Хрупкое счастье хранят дневники (гет)

Четверг, ещё позже

Когда я вернулась домой, родители не заметили в моём внешнем виде ничего странного. Радуясь, что могу избежать расспросов, я наскоро выполнила несколько нехитрых домашних поручений и тут же вышла на балкон. Разговор М-21 и М-24, считанный мной, вроде как должен был меня успокоить, но я чувствовала его сомнения, которые усугублялись моими собственными. А тут ещё и Тао с этой новой идеей…

Я нашла нужный номер телефона и позвонила. К моему удивлению, М-21 ответил сразу, но на этом радостные аспекты разговора и кончились. Моё опасение насчёт поддельной личности М-24 мгновенно ощетинившийся М-21 яростно отмёл.

— Мало ли, сколько таких Мэри наклепал «Союз»? — с презрением воскликнул он. — Она модифицированная класса «ассасин», вообще другой уровень. Конечно, им могла понадобиться запасная копия для выполнения разных задач! Она же и доктора Кромбелла лично сопровождала, и убийствами занималась. И риск, что её уберут конкуренты, был велик. Но никто не стал бы копировать М-24 при том, что нас изначально было сто! Сто человек со схожими параметрами!

Его рассуждение было вроде как дельным, но я всё равно начала настаивать на том, чтобы М-21 всё обсудил с остальными подопечными Франкенштейна. Даже если надо будет более подробно рассказать про тот вечер, когда он победил Мэри. Даже если выяснится, что и я там была замешана. Даже если придётся раскрыть покрывающий нас обман Рейзела.

— Понимаешь, — сказала я. — Если бы в М-24 было только что-то одно подозрительное, это было бы легко объяснить. Но ведь у него и провалы в памяти, и странное стремление подсмотреть секретные файлы Франкенштейна… А ситуация с Мэри — вообще один в один. Она не желала показываться на глаза всем, помнишь? Выманила тебя одного. И М-24 — пусть и вынужденно — сейчас изолирован от остальных. Не потому ли, что с меньшим количеством людей при случае проще справиться?

— Он просто в тяжёлом состоянии! — тут же вспылил М-21. — Думаешь, я его сегодня вывел на прогулку, потому что ему стало лучше? Ничего подобного! У него просто немного подзажили раны, которые он получил при побеге из лаборатории «Союза». А модификация трещит по швам. Он умирает, Юна. И чтобы сделать ему приятное, я взял его в последний раз посмотреть на обычные мирные улицы, на людей, на жизнь, к которой мы так стремились… Как будто всё и правда получилось. Это самообман, но мы и такому рады. Он ни от кого из нас не скрывается намеренно…

— Ну не знаю… — пробормотала я совсем несмело. И всё-таки дополнительные воспоминания о том, как М-24 вёл себя за последнюю неделю, которые я, видать, «подцепила» только что на улице, побудили меня высказаться: — Ты хочешь его спасти, это понятно. Но почему у него случаются эти приступы боли, как только вы начинаете о чём-то расспрашивать? Почему потеря памяти такая выборочная? Выглядит так, будто у него не вся информация, и он прикрывает пробелы вот такими припадками и амнезией!

— Вот от тебя не ожидал такого, — сказал М-21 с горечью. — Другим не понять, но ты сама несколько раз теряла память. Разве к тебе она каждый раз возвращалась вовремя и целиком? Да ты неделями бродила сама не своя, как будто с Луны свалилась.

— Нет, конечно, — сказала я, — когда бы это я вспоминала всё «от и до»? Только не заводись! Я же говорю… Вот если сравнивать со мной, например… Чисто теоретически я могла бы считывать твои же воспоминания, чтобы выдать за свои. А когда не получится — симулировать…

— Амнезия бывает частичной, — не слушая меня, отрезал М-21. — И в его приступах боли не было никакого притворства, — быстро продолжил он, чтобы я не вставила ещё каких-то возражений. — Он же всегда подключён к аппаратуре — приборы Франкенштейна всё фиксировали…

— Знаю, что вы все гораздо умнее меня, — признала я. — И директор Ли, и Тао всё уже просчитали — но ведь они сомневаются! Значит, вы просто не можете игнорировать эти тревожные звоночки!

— Да что ты понимаешь! — рявкнул он. — Думаешь, с твоим чтением мыслей ты богиней стала? Всё видишь и всё знаешь? Ты даже не была с нами рядом, не говорила с М-24… так почему судишь о нём так категорично?

Я хотела было рассказать, что со мной только что случилось после встречи с М-24. Ощущение от тех двоих людей было абсолютно разное. Тот М-24 явился ко мне словно бы во сне… сколько бы ни думала, а мне на ум приходит только вот такое же явление Рейзела. Тогда наши души как будто бы встретились, и мы действительно смогли поговорить, достраивая воображаемую вселенную по нашему разумению. Только плюс ко всему я увидела это появление М-24 как будто в записи. Это было воспоминание, которое мне кто-то заблокировал: то ли стёрший мне память Франкенштейн, то ли сам М-24, если не хотел, чтобы я о его просьбе помочь М-21 узнала сразу (и в этом он был прав, ведь на тот момент М-21 был просто тем человеком, который на днях меня чуть не убил), а может, и я сама… А тот М-24, которого я встретила сейчас на улице, был как будто компьютерный персонаж: похож на настоящего, но чувствуется какая-то неестественность. Будто начнёшь действовать не по сценарию — и ему не хватит адекватных реакций. Нет, я его мыслей типа «Как бы обмануть М-21?» не слышала. И его некоторую «замороженность» и правда можно было бы объяснить амнезией. Но просто от него… совсем другое ощущение.

Как ни крути, сегодняшнее откровение было очень важным. Ведь если я увидела правдивое воспоминание, то я могу передать М-21 весточку из прошлого. От того друга, в котором мы точно ещё не сомневаемся. Если это глюк — это серьёзная проблема, потому что со мной происходит что-то не то. Насколько это опасно для меня? Опять же, как моему парню, М-21 полагается о таком знать… Но М-21 так на меня накинулся со своими обвинениями, что говорить тут же расхотелось. Ему мои чувства были не важны, как и безопасность его коллег — лишь бы выгородить М-24!

— Я понимаю не меньше, чем ты! — тоже повысила голос я. — Если бы тебе было важно моё мнение, ты бы прислушался! Я ведь… ни с кем никаких союзов не строю и заговоров против вас с М-24 не плету, что бы ты там ни надумал! И не виновата, что моё мнение с опасениями Тао и Франкенштейна совпало, а не с твоими надеждами. Мы все это тебе говорим не потому, что хотим тебя позлить или указать твоё место. А просто ваша безопасность важнее, слышишь? Не думал, как мы будем себя винить, если сейчас действовать слишком импульсивно и кто-нибудь пострадает?!

Зря я с ним, конечно, так. Он не мог об этом не думать, оттого и в отчаянии сейчас. Но меня взбесило, почему всё обдумав, всех выслушав и всё в общем-то поняв, он сделал неправильный выбор.

— Юна, всё хорошо? — выглянув на балкон, спросила мама. Она даже из комнаты услышала, что я с кем-то ругаюсь. Я просто отрывисто закивала, надеясь, что она не станет вникать и уйдёт.

Но спор с М-21 уже зашёл в тупик.

— Как бы это ни выглядело со стороны, М-24 — не подделка! Он знает то, что могли знать только мы двое. Он узнал вас, школьников, хотя толком и не вспомнил деталей… Его проблемы с модификацией усугубились, но это та же самая история, что и четыре года назад. Что бы он ни делал, он заслуживает только жалости и понимания, но никто не готов ему этого дать!

— Я не исключаю такой возможности… — со слезами на глазах попробовала поспорить я, но М-21 был непреклонен. Закончился наш разговор тем, что Аджосси просто обвинил меня в том, что я сужу поверхностно о том, чего никогда не испытывала сама, что не хочу его поддержать, хотя дала клятву всегда быть с ним заодно, даже если весь мир от нас отвернётся, и что сую нос не в своё дело. Тогда я просто бросила трубку и ушла с балкона. Теперь вот сомневаюсь: что из этого он сказал вслух, а что подумал. Но это и не важно, всё равно же я в итоге всё услышала!

— Кто это был? — спросила мама настороженно.

— Из школы звонили, — буркнула я и пояснять не стала, хотя маму это до крайности взволновало; за неимением более серьёзных проблем, она считает, что звонок из школы, завершённый на повышенных тонах, — это предвестие конца света.

Настроение совсем испортилось после ссоры с М-21, а тут ещё меня попросили бланки подготовки к пробному экзамену показать. Моя голова была занята последнее время совсем не тем, поэтому результаты у меня ужасные. Родители в ужас и пришли. «Ну точно с кем-то из школы разговаривала, — вздохнула мама. — Ещё и ругалась с ними. Юна, кто это был?» Я помотала головой, но ничего толком не придумала. Тогда они меня попросили показать телефон! Я так в осадок и выпала и ушла за телефоном в свою комнату. Решать надо было быстро: ведь нельзя показать им свою переписку с охранником! Особенно если он же — возлюбленный. А там как раз звонок ему в соцсетях первым висит, сразу понятно, с кем говорила. Тогда я пошла на радикальные меры: взяла и в чёрный список М-21 добавила. А что? Мы с ним и так поругались. Сразу звонить не станет и ничего не поймёт. А если и станет — так ему и надо, пусть подумает над своим поведением.

Так что родители не увидели никаких подозрительных звонков, что само по себе подозрительно. И пришлось соврать, что мне звонили одноклассники. (А не учителя, как мама тут уже нафантазировала).

— Почему вы поругались? — всё ещё сердито спросила она, но я видела, что гроза миновала: главное, что я не на учителей кричала, завалив тест. Как будто я вообще на такое способна и хоть раз так делала!

— Они считают, что в меня самый популярный парень школы влюблён, поэтому делают мне гадости, — призналась я, ведь надо было что-то сказать. — Но это совсем не правда! Вы тоже его знаете — это Рей. Глупо, да? Подумаешь, мы просто в настолки играем и в компьютерный клуб вместе ходим! Регис, Шинву и Икхан тоже с нами играют — но про них почему-то никаких слухов не возникает…

Этим инцидент и исчерпался.

9 августа, 00:58.

Не спится. Пыталась уснуть два часа, но всё без толку. Не даёт покоя и ссора с М-21, и тревога за дом директора Ли, и моё враньё маме. На душе неспокойно. Но дело даже не в том, что уже свершилось. Мне всё кажется, что буря ещё только собирается разразиться. На небе ни облачка, и ветер почти не дует, но я просто знаю: она уже на горизонте.

2:14

Ворочалась я и так, и эдак. Иногда кажется, что начинаю проваливаться в сон, но разноголосица воспоминаний о переживаниях последних дней тут же заставляет меня подскочить и распахнуть глаза в испуге — как будто иначе я увижу что-то страшное. Это просто нервы и моё воображение. Но почему мне всё сегодня кажется таким зловещим?

А в голову всё лезет мысль, что первое же испытание наша с М-21 любовь не прошла. Но это испытание было уж очень жестоким! Как можно просить его выбрать между другом и девушкой? Да его товарищей из серии «М» мне не затмить никогда… Открыла сохранённые сообщения на телефоне и с укором посмотрела на наши улыбающиеся лица. Не могли, что ли, предугадать, сколько ссор ждёт любую пару впереди? Почему так безоглядно радовались, когда гуляли по полям ещё совсем недавно, когда вместе ели вкусности и пузыри мыльные пускали? Моя мечта об идеальном возлюбленном — такой же мыльный пузырь, переливающийся всеми цветами радуги и летящий к небу. Неуловимый. А поймаешь — он тут же лопнет, как будто его и не бывало.

2:30

У меня внезапно разболелась голова, да так, будто по ней ударили чем-то тяжёлым. Так что пришлось прокрасться на кухню и выпить обезболивающее. При этом я выронила блистер с таблетками от чего-то другого, и он улетел прямёхонько в щель между плитой и кухонной тумбой. Подвинуть и достать? Не уверена, что сдвину плиту с места — и уж точно не бесшумно. Поэтому пусть лучше поваляется там до утра…

2:46

Какой бы тщетной ни была надежда уснуть, всё-таки лягу и буду упрямо лежать. А то стоит только сесть к окну и достать тетрадь, сон проходит окончательно. Уж лучше лежать в эдаком полубреду, стращая себя перед неотвратимо надвигающимся школьным днём, который я проведу в невыспавшемся состоянии, и прогоняя перед глазами всё то, о чём я так сожалею…

А на стене между тем колышутся тени от деревьев. Вот что я говорила? Грядёт буря, сгущаются тучи. Почти с торжественным чувством встаю перед окном, глядя на быстро бегущие по небу серые облака. Они заблудились между светом луны и фонарей, но я безошибочно предсказала, что они всё же найдут мой город — и именно в эту ночь.

Спустя три дня, о недавних событиях

[Про ночь пятницы, примерно так, как это было.]

Стоит мне закрыть глаза, и я вижу странные силуэты. Они похожи на человеческие, но как будто вытянуты: то ли дым, то ли туман скрадывает контуры. Они быстро перемещаются среди длинных голубоватых и жёлтых лучей, рассекающих серые перистые клубы дыма. Это похоже на странную пляску света и тени, которая имела бы смысл, если её замедлить. Но я ничего не понимаю. Моё сердце бьётся не размеренно, как положено во сне, а как будто в такт этим непредсказуемым движениям, вспышкам и взрывам. Иногда мне кажется, что я могу поворачиваться, чтобы взглянуть на них под разными углами. Могу замедляться и ускоряться… Могу… наверное, и вовсе выйти из этой странной игры? Если уклоняться резче, если покинуть это место, всё ведь закончится, да? И этот муторный сон наконец-то сменится чем-то ещё…

Чем глубже в сон я проваливаюсь, тем больше приходит понимания.

— А если сделать так? — слышу я уже и отдельные слова. Раздаётся свист воздуха и грохот, как будто взорвалась шаровая молния. И издевательски: — Ого, а так даже лучше. Ох, какой вид!

— Тао!!! — разрезает воздух вопль не менее оглушительный, и я вдруг осознаю, что была в этот момент Такео. Он краем глаза успел заметить, какой сильный удар принял на себя товарищ, и опыт с чутьём уже подсказали ему, что Тао совершенно точно вывели из строя.

Он уворачивается от атак, но фокус внимания уже сбит. Такео сам понимает, что битва идёт по неблагоприятному сценарию. Противник — важная шишка «Союза» в ярко-красном костюме, которое раздражающим пятном мозолит нам с Такео глаза.

— Они ведь нужны тебе живыми? Тогда могу делать, что захочу, лишь бы дышали, — угрожающе надвигается этот голос. Никогда не слышала его раньше, и Такео тоже остаётся только гадать, кто этот человек. Но это точно соперник не его уровня, а значит, до чего же абсурдна эта схватка…

Даже Такео понимает всю безнадежность попытки дать отпор. А я и подавно не хочу быть свидетелем этой драки! Я должна хоть что-то предпринять, ведь не зря же я оказалась в этом замешана… Но, выходит, всё-таки зря, ведь я не могу даже проснуться по своей воле: сон как когтями вонзился в моё сознание. Мне остаётся только страдать в бесконечном вихре взлётов, падений и уклонений, понимая, что должно же и это когда-то наскучить страшному мужчине, метающему огненные энергетические шары…

Что-то в ноге взрывается болью, и я кричу, вернее, это кричит Такео, а я, как выяснилось, разбудила маму чем-то средним между стоном и рычанием. Она прибежала из другой комнаты перепуганная, но я уже проснулась, тяжело дыша и в холодном поту. Маме-то было легче лёгкого объяснить всё приснившимся кошмаром. Вот только я же знаю уже, что такие сны — всегда правдивы. Кошмары, которые мне снятся «по мотивам» не бывают такими детализированными, там никогда нет того, чего я не могла бы видеть в реальной жизни или хотя бы в воспоминаниях охранников до этого. Но эти энергетические шары? Я такого раньше никогда не видела. Значит ли это, что… всё это происходит прямо сейчас? И если верить этому сну, ногу Такео только что раздробил этот ужасный заряд энергии.

Я вскакиваю, сама толком не понимая, что хочу сделать. Бежать на место происшествия? Звонить М-21? Или лучше сразу Франкенштейну? Да, тогда я раскрою себя — но стоит ли жалеть об этом в такой момент? Или я обо всём этом подумала уже гораздо позже, утром или даже через сутки после случившегося, а тогда в мои мысли даже и проблеска сожаления не закралось?

Я не знаю не потому, что слишком паниковала; напротив, тот момент я помню очень чётко. Но стоило мне вскочить, голова у меня вдруг потяжелела, а контуры мебели вдруг исчезли, словно комната погрузилась в полную темноту. И я второй раз за сутки потеряла сознание.

* * *

Кроме моего собственного, в этой темноте ощущалось только давящее присутствие времени. Казалось, это какой-то отдельный персонаж, с которым можно договориться — и тогда он пропустит тебя туда, куда тебе надо. Но со временем невозможно торговаться, и пока я вязла в этой абсолютной пустоте, как в чёрном песке, оно этим самым песком утекало куда-то за пределы моего сна… «Как такое может быть? — гневно билась я об эту несправедливость, натыкаясь руками на сумрачные закоулки моего разума. — Почему это случилось именно в такой важный момент и без всяких причин?..»

Не без причин. Теперь-то я могу немного выстроить хронологию и сказать, почему так получилось. Изначально же я ничего не поняла. Я так и брела в темноте, как будто по спирали. Иногда я погружалась в забытьё, иногда видела быстро сменяющиеся перед глазами образы. Там были ночь, огни, взрывы, мгновенные перемещения из одного места в другое, которые, уж конечно, не могли быть правдой — просто до меня долетали какие-то отрывочные восприятия — и может быть, даже не одного и того же человека. Я отчаянно стремилась вырваться из этого порочного круга и проснуться. Где-то на границе сна и яви пойманной серебристой рыбкой билась мысль, что мне необходимо пересилить свою слабость, ведь только так я смогу кого-то спасти…

* * *

Резкий скачок, смена освещения — и передо мной раздвигаются в стороны двери лаборатории. Перед взором удручающая картина: всё оборудование сломано, горит всего две аварийные лампочки. Тао и Такео, израненные, лежат на операционных столах, но сейчас даже Франкенштейн бессилен им помочь. Он не может по мановению руки восстановить лабораторию. Как и исцелить их одной лишь силой. С первого же взгляда понимаю, что оба модифицированных мало того что ранены, ещё и отравлены. Их жилы потемнели и вздулись, а дыхание звучит прерывисто и хрипло.

— Если им не помочь сейчас, они умрут, — подтверждает мои мысли Франкенштейн.

— А лаборатория KSA? — едва контролируя панику, предлагает М-21, но Франкенштейн объясняет ему и Регису, что та лаборатория не приспособлена для модифицированных такого уровня, а времени что-то менять нет.

— Франкенштейн, ты же что-нибудь придумаешь? — умоляет М-21. — Неужели нет другого выхода?!

— В этом нет необходимости. Я о них позабочусь, — говорю я, и вот только тут они меня замечают и резко оборачиваются.

Я вижу по расширившимся глазам Франкенштейна, что он уже понял, что я имею в виду. М-21 только на днях просил это сделать для М-24, и мы ему отказали. Но эта мысль пустила корни и пригодилась вот сейчас, когда времени терять точно нельзя. М-21 столько раз уже просил за своих товарищей… Но сейчас… и я тоже отнюдь не безучастен. Разумеется, Франкенштейн начинает меня переубеждать. И я наперёд знаю все его возражения. Да, понимаю: Тао и Такео могут и не обрести великой силы после пробуждения. Но если это позволит сохранить им жизни — разве это такая уж непомерная цена? Я согласен, а раз так, то должны повиноваться и они. Да, Тао и Такео тоже сопротивляются моему решению. Защищают меня, как и все в этой семье.

— В последнее время мы наслаждались жизнью… так что сейчас и умереть не жалко… — с хрипом вырываются их слова. Им тяжело говорить, как и оставаться в сознании, но они упрямо не принимают моей помощи.

Меня не может не трогать их благородная жертва. Ведь им ещё как жаль было бы оставить этот чудесный и манящий мир. Точно так же, как и мне.

— Не позволю, — с суровостью в голосе я перестарался, судя по тому, как застыли в беспрекословном подчинении все присутствующие. — Но пока я здесь, я отвечаю за вашу безопасность.

— Мастер!!!

— М-21, смотри, они же исцелились?

— Похоже на то… Помоги Франкенштейну, я пригляжу за ними…

Это ведь правда было, да? Ловушка моего собственного сознания не позволяет прорваться через защитную оболочку исцеляющей капсулы, чтобы подняться и проверить, как они там… Как ужасно это чувство абсолютного бессилия. И от того, как хорошо оно мне знакомо, по телу пробегает волна паники, которую необходимо подавить… Но тысячу лет биться в защитный барьер, не приходя в себя… ещё одну тысячу лет… ни в коем случае! Не надо! Нельзя просить слишком много, но знать бы лишь: я же успел передать им силу, чтобы они пробудились, прежде чем лишился чувств?

«Да, — отвечаю я, ещё как-то нащупывая смутное собственное «я» в полилоге Рейзела. — Я слышала… перед тем, как я… как мы оба… потеряли сознание, я слышала… Они наверняка живы». Он вздыхает с облегчением и не спрашивает, отчего я тоже оказалась здесь, замурованная в его целительной капсуле. Или же он именно тогда спросил, но в голове у меня всё смешалось?

* * *

Рей разглядывает струящиеся червонным золотом крылья, которые существуют в одном лишь его воображении. Я с лёгкостью читаю сокрушающее, пламенное и бурное сожаление в его душе: почему то, что должно было стать благом, несёт одни только разрушения? Эти крылья на самом деле красные, кроваво-красные… Но… он ведь и так небезгрешен. Он бы посмел использовать эту неправедную силу точно так же, как использует Франкенштейн силу Тёмного Копья — вопреки всему, на благо живущим. Чтобы защитить всех, кто дорог… Вот только… столетия назад разлетелся на кусочки не только его идеальный облик. Его способности тоже на грани краха. Он уже не может использовать эту силу, хотя теперь наконец-то увидел в этом смысл. И он не мог не знать, что так будет. Таков непреложный закон вселенной. Но разве не предполагалось, что он должен быть справедлив? А если ты неспособен оградить от беды тех, кто пытался защитить тебя — где же тут справедливость?

* * *

Раньше сама мысль об этом не могла прийти ему в голову. Такие, как он, стоят вне общества. Он — страж этих древних устоев самой вселенной. Он — лишь механизм весов, уравновешивающий силы добра и зла. Чувства и привязанности должны были быть ему чужды. И так и было, пока люди, эти удивительные создания, не углядели в нём кого-то, достойного человеческого отношения.

— Если ты думаешь, что ноблесс всё ещё правят миром, ты очень ошибаешься.

«Союз», по сути, объявляет ноблесс войну. Всё так, как и ожидалось. В рядах старейшин «Союза» может не быть согласия, однако достаточно и нескольких, чтобы нарушить спокойствие простых людей и посягнуть на их жизни. И тогда благородные не смогут остаться в стороне и втянутся в борьбу. Должно быть, эта тактика подлецов не менялась веками. Просто тогда в своей отчуждённости и незнании людских сердец он не мог этого разглядеть.

Старейшина выпускает свою боевую ауру, но Рей не только его трансформацию сейчас ощущает. Знакомая уже сила, пробуждённая им ранее, совершенно неожиданно вспыхивает прямо перед ним. М-21… несмотря на трудности, всё же пытается найти ключ к своему дару. Но почему именно сейчас, когда соотношение сил совершенно не в его пользу?

— Я их задержу, хотя не знаю, надолго ли, — выдыхает М-21 за секунду до того, как трансформироваться. — Прошу вас, уходите.

Где-то далеко внизу воют сирены полицейских машин. Специальные люди оцепляют территорию, чтобы как можно меньше простых людей пострадало. Раздаются крики ужаса. Он не видит, но знает, как разбегаются эти самые обычные люди, в надежде спасти свою жизнь. Это естественно. Но неужели… М-21 ожидал, что и Рейзел мог бы вот так же спасать свою? Ведь М-21 только что раскрыл свою модификацию вышестоящим агентам «Союза». Разве не этого он всегда больше всего боялся? Рейзел медленно поворачивает голову и смотрит в лицо вервольфа, который уже вернул себе человеческий облик. Он не собирался всерьёз сражаться. Он и впрямь…

— За все эти годы только Франкенштейн хотел защищать меня… — в ответ на изумление в серых глазах произносит Рейзел и чуть слышно вздыхает: — А теперь… я встретил ещё одного человека, желающего стать моим защитником…

В голове у М-21 ступор борется с негодованием, что Рейзел упустил возможность спастись. И ещё — со странным чувством, будто его похвалили за намерение, хотя и не поняли его важности. Нет же, М-21, оно оценено по заслугам, как и твоя отвага. Но… если высший судия продолжит пренебрегать своими обязанностями, стоит ли он того, чтобы из-за слепой преданности отдать за него жизнь? И если… друг оставит тебя в беде — разве может он зваться другом?

Старейшина отправляет в него заряд энергии, и пыль на несколько секунд стирает из видимости весь мир. Но Рейзел не ждёт, пока она осядет. Он делает пару шагов и выходит из клубов пыли, где-то глубоко в душе отдавая себе отчёт, что гордится произведённым впечатлением. Теперь, когда старейшины наконец-то принимают его всерьёз, потому что их атака не оставила на нём ни одной зримой царапины, и боятся его силы… пришёл его черед задавать вопросы. Он обязательно спасёт своих друзей.

* * *

Я заперта в этом вихре сновидений, и наши кошмары так прочно вошли один в другой, что я не могу сбежать, как бы ни пыталась. Я знаю, что не вправе узреть нечто столь сокровенное, а он — не в силах меня отсюда изъять. Как бы то ни было, мои желания и стремления ничего не значат. Я кажусь себе бабочкой, которую нагретый воздух заставляет танцевать между горящими свечами. У неё нет выбора. Она может только лететь, увлекаемая навстречу опасности.

Я даже не знаю, моё ли это было сравнение. Метавшаяся в темноте, подобно эху, мысль всё-таки нашла где-то вдали источник, и я ринулась туда, не разбирая дороги. Я не видела, что было моей конечной целью. По мере приближения к ней я чувствовала, что становится будто бы теплее и светлее, но ничего не понимала. А потом миновала какую-то незримую грань, по пространству вокруг меня волной пробежало искажение, и я поняла, что опять оказалась в чужом сознании. Вернувшиеся краски и даже освещение были словно бы совершеннее, чем доступные моему обычному восприятию. Но в ту ночь для меня не было ничего действительно запретного. Поэтому я прямо по воздуху прошла над бездной городских огней и уверенно протянула руку к сгустку света, который засиял на месте развеивающейся в пространстве кровавой дымке. В моих пальцах золотой шарик сжался и сгинул, неохотно возвращаясь во вселенную первородной энергией.

Я в благоговении смотрела, как она рассеивается. Но тот, кто творил эту непостижимую для людей магию, отнюдь не был удивлён. Для него это движение было до боли знакомым. Рейзел, что же всё-таки произошло?

— Если бы не сделал этого, город разрушило бы взрывом, — послышалось за моей спиной, и я резко обернулась. Позади стоял Рей — в строгом чёрном с золотом костюме, которое сияло слишком ярко даже по меркам этого более совершенного подсознательного мира.

Наконец-то я видела не его воспоминания, которые набегали на мой разум подобно штормовым волнам. А его самого — вернее, его мысленную проекцию, готовую со мной поговорить. Невольно я сделала несколько пугливых шагов назад, будто и впрямь могла сбежать от наказания. Я ведь столько всего недозволенного видела…

— Ты сегодня не такая, как обычно, — тихо проговорил Рейзел.

И тут я вдруг поняла, что несмотря на мою сегодняшнюю дерзость — ещё бы, сколько снов я посмотрела без дозволения самого Ноблесс! — он не собирается меня отчитывать: не видит необходимости, не сердится или просто слишком слаб, чтобы тратить на меня силы. Его облик уже стал каким-то полупрозрачным. Только потом я поняла, почему: он хотел освободить моё сознание! Не знаю, что он сделал, но я словно бы глотнула свежего воздуха и очнулась, закашлявшись. Перед глазами стоял спокойный образ Рея, а в ушах — его напутствие: «Мы ещё обязательно сможем поговорить…»

[Пробуждение в середине дня и что было потом]

Когда я проснулась, по обжигающим лучам солнца на щеках догадалась, что произошло что-то не то. Я слишком поздно встала? А как же школа? На столе лежала записка, чтобы я не забывала мерить температуру и пить таблетки, если нужно. Тогда-то я вспомнила, что вообще-то ночью просыпалась. И даже всех вокруг на уши поставила. Когда мне мерили температуру, оказалось больше 38. Не мудрено, что меня в итоге дома оставили на сегодня. То есть, все ночные похождения были дважды бредом: Рей отдал слишком много силы, поэтому ему стало плохо, а у меня поднялась температура, поэтому сны были такими необычно… яркими. Как бы то ни было, в их правдивости я не усомнилась, просто догадалась, что считанные воспоминания были ещё более запутанными, чем обычно.

Видимо, температуру я сбила ночью основательно, потому что даже пошевелить руками, не говоря уж о том, чтобы подняться, было тяжко. На меня навалилась такая слабость, какой вообще не припомню за всю жизнь. Неужели это просто последствие проведённой в бреду ночи? Похоже, я так и не выспалась, потому что меня так переключало между чужими восприятиями, сном и бодрствованием, так что и последующий день я итоге практически весь проспала.

Но дом директора Ли мне не давал покоя, поэтому я всё-таки доползла до телефона, который как-то оказался на зарядке на кухне. Это уже далось мне, как небольшой подвиг. Никаких пропущенных звонков не было, сообщений — тоже. Я фыркнула, обиженная, что М-21 так и не удосужился обо мне вспомнить. И решила спросить, как дела, у кого-нибудь другого. Больше всего я переживала за Тао и Такео, потому что смутно помнила, в каком они были состоянии ночью. И хотя я не сомневаюсь в способностях Рейзела, ни он, ни я толком не видели, чем вчера кончилось его «лечение».

Тао мне не ответил. Звонок не прошёл, как будто телефон просто выключили, сообщение в соцсетях повисло с одной галочкой. Действительно выключен? Ну ладно, если бы оно дошло, а он не ответил, я бы волновалась больше. А так — это не доказывает, что с Тао случилось что-то ужасное.

Я просто сразу не подумала, что доказывает-то это на самом деле то, что Тао остался и вовсе без телефона. Уже вечером мы переписывались с Икханом, и он мне рассказал, что Тао связался с ним где-то там в их хакерском местечке, ну где уж там они обычно переписываются. И сказал, в общем, что телефон у него накрылся и вот ведь как невовремя, Тао как раз собирался куда-то по делам уехать, так что на какое-то время — не теряйте, не беспокойтесь и всё в таком ключе. Меня опять накрыла обида: вот Тао-то Икхана почему-то предупреждает и о поездках, и о сломанных телефонах. Почему М-21 мне и двух слов написать не хочет?

Наверное, ночные события произошли-таки по вине М-24, и теперь М-21 слишком стыдно, чтобы первому извиняться за свои резкие слова.

[Про субботу и воскресенье]

Вообще я поражаюсь, насколько спокойной была в тот день. Объясняю это себе тем, что мои нервы были напряжены до предела всю предыдущую неделю, а ночью что-то во мне как будто сломалось. Видимо, это было то состояние, которое М-21 описал как «устал переживать». Поэтому все увиденные ужасы вместо того, чтобы заставить меня волноваться и пытаться выяснить, все ли целы, словно убедили меня в том, что хуже уже всё равно не будет, и можно расслабиться. А раз я всех смутно видела во сне, значит, все живы и сейчас тоже восстанавливаются, как и я.

Я никогда не умела так здорово себя обманывать. Но всю субботу провела в какой-то полудрёме за сериалами, а в воскресенье в основном делала накопившиеся с пятницы задания. И всё так, будто иначе и быть не может. И только сейчас, когда пишу это, до меня дошло, что это и не самообман был. Мог ли Рейзел… во сне мне внушить, чтобы я не беспокоилась?

Как бы то ни было, я пока что не могу узнать о подопечных директора Ли. Никто из модифицированных мне не отвечает, звонки и сообщения до них не доходят. Рей, понятное дело, тоже молчит. Он до сих пор толком телефоном пользоваться не умеет. Только до Сейры сообщение дошло, но она его пока не прочитала. Вот… жду.

12 августа, понедельник, 04:57

Сейра мне в итоге ответила уже поздно вечером, что охранники с директором в командировке, которая продлится ещё несколько дней. Просила не переживать и не терять (совсем как Тао написал Икхану, будто они скопировали этот текст друг у друга). Извинилась, что не ответила сразу, но была очень занята делами по дому. Едва ли меня очень сильно успокоил её ответ, потому что эти «дела» в доме Франкенштейна могли значить как обычную уборку на двух видимых и ещё неизвестно, скольких невидимых этажах, а могли — что-нибудь весьма неприятное вроде укрепления обороны дома против мутантов из «Союза» или срочных операций над ранеными модифицированными.

Но пишу я по другому поводу. Только что мы всё-таки пообщались с Рейзелом. Было это похоже на предыдущие пару раз, когда наши восприятия как бы объединялись, но в этот раз… как будто всё стало более привычным и естественным. Я так легко «подключилась» к его сознанию, будто вошла в чат или позвонила по видеосвязи.

Когда я прорвалась через пелену обычных незатейливых снов, я вдруг осознала, что сижу в летней беседке в саду. Я уже словно видела это когда-то, но сразу не вспомнила, где и когда. И только увидев Рейзела, который возник в другом кресле рядом со мной, догадалась: это же та же самая беседка из воспоминания о прошлом в Лукедонии. В этом саду ещё Рейзел гулял с тогдашним правителем, и им встретилась маленькая девочка — та, которая потом стала Лордом.

— Ты специально нас сюда переместил? — первым делом спросила я, не в силах побороть своё любопытство. Он кивнул. Удивительно, что он выбрал именно сад из Лукедонии для нашей прогулки. Не замечала раньше, чтобы он скучал по дому или относился к нему с особой нежностью. — Тебе нравится это место?

— Тут довольно спокойно, — сказал он, и мне тут же показалось, что мы какие-то аристократы и ведём светскую беседу за чашечкой чая в каком-то дворце. Понятливый Рейзел тут же создал на столике изящный воображаемый чайник и две чашки с замысловатыми ручками. Хорош тот хозяин, которому легко проникнуть в твоё сознание.

— Сегодня и правда спокойно, — сказала я и неуверенно усмехнулась: — Меня хоть теперь не перебрасывает между твоими мыслями и воспоминаниями. Это… ты прости, что в них так беспардонно влезла в прошлый раз.

Рейзел отставил чашечку в сторону и серьёзно на меня посмотрел. Мне показалось, что он меня просто просканировал взглядом. Но суровость его была направлена не на меня, а скорее на него самого.

— Это я должен извиниться, — сказал он своим обычным бесстрастным тоном, но я-то поняла, что он слегка нервничает. — Если бы я мог контролировать себя, не стал бы тревожить твои сны. Или сумел бы освободить тебя сразу. Ты… прошла через те же кошмары, что и я?

Я коротко ему рассказала о том, что видела, а также о моих догадках о той ночи. Рей их подтвердил, сказав, что стычка с людьми из «Союза» действительно произошла в ночь на пятницу. Изначально с ними встретились Регис и Сейра. «Мы и сами осведомлены не обо всём, — признал Рей. — Но «Союз» готов навязать войну Лукедонии и хочет использовать для этого вашу страну. Регис и Сейра здесь представляют Лукедонию, но у нас не совсем те же цели и взгляды, что у остальных благородных…» Что-то в его восприятии подсказало мне, что Рейзел порицает свой народ за медлительность: что в принятии решений, что во взрослении. «Я и сам такой, — кивнул Рей, решивший сегодня побыть самокритичным. — Так что это наша общая черта». Короче, они ещё не получили ответа от Лукедонии и не знают, к чему конкретно готовиться. Я в возмущении. Если важным дядям из «Союза» так хочется подраться, и Лукедония ответит им тем же, дрались бы тогда на своей территории! Мы-то тут при чём? А они мало того, что посягают на нашу безопасность, ещё и резину тянут! И, оказывается, уже довольно долго. Пока мы ездили по разным городам и отдыхали на каникулах, благородные в доме Франкенштейна и сам директор были как на иголках. Как я ухитрилась этого не замечать, хотя общалась с ними — пусть и не так часто, как с М-21?

— Надеюсь, Франкенштейн с модифицированными не в Лукедонию направились? — спросила я, когда меня озарила эта догадка.

Рейзел посмотрел на меня удивлённо, а потом чуть качнул головой в знак того, что не знает.

— Я так и не прервал свой целебный сон, — сказал он почти с раздражением. Наверное, его удручают ситуации, на которые он не может повлиять. А я представила, как он лежит в подвале директорского дома в этом ужасном саркофаге, и мне стало вдруг пронзительно-тоскливо. — Так что знаю ещё меньше, чем ты… Даже о том, что Тао и Такео вне опасности, я узнал от тебя.

Я вспомнила, что и правда утешила так Рея в прошлый раз, но ведь и сама сомневалась. Почему он тогда говорит с такой уверенностью?

— Ты ведь принимаешь на себя куда больше восприятий, чем можешь увидеть и запомнить, — пояснил тогда он. — Что-то ты забываешь сразу же, и так было всегда. Не потому, что мы тебя контролируем и стираем память. Просто это естественно для человеческого мозга. Невозможно всё помнить. Даже я… едва ли могу этим похвастаться, и это благо, если я могу о чём-то забыть. А ты и так… шагнула дальше, чем другие люди.

— То есть, на самом деле я ещё чьё-то восприятие считала, и там со всеми всё было хорошо? — обрадовалась я.

— Да, — кивнул Рей. — Можешь не волноваться. Но куда они уехали, я не понял. Может быть, не знаю об этом месте, и название с расположением ни о чём бы мне не сказали. Спросишь их, когда вернутся.

Вечно мы что-то на «потом» откладываем.

— Ты ещё хотел, чтобы мы с тобой что-то обсудили «в следующий раз», — напомнила я.

Рей посмотрел на меня пристально, и мне показалось, что он взвешивает все «за» и «против». Что такое они опять хотят от меня скрыть? Все, как один, хотят оградить меня от того, до чего я рано или поздно всё равно доберусь, но какой ценой… У меня уже то, что решили обозвать нервным расстройством, хотя никто не понял, что это было. И это родители в курсе только моей внезапно подскочившей температуры, слабости, рассеянности и сонливости. Про обмороки-то я ничего не рассказала.

— Ты права, — решился тогда он. — Теперь похоже на то, что для тебя и правда не существует замков с секретом. Твоё сознание не признаёт границ.

— Что это значит? — слегка напугалась я. Мне показалось, что моё сознание — это как искусственный интеллект, который сейчас возьмёт меня под контроль и пойдёт переписывать вселенную по своему хотению.

— Я не знаю, что такое искусственный интеллект, хотя Икхан упоминал что-то такое, — смущённо признался беспомощный перед технологиями ноблесс. — Но ты точно не захватишь мир, не бойся. Если меня что и беспокоит, это то, что ты не всесильна.

Я засмеялась. А он во мне богиню хотел бы видеть, что ли? Ну тогда-то Рейзел взглянул на меня чуть укоризненно и объяснил мне, что его так волнует. Мои способности слишком хороши для ограниченного человеческого тела и разума. Вот уже почти год я использую их так, как уж получается, иногда с лёгкостью, иногда — через силу. Это не вредит никому, потому что я не направляю свои умения во зло, но перегружает мой собственный организм. И всё-таки какое-то время назад Рейзел успокоил меня, сказав, что пока мне ничего не угрожает.

— Теперь ты изменилась, — сказал он, пока я, слегка напуганная, размешивала ложечкой переслащённый чай. — Я это понял ещё тогда, когда ты проникла в мои сны в прошлый раз. Твоё сознание… воспринималось по-другому, как будто ты тоже… прошла церемонию пробуждения.

— Ого! — восхитилась я. — Так я теперь более способная? Или… — сражённая внезапной догадкой, сконфуженно добавила я, — или это пробуждение потрачено на меня впустую?

Я вспомнила о том, как Франкенштейн не хотел тратить драгоценную силу Мастера на пробуждение М-24. И как Рей всё-таки израсходовал её на спасение Тао и Такео, которым при всей их крутизне и желанию стать ещё лучше, по мнению экспертов (тех же Рея и Франкенштейна), существенное улучшение способностей не светило.

— На самом-то деле… — Рей замялся. — Никто не пробуждал тебя специально. И я не понимаю, что на тебя так подействовало… Это точно не я тебя пробудил, хотя произошло это почти одновременно с пробуждением Тао и Такео. Но к этому моменту ты уже словно перешла на следующую ступень, поэтому, хотя и проникла в моё сознание в момент передачи силы, смогла уцелеть…

У меня по коже прошёл озноб — и это при том, что в иллюзии Рейзела было приятное тёплое лето. То есть, если бы не какое-то случайное пробуждение, которое нежданно-негаданно свалилось на мою голову, то я вообще бы не пережила такого «подключения» к разуму Рейзела в, как водится, «самый подходящий момент»?!

— Это я и хотел обсудить, — кивнул он. — Кажется очень подозрительным момент, когда это всё получилось. До пробуждения Тао и Такео… что ты делала, с кем общалась?

Как будто старший брат расспрашивает, не разговаривала ли я с незнакомыми взрослыми по дороге из школы. Я невольно улыбнулась, а Рей вскинул на меня взгляд, как будто озарённый догадкой.

— Ты встретила М-24, так? — спросил он. Видимо, считал мою ассоциацию и лучше разобрался в моём воспоминании, чем я сама.

— И правда, — протянула я, удивляясь, как мне это раньше не пришло в голову. — Я в первый раз-то в обморок упала не одновременно с тобой, а когда мы ещё шли из школы. Неужели… это М-24 что-то со мной сделал?

— Я не заметил в нём чего-то необычного, — досадливо качнул головой Рейзел. — И всё же я ещё во время первого нашего знакомства почувствовал в нём слабые признаки благородного.

Судя по всему, «Союз» даже внутри одной экспериментальной группы прививал подопытным разные характеристики. Из М-21 ведь попытались сделать оборотня. Почему бы из его товарища не сделать благородного?

— Я не чувствую в нём большой силы, — повторил ноблесс. — Но в наши умения входит среди прочего контроль разума, передача способностей и чтение мыслей. Я допускаю, что…

— Это он научил меня читать мысли?! — воскликнула я.

Первой моей эмоцией было отторжение. Что, вот этот скользкий тип — и дал мне такой чудесный дар? Мне стало как-то неприятно, но потом я вспомнила, что М-24 сейчас и из прошлого — не обязательно один и тот же человек. Ещё пришла на ум та моя галлюцинация с прогулки. Я как будто что-то писала в воздухе и хотя не понимала смысла, это было своего рода таинство. И как М-24 решил возложить на меня какую-то задачу…

— Рей, скажи, а благородные ведь умеют… управлять кровью? — спросила я, припомнив его кровавые крылья и развеивающуюся в пространстве энергию. Он напрягся и кивнул. — То есть, если у него была моя кровь… Он мог что-то такое сделать, чтобы подчинить меня себе?

— Ты что-то ещё вспомнила? — с таким оживлением, будто был на пороге открытия, спросил Рей.

— Мне кажется, он использовал мою кровь… чтобы я защищала М-21, потому что не мог больше этого делать сам. Он сам мне так сказал, причём, вроде как в тот раз, когда вы решили, что он погиб… Как будто… передал какую-то свою силу мне, не спрашивая разрешения и тайно… Так что я узнала об этом только сейчас, вспомнила, когда случайно увидела его на прогулке!

— Странно, — только и сказал Рейзел. И на мой немой вопрос пояснил: — Это похоже на действие контракта, когда с помощью крови благородный передаёт другому некоторые свои способности. Но это должно происходить с обоюдного согласия и ясно обеим сторонам сразу же…

— Он ведь попросил меня защищать М-21, — сказала я с уверенностью, потому что для меня всё вдруг стало яснее ясного. — А с тех пор, как он стал у нас охранником, я всегда относилась к нему… по-особенному. Так что это… вроде как не противоречит ни воле М-24, ни моей.

Рейзел допил чай, словно не собирался продолжать разговор, и я поняла: он узнал то, что хотел. Понятнее, правда, ему особо не стало. Он никогда раньше не слышал о таких типах контрактов… Но о чём он, в сущности, знал? Предатели могли использовать тысячи способов для передачи и получения могущества, а в Лукедонии о них и не догадывались. Да и контракт Франкенштейна был не совсем классическим, подсунутым исподтишка вместе с чашкой чая. По недоразумению или незнанию можно обставить эту церемонию так, что она изменится до неузнаваемости… Но как такое мог провернуть подопытный низшего уровня — да так, чтобы даже ноблесс, которые видят меня каждый день, ни о чём не догадались?

— Не переживай, — сказала я бодро. — Люди всегда придумывают что-нибудь новенькое. И пусть моего мнения не спросили, я к этому вообще привычная. Подростки частенько делают не то, что хочется. Если так получилось — оно и к лучшему. Я готова потерпеть, потому что теперь-то моим желаниям с этой способностью по пути. Явно не худший сценарий.

— А ты не подумала, что это его контроль разума может влиять на твои желания? — спросил Рей, и звучало это, как вопрос с подвохом.

— Нет, — уверенно мотнула головой я. — Разумеется, тут не угадаешь, но я просто знаю, что забочусь о вас искренне, а не по принуждению.

Рейзел чуть заметно улыбнулся. «Только не надо жертвовать ради нас слишком многим… — подумал он с чем-то вроде умиления. — Но по крайней мере это дитя не усомнилось в своих привязанностях. Может быть, именно её симпатия и легла в основу контракта. Когда она привязалась к нам, её способности проявились. Неужели таким и было условие модифицированного?»

— Ты должна быть осторожна, — сказал он мне вслух, — как бы рада ты ни была своему… дару, он не предназначен для людей. Это опасно для твоего здоровья и душевного состояния. Постарайся… ограничить своё любопытство и не читай мысли, когда это возможно.

— Ясно, — сказала я довольно легкомысленно. — Это не опаснее, чем всё остальное. Уверена, что всё будет хорошо. — И когда Рейзел едва заметно скептически прищурился, добавила: — И ты обязательно исцелишься — и очень быстро, Рей! Давай на этой неделе выздоровеем и придём в школу?

Скептический прищур тут же исчез, и Рей отвёл взгляд, по-моему, чтобы скрыть растроганное выражение в глазах. Удивительно, но я словно бы нашла для него лучшую мотивацию. Рей, наверное, один из миллиарда людей, для которого и впрямь… нет стимула поправиться лучше, чем снова прийти в школу, как ни в чём не бывало.

— Хорошо, — сказал он. — Давай тогда побережём силы для выздоровления.

И исчез — вместе с чайничком, беседкой и садом. От удивления я проснулась — так неожиданно оказалась словно бы перед надписью о том, что прямой эфир завершён. Рей ничего такого не писал, конечно же. Это уже моя фантазия. Но он всё сделал правильно: если ему это поможет быстрее восстановиться, то и правда лучше поменьше болтать со мной — даже во сне.