Взаперти (гет)

Сознание вернулось медленным, мучительным всплытием со дна безвоздушной пустоты. Первым пробилось обоняние. Резкий дух лечебной мази, сладковатая вонь регенерационного зелья. И под этим — чужие запахи. Пахло старинной пылью, сухими травами из саше в шкафу и слабым, едва уловимым ароматом духов, которые она не носила. Чужая комната.

Потом — слух. Тихое, прерывистое посапывание. Не ее. Рядом. Треск огня в камине. И навязчивый, высокий звон в собственных ушах, под который глухо отдавался стук сердца.

Тело отозвалось волной тлеющей боли, исходящей из правого бока. Она попыталась инстинктивно сжать кулак, чтобы собраться с силами, и ощутила странную, пугающую скованность в левой руке. Не отсутствие, а жесткую, стянутую кожу и онемение в кончиках двух пальцев. Краевые фаланги... но пальцы на месте. Действуют, черт их дери.

Веки были невыносимо тяжелыми. Она заставила их приоткрыться. Взгляд зацепился за узор на потолке — сложный, мрачный гипсовый барельеф с фруктами, никак не связанный с уютными балками ее дома в Ароншире. Чужой потолок.

Медленно, с трудом повернув голову на подушке, она увидела его.

Сириус сидел, сгорбившись, на жестком стуле с гнутыми ножками, вплотную придвинутом к кровати. Его пальцы — большие, с плохо зажившими костяшками — осторожно, но твердо держали ее левую руку. Он не спал. Его глаза, были прикованы к ее лицу с такой концентрацией, будто он мог силой воли удерживать нить ее жизни. На полу, рядом со стулом, стояла нетронутая тарелка с едой и остывшая кружка чая. Судя по всему, он не отходил. Его поза была застывшей, как будто он провел так все часы с момента, как ее принесли. Он выглядел гораздо старше своих тридцати пяти.

Кэтрин попыталась сглотнуть. Горло пересохло и болело.

— Воды... — выдохнула она, и это прозвучало как скрип ржавой петли.

Едва заметное движение ее век заставило его дыхание на мгновение остановиться. Все его тело, бывшее до этого напряженным, как струна, внезапно обмякло в немом выдохе облегчения. Он не бросился к ней, не заговорил. Он просто увидел — и в его глазах вспыхнула такое облегчение, что стало больно смотреть.

Сириус встрепенулся. Его пальцы на мгновение сжались, и тут же расслабились, чтобы не сделать больно.

— Сейчас, — его голос был низким и прокуренным до хрипоты.

Он потянулся к прикроватному столику, к металлическому кубку. Его пальцы уже почти коснулись ручки, когда она неосознанно, чисто рефлекторно, дернулась. Слабое, едва заметное движение — попытка отстранить руку.

Сириус замер. Его взгляд скользнул с ее лица на кубок, потом обратно. Без единого слова он отставил металлический сосуд в сторону и достал откуда-то с пола за кроватью простую глиняную кружку. Поднес ее к ее губам. Вода была прохладной и живительной, слегка отдавая чаем.

Сделав несколько глотков, она откинулась, закрыв глаза, чувствуя, как слабость снова накатывает волной. Внутренний целитель холодно констатировал: Магический некроз. Купирован выжиганием. Мышечная ткань бедра частично утрачена. Восстановление будет долгим. Пальцы... чувствительность может не вернуться полностью. Горьковатый привкус пороха и гари на языке вернул ее на мгновение в тот адский зал. Она почти физически ощутила снова тот запах — серы и расплавленного металла.

Она снова посмотрела на свою руку в его руке. На гладкую, блестящую кожу, навсегда изменившую цвет на мизинце и безымянном пальце. Навсегда искалеченную. Цена.

Потом ее глаза встретились с его взглядом. В нем не было ни жалости, ни паники. Было суровое, выстраданное понимание. Он видел счет, предъявленный войной, и принимал его, скрепя сердце.

— Ван? — прошептала она, вылавливая из памяти обрывки: белое пламя, искаженное яростью лицо.

— Ушел, — коротко бросил Сириус. В его голосе не было разочарования, лишь усталая констатация факта. — Ты спалила его игрушки дотла.

Она кивнула, чувствуя, как сознание снова начинает уплывать. Но в памяти всплыло другое. Их ссора. Его слова, обжигающие больнее любого заклятия: «Уходи. Ты мне не нужна». Целительница в ней отступила, уступив место логику, зацепившемуся за единственную ясную мысль.

— Он... говорил, — выдохнула она, цепляясь за его руку. — Про лабораторию... источник... Надо передать Грюму... — Она попыталась приподняться на локте, но тело не слушалось. — Я... уйду. Как только вст... ану.

Она ждала вспышки. Очередного взрыва. Приказа остаться.

Но его реакция была иной. Тихой и несокрушимой.

Сириус не закричал. Не зарычал. Его пальцы, лежавшие на ее руке, не сжались в ярости, а, наоборот, разжались, чтобы мягко, но неотвратимо переплестись с ее уцелевшими пальцами. Он взял ее за руку. Не чтобы удержать силой, а чтобы соединить.

— Нет, — его голос прозвучал тихо, но с такой абсолютной, каменной уверенностью, что не оставалось места для возражений. Он посмотрел ей прямо в глаза, и в его взгляде не было ни капли прошлого безумия — лишь спокойная, обескураживающая ясность. — Ты дома.

Эти два слова прозвучали как заклинание, меняющее реальность. Ты не уйдешь, потому что твое место здесь. Со мной. Это теперь и есть твой дом, где бы мы ни были.

Этого было достаточно. Напряжение покинуло ее тело. Слова Вана, долг перед Орденом — все это отступило перед простой и непреложной истиной, которую он только что установил. Но прежде, чем сон окончательно забрал ее, ее большой палец — неповрежденный — медленно, с трудом провел по его костяшке. Нежный, почти невесомый жест, который значил больше тысячи слов. Я понимаю. Я остаюсь.

Ее веки сомкнулись. На этот раз погружение в сон было не падением в бездну, а возвращением в кокон, где кто-то стоял на страже. Их миром.

* * *

Кэтрин стояла у кровати, пальцами впиваясь в резной деревянный изголовье. Каждое движение отзывалось глухой тянущей болью в правом боку, где под слоями бинтов кожа и мышцы срастались, обожженные магией и скальпелем. Она делала мелкие, пробные шаги, перенося вес с ноги на ногу, ее лицо было бледным и сосредоточенным, на лбу выступила испарина.

Дверь скрипнула. В проеме возник Сириус. Он замер, оценивающим взглядом окинув ее с головы до ног. В его руках был сверток из тонкого пергамента.

— Не торопись, — произнес он тихо. Его голос потерял ту хриплую отчаянность, что была неделю назад, и приобрел новую, спокойную глубину.

Кэтрин, не отрывая взгляда от своих ног, мотнула головой.

— Не учи медика вставать, Блэк. Я знаю пределы лучше любого знахаря.

Он сделал несколько шагов вглубь комнаты, но не стал приближаться, давая ей пространство. Уголок его рта дрогнул, и в глазах вспыхнуло что-то теплое. Кэтрин остановилась, закрывая глаза. Резкая, тянущая боль в бедре и боку отзывалась россыпью раскаленных игл на кончиках нервных окончаний. Она упрямо подняла голову, борясь с головокружением.

— Кэт, собрание Ордена может подождать, — голос Сириуса прозвучал прямо над ухом, тихо и без давления.

— Нет. Я слишком долго позволила себе болеть, — выдохнула она, впиваясь взглядом в трещину на паркете, как в ориентир.

— Ну... Тогда нужно было выходить вчера, чтобы успеть к началу, — в его интонации проскользнула знакомая, чуть озорная нота. — Я могу тебя понести, Кэт.

— Нет, — отрезала она, стиснув зубы. — Угол давления на пораженную ткань, степень натяжения... Ты хочешь, чтобы мадам Помфри снова склеивала меня по кускам?

— Гордая, — он не спорил. Вместо этого он мягко положил ей руку между лопаток — горячую и большую ладонь, давая почти невесомую, но ощутимую опору.

Кэтрин инстинктивно перенесла вес на здоровую ногу, позволив спине принять поддержку его ладони. Она перехватила рукоять деревянного костыля и сделала еще один неровный, скребущий шаг. Свободное черное платье касалось участков пораженной плоти, и даже сквозь повязки и мази ткань проходилась по нервным окончаниям, как тончайший напильник.

— Господи, я начинаю понимать, почему Грюм такой злющий, — Кэтрин шипела, как дикая кошка, загнанная в угол. — Если бы меня так постоянно дергало и жгло, я бы тоже всех ненавидела.

Сириус ухмыльнулся углом губ — быстрый, почти невидимый жест, который она почувствовала спиной. Много времени спустя дойдя до двери в библиотеку, Кэт остановилась, чтобы перевести дух, всем телом опираясь на костыль и на ладонь Сириуса. За дверью слышались приглушенные голоса — совещание уже началось.

— Готова? — его вопрос прозвучал как формальность.

— Как никогда, — она кашлянула, выпрямляя плечи. Они оба знали, что назад дороги нет.

* * *

Свет в гостиной был приглушенным, а воздух — густым от дыма трубок и невысказанных тревог. Когда Кэтрин, опираясь на костыль и на руку Сириуса, переступила порог, разговор на мгновение затих. Все взгляды устремились на нее.

Она, не опуская головы, прошла — медленно, мучительно — к своему привычному креслу у камина. Сириус остался стоять за ее спиной, прислонившись к резной дубовой панели. Его поза была расслабленной, но глаза, скользящие по собравшимся, были зоркими и жесткими. Неподвижный щит.

— Продолжайте, Кингсли, — мягко произнес Дамблдор, встретивший ее взгляд дружелюбным, полным уважения кивком.

Кингсли Бруствер, могучий и невозмутимый, откашлялся.

— Ситуация с Кэтрин развивается по наихудшему сценарию. Ее объявили неуравновешенной и фанатичной ведьмой, которая сеет панику ложными заявлениями. — Он сделал паузу, давая словам осесть. — Но на этом они не остановились. В сводках за неделю — девятнадцать пропавших магглов и четыре полукровки. В «Пророке» уже намекают, что это может быть «делом рук обезумевшей от крови ведьмы». Они создают ей репутацию маньяка. Удобно. Объясняет все одним махом.

Тонкс резко встала и, сжав кулаки, подошла к буфету. Ее движения были отрывистыми. Она взяла графин, и стекло зазвенело о стекло от дрожи в ее руке.

— Чушь собачья! — рявкнул коренастый волшебник из дальнего угла.

— Да они совсем охренели! — не выдержала Тонкс. — Она чуть не сгорела заживо...

— Дора. — Голос Римуса прозвучал тише прежнего, но в нем была сталь.

Он сидел, сжимая в руке смятый номер «Ежедневного пророка». Желтый газетный лист был развернут на той самой странице, где под пристальным, искаженным газетной печатью портретом Кэтрин красовался заголовок: «Дамблдор глуп. Он позволил психически нездоровой женщине работать в Хогвартсе! Сначала оборотень, теперь кровавая ведьма?» Его пальцы впились в бумагу так, что она порвалась по краю.

— Им не нужно, чтобы верили, — сипло бросил Сириус, не сдвигаясь с места. Его глаза горели холодным огнем. — Им нужно, чтобы боялись и не задавали вопросов.

В этот момент Кэтрин, не меняя выражения лица, отвела здоровую руку за плечо. Ее пальцы, холодные и легкие, еле-еле коснулись костяшек Сириуса. Я здесь. Ты здесь.

Его пальцы не дрогнули, лишь стали чуть теплее в безмолвном ответе. Всегда.

— Наиболее разумный курс действий, — голос Дамблдора вернул внимание к себе, — чтобы Кэтрин оставалась здесь. Фадж будет использовать эту историю, чтобы дискредитировать правду.

В комнате повисла тяжелая тишина. Кэтрин сидела прямо, глядя в центр стола.

— Я готова продолжить исследования, — ее голос прозвучал ровно, но в глубине глаз полыхала холодная, бездонная тьма. Она машинально сжала руку в перчатке и почувствовала… ничего. Пустоту на месте отсутствующих фаланг. Это ощущение сменилось резким пробегом болевых искр по коже.

Дамблдор задумчиво смотрел на нее. Рядом, в тени, молчал Грюм. Его магический глаз, бешено вращавшийся, остановился и уставился прямо на ее сжатую в перчатке руку. Его обычный взгляд был прикован к ее лицу с мрачной напряженностью.

— Твоя работа здесь сейчас важнее любой полевой операции, — заключил Дамблдор. Он повернулся к другим. — Римус, среди твоих… знакомств, возможно, найдутся те, кто слышал о нелегальных поставках реагентов. Северус, окажешь консультативную помощь в расшифровке формул.

Снейп кивнул с видом человека, которому предложили проанализировать яд в отхожем месте.

* * *

Последние участники совета растворились в зеленом пламени камина или вышли за дверь, оставив в столовой лишь тяжелое, дымное молчание. Воздух гудел от невысказанных тревог и остаточной магии.

Сириус не двинулся с места. Он стоял у кресла Кэтрин, застывшей неподвижно, подобно сфинксу, пальцы сжаты в белые кулаки. Он ждал, пока затихнут шаги в коридоре. Пока не останутся только Дамблдор и вечно язвительная тень у камина — Снейп.

— Дамблдор, — голос Сириуса прозвучал низко, но четко, без прежней хрипоты отчаяния. В нем была сталь. — Мне нужна задача. Конкретная задача.

Дамблдор, поправлявший очки, медленно поднял на него взгляд. Его голубые глаза изучали Сириуса, словно оценивая не просителя, а нового игрока на доске.

— Я не могу выпустить тебя из дома, Сириус, и ты это знаешь, — мягко сказал он, но в его мягкости чувствовалась не отказ, а приглашение к диалогу.

— Я не прошу поля, — отрезал Сириус. Его взгляд был пристальным, собранным. — Я прошу работу. Архивы. Отчеты. Все, что удалось вынести из того бункера, все что можно вытащить из министерства. Я знаю почерк Пожирателей старой закалки. Я вырос на этих сказках. Я знаю, как они мыслят. Их тщеславие. Их любовь к намекам и громким названиям. Дай мне копать. Искать закономерности. Связи. Все, что упустили другие. То, что пыталась делать Кэт в министерстве.

Из тени у камина послышался тихий, шипящий смешок.

—Блэк за письменным столом, — проскрипел Снейп. — Надеюсь, ты не будешь грызть перо от скуки.

Сириус не обернулся. Не дрогнул. Он продолжал смотреть на Дамблдора, но его голос набрал силу, ударяя, как хлыст, в тишину комнаты.

— Если он не заткнется, — сказал Блэк абсолютно ровно, — я вынесу его отсюда ногами вперед. И на этот раз Римус меня не остановит. Мне больше нечего терять, Снейп. И это делает меня крайне опасным. Для тебя.

В воздухе повисло напряженное молчание. Снейп замер. Он привык к взрывной ярости Блэка. Эта холодная, обдуманная, уверенная угроза была куда страшнее. В ней не было истерики. Было расчетливое намерение. Дамблдор слегка поднял руку, предвосхищая любую ответную реплику Снейпа. Его взгляд не отрывался от Сириуса, и в глубине васильковых глаз вспыхнул крошечный огонек — не удивления, а удовлетворения.

— Я считаю, это не только справедливое, но и стратегически верное предложение, Сириус, — произнес он, и его голос приобрел металлический оттенок стратега. — Архивы, привезенные Аластором, — это хаос. Многие тексты написаны на старых диалектах, содержат намеки, шифры и отсылки, понятные лишь тем, кто вращался в определенных… гостиных. Твой уникальный опыт делает тебя возможно единственным, кто сможет увидеть в этом хаосе узор. — Он сделал легкую паузу, давая словам улечься. — Твоя помощь будет неоценима.

Сириус кивнул, один раз, коротко. Его плечи чуть расслабились, но взгляд не потух. Он получил то, что хотел. Поле битвы сузилось до стола и кипы бумаг, но это было его поле.

— Есть еще кое-что, — добавил Сириус, его голос снова приобрел оттенок былой, знакомой настойчивости, но теперь — твердой, а не отчаянной. — Гарри. Ему нужна не нянька и не лектор о безопасности. Ему нужен… тыл. Кто-то, кто будет на его стороне без условий и упреков. Кто даст ему возможность быть сильным, потому что знает — ему есть, куда прийти, когда сила закончится.

Дамблдор смотрел на него поверх полумесячных очков. Казалось, он видел не просто Сириуса, а все возможные последствия этого решения, все ветвящиеся пути будущего.

—Каминная связь между этим домом и Гриммо крайне нестабильна и легко отслеживается, — начал он, но не как отказ, а как констатацию проблемы.

— Гарри сейчас не до шпионажа, Дамблдор, — грубо, но без вызова парировал Сириус. — Ему нужно знать, что есть место, где его не считают сумасшедшим или лжецом. Всего пять минут. Раз в неделю. Чтобы он мог выдохнуть. Чтобы ему было ради кого держаться. Ему нельзя показывать слабину там, в школе. Ему нужно где-то сбрасывать этот груз. Иначе он сломается. И его слом будет дорого стоить нам всем.

Долгая, тяжелая пауза. Даже Снейп не издал ни звука, понимая весомость аргумента.

—Хорошо, — наконец сказал Дамблдор, и это слово прозвучало как обдуманный стратегический приказ. — Я обеспечу безопасный, зашифрованный канал. Раз в неделю. На пять минут. Под моим наблюдением. — Он посмотрел прямо на Сириуса, и его взгляд стал острым, как лезвие. — Но это огромный риск, Сириус. Для тебя. И для него. Малейшая ошибка, одно неверное слово… Ты понимаешь разницу?

— Я знаю, на что иду, — Сириус прервал его, его взгляд был твердым и ясным. — И я знаю, что ему нужно. И он — тоже.

Снейп, поняв, что спектакль окончен и он проиграл этот раунд, бесшумно выскользнул из тени у камина.

— Постарайся не испачкать чернилами свой новый, блестящий ошейник, Блэк. — едко бросил он, обернувшись от дверей. И растворился в коридоре, не дожидаясь ответа.

* * *

Ночь наползла мучительно медленно. Кэтрин со вздохом избавилась от ткани платья, душившей ее весь день, и сама поменяла повязки, оценивая динамику за день. Обилие движений не сказались лучшим образом на заживлении. Сириус помог ей устроиться на боку, подложив подушку под поврежденное бедро. Его пальцы на мгновение задержались на ее талии, ощущая, как она ослабела.

— Воды? — его голос был тихим и густым. — Позвать Дору?

Кэтрин не ответила. Она лежала, уставившись в потолок, и из упрямо сжатых век по виску пробилась слеза. Вся ее сталь, все ледяное спокойствие рассыпались. Осталась лишь женщина, потерявшая слишком много за короткое время.

Сириус замер, увидев эту слезу. В его глазах вспыхнуло нечто первобытное — потребность укрыть ее от всего мира. Он не стал опускаться на пол. Вместо этого он лег рядом с ней на кровать, осторожно, чтобы не задеть раны, спиной закрывая ее от комнаты от всего дома, от всей войны..

Затем он мягко, но неотвратимо притянул ее к себе. Он не просто обнял — он укрыл ее. Его большое тело стало щитом между ней и остальным миром.

— Кэт, — прошептал он ей в волосы. — Все, родная. Все.

И это было разрешением. Разрешением перестать держаться.

Кэтрин не выдержала. Она прижалась лицом к его груди, и тихие, сдержанные рыдания превратились в глухие, отчаянные всхлипы. Она плакала так, как не позволяла себе плакать ни перед кем, кроме крестного — как ребенок, который наконец добрался до безопасного места после долгого пути в темноте. Ее пальцы вцепились в его рубашку, словно боясь, что его отнимут.

Сириус не говорил ничего. Он просто держал ее, его рука медленно водила по ее спине, ощущая под тонкой тканью ночнушки каждое ребро, каждую впадину. Он чувствовал, как дрожь проходит по ее телу, и лишь крепче прижимал ее к себе, принимая всю ее боль, всю усталость, всю слабость.

Сириус лежал, прислушиваясь, как ее дыхание выравнивается. Рука затекла, но пошевелиться значило нарушить хрупкий мир, который им удалось выстроить на этом проклятом матрасе.

— Ну вот, Блэк, — с какой-то усталой усмешкой подумал он. — Теперь ты официально стал живой грелкой и носовым платком. И, черт побери, лучшей работы еще не было.

Он закрыл глаза, чувствуя, как ее тепло проникает сквозь ткань. Быть ее убежищем оказалось куда сложнее, чем сражаться. Но и справлялся он с этим куда лучше.