Облачная рябь (гет)

Сакура в полусне спихивает с себя тяжеленного Роши. Сквозь раннее утро — полутьма за окном — ей чудится, что это уже раз третий или четвертый…

С Роши невозможно договориться. Он приминает часть одеяла лапами и устраивается в нем, как в большом гнезде, а при попытке сдвинуть — шипит и выпускает когти. Еще вечером она впускает его в комнату, потому что он мерзко орет и царапает дверь. И теперь, медленно просыпаясь, очень об этом жалеет…

Роши обтирается об ее лицо жесткими усами и мрявкает прямо в ухо. Дернувшаяся Сакура с усталым стоном переворачивается на другой бок, оставляя наглому коту одеяло. Но тот этим не удовлетворяется — проходится по ее голове…

— Уходи-и-и-и… — воет Сакура, натягивая одеяло на голову.

Роши еще раз мрявкает, что очевидно означает «нет», и начинает карабкаться ей на плечи. Сакура готовится уже выбраться из убежища, чтобы выставить кота в коридор… но кот вдруг пропадает. Наверное, она все-таки разбудила Изуну…

Но… но почему тогда кто-то шумит в прихожей?

Сакура выбирается из-под одеяла, сонно моргая, обводит Изуну взглядом и хочет уже спросить: «а кто пришел?», когда понимает, что Изуны тут нет.

— Ой… — она хлопает ресницами и машинально садится.

Мадара сверкает взглядом на притихшего у него в руках кота. Роши вжимает уши в голову и выдает что-то более-менее похожее на кошачьи извинения. Мадара спускает его с рук на пол, наклонившись как-то очень тяжело, и Сакура отмирает.

Выпутаться из одеяла несложно. Она справляется за пару секунд и спрыгивает с кровати. Подставивший руки соулмейт ловит ее, впуская в кокон из тепла и знакомого запаха. Влетевшая в него Сакура обнимает крепко-крепко. Поднявшийся к горлу несглатываемый ком вынуждает дышать быстро и поверхностно.

Она, запрокинув голову и опершись подбородком о чужую грудину, вдруг замечает странное. На лице Мадары можно ожидать чего угодно, но только не выражения, которое сложно себе представить. Ему больно.

И вместо: «я так скучала», вырывается:

— Что случилось?!

— Немного помяли, — успокаивает ее Мадара, слабо приподнимая уголки губ, — все хорошо.

— Точно? — беспокойно вскидывается Сакура, отстранившись.

— Будь уверена.

Не то чтобы она уверена. Соулмейт зачастую не показывает, что ему больно. А тут у него даже лицо меняется! Наверное, что-то серьезное. Она уже готовится обрушиться на него горой вопросов, но Мадара успокаивающе проводит рукой по ее плечу и возвращает поближе к себе. Поддавшаяся Сакура смотрит ему в лицо с тревогой.

— Даже не трещина в ребре. Так. Ушибы, — соулмейт чуть наклоняется к ней.

Сакура трясет головой. Прячет влажные глаза за упавшими на лицо волосами. Когда Мадара с едва слышным вздохом прикладывает ее к груди, все-таки не сдерживается.

— Тут больно? — спрашивает она глухо, положив пальцы туда, где кончаются чужие ребра.

— Немного.

— А тут? — она перемещает ладонь выше.

— Слегка.

— Тут? — Сакура дотрагивается еще выше.

— Почти нет. Но вот тут, — Мадара берет ее ладонь и кладет чуть левее, ближе к боку, — поосторожнее.

Сакура вскидывает голову с возмущением. Сталкивается взглядом с наблюдающим за ней Мадарой. Почему он улыбается? Разве люди должны улыбаться, когда они все в ушибах?

— И… и как долго будет болеть? — не найдясь с выражением эмоций, решает найтись с вопросом Сакура.

Ее пальцы нащупывают повязку и замирают.

— Неделю-две, — Мадара успокаивающе похлопывает ее по руке. — Буду как новый.

— Ты же не собираешься вырасти заново? — бурчит Сакура, которая ничуть не чувствует успокоения.

Усмехнувшийся соулмейт качает головой. Удивительно, но сейчас он, наверняка весь в синяках и с новой заплаткой на теле… не выглядит злым или расстроенным тем, что получил травмы. Будто ему и не больно. Он даже говорит об этом спокойно.

Несложно вспомнить то, каким пугающим кажется Мадара несколько дней назад, когда уходит. Возможно, все агрессивное выливается из него на тех, кто его разозлил? Если он в таком состоянии, то в каком те люди? Они вообще…

Шорох около двери заставляет Сакуру содрогнуться. Они что, все-таки разбудили Изуну?

— Нет, мы не встречаемся, — шепотом передразнивает кого-то Хаширама, держащий в руках свою куртку. — Ну и что ты мне скажешь?

Ого, так вот кто шумел в прихожей!..

— Что ты сейчас закроешь дверь и тихо посидишь на кухне, — вполголоса, очень низко и пугающе сообщает ему Мадара, мгновенно становясь вместо ее соулмейта — кем-то другим. — И не дай Ками-сама тебе разбудить Изуну.

Хаширама как-то теряет весь свой торжествующе-обвинительный вид. Даже его пучок шоколадных волос торчит на макушке не так победно. Он передергивает плечами и еще тише, чем раньше, сообщает:

— Я сначала в душ.

И, подмигнув Мадаре, закрывает за собой дверь.

Тот простреливает ее жутким взглядом, а когда Хаширама хлопает дверью в санузел — это слышно, наверное, во всем доме — то кривится.

— Разбудит Изуну — я его спасать не буду, — говорит, как будто думает вслух, соулмейт. Опускает взгляд на Сакуру. — Что?

— Он же твой друг, — напоминает она ему, думая, что Хаширама не заслуживает быть выкинутым из окна. Даже если кого-то будит.

— У нас не такая дружба, как у тебя и твоей Ино, — Мадара гладит ее по затылку, перебирает в пальцах короткие пряди.

Ну и зря. Такая дружба, как с Ино, и кстати — с Шизуне, никому бы не помешала… Они-то уж точно не дали бы ее в обиду какому-нибудь Изуне.

Но что-то они ушли от важной темы. Нет, она не даст себя провести.

— А где еще болит? — Сакура пытливо всматривается в его лицо.

— Бедро, — подсказывает ей Мадара и переводит тему. — Если не собираешься спать, идем на кухню.

Сакура косится на незаправленную кровать и на уже устроившегося на подушке Роши. Даже если бы она собралась, вряд ли бы у нее вышло.

Да и кто выберет сон, когда возвращается соулмейт? Впрочем, он-то как раз может и выберет?.. Мадара выглядит действительно уставшим. Даже не так. Вымотанным.

— Ты не хочешь спать? Я могу проводить Хашираму, — шепотом говорит она и приподнимает подбородок повыше, — ну, сама.

— Не надо, — соулмейт не отводит от нее внимательного взгляда. — Я в порядке.

Сакура поджимает губы.

В порядке? С больными ребрами и бедром? Ну конечно. И, насколько она помнит по вчерашним приступам, не спит он до позднего времени. А сейчас… предположительно чуть больше, чем семь утра? Она задумывается об этом и не замечает, что что-то притягивает Мадару к ее лицу. Он, склонившись, слабо улыбается — или так падает тень? Твердые пальцы очерчивают уголки ее губ. Сакура удивленно приоткрывает рот. Прикосновения прослеживаются очень чувствительно. И приятно. Даже очень… В голове стучит маятник: поддаться или нет?

Это длится всего пару секунд. Мадара отпускает ее лицо до того, как она находит решение.

— Как ты себя чувствуешь? — и переводит тему до того, как Сакура успевает что-то сказать. — Изуна вчера весь вечер за тобой следил.

— Ну… думаю, он испугался, когда нашел меня в комнате, а я не могла дышать, — Сакура пожимает плечами, думая, что бесполезно переводить ее обратно.

Сейчас ее устроит что угодно, любое неболезненное прикосновение, только бы соулмейт был рядом. Потом она обязательно это все прояснит, но сейчас…

Рука Мадары крепко сжимает ее плечо. Не больно. Не страшно. Но Сакура чувствует повисшее между ними напряжение как медленно нагревающийся и желтеющий свет, наполняющий комнату. Она и забывает, как легко с ним переступить через неясную черту, чтобы потом угадывать по поведению.

Сейчас ей не хочется поднимать напряжение еще выше.

— Я не мог решить проблему иначе. Прости меня за это, — соулмейт смотрит на нее, и кроме ожидания на его лице мелькает что-то еще. Всего несколько мгновений, но она замечает и даже распознает. Сложно не узнать сожаление. Мадара просит прощения не потому, что должен.

Внутри вздрагивает большое и холодное море. Сакура стирает его брызги с ресниц, вспоминая жуткий вечер и понимание, что никто не придет и поможет ей дышать своим примером. Мадара плавным движением притягивает ее к себе, избавляясь от напряжения. Всего на минуту, решает она. Но…

— Никаких больше драк? — тихо спрашивает Сакура, которая между теплом и спокойствием или вопросом, не может выбрать первое.

— Никакого избиения людей за грязные деньги, — поправляет ее с иронией Мадара.

— Что, это тоже закончится? — отвечает ему в том же тоне Сакура и, получив пару секунд внимательного взгляда, прячет лицо в чужом свитере.

Лучше бы он реагировал как Изуна… это подозрительное внимание, странное прикосновение к губам. Очевидно, скоро ей придется узнать что-то новое о человеческих телах. Она надеется, что хотя бы это окажется чем-то очевидным и — желательно — хорошим.

— Нельзя избить работодателя и остаться в штате, — наконец отвечает соулмейт и кладет ладонь ей между лопаток. — Я буду чай. А ты?

Сакура хочет кофе, как делает Изуна, с молоком и корицей. Но брать кофе Изуны без Изуны она точно не решится… И варить его надо сначала научиться.

Мадара смотрит на нее, приподняв брови.

— Чай, — без особого энтузиазма отвечает Сакура.

Соулмейт щурится. Потом качает головой и наконец говорит:

— Хаширама варит неплохой кофе.

И когда она расплывается в довольной улыбке, Мадара только снова качает головой. Что вызывает такую реакцию? Длина списка вопросов растет и растет.

Хаширама появляется из душа с распущенными волосами. Они не пушатся, как у Сакуры, и не вьются на кончиках, а лежат россыпью на плечах и спине.

Устроившаяся рядом с Мадарой, который только-только закрыл окно и выбросил сигарету, Сакура округляет глаза. Шоколадные пряди, длинные, блестящие на рассветном солнце, отяжелевшие от воды, выглядят потрясающе красивыми. Проследивший ее взгляд Мадара только странно дергает бровью.

— Это моя майка?

— Конечно. Поэтому и взял. Висела на сушилке! — Хаширама довольно дергает за ткань в районе груди, где блестит принт — тонкая белая полоса на черном фоне. — Ты сутки в душ хотел. Меняемся?

Мадара скашивает взгляд на Сакуру. Несложно понять, что он об этом думает. Ему точно не нравится. Почему-то он принимает Хашираму, своего же друга, за опасность, когда тот оказывается рядом с Сакурой и открывает рот. Это странно, потому что его друг не ощущается опасным. Только не опасным.

— Я не выкину его из окна, — она смотрит на соулмейта большими и честными глазами, даже моргать прекращает.

— Я в полной безопасности! — подтверждает Хаширама и плюхается за стол, оборачивается на плиту. — Вы были слишком заняты для чайника?

— Не беси меня, поставь сам, — сверкает на него взглядом Мадара. — И свари кофе.

Только устроившийся на стуле с удобством Хаширама неохотно поднимается.

— Кофе некрепкий. Не лезь к моей соулмейтке, — отрывисто оставляет указания Мадара, отталкивается от подоконника и, мимолетом потрепав Сакуру по плечу, обещает ей мягко: — Вернусь через пятнадцать минут.

Сакура смотрит ему в спину с каким-то щемящим чувством в груди. Мадара слегка прихрамывает. И это Мадара, который всегда двигается быстро и неожиданно. Мадара, у которого на каждое ее неловкое движение есть всего секунда на бросок навстречу...

Роющийся в шкафчике, где Изуна хранит кофе, Хаширама отвлекается от этого занятия.

— Это для него даже не травмы, — говорит он так же мягко, как и ее соулмейт, подходит ближе и осторожно, явно плохо зная о человеческих границах, похлопывает ее по плечу.

Мадара относится к нему как к кому-то, кто не всегда знает, что делает. Но Сакура находит в тоне Хаширамы и в том, как он легко расшифровывает ее взгляд, серьезную проницательность. Во всяком случае, сейчас он смотрит с пониманием.

Сакура разглядывает его, оказавшегося так близко, и думает, что соулмейт все-таки Хашираме доверяет. Иначе не оставил бы их двоих.

— Я не видела его с травмами, — признается ему Сакура, вспоминая, — только с синяками… и с… ну… да, с синяками.

Ножницы в шее Мадары и пропитанную кровью повязку она помнит хорошо. Настолько, что предпочла бы забыть. Каждая секунда той ночи, когда соулмейт умирает, сейчас ощущается едва выносимой.

Сакура лихорадочно отгоняет эти воспоминания так далеко, как может.

— Мадара хорош в том, чтобы их не получать, — Хаширама отворачивается к плите.

Его спина постоянно находится в движении. Он то двигает плечами, наливая воду в чайник, то странно покачивается в разные стороны, когда поджигает газ и насыпает в прозрачную колбу чайничка — чай. Тянется за джезвой — и сразу же текуче оказывается на другой стороне стола, чтобы налить в нее воды.

Сакура наблюдает за ним, садясь к окну спиной и опираясь об стекло. Чужие движения слегка отвлекают. Сзади распускается серовато-голубое — в проблесках между полупрозрачными облаками виднеется чистое небо — утро. По полу ползут длинные тени, забирающиеся на стулья и стол.

— Как вы разобрались с этим? — осторожно спрашивает Сакура, когда чувствует, что Хаширама закончил с активными действиями.

У него, обернувшегося, в таком освещении темные, почти черные глаза — но даже так он не похож на Мадару. Более смуглая кожа, живая мимика, те же теплые морщинки около глаз, вся фигура — сплошное движение, в то время как соулмейт замирает на месте вырубленным из камня.

Они такие разные. Но дружат. Интересно, смогла бы Сакура дружить с Ино, если бы они так переругивались? Для них эта манера общения не становится проблемой. Иначе, как подозревает Сакура, они бы уже подрались. Не зря же оба это умеют. Как-то Изуна проговаривается, что Мадаре может составить конкуренцию только один человек.

Этот человек улыбается ей мягко-мягко, будто окунает в пух, и Сакура чувствует что-то старое, очень забытое, но такое родное, что хочется заплакать.

— Мадара не одобрит, если я тебе расскажу, — Хаширама теряет эту улыбку почти сразу.

Она пожимает плечами, опустив взгляд. Пускай ей и отказывают в ответе, Сакура уже по тому, как он это делает, догадывается: ничего хорошего не услышать.

— Мы никого не убили, если тебя это волнует, — паузу спустя сообщает Хаширама. — Только покалечили. Не до инвалидности! Ну, я так думаю… Но этого я тебе не говорил.

Всмотревшаяся в него с тревогой Сакура подпирает кулачком подбородок. Почему это вообще не звучит успокаивающе?

— Кофе, я так понимаю, для нас с тобой, — он непринужденно меняет тему и на секунду оборачивается на плиту, чтобы что-то проверить и сообщить: — Еще рано…

Все сегодня только и делают, что ищут другой повод для разговора. Не то чтобы она хочет сопротивляться.

— Почему ты так решил? — Сакура поднимает брови.

— Потому что Мадара не пьет кофе и никогда не даст мне покопаться в запасах Изуны. Но ты, очевидно, нравишься Изуне. За что, я кстати, тебе благодарен! Он покупает отличный кофе, — Хаширама тихо смеется, опершись об столешницу одной рукой, а вторую приподнимает в воздухе. — Но никогда не признается, какой. Я уже столько перепробовал…

Похоже на Изуну.

— Я не думаю, что ему нравлюсь, — это действительно так, и Сакура уверена, что Изуне если кто и нравится, то только его старший брат.

— Если Мадара разрешает взять его кофе для тебя… — Хаширама смотрит на нее с таким видом, будто очевиднее вещи он еще не говорил. — Догадываешься?

— Нет, — удивленно говорит она, хотя некоторые догадки у нее есть.

Например, что ее соулмейт просто знает, что не понесет за такое самоуправство ответственности.

— Да, Мадара предупреждал, — Хаширама прекращает улыбаться, и ощущение, будто гаснет лампочка. — У тебя проблемы с… людьми, да? Тебе, наверное, сложно.

Он первый, кто говорит ей это. Что ей сложно. Возможно, кроме Ино, но она понимает все без слов и там не нужно что-то произносить. Сакура сдержанно кивает, а потом осознает: это действительно сложно. И последние дни — это просто… невероятно сложно, потому что нельзя жить так, будто ничего не происходит, не умеет она так. Вряд ли и научится — она не человек.

— Я учусь, — признается ему Сакура, рассматривая собственные босые ноги, болтает ими в воздухе. — Слишком много всего. Но мне помогают...

Хаширама усмехается.

— Я надеюсь. Но ты не выглядишь пробле… то есть… извини. Ты не выглядишь как люди, которые не любят общение.

— Я выглядела так пару месяцев назад, — Сакура тоже улыбается и поднимает взгляд.

Хаширама выглядит слегка смущенным. Не то чтобы он не прав.

Она ведь правда проблемная. Но… ощущение гордости собой это не сглаживает. Потому что в первую встречу с людьми тем было ясно: с ней что-то не так. Какой-то человек с цветными разводами на руках кричит ей, что она откуда-то сбежала, и вряд ли он имеет в виду хорошее место. И женщина, пытающаяся отвлечь от нее своего ребенка…

Возможно, она выглядит для них так же странно, как для нее выглядят странно драки за деньги.

— Да, представляю… Мадара примерно тогда стал нервничать больше обычного, — Хаширама потирает челюсть.

Сакура представляет соулмейта отдельно от понятия «нервничать», потому что вместе они у нее никак не сходятся.

И у Хаширамы она спрашивает другое, хотя и связанное:

— А ты… ты не скажешь мне… все правда закончилось? С вашей работой. Мадара говорит, что все, но он не очень любит договаривать.

— Если бы мы не закончили, он бы не вернулся, — только обернувшийся на кофе, Хаширама подмигивает ей. — Он такой с детства. Пока не разделается с ке… то есть, пока задачу не решит — не успокоится.

Она старательно игнорирует оговорку (уже вторую за утро). И все пытается представить Мадару ребенком. Маленьким. Держащимся за чью-то большую руку и учащемуся жить в огромном мире. А еще не все у него получается с первого раза, и он пока не умеет так страшно смотреть.

Но никак не получается. Кажется, это невозможно. Такие, как соулмейт, наверняка уже рождаются взрослыми. Серьезными, вспыльчивыми и все умеющими, но не всё — умеющими объяснять. Маленький Мадара.

— Не верится, — бормочет себе под нос Сакура.

— Сложно, — соглашается Хаширама с заговорщицкой, почти самодовольной, ухмылкой. — Но я все помню! И… я еще в детстве знал, что компромат пригодится.

Она заинтересованно поддается вперед. Хаширама подмигивает ей и прокручивает в пальцах телефон.

Когда Мадара возвращается в облаке из ментоловой свежести, Сакура его даже не замечает.

Все ее внимание приковано к фотографиям. Небыстро перелистывающий Хаширама комментирует, описывая то их дружбу, то как Изуна был похож на девчонку, и Мадара постоянно из-за этого дрался, то как они были соперниками на соревнованиях… Сакура внимательно слушает, кивает, всматривается в старые и не такие четкие фотографии, которые можно сделать сейчас, и не может поверить. Маленький Мадара — хмурый вихрастый мальчик с острым взглядом. Руки в карманах, болтающаяся на узких плечах огромная майка… На носу пластырь. А рядом стриженный коротко Хаширама, демонстрирующий фотографу ряд редких мелких зубов.

Фото за фото. Целые отрезки жизни, которые так легко можно перенести на любое устройство.

На окончание школы Мадара уже не такой худощавый, как в младшей, но все такой же хмурый. Сакура удивленно скользит взглядом по общей фотографии, где кроме него и Хаширамы еще несколько человек, и замечает знакомое лицо. Конан.

— А, Мадара… ну как? Теперь чувствуешь себя по-человечески? — Хаширама видит друга первым.

Удивленно поднявшая голову Сакура замечает, как соулмейт смотрит на них. Как-то… нехорошо. Взгляд Мадары скользит по соприкасающимся бокам и локтям. Ей это не нравится. Будто между ней и Хаширамой нужно разрезать пространство.

— Мы не стали заваривать чай. Тебя ждали, — Хаширама словно не замечает и приобнимает Сакуру, удивленную этим движением, за плечи.

— Не похоже, — с кривой усмешкой Мадара подходит к плите и, отвернувшись, проверяет пальцами, горячий ли чайник.

Да что с ним?

Хаширама фыркает.

— Показываю твоей соулмейтке все мои компроматные залежи, — и, пока Мадара этого не видит, подмигивает Сакуре, наклонившись, быстро нашептывает: — Ты посмотри, какие мы ревнивые.

Она, запрокидывая голову, смотрит на ухмыляющегося Хашираму большими глазами. Какие-какие?

— Ты что, хранишь наши детские фото? — с отвращением в голосе спрашивает Мадара и оборачивается на них. — Серьезно?

Тяжелый взгляд прошивает Хашираму насквозь.

— А ты нет? — тот отпускает Сакуру.

Что не так?

— Конечно, нет. Нахрен мне помнить, как ты выглядел с головой-горшком? — задает скорее всего риторический вопрос Мадара и досыпает в стеклянную колбу чая.

— Да-да-да, а я сейчас покажу твоей соулмейтке, как ты выглядел с головой-травой. Не зря я собрал целый архив! — с ухмылкой отвечает Хаширама и поворачивается к Сакуре, одновременно что-то ища в телефоне. — Он с детства вихрастый, а потом лет в двадцать отрастил волосы… и ты не поверишь.

Сакура расплывается в умиленной улыбке, когда видит собственного соулмейта — все такого же хмурого, как и в детстве, уже широкоплечего и не такого худощавого, без синяков под глазами, зато с затейливо торчащими в разные стороны волосами. Такое ощущение, что кто-то взъерошил их ему и заставил застыть. Хаширама — они стоят рядом — еще коротко острижен, а скула заклеена пластырем.

— Вы, двое, — Мадара подходит к ним, ненавязчиво вклиниваясь между, и выдергивает у друга телефон, — хватит.

Ментоловое облако задевает Сакуру и обдает приятным холодком. Она делает крохотный шажок ближе и осторожно вдыхает поглубже. Соулмейт бросает на нее короткий взгляд и через секунду возвращает его на друга.

— С тех пор он стрижется коротко, — выразительно обводит взглядом голову Мадары Хаширама. — Дружище, не злись! Я не думаю, что Сакура будет любить тебя меньше, если увидит, что длинные волосы идут мне больше. Да, Сакура?

— Да, — соглашается Сакура, которая в этот момент думает, что вообще-то соулмейту длинные волосы идут ничуть не меньше Хаширамы. — А что?

— Видишь, — Хаширама улыбается, но не ей, — был бы ты лохматым сейчас, это ни на что бы не повлияло.

Задумавшаяся Сакура замечает, что Мадара смотрит на нее как-то напряженно… она вспоминает, с чем согласилась, и — к большому удивлению — не чувствует даже холодка неловкости. Что бы она сейчас не сказала, Мадара сделает вид, что этого не слышал. Она помнит их разговор о любви… А еще она помнит, как соулмейт умеет, как говорят люди, держать лицо. Хашираме не стоит его провоцировать (и зачем он только это делает), бесполезно.

Впрочем… она помнит также и обещание во всем разобраться. По-хорошему, «во всем» — это и «в том, что происходит между нами» тоже. Но эти тонкости лучше оставить на время, когда ей не будет хотеться спать и когда Мадара слегка забудет о Хашираме. Потому что смотрит он на друга просто убийственно.

А пока можно и…

— Будь ты любым, — успокаивающе говорит Сакура, прикасается к чужому плечу и прячет хитринку под опущенными ресницами.

От просвечивающего почти насквозь взгляда это ее мало спасает, но Мадара умудряется этим не обжечь.

— Спасибо, — невозмутимо благодарит он и плавным жестом притягивает ее к своему боку.

Она ждет не такого. Соулмейт должен сделать вид, что ее не слышит, или перевести внимание на Хашираму. На что угодно. Маленькая безобидная провокация, от которой внутри ничего не дрожит и не сопротивляется, проходит мимо.

Но… не то чтобы ей хочется жаловаться. Под чужой рукой можно удобно устроиться, что Сакура и делает. Она кладет голову Мадаре на грудь и прислушивается к стуку сердца. Спокойный. Прохладный запах ментола, который пропитывает соулмейта, и легкий, едва заметный, чая она чувствует отчетливо и это ее парадоксально согревает изнутри.

Она замечает, что Хаширама смотрит поверх ее головы — видимо, Мадаре в лицо — взглядом, полным иронии. Но соулмейт на это никак не откликается.

— Завтрак? — он проводит пальцами по плечу Сакуры.

Прикрывшая на секунду глаза, она кивает. Запрокидывает голову и улыбается Мадаре, замечая, как по его щеке скользит первый желтый солнечный луч. Соулмейт смотрит сверху-вниз, и есть что-то в его взгляде такое, от чего хочется потянуться навстречу.

Чтобы случайно так и не поступить, Сакура сжимает внутреннее желание в кулаке и отходит в сторону.

Они завтракают тихо — даже Хаширама умудряется ничем не звенеть, не смеяться и вообще быть чем-то похожим на братьев Учих. Во всяком случае, когда он жует — лицо у него такое же сосредоточенное, как обычно у Изуны. Сакура посматривает на него исподтишка. У нее нет аппетита, но она все равно упрямо доедает яичницу, запивает ее чаем и чувствует, как начинает клонить в сон.

Хаширама с Мадарой о чем-то договариваются. Она слышит их как сквозь вату. Пытаясь от этого избавиться, Сакура допивает оставшийся чай и старается моргать чаще. Выходит не идеально, но соулмейт почти не замечает.

— Сакура, — врывается ей в уши ее собственное имя, а Хаширама облокачивается об стол и наклоняется к ней с добродушной улыбкой, — я хотел спросить о твоей подружке…

— Что, Тобирама отказался вас познакомить? — соулмейт хмыкает, держа кружку за края, а не за ручку.

Хаширама на секунду досадливо щурится. Но почти сразу возвращает свой благожелательный вид.

— Весь в работе, как и всегда…

Мадара перебивает его:

— Игнорирует твои звонки?

Кажется, Хашираму это задевает. Наблюдающая за ними Сакура упирается в кулачки подбородком. Неужели Хашираму вообще возможно задеть? Он кажется таким текучим в пространстве, а в разговоре неуязвимым или бесплотным, потому что весь заряд яда Мадары проходит насквозь. Но… не сейчас.

Он растекается по столу, как и в прошлый раз… о, значит, его больное место — это младший брат?

— Ино хорошая, — Сакура успевает раньше Мадары, который, судя по его лицу, собирается добавить что-то неприятное. — И добрая. Но если я скажу больше, она обидится. Друзья так не делают.

Непохоже, что это удовлетворяет Хашираму. Во всяком случае, глаза у него поблескивают все так же любопытно. Но что-то его останавливает от дальнейших вопросов. Возможно, Мадара. Он как раз сидит напротив него и, если приглядеться, смотрит на друга немигающе.

Сакура ему благодарна. Потому что она очень хочет быть хорошей подругой. У нее же должно хоть когда-то получиться?

Когда Хаширама все-таки собирается уходить, Мадара провожает его до двери. Сакура не уверена, но она слышит переругивания от двери и звук, будто кто-то кого-то толкает. Но так как никто не кричит и не дерется, она решает, что не будет вмешиваться и даже подглядывать не станет. Интересно, люди все дружат похожим образом?..

Мадара возвращается, прихрамывая гораздо сильнее. Но непохоже, что это сильно его расстраивает.

— Он бывает… навязчив, — сообщает соулмейт наблюдащей за ним сонной Сакуре. — Так… Давай-ка спать.

Она кивает и сползает со стула.

В комнате уже окончательно светло. Сакура со вздохом садится на кровать и протирает лицо руками. Ее будто разбивает. Пока Мадара далеко и вот-вот зазвучит зов, она держится и поддается только сильному приступу, всего раз. Но сейчас, когда Мадара возвращается и теперь застилает себе матрас, то и дело морщась, плечи проминаются.

— Хочешь полежать минутку? — предлагает ей соулмейт, заметивший взгляд.

Сакура мелко кивает. Всего ничего. Минутка — это ведь всего ничего. Может ли что-то измениться за шестьдесят секунд? Она не уверена.

Сакура устраивается под боком Мадары так легко и естественно, будто делает это всю жизнь. Лежащий на спине соулмейт поглаживает ее по затылку. Как если бы он скучал по ней все это время. Его движения медленные и очень осторожны, от них по телу распространяется странное нежное ощущение. Она закрывает глаза и прижимается лицом к чужим ребрам. Пахнет ментолом. Ладонь на ее затылке замирает.

— Я очень скучала, — бормочет она спустя некоторое время, когда подкапливает на это силы.

Соулмейт не отвечает. Может, уже заснул?..

Сакура кладет пальцы ему на живот и слегка удивляется, когда чужая ладонь накрывает ее собственную. Мадара не убирает ее, только держит. Двигается, но не хочет отвечать?

Этим можно воспользоваться.

— Еще минутку… — спустя усилие просит Сакура, не открывая глаз. Прижимается ближе.

Одеяло, теплое и пахнущее соулмейтом, накрывает ее плечи и спину. Поверх ложится тяжелая рука. Становится хорошо. Тепло. Безопасно.

— Спи, — нашептывают ей как из другой комнаты, так далеко звучит голос.

Сакура вот-вот собирается разлепить глаза и сказать: нет, я сейчас встану. Ей не хочется быть обвиненной в провокации спустя пару часов сна. Она даже пытается заставить себя считать, но мысли разбегаются. Мадара держит ее ладонь в своей, а вторую руку кладет вдоль спины. Открыть глаза попросту невозможно.

У темноты знакомый запах и приятное ощущение спокойствия. И Сакура проваливается в нее без сопротивления, не проходит и шестидесяти секунд.

---

Примечания:

Я: надо, чтобы все летело и мчалось.

Я, спустя разделение одной большой главы на две маленькие: ну, у меня всегда все постепенно и медленно, не будем ничего менять.

Я с большой любовью отношусь к Хашираме, но к Хашираме, который опасается Изуну, с еще большей. Потому что если вы не считаете Изуну слегка пугающим, вы многое упускаете!

Ответственно заявляю, что я дописала работу до конца и теперь буду редактировать ее медленно и осторожно, чтобы ничего не забыть и все раскрутить.

Дописывать в черновиках было лучшим решением!

/но неловкое чувство, что я не уверена в конце, все еще меня не покидает/

Я отредактировала эту главу в перерывах между встречами с моей прекрасной Олей Birthay, так что за легкость и скорость редакции, наверное, нужно благодарить ее.