ГП и Ткач-недоучка (гет)

Времени до отбоя было ещё много, и я решил отправиться в Лондон прямо сейчас, не дожидаясь выходных. Тем более, что завтра «лёгкий день», потому что отменили пару предметов, и половину учебного времени наш курс будет заниматься самоподготовкой. Так что либо отосплюсь, либо ещё что-нибудь придумаю.

Я сунул в карман обычных денег к сиклям с галеонами, призвал доморощенный аэр-хэндл, обновил на нём заклятие отвода глаз, и был таков. Долетел до Хогвартса уже в облике молодого волшебника, прошёл через камин на Диагональную, оттуда в Лондон, и уже через час я шагнул на знакомый тротуар знакомой площади.

И хотя самые неприятные ощущения, связанные с городскими ароматами, пережить пришлось на выходе из «Дырявого котла», я непроизвольно поморщился, когда старый автобус газанул, трогаясь с остановки.

— Колин? Какая интересная накидка... — голос за спиной заставил меня вздрогнуть. Чёрт, я ведь мантию не сменил за целый час в обычном Лондоне! Кретин!

Я обернулся, увидел улыбающуюся старушку, которая меня прошлым летом угощала чаем с воспоминаниями вприкуску.

— Мэм, — склонил я голову в приветствии, — рад вас видеть. Как поживаете?

— Лучше всех, — ответила гостеприимная бабуля. — А как твоя девушка?

— Простите? — не понял я вопроса. — Какая девушка?

— Та, с которой я вас видела летом. Милая шатенка с копной непослушных волос, которая тебе так нравилась, что это было видно даже мне, — разве она всё ещё не твоя девушка?

— Мы поцеловались, мэм, — выдал я неожиданно для самого себя, и широко улыбнулся.

— Ну слава богу! — ослепила меня юной улыбкой пожилая женщина. — Стоит Британия! А то как посмотрю телевизор, так сразу кажется, будто молодёжь под словом «любовь» только половые сношения понимает!

— Не только, мэм. Поцелуи по-прежнему в почёте.

— Вот и славно, — похлопала она меня по плечу. — И кстати, когда с ней заглянешь сюда в следующий раз, обязательно зайдите ко мне! Адрес не забыл?

— Ни в коем случае! И когда мы с Гермионой здесь появимся, обязательно вас увидим, обещаю.

Довольная старушка отправилась домой, а я подошёл к спящему дереву, примостил задницу на оградке, и тихо сказал:

— Площадь Гриммо, двенадцать...

Шеренга старых домов прямо на глазах подёрнулась рябью, проявившаяся сквозь них резиденция древних волшебников раздвинула соседей, как это делает хулиганистый крепыш в толпе хлипких очкариков, взглянула на меня подслеповатыми окнами, которых тряпка домохозяйки не касалась много лет. А ведь буквально пару месяцев назад их чистила моя радость прямо здесь, на моих, так сказать, глазах.

Я прошёл по уличной брусчатке, стал на потёртых временем ступенях, протянул руку к дверной ручке в виде змеи. Но не успел я подумать, укусит она меня в этот раз или нет, и даже коснуться змеи не успел, как заскрежетало старое железо внутри здания, и дверь распахнулась, дохнув на меня мертвецким холодом. Вот честное слово, будто могильный склеп распахнулся!

Потом в темноте прихожей послышались шаги, и на свету возник Сириус, измученный, потрёпанный и какой-то непривычно нервный. Он увидел меня, попытался улыбнуться:

— — О, Колин! Здравствуй, проходи!

Я шагнул через порог, ощутил, как сквозь меня проходит волна очень старой, по-настоящему древней Силы, встал на порожный камень.

— Мир этому дому!

С тихим шипением загорелся газовый рожок почти над головой Блэка, тот поднял голову к огню, криво усмехнулся:

— Давненько здесь не слышали этих слов...

И поманил меня за собой.

Далеко мы не ушли — прошагали мимо троллевой ноги с зонтиками и тростями, да остановились у знакомого портрета, из-под штор которого доносилось негромкое похрапывание. Благодаря лучшему освещению, сегодня можно было увидеть весь коридор — от лестницы наверх, с головами эльфов, до поворота к входной двери. В неровном пламени газовых рожков змеи-держатели казались живыми существами, которые медленно извиваются в клубке сплетённых тел.

Но в этот раз от вида заколдованных пресмыкающихся по спине мурашки не бежали, а скорее вызвал удивление вид столь совершенной магии, да восхищение мастерством артефакторов чувствовалось, — тех, кто давно умер, но чьи творения по-прежнему прекрасны и смертельно опасны.

Пока я по новой разглядывал хорошо освещённое пространство, уже не похожее на мертвецкий туннель в гробнице, Сириус организовал ажурный столик с плетёными креслами возле материнского портрета. Когда на кружевной салфетке запыхтел чайник с заваркой, а рядом звякнули остальные элементы традиционного послеобеденного сервиза, он повёл палочкой над столиком, аккуратно разлил чай по невесомым чашкам, и постучался палочкой по картинной раме.

— Мама, у нас Колин Криви!

Тяжёлая ткань с негромким шорохом поползла в стороны, открывая взгляду волшебницу со следами былой красоты на увядшем лице.

— Мэм, — поклонился я, — рад вас видеть.

— Колин Крайтон-Криви, — кивнула та по-королевски. Боже, какой она была шикарной женщиной в свои лучшие годы! Не удивительно, что все её дочки оказались красавицами — с такой матерью иначе и не получится.

Видимо, что-то такое она и прочитала на моей физиономии, потому что вначале удивлённо подняла брови, а потом улыбнулась удивительно по-женски.

— Благодарю, что прибыли так быстро, Колин.

— Из письма я понял, что лучше не откладывать дорогу.

— Это было правильное решение. Дело в том, что у нас возникла проблема...

Она замялась, поморщилась, явно чувствуя себя неловко, и тогда вмешался Сириус:

— Я не могу сделать порт-ключ, Колин. Оказывается, постоянное общение с дементорами лишило меня не только возможности создавать Патронус.

— Тогда мне придётся спросить: а зачем он нужен, этот порт-ключ?

И добавил, видя, как вытягиваются ошарашенные лица Блэков:

— Не забывайте, что я без году неделя, как волшебник! Про Инболк я тоже совсем недавно узнал, и до сих пор не очень представляю, что он вам даст. То есть я помню, что название он получил от древнеирландского «инболг» — «внутри живота», что намекает на беременных овец, которые связаны с плодородием и новой жизнью. Ну и что связан с богиней Бригит, покровительницей домашнего очага, поэзии и медицины.

— Это день очищения, надежды и подготовки к весне, — тихо произнесла Вальбурга. — Мы очищаем дом и себя, готовясь к новому циклу жизни. Свечи, огонь и вода — лучшее очищение, которое можно использовать в этот момент.

— Мне совсем недавно пришлось пройти обряд очищения, — мрачно буркнул я. — Убиты два магических животных, использованы ростки анчара, вода, о которой, похоже, вы говорите. И мне этот процесс ни фига не понравился... И, к сожалению, я связан клятвой, поэтому ничего больше сказать не могу.

— Если оба животных были молодыми, и их разрубили на две половинки, то речь идёт, вероятно, о создании Врат для прохода куда-то в труднодоступное место, а ритуал Очищения только этап более сложного действия.

— Ни слова больше, мэм! Я не хочу задохнуться!

Госпожа Блэк покивала головой:

— Ни для кого не секрет, на кого вы работаете, Колин, и своего интереса к древностям Архивариус не скрывает.

— Давайте лучше вернёмся к Имболку!

— Давайте. На семье Блэк лежит очень древнее проклятие. Точнее, Блэки считают, что это их благословение, а правда открывается перед ними только после смерти.

— О!

— Совершенно согласна с вами. Сейчас рядом с вами последний живой Блэк — как выяснилось совсем недавно, уже не наследник...

— И порт-ключ как-то с этим связан?

— К сожалению... — Вальбурга помолчала, поджав губы, и я мог бы поклясться, что у неё в глазах стоят слёзы.

Тут очнулся Сириус, который ещё минуту казался безжизненным манекеном.

— Понимаешь, Колин, — вздохнул он, — создание порт-ключей не только обязанность главы Рода, но ещё и необходимая вещь для правильного ритуала очищения. Время магической активности собранной воды очень ограничено, и если опоздать, не успеть сделать всё вовремя, магический компонент превращается в бесполезную ерунду.

— Ну да, на метле до мэнора плестись долго... Предположим, что я быстро собираю воду в Хогсмиде, потом камином на Диагональную аллею, оттуда бегом в Лондон, опять на метлу... Даже в полчаса не уложусь, скорее, в час.

— Не забывай, что Хогсмитский камин ночью закрыт, а в волшебные праздники перемещение им просто опасно. Даже аппарация может закончиться скверно, что уж про каминную сеть говорить.

— Я об этом не знал, спасибо за информацию.

Мы помолчали. Нетронутый чай парил в фарфоровых чашках, тихо шипели рожки, дрожали по углам тени. Безнадёжность давила на плечи, собираясь горечью во рту.

— А есть какой-нибудь способ справиться с проблемой? Хотя бы теоретически?

— Колин, — грустно ухмыльнулся Сириус, — ты факультеты не перепутал? Такие выражения больше "воронятам" подходят.

— Если бы вы были из старого Рода, мистер Крайтон-Криви, можно было бы попробовать открыть Дорогу, но для этого следует активировать соответствующий артефакт, которого нет. Как нет и магии, чтобы создать новый.

— Мне говорили, что сегодня такие артефакты невозможно сделать, потому что магия сиддхэ ушла.

— Это вам Архивариус говорил? — с иронией подняла бровь старая волшебница. — Меньше слушайте эльфийских слуг, потому что они видят мир очень... однобоко.

— Я ходил по Дороге, — решил я признаться. — И мне это не понравилось. Думал, там и останусь.

— Как выглядел ваш Ключ? — подобралась волшебница. — И можете ли вы его получить ещё раз?

— Как цветок, странный, но очень красивый. А получить... он в голове у меня растворился.

— Вот как... — протянула женщина на портрете, и обменялась с Сириусом нечитаемыми взглядами. Тот подскочил как ужаленный, бросился вверх по лестнице, перепрыгивая сразу через несколько ступенек. Топот его шагов затих где-то далеко в коридорах мэнора, наступила тишина, прерываемая лишь поскрипыванием старых настенных панелей, сопением спящих портретов, да шипением газа в светильниках.

— Попробуйте кекс, — улыбнулась Вальбурга Блэк. — Сириуса придётся немного подождать. После известных вам нежеланных гостей, многие вещи лежат не на своих местах. Хорошо ещё, Кричер выполняет свои обязанности, как следует.

— Хозяйка, — услышал я недалёкий шёпот, покосился на звук, с трудом увидел в тёмном углу тощую фигурку домашнего эльфа. На его морщинистой физиономии блестели слёзы. — Хозяюшка...

В этом доме страдают все...

— Как нежеланный гость, могу совершенно искренне признать, что свои обязанности он исполняет прекрасно. Только вещи не всегда удаётся защитить от слишком липких рук.

Волшебница пожала плечами:

— Приходится жертвовать малым. Великий Светлый не поймёт, если в логове Темнейшей и Злейшей семьи не окажется чего-то ценного. Он ведь и аврорат может сюда прислать, а остановить их больше некому...

— Нашёл! — вниз по лестнице сбежал Сириус. Он хлопнулся в жалобно скрипнувшее кресло, поставил на середину стола изящный флакончик. — Еле раскопал в Кричерских завалах!

Вальбурга улыбнулась сыну, повернулась ко мне:

— Колин, рассмотрите артефакт повнимательнее. Можете взять в руки — сейчас для вас это безопасно.

Слова «для вас» она выделила голосом.

Я осторожно протянул руку, поднял увесистый флакончик, приблизил к глазам. Хрустальный сосуд покрывала резьба в виде цветущих ландышей, но главным была крышка в форме большого широкого листа, в котором, если глянуть на просвет, длиннохвостого павлина гладила прекрасная девушка в коротеньком хитоне.

При более внимательном рассмотрении красавица оказалась не совсем человеком — характерные заострённые ушки, разрез глаз, чуть по другому расположенные лопатки, из-под которых в любое мгновение могут вырасти прозрачные крылья. Все характерные признаки эльфийской крови...

— Откройте его, Колин, сегодня это можно.

Я поддел листок-крышку, осторожно потянул носом...

Вначале не было ничего — привычный для Блэковского дома запах пыли, старого трухлявого дерева, лёгкий запашок горящего газа, и едва уловимый оттенок тления, тот самый, что когда-то меня разбудил в этом особняке. Но когда я уже собирался закрывать флакон, словно прорвало невидимую завесу: в нос ударила густая сладость экзотических цветов, тропических фруктов, пряностей, — смесь, от которой закружилась голова и невольно расправилась грудь. Этим запахом хотелось дышать, наслаждаться, пить, и при этом его было совершенно невозможно описать. Какое же это наслаждение — ощущать давно ушедший мир!

— Он почувствовал, сынок! Я была права! — услышал я сквозь волну восторга, и буквально заставил себя вынырнуть из ароматического оргазма. Крышка вернулась на своё место, симфония чувств и восторга замолчала.

— Да, мама, — вздохнул Сириус, и повернулся ко мне. — Даже спрашивать не буду, что ты ощущал, на лице всё написано.

— Ага, — попытался я убрать широкую улыбку с лица. — Я бы всё равно не смог описать, потому что слов таких нет.

— Этими запахами был когда-то полон наш дом, мистер Криви. Давным-давно, ещё до того, как Род получил прозвище «безумных Блэков», — вздохнула женщина на портрете.

Я постарался взять себя в руки:

— Как это может помочь в Имболк?

— Без порт-ключа нам остаётся только Дорога. Этот артефакт, что показался вашим глазам, как флакон духов, даст вам точку привязки, которая не позволит заблудиться там, где человеческие способы восприятия мира отказываются работать. За час до полуночи, как только соберёте воду, вы встанете на Путь, и пройдёте в мэнор. На это время мы откроем врата.

— То есть, я найду мэнор Блэков по запаху?

Вальбурга пожала плечами:

— Не знаю. Может, по запаху, может, по дорожке из перьев павлина или цветов ландыша — Дорога не бывает одинаковой.

— Взять с собой артефакт я не могу?

Протрет улыбнулся одними губами:

— К сожалению, нет. Мы не хотим, чтобы вы погибли сейчас прямо на пороге.

— Понятно. Спасибо за предупреждение.

Я прикрыл веки, чтобы мир размазался и потерял чёткие очертания — так проще воспринимать силуэты, сразу выхватывая важнейшие элементы образа. Одновременно сосредоточился на ощущениях — тяжести флакончика, неровности его полированных поверхностей, запахе...

А когда всё, что можно было, запечатлилось в памяти, открыл глаза и поставил артефакт на столик, рядом с остывшим чаем.

— Кстати, — обратился я к обеим Блэкам, — мне только кажется, или Мундус чересчур глубоко запускает руку в имущество Древнейшего Рода?

Волшебники вздохнули синхронно.

— Меньшее зло, — скривился Блэк, и Вальбурга добавила:

— Великий Светлый должен быть уверен, что у Тёмной семьи вырваны её ядовитые зубы.

Теперь вздохнул я:

— Простите, что затронул эту болезненную тему. Полагаю, мне пора возвращаться. Благодарю за угощение.

Вместе со мной поднялся и Сириус.

— Мы ждём вас на Имболк, Колин, — проговорила волшебница с портрета. — За полчаса до полуночи. Доброго пути.

В Замок я добрался в полной темноте. Шотландия вообще не может похвастаться обилием солнечных дней, а уж зимой... Но согревающие заклятия держались на мантии хорошо, а в добавок скользил на палке я не слишком быстро, хотя в тёплую люльку, конечно, хотелось забраться поскорей.

Чёрный ковёр леса где-то далеко сливался с таким же чёрным небом, и огоньки Замка в беспроглядной ночи казались особенно манящими. Особенно по контрасту с холодным ветром, который, перебравшись через недалёкие горы, принёс с собой запах морского йода.

Я плыл сквозь этот морской аромат, слушал треск и скрип веток под ногами, далёкий вой магических тварей, и едва удерживал себя, чтобы не понестись вперёд очертя голову. Но активировать следилки преподавателей не хотелось ещё больше. А потом летучая палка пересекла границы защитного поля, тёплые объятия Школы окутали меня, словно мамино одеяло, и я облегчённо выдохнул — вернулся!

Дальше меня вёл Замок — где-то опуститься к самой земле, где-то наоборот, подняться повыше, где-то свернуть, чтобы не нарваться на «заряженную» ветку, напрямую связанную со свистелками-перделками из Дамблдоровского кабинета. Я-то помню, каков его кабинет в реальности, а не увиденный глазами вчерашних не-магов. Там реальная паутина связей и раппортов, от одного воспоминания о которых глаза начинают слезиться.

Путь закончился на четвёртом этаже гриффиндорской башни, в том коридоре, где я предусмотрительно оставил тепловые подушки вместо стёкол. Окунулся в тепло школьного кабинета, перевёл дух, растёр озябшее лицо, вышел из класса и осторожно взмыл по башенному колодцу, стараясь держаться подальше от лестничных пролётов. В такое позднее время идти по ступенькам — активировать все портреты, что встретятся на дороге. Одни обругают, что разбудил, другие захотят узнать новости из школы (чтобы ближайший ночной дежурный успел подойти сцапать нарушителя), кто-то сделает вид, что продолжает спать, но завтра утром все, кому положено, будут знать — кто, в котором часу и в каком виде нарушал распорядок школы.

И это я про реальные опасности школы не вспоминаю, будь они не ладны, — те самые, из-за которых школьников предпочитают на ночь закрывать в факультетских резиденциях!

А я на своей палке-леталке тихонько поднялся на восьмой этаж, незаметно отправил средство передвижения в тайный коридор, и стукнул Полной Даме в раму. Та ещё толком не заснула, поэтому долгую проповедь не читала, а сразу открыла лаз в гостиную. Я согнулся, чтобы нырнуть в «кроличью нору», и оказался в любимом красно-золотом безумии.

Тихо потрескивал огонь в камине, догорая после вечерней загрузки поленьев, отблески пламени дрожали на стенах, поблескивали на пустых столах, и в ночной тишине, так нехарактерной для гриффиндорской обители, я даже не заметил Гермиону. Просто бросил взгляд на пустую гостиную, которая из-за этого казалась реально огромной, хмыкнул безлюдной тишине, да отправился к нашей лестнице.

А потом глаза поймали движение у дивана, где обычно располагалось Золотое Трио, я тормознулся, и увидел, как поднимается моё счастье — сонное, но не сдавшееся. Гермиона закрыла книгу, которую пыталась читать (это дело явно получалось у неё скверно, если судить по личику), направилась ко мне.

— Ты вернулся?

— Да, всё нормально. Живой, как видишь.

Она подошла так близко, что я уловил её дыхание, — тёплая, мягкая, уютная, — и я прижал её к себе так сильно, что она пискнула:

— Колин, раздавишь!

Но вырываться не стала, наоборот, прижалась крепче, и какое-то время мы так и стояли обнявшись, пока я не вспомнил, что до сих пор гуляю по Школе без серьги-артефакта. Чёрт!

Пришлось отрываться от любимой, остро чувствуя, как её тепло перестаёт согревать моё тело:

— Я всё ещё без серьги...

Она подняла на меня глаза — в полумраке те казались бездонными омутами, — улыбнулась мягко:

— А я думаю, почему мне так приятно с тобой обниматься? А оказывается, потому что ты взрослый...

Отчаянно захотелось поцеловать её сонные губы, но я пересилил этот порыв, воткнул серьгу на место, — вниз по позвоночнику пробежала волна колючей изморози, меня передёрнуло, — и Гермиона отшагнула:

— К некоторым магическим вещам я привыкнуть не могу.

Со стороны мужских спален послышались шаги, мы обернулись, увидели, как в гостиную выходят братья Уизли. Я сделал вид, что продолжаю разговор с девушкой:

— Вот я и думаю, что топологический подход здесь поможет больше, потому что риманово пространство, если рассматривать в логике геометрии Лобачевского, позволяет, возможно, решить интересующую меня проблему. А ты как думаешь?

Гермиона вздрогнула, переключаясь на другой режим функционирования, нахмурила лоб, протянула неторопливо:

— Я бы сосредоточилась на «фридмонах», знаешь...

Тут настала моя очередь удивлённо поднимать брови, а на любимых губах заиграла коварная улыбка.

— Я не помню таких фамилий, Джорж.

— И я, Фрэд. Вы о чём разговариваете в полночной тишине, молодёжь?

Я улыбнулся озадаченным Уизли:

— О топологии, оптике и фотографии. Это про не-магическую жизнь, ребята.

Они синхронно закатили глаза, один пощупал мне лоб:

— Не горячий, брат.

— Посмотри ему шею, может, там след от укуса будет виден, — отозвался второй. — Гермиона, что ты сделала с нашим Колином?

— Научила его читать умные книги, — зловеще улыбнулась девушка. — Теперь он никогда не возьмёт в руки журнал про квиддич!

Братцы отшатнулись в почти искреннем ужасе.

— Мерлин, наша староста шутит! — выдохнул один близнец, и схватил другого за плечо. — Бежим, пока она не заразила и нас!

Они бросились к выходу, и смеющаяся Гермиона негромко добавила:

— Только Амбридж не попадитесь в руки, полуночники!

— Сегодня её не будет, — улыбнулся нам близнец на ходу, — отмывается после «сопливого болотца»!

Гермиона покачала головой, буркнула, когда выход за ними закрылся:

— Ох уж эти химики, Менделеева на них нет...

— Ага, с Бойлем-Мариоттом.

— Ты хотел сказать «И Мариоттом», не так ли?

— Э-э?

— Ну, их же двое было, Колин!

— Гермион, ты ещё скажи, что Эрих и Мария Ремарк — это один человек!

Она замерла растерянно, и я, глядя на такое милое лицо, уже через секунду не выдержал, засмеялся в голос. Любимая облегчённо улыбнулась, для порядка ткнула меня кулачком:

— Колин, я не могу понять, когда ты шутишь, а когда говоришь серьёзно!

— Это и хорошо, значит, во мне останется хоть какая-то тайна.

— Их вокруг тебя уже столько насобиралось...

— К сожалению, все не мои.

Я взял в руки её теплую ладошку, поднёс к губам:

— Обещаю, что когда появится такая возможность, ты будешь первой, кому я расскажу правду о том, что со мной происходит.

И стал целовать её пальчики, один за другим, медленно и осторожно, как величайшую драгоценность своей жизни. Гермиона вздохнула, её глаза заблестели ещё сильнее, но, не забирая у меня ладонь, второй она упёрлась мне в грудь, и мягко толкнула:

— Колин, иди спать! Иначе я сама сейчас на тебя брошусь, прямо здесь!

— То-то братцы-акробатцы удивятся, когда вернутся! — с огромным трудом я отпустил пальчики, шагнул назад, не отрывая от девушки взгляда. Гермиона хихикнула, глядя на мои мучения, приказала неожиданно:

— Сними серьгу!

Я потянул артефакт из уха, и в тот же момент она бросилась ко мне. Её поцелуй обжёг губы, и привычный магический озноб вместе с этим ощущением свёл тело спазмом восторга. Я прижал девушку к себе, и наше дыхание смешалось.

— Гермиона...

— Колин!..

А потом меня пронзило острое чувство опасности, которое буквально выдернуло в реальность из любовного тумана, и на полном автомате, не до конца отдавая отчёт в своих действиях, я завернул нас обоих в кокон отвода глаз — без палочки, одним эмоциональным усилием.

Гермиона вздрогнула, посмотрела на меня плывущими глазами, но её спина, ещё мгновение назад податливая и нежная, стала опять упругой, и девушка беззвучно спросила:

— Что?

Послышались знакомые голоса, через вход в дормиториум ввалились Уизли, хмурые и раздражённые. Взъерошенные и запыхавшиеся, они торопливо прошли мимо нас, бурча что-то про Амбридж, которой не должно было быть на их этаже, и слизеринских змей, от которых они едва убежали.

— Последний пакетик Перуанской тьмы, Джордж! Последний!

— Розовая с-сука! Теперь две недели сидеть без дела!

Один из близнецов глянул на догорающий камин, пробежался взглядом по комнате, рассматривая интерьер прямо сквозь нашу парочку:

— Госпожа староста уже спит.

— Наш фотограф тоже.

— И Мордред с ними, брат! Ты лучше думай, где нам Тьму искать!

Они потопали вверх по ступенькам, голоса их поднимались всё выше, и в конце концов затихли. Гермиона оторвалась от меня, перевела дух:

— Значит, так это выглядит изнутри... Какое заклинание ты использовал?

— Отвода глаз.

— И опять без палочки...

Я пожал плечами — говорить что-либо не имело смысла.

Она вытянула волшебную палочку из поясного чехла (это лишь в книгах народ её таскает как бог на душу положит, а в реальности у магов очень популярны чехлы, без которых часто никак), покрутила палочку перед глазами:

— Как же ты это делаешь..?

Потом подняла взгляд на меня, — уже спокойный, серьёзный взгляд без чувственной поволоки и божественного блеска, — улыбнулась:

— Доброй ночи, Колин. Нам завтра рано вставать.

— Точно, у нас ведь первая пара Зельеварение! Спокойных снов, Гермиона.

Уже поднимаясь по лестнице, я услышал её негромкий голос — что-то она там говорила ещё, но разобрать слова я не смог. Может, и к лучшему...

Шли дни, учёба продолжалась, и утомлённый народ не прекращал попыток внести разнообразие в нудную школьную жизнь. Чуть ли не каждый день то один, то другой невнимательный школяр приобретал ослиные уши к радости случайных зрителей, вывалившийся до пола язык или неожиданный цвет лица, волос и прочих частей тела. Преподаватели на такие шалости глядели сквозь пальцы, и даже наша сладенькая кошечка по имени Амбридж не бросалась искать виноватых со всей силой административного ресурса.

Как напомнила мне память Криви, связано это было с тем, что в мире магии опасностей намного больше, чем представляется выходцам из не-магического мира, и это приводит к необходимости вырабатывать у новых членов волшебного сообщества чувство здоровой опасности, поддерживать своего рода тонус настороженности. А что его не развивает так быстро и эффективно, как подлянки от твоих же соседей и друзей?

К тому же Школу не напрасно считают самым безопасным местом в магической Британии, она действительно им является. Только понимать это выражение надо не как «место, в котором с тобой ничего не случится», а «место, в котором, чтобы с тобой ни случилось, тебе ничего плохого не станется».

Иначе говоря, ты не умрёшь и не останешься инвалидом. Ну, практически точно не станешь, — исключения в виде Миртл лишь подтверждают общее правило, ведь она попёрлась сама, без друзей, в безлюдное место, когда этого делать не надо, причём повторяла это уже долгое время, как сама же и призналась.

А так как психологии у волшебников нет в принципе, то о состоянии психики закончившего Хогвартс школьника мы говорить не будем, учитывая, что даже классическое английское воспитание- это просто рассадник всяких травм, комплексов и неврозов, на фоне которых наш Хогвартс ещё неплохо выглядит. Тебя здесь по крайней мере сверстники окружают, которые могут и выслушать, и посочувствовать, и вообще.

Разумеется, это касается не всех, — Луна Лавгуд стоит особняком, но таким «не от мира сего» личностям в любом месте непросто, так что она не может служить примером местного всепропальства. Именно о нашей блондинке, кстати, я услышал из уст Джинни, когда едва не проспал завтрак, и торопливо запихивал в себя еду, бухнувшись на свободное место за гриффиндорским столом. Оно оказалось как раз возле бывшей подруги — не то, чтобы я избегал девчонку, но просыпался я теперь значительно раньше, и вставал из-за стола, когда она только начинала завтракать. Опять же, её подстава с неудавшейся школьной эротикой заметно охладила наши отношения.

Джинни всё не могла переварить тот факт, что я «забыл, куда спрятал», а на попытки подговорить меня повторить весь процесс ещё раз, я не поддавался. Мне и без того придётся на каникулах постоянно оглядываться, потому что чистокровных обиженок хватает, а увеличивать количество врагов из-за девчоночьих коленок, что вдруг выглянули из-под мантии да попали в мой объектив, не хочу.

Так что с Джинни мы чаще ограничивались короткими кивками или разговорами ни о чём — она по-прежнему следила голодными глазами за очкастым Героем, готова была о нём говорить без конца, но меня это уже не развлекало, как ранее. Ещё и поэтому я невольно избегал бывшей подружки — чтобы не выслушивать очередной раз, как Гарри улыбнулся её шутке, как он заострил ей перо, поделился пергаментом, или как в его очках красиво отражался огонь камина. Для мальчишки Колина это могло быть интересным, для взрослого попаданца в теле Криви уже нет.

Но в этот раз я торопился успеть позавтракать до того, как домовики спрячут еду с тарелок — в принципе, можно потом наведаться на кухню, вот только получить там можно лишь сухой перекус вроде сэндвичей или пирожков, а на что-нибудь жидкое рассчитывать уже нельзя. Мы ведь не в фанфике каком, где лопоухая братия готова налить тарелочку борща каждому обалдую, что научился правильно щекотать грушу на зачарованном холсте.

Так что я, как только упал за стол, начал метать в себя всё, до чего дотянулись руки, — оленьи колбаски, яичницу с беконом, овсянку с брусничным джемом. А по мере насыщения, мир вокруг набирал красок, всё отчётливее проявлялся, и я даже начал улавливать обрывки соседских разговоров. Я даже начал осознавать, кто рядом со мной сидит.

Тем временем Джинни, уже заканчивающая утреннюю порцию вкусняшек, рассказывала подруге, как Гарри с Роном ходили к Хагриду, и между повествованиями о хагридовских печеньках «радость стоматолога» да слюнях Клыка вспомнила о Лавгуд.

— Он говорит, не пускайте её ко мне, Гарри, Рон, она же всё мясо протухшее забирает! А я, говорит, его для моих малышей берегу, в сарае, значиться, холодном, потому что оно там совсем испортиться не успевает. А малыши любят, чтобы оно было с душком, и Луна ему, значиться, хорошенько подгнить не даёт, в лес забирает.

Джинни хлебнула из кубка, задумчиво уставилась на кабанью голову, что глядела на неё со школьного герба на боковой стенке каждой столовой посудины.

— Лавгуд всегда была странной, но вот зачем ей тухлятина? И от неё самой при этом ничем особенным не пахнет, разве что нестираной одеждой...

— А она что, — эльфов боится, раз одежду в стирку не отдаёт?

— Нет, там какие-то семейные традиции, я не расспрашивала. Может, заговоренные стёжки школьная магия разрушает, а может, ещё что-нибудь, — у друидов магия странная, сама ведь знаешь.

— Ну да, Клара из «воронов» тоже полотенца для душевой никому в руки не даёт, домой отправляет. Говорит, чтобы её след на Дороге не проложили.

Я вовремя прикусил язык, чтобы не брякнуть, что это я посоветовал девчонке прикормить крылатых уродцев, которые любят порченое мясо, — чёрт его знает, как Хагрид такую новость примет, а мне ещё у него учиться. Поэтому я быстренько дожевал то, что лежало на тарелке, и оставил подружек обсуждать самую странную когтевранку школы.

Саму же Луну довелось встретить на следующий день, когда очередной раз накатило раздражение, и я отправился к Озеру посидеть в тишине да одиночестве. Вопреки ожиданиям неофитов, греющие заклинания полноценно работают только на неподвижных объектах, — кажется, об этом я уже говорил ранее. И если во время полёта они по большей степени защищают от смертельного переохлаждения, не дают свалиться с метлы, то в удобном месте, таком, как облюбованный мной обломок скалы у самого берега, они срабатывают буквально на сто пятьдесят процентов.

Поэтому я регулярно выбирался из Замка, чтобы полюбоваться серой, как асфальт, поверхностью зимнего Озера, послушать шорох льдинок, пытающихся выбраться на берег, поглядеть, как снежинки тают в озёрной воде. Умиротворяющее занятие, когда не надо беспокоиться о подогреве воздуха, тёплой одежде и прочих сомнительных радостях дикого пленера, потому что всё это лечится десятком рун и несколькими взмахами палочкой.

В моём же случае даже палочкой махать не надо, хватает одного только по-настоящему сильного желания, которым заканчивается тщательная проработка цели и путей её достижения.

Само место ещё Криви облюбовал, а я только его облагородил и довёл до ума — изменил форму скалы, чтобы на ней было удобнее возлежать, руны вырезал в ключевых точках и дополнительно запитал своей магией, чуть изменил движение воздушных потоков, чтобы они уходили повыше, а не задували прямо в шею.

В конечном итоге получилось удобное место, которое не бросается в глаза, не привлекает чужого внимания, и которое не оценишь, пока в нём не посидишь. Вот и сейчас я сидел, развалившись в гордом одиночестве, поглядывал на Озеро сквозь «телевик» и гадал, удастся ли мне сделать фотографию нашего Кальмара на фоне зимней воды — мне пришло в голову, что контраст между почти асфальтовой серостью воды и розовыми кругами присосок на болотного цвета щупальцах может быть интересным.

Вообще, зимой наш головоногий предпочитал отсиживаться на глубине, поближе к тёплым ключам, бившим из скальных разломов на дне, но время от времени он всплывал к поверхности, — для того, в основном, чтобы поймать десяток — другой птиц, которые решали отдохнуть на спокойной озёрной волне.

Злые языки поговаривали, что его охотничьи эскапады вызваны стремлением очистить воду от птичьего дерьма, которым пернатые щедро одаривали озёрный биоценоз, и который раздражал вкусовые рецепторы головоногого смотрителя Озера, — не знаю, сам я об этом ни с Кальмаром, ни с русалками не разговаривал, как-то не до этого было.

Но сегодня на мелкой волне покачивалась стая каких-то водоплавающих, — не то чаек, не то ещё каких-нибудь крачек, — и, значит, появилась возможность запечатлеть для потомства щупальца, которые, выстрелив из воды всегда неожиданно, хватают эту шумную толпу жадными горстями. Поэтому-то я и решил соединить приятное с приятным, захватив с собой треногу и тот самый «Зенит», фотоаппарат, что помнил мою Бэкки.

Воспоминания о погибшей жене вызывали в душе такую бурю эмоций, что я довольно долго просто боялся брать его в руки. Только новая встреча с новой, другой Бэкки в Министерстве, когда я убедился, что у неё всё хорошо, начала менять отношение к «Зениту» , и тяжёлый потёртый кофр, вместе с которым его продал лавочник, уже не будил глубокое нытьё в области сердца.

И когда в очередной раз накатила тоска от понимания, что время неумолимо прёт вперёд, что от меня ожидают что-то, чего я не могу даже представить, и что лучше убраться подальше с таким настроением, пока на детвору гриффиндорскую бросаться не начал, я вытащил из сундука старый чехол...

Отправляться в наш коридор, чтобы посидеть там у камина и поглядеть на огонь, я не хотел, — последняя встреча с Гермионой была всё ещё свежа в памяти, и от одной только мысли о её губах сердце начинало тяжело бухать в груди, а тело обливала волна жара. В таком состоянии оказываться наедине с девушкой-подростком было просто опасно, потому что гормоны могли взять верх над взрослым рассудком, и о последствиях думать не хотелось. Не потому, что я не хотел Гермиону видеть своей женой, наоборот, мне этого слишком сильно хотелось, — просыпаться рядом, видеть её кудри на подушке, слышать тихое дыхание, и будить поцелуем тёплые мягкие губы до того, как прибегут дети...

Так что когда в голову пришла мысль прогуляться к Озеру, я за неё ухватился обеими руками. Тем более, что серьёзными фото я не занимался уже давно, пора было размять старые кости да напомнить, если удача улыбнётся, и Кальмара удастся сфотографировать, «барсуковскому» фотографу, кто в Школе фотографический босс, а кто только начинающий босяк.

Выбранное место было удобно не одним лишь хорошим ракурсом на Озеро, а в первую очередь своей безлюдностью. Парочки, иногда выбиравшиеся побродить пообниматься вдали от глаз соседей по факультету и докучливых портретов, предпочитали гулять ближе к лодочному сараю, где берег покрывала мелкая удобная галька, где было ровно, и куда можно было спуститься по удобной дорожке прямо из замковых коридоров.

Здесь же как такового берега не было, он заканчивался намного раньше, а тут прямо в воду уходили огромные камни — самый конец того хребта, что защищал нас от холодного северного ветра. С тылу эти недо-скалы подпирал Лес, и шум его мог усыпить не хуже маминой колыбельной, как только я расслаблялся на каменном ложе, закрыв глаза от удовольствия.

И именно по этой причине сейчас я сидел, а не лежал. И маленькую светловолосую фигурку заметил издалека, ещё до того, как сработали охранные заклятия, освежённые мной после недавней спасательной экспедиции за одной любительницей потискать фестралов.

Меня она тоже заметила издалека, приветственно помахав рукой. Топала самая странная когтевранка не прямо к кустам ежевики, за которыми начиналась тропинка, пробитая копытами кентавров, а к скальным обломкам, на которых расположилось моё лежалище.

Я прищурил глаза, и невольно покачал головой — Луна двигалась так, чтобы не активизировать школьные сигналки, которые густо усеяли весь школьный периметр до самой границы Леса. Дальше, в непролазных зарослях ежевики, боярышника, шиповника насыщение «чуйками» резко уменьшалось, — ещё и потому, что откалибровать «заряженные» предметы, чтобы они реагировали только на школьников, невозможно в принципе, а там, у края Леса, хватало своей живности.

Большая часть волшебных ловушек настраивается на магический фон цели — человека ли, мантикоры, или ещё какой забытой магами песчанки выпуклоглазой, — потому что этот фон всегда выше, чем у окружающего мира. А здесь, в самом сердце волшебной Британии, ни одна поисковая система работать стабильно не может, так что приходится преподавателям не надеяться на один только охранный периметр, цеплять «следилки» прямо на мантии да на элементы школьной униформы, чтобы хоть какой-то контроль за перемещениями детворы иметь, и ученическую смертность выше плановой не увеличивать.

И Луна, которая энергично шагала к зарослям, увлекая за собой по воздуху здоровенный кусок чего-то непонятного, двигалась так, чтобы все эти сигналки, плод труда многих поколений Хогвартских преподавателей, не срабатывали. И у неё это получалось удивительно хорошо, — наверное потому, что траектория перемещения этой девочки напоминала движения пьяного туриста, так что ни к одному из замаскированных артефактов она не подходила слишком близко. А может, ещё по какой-нибудь причине она оказалась не замечена охранной системой Замка, не знаю.

Когда Луна подошла ближе, я, повинуясь внутреннему толчку, снова глянул на неё Истинным взором — на такой дистанции магический этикет это позволяет, — и заметил теперь, что девичью фигурку окружает едва заметное свечение, совсем не похожее на работу обычных «школьных» артефактов вроде тех, что используются от сглаза, перхоти, чирьёв или временного отупления мозгов. Ну да удивляться нечему — Лавгуды известны не только психическими особенностями, но и странностями Родовой магии.

Тем временем Луна обошла по широкой дуге участок, где торчала из земли заряженная мной веточка можжевельника, ещё раз махнула рукой, улыбнувшись:

— Я так и знала, что это твоё колдовство!

В последнее время Луна стала больше улыбаться, и почти потеряла свою отталкивающую «невсебешность». Разумеется, она по прежнему оставалась довольно странной девочкой, но это уже больше походило на когтевранские тараканы, чем то её состояние, в котором Луна пребывала первые годы обучения. По крайней мере, сейчас её уже не гнобили так, как раньше, — может, потому что она прибилась к Гарри Поттеру и стала считаться членом его свиты?

Я улыбнулся в ответ, поглядел на её всклокоченные волосы, и решил, что разговаривать свысока (а возвышался я над ней метров на шесть, потому что скала) не совсем удобно. Поэтому пришлось чуток смягчить землю внизу, а потом спрыгнуть к путешественнице. Промёрзшая в кость почва спружинила под моим весом, я качнулся, и шагнул к девушке.

Лучше бы я этого не делал!

Окружало нашу блондинку облако лютого зловония, которое источал кусман позеленевшего мяса килограммов на десять, и который давно прошёл стадии как первой свежести, так даже и третьей. «Грустный заведующий буфетом» из булгаковского «Мастера и Маргариты», (как его — Соков, кажется?) с этим конкретным куском драконьего мяса никакого гешефта не сотворил бы, потому что разложение зашло слишком далеко.

Луна подсказала, глядя на моё исказившееся лицо:

— Накинь Воздушный пузырь!

Действительно, чего это я туплю? Накинул на плечи область волшебно отфильтрованного воздуха, протёр слёзы, выдавленные ядрёной вонью, и только сейчас заметил, что у Луны вокруг головы есть такая же штука, только почти не видимая в дневном свете.

— Ты что, у Хагрида кусок драконятины спёрла?

— Выпросила, — улыбнулась безмятежная когтевранка. — Он своих любимчиков этим кормит, а я огнеплюев не люблю. Подумала, что им надо чуть поголодать, а то они слишком быстро растут.

— В принципе, фестралы едят всё... — протянул я. — Но сердце мне подсказывает, что они предпочли бы мясо попривычнее, из местных угодий.

— Думаешь? — озадачилась девушка. Она посмотрела на кусок зелёной осклизлой дряни, по которой медленно сползали капли гноя, добавила неуверенно:

— Но Хагрид очень ценит это мясо. Мне казалось, раз он так за ним убивается, фестралы тоже будут рады...

— Наш лесник драконьим мясом откармливает искусственно созданных химер. А фестралы — часть натурального биоценоза, привыкшие к местному зверью. Ты давно видела дракона в Лесу?

— Никогда.

— Уверен, фестралы тоже никогда его не пробовали.

— Но ведь они его ели уже... Думаешь, им было невкусно?

— Уверен, Луна. Просто в зимнем лесу и человек станет жрать всякую дрянь, чтобы с голоду не окочуриться.

— Хм... — наша любительница редкой фауны задумалась, и тогда я коварно добавил:

— А у Хагрида разве обычной живности нет где-нибудь в сарае?

— Кажется, зайцы висели под навесом.

— Попроси у него парочку, и угости своих крылатых друзей — готов поспорить, что этой еде они намного больше обрадуются. Да и Хагриду будет проще с тобой делиться.

— Ну да, ты прав. А то он от меня почему-то прятаться начал... Хорошо! Так и сделаю!

Луна улыбнулась мне радостной улыбкой, от которой даже воздух потеплел, и решительно потопала назад к хижине лесника. Жуткий кусман волшебного мяса поплыл за ней, и я хотел уже возвращаться на скалу, когда увидел бледные пятки.

— Луна, ты опять босиком?!

Она обернулась через плечо:

— Обувь мешает чувствовать цель, Колин. Когда я хочу куда-то попасть, я должна идти туда вся без остатка!

Ну да, объясняла ведь уже, чего это я...

Фотографии сделать в этот раз не удалось, хоть я и сидел почти до темноты. К вечеру усилился ветер, погнал по свинцовой поверхности воды белые барашки пены, и даже со стационарными заклятиями обогрева торчать на скале стало холодно. Я в последний раз глянул в объектив, убедился, что линзы не справляются со сгущающимся сумраком, и свернул фотографическое хозяйство. Главной цели я добился, — успокоился, перестал злиться на всех вокруг, и мог уже нормально контактировать с волшебной детворой.

Обратная дорога не заняла много времени, больше я потратил на обход преподавателей да идиотов из группы поклонников Амбридж, которые молодыми шакалами рыскали по школе, дабы «поймать и покарать». Зачем этих дурачков пугать неизвестной магией, когда уже скоро их счастье закончится? Лучше придумать какую-нибудь гадость, чтобы жизнь мёдом не казалась.

И с этой мыслью я вышел на близнецов, которые тащили какой-то свёрток по коридору четвёртого этажа. Близнецы тихо поругивались, свёрток звякал и брякал, а впереди, за поворотом к Главному залу, им навстречу топал Филч с парочкой слизеринских придурков.

— Господа, тревога! — окликнул я братцев. Те тормознули, и в мгновение ока нацелились в меня палочками.

— Криви!..

— не пугай нас так!..

— а то рука дрогнет!..

— Впереди Филч и амбриджские подгузники. Вы так сильно хотите их увидеть?

— Мордредовы яйца! — парни резко повернули назад, а я махнул рукой:

— Туда!

Статуя рыцаря, одиноко торчавшая посреди длинного и пустого коридора очнулась от сна, заскрипела, отодвинулась в сторону, открывая затянутый паутиной проход. Парни дунули огнём, сметая пыльную дрянь (соваться в волшебную паутину бывает очень опасно для здоровья, этому ещё на первом курсе учат на ЗОТИ), бросились в темноту. Я шагнул за ними, и передвинул статую на своё место.

В наступившей темноте вспыхнул слабый огонёк древнего светильника, за ним другой, третий, и перед нами протянулся длинный узкий проход между коридорами, вроде того, куда я попал после атаки Лиззиного поклонника. Блин, как недавно это было!

— Джорж, я этого пути не знаю!

— Я тоже, Фред!

Парни обернулись ко мне, пыхтя над неудобным свёртком, спросили синхронно:

— Колин, откуда знания?

— Я же фотограф, ребят, а фотографа ноги кормят. Услышал как-то разговор призраков, да проверил.

— Точно, Фред, Колин с портретами ведь дружит!

— Ага, Джож, нам тоже надо было так сделать...

Я знал, что большинство портретов не любит шебутных близнецов. Не потому, что Уизли — предатели крови, чтобы это ни значило, а потому, что парни всего за два первых года успели достать весь обслуживающий персонал своими проказами, и только эльфы к ним относились ровно — может, потому, что эльфы любят работу, а неугомонные изобретатели как раз этой работы им доставляли выше крыши?

Дверь на выход открылась на другом этаже, и, как показала проверка, даже в другом крыле.

— Обалдеть, брат! — один Уизли растерянно глядел в окно, пока другой чертил что-то прямо на штукатурке возле картины винного погребка, из которой мы вышли. — Вон там наш корпус!

— А что это? — второй закончил отмечать важное место (не забыть попозже стереть все его следы, во избежание), поднял с пола круглый значок с буквами ИД. — Это ведь значок слизеринцев?

— Точно, он. Инспекционная дружина...

— Я вот что подумал, ребята, — вернул я к себе внимание парней, которые уже собрались прямо в коридоре изучать нагрудный жетон. — Вы знаете, что такое «римминг»?

— Это что-то маггловское?

— О да, мужики, вам понравится!

И я рассказал невинным волшебникам про анилингус, — вкратце, без особых подробностей (потому что не хотелось признаваться, что у меня самого знания исключительно теоретические). Простодушные юноши пылали краснотой, задыхались, таращили изумлённые глаза, и когда я закончил, выдохнули синхронно:

— Морганины панталоны!!

— Так вот, — продолжил я ковать железо, — почему бы не переделать надпись на «Жополизы»? Слово «Амбриджские», жаль, не влезет...

— Хе -хе — хе, — пакостно засмеялся один из близнецов, — Колин, ты даже не представляешь, как много можно сделать, если знать, как подойти к делу.

— А мы знаем, Колин...

— много чего знаем...

— и умеем...

— А ещё можно связать все значки, как это сделала Гермиона с галеонами! — добавил я дровишек в огонь. — Чтобы у всех сразу появлялось!

— Точно, Колин! Но уговаривать её поделиться знаниями сам будешь!

— потому что она нас почему-то не любит...

— наверное, из-за Вредительских конфет...

— или Блевотных батончиков...

— или Кровоточащих пёрышек...

— Ладно, попробую с ней поговорить. Пока!

И я оставил парней с новыми идеями, пока эти идеи они не начали проверять прямо на мне. Чем дальше от близнецов я нахожусь, тем спокойнее себя чувствую. Только надо найти Гермиону — а вдруг и вправду удастся её уговорить поделиться секретом?