Потерянная — незнакомая себе (гет)

Когда Ева открыла глаза, первое, что она увидела — белый потолок. Она даже не удивилась. Только тяжело выдохнула:

— Великолепно… снова больничное крыло, — пробормотала она. Голос был сиплым, будто не её.

Она попыталась приподняться, но тело словно налилось свинцом. Каждое движение отзывалось болью, как будто внутри неё всё сгорело дотла. Даже не больно — пусто.

Она не знала, сколько пролежала здесь. Сколько времени прошло с того момента, как она надела кольцо Джинни. Сколько с тех пор изменилось.

В комнату заглянула мадам Помфри. Она выглядела взволнованной и при этом — как ни странно — в её взгляде чувствовалось облегчение. Молча подошла и подала стакан воды. Ева взяла его, с трудом удерживая в дрожащих пальцах, и только тогда поняла, как сильно она хотела пить. Жадно осушив воду, она осмотрелась. Больничное крыло пустовало.

— Отдохните. Я сообщу директору, — сказала мадам Помфри и вышла.

В комнате воцарилась тишина. Она была настолько плотной, что казалась живой. Даже звуки замка не проникали сюда. Тишина была тяжёлой, как мокрое одеяло, и одновременно — спасительной. Ева закрыла глаза на секунду, но сразу же распахнула их. Тьма за веками больше не казалась ей безопасной.

Спустя какое-то время дверь отворилась, и в палату вошёл профессор Дамблдор. Он шёл неспешно, мягко, но с той выверенной уверенностью, что была присуща только ему. Его взгляд задержался на Еве, и в нём было не только беспокойство, но и что-то ещё. Понимание? Подозрение?

— Знаете, мисс Браун, — начал он, присаживаясь на край кровати, — за свою долгую жизнь я видел много чудес и много темноты. Но вы… Вы удивили меня.

Он говорил тихо, почти как будто сам с собой.

— Как вам удалось попасть в Запретный лес одной? Как вы, второкурсница, нашли и получили кольцо кентавров — вещь, которую редко доверяют даже взрослым магам ? И как вы провели обряд, который мог бы уничтожить вас… но устояли? Как вы поняли, что вам нужно сделать это?

Он сделал паузу и посмотрел на неё поверх очков. Вопросы были логичны. Спокойны. Но он не ждал ответа.

Он знал, что некоторые ответы — не для него.

И потому только добавил:

— Я не прошу ответов, — сказал он. — Некоторые тайны стоит хранить до времени. Но я рад, что вы с нами. Искренне.

Он встал и уже собирался уходить, но обернулся:

— Ах да. Гарри и Джинни в порядке. Целы. Живы. Джинни много измотались, но уже пришла в себя. У мистера Поттера... привычка быть в центре событий. Но сегодня вы были героем, мисс Браун. Не забывайте об этом.

Ева только кивнула. Слова не шли.

Когда он вышел, в палату ворвался Невилл. Он остановился в дверях, будто боялся подойти слишком близко. Но всё-таки сделал шаг. И ещё один.

— Ты... Ты ведь была рядом со мной. В Большом зале. А потом просто исчезла. И я узнаю, что ты в больничном крыле. Почему ты мне ничего не сказала?

Ева посмотрела на него — на его встревоженные глаза, на напряжённые плечи.

— Невилл, я…

— Только не говори, что ты в порядке, — перебил он. — Я же вижу. Ты всегда всё держишь в себе. Всегда. Но иногда просить помощи — это не слабость.

Она отвернулась. Горло сжалось. Она не умела просить. Не умела делиться. Слишком долго была одна.

— Ты прав, — прошептала она. — Спасибо, что ты рядом. Что ты мой друг. Что понимаешь меня… даже тогда, когда я не понимаю сама.

Он ничего не сказал. Только кивнул. И это было лучше тысячи слов.

Позже она от него узнала: экзамены отменили. Гриффиндор вновь выиграл Кубок Школы. Локонсу стёрли память. Джинни выздоровела.

А мадам Помфри, ворча, выставила Невилла за дверь. Он обернулся на пороге. Взгляд его был настойчивым — как будто он не собирался оставлять её одну.

Ева лежала, глядя в потолок, и думала: она выжила. Но что-то в ней изменилось. Безвозвратно.

И это было только начало.

++++

Спустя несколько дней Ева уже могла сидеть. Боль отступила, и тело наконец слушалось — пусть с трудом, но верно. Душа болела больше, чем тело… но теперь, впервые за долгое время, в ней была не только боль, но и свет.

Когда дверь больничного крыла открылась, она не ожидала, насколько шумным окажется визит.

Вошли мистер и миссис Уизли, Джинни — немного растерянная, с глазами, полными вины — следом близнецы, Рон, а затем и Гарри с Гермионой. Маленьким вихрем они ворвались в её тишину, заполнив комнату запахами пряников, шорохом движений, теплом голосов и запахом домашнего уюта.

— О, дорогая! — Миссис Уизли в два шага подлетела к Еве, крепко обняла её, даже не спрашивая разрешения. — Моя милая девочка, моя храбрая девочка… Спасибо тебе. Спасибо…

— Не надо… — прошептала Ева, задыхаясь от обилия объятий. — Я… ничего такого не сделала.

— Как это «ничего»?! — горячо возразила женщина, отстранившись, чтобы посмотреть ей в глаза. — Ты спасла мою Джинни. Дамблдор всё рассказал. Ты рисковала жизнью. Ты добрая, сильная и невероятно храбрая. Ты… ты часть нашей семьи теперь. Ты и Гарри.

Гарри стоял рядом с Роном, опустив глаза, как будто боялся, что его чувства станут слишком видны. Но на щеке играли лёгкие тени румянца. Он поднял взгляд и украдкой посмотрел на миссис Уизли.

Ему это было важно. Очень.

Семья.

Это слово для него значило больше, чем для кого-либо в комнате.

А у Евы защипало в груди.

Слова миссис Уизли пробили в ней какую-то плотину. Она не хотела, не собиралась… но слёзы начали капать, одна за другой. Тихо. Без рыданий. Просто — пошли. Сами.

Миссис Уизли не ахнула, не испугалась, не растерялась.

Просто села рядом, как родная мать, обняла и начала шептать:

— Всё хорошо. Мы рядом. Всё хорошо, дорогая. Ты уже не одна.

Она вытирала слёзы с её щёк, гладила по волосам, и Ева — пусть на несколько минут — позволила себе быть просто ребёнком. Просто девочкой, которую любят.

Близнецы стояли в дверях, молча. Фред даже не пошутил — слишком серьёзный для себя самого.

Гермиона смотрела на Еву с каким-то непонятным… интересом.

Гарри — с чем-то тёплым в глазах. Он знал, каково это — быть одиноким. И теперь знал, как это — когда кто-то спасает не из долга, а из доброты.

Джинни подошла последней. Она молчала, пока остальные шумели, утешали, говорили.

И только потом, когда все замерли, опустилась на колени перед кроватью Евы.

— Прости меня… — прошептала она. — Я не знала, что… что всё зайдёт так далеко. Я чувствовала, что меня кто-то ведёт, но… не могла бороться.

Ты — спасла меня. Я никогда этого не забуду.

Ева кивнула.

— Всё хорошо, Джинни. Я не держу зла. Тебя тоже обманули.

— Опять та же самая койка, Ева? — протянул Фред, усаживаясь на соседнюю койку. — Мне кажется, тебе уже стоит оформить прописку в больничном крыле.

— Ха, да уж, — усмехнулась Ева, натянув одеяло повыше. — Думаю, заслужила хотя бы табличку с надписью: «Ева Браун. Постоянное место дислокации. Не беспокоить».

— А вот это уже похоже на юмор, — оживился Фред. — Ты, случаем, не начала брать у нас уроки? Осторожно, а то скоро станешь нашим третьим близнецом.

— Перестань, Фред, — проворчала миссис Уизли. — Она только недавно очнулась, а ты уже подшучиваешь.

— Нет-нет, — подняла руки Ева. — Всё в порядке, он прав. Я с вами прекрасно бы смотрелась. У нас даже чувство юмора общее — странное, но заразительное.

— Вот и отлично! — подмигнул Фред. — А то Джордж в последнее время совсем как под заклятием. Молчит, шутки не выдаёт. Я даже начал думать, что он случайно выпил анти юморное зелье.

Ева рассмеялась — искренне, звонко. Ей казалось, что она не смеялась так уже очень давно. Даже воздух в больничном крыле стал чуть светлее.

— Ты права, — хмыкнул Фред. — Может, и правда повредил что-нибудь — как тот наш знаменитый профессор. Кто бы мог подумать, что Локонс потеряет память, а ты — найдёшь в себе такую силу.

— Ну, мне тоже казалось, что я не очнусь, — хихикнула Ева. — Так что, возможно, моя голова теперь тоже не совсем моя.

— Это уже не смешно, — неожиданно резко сказал Джордж. Его голос был громче обычного. — Ты хоть понимаешь, в какую переделку влезла? Почему пошла одна? Почему ты никогда — никогда — не просишь помощи?

В комнате повисла тишина.

— Джордж… — сказала миссис Уизли, посмотрев на сына с удивлением. Он и раньше бывал серьёзным, но таким — никогда.

— О, нет, — протянул Фред. — Кажется, наш брат окончательно превратился в мадам Макгонагалл. Срочно нужна доза шуток.

— Даже у неё чувство юмора повыше, — добавила Ева, улыбаясь. — Ты серьёзный настолько, что рядом с тобой профессор Снейп кажется весельчаком.— Я в порядке, Джордж, — сказала она уже мягче. — Правда. Я здесь. Мы справились. Гарри справился.

Джордж не ответил сразу. Он стоял в стороне, сжав губы, избегая взгляда матери — хотя она не сводила с него глаз. Впервые она видела, насколько по-настоящему он переживает. Ева уловила это и почувствовала… тепло. Кто-то действительно беспокоится. Не из долга. По-настоящему.

Она откинулась на подушку и впервые за долгое время почувствовала лёгкость.

Контракт ослаб. Свобода дышала где-то рядом.

Ева сделала выбор сама.

Впервые за всю свою жизнь.

Джордж всё ещё наблюдал за ней — и когда она улыбнулась, он тихо хмыкнул, как будто невольно.

— Джордж, ну улыбнись уже! — не выдержал Фред и попытался его щекотать.

— Осторожно, Фред, — тут же подколола Ева. — А то заразишься его серьёзностью. Это, знаешь ли, вещь заразная. Ещё забудешь, как шутить!

Смех снова наполнил комнату.

И в этом смехе было столько жизни, сколько Ева давно не чувствовала.

Она — жива. И рядом те, кто не даст ей снова провалиться в тьму.

Гермиона наконец решилась заговорить, нарушая короткую тишину, воцарившуюся после шутки Фреда.

— Как ты вообще догадалась, что Джинни в опасности? — спросила она с осторожной серьёзностью, вглядываясь в Еву.

Ева на мгновение замерла, словно перебирая в голове слова, затем ответила:

— Я просто наблюдала. Заметила, что она начала уставать, исчезать, вести себя иначе… но пока не была уверена, никому не говорила. Я и сама не знала, куда она идёт. Всё случилось слишком быстро, Гермиона.

— Но медальон? Он ведь тебя защитил. Откуда он у тебя?

— Когда начали происходить все эти странности, я искала любую возможность защититься. Попросила профессора Флитвика наложить на медальон сильные защитные чары. Просто… чтобы быть готовой.

Гермиона открыла рот, чтобы задать следующий вопрос, но Джордж перебил её, резче, чем следовало:

— Хватит своих допросов, Гермиона. Ева должна отдыхать.

— Если честно , впервые соглашусь с Джорджем, — ухмыльнулся Фред. — А то так и до третьего курса допрашивать будете.

Гермиона, не без капли разочарования, кивнула. Все вышли, поблагодарив Еву за храбрость. Джордж задержался.

Мистер Уизли, проходя мимо, на секунду остановился, посмотрел на сына с неожиданной теплотой и похлопал его по плечу, оставив его наедине с Евой.

В больничном крыле воцарилась тишина, нарушаемая лишь слабым скрипом деревянных половиц под шагами Джорджа.

Ева повернулась к нему, приподнявшись на локтях:

— Ты ведь не обязан был оставаться.

— Я знаю, — сухо бросил он, не встречаясь с ней взглядом. — Но ты могла погибнуть. Ты вообще понимаешь, насколько всё это было безрассудно?

— Джордж… — Ева попыталась смягчить голос, но тот всё равно дрогнул. — Мне пришлось. Я знала, что никто другой не сделает этого. И это стоит того.

Джордж сжал кулаки и отвернулся. Его голос был глухим, сдержанным:

— Ты вечно всё тащишь одна. Всегда молча, всегда за всех. А потом оказываешься в больничном крыле. А мы — просто смотрим. Опять.

Ева вздохнула и чуть натянула одеяло на плечи. Потом, слабо улыбнувшись, добавила:

— А ты снова стал занудой.

— Что? — Он посмотрел на неё с удивлением.

— Ты был веселее раньше, — усмехнулась она. — Где тот Джордж, что сыпал шутками на каждую реплику? Я его теряю. Может, ты тайком принял что-то и стал... занудой?

Он посмотрел на неё строго, но она продолжала, не сдаваясь:

— Давай, ну хоть одну шутку. Или я позову мадам Помфри — скажу, ты тоже нездоров.

— Ева...

— А может, ты под Империусом? Признайся! Или это Анджелина всё-таки тебя прокляла?

Он прикусил губу, будто пытаясь сохранить серьёзность, но в глазах у него что-то дрогнуло. Он резко выдохнул, отвернулся — и только тогда Ева заметила: он улыбается. Совсем чуть-чуть, но по-настоящему.

— Вот, — сказала она мягко. — Я же знала, ты жив. А не просто копия Макгонагалл на смене.

Он усмехнулся, но взгляд его остался настороженным. Слишком многое он не мог проговорить вслух. Слишком многое — а она не могла себе позволить слышать.

С боку, у входа, миссис Уизли всё ещё стояла в тени. Она наблюдала за сценой молча, поражённая. Не словами. Даже не поступками. А тем, как её сын — любимый, но всегда более лёгкий, шутливый, — вдруг стал серьёзным, взрослым и нежно упрямым рядом с этой девочкой. И с каждым мгновением понимание в её взгляде крепло: её сын… он влюблён. Но это чувство — безответное. И оно медленно, но неумолимо меняло его. Её добрый, весёлый мальчик гас рядом с той, кто не могла — или не хотела — впустить его ближе.

Она сдержала вздох. Это было его испытание. И, как мать, она могла лишь быть рядом. Ева была для него не просто «девочкой из школы». Она стала частью его сердца, даже если сама этого не замечала.

А может, особенно потому,и не хотела замечать.

* * *

Джордж шагал по коридору Хогвартса, словно ноги сами несли его вперёд, а сердце отставало где-то позади. За спиной — больничное крыло, где Ева только что смотрела на него своими ясными, тёплыми глазами и говорила те слова, что били точно в цель:

«Ты всё время хмурый рядом со мной, Джордж. Я не хочу, чтобы ты был таким. Я хочу, чтобы ты был счастливым. Шутливым. Тем, каким был раньше».

А он... он стоял и молчал. Потому что не знал, что сказать. Потому что не знал, почему не может быть тем самым весёлым Джорджем рядом с ней. Не понимал, как это чувство каждый раз связывает язык и делает грудь тяжёлой, как свинец.

Он провёл рукой по лицу и резко втянул воздух. Почему? Почему рядом с ней его собственные шутки звучат неуместно? Почему всё, что раньше было лёгким, теперь тянет вниз, как якорь?

Он остановился у одной из арок и опёрся о каменную стену, не глядя никуда. Просто закрыл глаза.

«Я чувствовала себя, как будто отбирала у тебя весь юмор и счастье…»

Нет, Ева. Ты ничего не отобрала. Ты наоборот… сделала всё слишком важным. Слишком настоящим. Слишком глубоким.

Фред, наверное, сейчас бы уже успел придумать пару острот. Он бы щекотал, толкал в бок, смеялся. А Джордж — не мог. Он пытался. Но рядом с Евой каждый его нерв будто обнажён.

Когда она чуть не умерла… В нём всё оборвалось.

Он открыл глаза, посмотрел в сторону, где осталась она. Там — свет, голоса, жизнь. А он — один, в тени коридора. Словно граница прошла между ними, которую он не может пересечь.

Он сжал кулак, облокотился лбом на стену.

— Почему ты не можешь просто быть собой, Джордж? — пробормотал он себе. — Почему всё так сложно?

Издалека донёсся голос Фреда и Джинни. Смех. Живой, яркий. Джордж медленно выпрямился, натянул на лицо привычную улыбку, которая больше походила на маску, и пошёл к ним.

Он ещё не был готов вернуться к себе. Но он знал — если не научится быть собой рядом с Евой… он потеряет не только её. Он потеряет самого себя.