Взаперти (гет)

Утро Рождества должно было быть светлым. Но в доме Блэков даже солнечный луч, пробивавшийся сквозь грязь на окне, казался бледным и холодным. Кэтрин, направляясь в библиотеку за книгой, застыла на пороге.

У самого окна, спиной к комнате, стояла Молли. Ее круглые плечи были ссутулены, а все тело содрогалось от беззвучных, сдерживаемых рыданий. Она прижимала к лицу потрепанную шаль, пытаясь заглушить звук, но ее спина выдавала все отчаяние.

Она резко обернулась, услышав шаги, и Кэтрин увидела ее лицо — распухшее, красное от слез, с совершенно потерянным выражением.

— Перси... — выдохнула Молли, и ее голос сорвался на надтреснутый шепот. Она разжала пальцы, и Кэтрин увидела аккуратно сложенный, ярко-бордовый свитер. — Он... он вернул его. Прислал обратно. Со свитком.

Кэтрин не сказала ни слова. Она просто подошла и бережно взяла Молли за руку — ту самую, что сжимала свитер. Ее пальцы были ледяными. Они так и стояли молча, две женщины в тишине пыльной библиотеки, и в этом молчании было больше понимания, чем в любых словах.

В дверях показался Римус. На его шее был уже потертый, но теплый шарф — тот самый, что Кэтрин связала ему два года назад. Его лицо было красное от морозного ветра, он только что пришел с дежурства. Он одним взглядом оценил ситуацию: Молли, слезы, свитер в ее руках. Его взгляд встретился с взглядом Кэтрин, в нем читались усталость и грусть.

— Я... поставлю чай? — тихо предложил он, и в этих простых словах было все: и сочувствие, и желание помочь, и признание того, что никакие слова сейчас не нужны.

Кэтрин молча кивнула. Римус так же тихо удалился.

Молли снова повернулась к окну, но теперь ее рука крепко держала руку Кэтрин, как будто та была единственным якорем в этом море горя. Она смотрела на заснеженную, мрачную улицу, а слезы медленно катились по ее щекам, падая на шерсть свитера, в который она когда-то вложила всю свою материнскую любовь.

Кэтрин стояла рядом, не шевелясь. Она не пыталась утешать. Она просто была рядом. И в этой тихой поддержке, в готовности разделить боль, и заключалась их настоящая сила перед лицом всех потерь, которые готовил им грядущий год.

* * *

Кэтрин медленно поднялась по лестнице, оставляя за спиной приглушенные голоса Молли и Римуса на кухне. Проходя по коридору, она уловила взрыв смеха Гермионы и Джинни из-за одной двери и возню мальчишек — из-за другой. В голове автоматически прокручивался список дел: скоро должны подъехать Тонкс и Билл, нужно будет помочь Молли с посудой, и уж точно пора снять эти ужасающие шапки Санта-Клауса с голов несчастных домовых эльфов, украшавших лестницу.

Она зашла в спальню. Комната была погружена в дремоту, и единственным звуком было ровное, глубокое дыхание Сириуса. Он спал, сбросив на пол одеяло, растрепанный и безмятежный. Следы усталости, застывшие в уголках его глаз, показывали, что его сон был таким же побегом от реальности, как и ее лаборатория.

Кэтрин прикрыла дверь, отсекая суету. Все дела — и шапки, и посуда — мгновенно потеряли свою важность. Она осторожно, стараясь не скрипеть половицами, легла рядом, пристроив голову на его плече. Он что-то пробормотал во сне и инстинктивно обнял ее, притянув ближе.

«Всего пять минуточек, — пообещала она себе, закрывая глаза и чувствуя, как напряжение постепенно покидает ее плечи. — Пять минуточек тишины, тепла и покоя, прежде чем снова надевать доспехи».

* * *

Молли Уизли

Боже правый, какой же шум. Настоящий, оглушительный, живой шум. И от Тонкс, кажется, исходит добрая половина этого гама. То волосы зеленые, то фиолетовые, то заводит с Кэтрин и Биллом какие-то воспоминания про Хогвартсе, и все трое смеются. Смотришь на них — и самой легче становится. А наш Грозный Глаз сидит в своем углу, ворчит что-то под нос и своим магическим глазом следит. Параноик, конечно, но в его возрасте и на его должности это, наверное, простительно.

Рон, кажется, съел половину индейки в одиночку. Надо будет дать ему еще порцию. Вытянулся, возмужал мой мальчик. А эти двое, Фред с Джорджем, просто неуемные! Уже вовсю примеряют новые жилетки из драконьей кожи, что Чарли прислал из Румынии. Жалко что сам не смог приехать. Прислал письмо, пишет, что с драконами все в порядке, а вот с местной погодой — не очень. Вечно он там один, на краю света…

И Билл здесь. С ним всегда спокойнее. До ужина достал откуда-то гитару. Мы тогда на добрых два часа потеряли Сириуса. Уселся в кресло у камина, поджав ногу, и играет. Не песни даже, а так, перебирает струны, смотрит в огонь и улыбается чему-то своему, далекому. Таким я его, поди, никогда не видела — спокойным, умиротворенным. Словно вся злость и тоска из него через эти струны вытекает. Хорошо, что Билл догадался ее принести.

Я смотрю на них и не могу поверить. После этого утра... А теперь... Теперь сердце бьется так ровно и тепло.

Грохнул смех Сириуса. Господи, он словно сбросил десять лет. Как он смотрит на Кэтрин... В его глазах я вижу мир. И она... она цветет под этим взглядом. Хорошая девочка. Сильная.

А Гарри... Мой бедный мальчик. Наконец-то щеки порозовели. Он смотрит на Сириуса как на героя. Только бы все что происходит вне этой комнаты не сломала его... Нет, не буду я об этом думать. Не сегодня.

Рон и Гермиона спорят о чем-то. Уж эти двое... Джинни хохочет, а Фред с Джорджем! Устроили фейерверк! «Фред! Джордж! Немедленно прекратите!» — хотелось бы мне сказать, но... Но ведь сегодня Рождество. Пусть балуются.

Римус сидит поодаль, но улыбается. Вечно он себя в сторонке держит, бедняга.

И я ловлю себя на мысли, что впервые за многие недели не сжимаюсь от страха. Нет, Артур не здесь. И Перси... «Нет, Молли, хватит, — строго говорю я себе. — Не порть им вечер».

Я смотрю на их лица и шепчу: «Смотри, Артур. Они все еще здесь. И музыка в доме снова». И представляю, как завтра буду писать ему в больницу длиннейшее письмо, чтобы подробно рассказать про все: и про подарки от Чарли, и про фейерверк, и про то, как Сириус-представь-себе-Блэк играл нам на гитаре.

Потому что пока в этом доме звучит такой смех и такая музыка, ничто не может сломить нас окончательно.

* * *

Следующим днем лаборатория Кэтрин в подвале была единственным местом, где царил ее собственный, строгий порядок. Воздух пах полынью, вереском и сушеным корнем мандрагоры. Девушка растирала в ступке какие-то темные кристаллы, когда услышала робкие шаги на лестнице.

В проеме застыл Гарри. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу, словно пойманный на месте преступления. Кэтрин вздрогнула от неожиданности, чуть не уронив ступку.

— Гарри? Все в порядке?

— Я… — голос его сорвался. Он сделал шаг вперед, оглядел полки со склянками и снова уперся взглядом в пол. — Они… в «Пророке»… Я просто… зашел.

Кэтрин смотрела на него — на ссутуленные плечи, сжатые кулаки.

— Хочешь… посидеть? — неуверенно предложила она, указав на табуретку.

Гарри молча кивнул и шлепнулся на табурет.

— Они пишут… такое… — он прошептал. — И про меня. И про вас. И я просто… не могу просто сидеть и делать вид, что ничего не происходит!

Кэтрин медленно опустилась напротив.

— Я знаю, — выдохнула она. — Я… я тоже читала. Иногда я просыпаюсь и думаю, что это все сон... А потом понимаю, что для всего мира я — монстр.

— А я — сумасшедший, — тихо отозвался Гарри.

Они сидели в тишине, и это молчание было громче любых слов.

— Что с этим нужно делать? — спросил Гарри, и в его голосе слышалась не детская надежда на ответ, а отчаяние равного.

Кэтрин горько усмехнулась.

— Я понятия не имею, Гарри. Честно. Мы просто должны помнить, что они лгут. Даже если в это верит весь мир. Мы-то с тобой знаем правду.

Это было слабым утешением, и она это понимала. Но это была не ложь. Гарри медленно кивнул. Камень на плечах, казалось, чуть сдвинулся. Гарри поднял взгляд на женщину напротив.

— Мисс Кейм...

— Кэтрин, — мягко поправила она.

Гарри на мгновение замер, после чего кивнул, принимая это новое, доверительное обращение.

— Кэтрин. Миссис Уизли зовет всех обедать.

— Ну… Не будем заставлять ее ждать, — Кэтрин, с легкой гримасой боли припадая на правое бедро, поднялась из-за стола.

Вместе с Гарри они молча поднялись по лестнице из подвала, оставляя позади тишину и запахи трав. Они не нашли ответов. Но они нашли нечто большее — понимание, что в этой безумной реальности они не одиноки. И сейчас этого было достаточно, чтобы пойти навстречу простой, земной радости — обеду в кругу тех, кто в них верил.

* * *

Кэтрин, направляясь из кухни в гостиную, в который уже раз задела головой низко висящую ветку омелы. Белые ягоды качнулись, будто дразня ее. Она остановилась, уперла ладони в бедра, и обернулась к Сириусу, который с преувеличенно невинным видом разбирал почту у камина.

— Блэк, ты развесил ее по всему дому нарочно. Я уверена.

Он даже бровью не повел, не отрываясь от какого-то пергаментного свитка.

— Не имею ни малейшего понятия, о чем ты. Старый дом, сам знаешь. Все растет как придется. Возможно, это дух Рождества.

— Дух Рождества с обостренным чувством юмора, — парировала она, делая к нему пару шагов. — Куда бы я ни пошла — натыкаюсь на эту омелу! Выхожу из комнаты — висит. Иду в библиотеку — висит. Даже в кладовке, Сириус!

— А нечего ходить по злачным местам, — наконец поднял на нее взгляд Сириус, и в его серых глазах плясали озорные искорки. — А то вспоминаю я один сарай у сторожки Хагрида...

— Сказал он, — фыркнула Кэтрин, — великий блюститель нравов...

Она не успела договорить. Сириус отбросил письмо, одним ловким движением поймал ее за руку и, рассмеявшись, утянул за собой в тот самый темный угол прихожей, который скрывался за огромным гардеробом.

— ...И утащил ее в темный угол целоваться, — закончил он уже шепотом прямо у ее губ, прежде чем его смех и слова потонули в долгом, сладком поцелуе под аккуратно прикрепленной к потолку веткой омелы.

* * *

— А в тот вечер мы все-таки решились отследить момент и проверить статую одноглазой ведьмы, — спокойно, словно на лекции, рассказывал Римус, крутя чашку в руках. — Джеймсу как раз сняли гипс, энергии было через край...

— Так, стоп, — Сириус нахмурился, отрываясь от созерцания своего стакана. — А где я был в это время?

— За девками бегал! — радостно изрекла Тонкс, ограждаясь диванной подушкой словно щитом, предвидя реакцию.

Сириус уже открыл рот, чтобы парировать со своей коронной язвительной улыбкой, как вдруг...

— Сириус Орион Блэк! — строгий, резкий голос Кэтрин разрезал воздух. Все взгляды мгновенно устремились на нее. Она сидела с идеально прямой спиной, сложив руки на груди, и смотрела на него с таким ледяным, обвиняющим видом, что даже Грозный Глаз Грюм мог бы позавидовать. — У тебя что, был кто-то до меня?!

В комнате повисла гробовая тишина. Даже Тонкс замерла с открытым ртом. Сириус обернулся к Кэтрин, его собственное остроумие на мгновение полностью изменило ему. Он смотрел на ее суровое лицо с искренним, слегка растерянным недоумением.

— Я... Кэт, но это же... — он беспомощно замолк.

— Ну? Чего ты замолчал? — не отпускала она, поднимая одну бровь. Ее губы чуть подрагивали, выдавая себя лишь самым внимательным наблюдателям.

— Считает... — неожиданно, тихо и абсолютно бесстрастно, прозвучало от Римуса.

Мгновение полной тишины, за которой последовал взрыв.

Первым громовым, отпускающим все напряжение смехом расхохотался Сириус, откинувшись на спинку дивана. Тонкс, понявшая шутку, залилась счастливым визгом. Даже Римус тихо посмеивался, качая головой. Кэтрин не выдержала и рассмеялась, наконец позволив улыбке озарить свое лицо, и легонько толкнула Сириуса плечом.

— Страшная женщина, — сквозь смех выдохнул он, обнимая ее за плечи и притягивая к себе. — Чуть сердце не остановилось. Я уже мысленно прощался со своим хвостом.

— Ох, — фыркнула Тонкс, вытирая слезу восторга и лукаво глядя на Римуса, который старался делать вид, что увлеченно изучает узор на своей чашке. — Мне бы твою выдержку, Кэт. Я бы кое-кого так пугала... для бодрости. Чтобы сердце билось чаще, знаешь ли.

Она заговорщицки подмигнула Кэтрин, в то время как кончики ушей Римуса предательски порозовели, и он сделал вдруг внезапно глубокий глоток чая, словно ему не хватало воздуха.

Сириус, подхвативший намек мгновенно, громко рассмеялся.

— Вот именно! Правильный подход! — он бросил взгляд на смущенно откашливающегося Люпина. — А то некоторые слишком спокойные. Жизни не хватает.

Римус лишь покачал головой, пытаясь скрыть зарождающуюся улыбку за краем кружки, но смущенный взгляд, брошенный на Тонкс, выдавал его с головой.

* * *

Воздух в спальне был теплым и по-рождественски уютным. Пахло глинтвейном и имбирем, а обычно мрачные стены в желтоватом свечении камина наконец-то не выглядели жутко.

Кэтрин стояла спиной к кровати, завязывая длинный шнурок на плотной ночной сорочке. После того ранения она больше не могла спать без одежды, как раньше; жуткие рваные шрамы на боку и бедре заставляли ее прятаться. Но и спать в теплом свитере было не очень удобно.

Дверь тихо открылась и закрылась.

— Это еще что за призрачное одеяние? — спросил Сириус, останавливаясь на пороге. — Кто впустил в мою спальню Ровену Когтевран?

— Спать собираюсь, Блэк. Обычное дело.

— Да? — он медленно приблизился, и его отражение появилось в темном окне. — А по-моему, на тебе парадная форма генерала, готовящегося к тихому часу. Нет, Кэт, я понимаю — спать в одежде, но этот викторианский ужас... не наша фишка.

Он подошел вплотную сзади, его руки обвили ее талию, а губы коснулись шеи.

— Ты сегодня была… невероятна, — его шепот был густым и теплым. — Смотрел на тебя и не мог оторваться. Весь этот хаос — дети, гости, эта суета… а ты посреди всего этого — как скала. Спокойная. Сильная. Тот самый центр, вокруг которого все вращается и не разваливается. Эта твоя чертова непоколебимость… — Он замолкает, как бы подбирая самое точное слово. — Вот что я люблю. Вот что сводит меня с ума. Всю тебя, понимаешь?

Одним ловким движением он дернул за кончик шнурка. Узел развязался. Кэтрин инстинктивно вцепилась в ворот, прижимая ткань к груди.

— Сириус, не надо…

Но он мягко, но неумолимо отвел ее руку. Развернул ее к себе. Его глаза в полумраке горели серьезностью.

— Дай, — тихо приказал он.

Он не отрывал от нее взгляда, медленно разводя полы сорочки. Ткань соскользнула с ее плеч на пол. Кэтрин замерла, ожидая в его взгляде жалости или отвращения к бледным отвратительным шрамам, выделявшимся на коже. Заживить и сгладить их полностью не получится никогда.

Но его взгляд был прикован только к ее глазам. Он коснулся ладонью ее живота и провел вниз, по грубой ткани на месте заживления.

— Ты думала, это хоть капельку меня волнует? — его голос звучал почти сердито. Он опустился на колено и поцеловал самый центр самого грубого дефекта на бедре. — Это не шрамы, Кэт. Это отметины. Как у меня, — он указал на старые следы на своей груди и запястьях. — Только мои — от того, что я сидел в клетке. А твои — от того, что ты сражалась. В них вся твоя история. И я не хочу, чтобы ты ее от меня прятала. Никогда.

Он снова поднял на нее взгляд, и в его улыбке проглянул сорванец.

— А насчет твоих… — Блэк красноречиво провел ладонью по изгибу ее бедер. — Нахалка Тонкс была на сто процентов права. Роскошные.

Кэтрин рассмеялась — сдавленно, с внезапно накатившими слезами облегчения, и потянулась к нему. Он поймал ее в объятия, и его смех смешался с ее смехом, сметая последние остатки стыда.

* * *

Дверь в подвал отворилась беззвучно, впустив в помещение, пропахшее полынью и металлом, длинную темную тень. Северус Снейп замер на пороге, его черные глаза медленно скользнули по стеллажам со склянками, оценивая и классифицируя каждую, прежде чем остановиться на Кэтрин.

Та стояла спиной к входу, ее палочка была направлена на развернутый на столе пергамент. В воздухе парила сложная светящаяся голубым структура — трехмерная формула, составленная из линий магической энергии.

— Профессор, — она не обернулась, но ее плечи напряглись. — Спасибо, что пришли. Дамблдор передал бумаги?

— Не сомневайтесь в пунктуальности директора, — холодно откликнулся Снейп, положив на ближайшую полку сверток с документами. Его взгляд прилип к парящей формуле. — Хотя, судя по всему, вы и без них не теряли времени даром.

— Я внесла некоторые коррективы в исходные данные, — наконец повернулась к нему Кэтрин. Ее лицо было уставшим, но глаза горели сосредоточенным огнем. — Взглянете?

Снейп медленно приблизился к столу, скрестив руки на груди. Он несколько минут молча изучал формулу, его лицо было непроницаемой маской, но пальцы нервно постукивали по локтю.

— Исходный материал... — наконец произнес он, и в его голосе прозвучала не признательность, а сухая констатация факта. — Вы не пробовали сместить точку концентрации центрального вещества? В сторону увеличения.

— Смотрите, — вместо ответа сказала Кэтрин.

Она провела палочкой, и светящаяся конструкция плавно опустилась на пергамент, превратившись в чертеж. Затем она взяла несколько листов тонкой кальки, на которых были нанесены другие, более сложные схемы. Накладывая их поочередно на основную формулу и сдвигая под разными углами, она заставляла структуру меняться, проявляя новые, скрытые свойства.

Лицо Снейпа становилось все мрачнее. Он наклонился ближе, его черные глаза впивались в чертежи с почти хищной интенсивностью.

— Это... меняет базовое понимание исходника, — прошипел он, и в его голосе впервые прозвучало нечто, кроме холодности. — Сотни новых комбинаций. Десятки потенциальных применений. А выглядит так, словно первокурсник смешал все что было в сумке с реактивами.

— Идиотская гениальность, да. Я надеюсь, они... по ту сторону... еще до этого не додумались, — тихо сказала Кэтрин, убирая кальку.

Снейп резко выпрямился, его губы искривились в знакомой усмешке.

— Вы действительно полагаете, что идея варьировать концентрации и плотность компонентов пришла в голову только вам? — язвительно спросил он.

— Я полагаю, что для понимания принципа, а не слепого перебора, им нужно быть моей родней, — парировала Кэтрин, глядя на него прямо. В ее глазах вспыхнула старая боль, намек на знания, унаследованные от отца. — Но я не могу утверждать, что это знание по-прежнему остается уникальным. Время ищет лазейки во всем.

Они стояли друг напротив друга в тишине подвала, объединенные не доверием, а общей угрозой и общим интеллектом. Снейп последний раз бросил взгляд на формулу, затем кивнул — коротко, почти невидимо.

— Вы делали образцы вот этого варианта? — Снейп, словно преодолевая что-то внутри себя, резким движением положил несколько листов кальки поверх основной формулы, выделив один особенно сложный узел.

— Да, — ответила Кэтрин, следя за его жестом. — Но вещество получается катастрофически нестабильным. Я не хочу, чтобы то, что осталось от этого дома, взлетело на воздух вместе с нами.

— Поверьте, — его губы искривились в холодной усмешке, — я не расстроюсь, если этот дом перестанет существовать.

Кэтрин вздохнула, отложив палочку. Она посмотрела на него не как на врага или невольного союзника, а как на коллегу в безвыходной ситуации.

— Северус. Вам не обязательно делать вид, что вам приятно работать со мной. Я прекрасно понимаю, что это не так. — Ее голос был ровным и лишенным вызова. — Но вы как профессионал мне необходимы. Ваши знания и ваш... уникальный угол восприятия могут указать на то, о чем я не способна додуматься в силу различия наших подходов к материалу.

Снейп замер. Его темные глаза, обычно полные презрения или ярости, на мгновение стали просто оценивающими. Он молчал несколько секунд, и в тишине подвала было слышно лишь потрескивание факелов.

— У меня есть место, — наконец произнес он отрывисто, — где я смогу проверить стабильность вещества. Без использования одушевленных объектов.

В его тоне не было любезности, но была четкая деловая предложение. Это было максимальное признание ее компетенции, на которое он был способен.

— Тогда я соберу необходимые реактивы и подготовлю расчеты, — кивнула Кэтрин, поворачиваясь к стеллажам. — Благодарю вас.

— Я должен сказать пару слов мистеру Поттеру. Если вы вспомните что-то еще, поторопитесь.

Снейп, не сказав больше ни слова, развернулся и вышел, его черный плащ взметнулся за ним. Сцена закончилась не примирением, но установлением хрупкого, рабочего перемирия, основанного на взаимной необходимости и холодном интеллектуальном уважении. И в условиях надвигающейся войны это было порой ценнее дружбы.

* * *

Дверь в спальню закрылась с тихим, но четким щелчком, отсекая внешний мир. Сириус метался по комнате, его шаги были тяжелыми и резкими. От него буквально исходил жар ярости. Кэтрин чувствовала, как усталость накатывает тяжелой волной после часов в лаборатории, но сейчас ей нельзя было поддаваться. Она вдохнула поглубже, собираясь с мыслями.

— Сириус, — твердо произнесла Кэтрин, останавливаясь посреди комнаты.

Блэк резко обернулся, его лицо искажено гневом, и направил на нее палец.

— Не вздумай защищать Снейпа. Стоя в нашей спальне. Просто не смей.

— Я не собираюсь его защищать, — голос Кэтрин оставался спокойным, но в нем зазвучала сталь. Ее собственные нервы были натянуты как струны, но она знала, что одной вспышкой тут не поможешь. — Я хочу понять, что на тебя нашло. Что случилось на самом деле?

— Он вымещает на Гарри ненависть ко мне и Джеймсу! — Сириус с силой провел рукой по лицу, срывая с себя жилетку и бросая ее на стул. — Это кристально ясно даже младенцу!

— Совсем без причин? — тихо спросила Кэтрин. — Я слышала рассказы о ваших школьных годах. От Молли, от Римуса. Вы его травили. По-настоящему.

— Это не оправдывает того, что он делает сейчас с моим крестнником!

— А я и не оправдываю! Но Дамблдор не дурак. Если Снейп лучший в окклюменции — пусть учит. Лишь бы у Гарри был щит!

Сириус замер, тяжело дыша.

— Почему ты вообще согласилась с ним работать? С этим... этим...

— Потому что, — голос Кэтрин стал тише, но тверже, — когда Барти Крауч-младший увел Гарри из-под моего надзора на Турнире, Снейп не задавал глупых вопросов. Он не читал моралей. Он действовал. Я могу не любить его, Сириус, я могу презирать его манеры и его злопамятность. Но я уважаю его эффективность. И в нашей ситуации это важнее личных симпатий.

Сириус замер, тяжело дыша. Его ярость начала уступать место холодному, беспомощному осознанию.

— Ты проводишь с ним время в лаборатории... — это прозвучало уже не как обвинение, а как горькое констатирование факта.

— Не вздумай, Сириус Блэк, — ее голос стал опасно тихим. Она подошла к нему вплотную. — Не вздумай оскорбить меня ревностью к нему. Только рискни.

Он отвел взгляд, его плечи опали. Гнев сдулся, оставив после себя лишь усталость и страх.

— Ты... ты можешь сама дать Гарри что-то? Какое-нибудь зелье? Чтобы защитить его от этого... влияния?

— Нет. Я могу сделать его покорным или усыпить. Но это не защита, а подчинение. Защищаться он должен научиться сам. Ты это понимаешь.

Сириус с вымученным вздохом рухнул на край кровати, опустив голову на руки. Двадцать минут назад в столовой он едва не бросился на Снейпа, когда тот с язвительной ухмылкой сообщил Гарри о своих «уроках». Он сорвался впервые за два месяца относительного покоя, и эта потеря контроля злила его не меньше, чем сам факт присутствия Снейпа.

Кэтрин медленно подошла и встала перед ним. Она мягко взяла его лицо в свои ладони и заставила поднять взгляд. Затем прижалась лбом к его лбу, стоя над ним, вбирая в себя его гнев и отчаяние.

— Страшная ты женщина, Кэти, — прошептал он, его руки обняли ее за талию, прижимая к себе. — Если умеешь такие вещи.

— Вот и веди себя хорошо, — она чуть сжала пальцами его волосы на затылке, и в ее голосе снова появились нотки легкости, обещая прощение. — А то усыплю.

Он глубже зарылся лицом в ее плечо, и они стояли так, пока его дыхание не выровнялось. Ссора окончательно отступила, оставив после себя лишь тихую усталость.

Спустившись вниз спустя час, они застали картину мирного разрушения после праздника. Гермиона и Рон спорили над шахматной доской, миссис Уизли зашивала оторванную от рождественского носочка помпон, а из камина доносился усталый, но спокойный голос Артура.

— Гарри, подожди! — раздался голос Джинни. Она стояла у стола с высокой, шаткой стопкой праздничных тарелок в руках. — Поможешь донести? Она не подъемная почти!

Гарри, уже направлявшийся к лестнице, кивнул и вернулся. Он аккуратно принял верхнюю половину стопки. Они понесли свою ношу на кухню, их плечи едва соприкасались в узком проеме.

Сириус, полулежа в своем кресле у камина, тихо перебирал струны гитары Билла. Кэтрин присела на широкий подлокотник, прислонившись к его плечу. Она почувствовала, как его пальцы замерли на мгновение, и аккорд оборвался.

— Что такое? — тихо спросила она, следя за его взглядом.

Сириус не ответил сразу. Он смотрел на Гарри и Джинни, исчезающих в дверях на кухню. В его глазах мелькнула тень — не боли, а скорее глубокой, далекой ностальгии

— Где-то я это уже видел, — так же тихо произнес он, и уголки его губ дрогнули в слабой, почти неуловимой улыбке.

Сириус глубоко вздохнул, и его пальцы снова заскользили по струнам, извлекая тихую, задумчивую мелодию. Мелодию, которая звучала как эхо из того времени, когда их самое большое горе было всего лишь сломанной тарелкой, а не сломанным миром.

Кэтрин положила руку ему на плечо, и они сидели так, слушая, как музыка смешивается с голосами дома, — хрупкое, но стойкое перемирие не только между ними, но и с прошлым, длиною в один вечер.