но никто после не спрашивал, почему у Гриши побита рожа.

— Дура, — негромко согласилась Ира, крепко прижимая Юлю к себе и, казалось, чувствуя ее боль, как свою собственную.

Ира не считала себя эмоциональной и сентиментальной. Ее не трогали грустные фильмы и книги. Искреннюю улыбку можно было увидеть только на детских фото. Плакала она последний раз ещё в начальной школе. Ира была кактусом. Пустынной колючкой. Вредной и неприступной. Её любили только родители, а она только их. И сопереживала и беспокоилась тоже только о маме и папе.

Но сейчас, когда Юля отчаянно прижималась к ней, задыхаясь от рыданий и пачкая в крови одежду, Ира почувствовала, как защипало глаза. Ворох чувств бился внутри, не находя выхода, но она впервые четко понимала, что чувствует. Злость, от которой хочется избить одноклассниц и наорать на Юлю. Страх, вынуждавший крепче сжимать плечи подруги, чтобы чувствовать ее присутствие. Боль, доказавшая, что она не бездушная тварь. (Любовь), которую Ира думала, испытывать не умела.

Она вдруг почувствовала, что нашла то, что искала. Изгоем, которым Ира себя считала, сделало ее общество. Все рискованные выходки, протесты, сарказм, отвращение к окружающим. Все это было ее щитом. Пока она отрицала чувства и не подпускала к себе, никто не мог сделать больно. Но душа требовала чего-то, что Ира неосознанно искала. На заброшках, в ночных клубах, в книгах, учебниках, ссорах, субкультурах, но ни разу у других.

Она чувствовала. Внутри все пульсировало, поднималось и рушилось в пропасть. Боль прошибала, словно наживую резали. Но Ира глупо радовалась, потому что она, наконец, чувствовала и принимала эти чувства, а не шарахалась от них. Она, наконец, жила.

— Подруга, — выдохнула Ира и уткнулась лицом в Юлину макушку, пряча слезы. — Ты моя подруга. Юлёк- огонёк.

Юля разревелась ещё громче, едва не переходя на крик, и в собственном горе не заметила изменений Иры. Не поняла, что помогла ей принять себя.

* * *

Боб с особым усердством вылизывал свой хвост, но, заметив Димкину пятку, оказавшуюся перед его носом, принялся за нее. Кактус он уже съел, хамедорею Влад закрыл в комнате, а корм в миске уже надоел. Сам Дима на это внимания не обратил, слушая доносившийся из динамика, который он практически прижал к Данькиному уху, голос.

"Марьяна фото запостила, как они с Гришей целуются. Юлёк её в туалете подловила, чтобы побеседовать, так они друг друга так разукрасили", — голосовое прервалось.

Мальчики переглянулись и одновременно подались ближе к телефону, стукнувшись лбами, но включив следующее голосовое сообщение.

"С Гришей Юля все отношения прекратила. Погрустила, конечно, поплакала. Куда без этого? Больно ведь. Два года встречались. Первая любовь — она всегда такая. А Марьяне, видимо, было мало. Перед самым выпускным она внезапно опубликовала фото с Гришей в обнимку и положительным тестом на всю свою немаленькую аудиторию объявив Юле, что как бы она не старалась, разрушить их крепкую любовь не смогла".

— Погоди, — остановил Даня. — Эта Марьяна увела у Юли парня, забеременела от него, а потом извернула так, будто это мама пыталась помешать их отношениям.

— Да, — коротко ответил Димка, и Даня впервые не мог предположить, о чем он думал.

Дальше Ирина обрисовала, сколько помоев вылили на Юлю фанаты Марьяны, но из конфликта она все же вышла победительницей. Одноклассники подробностями драмы не интересовались, просто с Юлей дружили, поэтому пригрозили всем, кто пытался бросаться на нее с обвинениями. А Ирина чуть ли не статью написала, раскрыв истинное положение дел и приложив доказательства, заткнув тем самым Марьяниных подлиз. О произошедшем быстро забыли. Только у Юли ещё долгое время слезы к глазам подступали, и Марьяна получала аттестат, не скрывая округлившегося живота.

— Зачем? — отрешённо спросил Димка, когда они, прижавшись плечом к плечу, уселись на Данькиной кровати. — Она же (ее), — он не произнес имени, но Даня и так понял, — ненавидела. Меня, получается, тоже. Зачем тогда согласилась усыновить?

— Не неси чепухи, — хмуро оборвал его брат. — (Мама) любит нас.

— Тебя любит. А со мной только делает вид. — Димка подорвался с места, принявшись метаться по комнате. — Я с тобой в комплекте шёл. Юля притворяется, чтобы не обижать Влада, а сама в душе ненавидит.

— Глупости, — одернул его Даня и, встав, остановил брата, сдавив в объятиях. — Этим Юля и удивительна, что смогла полюбить нас, несмотря ни на что.

Дима вцепился в него, как утопающий в спасательный круг, спрятав лицо на плече, и жалобно заскулил. Слёз не было, только усталость и чувство подавленности. Он знал, что взрослым нельзя доверять. Они обманывали, врали на каждом шагу. "Это не больно", "тебе понравится у нас", "у тебя будет большая семья", — всё ложь. Неужели "люблю тебя" тоже.

— Ты зря себя накручиваешь, — попытался убедить его Данька, заранее зная, что это бесполезно. — Не нам решать, что и к кому должна испытывать Юля.

— Я думал, что могу доверять ей.

Даня не нашелся с ответом, просто устроив подбородок на плече брата. Отчасти он был прав, но Данька знал Юлю. Она не умела врать, только скрывать и уходить от ответа. Ей не было смысла скрывать правду, если Юля хотела отыграться на Димке. Однако донести это до брата, подчинявшегося исключительно своим эмоциям, возможным не представлялось.

— Может просто спросим у Юли? — наивно предложил Данька.

— Нет! Не говори никому, что мы знаем.

Он не смог отказать, теснее прижавшись к брату, не то пытаясь разделить с ним боль, не то поддержать.

Они все учились быть семьёй, и Даня считал, что неплохо в этом преуспели. Но у всех имелось своё прошлое, напоминавшее о себе и заражавшее душевной болезнью. Либо опустеет дно прошлого, либо они безоговорочно научатся доверять друг другу. Иначе семьёй, которую желал каждый из них, им не стать.