ГП и Ткач-недоучка (гет)

Вш-ших!

Я пригнулся, почувствовал, как ветерок шевельнул волосы на голове.

Дзанг! Дзанг! Дзанг!

Клинки звенят только в стихах, а в реале они совсем немелодично звякают, дребезжат, и каждая отбитая атака тупой болью отдаётся в руку.

Дзанг! Ш-шух!

Я опять увернулся от клинка в последний момент, подвернул запястье, пытаясь достать гибкую ведьму...

Ак-к!! Х-х-хь-ь!!

Чужой клинок с хрустом вылез из груди, и парализованный чудовищной болью, я смог только распахнуть рот в беззвучном крике. Ноги подкосились, я рухнул на колени. С-суки!!

— Почему ты не ударила его в почку, а воткнула между рёбер — он ведь открылся? Стареешь, подруга?

— Нет, просто с ним немного весело. А после удара в почку он станет нас бояться, и не захочет будить ещё Великая знает сколько.

— Ну да, Небытие у нас скучное. Думаешь, мне тоже в следующий раз надо его пожалеть?

Визгливый смех эльфиек резанул уши, но милосердная потеря сознания прервала эту пытку...

Очнулся я мордой в пол. Немного полежал, наслаждаясь запахом старой пыли, а когда силы вернулись в тело, по-стариковски кряхтя, сел на колени. Тело всё ещё ныло каждой мышцей и каждым нервом, — кажется, даже зубные нервы отдавались эхом в тоскливой симфонии страдания.

Блэковский артефакт, те самые Танцовщицы, смотрели на меня, загадочно улыбаясь всей боевой пятёркой, но трогать их, брать в руки статуэтку не хотелось, — пальцы ещё подрагивали после урока садистского фехтования. Тела эльфиек изгибались в танце, руки и ноги замерли так, что казалось, через секунду они продолжат своё нечеловеческое веселье, — и кто-то находил этих чудовищ сексуально привлекательными, влюблялся в них?!

Потом я смог подняться на ноги, даже забрал с пола артефакт, переборов сильнейшее желание зафутболить его куда подальше, чтоб глаза не видели. Состояние постепенно возвращалось в норму, руки почти перестали трястись — как раз вовремя, потому что вернулись прочие ощущения, и я понял, что тело, покрытое липким потом, воняет. Появляться в таком виде на людях нельзя, ведь оружие массового поражения запрещено всеми конвенциями, а я в нынешнем состоянии любую навозную бомбу переплюну! Или наоборот, к Амбридж с дружеским визитом заглянуть, порадовать тётку?

К счастью, тренировку я проводил от людей подальше, исключив риск наткнуться на кого-то, — шестой этаж не пользуется популярностью, потому что нет здесь ничего, кроме пустых классов да пыльных картин в коридорах. Обычно сюда забираются малыши-первогодки, когда исследуют Школу в надежде раскрыть какие-нибудь тайны. Криви тоже здесь бродил с фотоаппаратом наперевес, и тоже возвращался в дормиториум разочарованный. Замок вообще на удивление скучное место, когда в нём проведёшь два — три года, и уже насмотрелся на всякие чудеса, которые так восхищают поначалу.

Из-за этого всякая движуха в дальних коридорах продолжается только первые месяцы учёбы, пока новички не привыкли к волшебным бабочкам, что танцуют в пустых коридорах, живым картинам, ловчим ямам в ступеньках и поющим статуям. Как только вся эта мишура приедается, поиски нового резко заканчиваются, потому что школьник понимает, — нового в Школе на самом деле нет. Зато есть друзья, с которыми надо обсудить последние сплетни, есть задания, которые надо выполнить, и Пивз, всегда готовый налить чернил или сыпануть жабьей икры за шиворот любителям тайных мест.

Может, потому близнецы и изучили Замок так хорошо ещё до появления у них карты Мародёров, что всегда ходили вдвоём, и успевали отбиться от замковых пакостей, — что от Пивза, что от ловушек. Одному очень трудно избежать неприятностей, и даже Луна в свои худшие годы далеко от обжитых коридоров не удалялась. Да и зачем? Чтобы сломать ногу в очередной ловушке на безлюдном этаже, и пытаться докричаться до ближайшего портрета, либо Пивза ждать сквозь боль и страх? К Моргане и Мордреду такие приключения!

По этим причинам я устроился в безлюдном классе, и теперь, после сомнительного удовольствия помереть от эльфийского клинка, начал творить временный душ, не отходя от кассы. Гостей я не ждал, проход не закрывал, потому что в этом коридоре гостей не было давно, и будут они не скоро.

Я снял со стены чёрный от копоти светильник, на свободный крюк присобачил здоровенное ведро с душевой насадкой, наполнил его водой магическим Агуаменти, да нагрел по-Люпиновски, чародейским прикосновением пальца к железной стенке. Палочку я не прикладывал, — мне магию проще из руки посылать.

И пока я отфыркивался под горячим душем, пока намыливался и смывал пену, чтобы девственно чистая шкура заскрипела под пальцами, в голове крутилась мысль: «Скоро Имболк!»

Я потому и затеял тренировку с артефактом, да не привычный уже мордобой с двумя остроухими стервами (да, я уже с двумя работаю, хватает времени устоять, чтобы вторая появилась!), а решил пофехтовать на клинковом оружии.

В своё время повезло мне тренироваться у человека, который несколько лет учился у злого филиппинца тамошней эскриме, то бишь островному фехтованию, которое из средневекового испанского выросло. До этого сам человек много работал с олимпийской рапирой, до мастера спорта дошёл, так что рубилово на лёгких палках, которым часто эскриму видят европейцы, он воспринял чуток по-другому, не так, как обычные «чайники». Поэтому и мастер ему давал больше (с понимающим человеком работать интереснее, это вам любой специалист скажет), ну а я тоже смог получить больше, чем рассчитывал.

Вот и захотелось мне привнести разнообразия в сеанс группового садомазо. Навыки пригодились, хотя неподготовленное тела позорно слилось слишком быстро. Ну да ничего, что нас не убивает, то делает нас сильнее.

Когда вода закончилась, я хорошенько вытерся наколдованным из старой мебели полотенцем, распылил на составные части ведро, вернул на своё место светильник и высушил пол — как мне объяснили портреты, чем меньше после тебя остаётся следов, тем сложнее навести порчу или пустить по отпечатку «сонных гончих», например. И тот факт, что последнюю из этих астральных тварей прикончили в начале девятнадцатого века совсем не означает, что где-то в родовых загашниках одного из Старейших Семейств нет хотя бы одной личинки кошмарного паразита, — просто так, чтобы было.

Поэтому, когда я вышел из класса чистый и скрипящий, за мной осталось только тщательно вычищенное пространство (а где-то в подвалах, небось, в истерике забился маленький домашний эльф, которого я лишил работы). В коридоре гулял сквознячок, приятно освеживший лицо, и я вдохнул из открытого окна хвойный воздух полной грудью, глянул Темпус, и пошёл советоваться с Майклом насчёт сборов на грядущие посиделки в доме Блэков.

Добрался до него я быстро, — помогли тайные переходы, которые постепенно открывал передо мной Замок, — и встретил он меня предложением пройти чуток подальше, где любопытных ушей не будет, и там уже пообщаться конкретно. Я протопал ещё немного по пустым переходам, поднялся на этаж выше, и в конце концов оказался возле настенного барельефа, изображавшего плодородие, как его видели в средневековье — груда бочек, амфор, горшков с едой в обрамлении колосьев, листьев и прочей флоры.

Такие барельефы по всем этажам встречаются, именно возле них часто толкутся эфирные бабочки, те, что восхищают малышню из обычного мира и которые невозможно поймать, потому что их на самом деле нет — обычная магическая иллюзия. Но у этого представителя декоративной лепнины была маленькая деталь, о которой меня предупредил Майк — бочка в основании пирамиды, которая лежит торцом к смотрящему. Вот честное слово, если бы не предупредили меня, куда смотреть, никогда бы не догадался!

Я протянул руку вперёд, почувствовал под пальцем шероховатость давно не ремонтированной штукатурки, послал немного магии, и вздрогнул, когда мне ответил слабый укол в подушечку пальца — обычно такой обратной связи не бывает. Бочка выдвинулась тем временем вперёд, расширилась до нормального размера литров на двести, и с негромким хлопком открыла торец, почти как это происходит у «барсуков». Интересно, кто у кого идею спёр?

Отверстие дрожало, словно затянутое маревом горячего воздуха, изнутри бил яркий свет, который не давал рассмотреть, что там внутри происходит. Если бы не Майк, внутрь я при таком раскладе не полез бы — чёрт его знает, что там внутри ждёт волшебника, про ловушки древних строителей, которые до сих пор не потеряли своей опасности, мы все тут наслышаны. Но мне эту дорогу указал Майк, так что будем надеяться на лучшее.

На несколько мгновений мне пришлось прикрыть глаза рукой, потому что свет буквально обжигал веки, но проход закончился, я почувствовал дуновение тёплого ветерка, выпрямился во весь рост и вытер набежавшие слёзы.

Попал я в большую комнату, которая с одной стороны имела закруглённую стенку, чьи окна выходили на Озеро — похоже, сторожевая комната в одной из пустующих башен, которых в Замке хватает. Но в отличие от тех, что мне удалось посмотреть раньше и даже частично отремонтировать, эта оказалась в удивительно хорошем состоянии: никакой разбитой или сгнившей дряни на захламленном полу, никакого ржавого железа или битого стекла. Здесь даже камин торчал из стены, в котором сейчас по толстенным брёвнам весело скакала парочка саламандр, а от языков пламени, с треском выстреливавших из их следов, шла волна тёплого воздуха, — очень приятная по контрасту с тем, что задувало в пустые бойницы.

Рядом с камином располагалось кресло, опять же в хорошем состоянии, которое надо было только освежить, а не восстанавливать с нуля. Я поглядел на окна, на камин, и повесил «заглушки» в бойницы, чтобы потом не глотать Бодроперцовое зелье, — не знаю, сколько нам тут беседы вести, может и продуть ненароком. Сквозняк тут же пропал, зато появилось ощущение реального уюта.

На стене висела древняя, почерневшая от времени картина в очень симпатичной рамке-багете — узор из виноградных гроздей, переплетённых побегами хмеля. Вообще, именно состояние багета больше всего говорит о волшебной картине — если он повреждён либо очень стар, то восстановить образ будет намного труднее. Но мне примерно такое, как здесь, и требовалось, потому что будь картина рабочей, пришлось бы что-то придумывать, а так я достал из мантии свёрнутое в трубку полотно, приклеил его прямо поверх старого, и когда уголок таверны с парой столиков, бочонком вина на заднем плане, уголком камина и пустым сервизом на ближайшем столе «прижился», то есть перестал размываться, дрожать, терять цвета, и стал чётким, я постучал палочкой в багет.

— Сэр Майкл, прошу вас заглянуть ко мне на огонёк!

Какое-то время картина оживлялась только огнём тамошнего камина, тени от которого шевелились на полу, потом вспыхнули свечи на крестовине под потолком, загорелась большая красивая свеча на столе, послышались приглушённые голоса, которые становились всё громче, и наконец, передо мной появился Майк с мило краснеющей девушкой — той самой, что ко мне неравнодушна. А она что здесь делает?

Стеснительная очаровашка повела волшебной палочкой, и уголок старой таверны превратился в очень милый ресторанчик — кружевные салфетки, белоснежные скатерти, грубая мебель приобрела изящные очертания, а деревянная крестовина со свечами, что висела под потолком, стала простенькой, но всё-таки люстрой. Женская рука — она может!

Майк улыбнулся девушке, подмигнул мне, и движением своей палочки поставил окончательный штрих на этой красоте, превратив глиняные тарелки с кувшинами в красивый сервиз, сразу же заполнив пустоту на нём разнообразной едой: розовел на блюде нарезанный невесомыми ломтями окорок, пряная зелень окружала цыплят, только что снятых с вертела, парила свежайшая картошка, соусницы и вазочки с аппетитным содержимым разбежались по столешнице. И, конечно, в самом центре этого великолепия красовался графин с вином.

— Мы решили, что тема слишком серьёзная, чтобы обсуждать её на пустой желудок, — объяснил мой нарисованный приятель. — Да и Мэри нужно поддержать себя психически.

— Меня убили на Имболк, — грустно улыбнулась она, — и мне сложно об этом дне вспоминать.

— О, прими мои соболезнования, Мэри!

— Это случилось давно, — девушка попыталась ещё раз улыбнуться, — я уже забыла.

Марк вздохнул, положил её руку на плечо в жесте сочувствия:

— Попыталась, во всяком случае...

— Но зачем же опять об этом напоминать? — я не понял, почему девушка присутствует на нашей встрече.

— Потому что меня убили за дело, за плохо сделанную работу, — Мэри продолжила удивлять. — Я наводила порчу, Колин, — вязала кольца бесплодия, вынимала след, подкладывала гогу...

— О! — хрена себе, да про такое сегодня только вспоминают мелким шрифтом в книгах для внеклассного чтения! — Ты была ведьмой?

— Нет, конечно! Как ты мог подумать! — рассердилась девушка. — Я была волшебницей, но слабой: Род вырождался, беднел, а бабушка кое-что помнила. Вот она и предложила помочь семье хоть так...

Мы помолчали, — в книжках и на уроках Истории нам дули в уши про то, как доблестные авроры вывели колдовство в Волшебной Британии, как у нас почти не осталось всяких стихийных ведьм, как бежали духи из магических анклавов от сильных и быстрых заклятий, как уничтожались последние ведьмовские гримуары...

Неожиданно было видеть перед собой милую девушку, очаровательную сиделку, которая, оказывается, воровала жизненную силу и удачу у совершенно посторонних людей. О, вероломство, имя тебе — женщина!

А с другой стороны — грабители из Лютного, артефакторы, что работают по старым учебникам с человеческим «материалом», да те же Пожиратели, они что, лучше? Убить мага, украсть его способности, забрать самое для него ценное кто-то или что-то могут в любое время, нам всю жизнь приходится быть настороже. И разве я сторож, как говорится, брату моему? Точнее, сестре?

— Это я уговорил Мэри нам помочь, — прервал тишину Марк, — она очень не хотела об этом вспоминать. Боялась, что ты не захочешь с ней разговаривать...

Я посмотрел на красавицу, которая нервно мяла кружевную салфетку, улыбнулся ей:

— Разве я сторож брату своему, Марк? Не могу я презирать или обвинять человека, который попал в такую тяжёлую ситуацию, — может, сам бы чем-то подобным занялся, если бы нужда подпёрла.

— Нет, Колин, ты бы не смог.

Я попытался открыть рот, но девушка меня перебила:

— Почти во всех ведьминских способах нужна женская магия, мужчины так не могут.

— А жрицы Великой Богини?

— А зачем им? Мать даёт достаточно много, чтобы потом строго спрашивать.

Марк улыбнулся нашему разговору, зажёг свечку на столе, а вино из хрустального графина разлил по бокалам:

— Так что, Колин, я был прав, и ты не прогоняешь Мери?

— Да ты что?! — искренне возмутился я. — Как я могу? Мои предки не были задеты, так что я... Там ведь не было каких-нибудь Криви, да, Мэри?

— И Крайтонов тоже, — улыбнулась в ответ явно успокоившаяся девушка. — В нашу глухомань они не заглядывали, а я дальше лордовского городка и не выбиралась никуда. За всю жизнь только два раза была на Косой аллее, — когда в Хогвартс собиралась, и когда мой портрет из лавки забирали. А ведь мечтала девчонкой, что буду жить в Лондоне...

— Оставим прошлое в прошлом, — прервал её Марк, и протянул бокал, — сосредоточимся на том, как помочь Колину.

— Да, — кивнула в ответ девушка, и повернулась ко мне. — За тебя, Колин.

Глядя, как волшебники усаживаются за стол со всякими вкусняшками, я решил, что мне тоже не стоит таращиться на чужое веселье всухую. Поэтому чуток напрягся, сотворил перед камином ту чайную мебель, что подсмотрел у Шенка, и выдернул из сундука парочку гостинцев из Крайтон-мэнора. Звякнула трансформированная конфетница, брякнул на стол термос с какао, потянуло ароматом волшебного напитка. Маги с портрета улыбнулись моим действиям, я же наполнил чашку, отсалютовал приветственно:

— Прозит!

Мои действия вызвали живой интерес у девушки — я ведь не афиширую свои умения беспалочковой магии, — так что пришлось немного рассказать о новой семье и мэноре Крайтонов, вспомнить при случае о странной пепельнице, которую они время от времени крутят в руках.

— Это известный артефакт, его иногда обидно называют «сквибовская тросточка», — оживился Марк. — Если поискать, в лавках старьёвщиков можно найти рабочие экземпляры. Обычно делали в виде того, что удобно держать в руках: пудреницы, сигарницы, лорнеты, веера. А твой, видимо, совсем свежий.

— Говорят, из Индии привезли, после войны.

— Значит, там и сделали, — в Хайдарабаде умельцев всегда хватало. Помогает слабосилкам и даже сквибам сопротивляться ментальному воздействию, определяет ложь и попытки манипулировать, — на Востоке это ведь отдельная ветвь Искусства, специалистов всегда было много, и до сих пор они нужны.

— Тогда понятно, — улыбнулся я, — старый Крайтон говорил, что они уже несколько поколений не могли вернуться в Магическую Британию из-за того, что одни сквибы рождались. Большие планы на меня имеют.

— Вернёмся к нашим баранам, — отставил бокал Марк, — итак, тебе на Имболк надо собрать Особую воду?

— Да, а потом попасть в Лондон.

— Значит, времени у тебя будет в обрез... Мэри, сколько надо источников по минимуму?

— Три, — задумчиво наморщила лобик девушка. — Вода из пяти мест, конечно, будет намного сильнее, но я почти уверена, что Колин закрыться не сможет. На три бы сил хватило...

— Это так сложно? — удивился я. — Серьёзно?

— Очень, Колин, — хмуро кивнула та. — Концентрация сил такая, что даже у взрослых магов сознание плывёт. Надо ведь сразу на 360 градусов смотреть, чтобы «прозрачника» не подцепить, или ещё какую гадость. Маги из Старых семей на Имболк только в артефактах из дома выходят, и всё равно регулярно что-то ловят на свою голову...

— А как же «последнее проявление колдовской активности было зарегистрировано Аврорской службой в начале двадцатого века»? Бла-бла для детишек?

— Угу, — кивнула Мери, пригубив вина. — Зачем Министерству признаваться, что оно не всесильно?

— Так что мне делать-то?

— Работать быстро, чётко, подготовив заранее все необходимые детали, — фиалы для воды, метлу для полёта, заклинания для отвода глаз, — отозвался неожиданно серьёзно волшебник. — Тебе стоит заранее посетить нужные места, прикинуть места подхода и отступления, чтобы потом не искать беспомощно, куда бежать от неизвестной угрозы.

— Прямо военная операция получается...

— Мы привыкли к тебе, Колин, — улыбнулся Майк, — не хотелось бы тебя потерять.

— Ты ведь не появишься на портрете, — вздохнула девушка. — так что даже на это надеяться нельзя. Вот если бы ты был из старой Семьи...

Нарисованные волшебники обменялись нечитаемыми взглядами, улыбнулись.

— Что тебя может ожидать у источника? — решительно обратилась ко мне Мери. — Самое неприятное для недавнего маггла, конечно, это «вынутый след», поэтому с метлы не сходишь, берёшь воду прямо с воздуха.

— Да, вынутый след — очень серьёзная неприятность, могут и в Мунго не справиться, — поддакнул Майк.

— Далее, — узлы на удачу, здоровье, магию. Ничего не касаешься руками, удаляешь Ветром или просто сжигаешь. Не останавливаешься посмотреть, разобраться, а просто очищаешь путь к воде, берёшь, сколько нужно, и даёшь дёру.

Следующее — никаких красавиц или бедненьких сироток на своём пути! Иллюзии в этот день набирают такой силы, что дряхлая ведьма, которая смерти ищет, колдует не слабее Директора! Поэтому не отвлекаешься на то, что творится вокруг, и просто идёшь к цели, даже если там Прекрасную Даму на алтаре четвертуют — бросишься ей на помощь, а найдёшь только лягушку или мышь, бывали случаи...

Девушка замялась, продолжила с явным смущением:

— И, Колин, у воды тебя могут соблазнять всяким... Ну, ты понимаешь... Так вот, не поддавайся! Наслаждения ты не получишь, а потеряешь очень многое, тем более, что этим обычно занимаются как раз те, что ужасны, как смертный грех. И когда заклятие спадёт, ты обнаружишь в объятиях такую страхолюдину, что представить невозможно!

— Я слышал об этом, Мэри.

— Ты слышал, а я помогала! Учительница моя была как раз из таких любительниц молоденькой магии, чтоб ей ни дна, ни покрышки...

— А какие-нибудь сверхъестественные явления, существа?

— Сонник бродячий иногда ловчие петли у воды ставит в эту ночь, зимние пикси на мелочь охотятся, и могут доставить неприятностей... Но в целом, если будешь на стороже, не зевать и не медлить, всё у тебя получится удачно. Я так думаю...

— А я просто уверен, — улыбнулся Марк. — Но, мне кажется, стоит немного поподробнее остановиться на, так сказать, технических подробностях, Мэри?

— Хм-м... — улыбнулась та, и посмотрела на меня так, что во рту неожиданно пересохло, — пожалуй, да, стоит. Усаживайся поудобнее, Колин, потому что мне есть, что рассказать...

И я прослушал неожиданно интересную лекцию про демонологию, стихийное колдовство и прочие ведьминские штучки, о которых ни в какой книге сегодня информации не найдёшь. Заодно и на некоторые вопросы из сегодняшнего преподавания ответы нашлись.

К примеру, почему у нас закрыта Ритуалистика? Чтобы детишки вдруг не призвали какого-нибудь Адского духа? Да ладно, серьёзно верите, что он, бедный, дождаться не может, пока его в криво начерканый пантакль не призовёт сопливый подросток тринадцати лет? Как раз нет, не в духе дело, а в том, что призывание Странника на перекрёстке шести дорог очень много имеет общего с тем курсом Ритуальной магии, что изучалась в Хогвартсе ещё в конце восемнадцатого века.

А такой дух, призванный по всем правилам, способен не только соседке порчу устроить да детишек у неё передушить, он ещё и сквозь защитные артефакты способен проникнуть в манор. Какую-либо пакость сотворить ему не позволят охранные заклятия, а вот раскрыть систему обороны он может, — подсказать, где Родовой камень искать, откуда пробиваться к Гнезду сподручнее, какие заклинания на периметре стоят.

В общем, Ритуалистику закрывали по настоянию Старых семейств, после того, как парочка старых, ещё до-сакских Родов исчезли из Визенгамота, и остальные начали выяснять, что там с ними случилось. Нашли развалины поместий, разобрались в вопросе (сколько там по пути народу было убито, лучше не вспоминать), и решили спрятать опасное знание.

А под шумок и ведьм уконтрапупили, которые регулярно под ногами мешались, потому что нечего стихийным отродьям на магов слишком дерзко смотреть.

В общем, посидели мы плодотворно, и вышел обратно в коридор я с гудящей головой, — сил хватило только добраться до спальни, за завалиться в постель...

А потом пришёл Имболк, будь он неладен. День, когда многое решится, поприветствовал меня ярким солнечным светом, и как только я вынырнул из сна, ещё не до конца осознав место и время, почувствовал, как на грудь легла тяжёлая бетонная плита — то самое «сегодня» наступило...

С утра кусок не хотел лезть в горло, мысли носились в башке, как хоккеисты СССР против Канады, и оставалось только радоваться, что в этот день никаких контрольных нет — запорол бы любую, даже самую простую.

Справедливости ради, не только меня сегодня бил мандраж, заметил я, что и за другими столами сидели ребята и девушки с отсутствующими лицами, с очень характерной «роботовской» пластикой движений, которая характерна для тех, кто очень сильно нервничает.

День прошёл не знаю как, — сидел на уроках, делал вид, что чего-то записываю, не понимая ни слова преподавателей, и буквально за руку себя хватал, чтобы не наколдовывать каждые пять минут Темпус, не смотреть, как ползёт неумолимо время, приближая меня к "тому самому" моменту.

Но к концу занятий я так устал от нервов, что накатило тупое равнодушие, бесчувственное и тяжёлое, словно дорожный каток. Ну Имболк — и что? Проклянут меня? Да и хрен бы с ними, вырву нить из Гобелена, да попробую ещё раз. Блэки? Я уже у них был не раз, с той позапространственной тварью, что источает жуткое Амбре, бодаться не намерен, даже если меня Сириус на коленях будет умолять с портретом мамашки вместе. Прилечу по Дороге, отдам воду, вытребую ответ про Паука и сделаю ноги. Как говорится: «Мама, так вы даже чаю не напьётесь?»

Поэтому я даже не удивился, когда необычно бледная Лиззи, оказавшись рядом в толпе выходящего с обеденного перекуса народа, шепнула мне, что надо встретиться после уроков — ну а что, Имболк же, почему бы и не да?

Мы встретились в классе неподалёку от класса Рун, — это достаточно уединённое место, чтобы случайно не наткнуться на кого-то не желательного, и одновременно достаточно проходное, чтобы Амбридж со товарищи не устраивала засад на сторонников Дамблдора.

Я пришёл вторым, Лиззи уже сидела на преподавательском столе, нервно закусив губу и хмурясь.

— Что-то случилось? — пристроился я рядом. — Ты выглядишь озабоченной.

Девушка отвела взгляд, облизала пересохшие губы:

— Колин, я... Мне надо было давно это сделать, только...

Она сморщилась, спрятала лицо в ладонях, потом сцепила руки за спиной, встала передо мной, решительно посмотрела мне в глаза:

— Колин Крайтон-Криви, я приму твой гнев, но знай, мне самой это было неизвестно! Честно...

Лиззи вытащила из мантии белые маски пожирателей, про которые я к этому времени практически забыл, протянула мне:

— Колин!.. — она вздохнула со всхлипом, -Эти маски сделал мастер из нашего Рода!

Я почувствовал, как тело пронзили сотни ледяных иголок, в голове зашумело, рот высох.

— А..? — я хотел что-то сказать, но язык ворочался во рту, как неповоротливое бревно. — Ы?..

— Он из цюрихской ветви! Мы сами не знали, Колин!

Я торопливо вытащил фляжку с какао, которую с недавних пор постоянно носил с собой, жадно припал к горлу, сделал несколько глотков.

— Подожди, ты о чём, Лиззи?! Он замешан в убийстве моей семьи??

— Только косвенно! Он не знал, что это для Пожирателей, заказ был для группы боевиков!

Я горько усмехнулся:

— Ну да, это всё, конечно, меняет...

Белая маска моего неудавшегося убийцы кольнула пальцы защитными рунами, когда я протянул её по ладони.

— Если бы я не воткнул палочку этого ублюдка чуть пониже маски, попав в сонную артерию, мы бы сейчас с тобой не разговаривали...

— Колин!..

— Я бы сейчас доедался могильными червями на деревенском кладбище вместе с братом и родителями... Только даже после смерти я бы маму с папой не увидел, — они ведь ушли в Рай, а я волшебник, у нас Рая не бывает...

— Колин, пожалуйста!!!

Я потряс головой, смахивая слёзы, которые вдруг выступили из глаз, попробовал улыбнуться:

— Ничего, Лиззи, я сейчас... Сейчас приду в себя...

— Колин Крайтон-Криви, я, Элизабет Гвендолайн из Невшательских Гвендолайнов, признаю Долг Жизни перед тобой!

— Стой! Нет!!

Мы вздрогнули одновременно, когда знаки принятого Обета вспыхнули на наших запястьях соломенно-жёлтыми кольцами и обожгли кожу резким уколом. Я шагнул к плачущей девушке, прижал её к себе:

— Что ты наделала, глупышка!

— Ну и пусть!.. — шепнула она мне куда-то в грудь. — Всё равно это наша вина!..

Девушка подняла на меня полные слёз глаза:

— Они не стали его наказывать! Я рассказала о тебе, о Пожирателях, о том, что ты можешь, а они..!

Меня ещё раз обдало холодом, на этот раз от осознания, как близко я прошёл рядом с интересами древней семейки. Нет, Лиззи — прекрасная девушка, спору нет, однако Невшатель... Я впервые услышал её полное родовое имя, и вспомнил тот час, что именно на этом озере, в прибрежном посёлке Ла-Тен, раскопали когда-то первые следы кельтов — тех самых весельчаков и рубак, которые собирали головы врагов, создавали удивительной красоты и магической силы бижутерию, а ещё могли умереть просто на спор, потому что жизнь не ценили вообще. И я готов руку заложить, что в крови Лиззиных родственников по-прежнему течёт та самая кельтская кровь!

Расстались мы с девушкой, когда она почти совсем успокоилась. Я пришёл в себя намного раньше, — меня буквально морозом продрало, когда я осознал, что со мной чуть не случилось из-за милой болтушки. Не дай бог, её родственники решили бы, что я таки интересен для их Рода — тут ведь и Шенк не поможет! Брачное рабство ничем не лучше рабства по контракту...

В общем, когда на вечернем небе появилась первая звёздочка, — символ того, что можно зажигать свечу возле главного имболковского артефакта, которым является крест Бригиты, собственноручно сплетённый руками хозяйки из соломы этого года, — я нервно выдохнул, и побежал на четвёртый этаж, где возле открытого окна меня дожидалась палка-леталка. Была ещё мысль попробовать полетать на метле, но я отмёл её сразу же, потому что палка проверена множеством испытаний, а метла...

Я вылез из окна, осторожно перебрался на парапет с горгульями, наложил на себя заклинание отвода глаз, — скорее для внутреннего спокойствия, чем на что-то особое надеясь, — и свалился в пустоту быстро темнеющего вечера. Палка толкнула в подошвы, упруго отвечая на потоки маны, которые в этот вечер словно вышли из себя, буйные и непредсказуемые, вильнула из стороны в сторону, приноравливаясь к наезднику, и понеслась над мёрзлой землёй к тёмной стене Леса.

Дорога к Хогсмиду много времени не заняла, — двигался я прямо над следами школьников, не выходя за пределы безопасного волшебства, и на всякое постороннее не отвлекался. Но даже в коконе охранных заклинаний, под защитой рунных цепочек, заряженных человеческой кровью задолго до Статута, двигаться по вечерней тропе было тем ещё удовольствием. Жутью несло от ближайших зарослей, а то, что пряталось в темноте ещё дальше — пробудившиеся ловчие побеги ежевики хватучей, ясень плотоядный, он же «умри-дерево», гнёзда мухоморов крикливых, и прочая волшебная мерзость, без которой наш мир был бы куда более приятным местом, — всё это волнами голода и злобы давило на сознание тяжёлым инфразвуковым гулом.

Живых тварей рядом со Школой моё чувство опасности не ощущало, всякая живность подальше в глубь зарослей спряталась, чтобы не нарваться на овеществлённую магическую флюктуацию, которая именно в такие волшебные дни проявляется в необычайных количествах.

Большую часть пути я резво пронёсся по дороге, и свернул в сторону недалёкого оврага на последнем дорожном фонаре, который в этот вечер полыхал удивительно ярко, словно его к свежему источнику маны подключили, — ну, или человека распотрошили по старым методам, да забрали у того жизнь прямо на камне, чтобы весь ихор до последней капли в него ушёл.

Но смертью в окружающем шабаше сверхъестественных сил не пахло, — ни обычной, которой и сейчас хватает, ни наднатуральной, которая служит самым мощным источником энергии для каких-либо действий, нарушающих ткань Реальности. Ведь именно пролитая кровь и осознавание умирания склеивают новый рисунок Гобелена, который творит некромант.

Однако сейчас ощущение близкой инородности происходящего не стягивало кожу на затылке, не гнало по спине мурашки, поэтому в сплетение веток, под которым скрывалась тропинка вниз по оврагу к молодому ручейку, что пробился из-под стенки оврага прошлой весной, я отправился практически без опасений.

Конечно, для душевного спокойствия пришлось отправить вперёд несколько поисковых заклинаний — проверить наличие недобрых существ, что могут сидеть в засаде на такого хорошего меня, но магический фон окрестностей не нарушали какие-либо скопления маны, так что я даже удивился пустоте в столь удобном для пакостей месте.

Зима в Шотландии — это, конечно, не Сибирь и не Канада, это даже не Подмосковье, и ручеёк поэтому не замёрз, а по-прежнему булькал в окружении прихваченных лёгким морозом комьев земли. Разумеется, был здесь и лёд, куда же без него зимой, но так, скорее попытка косплея под ледышки, чем что-то полноценное, — по краям кое-где схватило только.

Тормознув у воды, я ещё раз осмотрелся,- темень в овраге сгустилась до настоящего ночного мрака, однако зажигать Люмус я не стал, чтобы себя не показывать всем вокруг, а обошёлся Истинным зрением.

И да, ловчую паутину астрального ловца я заметил ещё на подлёте, поэтому воду из самого истока, где та негромко булькая вырывается из-под земли, брать не стал, зачерпнул десятком метров далее по ручью, где никто не мешал. Опустился на палке-леталке, наклонился пониже, да зачерпнул воду в тот самый момент, когда на ней, в ней и вокруг неё вспыхнули фиолетовые огоньки, — момент магического Перехода, когда обычная вещь на несколько ударов сердца становится вещью волшебной.

Разумеется, черпал я не рукой или какой-то случайной кружкой, а специальным фиалом из горного хрусталя, которым снабдил меня Сириус. Можно было школьные взять, старых посудин самой разной ёмкости и качества хватало по заброшенным кабинетам, да и у Филча можно позаимствовать, он бы с удовольствием поделился. Но раз дали готовый набор, то им и следует пользоваться.

Кстати, у нас с Филчем отношения здорово улучшились к этому времени, — после удачного ремонта той подвальной машины он ходил с горящими глазами, и потирал руки в предвкушении будущих джемов с сиропами. Ну а после того, как я несколько раз поймал его кошку в фотогеничных позициях, да слегка отретушировал полученные фото — шерсть загустил, мордочку подправил, — бедный старикан чуть не прослезился.

— Она ведь такой и была! — воскликнул он. — Самая красивая из всего помёта кошечка, сама ко мне подошла, сквиба выбрала!

Миссис Норрис улучшенные портреты одобрила, потому что даже несколько раз потёрлась о мои ноги, что старика привело в искренний восторг. И теперь попросить у него пару стандартных фиалов под алхимические ингредиенты — даст, не спрашивая даже, зачем.

Но замершую на мгновение воду я зачерпывал Блэковским флакончиком, и сразу же заметил разницу в качестве предмета. Дело в том, что после попадания алхимического материала в фиал,тот резко меняет структуру оболочки, изменяясь под влиянием эманаций сырья. Чаще всего флакончик становится скольким, словно намыленным, — в старых руководствах писали «покрытым свежевыпущенной кровью». Из-за этой особенности их и делают толстостенными, чтобы не разбивались о каменный пол, когда выскальзывают из неловких пальцев где-нибудь в домашней лаборатории на Дортмурских болотах.

Но фиал Блэков отреагировал иначе — сквозь пальцы на мгновение пробежали мурашки, и тут же всё пропало, словно бы я в посудину какой-то воды из питьевого фонтана набрал, а не сильнейшего волшебного субстрата для сложного ритуала.

И, оказывается, это помогло мне почувствовать опасность, — как только фиал, наполненный до краёв магической жидкостью, разорвал поверхность ручейка, выныривая в ночной холод и разбрызгивая радужные капли, вслед за ним потянулась из воды тонкая стрелка-щупальце астрального ловца.

Я рванул в сторону, избегая телесного контакта, поднялся к верхушкам спящих деревьев, и почувствовал острое разочарование монстра, который упустил добычу. Если всё пройдёт удачно, обязательно вернусь, чтобы уничтожить мерзкую тварь! Или кентавров попрошу, это их охранная территория...

Оставаться в тёмном овраге больше не было смысла, поэтому я понёсся обратно на тропинку, а оттуда в Хогсмид, где меня дожидались ещё два места силы — деревенский колодец, и затон у развалин старой водяной мельницы. Туда я отправился в первую очередь, свалившись с края берегового обрыва прямо на чёрное покрывало реки.

Мороз прихватил берега толстой коркой льда, на которой магическим светом светились свежие следы лесных зверей, что приходили напиться воды. Человеческих ног среди этого разнобоя отпечатков не попадалось, — зимой людям тут делать нечего, всё нужное там, у жилья сосредоточено.

Я поплыл над открытой водой, что в некоторых местах парила, будто подогретая горячими ключами, поплыл, не столько оглядываясь по сторонам, сколько концентрируясь на внутренних ощущениях, — Паук быстрее и точнее определит ловчие силки, чем самое лучшее магическое заклинание. От воды тянуло сыростью, на мелях что-то булькало, плескало, береговой лёд поскрипывал, как будто его на прочность пробовал кто-то невидимый. Далеко в лесу тявкала беспокойная лисица, порывы ветра приносили скрип веток и стон замёрзших деревьев, а ещё воздух колол жгучими иголками лицо, да так, что приходилось вытирать слёзы, пока те не превратились в ледышки прямо на коже.

Старую мельницу я почувствовал издалека, намного раньше, чем её обгрызенные временем останки вынырнули из темноты. Задолго до того, как глаза разглядели развалины и голубоватые огоньки святого Эльма на верхушках постройки, тело почувствовало напряжение магнитных потоков и то, что обычно называют «гул», — внутреннюю дрожь всех частей тела, как если бы стоишь, например, у здоровенного двигателя, и вибрация его работающих частей передаётся тебе не только через ноги, но и сам воздух.

И этот гул, вибрация, напряжение волшебных сил расходилось из омута, на краю которого некогда стояла мельница. И судя по ощущениям, дело тут не в самой природной особенности, потому что омутов на реке хватает, а в тех ритуалах, что на берегу и в самой воде творились. Здесь явно не ограничивались солью и хлебом, а жертвовали что-то более серьёзное — человеческую жизнь, например.

Но сейчас меня всякие исторические изыскания абсолютно не интересовали, мне надо было успеть зачерпнуть воды, пока волшебное свечение не погасло. Уже на подлёте видно было, как над поверхностью спокойной воды танцуют огоньки призрачных эльфов — той редкой разновидности пикси, от которых вреда никакого, зато опасности в избытке.

Эти полуживые создания, которых на ЗОТИ упоминают вскользь (самая надёжная защита от призрачных эльфов — их не встречать, а если встретили, бежать как можно скорее и как можно дальше!), опасны тем, что отводят глаза волшебником — примерно так же, как народец из полых холмов очаровывал и заморачивал обычных людей. То есть человек погружается в грёзы с такой силой, что может потерять связь с реальностью навсегда.

Но мне проверить успехи в защите сознания по методу Спинозы не удалось, — ещё на подлёте по танцующей в потоках магии крылатой братии пошла рябь, и колдовские огоньки начали быстро гаснуть, словно их задувал какой-то ветер, дующий с моей стороны. Я даже оглянулся, когда заметил эту странную реакцию, но и сзади, и над головой оказалась только ночная пустота. А когда я приблизился к месту выброса магической силы, поверхность воды взорвалась брызгами, забурлила, вспучилась на мгновение горбом, и под ней проявилась какая-то тварь, резко уходящая в глубину, чтобы убежать от меня. Или всё-таки Паука?

Времени оставалось мало, раздумывать над странностями окружающего мира было некогда, поэтому я зачерпнул воду там, где она замерла на мгновение ровной чёрной поверхностью, и тут же рванул дальше, прямо над водой, не поднимаясь над ней выше человеческого роста, — меня предупредили, что именно подъёма вверх ждут от мага, именно там его обычно ловят в момент расслабления, когда, казалось, всё закончилось успехом.

Поэтому я убрался от омута подальше — метров двести просвистел над самой водой, едва не цепляя ботинками стылую воду, — и только тогда взмыл на обрывистый берег, почти перед самым мостом, за каменной дугой которого и начинался непосредственно Хогсмит.

Деревенька светилась тёплыми домашними огоньками, потому что на каждом окне, что хозяева не закрыли ставнями в эту опасную ночь, трепетала свеча и висел крест Бригиты, точь-в-точь как тот, что красовался у меня на шее.

Улицы деревушки были пусты, и лишь собаки в некоторых дворах неохотно побрёхивали в ночной тишине, когда я проплывал над крышами. Под ногами светились окна, над головой темнели низкие облака, густой пеленой затянувшие небо. И это было бы очень мило, если бы не гнетущее напряжение, что пронизывало воздух. Как хорошо быть обычным человеком, и всего этого не чувствовать!

Вымершие улицы, колючий блеск охранных заклинаний, что впечатались в двери и окна каждого дома, и ощущение странной беспомощности, что прячется глубоко в душе...

Колодец, который я выбрал для своих целей, лежал в стороне от основных трасс школьной детворы, так что пользовались им только местные. Главный источник, расположенный на площади, с красивой резной крышей и фигурками волшебников по краю, был дополнительно защищён охранными заклятиями — детишки же шалят, надо поберечься, — и поэтому для моих целей не годился. А вот источник на окраине, где только свои ходят, и только свои пользуются, вполне мог дать чистую воду без дополнительных вибраций и чужеродного воздействия.

В атмосфере, столь насыщенной Силой, моя палка вела себя норовисто, дёргалась, вихляла, и казалось, что я не по воздуху лечу, а еду по старой разбитой брусчатке, которую только что обильно смочил дождь, — машину и бросает, и трясёт, и в стороны уводит одновременно. Поглощённый управлением норовистого пепелаца, я мог только радоваться, что не сел на школьную метлу — та сейчас и развалиться могла прямо подо мной из-за концентрации Силы. А ведь я перемещался не ниже чердачных окон, чтобы в радиус дверных заклятий не попадать!

Колодец терялся в густой черноте задворков, и увидеть его удалось только Истинным зрением, как чёрную дыру не задействованного пространства в сети домашней волшбы, которая резала глаза радужным разноцветьем заклинаний. И это меня сразу насторожило — с чего бы важному элементу деревенской жизни оставаться совсем не защищённым? А если пикси загнездятся какие — они же воду так загадят, что потом специалистов из Министерства нанимать придётся, чтобы источник очистить?

Я задумчиво крутнул парочку кругов над проулком, в который сходились сразу три улочки, и в самом центре которого торчала каменная труба колодца. Да ещё место такое интересное, прямо как по линейке расчерченное — странное место, очень странное...

Спускаться к воде, чтобы зачерпнуть её в момент максимального выплеска Силы я не решился — в конце концов, зачем умения, если ими не пользоваться? Продолжая нарезать круги в воздухе, я откупорил последний фиал, подержал его в ладони, чтобы острее ощутить фактуру предмета, и, продолжая мысленно удерживать посуду, раскрыл пальцы.

Обычно такое действие не сопровождается какими-то особыми эффектами, просто вещь левитируется, куда нужно, или выполняет какое-то действие. Но в эту ночь даже такая невинная операция оказалась ярким действием — флакончик вспыхнул в темноте багряно-красным цветом, запульсировал в такт моего дыхания, и медленно поплыл в чёрный зев колодца.

На самом краю отверстия, где как раз ожидалась чья-нибудь пакость, флакон завис на мгновение, словно упершись в невидимую преграду, и я добавил силы в руку. Пальцы закололи крошечные иголочки, в запястье тупо заныло, а Блэковский фиал засветился багровым цветом разгорающихся углей, брызнул искрами, и вокруг него, сухо затрещав, вспыхнула очистительным пламенем сеть чьего-то колдовства, больше похожая на криво сплетённую паутину, чем на привычные магические заклинания.

— Тевтат и Таранис! — воскликнул внизу незнакомый голосок. — Да что ж ты творишь такое, вьюнош!

Я схватил уплотнившуюся тьму над колодцем свободной рукой, сдёрнул её, как скатерть со стола — открылся глазам каменный круг колодца, пара лавочек рядом, чтобы разговорившимся кумушкам было на чём посидеть, и молодая ведьма в большом пледе-платке, закутанная в него до самых глаз. Почему не в мантии? Потому что именно в этой накидке, похоже, сосредоточена ведьминская сила, уж очень от неё фонит нехорошо.

— Спускайся ко мне, красавчик! — крикнула ведьма. — Холодно сегодня, давай хоть погреемся!

Я же концентрировался на фиале — сразу после её слов из колодца брызнули разноцветные искры, и я почувствовал, что фиал потяжелел. Пора вытягивать!

— Куда это ты собрался?! — ведьма разозлилась, в её голосе появились визгливые нотки. — От Алейн так быстро не уходят!

Из колодца вынырнул сияющий флакон, ведьма попыталась его схватить, и тут же взвизгнула, отдёргивая обожжённые руки.

— Ах ты ублюдок!

Отвлекаться на старуху (её реальный возраст прорезался в голосе) я не стал, быстро воткнул полный фиал к его братьям, и повернул к реке.

— Стой!! — вслед за мной потянулась нитка пакостного раппорта. Какая зловредная карга!

И действительно, — не успел я пролететь последние дома, что стояли на самом краю Хогсмида, как над крышами за моей спиной появился чёрный сгусток, который начал стремительно приближаться.

Ведьминские попытки присосаться к моей ауре я сбивал без труда, но сейчас мне надо было открывать Дорогу, нестись к Блэкам, а эта идиотка всё время отвлекала, не давая возможности сосредоточиться. И что мне с ней делать? Не убивать же, в конце концов!

Ветер снова усилился, и я пожалел, что не облачился в Шэнковский костюм — в драконоборческом одеянии было бы теплее, да и движения ничто не сковывало. Старуха продолжала кричать неразборчивые проклятия, упорно висела за спиной, а из-за своего маскировочного облика поймать её в прицел какого-нибудь простого заклинания не получалось. А потом я, наконец, сообразил, что надо делать.

Уже какое-то время наша парочка неслась над речкой, и как только впереди засветились огоньки Эльма на обломках мельничных развалин, ещё на подлёте я схватил Силу омута обеими руками, и дёрнул ведьму вниз. Её визгливые проклятия заткнулись на полуслове, и я увидел, как она моментально окуталась тонкими, но прочными ловчими нитями, которыми протянулась к ней вода. Сгусток тьмы, спрятавший ведьму от магических заклятий, брызгал искрами её энергии, пережигал нити, но на месте одного ловчего щупальца вырастали три — четыре, тут же схватываясь ледяными столбами. Всего за несколько моих вдохов тёмное облако разлетелось в клочья, и глазам предстала изогнутая в страшном усилии ведьма, прямо на теле которой стала прорастать ледяная корка. Она обрывала этот волшебный лёд вместе с кожей, брызгала кровью во все стороны, исходила ихором, но не собиралась сдаваться!

Пока из воды не выстрелили сразу несколько ледяных стержней, которые пронзили женское тело, как булавки энтомолога пронзают выбранную для коллекции бабочку. Эти жуткие сосульки засияли мертвенно-голубым светом, начали расходиться в стороны, как на дыбе растягивая ведьму. Та завизжала в смертной муке:

— Проклинаю тебя, маг! Проклинаю!!

С жутким хрустом её тело вывернулось наизнанку, и облако освобождённого ихора, поднявшись вверх, сформировало огромный клинок, который разорвал низкие облака, чёрное ночное небо и саму ткань Листа. Над рекой прокатился гул, от которого болезненно задрожали мои внутренности, во рту появился вкус крови, и я чуть не свалился с доски, когда из межМирного разреза нам улыбнулся Йольский зверь.

— Котяра!! — простонал я в ужасе. — Только тебя мне не хватало!

И сразу же понял, что улыбается он не мне — застывшее тело умирающей ведьмы потянулось вверх, прямо в его пасть, а вслед за ним из воды потянулось что-то вроде огромного комка подводного мусора, которое оказалось тем самым монстром, что я спугнул ранее этой ночью. Гнилые брёвна, стебли тростника, водяной мох, корни кувшинок, извивающиеся словно тонкие кишки, — я даже представить не мог, что это всё способно извиваться, визжать и пытаться отцепиться от ведьминского тела, чтобы спрятаться в водной глубине.

Но морда Йольского зверя распахивалась всё шире, а из неё навстречу соединившейся парочке хищников, которым сегодня не повезло, изливалось нечто вроде марева, словно поток горячего воздуха над летним асфальтом — видимо, та сила, что является сущность этого межМирового чудовища, и которой я подарил сегодня две жизни.

Потом Кот проглотил свою добычу, повернул ко мне морду, и я понял, что он ощутил мои мысли, и с ними согласен. Потрясающе!! Я общаюсь с этим... этим... да как же мне его назвать-то??

А потом в голове возник вопрос, что я здесь до сих пор делаю, и я ответил:

— Э-э-э... ну, я хотел Дорогу открыть... меня попросили...

Наверное, Кот засмеялся: невидимая сила мягко ударила меня в лицо, прошла волной сквозь тело, и мир вокруг исчез, а я оказался в Междумирье. Меня понесло вперёд-назад-вверх-вниз сразу одновременно, я, кажется, умер или просто развоплотился, и даже не понял, живу ли ещё и существую ли, когда вдруг колени больно ударились о твёрдую почву.

Шум города ворвался в уши, ноздри пронзила вонь угольного дыма, выхлопных газов и прогорклого масла, я пошатнулся, перевалился на бок.

— Смотри, кто-то уже веселится, а мы ещё ни в одном глазу! Скорей, пока там есть, что выпить!

Я открыл глаза, потёр лицо, приходя в себя, — лежал я на тротуаре, прямо у автобусной остановки на площади Гриммо. Ага, значит, нечеловеческий «Ночной рыцарь» привёз меня прямо к месту заказа. И плату взял небольшую — старую ведьму да монстра, про которого нам пока ни слова на ЗОТИ не рассказали. Хорошо хоть, что сам цел остался, придурок самонадеянный...

Кряхтя и постанывая, я медленно поднялся на колени, потом встал, ощупал тело: вроде всё цело, — переломов нет, ушибов тоже, ковчежец с фиалами висит на поясе без повреждений. Ну что ж, пора идти к Блэкам, пока они там не изошли от нетерпения!