Право на жизнь (гет)

Свадьба Джинни и Фредерика МакГрегора прошла в полном соответствии с волшебными традициями. С пиром, танцами, магией и яркими огнями. Но для Гермионы и Гарри это был не просто праздник. Это было испытание. Испытание, которое они не прошли.

Гарри не сводил глаз с Джинни. Он был рядом с Гермионой, но его взгляд был постоянно направлен на сестру. В его глазах не было радости за её счастье. Только напряжение, недовольство и... что-то большее. Что-то темное. Гермиона чувствовала, как его настроение меняется, как его губы сжимаются в строгую линию. Но что было хуже — это то, что она знала: он был зловещий не только по отношению к Фредерику. Он был зловещий и по отношению к Джинни.

— Гарри, — тихо сказала она, скользя взглядом по его лицу, пытаясь уловить его эмоции. — Ты меня слышишь?

Он сжал губы, не поворачиваясь к ней. Его рука сжала её руку крепче, чем нужно.

— Это ошибка, Гермиона, — ответил он, его голос звучал низко и хрипло, как будто он сдерживал что-то, что вот-вот вырвется наружу. — Я не уверен, что это… что-то хорошее для Джинни.

— Гарри, ты не можешь так говорить, — сказала она, чувствуя, как её грудь сжимается от беспокойства. — Это её жизнь, её выбор.

Он резко повернулся к ней, глаза его стали чёрными от ярости.

— Ты не понимаешь, Гермиона, — голос его стал низким и напряжённым, — ты не знаешь, как это, смотреть, как она уходит от нас, выбирает его, а не.. И потом, этот МакГрегор… этот парень. Он не тот, кого она заслуживает. Как может она...?

Гермиона замолчала, смотря на него, пытаясь понять, где его злость, где его страх. И это было странно, потому что она видела его не только как друга, но и как мужчину, с которым прошла через всё.

— Ты не можешь её защитить от всего, Гарри, — её голос дрогнул, как будто она хотела сказать больше, но не могла найти нужных слов. — Она взрослая. Это её выбор. Мы все должны жить своими жизнями.

Его взгляд снова скользнул к Джинни. Она и Фредерик танцевали в центре зала. Она была счастлива. Он не мог понять этого. Почему Джинни могла быть счастлива с ним?

В тот момент Гермиона ощутила, как в груди что-то защемило. Она всегда была рядом с ним, была частью его мира, но теперь, среди музыки и веселья, осознала, что это не было чем-то большим. Нет, это была не любовь. Это была привязанность. Тихое, почти незаметное чувство, которое прочно завладело её сердцем, заполнив пространство между ними, но не способное вознести их выше. Слова «любовь» и «привязанность» столкнулись в её сознании, и, несмотря на все её усилия, она не могла провести между ними чёткую границу. Оба этих чувства были так похожи. Так схожи в своей интенсивности, в том, как они привязывали её к Гарри, но одно давало свободу, а другое лишь удерживало.

Может, она была для него просто привязанностью. Ведь если бы это была настоящая любовь, то он не смотрел бы на Джинни так, как смотрел. Если бы это была любовь, он бы не уходил от неё так, как сейчас. Он бы не стоял там, среди гостей, с глазами, полными того, что не было у неё — чем-то светлым, искренним, наполненным ожиданием. Всё, что Гермиона ощущала в тот момент, — это холодная пустота. Место, которое когда-то было занято их совместной историей, теперь пустовало. И, возможно, не было никогда любви, а была только привязанность. К чему же тогда она держалась? И зачем?

Как много людей путают эти два чувства, думая, что привязанность — это и есть любовь. Как часто любовь становится чем-то менее возвышенным, превращаясь в удобную зависимость. И вот теперь она поняла. Для неё это было испытанием. Не для Гарри. Он, возможно, уже давно не испытывал тех чувств, которые он мог бы назвать любовью. Он просто был рядом, потому что это было привычно. А Гермиона, она была просто частью этой привычки.

Музыка переливалась под сводами зала, где золотые фонари плавно покачивались, отражаясь в бокалах и в глазах счастливых гостей. Гермиона стояла у края, где свет был мягче, а шум чуть приглушён. Всё происходящее напоминало сон: чарующий, чужой, откуда не хотелось, но и невозможно было уйти.

Она поймала себя на мысли, что хочет просто потанцевать. Не для того, чтобы привлечь внимание, а чтобы ощутить себя живой среди этого торжества чужого счастья. Хотелось раствориться в музыке, перестать думать, анализировать, вспоминать. Хотелось… хотя бы на несколько минут не быть наблюдателем. Но когда она двинулась к центру зала, взгляд сам собой наткнулся на Рона Уизли.

Он стоял чуть в стороне, но всё равно заметен. Высокий, рыжий, с той неуловимой теплотой, которая всегда была в нём, даже когда он сердился. В его объятиях танцевала молодая ведьма с пепельными волосами; Гермиона припомнила, что видела её в Министерстве, в Отделе магического правопорядка. Они двигались неуклюже, но искренне, и Рон смеялся по-настоящему. Тот самый смех, которого она не слышала от него уже давно. Что-то дрогнуло в груди. Скорее лёгкая, почти нежная грусть. Когда-то всё между ними казалось судьбой: споры, примирения, тихие взгляды, спешно отведённые глаза. А теперь судьба ушла другим путём. Она стояла в стороне, а он, кажется, наконец обрёл покой. Гермиона взяла бокал шампанского со стоящего рядом стола, сделала глоток. Пузырьки щекотали язык, но вкус был почти горьким. Музыка сменилась, теперь звучал плавный вальс, будто созданный для тех, кто нашёл друг друга.

— Гермиона? — негромкий, чуть хрипловатый голос вернул её в реальность.

Она обернулась. Перед ней стоял Невилл.

Он выглядел совсем иначе. Уверенный взгляд, твёрдая осанка, на лацкане, бутоньерка из светящейся орхидеи. От него веяло спокойствием, зрелостью, чем-то таким, чего ей так не хватало.

На её лице невольно расцвела улыбка. Она сделала шаг вперёд и обняла его, чувствуя тепло его тела. Он ответил осторожно, бережно положив руки на её талию, словно боясь причинить хоть малейший дискомфорт. Гермиона улыбнулась шире, ощущая его заботу. Особенно теперь, когда её беременность требовала внимательности и осторожности.

— Где Ханна? — тихо спросила она, отпуская его на мгновение, чтобы заглянуть ему в глаза. — Она не с тобой?

Невилл мягко покачал головой, улыбка у него была тёплой, почти трогательной:

— Нет, она уехала погостить к двоюродной тётке. Вернётся через пару дней.

Гермиона кивнула, чувствуя одновременно облегчение и лёгкую грусть. Её мысли на мгновение улетели к маленькой Ханне, но быстро вернулись к настоящему моменту. Здесь, в этой тихой комнате, был только он и она, и это было необыкновенно важно.

— Может, потанцуем? — вдруг предложил он, чуть неловко, но искренне. — Я обещаю не наступать на ноги, как в четвёртом курсе.

Она не удержалась и тихо рассмеялась.

— Хорошо. Почему бы и нет?

Он осторожно взял её за руку. Его ладонь была тёплой, надёжной. Они вышли на середину зала, и когда заиграла новая мелодия, Гермиона впервые за вечер позволила себе расслабиться. Танец был простым, но в нём было что-то умиротворяющее. Луна, вся в серебре и прозрачных лентах, смеялась неподалёку, заставляя миниатюрные лунные шары вокруг неё светиться ярче. Джордж пытался уговорить торт не петь хором, а Гарри стоял чуть поодаль, всё ещё глядя на Джинни и Фредерика.

И вдруг Гермиона поняла: всё действительно меняется. Мы теряем, отпускаем, привыкаем к пустоте, вот только потом замечаем, что внутри этой пустоты рождается что-то новое. Она подняла взгляд на Невилла. Он улыбался, искренне, немного смущённо. В этот миг она ощутила глубокое чувство присутствия. После долгих лет ожидания, рядом был кто-то, кто не требовал от неё ничего, кроме этого мгновения. За окнами, над замком, вспыхнули волшебные огни. Свадебные чары осветили небо пурпуром и золотом. Гермиона замерла, глядя в танце вверх.

Квартира встретила Гермиону привычной, почти осязаемой тишиной.

Она не стала зажигать свет. Лишь закрыла за собой дверь и на ощупь прошла к креслу у окна. Мантия мягко скользнула на подлокотник, а сама она опустилась, чувствуя, как напряжение дня наконец отпускает. За окном мерно шелестел дождь. Капли, дробясь о стекло, создавали странное ощущение покоя, будто весь мир застывал в равномерном ритме. Свадебная суета осталась позади, и теперь, среди полумрака, всё казалось незначительным, даже лица, даже разговоры. Всё это уже было где-то в другой жизни.

Она провела ладонью по виску. Мысли не складывались в слова, только тихо перекатывались внутри, о Гарри, о Роне, о том, как многое изменилось и как мало, в сущности, осталось от прежнего. Было чувство, будто внутри неё произошло смещение, едва заметное, но необратимое: то ли усталость, то ли начало чего-то нового. Тишину прервал лёгкий стук. Сначала один, затем второй, настойчивее. Гермиона подняла взгляд. На подоконнике сидела промокшая, взъерошенная сова, но с удивительно прямым, цепким взглядом. Перья её отливали медью в свете редких уличных фонарей. Она приоткрыла окно, впуская в комнату прохладный воздух. Птица, словно зная порядок, протянула лапу с конвертом и тут же, взмахнув крыльями, исчезла в тумане.

На письме не было герба, только лаконичная печать. Метла, пересечённая молнией. Символ старой команды «Паддлмир Юнайтед».

Гермиона нахмурилась. Бумага плотная, дорогая. Почерк был уверенный и резкий. Она провела пальцем по строчкам. Черрнила ещё не до конца высохли, словно письмо отправили буквально пару часов назад.

«Гермиона,

Я не был уверен, стоит ли писать. Но, кажется, время для сомнений давно прошло. Несколько месяцев назад начала формироваться новая группа. Независимое объединение волшебников и ведьм, тех, кто не согласен с тем, что сейчас происходит. Они называют себя просто. Орден Рассвета.

Лишние уши им не нужны: утечка сведений может стоить кому-то свободы или жизни. Сам факт того, что я пишу тебе, уже риск.

Но цель у них одна — сдержать влияние Ковена Единства до того, как они окончательно укрепят свои позиции в Министерстве. У нас есть ресурсы, связи, но не хватает того, чего у тебя в избытке. Разума, аналитики, способности видеть дальше первого шага.

Я не прошу тебя вступать. Просто хочу, чтобы ты знала, мы существуем. И если ты захочешь узнать больше, я смогу устроить встречу. Иногда мне кажется, Гермиона, что всё, ради чего мы боролись, начинает тихо растворяться под тяжестью равнодушия.

— О. Вуд.

Гермиона ещё не знала, зачем пойдёт. Из любопытства, из тревоги или потому, что не умеет оставаться в стороне. Но знала одно, покой, которого она так искала, ей не сужден.