↓
 ↑
Регистрация
Имя/email

Пароль

 
Войти при помощи
Размер шрифта
14px
Ширина текста
100%
Выравнивание
     
Цвет текста
Цвет фона

Показывать иллюстрации
  • Большие
  • Маленькие
  • Без иллюстраций

Облачная рябь (гет)



Автор:
Фандом:
Рейтинг:
R
Жанр:
Hurt/comfort, Драма, Фэнтези, AU
Размер:
Макси | 1 677 219 знаков
Статус:
В процессе
Предупреждения:
Насилие, Нецензурная лексика, ООС, Читать без знания канона можно
 
Не проверялось на грамотность
У Сакуры никогда не было желания спуститься вниз, посмотреть, как живут люди. Она любила небо и верила, что оно всегда защитит. Но когда сердце потяжелело, потянулось вниз, под облака, в неизведанный мир под ногами, Сакуре ничего не оставалось, кроме как подчиниться.
Небо не смогло защитить ее от судьбы.
QRCode
↓ Содержание ↓

↑ Свернуть ↑

1. Спускаясь под облака.

Когда ветер обдавал тело упругой прохладной волной, а в пальцах оставались клочья мягких белесых облаков, Сакуре было хорошо. Она любила рассветы, любила закаты, просто любила, когда небо расцветало марко-рыжим, оплывало нежно-фиолетовым, светлело пепельно-розовым.

Головокружительные падения и пьянящие взлеты, когда к плечам льнула дымка наступающего утра, а водопад ярких волос распадался на колыхающиеся в ветре тяжелые пряди — вот это было чувством абсолютного счастья.

Сакура была готова дрейфовать над мягкими подушками облаков, которые служили нежной кремовой прослойкой между миром людей и миром неба, вечно. И она могла позволить себе это. Пока Сакуру скрывало небо — ее жизнь могла длиться сотни лет. Небо напитывало волосы силой, глаза заливало зеленью, дарило свободу — такую же бесконечную, как и жизнь. И Сакура не могла понять людей, которые жили, не видя за каменными длинными домами ничего. Как им там, внизу, без неба?

Иногда хотелось узнать. Но Сакура никогда не видела людей вблизи. Изредка она зависала над крышами высоких каменных мертвых зданий, рассматривала серые змеи дорог, плотно опутывавших города. С такой высоты люди были лишь крохотными точками. Песчинками под ногами.

Таким, как они, было незаметно, что происходит сверху. Они не поднимали головы.

Сакура не боялась спускаться ниже облаков. Ведь ее нельзя было разглядеть. Небо не выдало бы людям, скрыло, обесцветило тело. Небо было частью нее. Разве оно могло навредить? Так Сакура думала ровно до вспыхнувшей совсем неожиданно тяжести, леденившей грудь. Пульсирующая густым дрожащим комом чуть ниже левой груди тяжесть давила книзу.

Иссохшая, старая, испещренная резаными морщинами бабуля Чиё знала все на свете. Именно около нее маленькая Сакура вертелась первые несколько лет. Бабуля Чиё, холодная и ворчливая, относилась к ней на удивление терпимо. Она обожала медитировать над плотными скоплениями облаков, но сегодня был слишком светлый вечер, поэтому бабуля подставляла ладони солнцу и сосредоточенно хмурила морщинистое лицо. Край ее темной хламиды трепался на ветру. Сакура не знала, сколько лет прожила на свете бабуля Чиё, если она выглядела настолько старой.

— Дозрела, значит, нить, — бросила коротко и ворчливо, будто не одобряла, бабуля Чиё, когда выслушала путаные объяснения. — Соулмейт тебя вниз тянет.

— Как это? — Сакура округлила глаза. — То есть, его… тоже тянет? И почему вниз, бабуля?

Старые мудрые глаза бабули Чиё, выцветшие до мутно-карего оттенка и повидавшие на этом свете многое, заискрились колким сочувствием. Сакура приоткрыла рот, собираясь переспросить еще раз. Нельзя же так недоговаривать!

— Когда вниз тянет… человек это, девочка, — бабуля отвела взгляд, опуская полупрозрачные морщинистые паучьи руки.

Солнце обдало последней волной рыже-фиолетового тепла тела, мимолетно огладило, но все же сползло вниз окончательно, пропуская наверх темноту. Сакура молчала, смотря, как наливаются чернильной синевой облака.

— Коснись его, когда найдешь. Кожу тронь. И возвращайся. Не будет тяжести больше, — обронила угрюмо бабуля, поворачивая голову в ее сторону.

В груди Сакуры сердце, которое нельзя было ничем пробить — оно пропускало удар сквозь себя. Но не в этот раз. В этот раз оно рванулось наружу отчаянно и забилось болезненно о створки ребер.

Сакура не ответила, порывисто нырнула в наступающую темную синь, пронизанную грядущим холодом, вниз головой. Волосы затрепал тяжелый грозный ветер, подхватил невесомое тело, закручивая. Падение остановилось над дымчатой преградой налетевших с порывами ветра грозовых облаков. Под ногами у нее было бесстрастное, потерявшее светлые краски небо. Кончики волос баламутили непрозрачный мутный туман, даря ему розоватый оттенок в местах соприкосновения.

— Не хочу, — упрямо зашептала в опадающее вниз мраком небо Сакура, скривив губы. — Почему? Почему человек? Зачем ты так шутишь надо мной?

Облепленное чем-то жгучим, тяжелым, тянущим вниз с огромное силой сердце готово было обрушиться вниз прямо сейчас. Ладонь, вжатая в солнечное сплетение, не могла успокоить зов. Сакура прикусила нижнюю губу. Заостряющиеся к кончикам пальцы больно мяли кожу. Что-то сочилось между ребер.

— Я ведь так тебя люблю, — почти беззвучно простонала она в далекую высь. — Почему же ты отсылаешь меня вниз?

Ответа не было.

Сакура провела холодную пасмурную ночь над высокой башней, постройкой глупых людей. Она самодовольно упиралась шпилем в темное бархатное полотно небес, протыкая его. Паря над самым кончиком, Сакура смотрела вниз. Внизу — золотистые от света змеи дорог плели узоры, внизу — крохотные точки-люди расходились по своим каменным домам, внизу — горели яркие кислотные огни.

Мягкая светлая ткань легкого сарафана мялась в пальцах, падали вниз невесомые слезы, пропитанные бессилием. Сердце — глупое — рвалось наружу. Как бы не раскрошились ребра. Ее не радовал нежный золотистый рассвет, нежной дымкой кутающий полупрозрачные бледные плечи, не радовали первые томные лучи солнца, путающиеся в волосах.

Сакура висела невидимым для людей сжавшимся в комок полупрозрачным обрывком.

Где-то среди них он. Ему так же больно, как ей сейчас? Каково это — тянуться вверх, не имея возможности взлететь? Под людскими ногами отсутствие опоры — смерть.

Легкое дрожание воздуха Сакура заметила уже после того, как темная фигура Шизуне появилась рядом. Ей не хотелось говорить ни с кем — слишком сильно занимала голову собственная тянущая боль. Но Шизуне не могла прийти просто так. Сакура слышала многое о ней. Что когда-то она спускалась вниз, ища своего человека. Что даже нашла. Но Шизуне вернулась назад спустя некоторое время, еще прозрачнее, чем была, с ужасно короткими волосами и полным равнодушием на ровном белом лице. Для Сакуры ее пример был самым очевидным способом доказать, как жестоки люди.

— Я слышала, как Чиё-сама разговаривала о тебе с Цунаде, — слишком теплые для духа воздуха пальцы мазнули по плечу Сакуры. — Они считают, что тебе хватит одного прикосновения. Это правда.

Сакура поймала пустой взгляд темных глаз и вздрогнула.

— Но… — она осторожно поддалась поближе к Шизуне. — Есть что-то еще?

— Люди не чувствуют это настолько остро, как мы, — на тонких бледных губах расползлась бесцветная полуулыбка. — Прикоснешься к коже, и больше не будет больно. Но если вернешься сюда, потеряешь все.

Холодок прошелся по спине — так это было сказано.

— Что, все? — облизнула пересохшие губы Сакура, сжимаясь изнутри. — Ты же… жива.

— Жива? — улыбка стала шире. — Да. Но теперь… я не чувствую ни удовольствия, ни радости, ни… — смешок вырвался из бледного горла наружу клекотом. — Моя жизнь будет длинной, но теперь в ней нет смысла. Небо от меня отвернулось.

Шизуне сгорела там, внизу, как только увидела ужас в глазах своего человека. Виной — всего лишь расстояние между ее ногами и полом. Шизуне отчаянно хотела почувствовать себя в воздухе снова, но не учла кое-чего. Пока потолок человеческого дома скрывал ее от неба, оно не могло ее защитить от чужих глаз. Но уже то, что Шизуне смогла вернуться назад, говорило об ее стойкости. Редко кто возвращался.

— Я могу рассказать тебе о мире людей, но больше мне нечем помочь, — Шизуне опустила глаза вниз, на город, расстилающийся под ее ногами. — Спуститься придется.

Нежный рассвет медленно переходил в спокойное утро.


* * *


Сакура висела невидимым комом над крышей высотного здания.

Она смотрела вниз, ощущая едва пробивающуюся сквозь мучительный зов сердца робость. Огромный мир расстилался под ее ногами, мир со своими законами, полный жестоких людей и высоких зданий, загораживающих нежно-персиковую рябь облаков на нежном рассветном небе.

Шизуне говорила, что соулмейта найти легко — нужно просто следовать за зовом. Он приведет в нужное место.

Рассвет медленно стихал, оставляя после себя голубой простор с размазанными по нему белыми облаками.

Сакура глубоко вдохнула холодный воздух, зажмурила глаза и позволила телу обрушиться вниз. Когда ноги обожгло неприятной прохладой, глаза открылись. Она замерла на месте, оглядываясь по сторонам.

Огромные здания нависали над ней, теперь совсем крохотной, маленькой, и давили к земле. Яркие вывески слепили глаза, не привыкшие к такому обилию кислотного цвета. Сновавшие вокруг люди оборачивались на нее. Под ногами было черное и твердое, шершавое покрытие.

Сакура неловко переминалась с ноги на ногу, привыкая к новым ощущениям. Яркие волосы теперь оттягивали голову назад, а тело потеряло легкость движений. Она чувствовала себя тяжелой, неповоротливой и совсем уж неуклюжей. Ужасное ощущение для того, кто всю свою жизнь беспечно и изящно парил в воздухе.

Сакуре остро хотелось оттолкнуться ногами от этого непонятного и холодного заменителя земли, взмыть в воздух невидимой и рвануть вверх, спрятаться в облаках. Но грудь разрывалась от болезненного зова, тянущего куда-то вперед.

И Сакура сделала на пробу первый шаг. Он вышел настолько неловким, что ей стало не по себе от собственной беспомощности.

Сакура, собравшись с силами, сделала второй.

Она могла бы подпрыгнуть, перетечь в прозрачную и невесомую форму, искать в таком состоянии. Но… когда он найдется, ей все равно нужно будет соприкоснуться с землей.

Сакура занесла босую ножку снова.

Где же ты?


Примечания:

Не могу планировать, что будет дальше. Самой интересно, куда меня заведет эта работа.

Глава опубликована: 01.11.2024

2. Зов и правда привел.

Идти было больно, если под ногами находились не облака, — мягкие, нежные, уютно-белые — а холодное и шершавое, мокрое покрытие, скрывающее под собой землю. Но у Сакуры не было выбора. Зов выжимал кровь из вен, гнал вперед, выкручивал сознание, хлестал ледяно и горячо по щекам. Было ощущение, что как только она коснулась земли, сила притяжения к собственному соулмейту удвоилась.

Шаг.

Ей не было холодно, но люди вокруг кутались в плотную цветную одежду.

Шаг.

Болели и замерзли только ступни, они даже начали неметь... Но если бы Сакура сейчас остановилась, потом было бы очень сложно заставить себя двинуться снова.

Шаг.

Сакуре было страшно. Страшно, но совершенно некому об этом сказать. В этом непонятном и сложном мире никто бы не протянул руку первым. Шизуне говорила про это. Люди ничего не делали без платы, просто так. Непохожих на них они не принимали и очень не любили. Доверять им было нельзя. Нельзя было и просто подойти, улыбнуться и спросить: как ты? Видел сегодня рассвет? Красивый, правда?

Сакура даже не могла попробовать понять их.

Ее голову затапливали мысли о соулмейте. Из-за этого вместо привычной легкой уверенности Сакура чувствовала только муть — неприятную, склизкую, отдающую запашком тревоги. Какой он? Где? Как выглядит? Он примет ее? Узнает?

И от этих вопросов, сомнений, тревоги, зова, поселился еще и липкий страх. Необъяснимый, какой бывает перед шагом в неизвестность.

Ей же нужно всего ничего — одно прикосновение. И тогда она смогла бы вернуться, взлететь и никогда больше не спускаться ниже слоя облаков. Жить бесцветной для людей, мерзких и тыкающих в нее пальцем, смотрящих брезгливо — будто она делала что-то нехорошее.

Но в голове поселился вид Шизуне, полупрозрачный образ, от которого содрогались плечи.

Она никогда не была эмоциональной или порывистой, как Цунаде-сама или Ёшино-сан. Шизуне вернулась такой же, как и была, в ней осталось все. Все, кроме длины угольно-черных волос и…

Сакура помнила теплую темноту в круглых матовых глазах. Теперь там осталась только равнодушное нейтральное спокойствие.

Шизуне выжгло изнутри.

Кому хотелось для себя такого же?

Сверху людские дороги казались узкими, днем — серыми, ночью — золотистыми. Но если смотреть не с высоты, то они вдруг становились невероятно широкими, пугающими. Через эту ширину пролегали белые полосы. Именно напротив них останавливались и ждали люди.

Сакура пристроилась к общей разномастной толпе ожидающих чего-то людей, внимательно пригляделась — как-то они должны понять, что идти можно? Пока эти непонятные… конструкции шумели и проносились мимо с огромной скоростью, переходить дорогу было невозможно! Но по обе стороны широкой серой ленты торчали какие-то высокие штыри с непонятными устройствами. Два квадрата, горящая красным фигурка.

Сакура удивленно надула щеки, присматриваясь к противоположной стороне.

— Тётя, где ваши ботинки? — за длинный подол белого сарафана кто-то подергал.

Сакура резво обернулась, покрутила головой, опустила взгляд. На нее смотрел маленький человеческий ребенок непонятного пола, обряженный в какую-то желтую хламиду, и смотрел с подозрительным интересом в глазах-бусинках.

Но она не успела ничего ответить.

— Отстань от тёти! Смотри, зеленый загорелся! Пойдем-пойдем! — подоспевшая женщина ухватила ребенка за маленькую ручку, нагнувшись, и поспешно потянула вперед, на белые полосы, пересекающие дорогу.

Сакуру кольнула неоформленная и почти полупрозрачная неприязнь. Но поток людей дружно двинулся вперед.

Передвигаться в сплошной волне из человеческих тел было невероятно сложно. Сакура с трудом лавировала во встречном потоке, испытывая неловкость, а после и вовсе оказалась оттеснена в сторону, не успев среагировать. Зеленый горящий человечек начал мигать, когда она все еще стояла на середине пути, отойдя с белых линий. Резкие звуки из быстро ездящих конструкций всколыхнули нервный страх. Сакура поспешила пересечь дорогу и оказаться на другой стороне.

В груди грохотало перепуганное сердце. Она сделала несколько глубоких вдохов и сморщилась. Дышалось внизу тяжело, сложно. Человеческий город тонул в смеси неприятных и раздражающих запахов.

— Эй, девушка, с вами все в порядке? — кто-то потрепал ее по обнаженному плечу.

Она обернулась на высокого и выглядящего опасно человека, едва сдержала желание сдать назад.

— В порядке, — Сакура нашла в себе уверенность сказать это с поднятым подбородком.

— А босиком чего? — человек, сверкая круглыми хитрыми глазами, лениво двинулся на нее тяжелой и душной волной. Он ей совсем не нравился. Нужно было как-то отвязаться от него, но как?

— А нельзя? — Сакура округлила глаза и попятилась. — Прекратите на меня идти!

— Ну-ну, — он протянул руку, залитую цветными разводами, к ее лицу, — чего вы так волнуетесь?

Сакуру передернуло. Она шарахнулась в сторону.

— Эй, ты куда?! — заорали ей в спину. — Ты из какой психушки сбежала?

Сакура неслась по широкой улице, сбивая нежную кожу ступней в кровь, задевала людей, но даже не думала останавливаться. Вперед ее гнал уже не зов, а затмивший его страх. Все слилось в одну ленту — прозрачные окна, выводящие вид из зданий наружу, вывески, крики сзади, люди впереди.

Она остановилась только когда поняла, что никто за ней, в общем-то, не гонится. Но теперь появилась и новая проблема. В груди словно образовалась пустота, вбирающая в себя воздух — его перестало хватать.

Сакура, задыхаясь и давясь хриплым кашлем, прислонилась спиной к нагретой солнцем гладкой и блестящей стене темно-серого здания. Ноги разъехались в стороны, и она сползла по этой стене, опустилась на светлую плитку, покрывающую улицу. Запрокинула голову. Во рту было так сухо, что, наверное, капля воды, упавшая на язык, мгновенно бы впиталась. Откашлявшись, Сакура смогла дышать — тяжело, с надрывными всхрипами. Ткань сарафана, сжатая в кулачке, была готова прорваться от напора коротких ногтей.

Сакура больше так не могла.

В груди и на языке пекло. Лоб и лицо казались мокрыми — и такими наощупь, впрочем, и были. Выдохи рвались надрывным звуком. Сакура помнила, что люди должны пить. Они не могут без воды. Шизуне рассказывала ей о симптомах обезвоживания, голода, усталости. Сравнивая запомненные пункты со своим состоянием, она начала нервничать.

Где тут достать воду? Без денег не удастся. Раздобыть их не методом Шизуне, то есть, не обычным воровством, казалось невозможным.

Сердце медленно успокаивалось, ровняло ритм и прекращало вести себя, как обычный пугливый человеческий орган.

Впрочем, Сакура усмехнулась, она ведь сейчас совсем как человек.

Так. Нет. Хватит!

Она соскребла ставшее безвольной густой массой тело с плитки, огляделась и, не заметив никого смотрящего на нее, оттолкнулась ногами.

Подброшенное вверх тело обдало мягким порывом ласкового ветра, повело куда-то влево. Сакура не обратила внимания на это, запрокинула голову к небу и с наслаждением смогла вдохнуть без рези в груди и сухости на языке.

Невесомая она парила над улицей человеческого города и чувствовала себя гораздо комфортнее, нежели сейчас шлепала бы босыми ногами в поисках кого-то. Теперь ей нужно всего лишь держаться под небом, чтобы оставаться незамеченной.

Возможно, стоит подняться выше и искать так?

Но она тут же отвергла эту идею. Как ей разглядеть с высоты человека? Тем более, в этом огромном людском потоке! А еще неплохо было бы присмотреться, прислушаться к поведению людей. Шизуне рассказала ей много всего — и это уже преимущество! Огромное. Но ее знания стоило расширить.

Сакура и подумать не могла, что часы до заката тут, на земле, идут настолько долго. Сверху она, увлеченная дрейфованием над ленивыми облаками и нырянием в бесконечное небо, не замечала времени. А город будто растягивал это время в длинную неторопливую ленту.

И ей было чем заняться.

Будучи невидимой она с интересом прислушивалась к чужим разговорам, рассматривала одежду, около особенно понравившегося человека могла наворачивать круги — разглядывать побрякушки на шее, аляповатый наряд или странный головной убор.

Вообще, люди были необычными. Их было много — они передвигались душными толпами, в которых было очень некомфортно находиться в материальном положении. Сколько у них было приспособлений для облегчения жизни! Хотя бы те штуки с цветными фигурками. Они назывались светофорами. Сакура подслушала это из разговора очень спешившей женщины в малиновой накидке. Женщина почему-то говорила в непонятное прямоугольное устройство, которое прикладывала к уху! Неужели люди были настолько странными, что разговаривали с предметами? А предметы ведь отвечали…

Но спустя пару таких же ненормальных до Сакуры начало доходить. Странные плоские устройства, которые прикладывались к уху, были для связи! Людям не нужно было искать, нырять в скопления облаков, выискивать среди голубых просторов — им нужно всего лишь нажать кнопочку, чтобы поговорить с нужным человеком.

— Потрясающе! — Сакура проводила восхищенным взглядом высоченного парня с каким-то приспособлением на голове.

Оно закрывало уши двумя кругляшками, соединявшимися друг с другом полупрозрачной дугой с какими-то проводками внутри.

От навалившихся на ее прозрачные плечи впечатлений притих даже зов.

Сакура металась бесцветной тенью между людскими фигурами, рассматривала, иногда даже водила бесплотными пальцами по особенно понравившимся вещам. Ей нравилось быть закрытой от них небом, нравилось летать, а не ходить. Это ведь гораздо приятнее, чем идти по асфальту. Это слово она подслушала, когда вертелась около женщины с ребенком. О, какие у нее были потрясающие длинные штучки в ушах! Серебристые…

Жажда познания настолько увлекла Сакуру, что она даже не заметила, как солнце стало клониться вниз. Лучи степенно порыжели, приобрели тягучесть, ленивую вальяжность и теперь медленно, прощально гладили зеркальные окна высоких зданий.

Сакуре нравилось стоять посреди людной улицы, запрокинув голову кверху, и смотреть, как последние на сегодня подарки солнца обдают этот суровый мирок яркостью. Это кружило голову, отпечатывалось рыжими бликами на глазах, впитывалось в кожу.

Она тяжело и пронзительно вздохнула, глядя в небо с укором.

Решить, что будет делать, Сакура так и не смогла.

Если коснуться кожи своего человека, то зов исчезнет. Вернуться на небо ничто не помешает. Кроме страха стать как Шизуне.

Какой смысл жить долго, парить над облаками, смотреть на рассветы и любоваться закатами — и не чувствовать от этого никакого счастья? Ни радости, ни чего-то там еще, про что Шизуне так и не сказала! Разве это то, чего хотелось бы Сакуре?

Но чем больше она думала о невозможности возвращения, тем хуже ей становилось от перспективы остаться тут. Что, если ее соулмейт узнает, кто она? С ней может случиться то же, что и с Шизуне. Люди ведь боятся того, что понять не могут.

Кем вообще может оказаться ее соулмейт?

Она повесила нос, вглядываясь в темное покрытие асфальта. Но подумать над этим дольше не получилось. Связь, до сих пор мирно потрескивающая в груди, вдруг рванула ее вперед.

Небо темнело, но на улицах города вместо одного большого вспыхивали сотни маленьких разноцветных солнц. Мрак заполнял улицы, пропитывал собой стены домов, обдавал неясной опасностью и намекал — держись подальше. Не иди. Сверни туда, где будет свет. Но Сакура никогда не боялась темноты. Она скользила по все таким же людным улицам. Зов дергал ее то в одну, то в другую сторону. Это было похоже на поиск последнего солнечного луча, спрятавшегося в облаках, — вот он тут, а спустя секунду уже там.

Постепенно яркий разноцветный свет, опадавший с вывесок, домов, окон сменился белым. Белый свет создавал на темном полотне земли широкие круги. Сакура, застыв неподалеку от одного такого, оглядывалась по сторонам. Эта улица пустовала. Наверное, потому, что тут не было ярких огней. Тут были высокие хмурые дома с желтыми проемами окон в стенах.

И их двери были надежно закрыты.

Зов перестал выкручивать жилы и тянуть в разные стороны, замер в груди, опасно притих. Сакура остановилась, чувствуя подступающее к горлу отчаяние. Горько-вяжущее, холодное.

Может, ей надо подождать?

Зов вдруг встрепенулся, мягкой и не такой уж режущей нитью потянулся в сторону одного из домов. Ей не оставалось ничего, кроме как последовать по заданному направлению.

Бесплотные ступни почти касались каменных плит, которыми был выложен подступ к мощной двери. Сакура стояла напротив того места, куда все это время ее вело, но не могла решиться зайти. Ей бы не составило труда просочиться внутрь. Но вдруг… вдруг там кто-то есть? Вдруг кто-то увидит, как она возникает из воздуха? Вдруг это будет ее соулмейт?

Поэтому она не спешила. В конце концов, люди ведь выходят из своих домов, да? Но…почему эта дверь пикала? Сакура из-за какого-то неясного порыва пустила материальность в тело, отошла в сторону и стиснула многострадальный подол белого сарафана в кулаке.

Босым ногам было холодно. Сердце колотилось чуть ли не у горла, а дышать вдруг стало сложно. Ни вдохнуть, ни выдохнуть — только беспомощно глазами хлопать. Дверь открывалась, заслоняя тенью Сакуру.

Несколько громких голосов прозвучало совсем рядом — только выглянуть за металлический край. Сакура облизнула губы, заметив, как дверь начала лениво ползти обратно. С глухим стуком она закрылась, убирая барьер.

Компания из нескольких человек не замечала Сакуру. Они стояли к ней кто-то вполоборота, кто-то спиной. Громко говорили, громко и не очень смеялись. Она разглядела среди них двух мужчин — высоких, широкоплечих и темноволосых. Из рук одного валил жидкий белый дым, вонюче рассеивающийся в воздухе.

Сакура поводила носом, принюхалась. Сморщилась. В носу защекотало. Она прижала ладони к лицу, чихая, но это совсем не сдержало звук. Даже чуть наклонившись по инерции, Сакура почувствовала, как на нее обрушился шквал чужих взглядов. Странная робость охватила горло липкими леденящими пальцами.

Нет-нет-нет.

Только не сейчас!

Сакура медленно отняла руки от лица и подняла голову, опасливо приглядываясь к обращенным на нее лицам.

— Извините, с вами все в порядке? — одна из девушек, красивая, темноволосая, заговорила первой, в замешательстве смотря на босые ноги Сакуры.

— В полном, — растерянно ответила она, переводя взгляд с одного лица на другое.

Нить в груди натянулась до треска. Сакуре стало так больно, что пришлось шагнуть назад и прислониться к стене, чуть ли не сползти по ней вниз от колыхнувшейся слабости. Но ни в коем случае не потерять контакт.

Контакт с абсолютно черными, будто залитыми ночным мраком, равнодушными глазами.


Примечания:

Да-да, именно всхриПнула, а не всхЛипнула, не отмечайте как ошибку.

Хочется воскресить практику, работающую еще с Миндаля, а именно порог на отзывы. Но пока я нэжно сдерживаюсь.

Глава опубликована: 01.11.2024

3. Волосы.

Сакура завороженно застыла. У ее соулмейта цвет глаз сливался с темнотой бархатного ночного неба. Зов в груди тянул, рвал жилы, требовал подойти и коснуться. Но он смотрел на нее так безразлично, будто не… Губы дернулись в смешке. Да, Шизуне говорила, что люди не чувствуют это так остро. Может, они вообще не чувствуют?

— Вы уверены, что все в порядке? — та же темненькая девушка повторила вопрос, озабоченно щуря серые глаза.

Сакура опустила взгляд. Дым шел не из его рук, как показалось сначала. Дым сочился с конца белой тонкой палочки, придерживаемой двумя пальцами.

— Я уверена, — твердо ответила она, не давая вкрадчивому и холодному волнению прорвать спокойное лицо.

Внутри нее, помимо зова, сотрясалась идиотская робость, не позволяющая протянуть руку. Что… что, если он не поймет? Не распознает, останется таким же равнодушным… Зов протестующе вспыхнул пульсирующей болью в висках.

— Меня зовут Сакура, — ладонь с заостренными кончиками пальцев медленно приподнялась, протягиваясь к высокой мужской фигуре.

Пожалуйста. Просто пускай возьмет за руку.

Она была готова сжаться в комочек, взвыть от накатившей боли в грудной клетке, потому что соулмейт продолжал просто смотреть. Оценивающе. По кончикам пальцев прошла дрожь, когда его невыносимо черные и прищуренные глаза обвели ее фигуру от макушки и до босых ног.

Он не хотел к ней прикасаться. Знал? Точно нет. Разве тогда на его лице оставалось бы такое выражение? Но Сакура упрямо держала руку на весу, сжимая челюсти. Она заметила, как темненькая девушка незаметно для других подтолкнула соулмейта в бок локтем.

Кто-то из них усмехнулся. Соулмейт скривился, будто у него внезапно свело бедро. Большая ладонь сжала самые кончики ее пальцев. Поддернутые пеленой раздражения черные глаза остекленели на мгновение, блестя на белом свету. Полыхнувшее в них спустя еще одно мгновение нечто привело Сакуру в состояние настороженности. Он прошелся по ней взглядом еще раз, уже внимательней. Выражение лица изменилось. Его пальцы, сжимавшие ее ладонь чисто символически, вдруг скользнули дальше и горячо оплели узкое запястье.

Сакура удивленно округлила глаза, машинально дернулась в попытке вернуть руку обратно. Но оказавшиеся невероятно жесткими пальцы не собирались разжиматься и уступать ей свободу.

Соулмейт рвано вдохнул ночной прохладный воздух и, не отводя взгляда от ее лица, бросил своей компании:

— Мы отойдем.

Не терпящим возражения жестом он подтащил Сакуру к себе.

Она едва поспевала за его длинными шагами, пыталась не отставать и боялась сжать ладонь сильнее. Внутри нее поселилось вопреки обстановке ласковое тепло, разрастающееся, греющее замерзшие и сбитые ноги. Сакуре было все равно, куда ее тащил соулмейт. Она была рядом, она держала его за руку, а остальное перестало существовать, словно оказалось затянуто серой облачной дымкой, какая возникает в пасмурные дни. Ей всего лишь хотелось увидеть его лицо еще раз. Но для этого ему пришлось бы остановиться.

И он, будто поймав ее мысль за призрачный хвост, замер на месте.

Сакура стряхнула с себя странное дымчато-серое оцепенение, оглянулась назад. Дом, от которого он ее увел, теперь казался отдаленным. Они стояли в переулке, надежно закрывающим их двумя стенами от чужих глаз. Ее соулмейт обхватил край белой и дымящейся палочки, с конца которой сыпалось что-то серое и похожее на пыль, губами. Вдохнул, задержал дыхание, прикрывая глаза, и неспешно выдохнул наружу неприятный белесый дым. Порывом сквозняка, гуляющего в переулке, дым плеснуло Сакуре в лицо.

Она задохнулась, морщась от неприятного едкого запаха. Соулмейт заметил это, скривил губы и уронил вонючую палочку себе под ноги, растер об грязный асфальт тяжелым ботинком.

Сакура рассматривала черты лица человека, предназначенного ей судьбой, и сдерживала трясущиеся руки в статичном положении, хотя так и тянуло мазнуть ладонью по чужой щеке.

— Скажи мне, у тебя что-то случилось? — он рассматривал ее, не стесняясь. — Я могу чем-то помочь? Где ты живешь?

Сердце странно ёкнуло. Она ждала не этих вопросов.

— Зачем вам? — формальное обращение само сорвалось с губ.

Люди… эти странные люди. Разве при знакомстве спрашивают о таком? Впрочем, что же еще у нее спрашивать. Она ведь выглядела, в отличие от остальных людей, достаточно раздетой.

— Я вызову тебе такси, — ладонь соулмейта скользнула в карман штанов, вытаскивая плоскую вещицу, с помощью которой люди общались на расстоянии.

Что бы это не значило, но ей не нравилось. От нее... хотели избавиться?

— Но… — Сакура неловко прижала задрожавшие руки к груди. — Я же…

— Моя родственная душа, — договорил он за нее, щурясь. — Да. Я уже понял.

Сердце пропустило удар, после которого по венам вместо крови побежал жидкий лед. Сакура смяла ткань сарафана на груди, подсознательно готовая услышать нечто ужасное. Как же она надеялась сейчас, что он просто протянет ей руку, уберет эту ухмылку с губ…

— Судьба, соулмейты, предназначенность… — он небрежно перечислял все то, что связывало ее жизнь с ним. — Я предпочитаю самому решать, как жить. Мне от судьбы, — на губы наползла веющая прохладцей насмешка, — ничего не нужно. Даже ты. Понимаешь?

Ее словно залили материальностью второй раз, утяжелили вдвое, а потом вбили в этот асфальт по самое горло. Колени были готовы подломиться, не удержать тело в вертикальном положении. Дать ему упасть и разбиться на сотни кровавых осколков. То нежное и ласковое тепло, растущее в груди, залило сплошным льдом, трескающимся и больно режущим по живой ткани.

Набирающаяся силы с самого первого прикосновения босых ног к асфальту муть рванула вверх, цепляясь когтями за ребра, накрыла голову.

— Мне жаль, — с абсолютно не сожалеющим видом, равнодушно, будто случайно, бросил ей соулмейт. — Так что случилось? Почему ты без обуви? Я могу чем-то помочь?

Сакура рвано, болезненно улыбнулась. Чем же он ей может помочь? Ударит пускай лучше — больнее, чем есть, не станет, но в чувство, может быть, приведет?

— Спасибо, — ноги медленно наливались колющей энергией.

Спасибо, что дотронулся.

Большего и не… а почему она вообще надеялась на большее? Разве не могла додуматься, что люди, недоверчивые и черствые, не придают такой связи значение?

Стесанные до волдырей пятки взорвались болью. Из головы выбило все, что там крутилось. Эта колючая сила подстегивала, уводила далеко, помогала сбежать и не упасть.

Вслед ей прогремел окрик.

Сакура неслась, как если бы ее в спину толкал штормовой ветер. Боль в ногах исчезла, оставляя только инстинкт. Он подсказывал ей бежать. И слезы просто потому, что в глаза ветер. Совсем не потому, что внутри все тряслось. Совсем не потому, что на нее сейчас уронили всю тяжесть этого бархатного ночного неба.

Почему? Почему это случилось с ней? Почему из-за него ей никогда больше не чувствовать ничего, помимо разочарования? Шизуне говорила об отсутствии эмоций. Но только о хороших. Неужели остальное никуда не денется? Вечность с этим рвущимся сердцем?

Сакура запнулась обо что-то, теряя равновесие, и упала вперед руками. Ладони и колени больно обожгло. Она вдохнула поглубже, пытаясь с собой совладать. Нужно было подняться. Прийти в себя! Но Сакура только тяжело дышала, поджимала губы, чтобы они не тряслись предательски, и бесслёзно оплакивала свою жизнь.

В переулке, которых в этой части города хватало, не было освещения. Темные стены прикрывали собой от любого проблеска, а луна скрывалась за облаками.

Сакура беспомощно скребла пальцами, сведенными судорогой, по асфальту, покачивалась вперед-назад и не давала себе расплакаться. В этот момент в голову не приходило, что можно встать, оттолкнуться ногами и взлететь.

Приближающиеся со спины шаги были громкими. Сакура, разбитая, потерявшая чувство времени, не обратила на это внимания, надеясь, что человек просто пройдет мимо. Но некто остановился прямо позади нее. Она почувствовала проблеск опасности, когда бежать было уже поздно.

Ее рванули за волосы вверх, грубо вмяли ладонь в раскрывшийся с криком рот. Сакура забилась в чужих руках, попыталась укусить грязную, воняющую чем-то паленым ладонь, но не вышло. «Кляп» впечатали ей в лицо еще сильнее. Кожу головы обожгло острой болью.

— Сложно за тобой угнаться, — мерзко хихикнул ей на ухо женский голос. — Как там, наверху, милашка? Летаете, в облаках купаетесь, да?

Ей будто прострелило голову. Сакура распахнула глаза, попыталась обернуться, чтобы увидеть — кто?

Кто это?! Откуда он… Она задергалась активнее, за что тут же поплатилась новым приступом боли.

— Знаешь, а ваши волосы отличная штука, — хихиканье перешло в визгливый смех. — Длинные… красивые… сильные!

Сакура задохнулась. В груди застучало в два раза быстрее. Ноги лизнуло нежной беспомощностью, от которой хотелось взвыть. Нет. Нет-нет-нет!

Колени надломились, давая телу сложиться. Ее тут же встряхнули, намотали волосы на кулак.

— Сакура! — прокатился эхом знакомый голос, раздавшийся, казалось, совсем неподалеку. — Эй! Где ты?

— Только пискни, — смех опасливо затих. — Давай ты уже, — шикнули кому-то еще.

Что-то прохладное и тонкое мазнуло по шее, обжигая. Сакура перепугано застонала, дергаясь. Хватка на волосах ослабла. Что-то туго лязгнуло у затылка. Ужас лизнул виски. Волосы натянуло. Отвратительно щелкнуло чем-то. Голова вдруг стала легкой. А на тело обрушилась боль — пульсирующая у затылка, облегающая голову, тянущаяся по шее вниз.

Толчок в спину застал ее врасплох. Сакура неудачно приземлилась на локти, обдирая их о твердый и шершавый асфальт, и так и осталась лежать.

— Эй! — рявкнули неподалеку.

Сакура слышала, как они убегали, видела их спины и ничего не могла сделать. Она неловко оттолкнулась кровящими ладонями, садясь, с безумной надеждой впилась пальцами в волосы. Сердце пропустило удар. С губ сорвался вопль отчаяния, дикий, разворотивший изнутри грудную клетку. Сакура ощупывала голову, жмуря глаза, и дышала часто-часто. Горячие дорожки слез прочертили щеки одновременно с рыданиями, взорвавшими горло. Между пальцами скользили неровно и варварски обстриженные короткие пряди.

К ней кто-то спешил — она сквозь вату паники, заложившую уши, слышала приближающиеся шаги. И теперь ей было уже все равно. Руки безвольно опустились обратно, оперлись ладонями об асфальт. Шизуне… Шизуне же говорила ей. Говорила беречь волосы. Почему она не обратила внимания на это? Кого же теперь винить, если не себя?

Что-то горячее легло на подбородок, вздернуло вверх.

— Кто? — поинтересовался тихий пробирающий до мурашек знакомый голос. — Кто это сделал?

Он ощупал ее затылок с осторожностью, тяжело выдохнул.

Кто?

Сакура отчаянно замотала головой, скидывая с нее чужие руки. По лицу хлестнули короткие влажные пряди. Это стало последней каплей. Она бессильно и тихо расплакалась, сотрясаясь всем телом. Соулмейт попытался поднять ее, даже умудрился поставить на ноги, но Сакура неизбежно сползла вниз, не имея в себе никакого стержня, способного удержать в вертикальном положении.

Ее мечта вернуться домой испарилась. Как же теперь?

Вся сила любого духа воздуха концентрировалась именно в волосах. Это они, длинные, яркие, тяжелые, обрушивающиеся на плечи водопадом давали возможность скрыться за облаками. А теперь ей даже не взлететь…

— Ненавижу… — прохрипела она, впиваясь пальцами в свое же лицо.

Ее вжали в теплое человеческое тело, крепко, без возможности вырваться, накрыли затылок горячей ладонью. Сакура задыхалась, моча слезами одежду соулмейта. Под пальцами твердели напряженные плечи, но никакого удовлетворения от этого не чувствовалось. Безразличие окутало голову, останавливая поток слез. Сакура обвисла в чужих руках, дыша ртом. Сила ее волос ослабеет и исчезнет вместе с цветом спустя пару часов. Что с ними они сделают потом? Выбросят? Остаточная энергия от истерики подтолкнула смешок к горлу.

Шизуне… неужели тебе было так же больно?

— Они больше ничего тебе не сделали? — соулмейт, почувствовав ее мнимое спокойствие, попытался узнать, что же случилось. — Тебя отвезти в больницу?

Она негромко рассмеялась. Отшатнулась от него, врезаясь спиной в холодную стену.

— Аха… нет, — грудная клетка рвалась насадным смехом. — Зачем?

Сакура, обрывая снова подступившую истерику, запрокинула голову к небу. Дома над ее головой высились огромными башнями. Не было видно крыш. Все пошло кругом. Смазался темный бархат ночного неба, раскинувшегося над городом. Равновесие удержать не получилось, и тело как-то повело... Сакура не смогла выпрямиться и рухнула лицом вниз, теряя сознание раньше, чем твердые руки поймали ее.


Примечания:

Вот так вот.

Глава опубликована: 01.11.2024

4. Попытка обрывается.

Перед глазами все прояснялось постепенно. Сначала темнота вдруг начала светлеть, потом превратилась в легкую серость, собравшуюся в круги и плавающую в пространстве.

Было больно. Глаза резал солнечный яркий свет, льющийся из большого приоткрытого окна. Сакура протянула руку вверх, к белому потолку, полюбовалась на залепляющие ее ладонь полоски какого-то материала и глубоко вздохнула. Воздух, пропитанный густым запахом того белого дыма, выдыхаемого соулмейтом, неприятно впитывался в легкие.

Она видела размыто. Глаза никак не могли зацепиться за что-то и вернуть четкость. Сакура не знала, где находится. Это не слишком интересовало ее сейчас. Тяжелая голова была заполнена фантомной болью от срезанных волос.

Попытавшись сесть, Сакура отстраненно заметила, что очень ослабла — едва не упала обратно. Ей удалось удержаться в сидячем положении и даже откинуть плотную ткань с тела.

В глаза бросились белые повязки на собственных ногах. Она неловко подтянула левую к себе, сгибая в колене. Ступни были плотно охвачены мягким белым слоем.

Сакура запустила ладонь в волосы, зачесывая ставшие короткими пряди назад. Кончики пальцев мазнули по затылку. Сердце, перестав держаться на месте, обвалилось вниз, в глухое и темное нечто, не имеющее дна. Она беззвучно завыла, роняя голову в ладони. Горячее дыхание обжигало нежную кожу рук, саднило заклеенные чем-то царапины.

Что-то мягкое, нежное и пушистое махнуло ей по локтю.

Сакура содрогнулась, смотря сквозь растопыренные пальцы на серый непонятный ком. У кома был хвост, похожий на тонкий пучок рваных облаков, темные полосы, идущие от большой кудлатой головы по спине, и четыре толстые лапы.

Мр-ряу! — взвыло это существо, потираясь головой с остроконечными ушами о ее бок. — Мр-р-р!

Она отодвинулась от него, насколько смогла, но это чудовище степенно подобралось на прежнее расстояние и уставилось на нее круглыми желтыми глазами с продольным зрачком.

Сакура решила, что лучше игнорировать, и демонстративно огляделась.

В комнате, где она проснулась, было много непонятных вещей. Ее внимание привлекли жирные блестящие шнуры, тянущиеся от черного квадрата, стоящего на столе, к стене. Раскинувшийся на полу темно-синий прямоугольник, большой, надутый, и валяющийся поверх него белый кусок ткани. На светлом полу валялись какие-то розовато-белые ошметки, похожие на то, чем ей перевязали ноги.

Сакура медленно сползла с уютного и теплого места, где ее устроили, и тут же поджала губы от боли, взметнувшейся от ступней и до самых колен.

Непонятное животное мрявкнуло снова, спрыгнуло к ней на колени и подставило голову.

Но Сакуре было не до него. Она слышала негромкие голоса за темной дверью. Сакура подползла к ней поближе, села боком и осторожно прислонилась ухом к прохладной гладкой поверхности.

— …видел, что случилось с Шисуи? — негромко шипел человек незнакомым голосом. Слышался странный звон. — Он сбрендил, когда его соулмейт пропал! Ты… …такого же? …твоя часть, которую тебе на блюдечке подали! …лежит в твоей кровати! Смири гордыню и прими то, что впихивают прямо в руки!

Сакура округлила глаза и оперлась о дверь пальцами, стесанными не так сильно, как полная ладонь. Она прислушивалась к звону, шуму воды, визгливому скрипению.

— Изуна, ты двинулся? — процедил спустя несколько невероятно долгих секунд знакомый ей низкий голос. — Она может оказаться кем угодно. Ни документов, ни денег, ни телефона, ни… обуви. Ничего.

Грудная клетка взорвалась изнутри — это полыхнуло сердце. Неужели, неужели это соулмейт забрал ее с собой?

Сакура зажмурилась, давя набежавшие слезы.

— Говори тише! — шикнул на него второй, Изуна.

— Люди… …виде… …не бегают! Не удивительно, что на нее… Удивительно, как не прибили. Хочешь… …оставил? — половину его слов не было слышно, но Сакура в надежде вжималась ухом в дверь и дышала часто-часто, замирая, как от удара, после каждой фразы.

— Ты ее уже оставил, — на удивление четко отбил его выпад Изуна. — Она спит в твоей кровати, в отличие от тебя. Ты… всю ночь… …и курил. Ноги ей… …в себя приди. Она — часть тебя.

Сакура нахмурила брови, не понимая большей части.

— Оставил потому, что не хотелось до конца жизни с содроганием вспоминать, что бросил свою судьбу, — его голос приобрел твердую насмешку, звучащую громко и колющую больно, — в темном переулке. Я не должен был… сбежать… виноват в этом.

Сакура молча закрыла глаза, отлипая от двери. Слушать дальше не имело смысла. Она узнала все, что хотела. Накатившая злость на саму себя перебила обиду. Она медленно поднялась на ноги, держась за дверь, и поморщилась от боли в ступнях.

Окно было приоткрыто. Сакура подбрела к нему и потянулась к толстой белой ручке, оттянула на себя. Высунула голову наружу, за пределы комнаты, и посмотрела вниз. Высоко. Очень.

Внизу, будто крохотные точки, перемещались люди, шумели, кряхтели и ревели машины, несущиеся по дороге. Напротив был еще один дом, такой же длинный, большой, с серыми стенами и прозрачными проемами окон. Какие-то окна были прикрыты тканью, через какие-то было видно людские фигуры, какие-то были распахнуты настежь, из одного тянулся едва заметный дымок.

Сакура глубоко вздохнула. Прохладный утренний воздух, насыщенный неприятными городскими запахами, ударил в лицо. Она встала на цыпочки, подпрыгнула, присаживаясь на белую широкую полосу, которая врезалась в низ окна и даже торчала с другой стороны стены. Сакура перекинула ноги за раму, в нежную кожу под коленками сразу врезался край внешней и чуть покатой полосы.

Ступни, перемотанные белой тканью, теперь болтались высоко над улицей, над людьми-точками, над крышами зданий, которые были ниже этого окна.

Она наклонила корпус вниз, придерживаясь руками за внешний край, и позволила коротким прядям повиснуть по обе стороны лица. Ей нужно было всего лишь разжать руки и как следует оттолкнуться, скользнуть вниз, в свободное падение.

Шизуне так смогла взлететь. Даже без своих роскошных угольно-черных волос. Может, получилось бы и у нее?

Небо ведь спасет, подхватит!..

Она сделала глубокий вдох, собираясь с мыслями. Что, если ее заметят люди? Возможно, сделают вид, что им показалось. Это они умеют.

А… если ничего не получится?

Сакура зажмурила глаза. В голове зазвучали слова соулмейта. Она ему не нужна. Для него судьба, зов — это набор мертвых звуков. Впрочем, какая ей разница? Если небо поддержит, даст еще один шанс, она сможет вернуться обратно. Пускай в ней не останется ничего хорошего. Пускай так.

Может, за облаками в груди перестанет так резать? И почему ей вообще больно? Удара еще не было.

Сзади раздался утробный мрявк. Что-то со скрежетом провернулось. Сакура не придала этому значения, уперлась ладонями в холодную поверхность и

…и что-то твердое перехватило ее, готовую разжать пальцы, поперек живота и затащило обратно, роняя на пол.

Сакура хватанула ртом воздух, ударяясь коленкой. Кто-то крепко прижимал ее к себе, зло и раскатисто дышал в макушку, руку не убирал. Ее вдавили в раскаленное тело. Судорожно смявшие белую ткань на боку пальцы не отпускали.

— Что ты собиралась сделать?

От его тона, пробившего все тело неприятной липкой судорогой, Сакура сжалась. Врезавшаяся еще сильнее в живот рука крепко удерживала на месте. Она заметила, что под щекой его плечо. Но не успела даже подумать об этом. Потому что сначала ее отпустили, но тут же дернули за плечи вверх. Ноги прострелило болью, и Сакура сморщила лицо, приподнимаясь на носочки.

Ткань сарафана натянулась на груди.

Она испуганно задрала подбородок, смотря в непроглядную темень чужих бешеных глаз. Соулмейт был бледен на лицо, дышал так, будто пробежал столько, сколько вчера прошла она, и сжимал в кулаке ее одежду, вздергивая вверх.

— С ума сошла? — ее тряхнули, сверкая глазами.

Сакура машинально схватилась за широкое запястье чужой руки сразу двумя своими и растерянно разомкнула губы, собираясь сказать что-то успокаивающее.

— Почему Вы злитесь? Разве у Вас… запрещено прыгать из окон? — сорвалось с языка.

Этого говорить точно не стоило. Кажется, его и так белое лицо побелело еще сильнее, окаменело, оставляя живыми только глаза. На залитой темнотой радужке заплясали странные красные искры. Лиф сарафана затрещал.

— Отпустите! Почему вы мне мешаете? — она впилась короткими ногтями ему в запястье, чуть не плача от бессильной злости. — Дайте мне уйти!

— Куда уйти? — ее встряхнули снова, да так, что по ткани с треском поползла прореха, отделяя лиф от юбки. — В окно?

Сакура округлила глаза, думая, что же в этом такого. А потом вспомнила, что люди не имели даже малейшего шанса взлететь. Но… неужели ему не все равно?

— Мадара, что ты делаешь? — громко рявкнули около двери. — Отпусти ее сейчас же.

— Давай, — соулмейт словно не услышал второго, притянул ее к себе, безумно ухмыляясь, — скажи ему, что только что сказала мне. Эта сумасшедшая пыталась выброситься из окна!

Сакура потеряла дар речи, возмущенно приоткрыла рот, но ничего не смогла выдавить.

— То есть, ты сейчас доводишь собственного соулмейта, попытавшегося только что выпрыгнуть из окна? — тихо поинтересовался Изуна. — Руки убери.

Он подошел поближе, оказываясь напротив Сакуры, и опустил руку на плечо соулмейту. Он как-то странно дернул подбородком, сверкнул глазами, но ладонь разжал.

Сакура обхватила плечи руками, отшатываясь назад. Ступни обожгло болью. Она сморщилась, запрокидывая голову и поджимая губы. Просились наружу слезы.

— Мадара, пожалуйста, чая. Это все, чем ты сейчас можешь помочь, — спокойно попросил Изуна. — А ты… Сакура, верно?

Она открыла глаза, нервно смотря, как он подошел к окну и плавно закрыл его.

— Да, — неловко пробормотала она, косясь на своего соулмейта. Тот обдал ее жутким предупреждающим взглядом и развернулся к двери.

Дверь за ним с хлопком захлопнулась.

— Очень хорошо, — с тонкой полуулыбкой на губах похвалил ее неизвестно за что второй. — Меня зовут Изуна Учиха. Я младший брат Мадары. Не обижайся на него, он несколько… импульсивен. Почему ты хотела выпрыгнуть?

Сакура смотрела на него круглыми глазами. Этот человек не выказывал ни агрессии, ни презрения, ни брезгливости. Он просто смотрел на нее спокойно и даже не пытался встряхнуть. И он был братом ее соулмейта.

Мадара.

Сакура зажмурилась, мысленно растягивая имя на слоги. Звучало потрясающе. В груди от одного только этого слова начинало теплеть.

— Все в порядке? — Изуна сделал пробный шаг, внимательно наблюдая за ее реакцией.

— Да, — она неловко улыбнулась, — в порядке. Я… я хотела домой. Мне показалось, там не высоко…

Это, конечно, было наглой ложью. Но Сакура ничем не выдала себя, смотря на него беззащитно. Люди от этого терялись. Но он не терялся. На мгновение прищурился жестко, как и его старший брат, но сразу же прикрыл это улыбкой.

— Вот как. А почему не через дверь?

— Я сама не понимаю, — Сакура подумала, что через дверь ей домой не попасть точно.

— Твой дом где-то неподалеку? — он мягко сменил тему. — Ты очень легко одета.

Его тактичности могла позавидовать даже невероятно вежливая Хана.

— Я жила далеко, — Сакура напряглась, впиваясь пальцами в свои же плечи.

Она чувствовала, что пора уходить. Пока этот Изуна не попытался узнать у нее что-нибудь еще, что могло бы выдать. Вряд ли человек поймет, если сказать ему, что живешь на небе.

Мадара спас ее, забрал с собой, а не бросил там. Но Сакуре было ясно — в ней он точно не нуждался. Тем не менее, Мадара сделал для нее все, что мог. Все, что она могла для него сделать, — это исчезнуть. Ей всего лишь нужно было выйти на крышу и шагнуть вниз. А там уже один к одному.

— Я… мне уже пора, — прошептала Сакура, опуская взгляд. — Спасибо.

Она развернулась к двери. Ноги при каждом шаге отдавали болью. Теплые пальцы легли ей на локоть и оттянули назад.

— Не торопись, — Изуна обогнул ее, но руку не отпустил. — Ты сказала, что жила. А где ты живешь сейчас?

Сакура промолчала, надеясь, что он спросит что-нибудь другое. Возможно, он так же деликатно сменит тему или проводит ее до выхода?

— Мадара, наверное, уже заварил чай, — Изуна вежливо открыл перед ней дверь, не отпуская, впрочем, ее локтя. — Пойдем-пойдем.

Сакуре это не нравилось. Он вел себя с ней так, будто она была не в себе. И то, что ее сейчас ненавязчиво подталкивали в сторону дверного проема, светящегося в полутемном коридоре, напрягало.

— Это кухня, тут окна открываются только вверх, так что можешь не пытаться выпрыгнуть наружу, — пошутил Изуна, становясь у нее за спиной.

Сакура проморгалась и оглядела окружающее ее пространство. Эта комната была гораздо меньше прошлой. На ее стенах были навешаны странные ящики с ручками. Еще один, длинный и большой ящик белого цвета, стоял у входа, блестел двумя серебристыми ручками.

Изуна подтолкнул ее к небольшому темному столу, усадил на стул и принял дружелюбный вид. Это очень контрастировало с лицом Мадары. Он стоял, опираясь ладонями, заложенными за спину, о край другого стола, узкого и подпирающего собой стену. Сакура опустила взгляд, нервно перебирая пальцами ткань сарафана. Перед ней поставили круглую емкость с горячей на вид бледно-желтой жидкостью.

— Кулаками махать и чай заваривать, вот что лучше всего у тебя получается, — ехидно ткнул брата Изуна, косясь на нее. — Попробуй.

— Махать кулаками? — растерянно моргнула она, пряча руки за спину.

Чай, — рассмеялся, будто услышал что-то очень смешное, Изуна.

Сакура покорно взялась за горячие гладкие бока, осторожно поднесла емкость к губам. Приятно пахнущая и немного горьковатая жидкость осела на языке странным привкусом.

— Спасибо, — глухо поблагодарила она, отставляя чай, — но мне, правда, пора.

На стул напротив опустилась знакомая фигура.

Адрес, — обжег ее взглядом Мадара Учиха и сложил руки в замок.

— Что? — она моргнула, растерянно дергая головой в сторону Изуны. Но он смотрел на нее так же серьезно, как и соулмейт, ждал ответа.

— Адрес, по которому тебя нужно доставить, — повторил Мадара Учиха и надломил черную бровь. — Я не хочу нести ответственность за то, что отпустил тебя в таком виде в неизвестном направлении. Откуда мне знать, что ты не попытаешься откуда-нибудь спрыгнуть?

— Какая Вам разница… — Сакура медленно встала, опираясь кончиками пальцев о край стола. — Большое спасибо, что не бросили меня там. Я очень благодарна и помню ваши слова. Вы уже сделали все, что могли. Я больше никогда вас не побеспокою, не волнуйтесь. Вам не придется нести ответственность.

Лицо Мадары окаменело.

— Адрес, — жестокие черные глаза сощурились, пуская на радужку бешенство. — Или ты остаешься здесь.

Сакура заметила, как беспокойно дернулся в его сторону Изуна. Зачем ему это? Лучше бы радовался — она же не просит помощи и просто хочет уйти. Так почему? Причем тут ответственность? Он же никогда не узнает, если с ней что-то случится.

— Возможно, у тебя есть родные, которые могут приехать за тобой? — вмешался Изуна с компромиссом.

— Никого нет, — Сакура горько улыбнулась, вспоминая бабулю Чиё. — За мной некому приехать. Со мной все будет хорошо, правда...

— Значит, ты остаешься здесь, — жестко припечатал Мадара и встал, складывая руки на груди. — Не думаю, что у тебя получится сбежать.


Примечания:

Вообще, эта глава была немного другой по содержанию, но я решила, что хватит с Мадары потрясений.

Главы было две за выходные, так что я жду ваше мнение (для слова "проду!" есть кнопка жду продолжения, да).

А то заметила, что отдуваются в основном одни и те же. Обидно.

Глава опубликована: 01.11.2024

5. Адекватен ли.

Сакура, как оказалось, совсем не понимала людей. Да, раньше ей казалось, что при желании это возможно, то сейчас просто хотелось бессильно развести руками.

Мадара Учиха был непонятным и противоречивым человеком — он совсем не нуждался в ней, но никуда и не отпускал. И что делать теперь? Мадара ушел почти сразу, как объявил, что никуда-то он ее не выпустит, и не надо пытаться сбежать. В их доме остался только Изуна и тот живой глазастый ком, напугавший ее утром. Изуна налил ей еще чая, вручил вкусные и очень сладкие квадратики, сообщил, что Роши бояться не надо. Да, Роши — это кот, он не кусается. Нет-нет, он не пытался отгрызть тебе пальцы, это такая игра.

Вообще, Сакуре хотелось забиться куда-нибудь в угол, подальше от внимания Изуны. Но кого это интересовало? Мадара Учиха все за нее решил, причем не в первый раз… Это заставляло ее чувствовать себя неполноценной.

— Я дам тебе во что переодеться, — сразу после того, как квадратики закончились, встал Изуна и поднял руку знакомым жестом. — Твое платье порвал Мадара, так что не отказывайся.

Сакура, только встрепенувшаяся, чтобы возразить, вздохнула и опустила голову. Прореха между лифом и юбкой проходила на груди, и это ей очень не нравилось. Изуне тоже, потому что он старательно отводил взгляд.

Стоя в небольшой комнате, куда ее впихнул Изуна со стопкой ткани в руках, Сакура оглядывалась. Все было бело-блестяще-плиточным, непонятно зачем нужным… Она бы повертела те кругляшки, которые около длинного металлического шланга, но ее внимание привлекло нечто другое.

На стене висело небольшое квадратное нечто, отражающее ее лицо.

Пальцы соприкоснулись с прохладной гладкой поверхностью. Отражение не вызывало ничего, кроме жалости к себе. Лицо Сакуры никогда не было пухленьким, с красивыми румяными щеками, но раньше худобу скрывали яркие волосы. А теперь она смотрела на не-себя — нечто затравленное, до ужаса бледное и осунувшееся. Что и осталось хорошего в ее лице, так это глаза. Рвано висели по обе стороны от лица короткие розовые пряди. Она запустила в них руки, роняя одежду, и закусила нижнюю губу. Несмотря на все попытки остановиться, по щекам снова потекла вода. Часть ее, такая упрямая, была совсем близко. Эта часть спасла ее. Но и эта часть стала причиной всего того, что сейчас происходило с Сакурой.

Она всхлипнула в первый и последний раз, решительно утерла слезы ладошкой и похлопала себя по влажным щекам. Нельзя было плакать. Тем более сейчас. Ни в коем случае. Стоило дать себе волю, и воду потом было бы не остановить.

Сакура переоделась, достаточно повозившись со странными и очень короткими штанами. Они сложно застегивались. Верхняя одежда, которую носил и Изуна, на ней болталась ниже ягодиц. Штаны можно было не надевать, потому что она почти их закрывала.

…а еще они по-дурацки с нее спадали.

Бледные ноги, торчавшие из-под темно-синего подола свисающей одежды, казались еще тоньше, чем были. Сакура вздохнула. Ходить было неприятно — поврежденные ступни ныли. Будет проблематично убегать.

Встретивший ее в коридоре Изуна странно посмотрел и сказал, что майку она надела задом наперед. И подергал за длинный рукав. Сакура не поняла, что в этом было страшного, но все-таки переоделась заново.

— Ну вот. Теперь можно и чем-нибудь заняться, — удовлетворенно покачал головой Изуна.

У людей в домах было столько интересного, что голова начинала кружиться. Черный квадрат с проводами назывался телевизором. По нему показывали длинные и не очень, интересные или непонятные истории про все на свете. Изуна уселся рядом и ненавязчиво рассказывал, какая история Мадаре не нравится, а какую бы он точно сел с ними смотреть. Сакура дала слабину. Телевизор был забыт.

Она слушала о том, что Мадаре нравятся больше собаки, чем коты, а Роши — это друг Изуны. Что Мадара ест всякую дрянь, если ему не подпихивать под руку что-то адекватное. Что обидчикам Сакуры повезло — он их не стал догонять.

— …переубедить его сложно, если он в чем-то уверен. Ты это уже сама поняла, наверное, — Изуна пил из металлической банки какой-то напиток и чесал за ухом меховой серый ком, устроившийся у него на коленях. — Это часто портит нам жизнь. Как и его неумение варить нормальный кофе. Его кофе — это преступление против человечества!..

Такая же металлическая банка стояла и около Сакуры, касалась ледяным запотевшим боком ее бедра, но она не смогла ее открыть. Попросить Изуну было неловко.

— …но он слишком упрям, чтобы научиться его варить, — он хмыкнул и вдруг прищурился. — Не любишь газировку?

Сакура моргнула. Потом подумала, что, скорее всего, он про эту банку.

— Я просто плохо ее открываю, — она застенчиво опустила глаза. Порезанный большой палец кровоточил и болел, но об этом она сказала бы Изуне в последнюю очередь.

Он взглянул странно, но протянул руку к баночке и открыл ее с негромким шипящим щелчком. Какой-то громкий и звенящий звук раздался на всю комнату. Изуна дернулся, разлил коричневую жидкость из банки на пол, тут же вручил ее Сакуре и запихнул руку в карман.

Издающий эти адские звуки аппарат оказался плоской коробочкой, какие она видела на улицах города. Кто-то хотел с ним поговорить. Он мазнул пальцем по блестящему белым светом экрану и приложил его к уху. Сакура настороженно отодвинулась подальше. Глотнула между делом из банки. Поперхнулась и отставила подальше. Ну и гадость пили эти странные люди. Она покосилась на негромко разговаривающего Изуну и потихоньку сбежала на кухню. Как включать воду она видела. Эту дрянь нужно было лучше запить.

Блестящий кругляш рядом с длинным изогнутым металлическим шлангом откручивался легко. Холодная вода зажурчала, разбиваясь о дно. Сакура прополоскала рот, закрутила кругляш обратно и вернулась.

Изуна все еще о чем-то говорил, не замечая ее и качая в такт кому-то головой. А когда закончил, обернулся и совсем не счастливо сообщил:

— У нас будут гости.

Он не дал остаться ей у телевизора, а усадил на кухне около окна и вручил небольшой и плоский черный экранчик.

— Интернет ерундовый, но можешь полазить в загрузках. Там была музыка и клипы, — небрежно сказал он, доставая из длинного белого шкафчика, стоящего на полу, прозрачный контейнер с чем-то красным. — Что-то мне подсказывает — нельзя тебе давать в руки нож.

Сакуре очень повезло, что он смотрел не на нее и не смог заметить выражения ее лица.

Она не поняла ни слова!

Но экранчик после того, как Изуна ткнул куда-то ему в бок, вспыхнул белым, показывая красивую картинку. Сакура ткнула наугад в единственный желтый квадратик, зависший посередине экранчика.

Перед ней открылся целый ряд таких же квадратиков, подписанных по-разному. Сакура интуитивно поводила пальцем по гладкой поверхности, смотря, как квадратики исчезают и появляются. Нажала на самый верхний и увидела новый открывшийся ряд. Уже начиная нервничать, она наобум ткнула в середину. Изображение сменилось. Сакура с интересом уставилась в ровные строчки иероглифов.

Она даже не сразу заметила, что Мадара пришел. В ее голове гномы и один маленький хоббит были неподалеку от горы с драконом! Она не понимала большую часть слов, но старательно продиралась через эти дебри, желая знать: а чем это закончится?! Мышцы глаз ныли и болели, глаза даже слезились, но Сакура этого практически не замечала и продолжала читать.

— У тебя капилляры полопались, — заметил Мадара после того, как поднял ее голову от экрана, вздернув за подбородок тремя пальцами.

— Это не страшно! — Сакура не знала, что такое «капилляры», но знала, что у гномов большие проблемы — у них нет оружия! Надо было прочесть, чем закончится!

Мадара посмотрел на нее так, что язык приморозило к зубам, забрал обратно экранчик. Сакура проводила его тоскливым взглядом.

— Шисуи будет к шести, — сообщил он, теряя к Сакуре интерес. — Снял квартиру, хочет забрать вещи.

— Видел его? — мельком поинтересовался Изуна, переворачивая что-то на плоской металлической штуке с ручкой.

По кухне плыл вкусный пряный запах, но Сакура не могла понять, что там такое готовится. Она скорее принюхивалась, чем прислушивалась, но слово «соулмейт» расслышала. И сразу же насторожилась.

— …на ней твои джинсы бы висели. Шисуи не должен обидеться, — Изуна почему-то подмигнул ей и улыбнулся уголками губ.

— Ты прав. Он всего лишь устроит истерику, — сухо сказал Мадара и скосил на нее взгляд. — Но что-то искать поздно.

— Не у кого, я бы сказал, — поправил его Изуна, усмехаясь. — Не у Конан же.

— Я могу спрятаться в комнате, — Сакуре не понравилась последняя фраза, и она не выдержала, — и не выходить.

— И вторая попытка выпрыгнуть из окна станет успешной. Нет, — рубанул категорически Мадара, смотря на нее тяжелым прищуром.

— Войдет в положение, — Изуна чем-то щелкнул. — Давайте поедим.

В животе скручивалось неприятное ощущение. Сакура не могла совладать с металлическими палочками, которыми люди ели. Они выпадали из непослушных и затекающих пальцев. После второго раза, когда даже невозмутимый Изуна начал посматривать на нее с удивлением, Сакура отложила их в сторону и взяла прозрачный стакан с водой.

— У тебя что-то с рукой, — заметил Изуна, смотря на нее пристально. — Ты не можешь открыть банку с колой, роняешь хаси.

— Я просто… — она неловко потупила глаза. — Тогда в переулке… на нее упала.

Сакура неловко встряхнула правой ладонью для правдоподобности, скорее инстинктивно, чем осознанно. Через пару секунд осознала, что все-таки есть у нее с людьми схожесть и тяга к вранью. Но повеявшая от фигуры Мадары угроза сбила с мысли.

Он молча встал, достал что-то из выдвижного ящика под длинным узким столом, прилегающим к стене, и развернулся к ней.

— Ложкой будет удобнее, — сухо сказал он и протянул ей длинную металлическую палочку с плоским и углубленным концом.

— Спасибо, — тоненько поблагодарила Сакура.

Ложку, правда, удавалось держать абсолютно спокойно. Ну, после того, как приловчиться ее держать. Но Сакура все равно изредка пускала в руку дрожь и с детским восторгом наблюдала, как лицо Мадары начинает темнеть, а челюсти — сжиматься. Детский восторг она успешно прятала, прикрывая глаза и наблюдая за соулмейтом из-под ресниц.

— На тренировке что-то случилось? — поинтересовался, в конце концов, Изуна, не понимающий причины такого настроения брата.

Сакура не знала, что там за тренировка и зачем она вообще нужна, но прислушалась с интересом.

— Все отлично, — хмуро и совсем не отлично отмахнулся Мадара, раздраженно откладывая палочки на специальную подставку. — Иди сюда, посмотрю, что у тебя с запястьем.

Сакура насторожилась и на всякий случай спрятала руки за спину. На лице старшего Учихи заиграло плохо скрываемое бешенство. Руку у нее из-за спины выудили, прощупали, повертели. Сакура смотрела исключительно себе на колени и морщилась — только для вида.

— Похоже на растяжение, — пробормотал Мадара и подергал ее за большой палец. — Изуна, где у нас бинт?

— Не надо! — испугалась Сакура. — Почти не болит!

Ее спас громкий звук, прокатившийся по помещению. Мадара повернул голову в сторону прихожей и недовольно повел бровью. Изуна пошел открывать.

— ...да, согласен. Такие дела, — младший Учиха вернулся с гостем и тут же указал на нее: — А пока ты колесил по Таиланду, Мадара умудрился найти соулмейта. Познакомься, это Сакура.

Она неловко встала, думая: сказать, что это она, вообще-то, его нашла, а не он ее? Но решила все-таки промолчать.

— Очень приятно. Шисуи, — равнодушно протянули ей руку.

Шисуи выглядел похожим на братьев Учих: такой же белокожий, с неподвижно-каменным лицом и непроницаемыми черными глазами. Только волосы вились. Он был ростом с Мадару, тоже широкоплечий, но от него не исходило ощущение подавляющей массивности. Сакура пожала твердую ладонь и вдруг заметила, что он замер. Его взгляд опустился на их сцепленные руки. Ее правую ладонь плавно вывернули. Тень накрыла ее сзади. Шисуи похлопали по плечу.

— Осторожнее. У нее растяжение, — холодно посоветовал Мадара, вытаскивая из пальцев гостя ее ладошку.

— Я извиняюсь, — Шисуи как-то нервно улыбнулся, не сводя взгляда с ее руки. — Просто очень красивые пальцы. Такие тонкие... У моего соулмейта, — его голос странно дрогнул, — были такие же. А что с твоими волосами?

Сакура вздрогнула, инстинктивно прижимаясь ближе к Мадаре. Что-то странное было в словах этого Шисуи. Но что — она пока не могла понять.

— На нее напали в переулке, — Мадара не дал ей ответить и задвинул Сакуру к себе за спину. — Так и получилось.

— Как странно, — без малейшего удивления заметил Шисуи.

Сакура снова почувствовала это двойное дно. Будто Шисуи искал какой-то след, принюхивался, присматривался, пытался вывести разговор в другое русло. Что удивительно, Мадара заметил это тоже.

— Безумно, — согласился он и добавил с нажимом: — Хватит, Шисуи. Ты ищешь там, где искать не должен. Понимаешь? Хватит видеть везде следы своего соулмейта.

Сакура нахмурила брови и выглянула из-за спины Мадары. Холодок пробежал по позвоночнику. Лицо Шисуи изменилось, став болезненно-жестоким. Он выпрямил сутулую спину, вмиг сравниваясь ростом с самим Мадарой.

— Ее звали Шизуне, — тихо, но очень щемяще процедил гость, сжимая пальцы в кулаки.

Сакура содрогнулась. В голове взметнулся рой мыслей — одна быстрее другой. Кончики пальцев похолодели. Нет-нет-нет! Как же ей могло так не повезти… Вот откуда это ощущение двойного дна!

— Это прекрасно, — Мадару его перемена ничуть не напрягла. — Как видишь, они даже не тезки. Не надо искать сходства, это плохо заканчивается.

— Как же так? — Шисуи усмехнулся. — Оно налицо. Сакура, скажи…

— Ты не хочешь ссориться со мной, Шисуи, — весомо возразил ему соулмейт и скрестил руки на груди.

Сакура чувствовала, как в нем начинает бурлить раздражение.

— Вы оба не хотите ссориться со мной, — вмешался Изуна, врезаясь между ними примиряющей стороной.

Он обладал потрясающей способностью создавать атмосферу спокойствия. Но Сакура знала, что смотреть Изуна может так же жестко, как и его старший брат.

— Давайте лучше поедим. Ты попал почти к ужину, Шисуи, — добавил он, указывая на стол.

Шисуи оказался спокойным и достаточно дружелюбным, когда не пытался дорваться до какой-то правды, ища ее у Сакуры. Искал, к слову, не зря. Как чувствовал. Он рассказывал о своей поездке, усадил обтиравшегося о его ноги Роши на колени, охотно запивал какие-то разноцветные сладости чаем и даже улыбался.

Но Сакура сквозь эту завесь беззаботности видела что-то темное и пугающее в его глазах. Такого не было ни у Мадары, ни у Изуны, но мелькало иногда в пустых глазах Шизуне. Той Шизуне, которая вернулась к ним обратно с короткими волосами и в странной одежде. Та Шизуне вспоминала неохотно. Шисуи же вспоминал мелочи, самое неважное, но остальное оставлял при себе. Сакура видела это и не понимала, почему же никто не реагирует. Он же часть их семьи. Он тоже Учиха.

Почему ее они держат тут, а его, с таким взглядом и трясущимися пальцами — нет?

Шисуи уходил как раз к восьми, когда только собирался прийти. По пути к выходу он забрел в комнату Изуны.

— Там пара вещей его соулмейта, — пояснил сам Изуна, подпирая подбородок сложенными в замок ладонями. — Она пропала. Это странная история…

— Может, и не стоит? — резко осадил его Мадара, складывая руки на груди.

— Мне очень интересно, — Сакура застенчиво улыбнулась.

— Это и правда лучше знать. Странное совпадение, что она сама нашла его, — Изуна задумчиво прищурился, вспоминая, — и, к слову, тоже выглядела, как жертва ограбления. Они сошлись сразу, а потом что-то случилось, и она сбежала. Мы никогда не видели эту Шизуне, а фотографий у него не осталось, что тоже странно. Но самое странное — это отсутствие документов. Искать ее было затруднительно… так ни ее, ни тела не нашли.

— Несколько совпадений. Но ему везде мерещится заговор, — холодно встрял Мадара, смотря на Сакуру пристально. — Нес какую-то чушь о летающих людях.

К щекам прилил холод. Она нервно поежилась. В груди напуганное сердце звонко стучало и рвалось наружу. Мадара продолжал внимательно смотреть.

— Он просто не смог смириться с тем, что Шизуне, скорее всего, мертва. Что только не придумает голова человеческая, — с несмешной шуткой понизил голос Изуна. — Ударился в религию, ищет что-то в эзотерических трудах. Хотя как по мне, эти вещи взаимоисключающие друг друга.

— Странно, что в религию, — Мадара едко усмехнулся, держа на лице тень превосходства. — Потому что получается, что Бог его предал.

— Твои Боги тебя тоже предали, — глухо раздалось за спиной. — Ты живешь рядом со своим соулмейтом. Твои Боги обломали об судьбу зубы, и теперь ты рычишь на чужих. А Шизуне жива, я уверен.

— О, а теперь ты еще и принял степень болтологических наук? — процедил Мадара, и было видно, как задели его чужие слова. — Попроси своих Богов, может, они вернут тебе Шизуне?

— Они дают мне намеки. Большего и не надо, — вежливо отбил подачу Шисуи и улыбнулся развернувшейся к нему Сакуре. — Мне пора. Был рад познакомиться.

Он ушел почти сразу, оставляя неприятное ощущение. Сакура даже смогла расслышать недовольные извинения Изуны, но не вслушалась как следует.

В голове крутилось одно: он скоро обо всем узнает. Узнает, что она такое, откуда. И тогда все это шаткое спокойствие рухнет. Мадара больше к ней не прикоснется даже чтобы помочь. Никогда.

Она сложила ладони в замок, как делал Изуна, и оперлась о них лбом. Тяжелый и густой, навязчиво пропитывающий кожу ледяной страх поселился внутри и захватывал голову.

Узнает-узнает-узнает.

На макушку легла широкая и теплая ладонь. Сакура встрепенулась, задирая голову. Мадара щелкнул ее по носу и криво ухмыльнулся.

— Не бери в голову, — он поддел ее подбородок двумя пальцами. — Шисуи не всегда адекватен.

О, Мадара Учиха даже не мог представить, насколько Шисуи был адекватен.


Примечания:

половина следующей главы готова, поэтому — порог в четыре отзыва с:

Как и всегда, "жду проду" и "класс, супер" не считается. Да, я такая вот мерзкая и нехорошая.

Честно переписывала эту главу несколько раз, поменяла пару ключевых событий, теперь думаю, что все снова не туда плывет.

И возможно, эта глава будет редактироваться, не пугайтесь, если увидите изменения. Так и надо.

Глава опубликована: 01.11.2024

6. Пустота под ногами.

Сакура ежилась, не решаясь зашуршать одеялом, и рассматривала лицо спящего соулмейта. Его черты скрадывала темнота, осевшая в комнате. Она оставляла для зрения самую малость — белое смутное пятно. Мадара заснул недавно, и она боялась, что если встать сейчас — он проснется.

Лежа на правом боку, Сакура свернулась в клубок, подложила под голову ладошки и упрямо смаргивала дурацкие слезы. Слезы сползали на почти плоскую подушку, минуя ребра сложенных ладонь к ладони рук.

Подушка пахла им — смесью дыма от тех белых палочек и чего-то еще, пряного, горьковатого. Этот запах окутал ее в густой кокон и терпко согревал в этой ледяной темноте. Сакура не могла надышаться и не могла заставить себя встать. Комкая в зубах нижнюю губу, она раз за разом давала себе еще минуту.

Соулмейта хотелось запомнить безмятежно спящим.

Она дала себе еще одну минуту. Считая до шестидесяти, свесила с кровати правую руку. Мадара спал совсем близко. Но Сакура так и не решилась дотронуться до его кожи, побоявшись разбудить. Она осторожно сползла с кровати на пол. Прохлада скользнула по ногам, разбегаясь по коже сотнями мурашек. Сакура в последний раз оглянулась на соулмейта. Его грудь медленно и почти незаметно вздымалась и опадала. Он крепко спал.

В груди что-то больно трепыхнулось, призывая остаться. Но она решительно оборвала это чувство, прокралась к двери и выскользнула через приоткрытую дверь в коридор.

Ее сарафан был починен — Изуна показал ей, как накладывают шов, и дал в руки тонкую металлическую палочку — иголку. Сейчас сарафан сох в ванной комнате. Сакура зашла туда, включая свет, и первым делом стянула с себя чужую одежду. Прохладная и влажная, липнущая к телу ткань повисла на плечах. Сакура одернула подол вниз. Одежду Шизуне она оставила на стиральной машине — большой белой коробке с круглым окном на лицевой панели.

Сакура видела, как нужно было открывать входную дверь. Изуна вечером при ней попросил закрыться, когда уходил в магазин за чем-то, что Мадара назвал «алкоголем». Замок открылся с негромким щелчком, и Сакура шагнула наружу. Холодная площадка, вымощенная квадратными блестящими на свету плиточками, была перевалочным пунктом между двумя ветками лестниц. Одна вела вниз, другая наверх.

Морщась от пробирающегося под невысохшую ткань холода, Сакура зашагала вверх. Мелькали двери квартир, кое-где не работали фонари, под ногами шуршали ступени. Когда она поднялась до последней площадки, то наткнулась на еще одну лестницу. Только уже не на каменную, а на ажурно-металлическую, ведущую к какой-то двери. Возможно, дверь выводила наверх.

И Сакура шагнула на первую ступень.

Через десять ступенек потолок стал близко-близко, а дверь с массивной ручкой удалось толкнуть. Она открылась бесшумно. Сакура почувствовала, как холодный воздух окутал ее тело, и улыбнулась сама себе — у нее получилось. Она выбралась наружу, осторожно прикрыла дверь и замерла. Резкий порыв ветра швырнул ей в лицо смесь неприятных городских запахов.

Небо над городом пока что было темным, но уже было видно проклевывающуюся у горизонта сизую полоску.

Сакура послала еще одну улыбку — неуверенную — в эту бархатную пустоту. Высокое сплошное и серое ограждение, опоясывающее края крыши лентой, доходило ей до груди. Забраться на него удалось не с первого раза. Она уселась босыми ногами вниз и чуть отклонилась назад — широкая полоса из холодного камня это позволяла. Сакура не боялась высоты, поэтому пустота под болтающимися в воздухе ногами ее не смущала.

Небо над головой укрывало ее от навязчивых мыслей, давая блаженный покой.

Сакура болтала ногами, сидя на самом краю, и мерзла. Холодный ветер свистел и рвал подол сарафана. Она ждала рассвета. Если и шагать в неизвестность, то лучше под ранние теплые солнечные лучи и смотря в красивое нежное небо.

И когда светлая полоса пробилась сквозь жидкую темноту, падая на лицо, Сакура открыла глаза и задрала голову. Бескрайнее персиково-розовое небо, безоблачное и погожее, смотрело на нее с молчаливым одобрением.

Улыбнувшись, она заерзала на холодном ограждении, отодвигаясь подальше от края, и медленно поднялась на ноги. Напористый ветер качнул ее, толкая вниз. Сакура запрокинула голову к небу, чтобы видеть только его яркий простор. Вдох разорвал грудную клетку, впуская страх. Она развела руки в разные стороны, ловя пальцами воздух. Балансировать на краю было легко, пускай в спину и подталкивал ветер, яростно встрепывая белую ткань.

— Стой, где стоишь! — спокойную тишину разорвал такой знакомый голос.

То чувство, трепыхавшееся в ней и призывавшее остаться, безжалостно оборванное, дернулось снова и впилось крючьями под ребра. Сакура содрогнулась, медленно разворачиваясь.

Мадара стоял у самой двери. Его окаменевшее лицо не выражало ничего, но в черных глазах металось беспокойство. Сердце больно и раскатисто ёкнуло и застучало быстро-быстро.

Как? Откуда он узнал?..

— Послушай меня, Сакура, — Мадара вкрадчиво ронял слова, медленно-медленно сдвигаясь в ее сторону, — я хочу помочь. Мне очень жаль, что я не смог тебя тогда защитить. Но прыгнуть отсюда — не выход. Поверь мне, пожалуйста. Слышишь?

Она удивленно заметила, что ее имя в его произношении звучит потрясающе. Обласканная мягким и успокаивающим тоном Сакура завороженно смотрела, как Мадара осторожно подбирался к ней ближе, боясь спугнуть.

— Отойди от края, хорошо? Иди сюда, — его пальцы медленно потянулись в ее сторону. — Дай мне руку.

Это ее и отрезвило.

Мадара имел хорошую реакцию — это помнилось еще с попытки сбежать через окно. Если подпустить его ближе, то все сорвется. И, возможно, шанса больше не представится.

Сакура внимательно посмотрела в непроницаемо черные глаза и не смогла сдержать улыбку, которая само по себе наползла на губы.

Он понял за мгновение «до». И рванулся вперед.

Сакура отклонилась назад, видя отчаяние на бледном гордом лице и тень собственного страха на чужой черной радужке.

Порыв ветра одобрительно врезался в грудь.

Толчок.

Сместился угол зрения. Короткие пряди швырнуло вперед — сорвалась резинка.

Под спиной раскинулась пустота.

Выброшенная над пропастью ладонь поймала только воздух.

Сердце смялось в крохотный комок, кровоточащий и болезненно сжимающийся от ужаса. Рев сверху сбился в импульс под ребрами.

Небо раскинулось над ней пепельно-розовой пустотой. В ушах свистело. Опоры не было.

Сакура падала.

Она не пыталась зацепиться за воздух пальцами — это ничем бы не помогло. Зажмурила глаза. Ледяной ветер трепал ее тело, пропускался сквозь раскинутые руки. Снизу слышался рев машин. Полная ужаса Сакура была беспомощна.

Вспышка белого перед зажмуренными глазами выбила из нее все мысли, оставляя только беспамятство.

Она пришла в себя неожиданно легко. Не было боли, рези в глазах, покалывания в ступнях. Над ней нависало теплое и выцветающее голубым пока что розоватое небо. Сакура опешивше завертела головой, понимая, что парит в воздухе прямо над улицей, невидимая для снующих туда-сюда людей. Осознание пришло неожиданно. А потом в груди что-то взорвалось, лопнуло что-то важное. Сакура задохнулась, впиваясь в горло пальцами. От безжалостно корежащей тело боли ее ломало. По щекам побежала вода.

Так больно ей не было, даже когда отрезали волосы. Она чувствовала, как из нее вырывают что-то очень нужное, и тонко подвывала, свернувшись в комок.

Но боль вдруг оборвалась.

Сакура жадно дышала, перемежая выдохи потоком всхлипов. Она не знала, что сделать первым, и для начала прислушалась к собственным ощущениям. Внутри, несмотря на чудесное возвращение в родную стихию, было пусто. Так, что это даже начинало тревожить. Сакура попробовала воскресить в памяти моменты страха и после дать себе понять — ты жива. Но в груди не шевельнулось ничего. Не было счастья, что вот оно — небо — над тобой! Лети, куда угодно, сбегай.

Она до последнего надеялась, что Шизуне просто не повезло. Что с ней такого не случится. Как это — с ней? Не может быть. Такого просто не могло быть. Просто… просто… За что? Почему небо отвернулось от нее тоже? Она просто хотела жить как раньше! Вернуться к нему и больше никогда не спускаться вниз? Зачем, ну зачем давать ей такую бессмертную жизнь, а потом отнимать ее одной дурацкой нитью соулмейтов?

Это было так… по-людски. Так несправедливо!

Сакура бессильно саданула кулачком по воздуху и перевернулась, чтобы тело стало в вертикальное положение. В последний раз окинула улицу взглядом и толчком направила тело обратно, ввысь. Она хотела только взглянуть, что сейчас происходит на той крыше, и сразу же сбежать.

Но вид соулмейта заставил ее обвиснуть над крышей. Какая-то неведомая сила заставляла его гордое тело горбиться, вжимала коленями в пол, давила на затылок. Побелевшие пальцы Мадары сжимались на краю ограждения.

Сакура разглядела влажные красные следы на его костяшках и на холодном камне.

Будь она человеком — пробил бы озноб.

— Тебе что, больно? — она опустилась ниже, спрашивая в глухую тишину.

Ладонь зависла над его затылком. Сакура потрясенно рассматривала Мадару, не зная, что делать. Переход в обычное состояние так ударил по нему?

— Мне очень жаль, — тихо и без уверенности в своих словах сообщила она ему, не решаясь дотронуться. — Но я тоже важна, понимаешь?

Сакура почувствовала себя лишней, какой теперь и являлась, впрочем. Она упрямо улыбнулась, пытаясь внушить себе, что теперь бояться нечего. Ей нужно было возвращаться. И скорее. Пока разрастающаяся внутри тяжесть не прибила ее обратно, к земле.

Она уже сверху видела, как исчезают за дверью, ведущей в дом, маленькие фигурки. Сакура отвернулась, ощущая омерзение от самой себя. Под ее ногами расстилался весь город, но радости от этого она не испытывала.

Но раз она смогла сделать то, о чем мечтала целых два длинных человеческих дня, то стоило убраться отсюда.

Сакура усилием воли толкнула тело вверх, за облака.

Глава опубликована: 01.11.2024

7. Вверх или вниз.

Ее встретила бабуля Чиё. Она зависла над нежными перистыми молочно-белыми облаками, набежавшими вместе с ветром, и вглядывалась вниз мутно-карими глазами. Изрезанный морщинами лоб потемнел, когда бабуля заприметила ее.

— И до тебя дотянулись, — прокряхтела она без добрых ворчливых ноток. — Что же ты не взлетела, девочка?

Сухая морщинистая паучья лапка погладила ее по голове, пропуская сквозь пальцы безжалостно обрезанные пряди волос. Сакура молчаливо пожала плечами, чувствуя внутри себя дурацкое желание разреветься, и потупила взгляд.

— Соулмейт-то какой? — бабуля Чиё просто так не отставала — повертела ее за плечи, поцокала, разглядев серый шов на сарафане.

— Тяжелый, — с глубоким резким вздохом ответила она, запрокидывая вверх голову, и добавила: — Странный…

— Что странный — так человек же, — ворчливо отмахнулась бабуля Чиё.

— Нет для него судьбы, и зов — пустой звук, — Сакура утерла сухие щеки тыльной стороной руки. — Бабуля Чиё, скажи, — она вспомнила сгорбленную фигуру соулмейта, державшегося за ограждение, — ему очень больно сейчас?

Она скосила на нее тяжелый испытывающий взгляд мутно-карих, выцветших за сотни прожитых лет, глаз.

— Откуда же мне знать? — наконец ответила она, роняя слова нехотя, почти неприязненно. — Это люди. Они связь-то едва ощущают. Если вернулась сюда, не мучайся хотя бы этим. Забудь.

Бабуля Чиё больше ничего не сказала ей — упрямо уставилась вперед и, кажется, начала медитировать. И Сакура отступила, поспешила исчезнуть.

Все время до заката она провела в скоплении облаков, которое отыскала вдали от города. Нырнув внутрь, она плыла по небу вместе с ними долго-долго, думая — как это, забыть? Сакура боялась закрывать глаза, потому что в голове начинал звучать его голос. Не было ничего хуже темноты и мягкого вкрадчивого тона, просящего ее дать руку.

Закат высветил ее убежище рыжим, пробился сквозь белую муть и прошелся по дрожащему в груди сердцу какой-то особой тоской. Но Сакура не успела справиться с этим чувством сама. Ее нашла Шизуне — уже, когда темнота стала пропитывать собой закатную розовую пелену, она вынырнула откуда-то сверху. Оставившая облака плыть дальше в одиночку Сакура заметила ее сразу.

— Здравствуй.

— Мне жаль, — Шизуне, замершая около нее усталой ломаной тенью, потянулась к ее волосам. Сакура неловко поежилась, когда теплая рука прошлась по ее голове.

— Я виновата сама. Мне нужно было коснуться и исчезнуть сразу же, а не ждать чего-то, — безразлично отозвалась Сакура и повернулась к ней боком. — Я видела твоего соулмейта.

Спокойное белое лицо дрогнуло — словно пробежала трещина. Сакура отстраненно заметила, как что-то поменялось в пустых черных глазах. Шизуне пропорола ее острым прищуром.

— И… что?

— Выглядит плохо. Уверен в то, что ты жива, и хранит твою одежду. Ищет.

Шизуне опустила голову, закрывая лицо смоляными прядями, но Сакура успела рассмотреть, как ее невозмутимо поджатые губы скривились.

Они некоторое время сидели молча. Сакура думала — что же сейчас происходило внизу, у братьев Учиха? Все ли с ним в порядке?

Сердце, теперь уже ничем не пробиваемое, мерзко тянуло.

Темнота кутала ее плечи плотным маревом, оседала на кончиках коротких волос. Наверху, тут, Сакуре было комфортно даже в темноте. Там, стоя на шершавом асфальте, темноты она опасалась.

— Ты привыкнешь, — сквозь неприятный туман собственных воспоминаний до Сакуры долетел голос Шизуне.

— К этому можно привыкнуть?

— Если очень постараешься, — тонкие губы Шизуне болезненно скривились.— Попробуй, хорошо?

Сакура неловко кивнула, чувствуя чужое отчаяние кожей. Неясное тревожное ощущение поселилось на кончиках пальцев. Шизуне неловко улыбнулась ей так, будто делала это в последний раз очень давно.

— Расскажи о нем, — попросила она, смотря прямо. — Когда об этом говоришь, становится легче. Мне помогало.

Сакуре казалось, что начни она сейчас говорить — из нее вырвется целая волна неизвестно чего, бурлящая внутри и накатывающая на ребра. Но Шизуне ждала.

— Я не знаю, что такое «кофе», но его брат сказал, что оно у него — преступление против человечности, — растерянно пробормотала она, теребя в пальцах белую ткань.— Ему нравятся собаки. Он упрямый и у него очень тяжелый взгляд… Еще он высокий. Выглядит, как грозовое облако, — всхлип из горла вырвался сам собой. — Я… я не знаю, что сейчас с ним. Бабуля Чиё сказала об этом не думать, но… но как не думать? Я глаза закрыть не могу!

— Чиё-сама никогда не чувствовала зова. Ей сложно тебя понять, — Шизуне осторожно приобняла ее за плечи и притянула поближе к себе. — Но почему ты ушла? Он сделал тебе больно?

— Я не нужна ему. Он сказал мне это сразу, — Сакура опустила глаза. — И я сбежала. Меня поймали те… те люди. Отрезали волосы. Он… он их спугнул. Потом забрал к себе в дом и отказался отпускать. Потребовал адрес. Шизуне, разве это нормально? У нас «все равно» — это буквально, а у них как-то не так.

— Не знаю. Может, его мнение изменилось, — Шизуне растерла ладони одну об другую и наклонила голову, как если бы к чему-то прислушивалась. — Но если он не хотел тебя отпускать, может, и уходить не стоило?

— Может, стоило подождать, пока он узнает, кто я? — Сакура сцепила ладони в кулачки. — Мне никогда не было так страшно! Какое-то чудо, что они ничего не заподозрили… Вообще чудо, что я смогла уйти! Может, здесь я нужнее? Может, и не моя это судьба была, а? Скажи, Шизуне, зачем, ну вот зачем ему, — она ткнула ладонью в нависающее над ними темное небо, — так со мной? Разве я сделала что-то не так? Почему? Почему я?!

Дурацкие едкие слезы бежали по щекам, не поддаваясь контролю, и срывались вниз с подбородка прямо в проплывающие снизу облака. Сакура пыталась вытереть их дрожащими руками, но они набегали второй и третьей волной.

Теплые руки притянули ее еще ближе.

Сакура коротко всхлипнула, упираясь лбом в чужое плечо, и бессильно затряслась от клокочущей внутри обиды. Она выходила наружу водой и пропадала без смысла, падая каплями вниз. И чем меньше ее оставалось, тем спокойнее становилось в груди.

— Лучше бы меня просто не было, — тихо сказала она, когда наконец-то смогла дышать глубоко, и отстранилась.

— Об этом точно думать не стоит, — Шизуне покачала головой.

Но по ее белому усталому лицу с пустыми глазами Сакура поняла, что ее мучали те же мысли.

Они больше не говорили. Шизуне вскоре исчезла в топи налетевшей стае перистых облаков. Сакура свернулась клубком над пепельно-серой в рассветных лучах дымкой и закрыла глаза. Это был последний закат и последний рассвет, которые она запомнила. Время для нее текло по-другому.

Если раньше за таким теплым и удобным счастьем не замечала, как летели минуты между рассветами и закатами, то теперь она не замечала ни рассветов, ни закатов. Они стали проходить мимо, изредка задевая плечи рыже-фиолетовыми лучами.Сакура потерялась в собственной голове, потерялась во времени — потерялась и не могла найти выхода. В ней не осталось ничего, что могло бы заставить поднять голову.

Бабуля Чиё, кажется, старалась это исправить. Но Сакура сбежала от нее совсем скоро, не выдержав слишком долгого отрыва от своих же мыслей. В груди размеренно билось сердце, каждым ударом роняя чужое и жгущее губы имя.

Сакура не знала, что ей делать, и просто сжималась в дрожащий комок в густоте облаков. Она пропускала сквозь пальцы густой белый туман, рассматривала грозовые клубы дыма, наползавшие на небо все чаще и чаще, зависала над кромкой облаков, когда начинался дождь. Что-то заставляло ее считать себя неуязвимой, когда капли воды щедро сыпались с неба на людей, но для нее не представляли угрозы. И когда небо бушевало, Сакуре отчего-то становилось чуть спокойнее внутри. Чужое имя навязчивым импульсом не рвало грудь, угасая на пару секунд.

Так, наверное, могло продолжаться бесконечно. Но однажды Сакура, ежась от холодно-пасмурного ветра, который, собственно, не мог достать ее своими колючками, поняла — она ничего не потеряет. И, пока не нашлись сотни причин в опровержение, смело нырнула в самое густое скопление облаков, чтобы вынырнуть с другой стороны.


Примечания:

Ну и как-то я хочу дальше пойти чуть позитивнее, но персонажи, конечно, что-нибудь выкинут.

/нет, тут никто не умрет/

Мечтаю жахнуть коллаж, но пока в поиске японцев, которые проассоциировались у меня с Мадарой.

Глава опубликована: 01.11.2024

8. Не надо.

Падение было контролируемым. Но чем ниже она опускалась, тем настойчивей к ней тянулись липкие пальцы, пахнущие смогом и выхлопами машин, города. Вместе с этим в груди натягивалась нить зова, словно почувствовавшая слабину и теперь рвущаяся-рвущаяся-рвущаяся туда, где находился сейчас Учиха Мадара.

Сакура прислушалась к ощущениям в груди, зависнув над шпилем высокого блестящего здания, и постаралась себя успокоить. Отсекшая ее тогда, на крыше, от соулмейта неловкость колыхнулась, прибившись к створкам ребер тяжелой волной. Но… она ведь хотела просто посмотреть. Посмотреть и вернуться. От этого ничего не случится — никто ее даже не увидит!

Сакура зажмурила глаза, не давая бликам города вселить в себя нервозность, и обхватила себя за плечи. Он не заметит. И от этой мысли в груди почему-то неприятно защемило. Сакуре хотелось, чтобы ее заметили. Хотелось увидеть в черных равнодушных глазах что-то кроме безразличия. Это было низко, так по-человечески, Сакура призналась в этом самой себе, но, к сожалению, не могла отодвинуть это недостойное желание в сторону.

Она вздохнула, впуская в себя запахи города, и обрушилась вниз, следуя зову.

Зов абсолютно точно не вел ее в сторону дома братьев Учиха. Сакура помнила то место смутно — но оно находилось не на окраине города, это было точно. Тут человеческие дома были высокими, но серыми, обтрепанными, а улочки сужались. И чем дальше она продвигалась, тем хуже был вид сверху. Она опустилась ниже — так, что почти коснулась босыми ступнями асфальта — и оглянулась. Зов вел ее глубже.

Удивительно, как окраины такого сияющего сверху города при ближайшем рассмотрении оказывались жутко неприглядными. Сакура замечала небольшие компании людей, что-то выпивающих и дымящих белыми палочками, слышала неприятный хохот, иногда переходящий в визг. Внутри нее все натягивалось и звенело. Даже невидимой и неосязаемой для них она не чувствовала себя в полной безопасности.

Зов дернул в сторону невысокого здания с облупившимися то ли от старости, то ли от сырости стенами. В окнах, почему-то непрозрачных, не было видно света, но изнутри доносилась громкая музыка, странные крики, а около входа стояло несколько человек. Выглядело так, будто их не пропускали внутрь.

И точно — высокий и широкоплечий человек в темной одежде загородил собой дверь и на уговоры отвечал негромко, но, кажется, внушительно.

Сакура с опаской подплыла поближе, косясь на короткую черную палку, висевшую на поясе загораживающего дверь человека, и заглянула ему за спину. В проеме приглушенный тускло-рыжий свет падал на грязные ступеньки, на лестнице было видно человеческие фигуры. Сакура не видела соулмейта среди них, опирающихся о стены и держащих в руках дымные белые палочки или подозрительные стаканы. Но зов говорил: Мадара там.

Сакура прошла сквозь охранника, не чувствуя от этого никакого дискомфорта, и замерла у спуска вниз, не решаясь спуститься. Люди увидят ее, как только между ней и небом окажется хоть что-то — слой в потолок человеческого дома, например. Но она не могла ждать его тут. Он ведь… мог и не выйти скоро. Кто знает, зачем здесь находятся люди? Может, он тут на всю ночь?

Сакура пригляделась к фигурам, стоявшим по сторонам от спуска вниз, и заметила, что они едва ворочали языками, переговариваясь друг с другом. Возможно, никто из них не успеет ее заметить?

Ее тянуло туда не только желание увидеть Мадару, но еще и зов — сама виновата, разбудила, повод дала! Все решил случай — охранник пропустил несколько человек внутрь — и Сакура недолго думая нырнула вслед за ними, прячась в чужой тени.

Спуск вниз был крутым, обрывался резко. По глазам ударил неприятный сумрак, запах крови, пота и чего-то еще, воняющего кисло.

По краям просторного помещения было полутемно, и это вызвало в Сакуре волну яркого облегчения — тут можно было спрятаться, что она и сделала, забившись в самый темный угол. Оттуда она уже огляделась и присмотрелась в просвет между чужими спинами — центр был отлично освещен. В груди что-то больно-больно, до трещин сжалось.

Под желтым светом стояли друг напротив друга две опасно напрягшиеся фигуры. Сакура жадно вглядывалась в знакомый профиль, кусала губы и просто таяла изнутри. Наверное, только нематериальность давала ей возможность сохранить форму, а не потечь распавшимся дождевой водой облаком. Она украдкой огляделась — не смотрит ли кто в ее сторону — и, удостоверившись в своей незаметности, пододвинулась чуть дальше.

Резкий окрик заставил ее вздрогнуть. Фигуры пришли в движение.

Сакура не сразу поняла, что происходит. Только когда одна из фигур рухнула на пол, сбитая резким выпадом.

Все вокруг взорвалось от одобрительного гула, выкриков и закладывающего уши свиста.

Мадара двигался быстро. Его руки мелькали, отбивая чужие удары, наносили ответные. Соперник сначала парировал их. Потом принимал на выброшенные вперед руки. Потом перестал успевать защищаться.

Сакура видела его озадаченное и потное, покрасневшее лицо, проклюнувшийся в маленьких глазах страх, и дрожала. Ее внимание само собой тянулось к другому лицу — холодно-белому, жестокому, с двумя черными провалами вместо глаз.

Она видела, как соулмейт обрушивал на безымянного и незнакомого человека серии мощных ударов. Не оставляя времени на маневры.

Молниеносный выпад — и оппонент снова рухнул на пол, но уже не встал.

В груди собрался горячий ком, закрывший проход воздуху.

Мадара замер над ним. На его лице читалось недовольство. Люди вокруг одобрительно орали, трясли руками, требовали добить и скандировали его имя.

Сакура зажала рот руками, чувствуя, как горячие слезы срывались со щек, — и почему так было, она не знала.

…лицо соулмейта даже сквозь пелену слез рассматривалось отлично. Острый взгляд пропорол ее фигуру и застыл на лице, остекленев. Сакура громко и судорожно вдохнула сквозь пальцы, понимая, что ее увидели. Новый окрик не задел Мадару. Он пошатнулся, разворачиваясь в ее сторону.

Сакура панически дернулась назад рывком. Оказавшись на улице, метнулась в распахнувшее ей объятия темное небо, прячась то ли от него, то ли от желания шагнуть навстречу.

Всю ночь она провела в скоплении медленно плывущих по темному небу облаков. Их густая белая, а в отсутствии солнечного света пепельно-синяя, муть пропитывала собой кожу и проникала внутрь. Сакура, наполненная этим прохладным синим туманом, уже не плакала, роняя вниз баламутящие небо слезы.

Она не понимала — зачем? Зачем ее соулмейт делал такое с другим человеком? Какая бессмысленная жестокость, и ради чего? Почему для кого-то это могло быть развлечением?

Наблюдающие ведь не пытались их разнять, а только подбадривали и ждали, пока кто-то не победит. Почему люди так спокойно смотрели на чужую боль? Почему ее могли так причинять? Почему это делал он? Мадара не показался ей настолько жестоким. Странным, холодным и упрямым — да!

Сакура думала — зол ли он на нее настолько, что может ударить так же, как и того человека?

Зов в ее груди бушевал, пробирая до костей отголосками чего-то, идущего с другого конца связи. От этого не спасали попытки спрятаться в легкой дреме. Первые позиции в голове занимали воспоминания о черных остекленевших глазах, остановившихся на ее лице.

И когда облака зазолотило поднявшееся солнце, она не выдержала во второй раз. Зов в груди дрожал натянутой нитью, подгонял вперед, тянул над городом, вглубь, дальше и дальше. Сакура следовала ему покорно. Скорость выбивала из головы тот влажный страх, прилипший к спине во время наблюдения за дракой.

Она узнавала места. Зов тянул ее к дому братьев Учиха. Сакура знала, что не сможет зайти внутрь, но… может, удастся увидеть его в окне?

И когда знакомое здание оказалось перед ней, она поняла, что не знает нужных окон. Все они казались одинаковыми, а некоторые еще и занавешены изнутри были. Сакура задумчиво почесала затылок и прислушалась к зову. Он, почему-то, тянул вверх. Она задрала голову, но с высоты третьего снизу окна ничего разглядеть не удалось.

Привычно нырнув вверх, Сакура зависла над крышей здания. Непробиваемое ничем бесплотное сердце пропустило тяжелый гулкий удар. Ее соулмейт смотрел вниз, стоя у самого ограждения.

Голова опустела. Все перед глазами смазалось в одну сплошную полосу. Засвистел в ушах ветер. В тело хлынула материальность.

Не надо! — сквозь пустоту в голове прорвался собственный отчаянный вскрик.

Она врезалась в него, отталкивая и сбивая с ног. Под пальцами растеклось тепло чужого тела. Яркие волосы колыхнулись, занавешивая лицо по обе стороны.

— Пожалуйста! Не надо! — затараторила Сакура, захлебываясь слезами ужаса. — Ты же человек! Ты умрешь! Я тебе не дам!

Внутри нее бушевало что-то — или зов, или собственные эмоции. Теплые капли воды падали ему на грудь, впитывались в ткань одежды.

Он смотрел как сквозь нее, молчал и не делал попыток скинуть ее и встать. Его лицо, обычно равнодушное, выражало крайнюю степень потрясения. Черные угли-глаза метались вверх-вниз, рассматривая ее тело.

Мадара перетек в сидячее положение, не обратив внимания на попытки уложить его обратно. Окаменевшие руки втиснули ее в горячее и твердое тело. Сакура неловко плакала, тыкаясь лицом ему куда-то в стык шеи и плеча, вслушивалась в раскатистый стук чужого сердца и содрогалась от коротких вспышек облегчения. Соулмейт был в порядке. Она успела.

Он, держа одну руку на ее затылке, а второй крепко обхватывая поперек спины, ничего не спрашивал, молчал и дышал тяжело.

— Ты злишься на меня? — глухо спросила она, не поднимая головы. — Прости. Я не хотела, чтобы ты падал.

Ткань его одежды едко пахла дымом, но Сакура могла это стерпеть. Греться об соулмейта было приятно и уютно. Его пальцы поглаживали ее по голове, пропускали сквозь себя волосы, и она наслаждалась моментом.

— Я и не собирался, — безэмоционально ответил ей Мадара.

— Но ты злишься? — она пытливо округлила глаза, задирая голову вверх.

Горячая ладонь погладила ее по щеке, стирая не успевшие подсохнуть слезы. Сакура не знала, куда себя деть, смущенная этой неожиданной лаской. Не этого она ожидала. Но Мадара не спешил кричать на нее, ругаться или требовать исчезнуть обратно.

— Очень, — коротко сообщил он и посмотрел в упор так, что в груди что-то дрогнуло. — Как это вообще? Я видел, как ты упала. Но теперь…

— Я могу объяснить! — тут же подскочила в его руках Сакура, чем только усилила хватку. — Я объясню, честно!

Пальцы похолодели от волнения. На язык не шло ничего — голова снова опустела. Объяснить пообещала, но как это сделать сама не знала? Да и как ты человеку объяснишь, что за облаками живешь… Впрочем, она сама снова шагнула в мир людей. Никто ее в спину не толкал. И теперь никого в этом винить было нельзя. Но если Мадара не поймет? Испугается? Подумает, что она просто сумасшедшая?

Сакура нервно сглотнула, чувствуя, как холод перекинулся с пальцев на полную кисть и захватил руки до локтя.

— Мне все равно, — оборвал ее натянувшийся страх соулмейт, угли-глаза сверкнули. — Обещай, что так больше не сделаешь. Никогда. Этого хватит.

Сакура округлила влажные глаза и всхлипнула от удивления.

— Обещаю, — честно сказала она, вытирая ладонями глаза.

Неужели ему было не интересно? По глазам видела — интересно! Тогда почему?

— Тебе правда… все равно? — опасливо уточнила Сакура, вглядываясь ему в лицо.

— Сейчас — да, — Мадара нехорошо прищурился, подхватил ее одной рукой под ягодицы, второй покрепче обнял за спину и поднялся рывком. — Держись крепче, — и двинулся в сторону двери, ведущей с крыши.


Примечания:

Возвращение блудных духов воздуха.

Надеюсь, последняя сцена удалась. Если нет — говорите прямо и не стесняйтесь. Можно кинуть помидором, но не сильно, пожалуйста.

Порог — три отзыва, так что я не слишком наглею с:

Глава опубликована: 01.11.2024

9. Ты мне веришь?

Завернутая в плотную ткань и с кружкой чего-то горячего и пахнущего сладко-сладко, Сакура смотрела в спину соулмейта. Он стоял у приоткрытого окна, выдыхал едкий белый дым наружу и изредка поводил головой, оборачиваясь и цепляясь за нее взглядом, будто проверяя, тут ли она еще.

Она молчала, ждала, пока остынет напиток, грела пальцы. В груди ласково теплело какое-то неизвестное ощущение — попыткам его распознать не поддавалось, только скользило из вот-вот готовых сомкнуться на его кончике пальцев. Сакура не понимала себя, а стоило бы попытаться.

Вместе с материальностью в нее вернулось все то, что давало возможность жить без тяжести в груди. И Сакура, наверное, сейчас просто искрилась от теплого счастья. Казалось, даже цвета окружающего ее мира стали ярче.

— Ты… кхм… хорошо себя чувствуешь? — Мадара развернулся к ней боком, пристально всматриваясь в ее скрытую тканью фигуру.

— Да, — честно ответила ему Сакура, прислушиваясь к себе — на всякий случай. — Хорошо.

Черные глаза сузились. Мадара затушил белую палочку о дно круглой и плоской штуковины, стоящей на полосе подоконника, и медленно подошел к ней, очерчивая шагами круг вокруг ее стула. Сакура неуютно поежилась.

— Ты упала с большой высоты полтора месяца назад. Но твое… тебя… не нашли внизу, — его ладонь потянулась к лицу. — Либо мне привиделось тогда, а значит и сейчас, из чего исходит, что я не очень здоров на голову, либо… либо ты удачно приземлилась.

— Я удачно взлетела, — Сакура посмотрела на него открыто и улыбнулась, считая, что показывать свой страх нельзя.

Его лицо дрогнуло.

— Ты просто растворилась в воздухе, — медленно сказал Мадара, не сводя с нее взгляда. — Как?

Она ждала. Ждала, пока он спросит об этом, даже придумывала, как объяснить. Но теперь из головы повылетали все умные и правильные слова. Сакура вдохнула с присвистом, взглянула на него прямо и как с высоты рухнула:

— Просто я — не человек. Я жила в небе, пока однажды меня не дернул вниз ты.

Его брови приподнялись. Она нервно прихватила губу зубами, зажмуриваясь. Действительно, не поверил. Но это не удивительно. Все-таки он — человек. А люди предпочитали опускать головы и не замечать вещей, которые не вписывались в их представление о мире.

И это было естественно. Люди ведь не имели возможности летать.

Может быть, умей Мадара летать, он не был бы настолько категоричным? Возможно, тогда бы он знал, что такое зов, и знал, как это — тянуться вниз, в неизвестность. Но Мадара был человеком. Человеком, который сейчас смотрел на нее, как на сумасшедшую. Горькое разочарование было предсказуемо. Но почему-то она надеялась до последнего.

— То есть, ты живешь в небе, умеешь летать, а вниз тебя дернул я, — со странным выражением лица пересказал ее объяснение всему Мадара. Он подобрался к ней поближе. Сакура наблюдала за теми, как скользит под его ногами пол.

— Да, — просто сказала она и улыбнулась. Отпила из кружки остывшего сладкого напитка, довольно зажмурилась — все-таки есть что-то хорошее у людей.

— И ты… можешь летать, — утвердительно повторил он, почти соприкасаясь с ее коленями.

Она насторожилась, задрала голову и, немного помявшись, решила, что если спрашивает, то, может, поверил?

— Могла бы, — осторожно поправила его Сакура и подцепила выбившуюся из-за уха розовую прядку, подергала. — Но вся наша сила заключена в волосах, и когда мне их отрезали, я перестала уметь летать.

Он похлопал по карманам штанов. Не глядя, вытащил пачку с белыми палочками. Достал одну. Поджег. Широкие плечи поднялись, замерли, а позже, с выдохом, опустились.

— То есть, — он резким жестом повел белой палочкой в воздухе, — ты могла и не взлететь, когда прыгала с крыши?

— Ты мне веришь? — встрепенулась она, округлила глаза и тут же чихнула. Жидкость расплескалась по коленям, но не обожгла — спасла ткань одеяла. Мадара не отреагировал, смотря на нее тяжело. Он ждал ответа. — Я не знала, получится или нет.

Она заправила яркие волосы, упавшие на щеку, свободной рукой и неловко попыталась улыбнуться. Но губы едва разъехались — от волнения, наверное. Соулмейт смотрел немигающе — почти сквозь нее — и продолжал дышать этим мерзким дымом.

— То есть, — от его взгляда Сакура вжалась в спинку стула, — ты знала, что могла разбиться?

Она закивала, не видя проблемы. Белая палочка в его пальцах переломилась надвое.

— Ты злишься, — Сакура посмотрела ему в лицо с опаской.

— О, — Мадара Учиха кивнул, саркастично поддернув вверх левый уголок губ, — нет. Ты всего лишь могла умереть.

Это его «всего лишь» давало надежду, что не все так страшно. Но страшно смотреть — как будто сейчас ударит — он не прекратил.

— Но все же получилось, — примирительно заметила она. — Так… ты мне веришь?

— Ты из воздуха появилась, — он отошел от нее, небрежно кинул испорченную белую палочку в раковину, где обычно должна была быть посуда, и включил воду, — на огромной высоте. После такого во что угодно поверишь. Но почему ты не рассказала мне все сразу?

— А ты бы не поверил, — Сакура одним глотком допила все, что было в кружке, и спустила ноги на пол, встала. — Ты же не поверил Шисуи, а его ты наверняка много знаешь.

— Долго, — неосознанно поправил Мадара, наблюдая за ее передвижениями по кухне. — И… что значит, не поверил?

Сакура, поставившая кружку в раковину (прямо рядом с размокшей белой палочкой), развернулась к нему лицом, подтянула одеяло на плечи и торжественно улыбнулась. То и значит.

— Шизуне такая же, как и я. Она мне очень помогла, когда я почувствовала зов, — Сакура скромно опустила ресницы, разглядывая из-под них Мадару, — и потом подсказала, как вернуться назад. Ей ведь тоже обстригли волосы, помнишь?

Его лицо было непередаваемо пораженным. Сакура подошла к нему поближе, таща за собой одеяло, как шлейф, по полу. Похлопала ладошкой по животу, сочувственно улыбнулась на прямой взгляд.

Он перехватил ее за запястье и крепко сжал, подтягивая еще ближе, второй рукой приобнял за плечи. Глаза-угли прожигали в ней дыру. Сакура чувствовала себя не напуганной, но очень смущенной — щеки неприятно теплели. Соулмейт распространял вокруг себя напряженную атмосферу. Честно говоря, Сакура не знала, чего ей от него сейчас ждать.

— Если ты будешь меня пугать, я снова уйду, — твердо сказала она и задрала подбородок, заставляя себя смотреть ему в глаза. — Мне будет больно, я буду скучать, присматривать за тобой сверху, но больше не вернусь.

Хватка разжалась. Сакура спрятала довольную улыбку, опустив голову, и отошла на шаг.

— Ты присматривала за мной? — он криво улыбнулся.

— Я видела, как ты бьешь человека.

На его лице заиграли желваки. Сакура отступила еще на шаг. Мадара это заметил, взял себя под контроль.

— Значит, мне не показалось, — медленно процедил он. — Ну и?

— Зачем? — Сакура вспыхнула от этой небрежности.

Да как вообще можно было так… так… бесчеловечно себя вести!

Мадара развернулся к ней спиной и неторопливо подошел к окну, оперся об подоконник обеими ладонями.

— Видишь ли, за это платят, — наконец-то ответил он, и лучше бы не отвечал. — Такое развлечение.

Сакура потеряла ориентацию в пространстве, стало пусто-пусто в голове. Она задохнулась от накатившего возмущения, сдавившего обручем грудь, но так и ничего и не смогла сказать. Мадара обернулся, становясь в ее глазах размытым. По щекам побежали мокрые горячие ручейки. Руки сами подернулись — вытереть. Соулмейт шагнул к ней, но остановился — она шарахнулась от него назад.

— Т-ты, — она хватанула губами воздух, — ка-ак ты можешь? Это же… это… Вы же люди!.. Нельзя, так нельзя!

Его руки крепко перехватили ее за талию, поддержали и не дали осесть на пол. Но Сакура взбрыкнула. Было непереносимо слышать от Мадары такое. Образ соулмейта, и так претерпевший изменения, рассыпался на части. И больно от этого, кажется, было только ей.

Сам он не понимал ничего.

— Прекрати, — раздраженно процедили ей в макушку, притянув совсем близко. — Это всего лишь работа. Никто никого не заставляет.

— В этом и проблема… Что ты на такое идешь сам, — вскинулась Сакура, пихая его локтем. — Ты не понимаешь…

— Нет. Это ты не понимаешь — и не поймешь. Мы видим это с разных сторон. Но и обвинять меня ты не можешь, — жестко отбрил Мадара и отпустил ее. — Не ты. И не после того, что ты сделала.

Сакура замерла. Он ударил в больное и, кажется, об этом знал. И как на это ответить… У нее не было ни одного хорошего слова, и поэтому она промолчала, глотая обидные слезы.

Она опустила руки, поддержала упавшее с плеч одеяло и положила его на стул. В глазах все плыло от воды, но Сакура упорно развернулась и пошлепала босыми ногами в коридор. Мадара, в конце концов, был невыносимо прав.

Но уйти он ей не дал.

— Нет уж, — сердито сообщил соулмейт, перехватывая ее сзади, и вздернул в воздух. — Хватит с меня этого.

Оказавшись у него на руках, Сакура попыталась вывернуться. В ответ ее сжали еще крепче — так, что едва можно было сделать вдох.

Учиха усадил ее на стол, оперся руками по обе стороны и наклонился близко-близко. Сакура, с мокрыми и горевшими щеками, прерывистым дыханием, возмущенная до глубины души и собиравшаяся обрушить на него весь свой гнев, замерла, скукожилась в комочек — только бы не соприкоснуться с ним чем-нибудь.

На его бледном лице играл солнечный свет, но глаза он не затрагивал. Черные, жутковато-серьезные, они прожигали в Сакуре дыры, буквально придавливали к столу. Она покосилась на разворот мощных плеч, цепкие пальцы, впившиеся в край, и подумала, что свернуть ей шею Мадара сможет без каких-то усилий.

— Мне все равно, кто ты там, — вкрадчивые нотки в его голосе завораживали. — Просто останься, раз уж вернулась.

— Тебе не нужен соулмейт, — Сакура напомнила ему его же слова и даже смогла спрятать обиду внутри, не дала голосу дрогнуть.

— Ты меня услышала, — он наклонился еще ниже, почти коснувшись лбом ее собственного. — Говори и думай, что хочешь. Мне без разницы. Но обратно, — он повел подбородком в сторону окна, — я тебе уйти не дам.


Примечания:

Спустя несколько недель я добила эту часть. Честно говоря, намучилась я и с Мадарой, и с Сакурой. Они по отдельности вроде бы и нормальные, но когда рядом...

Такие вот пирожки.

Осталось только Изуне все объяснить хд

Ищу отзывы.

Глава опубликована: 01.11.2024

10. Смех.

Братья за дверью ругались. Сакура слышала отрывки, но не могла связать их воедино и сидела, прижавшись спиной к двери, машинально трепала прижавшегося к ее бедру кота по короткой и очень пушистой шее. Было очень нервно: холодели пальцы, а губы дрожали сами собой. Пускай она и не слишком понимала, что происходило, но догадывалась, что дело в ней. Изуна не был очень радостным, когда увидел ее. Мадара почти сразу впихнул ее в комнату, пригрозив, чтобы не высовывалась. Она и не высовывалась.

Наконец-то голоса смолкли. Чутко прислушивающаяся к ним Сакура мгновенно сбежала на другой конец комнаты, делая вид, что смотрела в окно все это время. Скрипнула дверь — и она дернулась, оборачиваясь. Мадара вошел внутрь с каменным лицом, держа что-то в руках. Сакура вопросительно округлила глаза.

— Переоденься, — он подошел и протянул стопку черной ткани.

— Зачем? — она развернулась к нему полностью, но одежду не взяла.

— Чтобы люди на тебя не косились, — раздраженно сощурил глаза соулмейт, видимо, еще не отошедший от разговора с братом. — Тебе нужны свои вещи. Сейчас мы за ними пойдем. Еще вопросы?

— Зачем? — она нахмурилась, обхватив себя руками. — Мне нравится моя одежда.

— Одежда — это слишком условно для этого… балахона, — Мадара раздражался все больше. — И у нас, людей, еще принято носить белье. Его у тебя нет.

Сакура наморщила лоб, переваривая информацию, но так и не смогла представить, что это за белье. О чем сказала честно. Лицо соулмейта помрачнело еще на несколько тонов. Кажется, он не очень-то хотел ей это объяснять.

— Белье надевается под одежду. Без него ходить неприлично. Как и без одежды, — Мадара со снисходительным выражением лица все-таки вручил ей стопку. — Давай. У меня не так много времени.

Сакура не смогла отказаться — как же откажешься, когда есть возможность выйти на улицу с соулмейтом… Пускай человеческая одежда не дарила такого чувства уюта и спокойствия, как любимый сарафан, к ней придется привыкать.

Переодевшись в то же самое, что когда-то ей давал Изуна, она выглянула из санузла в коридор, столкнулась взглядом с Мадарой и нервно дернула подол майки вниз, закрыть ноги. Он не прокомментировал ее жест, может, не заметил и протянул ей какую-то прямоугольную темно-синюю коробку.

Сакура осторожно открыла ее и не сразу поняла, что в ней лежало. Потом провела ассоциации с тем, что видела на улицах города в первый день своей человеческой жизни. Это была обувь. Красивая, розово-серая, с какими-то веревочками.

— Ого, — она округлила глаза, — Шизуне нравились красивые вещи…

— Это не Шизуне, — мрачно раздалось над головой, и она машинально задрала подбородок, чтобы посмотреть соулмейту в лицо. — Одежду можно было бы найти, но подходящей обуви у нас не было. Я купил их тебе. Перед тем, как ты сбежала.

Сакура опустила взгляд на красивую обувь, потом посмотрела снова на нечитаемое лицо Мадары и непроизвольно расплылась в признательной улыбке. Он купил их для нее! И потом не выбросил — оставил.

— Красивые. Спасибо, — она неловко повела плечами, не зная, что еще можно сказать.

— Обувай, и идем уже, — совершенно равнодушный к ее благодарности соулмейт скрестил руки на груди, смотря острым прищуром.

Попытавшись натянуть эту красивую обувь, Сакура столкнулась с тем, что нога в нее попросту не просовывалась. Соулмейт смотрел на это недолго. Почти сразу Сакура расслышала тихий и безнадежный вздох усталого человека (так вздыхала бабуля Чиё, когда она задавала ей слишком много вопросов). Он присел на корточки рядом с ней, чуть ли не столкнувшись плечом.

— Во-первых, ты перепутала правый и левый, во-вторых, сначала нужно развязать шнурки, а в-третьих, кроссовки носят с носками, — он параллельно словам переставил кроссовки, развязал веревочки-шнурки, а потом вытащил из той же коробки какие-то два кусочка ткани и вручил ей.

Сакура смотрела только на его руки — изгиб запястий, выглядывающих из-под темной ткани одежды, гибкие сильные пальцы, так легко расправляющиеся с этими шнурками, прожиль взбухших вен на тыльной стороне ладоней — и не могла оторваться. Было в этом что-то завораживающее.

— Смотри, — роняя слова плавно, Мадара поддел шнурки, туго затянул узлом, а поверх него наложил еще один. — Развяжутся — наступишь на них и упадешь. Вот так. Попробуй сама.

Сакура посмотрела на левую ногу и на получившийся бант и взялась за второй кроссовок. Надеть его удалось, но вот завязать — не очень. Первый узел вышел, но вот со вторым — бантом — так и не пошло. Она, чувствуя досадливое смущение, попыталась снова, но концы предполагаемого банта выскользнули из пальцев. Чужие руки перехватили контроль, за пару секунд затянули шнурки еще туже и завязали двойным узлом.

— Идем, — ее с тяжелым выдохом дернули за локоть вверх. — Вот еще, накинь.

Что-то теплое и тяжелое легло на плечи. Инстинктивно пригнувшаяся, Сакура ощупала плотную ткань.

— Великовата будет, но другого нет, — взгляд соулмейта скользнул по ее фигуре.

Рукава этой штуки были длинными и свисали даже ниже кончиков пальцев. Сакура помахала ими в воздухе и не сдержала смешка — это выглядело забавно. Мадара так не считал. Рукава он ей подвернул почти до середины предплечий самостоятельно.

— Вы там, — он не стал уточнять где, — все такие?

— Какие? — осторожно спросила Сакура, думая, что ничего хорошего не услышит, и оказалась права.

— Тощие и забитые, — он презрительно скривился, разглядывая ее плечи. — Кроме вашего неба и этих… балахонов у вас и нет ничего.

— А вам, людям, не хватает вежливости и тактичности! Лучше ничего не иметь, чем быть на вас похожими. Ты, кстати, никогда не был там, где жила я. Нельзя судить о том, что никогда не видел, — задетая его словами Сакура гордо вздернула подбородок и мстительно добавила: — И не увидишь. Летать ты не умеешь!

— Ты, с некоторых пор, тоже, — жестко обрубил соулмейт, пришпиливая ее взглядом к полу. — У нас достаточно общего, но ты, видимо, этого просто не замечаешь. Меньше лицемерия, Сакура. Идем.

Ошеломленная такими словами, она даже не сразу смогла открыть рот, а ее уже вытащили наружу, за входную дверь. Мадара раздраженно зыркнул в ее сторону глазами-углями и запер дверь тонкой зазубренной пластинкой, которую тут же убрал в карман.

Что? Лицемерия? И это у них-то — общее?!

Сакура чувствовала острое желание сбежать сейчас. Куда угодно. Ей не нужны были никакие вещи, тем более от соулмейта. На глаза навернулись теплые неприятные слезы. Но она спускалась вниз вместе с Мадарой, который тащил ее за руку. Запястье, захваченное в тиски, болело. И как только они оказались за тяжелой дверью дома, на улице, Сакура дернула руку на себя. Это его не впечатлило. Ее снова обожгли взглядом, но пошли на уступку — твердая и жесткая ладонь смяла ее собственную накрепко.

— Не кричать, не шарахаться от машин, не падать в обморок, — сухо предупредил соулмейт и потянул ее за собой. — Лучше — молчать.

Он держал ее за руку крепко — мог бы сломать ей пару пальцев, если бы нажал сильнее — и почти больно. Сакура из-за этого не чувствовала себя комфортно, хотя идти рядом с ним было очень практично и совсем не страшно. Даже на переходе через дорогу. Люди, кажется, чувствовали в нем опасность и обтекали его фигуру, а Сакуре оставалось просто прятаться за его спиной.

На улице было прохладно, небо вместо пронзительной и бескрайней голубизны было пропитано серостью, а облака наливались изнутри темнотой, обвисая над городом. Сакура чувствовала приближение дождя.

К нужному месту они проехали по подземному пути, который люди сделали специально для скоростных передвижений. Там было невероятно много людей, пахло неприятно, а от шума начинало гудеть в голове.

Она, оказавшись в длинном и широком тоннеле с ярким светом, длинными лестницами, движущимися вверх-вниз, растерялась. Тяжелое и неприятное, тянущее в животе, ощущение наложилось на общую нервозность, и она просто едва удержалась на ногах, вцепившись в Мадару и второй рукой.

Сквозь прозрачные створки какого-то устройства, не пропускающего дальше без специальной карточки (прямоугольного твердого и тонкого кусочка), она прошла с зажмуренными глазами и неловко остановилась — ждать Мадару. Он буквально через две секунды снова взял ее за руку. В груди отлегло. Пускай в этом гудящем потоке, пахнущем так разнообразно, ей было некомфортно настолько, что начинало тошнить, соулмейт все же был рядом.

В длинном транспорте, состоящем из длинных коробок-вагонов, они провели достаточно долго. Людей там тоже было достаточно, хотя большинство и сидели. Мадара спокойно стоял у раздвигающихся в разные стороны наполовину прозрачных дверей, держась за длинную блестящую балку, торчащую между полом и потолком. Сакура стояла к нему лицом, держась за ту же балку, и старательно жмурилась, оберегая себя от дополнительного стресса.

И когда соулмейт наконец-то сказал: «Это наша станция», Сакура смогла вздохнуть облегченно.

Обратно, под небо, они выбрались спустя бесконечность, как показалось Сакуре. Она чуть не осела на асфальт — то ли от счастья, то ли от пережитого волнения. Не вышло. Мадара успел ее поддержать второй рукой, прикладывая к себе.

— Ты в порядке? — невозмутимо спросил соулмейт.

— Нет, — простонала Сакура, глубоко дыша и вмиг забывая все обиды. — Это просто ужасно.

— Сейчас лучше? — все еще придерживая, поинтересовался Мадара.

Она закивала, тыкаясь ему лбом в грудную клетку, последний раз рванула легкие глубоким вдохом и отстранилась. Черные глаза обожгли ее лицо вниманием и снова стали непроницаемыми.

Целое скопление магазинов, где можно было купить одежду, оказалось в большом здании, стены которого были буквально закрыты вывесками. Сакура вертела головой, разглядывала блестящий пол, блестящие стекла, за которыми недвижно стояли разодетые человеческие фигуры без лиц и волос, проходивших мимо людей, лестницы, как в подземном царстве, движущиеся вверх-вниз. Мадару ее любопытство нервировало — он постоянно косился на нее предупреждающе, будто думал, что Сакура сейчас закричит.

В месте, где продавалась одежда, было еще светлее, чем в коридорах этого здания. Но одежда тут была какая-то странная… Сакура с недоумением разглядывала непонятные тканевые чашечки со странными тесемками и треугольные клочки ткани. Потом подумала, что это и есть то самое белье.

Подошедшая к ним девушка предложила помощь, и Мадара с легкостью перекинул задачу выбора на нее. Сакура получила два комплекта этих чашечек-треугольников и была отправлена их примерять.

В небольшой кабинке, у которой вместо четвертой стены была отодвигающаяся ткань, Сакура оказалась в полном недоумении. Повертела в руках белье, подумала, что Мадара будет злиться, если ждать ее придется долго. Методом проб и ошибок удалось понять, что куда, и даже застегнуть дурацкий верх.

— Ну и? — замогильно поинтересовались снаружи.

— Все, — с готовностью сообщила Сакура, смотрясь в большое зеркало, занимающее всю стену напротив выхода.

Занавесь колыхнулась, Сакура встретилась взглядом с отражением Мадары. Он, посмотрев на нее как-то странно, мгновенно исчез, задергивая ткань. Она пожала плечами, обернулась обратно к зеркалу. Люди так удивлялись, видя друг друга без одежды? И это ведь на ней еще треугольничек. Чашечки были неудобными, а застежка врезалась в кожу спины…

— Сакура, бюстгальтер, — жутко процедили снаружи, — надень.

— Но в нем неудобно, — тихо пробормотала Сакура. — Какая разница, его все равно под майкой не видно!

— Он тебе мал? Велик?

— Нет, наверное….

— Тогда надевай, — в голосе послышались тяжелые нотки, как будто целым комом грозовых облаков придавило. — Со временем привыкнешь.

Сакура нехотя снова взялась за чашечки. Чувствовать на себе под майкой и шортами что-то еще было непривычно и не очень удобно, но Сакура стойко сжимала зубы и уговаривала себя потерпеть. Второй комплект она мерить так и не стала, они ничем друг от друга не отличались, кроме цвета.

В еще одном магазине они провели слишком долго, ища что-то, как сказал Мадара девушке-помощнице, повседневное и не очень короткое. Пока девушка-помощница показывала (почему-то ему) то, что подходило под озвученные критерии, Сакура вертела головой. Как оказалось, зря.

— И что же тебе понравилось? — вкрадчиво прозвучало над ухом, когда Сакура обернулась к входу.

Она подскочила, развернулась обратно и ткнула ладонью в первое попавшееся. С этим ее и впихнули в примерочную. Мучиться с узкими темными штанами не пришлось долго — вот они-то застегивались просто. Сакура повертелась в них у зеркала, разглядывая свои ноги.

Она выглянула наружу, сразу наткнулась на Мадару и попыталась сделать вид, что ей все нравится, красота какая, а можно уже обратно? Он не проникся ничуть, вручил ей что-то еще и скрестил руки на груди, явно настаивая. Сакуре пришлось примерить еще майку и что-то теплое и с длинным рукавом, еще одни штаны — более свободные и мягкие.

Все это он небрежно оплатил с помощью яркой и тонкой карточки, сам взял пакеты с одеждой и вышел из магазина первым. Она последовала за ним, тайком разглядывая собственные ноги, облепленные черной плотной тканью.

В торговом центре (так назвал это место Мадара) не было так громко, как в метро, и Сакура машинально прислушивалась ко всему, что говорили люди вокруг. И вдруг выловила знакомые нотки из общего фона. Внутри все заледенело. Она замерла на месте, смотря вперед. Знакомый визгливый смех обжег нервы. Сделать вдох оказалось невозможно. Мадара, прошедший на пару шагов дальше, неохотно остановился и обернулся к ней.

Сквозь вату раздался голос соулмейта, но его заглушил повторный взрыв хохота. Сакура уперлась взглядом в компанию из трех человек, двигающуюся навстречу. Знакомая беспомощность поднималась от ног.

Белокожая брюнетка, идущая с краю, впилась в нее хищным взглядом и расплылась в тяжелой ухмылке, приостановилась. Вместе с ней приостановились и два других. Узнавающий взгляд девушки прошелся по лицу. Она накрутила локон длинных черных волос на палец и подмигнула.

Мадара шагнул к ней. В голове что-то погасло. Ступни лизнуло горячей волной.

Сакура, шарахнувшись назад, развернулась. И кинулась бежать.


Примечания:

Когда твой соулмейт тянет тебя за шмотками, а ты сбегаешь из ТЦ, потому что кто-то очень знакомо заржал, господи.

замыленый глаз, ПБ открыта.

Буду рада отзывам, да-да.

Глава опубликована: 01.11.2024

11. Знакомы заочно.

Страх, пережитый на той темной улице, гнал ее вперед, неизвестно куда. Сакура ничего не слышала, не видела — неслась по улице, не думая, сбивала дыхание. Единственное, что ей сейчас управляло, — это лязгающий звук, крутящийся в голове и отдающийся в груди грохотом.

Мелькали люди, здания, огни машин…

Она остановилась, когда совсем выдохлась, в каком-то переулке, сквозном и узком. Отдышавшись, Сакура повертела головой, вернулась обратно, ближе к улице, пролегающей рядом с дорогой, и замерла. Куда идти? А откуда она вообще пришла?

И почему она вообще побежала? Рядом был соулмейт, он-то точно не дал бы им что-то сделать! И кроме него были и другие люди. Неужели что-то могло случиться?

Утерев влажное от пота лицо, Сакура обхватила плечи руками, оглядываясь. То здание, в котором они были с Мадарой, исчезло из виду. Либо она убежала слишком далеко, либо сбоку то здание выглядело по-другому, но найти какой-то ориентир ей не удалось.

На макушку что-то капнуло. Асфальт стал пятнистым — серо-черным. С тихим шорохом на город обрушился дождь. Сакура вскрикнула, прикрывая голову руками, и нырнула под первый попавшийся навес.

Размышляя о том, как было бы хорошо сейчас взлететь, она прижалась спиной к прозрачной двери и обхватила руками плечи, смотря, как водяная пыль оседала блестящей пленкой на прозрачной материи навеса и срывалась вниз крупными каплями.

Ей не хотелось думать, как теперь вернуться, найти соулмейта в этом огромном человеческом городе. Зов даже при попытке его нащупать был слабым, этаким отголоском.

По самообладанию поползли серьезные трещины. Сакура задышала глубже, запрокидывая голову. Нельзя, нельзя, ну никак нельзя сейчас пугаться! Вон, что вышло в прошлый раз…

Вместо связного плана или хотя бы наброска в голове плавали бессмысленные отрывки. Попытки сосредоточиться сбивались шумом нарастающего дождя. Сакура тревожно замечала, как темные крапинки подбирались к ее ногам — кажется, дождь мог стать ливнем.

Люди шли, распахнув над собой цветные и плотные круглые купола, придерживали их за длинные ручки и кутались. Но выглядеть в их жидком потоке высокую и плечистую фигуру соулмейта не получалось. Глупая и жалкая надежда, что ее все-таки как-то найдут, таяла.

…вдруг, ее никто и не станет искать?

У нее не было повода так думать, но почему-то назойливый шум, создаваемый множеством создаваемых от такого вопроса цепочек, не давал вдохнуть. Сакура почти сползла по двери, чувствуя, как внутри расстилается ледяная паника.

От внешнего продирающего и вкрадчивого холодка, пришедшего вместе с дождем, спасала та большая и объемная штука, которую соулмейт дал ей перед выходом из квартиры. Нужно было просто раскатать рукава обратно. Но от страха, проросшего где-то в животе ледяными иглами, человеческая одежда не спасала.

Что-то с другой стороны постучало. Подскочив, Сакура обернулась. Голубые глаза с той стороны прозрачной двери смотрели с любопытством.

Она отошла от двери, на всякий случай, но ее все равно открыли.

— Ты в порядке? — поинтересовалась выглянувшая наружу девушка, округляя и без того круглые голубые глаза.

— Да, — коротко пробормотала Сакура, ежась от растерянности.

— Не похоже, — девушка открыла дверь полностью и поманила ее внутрь. — Заходи. Дождь лучше переждать внутри, а не снаружи, поверь.

Ей не очень хотелось заходить внутрь, но поддавшись очарованию белозубой и дружелюбной улыбки, Сакура неловко улыбнулась в ответ и скользнула внутрь. Дверь за ней закрыли.

После первого вдоха легкие наполнились целой смесью приятных запахов, сливающихся в один — тепло-сладковатый. Сакура замерла, глядя на россыпь красно-зеленого, буйство розовых оттенков, крошево из рыже-белого, прячущуюся под наслоением других цветов тонкую скромность зеленого.

Ноги подвели ее к пышным круглым бутонам темно-красного цвета, а пальцы потянулись к ним сами собой. Но Сакура вовремя отдернула и себя, и ладонь. Кто знает, вдруг — нельзя? Внимательно наблюдавшая девушка подошла сбоку и повернула к ней лицо.

— Розы. Красивые, но царапаются, если не срезать шипы, — подсказала она, изящным жестом вытаскивая один бутон из общей лепестково-красной массы.

Сакура задержала взгляд на тонких пальцах, поддерживающий бутон снизу.

— Очень красивый цветок, — нижняя припухлая губа девушки от улыбки растянулась в тонкую ниточку.

— Да, — неловко пробормотала Сакура, отходя от емкости с цветами обратно, в центр помещения.

Под ярким белым светом цветы казались чем-то совсем неземным. Она обошла целый ворох ярко-синих маленьких цветков, покосилась на гордо высящиеся белые бутоны с махровыми лепестками, развернулась к внимательно наблюдающей за ней девушке.

— Может быть, тебе есть кому позвонить? — спросила она, глядя в упор.

Сакура помотала головой, так и не вспомнив, что значит «позвонить».

— Тебе есть куда пойти?

Жидкая и неприятная тревога засочилась по телу. Почему она спрашивала?

— Я просто подожду, пока дождь не кончится, — охрипшим голосом сказала Сакура, не отвечая на вопрос.

— Дождь может идти до утра, — вскользь заметила девушка, не сводя взгляда с ее волос.

— Тогда я просто пойду, — напряженная Сакура развернулась к прозрачной двери, посчитав, что лучше найти другой навес, чем оставаться тут.

— Извини, — ее тут же мягко схватили за локоть и подтянули обратно. — Меня зовут Ино. Скажи, ты не знаешь случайно Чиё-сама?

Сакура обмерла, даже забыв, что хотела уйти, и резко обернулась. В глазах Ино, нестерпимо голубых и дружелюбных, читался интерес. Пришлось осторожно кивнуть.

— Ты — Сакура, да? — девушка облегченно заулыбалась, отпуская ее локоть.

— Откуда ты знаешь? — она на всякий случай начала медленно пятиться к двери.

Ино махнула узкой длинной ладошкой и рассмеялась, опуская голову. Ее длинные светлые волосы, забранные в хвост, колыхнулись, показались Сакуре переплавленным в тонкие нити солнцем. Внутри больно кольнула глупая зависть.

— Слышала о тебе от Шизуне. Ты единственная, кому Чиё-сама позволяет называть себя бабулей, — Ино резво пожала узкими плечами. — По волосам узнала. Смотри-ка.

Сакура ошеломленно наблюдала, как Ино оттолкнулась ногами от пола — будто подпрыгнула и встала на носочки. Если не приглядываться, то, кажется, она и правда стояла на самых кончиках пальцев. Но ей отлично было видно пространство между ее ногами и полом. Ино приподнялась чуть выше и медленно покрутилась вокруг своей оси, разводя руки в стороны.

Сакура часто заморгала. Горячий ком встал поперек горла, мешая дышать. И она разревелась, сползая на пол.

— Значит, ты сбежала от соулмейта, — Ино смотрела на нее внимательно и совсем не осуждающе. — Бывает.

Сакура, отошедшая от глупой и неприятной истерики, мучительно покраснела. Ей было неловко говорить об этом с Ино.

— Я не от него, — поправила, — я от тех людей.

Пальцы сами собой потянулись к волосам. Наблюдавшая за ней из-под опущенных ресниц Ино заметила и плавно поднялась с небольшого круглого и металлического стула.

— Выглядит, конечно, так себе, — заметила она, обходя напрягшуюся Сакуру сзади. — Ты ведь хочешь снова отрастить, — не спрашивала, понимая, о чем идет речь. — Но люди вот так не ходят… М-м-м… Подожди.

Ино развернулась в сторону неприметной дверцы, сливающейся с бежевой стеной. Пока ее не было, Сакура разглядывала цветы — такие яркие, разные, необычные! Она сползла со стула и снова подобралась к розам. Украдкой потрогала крайний загибающийся лепесток.

— Так нравится? — хихикнули за спиной.

Сакура, будто уличенная в чем-то нехорошем, подскочила и напустила на лицо безучастный вид. Ино фыркнула, небрежно выдернула один из темно-красных бутонов и вручила его ей.

— Только не уколись. Шипы не срезаны, — предупредила она, ненавязчиво подталкивая Сакуру обратно к стулу. — Через пару минут вскипит вода, попьем чаю. Я пока тебя заплету, ладно?

Сакура, бережно разглаживающая гладкие лепестки и готовая на все что угодно, закивала. Ино усадила ее обратно, пропустила сквозь пальцы волосы. Много-много холодных и твердых иголочек прошлось по затылку. Где-то раздался щелчок. Сакура дернулась.

— Тихо-тихо, я тебя просто причешу, — успокаивающе прогудели сзади и погладили по плечам. — Это не страшно и не больно, обещаю. Хорошо?

— Хорошо, — она, подумав, кивнула. У Ино были свои длинные и потрясающе красивые волосы. А у нее самой и отстригать, наверное, больше нечего…

Расчесывать волосы оказалось неожиданно приятно. Сакура, прикрыв глаза и держа розу у самого лица, почти растеклась по стулу. Потом пряди волос перебирали, странно натягивали, а в конце чем-то еще и завязали.

Ино потрепала ее по макушке и громко заявила:

— А вот теперь можно и чаю.

Пока Сакура ощупывала затылок и какие-то сложные плетения, дивясь, как так вообще получилось, Ино успела принести две нежно-лазурные чашки, водрузить их на узкий и длинный столик (за ним, наверное, люди расплачивались за цветы) и достать какую-то коробочку.

— Значит, ты тоже спустилась к соулмейту? — пробурчала Сакура, медленно потягивая горячий и сладкий чай.

— Нет, — легко отвергла ее предположение Ино и снисходительно протянула квадратный кусочек мягкой бумаги, салфетку, когда Сакура поперхнулась. — У меня пока нет соулмейта. Возможно, и не будет.

Сакура удивленно округлила глаза. То есть, кто-то мог спуститься к людям по своему желанию?.. Это не укладывалось в голове.

— Тогда почему ты здесь? — она осторожно протерла салфеткой подбородок, ощущая неприятное жжение на языке.

— Потому что соулмейт появился у моей лучшей подруги, — Ино будто не заметила ее удивления. — И не только поэтому, конечно. Мне всегда было интересно, как живут люди. У них так… необычно. Вся эта жизнь, скорость, огромные города… И вот, я тут. Уже лет шесть.

Ино точно была ненормальной. Что же тут интересного? Кроме цветов, книг про хоббитов и гномов? И, совсем чуть-чуть, котов… Сакура с удовольствием бы знать не знала о своем соулмейте, а Ино спустилась вниз просто так.

На улице громко шуршал дождь, оставляя на прозрачной двери крупные дробинки капель. Наверное, поднялся и сильный ветер. Сакура с содроганием подумала, что не знает, как поступить.

О, как, наверное, сейчас зол Мадара…

— Волнуешься, что не найдет? — спросила Ино, подталкивая к ней коробочку с чем-то нежно-желтым. — Найдет-найдет, не волнуйся. Лучше попробуй лимонные пирожные.

— Как? — Сакура вздохнула, осторожно подцепила желтый кусочек белой маленькой ложкой из странного гнущегося материала.

— До прикосновения люди практически не чувствуют зова, — Ино хмыкнула, выражая пренебрежение. — Но вот после у них он усиливается в несколько раз. По сравнению с тем, что испытываем мы, это мелочи, но им хватает. Потерять соулмейта сложно, поверь.

— То есть, он… он может прийти сюда? — Сакура машинально покосилась на прозрачную дверь, за которой бушевала непогода.

— Не только может, но еще и придет, — Ино рассмеялась, опуская ресницы, — не волнуйся. Думаю, он поймет, если ты все ему объяснишь.

Сакура глубоко вздохнула. Ей казалось, что сначала Мадара оторвет ей что-нибудь, а уже потом спросит, что случилось. Но с Ино было не так страшно думать об этом. Дорвавшись до адекватного нечеловека, Сакура была просто счастлива. Ино знала очень много, могла объяснить и даже дала ей свой номер телефона (какие же выдумщики эти люди!), объяснив, как пользоваться этим самым телефоном на примере своего.

Сакура осторожно водила пальцем по гладкому прохладному экрану, разглядывая распускающиеся от ее прикосновений яркие узоры на белом фоне. Ино наблюдала за ней с усмешкой, очень напоминая бабулю Чиё. Та с такой же ухмылочкой учила ее летать вверх ногами.

Когда дверь с другой стороны рванули, Сакура чуть не сбила экранчик-телефон со стола. Повеяло влажным холодом.

Он был мокрым с ног до головы, и на блестящий пол капало. В правой руке болтались те самые пакеты с одеждой. Мадара в этом царстве цветов был чужеродным телом. Сакуре, сжавшейся от страха, показалось, что те же розы около него померкли и опустили яркие пышные головы.

Она неловко встала, смотря в окаменевшее от бешенства лицо виновато. Мадара объяснений не ждал — в три широких шага оказался около нее и… …и влезшая между ними Ино прикрыла Сакуру спиной.

— Уходите, или я вызову полицию, — холодно и высокомерно, совсем как человек, заявила она. — Вам точно не нужны проблемы.

— Это мой соулмейт, — тихо и очень вкрадчиво, почти опасно, процедил Мадара.

Чтобы избежать бури, которая вот-вот могла разразиться в этом чудесном месте, Сакура, обогнув Ино, подошла к Мадаре. От взгляда бешено-черных глаз, смотревших в упор, захотелось сжаться.

— Я все объясню, — сглотнув, она поежилась.

— Дома разберемся, — ничего хорошего не обещающим тоном сообщил ей Мадара и достал телефон.

Пока он был занят разговором с кем-то, Ино оттянула ее назад, впихнула в ладони бумажку с номером, которую Сакура оставила на столе.

— Если он что-то сделает, позвони мне, — она схватила ее за руку и внимательно всмотрелась в глаза.

Сакура, почти напуганная, послушно кивнула. Перед носом оказался яркий и приятно пахнущий бутон.

— Поставь в воду дома, — Ино ободрительно похлопала ее по плечу.

— Спасибо…

— Идем, — холодно грянули сзади и схватили за запястье. — Такси сейчас подъедет.

Неловко передвигая ногами, Сакура поспешила за ним, чтобы не болтаться сзади. Распахнулась прозрачная дверь, открывая выход наружу, и теплая дружелюбная Ино осталась позади. Сакура поежилась от холодного воздуха, впившегося в горло, и покосилась на Мадару. Его профиль был неподвижным, разве что немного — и почти незаметно — подрагивал уголок губ.

— Я все объясню, — робко дернула руку на себя Сакура и тут же об этом пожалела.

— О, я не сомневаюсь, — хищно сверкнул глазами Мадара. — Но позже. Вон такси.

Большая и ярко-желтая машина затормозила у края дороги. Пока Сакура с сомнением косилась на расстояние между такси и этим навесом, Мадара накинул ей на голову ткань болтавшейся на плечах точно-мужской-штормовки (Ино точно знала, как называлась эта штуковина) и шагнул наружу первым, дернув ее за руку. Дождь обрушился на них тяжелым градом крупных капель. Сакура вжала голову в плечи и крепко схватилась за чужие пальцы.

Перед ней открыли дверцу, впихнули внутрь.

Внутри пахло чем-то сладковато-искусственным, и после запаха цветов это казалось Сакуре не очень приятным. В пальцах свободной руки все еще была зажата роза, и чтобы сгладить повисшую паузу, Сакура сделала вид, что увлечена ее разглядыванием.

Соулмейт назвал адрес металлическим тоном, от которого управляющий человек, кажется, содрогнулся, и машина сорвалась с места.

Опустившаяся на плечи тяжесть, густо сочащаяся со стороны Мадары, не давала повернуть голову к прозрачной части стенки и посмотреть, что снаружи. Сакура снова чувствовала себя оказавшейся во враждебной среде. Хотелось как-то извернуться, что-то сказать, чтобы уже прекратить все это, чтобы соулмейт перестал сидеть рядом подтекающей грозовой тучей, но слов не находилось. И Сакура молча сидела рядом с ним, ожидая, что он вот-вот взорвется.

Когда машина остановилась, Мадара вышел наружу первым и протянул ей руку, когда Сакура попыталась выбраться. Пришлось принять помощь.

Они поднялись до нужной двери молча. Первой впихнули внутрь ее, а соулмейт шагнул уже следом, дверь тут же запер и небрежно кинул пакеты с одеждой в угол. Навстречу им выскочил Изуна. Он осмотрел сначала брата, потом его взгляд стек на Сакуру.

— Тебя в душ, тебе успокоительного, — разложил по полочкам он. Его голос звучал ровно, а сопровождающие слова жесты были плавно-четкими, ничуть не нервными.

— Нет времени, — раздраженно бросил ему Мадара и обогнул застывшую Сакуру. — Начало меньше, чем через полчаса. Только переодеться. А ты… И не думай, что я забуду, — вот это уже было обращено к ней.


Примечания:

Глава на семь вордовских страничек. Порог — пять отзывов. Все же помнят, что "автор, проду", "Вау, круто, еще" не считается? хд

Не одними соулмейтами мир полнится, есть еще и добровольные путешественники. На самом деле, Ино бы и рада засоулмейтиться с одним типом, но об этом как-нибудь позже.

Глава опубликована: 01.11.2024

12. Ночи.

Теплое гнездо из колючей ткани, свернутое у двери комнаты, было уютным. Наглый Роши пристроился сбоку, привалившись к бедру пушистой головой, и низко-низко урчал. Сакура ждала Мадару. Она и волновалась, и хотела объяснить, что тогда произошло.

На голову давила теплая и липкая темнота, глаза были готовы вот-вот закрыться. Она держалась все равно — гоняла в мыслях события прошедшего дня. Делать это сытой было проще, чем голодной. Изуна, потребовав краткую версию произошедшего и выслушав ее, заставил что-то съесть, почти насильно уложил спать, выключил свет и предупредил, что зайдет позже и проверит. Сакура дождалась проверки и уже потом выскользнула из кровати.

Если не думать, то ждать было тоскливо. Она вспоминала Ино, вспоминала ее длинные волосы, ее работу в магазине цветов, отсутствие у нее соулмейта… И собственную связь. Получалось, что исчезнуть в городе было невозможно. Найдет. Сакура растерла горячие щеки ладошками, серьезно задумываясь — а хорошо ли это? Пока получалось, что да.

Звук открывающейся двери она расслышала сквозь робкую дрему, вползшую ей в голову ненавязчиво и осторожно. Глаза открылись мгновенно. Роши издал какой-то тоскливый «мявк» и недовольно скатился с ее ног, поняв, что Сакура собралась вставать.

Распахнув дверь, Сакура выглянула в коридор. От горящего там света у нее заслезились глаза. Но сгорбленную фигуру соулмейта она разглядела. Неприятно-влажная тревога сгустилась у ног. Что-то было не так. Не как раньше. Что-то изменилось. В светлом помещении Мадара был той самой тенью, которая могла сгуститься в углу.

Столкнувшись с ней взглядом, он приподнял бровь, но промолчал. Медленно снял обувь, бросил у двери прямоугольную и массивную сумку, прошел по коридору к двери ванной тенью, на нее, Сакуру, даже не взглянув. И она вдруг поняла, в чем было дело. В налипших на кожу синих подтеках, во вспухшей и посиневшей правой брови, в запекшейся в углу губ крови. Дернувшись в его сторону, Сакура встретилась с чужим непониманием.

Дверь захлопнули прямо перед ее носом, не давая предложить помощь.

Она отошла к другой стене, прислонилась к ней спиной и скрестила руки на груди. Внутри ванной шумела вода, и больше ничего не слышалось. Приходилось терпеливо ждать, осознав, что помочь чем-то вряд ли бы вышло. Ведь Сакура, кроме случая со стесанными об асфальт ступнями, никогда не испытывала боли. У нее не имелось представлений, что нужно было делать, когда человеку больно и когда у него такие цветные пятна селятся на коже.

Дверь открыли не скоро. Но зато наружу Мадара вышел уже не тенью — чем-то колючим, прямым и снова стянутым своим слоем самоконтроля. Стойко дожидавшаяся его в коридоре, Сакура вскинулась. Но он только развернулся на кухню. И она прокралась вслед за ним.

Свет вспыхнул резко и ударил по глазам снова. Сакура зажмурилась всего на секунду, а когда проморгалась, то увидела соулмейта напротив себя.

— Иди спать, — сухо и не очень дружелюбно сказал Мадара.

— Ты сказал, что не забудешь. Поговорим сейчас, — она, разглядывая его губы, не обратила на тон внимания. Она прошла к столу и заползла на стул с ногами.

— Сейчас ночь…

— Я не собиралась убегать, — отрезала, спеша все объяснить. — Я услышала смех! Я увидела их. Ее. Это точно была она, она отрезала мне волосы! Ее смех!.. Она меня узнала. Не могла не узнать — улыбнулась. Понимаешь? — Сакура обхватила колени руками, уперлась в них лбом. — Меня ноги сами понесли. Пришла в себя, когда уже дышать не могла.

Соулмейт смотрел на нее застывшим взглядом, насквозь, о чем-то думал и молчал. Сакура царапнула ногтями колено, взглянула на Мадару из-под опущенных ресниц и облизнула сухие губы.

— Ты злишься?

— Нет, — его взгляд сфокусировался на ее лице. — Как она выглядела?

— Черные волосы, — Сакура замялась — она кроме этого и не запомнила ничего. — Длинные.

Мадара провел ладонью по лицу, шлепнул ей об стол и запрокинул голову к потолку с таким выражением лица, что стало страшно.

— И все? — сквозь зубы процедил он.

— Да, — Сакура виновато пожала плечами. — Все.

— Давай договоримся, — Мадара порывисто обогнул стол и подошел к ней близко-близко. — Если еще раз увидишь ее, то постарайся сказать мне. Я смогу тебя защитить.

Она задрала голову, чтобы посмотреть ему в лицо, и подумала — как? Как защитить? Вдруг они сильнее? Тогда ему будет больно. Лучше бежать. Не догонят. Он же не догнал.

— Сакура?

Мадара ждал. И она мелко закивала.

— Прекрасно. Тогда спать. Уже полвторого, — он протянул ей руку. — Идешь?

— Иду, — Сакура слабо улыбнулась, берясь за твердую сухую ладонь своей.

Смех был везде. Сочился из темных углов. Скреб по окну. Вился и прорезал воздух над потолком. Припечатывал к кровати. Тон становился выше, переходя из хрипа в мерзкий визг.

Руки отнялись, и уши было не заткнуть. Парализованная болью и страхом, затопившими ее с ног до головы, впитавшимися в тело, как последние солнечные лучи, Сакура закричала. Только бы заглушить, перестать слышать. Собственный голос был тонким, громким, но визг он не перебивал. Ей хотелось заткнуть уши, царапать виски, вырвать из себя этот смех, чужой, страшный и леденящий. Но руки не двигались, а темнота обступала и липла к глазам. В плечи вгрызлись лезвия. Сакура закричала так, что зазвенело в ушах, и открыла глаза.

Прохладный воздух жег горло. Она откашливалась, вцепившись сведенными судорогой пальцами в плечи соулмейта, и плакала одновременно.

— Хватит, — низкие вкрадчивые нотки в голосе Мадары завораживали. — Ничего страшного не произошло. Слышишь? Все тихо.

Ее била крупная дрожь, а голову сдавливало жаркой полосой. Она действительно ничего не слышала, но почему-то от этого трясло только больше.

— В моей голове. Она была в моей голове! — Сакура дышала глубоко и быстро, жмурилась, роняя слезы.

Внутри клокотало нечто — холодное и острое, находившее отражение и на лице соулмейта. Бледное, напряженное, с просинью на поврежденных местах, оно казалось жестокой маской. Мадара смотрел сквозь нее. И от этого взгляда хотелось стать невидимой. Но он моргнул, и наваждение спало.

— Это сон, — сказал он и отпустил ее, сел рядом на край кровати. — Ты никогда не видела снов?

Сакура помотала головой, прижимая руки к мокрому лицу.

— Она придет еще?

— Нет, — Мадара посмотрел на нее, будто она задала очевидный вопрос, уже зная ответ, — больше не придет. Ложись спать, — и набросил ей на плечи одеяло.

Спать не удавалось. Сакура ворочалась в созданном гнезде — из подушек и скрученного одеяла — и не могла закрыть глаза. Вдруг, как только она окажется в темноте, смех вернется?

За окном уже не было так темно. Небо постепенно прояснялось, становясь мутно-сероватым. Наступал рассвет. Она смотрела, как малиново-розовые оттенки растекаются по серости и медленно-медленно светлеют до пепельно-голубого сначала с кровати. Потом, заметив, что соулмейт спит, встала.

К окну Сакура подобралась почти беззвучно. Прижавшись ладошками к стеклу, она тоскливо вглядывалась в ползущие по небу облака, рвано-пушистые, мягкие, белые-белые. Теперь рассветы проходили без нее.

В горле от этой горькой мысли стало сухо, и она решила сходить за водой на кухню. У ног вился кот, мурча и петляя вокруг. Сакуру это нервировало, поэтому она взяла странно ведущего себя Роши на руки. С ощущением, что она держит в руках громко мурчащее грозовое облако, Сакура оказалась в коридоре.

На кухне уже кто-то был.

Она разглядела ровную спину Изуны и как можно тише, на цыпочках, развернулась обратно.

— Доброе утро, — донеслось ей вслед.

— Д-да, доброе, — пришлось обернуться.

Изуна Учиха держал тремя пальцами прозрачный стакан с водой у лица, собираясь отпить, но смотрел на нее. Сакура неловко улыбнулась и замерла. При виде Изуны ей расхотелось пить.

Решил все кот — он мрявкнул, вывернулся из ее рук и шлепнулся на четыре лапы. И уже через пару секунд отирался о ноги Изуны. Тот усмехнулся и присел на корточки, погладить.

— Вчера не стал говорить, — как бы невзначай уронил он, не отводя ласкового взгляда от кота, но в помещении сразу похолодало, — но подумал, что ты должна знать. Мадара нес какую-то чушь о небе и о том, что ты умеешь летать. Либо он вступил в секту Шисуи, либо настолько отчаялся, что готов поверить в любую чушь, что ты ему навесишь. Мне все равно — кто ты там: сумасшедшая или прячешь выдвижные крылья. Когда ты спрыгнула с крыши, брат чуть не сошел с ума. Я его с той крыши сам стаскивал. Ты даже не представляешь, что с ним сделала. Так вот, это больше не повторится. Мы поняли друг друга?

Онемевшая от таких откровений Сакура мелко закивала, теряя способность говорить. Изуна невозмутимо продолжал гладить кота, который от такого внимания просто заходился мурлыканьем.

— Рановато вы все встали, — проскрипели сзади.

Встретившись взглядом с заспанным Мадарой, одна щека которого была красной и помятой, из-за чего синие пятна на коже приобретали устрашающий вид, Сакура неловко пожала плечами. Она и не ложилась ведь.

Но вот Изуне было что сказать.

— Снова с Хаширамой?

— Мы неплохо развлеклись, — Мадара потер подбородок тыльной стороной ладони.

— И? — Изуна резко выпрямился. — Кто на этот раз?

— Ничья. Как и всегда, — Мадара двинулся вглубь кухни, к шкафу с едой, открыл его и небрежно вытащил какой-то контейнер. — Ты не сделаешь завтрак?

— А жевать ты сможешь с такой мордой? — Изуна вырвал у него контейнер из рук. — Лед прикладывал?

Сакура поняла, что о ней забыли, и попятилась в коридор. Сбежать получилось успешно, и она закрылась в ванной. Вода побежала из крана шипящей струей. Напившись, Сакура помахала своему отражению.

В дверь постучали.

— Идем завтракать, — позвал Мадара и стукнул в дверь еще раз. — Скорее.

Отражение пожало плечами. Сакура вздохнула, вышла наружу, попадая в руки соулмейта. Теплая ладонь взъерошила ей волосы. Это было странно, но приятно, и она не стала вырываться.

— Будем социализировать, — пообещал ей Мадара, не убирая руку с ее макушки.

Глава опубликована: 01.11.2024

13. Закат с крыши.

Мадара умел решать проблемы. Это оказалось очень хорошим человеческим качеством. Он не ждал, пока что-то случится само (например, пройдут ее кошмары). После того, как на следующую ночь Сакура снова проснулась от своего же крика, Мадара принял меры.

— Только потому, что ты так орешь, — раздраженно сказал он перед тем, как опуститься рядом с ней на кровать, и категорично подтянул Сакуру к себе. — Спи.

От него веяло жаром, чем-то терпким и едва заметным запахом сигарет — так назывались те белые дымные палочки. В разогретом воздухе эта смесь туманила голову и впитывалась в кожу.

Сакура так и не смогла отодвинуться, пускай от непривычного ощущения внутри было чересчур жарко. Мадара не мог заметить этого в темноте и укрыл ее еще вдобавок одеялом. И если он сам заснул почти сразу, то она еще долго лежала с открытыми глазами, перевернувшись на бок и всматриваясь в густую бархатную темноту, вслушивалась в чужое дыхание… Закрыть глаза уже не казалось страшным наказанием.

Сакура сквозь сон почувствовала, как поверх одеяла легла тяжелая рука, подтягивая ближе.

Следующей ночью он лег рядом сразу, не дожидаясь, пока Сакура проснется от кошмара.

Мадара ни о чем не спрашивал. По какой-то только ему и известной причине, он не интересовался ни Шизуне, ни ей самой и тем, как Сакура жила раньше. В общении он обходил эту тему стороной, от чего Сакуре казалось, что он не может разобраться — верить ли ей.

Ведь если верить, то получается, что в мире люди не одиноки, что люди просто чего-то не замечают. А как такое принять? Но если не верить, то как вообще можно объяснить произошедшее с ними с человеческой точки зрения?

Сакура не настаивала, не рвалась открывать глаза и плясать на человеческой ограниченности. В конце концов, соулмейт должен был определиться сам: чему — верить, чему — нет.

Мадара умел объяснять, поэтому с вопросами Сакура подходила к нему, а не к Изуне. Тот смотрел на них обоих косо, но молчал.

Вопросов было много, но все они не имели, как выразился соулмейт, системы. А Сакуру системы не интересовали. Ей было интересно, откуда берется вода в трубах, что это за черный плоский экран на том столе, сильно ли жжется тот синий огонь, почему в шкафу с продуктами так холодно и еще целый список «а почему?», «а как?» и «а зачем?».

Ну и первые дней пять Сакура была практически счастлива. Соулмейт был рядом, а большего, казалось, и не требовалось. Что-то изменилось уже потом, причем вкрадчиво и скользко, поэтому не сразу стало заметным. Внутри вдруг стало тяжелеть и обрастать чем-то холодным и колющим. Она характеризовала это как ощущение близкого конца. Оно пробивалось сквозь яркую уверенность, шурша ее блестящей фольгой. Поддавшись этому, Сакура растеряла весь интерес. Подоконник стал ее любимым местом, где она просиживала все свободное время.

Соулмейт уходил под вечер, возвращался поздно, просыпался рядом с ней, но от него шла волной легкая отчужденность. Даже когда она приставала к нему с вопросами и требовала объяснить, как что работает.

Спокойствие и уверенность ей могла вернуть только небесная синева. Сакура смотрела-смотрела-смотрела вверх, изредка дремала, привалившись к стеклу головой. Чем дольше, тем сильнее наваливалась тоска. Тоску навевали медленно и вальяжно бороздившие свое небо облака, медленные золотисто-кровавые закаты…

Тоска заглушала все. Сначала пропало желание есть. Потом стало клонить в сон. Проводить в дреме большую часть дня, а ночью просто проваливаться в темноту Сакуре даже нравилось. Это избавляло от всего.

Что Изуна, что Мадара не сидели дома круглосуточно. Изуна учился, по собственным объяснениям, на юриста и учился очень упорно. Мадара возвращался со стесанными костяшками, подбитыми скулами (в последнее время все чаще и чаще), из чего исходило, что занятие драками за деньги у него было постоянным заработком. Сакура оставалась практически одна на весь вечер, потому что Изуна в своей комнате заседал до поздней ночи и выходил наружу редко.

И тем не менее, Мадаре было сложно отказать в наблюдательности.

Когда ее взяли на руки, задремавшую на подоконнике, Сакура сонно подумала, что ее переложат на кровать, и уперлась щекой в плечо соулмейта, закрывая слипающиеся глаза. Мерный такт шагов убаюкивал, и она почти заснула снова.

Ее положили на что-то прохладное. Сакура поежилась, свернулась клубком и даже не подумала проснуться. Шипенье насторожило. Ледяная вода, обрушившаяся на нее потоком, заставила закричать. Заслониться руками не удалось — вода безжалостно изменила направление. По спине и груди текли холодные ручейки. Одежда прилипла к телу. Затрясло.

— Зачем?! — дрожащим голосом спросила у нависавшего над ней Мадары она, часто моргая влажными и слипающимися ресницами.

Сложно было представить, чем же она умудрилась рассердить обычно более сдержанного соулмейта.

Он выключил ставшую теплой воду и бросил ей теплое пушистое полотенце весьма небрежно.

— Проснулась, — тоном холоднее той, первой порции воды, сказал Мадара и сдвинул брови на переносице. — Сушись, переодевайся и выходи.

И, прежде чем она нашлась с ответом, захлопнул за собой дверь.

Сакура бессильно взмахнула руками, рассыпая вокруг себя яркие брызги воды, и запрокинула голову к потолку, будто интересуясь у него — как это понимать?

Долго сидеть в холодной луже она не смогла — подскочила, выбралась из душевой и завернулась в полотенце. Зубы от холода звонко стучали. Мадара оказался еще и предусмотрительным — Сакура обнаружила стопку одежды на машине для стирки вещей.

Как только она вышла из ванной, Мадара, поджидающий у дверей, сцапнул ее за шкирку и потащил на кухню. Сакура вяло отбрыкивалась, но не могла набраться смелости начать возмущаться вслух. Кто знает, что этот ненормальный человек выкинет?

Да и на кухне, если что, окно есть…

Мадара усадил ее на стул практически насильно, шарахнул перед ней сплющенный беленький заварочный чайник, чашку, молча выставил небольшую тарелку с сэндвичами (свою еду они называли так смешно), придвинул ее поближе к Сакуре и сурово кинул:

— Ешь.

— Но я не хочу, — усевшись на стул с ногами, она оперлась подбородком о колени. — Я уже ела.

— Рано утром. Целый онигири, — глаза блеснули как-то очень неадекватно.

Сакура уткнулась в колени лицом, прячась от разговора. Есть не хотелось, хотелось только заснуть. Прогремевший рядом с головой звук встряхнул все — задребезжали чашки и чайник, зажурчала вода. Разбитая тишина напряженно потрескивала. Сакура, вжавшая голову в плечи, распахнула глаза и опасливо подняла голову. Бешенство в черных глазах-углях бросило ее в оцепенение.

Мадара стоял, опираясь обеими ладонями о поверхность стола. Ей показалось, что воздух около его фигуры дрожал. Темная, нависающая над телом, громада соулмейта давила на Сакуру буквально.

— Что происходит? — его ладони приподнялись и снова обрушились на стол, вызывая новую волну дребезжания. — Ты все время спишь! Отказываешься есть! Чего тебе не хватает? Или вы... так болеете?

— Неба, — тихо ответила Сакура, снова пряча лицо в коленях.

— Что? — переспросил Мадара так, что сказанное ей как-то само начинало казаться просто глупостью.

— Ты спросил, чего мне не хватает, — глухо пояснила она, чувствуя себя неловко. — Неба.

Глаза закрылись, и темнота вокруг вдруг стала неприятно колоться. Сакура была уязвимой, и это ощущение ей не нравилось. Но темнота давала именно его. Тонкие крохотные иголочки поглаживали остриями спину и горло, заставляя вздрагивать.

Она не ждала понимания. Как человек мог скучать по небу?

Но вместо колкости или ехидного и обидного вопроса Сакура получила ладонь на свою макушку. Ее осторожно потрепали по волосам. Кажется, чужая рука была нетвердой. Чтобы продлить это странное мгновение, которое отчего-то придало сил, Сакура сидела смирно и не шевелилась. Но Мадара руку почти сразу убрал.

— Вставай, — потребовал он нетерпеливо.

И что на этот раз было не так?

Сакура покорно сползла со стула, глядя на Мадару сверху-вниз. Ну что за гадость этот ваш приказывающий тон? Как же это так — сначала сказать, зачем встать, а уже потом приказывать?

Пока она вставала, позевывая от вернувшейся сонливости, Мадара успел куда-то исчезнуть и почти сразу вернуться. На плечи ей накинул штормовку, оттащил за руку в коридор и сказал обуться.

Его непроницаемо-холодное лицо наводило на мысли. Если ее выгоняли, то самое время было поинтересоваться: почему? Но Сакура подумала, что снаружи неба будет больше, чем, если смотреть на него из окна, и сонно решила — если что, она просто может найти Ино. Как-нибудь. Возможно, даже получится.

Кроссовки завязывались сложно. Сакура путалась в пальцах, путалась в шнурках, а когда рядом завис мрачный соулмейт, так конечности вообще онемели. Мадара негромко выругался себе под нос и резко присел рядом. Она не успела испугаться, как его пальцы уже ловко завязывали шнурки на двойной узел. Соулмейт взглянул исподлобья остро и раздраженно, рывком за локоть поднял на ноги. От этой бесцеремонности она и сама начала раздражаться.

— Куда мы? — спросила Сакура, упрямо выдергивая руку из его хватки.

Вместо ответа перед ней распахнули дверь.

— На крышу, — добавил Мадара, когда заметил, что выходить она не спешит.

Сакура встрепенулась, забывая и о раздражении, и о бесцеремонности соулмейта, и… да обо всем! Там — небо!

Она рванула вперед первой, не собираясь ждать, пока там Мадара придет в себя. Ноги быстро перепрыгивали через несколько ступенек разом, а в голове билась одна-единственная мысль — скорей бы! Штормовка держалась на плечах чудом и правой рукой. Сакура не хотела ее ронять — испачкается.

— Не упади! — глухим мазком донеслось ей вслед.

О, Сакура ни за что бы сейчас не упала!

Она пронеслась тенью по узкой лестнице, толкнула тяжелую дверь и вывалилась наружу. Распахнувшееся над ней небо обдало красками. Начавшее розоветь, оно расстилалось над крышами зданий чудным полотном и притягивало взгляд. Бескрайнее, такое близкое и такое далекое одновременно.

Сакура с завистью всмотрелась в перистые и розоватые, потрепанные на концах и с проплешинами в середине, облака. Чего-то ей не хватало. Взгляд упал на ограждение, и все сложилось.

Она подобралась ближе, попыталась забраться наверх — кроссовки шкрябнули по покрытию. Через попытку сцепление нашлось, и Сакура выпрямилась, стоя на самом краю. Развернувшись лицом к пропасти под ногами, она закрыла глаза и медленно вдохнула. Ветер покачивал из стороны в сторону. Главное было ему не поддаться. И вот так, если смотреть вниз, не задевая взглядом полоску бетона под ногами, казалось что висишь в воздухе.

Сакура запрокинула голову к небу, прикрыла глаза и развела руки в разные стороны. В пальцах путался холодный ветер, рвался под расстегнутую штормовку, впивался иглами в грудь. Голову кружила, пьянила эта бескрайняя розовая свобода. Ветер согласно выл над ухом, трепал короткие волосы, навязчиво подталкивал в спину. Сакура смеялась, шептала, что не сегодня, и до боли, до слезящихся глаз всматривалась вверх.

Талию вдруг взяло в тиски. Рывок — и тело отбросило назад. Небо стало дальше. На секунду повиснув в невесомости, Сакура рухнула поверх чьего-то горячего тела, вмиг перевернувшегося и накрывшего ее собой.

— Что ты вытворяешь?! — рявкнул ей в лицо бледный, почти белый, соулмейт, вбив руки по обе стороны от ее головы в поверхность крыши.

Он кричал что-то еще, сверкал полубезумными черными глазами, но Сакура перестала прислушиваться. Она смотрела на него испуганно и думала, что оглохла от страха. Наконец, Мадара выдохся, и повисло мрачное молчание.

— Я просто смотрела, — медленно и тихо сказала ему Сакура, неотрывно смотря ему в глаза. — Ты боялся, что прыгну?

Он скривился, как от боли. Голова опустилась, уткнулась лбом ей в ключицы. Кожу обожгло горячим дыханием. Сакура содрогнулась, тараща глаза в безмолвное небо, неловко приподняла руку, дала ей зависнуть над чужим затылком. Осторожно погладила.

— Ты в порядке? — тихо спросила она с замиранием сердца и повела кончиками пальцев по влажной коже шеи. Короткие волосы покалывали ладонь. — Ты испугался?

Под головой был твердый и грязный бетон. В груди сердце, остановившееся на время, заколотилось, задрожало, забилось о ребра.

Он медленно поднял голову. Тень, упавшая на ее лицо, горячие щеки не остудила. Сакура нервно облизнула высохшие и горячие губы. Мадара смотрел сквозь нее дикими и пугающими чернющими глазами, не моргая.

— Не делай так. Мне страшно, — доверительно призналась ему Сакура, убирая руку с его затылка.

Челюсть соулмейта дернулась судорожно. Лицо приобрело привычно-равнодушное положение. Его тело с легкостью соскользнуло с нее. Мадара плавно выпрямился, протянул ей ладонь, намекая: вставай. Помощь пришлось принять.

Она одернула штормовку вниз, запахнула ее на груди и обхватила себя руками, смотря виновато.

— Сложно было не испугаться, — низко и очень неприятно процедил Мадара. — Кто знает, что тебе в голову придет?

— Ты испугался за себя? Или за меня? — Сакура посмотрела на него снизу-вверх, намереваясь выяснить причину такого странного поведения.

Лицо Мадары не дрогнуло ничуть — он не собирался отвечать. Она поежилась и развернулась к нему спиной, снова запрокидывая голову. Небо отсюда не выглядело хуже. Но не было ощущения, что под ногами вдруг окажется пустота. Вот чего не хватало.

…неужели Мадара думал, что она сможет прыгнуть? Сакура спросила.

— Ты просто могла потерять равновесие. Хотела или не хотела — это было очень опасно. Стоит привыкнуть, что летать ты больше не можешь! — жестко припечатал соулмейт.

Это было похоже на удар. Скопившиеся болезненные ощущения дали на секунду полное оцепенение, а уже потом — обрушились на грудь. Сначала пошатнуло. Разгорающийся огонек обиды перерос в звук. Но она не успела высказаться. Ее дернули вниз, втиснули в грудь, перехватив поперек живота ладонью.

— Смотри на свое небо, — раздраженно раздалось над головой.

Сакура проглотила обиду и попыталась удобней устроиться на твердых коленях соулмейта. Задрать голову не представлялось возможным, но зато было тепло. Мадара, куртку постеливший на бетонный пол, все равно источал жар.

— Ты с этим небом сливаешься, — сказал он спокойно. — Оно тоже розовое.

— Оно уже темнеет, — не согласилась с ним Сакура, чуть охрипшая и чуть расслабившаяся.

Небо действительно темнело, но будто нехотя. Постепенно расставалось с розоватыми оттенками, которые переходили в рыжину, рыжина уныло темнела вместе с облаками. Они, растянувшиеся и драные на концах, подсвечивались все меньше. Сакура смотрела вверх и наполнялась обидчивой смесью, как те облака — последними солнечными лучами. Раньше она принадлежала небу, а небо — ей. Почему небо вдруг решило скинуть ее вниз?

Кто-нибудь там по ней скучает? Наверное, нет. Сколько на веку бабули Чиё было таких же, как она? У Шизуне свой соулмейт и своя пустота внутри, что ей до нее? Поежившись, Сакура опустила голову вниз, рассматривая серую крышу под своими ногами. Короткие волосы обвисли по сторонам щек. Пряди постоянно заправлялись за уши, но так же постоянно оттуда выбивались, точно имея свой характер.

Крыша была серой, совсем по-человечески грязной. Куртку Мадары было жалко.

— О чем ты думаешь? — спросил соулмейт и подозрительно завозился, что-то ища.

Что-то щелкнуло. Поплыл густой и неприятный сигаретный запах. Сакура с трудом обернулась и задрала голову. Он не смотрел в ее сторону, а курил с хищным прищуром, вглядываясь в линию горизонта.

— За что мне все это, — она повела носом и отвернулась, прикрывая нос рукавом штормовки, — и что с этим делать?

— Ничего, — миролюбиво усмехнулись у нее за спиной. — С этим ты не сделаешь ни-че-го. Но неужели у вас, там, так хорошо?

— Там не бывает больно и страшно, — Сакура начала неуверенно, думая, с чего бы он спросил. — Никто не нападет и не тронет. Нам не нужна еда и вода. И сон. Только… у нас нет книг. Зато у нас красиво. В облаках можно прятаться, если они не перьевые. А когда встает солнце, облака уже не белые, а рыжеватые. Или могут быть персиковыми. А когда заходит, то фиолетовые, малиновые, иногда красные… По ночам можно смотреть на ваши города сверху. Они яркие…

Сакура вспоминала сначала медленно и с болезненной тоской внутри. Она села так, чтобы оказаться к нему боком, а не спиной. Вспоминать становилось легче. Мадара слушал и смотрел на нее неотрывно. Под его вниманием Сакура запиналась, хваталась за самое интересное, сбивалась — ей иногда не хватало воздуха, и приходилось брать паузу. И когда вдруг грубая и мозолистая ладонь мазнула ее по щеке, Сакура опешила и замолчала. Мадара невозмутимо продемонстрировал ей пальцы.

— Ты плачешь, — спокойно сказал он и вытер вторую щеку тыльной стороной.

Сакура недоуменно моргнула, коснулась пальцами ресниц. Мокрые.

— Идем домой, — будто и не заметил ничего, предложил соулмейт. — Стемнело.

Она закивала, украдкой растирая слезы по щекам рукавами толстовки, и вскочила с готовностью.

Мадара плавно встал, поднял и отряхнул куртку, накинул ее на правое плечо. Он провел взглядом по ее телу, высматривая что-то одно ему известное. Углы тонких губ чуть дрогнули в слабой улыбке.

Сакура округлила глаза, неловко переступая с ноги на ногу. Мадара смеялся над ней?

— И не скажешь, что неземное создание, — хмыкнул он и протянул ей руку. — Идем.


Примечания:

Семь с половиной страниц, так что — порог. Пять отзывов.

"все хорошо, ой, как здорово, проду" и прочие вариации не считаются.

Писала с замиранием сердца, особенно последние сцены. Вообще, скажу вам по секрету, сцена со стаскиванием с крыши вытащена из загашников, я планировала ее раньше и с другими обстоятельствами — чего там только не было. Но вот сюда она неплохо вписалась, ясчитаю.

если хочешь, чтоб искрило, бери бенгальские огни, но в текст-то их не вставишь. Выкручиваемся, как можем.

Глава опубликована: 01.11.2024

14. Провоцируй.

Примечания:

не знала, кричать или плакать, пока редактировала эту часть.

варнинг: месячные (чтобы самые брезгливые были готовы промотать).


Мадара разбудил ее рано: солнце только поднялось над горизонтом, подкрашивая пепельно-фиолетовое небо персиковым оттенком. Сакура сонно моргала и никак не могла понять, чего хотел тормошащий ее соулмейт.

— Я тебя сейчас в душ отнесу, — пригрозил Мадара, когда понял, что вставать ей совсем не хочется.

Она разочарованно скривилась, выбралась из-под нависшего над ней соулмейта и сползла с кровати на пол. Зевнула, жмурясь, потянулась, вскидывая руки к потолку.

Ждущий, пока она окончательно проснется, Мадара выглядел усталым. Залегшие под глазами тени не придавали лицу дружелюбия, лицо потемнело тоже, от чего редкие синяки — один на линии челюсти, а второй на скуле — казались еще страшнее.

— А может, ты поспишь часик? — она улыбнулась ему умильно, смотря из-под полуопущенных век. — Пожалуйста… так хочется спать…

Соулмейт лениво шагнул ближе к ней. Сакура заподозрила неладное сразу, но среагировать не успела — он был сильнее. Ее вздернули на руки и бесцеремонно потащили в коридор.

— Давай договоримся! Полчаса! — пискнула она, обхватывая обеими руками его шею и подтягиваясь так, чтобы быть к его лицу ближе своим.

Ванная неумолимо открылась с пинка.

Сакура, не собираясь сдаваться, намертво сцепила руки на его шее, а когда ее попытались запихнуть в кабину, обхватила соулмейта ногами за пояс. Намертво. Быть распластанной по жесткому и горячему человеческому телу ей не понравилось — щекам сразу стало жарко. Но ледяной душ был еще страшнее. Впрочем, через пару секунд Сакура поняла, что лучше бы душ.

Мадара замер как-то неестественно, чуть ли не дыша. Она и сама дышать перестала. Внутри всколыхнулось что-то теплое, лениво-томное, и растеклось в животе кляксой, даже начало подбираться к бедрам.

Это ее взволновало. Сакура нервно облизнула обсохшие от стресса губы и задрала голову. Может, удастся договориться, подумала она, рассматривая каменно-белое лицо соулмейта.

— Я уже проснулась, — на грани слышимости сообщила она Мадаре, смотря в нехорошо поблескивающие черные глаза. — Пожалуйста, без воды.

— Отпусти, — он медленно сощурился так, что по спине побежали ледяные мурашки.

Сакура покорно расслабила ноги, становясь на дно ванной.

— И никогда больше так не делай, — соулмейт сверкнул глазами в прорезях прищура и буквально исчез из ванной.

— Но это ты первым начал, — буркнула в пустоту Сакура, вздрагивая от хлопка двери. — И что это с ним такое?..

В кухне было холодно, окно оказалось распахнутым настежь. На подоконнике сидел Роши, трущийся головой о бедро Мадары. Он не обращал на него внимания, курил, стряхивая пепел в специальную круглую штучку — пепельницу, и выдыхал дым наружу белым облаком.

Сакура обхватила себя за плечи, подходя ближе.

Погода за окном испортилась. Откуда-то набежали тучи, накрывшие собой небо серой и мутной пеленой. Да, как же давно не было таких скучных и пасмурных дней.

Она налила себе воды из фильтра, без охоты выпила, помыла за собой стакан и осторожно поставила его на сушилку — не сплошную полочку из нескольких металлических спиц. Под ногами завертелся Роши. Сакура присела на корточки, погладила приплюснутую морду, потрепала за ухом, а потом и вовсе взяла на руки.

— Выпей йогурт и одевайся, — все-таки обративший на нее внимание и повернувшийся Мадара кивнул на желтую бутылочку, стоящую на столе.

— Мы куда-то… идем? — осторожно спросила она, отпуская кота.

— Не хочешь? — Мадара обогнул стол и остановился напротив нее. — Боишься?

— Нет, — Сакура, избегая его взгляда, протянула руку к бутылочке с йогуртом и попробовала открутить крышку. Крышка не поддалась.

— Боишься, — Мадара забрал у нее бутылочку, с легкостью открыл и вернул. — Поверь, ничего страшного на улице нет.

Сакура вспомнила толпы людей, машины на дорогах, качающиеся вагоны, вспомнила, что может встретить ту жуткую девушку, вспомнила ужас от мысли потеряться снова.

Действительно.

— Думаешь, со мной тебе что-то грозит? — как прочел ее мысли соулмейт и усмехнулся снисходительно. — Пей, давай.

На улицу решительно не хотелось. Сакура переодевалась из мягких домашних штанов и безразмерной футболки в узкие джинсы и плотную штуковину с горлом нарочито медленно, посматривала искоса в сторону двери.

Мадара был где-то там, ждал, пока она переоденется. Вошел он обратно безмерно раздраженным и проворачивающим телефон в пальцах.

— Так. Ты ничего не забыла? — поинтересовался он сурово, избегая смотреть ей ниже линии подбородка.

Сакура невинно помотала головой, потому что не забыла. Забывать — это было не про нее. Про нее было — специально не надевать. Потому что… ну невозможно ходить в этой штуковине! И как девушки вообще могут это носить? Кошмарный ужас — стянутость, вдохнуть как следует нельзя, под застежкой натирает!

Мадара так не считал (наверное, потому что никогда не приходилось носить) и показательно залез в шкаф, на среднюю полку — там лежали все ее вещи. Злосчастный бюстгальтер, который Сакура запихнула к самой стенке, нашелся быстро.

— Нет, нет и нет, — она скрестила руки на груди, когда Мадара попытался ей его впихнуть. — Ты меня не заставишь.

— Сакура, — он улыбнулся ей как-то криво, угрожающе, — хватит капризничать.

— Мне неприятно это носить, — она попыталась объяснить, но понимания в чужих глазах не нашла. — Я не надену.

Мадара потемнел лицом от бешенства. Сакура, понимая, что сейчас что-то будет, на всякий случай отошла на пару шагов назад.

— Ты не на своем небе, — он заметил ее маневр и двинулся вперед медленно, но угрожающе. — Ты не можешь вести себя так, как хочется.

— Что мне мешает? — она округлила глаза. — Я думала, что ты можешь защитить меня от всего…

Ткань водолазки собралась в его кулаке. Пискнувшая Сакура даже не успела отшатнуться. Ее встряхнули, будто она снова стала бестелесной и невесомой, и заставили приподняться на носочки. Она вцепилась в его запястье обеими ладонями, упрямо вперившись в бешеные черные глаза своими. Внутри все натянуто дрожало — тронь, и оборвется. Пальцы дрожали тоже, но Сакура надеялась, что хоть это незаметно.

— Как же иногда хочется тебя прихлопнуть, — так, будто говоря о чем-то невероятно приятном, закатил глаза Мадара. — Сейчас, например.

Она сжалась, но взгляда не опустила. Пускай попробует. Но пробовать он не стал. Отпустил и, развернувшись и печатая шаг, вышел из комнаты.

Конечно же, они никуда не пошли. Пускай Сакура этого и добивалась, но внутри все равно было неприятно-гадко. И даже вид на спокойное и серое небо не помогал отделаться от этого ощущения.

Заглянувший в комнату Изуна отвлек ее от самокопания.

— Что у вас снова произошло? — сердито спросил он, оглядываясь на дверь, как будто там мог появиться Мадара и ответить.

— Истерика на почве кое-чей узколобости и неприятия чужого мнения! — брякнула в ответ подслушанное у телевизора выражение Сакура и поджала колени к груди, балансируя на подоконнике.

— Сильно, — спустя пару секунд отозвался Изуна. — Мне кажется, что ты намеренно его спровоцировала.

— Мне просто больно и неприятно носить эту штуку! — вспыхнула от такого обвинения Сакура, тыкая пальцем в валяющийся на кровати лифчик. — Но он сказал, что я капризничаю.

Изуна, посмотрев на предмет ссоры, как-то по-особому вздохнул.

— Ему нужно все контролировать, — спокойно сказал он и присел на край подоконника, рядом со ступнями Сакуры. — Если не может, то очень злится. В таком состоянии он себя плохо контролирует, — заметив, что она хотела возразить, Изуна приподнял ладонь. — Да, твое мнение тоже имеет значение. Но постарайся понять и Мадару. А еще понять меня! Я тут тоже живу, вообще-то.

— Извини, — Сакура покраснела и спрятала взгляд.

На этом разговор как-то закончился, и Изуна предпочел сбежать к себе в комнату, доучивать материал. Она не возражала. Когда младший брат соулмейта оказывался рядом, в ней просыпалось какое-то робкое и дрожащее чувство. Сразу хотелось согласиться, вжав голову в плечи, с чем угодно.

Мадара, видимо, имел какие-то планы на сегодняшний день. И планы эти отменять из-за их ссоры не собирался (и слава всем человеческим богам!). Он молча и быстро собрал какие-то вещи в свою спортивную сумку и хлопнул дверью.

Сакура, пока он собирался, смотрела исключительно в окно и морозилась от повисшего в комнате напряжения. И когда соулмейт ушел, она смогла расслабиться. Стало легче даже дышать. Правда, в животе странно покалывало, но она списала это на нервозность и решила подыскать себе занятие. Подумав, что так и не выспалась, Сакура сползла с подоконника и плюхнулась на кровать. Завернувшись в одеяло по самые уши, она быстро согрелась и благополучно задремала.

Чтобы проснуться от нарастающей боли в животе, это было неожиданно.

Сакура, выпутавшись из одеяла, сползла на пол — там все же было прохладнее — и растерла живот ладонью. Лучше не стало. Боль хитро собралась в шипастый клубок. Сакура поджала ноги к груди, кривясь. Выворачивало так, будто все внутренности решили свернуться в один жгут. Дышать глубоко было больно, мелко и поверхностно — не лучше. Сакура свернулась в клубок сама, укладываясь на пол боком, и постаралась унять трясущуюся внутри панику.

От прохлады на некоторое время стало лучше. Ненадолго. Прохлада превратилась в холод. Пришлось стягивать на себя одеяло с кровати. Сакура, зажмурившись, тряслась от холода и одновременно плавилась от жары. Низ живота выкручивало так, что хотелось завыть.

Если сначала была мысль попросить о помощи Изуну, то потом, когда она, переворачиваясь, заметила на полу красные разводы, эта мысль пропала. В голове как-то померкло от страха. Сакура коснулась внутренней стороны бедра трясущимися пальцами, чувствуя влажное тепло. И не сдержала панического всхлипа.

Откуда кровь? Она же не могла порезаться во сне обо что-то и не заметить! Вот так люди и умирают… а чем она сейчас отличается от человека?

Сакура попыталась наладить дыхание, но хрипы все равно мерзко висли в тишине — пришлось зажать себе рот. Ладно, от одной проблемы избавилась, появилась другая.

Неприятно-соленые слезы рванули наружу.

От этого было избавиться гораздо сложнее. С огромным трудом заставив себя встать, Сакура побрела в ванную. Ноги едва держали, приходилось опираться на стенку. Прокравшись по коридору к нужной двери, она ввалилась в ванную, нервно дрожащей рукой закрылась.

От результатов осмотра захотелось разреветься еще сильнее. Неизвестно только, от жалости к себе или от омерзения — белье в крови, кровь останавливаться не собиралась. Как ее остановить Сакура не знала, поэтому просто использовала салфетки как впитывающий слой. Руки вымыла, наверное, раза два, плача от отвращения. Сказать об этом Изуне показалось кошмаром, и она решила этого не делать. Может, кровь остановится сама?..

Сакура вернулась в комнату, стараясь передвигаться бесшумно. Движение ее состояние только ухудшило. От проступающих слез все вокруг было видно смутно. Она оперлась об подоконник влажными ладонями, прижалась лбом к стеклу и закрыла глаза.

Живот будто резало изнутри. Терпеть это стоя было невыносимо, и она сползла на пол, поджимая ноги к груди. Всхлипнула, но тут же ущипнула себя за предплечье — если разреветься, это мог услышать Изуна. По полу тянуло прохладой. За окном медленно гас рыже-фиолетовый закат — комната погружалась в сумерки. Сакура наблюдала, как тускнела полоса света на полу, и кусала влажные и дрожащие губы.

Почему это случилось? Она ничего ведь не делала. Мадара будет зол. Последнее билось в голове какой-то совсем уж неподходящей для ситуации мыслью. Сакура всхлипнула снова, вытирая слезы рукавом водолазки, и улеглась на пол боком. Так оказалось чуть легче. Закрыв глаза, она попыталась не думать. Босые ноги мерзли. Низ живота уже не резало, а кололо — и неизвестно, что было хуже.

Из болезненного оцепенения ее вывел хлопок двери и звук шагов. Вспыхнул свет. Сакура заморгала, пытаясь избавиться от поплывших перед глазами красных кругов.

Рядом что-то грохотнуло.

Ее, ничего не соображающую от боли и плохо видящую, вздернули за плечи, потрясли, рявкнули что-то в лицо… Она сморщилась, поняв, что это вернулся Мадара, всхлипнула и расплакалась во весь голос, вываливая на него, что она, кажется, умирает, но оно само — она ничего не делала.

— Так! Тихо. Что произошло? — рявкнул соулмейт, жестко впиваясь пальцами ей в плечи. — С чего ты взяла, что умираешь?!

Сакура не сразу смогла ответить — губы нещадно тряслись.

— К-кровь, — выпалила она, кривясь от омерзения.

Даже сквозь пелену слез было видно, как побелело лицо Мадары. Он не успел спросить ничего, потому что дверь хлопнула снова. Зашедший в комнату Изуна замер, а потом обрушился на брата раздражением:

— Да что ты опять натворил?

— Н-не он, — Сакура, решив, что справедливость должна быть восстановлена, подала голос первой и постаралась придать ему уверенности. — Это с-само… К-кровь идет. И болит живот… Я ничего не делала! — и, не выдержав, расплакалась снова.

Мадара пересадил ее к себе на колени, мельком и сноровисто ощупал плечи, спину, живот.

— Где кровь? — спросил он растерянно. — Сакура, ты уверена, что тебе эта кровь не приснилась?

— Кровь на… кхм… белье? — перебил его Изуна и присел рядом.

— А откуда ты знаешь? — от удивления даже закончились слезы. Сакура уже по инерции всхлипнула, округлив глаза.

Лицо Изуны, бледное и напряженное, расслабилось. Он даже облегченно выдохнул, будто что-то понял.

— Не умираешь ты, — бесконечно устало сказал он и встал. — Это… ну… у девушек естественно. Присмотри за ней, а я в аптеку схожу… Напугали, вашу же…

Мадара такой деликатностью не страдал и выругался так, что ушам стало жарко. Сакура вздрогнула и, пока он не слишком сильно ее держал, попыталась сползти с чужих коленей на пол. Соулмейт мгновенно усадил ее обратно и перехватил поперек плеч.

— Почему с тобой вечно что-то случается, скажи мне, — выдохнул он ей в висок

— Я не случ-чайно, — икнула Сакура, ерзая у него на коленях. — От-тпусти. Б-больно.

Мадара решил все по-своему — просунул одну руку ей под колени, второй крепко сдавил плечи — и встал. Сакура пискнула, хватаясь за его шею, и напряглась. Что он собрался делать?

Ничего ужасного — как оказалось. Он всего лишь донес ее до кровати и уложил так, чтобы голова оказалась у него на коленях. От этого положения внутри поползло прохладное и щемящее чувство беззащитности. Сакура скрестила руки на груди, смотря на Мадару снизу-вверх. Он криво улыбнулся ей, щуря темные усталые глаза, погладил по голове — и так руку на макушке у нее и оставил.

— К-когда это закончится? — чтобы не молчать и не краснеть, спросила она, морщась. — Режет… больно.

— Скоро, — пообещал Мадара и просунул ей руку под голову, чуть приподнимая. — Потерпи.

Сакура зажмурилась, закусила губу и мужественно пообещала сама себе, что не расплачется. Впрочем, зря. Новый приступ скрутил ее так, что слезы выступили сами. Она, чуть не воя, свернулась вокруг Мадары в кольцо, вжалась лицом ему в толстовку и постаралась дышать спокойно. Любое движение заставляло невидимый нож кромсать внутренности активнее.

Мадара ее не отталкивал, осторожно гладил по спине и казался островком спокойствия. Это было неожиданно и очень трогательно. Настолько, что внутри в довесок к боли еще и защемило.

Изуна вернулся спустя вечность, как показалось Сакуре, но с какими-то белыми горькими кругляшками, которые нужно было проглотить. Пока она запивала горечь водой и старалась не стучать зубами об край стакана, Изуна негромко объяснял Мадаре, что у нее, скорее всего, низкий болевой порог. Сакуре хотелось спросить, что такое «болевой порог», но казалось, что если сейчас попробовать заговорить, удастся только заплакать.

Боль отходила медленно. Когда наконец-то дышать стало легче, Сакура расслабленно выдохнула и попыталась сесть. Изуна сразу же сообщил, что белье надо сменить, вручил белую полоску-прокладку и проводил до ванной. Никуда не девшийся Мадара сообщил, что если через двадцать минут она не выйдет, то дверь он откроет сам.

Опешившая от такой заботы Сакура не сразу пришла в себя и несколько драгоценных минут простояла в оцепенении, закрывшись от братьев Учиха на два оборота. Включив воду в душе, она недолго посидела под теплыми струями, сжавшись в комок, и вскоре почувствовала себя лучше. Боль никуда не делась, но ее можно было терпеть и игнорировать.

Из ванной она вышла с неловкостью внутри. Надо же так было всех напугать… Мадара, прислонившийся к стене напротив двери, ждал — как и обещал, впрочем. Он внимательно посмотрел на ее голые ноги. Сакура поежилась и одернула край водолазки вниз, но это не помогло — водолазка была ей по размеру. Штаны она, попробовав отстирать, оставила сохнуть. Кулак жгла записка с номером Ино, который она забыла в прошлый раз достать из кармана (хоть в этот раз вспомнила). Хорошо, что та не успела сильно намокнуть.

— Идем, — хмуро сказал соулмейт и отлепился от стены, чтобы тут же приобнять ее за плечи. — Ты ела вообще? Шатаешься.

Сакура отрицательно помотала головой.

— Прекрасно, — тон Мадары потяжелел. — Понадеялся на Изуну, называется. Ты чего ему не сказала? Он все это время дома был.

— Потому что… мерзко, — пробормотала она, опуская голову. — Ты злишься?

— Поговорим об этом позже, — Мадара настойчиво потянул ее к кухне.

Ей не хотелось есть, но ему удалось впихнуть в нее полтарелки риса с овощами. Сакура сопротивлялась вяло. Ей хотелось спать, глаза слипались, а из рук валились палочки. Мадара, заметивший это, смягчился и разрешил не доедать.

На кровать она буквально упала. Свет почти сразу выключился. Рядом с ней опустился соулмейт, накидывая на них обоих одеяло. Сакура прижалась к его теплой и широкой спине и закрыла глаза. Расслабляющая темнота почему-то сработала в обратную сторону, и теперь Сакуре казалось, что соулмейт напряжен. От этого поневоле напряглась и сама.

Сон все никак не хотел наступать. Мадара не спал тоже — дышал глубоко, но иногда нервно поводил плечами, когда она пыталась пошевелиться.

— Ты все-таки злишься, — тихо шепнула ему между лопаток Сакура.

— Я не злюсь. Спи, — соулмейт к разговору был не расположен.

— Я на тебя тоже не злюсь, — она потерлась лбом об его спину. — Давай ты больше не будешь так раздражаться из-за лифчиков?

— Мы обязательно должны говорить об этом сейчас? — раздраженный Мадара перевернулся на другой бок, оказываясь с ней лицом к лицу. — Никто не злится, отлично. Спи!

Сакура грустно вздохнула и приподняла руку над чужим боком: — Можно?

Его лица не было видно, все-таки у темноты были и минусы, но Мадара ответил согласием как-то запоздало. Наверное, не стоило, но Сакура все равно придвинулась к нему почти вплотную, положила руку поверх теплого бока, обнимая, и прижалась лбом куда-то, приблизительно, в ключицы. Соулмейт вдохнул глубоко, будто она его ударила, но промолчал.

Сакура фыркнула довольно, поерзала немного, притираясь, и закрыла глаза, на этот раз засыпая мгновенно.

Глава опубликована: 01.11.2024

15. С вопросами, но без ответов.

Что-то щекотало обнаженное горло. Сакура сонно сморщилась. Решив игнорировать, она задремала снова, пока не защекотало сильнее. Она поежилась, сморщила лицо, но все-таки разлепила нехотя глаза. И уткнулась носом в кошачий зад. Обалдело похлопала ресницами и попыталась отпихнуть обнаглевшего Роши, но поняла, что кто-то держит ее сзади. Даже не просто держит, а еще и наваливается. Кто-то теплый, но твердый и большой. Сакура дернула плечом, все-таки отпихнула кота и попыталась развернуться на другой бок, чтобы отпихнуться от Мадары.

Но рука, лежащая у нее на талии, дернулась и прижала Сакуру еще ближе. Сзади заворочались. Скользнули ладонью чуть выше, к груди, и уткнулись носом в затылок.

Можно было раскалить нить в груди — был бы такой же эффект. Сакура нервно облизнула губы и сжалась, подтягивая колени к груди. В животе начал скручиваться болезненный комок. Спину откровенно пекло. И затылок. И, почему-то, низ живота, хотя там никто не трогал.

В затылок выдохнули. Сакура вздрогнула, округлив глаза, вжала голову в плечи и постаралась выбраться из тисков. Так было нельзя. Это могло ее расплавить, а плавиться не хотелось. Как бы она не ворочалась, ничего не получалось. Максимум — повернуться на другой бок, чтобы уж как-то там попытаться оттолкнуться. Вот так она и оказалась лицом к лицу с Мадарой, сонным, расслабленным и смотрящим на нее лениво двумя черными углями.

— Ты меня не отпустишь? Или я расплавлюсь, — потеребила его за майку Сакура, заглядывая в темные глаза.

Он непонимающе моргнул, посмотрел странно, вздохнул тяжело-тяжело. Но руку приподнял, давая откатиться в сторону. Сакура мгновенно этим воспользовалась и нечаянно придавила разлегшегося на одеяле кота. Роши взревел и сиганул с кровати пушистой тенью. Мадара даже не пошевелился. От его прямого взгляда Сакуру бросило в холод.

— Я возьму таблетки, — пробормотала она и соскользнула с кровати.

Она видела, куда он их вчера положил. Но Мадару самоуправство не устроило. Он перетек в сидячее положение, скинув с себя одеяло, и спустил ноги на пол.

— Изуна сегодня куда-то рано утром испарился, — хмуро сообщил Сакуре соулмейт и встал окончательно. — Завтракать будем тостами.

Она сдержала глупую улыбку. Мадара, пускай и неохотно, но старался заботиться о ней. Это казалось чудом. Особенно, если вспомнить их первую встречу. Теперь все казалось чудом: и бьющий в окно яркий солнечный свет, и оттенок табачного запаха в воздухе, и даже глупый Роши, попавшийся под бок. Только хмурый и неприветливый соулмейт, выпрямившись во весь рост, кажется, уперся взглядом в пол — он же ничего из этого не замечал.

— Я могу сделать тосты. Я видела, как это делается, — она улыбнулась во весь рот и свела руки за спиной, стараясь выглядеть убедительной.

Соулмейт впился оценивающим взглядом ей в лицо. Воздух вмиг загустел. По щекам поползла краснота.

— «Я могу сама», «я видела, как это делается», — без ехидцы передразнил ее Мадара и повел подбородком. — Но потом ты что-нибудь подожжешь или сама обожжешься. У тебя же все не как у… — и почему-то осекся.

— Людей, — подсказала она ему горько. — Это правильно. Я ведь не человек. Я возьму таблетки?

Неужели собственный соулмейт не доверял ей даже такую малость? Внутри неприятно кольнуло. Сакура поморщилась, прижимая ладонь к животу.

— Не забудь водой запить, — Мадара протянул ей блестящую пластинку и внимательно взглянул в лицо. — Все в порядке?

Сакура кивнула, схватила пластинку, стараясь не коснуться чужой кожи, и поспешила сбежать на кухню. В блестящий стакан плеснула воды из фильтра и отставила в сторону. Ячейку с белой таблеткой вскрывать было сложно, и она потратила на нее один сломанный ноготь и достаточно времени. Выпавшая на ладошку таблетка стала маленькой победой.

Но уколы в животе передумали повторяться и слились в какую-то бешеную карусель. Захотелось то ли присесть, то ли прыгнуть откуда-нибудь — в обычном бестелесном состоянии такие проблемы ее точно не достали бы.

Сакура прижала ладонь к животу и вздохнула поглубже, чтобы выдохнуть медленно и через рот. Покосившись на лежащую на ладони таблетку, подумала, что как-то маловато. Нет, ну от одной так быстро не пройдет, точно. А таблеток много — целых девять штучек! И если она выпьет чуть больше, то болеть перестанет, может быть, совсем.

Она решительно взялась за остальные ячейки, ковыряя их уцелевшими ногтями. Когда на ладони оказалось еще четыре таблетки, она решила: этого хватит, и взяла стакан. Но выпить таблетки не успела. Запястье жестко, до хруста, стиснули чужие пальцы.

Стакан выпал из другой руки. Ноги обдало холодной водой. Рассыпались из горсти таблетки и дробно застучали по полу, раскатываясь какая куда.

Возникший совершенно бесшумно из ниоткуда за ее спиной Мадара выдрал из пальцев пластинку с лекарствами и встретился с Сакурой взбешенным взглядом.

— Сколько ты выпила? — рявкнул он так, что задрожали стены.

Сакура вжала голову в плечи и шарахнулась назад, чуть не поскальзываясь на разлитой воде.

— Н-ни од-дной… — всхлипнула она, готовясь защищаться.

Но защищаться не пришлось. Мадара будто стек на пол, так сильно расслабились широкие плечи, провел ладонью по лицу, мгновенно теряя свое зверство.

Нет, все люди такие? Сначала говорят: «пей», а потом выбивают из рук таблетки и кричат. В груди дрожало сжавшееся в комок от страха сердце, а ноги перестали сгибаться в коленях. К глазам подступили слезы обиды. Сакура решительно утерла пока сухие щеки ладонью и, заметив на себе взгляд соулмейта, вздернула подбородок.

— Все время забываю, — устало сказал он вместо извинений и шагнул к ней поближе. — Нельзя столько сразу пить. Я тебе сколько вчера дал?

— Я подумала: чем больше выпьешь, тем меньше будет болеть, — пробормотала Сакура обиженно и опустила голову. — Или вообще перестанет. Разве плохо?

Упавшие на лицо волосы мешали обзору, но даже сквозь них было видно, как Мадара провел по лицу рукой снова. И выругался вполголоса, как-то без огонька…

— Думаешь, мне для тебя их жалко? — он придвинулся еще немного и осторожно опустил ладони ей на плечи. — Есть дозировка. Больше, чем положено, нельзя. Даже если очень хочется и очень больно. Станет только хуже. От судорог и до… комы. Понимаешь?

Босые ноги неприятно мочило растекшейся по полу водой. Горя под чужим внимательным взглядом, Сакура медленно кивнула. Она чувствовала себя сбитой с толку от такой смены поведения. И от этого взгляда тоже.

Интересно, а что такое кома? Наверное, что-то страшное… Из-за этого переспрашивать не хотелось.

— Я иногда даже не знаю, что тебе нужно объяснять в первую очередь, — Мадара провел ладонями по ее плечам, гладя, и опустил руки на талию. Мягким толчком оторвал от пола и подсадил на стол. — Просто не двигайся минут пять. Хорошо?

Опешившая Сакура кивнула ему в спину.

Мадара вернулся со шваброй и специальной мохнато-синей тряпкой через несколько минут. Проигнорировав робкое предложение помочь, он взялся за дело: протер мокрый пол несколькими сноровистыми движениями, собрал рассыпавшиеся таблетки и выкинул их, просмотрел упавший стакан на просвет и выбросил его тоже. Самостоятельно выдавив из ячейки таблетку, соулмейт вручил ее Сакуре и налил воды в новый стакан.

— Спасибо, — сконфуженно поблагодарила его она, спеша запить горькую таблетку. — Я умываться…

Сакура просидела в ванной недолго: заменила прокладку, тщательно проверила, не испачкалась ли где майка соулмейта, умылась и почистила зубы. А сбежала наружу, как только под дверь стал просачиваться запах поджаривающихся тостов.

В кухне над потолком висел густой белый дым, просто так не выветривающийся даже с открытой форточкой. Тосты явно подгорали. Сакура подобралась к напряженной фигуре Мадары, заглянула ему через локоть (до плеча не дотягивалась) и закашлялась. От сковородки валил дым.

— Они не должны быть черными, — заметила Сакура, стараясь не улыбаться, и взглянула в повернувшееся к ней лицо Мадары. — Дай мне попробовать.

Соулмейт скептично приподнял брови, но категоричного «нет» не последовало. Сакура посчитала это за согласие и первым делом переложила квадратные подгоревшие хлебцы с помощью желтой лопаточки на тарелку. Горевший синим, волшебный газ она чуть убавила, чтобы под сковородкой плясали маленькие голубоватые язычки. Новые, пока не поджаренные хлебцы, легли на раскаленное дно. По кухне, в довесок к дыму, поплыл вкусный запах поджариваемого хлеба.

Сакура, досчитав до шестидесяти, перевернула хлебцы на другую сторону, чтобы они только-только подрумянились. Наблюдавший за ней с интересом Мадара стоял где-то сзади. Ловил тот момент, когда нужно будет прийти на помощь, наверное.

— У Изуны подглядела? — усмехнулся соулмейт и навис над ней сзади, как только все хлебцы оказались переложены на тарелку.

Теплая и жесткая ладонь взъерошила Сакуре волосы. И она с тоской замерла на секунду, жмуря глаза. Нить в груди, как врезавшись в нежное сердце, больно тренькнула и натянулась. Но, кажется, Мадара этого даже не заметил.

Он был достаточно благодушным. Настолько, что отдал ей свой телефон, предварительно загрузив туда Толкина. Сакура думала, что Толкин, наверное, тоже откуда-нибудь спустился. Разве можно было писать такие чудесные книги, являясь человеком?

Этого она Мадаре не сказала. Он бы нашел, к чему прицепиться. Сакура просто свернулась на кровати клубком и принялась искать то место, на котором остановилась в прошлый раз.

Соулмейт никуда не ушел, а решил доспать. Его присутствие достаточно сильно отвлекало.

Она видела его лицо много раз и помнила настолько четко, что могла бы вообразить его в мыслях до мелочей. Едва заметные морщинки под темными провалами глаз, тонкая белесая полоска шрама рядом с левым ухом, четкая линия подбородка. Так почему же Сакуру все еще притягивало взглядом к чужому лицу?

Это заинтересовало ее еще больше, чем приключения хоббита и гномов. Сакура — для эксперимента — пододвинулась к дремлющему Мадаре поближе, легла рядом на бок и подложила под голову руки. Всмотрелась пытливо в бледное расслабленное лицо.

Нить в груди больно дернулась. Темные глаза медленно открылись. Мадара не спал.

И время замерло. Вглядываясь в него, Сакура не знала, почему не может отвести взгляда. Ей почему-то казалось, что если сейчас отвернуться, то в груди снова кольнет. Уколов ей на сегодня хватило. В груди растекалось тепло, обволакивало колотящееся сердце и подтекало к горлу. Пальцы стянуло онемением от кончиков и до оснований. Голова потяжелела, а воздуха вдруг перестало хватать. Она жадно всхлипнула, дрожа от липко-сладкого бессилия, и время отмерло, застучало секундами, понеслось вперед с бешеной скоростью.

И Сакура вдруг обнаружила себя, онемевшую, вжавшуюся взглядом в чужое побелевшее лицо, перепуганную до мурашек. Мадара улыбнулся ей до отвращения криво.

— Что в тебе особенного? — пробормотала она, не отводя взгляда от застывших черных глаз-углей, и протянула ладонь к лицу.

Под пальцами затеплилась кожа соулмейта. Сакура повела кончиками пальцев по его скуле. Внутри мелко-мелко тряслось что-то нежное и хрупкое. Если Мадара сейчас толкнул бы ее — она бы рассыпалась. Но Мадара почему-то все не толкал.

— И что это значит? — хрипло спросил он, выдержав паузу, и осторожно смял ее пальцы своей ладонью, отводя их в сторону.

— Когда я закрываю глаза, то могу представить тебя до детали, — с неохотой промямлила Сакура, исподтишка замечая, что ее пальцы он так и не отпустил. — Но смотреть на тебя все равно хочется. Я даже не могу читать! С Изуной не так. Почему?

Взгляд Мадары вспыхнул непонятной эмоцией и тут же изменился, становясь прорезающим насквозь. Внутри все опасливо замерло.

— Я не знаю, — не сводя с нее глаз, ответил соулмейт и криво улыбнулся. — Но я чувствую, когда на меня смотрят. Не скажу, что это приятно.

— Я постараюсь не смотреть, — пообещала Сакура, то ли обиженная за игнорирование вопроса, то ли удовлетворенная тем, что никакой опасности для нее не предвиделось.

Ладонь, сомкнувшаяся вокруг ее пальцев, разжалась с почти слышимым хрустом.

Изуна вернулся ближе к вечеру, когда солнце за окном обрушилось к горизонту рыже-фиолетовым маревом и залило комнату всеми его оттенками, и не один. Вместе с ним в дом вплыл химический (отличать его от натурального было легко, и Сакура научилась быстро) запах яблока, сладковато-горький флер непонятно чего и… какая-то девушка?

Девушку Сакура увидела раньше, чем Изуну. Гостья открыла дверь в комнату Мадары и замерла на пороге, округлив прозрачно-янтарные глаза, когда заметила Сакуру. Не сказать, что гостье это понравилось. Сакура с уязвленным удивлением рассмотрела на молочно-белом лице девушки почти оформленную неприязнь. И поздоровалась первой.

Поднявший от ноутбука, прикольной раскладной штучки с громко шелестящими при нажатии клавишами, голову Мадара приподнял брови.

— Привет, Мадара. А это... — она тонко улыбнулась бледно-сиреневыми губами и снова посмотрела на Сакуру, но уже как-то растерянно.

Сакура мгновенно уткнулась взглядом в телефон — у нее там хоббит, гномы, Одинокая гора, и вообще, она занята!

— Это мой соулмейт, — густой и прохладный голос Мадары заставил ее удивленно приподнять голову. — Ее зовут Сакура, она не очень любит… незнакомых людей.

На плечо легла теплая жесткая ладонь, и Сакура подняла голову окончательно, только всмотрелась не в гостью, а в лицо Мадары. Оно было непроницаемо-вежливым, но каким-то напряженным. Будто гостья была опасной. А на вид — человек человеком.

Сакура пригляделась и к ней.

Гостья была изящной. На коротких фиолетовых волосах бликовало закатное солнце, расцвечивало правую сторону молочно-белого лица и роняло на кожу тень от длинных ресниц. Солнце плясало на ее плечах, заставляя светло-бежевую ткань платья мерцать. Солнце скользило по ее тонким рукам, по блестящим кольцам на запястьях, по крохотной искорке в правом ухе. Солнце плясало даже в ее глазах, пропитывая собой радужку.

Какой же она была красивой.

— Очень приятно, Конан, — улыбнулась красивая гостья, но уголки ее губ неприятно дрогнули. — Я не знала, что у тебя появился соулмейт. Зашла, думала мы посидим…

Острый взгляд янтарных глаз пропорол замершую и даже переставшую дышать Сакуру по какому-то невидимому и очень болезненному шву. Она машинально поддалась назад, ближе к Мадаре. Конан, красивая и изящная, медленно заполняла собой пространство и смотрела ей в лицо с холодной, совсем не солнечной, неприязнью.

— Как видишь, нет, — не уточняя, что же «нет», обрубил Мадара и встал, отпуская Сакуру.

— Да, — тонкие губы содрогнулись в усмешке, — я уже поняла. Тогда как-нибудь... в следующий раз.

Конан развернулась на пятках так круто, что ее волосы колыхнулись и взметнулись вокруг головы закатно-фиолетовым вихрем. Секунда — и изящная гостья скрылась за дверью комнаты. Сакура с удивлением вслушивалась в шум в коридоре, в грохнувший на всю квартиру хлопок, в тяжелое молчание Мадары и ничего не понимала.

— Я не понимаю, — честно сказала она соулмейту и обернулась к нему. — Я ей не понравилась?.. Она так смотрела.

— Не всегда получается нравиться всем. Иногда можно даже не стараться, — Мадара улыбнулся ей едва заметно и повел подбородком, собираясь сказать что-то еще, но промолчал.

Обожженная этим недоверием снова Сакура опустила взгляд.

— Попробую выбить из Изуны ужин, — невесело усмехнулся соулмейт, невесомо скользнул по ее голове ладонью и обошел кровать, направляясь к двери.

Смотря в его спину, Сакура думала, что не понимает абсолютно ничего. Ни эту Конан, ни соулмейта, ни… ни себя.

Подслушивать было нехорошо, но она не могла сдержаться и приоткрыла дверь совсем чуть-чуть, готовая в любой момент отпрянуть и сделать вид, что ищет кота.

— Ну и зачем ты ее притащил? — глухо цедил Мадара где-то там, на кухне, но слышно его было прекрасно.

— Чтобы… компанию… Она сама… случайно. Сакуре нужно… ты же понимаешь. Нельзя… откуда бы она ни была. Но это… ненормально. …помочь, — Изуна говорил гораздо тише, и из-за этого было сложно понять, что он имел в виду.

Сакура хотела приоткрыть дверь еще немного, чтобы слышать лучше, но голоса словно оборвались, вдобавок противно зашипел чайник. Получалось, что у нее было много вопросов, но никаких ответов. Не считать же те огрызки от фраз Изуны за ответы, да? Собирать мозаику из всего этого не хватило бы терпения. Но прибегнуть к помощи Мадары тоже не представлялось возможным.

Он слишком хорошо умел уходить от неудобных ответов для неудобных вопросов.

И что же все это значило?


Примечания:

Various Artists — Gesture Of Resistance

чтобы получить дозу болючего вдохновения мне нужно просто пойти к Маяковскому.

Когда-нибудь тут должна была появиться Конан, о да.

Сакура в полном недоумении, некоторые типы человеческих взаимоотношений вне ее понимания хд

очень-очень хочу отзывов, может, мы договоримся?

Глава опубликована: 01.11.2024

16. Помочь восстановить.

Конан появилась в квартире сладковато-горьким флером через пару дней, как подгадав время, в которое Мадары дома не было. Вечером. Сакура, занятая толстым-толстым томом Властелина Колец, который ей достал Изуна, не сразу поняла, что у них гости. А когда услышала знакомый женский голос, подумала — без нее разберутся. Говорить с блестящей на солнце своими серьгами и браслетами Конан не хотелось.

Но она постучала в дверь (а не как в прошлый раз) и, приоткрыв ее, заглянула в комнату и ненавязчиво поинтересовалась:

— Привет. Ты не занята?

Сакура нехотя оторвала взгляд от страницы и отрицательно покачала головой. Конан улыбнулась ей дружелюбно, растягивая тонкие, розово-бежевые, похожие на мягкий и облачный рассвет ранним утром, губы. И просочилась в комнату окончательно.

— Мадара ушел и вернется поздно, — не здороваясь в ответ, сразу предупредила Сакура.

Конан вскинула брови.

— Я не к нему, — она улыбнулась, заправляя прядь фиолетовых волос за ухо, и подошла к кровати. — Я присяду?

Сакура, заложив страницу пальцем, согласно кивнула. Конан, как будто состоящая из улыбок, снова дернула уголки губ вверх и осторожно примостилась на краю, расправляя подол бледно-желтого короткого платья. Почему она вообще пришла? И раз уж не к Мадаре, то к ней?

— Я в прошлый раз повела себя не слишком вежливо. Просто мы с Мадарой… были достаточно близки. Мне стало неприятно, что он про тебя ничего не рассказал. Не обижайся, — тонкая и изящная ладонь вытянулась вперед. — Меня зовут Конан Хаюми. Рада знакомству.

Сакура посмотрела на хрупкие пальцы, усыпанные тонкими и блестящими ободками колец, и осторожно их пожала.

— Очень приятно, — пробормотала она и посмотрела на Конан с настороженностью. — Вы с Мадарой близки? — и вытащила из всей ее речи самое важное слово.

Прямо перед ней сидел источник информации, которую, можно было бы… как-нибудь вытащить. Ради этого стоило попытаться сделать дружелюбное лицо и даже пожать холодные пальцы.

— Друзья, — Конан посмотрела на нее внимательно, каким-то странным прищуром, но ответила безмятежно, будто ждала этого вопроса. — Мы с Мадарой друзья.

Внутри что-то отлегло.

По полу ползла яркая полоса света, она же высвечивала кружащуюся в воздухе пыль, падала отблеском на лицо Конан снова, делая одну половину лица ярче другой. Сакура задумчиво вглядывалась в блик на щеке Конан. Если она — друг Мадары, то зачем пришла к ней? И почему это слово — «друг» — успокаивало?

— Изуна говорил, что ты потеряла память и тебе сложно приходится, — Конан попыталась восстановить нить разговора. — Возможно, я смогу помочь.

Но… она не теряла память. Зачем Изуна это сказал? Тем более — ей.

— Как помочь? — Сакура повела плечом, чувствуя, что Конан ждет ее ответа.

Этот разговор не вызывал у нее приятных ощущений, и очень хотелось снова начать читать. Но сказать это вслух ей не казалось хорошей идеей. Сакура все еще помнила тот ледяной острый взгляд.

— Изуна сказал, что тебе не хватает общения, — Конан закинула ногу на ногу, покачивая в воздухе ступней, — и что тебе не очень интересно сидеть в четырех стенах. Думаю, с этим помочь у меня получится. Любишь ходить по магазинам?

Сакура вспомнила тот единственный раз, когда они с Мадарой пошли по магазинам, и передернула плечами.

— Одно дело с Мадарой, а другое — со мной, — рассмеялась Конан и заправила прядь волос за ухо снова. — Тебе понравится.

Понравится ходить среди толпы людей, смотреть на витрины и мерить одежду в тесных кабинках? Иметь возможность наткнуться на тех людей, отстригших ей волосы? Что бы там не считал Изуна, Сакуре не хотелось выходить на улицу (тем более что с ней!).

— Я не зарабатываю деньги, значит, не могу их тратить, — трезво возразила она с надеждой, что от нее отстанут.

Глаза Конан, янтарно-плавленые, с золотистыми искорками, стали чуть шире. Она неловко усмехнулась и сообщила:

— Чтобы ходить по магазинам, не всегда нужно тратить деньги.

Вывернуться не удалось. И Конан, как почувствовав, что Сакуре хочется отказаться, мгновенно предложила как-нибудь погулять.

— Может, на этих выходных? — ненавязчиво улыбнулась она и наклонила голову, лукаво смотря из-под темных длинных ресниц.

Не нашедшаяся с ответом Сакура согласилась, стараясь не выдать разочарования. А Конан и не думала прекращать. Она устроилась поудобнее и, пока Сакура не успела попросить ее не мешать читать, начала спрашивать. Она говорила о непонятных вещах, перескакивая плавно с одного на другое. Как проверяла — что же из перечисленного Сакуре знакомо? Выходило, что незнакомым было все.

Сколько странных слов: мейкап, джаз, латте… Что вообще могло так называться? Почему люди так все усложняли? Но Конан красиво смеялась, чертила ладонями в воздухе какие-то схемы, когда объясняла, что такое «социальные сети», и завороженная Сакура просто отключилась, разглядывая ее.

— Либо ты забыла абсолютно все, либо просто однажды спустилась с гор в большой и страшный мир, — сказала Конан, в конце концов, когда Сакура уже почти задремала с открытыми глазами, и наморщила гладкий лоб. — Как можно жить в Токио и не знать, что такое автобус?

По спине пробежал холодок. Сакура приоткрыла рот, чтобы что-то ответить, но тут же закрыла. Ответить было нечего. Ситуацию спас заглянувший в комнату Изуна, который предложил им выпить чая. Конан согласилась за двоих, улыбаясь очаровательно.

В ее руках чашка изящно замирала, опускалась на стол без глухого стука. Сакура наблюдала за ее жестами: как отводит ладонь к уху, поправляя непослушную прядь волос, как улыбается краем губ спокойному Изуне и поворачивает голову в его сторону. И внутри росло глухое, жесткое и колючее чувство зависти.

Она испытывала его всего пару раз. В последний раз — когда смотрела на бабулю-Чиё после возвращения на небо. Ведь у бабули-Чиё не было соулмейта. Это было мерзкое ощущение, и она была перед ним бессильна. Но Конан нельзя было не завидовать, и перед этим Сакура была бессильна вдвойне.

Она даже порадовалась, когда та собралась уходить.

— А, я же совсем забыла дать тебе свой номер. Это будет удобно, — Конан замерла около двери, прищелкнув тонкими пальцами. — У тебя же есть телефон?..

— Нет, — Сакура покачала головой, чувствуя себя очень неловко.

— М-м-м, — Конан поправила широкую и блестящую полосу ткани, обмотанную вокруг шеи и завязанную причудливым узлом. — Ничего страшного. У Мадары был мой номер. До воскресенья!

Когда она наконец-то закрыла за собой дверь, Сакура села прямо на пол, провела ладонью по лицу и громко выдохнула. Сзади мрявкнул Роши, потерся о спину пушистым боком.

— Да-да, я тоже устала, — сказала она ему и потянулась рукой назад, чтобы погладить кота.

— Тебе настолько сложно общаться с людьми? — раздался вдруг сзади спокойный голос Изуны.

Сакура чуть не подпрыгнула от неожиданности. Как он тихо ходил!

— С вами нет. А с ней, почему-то, да, — призналась она и развернулась к нему лицом. — Почему ты сказал, что я потеряла память?

— Потому что это был единственный беспроигрышный вариант. Ты ничего не знаешь об окружающем тебя мире. Как это можно объяснить еще? — Изуна тонко улыбнулся и протянул руку. — Вставай. Простудишься.

— Она действительно хочет мне помочь? Или ты ее попросил? — Сакура послушно взялась за его пальцы и одним толчком подтянулась на ноги.

— Если она не хотела — не согласилась бы, — хитрый Изуна подмигнул ей и нагнулся, чтобы взять Роши на руки. — Думаю, нам стоит перекусить. При Конан есть страшно. Знаешь, она так жутко смотрит, когда при ней кто-то начинает есть что-то калорийнее сельдерея…

В тот вечер Мадара вернулся раньше, чем обычно. Сакура бы и не заметила его прихода — успела заснуть — но он так тяжело опустился на кровать, что это ее разбудило. Ей хотелось развернуться к нему лицом, рассказать, что у нее появился спасатель, спросить, все ли у него в порядке, но Мадара так тяжело и устало вздохнул, что Сакура прикусила губу и смолчала.

Утром она проснулась одна. Соулмейт куда-то испарился, оставив после себя смятую половину кровати.

Не то чтобы это сильно обижало, но…


Примечания:

в общем-то, меня вполне оправданно отпиздили под прошлой главой за долгое и монотонное развитие событий.

Я взялась за ум, перестроила некоторые события, наумничала с одной большой и несвязной главой. И разбила ее на две нахрен. Потому что без подробного знакомства Конан я чувствую себя неловко.

Надеюсь доредактировать вторую часть до завтрашнего вечера.

/это, наверное, самая небольшая часть в этом фанфике, и тут почти нет Мадары)00)/

Глава опубликована: 01.11.2024

17. За что можно сесть.

Мадара не оставлял следов присутствия — уходил и приходил, когда она либо уже заснула, либо еще не проснулась. Поэтому, она все никак не успевала спросить у него: почему? Почему ты так себя ведешь? Ты где-то нашел проблему? Я тебя стесняю?

От глубокой обиды спасали только мелочи: переданное через Изуну пожелание, чтобы она прекратила спать с открытыми окнами, телефон, который она однажды обнаружила лежащим на столе в белой коробке и с запиской. В записке было только одно слово — «тебе». Но Сакура не обиделась, ей было не до этого. В телефоне нашлись книги. Много книг. Когда она с восторгом пролистала каталог, Изуна, наблюдавший за выражением ее лица, подсказал, что в контактах вбиты и их номера.

Сакура полюбовалась на ряд цифр и подпись: Мадара. Но нажать на значок «вызов» она так и не решилась. Зато вспомнила, что у нее был номер Ино, и ей уже набрала без робости.

— Яманака, — кратко и деловито сказала Ино после того, как гудки прервались, и замолчала.

Что бы это значило?

— Э-э… привет, — пискнула она. — Я Сакура. Возможно, ты помнишь… Я пряталась в твоем магазине от дождя, когда сбежала от соулмейта.

— О-о, — протянула Ино, в микрофоне вдруг затрещало, послышалось какое-то шипение, а потом голос вернулся. — Конечно, помню. Но я надеялась, что ты позвонишь чуть раньше. Возможно, сразу после того, как приедешь домой.

— Телефон появился только сегодня, — оправдалась Сакура и покосилась на приоткрытую дверь комнаты.

Ей не хотелось, чтобы Изуна, который знал обо всем, слышал их разговор. Он мог спросить, кому она звонит. Очень не хотелось отвечать. Пускай лучше об Ино никто не знает.

— У тебя все хорошо? — с задержкой спросила Ино. — Ты больше ни от кого сбегаешь? Соулмейт не обижает?

— Нет-нет, — тихо сказала Сакура и на цыпочках прокралась к двери, чтобы тихо ее прикрыть. — Просто очень хотелось услышать кого-то…

— Кого-то из наших, — подсказала Ино.

Сакура закивала, плотно закрывая дверь. Но в комнату все равно просочился Роши, промелькнул пушистой тенью и плюхнулся на кровать. Прямо на подушку.

— Да, — вспомнив, что Ино ее не видит, вслух подтвердила она и уже спокойно прошлепала к кровати сама. — Ты единственная из наших, кого я знаю.

— Соскучилась? Хочешь встретиться? — тепло спросила Ино и тут поинтересовалась: — Твой соулмейт не будет против?

Роши сполз с подушки и ткнулся под руку лохматой башкой. Сакура машинально потрепала кота за ухом.

— Думаю, ему все равно, — сказала она и улеглась на спину, смотря в потолок.

Он ничего не сказал, когда узнал, что Конан предложила ей встретиться. Даже не моргнул. Только пообещал свою яркую карточку для денег дать. А ей не была нужна эта дурацкая карточка. Ей хотелось, чтобы у нее самой спросили: а ты хочешь с ней куда-нибудь идти? Но никто и не спросил. Сакура попыталась сказать об этом сама, но наткнулась на непонимание. Мадара считал, что для нее делают большое одолжение — Конан согласилась ей помочь. Что плохого?

У Сакуры было ощущение, что ее отодвигают куда-то за невидимую стену.

— Тогда… как насчет выходных? — Ино по затянувшейся паузе видимо что-то поняла.

— Кстати о выходных… — мученически простонала Сакура и пересказала ей всю историю с появлением Конан.

Ино выслушала ее внимательно, не перебивая, в конце вздохнула и посоветовала быть осторожной.

— Девушки, которые вертятся вокруг твоего парня, потенциально опасны, — фыркнула она и добавила: — Сложно сказать, что в человеческой голове творится. Но… может, она правда хочет тебе помочь.

— Мадара не мой парень. Как человек может быть чьим-то?.. — пробормотала Сакура, с неприязнью думая, что словосочетание «твой парень» больше бы шло Конан, а не Ино.

От Ино это звучало слишком по-человечески и слишком странно.

— Это значит, что человек занят. Люди вступают в отношения, это нормально, и тогда они друг другом заняты. Не все надо воспринимать в буквальном смысле, — со снисходительным смешком пояснила Ино и сменила тему. — Она считает, что ты потеряла память? Если начнет спрашивать что-то неудобное, то можно сделать вид, что не помнишь.

— Если бы я знала, когда не нужно воспринимать в буквальном смысле, все стало бы проще, — пожаловалась Сакура и покосилась на ластящегося к ее бедру Роши.

— Чем больше будешь общаться с людьми, тем скорее начнешь вливаться в общество, — как само собой разумеющееся сказала Ино и добавила: — Ну, если ты не можешь в воскресенье, возможно… понедельник? В субботу у меня другая встреча.

Это был второй раз, когда ее приглашали выйти наружу. И в этот раз Сакура согласилась с удовольствием.

Воскресенье наступило теплым и приятным утром ровно тогда, когда о нем и забыли думать. Сакура сначала разворошила постель, потом скатилась на пол, завернувшись в одеяло, но от солнца не спасало ничего. Оно щекотало пятки, макушку, высунутый из-под одеяла нос. И пришлось встать.

Новый телефон — тонкая черная пластина, обтянутая гибким чехлом — приветственно пиликнул на двойное нажатие на экран. Одиннадцать дня. Умывшись, Сакура прошлепала в кухню. В залитом солнечным светом помещении уже сидел Изуна. Он грыз темные круглые сладости, которые назывались карамелью, и что-то смотрел на планшете — к ушам тянулись тоненькие проводки наушников. Но как только заметил ее, то сразу отвлекся и посоветовал хорошо поесть.

— Конан собиралась прийти к четырем. С ней можно очень долго ходить, а перекусывать какой-нибудь травой. Она терпеть не может, когда при ней едят…

— Что-то калорийнее сельдерея! — охотно закончила фразу за него Сакура.

Изуна прищелкнул пальцами, показывая, что продолжение верное, и сообщил, что рыба в пароварке, соус в холодильнике, а у него — новый материал, поэтому не надо шуметь. Сакура заверила его, что шуметь не собирается.

Она не спеша позавтракала, удивляясь, как люди умудряются из одной рыбы приготовить столько всего (еще вчера Изуна показывал ей, как запечь ту же рыбу в специях), помыла за собой посуду и сбежала в комнату Мадары. До пришествия Конан было много времени, и она засела за «Взгляд кролика», выбранную случайно из целого каталога книгу. Умея вчитываться в печатные строки так, что время само собой проходило мимо, Сакура и не заметила, как прошло полдня.

Она оторвалась на середине книги, чтобы переодеться в уличную одежду. Мадары не было, и никто бы не смог упрекнуть ее за отсутствие лифчика. Пользуясь этим, она натянула водолазку и штаны и снова уселась на кровати, скрестив ноги. Дочитывать.

Конан появилась, как Изуна и говорил, к четырем. Она ворвалась уже знакомым сладко-горьким флером в комнату, громко поздоровалась, сверкая улыбкой. Сакура сначала чихнула от ее запаха, от которого вязло на языке и пощипывало где-то в горле, а уже потом поздоровалась в ответ.

— Ты готова? — поинтересовалась она, приподняв брови.

Сакура приподняла черный рюкзак, который ей одолжил Изуна, в который она уже успела сложить кошелек — туда люди клали деньги, но Мадара туда положил несколько ярких карточек и попросил ее научиться ими пользоваться.

Конан с сомнением скользнула взглядом по ее груди, хотела что-то сказать, но промолчала. Сама она наверняка умела носить на себе любые ухищрения, которые люди придумывали, чтобы осложнить себе жизнь. Но сейчас одежда Конан выглядела удобной, поэтому Сакура не смогла найти подтверждения для своей теории. Все-таки штаны и свободная майка (Конан, правда, носила ее поверх какой-то непонятной водолазки без ворота) были удобнейшим сочетанием.

— Да, для транспорта есть своя особенная карточка, — объясняла Конан после того, как длинный и похожий на белую квадратную колбасу с окошками автобус подвез их к нужной остановке. — Очень удобно.

Сакура кивала, смотря с нервозностью по сторонам. Вокруг было столько людей. От них рябило в глазах. Очень бы хотелось спрятаться, забиться куда-нибудь в самый темный угол и подождать, пока придет Мадара. Но Мадара бы не пришел. У него свои дела. Поэтому она старалась не отставать от Конан, уверенно стучавшей толстыми подошвами голубых ботинок об асфальт.

— Не понимаю, как можно бояться выходить на улицу, — сообщила она, поворачивая голову и посматривая на Сакуру внимательно. — А, хотя… на тебя ведь напали. Извини, тебе, наверное, неприятно об этом вспоминать. Возможно, ты помнишь лица нападавших или какие-нибудь… приметы? Просто мой хороший знакомый работает в полиции, если что — может помочь.

— Я очень смутно помню тот вечер. Извини, — быстро дыша, отмахнулась от такого скользкого предложения Сакура.

Ей было сложно подстроиться под темп шагов Конан.

По лицу гладило прохладное солнце, осеннее, уже почти не греющее, только ярко освещающее небосклон. Сакура приглядывалась к горизонту, заставленному высокими человеческими домами, то и дело нервно дергала головой, ища в снующих туда-сюда людях те самые лица. Слова Конан заставили ее вспомнить тот вечер, и теперь внутри дрожало чувство опасности.

Крайне неприятно было находиться в таком людном и открытом месте, тем более — без Мадары. Между лопаток, в одной точке, невыносимо покалывало. Это ощущение заставляло передёргивать плечами и нервничать, цепляясь взглядом за проходящих мимо людей. Конан это то ли игнорировала, то ли не замечала, но беззаботно рассекала пространство и щебетала без устали.

Сакура мучилась вопросом: все ли девушки такие выносливые, как Конан? Если да, то она им проигрывала, как выражался иногда Изуна, всухую. У Конан и правда была целая прорва энергии. Как только они оказались в торговом центре, в нее словно вставили новый источник питания. Она действительно разбиралась во многом, и Сакура только успевала семенить вслед за ней, морща лоб и разгадывая значения слов, которыми та сыпала.

Конан успела приложить к ней несколько вешалок с разной одеждой, пока Сакура с тоской оглядывала бесконечные ряды ткани вокруг себя. Что-то ей подсказывало, что как с Мадарой тут не выйдет. Хорошо, если вырвется к вечеру.

— Это, наверное, типично, но шоппинг меня расслабляет, — тем временем щебетала Конан, покачивая в ладонях две вешалки и приглядываясь то к одной, то к другой. — С нервной работой приходится искать отдушину…

— Почему твоя работа — нервная? — Сакура с любопытством пригляделась к идеально-бледному лицу Конан.

Она как-то прохладно усмехнулась и повесила вешалку, которую держала в правой руке, с нежно-сиреневым длинным балахоном на ее место.

— Учить подростков, у которых в голове вместо мозгов каша из гормонов, сложная задача. Даже если подростки заинтересованы в твоем предмете. Я работаю не в общеобразовательной школе, конечно, а в центре искусств. И класс у меня на двенадцать человек, а не на тридцать… Но сама понимаешь, в обычную ходить обязательно всем, а к нам кого только не запихивают. И молодых дарований, — Конан показала пальцами кавычки, что намекало, что от дарования там было только слово, — и самоучек, и яничегонехочух… Родители же не всегда спрашивают: милая, ты хочешь на рисование или на танцы? — а нам разбирайся. Если бы я еще у малышей вела… — она вздохнула, поднимая глаза к светлому потолку мечтательно. — Но там другое дело. Там в учебный процесс любят вмешиваться родители… Родители вообще любят вмешиваться. Им всем почему-то кажется, что именно их ребенок получает меньше всего внимания.

Прислушивающаяся к ее речи Сакура перестала понимать что-то после второй фразы.

— А в чем разница между обычной школой и центром искусств? — неловко поинтересовалась она, переминаясь с ноги на ногу.

Конан приоткрыла рот, но тут же его закрыла, негромко усмехнулась и повесила на место вторую вешалку. Двинулась сквозь разноцветные ряды вглубь магазина, изредка подцепляя интересующие ее вещи и вешая их на локоть и, впрочем, не собираясь игнорировать вопрос.

— Я уже ничему не удивляюсь, — заметила она. — В обычной школе учат язык, математику, физику, химию… Дети там… м-м-м… познают мир. А в центре искусств учат рисованию, музыке, актерскому мастерству, танцам… Я учу людей рисовать людей, если утрировать, — Конан мельком улыбнулась и потянула руку к вешалке с чем-то розовым.

— Наверное, это сложно, — вежливо сказала Сакура. Но спрашивать, зачем они рисуют людей, не стала. Конан и так отвечала с удивлением. Она пожала плечами, подцепила из ряда что-то светлое и изящным рывком выдернула на белый свет, приложила к Сакуре.

— Мне кажется, что это идеальный для тебя вариант, — через пару секунд сказала Конан.

Идеальным вариантом была молочно-бежевая рубашка из колыхающегося при любом движении матового материала.

— Но… она не слишком длинная? — с сомнением посмотрела на предложенное Сакура, думая, что это будет неудобно. — Будет сложно заправить в штаны.

— Это платье, — Конан посмотрела на нее с интересом, — но ты права. Это не совсем твой размер. Ты очень, — она замялась, — худенькая. Какой у тебя?..

Сакура растерялась. Она и не думала, что такое нужно запоминать. И… и как его сейчас узнать? Под внимательным взглядом Конан она неловко пожала плечами, сцепив руки за спиной в нервно-дрожащий замочек.

— Надо посмотреть на ярлычке твоей водолазки. Она точно тебе размер в размер, — непонятно выразилась Конан и повесила платье-рубашку обратно, но закопалась в вешалках снова и снова вытащила оттуда такое же, но, наверное, чуть меньше, платье. — Вот, вроде бы, поменьше. Заодно и померишь. Пойдем?

Сакура с трудом сдержала желание сказать «нет» и вымученно улыбнулась.

— А с размером я все-таки угадала, — сказала Конан, смотря на ярлычок майки — крохотный кусочек из очень жесткой ткани, на котором что-то было написано. — Ну и с фасоном тоже.

Провозившаяся с застегиванием крохотных пуговиц и прятавшаяся за темно-серой занавесью кабинки Сакура неловко переступила ногами, смотря на свои колени. Это платье вызывало желание натянуть штаны обратно. Она потянула за подол, отводя ладонь в сторону и смотря, как переливается на свету ткань. Это было не очень уютно, но очень красиво.

Губы расползлись в улыбке. Сакура заправила упавшую на лицо прядь волос за ухо, разглядывая свои ноги.

Что-то негромко щелкнуло. Яркая белая вспышка мигнула, ослепив на пару секунд.

Сакура, шарахнувшись назад, перепугано вскинула голову, чуть не упала обратно в кабинку, но уцепилась за темно-серую занавеску и использовала ее как опору. Ткань затрещала, но выдержала.

— Чего ты так испугалась? — удивленно спросила ее Конан, округлившая глаза. — Это всего лишь фото. Отправлю Мадаре, должен же он знать, какой у него красивый соулмейт, — она попыталась сгладить напряжение улыбкой и быстро застучала по экрану телефона подушечками больших пальцев.

— Не надо так делать, — попросила ее Сакура, отпуская занавеску, и облизнула губы.

Конан подняла на нее непонимающий взгляд и поинтересовалась:

— Отправлять Мадаре?

— Фотографировать, — Сакура мотнула головой, но, спохватившись, добавила: — И отправлять тоже. Мне не нравится.

Это было неуютно, как-то даже неприятно. И, главное, без предупреждения! Предупреди ее Конан, Сакура успела бы двинуться и испортить фото. Она столько раз пыталась сделать идеальную фотографию Роши, что уже поняла — если нужна четкость, то шевелиться нельзя.

Конан посмотрела как-то странно, но телефон убрала, натянула на лицо неуютную улыбку и заметила:

— У тебя столько вещей, которые тебе не нравятся…

Сакура с натяжным спокойствием пожала плечами, не давая теме развиваться, и Конан отступила.

Сколько времени они провели в магазинах и сколько вещей перемерить — сложно подсчитать. Ноги начали болеть, и Сакура посчитала за счастье небольшую остановку — кафе. Из того, что Конан продиктовала девушке, подошедшей за заказом, она поняла только «с обезжиренным молоком».

В кафе тоже было достаточно людей, но тут она почему-то чувствовала себя немного спокойнее. Наверное, потому, что кушающий человек в ее понимании вряд ли мог внезапно вытащить из-под стола ножницы и напасть сзади.

Играла легкая и ненавязчивая музыка, а сквозь окна, выводящие на город, было видно небо. Сакура поерзала на бледно-желтом диванчике и пододвинулась к окну поближе. Конан, изящно откинувшаяся на спинку дивана, прищурилась.

— Тебе нравится небо? — с оттенком насмешки спросила она.

— А почему оно может не нравиться? — Сакура перевела взгляд на нее. — Оно спокойное, тихое, иногда голубое, а иногда розовое. Небо красивое.

Конан поводила ладонью, взмахивая ей у лица, и пожала плечами, смотря через прищур.

— К нему привыкаешь годам к двадцати шести. Кстати… я не спрашивала раньше, но сколько тебе лет?

Не ожидавшая этого вопроса Сакура моргнула, всмотревшись куда-то вдаль, а потом сообразила и улыбнулась:

— Знаешь, это странно, но… Я не помню. Интересно, сколько мне лет?..

— Надеюсь, больше двадцати одного, — со странным смешком сказала Конан и приложила ладонь к щеке, думая о чем-то своем. — Иначе Мадара может сесть за совращение.

— Совращение? — переспросила Сакура и даже поддалась вперед, опираясь ладонями об край стола.

— Если он с тобой спит, — с непринужденным видом начала Конан, сверкнув на нее янтарными глазами из-под опущенных ресниц насмешливо.

— А что, нельзя? — она перепугано вскинула ладони к лицу, прикрывая ими рот. — И куда — сесть?

Внутри неприятно закололо. Неужели Мадаре за то, что он спасал ее от кошмаров, нужно было куда-то сесть? Это… это же нечестно! Он не делал ничего плохого. Сакура только хотела все это сообщить в полный голос, как заметила, что лицо Конан странно закаменело. В янтарных глазах, нацеленных на нее и жутко застывших, мелькнуло что-то темное. По позвоночнику пополз знакомый холодок.

Нарастающее нечто сбила подошедшая к ним девушка с подносом. Она молчаливо опустила напротив Конан маленькую белую чашку и тарелочку с чем-то круглым и нежно-зеленым, а перед Сакурой — высокий стакан на тонкой ножке с чем-то слоисто-бежево-белым внутри и тарелочку с розовым треугольным кусочком чего-то.

— Значит, мне больше двадцати одного, — Сакура посмотрела на Конан поверх края своего стакана, делая вид, что не заметила морозящего взгляда. — Хорошо? Мадара же твой друг, нельзя, чтобы он куда-то сел. Он не сделал ничего плохого…

Плечи Конан задрожали. Она закрыла лицо руками и тихо и надрывно рассмеялась, покачиваясь. Снова повеяло чем-то неприятным и жутковатым.

Сакура поежилась, растирая руки друг о друга.

— Ну, больше, так больше, — отсмеявшись, сказала Конан дрожащим голосом.

— Спасибо, — Сакура с облегчением выдохнула и расплылась в улыбке.

Теперь можно было и попробовать этот розовый треугольничек.

Конан наблюдала за ней тайком, присматривала, бросала блики янтарных глаз на лицо и тут же опускала взгляд на свою тарелку. Это было странно, потому что с одеждой у Сакуры все было в порядке, с лицом, скорее всего, тоже, а Конан присматривалась как она сама недавно к своему телефону. Правда, без такой доли восторга.

Чтобы как-то отвлечься, Сакура зацепилась взглядом за зеленый цвет ее десерта. Неужели действительно с сельдереем? Но он не такой зеленый… наверное, добавили чего-то еще. Может, листья салата? А такое вообще бывает сладким?

— Что ты с ним сделала? — перебив ненавязчивую музыку, прозвучал голос Конан. — Как ни взгляну — все равно не понимаю. Для меня «Мадара» и «соулмейт» — это взаимоисключающее. Но появилась ты, и он изменился. Но до этого я даже и не думала, что такое возможно. Он слишком твердый и непоколебимый, чтобы просто так взять и поменять концы палки.

Сакура невольно вспомнила их первую встречу, после которой все пошло не так, как хотелось и ей, и ему, вспомнила, как после первого прикосновения в его глазах проснулось что-то кроме насмешки. Вспомнила, как он не оставил ее одну в той переулочной темноте, а забрал с собой.

Поменял ли он концы палки, если всего лишь помог ей, приняв поначалу за человека, нуждающегося в его помощи? Никуда не делась его снисходительная насмешливость, с которой она столкнулась в самом начале и которой была ошарашена. Никуда не испарилась легкая покровительственность с тем же оттенком снисходительности.

Мадара не изменился ничуть, но Конан почему-то считала иначе. Она, возможно, знала его лучше, и у нее было на что опереться, имея такую точку зрения. Сакура не владела таким преимуществом, но опиралась на свою наблюдательность. Чтобы не отвечать, она прижалась губами к краю высокого стеклянного стакана на тонкой ножке.

— Извини, это, конечно, не мое дело, — Конан поняла, что ответа не предвидится, звякнула донышком своей маленькой и белоснежной чашкой об блюдце. — Просто у Мадары была своя позиция на этот… аспект жизни.

Сакура не стала спрашивать: почему? Узнавать что-то о нем у Конан ей казалось неправильным.

— Он же человек, — просто сказала она и улыбнулась, опуская глаза. — Человек может измениться.

Конан покачала головой, смотря сквозь Сакуру и думая о чем-то своем, но промолчала и больше эту тему поднимать не стала. Они неторопливо перекусили сладким (в случае Конан, конечно, вряд ли сладким), допили кофе (то самое в высоком стакане), и Сакура уже наивно понадеялась, что Конан на этом успокоится. Уже было под вечер — белые квадратные цифры, тускло светящиеся на экране телефона, четко отстукивали: 19:48.

Успевшая за всю свою «земную жизнь» разобраться в том, как люди распределяют день по часам, Сакура знала, что обычно в такое время люди начинают спешить домой. Например, Изуна. Но Конан имела на это свои планы.

— Я отпросила тебя у Мадары до вечера, — улыбнулась она тонко, жмурясь в потемневшее небо, раскинувшееся над головой отрезом фиолетовой и мутной ткани. — У меня в планах еще кое-что. Но сейчас еще рано. Кстати, все никак не спрошу: ты не хочешь подстричься?..


Примечания:

Оставляя мне вкусный отзыв, вы сокращаете время написания главы, помните об этом.

Компенсирую размер прошлой главы.

Взгляд кролика, кстати, отличная книга, написана очень просто, но меня прошибло с:

Глава опубликована: 01.11.2024

18. Чужая работа.

Вечерний город ничем не отличался от города дневного. С его улиц никуда не исчез поток людей, никуда не исчезли и громко шумящие машины. Спокойнее и уютнее не стало. Над городом просто сменило цвет небо.

Сакура жмурилась, смотря вверх. В глазах от ярких вывесок — малиновых, зеленых, рыжих, фиолетовых какого угодно размера — рябило. Здания вокруг были ими буквально увешаны. Это был небольшой район, как поняла Сакура — развлекательный. Тут бродили неадекватно выглядящие и пахнущие чем-то кисло-пронзительным люди. На них двоих смотрели с усмешками, особенно на Конан. Та словно не видела этих взглядов и уверенно шагала дальше, минуя шумные компании с равнодушием на лице. На вопрос, который Сакура задала в самом начале, неуютно оглядываясь, она ответила весьма расплывчато.

— Лучше не опаздывать, — сказала Конан и поправила ремешок черной сумки, чтобы не сползал. — Идем. Не бойся. Я не дам тебя в обиду, — и круто развернулась на пятках, шагая прямо на узкую, как-то криво изгибающуюся улочку.

Они шли недолго, но Сакура уже была готова сдаться и сдать назад. Яркое цветное освещение било по глазам, люди вокруг смотрели странно, кто-то неадекватно смеялся, кто-то еще и пытался пальцем ткнуть. Как ни странно — в нее.

Она шарахалась от протянутых рук, прятала взгляд, стараясь не цепляться им за бурые пористые лица и желтые зубы, которые выглядывали в прорезь ухмылок. Один из проходящих мимо типов попытался на нее навалиться, впился грязными руками с длинными желтыми ногтями ей в плечи. Сакура не успела закричать. Тонкая и безобидная Конан, возникшая между ними, с хрустом вывернула чужое запястье так, что тип взвыл.

— Идем, — нетерпеливо кинула она, отряхивая ладони друг о друга и даже не смотря в сторону шлепнувшегося на асфальт типа.

Трясущаяся от подступающей истерики Сакура мелко закивала и поспешила за ней.

Здание, которое заприметила Конан, было невысоким, увешанным яркими вывесками, а у двери стоял высокий мужчина в черном, держащий в руках опасно поблескивающую на искусственном свету серую дубинку. Сакура машинально попятилась, собираясь сбежать, но цепко впившаяся ей в запястье спутница потянула на себя.

— Я не хочу туда, — честно сказала Сакура, упираясь. — Мне это не нравится.

— Ты просто не была внутри, — Конан развернулась к ней лицом и улыбнулась ободряюще. — Со мной тебя никто не обидит, поверь.

Сакура с содроганием вспомнила, как хрустнула рука попытавшегося ее облапать, типа. Верилось. Но желания идти внутрь не прибавилось ничуть. Конан, впрочем, это отмела в сторону и приобняла ее за плечи, направляя к входу. Может, стоило вырваться? Но Сакура этого не сделала. Как бы ей не было неуютно, она не хотела уступать Конан и показывать, что боится.

Перед Конан человек в черном отошел в сторону, давая войти.

Внутри грохотала музыка. Как только перед ними открылась еще одна дверь, Сакуру как ослепило. Малиново-синий свет раздваивал пространство и пускал в голову какой-то туман. Конан не заметила ее растерянности и потянула куда-то за собой. Сакура, отчаянно пытающаяся проморгаться, задевала плечами людей.Она вернула зрение только на лестнице, ведущей куда-то вниз. Оттуда же слышался громкий гул.

— Идем-идем, — Конан, прикрывшая за ними темную дверь, кивнула на ступеньки.

Подумав, что сопротивляться надо было раньше, Сакура шагнула вниз, чувствуя, как ладони холодеют. Сзади щелкали по бетонным ступенькам подошвы ботинок Конан. У самого светлого проема, ведущего в помещение, Сакура немного затормозила, и Конан подтолкнула ее ладонью в спину. Она неловко вывалилась на бетонный пол, чуть не падая носом вперед, и замерла.

Людские спины, сгустившиеся и прячущие собой что-то впереди, не давали понять, что происходит. Из-за этого живого заслона слышались звуки ударов. Наблюдавшие что-то громко скандировали. Голова закружилась внезапно, и Сакура поняла, что это ей напоминает. К горлу подкатил колючий ком. Отсюда захотелось сбежать. Она попятилась обратно, к лестнице.

— Надо пробиться ближе, отсюда ничего не видно, — крикнула ей в ухо Конан и дернула за собой за запястье.

Сакура, потерявшая возможность говорить и дезориентированная, не смогла вовремя вырвать руку, а потом, когда Конан ввинтилась в людскую толпу, оказалась стиснута со всех сторон.

Просачиваться сквозь тела у спутницы получалось легко. Сама Сакура казалась себе такой маленькой по сравнению с находившимися тут людьми — возмущались и ругались у нее над головой. От тел пахло потом, сигаретным дымом и чем-то непонятным, кисловатым. Ее затошнило.

Она вжимала голову в плечи, старалась никого не задевать, но получалось плохо. Люди дергались, кричали, махали кулаками в воздухе, и от этого вся масса колебалась, не давая остаться нетронутой. Но Конан все-таки пробилась ближе. Там людей спереди не было. Спереди была только гибкая металлическая сетка, в которую вжимало животом и грудью. Глаза обдало светом — в толпе спасала падающая тень — и Сакура зажмурилась, а когда снова открыла глаза, то снова захотела закрыть.

Замершая рядом Конан ничего не замечала, вжавшись ладонями в сетку, и смотрела на мелькающие на огороженной площадке фигуры.

Мадара мелькал там тенью, хрустя чужими костями. Его противник был ниже, уже в плечах, но ему не хватало верткости. Удары, которыми они обменивались, на взгляд Сакуры, были неравноценными.

Мадара бил так, что противник не сразу отходил — и тут же получал новый удар. Промокшая насквозь серая майка при каждом движении отлеплялась и липла к телу снова. По вискам — она могла разглядеть отсюда — каплями стекал пот. Эта драка не была для него легкой.

Сакура с дрожью в коленях смотрела, как Мадара двумя резкими и точными ударами в лицо вбил оппонента спиной в ограждение. Он замахнулся снова.

Подкативший к горлу ком был готов вот-вот вырваться наружу. Она вскрикнула, закрывая лицо руками и зажмуриваясь. Сзади толпа взревела, и глухой шлепок потонул в этом шуме. Внутри что-то больно сдавило, и Сакура шарахнулась назад, в гущу тел.

Кое-как развернувшись, она протиснулась между каким-то толстым и воняющим мужиком и целой компанией странных парней с торчащими кверху цветными волосами, стараясь лучше работать локтями. Ввинтившись в толпу, она заработала локтями. И уже было плевать, что сзади где-то осталась Конан. Вслед ругались, но Сакура не собиралась останавливаться. Когда она выбралась ближе к стене, к двери, ведущей наверх, наконец-то смогла выдохнуть. Тошнотворный ком отошел от горла. Сакура оглянулась назад, на чужие спины. Но Конан за ними не было видно.

И она нырнула к выходу.

Подошвы кроссовок дробно застучали по ступеням. Этот звук, как ни странно, вселил в нее твердую уверенность, что все вот-вот закончится. По полуосвещенному проему она поднялась обратно, в залитое смесью синего и малинового света помещение. Тенью промелькнула между странно дергающимися под музыку людьми, стараясь никого не задеть, и проталкивалась сквозь встречный поток наружу. Человек в черном, прикрывающий собой вход, посмотрел на нее странно и предупредил, что обратно не пустит.

— Отлично, — дрожащим голосом ответила Сакура, нервно передергивая плечами. — И не впускайте.

Она развернулась на пятках и быстрым шагом направилась в ту сторону, откуда они с Конан пришли. Дышать было гораздо лучше, чем там. Сакура дышала глубоко, стараясь выгнать из себя вонь тех помещений и тех тел, через которые пришлось протолкнуться, и старалась держать себя уверенно. Как Конан. Иначе мимо бродящих тут людей проходить было очень не по себе.

Ей ужасно хотелось оказаться в квартире братьев. Или на небе. Там не было таких пугающих людей, такой вони и таких драк. На мыслях о драке она чуть не споткнулась. Кто-то из компании, которую она только что обогнула, гадко хохотнул. Передернув плечами, она ускорила шаг. Это место должно же было когда-нибудь закончиться?

Хотелось спрятаться, где-нибудь под одеялом, забыть этот мерзкий влажный шлепок, после которого все взорвались в приступе восторга. И, наконец-то, впереди забрезжил обычный желтый фонарный свет. Сакура вышла к остановке.

Остановка — прозрачный куб без одной стены, замерший на границе тротуара и оживленной трассы — приняла ее под навес благосклонно. Но когда Сакура юркнула под прозрачную крышу, то поняла, что не знает, куда ей нужно. Ноги обмякли, и она чуть не осела на серый асфальт. От бессильной усталости и подступавших к глазам горячей волной слез Сакуру отвлекло что-то, зазвеневшее в кармане куртки. Она вспомнила, что брала с собой телефон.

Вытащив его, она пригляделась к экрану слезившимися глазами. Звонил Мадара. Она провела пальцем по зеленому кругу и приложила телефон к уху, не ожидая ничего хорошего.

— Где ты? — прорычал нетерпеливо соулмейт вместо приветствия. На заднем фоне что-то громыхало и трещало.

Она беспомощно оглянулась, думая, что ему сказать.

— На остановке…

— За кварталом? — Мадара не стал ждать, пока ее пауза закончится.

— Наверное, я не знаю, — Сакура прислонилась плечом к прозрачной стене остановки и зажмурила глаза. — Мадара, просто…

— Стой там, — кинул он сердито. — Жди меня.

Вызов сбросили.

…просто скажи, куда мне ехать.

От слабости в ногах словно исчезли кости. Сакура все-таки сползла на асфальт, садясь на корточки и придвигаясь к стене остановки спиной. Было холодно. Пришлось опустить рукава пониже, чтобы закрывали ладони, и вжать голову в плечи. Замерзшая и усталая она запрокинула голову назад, прислоняясь макушкой к прохладной поверхности, и закрыла глаза.

Внутри что-то дрожало, то ли натянутая связь, то ли собственная трусость. Сакура честно себе призналась, что боится посмотреть в глаза соулмейту. Тот влажный шлепок все еще звучал в ее ушах.

Сколько она так просидела? Сакура не знала, время слилось для нее в одну сплошную линию, блестящую, как мчащиеся по трассе машины. Звук приближающихся к ней шагов напомнил ей о страхе. Она встрепенулась, открыла глаза и уперлась взглядом в бешеные глаза соулмейта. Он бесцеремонно вздернул ее на ноги, схватив за локоть.

— Когда-нибудь я сверну тебе шею, — вкрадчиво, чуть ли не ласково процедил ей в лицо Мадара. — Ты должна была сказать Конан, что хочешь уйти, а не сбегать одной. Какого хе… Почему ты вообще с ней пошла? — он раздраженно дернул подбородком.

Сакура вспыхнула.

— Конан не сказала мне, куда мы идем! И я говорила, что не хочу! Но она меня не послушала! — сухо сказала она, пытаясь вырвать руку из его пальцев.

Неужели он считал, что она была рада прийти сюда и посмотреть, как он бьет другого человека?

— Возможно, ты была недостаточно настойчива? — проницательно ткнул в ее больное место Мадара, раздраженно сверкая глазами-углями, и потянул за локоть поближе. — Скажи мне: ты не видела, какой тут район? Не видела, какие отбросы тут ошиваются? Чем ты думала, когда уходила одна?

— О том, как ты размазал того человека об сетку! — разворошенный в груди костер дал о себе знать яркой огненной вспышкой злости, и Сакура выпалила соулмейту это прямо в лицо. — И о том, как меня чуть не стошнило прямо там! Никогда больше с твоей Конан никуда не пойду!

Руки затрясло, и Сакура с удивлением поняла, что щекам стало горячо. Слезы все-таки проступили наружу. Она громко шмыгнула носом и обхватила себя за плечи. Мадара сквозь мутный полупрозрачный слой просвечивался плохо. Его лицо расплывалось, и было невозможно что-то на нем разглядеть.

— Тебе повезло, что я сегодня практически отдыхаю, — черство заметил соулмейт. — Ты можешь прекратить реветь?

— Н-не мог-гу! — со всхлипами продавила наружу Сакура и икнула.

Это было правдой. Дурацкие слезы не останавливались. Вытирала — набегали новые. Ее притянули ближе, неловко обняли, вжимая носом в пропахшую сигаретами майку (странно, но сухую), и погладили по затылку. Сакура от неожиданности икнула снова.

Соулмейт был невыносимо горячим, громко дышащим, если прижаться ухом к груди, и терпеливо ждущим, когда все закончится. Если сначала хотелось мстительно оттолкнуть, заявить, что терпеть не может и его, и его дурацкую работу, то потом, спустя пару секунд, пригревшаяся Сакура не нашла в себе сил (и желания) этого сделать. Зато появилось желание устроиться удобнее, и она заерзала, притираясь к чужому телу теснее. Мадара не возражал, не пытался ее уколоть, стоял смирно, только свел полы своей куртки у нее за спиной.

— Куплю тебе нормальную куртку, — примирительно пообещал он, поглаживая ладонью ее плечо. — Эта не по размеру и не по сезону. Хочешь розовую? Будет под волосы, — вторая ладонь взъерошила затылок. — Странно. Цвет ведь натуральный…

Она не сразу поняла, что соулмейт имел в виду.

— Почему странно? — Сакура удивилась и задрала голову, опираясь об грудь Мадары подбородком.

Стоять так оказалось неудобно, поэтому для баланса она обняла его за пояс и сразу почувствовала, как он напрягся.

— Потому что волосы не могут быть розовыми от природы, — снисходительно объяснил он, смотря сверху вниз с кривой полуулыбкой. — Крашенными — да. Но не натуральными.

— Но… Я видела людей с похожим цветом… — Сакура округлила глаза.

— Да, сейчас это, — Мадара как-то странно усмехнулся, — модно.

Странные-странные люди. Сакура фыркнула, голову опустила, снова прижимаясь к груди Мадары щекой. Соулмейт погладил ее по затылку. Сакура видела перед глазами только теплую темноту, пахнущую сигаретами, но отлично чувствовала, как тяжелая и жесткая ладонь водит по ее волосам. От этого ощущения внутри что-то приятно дрожало. Хотелось замурчать, как Роши, и попросить не останавливаться.

— Какая ты тактильная, — мирно заметил Мадара.

— Что значит «тактильная»? — Сакура переспросила с неохотой. Тишина ей нравилась больше, но новое слово звучало приятно. Может, и значение у него было приятное?

— Это значит, что тебе нравятся прикосновения, — соулмейт запустил пальцы ей в волосы на затылке и несильно сжал, массируя кожу.

Обмякшая Сакура едва удержалась на ногах.

— Кому это может не нравиться? — с блаженной улыбкой пробормотала она и придержалась за его пояс. — Это приятно и тепло.

— Домой хочешь? — Мадара перевел тему, но рук не убрал, продолжая ее придерживать около себя. — Мне нужно забрать вещи. Реветь больше не собираешься?

— Нет, — буркнула Сакура, которой слово «реветь» очень не нравилось.

Еще ей не нравилось, что где-то там, в том помещении, наполненном вонючими и кричащими людьми, остались вещи соулмейта.

Мадара убрал руку с ее затылка, чем-то зашуршал, кажется, доставая телефон. Сакура напряглась, подумав о Конан. Но соулмейт без приветствия попросил кого-то принести сумку и сразу убрал телефон.

— Это была Конан? — спросила она, поднимая голову.

На нее посмотрели хмуро. Мадара при упоминании Конан помрачнел так, что Сакуре стало очень неуютно. По спине пробежал холодок.

— Нет, — сухо ответил он и добавил: — Придушу ее, когда в следующий раз увижу. Придумала же — притащить тебя в такое место. Но и ты тоже хороша.

Сакура скромно промолчала, думая, что если скажет: ты тоже хорош, — соулмейт взбесится. Сейчас было тепло, приятно и спокойно, не хотелось это перечеркивать.

— Эй, Учиха! — крикнул кто-то сзади. — На тебе твою сумку!

Сакуру отпустили сразу. Мадара попросил ее постоять тут, а сам пошел навстречу. Она пригляделась к пришедшему человеку — светленькому и худощавому парню — встретилась с ним взглядом и тут же отвернулась. Взгляд у парня был недобрым. Не дав ей над этим подумать, в кармане куртки зазвенел телефон. Сакура узнала номер Ино.

— Привет, извини, если разбудила, — как только связь включилась, задрожал голос Ино.

— Не разбудила, — опровергла она, переминаясь с ноги на ногу. — Все хорошо?

Тон Ино ее встревожил.

— Да-да… — рассеянно отмахнулась она. — Соулмейт Шизуне какой-то там брат твоему, да?

— Да, — насторожилась Сакура, передергивая плечами, и машинально обернулась на Мадару, поняла, что он смотрит в ответ непрерывно, и смущенно отвернулась. — Но откуда ты знаешь? Я не говорила тебе…

— Шизуне вернулась, — кратко обрушила на нее новость Ино нервным и подрагивающим голосом. — Она сейчас у меня. Ты не могла бы спросить у своего соулмейта номер… Шисуи, да?

Неужели Шизуне решила спуститься снова? После того, что пережила? Это было так странно и неожиданно.

— А… ну… возможно чуть позже, — Сакура нервно облизнула губы. — Ты не могла бы дать мне с ней поговорить?

— Она успела заснуть, — Ино замялась. — Вообще, извини, что я так поздно. Номер подождет до завтра. Просто… просто я подумала, что лучше сделать ей сюрприз. Она ведь боится, что соулмейт не захочет с ней разговаривать. А по телефону не так страшно и разговаривать легче… Шизуне, кстати, твоим примером вдохновилась. Обычно дважды никто не спускается. Ты знала, что она за тобой присматривала?

Ошеломленная Сакура приоткрыла рот, чтобы опровергнуть, но снова закрыла. Слова не шли. В голове была звенящая пустота.

— Она видела, как ты вернулась, — Ино продолжила, — и поняла, что твой соулмейт почти не злился. Ну… только на то, что ты прыгнула с крыши.

— С кем ты говоришь? — заслонивший вид на дорогу соулмейт протянул ладонь к телефону.

Сакура отмахнулась от него и скомкано пробормотала:

— Все завтра, ладно?

— Не ладно, — Мадара выхватил у нее телефон и посмотрел на экран, нахмурился. — Чей это номер? Это не Изуна.

Сакура растерянно пожала плечами, зачесывая растрепавшиеся волосы назад ладонью, и как-то беспомощно и невпопад сообщила:

— Шизуне вернулась.


Примечания:

Шесть страничек, Мадара в конце...

ПОРОГ: пять отзывов.

"автор, класс, проду" и подобные не считаются)0)) Если кроме этого нечего больше сказать, то просто тыкайте в ждуна, пожалуйста.

Глава опубликована: 01.11.2024

19. Потери по пути.

Утро было приятным. Потому что проснулась Сакура в руках Мадары. Он дышал ей в затылок, крепко удерживал в лежачем положении на боку. После почти целой недели игнорирования и пропадания на весь день это было настоящим счастьем. Сакура не пыталась вырваться, наоборот, устроилась поудобнее, опустив голову ему на руку. Солнечные лучи чертили по темному пододеяльнику светлые пятна. В воздухе кружились крупинки пыли. Голые ноги щекотала прохладца, подбиравшаяся с пола на кровать.

Они вчера так нормально и не поговорили. Сакура по дороге домой только и рассказала ему, что Ино — это девушка из цветочного, и она тоже «оттуда». Мадара выслушал ее со стабильно спокойным лицом и заявил, что он уже ничему не удивляется. Когда они уже зашли в квартиру, она вспомнила, что хотела попросить номер телефона.

— Не сегодня, ладно? — устало отмахнулся от нее соулмейт.

— Завтра ты снова исчезнешь, — с нестерпимой обидой заявила ему она, жужжа молнией штормовки.

Мадара, присевший на корточки — расшнуровать ботинки, медленно поднял голову, давая желтому свету лампы упасть на лицо. Разглядевшая следы не сошедших синяков Сакура испуганно поежилась.

Он смотрел на нее так, будто видел насквозь. От этого черного и пронизывающего, неуютного, взгляда ей стало не по себе. Это был не тот Мадара, который гладил ее по затылку на остановке и запахивал за ее спиной полы своей куртки.

— У меня есть работа, — сказал он и медленно выпрямился, закрывая собой свет. — Возможно, ты не понимаешь, но деньги не падают с неба. В отличие от некоторых. И… ты что, опять без белья? — его руки бесцеремонно развели полы куртки.

— Я была бы рада никуда не падать, — Сакура отпихнула его руки и сдернула с себя штормовку, дрожащими руками повесила ее на вешалку. — Жить там, а не здесь. Но…

— Но появился во всем виноватый я, — подсказал Мадара и опасно приподнял брови, предлагая ей продолжить.

Она покачала головой, опуская взгляд. Кто тут мог быть виноват? Ей было понятно, что для него ее присутствие — неудобство. Как бы это ни было обидно, Сакура не могла в этом винить соулмейта. Если бы около нее, там, в небе, появился кто-то вроде него и прилип накрепко, не имея возможности спуститься, она бы тоже злилась, нервничала и старалась поскорее отвязаться.

Но Мадара не старался отвязаться, он стойко держал ее рядом, пытался заботиться, ругался, если заботиться о себе она не давала. Сакура впервые задумалась, что ее соулмейт очень противоречивый, но все же хороший человек.

— Ты хороший, — честно сказала она ему то, что думала, и отвернулась. — Ты ни в чем не виноват. Никто не виноват.

Это, видимо, так удивило его, что он даже дал ей сбежать и не стал отчитывать за отсутствие лифчика.

Сейчас он дышал ей в затылок, никуда не исчезнув. Сакура от этого чуть ли не мурлыкала, как Роши, если почесать его за ухом. Тепло чужого тела, ощущение, что держат, она впитывала с непривычной для нее жадностью, боясь, что вот-вот соулмейт проснется, и все закончится. Мадара, наверное, и не подозревал, как помогал ей, когда прикасался. Тогда становилось не страшно (если снился кошмар) и внутри цвело и распускалось что-то мягкое, нежное, как цветы из магазинчика Ино.

Лежа виском на его вытянутой руке, Сакура разглядывала узор из вен, проложенный под бледной кожей, широкое запястье, расслабленную ладонь, на внутренней стороне которой белели шрамы. Их она никогда не видела или никогда не замечала. Но теперь они привлекали внимание, накрытые желтым слоем солнечных лучей. Она потянулась вперед, осторожно коснулась подушечками пальцев первого шрама, перечеркивающего ладонь узкой полосой. Но пальцы Мадары мягко свернулись вокруг ее конечности накрепко.

Сакура похолодела, чувствуя себя пойманной. Соулмейт вздохнул особенно громко, заворочался, подминая ее под себя. Он был слишком тяжелым, и Сакура машинально заерзала, пытаясь выбраться, чем и разбудила его окончательно.

— Придавил тебя, да? — хрипло и как-то напряженно спросил Мадара, упираясь лбом ей в затылок. — Извини.

Не ожидая ответа, он разжал пальцы, отпуская ее ладонь, и откатился в сторону, забирая с собой ощущение защищенности и тепло. Повернувшаяся к нему Сакура пронаблюдала, как соулмейт спешно исчез в коридоре, и развела руками. Может, вчера его в голову кто-то ударил? Люди от этого становятся странными.

Умытая и посвежевшая, готовая на всякий случай к любой причуде Сакура заглянула на кухню, ища соулмейта. Пока никуда не подевалось хорошее и спокойное настроение, стоило поговорить насчет Шизуне и позвонить потом Ино.

Мадара стоял спиной к выходу, лицом к открытому окну, но не для того, чтобы любоваться небом, а для того, чтобы выдыхать в него белый сигаретный дым. Она сморщила нос, чувствуя неприятный запах.

— Изуну свалило законодательство, — соулмейт чуть повернул к ней голову, показывая, что заметил, — завтракаем йогуртами.

Йогурты были сладкими и ей нравились. Она была совсем не против, но голос Мадары звучал как-то кисло. Получив свою розовую бутылочку, Сакура с треском открутила крышку и провернула ее в пальцах. Есть не хотелось, но соулмейт то и дело оборачивался на нее (докуривал уже вторую сигарету), поэтому приходилось делать вид, что пьет.

— Нам нужно сказать Шисуи, — молчание ей надоело, и Сакура решила разобраться со всем лоб в лоб.

Мадара повернулся к ней боком и вопросительно приподнял бровь, втягивая в себя порцию дыма.

— Сказать, что его блудный соулмейт снова свалился с неба? Он окончательно чокнется, — Мадара усмехнулся, выпуская дым через полусжатые губы.

Сакура чуть не выронила бутылочку.

— Но… Мадара, ты не понял… Шизуне…

— Я все понял. Эта твоя Шизуне решила вернуться и окончательно довести его до сумасшествия. А она не передумает спустя день? Обратно не захочет? Это ты не можешь вернуться. Она, судя по всему, поднабралась сил и подумала, что может попробовать снова. Потом, если что-то пойдет не так, снова сбежит, — он усмехнулся снова, выпуская наружу вместе с дымом и яд.

Опешившая Сакура не сразу поняла, что он имел в виду. Но потом вспыхнула от обиды. Почему ему нужно было ко всему подходить именно с такой стороны? Шизуне совсем не такая. Намек на себя она почувствовала еще острее. Глаза неприятно защипало.

— Я могу вернуться, — глухо сообщила ему Сакура и поставила недопитый йогурт на стол. — Но от этого никому не станет легче. И ты не прав, Шизуне не такая. Если не хочешь помогать, она справится сама. Мы очень хорошо чувствуем зов.

Мадара затушил сигарету несколькими тычками об дно пепельницы и развернулся к Сакуре полностью, посмотрел почему-то на ее плечи и закрыл окно. Неспешно подойдя к ней, он пододвинул к себе стул и сел напротив.

Она сморщилась, опуская взгляд, и нервно облизнула губы. Сейчас скажет что-нибудь неприятное, и думай потом, специально он или нет.

— Ты обиделась? — спросил Мадара, наклоняясь вперед. — Я не имел в виду тебя.

— А я чем-то отличаюсь? — Сакура прищурилась на него исподлобья. — Я тоже подумала, что могу попробовать снова, и спустилась. Странно, но ты был рад. Может, Шисуи тоже будет рад? Может, он не чокнется? И что вообще значит «чокнуться»?

— Сойти с ума, — недовольно сказал соулмейт, но сбить себя с толку не дал: — И не делай из меня зверя, пожалуйста. Шисуи мне все-таки родственник, и я за него волнуюсь.

— Мне показалось, что тебе все равно, — она поежилась под прямым и неподвижным взглядом Мадары.

— Я с ним не в лучших отношениях, это правда. Мы часто не сходимся во мнениях. Но это не значит, что мне все равно, — он поправил ткань майки на ее плече, подтягивая ее наверх.

— Она не сможет вернуться назад, — Сакура осторожно сцепила пальцы на его ладони, которую он не успел вовремя убрать. — Я знаю. Даже если очень захочет или Шисуи ее… обидит. Потому что жить там, — она перевела взгляд на окно, всматриваясь в голубую даль, — после того, как побываешь тут… Можно чокнуться.

— Чокнуться можно и после того, как твой соулмейт прыгнет с крыши, — Мадара опустил взгляд на их руки, но отдергивать свою не стал. — Нет, я понимаю. Ладно. Незнакомый мир, жуткие люди… Но ты хотя бы вернулась спустя полтора месяца. Шизуне тянула с этим около года.

— Изуна был не рад моему возвращению, — честно и прямо сказала Сакура, покачивая его ладонь в двух своих. — Я слышала, как вы ругались из-за меня. Но ты все равно оставил меня тут. Потому что тебе стало легче после того, как я вернулась… Шизуне хорошая. Она просто испугалась. Я тоже испугалась. Я думаю, что Шисуи станет легче, если он ее увидит.

Мадара смотрел на нее недолго, но очень тяжело. От его взгляда хотелось сжаться, забраться под стол и оттуда никогда не выбираться.

— И что же я получу взамен? — вкрадчиво поинтересовался он.

Сакура приоткрыла рот, потом закрыла, посмотрела в черные жуткие глаза и неловко развела руками. Что же он хотел взамен, если у нее ничего не было?

— А что ты хочешь? — голос почему-то сел, и ей пришлось откашляться.

Внутри сжалось ожидание чего-то неприятного. Но Мадара, вопреки этому ожиданию, расплылся в кривой улыбке, оперся локтем о стол и довольно процедил:

— Чтобы ты прекратила игнорировать белье.

Сакура заморгала, тихонько фыркнула, а потом рассмеялась, затыкая рот руками — чтобы не разбудить случайно Изуну. Это что, серьезно? Ох… а как же она испугалась.

— Это просто слой ткани, — икая от смеха и обмахиваясь ладонями, пропищала она. — Очень неудобный.

— Будешь его носить, и всякие… — Мадара раздраженно повел подбородком, — люди на улице будут на тебя меньше смотреть.

Это было аргументом, и Сакура серьезно над этим задумалась. Нет, если из-за этого на нее будут меньше смотреть... но на нее вообще не будут смотреть, если она не будет выходить наружу. А наружу выходить ей совсем и не хотелось. Значит, можно было и согласиться. Тем более что такое — пообещать носить неудобную вещь, чтобы помочь Шизуне? П-ф-ф.

— Как скажешь. Но... Тебе тоже не нравится, что всякие люди на меня смотрят? — пошутила она и заправила упавшую на нос розовую прядь за ухо.

— Да, — он не поддержал шутку, смотря на Сакуру мрачно, и кивнул ей на йогурт. — Допивай, и я дам тебе номер.

Послать полученный номер сообщением Ино было легко, и Сакура с приятным чувством законченного дела растеклась по подоконнику и погрузилась в мир книжных строк. Пока спустя страниц семь ее не потревожил Мадара. Он, опершийся об подоконник ладонью, вытащил телефон из ее пальцев и заблокировал.

Встрепенувшаяся Сакура возмущенно поинтересовалась:

— Ну и зачем?

— За курткой, — Мадара прокрутил телефон в пальцах и убрал его в карман штанов. — Одевайся.

Сакура со вздохом откинула голову назад (вспомнила про обещание) и тут же, стукнувшись затылком, ойкнула. Соулмейт провел ладонью по лицу, но все-таки промолчал.

Несмотря на теплое и ласковое солнце, щедро делящееся светом, Сакура чувствовала себя ужасно. Мадара был рядом и даже держал ее за руку, но уютнее от этого не становилось. Пока они стояли в толпе у светофора, Сакура чуть не сгрызла ноготь большого пальца до крови. Заметивший это Мадара не больно, но ощутимо шлепнул ее по пальцам и шепотом попросил так не делать. Пришлось послушаться, очень уж он неприятно посмотрел.

Странно, но спустя еще один светофор и станцию метро, стало немного легче, и Сакура смогла расслабить ладонь, которой держалась за Мадару.

— Ведешь себя как ребенок, — со смешком сообщил ей на ухо он, наклонившись.

Вагон поезда покачивался, и приходилось за что-то держаться. До длинных балок-поручней Сакура доставала едва-едва, угловые места рядом с вертикальными поручнями были забиты, и приходилось цепляться за Мадару. Он не был против, даже приобнимал ее за плечи свободной рукой.

— Это неправда. Дети плачут, — возразила ему Сакура, вставая на цыпочки, — или кричат.

— Или прячутся за взрослых, — Мадара посмотрел на нее сверху-вниз очень снисходительно.

— Я за тебя не прячусь, — возразила она и поджала губы.

— Правда? Хорошо, — придерживающая ее за плечи рука вдруг исчезла. — Мы сейчас выходим.

Пришлось развернуться лицом к дверям. Вагон затормозил. Сильно качнуло, и Сакура едва удержалась на ногах — только потому, что Мадара вовремя придержал ее за плечо. Двери с шипением открылись, и она шагнула наружу.

Кто-то слева резко толкнул ее плечом, оттесняя в сторону, и замешкавшаяся Сакура оказалась отрезанной от Мадары.

И поток людей потащил ее вперед. Она завертела головой, задергалась, пытаясь отыскать фигуру соулмейта взглядом. Но взгляд скользил по незнакомым лицам, плечам и спинам. Мадара исчез.

Страшная и неуправляемая паника ударила в голову.

Оказавшаяся в этой двигающейся толпе просто песчинкой Сакура не могла замереть на месте. Люди толкались, пихали вперед — не специально, из-за тесноты. Она попыталась выбраться из толпы, пробиться к стене, но ее попросту сносило в сторону.

Во рту пересохло. Она с ужасом чувствовала, что сейчас не сможет выдать ни звука. Грохот пришедшего в движение поезда, громкие голоса, гулкие звуки шагов — все это слилось в один сплошной звон в ушах. От бессилия к глазам подступили жгучие слезы.

Перед слезящимися глазами рябило от мелькавших рядом людей. Кто-то толкнул ее в плечо. На ногу больно наступили. В ребра ткнули чем-то твердым. Сакура хватанула губами пропитанный чужими запахами воздух, чувствуя, что задыхается.

Где ей теперь искать Мадару? А что, если не найдет? Куда идти? Как остановиться? Что ей делать?..

Колени стали мягкими-мягкими, а ноги подкосились. По щекам побежало горячее.

Но что-то налетело на нее сзади, впилось в плечо и рвануло в сторону, к стене. Опешившая и ничего не соображающая Сакура не сопротивлялась, едва успевая переставлять ноги. Перед глазами плыло, двоилось и рябило.

Внезапно до нее дошло, что больше никто не толкает и не тащит неизвестно куда, а нависающая над ней темная фигура — это разъяренный Мадара. Его белое лицо с черными провалами глаз показалось Сакуре таким родным. Она всхлипнула, прижимая к щекам ладони и вытирая слезы. Прохладное облегчение прошлось по телу плотной волной крохотных пузырьков.

Взгляд соулмейта изменился тут же.

Мадара, ничего не спрашивая, развернул ее к стене спиной и шагнул ближе, приложил к себе. Сакура мгновенно оплела его руками за шею, вжимаясь плотно-плотно, чтобы не смог оттолкнуть. Но он не отталкивал — стоял, обняв в ответ, и прятал за собой от всего остального мира.

Теплые руки гладили ее спину, добирались до затылка, ерошили волосы и держали крепко. Она медленно отходила от паники, дыша сигаретным запахом, пропитавшим темный свитер. Ее никто не торопил, давая возможность собраться и не позволяя расплакаться во весь голос.

Прийти в себя было сложно, но постепенно сжавшийся в плотный комок страх рассасывался, и дышать становилось легче. Сакура отпустила первой — стоять на цыпочках слишком долго было больно.

— Связь тебе на что? — Мадара взял ее лицо в ладони и большими пальцами провел по щекам.

— Я… я… испугалась. Они толкались, не давали пройти, а тебя рядом не было… — бросившийся в лицо жар, кажется, сковал и язык, поэтому слова выходили какими-то кривыми, странными.

— Сейчас лучше? — соулмейт дернул уголком губ.

Она молча закивала и уткнулась лицом ему в ладони.

— Говорил же: как ребенок, — тяжело вздохнули над ней. — Я всегда могу найти тебя по связи. К тому же, я выше. Дольше пробивался, чем искал. С твоими волосами сложно потеряться. Ну? Идем?

Сакура вздохнула тоже и нехотя кивнула. Оставаться в метро еще дольше не хотелось. Мадара сжал ее ладонь в своей и первым шагнул в сторону эскалаторов, везущих людей наверх, к выходу.

Когда они выбрались под небо, он купил в автомате бутылку воды и заставил Сакуру выпить несколько глотков. Она, не склонная спорить после случившегося, послушалась. Прохладная жидкость с привкусом лимона привела ее в чувство окончательно — Мадара знал, что делал.

Он тут же отвесил ей легкий шлепок по затылку.

— Нельзя давать себя сносить в сторону. Надо было идти прямо, я бы догнал, — сверкнув раздраженно глазами, пояснил соулмейт и подцепил ее под локоть. — С тобой чокнешься. Каждый раз что-то случается. Ты специально, что ли?

— Я не глупая. Зачем мне делать это специально? — вскинулась она и попыталась вырвать руку, но тут же была осажена.

— Снова хочешь потеряться? Держись, — ладонь соскользнула по локтю до запястья и осторожно обхватила пальцы Сакуры.

Что-то знакомо зазвенело. Она прислушалась, дергая головой. Мадара прислушался тоже, зашарил свободной рукой по карманам куртки и вытащил из левого телефон Сакуры.

— Забыл тебе отдать, — сообщил он, смотря на экран.

Сакура мигом выхватила телефон, нажала «принять» и нетерпеливо спросила:

— Ну? Как? Шизуне в порядке?

— Я не знаю, — голос Ино был растерянным и даже встревоженным. — Она тебе не звонила? Я дала ей свой телефон. Они должны были встретиться в кафе неподалеку от цветочного, но… Прошло уже полтора часа, я перезвонила ей раза четыре… Она не берет. У меня не осталось телефона Шисуи. Ты не могла бы позвонить ему и спросить, все ли в порядке?

— Да, конечно, хорошо, — неприятная липкая тревога передалась и Сакуре. — Я сейчас. Подожди.

Терпеливо ждущий окончания разговора Мадара поднял бровь. Но Сакура отмахнулась, ища в отправленных сообщениях нужный номер. Внутри скручивался жгут неприятного предчувствия.

— Либо я забираю у тебя телефон, либо ты мне объясняешь, что случилось, — категорично рубанул Мадара, раздраженный таким пренебрежением.

— Нужно позвонить Шисуи, — пробормотала Сакура, смотря в экран. — Шизуне не отвечает. Ино очень волнуется.

Мадара посмотрел на нее внимательно и телефон из пальцев выдернул.

— Я сам ему позвоню, — его пальцы забегали по экрану.

Какая разница, кто будет звонить? Вопрос ее интересовал, но не настолько, чтобы раздражать Мадару еще больше. Сакура от нетерпения едва не подпрыгивала, смотря в каменное лицо соулмейта, вслушивающегося в гудки.

— Привет, Шисуи, — с тонкой усмешкой на губах поздоровался Мадара наконец-то. — Твой соулмейт до тебя добрался? Она не отвечает на звонки, ее подруги волнуются. Что? — усмешка растаяла. — Да, они знакомы. Не уверен. Причем тут я? Шисуи, вы соулмейты, используй связь. Да. Перезвони потом, лучше мне, — он сбросил звонок и протянул телефон Сакуре. — Он ждет ее полтора часа, и ее пока нет.


Примечания:

чорт возьми, сколько диалогов, я сама чуть не чокнулась.

Вообще, в заметках было совсем другое, но я как начала перекладывать текст в ворд... Тут должно было быть много Шизуне, но она как-то потерялась.

страниц много — аж шесть — и я надеюсь, что вы при случае скажете мне, что не так. ПБ работает 24-7.

Сегодня без порога с:

Глава опубликована: 01.11.2024

20. Кому чего достаточно.

Как бы Сакура не пыталась себя успокоить, у нее не очень хорошо получалось. Снующие вокруг них с Мадарой люди не прибавляли сосредоточенности. Сам Мадара, пускай и не выглядел встревоженным (он вообще так почти никогда не выглядел, вот раздраженным — пожалуйста), её настрой заметил и сразу уверил:

— Они соулмейты. Шисуи найдет её быстро. Как найдет — позвонит.

Сакуру это ничуть не успокоило, но она хотя бы попыталась сделать вид. Очень уж пристально на нее смотрел Мадара. Как бы еще отхлебнуть воды с лимоном не заставил — привкус после нее во рту оставался неприятный, это она узнала уже после того, как выпила еще чуть-чуть.

Перезвонив Ино, она пересказала все очень кратко и скомкано и обещала позвонить снова, как только что-то прояснится. Ей было совсем не до курток и не до всяких теплых вещей, которые в большом магазине, до которого они добрались совсем скоро, ей показывала очередная девушка-помощник. Мадара, посмотрев на это, подтащил ее за локоть поближе к себе и на ухо пообещал, что сводит ее в парикмахерскую, если она не прекратит выпендриваться.

Значение слова она уже успела выучить и искренне обиделась.

— Да какая разница, какой фэс… фас… фасон! Давай возьмем что-нибудь, что вы, люди, любите, и пойдем искать Шизуне! — возмущенно скрестила руки на груди Сакура.

И без того недовольное лицо Мадары вообще налилось раздражением. Отчетливые тени под глазами стали темнее, а линии лица заострились по граням так, что Сакуре стало не по себе. Но она не отступила, наоборот, вздернула нос повыше и прищурилась, стараясь не моргать.

— Соулмейт твоей ненаглядной Шизуне — мой родственник. Я уверен, что с ее поисками он справится и без нас. Ты можешь ее чувствовать? Нет? Может, знаешь, куда она могла пойти? Посмотришь сверху? Тоже нет? Тогда чем ты можешь ей помочь? И где, скажи мне, нам ее искать? — раздраженно скрестил руки на груди Мадара и зыркнул в сторону подслушивающей девушки-помощницы так, что та исчезла среди вешалок.

Иногда, когда он был прав, Сакура просто вскипала. Как сейчас, например. От возмущения закололо подушечки пальцев. Так и зачесалось сейчас взять и взлететь, подальше от этого бесчувственного человека.

— Возможно, ты не подозреваешь, но в приоритете у меня близкие люди. Я бы пошел искать Изуну или тебя. С остальным пускай разбирается кто-нибудь другой, — добавил он, смотря на нее сверху-вниз.

— Но Шизуне мой друг!..

— А Шисуи не дурак. Когда ему надо, естественно, — раздраженно припечатал Мадара, смотря на нее тяжело. — Если тебе все равно, — его ладонь подцепила вешалку с темно-розовой курткой, которую Сакура уже успела померить, — то…

— Мне не все равно, — разглядевшая на его лице следы недовольства (и это помимо раздражения) Сакура схватила его за рукав одежды и чуть ли не повисла на нем же. — Мне страшно. Люди ведь так просто не исчезают… а мы — так точно! Вдруг… вдруг на нее напали те люди?

— Если на нее напали те люди, то все, что у нее пропало, это ее волосы, — безжалостно отрезал Мадара и одернул руку на себя. — И чем только они хороши? Разве не логичнее отобрать кошелек, телефон, одежду… о чем это я, вы ведь там, — он иронично повел бровью, — этим не пользуетесь. Но кому и зачем нужны ваши волосы? Из них эссенцию вечной молодости выжимают?

— Я не знаю… — сбитая с толку Сакура растерянно обхватила плечи руками, смотря на соулмейта снизу-вверх.

Это действительно было для нее загадкой. Кому и для чего это было нужно — резать по больному? Ради чего? Она не думала об этом, старалась не вспоминать тот вечер, но сейчас в памяти всплыло, как ножницы скрипнули почти у затылка. Нужна была вся длина, а не кончики или половина…

— Экологически чистые парики, — пробормотал Мадара и закрыл глаза, как-то иронично подняв брови. — Так. Давай разберемся с куртками. Обувь в следующий раз… тебе в кроссовках не холодно?

Сакура задумчиво потопталась на месте и отрицательно покачала головой. Даже если бы было холодно, она предпочла бы ходить в кроссовках, чем снова что-то выбирать. В конце концов, она ткнула в желтую длинную куртку с объемным капюшоном, отказалась поискать что-то «человеческое» и с удовольствием завернулась в нее, как только они вышли из магазина. Мадара, взявший на себя свою штормовку, которую она носила до покупки, косил на нее нечитаемым взглядом.

Но только они почему-то не пошли к выходу, а направились вглубь блестящих витрин. Сакура заволновалась. И, как оказалось, не зря. Потому что впереди замаячил магазин, где продавали белье. Она затормозила почти сразу, тормозя и ничего не понявшего Мадару. Соулмейт развернулся к ней с таким лицом, будто готовился сейчас ее немного пришибить.

— Давай пойдем в другую сторону, — напряженно пробормотала она и попятилась.

— Сакура, пожалуйста, прекрати себя вести как капризный ребенок, — Мадара закатил глаза и подтянул ее поближе к себе с легкостью. — В другой стороне тоже есть магазин с бельем.

— Но у меня уже оно есть! — голосом, полным отчаяния, застонала Сакура, представляя, как будет его примерять.

— У тебя удобного нет, — Мадара провел по лицу рукой и как-то странно покосился по сторонам.

— А оно бывает удобным? — Сакура удивленно подняла брови, прижимая ладонь к груди, будто заранее примеривала.

— Бывает, я узнавал, — он стрельнул в нее черным и раздраженным прищуром, какой-то весь доведенный до степени, в которую возводили, когда хотели вывести из себя.

Она не стала спорить, опасаясь, что он все-таки взорвется — очень уж показательный был у него вид. Пришлось зайти внутрь и снова встретиться лицом к лицу с кошмаром. Все эти ряды, обвешанные нежными, пастельными, яркими, бледными, светлыми и темными клочками ткани, наводили на нее тоску. Наводила тоску и помощница, мгновенно подскочившая к ним и улыбнувшаяся так, будто в помещение заглянуло солнце. Солнце бы здесь не помешало точно.

— Нам нужно удобное белье, — опередила Мадару Сакура тонким голосом, надеясь, что им скажут, что такого нет.

Но у помощницы загорелись глаза, как будто они попросили самое дорогое, и она, сложив руки под грудью, радостно предложила посмотреть то, что у них было. Сакура тоскливо вздохнула, замечая, что взгляд Мадары стал совсем насмешливым.

Странно, но белье правда могло быть удобным. Сакура даже попыталась показать его Мадаре, но он, стиснув зубы, не дал ей выйти из примерочной и шагнул внутрь сам. Внутри было тесно, и ему явно было неудобно стоять рядом.

— Это не обязательно демонстрировать всем покупателям, — процедил он ей в лицо, прикладывая к ней ее же водолазку. — Это не обязательно демонстрировать мне.

— Но… — она машинально придержала водолазку у тела, — ты не хочешь видеть, что мне купишь?

На скулах Мадары зашевелились желваки. Он коротко вздохнул, но ничего обидного не сказал. Вместо этого попросил ее вести себя по-человечески и выбрать уже.

— Хорошо, пускай будет этот, — опешившая Сакура повела плечами, опуская водолазку.

Мадара мгновенно поднял взгляд ей на переносицу с нечитаемым выражением лица. На этом и сошлись.

Они уже возвращались обратно, неспешно шагая вдвоем рука об руку к прозрачной автобусной остановке, как вдруг зазвонил телефон Мадары. Он остановился, неторопливо скользнул ладонью в карман штанов, доставая его.

— Да, — ответил, приложив телефон к уху, и вдруг дернул бровью, прислушавшись.

Сакура, заподозрившая, что это мог быть Шисуи, прислушалась тоже. Но Мадара стоял с каменным лицом и на дерганья за рукав не реагировал. Он отмахнулся от нее небрежно, вслушиваясь в слова что-то говорящего ему человека, даже не заметил.

Кто же это мог быть? Ну, вдруг все-таки Шисуи? Но стал бы его соулмейт так внимательно слушать? И — главное! — так долго.

Но, может, что-то случилось с Шизуне?

Сакура мгновенно похолодела, и даже новая желтая объемная куртка не спасла ее от зябкого морозца, пробежавшегося по коже.

— Не-ет, — неожиданно и резко усмехнулся Мадара, опуская взгляд на Сакуру, — нет, Конан, ты не поняла. Это тут ни причем. Мой соулмейт не помнит, что такое такси и как его вызвать, и не знает, как вернуться домой. Но ты… — на его скулах шевельнулись желваки, — ты потащила ее туда, куда бы я ни в коем случае не дал бы ей пойти. Тебе бы тоже, к слову, не советовал. И ты ее потеряла. Понимаешь? Нет, я ни в чем тебя не виню. Во всем виноват я сам. Я просто ошибся, когда попросил тебя о помощи. Это было для тебя слишком сложно, — и он небрежно мазнул пальцем по экрану телефона, сбрасывая звонок.

Сакура, с удивлением вслушивавшаяся в его речь, развела руками.

— Мне не придется с ней больше никуда ходить? — спросила она с энтузиазмом, надеясь, что ответят «да».

— Не придется, — мрачно ответил Мадара и чуть наклонился, чтобы взять ее за руку. — Идем. Нам нужно домой. Ты голодная?

Она отрицательно помотала головой, пряча улыбку. Солнце над их головами, начавшее клониться к горизонту, вдруг стало ярче, облака — на вид мягче, небо — светлее. Даже внутри чуть ослабла натянутая нить беспокойства за Шизуне. Ладонь соулмейта, широкая и жесткая, осторожно обхватившая ее пальцы, прогоняла все тревоги. Сакура, почувствовав этот эффект, взялась за нее покрепче и солнечно улыбнулась в недоуменное лицо Мадары.

— Похоже, тебе это нравится, — криво улыбнулся он и подтянул ее к себе поближе.

— Ты мне весь нравишься, — беспечно пожала плечами Сакура, честно сказавшая то, что думала. — Ты хороший.

— Недостаточно быть хорошим, чтобы нравиться, Сакура, — он посмотрел на нее с застывшей на губах усмешкой.

— Наверное, — она задумчиво нахмурила брови и тут же добавила: — Но тебе — достаточно.

Это был редкий случай, когда Мадара не нашел, что ей ответить.

Возвращаться домой было лучшим из всей этой прогулки. Наверное, еще лучшим был Мадара, идущий рядом. Даже со всеми его приступами раздражения он был тем самым человеком, которому Сакура доверяла и которого не боялась совсем. Ну, разве что, иногда. Но у всех были свои недостатки, она подозревала, что Мадара мог назвать не один, присущий ей. Что уж говорить про нее саму — за себя она знала. Не сказать, что от этой честности становилось лучше.

Чем дольше она жила среди людей, тем быстрее к ним привыкала и тем быстрее перенимала что-то от них. Думая об этом, Сакура всегда ежилась. Люди не летали. И именно этот минус стучал в голове громко и отчетливо. Сакура никогда бы не призналась ни Мадаре, ни Изуне, даже Ино, что безумно хотела снова взлететь — стать невесомой, не бояться, что дождь намочит голову, не хотеть есть и не истекать кровью каждый месяц.

…и, конечно, не носить этот кошмар на груди.

Впрочем, новая покупка нигде не жала и вроде бы была сносной, о чем Сакура пару раз сообщила Мадаре. Он не оценил и попросил не говорить об этом в общественном транспорте. Да кому там какая разница — никто же не слушал! Все были с затычками в ушах и в телефонах.

Они уже вернулись домой, когда вдруг телефон у Мадары зазвонил уже в который раз за день. Он оставил в покое шнурки кроссовок и выпрямился, хлопая по карманам, не глядя, мазнул пальцем по экрану найденного телефона и приложил к уху с отчетливо выраженной раздраженной складкой на лбу. Он послушал минуту, вторую — Сакура уже снова приноровилась грызть ноготь — и наконец-то пошевелился.

— Да? — без эмоций спросил он и коротко взглянул на нее. — Прекрасно. В порядке? Ты уверен? Я скину тебе номер врача. Осмотрит и без документов. Скажи, что от меня. …Шисуи, ты, твою мать, что, идиот? Я сказал тебе: врача вызови! Эти с неба — черт знает, что у них и как заживает. Слышал меня?

Догрызшая и второй большой ноготь до мяса, Сакура встрепенулась, расслышав имя звонившего, и почти приготовилась уже напасть на Мадару с расспросами — он как раз щелкнул пальцем по экрану. Но вышедший в коридор Изуна, сонный, с торчащими волосами и с колючими небритыми щеками, ей помешал.

— Мадара, там тебе этот… — Изуна мутно посмотрел на Сакуру и вдруг с неожиданным раздражением растер затылок ладонью, — звонил. Ты разве не взял перерыв?

Мадара закрыл глаза, медленно вдохнул, выдохнул и развел руками.

— Решил, что может меня игнорировать, — с нехорошей усмешкой сказал он и опустился на корточки, завязывая шнурки. — Пойду. Возьму перерыв еще раз.

Изуна подозрительно напрягся. Сакура, почувствовав неладное, напряглась тоже. Но он с легкостью выдернул руку, когда она попыталась взять его за запястье, мягко подтолкнул в сторону Изуны и, пока Сакура пыталась прийти в себя, захлопнул за собой дверь.


Примечания:

скажу честно, эта глава упиралась, вырывалась, никак не хотела кончаться, и я еле взяла верх. под конец почти.

сцена с руками... блин, ну почему это все вылезает ровно в тот момент, когда я уже все отредактировала? хд

честно говоря, я не знаю, смогла ли влиться обратно в ритм. у меня начались проблемы с повествованием в прошедшем времени, и я теперь волнуюсь.

Я буду очень рада, если вы оставите отзыв и дадите мне немного вдохновения. Без него и энтузиазма мне с этим макси, видимо, не справиться.

...тем временем, Ино во второй раз так никто и не позвонил хд

Глава опубликована: 01.11.2024

21. Лучший.

Сакуре пришлось объяснить Изуне, что произошло, и только после этого он поделился номером Шисуи.

— Это помешательство набирает масштабы, — сказал недовольно брат Мадары и взъерошил короткие торчащие волосы ладонью.

Сакура не могла ничего ему доказать, потому что волосы пока были короткими и силы в них не хватало, чтобы поднять ее тело в воздух. Поэтому она, неловко улыбнувшись, пожала плечами.

Шисуи ответил на звонок почти сразу.

— Кто это? — от его низкого и нетерпеливого голоса по спине пошли мурашки.

— Сакура. Соулмейт Мадары. Я хотела спросить, как себя чувствует Шизуне… у нее был врач? — опешившая от такого тона Сакура машинально выдала все, что собиралась узнать.

Шисуи, которого она видела в гостях у Мадары и Изуны, так не говорил. Он вообще показался ей не слишком уверенным в себе человеком, не способным говорить вот так.

— Ты знакома с ней? — Шисуи, кажется, напрягся.

— Да. Вы можете у нее спросить, — закивала Сакура, нервно теребя пододеяльник свободной рукой.

— Я ничего не могу у нее спросить, — спокойно ответил ей Шисуи. — Она без сознания. Я нашел ее с разбитой головой в какой-то подворотне.

— А врач?.. — напомнила Сакура и прикусила губу.

— Он должен приехать, — бесцветно ответил Шисуи. — Извини, у меня нет времени сейчас.

Сакура скомкано попрощалась с ним и задумчиво подтянула ноги к груди, наблюдая за трущимся о ножку кровати Роши. Несмотря на то, что вид был абсолютно мирным и спокойным, внутри все неприятно стянуло опаской. Шизуне нашлась, к ней должен был прийти врач, но волнение не проходило.

Сколько она не думала, все никак не могла понять: как те люди так легко их находили? Они ведь всегда поджидали где-то неподалеку. Как так получалось? Ведь Токио был просто огромным — даже сверху! Сакура инстинктивно растерла затылок ладонью, чувствуя, как кожу щекочут короткие мягкие прядки. Зачем им отрезали волосы? Знали ли эти люди, насколько бесчеловечно поступают?

Ино не поднимала долго, и Сакура успела обгрызть ноготь на большом пальце, обкусать губы, взять на руки не сопротивляющегося Роши… Подруга ответила, когда Сакура уже решила, что лучше позвонить утром.

— Шизуне нашлась! — выпалила в трубку Сакура, начиная с новостей, а не с приветствия. — У нее разбита голова и она без сознания! Это опасно?

На линии повисла тишина.

— Простите, что? — переспросил ее с недоумением мужской голос.

Сакура с таким же недоумением отвела телефон от лица, чтобы посмотреть, не ошиблась ли она номером.

— Мне нужна Ино, — сказала она, как только убедилась, что с номером все было в

— Она сейчас, — в мужском голосе мелькнули едкие нотки, — занята. Перезвонит, как только сможет.

Громкий гудок сообщил, что на той линии отключились. Сакура с немым удивлением посмотрела на телефон, будто это он был виноват в том, что Ино занята, и задумчиво прикусила губу. Тут же подумала, что поступила глупо, выпалив новости про Шизуне. Кто был тот мужчина и почему он ей ответил? У Ино ведь не было соулмейта.

Но перезвонить и добиться, чтобы Ино с ней поговорила, Сакура не решилась. Голос неизвестного мужчины был неприятно насмешливым, с налетом высокомерия, и разговаривать с ним очень не хотелось. Видеться вживую, наверное, тоже.

Весь день, накалявшийся и накалявшийся к вечеру, вымотал ее так, что хотелось просто упасть и не вставать. Что Сакура и сделала, обняв подушку. Легче не стало ничуть, потому что Мадары все еще не было.

Она поняла из короткого разговора братьев немного. Конечно, Изуна объяснил ей все достаточно размыто, но Сакура уловила, что проблема была в работодателе Мадары. Уточнять, что именно за проблема, она не стала. Работа Мадары была той темой, которую Сакура не могла затрагивать добровольно. В глазах темнело от одного воспоминания о том, что ее соулмейт вытворял с людьми.

Это было очень лицемерно и так по-человечески, но Сакура старалась отгонять от себя эти жуткие моменты, представлять, что это кто-то другой… чаще всего у нее получалось. Ведь Мадара никогда ничего вне ринга не решал дракой. Во всяком случае, при ней. Да, он мог дать легкий подзатыльник, но это был легкий шлепок, а не тот крушащий удар, после которого Сакура сбежала от Конан.

Как в нем могли уживаться безумная агрессия и та покровительственная забота? Сакура не понимала. Она и себя не слишком понимала — ведь его агрессия пугала ее больше, чем кошмары. И даже с условием, что соулмейт был ей переполнен, ощущать к нему неприязнь и отвращение Сакура не могла.

Где Мадара сейчас был — она не знала, но искренне волновалась и надеялась, что он вернется скоро.

Устроившись на подоконнике, Сакура покосилась в окно — не было ли среди мелькающих внизу людей знакомой фигуры — и нервно прикусила губу. Лечь спать, как советовал Изуна, было невозможно. Она честно попыталась, но без большого и теплого Мадары, всегда лежащего рядом, у нее ничего не вышло. Было просторно, как-то неуютно и совсем не к кому было привалиться спиной. Никто не дышал рядом ровно и мерно, подавая пример. Сакура повалялась-повалялась и с неудовольствием пришла к выводу, что заснуть будет сложно.

Открытый файл с книгой про мальчика, который вдруг узнал, что он — особенный, так и манил. Сакура держалась недолго и вскоре уже была по уши в приключениях, происходивших с волшебником Гарри Поттером. На улице успел погаснуть розово-рыжий закат, опасть синеватый сумрак и сгуститься до темноты с серым отливом.

Но пришлось отвлечься, потому что в дверь деликатно постучали и спустя пару секунд приоткрыли. Сакура оторвала взгляд от экрана телефона, с удивлением посмотрела на заглянувшего к ней Изуну и мгновенно соскользнула с подоконника.

— Что-то случилось? — спросила она, внутренне робея.

— Что должно было случиться? — Изуна приподнял брови и, поймав ее нетерпеливый взгляд, покачал головой. — Он вряд ли вернется сейчас. Но ты все равно ложиться не собираешься, я смотрю.

— Я не могу заснуть, — не совсем честно ответила ему Сакура, подходя ближе к кровати.

Озвучивать мысли о том, что в кровати ей одной слишком неуютно, почему-то не хотелось.

Изуна посмотрел на нее внимательно и пронизывающе, но это ощущение исчезло спустя секунду. От этого лучше не стало. Иногда Сакура его побаивалась. Все-таки Изуна, не смотря на свою мягкость (по сравнению со старшим братом), имел характер не менее сложный. Напускное дружелюбие, которое Сакура постепенно училась отличать от дружелюбия натурального, помогало создавать ложное впечатление. Впрочем, такие вот проскальзывающие тяжелые и острые взгляды быстро рушили вид.

— С ним все будет в порядке, — не особо охотно, но уверенно сказал Изуна и медленно прикрыл за собой дверь, давая Роши проскользнуть в коридор. — Он вспыльчивый, но не дурак. Не волнуйся за него.

— Но я не могу, — Сакура нервно поежилась, смотря исподлобья. — Вдруг… что-то случится?

Младший Учиха прикрыл глаза, усмехаясь, и скептически покачал головой. Он подошел с другой стороны кровати, сел на край и похлопал рядом с собой, приглашая Сакуру присоединиться. Она, помявшись, неловко опустилась с другой стороны.

— Он вряд ли тебе рассказывал, но мы занимались боевыми искусствами с детства, — на секунду он замер, смотря в окно, и, усмехнувшись, продолжил: — Мадара был первым. Везде. Сначала среди сверстников, потом и среди старших. Он брал первые места в соревнованиях, ездил на чемпионаты, и я ненамного от него отставал. Но Мадара всегда был лучше. Он не смог заниматься этим профессионально и легально, но все шансы у него на это были. Только лучшие из лучших так могут, понимаешь? — Изуна как-то криво улыбнулся, копируя усмешку брата, и потрепал ее по плечу. — Я знаю только одного человека, который мог бы заставить его попотеть. Но они друзья, хотя Мадара никогда так не скажет.

— У вас разрешено бить друг друга… легально? — Сакура потрясенно округлила глаза.

Изуна посмотрел на нее странно, в манере брата провел ладонью по лицу и вздохнул едва слышно.

— Конечно же, нет. Боевые искусства — это такой же спорт, как хоккей или футбол. В них достаточно ограничений. Это в боях без правил никто не остановит, если у кого-то на ринге снесет крышу, — Изуна, заметив, какое у нее стало лицо, тут же добавил: — Конечно, насмерть не забьют, но потрепать могут. Поэтому они официально и запрещены.

— Это просто отвратительно, — пробормотала Сакура, упираясь взглядом в свои колени. — Почему людей это привлекает?

— Кому-то не хватает острых ощущений. Кто-то может только наблюдать и делать ставки. Кто-то ссыт выйти на ринг сам, — Изуна ответил с непонятной и жестокой интонацией, и глаза у него жутко вспыхнули. — А хорошие бойцы всегда имеют свой процент. Поэтому их так не хотят отпускать. Но тебе не стоит думать об этом. Мадара вернется под утро, проспит большую часть дня и будет в порядке. Возможно, даже в настроении, — опасный блеск из глаз исчез и Изуна вполне мирно добавил: — Уже поздно для ужина, но мы можем рано позавтракать. Как считаешь?

Растерянная сменой его настроения и насторожившаяся до предела Сакура прислушалась к себе и вспомнила, что ела только утром. Пришлось согласно мотнуть головой.

Изуна быстро разогрел на сковородке кругляшки из теста и мяса, которые назывались гёдза, и сел напротив Сакуры. За время их очень раннего завтрака (настолько раннего, что за окном все еще было темно) никто не проронил ни слова. Роши — как третий присутствующий — терся о ноги и все старался выклянчить и себе кусочек. Он достал Изуну щекоткой настолько, что тот даже подпихнул его ногой в сторону небольшой миски с коричневыми катышками, которые и были кормом. Тогда, обиженно мявкнув, кот забрался к Сакуре на колени. Сакура была не против и даже потрепала его по пушистой башке, втихую от Изуны скормила ему один пельмешек-гёдза с руки, делая вид, что гладит.

Точно зная, что спать не будет, она подождала пока Изуна не ушел, доедая медленно-медленно, помыла посуду (это было гораздо проще, чем готовить, и это ей доверяли) и взяла в комнату бутылку воды из холодильника. На всякий случай.

Ей не надоедало читать, поэтому, она с легкостью снова погрузилась в мир волшебников и волшебниц, перелистывая страницы с завидной скоростью.

Когда замок двери в коридоре негромко щелкнул, сообщая, что Мадара вернулся, на часах было больше четырех утра. Сакура уже подходила к концу первой книги. Впрочем, ей сразу стало не до чтения. Она спрыгнула с подоконника, оставив там телефон, и метнулась в прихожую — встречать.

Было темно, и фигуру Мадары было не разглядеть. Сакура потянулась включить свет, но наткнулась грудью на двинувшегося ей навстречу соулмейта. Он молча отодвинул ее в сторону и хлопнул по кнопке выключателя у двери санузла.

Уже привыкшая ждать его под дверью Сакура со вздохом сползла по стене, положила голову на колени и прикрыла глаза. Пол был твердым и прохладным. Время тянулось долго, за дверью шумела вода, это успокаивало…

…под щекой было что-то твердое и влажное, чуть тёплое, ноги болтались в воздухе, а под спиной была чья-то рука. Сакуру мерно покачивало в такт чужим шагам, и от этого она медленно просыпалась. Окончательно она пробилась сквозь дымку дремы, когда ее опустили на мягкое одеяло. С трудом разлепив глаза, она заметила, что Мадара сидел рядом, на краю кровати, и, сгорбившись, крутил что-то в руках.

— Люди не спят на полу, — мрачно сказал ей соулмейт, не поворачивая к ней голову.

Сакура уныло зевнула и пододвинулась ближе к нему, медленно подтянулась и села, растирая глаза ладонью.

— Но мне ведь можно, — зевнула она еще раз, не сдержавшись, и подползла к его боку вплотную, опершись об его бедро ладонью, с тревогой заглянула в лицо: — Ты хорошо себя чувствуешь?

— Нормально, — Мадара раздраженно сверкнул на нее глазами и похлопал по локтю, намекая убрать руку.

Сакура послушно отодвинулась и совершенно случайно взглянула на его руки. Замерла. В чужих пальцах проворачивался тонкий и блестящий, наверняка очень острый нож

Заметив, что она напряглась, Мадара поморщился и показательно разжал пальцы. Нож со звяком упал на пол. Соулмейт легким движением босой ноги задвинул его под кровать.

— Не надо за меня волноваться, — с непонятным раздражением сказал он и чуть развернулся к ней.

Воспользовавшаяся шансом Сакура сразу же поддалась вперед, осматривая его мрачное лицо. Но кроме мрачности на нем ничего не было — ни синяков, ни царапин. Соулмейт действительно был в порядке. Она скользнула взглядом по широким расслабленным плечам, по грудной клетке, прикрытой майкой, потом подняла взгляд на горло и удовлетворенно кивнула.

— Теперь не буду, — пообещала Сакура и уткнулась лбом ему в плечо скорее инстинктивно, чем осознанно, очень уж он был близко.

Почему-то от этого стало невероятно неловко — тут же захотелось укутаться в одеяло и сделать вид, что все это глупая случайность. Но Сакура продолжала сидеть, прижавшись к чужому влажному, пахнущему пряным гелем для душа, плечу. Скрутившийся в груди тонким жгутом зов сыто задрожал.

— Какой же ты звереныш, — флегматично, будто не он только что тут сверкал раздражением, заметил Мадара и осторожно погладил ее по затылку, ероша короткие волосы.

Наверное, в этот момент для Сакуры перестало существовать все вокруг. Остался только теплый соулмейт, гладящий ее по затылку, его плечо под ее лбом, запах геля для душа и тяжелый приятный жар в животе. Она бы соврала, сказав, что не захотела сейчас оказаться к Мадаре еще ближе. Дышать казалось настоящим преступлением. Замершая от неожиданной ласки она с дрожью представила, что он сейчас уберет руку и посоветует ей своим омерзительно равнодушным тоном лечь спать. Внутри закололо.

— Ну, точно звереныш, — усмехнулся над ее головой Мадара, и его пальцы скользнули по ее шее, поглаживая чувствительную кожу у основания. Вздрогнувшая Сакура неловко сжалась. — Я устал, поэтому давай ты завтра выскажешь мне все о том, какой я бесчеловечный, злобный и агрессивный псих, — и, отстранившись, встал.

— Ты не псих, — пробормотала она ему в спину.

Ее скудных знаний ненормативной лексики вполне хватило, чтобы понять, о чем он говорил.

Мадара безразлично повел плечом и погасил свет. Резко наступившая темнота приятно охладила уставшие от чтения глаза, и Сакура почти замурлыкала. Вернувшийся Мадара опустился рядом, а она, не успевшая перекатиться на свою сторону кровати, оказалась примята его боком.

— Ты тяжелый, — честно и ничуть не обиженно сказала она ему, когда он все-таки приподнялся, давая ей шанс выпростать из-под его спины руку.

— Я мужчина, это нормально, — ответил ей непонятным утверждением Мадара.

Сакура, скукожившаяся рядом с ним в крохотное зернышко, с интересом подобралась, как делала, когда был шанс узнать что-то новое.

— А для женщин — нет? — пытливо спросила она.

— У женщин… — Мадара как-то глубоко и жарко вздохнул, — немного другие стандарты. Спи.

— Но…

Рядом вздохнули абсолютно по-зверски. Сакура мгновенно среагировала, решив откатиться, но тяжелая рука упала ей поперек спины, мощно рванула обратно, втиснула в горячую и немного подрагивающую то ли от смешка, то ли от чего-то еще грудину, а вторая рука заткнула ей рот, попутно накрывая всю нижнюю часть лица.

— Я хочу спать. Ты меня поняла? — низко и вкрадчиво спросили у нее над ухом.

Сакура, которую его поведение не напугало, но очень насторожило, покорно кивнула. Жесткая ладонь, закупорившая рот, сразу исчезла с лица, а вжатая в спину рука расслабилась. Удивленная тем, что все так просто закончилось, она поежилась и подумала, что о том, как опасно быть без сознания и с разбитой головой, она спросит завтра.

Кажется, Мадара был готов ее придушить, только бы заснуть.


Примечания:

подглядываю в будущее и уже предвкушаю следующие главы)0))

чорт знает, когда смогу написать еще одну, теряю темп работы и с каждой главой просто мучаюсь неделями.

выкладываю с замыленным глазом — ПБ вся в ваших руках.

Глава опубликована: 01.11.2024

22. Разрешение.

Сакура встала рано, даже раньше, чем надеялась проснуться, и сразу же обнаружила, что вторая половина кровати была пуста. Мадара не мог раствориться в комнате, Мадара не мог скатиться на пол, из чего следовало, что Мадара проснулся раньше нее. Изуна промахнулся, говоря, что он проспит до вечера.

Надеясь, что соулмейт никуда не ушел, она лениво потянулась, сбивая простынь, и посмотрела в сторону окна. На улице было мутно-серо и мрачновато. Сквозь приоткрытую форточку сочился холодок, который пробирал по ступням и крался дальше, по голым лодыжкам. Сакура, у которой одеяло оказалось натянуто на голову, обнаружила, что подмерзла.

Она сползла с кровати с нехорошим настроением, расстроенная, что Мадара куда-то исчез. Но открыть дверь не успела — расслышала его голос в коридоре. Он говорил тихо, почти неслышно, и был уловим только тембр. Мадара был очень не в духе. Сакура бы попыталась прислушаться, но кто-то из братьев зашагал по направлению к комнате…

…открыв дверь, она, сонно зевая и жмурясь, шагнула наружу и чуть ли не вписалась в соулмейта носом. Мадара без слов отошел, давая ей пройти.

В коридоре было прохладно — видимо, на кухне открывали окно, чтобы выветрился едкий сигаретный дым. Если принюхаться, то этот запах чувствовался и здесь, где только что прошел соулмейт. Давно уяснившая, что сигареты он доставал только в самый сложный и нервный момент, Сакура напряглась и из ванной выходила уже готовой ко всему. Но соулмейт обнаружился в кровати, решившим доспать и уже задремавшим. Она прокралась на цыпочках, боясь случайно разбудить, поближе и мягко опустилась на самый край матраса рядом с ногами хмурящегося даже во сне Мадары.

Смотреть на него было невыносимо — чем дольше разглядывала чужие вздрагивающие пальцы с красными пятнами на костяшках, тем сильнее хотелось поднять взгляд и посмотреть в лицо. Но, помня, что соулмейт был чутким даже к такому, она сдерживалась.

Чтобы лишний раз не испытывать саму себя, Сакура сбежала на подоконник, прихватила с собой плед и Роши, который начал точить когти о дверь, требуя, чтобы его впустили. Сначала она решила позвонить Ино, потом посмотрела на вкрадчиво растянувшегося на кровати Мадару и решила написать.

Ино перезвонила через три минуты после того, как Сакура отправила ей смс. Это было так неожиданно, что сначала она зажала динамик пальцем, а уже только потом догадалась отключить звук и выскочить в коридор. Выглянувший с кухни Изуна был каким-то взъерошенным и совсем уж сонным. Сакура, ловя его непонимающий взгляд, молитвенно приложила палец к губам — совершенно непонятно было, что от нее требовала перезвонившая Ино.

Изуна пожал плечами и исчез за дверью своей комнаты.

— Извини, ты не могла бы повторить? — робко, перебивая быстрый говор Ино, сказала Сакура. — Я не расслышала…

— Это ты извини. Мне вчера никто ничего не передал, — глубоко вдохнув, начала с начала Ино. — Думаю, кого-то ждет судный день. Но с Шизуне все в порядке, да? Что сказал врач?

— Я… не знаю, — задумалась она. — Когда я звонила, врач еще не приезжал. Но я могу перезвонить сейчас.

— Перезвонишь, хорошо? — в голосе Ино прорезалось волнение. — Спроси, можно ли ее навестить.

— Хорошо, — согласилась Сакура, представляя еще один разговор с Шисуи. — А… а кто вчера ответил?

Ино странно кашлянула.

— Это был мой парень, — объяснилась она.

Сакура удивленно нахмурилась. Ино иногда говорила совсем как человек, и это немного сбивало. Но, проведя параллели, она поняла, что речь шла об отношениях.

— Но… он же не твой соулмейт? — осторожно спросила она.

— Ну и что? — вопросом на вопрос ответила Ино с каким-то старым и недовольным раздражением. — У меня нет соулмейта, у него нет соулмейта. Мы друг другу подходим, друг друга любим, согласны разойтись, если у кого-то из нас вдруг появится этот дурацкий зов. Почему нет? Никто из нас не собирается ждать до старости первого поцелуя или первого секса. Знаешь, сколько людей? Да их семь миллиардов! Это мы с тобой особенные, мы можем чувствовать соулмейта на расстоянии сразу. Не знаю, кого стоит благодарить за это. А людям так не повезло. Кто-то может всю жизнь прожить без этой связи. Просто потому, что тот живет в другом городе, в другой стране или… или вообще пока не родился! Или умер! Просто представь, что ты проходишь мимо Мадары и даже не понимаешь, что он твой соулмейт! А почему? Да потому, что ты человек, и ты никогда даже не здоровалась с этим Мадарой. Понимаешь?

Ошарашенная такой отповедью Сакура растерялась. Сквозь помехи связи и странный шум на фоне Ино звучала остро и болезненно, обиженно и так по-человечески, что перехватывало дыхание. И что ей нужно было ответить? Сакура получила соулмейта, хотя и не очень хотела. Но, видимо, кому-то он был нужен гораздо больше, чем ей.

— Я не хотела тебя обидеть, — она наконец-то разлепила обсохшие губы, чтобы прервать нарастающую паузу.

— Да. Я знаю. Просто… я так часто с этим сталкиваюсь, что уже… рефлекс, — нервно сказала Ино и тут же извинилась: — Прости, сорвалась.

— Да. Конечно. Я, наверное, сейчас позвоню Шисуи, — неловко передернула плечами Сакура, чувствуя, что не может закончить разговор.

— И не забудь перезвонить мне. А, хотя, я сама перезвоню. Минут через пятнадцать. Если навестить можно — узнай адрес, — сбиваясь с одно на другое, протараторила Ино и вдруг фыркнула. — Ну, я ей задам! Предлагала же по-человечески: давай такси вызову!

Сакура покивала и дождалась оповещающего гудка. Пока разговаривала — сама не заметила, как перебралась из коридора в кухню. Удивительно! Пахло кофе, в мойке стояла забытая одинокая чашка с коричневыми подтеками на боках, открытая форточка впускала в дом ветер. Подкравшийся сзади Роши мявкнул и потерся об ногу, сгоняя набежавшие от прохладцы мурашки. Вот уж кто умел поднимать настроение. Особенно после таких звонков.

Вспоминая слова Ино, Сакура чувствовала странную и неприятную обиду. Даже не на то, что Ино это все обрушила на нее, а на то, что Ино, не зная, что такое связь, решила, что это — везение. Это не было везением, совсем нет. Однажды оказаться спущенной с небес на землю — в буквальном смысле — не было везением. С этим можно было как-то смириться, особенно если соулмейт не бросил ее одну в том переулке, с отрезанными волосами и в истерике. Но чужая уверенность оставляла неприятный осадок.

Наблюдая, как медленно закипал чайник, Сакура сидела на стуле и вслушивалась в гудки. Шисуи ответил спустя долгую минуту.

— Доброе утро, — поприветствовал он ее первым, затих и, вдруг, по звуку зевнул.

— Доброе, — смущенно ответила она. — Я вас разбудила? Извините. Мне просто…

— Да я не спал, — с новым зевком сказал Шисуи, и кто-то рядом с ним полузадушено хихикнул.

Сакура сама едва сдержалась.

— Хорошо. Я просто хотела узнать, как Шизуне, — наблюдая, как из носика чайника начал подниматься белесый пар, Сакура нетерпеливо прикусила губу.

— Сотрясение мозга и легкое потрясение, — словно процитировал кого-то Шисуи, на фоне снова кто-то заговорил, и она вдруг поняла, что, кроме Шизуне, рядом с ним заговорить никто не мог. — Две недели покоя, и все будет хорошо.

Сразу стало как-то легче, будто с плеч сняли что-то очень тяжелое, но невидимое. Сакура тихонько выпустила воздух через полусжатые губы.

— А… ее можно навестить? — вспомнила об еще одном волнующем (как оказалось теперь, не так сильно) вопросе она и нервно повела плечами, надеясь, что ей скажут «да».

— Вряд ли в ближайшие… — начал Шисуи, но на заднем фоне раздался возмущенный возглас и, почти сразу, на фоне пошли помехи.

Сакура впервые слышала, чтобы Шизуне возмущалась. Кто бы мог подумать, что она, обычно спокойная, так могла… Но, вспоминая, что они знакомы не так давно (а еще — не слишком хорошо), она подумала, что просто могла многого не знать. Шизуне, которая вернулась от людей, и должна была отличаться от Шизуне, которая только-только собиралась к ним спуститься. В этом мире невозможно было остаться такой же, какой и была.

— Возможно, ты могла бы заехать завтра вечером, — помехи исчезли, и Шисуи заговорил ровно и бесстрастно, чем напомнил Сакуре сдерживающегося от вспышки Мадару. — Сегодня ей стоит отдохнуть. Я скину тебе адрес смс-кой.

— Хорошо, спасибо, — встрепенулась Сакура и расплылась в улыбке. Шисуи что-то недовольно буркнул (кажется, не ей) и отключился.

Подумав о том, что Шизуне, как говорят люди, может вить из него веревки, она хихикнула.

Чайник закипел. Сакура потянулась, чтобы его выключить, и ткнула в нужную кнопку. В прозрачный заварник она засыпала две ложки зеленого чая и залила кипятком, наблюдая, как по внутренней поверхности стеклянных стенок пополз белый туман, медленно собирающийся в мелкую морось.

Заваривать чай не требовало много сноровки или ума, но почему-то Изуна совсем недавно сказал ей, что если он умеет варить кофе, то у нее, как и у Мадары, лучше выходит чай. И кто бы знал, как это ее тогда обрадовало. Сакура, наблюдая за соулмейтом, была счастлива наткнуться на что-то, имеющее схожесть с ней. Схожести было так мало, что копились даже ее крупицы.

Ино перезвонила в тот момент, когда Сакура домывала забытую кофейную чашку. Пришлось спешно смывать с рук мыльную пену.

— Ну, как она? — спросила в первую очередь Ино и, услышав пересказ, тяжело вздохнула. — Нет, все-таки это ужасно. Кто может так поступать с нами? Они ведь знают, что для нас значат волосы… Так жестоко. Бедная Шизуне… Кстати, а твой соулмейт не будет против, если ты захочешь ее навестить? Скажи ему, что я зайду за тобой.

— С Конан он меня отпустил, — злопамятно заметила Сакура. — С тобой тоже отпустит.

Но, тем не менее, в этом она была уверена не совсем.

Мадара отсыпался до четырех вечера, а когда проснулся — первым делом исчез в ванной. Вышел он оттуда уже не таким сонным, с влажно блестящими волосами, переодевшимся и вполне умиротворенным на вид. Наблюдающая за ним из-за телефона Сакура мгновенно поняла: вот он, нужный момент.

Когда она подсела поближе к нему, Мадара вопросительно приподнял брови, перебирая в пальцах черные проводки наушников.

— Мы с Ино хотели навестить Шизуне завтра, — не стала делать вид, что ей ничего не нужно, Сакура и мысленно понадеялась, что он отпустит ее. — Можно?

Брови соулмейта поднялись еще выше. Он даже развернулся к ней не полубоком, а полностью, и внимательно всмотрелся ей в лицо, так, что щекам стало неприятно жарко.

— Извини, мне послышалось, что ты захотела выйти на улицу, — саркастично усмехнулся Мадара и отложил наушники на кровать.

— Но тебе не послышалось, — Сакура подсела еще ближе, почти соприкасаясь с его коленом своим бедром. — Ино зайдет за мной! Я не буду теряться, убегать или прыгать с крыш, обещаю.

Учиться «читать» его лицо у Сакуры не получалось настолько хорошо, чтобы она могла предсказывать, как он сейчас поступит и что скажет. Может, это было особенностью братьев Учиха, может, все люди так умели, но такая способность очень затрудняла общение. Впрочем, конкретно сейчас было видно, что Мадаре очень не хотелось ее куда-то отпускать, но он не мог найти повода, чтобы сказать: «нет».

— И надену лифчик, — добавила она, надеясь, что «почему бы и нет» от этого перевесит «нет уж».

Глядевший остро и внимательно Мадара дернул бровью, а потом вдруг прикрыл глаза. Губы вздрогнули и разошлись, но Сакура так и не услышала ничего, кроме мягкого смешка. По спине волной взметнулись колкие мурашки. Захотелось съежиться, передернуть плечами или — хотя бы — перестать рассматривать его лицо.

— Да, неплохо. Но это даже не обсуждалось, — сказал, наконец, Мадара, возвращая лицу бесстрастное выражение. — Ты уверена, что не заблудишься, не потеряешь свою подругу или не решишь снова, — неопределенно повел в воздухе ладонью, — взлететь?

— Нет, — тихо ответила Сакура, опуская взгляд.

— В таком случае, — спокойно, — хорошо. Но. Я хочу, чтобы ты позвонила, как только вы доберетесь и как только выйдете. На чем вы поедете?

— Я не знаю, — задумалась она.

— Если на автобусе, то позвони, как будешь ехать обратно. Я встречу. Кстати, а во сколько вы собрались? — и без того узкие глаза стали двумя тонкими щелями.

— В…ечером, — на секунду она все-таки замялась, чем дала повод Мадаре стать еще подозрительней, чем до ее ответа.

— Надеюсь, ты вернешься хотя бы до восьми, — его «хотя бы до» звучало как «и ни минутой позже» и показалось Сакуре достаточно угрожающим.

— Хорошо, — послушно согласилась она, думая, что вернется гораздо раньше.

Они ведь только хотят увидеть Шизуне и немного поговорить, вот и все. К тому же, вряд ли Шисуи даст им сидеть так долго — он не был доволен, когда соглашался.

— Хорошо, — усмехнулся Мадара, переставая быть таким пугающим, и как-то неловко потрепал ее по голове. — Взрослеешь.

Что бы это ни значило — Сакура посчитала за комплимент, очень уж приятно прозвучало.

Итак, разрешение было получено. Оставалось только дождаться завтрашнего вечера.


Примечания:

наблюдая за динамикой, мне хочется научиться не_описывать все эти мелочи, но, может, это то, чему мне предстоит учиться даже дольше, чем заканчивать макси.

написано с больной головой, просьба при виде ляпов бить в колокола, комментарии, ПБ, буду рада.

а парень Ино тот еще коварный хлопец.

Глава опубликована: 01.11.2024

23. Кому что.

— Не забывай звонить, — небрежно напомнил Мадара, нависший сверху и похожий на объемную черную тень. — Я смогу найти тебя в любом случае, но…

— Я не забуду, — пообещала Сакура и улыбнулась, наблюдая, как пальцы Мадары пытаются разобраться с застежкой-молнией ее куртки.

Соулмейт косо мазнул взглядом по ее губам и снова дернул за язычок замка. Застежка начала поддаваться, но вскоре со «вжиком» застопорилась снова. Негромко и свистяще выругавшись, он как-то поддел его с другой стороны ногтем и все-таки застегнул. Все это время стоявшая навытяжку Сакура выдохнула. Боязнь, что Мадара порвет ей куртку, пропала.

— Ты похожа на ученицу старшей школы, — придирчиво осмотрев ее с ног до головы, сказал он и заправил ей за ухо выбившуюся из-под желтой шапки прядь волос.

Уверенная, что новая желтая куртка смотрелась на ней отлично, Сакура возмущенно нахохлилась. Мадара дернул бровью, но промолчал, зато поправил выглядывающий из-под ворота куртки серый мягкий шарф.

— Генеральный прогон перед первым школьным днем, — пошутил Изуна, выглянувший из своей комнаты с Роши на руках. — Сакура-чан, ты стала совсем взрослой.

У Мадары ощутимо дернулся глаз, и «Сакура-чан», заметив это, едва сдержала хихиканье. Соулмейт медленно развернулся, опустил ладони себе на бока и вкрадчиво заметил:

— У кого-то слишком хорошее настроение.

— Долги сдал, — Изуна перекинул мрявкнувшего Роши через плечо. — Пойду, покормлю зверюгу. Не утопите коридор в слезах, пожалуйста.

Причем тут слезы было непонятно, но Сакура решила, что это не так важно. Важнее был соулмейт, который обернулся к ней с явным желанием продолжить инструктаж.

— Все будет в порядке, — действуя на опережение, пообещала Сакура, а когда он потянулся поправить ей шапку (уже второй раз), мягко взяла его за ладонь. — Я быстро бегаю.

Вот этого говорить явно не стоило — Мадара помрачнел на пару тонов с завидной скоростью. Сакура мысленно хлопнула себя по лбу и поддалась поближе, приобняла соулмейта за пояс, опершись подбородком о его грудь.

— Пошутила, — максимально серьезно сказала она и улыбнулась, когда поперек плеч легла тяжелая рука.

В кармане куртки зазвонило. Нехотя отлепившись от Мадары, она зашарила по карманам, выхватила телефон.

— Да, да, Ино, я поняла, уже выхожу, — пискнула в ответ на громкую тираду о том, что ждать больше трех минут она не станет.

Весь этот короткий разговор Мадара наблюдал за ней со скучающим выражением лица. Впрочем, оно дрогнуло, когда Сакура обняла его на прощание. Что-то он хотел сказать, но она уже не слышала — помахала и выскользнула за дверь.

Кто бы знал, как она нервничала весь вчерашний вечер и сегодняшний день! На улицу — одной (с Ино, но Ино ведь не Мадара)! Стоило только об этом вспомнить, как сомнения морозной волной облизали ступни. Но Сакура умело выкинула все это из головы, переключаясь на наблюдение за мелькающими под ногами ступеньками — еще не хватало поскользнуться. За подъездной дверью ее встретил порыв холодного ветра — прямо в лицо — и яркий солнечный всплеск, играющий на светлой шевелюре Ино.

— Так не терпелось? — рассмеялась она, смотря небесно-голубыми глазами смешливо, придержала за плечи — и не зря, потому что Сакура едва не слетела со ступенек, так резко остановилась. — Ты красная.

— Жарко, — отмахнулась Сакура, прижимая пальцы к щекам, и вспомнила, как руки соулмейта, всего на секунду, придержали ее за плечи.

— Да, люди иногда бывают горячими, — сказала Ино ровно, только глазами голубыми сверкнула многозначительно.

Не сразу заметившая подвох Сакура кивнула машинально, обмахнулась ладошкой, а потом вдруг поняла. Но Ино уже смеялась во весь голос.

— Когда он злится, на нем можно кипятить воду, — переврала слова Изуна Сакура, надеясь отвлечь Ино.

— Темперамент, — охотно отвлеклась и подцепила ее под локоть. — А на вид — глыба глыбой. Хотя… когда он тебя в магазинчике нашел, я думала, что у меня розы задымятся.

— Было бы жаль, они красивые, — мечтательно вздохнула Сакура, вспоминая нежный цветочный запах.

Ино только фыркнула и потянула ее в сторону автобусной остановки.

С ней совсем не было страшно или нервно. Сакура с легкостью продержалась около двадцати минут в автобусе, не замечая, что вокруг много людей. Сквозь окна сочился вечерний рыжеватый свет — день был на удивление приятный. Ино непринужденно перескакивала с темы на тему, очаровательно улыбалась сидящему впереди и постоянно оборачивающемуся на них парню, одновременно нашептывая Сакуре, что он явно на нее запал.

— Видел бы это твой соулмейт, — смеялась Ино, когда они выпрыгнули из автобуса в незнакомом районе, прямо под медленно приближающееся к закату солнце. — Ох, а мальчишка симпатичный был…

Сакура, которая мальчишку не разглядывала, безразлично пожала плечами. Что-то ей подсказывало, что лучше бы Мадара этого не видел.

— Та-а-ак, ну и куда же нам? — Ино, обрызганная солнечными лучами, в светлой куртке, со жгуче-блестящими волосами крутанулась на каблуках, осматриваясь.

Сакура прищурилась, чтобы не слепило глаза, тоже повертела головой.

Квадрат из одинаково-серых и высоких домов казался угнетающим. А еще ей было непонятно, в каком из них жил Шисуи. Замершая рядом Ино, видимо, подумала об этом же, потому что достала телефон и быстро застучала подушечками больших пальцев по экрану. Налетевший порыв ветра швырнул ее яркие, собранные в высокий хвост волосы назад. От этого зрелища вязко потянуло в груди. Сакура отвела взгляд, чтобы не бередить душу.

— Та-ак, — протянула она, не отрывая взгляда от экрана, — через дорогу у нас тут супермаркет, а нам нужно… нам нужно… ага! Нам вот тот дом. А подъезд у нас какой?..

Сакура со вздохом потянулась за телефоном, чтобы набрать Шисуи. Про подъезд он ничего не написал.

— Второй подъезд, — ответил Шисуи, как только она спросила, — я вас встречу, подходите.

Огромный серый дом с множеством этажей был длинным. Ино наметила второй подъезд первой и зашагала к нему, изящно переставляя тонкие ноги. Отстать от нее было легко, но она упрямо поймала темп. Подъездная дверь открылась, когда они уже поднялись по ступенькам к крыльцу. Выглянувший наружу Шисуи столкнулся взглядом с Ино, потом посмотрел на Сакуру и неловко, будто нехотя, улыбнулся.

— Проходите, — он придержал дверь, впуская их внутрь.

Сакура с интересом обернулась на него, замечая, что сутулости у него уже не наблюдалось, а беспросветная усталость в черных глазах исчезла бесследно. Шисуи выглядел бледным, с вьющейся крупными кольцами шевелюрой растрепанных блестяще-черных волос, в расстегнутой куртке и в мятой зеленой майке, но — умиротворенным. Это завораживало.

Они поднялись на лифте до шестого этажа, и за это время Ино уже успела очаровать равнодушного ко всему и явно желающего вернуться поскорее к соулмейту Шисуи. Сакура, наблюдавшая за процессом с интересом, старалась спрятать улыбку за воротом куртки.

Первое, о чем подумала Сакура, проходя в чужую прихожую, — холодно. Короткий пустой коридор с пустой вешалкой для одежды, без коврика у двери, со строгим цветом стен — серым. Ино, впорхнувшая внутрь, так не оглядывалась — наскоро скинула туфли на толстом высоком каблуке и сообщила:

— Мы ненадолго, не волнуйтесь, Шисуи-сан.

— Не волнуюсь, — вежливо ответил он и даже скупо улыбнулся, когда заметил, что Ино с нетерпением переминается с ноги на ногу. — Шизуне очень ждала. Проходите. Постарайтесь не очень ее волновать.

Сакура просочилась в комнату первой, на правах самой миниатюрной, и едва не прикусила губу. Шизуне, закутанная в ворох одеяла, с подушкой под головой, выглядела больной — полупрозрачно-бледной, с синевой под полуприкрытыми глазами, но ужаснее всего выглядели расплывшиеся по подушке черной кляксой волосы. Обкромсанные неровно, где-то длиннее, где-то короче, они тускло поблескивали на свету.

Горячий ком закупорил горло, и вместо приветствия Сакура только смогла помахать дрогнувшей рукой. Шизуне мягко улыбнулась тонкими сухими губами, и Ино не выдержала.

— Шизуне, дурочка, ну что это такое, — она уронила изящную сумочку на пол и шагнула к расстеленному на полу футону. — Ну вот какая религия мешала тебе сесть в такси?

— Была хорошая погода, и я хотела погулять, — сонно ответила Шизуне и попыталась приподняться.

Шисуи, возможно, этого ждал — парой размашистых шагов пересек комнату и уложил приподнявшуюся на локтях Шизуне обратно и наградил ее таким взглядом, что сразу стало не по себе. Она вздохнула едва слышно, но у ее соулмейта от этого мгновенно сменилось выражение лица.

Наблюдать за ними было интересно. И, кажется, не только Сакуре. Ино с полуулыбкой смотрела, как Шизуне зарывается тонкими белыми пальцами в густой ворох кудрей присевшего рядом с ней Шисуи. Впрочем, это быстро закончилось. Шизуне стрельнула глазами в них и убрала ладонь. Ее соулмейт как-то совсем недовольно покосился на них же, но промолчал.

— Ты не разглядела лиц? — решившая, что момент не стоило усложнять, Ино опустилась с другой стороны.

— На них были маски. Черные, как медицинские, — мягкая улыбка пропала с лица Шизуне так же легко, как и появилась, уступая место усталости.

Сакура краем глаза заметила, как ее пальцы собрались в дрожащие кулачки, стиснувшие одеяло. На один из них мгновенно легла широкая загорелая ладонь, с плетением тонкого синего браслета на запястье, и мягко надавила. Наблюдая, как тонкие белые и жесткие смуглые пальцы сплелись в замок, Сакура чувствовала, что в комнате потеплело.

— Мы их найдем и побьем, — хмуро пообещала Ино и плюхнулась с другой стороны, цапнула тонкую ладонь Шизуне в свою и ободряюще потрясла. — И вообще налысо побреем! Ну? Не плачь, Шизуне, не плачь, отрастут твои волосы. Я тебе маску принесла. Мажешь ей кожу головы, час держишь, а потом волосы мягкие, блестящие, а еще и растут от нее быстрее. И запах твой любимый — персиковый.

Слезы в уголках обычно спокойных темных глаз Сакура разглядела не сразу, а когда разглядела — сделала вид, что не заметила. Как удивительно, что именно Шизуне, самая отстраненная и больше похожая на темное дождливое облако, могла быть настолько уязвимой.

— Я сделаю чай, — нехотя, словно слыша чью-то немую просьбу, сказал Шисуи и разжал ладонь, выпуская хрупкие пальцы соулмейта.

Как только его спина исчезла за разъемом двери, Ино подобралась и начала с самого интересного:

— Итак, ты правда не видела их лиц или не хочешь, чтобы Шисуи пытался их найти?

— Правда не видела, — Шизуне нахмурила брови, смотря на Ино с легким оттенком насмешки. — Шисуи не господь-бог, а его адепт. Сама знаешь, что найти человека только по внешности, причем, самой распространенной, без связей попросту невозможно. Это Сакуре, — она сочувственно потрепала Сакуру, присевшую рядом, по локтю, — так не повезло.

— Очень даже повезло — мы встретились гораздо раньше, чем могли, — Ино мельком улыбнулась Сакуре и тоже потрепала ее, но уже по плечу. — Это наш цветочек, небо многое потеряло, когда дало ей Мадару.

«Мадара» по ее голосу определялся, как легкое ругательство и одновременно божье благословение.

— Лучше бы не давало, — заметила Шизуне, поджав губы. — Это жестоко — отправлять нас туда, где нам совершенно не место. И мы должны привыкать, выживать, прятаться и врать, прямо как люди.

— Может, суть в том, чтобы не стать человеком? — легко и ненавязчиво поинтересовалась Ино, но в ее тоне затрещал легкий морозец.

— Может, нет никакой сути, — тихо ответила ей Шизуне и бледно улыбнулась, но темные проницательные глаза наполнились упрямством. — Но если есть, то почему же ты спустилась и стала?

— Кто сказал? — Ино взглянула мельком, но так, что по спине у молчаливо наблюдающей их разговор Сакуры побежали мурашки.

Шизуне вялой ладонью поманила ее к себе, а когда та наклонилась — ткнула пальцем куда-то в шею, под сползшую горловину нежно-розовой водолазки. Лицо у Ино вспыхнуло, а она сама резко отстранилась, дернула ткань повыше и заявила хмуро:

— Это тебя не касается.

— Но и не тебе в таком случае говорить о сути, — Шизуне миролюбиво улыбнулась и взглянула на Сакуру. — Чие-сама передавала тебе привет и просила не поддаваться, а если будут обижать — возвращаться. Конечно, не советую тебе возвращаться, но, если будут обижать — говори нам.

— Мы найдем на твоего соулмейта управу, — поддержала Ино и усмехнулась. — И на твоего, Шизуне, тоже, если что. Я вообще хотела ему голову оторвать. Это же надо было…

Шизуне стрельнула в нее острым и черным взглядом, становясь похожей одновременно на всех Учиха вместе взятых.

— Я сама виновата. Сбежала, не разобралась и не поговорила, хотя, — она с усилием усмехнулась, — стоило.

— Плюс один в твоем клубе, — пихнула в плечо Сакуру Ино. — Вы так похожи, я просто умираю.

Шизуне с Сакурой обменялись сомневающимися взглядами.

— Мы не похожи, — покачала головой Сакура. — Шизуне выше, и волосы у нее черные.

— Ты очаровательно прикидываешься дурочкой, когда хочешь, — едко заметила Ино и прищелкнула пальцами.

— Мадара тоже так говорит, — кивнула Сакура и улыбнулась, опуская глаза.

— О-о, чье-то сердечко затрещало, — Ино встрепала ей волосы небрежным жестом. — И как оно? Влюбиться в своего соулмейта?

Влюбиться? Сакура удивленно нахмурилась, собираясь переспросить.

— Ну… тебе хочется быть рядом, постоянно трогать, получать знаки внимания, улыбаться и выглядеть для него красивой… — заметившая на ее лице растерянность Ино принялась загибать пальцы.

Шизуне, наблюдавшая за ними, с каждым словом улыбалась все шире. Может, на нее так действовал их визит, но она больше не выглядела настолько больной — даже порозовели щеки.

— Точно не выглядеть красивой. У меня не получится. У меня волосы — вон какие, — пробормотала Сакура и пропустила сквозь пальцы короткие и криво растущие пряди. — И… влюбиться — это плохо?

— Плохо, если это не соулмейт, — Шизуне вздохнула медленно и глубоко, не замечая блеснувших льдом глаз Ино. — Это… знаешь, люди иногда способны на большее, чем мы. Они могут влюбляться и любить в ответ, а мы… мы узнаем об этой возможности только когда спускаемся. Мы не всегда можем понять, что любим, потому что этого никогда не испытывали. Что делать, если что-то чувствуешь, а что — не понимаешь? Никому не нравится быть уязвимым, нам — особенно, мы уязвимы уже с того момента, как ступаем на землю. А если это еще и не соулмейт, то…

— …больно и неприятно. Если есть соулмейт, зачем смотреть на кого-то еще? Поэтому не влюбляйся ни в кого, кроме Мадары, — перебила ее Ино. — В него можно, вы уже по умолчанию вместе.

— Ино, по умолчанию не работает, — Шизуне посмотрела на нее снисходительно. — То, что соулмейт есть, и ты его нашла, еще не значит, что вы с первого взгляда друг друга полюбите или вообще когда-нибудь полюбите. Бывает даже такое, конечно, но это в основном среди людей… Но люди и не ограничены — они могут решать за себя, а мы остаемся без выбора — зов, и все. Странная и дикая несправедливость… Но когда мы уходим, они начинают кое-что понимать и зов тоже начинают чувствовать. И это больно. Так больно, что они готовы принимать нас обратно, только бы это прекратилось.

— Возможно, все проблемы стоит решать разговором, а не прыжками с крыши. Чтобы не мучить ни себя, ни соулмейта, — тонко заметила Ино, которая начинала, на взгляд Сакуры, злиться.

— Не надо осуждать нас с Сакурой, — губы Шизуне холодно искривились. — Ты не была на нашем месте, и, дай человеческий бог, не побываешь. А влюбиться, Сакура, это совсем не страшно. Любовь — это гораздо глубже влюбленности, так безболезненно и легко не проходит. Сначала ты боишься за него, стараешься быть рядом и не видишь никого другого, дышать не можешь, когда он рядом и совершенно в тебя не влюблен. Потом ты небо готова благодарить только за то, что он есть, и готова пройти все заново, только бы снова его увидеть.

Ино рядом смотрела жутко, болезненно, сжимала челюсти, и Сакура впервые видела ее такой. Это было страшно. Но еще страшнее были слова Шизуне. Любовь. Зачем, если это так больно? Почему вообще это нужно? Пройти снова?

Она невольно подумала о Мадаре и представила, что ей снова придется спуститься вниз, в неизвестность, чтобы его увидеть. В груди разлилось оцепенение, нехорошее и мутное. Она тряхнула головой, отгоняя мысли и ощущения.

— А… — Сакура сглотнула, нервно обнимая себя за плечи. — Если ему это не нужно?

— Значит, делаешь так, чтобы стало нужно, — неожиданно жестко сказала Ино. — Улыбаешься, заботишься, проявляешь инициативу, что хочешь делаешь, это ведь уже твое.

От этой откровенной резкости повеяло холодом. Ино смотрела насквозь, видела кого-то другого и говорила это тоже кому-то другому. Было что-то в ее словах личное, прикрытое корой жестокости и вязким налетом совета, но Сакура не обманулась. Это предназначалось совсем не ей.

Спас ситуацию Шисуи.

— Девушки, вам чаю, а тебе, Шизуне, таблетки, — появившись в проеме двери с квадратом черного подноса, на котором белели три чашки, он легко развеял напряжение.

Из глаз Ино пропал металлический блеск, а лицо разгладилось. Шизуне, смотрящая на нее пристально, расслабилась. Сакура расслабилась тоже, понимая, что об этом больше никто не заговорит.

— Горькие, — выдохнула Шизуне как-то совсем по-детски, хмурясь, когда в ее пальцы вложили несколько белых кругляшков разной формы.

— Я добавил в воду мед, — Шисуи, опустившись на пол, осторожно подсунул руку под затылок соулмейта и очень плавно приподнял, помогая запить таблетки водой. — Надеюсь, что вы успели посекретничать.

Проклюнувшаяся в его голосе ирония Сакуру искренне восхитила. Все-таки когда рядом была Шизуне, ее соулмейт становился совершенно другим человеком. Это был совсем не тот Шисуи, которого она увидела в первый раз, и об этом вспоминалось каждый раз, когда проявлялись различия.

— Смешно, смешно, — Шизуне посмотрела на него внимательно и безуспешно попыталась скрыть улыбку, когда Шисуи наклонился чуть ниже, чтобы было удобнее держать руку под ее затылком. — Ино, я же совсем забыла… я тебе телефон должна вернуть.

— Вернешь, когда свой появится, — фыркнула она, и вот по ней абсолютно точно нельзя было сказать, что она буквально пару минут назад была злой и раздраженной.

Они засобирались домой совсем скоро. Когда Шизуне начала говорить еще тише, а Шисуи — посматривать на них откровенно намекающе. Ино почти сразу все поняла и тут же мило улыбнулась, сказав, что раз уж опасности нет, то им пора. Сакура пожелала Шизуне поскорее выздороветь и больше никуда не влипать, чем вызвала у ее соулмейта усмешку. Может, потому, что последний совет больше относился к ней и часто применялся Мадарой.

— Мы должны что-то сделать, правда? — тихо спросила Сакура, наблюдая, как за окном автобуса мелькали неоновые огни магазинов.

Сидевшая рядом Ино повернула голову. На ее радужке отразился рыжий отблеск. На секунду Сакуре показалось, что Ино над ней посмеется. Но Ино не засмеялась — сощурила глаза болезненно и кивнула. Выбившаяся из хвоста светлая прядка мазнула ее по щеке.

— Надо дать поправиться Шизуне, — так же тихо ответила Ино, заправляя локон за ухо. — И не сделаешь пока ничего.

Сакура кивнула и отвернулась, прижимаясь лбом к стеклу. Клокотавшая внутри беспричинная злость щипала горло. Хотелось найти тех, кто так безжалостно с ними поступал, и… После «и» в голову не шло ничего.

Мадара встречал ее на остановке, как и обещал. Ино, которой нужно было проехать еще одну остановку, помахала ей рукой из окна, когда автобус тронулся. Смотря, как он исчезает за поворотом, Сакура чувствовала безграничную усталость. Но стоило посмотреть на подошедшего соулмейта, как внутри приятно потеплело. Мадара недовольно цокнул, заметив, что куртка была застегнута не до конца.

— Руки в карманы прячь, холодно, — вместо приветствия посоветовал он и «вжикнул» молнией куртки, чуть не защемив ей кожу под подбородком. — Как в гостях?

От его рук едко пахло сигаретами.

— Шисуи другой, — пожала она плечами, но руку в карман убрала только одну. В другом кармане был телефон, а места для руки — не было.

— Хорошо, — кивнул соулмейт и взглянул на ее ладонь косо. — Домой? — небрежно протянул руку.

— Домой, — согласилась она, когда горячие пальцы Мадары свернулись вокруг ее ладошки.


Примечания:

честно, между тремя огнями (двумя, но не суть) мне еще бывать не приходилось. Ино есть о чем рассказать, Шизуне тоже, Сакуру мы просто наблюдаем с самого начала.

в черновиках имеется еще одна глава, так что следующие выходные будут горячими)0))

или нет, все в ваших руках

Глава опубликована: 01.11.2024

24. Не смотрите на ноги.

— Ты не выглядишь счастливой, — мельком заметил Мадара, наблюдающий, как она разувалась.

Сакура подняла голову, смотря на него снизу-вверх, и небрежно пожала плечами. Она, наверное, выглядела усталой. И даже если не выглядела, то уж точно так себя чувствовала. Весь вечер наблюдая за спорами (пускай и не участвовала), она не ощущала себя в порядке. Казалось бы — все они с неба, так почему себя так друг с другом вели? Это было не самым приятным открытием.

Впрочем, приятнее было наблюдать за Шизуне и Шисуи. Сакура вспомнила, как щеки подруги розовели, стоило только ее соулмейту оказаться вблизи. И это у невозмутимой Шизуне! Не стоило задумываться, как выглядела она сама, когда Мадара оказывался рядом или прикасался к ней.

— Шисуи перестал горбиться, — заметила она тихо, снимая кроссовки.

— Есть повод. Загулявший соулмейт решил, что пора остепениться, — с тонкой насмешкой в ровном и спокойном тоне ответил Мадара.

Сакура сдавила челюсти, чувствуя, как усталость от прошедшего дня начинает становиться похожей на недовольство.

— Ты так говоришь потому, что я такая же, но меня обижать не хочешь? — спросила Сакура и распрямилась, смотря безотрывно в его лицо.

— Только потому, что считаю глупой эту вашу идиотскую привычку видеть опасность там, где ее нет, — Мадара невозмутимо повел бровью, отсекая намек, скользяще погладил Сакуру по плечу. — Ты была странной. Я думал некоторое время, что у тебя проблемы, — он повел другой рукой у виска. — Но чушь вроде такой мистики мне в голову не приходила — у меня с головой полный порядок. А ты решила действовать на опережение.

От него повеяло смесью тяжелой усталости и мягкой, почти невесомой насмешки. Почувствовавшая слабину Сакура молча вжалась щекой в его ладонь, которая легко поправила ей прядь волос. Твердая и мозолистая, она осторожно погладила ее по скуле, легла на затылок и прислонила к чужой груди, надавливая. Зов свернулся в тонкую натянутую до крайности нить. Но над Мадарой он никакой власти не имел, потому что тот его не чувствовал. Кто знает, вдруг, к лучшему?..

— Мне было страшно, — не оправдываясь, сказала Сакура, обнимая соулмейта за пояс с осторожностью, и замерла в его руках. — Я тоже была важна.

Встревожившее ее знакомое щемящее чувство в груди чуть утихло. Зов, будто вросший ей под ребра, сыто задрожал и медленно, неохотно начал подтаивать. Желтое освещение прихожей действовало убаюкивающе. Сакура зарылась носом Мадаре в майку, вдохнула поглубже, жалея, что таких моментов мало. Внутри что-то распускалось, согревая и наполняя голову роем мелких пузырьков. Действовал ли на нее так соулмейт или, в принципе, так действовало возвращение домой, она не знала. В тот момент было глубоко безразлично. Только бы подольше.

— Все важны, — после недлинной паузы сказал Мадара. — Я бы, может, у виска покрутил. Ты бы спрыгнула со стула, взлетела, мы бы выпили — я валерьянки, а ты чаю, и все было бы отлично. Никто бы не сходил с ума пару месяцев.

Лежащие на ее затылке пальцы скользнули ниже, чуть надавили на сочленения позвонков. Она, понявшая намек, приподняла голову, чтобы посмотреть сквозь слой желтого света на соулмейта. Он чуть сощурился, и мелкие — едва заметные — морщинки под глазами стали похожи на тонкие лучики.

Завороженная Сакура, которой кроме этого взгляда ничего больше не требовалось, не сразу поняла, что он ей сказал. Когда поняла — тихо рассмеялась, прижавшись щекой к теплому и не сопротивляющемуся ее прикосновениям Мадаре, скользнула ладонями по его спине.

— Сакура, — вкрадчиво произнес соулмейт над головой, и его взгляд будто стал материальным, — ты не понимаешь, что делаешь.

— Обнимаю, — непонимающе озвучила то, что делала, она и задрала голову.

Мадара взглянул ей в глаза в упор. От его долгого и темного, прокаливающего взгляда захотелось спрятаться. Руки разжались сами собой, обвисая по обе стороны от тела.

— Нет, не понимаешь, — почти по-доброму усмехнулся он, погладил ее по голове и развернулся в сторону кухни.

— Это все из-за того, что я твой соулмейт? — тихо спросила Сакура. — Если бы… ну… если бы я не была твоим соулмейтом…

— Тебя бы здесь не было, — усмехнулся Мадара и чуть обернулся, сверкнув черными глазами-углями.

Он то ли не понял, что она имела в виду, то ли специально ушел от ответа, но Сакура не настаивала. Что она сделала не так, было непонятно, но спрашивать… Лучше было спросить у Ино, как-нибудь потом.

Остаток вечера прошел мельком. Сакура медленно задремывала над очередной книгой, пока Мадара что-то печатал на клавиатуре ноутбука. Вид у него был мрачнейший. Ночью он спокойно лег рядом, словно забывая, что сказал в прихожей, но все-таки недовольно хмыкнул, когда сонная Сакура придвинулась поближе к его боку. От его хмыка сон с нее слетел, сразу захотелось отодвинуться, но кто бы дал… Мадара придержал рядом, накрыл одеялом до самых плеч, а еще и сверху рукой придавил. Сакура от такого двуличия вспыхнула. Попыталась поворочаться. Ее молча втиснули в рельеф чужого горячего тела, шепнули на ухо вкрадчиво:

— Только дернись.

В отместку пихнув его лбом в горло, Сакура фыркнула, но, пригревшись, снова задремала.

И проснулась в каком-то непонятном состоянии: каждый кусочек тела ныл, голова была совсем мутной, а нос зудел. Хотелось одновременно закутаться в одеяло и раскрыться, сползти на холодный пол, чтобы остудиться.

Решив, что сначала нужно привести себя в порядок, Сакура с трудом подняла тело с кровати. Мадары рядом снова не было. Не было и его кроссовок у входа, как она заметила, когда вышла в коридор. Но беспокойство надолго в гудящей голове не задержалось — там вообще сложно было чему-то сейчас задерживаться.

Она долго умывалась прохладной водой, чистила зубы, а потом снова умывалась — лицо просто горело. Когда собралась выходить, то вдруг поняла, что как-то слишком шумно в коридоре.

— Какой я тебе мастер? — цедил сквозь зубы с крайним раздражением Мадара, кажется, готовый вот-вот взорваться.

Сакура почувствовала запах нехорошего и поспешила просочиться из санузла в прихожую, чтобы посмотреть и — при случае — попытаться вмешаться.

Мадара медленно и неотвратимо теснил к открытой двери какого-то невысокого и светленького мальчишку. Мальчишка упирался, как мог, пыхтел, пытался пробиться в коридор, а потом вдруг заметил ее и замер.

Сакура с интересом наблюдала, как его лицо медленно покраснело, потом побледнело, потом он взглянул как-то странно на ее соулмейта, а потом обзор на странного мальчишку ей загородили широкой спиной.

— Иди в комнату, — коротко и сквозь зубы, как этому же мальчишке, кинул Мадара.

Обиженная таким тоном Сакура даже не подумала пошевелиться — скрестила руки на груди и твердо уперлась пятками в пол.

— Мастер, это ваша девушка? — в голосе мальчишки послышалось странное восхищение.

Он, попытавшись воспользоваться паузой, дернулся — мелькнула светлая шевелюра около левого плеча Мадары. Но не смог просочиться вовнутрь — соулмейт мгновенно приложил его об стену, держа за воротник куртки одной рукой.

— Вон отсюда, — с ледяной вкрадчивостью прошипел соулмейт, мазнув бешенным взглядом по Сакуре, и приложил мальчишку о стену еще раз, так, что он охнул. — Может, еще на первый урок успеешь.

— М-мастер, да говорю же: у нас экскурсия сегодня, — пробормотал опешивший мальчишка и попытался дернуться, чтобы освободиться от чужой хватки.

— Мне плевать, — одним жестом откинул его в сторону двери, на старые позиции, Мадара. — Вали.

Верткий мальчишка резво высунулся из-за его плеча снова, мельком осматривая ноги Сакуры, и проворонил тот момент, когда Мадара вытолкнул его на лестничную площадку.

— Мастер, но мне надо! Я хочу быть, как вы! — уже оттуда завопил он. — Я могу платить!

— Платить? — жестоко усмехнулся соулмейт, повел плечами, и по помещению потянуло холодом. — И сколько? У тебя всех карманных не хватит, чтобы один мой выигрыш покрыть.

— Да я зарабатываю!.. — с гордостью начал мальчишка.

— Вот и зарабатывай. На высшее себе накопи, — лениво перебил его Мадара и захлопнул дверь прямо перед его носом.

От этого звука в голове зазвенело. Сакура зажмурилась, прижимая ладони к вискам. Ее тут же грубо вздернули за локоть.

— Когда я говорю тебе идти в комнату, — прорычал ей в лицо Мадара, сдавливая в пальцах ее руку до онемения, — ты идешь в комнату, а не даешь малолеткам рассматривать твои ноги!

Почему на все нужно было реагировать так бурно? Ничего она не давала рассматривать!

— Мне больно, — просипела она обиженно, дергая руку.

Твердые, как металлические, жесткие пальцы разомкнулись сразу же. Зато оцарапали обнаженное бедро — дернули край длинной майки вниз, чтобы он сполз ниже. Внезапно стало понятно, что имел в виду Мадара. Щеки обожгло краснотой. Но пояснить, что это было не специально, не успела. Сначала внутри резко засвербело. Захотелось почесать нос. Сакура глубоко вдохнула и вдруг согнулась, оглушительно чихая. Руки соулмейта придержали ее за плечи, мгновенно ощупали — лоб, под подбородком, приподняли голову, чтобы их хозяин смог рассмотреть лицо. Мадара сделал это с такими придирчивым видом, будто от этого зависело что-то важное.

— И как ты себя чувствуешь? — Мадара приложил к ее лбу ладонь еще раз, взглянул вопросительно.

— Жарко, — невпопад ответила Сакура и шмыгнула носом, чувствуя, как становится нехорошо.

— Голова болит? Слабость? Горло? Все сразу? — кратко перечислил Мадара и, заметив ее неуверенный кивок, процедил сквозь зубы несколько ругательств. — В кровать.

— Но я… — помня, что она еще не успела позавтракать, Сакура попыталась возразить, но наткнулась на черный тяжелый взгляд и смешалась. — Хорошо.

Тем более что схлынувшая на время слабость вернулась с процентами. Захотелось к чему-нибудь прислониться, что Сакура и сделала — оперлась плечом о стену под пристальным взглядом соулмейта, неловко попыталась улыбнуться. Он не оценил и одним мягким движением поднял на руки.

— Как с тобой сложно, — процедил он сквозь зубы, осторожно проходя с ней в проем двери.

— Я не специально, — сонно прижалась к его плечу щекой Сакура и протестующе вцепилась ему в шею, когда поняла, что ее собираются уложить в кровать.

— Да что ты как ребенок, — рявкнул на нее Мадара, отцепляя от себя. — Никуда я не денусь, лежи!

— Ты обещал, — пробормотала ему вдогонку Сакура, чувствуя, как глаза начали слипаться.

Мадара чем-то недолго гремел на кухне, а потом вернулся, когда она уже почти задремала, и заставил ее подержать во рту какую-то плоскую палочку. От выражения его лица, когда он эту палочку потом разглядывал, Сакура даже проснулась и натянула одеяло до переносицы, следя за соулмейтом большими глазами и надеясь, что он не будет ругаться. Но кого тут волновали ее надежды. Выслушивая, какая она дура, если всего за пару часов на улице умудрилась простыть, Сакура зашмыгала носом.

— От этого не умирают, — сердито просветил ее соулмейт и прокрутил в пальцах палочку-градусник.

— Слышу крики, думаю, что умер кто-то, а потом вспоминаю, что с вами живу, — со стуком заглянувший к ним в комнату Изуна был до невозможности саркастичен.

— Мило, — Мадара посмотрел на него косо и раздраженно. — У нас нет противопростудного.

— Я тебя понял, — Изуна скользнул внимательным взглядом по съежившейся в коконе из одеяла Сакуре, покачал головой. — А… мне показалось, или приходил этот твой… как его…

— Предлагал заплатить, — отмахнулся Мадара и с раздражением провел ладонью по лицу.

Изуна странно дернул бровями, присвистнул, но, заметив взгляд старшего брата, приподнял руки ладонями навстречу.

— Схожу в аптеку, — пообещал он и добавил, обращаясь к Сакуре: — Не волнуйся, если сработало обезболивающее, то сработает и противопростудное.

Закутанная в одеяло до кончика носа, накормленная (насильно, но не суть) и с пачкой бумажных салфеток под боком, медленно теряющая желание спорить с Мадарой и его мер насчет выздоровления Сакура послушно запила несколько таблеток теплым зеленым чаем и так же послушно попыталась заснуть.

Мадары в комнате не было, он о чем-то говорил с Изуной на кухне. Вслушаться было невозможно — в голове гудело. То ли из-за таблеток, то ли из-за чего-то еще (слоя одеяла) стало невыносимо жарко. Сакура вытерпела недолго — почти сразу раскрылась, избавилась от мягких домашних штанов, которые пришлось надеть под пристальным взглядом соулмейта, и завернулась в одеяло снова. Стало гораздо легче.

Подумав, что так он быстро ее раскусит, Сакура раскрылась снова, запихнула снятую одежду под кровать и, услышав шаги, закуталась в одеяло как могла плотно. Заглянувший в комнату Мадара прошелся обжигающим взглядом по ее голым пяткам, торчащим из кокона, приподнял брови, и Сакура мгновенно накинула на ноги край одеяла.

— Так жарко, — жалобно просипела она, смотря на севшего рядом соулмейта. — Я не могу заснуть.

Мадара молча прощупал ее лоб и вздохнул. Потянувшаяся вслед за исчезнувшей ладонью Сакура тихо вздохнула. Соулмейт посмотрел испытывающе, но все-таки сдался и неловко потрепал ее по шее, притягивая ближе.

Уткнувшись ему в плечо лбом, Сакура ненавязчиво спросила:

— А почитать?

— Какое почитать? — Мадара хмыкнул и мягко надавил ей на плечи, укладывая к себе на колени. — Только голова заболит. Попытайся заснуть.

— Но я не могу, — шепнула Сакура, подкладывая под голову руку, чтобы не упираться щекой ему в бедро, и устраиваясь удобнее. — Пожалуйста.

На мгновение глаза Мадары, наблюдавшего за ней снисходительно, стали непроницаемыми, сверкнули, шевельнулись желваки на скулах, повеяло какой-то неоформленной опасностью. Но он справился с собой неплохо, почти сразу, криво улыбнулся и спросил с невозмутимостью:

— Что хочешь почитать?

— Гарри Поттера, — тут же выпалила Сакура и поморщилась, когда от чересчур громкого звука своего же голоса виски заныли.

Мадара кивнул, поинтересовался, на какой книге она остановилась, что-то посмотрел в закладках приложения, а потом встал (Сакура успела расстроиться) — принес свои наушники. Один вложил ей в ухо, мазнул пальцем по экрану, и в наушнике появился голос. Секунду она слушала молча, восхищенно тараща глаза, чихнула от накатившего и растроганно поблагодарила наблюдающего за ней соулмейта.

— Хочешь тоже послушать? — предложила она тихо, протянула ему второй. — Это интересно.

— Знаю. Я даже смотрел, — Мадара поступил не так, как ожидалось, с усмешкой забрал у нее наушник, прилег рядом, устроившись на левом боку и нависнув над ней.

Сакура пропустила мимо ушей это «даже смотрел», придвинулась к нему поближе и прикрыла глаза. Мадара не сказал ей ни слова, только молча поправил край одеяла, натянув его повыше. Вспомнив, что он весь день только и делал, что заботился о ней, Сакура не смогла сдержать улыбку.

От соулмейта пахло сигаретами и кофе. В одном ухе звучало, как волшебник Гарри Поттер оказался в новом приключении, второе едва различало звук дыхания соулмейта. Кто бы мог подумать, что именно это сочетание могло потянуть ее в горячий и мутный сон.


Примечания:

самые горячие одеяла, чаи и чужие руки)0)) все для вас.

когда Сакура обнаруживает, что ее ноги вообще-то в закрытой коллекции.

Глава опубликована: 01.11.2024

25. Вступление не рассматривают.

Горячий мутный сон втянул ее в себя надолго по самые кончики ушей, обжег горло резью, растянул все кости в теле, пропитал кожу влажным и липким маревом, разложил время на миллионы нескончаемых минут. Измотанная слабостью и жаром она едва разбирала, чего от нее хотят. От таблеток и от вида еды тошнило.

Жар то поднимался, то спадал, и в редкие проблески адекватности она запоминала только Мадару и его попытки ее чем-нибудь напоить: бульоном, водой, каким-нибудь шипучим витаминным раствором. Когда становилось невыносимо, он, прохладный и широкий, опускался рядом, Сакура неосознанно цеплялась за него крепче и облегченно засыпала, как проваливалась в густую горячую черноту.

Иногда он что-то рассказывал (что именно — больная голова не распознавала), иногда просто молчал рядом, но этого хватало. От него все чаще пахло сигаретами — от их запаха тоже подташнивало. Это тревожило, но не настолько, чтобы Сакура помнила это каждый раз, как просыпалась.

Кажется, пару раз звонила Ино, но Мадара поговорил с ней сам, не дав телефон Сакуре. Обижаться было невозможно — последующий приступ жара заставил ее забыть о том, что с Ино действительно хотелось поговорить (в конкретном данном случае — хотя бы послушать), и уткнуться лицом в плечо опустившегося рядом Мадары.

Тем не менее, постепенно становилось лучше. Сначала жар начал спадать. Со временем Сакура смогла думать, слышать и говорить без дикой боли в горле. Таблетки перестали вызывать тошноту. Вскоре Мадара с иронией поздравил ее с первой выпитой полностью пиалой бульона за шесть дней. От удачно прикрытого той самой иронией облегчения, прозвучавшего в голосе соулмейта намеком, по влажной спине поползли мурашки.

Сакура впервые за долгое — шесть дней были бесконечными — время взглянула на него вполне осознанно. Соулмейт выглядел так, будто не спал, как минимум, целые сутки и теперь смахивал на Изуну в его лучшее время отработки хвостов.

— Я в порядке, — с раздражением отозвался на легкое замечание Мадара и уложил ее обратно, когда Сакура попыталась встать. — Даже не думай.

Что-то все это ей напоминало.

Сопротивляться такой опеке было бы крайне опасно, потому что за эти шесть дней, как казалось Сакуре, Мадара подошел к точке кипения вплотную. Ей совсем не хотелось его злить, поэтому она — без страдальческих вздохов и грустных глаз — завернулась обратно в одеяло, оставив снаружи только кончик носа. Впрочем, у нее появилось послабление — соулмейт, не выдержав ее сопения, включил ей аудиокнигу на том месте, где она остановилась в прошлый раз, и вручил наушники. Знал, с какой стороны к ней подойти.

Так в процессе медленного и усталого выздоровления Сакура провела еще несколько длинных и заполненных чужим голосом, читающим ей Гарри Поттера, дней. Прежде чем дать ей встать и принять душ, Мадара придрался ко всему, к чему мог придраться — к цвету лица, к температуре тела, к наличию слабости или кашля — и только потом хмуро согласился.

Горячую воду, обрушившуюся ей на острые после болезни плечи, она восприняла как чудо. Мыльная пена с нежным медовым запахом смывала все неприятные испарения прошедшей простуды.

Из душа Сакура едва выползла, чувствуя странную усталость, взглянула на себя в зеркало мельком и ужаснулась. Мало того, что кожа едва ли не позеленела, так еще и пропали щеки и стали острыми углами плечи…

Мадара мелькнул в коридоре, как только она вышла из санузла. Было ощущение, что он поджидал, и об этом так захотелось спросить, что Сакура действительно едва не спросила.

Соулмейт подцепил ее запястье двумя пальцами, покрутил, рассматривая на свету, скривился небрежно. Осторожно отобравшая свою руку Сакура поежилась под его пристальным взглядом.

— Выглядишь отвратительно, — с мерзкой честностью сообщил Мадара, задерживая темный взгляд на ее щеках.

Да, это определенно то, что она хотела от него услышать. Но обижаться сил не было. Сакура со вздохом пожала плечами. Ткань майки колыхнулась и предательски сползла с правого плеча так, что рукав обвис. Мадара проследил за этим движением как-то гипнотически, шевельнул челюстью (наверняка был уверен, что Сакура специально) и настойчиво поправил ворот майки. Случайно скользнувшая по влажной распаренной коже ладонь соулмейта заставила вздрогнуть. Поежившаяся вдогонку Сакура постаралась сбежать в комнату раньше, чем Мадара снова посмотрит на нее тяжело. Но опустившаяся на плечо — прикрытую тканью часть — ладонь перенаправила ее на кухню, подталкивая очень настойчиво.

Изуна, обитавший там, может, с самого утра (около него на столе уже стояло несколько грязных кофейных кружек) и листавший что-то на планшете, поднял голову, как-то отрешенно разглядывая Сакуру, приподнял брови и молча махнул ладонью в сторону холодильника.

Между братьями царило какое-то особенное взаимопонимание. Иногда кому-то из них не нужно было говорить, все понималось с одного жеста или выражения лица. Если бы Сакура не наблюдала это сейчас, то не поверила бы, что такое возможно.

После сытного завтрака (скорее, раннего обеда) ее снова потянуло в сон, и она почти задремала над чашкой теплого чая. Сидящий напротив и все еще что-то читающий с обеспокоенной складкой между бровей Изуна щелкнул у ее носа пальцами и посоветовал прилечь. Мадара, будь он здесь, его бы поддержал. Но Мадары не было — он пообещал, что скоро вернется, и ушел в магазин. Впрочем, судьбу лишний раз искушать не хотелось. Уютно завернувшись в одеяло, Сакура вдохнула поглубже запах постельного белья, поерзала, ища удобную позу, и задремала.

Мадара вернулся совсем скоро, она расслышала, как хлопнула входная дверь, но не смогла разлепить глаза. Спустя некоторое время ей на лоб опустилась теплая ладонь и почти сразу исчезла. Сакура сонно приоткрыла глаза, смотря на нависшего над ней соулмейта мутно, и натянула одеяло повыше, до носа.

Постепенно она совершенно окрепла, чему, кажется, очень обрадовался Изуна — ему больше не приходилось варить ей бульоны. Сакура, услышавшая об этом, почувствовала мучительную неловкость за свою болезнь.

— Если в этом доме лучше всех готовлю я, что же с этим сделаешь, — отмахнулся от ее извинений Изуна и потрепал ее за щеку холодными пальцами, больно оттягивая кожу. — Тебе все равно придется посидеть некоторое время на калорийном меню.

Обтирающийся об ноги Роши согласно мяукнул и потянулся, выгибая спину. Сакура хихикнула и нагнулась, чтобы взять хитреца на руки и посадить к себе на колени. Кот тут же замурчал, ткнулся пушистой головой в ладонь и скосил круглые глаза на недоеденную молочно-рисовую кашу. Изуна закатил глаза и пододвинул тарелку к себе.

— У тебя же есть корм, не скандаль, — ласково потрепала Роши по голове Сакура, когда тот обиженно дернул хвостом и собрался сползти на пол.

— Всю неделю какой-то странный, — Изуна задумчиво взглянул на передумавшего убегать Роши.

— Ну так свози его к ветеринару, — посоветовал зашедший на кухню Мадара, поставил перед Сакурой какую-то маленькую цилиндрическую коробочку. — А это тебе. Витамины. По две во время еды.

— Но я же выздоровела, — с опаской задрала голову Сакура, чтобы взглянуть ему в лицо.

— Это поможет не заболеть снова, — подал голос Изуна и с шумом отхлебнул из чашки с чаем, смотря на Мадару как-то очень насмешливо. — Для обычной простуды ты слишком нас перепугала.

Уже позже, когда Изуна ушел куда-то по своим (очень неожиданно образовавшимся) делам, Мадара невзначай поинтересовался:

— И что, на небе вообще никогда не болеют?

Перебиравшая в уме, что бы такого почитать (Гарри Поттер слишком напоминал о только что прошедшей болезни), Сакура встрепенулась. Задумчиво подняла глаза к потолку. Нет, кажется она об этом уже говорила ему.

— Никогда, — с уверенностью заявила она. — Мы же не мокнем и не мерзнем.

Мадара с сомнением приподнял брови, но если и хотел сказать что-то едкое, то промолчал. Это было странно приятно, учитывая, что чаще всего он находил способ ее уколоть и сделать это крайне небрежно.

Когда ей позвонила Ино, Сакура провисела на телефоне несколько часов — благо, Мадара был не дома (благо ли это было — тот еще вопрос, учитывая, что где он, Сакура не знала). Поэтому, предложение Ино навестить ее она отложила до вечера, потому что без одобрения соулмейта с этим было не разобраться.

— Почему нет, — медленно ответил Мадара, обдумывая предложение, и взглянул на Сакуру остро. — Снова не сляжешь?

Будто из-за Ино она могла заболеть. Звучало странно, но Мадара выглядел слишком серьезным для шуток. Пришлось действительно пообещать.

Но она появилась не больной, а красивой. Сакура с восхищением разглядывала ее рассыпавшиеся по плечам светлые, чуть ли не солнечные волосы. Открывший ей дверь Изуна смотрел на Ино почти так же, только с учетом его характера это выглядело просто крайне пристально.

— Здравствуйте, меня зовут Ино, — она улыбнулась, и в коридоре стало светлее, мельком мазнула по Изуне взглядом и чуть не выронила сумочку, когда разглядела Сакуру. — Ты как полупрозрачная…

Это было совершенно не так. Ино не стоило преувеличивать, тем более, в присутствии Изуны — у него очень насмешливо блеснули глаза.

Сакура пожала острыми плечами, скромно улыбнулась и пригласила Ино пройти. Мадара, появившийся будто из воздуха, доброжелательно приподнял уголки губ вверх, мельком поблагодарил Ино за заботу о Сакуре (прозвучало, правда, не совсем благодарно). Ино, впрочем, на оттенки тона внимания не обратила.

— Мне стоило следить за ней лучше, — с хитро прищуренными глазами ответила она, приобняв Сакуру за плечи.

— Это не всегда даже у меня получается, — криво ухмыльнулся Мадара.

Нет, будто она специально искала неприятности! То, что они ее сами находили, не было ее виной. Но попробуй, объясни это Учиха Мадаре.

Ино с улыбкой пила сваренный ей Изуной кофе, легко откликалась на любые темы, а потом вдруг зашла на тему болезней.

— Да, у некоторых из нас это немного тяжелее проходит, — призналась она, мельком взглянув на сощурившегося Мадару.

— «…некоторых из нас»? — усмехнулся Изуна, смотря снисходительно. — Вы тоже из этой секты?

Светлые брови Ино медленно поднялись. Она переглянулась с Сакурой и изящно пожала плечами, легко соскользнула со стула, небрежно оставив телефон на столе. Ее волосы колыхнулись в солнечном свете яркой волной. Она мягко двинула ладонями, разводя их в разные стороны, будто потянулась на носочках, становясь на самые кончики пальцев. Мелькнул солнечным зайчиком бледный луч на ее фиолетовой юбке. Яркие волосы рассыпались на пряди. Ино вдруг стала выше одним мягким и плавным толчком.

Изуна пролил чай из заварочного чайничка мимо собственной чашки. Встал. Обошел Ино, поджавшую под себя ноги так, будто она полулежала в кресле, по кругу, осторожно попытался дотронуться — ладонь прошла насквозь.

Мадара встал тоже, замирая позади Сакуры, оперся ладонью о стол.

— Выглядит необычно, — заметил он крайне нейтрально.

Ино улыбнулась совсем не смущенно, повела бровью, уже сама наполнившаяся снисходительностью, как солнечными лучами.

— Членство с рождения, Изуна-сан, — с насмешкой заметила она и выпрямила колени, с легким шорохом одним слитным движением опустилась с кончиков пальцев на полную стопу. — Но если научитесь так же, то мы рассмотрим вашу заявку.

На секунду Сакуре показалось, что ровное даже в такой ситуации лицо Изуны потемнело, но уже спустя мгновение он с усмешкой поинтересовался, есть ли льготные пропуска для студентов. Шутка была вымученной.

— Я после такого пачку скурил, — мельком заметил Мадара и усмехнулся, встрепав тяжелой ладонью Сакуре волосы. — Что, хочешь, вместе сходим и проверимся?

Что это значило поняли только эти двое.

— Я был не прав, — со стеклянным взглядом отозвался Изуна, опуская взгляд на ступни Ино, будто во всем виноваты были они. — Хорошо… Хорошо. Но… Вы просто появляетесь из ниоткуда? Это нормально? То есть, как вы приживаетесь?

— Не из ниоткуда, — Ино снова заняла свое место, посматривая на все еще стоящего за спиной Сакуры Мадару, — с неба. А приживаемся с трудом.

— Я заметил, — насмешливо отозвался соулмейт, но в его тоне звучало напряжение.

Сакура с линией мурашек по позвоночнику вспомнила, как опрокинула его на крышу дома, подумав, что он собирается прыгнуть.

— О-о, давайте начистоту. Не все из нас хотят спускаться вниз неизвестно для кого, — Ино отточенным движением поправила прядь волос, колыхнувшуюся от резкого движения. — Некоторые были бы и рады вернуться. Но, какая жалость, надолго не выходит. Сакура, наверное, вам объясняла, почему. Такая вот, — фыркнула, — дилемма.

Почувствовавшая, что разговор уходит не туда, Сакура поняла, что пора либо менять тему, либо делать большие глаза и надеяться, что Ино заметит.

— По опыту знаю, — вежливо, но не очень сдержанно заметил Изуна, — что тем, кто остается внизу, тоже не слишком хорошо.

Его взгляд пропорол сжавшуюся Сакуру. На плечи мгновенно легли ладони Мадары, осторожно сжав.

— Только поэтому и возвращаемся, — насмешливо закончила Ино. — Точнее, возвращаются. Меня это миновало.

— Это не самая лучшая тема, — заметил Мадара, от которого настойчиво повеяло прохладцей.

Изуна посмотрел на него косо, повел бровью как-то разочарованно, но промолчал. Зато завязал с Ино новый спор о соулмейтах, только уже в пределах земли. Сакура почти сразу перестала вслушиваться — голову сдавило в тисках. Рядом на стул бесшумно опустился Мадара, загораживая боком Ино. Сакура заметила плавающий в черной радужке тревожный нехороший блеск.

— У нее нет соулмейта, так? — спросил он тихо и серьезно, смотря безотрывно.

На то, чтобы понять, о чем сейчас пойдет разговор, Сакура потратила несколько секунд. Это просто пришло к ней озарением. Но Ино только что взлетела и ничего не почувствовала. Иначе это было бы заметно. Если зов и имел какие-то особенности, то одной из них была боль. Отрицательно покачав головой, Сакура поняла, что была права. Мадара помрачнел. Его плечи напряглись, будто на них опустили тяжелый и невидимый груз, пальцы медленно перебрали воздух.

— Мне стоит предупредить его о прикосновениях?

Что могло изменить прикосновение? Сначала был зов, а уже потом нужно было это прикосновение. Мадаре, конечно, об этом неоткуда было узнать. Она не помнила, рассказывала ли об этой особенности проявления предназначенности у духов воздуха или нет.

Но за Ино вдруг стало обидно. Что ему в ней не нравилось? Разве она была бы плохим соулмейтом для Изуны? Да, у нее был парень, но… Но они бы что-нибудь с этим придумали. В конце концов, просто парень и свой соулмейт — это какие-то совершенно несопоставимые вещи. Разве можно было отказаться от соулмейта ради какого-то… человека? Сакура посмотрела на Мадару еще раз, скользя взглядом по его напряженному и мрачному лицу, и медленно покачала головой.

— Он не ее соулмейт, — тихо и едва слышно сказала она, кося на увлекшуюся разговором и даже порозовевшую Ино.

Пока что. Зов мог появиться в любой момент. Ино могла взлететь через минуту и понять, что вот оно — то, что ее так кололо. Но Сакура не стала рассказывать об этом, подумав, что реакцию Мадары предугадать было сложно.

— Хорошо, — резкое и бледное лицо соулмейта как-то неуловимо смягчилось.

Сакура опустила глаза в пол, понимая, что спрашивать прямо сейчас, что было не так, бесполезно. Сейчас Мадара бы точно не ответил.


Примечания:

тру-спойлер, но Мадара готовит дерьмово, так же, как и варит кофе, поэтому Изуна давным-давно взял эту обязанность на себя и не считает это чисто женским занятием (лучшие повара — мужчины, и вы его не переубедите).

А вообще, Мадара уже прочувствовал на себе, что такое соулмейт не из мира сего, и теперь крайне недоволен тем, что один такой неоприходованный связью неподалеку от его младшенького братца.

набросать все события на главу в черновике, чтобы уже в процессе редактирования понять, что кое-что важное никуда не влезает. м-м-м, узнаю себя. тот самый спойлер из группы перешел в следующую главу, тот еще момент.

вы можете оставить мне отзыв и очень меня порадовать с:

мне не хочется тыкать порогом отзывов, последние несколько недель текст идет отлично и тормозить не хочется. впрочем, все поправимо.

Глава опубликована: 01.11.2024

26. На своем примере.

Ино не провела с ними много времени. Спустя полчаса она взглянула на экран телефона, застучала по сенсору пальцами и недовольно поджала губы, смотря на Сакуру через стол.

— Мне уже пора, — с сожалением сказала она и отодвинула чашку с чаем.

Сакура проследила за этим движением с неизвестно откуда взявшейся тоской. Пока Ино была рядом — все казалось немного ярче и светлее, даже медленно подкрадывающаяся усталость не была на этом фоне критичной.

Но все-таки они успели поговорить только вдвоем, без следящего за ними весь вечер Мадары и Изуны, присматривающегося к Ино как-то очень странно — то ли с сомнением, то ли с интересом. Получилось это в коридоре, когда Ино уже переобувалась, заматывалась в шарф, куталась в свое пальто.

— У тебя все-таки хороший соулмейт, — шепотом, будто это было секретом, сообщила Ино, поправляя шарф. — Как посмотрит, если что не так — беги и не оглядывайся. Хорошо, что мы друзья, да?

Сакура растроганно поджала губы, стараясь не улыбаться, в ответ на вопросительный взгляд Ино поддалась вперед и приобняла. От Ино приятно пахло.

— Научить бы тебя косы плести, — хихикнула Ино, приобнимая в ответ, — а то у тебя сзади такое уютное гнездышко, — ее пальцы зарылись в волосы Сакуры на затылке и осторожно потрепали.

Она, зажмурившись, с удовольствием подставила затылок. Ино снова хихикнула, тонко и легко, как ветер свистнул, и приобняла крепче. От накатившего ощущения уюта и спокойствия заслезились глаза. Если бы можно было упросить ее остаться…

— Мы друзья, — почти пропела Сакура, широко улыбнувшись удивленной Ино. — Это мой новый момент для Патронуса.

— Такие, как мы, должны держаться вместе, — глаза у подруги стали хитрыми. — Профессор Снейп или Драко Малфой?

— А-а-а… — с недоумением протянула Сакура, лихорадочно размышляя, что это за вопрос. — А мне надо выбирать?

— Действительно, зачем? Они оба шикарные, — Ино нахально пихнула ее бедром и вдруг замерла с открытыми глазами, с шипящим звуком вздохнула и рассмеялась, чем Сакуру напугала. — Я тебе маску забыла отдать! Сейчас, надо ее найти, — и, отстранившись, закопалась в своей сумочке. — Я хорошо разбираюсь в уходовой косметике, поэтому… считай, что это кусочек помощи.

Сумочка была нежно-голубой, маленькой, на тонкой цепочке, и как в ней поместилась круглая баночка зеленого цвета размером с кулак Сакуры было очень интересно.

— Наносить на чистые влажные волосы, держать час, только когда нанесешь — укутай голову чем-нибудь. Пищевая пленка может подойти. Потом обязательно смыть, — Ино снова потрепала ее за волосы на затылке и сочувственно поджала губы. — Отрастать будут долго, да. Та-а-ак. Сколько времени? — когда она взглянула на экран телефона, то, кажется, побледнела. — О, все, Сакура. Мне пора. Пиши и звони, желательно каждый день. Хорошо?

— Хорошо, — пообещала она и неловко уткнулась носом в чужое, приятно пахнущее плечо, когда Ино снова ее приобняла.

Когда она исчезла, и Сакура закрыла за ней дверь, то хорошее настроение потускнело.

В баночке оказался какой-то мутно-белый крем, пахнущий сладко и размазывающийся по пальцам склизко. Наносить его сейчас на волосы она не собиралась, поэтому убрала на полку в ванной. Появилось стойкое желание укутаться в слой одеял и полежать. Она, прислушавшись к себе, решила, что это будет неплохо.

В комнате обнаружился Мадара — он что-то искал в шкафу, забрасывая что-то себе на плечо, а что-то — обратно на полку. Он обернулся, мельком осмотрев Сакуру, будто в чем-то убеждаясь, и отвернулся обратно к полкам с одеждой.

— Твоя подруга уже ушла? — спросил он нейтрально.

— Да, — поняв, что ее планы менялись на глазах, Сакура вздохнула и на вопрос в чужом взгляде ответила своим: — Почему тебе не нравится Ино?

Вполоборота стоявший Мадара приподнял брови, будто услышал какую-то глупость, развернулся полностью, держа в руках темную майку, и криво улыбнулся.

— Разве она мне не нравится?

— Если бы она тебе нравилась, — Сакура медленно подошла поближе, встав рядом, — разве ты бы волновался так за Изуну? Она правда хорошая.

— Чересчур, — кривая улыбка стала чуть шире, а в голосе Мадары Сакура расслышала насмешку. — Для Изуны даже слишком.

Что-то подсказало, что считал Мадара как раз наоборот.

— Ты так не считаешь, — мягко коснулась его локтя Сакура и заглянула в жесткое напряженное лицо снова, улыбнулась, как могла, осторожно. — Ино очень умная и красивая. Если бы она была его соулмейтом, Изуна бы ее полюбил.

Даже если бы ему не нужен был соулмейт.

— Есть качество, которое я очень ценю в людях, — Мадара небрежно щелкнул ее по носу, смотря сверху-вниз, едко и снисходительно. — Не лезть в чужие дела. Полезнее только не говорить о том, чего не знаешь.

— Но ты сам лезешь в чужие дела! — отмахнулась от его руки Сакура, хмурясь. — Это ведь их дело, а не твое!

Глаза соулмейта на одно короткое мгновение — всего на секунду! — вспыхнули темным огнем. Сакура попятилась, ловя этот перепад настроения остро. Под пятку что-то скользнуло. Мадара коротким мгновенным движением выбросил руку. Сакура машинально вскинула ладони, закрывая лицо, и судорожно вздохнула, когда ее вжало в горячий бок. Ребра больно сдавило.

— Мне интересно, — сухо раздалось над головой, а рука, обхватившая ее повыше талии, исчезла, — если я положу на пол в середине комнаты банановую шкурку, как быстро ты на ней поскользнешься?

Сакура нервно вздрогнула, решая отойти. Она не понимала, почему этот короткий жест, который был призван ей помочь, а не ей навредить, так ее испугал. Может, дело было в том, что у соулмейта было совсем не дружелюбное лицо? Но так ведь — давно привыкла…

— Ты меняешь тему, — пробормотала она, хотя внутри уже не была уверена, что хочет продолжать.

— Это ты ее меняешь, — невозмутимо ответил Мадара, стащил с плеча висящие на нем несколько маек, оперся плечом об открытую дверь шкафа, балансируя. — Не я поскользнулся. Но что ты хочешь от меня услышать? Изуна мой брат. Младший. Его выбор — это его выбор, ты права. Но знаешь, что помогает сделать правильный, — он усмехнулся углом губ, вглядываясь в Сакуру пристально, — выбор? Взгляд со стороны.

— Но… — она вскинула голову, пытаясь подобрать слова и донести до него, что не понимает этой позиции.

— Сакура, — вкрадчиво и мягко, как перед какой-нибудь едкой просьбой, окликнул ее Мадара, — скажи мне: твоя подруга ведь спустилась оттуда же? — его рука сделала неопределенный жест в пространстве.

Было забавно, как он пытался избегать говорить прямо — с неба. Но забавность момента не казалась такой яркой, учитывая, что Сакура уже успела напрячься.

— Да, — кивнула она, внимательно смотря на соулмейта.

— Тогда, — темные глаза медленно сощурились, — у нее подозрительно длинные волосы. Шизуне попалась. Ты попалась. Но ваша общая знакомая — нет.

— Я не понимаю, — честно сказала ему Сакура, обнимая себя за плечи. — Ино просто спустилась гораздо раньше. Она тут давно, ты же слышал.

— Но тебя нашли, Сакура. Я бы даже сказал — поджидали. Какова вероятность того, что в многомилионном Токио пара чокнутых парикмахеров совершенно случайно наткнется на, — он указал ладонью на нее, делая короткую паузу. — Дважды, Сакура, дважды.

— Я не знаю. Я не понимаю тебя, — с нарастающей тревогой внутри отрезала она и вздернула подбородок.

— Хорошо, — он развел ладонями, смотря с насмешкой, — тут ничего не сделаешь. Но я не верю в совпадения.

От его тона, высокомерного и снисходительно-теплого, к горлу подкатила волна. Сакура вздохнула резко и бессознательным жестом зачесала упавшие на лицо волосы назад. Ей было до ужаса неприятно это слышать.

— Я хочу спать, — сообщила она ему твердо и развернулась к кровати.

Мадара ничего не ответил. Когда она закуталась в одеяло, отогревая замерзшие ступни в тепле, и мельком взглянула в сторону шкафа, то увидела, что соулмейт снова перебирал одежду. Он стоял так, будто собирался двинуться и ударить — с расслабленными плечами, но чуть сгорбившийся, с напряженной спиной. Что-то странно кольнуло Сакуру под ребра, но она не обратила внимания и отвернулась сама, пригрелась в коконе из одеяла и вскоре задремала.

Проснулась она от того, что босым ногам было холодно. Она потянулась, поджала к груди замерзшие ноги, понимая, что одеяло с них сползло, и бездумно вгляделась в темноту комнаты. Сколько же она проспала? Точно долго, потому что за окном была непроглядная чернота. Странно, но это почти не ощущалось. Сакура все еще чувствовала легкую слабость и желание похрустеть всеми костями, которые были в ее теле.

Мадары в комнате не было — иначе свет не был бы потушен или за спиной бы мерно дышало горячее тело.

Не став задумываться, куда он делся, она свернулась в клубок и закрыла слипающиеся глаза, собираясь заснуть снова. Но что-то ей мешало. То ли едва слышные голоса на кухне, то ли что-то загребающий в коридоре Роши. Обычно эти звуки не мешали и легко отметались на край сознания, но сейчас буквально затапливали голову. Сакура заворочалась раздраженно, скинула с себя одеяло и села. Сонно зевнула, понимая, что второй голос на кухне — голос Мадары. Один повод для беспокойства исчез.

Дверь была приоткрыта. Через щель на пол падала бледная полоска света. Вот и нашлась причина того, что слышно было слишком много. Со вздохом сползя с кровати, Сакура одернула длинную майку пониже (на всякий случай) и нехотя пошлепала босыми ногами к двери, чтобы ее прикрыть. Но звуки вдруг скользнули по осознанию. Ладонь сама замерла на ручке, почти захлопнув дверь.

— …за меня? Она не мой соулмейт. Так что лучше о себе позаботься, — с насмешкой процедил Изуна. — И определись, наконец. Может, уже пора?

Как же они были похожи, хотя бы тем, что использовали один и тот же тон, заметила Сакура.

— С чем? — от раздраженного голоса Мадары, густого и холодного, по спине побежали мурашки.

— Твоей способности делать вид, что ничего не происходит, можно только позавидовать, — Изуна хмыкнул, раздались странные хлопки. — Давай, скажи мне, что твой соулмейт тебя ни капли не волнует.

Подобравшаяся Сакура напряглась, прикусывая губу. Об ноги обтерся прокравшийся в комнату Роши, но она только мягко оттолкнула его в сторону. Это было нехорошо — подслушивать, но Мадара же и правда редко говорил что-то прямо и не увиливал, если речь шла об их соулмейтстве. Разве что только когда был зол…

— Я не собираюсь это обсуждать, — отрезал Мадара равнодушно.

— Да? Ну, тогда я опишу, как это выглядит со стороны. Это выглядит, будто ты определился и решил, что раз уж твой соулмейт упал тебе в руки, то этим можно воспользоваться, — в голосе Изуны прорезались тонкие и острые нотки холодного сарказма. — Раз уж соулмейт есть, пусть даже такой… почему нет? Никуда не денется, потому что у нее нет выбора, будет смотреть тебе в рот, потому что ты единственный, кому она может доверять. Улыбайся ей изредка, по головке гладь — и волшебная девочка будет счастлива… А себя можно убеждать, что это просто забота. За дурочками ведь нужно присматривать, вот ты и занимаешься. А то, что она смотрит на тебя, как паломник на статую Будды…

— Заткнись, — оборвал его жестко Мадара.

— Что? Что не так? Тебе не нравится? — словно подначивал его Изуна. — Мне тоже не нравится, когда ты начинаешь вести себя так, как будто мне десять лет, и я не способен разобраться сам. Разберись сначала с тем, чего ты хочешь сам.

— Я знаю, чего я хочу, — припечатал соулмейт и добавил: — Тише.

— Вот. Ты не замечаешь, что сам себе противоречишь? — Изуна не собирался отставать от этой темы. — Ты знаешь, чего хочешь. Тебе не нужен соулмейт, ты говорил об этом с детства. Но появляется Сакура с неба — и ты просишь меня быть тише, не лезть к ней с вопросами, не замечать, что она на первый взгляд не в себе, а на второй — просто двинутая. «Я подоткну ей одеяло, я буду поить ее бульоном и держаться на расстоянии чиха, я буду читать ей вслух и гладить по головке. Но конечно, я скажу своему брату, что у него появилась незапланированная сестра, а сам буду пялиться на ее коленки, а потом — дрочить в ванной»! Что, не так?

Что-то на кухне затрещало.

— Изуна, ты ебнулся немного, — прорычал соулмейт. Скрипнул стул, со звуком отодвигаясь. — Какое, нахер, дрочить в ванной? Я похож на педофила? Она как ребенок. Буквально. Я учил ее завязывать шнурки и застегивать молнию на куртке! Я смотрю за ней и всегда держу неподалеку, потому что она может на ровном месте найти себе проблему — поскользнулась сегодня на ровном месте и чуть не разбила себе голову. Изуна, прекрати делать вид, что у тебя на хромосому больше. Ты сам видишь. Она не разбирается в эмоциях. Когда ей хочется меня обнять — она это делает. Для нее это нормально, потому что приятно. Но я не могу объяснить ей, почему этого не надо делать! Я смотрю на нее и понимаю, что если скажу — она что-нибудь выкинет. Как в прошлый раз. Ты помнишь, чем все это кончилось в прошлый раз, — словно выкинув из себя все то, что копилось, Мадара замолчал.

— И, тем не менее, — Изуна, наверное, улыбался, — ты все это поощряешь.

— Я не поощряю, — устало ответил ему соулмейт. — Я не могу объяснить, что с этим не так. Может, это из-за идиотской связи, может, я просто схожу с ума!

— Конан сказала бы, что ты сходишь с ума, — заметил Изуна нейтрально.

— У меня все в порядке с головой, — раздраженно отмахнулся от него Мадара.

— Тогда ты ставишь на связь, — подытожил Изуна. — Знаешь, смотря на тебя, я понимаю, что соулмейт прямиком из-за облаков — опасная вещь.

— Не вещь, — коротко поправил его Мадара. — Если тебе для этого понадобился мой пример, я рад помочь.

— Себе помоги, — посоветовал Изуна в который раз. — Чокнешься ведь со своей биполяркой.

— Изуна, иди нах…рен, — посоветовал ему Мадара. — Лучше кофе свари. У меня сегодня последний выходной. Нет бы выспаться…

Замершая у двери и всматривающаяся в пустоту перед повлажневшими глазами Сакура медленно надавила ладонью на ручку. Полоска света с неслышным щелчком исчезла, и комната погрузилась в темноту.


Примечания:

потому что могу.

Аж курить захотелось хд

Говоря об этой главе, я стопорилась именно на последнем диалоге сотни раз, билась об него головой, билась головой об реакцию Сакуры, но потом решила, что живем один раз, и после четвертой волны правок выложила.

Собственно, для полного понимания ситуации нам нужен взгляд Мадары. меня так и подмывало написать главу с его фокалом, но скачущие фокалы остались в Миндале, мы им помашем ручкой.

Я честно пытаюсь быть более реалистичной, особенно с постепенным наращиванием эмоций.

Вообще, Учихи — это эмоции. А вот мне интересно. стоит ли у меня "нецензурная лексика"...

Глава опубликована: 01.11.2024

27. Если быть взрослым.

Сакура прикусила губу, съежившись под одеялом в маленький ком. В комнате не горел свет, уже давно стемнело. Мадара ушел только что, захватив спортивную сумку. Было что-то жуткое в том, чтобы лежать и делать вид, что спишь, пока соулмейт собирался на свою… работу. Не дергаться и не плакать, дав понять, что все слышала, было сложной задачей, и она с горьким привкусом гордости за себя с ней справилась.

Ей хотелось в тот момент, когда дверь закрылась, распахнуть ее снова, зайти на кухню и спросить у них:

— Почему просто нельзя все объяснить мне?

Без недомолвок, без этого кривоухмылочного «не стоит» или «не важно», без… без этой непонятной то ли заботы, то ли чего-то еще, чего она абсолютно точно не понимала! Она ведь многое, кажется, не понимала. Эмоции…

Эмоции!

Она вдохнула поглубже, прогоняя предательскую злость — на кого только? Никто не был виноват, что в ней чего-то не хватало. Зато, чего хватало — сюрпризов. Она старалась ничего не… выкидывать, как сказал Мадара. Большинство мелочей, неприятных и очень неприятных, с ней происходило совершенно случайно! И если Мадара имел в виду ту попытку сбежать через окно, а потом прыжок с крыши, то это был нечестный прием.

Под ногтями зашуршала простынь. Сакура, опомнившись, прекратила протирать в ней дырку. На Роши не свалишь…

В голове по замкнутому кругу вертелись слова Мадары:

«Она не разбирается в эмоциях».

«Для нее это нормально, потому что приятно».

«…не могу объяснить ей, почему этого не надо делать».

Сколько было намеков, пару раз было даже прямо… почему она не воспринимала это еще серьезнее, чем могла? Мадара сглаживал все, как мог, но… но в этом она, получается, видела противоречие?

Чувствуя, что вот-вот запутается, Сакура усилием воли отогнала холодные и скользкие, все никак не дающиеся в руки целиком, а машущие перед носом хвостами, мысли. Она чувствовала (удивился бы, узнав об этом, Мадара?), что ключевым понятием в том разговоре были не только эмоции, но еще и кое-что другое.

В груди нещадно пекло, как от болезни. Сакура помнила, что были таблетки, но и помнила, что Мадара чуть не сломал ей руку в прошлый раз из-за обезболивающего. Мадара. Все сходилось на нем. Все мысли в голове вдруг вместо точки стали оканчиваться именем. Ему ничего не стоило проникнуть внутрь, обосноваться там, поселиться, выжить из Сакуры спокойствие, жалить в самый болезненный момент так, что становилось еще хуже. Что нужно было сделать ей, чтобы просочиться в него хоть каплей?

Случалось ли такое с людьми вообще?

Ребенок. Ребенок-ребенок-ребенок.

Для людей дети были чем-то вроде котов и выглянувшего в серый день солнца одновременно. Не для всех и не все, но… Дети были милыми и маленькими, несамостоятельными. Сакура не могла отказаться от собственных домыслов, что именно несамостоятельность, а совсем не миловидность или маленький рост, делали из нее ребенка в глазах соулмейта. Взрослые умели и сами — завязывать шнурки, правильно держать хаси, пользоваться стиральной машиной (Изуна сказал твердое: нет), находить пути домой… Учились этому только дети или те, кто покупал новую стиральную машинку.

То, что попадалось ей под руки, рано или поздно сдавалось и усваивалось. Но даже этого было недостаточно. Это было тем, что распирало грудную клетку и рвалось наружу, стоило получить импульс — и все бы взлетело на воздух. Сакура замечала это выражение в книгах, которые читала, изредка, но запомнила его, потому что оно было интересным. Оно обозначало взрыв. Взрывы ничего хорошего не несли.

Чтобы не думать о взрывах, она попыталась не думать вообще ни о чем и заснуть. Но сон, пугливый и разборчивый, не шел, прятался где-то под навесом потолка, шелестел в углах, но не забирался на кровать.

Все равно, все равно все сходилось если не к детям, то к эмоциям. Сакура слышала эмоции. Она знала и страх, и легкий испуг, радость и неловкость, растерянность, восторг, тревогу, волнение — сколько всего! И какая из этого вороха эмоций должна была подсказывать ей, почему лишний раз Мадару трогать было нельзя?

Собственно, он мог бы объяснить это ей — у него самого край был очерчен. Иначе как бы он вовремя сводил все в свою неприятную кривую усмешку? Но стоило ли просить его помочь в этом разобраться? Сколько раз уже он отмахивался от неудобных вопросов?

Сакура глубоко вдохнула, впуская в грудную клетку тревогу. Что-то внутри казалось не таким. Она не сразу поняла — гудел зов. Мелко, как натянутая между пальцев нитка. Тревоги от этого осознания меньше не стало. Окружающая темнота накинула на голову невидимое удушающее одеяло. Сбрасывая реальное одеяло на пол, она вдохнула еще раз, села, растерла лицо похолодевшими ладонями и попыталась прислушаться к зову четче.

Но натянувшаяся на мгновение связь ослабла и притихла.

Сакура приложила ладонь к солнечному сплетению, будто это как-то могло ей помочь, перебрала по футболке пальцами, на всякий случай прислушалась снова. Но ничего особенного она не почувствовала. Зов, потревоженный как чьим-то касанием, не отзывался. Что об этом думать она не знала. Если бы… Пальцы зарылись в ворох спутавшихся коротких волос мимолетно, уже без судорог скребнув по затылку ногтями.

Она бы нашла.

Но от тяжелого и объемного чувства, разросшегося из крохотной точки, ее избавило несколько коротких воспоминаний. Зов уже так натягивался — и тревожнее, и сильнее, и Мадара рядом был. Медленно и неохотно, но все-таки отлегло. Сакура со вздохом повалилась обратно в кровать, разметывая руки и ноги в разные стороны, всмотрелась в потолок долгим рассеянным взглядом и вдруг поняла, что ее клонит в сон.

Он вернулся ранним утром. Все-таки задремавшая без него — сказалась то ли болезнь, то ли остаточная слабость — Сакура встрепенулась сонно, когда дверь в коридоре хлопнула. Заливший стены и пол набирающийся розового цвета пока что пепельно-голубой рассвет показался предупреждением. В коридоре было светло — горела лампочка. Дверь в санузел была приоткрыла. Осторожно подошедшая к ней Сакура совершенно случайно зацепилась взглядом за ручку и удивленно потрогала холодный влажный металл.

— М-мадара? — голос не сразу подчинился.

Темные мокрые пятна, налипшие на пальцы, отливали на свету бордовым.

— Ложись спать. Слишком рано, чтобы вставать, — сухо отозвался соулмейт, и в его голосе прозвучали предгрозовые нотки раздражения.

Сакура, растерянная и напуганная видом крови, поступила ровно наоборот. Влажная и скользкая ручка чуть не выскользнула из пальцев, но дверь открылась все равно полностью. Стоящий к ней вполоборота, опирающийся обеими ладонями об края раковины, Мадара опасно сверкнул звериными черными глазами. Но Сакура этого уже не замечала. В глазах двоилась и троилась пропитанная аляповатой красной жидкостью повязка, устроившаяся поверх чужого бока, под ребрами.

— Кровь, — сорвалось само нервным и дрожащим сгустком, Сакура вздернула испуганный взгляд на лицо Мадары.

— Сакура… — пока еще сдержанно, но уже с нарастающим напряжением попросил ее Мадара и повел безжалостно подбородком в сторону двери.

— Но я могу помочь, тебе же неудобно, — робко возразила она, мельком замечая, что узел марлевой повязки уже разлохмачен.

На секунду ей показалось, что тело вдавило в пол. В соулмейте что-то всколыхнулось — темное, нехорошее, мгновенно смывшее всю налипшую к нему усталость. Налившиеся бешенством чернильные глаза обожгли ей лицо. В воздухе затрещала невидимая, но туго натянутая нить.

— Я сказал: не лезь! — рявкнул Мадара так, что его голос на мгновение заполнил все, заморозил зеркало в ванной, прошелся морозцем по босым ногам, треснул под солнечным сплетением.

Но Сакуру словно заморозило вместе со всем, что было в комнате. Онемевшее тело отказалось шарахнуться назад, выбраться за дверь и спрятаться в тепле — под одеялом — с головой. В груди четко и громко что-то застучало, нарастая шумом в ушах.

— Хорошо, — ответил кто-то за нее, кто-то такой же холодный, как и Мадара сейчас, и Сакура с трудом прикусила язык, чтобы этот кто-то не добавил чего-нибудь едкого.

Она двинулась легко, разворачиваясь в каком-то глубоком оцепенении, хлопнула дверью и скользнула обратно, в комнату. Вслед за ней с тихим мявом просочился Роши, обтерся о ноги, запрыгнул на кровать и потоптался по подушке Мадары.

— Можешь ее даже под кровать затащить, — мстительно разрешила Сакура и плюхнулась рядом.

Роши с сожалением мрявкнул, подобрался к ее бедру и потерся об него головой. Ладонь машинально потянулась погладить. Коту этого показалось мало, и он забрался ей на колени, забил хвостом.

Сакура отстраненно улыбнулась, потрепала любимца Изуны за мягкое бархатное ухо и со вздохом опустила голову. Вопросы пришли поздно. Даже позже вспышки страха.

Это было опасно? Кто мог это сделать? Что произошло? Вспомнилась ночная тревога, короткая, погасшая быстро. Стоило о ней вспомнить, как она решила напомнить о себе. Сакура прикусила нижнюю губу, борясь с собой. Он уже вернулся. Все в порядке. Если мог справиться сам — значит, все было хорошо. Правда же?

— Когда я говорю: не мешай, — это было первое, что сказал вошедший в комнату Мадара с заброшенным на плечо полотенцем, — это значит только одно. Ты не можешь мне помочь.

— Может, стоит сначала сказать, что я не могу помочь, а потом кричать? — спросила у Роши Сакура, не поднимая головы. — Я умею слышать.

— Не похоже, — без запала, с которым он обычно ее колол, заметил соулмейт и развернулся к шкафу, снимая с шеи полотенце коротким рывком.

То, что называлось взрывом, медленно назревающее внутри с прошлого вечера, предвкушающе затрещало. Она, повинуясь этой невидимой, но горячей и толкающей вперед силе, одним движением встала, отпихивая Роши обратно на подушку соулмейта. Расстояние исчезло мгновенно, стоило только задать себе дорогу. Что будет потом вдруг стало мелочью, которую Сакура отмела в сторону, а потом протянула руки.

Горячая спина под ладонями напряглась мгновенно, как пробежала судорога. Смявшаяся ткань свежей футболки, еще пахнущей стиральным средством, вдруг рванулась из пальцев.

— Что ты делаешь? — обернувшийся резко соулмейт ошпарил ее черным взглядом, дернулся назад, когда ее ладони легли ему на живот и скользнули вверх, собирая тонкую черную майку складками. — Прекрати, — выцедил ей в лицо, больно впиваясь жесткой ладонью в левое запястье и отводя.

— Не нравится? — зашипела доведенная до точки Сакура такой же манерой, даже привстала на носочки, чтобы оказаться носом к носу. — А мне не нравится, когда на меня кричат!

И вдруг как проснулась. Стоя на цыпочках и чувствуя, как ступни начинают затекать, она смотрела соулмейту в глаза с каким-то оцепенением. Не тем, пугающим и морозным, а каким-то другим, пробирающимся сквозь позвонки вниз, к ногам.

— Ведешь себя, — на скулах соулмейта взбугрились желваки, а он медленно выпрямился, повел челюстью, будто прожевывая что-то, — как ребенок.

— Если быть взрослым — это быть таким, как ты, то зачем вообще быть взрослым? — в сердцах грянула Сакура, ошалевшая от потревоженной вечерней обиды, дернула на себя руку. — Я не ребенок!

Мадара не поддался. Его глаза загорелись нехорошим огнем, и что-то, что должно было отвечать за желание жить, в Сакуре мигнуло на секунду и погасло.

— Я просто хотела помочь! Просто помочь! Почему я не могу хотя бы попытаться? Я не глупая, я пойму, если мне сказать! Но ты либо кричишь, либо молчишь, либо… либо делаешь вид, что не понимаешь! А как я могу тебя понять, если ты не хочешь мне объяснить, что не так? — Сакура дернулась еще раз, чувствуя, что глазам становится жарко и влажно. — Ты мой соулмейт! У кого мне еще спрашивать?!

— Да, неплохо было бы обойтись без тебя, — тонкие сухие губы безжалостно двинулись, выпуская звук наружу так легко. — Все слышала? Любишь подслушивать, Сакура?

Ее дернули так, что ноги вдруг перестали держать. Все крутанулось, плечи больно ударились обо что-то твердое, а левую руку скрутили за спиной, заставляя выгнуться. Все зашло слишком далеко, и теперь об этом думать было поздно.

— Вы слишком громко говорили! — пискнула Сакура, понимая, что вот-вот что-то случится.

Зажатая между дверцей шкафа и чужим телом, горячим, пахнущим разрастающимся бешенством и ночными холодами, она быстро затухла. До ужаса захотелось вернуть время обратно, только бы не видеть, как нависающий над ней соулмейт щурится — будто готовится ударить.

— И ты хорошо слушала, — Мадара растер выкрученное запястье большим пальцем, заставляя дернуться, второй рукой оперся об дверцу рядом с плечом Сакуры, улыбнулся жутковато, заострившимися углами губ. — Что я должен тебе объяснить? Я готов. Спрашивай. Объяснить, почему мне не нравится, когда ты лезешь с руками? Может, вы наверху размножаетесь спорами, почкованием или хер знает, чем, но у людей это происходит по-другому. Процесс размножения приятный, очень даже, и размножаться нас, людей, тянет как раз после такого, — свободная ладонь отлепилась от дверцы и вкрадчиво опустилась Сакуре на грудь, провела небрежно, смяла так, что в животе что-то мерзко свернулось.

Она задергалась, пытаясь вывернуться, всхлипнула жалобно. От этого прикосновения хотелось оттереться, забыть его тут же или хотя бы сделать вид. Но даже вид нельзя было сделать — жесткие пальцы все еще держались за нее. Хотелось попросить остановиться, но язык будто присох к нёбу, а внутри кончился воздух. Дыша мелко, Сакура почувствовала, как щеки обожгло. Сухие и обкусанные губы засаднило от соли.

— Но, — Мадара усмехнулся как-то, как никогда раньше не делал, — Сакура, мы, люди, размножаемся либо из-за желания получить удовольствие, либо по любви, либо по пьяни. Я не пьян, я не нуждаюсь в удовольствии, и я тебя не люблю. Ты можешь продолжить меня провоцировать, и мы посмотрим, чем это кончится. Только я уверен, что и ты, и я об этом пожалеем, — и его ладонь, та, которая только что лежала на ее груди, почти осторожно погладила ее по щеке.


Примечания:

Шинигами Майя, думаю, что чего-то такого вы ждали давно)0))

на самом деле. это тот еще адовый пиздец, потому что в главу снова не влезла одна четвертая от того, что я планировала. слов нет.

И если по тексту, то конца такого я не планировала тоже, просто все пошли в разнос, что Мадара, что Сакура, где-то там неподалеку еще должен быть Изуна, но он спит в берушах, счастье ему.

когда не умеешь объяснять на словах, переходишь в интерактивный режим и немного мудачишь на поворотах — подходит обоим.

серьезно думала к концу, что не буду выкладывать главу и перепишу, но потом поняла, что все равно приду к чему-нибудь такому.

ваши отзывы помогают мне жить, писать и хотеть продолжать работу.

Глава опубликована: 01.11.2024

28. В последний раз.

Мир не рухнул, небо не погасло и солнце не исчезло. Все вокруг было точно таким же, как и вчера, разве что наступил другой день, другие ощущения и другое желание открыть окно и качнуться.

Первые минуты Сакура не могла вдохнуть, будто ей в горло врезали жесткий кусок льда, и пришла в себя только когда дверь за соулмейтом захлопнулась. Она сползла по дверце шкафа на пол и расплакалась в полную силу.

Мягкий рассвет гладил ее по рукам, льнул к волосам, ложился блеском на шерсть вертящегося вокруг Роши. Сакуре было впервые плевать на то, что небо ей протягивает в утешение. Она, стянув себя в маленький колючий ком, отпихивала и кота, и прятала лицо в руках от света, роняла едкие слёзы на пол и на свои колени. За что? Зачем так? Просто сказать! Просто. Сказать. Без этого… Ладонь сама собой растерла ноющую грудь. Захотелось расплакаться еще больше, хотя больше уже, казалось, некуда. Он всегда знал, как нужно уколоть, и даже сейчас попал, без осечки.

От всколыхнувшегося черной липкой дрянью омерзения на Мадару, саму себя, весь этот идиотский человеческий мир захотелось отчиститься. Сакура с коротким и протяжным всхлипом вздернула голову, встречая лицом яркие лучи разрастающегося за окном рыжим диском солнца. Стекло, стоило чуть повернуть голову, обдало глаза бликом. Задуматься над этим было делом пары секунд. Сакура смотрела насквозь влажными заплаканными глазами и вспоминала, как это — прятаться от судьбы там, откуда ее скинули. Чернота рванула вверх, накрывая с головой, и на целое мгновение короткое воспоминание превратилось в цель. Но Сакура сдержалась и не встала, чтобы подойти поближе и всмотреться вверх.

Никто из тех, кто остался там, не мог ей помочь. Ей вообще никто не мог…

Она задумалась. Помочь…

Мощно хлопнула входная дверь, и Сакура подскочила от неожиданности. Мадара ушел, поняла она мгновенно. От этого внутри только сильнее завыло.

Горячая вода, мягко огладившая плечи, помогла — унесла в канализацию и слезы, и ноющую под ребрами боль. Сначала избавление показалось почти радостью, но потом Сакура устало осела на дно душевой кабины, прижимая колени к груди, и уткнулась взглядом в просвечивающую сквозь прозрачные дверцы стену.

Она все еще ничего не понимала. Единственное стало яснее неба в погожий день — Мадара ее не любил. Сакура пыталась сказать себе, вспоминая пугающие слова Шизуне, что ничего страшного, ему так только лучше, а уж как лучше ей — не передать. Почему лучше и почему это «лучше» должно было успокаивать, Сакура еще не придумала. Он был честным и сказал в лицо, но она чувствовала: ей было бы лучше, если бы соулмейт промолчал хотя бы об этом.

Выходить из-под текущей по телу воды не хотелось. Заплакать не тянуло тоже. Она, опустив взгляд на руки, медленно перебирала пальцами, наблюдая, как с кончиков срывались прозрачные шарики. Зрелище достаточно завораживало, чтобы она на время отключилась, рассматривая только как на подушечках пальцев быстро набухали водные капли и шлепались вниз. Не то чтобы это успокаивало, но вскоре она смогла вздохнуть легче и выпрямить спину.

Внушить себе, что все будет хорошо, Сакура не могла — до сих пор чувствовала на своей щеке грубую тяжесть чужой ладони. Этой ладонью он мог свернуть шею тогда. Что-то было в его лихорадочно-горячем взгляде такое, от чего хотелось шарахнуться, спрятаться, закрыться хоть в том шкафу и подождать, пока схлынет.

Первое, что почувствовала Сакура, когда ее отпустили, облегчение. Сейчас его не было. Были «почему-почему-почему». Но спрашивать что-то у него… Она вообще не была уверена, что хотела спрашивать у него что-то в принципе.

После маски волосы пахли приятно. Сакура перебирала их на затылке, стараясь понять, насколько отрасли. Отрастали они так медленно, что пока не доходили даже до плеч — только до середины шеи… До дрожи в кончиках пальцев захотелось потерять под ногами пол, оказаться в воздухе и даже если выгореть, то выгореть не в этой квартире, а под беспощадно-голубым небом.

Оглянувшись на дверь, она убедилась, что та закрыта.

Под ногами мягко промялся матрас кровати. Сакура закрыла глаза, собирая все старые ощущения от полета в одной точке — у горла. Пустая и давящая на глазные яблоки чернота обволокла все тело. В груди тонко сжалось. Сакура оттолкнулась ногами от края, ухая вниз, сердце замерло, закололо в коленях. Ступни обожгло прохладцей пола. От разочарования на глаза навернулись едкие соленые слезы, и Сакура непримиримо смахнула их тыльной стороной ладони, взобралась на кровать снова.

Но — не выходило. Ни разу в груди не появилось того-самого ощущения, от которого раньше было не избавиться, потому что оно сопровождало Сакуру всю жизнь. От этого хотелось одновременно расплакаться от досады и попробовать с другой высоты. Попытки пришлось остановить — встал Изуна, зашумел у санузла, где-то там же замяукал Роши. Меньше всего хотелось объяснять брату соулмейта, заглянувшего на звук прыжков, что же такое она делает.

Чувствуя, что, если сейчас останется вместе со своими мыслями одна, точно расплачется, Сакура сердито ущипнула себя за щеку и потянулась к телефону. Ино ответила почти сразу, поинтересовалась, что произошло (как почувствовала), и Сакура не смогла сдержаться, уронила сначала одну крохотную и едкую слезинку, как точку перед новым предложением, но она вдруг превратилась в многоточие, и на щеки обрушился целый водопад. Это было безумно стыдно — прятать особенно громкие всхлипы в ладонях, бояться, что вот-вот заглянет Изуна, и не прекращать захлебываться словами.

— Я хочу приехать и открутить ему голову, — с прямолинейной и злой честностью грянула Ино, и что-то на фоне задребезжало, будто дно кружки врезалось в стол.

От абсурдности предложения даже захотелось рассмеяться, но собравшаяся в горле слизь дала только мягко хрипнуть.

— У теб-бя не п-получится, — икнула Сакура, зарываясь в одеяло с головой, — он си-ильнее.

— Я знаю, у кого точно получится, — мстительно парировала Ино, и что-то на фоне задребезжало еще громче. — А потом ты переедешь ко мне… Серьезно, зачем ему такой хороший соулмейт, как ты? Да пускай он идет на… на… на все четыре стороны!

Сакура икнула еще раз и так и замерла с приоткрытым ртом. Ино, наверное, шутила. Как это — переехать?

— Ничего я не шутила, — подруга фыркнула так, что пошли помехи. — Если тебе больно и мерзко, ты не должна это терпеть! Ты этого не заслуживаешь! Если он ведет себя как… как свинья, то ты не должна молчать и плакать! Ты тоже имеешь право знать, что происходит, тем более, если это происходит межу вами! — от нее повеяло нешуточной обидой. — Знаешь, я думала, что рядом с ним ты будешь в порядке.

Сакура шмыгнула носом и мрачно подумала, что сама хотела бы быть рядом с ним в порядке. Но получалось это не так часто, как хотелось.

— Я не знаю, что мне делать, — призналась она и прикусила губу. — Что делают люди?

— Бьют посуду, уходят, обижаются и перестают разговаривать или наоборот — пытаются прояснить, — Ино глубоко вдохнула в конце и продолжила: — Но, как я посмотрю, прояснить ты уже попыталась.

— Я думала, что это поможет, — призналась Сакура, ковыряя ногтем простынь, — я не хотела, чтобы все так вышло. Я просто хотела помочь…

— Сакура, есть такие люди, которым проще себе горло перегрызть, чем принять чужую помощь. Очевидно, что твой соулмейт из этого выводка. И это не изменится по щелчку. Люди вообще не меняются по щелчку. Кстати, для справедливости замечу, что мы тоже. Приспосабливаться, находить способы стать похожими на них… сама знаешь — ты в процессе, но меняться по щелчку мы тоже не умеем. Единственное, — Ино вдруг усмехнулась, — людей можно приручить.

Сакура, которая хотела вспылить и возразить (она просто увидела у него кровь и испугалась, ну неужели даже от Ино ей нужно защищаться?), забыла обо всем и с интересом пробормотала:

— Приручить?..

Приручаться люди могли по-разному. Такие, как Мадара, очень сложно и долго, а могли и вообще не приручаться. Сакура так и не поняла из сбивчивых объяснений Ино, что это значило. Но было ясно, что приручать — это сложно. Ей посоветовали прочитать книгу, у автора которой было зубодробительное второе имя. Или это была фамилия?.. Сакура не совсем понимала, как появляются фамилии и есть ли в них смысл, если они бывают одинаковыми у людей, не связанных родством, но это казалось второстепенным.

Но от книг ее отвлек Изуна.

— Не знаю, куда делся Мадара, но его отсутствие завтрак не отменяет, — заглянул в комнату он и ненавязчиво улыбнулся. — Ты какая-то заплаканная… что-то случилось?

— Тебе не обязательно быть со мной дружелюбным, — сказала Сакура тихо, но посмотрела на него прямо. — Я слышала ваш разговор и знаю, что ты обо мне думаешь. Я не глупая.

От этих слов должно было стать легче, но не сказать, что стало. Изуна умел выворачиваться не хуже своего брата, даже лучше — как иначе он бы смог так долго быть с ней вежливым и предупредительным? Но, даже зная это и зная, что он нашел бы способ ткнуть ее носом куда-нибудь, Сакура все равно не смогла это сдержать. Больше молчать не хотелось.

Изуна поскучнел, теряя и мягкий блеск терпеливой улыбки, и это самое дружелюбие.

— Тогда это все упрощает. Спасибо, что разрешила, — он скривил угол губ, смотря из-под полуопущенных век тяжело, и добавил вкрадчиво: — Раз мы об этом заговорили, то хочу напомнить: мне все равно, кто ты. Мы с Мадарой одни давно. Никого, кроме друг друга, у нас нет. И мы друг за другом присматриваем. Знаешь, чтобы никто из нас не творил дерьмо, как Мадара с тобой сегодня утром. Я не стал вмешиваться, это ваше дело, но, — Изуна посмотрел на нее коротко и насмешливо, — Сакура. Ты еще не усвоила, что не нужно лезть под горячую руку?

Горло обдало жаром.

— Но я… — она беспомощно, с едкой обидой взмахнула руками, не понимая, как объяснить.

— Да-да, хотела помочь. Понял. Но Мадара если не может справиться, обычно просит меня. Поверь, я разбираюсь в этом лучше, чем ты, — он снисходительно развел руками, отступая к двери. — И на будущее — когда видишь, что он готов тебе голову оторвать, не лезь с вопросами. Я понимаю, тебе в этом смысле с Мадарой не повезло. Ему изначально не нужен был соулмейт, а уж такой нестандарт, — Изуна сочувственно посмотрел на ее ноги, будто вспомнил, с какой легкостью взлетела Ино. — Раз ты все слышала… я дам тебе совет: не провоцируй его. Ни на что. Это ничем хорошим не кончается. Брат не может похвастаться самоконтролем.

Сакура задрожала от щемящей несправедливости. А как же она? Ему не дается самоконтроль, а ей разве дается? Не лезь, не подходи, не трогай, держись подальше… насколько подальше? Как определить, что он вот-вот начнет раздражаться? Что ни скажи — лотерея! Для людей это было развлечение, но для нее-то… для нее — нет!

Но слова, которые должны были все это донести до Изуны, никак не складывались на языке. Сакура смолчала, комкая в пальцах одеяло, и вдруг подумала в противовес самой себе: а почему бы и нет?

Почему она должна была тянуться и пытаться что-то сделать, пытаться кого-то понять, стараться быть лучше и… да даже думать о том, что такое «приручить» и как этому научиться! Если любое ее действие Мадара считал провоцирующим, то, может, и правда стоило держаться подальше? Зов в груди слабо натянулся, словно предупреждая, но Сакура с легкостью его проигнорировала, отмахнулась, почти как человек.

Мадара вернулся поздно. Утро успело перетечь в день, а день — в легкий васильково-синий вечер. Он прошелся пахнущим сигаретами вихрем по комнате, выхватывая из шкафа майку (старая была насквозь мокрой и с подозрительными темными подтеками) и по пути к двери, стягивая старую одним резким движением. Сакура, сидевшая на подоконнике, сжалась, но на нее не обратили никакого внимания. Сложно сказать: рада была она этому или нет.

Он не вернулся, даже когда дверь в санузел хлопнула во второй раз. Прошел на кухню. Сакура понимала, что им придется столкнуться лицом к лицу — и сегодня, как только настанет ночь — но ожидание выматывало. Грудь снова стиснула невидимая рука. С кухни раздался голос соулмейта. Она машинально перестала вслушиваться и отвернулась к окну, бессмысленно рассматривая кучные белые облака, подкрашенные начинающимся закатом.

Но в дверь вдруг позвонили. Раздраженно выругался Мадара, по звуку — прошел открывать. Кто бы это мог быть? Сакура подумала, что если это тот светленький школьник, то ему очень не повезло. В прошлый раз он с ним не церемонился.

В груди стало тесно, когда громкий и убедительный тон разлился по квартире, просачиваясь даже сквозь дверь. Сакура машинально соскользнула с подоконника и замерла, в растерянности прислушиваясь к речи Конан. Ноги сами понесли ее к двери.

— Никто не заявлял о пропаже! Ее не ищут! Она не пропадала из больниц или психиатричек! — Конан громко и четко выплевывала все это, и Сакура понимала, о ком шла речь. — Ни штрафа за неправильную парковку, ни приводов за какую-нибудь мелочь, ни… ничего. Ни одного совпадения с пропавшими без вести. Мадара, как так может повезти кому-то? Потерял память, наткнулся на соулмейта, попал в передрягу, ну шевелюру отстригли! Мелочь по сравнению с тем, что делают с девушками в таких подворотнях, — у нее проскользнула легкая брезгливость.

— Давай, скажи прямо, на что ты намекаешь, — предложил небрежно Мадара, и от звука его голоса все внутри сморозилось в ком.

Ладонь сама собой надавила на ручку двери.

— Не будь таким наивным, Мадара, когда у тебя начались проблемы? — замаячившая в проеме двери кухни спина Конан была прямой и напряженной. — Сколько она уже у тебя жила?

Взгляд Мадары, холодный и резкий, внимательный, прошел над плечом Конан и уперся Сакуре в лицо. Ее передернуло. Она бы и отступила, но Конан вдруг развернулась резко, так, что ее волосы колыхнулись веером. На мгновение она опешила, обводя замершую Сакуру взглядом, но быстро собралась и даже колко сощурилась, складывая руки под грудью плавным движением.

— Скажи честно: ты же все помнишь, — смотря пристально, она улыбнулась так, будто хотела наброситься, — просто прикидываешься дурочкой. Неплохо устроилась.

Шаг, и мерцающее палево-желтым оттенком платье можно было разглядеть вблизи. Сакура не попятилась, приподняла голову, понимая, что Конан смотрит на нее не с высоты роста, а с высоты шпилек, которые так и не сняла. От холодной и злой ненависти в чужом янтарном, казавшемся когда-то убежищем солнца, взгляде на кончике языка загорчило. Показалось, что Конан вот-вот готова была на нее замахнуться.

— Конан, это бред, — на напряженное плечо легла ладонь Мадары, отдергивая назад, и Конан послушно подалась. — Нельзя определить до прикосновения, кто кому соулмейт.

— Но можно подослать девчонку в беде! — Конан резким движением сбросила его ладонь с себя, разворачиваясь боком, ткнула в грудь. — Ты бы и так за ней пошел! А это… это просто как неоплаченные дополнительные! Мадара, мы же давно знаем друг друга. Ты никогда не тащил домой блохастых кошек и собак. Не стоило и начинать!

— Я не животное! — Сакура взглянула на нее уже по-другому, без этого солнечного отблеска, и почувствовала только разочарование.

Конан повернула голову к ней, брезгливо фыркнула и развернулась к Мадаре, который уже начал подергивать бровью, снова:

— Ты не серьезно, я же знаю. Это просто чувство вины! А ты ведь ни в чем не виноват. Она сама тогда сбежала!

По маске спокойствия Мадары пробежала короткая, но разрастающаяся трещина. Видимо, Конан знала это выражение лица, потому что тут же попятилась. Соулмейт усмехнулся, будто довольный произведенным впечатлением, мягкой поступью двинулся прямо на гостью. На лице Конан проступило замешательство. Она на негнущихся ногах цокнула назад.

— Думаешь, — он улыбнулся, заправляя Конан яркую прядь за ухо, — это твое дело? Кто-то просил тебя в этом копаться? Я не просил. Она, — ладонь указала на вздрогнувшую Сакуру, — тоже. С чего ты решила, что можешь вмешиваться в мои дела?

Конан затрясло.

— В твои дела? — переспросила она неверяще, так, что по спине побежали мурашки. — До того, как она появилась, твои дела были и моими тоже.

— Не были. Ты просто всегда в них лезла, — с безмятежным спокойствием ответил Мадара.

Сакура почувствовала, что пора куда-нибудь сбежать. Это было инстинктивно и ничем не объяснялось, но она даже попятилась. Конан это движение уловила, дернула головой и вдруг улыбнулась, холодно и жутко, будто что-то поняла. Круто развернувшись на каблуках, она оттолкнула Сакуру плечом с прохода и звонко процокала до входной двери. От хлопка заложило уши.

Сакура, которую слегка развернуло, опешила и вопросительно посмотрела вслед, как если бы входная дверь могла ответить ей на все вопросы. Плечо обожгло прикосновением. Она шарахнулась от него инстинктивно, чувствуя угрозу, и Мадара так и замер с приподнятой ладонью.

— Ты в порядке? — выдержав короткую паузу, спросил он, рассматривая ее лицо.

— Нет, — Сакура обхватила себя руками за плечи и отодвинулась от него подальше, — не в порядке.

Мадара вдохнул глубоко, медленно выдохнул, опустил ладонь. Напряженная атмосфера перестала потрескивать над головой и угрожать новым скандалом.

— Я, — он с неохотой разлепил губы, смотря пристально, и все-таки сказал то, что говорить так не хотел, — перегнул палку утром. Извини.

— Извиняются, когда жаль, — тихо ответила ему Сакура и постаралась исчезнуть в коридоре, снова уткнуться в книгу, чтобы последовать совету Изуны и не провоцировать, но ее тут же придержали за локоть.

— Мне жаль. Очень, — коротко, сообщил Мадара, разворачивая ее к себе лицом, желваки на его скулах взбугрились. — Но тебе не кажется, что ты преувеличиваешь?

— Это было больно и мерзко, — честность далась ей сложно, потому что Мадара мог всадить в нее сотню иголок прямо сейчас, но Сакура справилась, сказав это без слез. — Я не хочу, чтобы это повторялось. А сейчас мне просто неприятно, — и дернула руку на себя. — Не трогай меня, пожалуйста.

Лицо соулмейта поменялось. Напрягшаяся челюсть и медленно сощурившиеся глаза уже предвещали расправу. Захотелось сбежать, спрятаться, закрыться от него хоть в санузле, хоть в чьей-нибудь комнате, но рука, державшая ее, сдавила локоть клещом. По коже поползли мурашки. С нахлынувшим отчаянием Сакура вдруг поняла, что как бы она не старалась, соулмейт всегда будет ее сильнее и всегда сможет просто сжать на ней пальцы. Глаза защипало. Мадара стал расплывчатым, отдаленным, словно между ними встала полупрозрачная пелена. Ладонь вдруг ослабила хватку, контрастом к прошлому прикосновению осторожно мазнула по плечу, собираясь притянуть поближе…

— Не могли бы вы двое выяснять отношения тише? — дверь в комнату Изуны распахнулась, а ее хозяин вышел в коридор с таким выражением лица, что Сакуре сразу стало не по себе. — Сначала утром, потом сразу с порога — Конан, теперь снова. Вы когда-нибудь уйметесь уже?

Мадара отвлекся на секунду, и этого хватило. Выскользнуть из-под его пальцев оказалось просто. Сакура протиснулась мимо сердитого Изуны боком, спряталась за дверью комнаты и не сдержала короткого и глубокого вздоха. Зло стерла соленые дорожки со щек и пообещала себе: это было в последний раз.


Примечания:

они меня сожрут когда-нибудь, я серьезно.

то ли сакура делится со мной своей усталостью, то ли еще что, но блин, как же сложно писать главы после всяких срывов. и моих, и персонажей.

в общем, Конан немножечко актив.

нам не нужен порог отзывов, правда?

я была юна и зелена, когда придумывала его, теперь наблюдаю в работах других и чувствую вину перед чужими читателями, это вообще нормально?

Глава опубликована: 01.11.2024

29. Компромисс не компромисс.

Мадара не пытался больше коснуться ее и вел себя абсолютно спокойно, делая вид, что Сакуры в комнате не было. Это могло радовать, если бы так не напрягало. Ждать нападения — для нее сейчас любой разговор ассоциировался с первым ударом — оказалось очень нервным занятием. Образы в голове не складывались, строчки плыли, можно было перечитать пару раз одну и ту же страницу, а потом обнаружить, что понятнее не стало. От этого ужасного ощущения никак было не отделаться!

Даже новая книга (Сакура после потрясения пятой книгой о мальчике-волшебнике временно отложила серию в сторону) никак не спасала от жизни вокруг. Слышать каждый шорох со стороны соулмейта, занявшего стол с ноутбуком, и вздрагивать от каждого мелкого движения вроде поворота головы было невыносимо.

Изуна открыл дверь без стука, резко, от чего Сакура чуть не подпрыгнула на подоконнике. Роши, просочившийся в комнату, неспешно протащился до подоконника, смешно виляя хвостом, запрыгнул Сакуре на ноги и мрявкнул.

— Ужин, — непреклонно заявил младший Учиха, встречаясь взглядом со старшим. — Всех касается. Вы, двое, видимо забыли, что не одни тут живете. От ваших разборок даже Роши начинает линять.

Это была неправда, потому что Роши, по мнению Сакуры, линял постоянно. Его нужно было вычесывать, но занимался этим Изуна — точнее, только ему кот давался.

— Ребята, я не шутил. Если вы сейчас не встанете и не попробуете тот гребаный мисо-суп, — он упер руки в бока, поводя плечами.

— То? — подсказал продолжение Мадара, легко поднимаясь из кресла.

— То будете готовить по очереди, — Изуна развел руками и отступил в коридор. — Вы тут оба грызетесь шесть дней в неделю, один-единственный выходной бурно миритесь. Имейте уважение к кое-кому еще, кто тут за домохозяйку!

Сакура вжалась в стекло, чувствуя, как от повышающегося тона Изуны по коже бегут опасливые мурашки. Вскарабкавшийся ей на колени и усевшийся там нагло Роши мрявкнул, как будто согласился с хозяином, и подал пример — спрыгнул на пол и неспешно пошел к двери, помахивая пушистым хвостом.

— Животное, — Изуна ткнул в вальяжно проплывающего мимо питомца, — животное умнее, чем вы оба! Теперь я понимаю, почему тебя — спустили с неба, а тебе — ее прописали!

Мадара усмехнулся негромко, но оцепеневшая Сакура даже не смогла придать этому оттенок.

— Почему? — тихо спросила она и сползла с подоконника, касаясь затекшими ступнями пола. — Почему меня спустили с неба?

— Потому что я так нагрешил в прошлой жизни, что в этой никак не могу расплатиться! — Изуна метнул в нее острый взгляд. — Еще вопросы?

Причем тут была она? Причем тут были какие-то там прошлые жизни? Это звучало не обидно, но как-то неприятно. Сакура хотела спросить об этом, но Мадара вдруг шевельнул плечами, будто готовясь к драке, хрустнул шеей и подошел поближе к брату. Похлопал его по плечу — так, что у Изуны дернулся глаз.

— Идем. Посмотрим, чем он решил нас потравить, — соулмейт обернулся на нее и мирно приподнял уголки губ.

Было видно, что он много что хотел сказать брату, но то ли ему мешало присутствие Сакуры, либо он пытался сдержаться. Он вышел первым, утаскивая за собой Изуну.

Помедлив, она со вздохом оставила телефон на подоконнике и неохотно двинулась за братьями.

В кухне действительно был уже готов стол. Сакура, разглядывая сытный ужин, с комом в горле поняла, что Изуна пытался их как-то примирить. По-своему и грубо, даже обидно (никто ее сюда не скидывал, она спустилась сама!), но он волновался. Еще несложно было понять, что делал Изуна это для Мадары. Сакура помнила их последний разговор. Возможно, Изуна был бы и рад избавиться от нее. Но существовало кое-что, что ставило на этом крест — связь.

— Только попробуй не доесть, — со скрипом пододвинул к ней тарелку Изуна. — Что хотите делайте, но чтобы когда я вернулся, посуда была помыта, а не бита!

Мадара, оказавшийся напротив, с изумлением проследил, как его младший брат хлопнул кухонной дверью. В коридоре зазвенели ключи. Громко хлопнули снова. Вздрогнувшая Сакура отвернулась обратно, к поставленной перед ней тарелке, и случайно столкнулась взглядом с соулмейтом. Он повел челюстью, словно собираясь высказаться особо неприятно, но удержался. Криво улыбнулся, рассек тишину короткой фразой:

— Да, он и такой тоже.

Сакура неловко повела плечом, опустив взгляд, покрутила в пальцах хаси и с сомнением посмотрела на стоящую напротив тарелку. Живот вдруг свело — сегодня она ничего не ела.

Изуна заботился совсем не о ней, но внутри все равно стало чуть теплее.

— Я не собирался делать тебе больно, — прервал ее мысли, ставшие мягкими и нежными, Мадара. — Забыл немного, что ты, — его ладонь неловко дернулась в воздухе, — такая вот.

— Какая? — вскинула она голову, задирая подбородок. — Со мной ведь все в порядке! Я чувствую, — загнула один палец, — я вижу, — загнула второй, — слышу, — третий, — и понимаю! Не всё! Но я же совсем недавно начала…

От короткой обиды, тонко стянувшей что-то мягкое и уязвимое, Сакура скривилась. Мадара молча провел ладонью по лицу, вдыхая глубоко, тут же сморщился, и устало оперся локтями о стол.

— Я не имел в виду это, — он посмотрел на нее в упор. — Это я понимаю. Просто вы все такие, — соулмейт пропустил короткую паузу, — нежные? Или так повезло только мне? — усмехнулся.

По лицу поползла горячая и густая краска. Сакура вдохнула поглубже, чтобы ответить на больно кольнувший ее вопрос, но тут же сдулась. Ни один из их споров не приводил к чему-то хорошему.

Может, он и говорил о везении с насмешкой, что у людей обычно предполагало противоположное значение. Пускай. Это ведь была правда. Никому из них не повезло. И, тем не менее… Мадара, когда не смотрел на нее с этой вот насмешкой или не колол едкими замечаниями, а держал за руку или гладил по волосам — да даже ложился рядом! — был терпеливым и абсолютно безопасным. Сейчас это стремительно исчезало.

— Ешь, Сакура. Не будем бесить Изуну, — не ставший ждать ее ответа соулмейт повел пальцами, и зажатые в них хаси зазвенели.

Это было неловко — прятать от Мадары взгляд и наслаждаться вкусом еды. Сакура с этим категорически не справилась. Мытье посуды она взяла на себя и уже схватилась за губку, когда вдруг вспомнила о предложении Ино. Мадара еще не исчез — стоял у окна, задумчиво вертя в пальцах сигарету.

— Ино пригласила меня в гости, — чтобы это сказать, пришлось сильно постараться.

Это было правдой. Если сначала она предлагала переезд, то потом, заметив, что Сакура мнется, предложила другой вариант. Компромисс.

Он развернулся медленно. Левая черная бровь остро надломилась. От его фигуры повеяло категоричным скептицизмом, и в этот момент Сакура поняла, что придется постараться еще сильнее. Сигарета скользнула обратно, в небольшую пачку, и Мадара спрятал ее в карман штанов с нейтральным выражением лица. Несмотря на его видимое спокойствие, Сакура поняла: что-то будет.

— Сейчас? — переспросил он мельком, посматривая на нее тяжело. — В семь вечера?

— С ночевкой. На пару дней, — Сакура нервно растерла пористую губку для мытья посуды между ладонями, понимая, что с каждым словом он становился все ближе.

В кухне похолодало, хотя окно соулмейт открыть не успел.

— Что ты хочешь мне доказать? — тихо и вкрадчиво, без признаков приближающегося бешенства, спросил Мадара.

— Ничего, — Сакура нервно поежилась, потому что выросший прямо перед ней соулмейт закрыл собой свет. — Просто она может мне помочь. Чем это плохо?

— Дело не в помощи. Ты собралась на пару дней, — последние два слова он выделил особо ироничным тоном, — именно к этой…

— Не к «этой», а к Ино, — мыльная пена прыснула во все стороны — Сакура слишком сильно сжала губку в пальцах, от внезапной злости даже перебивая. — Она тебе не нравится, может, тебе даже лучше знать — ты же человек. А вы, люди, отлично разбираетесь в видах подлости, — она импульсивно описала в воздухе волну ладонью.

Глаза Мадары сощурились медленно, становясь двумя тонкими и черными щелями. Он сделал еще один небрежный шаг, оперся ладонью о край мойки, прямо около бока Сакуры, чуть наклонился и почти вежливо попросил:

— Подробней.

От подступающего к босым ступням холода Сакура переступила с ноги на ногу. Ей не хотелось говорить ни об Ино, ни о Конан. Особенно с Мадарой. Поэтому она пожала плечом и развернулась к мойке, включая воду, взяла первую тарелку. Ладонь Мадары завернула вентиль обратно, перекрывая поток.

— Нет, — он посмотрел на ее ладонь, сжавшую губку, так, что она разжалась, — раз начала — продолжай.

— Если я продолжу, мы снова поссоримся. Всегда так получается, — тихо ответила Сакура, неприязненно поводя плечами. — Не хочу.

— И что? Мне, — он наклонился к ней еще ближе, дернул щекой, когда Сакура сделала маленький шажок в противоположную сторону, — тебя уговаривать остаться?

— Нет, зачем? — она даже развернулась к нему полностью, удивленно рассматривая его лицо. — Тебе просто нужно сказать «да», чтобы я не выбиралась из квартиры через окно.

Угол губ дернулся как в судороге. Черные глаза, смотревшие все это время неотрывно, даже не моргая, обожгли. Соулмейт шевельнул челюстью, словно пережевывая целый ком всякой дряни, который он мог сейчас на нее выплюнуть. Надо было выглядеть спокойной и уверенной, но она понимала, что всего этого сейчас катастрофически не хватало.

Вот-вот плечи могли сгорбиться и опуститься, сама Сакура — попытаться спрятаться за книгами, за прядями волос, за собственным отказом от планов. Он словно хотел этого добиться — смотрел сквозь прищур, нависая над ней тенью. Но она стиснула покрепче челюсти и задрала подбородок, не давая себя задавить, вопросительно приподняла брови, копируя.

Мадара усмехнулся, качнувшись в ее сторону, и медленно повторил вслух то, о чем думал:

— Отпустить тебя неизвестно к кому на пару дней. Хочешь поиграться, Сакура?

— Я хочу в гости, я не хочу играться, — непонимающе отмахнулась от очередной непонятной претензии она. — Мы же не будем попадать в неприятности или от кого-то бегать! Мы просто займемся девчачьими делами, — выложила последний аргумент, который, по мнению Ино, должен был сработать.

Брови Мадары приподнялись скептично. Он осмотрел ее долгим и пронзительным взглядом. Стало очень неуютно. Это было похоже на вынос решения, и Сакура впервые чувствовала такое острое желание получить это дурацкое «хорошо».

— И на сколько конкретно? — мельком спросил он, расслабляясь, и даже перестал казаться таким грозным.

— На три дня, — тут же отозвалась Сакура, вспоминая, что Ино объяснила ей «несколько» как «не больше трех».

— Хорошо, — соулмейт посмотрел коротко и закатил глаза, когда Сакура заулыбалась. — Идем, одолжу тебе сумку.

— Но…

— Домою сам, — теряя терпение, процедил Мадара.

Он небрежно вытащил с верхней полки шкафа спортивную сумку. Она оказалось темно-синей, немного пыльной и не такой большой, как у него. Отряхнув ее, Мадара задумчиво повел бровью, словно что-то прикидывая, а потом протянул Сакуре. Она постаралась забрать ее, не тронув его пальцы, державшие лямки, но совершенно случайно задела. У него были горячие твердые пальцы, с сухой кожей, со шрамами на костяшках, с налетом загара и светлыми жилками там, куда солнечные лучи проникали реже. Это этими руками он мог сделать ей больно в любой момент, пришла в голову мысль-воспоминание. Сакура поспешно ее отогнала.

Сложить в сумку немногочисленную одежду было легко. Сакура уже застегивала молнию, когда Мадара протянул ей что-то еще, подойдя сбоку.

— Это твой свитер, — непонимающе сказала она.

— Да, и он теплее водолазки, — с едва различаемыми раздраженными нотками пояснил Мадара, и теплая мягкая ткань темного цвета ткнулась в ладони. — С завтрашнего дня будет похолодание. Второй твоей простуды я не переживу.

Сакура передернула плечами, но удержалась и не сказала Мадаре, что заболела она случайно. Свитер легко сложился и лег между майками и теплыми штанами.

— Ты помнишь, что я смогу найти тебя везде? — поинтересовался вскользь Мадара с другого конца комнаты.

Сакура обернулась и встретилась с ним взглядом. От его спокойного лица продрало странное, щемящее под левой грудью ощущение. Он сидел на вертящемся стуле, расслабленно откинувшись на спинку, пальцами правой руки перебирал по подлокотнику.

— Я помню, — голос все-таки дрогнул, и Мадара, у которого зрачки были заполнены черным льдом, усмехнулся сухо.

— Это хорошо. Я вызову тебе такси.

На улице уже успело стемнеть. У Сакуры в груди гремело ощущение, будто она шагала в чужой и враждебный ей мир снова, и снова — для себя. Сгустившийся над городом послезакатный сумрак сливовой тенью укрыл асфальт, здания, заставил фонари вспыхнуть бело-желтым светом.

Было холодно. Руки тут же обморозило, и Сакура спрятала их в карманы, поежилась, вжимая голову в плечи и стараясь встать так, чтобы ветер не бил в лицо.

Мадару не трогал ни ветер, ни холод. Он стоял рядом в расстегнутой куртке поверх домашней майки, держал руки скрещенными на груди, вглядывался в муть дороги прищуром.

— Будь осторожнее. Постарайся нигде не теряться и много не тратить, — посоветовал он сухо, когда такси замигало огнями фар. — Позвони, когда приедешь. Поняла?

Сакура неловко кивнула, смотря на него искоса. Рука Мадары дернулась к ее голове, словно собираясь погладить, но остановилась на полпути, резко скользнула в карман штанов.

Он помог ей сесть в такси, подал сумку, оплатил заранее поездку наличными и попросил таксиста быть повнимательнее на дороге. От его тона даже Сакуре стало не по себе, что уж говорить о дедушке за рулем… Ей Мадара не сказал ни слова, даже не попрощался, а Сакура не смогла найти в себе желания сказать ему, что совсем скоро вернется. Когда машина уже отъезжала, она обернулась, чтобы посмотреть в заднее окно. Соулмейт стоял, не шевелясь и засунув руки в карманы, и смотрел вслед неподвижно, даже не моргая. Свет фонаря ложился на его лицо криво, заостряя черты и желтя кожу. Что-то несильно вздрогнуло под левой грудью, и Сакура поспешно отвернулась.

Ехали недолго. Она не следила за дорогой, а дремала с полуприкрытыми глазами. Нетерпение грызло горло и подмораживало грудь. Сакура могла собой гордиться — она смогла вырваться (так выразилась Ино, и это казалось точным определением). Впереди ее ждали три дня без соулмейта и без разместившейся внутри с комфортом опаски.

Такси остановилось около одного из многих серых и высоких домов, прямо рядом с подъездом. Сакура скованно выбралась из машины и огляделась, ища взглядом хоть какую-то подсказку. Стемнело уже окончательно. Теперь темноту разрежали только горящие белыми шарами фонари. Распахнувшаяся дверь подъезда обдала асфальт рыжими пятнами света. Ино, открывшая ее, замахала рукой. Сакура улыбнулась, шагнула навстречу и ткнулась носом в подставленное плечо, чувствуя, как на спине сомкнулись руки.

Квартира у Ино была на втором этаже. Она оказалась крохотной, но очень уютной. В коридоре у двери лежал желтый коврик со странной надписью, стену занимал стеллаж, куда можно было и поставить обувь, и повесить одежду. Напротив висело квадратное и длинное — до пола — зеркало.

Ино забрала у нее куртку, подсказала, что обувь лучше поставить в ячейку стеллажа.

— Чтобы об нее не спотыкаться, — пояснила она и тут же добавила, улыбаясь. — Нам, кстати, придется спать вместе. У меня только одна кровать и нет футона. Но она большая, мы поместимся.

Только разувшаяся Сакура мгновенно выпрямилась.

— А тебя за это, — замялась, — не накажут?

Ино посмотрела странно, поежилась, сводя края белой кофты на груди, и поинтересовалась:

— А могут?

— Конан говорила, что да, — Сакура неосознанно нахмурилась, вспоминая, как они сидели вместе в кафе. — Она сначала спрашивала про возраст, а потом сказала, что Мадара может сесть за… за совращение? Я подумала, что это какая-то глупость. Он ведь спал со мной потому, что мне снились кошмары, но у нее такое лицо было… будто она хотела меня съесть.

Ино закашлялась, похлопывая себя по груди. Звуки перешли во всхлипы. Не уверенная, что сделала не так, Сакура осторожно потрогала дрожащую подругу за плечо. Она расхохоталась во весь голос, сползая по двери. Она смеялась так, что скоро закашлялась снова, хрипнула, схватившись за горло, чем напугала Сакуру, и постепенно утихла.

— Это было очень нетактично с ее стороны, — сообщила она негромко, все еще покашливая, и схватилась за протянутую ей руку, вставая. — Спать с кем-то — это иногда образное выражение. Люди говорят, что спят друг с другом, имея в виду, что занимаются сексом, — Ино легким движением стряхнула со лба несуществующий пот, заметила растерянное лицо Сакуры и добавила: — Как выразился твой соулмейт, размножаются.

— Мы просто друг друга неправильно поняли, — Сакура передернула плечами, стараясь не заострять внимание на последнем слове. — А я думала, что она немного странная…

— Спорим, что она так же думала о тебе? — Ино приобняла ее за плечи. — Не волнуйся об этом. Такое случается. Глупая ситуация, но это было изначально не ее дело.

Сакура решительно кивнула, поворачивая голову, взглянула на улыбающуюся Ино и невольно дернула уголками губ сама. Правда, это же было так давно. Мелочь.

Подруга тут же ущипнула ее за бок и потянула по коридору дальше.

На кухне, куда Сакуру затащила Ино, было… зелено. В стене напротив дверного проема (но без двери) было большое окно, закрытое какой-то очень странной занавеской, состоящей из вертикальных и плотно сдвинутых полосок нежно-зеленого цвета. Весь подоконник занимали растения. Их было много, и Сакура даже подошла поближе, чтобы их все разглядеть и пощупать бархатные дымчато-белые листья одного из них.

Ино, видимо, очень их любила — у растений были разноцветные горшки, странные и торчащие из уложенной в них почвы палки, к которым были осторожно примотаны побеги, а на видном месте стоял розовый пульверизатор (в квартире братьев Учиха он применялся только для устрашения Роши).

Ино сзади со щелчком включила газовую плиту. Сакура обернулась машинально, продолжая осматриваться. На стене напротив линии рабочего стола, газовой плиты и мойки был прикреплен огромный лист блестящей бумаги с непонятными фигурами. Она подошла поближе и потрогала глянцевую поверхность, обвела пальцем одну из фигур.

— Это что?

— Это? — Ино фыркнула и подошла тоже, спустила палец Сакуры ниже, туда, где линий становилось меньше, обвела им одну из выступающих отростков одной большой фигуры. — Это Япония. Мы, — палец ткнул ближе к основному телу, — тут. В Токио. Это все — карта мира.

Сакура замерла, рассматривая ту крохотную точку, в которой они оказались, и сделала шаг назад, осматривая, потрясенно вздохнула. Карта была большой, занимала большую часть стены кофейно-бежевым полотном, прикрывая светлую стену. Она знала, что мир большой, но если огромный Токио был маленькой точкой на этой карте, то насколько же простирались масштабы всего остального?

— Это океаны, они вот так обозначены, рябью. Это — суша. Тут южный полюс, а тут северный. Это как верхушка. Земной шар же по форме как шар, ну, — Ино взмахнула рукой, — чуть приплюснут, считай, эллипс. А полюса как навершия, понимаешь?

Сакура молча кивнула, понимая, что ничего не понимает. Ино развела руками как-то по-особому драматично, приложила ладонь ко лбу и простонала:

— Ками-сама, чем занимался с тобой соулмейт кроме склок и ощупывания?

— Он меня не ощупывал! — вскинулась Сакура, сразу же теряя благодушный и мягкий настрой.

— Хорошо-о, — недоуменно протянула Ино. — Но ты… вы… вы чем вообще занимались? Сколько месяцев прошло?

Она не считала время — кроме часов — и искренне не понимала, зачем ей это. Делить время на месяцы, месяцы складывать в годы, годы в десятилетия… С самого начала жизни ей не требовались ни часы, ни минуты — все мерилось заходами и восходами солнца. Сакуру это всегда устраивало, она и не думала усложнять, но люди везде находили способ все разложить на частицы.

— Ладно, то есть, все это время ты просто, — она взмахнула рукой, — читала художественную литературу, изредка выходила на улицу и мучилась соулмейтом? Отлично. Никакого систематизированного подхода.

— Но это разве плохо? — Сакура озабоченно свела брови на переносице, обнимая себя за плечи. — Я просто иногда не знаю, с чего начать.

— С прописей и разукрашек, — пробормотала Ино себе под нос, вздохнула и успокаивающе приподняла руки. — Ничего, это ерунда. Я этому училась тоже достаточно долго. Люди все это впитывают с рождения, а нам вот приходится как-то… искать системы. Я хваталась за все подряд, конечно… Но потом нашла учебники. У меня, кстати, остались. Я вообще собиралась отдать их Шизуне, но ей сейчас немного не до этого.

Шизуне, наверное, уже было лучше… Стоило об этом подумать, и внутри все загорелось от желания наконец-то начать действовать. Теперь, когда Сакура стояла на этой кухне, без тени соулмейта неподалеку, не нужно было опасаться, что кто-то услышит.

— Те люди, которым нужны наши волосы… может, нам попробовать найти их? — сформулировала наконец Сакура.

Ино вздрогнула и посмотрела на нее непонимающе. Ее обычно приятное лицо помрачнело. Она прищелкнула пальцами и усмехнулась. Видеть такое выражение у нее было необычно. Такое больше подходило тому же Мадаре или Изуне, но никак не Ино.

— Самое время, — Ино хитро сощурилась. — Подумаем об этом после чая. Пробовала каркаде?


Примечания:

честно, эта часть должна была быть меньше. не должно было быть некоторых эпизодов, но я подумала, что уложусь. когда поняла, что нет, решила не резать, потому что вроде бы все важное.

итак, те, кто ждал, что Сакура рано или поздно сбежит от Мадары, надеюсь, вам там хорошо)0))

Изуна тут хорош. Серьезно, хорош. Чисто для меня. неожиданно, правда? Хотя, обычно я ни на чьей стороне.

НО. Я немного проебалась, потому что нужный плюсик-пояснение к некоторым событиям просто не пошел (иначе у нас тут бы снова грянуло).

Мы наконец-то подходим к ловле рыб, а уж кого поймаем и поймаем ли...

собственно, я сожрала столько шоколада, пока писала эту часть...

Глава опубликована: 01.11.2024

30. Не соулмейт.

Блик от витрины попал в глаза, и Сакура машинально зажмурилась, сморщилась и даже отвернулась. Все вокруг было такое яркое и шумное, что она начинала нервничать. Не поднимала настроение даже чудесная погода — высокое и светло-голубое небо без единого облачка и ленивое прохладное солнце.

От нервозности, колющей и дрожащей где-то под солнечным сплетением, избавиться было невозможно. Вспотевшие ладоши то прятались в карманы куртки, то наоборот — подставлялись под вьющийся ледяным змеем ветер.

На оживленной улице мелькало столько людей, и все они двигались с такой скоростью, что Сакура не могла заставить себя отлепиться от стены какого-то магазинчика с яркой красно-желтой вывеской и влиться в поток.

Ино ждала ее через три поворота и семь минут, но сил, чтобы преодолеть пространство и время внутри не нащупывалось. Все казалось стройным — проложить маршрут, взять себя в руки и зашагать по мостовой вместе с парой сотен людей вокруг. Но оказаться в самой гуще представлялось опасным, и Сакура неуверенно мялась в стороне.

Единственное, чего хотелось, обратно на уютную кухню с обставленным цветами подоконником, запахом меда и пухлых блинчиков (вымешивать их оказалось сложнее, чем выглядело)… Но было поздно — они с Ино уже вышли наружу, уже проехали несколько остановок на автобусе, и дом подруги теперь оказался позади.

Она малодушно пожалела, что не могла взлететь и попросту проскользить невидимкой над этим людским морем.

В кармане завибрировал телефон. Сакура вздрогнула и машинально за ним потянулась. Стоило взглянуть на экран, как ледяное беспокойство утихло. Это была всего лишь Ино.

— Паническая атака? — без разгона спросила подруга.

— Какая?.. — растерянно переспросила Сакура.

— Не можешь двигаться, дрожишь, чувствуешь страх, сложно дышать, — перечислила Ино спокойно. — Ну? Так?

— Страшно, — призналась она и проверила, могла ли двигаться, пошевелив пальцами свободной руки. — Двигаться могу. Дышу.

— Тогда я не понимаю, почему ты все еще там, — иронично фыркнула Ино. — Поверь мне. Все будет хорошо. Просто не думай об этом слишком много. Когда так делают люди, то чаще всего волнуются больше, чем… чем ситуация этого заслуживает! — что-то ее перебило звоном, каким-то грохотом, а потом голос появился снова. — Ну вот… молодой человек! Эй! …Сакура, я перезвоню.

Она с подскочившей тревогой взглянула на отключившийся экран смартфона. Ино и правда сбросила… Что случилось? Кому она там крикнула?

Сакура замялась, с откровенной опаской поглядывая на оживленную улицу, за которой наблюдала уже минут десять, если не больше. Решив перезвонить, она прождала еще несколько минут, пока шли гудки и пока автоответчик не предложил ей записать сообщение. Почему-то Ино не отвечала.

С глубоким и нервозным вздохом она взглянула на плитку тротуара, по которой вышагивали люди, каждый — в свой ритм. Оказаться в неуправляемой никем толпе, как в ту злосчастную поездку на метро, было кошмаром. Сакура вздохнула еще раз, обнимая себя за плечи, что оказалось крайне неудобно — ладони соскользнули с гладкой ткани практически мгновенно. Ино не отвечала. Но был маршрут, который мог привести к ней.

Нижней губе стало слишком больно, чтобы дальше ее прикусывать. Сакура раздраженно потеребила край желтого рукава. Дурацкая идея Ино! Зачем согласилась?

Но теперь до Ино было не дозвониться и добраться до нее, кроме как сквозь поток человеческих тел, оказалось невозможным.

— Я же не боюсь, — забормотала себе под нос Сакура, нервно стреляя взглядом по сторонам. — Я не боюсь. Это всего лишь семь минут. Я не боюсь…

Тело не могло сдвинуться с места, и робкая попытка взять его под контроль не удалась.

— Я не ребенок, — напомнила себе она себе в полном отчаянии.

Но всплывший откуда-то из темноты ядовитым смешком Мадара усомнился в том, что это — аргумент. Впрочем, стоило ему затихнуть эхом, как Сакура возмущенно закусила и так кровящую нижнюю губу.

Нет, это просто какая-то человеческая глупость! Она же специально ушла, чтобы его не слышать и не видеть. И что же получалось? Да то, что Мадара не исчезал, даже если находился на расстоянии.

Внезапное озарение с россыпью искр и коротким щелчком, как от зажигалки соулмейта, довело раздражение до степени зубовного скрежета.

Сакура крепко зажмурилась, глубоко вдохнула и на выдохе коротко переступила ногами.

Тело двинулось в обход мыслям, оказалось на мостовой… в плечо что-то толкнуло. Глаза пришлось разлепить и виновато улыбнуться оглянувшемуся на нее суровому мужчине с большой коробкой в руках.

Люди обмывали ее потоком средней плотности. Сакура двигалась, как могла, избегая столкновений. Она ломко уворачивалась от чужих плеч, рук и сумок, виляла между идущими впереди слишком медленно людьми с замиранием сердца, сама позволяла себя обогнать, чувствуя, что, если остановится — просто окажется сметенной. Пальцы нервно сжимались и разжимались, пока ноги, едва гнущиеся в коленях, размашисто и нервно двигались вперед.

Все это началось утром, когда Ино, показав мастер-класс по приготовлению завтрака, предложила план на день. Если сначала они обе решили, что смогут навестить Шизуне, то после звонка, который принял Шисуи, это отпало. По мнению ее соулмейта, Шизуне требовался отдых и отсутствие стрессов. За стресс он явно считал их обеих.

Это немного расстроило их план. У Сакуры были вопросы (хотя бы: не знала ли Шизуне, с какой длинны волос полеты снова становились возможными?), Ино просто скучала и хотела еще раз пересмотреть ситуацию со стихийными парикмахерами вместе с еще одной пострадавшей. Потому что как они вчера вечером над ней не бились, мотива все еще не было.

Но подруга была расстроенной недолго — после того, как она впустила сквозь жалюзи (те самые пластиночные занавески) яркий солнечный свет, настроение поползло вверх. Ей стоило только заметить лицо Сакуры, потускневшее от перспективы провести день на улице, как началось… Оказалось, что люди, боявшиеся потеряться, давно разработали для подобных себе специальные приложения, интернет-карты и гео-метки. Ино, пообещавшая научить всем этим пользоваться, выглядела так надежно и доверительно, что Сакура, не выспавшаяся и не готовая к спорам, согласилась.

Не выспаться было просто. Ино мурлыкала во сне, постоянно ерзала, пыталась закинуть на Сакуру ногу и стаскивала на себя одеяло. От нее пахло кисло-сладкими апельсинами и лимонной цедрой. Это оказалось непривычно. Мадара дышал не так, пах табачным дымом, смесью чего-то терпкого и просто нагретой внутренним теплом кожей. Если он и соприкасался (а так было практически всегда) с ней чем-нибудь, то это обычно помогало заснуть.

И от ощущения, что его за спиной не было, хотелось скукожиться. Она ведь бежала от этого, от прикосновений, горячего запаха табака, чужого тела и ощущения присутствия! Так почему желаемое оказалось не таким приятным? Сакура не знала.

Впрочем, утром он напомнил о себе восемью пропущенными на разряженном телефоне. От разговора с ним, неприятного и очень подавляющего, Сакура отходила все утро — под чай и блинчики.

— Если я говорю тебе позвонить, когда доедешь, — сказал ей тогда Мадара, обрывая ее объяснения, — ты звонишь. Такие нервы мне не нужны. Все в порядке? — и, выслушав сбивчивый положительный ответ, он добавил: — Хорошо. Позвоню вечером. Одевайся теплее.

Может быть, поэтому воспоминание о чужой насмешке так вгрызлось в голову. Потому что почти полторы минуты (столько длился звонок, она помнила) Сакура выслушивала, что Мадара думал о безответственных небесных жителях и их друзьях, грызла нижнюю губу и никак не могла найти ничего похожего на аргумент в свою защиту.

Люди мелькали по бокам, наступали спереди, но она упрямо, сжав ладони в кулачки, продвигалась по проложенному гугл-картами пути. Беспокойство за Ино постепенно разогревалось, перебивая общий фон и опасения, что ее вот-вот собьют с ног. Мелькнул поворот, отмеченный углом на карте. Сакура наращивала темп быстро и второй поворот на оживленном перекрестке преодолела уже почти бегом. Третий промелькнул совсем незаметно. Ей уже было не до людей, которые могли быть потенциально-опасными. Ино не отвечала на звонки, и это волновало ее больше, чем перспектива налететь на кого-нибудь или оказаться сбитой.

Кафе, до которого она должна была добраться самостоятельно, замаячило впереди сдержанной зелено-коричневой вывеской. Посреди высоких зданий, ярких баннеров, снующих мимо людей, растущих в специальных квадратах земли деревьев Сакура заметила его не сразу. Только когда пронеслась мимо.

Затормозив, она решительно вернулась, дернула за изогнутую и длинную металлическую ручку, открывая прозрачную дверь. Кафе дохнуло на нее смесью приятных вкусных запахов, фоновым шумом и теплом. Все еще придерживающая дверь Сакура мельком прошлась по головам сидевших за столиками людей. Внутри все сжалось в холодный, вразрез атмосфере помещения, комок. Светлой макушки Ино не было.

Она машинально сунула руку в карман, доставая задрожавшей ладонью телефон. Сзади кто-то потянул дверь на себя, подпихнул ее вперед и сказал что-то очень непонятное. Пребывающая в прохладном оцепенении, которое грозило стать паникой, она дернулась в сторону, пропуская мимо себя людей. Один из них раздраженно взглянул на нее, но Сакура даже не почувствовала знакомой опаски. Телефон, притиснутый к уху, спустя гудок оказался забыт.

Выплывшая со стороны полутемного коридора Ино сердито одергивала светло-зеленую блузку.

Рука с телефоном обвисла. Сакура, все еще с полным оцепенением внутри, сделала неловкий короткий шаг навстречу. Подруга удивленно подняла на нее взгляд, нахмурила брови и кивнула в сторону небольшого столика. На стуле, который стоял спинкой к входу, висело ее голубое пальто. Облегчение имело невероятную тяжесть и солнечную легкость одновременно. Сакура добралась до стула напротив, не чувствуя ног.

— Ты не отвечала на звонки, — она дернула язычок застежки и оперлась о спинку стула, тут же понимая, что спина почему-то была влажной.

— Да просто один молодой человек… — Ино метнула гневный взгляд на проходившего мимо официанта в черном фартуке и белой рубашке, — сначала опрокинул мне под ноги чей-то кофе, а потом, — она сердито скрестила руки на груди, — когда извинялся, еще и облил меня чьей-то водой!

Она подбородком указала на лежащий на столе телефон:

— А заодно и его! Подожди, а ты подумала…

— Я не подумала, я испугалась, — нехотя призналась Сакура, пряча взгляд, и начала стягивать с себя куртку. — Ты не отвечала. Вдруг, что-то случилось.

Ино перегнулась через овальный столик и с лицом, полным умиления, встрепала ей и без того лежащие небрежно волосы. Сакура со вздохом пригладила их обратно, последовав примеру, повесила куртку на спинку стула, предварительно вытащив из кармана телефон.

— Ну что? Проведем гайд по ассортименту кофе, — предложила Ино, подпирая подбородок кулачком, и расплылась в предвкушающей улыбке. — Ты когда-нибудь пробовала панна котту?

Сакура отрицательно покачала головой.

Панна котта оказалась не кофе, а десертом. Сакура не нашла в ней ничего особенного, хотя Ино блаженно прикрыла глаза после того, как отковыряла от белого круглого желейного шарика, покрытого розовым соусом, первый кусочек.

— Мне нравится в людях то, — Ино слизнула с верхней губы розовую каплю, — что они любят себя. Они придумывают вкусную еду, одежду, приспособления для жизни — та же функция журчания воды в унитазе — и столько проблем…

Сакура нервно заозиралась по сторонам, надеясь, что никто их не слышал. Почему она говорила это так громко?

— Тебя же могут услышать, — шепнула она, поглядывая с подозрением на открыто смотрящего на нее человека на другом конце зала.

У него был нетипичный разрез карих глаз, на шее болталась какая-то непонятная блестящая фигурка на тонком шнурке, а в длинных узловатых пальцах он лениво крутил чайную ложку. Она поежилась, но практически сразу оценила расстояние и решила, что вряд ли он мог что-то расслышать.

— Ну и что? — Ино приподняла брови, невозмутимо отпивая из крохотной белой чашки.

— Но ты же говоришь так… — Сакура замялась, пытаясь подобрать правильные слова.

— Так, будто я к ним не отношусь? И что? Если кто-то слушает нас, то на здоровье. Знаешь, люди создали целый развлекательный мир. Так что если ты скажешь что-нибудь вроде: «я так скучаю по облакам», — то большинство подумает… — Ино насмешливо закатила глаза. — Что угодно. Что ты про игру или пересказываешь фильм или это вообще какая-то непонятная шутка. Просто поверь и расслабься. Конечно, кричать об этом не надо. В компании незнакомых людей тоже лучше промолчать. Но не бойся, если кто-то может подслушать… Максимум, подумают, что ты не в своем уме…

Ино прервал какой-то звук. Знакомый и негромкий, похожий на смесь щелчка пальцев и цоканья. Сакура вздрогнула и чуть не выронила маленькую вилочку, завертела головой, ища источник. Но Ино успела раньше.

— Эй, что вы делаете? — с возмущением поинтересовалась она у человека, сидевшего за столиком сбоку от них.

Он смущенно улыбнулся, опуская телефон, и что-то ответил. Прозвучало так, будто он извинялся. Но Сакура не поняла ни слова. Открытие так поразило ее, что на секунду она даже впала в ступор. Этот человек был обычным, если не учитывать того, что волосы и глаза у него были светлыми. Как он мог говорить так, чтобы она не поняла?

Ино скептично скрестила руки на груди и потребовала от него чего-то так же… непонятно!

Человек смутился еще больше и встал. Она едва сдержалась, чтобы не отодвинуться вместе со стулом, когда он оказался прямо около их столика и протянул Ино свой телефон, снова заговорил, только смотря уже не на Ино, а на Сакуру. От его прямого и мягкого взгляда стало страшно неловко. Ощущение усиливалось непониманием.

— Ему понравилась твоя улыбка, — сердито сказала Ино, не отрывая взгляд от его телефона и быстро что-то там пролистывая. — Он говорит, что это знак, и спрашивает, может ли до тебя дотронуться. Вот нахал!

— Я его не понимаю… — прошептала Сакура, косясь на нависшего над их столиком человека.

У него были светлые глаза, короткий ежик волос, крошечная родинка под нижней губой и россыпь бледных веснушек на щеках. И он смотрел на нее так, будто видел перед собой кого-то другого. Точно не ее. На нее нельзя было так смотреть.

— Естественно не понимаешь, — Ино вскинула взгляд, — он говорит по-английски. Это другой язык, — заметив непонимание, она вздохнула и добавила: — Потом объясню. Слушай, дай-ка мне свой телефон.

— Что мне ему сказать? — Сакура снова метнула на него взгляд и, поймав чужую улыбку в ответ, вздрогнула.

Подруга приподняла брови, взглянула на нее, потом на него…

— Ты можешь сказать: «нет». Я переведу. Ты можешь до него дотронуться. Когда он поймет, что ты не его соулмейт, то отстанет. Сделай так, как будет тебе комфортнее, — повела плечом она и быстро защелкала по экрану ее телефона.

Человек не был ее соулмейтом, но Ино почему-то ему этого не сказала.

Оставшаяся без поддержки Сакура возмущенно надулась. Но человек никуда не исчез. То ли он собирался ждать ее ответа, то ли просто надеялся, что ему вернут телефон. Это заставляло только подсохшую спину снова нервно влажнеть.

Ну, раз он отстанет...

Собравшись с духом, она неловко протянула руку и мазнула кончиками пальцев по чужому запястью. Это должно было продлиться меньше секунды, всего лишь короткий контакт, который потом она бы постаралась забыть поскорее. Но человек мягко перехватил ее пальцы, обнял их своими ладонями и на секунду даже зажмурился. Замершая от короткого приступа паники Сакура не успела отдернуть руку, вскрикнуть или позвать Ино... внутри заполошно забилось сердце. Зов, горячий и прорезающий пространство, натянулся больно.

Но ее отпустили практически сразу, оставляя на коже нестерпимый отпечаток чужого тепла. Человек вздохнул глубоко и медленно, улыбнулся и снова сказал что-то извиняющимся тоном. Ино, закончившая копаться в их телефонах, свела брови на переносице и ответила язвительно. Ответ ему не понравился — это было видно по лицу. Но Ино коротким резким движением протянула ему телефон.

Человек взглянул на Сакуру еще раз, неловко забрал телефон и медленно повернулся к своему столику. Поглотившее ее чувство неприятной брезгливости, то ли от ситуации, то ли от себя, засело в горле. Пришлось запить его сладким кофе, от которого не стало легче, но стало определенно теплее.

— Сакура, это был какой-то совсем отчаявшийся, — мягко коснулась ее руки Ино, привлекая внимание, и улыбнулась, когда она подняла взгляд. — Забудь. Я удалила твои фото с его телефона, но… — она загадочно приподняла брови и сделала паузу, — заранее перекинула их на твой. Они красивые.

Фотографии, сделанные человеком, оказались и правда красивыми. В профиль. Она смотрела на Ино с полуулыбкой и крошечной ямочкой на щеке. Подруга была странно размытой, и ее отличала только солнечная копна.

— Ты ему и правда понравилась, — подытожила Ино как-то совсем довольно, покосилась на столик того человека.

Ее взгляд вдруг замер. По ставшему серьезным лицу прошла хмурая тень. Сакура с внутренним напряжением проследила ее взгляд. Сквозь огромное оконно-стенное стекло просачивался яркий солнечный свет, фигуры прохожих, здания напротив… ничего особенного там не было.

— Посмотри, вон тот, в серой куртке, — тихо зашептала Ино, отводя взгляд от окна, — я вижу его уже в четвертый раз за день.


Примечания:

не знаю, можно ли это считать новогодним подарком.

я сносила тридцатую главу ровно раз, зато под корень. она должна была выйти на прошлых выходных, но я опомнилась, и все получилось так. если вы дожили, дайте знать, мне очень важно это.

события чуть двинулись.

Сакура, которая просто в недоумении, что кто-то может смотреть так не на своего соулмейта. И Ино, которая говорит по-английски. Пожалуй, я пережила эту безмадарную главу отлично.

Глава опубликована: 01.11.2024

31. Человек появляется вовремя.

Сакура ощущает: теперь она замечает чуть больше. Возможно, это последствия эмоциональной встряски, но последствия все же приятные.

Ино рассматривает мелькающий пейзаж за окном с максимально равнодушным видом, но лежащая на сидении ее ладонь то как-то дёргано сжимается в кулачок, то наоборот расправляется.

Что может выводить так Ино из себя? Человек, зачем-то преследующий их, или человек, сидящий за рулем?

Последний приезжает меньше, чем через полчаса после звонка подруги. Эти полные молчаливого ожидания полчаса они проводят в кафе. Сакура тысячу раз успевает пожалеть, что вообще выходит на улицу! Пускай мужчина в серой куртке исчезает, стоит только Ино попытаться сделать селфи на фоне «большого и красивого окна». Его исчезновение пугает даже больше присутствия!

От волнения Сакура не совсем уверена, на месте ли ее ноги. Ощущение, что они просто исчезли, пропали, растворились в воздухе! Она едва держится на стуле — только бы не сползти под стол — пока Ино дозаказывает им еще по чашке кофе.

Он горький, и подруга советует положить сахар и немного взбодриться. По ее лицу, спокойному и самоуверенному, не скажешь, что ей жутко. Сакура после двух рекомендованных ложек сахара чувствует не тающую во рту горечь и кладет еще столько же.

— Пять ложек на такую маленькую чашку? — приподнимает брови Ино со смешком. — Не трать время, вылей кофе в сахарницу… Нет, это шутка!

Сакура знает, но немного притвориться, чтобы у Ино так не тряслись тонкие пальцы, ей не сложно. Такое приходит к ней скорее интуитивно, чем предумышленно, это потом она задумывается, но… Она ловит это в себе и с чувством эйфории, пускай короткой и скользящей, понимает: научиться общению с людьми у нее получится.

Ино вертит ее телефон в руках, ждет чего-то, цедит горький кофе (у нее всего половинка ложки!) и когда дожидается, то встает так изящно… будто и не за ней только что следил какой-то человек. У Сакуры так изящно не получается — она держится за край стола, чтобы коленки не согнулись.

Около серой машины, к которой Ино идет уверенным (и достаточно торопливым) шагом, их уже ждет мужчина. Он на них щурится: по Сакуре холодный взгляд проскальзывает, зато на Ино он замирает и как-то… теплеет?

Она обнимает его как-то внахлест, скрещивая руки за спиной, прижимается щекой к плечу и стоит так пару секунд. Что-то внутри Сакуры знакомо вздрагивает. Интуитивная разгадка не приходит, зато сцена, за которой наблюдать оказывается интересно, проходит.

И все-таки ее поражает, что на фоне этого мужчины гордая осанка и уверенность Ино исчезают. Может, с ним ей не нужно защищаться? Пока Ино что-то ему негромко и быстро рассказывает, Сакура замирает на последней мысли. Ей не нравится параллель, которая назревает практически за пару секунд.

Но Ино окликает ее и тянет на заднее сиденье, поэтому додумать Сакура не успевает. Пускай мысль и сбивается, но осадок внутри остается липкий.

Она только спустя пару минут после того, как машина трогается, замечает, что знакомый Ино тоже не выглядит как большинство обычных людей на улице.

У него узкие пронзительные глаза светло-карего оттенка, коротко стриженные белые — это краска или правда существует такой оттенок? — волосы, а на щеках и остром подбородке три коротких странных и почти незаметных шрама. Он невероятно светлокожий, и черное пальто и виднеющийся под ним черный костюм с белой рубашкой это только подчеркивают.

С заднего сиденья видно только часть его лица в зеркало, плечо и руку в перчатке. Но Сакура восстанавливает впечатление по памяти и хочет передернуть плечами. Этот человек выглядит настолько холодно, что от него понижается температура в машине.

— Я вас не познакомила, — спохватывается Ино, осознавая паузу, и поводит ладонью: — Тобирама — Сакура, Сакура — Тобирама.

— Очень приятно, — говорит тонко Сакура, когда карие глаза фокусируются на ней через отражение в длинном зеркальце.

Тобирама кивает, и машина трогается.

— Что произошло? — спрашивает он спокойно, когда машина останавливается на светофоре, чтобы пропустить густой людской ручей.

Ино мелко вздрагивает, отводя взгляд от окна. Пожимая плечами, она уже выглядит не настолько растерянной. Будто не она совсем недавно просила его с незнакомого номера нервным и отрывистым тоном приехать поскорее.

— Мне просто показалось, что я увидела нехорошего знакомого, — Ино передергивает плечами и вдруг улыбается так нежно, что Сакура засматривается. — Но я не стала отменять вызов такси. Ты же сегодня свободен?

— У тебя был странный голос. Я приехал вместо обеденного перерыва, — Тобирама настойчиво щурится на Ино через зеркало, но вспыхнувший зеленый заставляет его отвлечься на дорогу.

— Это был очень нехороший знакомый, — Ино взмахивает ладонями и спрашивает. — Ты не успел поесть? Может, зайдешь? Утром мы пекли блинчики.

Тобирама отрицательно качает головой.

— Что я должен знать об этом знакомом? Он действительно существует? — интересуется он вскользь, не отвлекаясь от дороги.

Ино возмущенно поднимает брови.

Они словно забывают, что в машине кроме них есть еще и Сакура. Это становится немного неловким, поэтому она принимает самый невозмутимый вид и рассматривает проплывающие за окном машины яркие многоэтажные комплексы, невысокие деревья и высокие небоскребы.

От неловкости это помогает, но окончательно она не уходит. Сакура мельком цепляется за голос Тобирамы и к большому удивлению находит в его речи те жесткие и холодные нотки, которые очень привыкла слышать от Мадары.

Только мимо Ино они пролетают, почти не касаясь. Во всяком случае она за пару минут разговора не замолкает первой, не обижается… Ино отвечает тепло, будто совсем не чувствует от чужих слов ледяной ком в животе.

Сакура содрогается от напрашивающейся ассоциации и выгоняет усилием такие нехорошие мысли из головы.

Когда машина останавливается неподалеку от дома Ино, Сакура первой тянется к дверце.

— Точно не зайдешь? — предлагает Ино своему человеку и поправляет подол пальто.

— Много работы, — с невозмутимостью куска льда отказывается Тобирама, но, обернувшись на Ино, с усталостью предлагает: — Следующие выходные.

— Договорились, — у Ино губы мгновенно расползаются в коварно-торжествующую ухмылочку.

Она резво приподнимается, прикасается губами к виску Тобирамы и с легкостью выпрыгивает из машины.

— До свиданья, — пищит Сакура и вываливается с другой стороны.

— Всегда так, — разочарованно говорит Ино уже дома, сначала разувшись и повесив голубое пальто на вешалку. — Время надо вырывать с боем.

Это совсем не похоже на нее. Как может Ино, понимающая по-человечески и разбирающаяся в людях, так просто отступать? Ино и «терпеть» — что-то несовместимое.

— Но ты это терпишь, — с недоумением замечает Сакура.

— Ха, — подруга складывает руки на груди, — да это еще ничего. Он даже сам предложил. Раньше до него было не дозвониться в рабочее время. Видишь, какой прогресс?

— Ты его приручаешь? — вспомнив разговор по телефону, предполагает Сакура.

Ино смотрит на нее небесно-голубыми глазами с совсем не небесным самодовольством и кивает. Сама себе хлопает в ладоши.

— И у меня неплохо получается, — замечает она и усмехается. — Пошли доедать блинчики. После такого стресса…

На кухне безопасно, тепло и уютно, никто не заглянет в окно и не напугает до смерти. А если и заглянет, то первое, что увидит, это разновысотную линию цветочных горшков. Растения выглядят успокаивающе, но полностью Сакура расслабляется только после второго блинчика, политого сладким сиропом.

— Но почему ты не рассказала своему человеку? О том, что за нами следили, — спрашивает она уже после того как допивает чай с четырьмя ложками сахара.

Ино, не смотря на свой призыв доедать блинчики, задумчиво ковыряется только в первом и в основном пьет чай.

— Не «мой человек», а Тобирама. Потому что Тобирама предпочитает просчитать и перестраховаться. Он и так уже долго настаивает на том, чтобы я к нему переехала. Расскажу ему, что за нами следили, и снова придется поссориться, — покашляв, недовольно отвечает она и смотрит на блинчик, будто это он следил за ней в серой куртке.

Сакура удивленно округляет глаза.

— Я не понимаю. Ты же самостоятельная и… — задумавшись, подбирает самое очевидное сравнение. — Ты не как ребенок.

— Он считает, что рядом с ним мне будет лучше. Так мы сможем видеться не пару раз за две недели. Мне не нужно будет оплачивать аренду. И живет он ближе к центру, — хмуро перечисляет Ино, и по ее лицу сразу видно, что такое предложение ее не очень радует.

Сакура приподнимает брови.

— Я привыкла жить одна, — поясняет свое недовольство Ино. — Мне нравится эта квартира и нравится не зависеть от кого-то. Если мне не нужно будет оплачивать аренду, значит, по его мнению, мне не так сильно будет нужна работа. А она мне нравится!

Внутри очень нехорошо скребется отогнанный в сторону образ Мадары. Сакура сама себе перечисляет: холодное общение, настойчивость, отсутствие времени, желание решать что-то за кого-то. И ужасается.

Тобирама ведь почти такой же!

— Они разные, — не соглашается возмущенно Ино, будто сравнение ее задевает. — Тобирама не позволяет себе решать конфликты рукоприкладством! Он при мне ни разу не повысил голос, а у него было много шансов! К тому же, он умеет извиняться по-человечески, а не так, как это делает твой соулмейт!

Сакура вспыхивает от последней фразы так, что щекам становится горячо. Но Ино нельзя упрекнуть в том, что она преувеличивает. Удар в самое нежное, и она даже не пытается его смягчить. От обиды пережимает горло.

— Прости, — тут же добавляет Ино и перегибается через стол, чтобы погладить ее по плечу, — прости. Но мне тоже было неприятно.

— Извини, — бормочет неловко Сакура, смотря на подругу из-под ресниц. — Я просто думала, что твой чело… то есть, Тобирама… Относится к тебе лучше.

Ино вздыхает и подпирает подбородок кулаками. В глазах у нее бесконечное понимание. Почему-то становится очень нехорошо от одного только этого взгляда.

— Ты же приручаешь его, — напоминает Сакура, натягивая ниточку своих рассуждений заново.

— Если человек привык все контролировать, то очень сложно что-то изменить хотя бы в отношениях, — подруга как-то странно улыбается. — На людей огромное влияние оказывает воспитание. Тобирама воспитывался в консервативной семье, где главой был мужчина, а женщина смотрела за детьми и за домом и не работала. Для него брать ответственность за меня — это нормально. Но я же так не воспитывалась. Меня это не устраивает. Этот конфликт сложно решить быстро. Да и суть приручения не в том, чтобы переделать человека под себя. Суть в том, чтобы дать человеку понять: что для тебя недопустимо, как с тобой общаться и жить без конфликтов… Но это должно работать в обе стороны, понимаешь?

Это рушит часть теории и часть надежд Сакуры. Но внезапно она, вслушавшись в слова, находит гораздо больший смысл, чем раньше. Большую возможность, если точнее, но она не слишком вдумывается в эту разницу. Если раньше приручение кажется ей чем-то мифическим, таким же, как и придуманные драконы и хоббиты, то теперь она всерьез задумывается над этим еще раз.

В ней сейчас не кипит та горькая смольно-черная обида на соулмейта. Нет и желания сделать сто шагов назад и оказаться совершенно чужой. Сакура признает для себя, что если попытаться и научиться, то с соулмейтом станет находиться гораздо проще. Она говорит себе: любовь или нелюбовь, но зов никуда не денется. Мадара Учиха никуда не денется. Если ей придется вернуться к нему совсем скоро, значит, и столкнуться еще придется не раз. Она же не может каждый их скандал переносить вот... так?

— Я понимаю, — ясно отвечает она, смотря на Ино прямо. — Но как этому научиться?

— Общее правило сформулировать сложно… Но вообще… Начать с себя, — подруга улыбается хитро и загадочно. — Стать более самостоятельной, чтобы тебя не воспринимали как ребенка. Тогда твои слова будут иметь больший вес. К сожалению, для нас с тобой в самом начале это процесс долгий. Но, есть и к счастью! К счастью, твой соулмейт понимает, что для тебя это сложно.

— Разве это «к счастью»? — разочарованно хмурится Сакура. — Для него это еще один способ подчеркнуть, какой он взрослый!

— Если он взрослый, — Ино делает многозначительную паузу, — значит, для него важно твое развитие. Он не может никуда тебя деть. Ему жить с тобой в одной квартире. Помочь тебе повзрослеть должно быть для него выгодно. Ему больше не придется присматривать за тобой, раз! Ему будет гораздо проще жить без такого напряжения, два! Он сможет больше тебе доверять, три!

— Это так сложно, — признается Сакура, поджимая губы.

— Не настолько, насколько могло бы быть, — Ино смеется, и солнечный луч, пробивающийся сквозь жалюзи, выбеляет ей щеку и краешек молочно-розового уха.

Завороженная зрелищем Сакура пропускает момент, чтобы спросить, насколько бы могло. Ино, отсмеявшись, откидывает растрепавшуюся прядь светлых волос за плечо и встает.

— Давай-ка попробуем научить тебя держать нож в руках, — и улыбается так кровожадно, что Сакура не может не передернуться.

Нож в руках держался правильно и уверенно, но как-то неуютно. Сакуре кажется, что любое неловкое движение — и она лишится пальца или хотя бы его кусочка. Но стоящая рядом и колдующая с мясом Ино зорко следит за ней и корректирует курс очень быстро. Одинаковые кубики из помидоров не получаются, но помидор режется — и на этом спасибо. Отдельно можно отметить, что никто не отбирает нож и не требует быть аккуратнее каждые пять минут. Сакура еще ни разу не чувствует себя так спокойно на кухне!

— Паста и салат — это еще не сложно. Бывают такие рецепты, что полдня нужно провозиться, — вещает Ино, когда приходит время есть, и расставляет плоские белые тарелки.

— А ты такие умеешь готовить? — с некоторой задержкой интересуется Сакура, не представляя, зачем так долго возиться с едой.

— Нет, — смеется она и сдувает с носа солнечную прядь. — Я предпочитаю тратить время на что-нибудь более полезное. Или хотя бы приятное. Готовить конечно приятно, но иногда так нудно! — делится переживанием так, будто это огромная проблема, Ино. — Тот же помидор иногда нужно резать совершенно разными способами!

— Это ужасно, — не на шутку тревожится только-только воодушевленная успехами Сакура.

Ино сначала кладет на стол вилки, а уже потом смотрит на Сакуру. Она поднимает брови. Неужели тут снова что-то по-человечески сложное?

— Всему нужно учиться с нуля, — вздыхает она и отворачивается к плите. — Никто не приходит… ну, а у людей не рождается с навыками. Новорожденные люди в будущем должны научиться самостоятельно есть, говорить, ходить… Мы появляемся с набором базовых умений. У людей он тоже есть, без этого они попросту не выжили. Без дыхания или рефлекса сглатывать… Ну ладно, это я далеко зашла, — тут же оборвала себя Ино и со смешком добавила: — Меня каждый раз тянет прочитать лекцию.

— Мне нравится это, — пожимает плечами Сакура, садясь за стол, и спрашивает: — А как люди живут до того, как научатся есть или говорить?

— Люди рождаются маленькими, — Ино показывает ладонями размер микроволновки. — До этого их девять месяцев вынашивают мамы. После они же учат их есть, ходить и говорить.

— Вынашивает… — осторожно наводит на мысль Сакура.

Ино смотрит с усмешкой и обещает:

— Сначала поешь, а потом посмотрим. Просвещаться вообще лучше сытой.

Рассматривать зиготу, стадии формирования плода, потом то, как это было внутри, а как снаружи, интересно. Сакура после посмотренного документального фильма остается в смешанных впечатлениях.

— То есть, люди растут в людях. А зарождаются после…

— После секса, — Ино утвердительно кивает с экспертным видом. — Есть альтернативные способы забеременеть, но без сперматозоидов все равно не обойтись.

Сакуре хочется передернуть плечами. Она покрепче укутывается в одеяло. Все-таки смотреть такие фильмы действительно лучше в кровати.

Дело идет под вечер. Солнечный свет рыжеет. Ино не прячет комнату от него за жалюзи (они у нее и в комнате) — она открывает окно, дает просочиться внутрь предвестнику заката — теплому отблеску синего неба. Вид на него успокаивает и придает стойкости.

— Люди растут так медленно… Маленькие — несовершеннолетние. Но после совершеннолетия они сразу становятся большими? — нащупывает мучащий ее вопрос Сакура.

— Физиологически люди прекращают расти то ли после двадцати трех, то ли после двадцати пяти…. — ненадолго задумывается Ино и сразу же добавляет: — То есть, вверх. А для взрослости много критериев. Самостоятельность, например. Приготовить себе еду, заработать себе на жизнь, жить отдельно и одному… Взрослый человек умеет это. Кто-то учится этому до совершеннолетия, кто-то и после него не совсем самостоятельный. Но совершеннолетие — это когда человек несет полную ответственность за себя перед законом.

Сакура вслушивается, кивая, и медленно начинает понимать. Вот что имеет в виду Мадара, называя ее ребенком, в масштабе. У нее в голове сплошная паника и ощущение, что самостоятельность — неподъемный массив. Люди накапливают знания всю жизнь, а она должна накопить их… за самый короткий срок!

Как Ино с этим справлялась? Неужели ей хватает только времени, желания понять и внимательности? Как она не сбегает обратно, когда понимает: вокруг нее гигантский мир с огромным количеством негласных правил? Думая об этом, Сакура чувствует теплую гордость за подругу. Но одновременно с этим в голове бьется заполошное: а я смогу?!

Дело не в том, что о ней думает Мадара. Если она не может вернуться на небо, она… да! Она ведь может попробовать как-то устроиться здесь! Не обязательно с ним. Соулмейты существуют вдали друг от друга, в этом нет ничего страшного!

Но для такой самостоятельности ей нужны деньги, навыки и помощь. Больше всего, наверное, деньги. Без них в мире людей делать нечего. Но как их зарабатывать Сакура не понимает. И метод Шизуне, которым та, наверное, совсем не гордится, не подходит.

Но только при мысли о том, что она живет совершенно одна; в похожей квартирке читает книги по вечерам, а днем работает и узнает о мире людей все больше, внутри приятно сжимается. Может, если Мадара избавится от нее, ему станет легче?

Сакура прикусывает губу и комкает в пальцах одеяло, вспоминая его фигуру, застывшую у подъезда, выражение лица, когда их взгляды встречаются в последний раз.

По коже бегут мурашки — короткой трелью натягивается зов. Чтобы так же внезапно пропасть. Он-то пропадает, но стремительно разгоревшееся волнение от такого напоминания никуда не исчезает. Может ли зов как-то гаситься?

— Не думаю, что кто-то пытался это сделать, — Ино даже хмурится, явно вспоминая все, что знает. — Моя подруга была безумно счастлива, когда мы виделись в последний раз. Шизуне тоже… Но я, если честно, сомневаюсь в существовании такого способа. Иначе ты бы точно его знала. Бабуля Чиё — живая энциклопедия. Уж для своей любимицы она бы точно что-нибудь придумала.

Сакура вздыхает и откидывается на спину, приятно приземляясь затылком на подушку. Светлый потолок безрадостно нависает над ней и не дает никакой подсказки.

Бабуля Чиё и правда знает потрясающе много. Но рассказывает хорошо если тысячную часть. И если уж она признает, что выхода нет, значит, его и нет. Но ведь речь не о возвращении!

— Я имела в виду не чувствовать зов тут, — Сакура обвела взглядом комнату. — На земле. Эта связь о себе напоминает! Я только забываю о ней и о нем, как что-то будто натягивается внутри.

Ино откладывает ноутбук на столик с поджатыми губами и тоже ложится рядом. Задумчиво смотрит вникуда, а потом все-таки признается:

— Впервые слышу. Можно спросить у Шизуне, но не думаю, что она может поделиться опытом. Значит, зов просыпается?

Сакура переворачивается со спины на бок, чтобы лучше ее видеть, кладет голову на ладони и согласно прикрывает глаза. Но практически сразу спокойствие слетает. Она холодеет, вспоминая, как Мадара после такого всплеска возвращается с раненным боком.

— А что насчет него? — Ино приподнимает бровь, выслушивая ее.

— Я не знаю, — Сакура мгновенно смущается. — Я не спрашивала. Мне кажется, он сказал бы мне, если бы что-то такое было…

— Если бы зов появлялся каждый раз, когда ты, — Ино, задумавшись, делает длинную паузу, — попадала в опасность… Слушай! Когда ты спрыгнула с крыши — он же понял как-то, что ты уходишь, хотя спал! Да и люди находят друг друга по зову, если уже друг к другу прикасались! Может, в нашем случае зов просыпается еще и во время опасности?

В груди сразу немеет. Сакура сжимает ладони в кулачки, проваливаясь в мысли.

— Позвони ему, — вырывает ее из оцепенения Ино, тормоша ее за плечо. — Не думай, просто позвони!

Сакура тянется к брошенной пластине телефона бездумно и резко. Тревожное и грохочущее в висках ощущение подгоняет пальцы. Она не планирует, что сказать, не чувствует никакой стеснительности и волнуется только из-за того, что ей могут не ответить. Если Ино предполагает правильно, если... Тогда никто не ответит! В горле встает острый ком, пока идут гудки. Телефон в руке мелко трясется.

Но вызов принимают сразу.

— Да? — коротко, отрывисто, но вполне адекватно и спокойно спрашивает Мадара.

Что-то жуткое, натянувшее внутри зов, медленно растворяется в звуке его голоса. Сакура зажмуривается, выдыхая. Ей не описать все спокойствие, прохладное, как вечерний ветер, и синее, как небо за окном, укутавшее тело мягким коконом. Это то, что спускается на нее за мгновение.

— Сакура, все в порядке? — в густом голосе звучит раздражение.

— Да, — соглашается Сакура, не открывая глаз. — А у тебя? У тебя же ничего не случилось?

— Ты для этого звонишь? — он усмехается даже без раздражения. — Ничего не случилось.

— Хорошо, — кивает Сакура облегченно.

— Хорошо, — отзывается с интересом Мадара, явно ожидающий продолжения разговора.

Это не помогает найти что-нибудь, что можно сказать дальше. Сакура сводит брови на переносице, неловко закусывая губу, и смотрит на Ино.

— Сакура, ты долго еще болтать будешь? У нас тут ребята сейчас придут, — Ино принимает молчаливую просьбу о спасении и вклинивается в диалог громко и весело.

Сакура смотрит на подругу опешивше. Это когда? Это какие еще парни?

Ино делает ей большие глаза и кивает на телефон. Артикулирует старательно: заканчивай. Тем

— Да-да, точно… — удивленно соглашается Сакура, все еще рассматривая внезапную сообщницу, и слышит странный кашель на том конце связи. — Извини, мне пора. Пока! — и сбрасывает как можно быстрее. — Ино!

— Ему полезно понервничать, — Ино повела светлой бровью и расслабленно растеклась по матрасу. — Какое облегчение, ничего не случилось.

— Какое облегчение, — эхом подхватывает Сакура, обессиленно утыкаясь лбом в кулачок.

— Только если он не врал, — задумчиво добавляет подруга, но когда ловит взгляд Сакуры, то мгновенно добавляет, приподнимая ладонь: — Кстати, ребята — это отличная идея!


Примечания:

Всем, кто остался со мной.

За эту небольшую победу над кризисом прошу благодарить тех, кто поддерживал и ждал меня. Я не справилась бы одна, если бы делала это в пустоту.

За время моего отсутствия мне нарисовали две (!) просьбы о проде:

https://vk.com/photo-77039935_457240037

https://vk.com/photo-77039935_457240036

Волевым решением продолжаю работу в настоящем времени. Я не буду переправлять прошлые части, это затянется надолго. К сожалению, нам придется терпеть это возникшее несогласование времен.

Почему меня не было и что вообще происходит, когда прода, что я планирую, а что нет? Все это можно узнать, если подписаться на мой паблик: https://vk.com/romanovski_home

Глава опубликована: 01.11.2024

32. Мир не вертится вокруг одного человека.

Ино вдруг оказывается вне ее догадок. Зачем им какие-то парни? Но подруга отмахивается тем, что с друзьями гораздо веселее. Тем более, что ее друзья — хорошие люди.

— Кстати! — смеется Ино. — Я не имела в виду, что будут только парни! Мадаре не о чем волноваться, но пускай он об этом не подозревает!

Распутавшая смысл последней фразы Сакура удивленно приподнимает брови и даже привстает, опираясь на локоть.

— Чтобы он не думал, что твоя жизнь всегда будет ограничиваться только им, его братом и, совсем немного, мной, — Ино пожимает плечиком и скатывается с кровати, потягиваясь сладко-сладко. — Когда у тебя есть круг общения кроме соулмейта и его брата… — она задумывается над продолжением, всматриваясь в пол, и сообщает уверенней: — Тебе будет, кого попросить о помощи и с кем пообщаться. Мир перестанет вертеться вокруг одного человека.

Пол прохладный, и Сакура недолго прислушивается к ощущениям, спустив на него ноги. Пятна солнца, рассыпанные вокруг желтыми кляксами, постепенно рыжеют. Одно такое задевает босую левую ногу и красит кожу в мягкий закатный цвет. Тень плавно вздрагивает, когда Сакура поджимает пальцы.

Мир перестанет вертеться вокруг одного человека.

Задумавшись, она предполагает:

— Мы будем проводить меньше времени вместе?

— Да. У тебя будут и другие люди, с которыми можно поговорить или выйти на улицу, — последнее Ино сообщает с такой доброй усмешкой, что обидеться не получается. — Он мигом вспомнит, что ты тоже человек.

Лицо у Сакуры немного вытягивается.

— То есть, ты не второе домашнее животное и не ребенок. Такая же полноценная разумная белковая форма, как и он. Только отличающаяся ареалом обитания. Не надо делать такие глаза, мы доберемся с тобой до географии и биологии. Все, я звоню!

Наблюдать, как Ино звонит кому-то, целое удовольствие. Сакура уверена: она найдет даже в самом тупиковом разговоре способ закончить его первой. Уверенный голос подруги, описывающий отличный вечер и «ту самую подругу», легко и спокойно плывет в вечернем воздухе. Как ни удивительно, но паники Сакура не чувствует. Даже острая тревога, гонящая ее дальше от людей, не кусает за пальцы. Она с удовольствием прислушивается к зыбкому, как туманно-мягкие облака, спокойствию. Идея провести время с друзьями Ино совсем ее не пугает!

— …да, и его тоже захвати, — с кем-то активно соглашается Ино, накручивая локон светлых волос на палец, и тут же хмурится: — Или сегодня, или ждем праздников! У меня завтра рабочий день.

После такой тирады невозможно не согласиться на все условия. Переливами от сливочной мягкости до кофейно-осадочной категоричности Ино обращается филигранно.

Она еще пару раз кивает собеседнику, угукает и смотрит на Сакуру с мерцающей в прищуренных глазах хитринкой.

— Сложно собраться после рабочего дня. Но если за дело берусь я… — Ино многозначительно и самодовольно улыбается. — Мои друзья тебе понравятся.

— У меня не очень хорошо получается быть человеком, — признается ей в самом очевидном Сакура.

Ей очень хочется спросить: а я им понравлюсь? Но спрашивать такое у уверенной и яркой Ино ей кажется неловкой идеей. Может, потому что Ино вот такая, ей так хочется им понравиться?

— Что с тобой? До этого ты отлично справлялась, — отмахивается Ино и садится рядом, прижимаясь боком к боку.

От нее до сих пор пахнет горьким кофе, а еще мягкой нотой шампуня. Сакура пожимает плечами, сразу же получая мягкое объятие. Теплая и невероятно внимательная Ино вздыхает над ухом, щекоча кожу. Закатное солнце гладит их ноги последними рыжими лучами.

— Стараться быть человеком не имеет смысла, — Ино ерошит ей волосы на затылке. — Все люди разные! У них разные реакции на пролитый на них кофе, на случайные знакомства и на забытый дома кошелек. Я понимаю, что ты имела в виду. Но тебе просто нужно освоиться! Не страшно, если по пути ты будешь ошибаться. Все делают ошибки. Абсолютно. Даже твой дорогой соулмейт. Поэтому… не волнуйся заранее. Мир не вращается вокруг отдельно взятого человека.

Часть про мир не совсем понятна. Но Ино не жалуется, только подпирает четко очерченный подбородок кулачком и объясняет:

— Для человека самое важное — он сам. Поэтому он замечает гораздо меньше твоих ошибок, чем ты думаешь. Если обобщить, то очень многие люди думают примерно так же, как и ты. То есть, «у меня не получается быть таким же, как они». А каким — веселым, обаятельным, красивым — это другой вопрос, — Ино пожимает плечами и немного отстраняется, чтобы заглянуть Сакуре в лицо. — Если ты ошиблась, и это причинило кому-то боль или неудобства, то просто извинись. «Извините, я была неосторожна». «Прости, я случайно». Человек либо простит, либо нет, но это уже не твоя проблема. Когда я поняла это, мне стало легче.

Сакуре хочется слушать ее столько, сколько позволит время. Ино находит понятные меткие слова, подтачивающие неуверенность. В ней уживается мягкость и неумолимая уверенность: сочетание, которое делает ее невероятной. Откуда в ней столько и того, и другого? Как это вырастить в себе?

Ино будто чувствует это, потому что отстраняется еще дальше и цепко впивается ей в плечи тонкими, но сильными пальцами.

— Послушай меня, — уверенно начинает она. — Ты быстро все понимаешь. Заранее пытаешься просчитать все, что может произойти. Умеешь шутить. Ты красивая. И когда улыбаешься, и когда выглядишь, как испуганный олененок! Короткие волосы тебе идут не меньше, чем длинные. Ты смогла уйти и вернуться! Ты выглядишь хрупкой и нежной, но на самом деле ты очень сильная. Я уверена, Мадара совсем не против защищать тебя от всего. Но ты должна понять, что со всем этим багажом у тебя есть все шансы стать еще сильнее. Когда ты станешь сильнее, — Ино аккуратно встряхивает ее, неотрывно смотря в глаза, — тебе не нужна будет защита.

Горячие слова Ино дрожат в воздухе, словно оставаясь эхом, рассыпаются пылинками и укрепляют заразительной солнечной уверенностью. У Сакуры внутри мягко-мягко, ткнуть иглой — та небольно уйдет на глубину.

Щеки наливаются румянцем, и Ино улыбается трогательно. Нечто похожее на этот внутренний свет Сакура видит в первый раз у Конан. Но тогда она ошибается — тогда всего лишь было солнечно.

— Спасибо, — шепчет она, не отводя глаз, и тут же оказывается притянута ближе.

— Мне очень жаль, что это тебе говорит не твой соулмейт, — выразительно замечает Ино и гладит ее по голове, перебирая пряди.

Мадара, уверяющий, что у нее все получится, с такой горячностью и уверенностью в ней, не представляется Сакуре реальным. Она не собирается быть нечестной: Мадара поддерживает ее. Но его поддержка носит другую форму, пускай где-то и схожую. Когда-то, когда он еще понимал, что ощущает, прикосновения — одна из любимых Сакурой ее разновидностей.

— А кто тебе сказал это? — спрашивает она с интересом.

— Я сама, — с полуулыбкой, достойной фотографии, вздергивает подбородок Ино. — Так… надо привести себя в порядок. Хотя бы расчесаться.

Сакура вдыхает, ощущая: на этом разговоры кончились. Опуская плечи еще ниже, она выдыхает медленно и прислушивается к себе. Нельзя постоянно бояться, повторяет она про себя. Эхо горячих и решительных слов гулко тонет внутри.

Под ловкими и быстрыми пальцами Ино волосы Сакуры легко собираются в несколько аккуратных кос, заколотых парой тонких шпилек.

Отражение ей нравится. Собранные волосы делают черты лица четче и как-то строже.

— Видел бы тебя твой соулмейт, — усмехается Ино и поправляет что-то на затылке. — Сделаю себе тоже плетение.

Сакура наблюдает за тем, как Ино выплетает себе целую корону из светлых густых волос, и чувствует на языке горчинку. Ей до невыносимого больно вспоминать, что когда-то у нее были такие же.

— Это очень красиво, — сглотнув, говорит она, когда Ино закрепляет результат последней шпилькой.

Та с улыбкой пожимает плечами.

— Я научу тебя плести такие же, — обещает подруга. — Кстати… нам стоит вынести мусор и пропылесосить, пока они не пришли.

Уборка не кажется отвлекающим маневром, хотя и убирать практически нечего. У Ино безумно уютно и все стоит на своих местах. Даже на кухне. Но Ино с уверенностью учит Сакуру пользоваться небольшим красным пылесосом, а сама сортирует мусор.

За делом Сакура легко расслабляется и даже не паникует, когда слышит звонок в дверь.

— Если ты улыбнешься, то будешь выглядеть лучше, — советует Ино и подмигивает очаровательно. — Идем встречать!

Друзья Ино появляются сразу всем составом, заполоняют собой прихожую, оставляя обувь и верхнюю одежду на полочках и вешалках.

— Та самая подруга! — приветствует ее один из них широкой улыбкой. — Меня зовут Чоджи Акимичи, приятно познакомиться!

— Шикамару Нара, — отделывается сухим и легким поклоном второй.

— Рада познакомиться! Ханаби Хьюга, — протискивается между ними девушка и улыбается Сакуре приветливо и любопытно.

Их не так много, всего трое, но от их присутствия и нацеленных на нее взглядов становится очень и очень не по себе. К такому пристальному, даже если доброжелательному вниманию Сакура оказывается непривычной.

— Сакура. Очень приятно, — чувствуя молчаливую поддержку Ино, ответно представляется она. Удается даже улыбнуться.

— Если вы уже ужинали, я обижусь, — Чоджи Акимичи демонстрирует два бумажных пухлых пакета и первым протискивается из внезапно ставшей тесной прихожей на кухню.

Он очень круглый — умудряется задеть Ино животом. Сакура замечает, что он чуть выше нее самой. Рыжеватые волосы, лежащие небрежно и растрепано, добавляют ему роста. От него во все стороны распространяется суетливость и оживление.

— Цвет подобран просто идеально, — восхищается Ханаби Хьюга, подходя ближе к Сакуре, и складывает руки за спиной. — Такой нежный. Что за краска?

Кому-кому, а ей точно не стоит красить волосы, считает Сакура. У Ханаби густые и длинные распущенные волосы цвета горького шоколада. От того, как на них переливается свет, не хочется отрываться. Это завораживает, и она даже на секунду задумывается: а отсюда ли Ханаби?

Это совсем не отменяет ее вопрос, на который ответить нечего. Но Ино вмешивается легко и непринужденно, спасая очень вовремя.

— Не говори ей. Она же себе волосы испортит.

Ханаби резко щурит круглые серые глаза, и Сакуре отчего-то становится не по себе. Всего на секунду она ощущает какое-то неправильное узнавание: смутно знакомые черты лица и голос… Но это быстро вылетает из головы, потому что память не откликается четким образом.

— Может, вы дадите мне пройти? — не раздраженно, но с претензией сигнализирует им Шикамару, зажатый между секцией для обуви и одежды и дверью.

Сакура только сейчас обращает на него внимание. Шикамару кажется ей в любой момент готовым слиться с какой-нибудь поверхностью. Такой у него незапоминающийся и спокойный вид. Когда он просачивается между Ханаби и Ино на кухню вслед за Чоджи, Сакура с удивлением замечает, что Шикамару носит короткий и достаточно растрепанный хвостик, что он гораздо выше Ино и что от него пахнет сигаретами.

— Ты наступил мне на ногу! — возмущается ему вслед Ханаби и встряхивает головой так, что волосы подпрыгивают и рассыпаются на пряди.

— Извини, — флегматично и совсем не сожалеюще отмахивается с кухни Шикамару.

— Ты зачем его вообще позвала? — Ханаби выгибает бровь, смотря на Ино. — Он вечно портит все своей хмурой физиономией.

Ино приобнимает Сакуру за плечи, опираясь, и сообщает шепотом:

— Ты знала, что он придет, но все равно пришла.

Ханаби заливается так ярко, будто под белой тонкой кожей вспыхивает красный свет, и гордо без слов шагает на кухню.

— Шикамару ей очень нравится, — еще тише, на ухо, сообщает Ино и хихикает. — Они кружат вокруг друг друга уже где-то… года полтора!

Значит, они не соулмейты. Но они же люди. Их не тревожит зов в полной мере. Почему тогда они молчат? Сакура их не понимает.

— Они боятся быть уязвимыми. Кто первым признался, тот проиграл, — пожимает плечом Ино. — Это нормально: бояться, что твои чувства невзаимны. Идем, нас там уже ждут. Чоджи наверняка принес кучу домашних закусок, м-м-м…

Неловкости на кухне нет. Сакура к своему дикому и пьянящему восторгу вливается легко. Она улыбается активному и добродушному Чоджи, осторожно спрашивает у Шикамару, как он собирает такие короткие волосы в хвост, а Ханаби сама подсаживается к ней поближе и рассказывает, как они познакомились с Ино.

— Я поняла, что мы должны быть подругами, когда она выбросила только что купленный фитнес-батончик, едва попробовав его, и перешла дорогу, чтобы купить тайяки в палатке, — Ханаби смеется, чуть наклоняя голову так, чтобы волосы мягко прикрыли левую сторону лица.

Ино, пережевывающая небольшие и хрустящие кругляшки, пахнущие пряно, чуть не давится от возмущения. Чоджи посмеивается, осторожно хлопает ее между лопаток.

Шикамару, пристроившийся около подоконника, закатывает глаза, лезет в карман.

— Я закурю, — предупреждает он и вытягивает из кармана темно-синюю пачку.

Ханаби брезгливо отодвигается вместе со стулом подальше от окна.

— Ты не мог покурить в другом месте? — интересуется она, рассматривая свои ногти придирчиво.

— Нет, — кратко отвечает Шикамару и со звоном щелкает странной металлической зажигалкой.

Ино переглядывается с Сакурой с таким видом, будто вот-вот хлопнет в ладоши и скажет: ну я же говорила. Восторг не совсем понятен, но, видимо, это всеобщее развлечение. Потому что Чоджи, шустро заедая чай теми-самыми тайяки, наблюдает так же цепко, как и Ино.

— Мы всегда такие, — отвечает на невысказанный вопрос Шикамару и чуть поворачивает голову, внимательно рассматривая Сакуру неожиданно живыми и пронзительно-черными глазами.

— Я ничего не говорила, — она удивленно приподнимает брови.

— Я умный, — Шикамару выпускает струю белого дыма в открытое окно, отворачиваясь.

— Это первый вопрос, который задает нам малознакомый человек, — с невыразимой ехидцей добавляет Ханаби, вздергивая нос. — Итак. Сакура. Как вы познакомились?

Вопрос сбивает с нее все очарование шумного вечера. На секунду хочется в панике обернуться на Ино. Желание удается перебороть с трудом. Даже если подруга и говорила, что люди зачастую следят за собой… сейчас определенно все следят за ней!

— Тогда был дождь, а я… потерялась, — Сакура нервно сглатывает и чувствует, что не может сдержать улыбку. — У меня не было с собой телефона… Но рядом был цветочный магазин, и я спряталась под навесом. Ино предложила мне переждать внутри.

— О-о-о… — тянет Чоджи, и на его добром и большом лице расплывается улыбка. — Я тоже познакомился с Ино в цветочном…

— Это было не настолько романтично, — пропускает небрежный смешок все время молчавший Шикамару.

— Это было вообще не романтично! Он просто снес все мои великолепные розовые тюльпаны! — вспыхивает Ино так, будто это произошло только что.

— Я просто неудачно повернулся, — возмущается в ответ Чоджи, медленно наливаясь краской. — И я заплатил!

— Чоджи. Я была удивлена, что ты остался живым, — с несочувствующим хихиканьем влезает Ханаби, заправляя волосы за уши. — Я однажды разбила у нее горшок с какой-то травой… Она меня была готова носом в осколки ткнуть!

— Это был чабрец! — Ино закатывает глаза.

— Просто съешьте по кальмару и успокойтесь, — Чоджи приподнимает руки и добродушно улыбается Сакуре: — Любишь кальмаров?

Она, вспоминая, готовил ли Изуна такое, только пожимает плечами. Чоджи мгновенно вручает ей нечто на тонкой шпажке. Это похоже на полусложенный зонтик, но на вкус оказывается приятным.

— Мы весь вечер будем есть? — Ханаби закидывает ногу на ногу и скрещивает руки на груди. — Давайте сходим в караоке!

— Можно посидеть и выпить, — буднично предлагает Шикамару, скрещивая руки на груди.

— Отличная идея, — мигом показывает большой палец Чоджи и расплывается в улыбке. — Кто позвал, тот и платит!

Шикамару закатывает глаза, но соглашается. Ханаби переглядывается с Ино. Почему-то это напрягает.

— Я не пью, — не выдерживает молчаливого взгляда подруга и скрещивает руки на груди непримиримо. — Сакура тоже не пьет, так что даже не думай.

Ханаби разочарованно пожимает плечами. Сакура подозревает, что к воде это «пить» совсем не относится…

Но спросить напрямую кажется не самой лучшей идеей.

Ей и так кажется, что Шикамару, спокойный и где-то даже равнодушный, присматривается к ней слишком часто. Она ловит на себе прямой прищур всего пару раз, но и этого хватает.

Ино говорит, что люди чаще следят за собой, чем за кем-то еще. Но Ино, вероятно, просто забывает о Шикамару.

На улице становится гораздо холоднее, чем утром, вещает прогноз погоды. Сакура со вздохом тянется к свитеру. Он мягкий и теплый, пускай и невероятно большой. Нейтрально-приятный запах кондиционера и ничего больше. Пахни свитер Мадарой — она не смогла бы его носить. Ей хватает зова, появляющегося и забирающего с собой спокойствие.

Ино смотрит на свитер нечитаемо, только поводит светлой бровью.

На улице царит сумрак. По сравнению с погодой утром действительно холодно. Ино заматывается в белый мягкий шарф гораздо тщательней, чем делала это в квартире.

Ханаби рядом недовольно переступает с ноги на ногу — она в короткой темно-зеленой юбке, пускай куртка почти полностью ее и закрывает.

— Холод-дно, — Чоджи умудряется поежиться всем телом и прячет руки в карманы. У него мгновенно краснеют нос и щеки. — Давайте быстрее найдем какую-нибудь закусочную!

Из них пятерых только Шикамару холод, кажется, совсем не волнует. Он просто вертит в руках зажигалку и терпеливо ждет.

— Я знаю хорошую поблизости, — показывает большой палец Ино и задает направление.

Сакуре не по себе от того, что она выходит на улицу в тот же день, когда замечает за собой слежку. Но вскоре ей становится легко. Она в окружении людей, которых знает Ино, значит, с ними безопасно.

Темные сумерки рассеиваются загорающимся светом фонарей. На небольших улочках в глубине районе, куда заводит их Ино, фонари менее яркие, чем около ее дома. Сакура замечает это мельком и без удивления. Людей тут меньше. Может, подступающая холодная темнота с пробирающим ветром распугивает их?

В любом случае, с людьми или без, она чувствует себя уверенно, держа Ино под локоть.

Глубинка района вызывает мало любопытства: невысокие одноэтажные здания, узкая и идущая в гору улочка, рассеянный свет желтых фонарей. Закусочная — Ино называет ее изакая — находится быстро. Она вклинивается между магазинчиком обуви и каким-то крохотным и уже закрытым одноэтажным зданием.

Внутри пахнет сигаретным дымом и чем-то острым, мясным и горьким одновременно. Принюхавшись, Сакура едва ли не чихает. Да и чихни — никто не услышит. В достаточно большом помещении многолюдно, шумно и очень тепло. Желтый приглушенный свет. Деревянные столы и стулья.

Пока они идут к дальнему небольшому столику, Сакура с удивлением замечает, что многие тут одеты очень… строго?

— Большинство тут после работы, — нашептывает ей на ухо Ино, когда они садятся.

С одной стороны Ханаби, с другой Ино. Чоджи и Шикамару устраиваются напротив. Шикамару тут же заказывает целую серию чего-то непонятного.

Ханаби прижимает ладони друг к другу и воодушевленно сообщает:

— Это будет отличный вечер.

Все, что заказывает Шикамару, оказывается съедобно. Сакура запивает водой кусочки курицы, которые тут подают на шпажках. В отличие от тех, кто пьет, она ест совсем немного.

Алкоголь, а именно его тут в основном пьют, влияет на людей так, как на котов валерьянка. Не сразу, но быстро. После трех или четырех небольших порций опасно пахнущей жидкости Ханаби перестает говорить четко. Чоджи, тянущий желтый и пенный напиток из большого стакана, то и дело икает и становится только дружелюбнее. На кого не влияет выпитое, так на Шикамару. Он становится еще задумчивее и еще внимательнее. Изредка Сакура ловит на себе его ленивый, но цепкий взгляд.

Это заставляет ее немного нервничать. Но слишком сосредоточиться на этом не получается.

Чоджи много шутит, следит, чтобы у всех было мясо. Шикамару курит сигарету за сигаретой, чем вызывает раздражение Ханаби, но рассказывает о том, как давно не мог отдохнуть после работы. Сама Ханаби, перемежая нормальную речь с колкостями в сторону своего начальства, жалуется на отсутствие второго мастера.

Ино со смешком сообщает, что у нее напарник вообще не предусмотрен, и разговор переходит в спор.

— Сравнила ф-ф-лориста с конд-и-итером, — взмахивает руками Ханаби. От созданного порыва ветра у Шикамару с кончика сигареты слетает пепел.

— Встань на мое место и попробуй, — предлагает Ино сердито и пододвигает к ней минералку.

— А ты чем занимаешься? — спрашивает внезапно Шикамару.

Сакура вздрагивает, понимая, что вопрос предназначался ей. В теплом помещении ей вдруг становится прохладно.

В голову приходит только: склоки и ощупывание, — как однажды заметила Ино. От этого хочется глупо захихикать.

— Я учусь, — говорит правду Сакура, думая, что людям нормально на протяжении жизни чему-то учиться.

Шикамару выпускает клуб дыма, который поднимается к потолку лениво и неспешно.

— И какое у тебя направление?

Под его внимательным и совсем не пропитанным алкоголем взглядом спина покрывается моросью пота. Сакура замирает, лихорадочно думая, что бы ответить…

— География, — фыркает рядом Ино и перегибается через стол, чтобы шлепнуть Шикамару по лбу. — Прекрати вести себя, как в допросной, и пей дальше!

Он не выглядит ошеломленным, только недовольно щурит глаза, стряхивает пепел в пепельницу щелчком пальцев.

— Сакура, — неожиданно твердо окликает ее Ханаби и даже разворачивается к ней полубоком. — У т-тебя есть со-сол… соулмейт?

Вопрос немного странный, но ответить на него гораздо легче, чем на вопросы Шикамару.

— Есть, — говорит Сакура, переглядываясь с Ино.

— И к-как это? — Ханаби щурит серые глаза так, будто не может ее разглядеть. — С-стоит ож-ожид-дания?

— Это… очень сложно, — неуверенно отвечает она. — Я не ждала.

Ханаби расслабляется и даже кивает, будто что-то для себя решает. Наполнив чашечку снова, она вздергивает ее вверх, будто приветствует кого-то.

— З-за этих п-ридурков, — нетвердо заявляет она и опрокидывает в себя жидкость. — Нен-навижу их!

Ино поглаживает ее по плечу и сочувственно вздыхает.

Это будто всех охлаждает. Шикамару снова погружается в себя и достает новую сигарету. Только Чоджи неловко икает, нервно косясь по сторонам.

Сакура не знает, в чем дело, но спрашивать совсем не хочет. Ханаби не кажется ей сейчас здравомыслящей. Алкоголь влияет на нее не в лучшую сторону. Впрочем, для кого-то это не имеет значения. Шикамару все равно поглядывает на нее из-под полуопущенных век, и это внезапно становится так заметно, что… что хочется рассмеяться. Эти чудные люди!

Они заканчивают совсем скоро. Первым звоночком становится Ханаби, опустившая голову на руки. Шикамару смотрит на ее блестящую под желтым светом каштановую макушку практически не мигая. Чоджи возвращается из туалета и первым подает идею расходиться.

— Я довезу ее до дома, — Шикамару кивает на задремавшую Ханаби и встает первым.

Он достает кошелек не дрожащими руками и спокойно расплачивается с хозяйкой, пока Ино с Сакурой помогают Ханаби встать и одеться.

— Сильно ее развезло, — Чоджи качает встрепанной рыжеватой головой. — А надо было закусывать!

— Тебя послушать… — бормочет Шикамару, подпаливая сигарету только со второго раза.

— Ты уверен, что сможешь помочь Ханаби добраться? — прерывает его Ино с тревогой.

Шикамару убирает зажигалку в карман и перед ответом сначала глубоко затягивается, чтобы потом небрежно кивнуть. На улице холодает еще больше. Сакура выдыхает белый дым и смотрит, как он растворяется на фоне сливово-синего мрачного неба. Что-то мелькает в воздухе, крохотное и колкое. Налетевший ветер швыряет это в волосы.

— С-с-не-ег, — ласково шепчет Ханаби и вытягивает руки, подставляя обнаженные ладони под белые крупинки.

— Мы пойдем, — сделав последнюю затяжку и выкинув недокуренную сигарету в урну, сообщает Шикамару и перекидывает руку Ханаби через свое плечо, чтобы было легче приобнять ее за талию.

Чоджи посматривает на них не очень уверенно и снова икает. Снег и ветер путаются у него в торчащих волосах и забиваются под воротник куртки. Он передергивает плечами и оборачивается на Ино.

— Нам недалеко, мы дойдем сами, не волнуйся, — улыбается ему Ино и заговорщицки поводит бровями: — Привет Аяме.

Чоджи краснеет багрово и тут же прощается. Сакура смотрит ему вслед недолго. Сама поднимает руки к небу, чувствуя, как покалывает ладони первым снегом. Он тает прямо на коже, как только с ней соприкасается. Это так красиво. Небо сыплет на нее надежду в самый насыщенный событиями за последнее время день.

Так не хочется прерываться любованием и отвечать на раздавшуюся во влажном и холодном воздухе телефонную трель...


Примечания:

Я перестала следить за размером глав, зато стала следить за диалогами, и они стали больше.

Проблема: к концу я уже не так сильно хочу их редактировать.

Безмадарные главы даются мне теперь не так сложно, и я рада этому. Но я все равно надеюсь отыграться в следующих главах с:

У меня стойкое ощущение счастья, когда я вижу, сколько людей возвращаются в комментарии после моего перерыва. Это заставляет меня чувствовать вдохновение.

Глава опубликована: 01.11.2024

33. Возвращайся и беги.

Когда Мадара в ярости, Сакуре хочется сжаться и исчезнуть. Его злость удушливая и приходящая черной мощной вспышкой. После нее приходится собираться по частям. Даже если она вызвана не ей самой, разрушающее действие не уменьшается.

Но в этот раз их разделяет расстояние, поэтому можно не исчезать, а вот сжаться — неплохая идея.

— Я объясню позже. Нет времени, — он хрипло и резко обрубает ее попытку узнать, что же случилось. — Просто собери вещи. Я приеду за тобой. Хорошо?

Снег не прекращает кусать щеки и налетать порывами, небо ничуть не розовеет, даже ветер не становится более теплым. Но все это внезапно отодвигается на другой уровень, будто Сакура выныривает из окружающего пространства и становится снова невесомой.

Стоящая напротив Ино растирает ладони друг о друга и смотрит на нее внимательно.

Одно ее присутствие помогает ей прийти в себя.

— Нет! Ничего хорошего, — отчаянно протестует Сакура, перекладывая телефон из замершей руки в другую, вытащенную из кармана куртки. — Я не хочу возвращаться! Ты даже не говоришь, почему мне надо вернуться!

— Ты сказала мне про следящего за вами типа? — с обманчивой вкрадчивостью, за которой медленно вызревает бешенство, интересуется Мадара. — Когда я спросил у тебя: «все в порядке?», что ты ответила? Ты не ответила: «за мной следили, ты не знаешь, почему?»!

Ноги вмораживаются в асфальт. Снег не прекращается, только усиливает напор, будто небо нарочно сгущает над ней белый полог, отрезая взгляд от себя. Ино смотрит встревоженно. Сакура не может ответить ей и растерянно опускает взгляд ниже — на голубую ткань пальто, за которую с легкостью цепляется колкие хлопья.

Тревога проклевывается и в ней самой, с каждым новым словом Мадары и осознанием: под бешенством есть что-то еще. Но это «что-то» запрятано так глубоко, что ей не выцепить и не распознать.

Но… Откуда он знает про слежку? Кто ему сказал?

— За нами следили? — слабо и совсем не так уверенно, как Ино, спрашивает Сакура и закусывает губу.

— Прекрати прикидываться, — цедит Мадара. — Вы обе это заметили. Твоя подружка даже вызвала кого-то, чтобы вас оттуда забрали!..

Это весомая пауза, после которой явно будет что-то хлесткое. Сакура успевает раньше только потому, что держится взглядом за нежный цвет пальто и упрямством за сказанные утром слова.

— Если ты знаешь, что за нами следили… Ты знаешь, почему?

В динамике шуршит его тяжелый и глубокий выдох. Он случается на другом конце города, но расстояние для него не преграда — он вздыбливает ей волоски на шее и пускает предательские мурашки по замерзшей коже. Это не то выражение раздражения или насмешки. И впервые за вечер Сакура чувствует, как внутри шевелится сухой росток страха. Она оборачивается резко, всматриваясь в уличный пейзаж. Но никого похожего на того человека в серой куртке поблизости нет.

— Я объясню тебе все потом, — обещает твердо и неумолимо он. — Ты на улице?

— На улице, — несчастно подтверждает Сакура, все еще оглядываясь. — Но сейчас за нами никто не следит! Все в порядке. Я не хочу…

— Я не звонил бы, будь все в порядке, — понижает голос до опасного тихого полушепота соулмейт. — Если вы неподалеку от дома твоей подруги, то возвращайтесь. Сейчас же. Ты поняла меня?

— Хорошо, но ты правда все мне объяснишь. А не уйдешь на всю ночь, чтобы утром накричать, — мстительно напоминает ему о последней их ссоре Сакура, с содроганием вспоминая о ней и сама.

— Возвращайтесь прямо сейчас, — от тона Мадары по коже снова бегут мурашки. — Я позвоню, когда доберусь.

Он не соглашается, но и не говорит «нет». Сакура задумывается: можно ли это считать крошечной победой?

Ино понимает ее только по одному лицу. Сакура рассказывает ей все по дороге обратно. К ее тайному сожалению, подруга не возмущается.

— Я ничего не понимаю, — признается ей Сакура, быстро перебирая ногами. — Мне не по себе.

Уже не радует ни необычный снег, за которым так красиво (даже если и холодно) наблюдать снизу, ни проведенный хорошо вечер.

Возвращение кажется ужасной идеей, ведь только-только у нее начинает получаться! Но оставаться на улице, где из любого переулка может смотреть серая куртка, в пику Мадаре кажется невероятно глупым. Одно борется с другим еще с начала разговора. Впрочем, есть что-то, что она уже не сможет изменить: например, решение Мадары приехать.

— Я тоже ничего не понимаю, — Ино водит взглядом по сторонам, но продолжает идти так легко, будто ничего не произошло. — Но мы вернемся, выпьем чаю и найдем для тебя учебники… И когда приедет твой соулмейт, ему придется все нам рассказать.

Ее спокойствие неожиданно, но почему-то Сакура чувствует от него поддержку.

Уже в прихожей к ней приходит мысль: они могли попасть под слежку не один раз! Они же вышли на улицу с друзьями Ино. Сакура от этого открытия едва не поскальзывается на лопатке для обуви.

Неужели Ино об этом не думала?

— Я хотела проверить, будут ли за нами следить снова, — признается подруга сконфуженно. — Но нам ничего с ними не грозило! Шикамару не выглядит сильным, но он полжизни занимался дзюдо. Чоджи может выглядеть неповоротливым, но он умеет боксировать. А Ханаби ходила на курсы самообороны. Я тоже могу постоять за себя, — она делает резкий выпад рукой и самодовольно усмехается.

— Но мне… мне показалось, что ты испугалась тогда. В кафе, — ничего не понимает Сакура.

— Конечно я испугалась. Со мной такое впервые. Сталкерить… то есть, следить за кем-то незаконно, — замечает Ино с приподнятой бровью и вздыхает. — Слежка не появляется просто так.

— Но зачем за кем-то следить? — беспомощно разводит руками Сакура.

— Чтобы узнать, чем занимается человек. Что он любит и что хочет скрыть. Куда и зачем он ходит. Спроси лучше у соулмейта, зачем за нами следили, — она поводит плечами, будто в теплой прихожей ей холодно, и вдруг хмурится. — Хотя я просто оказалась рядом...

От этого по спине Сакуры скользит ледяная капелька пота.

— Надо попить чая и успокоиться, — решительно кивает Ино и озабоченно сводит брови на переносице: — Не замерзла?

На кухне, в окружении растений и приятного искусственного желтого цвета, до сих пор пахнет едой. Чоджи ведь и правда оставляет им те бумажные пакеты. Ино бесцеремонно потрошит один из них и предвкушающе щурится на небольшие рыбки из теста.

— Знает, с чем приходить, — с хитрой усмешкой сообщает Ино и сооружает целую горку.

В рыбке оказывается начинка из густого и сладкого шоколада. Сакура пачкает ей пальцы и немного подбородок, отчаянно завидуя Ино, которая умудряется измазать в начинке только губы. Вскипает чайник и заваривается чай, пахнущий кисловато-сладко.

Она постепенно успокаивается — ледяной пот больше не сочится сквозь кожу, а мурашки не щекочут крошечными игольными уколами.

Но позвонить и попытаться убедить Мадару в том, что все действительно в порядке, хочется просто невыносимо. Сакура понимает, что так они поссорятся еще до того, как увидятся. Ей не хочется делать это снова, поэтому она находит идеальное решение.

— Ты не могла бы не давать его мне, пока он не приедет? Пожалуйста. Мне очень хочется ему позвонить… — со вздохом она протягивает телефон замершей с надломленной рыбкой в руках Ино.

Подруга осторожно откладывает выпечку обратно на тарелку и забирает. Пару секунд вертит его в руках, а потом все-таки спрашивает:

— И в чем же проблема?

— Мадара сейчас очень… расстроенный, — неуверенно подбирает щадящее описание Сакура и топит взгляд на дне чайной чашки. — Если я ему позвоню, мы снова поругаемся.

— Расстроенный, — со смешком повторяет Ино и даже пару раз кивает. — Если он так расстраивается, то я боюсь представить, как он злится! Ладно. Кладу в карман. Не забудь напомнить, чтобы я тебе его отдала!

Сакура улыбается облегченно и запивает свое волнение еще одним глотком крепкого чая.

Ино и вправду находит ей несколько учебников — толстых книг с названиями того, что в них изучается. В сумку, с которой Сакура приезжает, они влезают неохотно. Еще Ино отдает ей и сшитые пустые бумажные листы, тетради, и несколько пишущих разными цветами красивых ручек.

— И только попробуй мне не тренировать почерк, — уверенно улыбается она и подпихивает Сакуру локтем в бок. — Будешь фотографировать и присылать!

Чай и сладкие бисквитно-шоколадные рыбки, которых совсем не остается, действуют одуряюще хорошо. Она почти не тревожится. В голове все еще витают слова о приручении и о том, что все-таки стоит начать с себя. Вспоминающийся Мадара, вжимающий ладонь ей в грудь, заставляет остыть. Но Сакура упрямо уверена: она больше не позволит никому из них зайти так далеко. Поэтому, когда домофон звонит, она отвлекается на него второй и не спешит в коридор, а вместо этого делает несколько глубоких вдохов и выдохов. Это то, что нужно, потому что внутри словно все намертво склеивается от волнения.

— Он сказал, что подождет внизу, — понимающе приобнимает ее Ино, возвращаясь из прихожей, и заглядывает в лицо. — Хочешь, я провожу вас?

Очевидно, никакого разговора не выйдет.

— Хочу, — уныло кивает Сакура и вскидывает голову. — Но ты не боишься?

— Не волнуйся за меня, — Ино легко пожимает плечами и отстраняется.

Одеться и замотаться в шарф не требуется много времени. Но Сакура путается в шнурках, чуть не прищемляет молнией себе подбородок и не поскальзывается на пороге.

Спускается она гораздо быстрее. Дверь из безопасного и теплого подъезда, последний рубеж перед возвращением, безжалостно открывается. Сакура шагает навстречу ледяному порыву ветра и взгляду соулмейта.

Мадара не выглядит и не чувствуется напуганным. Он наоборот хладнокровно спокоен — под стать погоде и сыплющемуся сверху белому снегу. Наглухо закрытая шарфом шея, наброшенный на голову капюшон — ветер ему не страшен.

Он сузившимся глазами быстро, но тщательно, проходится по ней с ног до головы и молча забирает сумку. Сакуре неуютно и неловко, хочется развернуться и спрятаться за металлической дверью, снова оказаться на уютной кухне Ино.

— Я вас провожу, — стоящая сзади подруга кладет ей руки на плечи и ободрительно сжимает их.

— Хорошо, — спокойно соглашается Мадара, мельком взглянув за Сакуру.

Автобусная остановка находится совсем не с той стороны, с какой в прошлый раз она подъехала на такси. На той стороне, если взять левее и пойти по неширокой освещенной улочке, можно найти изакая, в котором еще час назад они общались с друзьями Ино.

Но они идут в другую сторону. Сакура не успевает сориентироваться на узком пересечении полутемных улочек и переулков с неработающими фонарями, как Мадара ловко выводит их на большой и светлый тротуар рядом с блестящей от машин проезжей частью. Автобусная остановка маячит впереди, поэтому, Сакура расслабляется. Ей все равно не очень нравится, что Ино придется возвращаться тем путем, но в отличие от нее подруга даже не ежится.

На остановке, небольшой и чуть припорошенной блестящим снегом, они только втроем. Сакура рассматривает белые мелкие крупинки, падающие ей прямо под ноги, и стоит ближе к Ино, чем к Мадаре.

Ей до слез обидно, что приходится прерывать такое потрясающее приключение. Они уже успели договориться о стольких вещах, что теперь уезжать и бросать кажется ужасно несправедливым. Сакура, поддавшись зажужжавшему внутри раздражению, обещает себе, что вытащит из Мадары объяснение.

Автобус маячит на дороге блестящей квадратной трубой. К остановке подбегает целая компания девочек с рюкзаками. Смеясь и разговаривая о чем-то непонятном, словно на другом языке, они перетаптываются на холоде и нетерпеливо ждут.

Будто проснувшаяся от их разговора (что все-таки такое — концерт, клип и стриминг?) Ино со вздохом похлопывает Сакуру по плечу.

— Постарайся быть в порядке и не давать себя в обиду, — шепчет она ей на ухо, когда наклоняется, чтобы обнять. — Пока.

Сакура обнимает ее, ощущая мягкость пальто и запах рыбок с шоколадом, и согласно кивает. Ино сухо прощается с Мадарой и легко выскальзывает из полупрозрачной коробки остановки. Сакура смотрит ей вслед, провожая голубой силуэт до того момента, пока вьющийся в воздухе снег и темнота переулков не скрывают его.

Автобус тормозит плавно. Автоматические полупрозрачные двери плавно и приглашающе раскрываются. Первыми в них по одной забираются девочки — все так же весело и шумно.

Мадара пропускает Сакуру вперед, и она уже шагает им вслед, как вдруг что-то… царапает голову изнутри. Что-то безумно знакомое, странный и нехороший звук, который она осознает не сразу.

А когда понимает, что это, разворачивается резко и стремительно. Впервые за долгое время внутри отключается все, кроме одного инстинкта. Инстинкта, который всегда встает на ее защиту, стоит только потерять контроль.

Вставший на пути Мадара броском цепляет ее за локоть, но она выворачивается с каким-то фантастическим везением и кидается обратно. В темные переплетения улиц, куда пару минут назад свернула Ино.

В голове крутится ее пожелание быть в порядке, стойкий запах шоколада, и только. Мадара что-то кричит ей вслед, но она даже не разбирает слов. Нет страха. Нет желания сжаться и исчезнуть. Внутри бьется что-то горячее и тревожное, рвущееся вперед и как можно быстрее. Под ногами мелькает темный асфальт. Подхваченная непонятным чувством Сакура несется со всей скоростью, на которую способна, выбирает запомнившиеся повороты и ныряет в темный неширокий проход между путаницей узких улиц.

Она тормозит с заносом и так резко, что подошва кроссовок жалобно скрипит.

Глаза привыкают к бесфонарному сумраку медленно, но даже полуслепой Сакура выхватывает знакомый оттенок в сплетении мутных фигур. Тусклый голубой, больше похожий на серый.

Ино вжата в чужое тело накрепко. От ее отчаянного стона, не пробившегося криком сквозь запечатанный черной ладонью рот, внутри Сакуры собирается по крупинкам ненависть.

— Старая знакомая, — с насмешкой приветствует ее знакомый женский голос. — Выглядишь как человек, молодец!

Сакура чувствует стук сердца прямо в горле и сжимает кулаки. Ноги бесстрашно приходят в движение. Но буквально тут же ее грубо одергивают назад. Всего на секунду растерянность берет верх, и Сакура застывает. Но знакомая куртка, оказавшаяся прямо под носом, убеждает ее: все сейчас станет хорошо.

Мадара отталкивает Сакуру, закрывая собой, и нехорошо поводит головой. Сброшенный капюшон открывает очертания короткостриженного затылка.

— Ты, блядь, еще кто… — впервые подает голос тот, кто держит Ино.

— Стой на месте! — рявкает девушка одновременно с сообщником, и вместе со звуком ее голоса Сакура слышит лязганье.

— Отпустите ее.

Этот безэмоциональный и сухой тон, потрескивающий холодом угрозы, пробирает насквозь не только Сакуру.

Она пытается выглянуть из-за его спины, чтобы видеть происходящее — тем более, что клокочущая внутри энергия требует выхода. Но он, повернув голову, кидает на нее звериный и пропитанный черным бешенством взгляд. Этого хватает, чтобы всколыхнувшее ее изнутри неизвестное чувство, тот самый бесстрашный инстинкт, притихло.

— Стой на месте, и она останется жива, — резко и холодно говорит мужской голос.

Сакура понимает, что происходит, но от этого колени размягчаются. Она умудряется привстать, чтобы видеть хоть немного из-за плеча напряженного и готового к драке соулмейта. Ино видно едва-едва в этой полутьме, но глаза у нее злые и напуганные, светящиеся голубым так ярко, что кажутся всполохами огня. Дрожащее в пальцах бессилие опустошает голову.

Она ничего не может сделать. Снова. Ни когда волосы отбирают у нее, ни теперь.

Это всего несколько секунд. Мадара даже не успевает ответить, а ему определенно есть что сказать. Но все прерывает короткий вопль. Сакуре мало что видно. Слышен хлесткий звук удара, громкие ругательства…

Спина соулмейта перестает закрывать обзор. Мадара приходит в движение так вкрадчиво и плавно, что Сакура не успевает это отследить. Зато она видит, как Ино уже без пальто вжимается спиной в стену.

Короткий, но яростный взвизг отвлекает Сакуру. Все вдруг становится стремительным и непостижимым…

Девушка, стоявшая дальше всех, кидается на Мадару, яростно теснящего ее сообщника. В ладони мелькает что-то блестящее. Соулмейт уворачивается сразу от двоих. Короткое движение руки — ножницы звонко бьются об асфальт. Девушка врезается спиной в стенку и сползает по ней темным кулем.

Сообщник кидается на него с таким ревом, что, кажется, дрожит даже ветер. Но Мадара движется стремительно и выверено. Хруст закладывает уши.

Соулмейт замахивается еще раз и вбивает точным ударом оппонента в стену. Пока тот воет, сгибаясь пополам, Мадара цепляет его за куртку.

Встряхнув, отвешивает еще один удар.

— А сколько гонору, — ошеломляюще чудовищным скучающим тоном, от которого хочется затрястись, констатирует Мадара и толкает его к стене. — На какой хер вам их волосы? Ну?

Мужчина невнятно булькает, удерживаемый цепко.

Этот звук, вызывающий брезгливую жалость, приводит Сакуру в чувство. Она отмирает и кидается к Ино, ища взглядом ее пальто.

Так и не вставшая подруга мелко дрожит всем телом. Заплетенная вокруг головы коса безжалостно истрепана. Солнечные мягкие волосы… Сакура задыхается от злости и яркой болезненной обиды. Она оборачивается резко. Не у одного Мадары есть вопросы!

Но время замирает. Снег останавливается в воздухе. Ветер ослабляет течение. Все вокруг Сакуры тормозит резко, но только не вокруг той безжалостной и визгливой похитительницы чужих волос.

Как в дурном и реальном сне она видит ее рывок на излете, косой и неровный, слышит полный злобного отчаяния возглас и прослеживает взмах.

Лезвие входит в тело, прорезая куртку и шарф, сухо и с треском.

И все вокруг вдруг взрывается. Зов — острой болью и одуряющим запахом крови еще до того, как первые капли брызжут на снег. Звук — криком Ино, а она кричит так, что закладывает уши. Время — судорожным рывком вперед.

Крупинки склеиваются в одну сплошную ленту. Увиденное отпечатывается до невыносимого ясно.

Понимание того, что произошло, оглушает Сакуру не хуже зова.

Ее тревожит чей-то странный полувсхлип-полустон. Такой знакомый и такой хрупкий, едва прорвавшийся сквозь шум в ушах, что хочется расплакаться. Собственный.

Прижатый Мадарой к стене сообщник отталкивает его резко. Тот, пошатнувшись, отходит на короткий и рваный шаг.

Отрывистый щелчок заставляет вздрогнуть. Вспышка обдает переулок переходом от слепящего белого и до обрушившегося темного.

Они о чем-то перекрикиваются. Удаляющийся топот ботинок не вызывает желания рвануть вслед. Сакура не видит, в какую сторону убегают эти двое. Она вообще ничего не видит, кроме странно сгорбившейся фигуры Мадары. Рукой он зажимает стык между шеей и плечом.

Его колени странно сгибаются. И Сакура кидается навстречу, распахивая руки, проворно ловит плавно опускающегося вперед соулмейта и оседает вместе с ним на притоптанный тонкий слой снега.

— Мадара... Что с тобой? — тормошит она его, внезапно ставшего таким молчаливым, за плечи. — Мадара!

Короткий и влажный хрип отсеивает желание тормошить. Голова соулмейта опускается ей на плечо как-то бессильно. Перед носом оказывается рукоять ножа. Ножа, застрявшего в его теле. Кровь просачивается сквозь напряженные пальцы и щедро бежит темными ручьями, пачкая куртку.

Он вздрагивает у нее в руках одним крупным движением, будто делает попытку встать. Рука ложится Сакуре на спину. Он выдыхает ей в шею рвано, заходится влажным кашлем. По куртке течет, ее шарф мгновенно становится мокрым. Сакура захлебывается бессилием, распространившимся по всему телу, стонет во весь голос.

— Не надо. Пожалуйста, не шевелись... Я могу помочь? Скажи, что мне сделать, — рыдает она, цепляясь за него. — Мадара!..

— Отпусти его! — сильно дергает ее за капюшон Ино.

От того, как она требует это, по телу бегут мурашки. Сакура не может обернуться, чтобы посмотреть ей в лицо. Но один только звук ее голоса, трещащий ужасом и болезненной решимостью, заставляет Сакуру вцепиться в Мадару еще крепче.

Его рука, зажимающая рану, движется выше, сжимая рукоять. Процеженный сквозь зубы рык оглушает Сакуру, когда нож с влажным звуком выходит из тела.

Кровь обильными брызгами оседает на ее лице. Сакура мгновенно зажимает пробоину своей рукой, чувствуя, что Мадара обмякает. Жидкость выходит толчками сквозь пальцы, течет из-под ладони и смывает оседающий на рукаве Сакуры снег.

Ино выбирает именно этот момент, чтобы дернуть ее с нечеловеческой силой назад. Руки соскальзывают с мокрой ткани куртки, и Сакура неловко заваливается назад. Но почти сразу вскакивает. Она почти сразу вскакивает. В голове звонкая и яростная пустота с крутящимися отрывками. Быть как человек. Сделать больно. Сделать так больно, чтобы больше Ино даже не думала отталкивать ее от Мадары!

— Что ты делаешь?! — голос дрожит, но не смотря на это Сакура готова ударить — даже сжимает липкие и влажные от крови ладони в кулаки.

Нависшая над лежащим на асфальте соулмейтом Ино трясущимися руками держит ножницы.

Ее белый свитер грязный, а волосы окончательно растрепаны.

— Помолчи! — с истерикой выдыхает она и пытается уложить Мадару на бок. — Помоги мне! Быстрее! Расстегни ему куртку!

Сакура не знает, что происходит и что задумала Ино, но… Но ее приказы, резкие и короткие, заставляют тело двигаться. Она дрожащими руками мучается с молнией, не отрывая взгляда от его лица.

Мадара умирает, понимает она. Это четкое и мощное осознание вбивает ее в асфальт по самое горло. Так, что дышать становится невыносимо. Зов раскаленной нитью рвет что-то под левой грудью. В глазах темнеет, но Сакура упрямо пытается расстегнуть куртку. Она не может думать сейчас о том, что хочется заплакать!

Молния поддается, и Ино, все это время зажимавшая ему рану, лихорадочно одергивает край куртки в сторону, сдирает окончательно сбившийся шарф.

Сакура зажимает ему рану тут же. Под пальцами толчки жидкости гораздо слабее, чем раньше. Кожа к коже — под курткой всего лишь легкий свитер без горловины. Другой рукой она гладит его по едва теплому лицу, стряхивая влажный снег и оставляя темные разводы.

Она только сейчас понимает, что плачет, потому что горло вдруг сжимается обручем, а мокрые щеки обмораживаются ветром.

— Подвинься! — рявкает над ухом Ино, и Сакура вскидывает голову.

У нее безумный вид. По щекам бегут слезы, теряясь за линией полуразмотанного когда-то белого шарфа. Она перепачкана в крови. Широко распахнутые глаза светятся голубым так, будто горят изнутри. Растрепанные светлые волосы волной лежат на плечах. Ино делает глубокий и прерывистый вдох-рыдание и наматывает их резким движением на кулак.

Лязг ножниц звучит ярко и громко — ударом в замершей тишине темного переулка.

— Убери руку! — выдыхает она так отчаянно, что Сакура в оцепенении убирает ладонь.

Она еще не до конца понимает, что происходит. Ее обдает ледяным ветром. Этот же ветер подхватывает короткие и блестящие золотом волоски, закручивая и швыряя их в небо.

Ино падает на колени рядом, комкая свои солнечные гладкие волосы одной рукой, а другой отдергивая ткань куртки Мадары еще дальше.

Ино зажимает золотом уродливую рану.

Ее ладони крупно трясутся. Она и сама дрожит так, что ветер вот-вот бросит ее об асфальт. От ее болезненных рыданий что-то внутри Сакуры сжимается до колючей горошины. Она делает единственное, что приходит ей в голову.

— Я помогу… помогу, — плачет Ино, уткнувшись в обнявшую ее сбоку Сакуру. — Это должно помочь… Ах… Как же больно. Почему так больно?..

Сакуре самой хочется плакать — до рези во влажных и воспаленных глазах. Но что-то сильное и холодное, прошедшее по позвоночнику волной, не позволяет ей это. Одной рукой одна цепляется за плечи Ино, другую кладет на едва вздымающуюся грудь Мадары. Это неудобно, и тело быстро затекает. Но отказаться ощущать, как он дышит, просто немыслимо. Сакура ничего не может сделать, только это, чтобы понимать: жив ли?

Но все получается. Это приходит в голову так отрывисто и прозрачно, что Сакура сначала даже не верит. Но потом смотрит на лицо Мадары, уже не такое пугающе белое, чувствует, как его дыхание становится более глубоким и менее хриплым.

Ино трясет все больше. У нее стучат зубы и дергается щека. Сакура сомневается недолго. Под ладонью ровно стучит чужое сердце. Минуту оно ее подождет, да?

Она вдыхает поглубже и отнимает руку, отпускает подругу и оглядывается. Смятое голубое пальто валяется комом неподалеку.

Сакура спешит как можно быстрее подобрать его и вернуться, чтобы накинуть ткань на плечи замерзающей Ино. Она только всхлипывает. Сакура поправляет ей и шарф, укутывая плотнее. На время отвлекает. Потом ожидание становится нестерпимым.

Взгляд падает на ладони Ино, вжатые в рану накрепко. Волосы, золотистые даже в сумраке, выцветают. Сквозь чуть успокоившийся ветер слышно спокойное дыхание соулмейта. Он даже пытается шевельнуться, не открывая глаз, но подруга мгновенно наваливается на него и сдавленно шипит. Она отнимает ладони только после того, как волосы тускнеют до того, что перестают быть видны.

Мадара кашляет, лежа на боку, дергается и пытается встать. Резко нащупывает место ранения и ошеломленно выдыхает. Еще один приступ кашля сражает его на минуту.

Колени Сакуры становятся мягкими… Она разводит их, чтобы обессиленно сесть на асфальт. И Ино, которую она до сих пор обнимает за плечи, вдруг медленно заваливается вперед.

Сакура успевает обхватить ее другой рукой поперек живота и потянуть на себя. Ино, уверенная и самодовольная, полная энергии и всегда находящая слова для нее, лежит у нее на руках потерявшим все силы человеком. Прижав ее к себе, она гладит коротко и неровно обстриженные волосы. Они скользят между пальцев шелком.

Мадара садится медленно, опираясь сначала на локоть, а потом на ладонь. Он отрывисто оглядывается по сторонам. На его лице читается такое потрясение, какое Сакура видела всего раз. На крыше. Когда сбила его с ног, думая, что он хочет прыгнуть.

— Невозможно… — хрипло выдыхает он, встречаясь с Сакурой взглядом. — Это…

В его пальцах зажата испачканная в крови бесцветная прядь.

— Это Ино, — тихо говорит она, опуская взгляд на светловолосую макушку.

Теперь уже можно заплакать. У облегчения солено-железистый привкус, который слизывается с губ вместе со слезами. Сакура втягивает воздух сквозь зубы, надеясь, что это немного приведет ее в себя.

Теплая и заскорузлая ладонь скользит по ее щеке. Вздергивая голову, Сакура не скрывает мокрых щек. Но Мадара ничего не говорит и даже не пытается поддеть ее. Он будто смотрит насквозь — потрясенный и с крепко сжатыми челюстями. С расстегнутой курткой, без шарфа, весь в своей же крови и слякоти... Она тянется рукой, чтобы хотя бы одернуть ему ворот куртки. И Мадара поддается ей навстречу грузно, будто все еще не может двигаться так же плавно, как раньше. Этот жест выводит Сакуру из каменного и бездушного оцепенения.

Подо лбом оказывается теплая грудная клетка. Свитер мокрый и пахнет кровью и сигаретами, но Сакура обтирается об него щекой и не боится испачкаться. Ей не хочется вспоминать то, каким он был еще пару минут — холодным, бессильным и умирающим. В груди заполошно колотится что-то горячее и нежное. Хочется сжать это в руке, успокоить и вложить обратно. Но практика показывает, что человеческое тело очень остро реагирует на вторжения. От этой мысли хочется засмеяться, расплакаться и поблагодарить небо одновременно.

— Жив... — отрывисто вырывается из нее и впитывается во влажную шерсть свитера.

— Жив, — Мадара соглашается с ней без насмешки и выводит ладонью дуги на ее спине.


Примечания:

После долгого перерыва эта глава — лучшее, что я могла написать, и я горжусь собой. Единственное, что меня тревожит, это размер. Я больше не контролирую и не укладываюсь в лимит 2к слов)0))

Выкладываю ее в понедельник, потому что чокнусь ждать пятницы. А в отличии от Мадары мне чокаться нельзя.

Думаю, эта часть достаточно прояснит, почему же я люблю Ино, ахпхпхпхп.

Надеюсь, все скучали по парикмахерам с: Ну и по Мадаре, конечно.

...теперь еще полгода можно жить спокойно.

Глава опубликована: 01.11.2024

34. Умея делать больно.

Сакура не задумывается о том, что понимает, а что нет. Ино не приходит в себя и не может о себе позаботиться, поэтому она берет все на себя. Оказывается, что она и не подозревает, сколько может сделать. Промокшее и грязное пальто, которое с подруги помогает снять Мадара, остается брошенным в корзину для белья. Туда же Сакура присовокупляет чуть позже и запачканный свитер, и джинсы Ино с почерневшими пятнами крови, и свои. Приходится надеть мягкие штаны, которые ей вручает соулмейт. В голове ровно и пусто, пока она обтирает лицо Ино, покрасневшее и стянутое от слез, и ее руки влажным полотенцем. Мадара остается в ванной — возиться со стиральной машинкой.

Ей удается ни о чем не думать, и сейчас она этому практически рада.

Ино, укрытая одеялом, со стесанными ладонями и следами пальцев на горле, кажется ей невесомой. Крошечной. Сломанной. Сакура сидит на краю кровати и не может прекратить гладить ее по голове. Мягкие золотистые волосы, потерявшие длину и силу, разметаны по подушке. Ино беспокойная: постанывает и вздрагивает, будто что-то тревожит ее даже в обмороке.

Раздается стук двери. Звук шагов. Она поднимает голову. Мадара стоит в дверях. На нем нет майки. На торсе, на месте старого ранения, белеет плотно сложенный кусок марли, прикрепленный к коже пластырем. Соулмейт мельком скользит взглядом по Ино, а потом перебрасывает его на Сакуру.

— Ты вся в крови, — сообщает он.

Это не отзывается каким-то действием. В голове все еще пусто. Ни слова, подходящего для ситуации. Она бездумно рассматривает его шею и горло — обычную шею и обычное горло, без засохших ручьев крови, без пульсирующей раны… Только со шрамом. Он небольшой, но сильно заметный.

— Ты слышишь? — Мадара подходит ближе, почти вплотную, и прикасается к ее плечу.

Сакура вздрагивает. Что-то внутри требует отшатнуться, но отшатываться некуда — только на и без того пострадавшую Ино. Взгляд у Мадары застывает на ее лице, явно замечая перепад.

Он коротко поводит челюстью, так, что на скулах проявляются желваки.

— Сакура. Нужно смыть кровь, — необычайно терпеливо и медленно говорит соулмейт.

Она кивает. Сил нет даже сползти с кровати на пол. В голове тихо и совсем пусто, отметаются даже мелкие и сопутствующие наблюдаемому пространству мысли вроде: «следы на полу стоит вытереть» или «где будет спать Мадара, у Ино же нет футона». Будь она менее спокойна, это заставило бы ее задуматься.

На щеку ложится теплое и шершавое. Сакура моргает. Осознает. Лицо Мадары прямо напротив ее.

Совсем недавно внутри все напрягается от одного только намека на его прикосновение. Почему же сейчас ничего не происходит?

Большой палец стирает что-то невидимое под ее левым глазом. Опуская голову ниже, ему в ладонь, Сакура не знает, что делает. Ей просто нужно. Всего лишь на пару секунд. Даже если потом он оттолкнет ее и пройдется по этой уязвимости со всей ироничностью, на которую способен. Но тепло не исчезает. Пальцы соулмейта поглаживают кожу у уха. Ладонь краем задевает ее губы.

Рука Мадары движется дальше, взъерошивая ей волосы на затылке.

— Сейчас ты встанешь. Пойдешь в ванную. Примешь душ. Наденешь чистое, — смотря на нее гипнотически, внушительно перечисляет соулмейт. — И мы поговорим. Ясно?

Она медленно кивает. Мадара почти сразу выпрямляется и протягивает ей ладонь. Откуда он знает, что у нее нет сил встать самой? Сакура не спрашивает. Когда она цепляется за его руку, вторая ладонь мгновенно поддерживает ее за талию.

Мадара сам настраивает ей воду в душевой кабинке и выходит, почти закрывая дверь. Сакура находит, что сказать, именно в этот момент. Почему-то ей кажется, что если она не скажет это сейчас, то потом просто не сможет из себя вытолкнуть.

— Спасибо.

Щель между дверью и косяком не сужается. Мадара смотрит на Сакуру сквозь эту щель с бесстрастным лицом.

За то, что побежал за ней. За то, что защитил Ино. За то, что выжил.

Все это надо добавить, чтобы он точно понял. Но Сакура только обхватывает плечи руками и отворачивается к душевой кабинке. Внутри нее нет столько слов. Кажется, все, что может, она выплакивает ему в свитер.

Потом, когда он несет едва дышащую Ино на руках до ее дома, Сакура может только идти вслед и нести сумку. Забавно, что он не бросает эту сумку, пока бежит вслед за ней. Но тогда она об этом не думает, а только о том, как скорей бы оказаться в тепле. Людей распугивает снег с ветром, поэтому никто не мешает им добраться без внимания.

Дверь со щелчком закрывается. Сакура раздевается медленно. Небрежно сваливает свитер — совсем не пострадавший — и штаны на стиральную машинку поверх полотенца.

У Ино крошечная ванная, совмещенная с туалетом. Сакура проводит в ней совсем немного времени. Кровь вымывается с кожи и волос неохотно, густым ручьем спускается в водосток и оставляет только запах. Она оттирается от него каким-то цитрусовым гелем и даже преуспевает.

В каком-то тумане она закутывается в одежду и выходит наружу. Почти сразу сталкивается лицом к лицу с соулмейтом. Он ждет ее, прислонившись плечом к стене рядом с дверью.

— Я заварил чай, — с невозмутимостью говорит Мадара, все еще наполовину не одетый, но совсем этим не смущенный. — Как ты себя чувствуешь?

Сакура поддергивает слишком длинные и болтающиеся рукава свитера повыше, пожимая плечами. Напавшее на нее отстранение не идет дальше, но и не отступает.

— А ты? — спрашивает она, хотя это и кажется ей невообразимо глупым: вместо раны теперь шрам.

— Хорошо. Слишком хорошо для того, кто почти умер, — с едва слышимой иронией отвечает Мадара.

Она задирает подбородок, чтобы взглянуть ему в лицо. Улегшийся внутри вихрь из страха и бессилия, колющий снегом и рвущий холодом, охотно начинает закручиваться.

Разобрать его слова на части ничего для Сакуры не стоит. В груди до точки сжимается чувство вины. Оно подталкивает сжаться и исчезнуть. Хуже бешенства соулмейта. Хуже страха перед толпой и стыда за него.

Все из-за нее. Если бы она только попросила Ино остаться дома. Если бы она не дала ей проводить ее. Это из-за нее Ино теперь не сможет взлететь и из-за нее он чуть не умер! Горло словно сдавливают чьими-то пальцами. Так больно вдыхать…

— Не надо, — говорит Мадара устало. — Прекрати.

Его руки тянутся к ней и прикладывают к теплой груди осторожно и бережно. Будто не было той жуткой ночи, тех мерзких слов и не менее мерзкого прикосновения. Движения у него такие, что не понимаешь, как же оно случилось за короткую секунду. Сакура замирает в кольце рук, инстинктивно ожидая ухудшения ситуации, но ничего не происходит. Мадара не колет ее насмешкой и не пытается сжать покрепче — держит осторожно и легко. Он не протестует с раздражением против ее прикосновений, а сама она не думает о том, как легко ее можно сейчас раздавить.

Сакура прижимается к нему доверчиво, как в старые-добрые времена, опуская ладони на обнаженную спину, и трется лбом о ключицы. Под щекой голая и пахнущая целой смесью — сигаретный дым и кровь, кофе и пот — кожа. Это не смущает никого из них.

— Прости меня, — он упирается лбом ей в макушку и гладит затылок почти невесомо. — Я… — выцеживает с усилием, — недооценил ситуацию.

Не нужно знать его идеально, чтобы понимать: это признание дается ему нелегко. Сакура видит его в действии и слышит и от него, и от Изуны, что он хорош в драке. Как, наверное, сложно чувствовать себя внезапно беспомощным...

Мадара считает себя виновным. Ошеломление приходит к ней вместе с пониманием того, что соулмейт сейчас наверняка чувствует то же, что и она. В его горле то же давящее и болезненное ощущение. Холод в руках и страх под ребрами. Может, и не страх, ведь Мадара гораздо сильнее нее… Но почему он считает виноватым себя? На него напали сзади.

— Я ошибся, когда недооценил девчонку.

От уверенности, прозвучавшей в его голосе наравне с гневом, Сакуре становится страшно.

— Я тоже виновата, — бормочет она испуганно и запрокидывает голову, чтобы взглянуть ему в лицо. — Мне не нужно было соглашаться с Ино… Я должна была попросить ее остаться дома. Если бы не это…

Мадара качает головой, смотря поверх ее макушки. Его руки осторожно сжимаются крепче вокруг нее, и Сакура честно старается не напрячься от этого.

— Ты не знала, к чему это приведет. Я с детства знал — нельзя недооценивать противника, — кривая усмешка пересекает его губы и остается на них уродливым следом.

Сакура опускает голову ему на грудь и с жадностью вслушивается в стук — такой быстрый — чужого сердца. Ей хочется закрыть глаза и опуститься в темноту, чтобы впитать немного спокойствия, привносимого руками Мадары. Но стоит сделать это — и в памяти крутится белая снежная крупа, тающая в его крови, безумное лицо Ино и торчащая у носа рукоять ножа.

Если теперь придется спать с открытыми глазами, то она будет, уверена Сакура. Она глотает воздух и старается выкинуть из головы то, что вот-вот доведет ее до слез.

— Я думала, ты умрешь, — признается она Мадаре, который заставляет ее приподнять подбородок и взглянуть ему в глаза. — Просто умрешь, и все, и тебя больше не будет. Я не знала, что делать… Я не смогла ничего сделать! Ты вступился за Ино, она вылечила твою рану, а я… я была бесполезна.

— Ты бежала ей помочь еще до того, как я что-то понял, — он смотрит ей в лицо внимательно, и на его губах проскальзывает слабая полуулыбка, которая мгновенно исчезает. — Это был глупый поступок. Что бы ты сделала? Только бы ухудшила ситуацию. Сама оказалась бы в опасности.

— Я услышала, как Ино кричит, — тихо отвечает Сакура и убирает руки с его спины, давая им повиснуть вдоль тела. — Ты бы не побежал, если бы это был… Изуна?

Мадара темнеет лицом. Сакура понимает, что задела не то, что стоило задевать.

— Я могу постоять и за себя, и за тебя, и за Изуну. Что можешь ты? Кинуться на вооруженных отморозков? А если бы я не успел? Если бы они отстригли твоей подружке волосы и зарезали не меня, а тебя? — в непроницаемо-черных горячих глазах вспыхивает гнев. — Ты бы умерла. И уже я бы ничего не мог сделать. Никакая скорая не приехала бы так быстро!

У него в голосе не метал и не огонь, а что-то жуткое и ледяное, будто оно режет его изнутри. Сакура чувствует запах крови так отчетливо, что сводит челюсти. Ей нечем ему возразить. Он кругом прав. Только он не учитывает, что сам мог умереть совершенно легко. У нее на руках. Под тем завывающим ветром и колющим снегом.

Несмотря на то, что он в явном бешенстве, Сакура не чувствует, что ее вот-вот приложат об стену. От этого открытия совсем немного становится легче.

— Не смей больше так убегать, — он говорит это гораздо тише и ровнее, но Сакура чувствует, как в его голосе проскальзывает завязанная тугим узлом тревога. — Ты поняла меня? Скажи мне, и я разберусь. Не лезь сама. Ты обещала это мне еще в прошлый раз.

— Я поняла, — так же тихо соглашается она и опускает взгляд. — Ты расскажешь мне, что произошло? Почему за нами следили?

— Хорошо, — жесткая и шершавая ладонь поглаживает ее по затылку, задевая шею, и исчезает. — Идем.

На кухне Мадара подходит к окну и опирается о подоконник бедром, рассеяно ища по карманам сигареты. Он выбивает одну, достав пачку, щелкает зажигалкой, но потом останавливает взгляд на голове Сакуры. Сигарета опускается обратно в пачку.

— Это связано с моей работой, — скупо и без предисловий сообщает Мадара и, оставляя сигареты на подоконнике, подходит к чайнику, чтобы налить чаю и себе тоже. — Не так давно я сломал кое-кому пару конечностей, — ловя ее взгляд, он добавляет раздраженно: — Было за что. И это очень не понравилось одному из организаторов. Я не знаю точно, когда они узнали о тебе. Возможно, когда тебя притащила туда Конан…

— Но что они хотят сделать? — Сакура хмурится, понимая, что ответ ей вряд ли понравится.

— Если кратко — заставить меня пожалеть, — Мадара смотрит сквозь чашку с чаем и жестоко усмехается. — Они считают, что ты мне дорога и что, если ты окажешься у них в руках, я соглашусь на что угодно.

Он смотрит ей в лицо открыто и мрачно. Сакуре видны тени под глазами и посеревшая кожа. Мадара не выглядит отдохнувшим и выспавшимся еще когда только оказывается перед подъездной дверью Ино. Сейчас он, полуобнаженный и со сгорбленными плечами, пропахший сигаретами и холодом, кажется ей окончательно вымотанным.

Дорога. Это слово жалит ее, таким тоном оно произнесено.

— Это ведь неправда, — Сакура рассматривает дно чашки, боясь поднять на него глаза.

Мадара усмехается. Макушке становится тяжело. Тяжесть не предвещает ничего хорошего. Приготовившись к тому, что придется что-то делать, Сакура не сразу осознает: он просто встрепывает ей волосы.

— Я приехал на другой конец города в одиннадцать вечера. Как только получил их звонок и твое фото. Отменил… работу, а сегодня я мог бы много получить, — усмешка на его губах сухая и вкрадчивая. — Если это не доказывает твою ценность, то я не знаю, что доказывает.

— Доказывает им или мне? — чувствуя себя глупо и очень хрупко, не выдерживает Сакура.

— Мне, — скупо и без малейшей улыбки отвечает Мадара. — Ты довольна?

— Я… я не знаю. Чем я могу быть довольна? — ошарашенно переспрашивает она, возмущенно сводя брови на переносице. — Тебе хотят сделать больно. Ты в опасности!

Мадара подпирает голову кулаком и смотрит на нее с нескрываемой насмешкой.

— Ты. Ты в опасности, — нехорошим и низким тоном сообщает он. — То, что я проиграл сегодня, не делает меня недееспособным. Остается тот, кто ближе всего ко мне. Или когда-то был… Изуна может размазать почти любого. Сводному брату Конан не проблема убрать человека, который решит посмотреть на нее косо. Остаешься ты.

По спине медленно ползут крупные мурашки. Мадара не кричит и не бьет по столу, не убивает ее взглядом и не пытается уколоть побольнее. Он говорит сухо и спокойно, будто рассказывает ей о том, какая будет завтра погода.

Сакуру это не обманывает. Она чувствует, как с каждым словом вокруг Мадары разворачивается потрескивающее и черное бешенство. Хочется сжаться и исчезнуть, как и до этого, но единственное, что знает об этой ситуации Сакура: это не направлено на нее. Иначе она бы уже об этом знала.

— Что мы будем делать? — дыша поглубже, спрашивает Сакура и на всякий случай готовится к тому, что Мадара вспыхнет.

Но он не вспыхивает. Только смотрит снисходительно и чуть наклоняется вперед, чтобы снова погладить ее по голове.

— Что буду делать я, — вкрадчиво поправляет он. — Это моя проблема. Я не стану тебя вмешивать в это еще больше.

— Но если я могу что-то сделать… — в разрез словам Сакура чувствует себя абсолютно беспомощной.

— Я скажу это сейчас, пока еще не поздно, — Мадара встает из-за стола и разминает шею рукой. — Ты не можешь быть полезной во всем. То, что ты сегодня не смогла ничего сделать… — он морщится, закрывая глаза. — Это не должно заставлять тебя бросаться на помощь всем. Ты меня понимаешь?

В голове всплывает безумие, тлеющее голубым огнем, в обычно смешливых и добрых глазах и лязг ножниц. Сакура не знает, смогла бы причинить себе такую боль. Но Ино смогла. Сакура могла бы… могла бы наброситься на ту девушку. Могла бы позвать кого-то на помощь. Но все, что она делала — плакала и держалась за Мадару.

— Да, я понимаю, — соглашается деревянным голосом она, смотря сквозь соулмейта.

Он кивает, огибая стол. Его ладонь упирается в стол прямо между руками Сакуры. Она мгновенно запрокидывает голову, не зная, чего ждать.

— Вижу, что нет, — он усмехается устало и вдруг выпрямляется и обходит ее сзади.

Ладони опускаются ей на плечи, пригвождая к стулу.

— Знаешь, что происходит с ослом, когда ему на спину кладут слишком тяжелую ношу? — задает ей странный вопрос соулмейт, наклоняясь и шепча его на ухо.

Внутренности мгновенно холодеют и сжимаются. То, что это происходит, пугает Сакуру не меньше того факта, что Мадара сейчас находится позади.

— Нет, — Сакура понимает, что чашка в руках у нее трясется, и поспешно ставит ее на стол.

— Его позвоночник ломается, — холодно и страшно отвечает соулмейт, а его ладони на секунду сжимаются крепче. — Не будь ослом, взваливающим на себя все, Сакура. Подумай: ты действительно можешь помочь, прежде чем предлагать. Даже если можешь, подумай: тебе хочется? Не все скажут тебе: «не надо». Люди перекладывают свои проблемы на других. Люди умеют находить виноватых. Не становись безотказным ослом, который пытается все исправить. Понятнее?

Сакура поспешно кивает, пытаясь избавиться от ощущения, что за спиной притаилась опасность. Мурашки проступают не только на спине, но еще и на руках. Пальцы дрожат так, что вот-вот застучат по столешнице.

— Отлично, — ладонь жестко приглаживает ей волосы и вдруг замирает на макушке. — Знаешь… А ведь твоя Ино знала, для чего могут понадобиться ваши волосы.

Сакура ошеломленно запрокидывает голову, встречаясь взглядом с соулмейтом. В нем нет удовлетворения, как и в его словах. Мадара совершенно не торжествует от того, что однажды заподозрил Ино и оказался прав. Лучше бы он торжествовал. Тогда Сакура смогла бы напомнить ему, что Ино спасла его жизнь. Между прочим, отрезав эти-самые волосы! И кто, если не она, знает, что это такое!

Куда-то испаряется подступившая к горлу паника. Нахмуренный и мрачный соулмейт смотрит на нее так, будто собирается защищать прямо сейчас. Укол в груди Сакура успешно подавляет.

Растерянность похожа на нескладывающиеся кусочки карты, которая висит на стене на кухне. От нее становится ужасно неловко и холодно.

Воспоминания о том, как Ино пожимает плечами и поддерживает разговор версиями, медленно всплывают из черноты. Они ведь тогда действительно потратили столько времени! Сакура помнит ее лицо, увлеченное и встревоженное; взмахи руками, редкие вспышки эмоций, когда она предлагала кажущуюся ей убедительной версию…

Ино действительно хороша как человек. Она умеет хорошо врать.

Но почему? Почему ей нужно было тогда придумывать и делать вид, что она ничего не знает? Сакура закрывает глаза и обессиленно откидывается на Мадару. Он придерживает ее за плечи и дает прислониться к себе спиной.

— Неприятно, когда тебе врут, правда, Сакура? — интересуется он отвлеченно.

Она молчит. В глазах Ино тепло и забота, в жестах — уют и мягкость, в действиях — попытки научить и помочь. Разве Ино не дает все это ей просто так? Даже если они не соулмейты.

Разве не Ино отрезает свои волосы, такие драгоценные и наполненные сияющей силой, когда Мадара падает в том переулке? Это одно из самых страшных и дающих надежду воспоминаний, знает Сакура. Ведь Ино делает то, что сама она сделать не может.

Вспоминается мужчина в серой куртке — он ведь пугает Ино до такого состояния, что та просит своего человека… Тобираму приехать. Неужели она пугается так потому, что думает: это за ней?

Шесть лет жить с этим страхом внутри… Как она могла все это время выходить на улицу, зная, что всего пара минут и громкий скрежет ножниц могут лишить ее возможности летать?

— Я не знаю, почему она мне не рассказала, — пожимая плечами, она отстраняется. — Но у нее, наверное, была причина не говорить.

— Интересно узнать, какая, — задумчиво гудит над головой соулмейт и медленно подходит к окну.

Он вертит пачку сигарет в пальцах, стоя к ней спиной. Когда в его кармане звонит телефон, Мадара не удивляется. Он прикладывает его к уху и недолго что-то выслушивает. Напряженная спина расслабляется.

— Извини. Да, все в порядке. Скорее всего не сегодня. Возникла проблема с Ино. Почему ты вообще спрашиваешь? С ней все в порядке. Вернемся утром. Отсмеялся? Отлично, — перемежая длинные паузы с короткими, отвечает кому-то Мадара и выдыхает гулко, когда сбрасывает. — Изуна. О… Два часа ночи. Выспаться не удастся.

Сакура пожимает плечами, стараясь не встречаться с ним взглядом. Сейчас разговоры о сне кажутся глупыми и неважными. Ей нет дела, где и сколько спать. Потому что Ино до сих пор лежит без сознания у себя в комнате, а она до сих пор ничего не может с этим сделать.

— Что ты делал, когда я лежала… вот так? — она не знает, как описать состояние Ино, поэтому помогает себе жестом.

— Ждал, — коротко и спокойно отвечает Мадара, снова разворачиваясь к окну. — У тебя были сильно повреждены ноги. Мне не было скучно. Но ты проснулась. Значит, она тоже должна. Все будет хорошо.

Уверен ли он сам в том, что говорит? Это остается на его совести. Сакура позволяет себе поверить ему и устало кладет голову на руки. Силы, те самые, на которых она неслась в тот переулок, исчерпываются давным-давно. Как она умудряется продержаться все это время?

— Что мы будем делать? — Сакура спрашивает обо всем сразу.

Ей хочется, чтобы он знал. Ведь обычно он знает. Соулмейт оборачивается и непонимающе приподнимает бровь.

— Ляжем спать. Встанем утром. Убедимся, что твоя подруга в порядке. Вернемся домой, — скучно описывает он, рассматривая что-то за спиной Сакуры. — Я сейчас посмотрю, что там с нашими вещами, а ты ложись.

Проходя мимо, он некрепко сжимает ее плечо. Все так, будто Мадара снова может прикасаться к ней невзначай и не волноваться из-за этого. Сакура кладет ладонь туда, где только что прошлись его пальцы, и некрепко сжимает. Все хорошо, говорит она себе и закрывает глаза.

Все будет хорошо. Надо только, чтобы уложилось в голове. Потому что сейчас там настоящий бардак — не знаешь, за что схватиться.

Сакура ждет его в комнате, не выключая свет. Ино выглядит бледной и измученной, дышит со всхлипами. У нее мокрые щеки. Что ей снится?

Она поправляет подруге одеяло, аккуратно убирает разметавшиеся по лбу и налипшие на скулы светлые волосы. Из Ино будто кто-то выпускает солнце — она кажется ломкой, как подтаявший фруктовый лед, и маленькой.

Мадара появляется в комнате бесшумно, держа в руках мокрую майку. Его волосы мокрые и зачесанные назад, а торс влажно поблескивает на свету. Видимо, он тоже принял душ. Сакура скользит взглядом по его шее, в очередной раз не веря, что совсем недавно вместо шрама была открытая рана. Но белая насечка закрывает собой события вечера, помогая немного вдохнуть.

На соулмейте их достаточно. Она прослеживает их все с внутренней болью, забывая, что соулмейт смотрит в ответ. Неужели он столько раз мог умереть?

— Умереть можно, если бьют в жизненно важный орган, в артерию, в голову… — устало опровергает Мадара и скользит пальцем по одному из шрамов, за чем Сакура следит с дрожью. — Вот это, например, просто неудачно зажившая царапина. Опасных ножевых за всю жизнь у меня было всего два.

Он похлопывает ладонью по шее, нащупывая новую отметину. Потом, усмехнувшись, указывает на бледный и почти незаметный шрам на левой стороне груди. Он тонкий и короткий, будто нож не полоснул, а просто вошел внутрь. Сакуру передергивает.

— Но как видишь, — Мадара оглядывает комнату пристально и, видимо, находит, что искал, — я жив.

Он вытаскивает небольшую странную доску из небольшой щели между шкафом и стеной. Уже из шкафа, с нижней полки, он вытаскивает и утюг. Сакура пару раз видела, что им делают. Но…

— Им можно не только выгладить, но и высушить, — ловит ее остекленевший взгляд Мадара и усмехается. — Майка мокрая.

Сакура неловко кивает и отводит взгляд от его обнаженной спины. Впрочем, ненадолго. Что-то притягивает ее внимание. То ли несколько разбросанных по полотну кожи, скрывающей под собой силу, шрамов, то ли то, как движения заставляют перекатываться мышцы. Гибкая полоса позвоночника перечеркнута заросшим шрамом прямо под плавно сведенными углами лопаток.

Задумавшись о природе появления такого странного шрама, Сакура теряет момент, когда стоит отвернуться. Мадара вполоборота рассматривает ее с нечитаемым лицом. Но от него уже расходятся волны раздражения.

— Лучше поищи запасное одеяло, — просит он и хмурит брови.

Сакура вспыхивает и отрывисто кивает. Ей не по себе рыться в вещах Ино, но это приходится преодолеть. Тем более, что одеяло находится. В шкафу с одеждой, на верхней полке.

Мадара, к тому моменту уже просушивший майку, подходит сзади и достает его одной рукой. Обданная теплом со спины Сакура на секунду хочет сжаться и исчезнуть.

— Где ты будешь спать? — робко интересуется она, оборачиваясь.

Мадара все еще стоит в шаге от нее и разворачивает темную плотно простеганную ткань без особых эмоций на лице. Услышав ее вопрос, он поднимает взгляд. Усмешка жалит Сакуру.

— Не волнуйся. На полу.

Он и правда устраивается на полу, на расстеленном одеяле. Только подкладывает под затылок руку. Сакура сквозь наступившую темноту видит его очертания четко. Ино дышит ровно и спокойно, и она надеется, что ей не будут сниться кошмары. Такие, какие снились ей. Но если будут, то придется быть наготове. Осторожно поправив на ней, заворочавшейся и застонавшей, одеяло, Сакура осторожно обнимает ее и прижимает покрепче. Ино, пахнущая снежным вечером и кровью, всхлипывает во сне и льнет в ответ.

Ей не спится. Беспокойство ворочается и жалит игольчатыми боками. Задумываясь о его природе, она доходит до конца цепочки быстро. Не хочется прерывать устоявшуюся тишину, но если не спросить сейчас, то потом точно не хватит смелости.

— Ты умеешь делать больно, — спрашивает шепотом Сакура, зная, что Мадара за ее спиной не спит.

— Что ты хочешь этим сказать? — он не делает вид, что ее не слышит.

— Ты можешь научить меня защищаться? — с секундной паузой, в которую она пытается уместить всю решимость и подать голос, спрашивает Сакура.

Мадара в темноте молчит.

— Ты хочешь научиться... применять силу? — с усмешкой уточняет он спустя некоторое время. — Ты? Не ты ли устроила истерику, когда узнала, чем я зарабатываю?

— Это не то же самое. Я хочу уметь защищать, — твердо отвечает Сакура и выворачивает голову, чтобы взглянуть на его силуэт. — Я не хочу просто стоять! В следующий раз…

— Никаких следующих разов, — резко и внушительно обрубает ее Мадара и даже привстает.

— Хорошо. Никаких следующих разов, — терпеливо (только после двух глубоких вдохов и выдохов) соглашается с ним Сакура и переворачивается на спину, чтобы лучше его видеть. — Обещаю, что больше не буду убегать.

— Хорошо, — сухо соглашается Мадара и плавно опускается на спину. — Я научу.


Примечания:

я-читатель: ты понимаешь, что я хочу тысячи намеков и вообще тепла и любви, осень уже, почему ты такая бессердечная???

я-автор: ты понимаешь, что еще пару дней он довел ее до истерики, а теперь пообещал рассказать, по какой причине у нее отменяются каникулы? накройся пледом и не беси, пожалуйста???

я-читатель: но они хотя бы обнимутся??

я-автор: *достает пенджабскую удавку* конечно.

Тем временем эта часть далась мне ничуть не легче прошлой. Я почти начисто ее переписала хд

Надо сказать, тут должен был быть очень приятный для мадасаку момент, но мне пришлось бы расширить главу еще где-то на 1к слов хд

Дополнительно хочу сказать, что ни в коем случае не вымогаю ни картинки, ни деньги, ничего, в общем)0))

Глава опубликована: 01.11.2024

35. Как тесен мир.

Сакура не помнит точно, что ее будит: зашевелившееся под боком тепло или замерзшие ступни. Но под бок, где освободилось место, прокрадывается утренний прохладный воздух, и глаза разлепляются сами. Сквозь ресницы видно фигуру, обведенную туманно-голубым предрассветным сиянием.

Ино сидит боком, прижав одеяло к животу и груди ладонями. Длинна волос разнится, и какие-то пряди висят, закрывая ее глаз непроницаемой и переливающейся пеленой, а какие-то топорщатся вихрами и пушком на затылке. Сгорбленная спина — можно пересчитать все выступы на гряде позвоночника — мутнеет белым. Тонкое белье — холодным зеленым.

Она зачесывает упавшие на лицо волосы изящно, ничуть не дрогнувшей рукой, задумчиво прощупывает этой же рукой затылок, а потом разминает шею.

— Мне сложно спать с кем-то, — признается она нейтральным шепотом, смотря притаившейся Сакуре прямо в глаза. — Но ты хотя бы на меня не ложишься.

Она даже пытается улыбнуться. Нижняя губа вздрагивает, будто вот-вот растянется в болезненной гримасе, обкусанная и покрасневшая.

Ино старается быть непоколебимой и стойкой, той, которая встает и заставляет иностранца отдать ей технику, или той, которая улыбается и, раскинув руки, взмывает в воздух на кухне Учих. Ее выдает только влажный тусклый взгляд. По Сакуре бегут мурашки, когда она вспоминает горящий в нем вчера голубой огонь.

Хочется что-то сказать или сделать — подходящее и успокаивающее. Но она только и может, что смотреть в ответ и чувствовать нарастающее в горле пощипывание.

— Я не в порядке, ты не в порядке. Не будем спрашивать глупости, — говорит Ино.

От ее равнодушного и пустого, похожего на эхо в полупустой и темной комнате, на мнимый голубой просвет в сером высоком небе, рукам становится холодно.

Она ложится на пошедшую складками простынь медленно, будто боится, что от резкого движения рассыплется, и зарывается пальцами в одеяло. Сакура пододвигается ближе и накидывает край этого же одеяла на изгиб талии подруги и осторожно обнимает за плечи.

— Спасибо, — говорит она, когда Ино двигается ей навстречу и прижимается холодным телом. — Ты отрезала их, — пальцы сами собой задевают мягкие кончики чужих волос, — чтобы он мог жить. Я так сильно благодарна, что не знаю, как сказать об этом...

Она смеется беззвучно — так могут потрескивать ветки — и смотрит ей в глаза. В тусклой туманно-утренней голубизне выворачивающее душу беспокойство и страх.

— Если бы он умер, тебе было бы плохо, — Ино касается лба Сакуры своим и закрывает глаза. — Я сделала это не потому, что он мне симпатизирует.

Она поджимает коленки к груди, и обнимать ее сразу становится неудобно. Подвинувшись выше, Сакура прижимается лбом к макушке подруги, как делал Мадара, чтобы успокоить.

Но дыхание Ино медленное и спокойное. Если Сакуре и кажется, что подруга вот-вот расплачется, как вчера, то она ошибается.

Утро становится из сизо-синего белесым. Сакура лежит так, что может вывернуть голову и взглянуть в окно. Ей не спится, Ино тоже, хотя та честно старается задремать.

Ночь вспоминается сама собой. Как она перепугано ощупывала шею подруги, как Мадара нес ее, совсем похожую на сломанную, обратно. Как ее ноги в испачканных ботинках мягко покачивались в морозном воздухе…

Ино не может заснуть и забивается в Сакуру так, будто она — угол или одеяло. Обычно происходит наоборот, и ей до горечи интересно: Ино чувствовала это бессилие каждый раз, когда пыталась забрать ее волнение?

Ей ни капли не жалко. Впервые она может что-то сделать для всезнающей и находчивой Ино. Даже если нужно просто гладить ее по спине и держать покрепче.

— Прости, это из-за меня, — в этой обманчиво спокойной тишине Сакура старается говорить шепотом. — Я… я так хотела побыть с тобой еще немного, что не подумала. Прости.

Мадара говорит ей о том, почему не стоит взваливать на себя помощь другим. Извинения — это другое. Сакура не чувствует, что может промолчать.

— Ты не знала, что это случится. Ты не брала меня в заложники и ничего не втыкала в Мадару. Ты прибежала, чтобы меня спасти. Я не уверена, что за это стоит извиняться, — с некоторой иронией отвечает Ино тут же. — Если бы не ты, мои волосы попали бы в их руки. Знаешь, я предпочту помочь твоему соулмейту, а не отдать их тем сволочам. Он единственный человек, — она подчеркивает именно последнее слово и запрокидывает голову, чтобы взглянуть Сакуре в лицо, — который сделает что угодно, чтобы тебя защитить.

Подруга смотрит на нее серьезно. В мутном утреннем свете она кажется неземной еще больше, чем обычно. Ее приземляют только эти слова, расчетливые и холодные и одновременно самые честные.

— В конце концов ты полюбишь его, — Ино не улыбается, намекая, что это шутка, — даже помня о недостатках. У тебя не получится его не полюбить. Таким, как он, сложно не отвечать взаимностью.

Нет, это определенно что-то выше ее понимания. Можно попробовать распутать самой, но от этого начинают трещать виски и появляться странные выводы. Сакуре не нужны выводы, от которых хочется рассмеяться, ей нужно то, что имела в виду Ино.

— Он тебя уже любит, — со снисходительностью отвечает на немой вопрос подруга.

Ощущение, будто Сакура получает удар. Смешно до слез. Под левой грудью сжимается и дрожит, причем не в первый раз, и это стоит разобрать. Но она даже не запоминает эту мысль. В голове стучит фраза Ино — горячая и не выпихиваемая на края сознания.

Сказать, что Мадара любит ее — это как сказать, что небо опустилось на землю.

— Как ты могла об этом подумать? — спрашивает она сквозь пузырящийся внутри смех.

Только бы не рассмеяться. Мадара, спящий на полу, может легко проснуться.

— Видела бы ты, как он смотрел на тебя, — в голосе Ино кофейная горечь. — Когда ты вышла ему навстречу. И когда попыталась выглянуть из-за его спины. И даже когда стояла и смотрела в землю на остановке…

— Это не… не похоже на него. Он… он, наверное, был бы рад от меня избавиться! — потрясенно ищет аргументы для подруги Сакура. — И ты поняла это по взгляду?

Описание любви, данное когда-то Шизуне, не совмещается с Мадарой никак совершенно! То есть, местами… Но это совершенно разное. Или Сакура не так ее понимает и Ино права… Но Ино не знает его! Лицо Мадары — лед, камень и небесная ночная чернота. Она живет с ним гораздо дольше и сама еще не умеет различать все его эмоции с такой самоуверенностью.

Возможно, Ино разбирается в выражениях чувств лучше нее. Даже глупо думать, что нет. Но все равно это — ошибка. Ино ошибается. Сакура, которая знает, что слышала пару дней назад, — нет. Она помнит каждое его слово, холодное и металлически-острое. Каждое — входит ей в грудь и вспарывает-вспарывает-вспарывает…

Ребенок. Падает посередине комнаты. Требует присмотра и шнуровки кроссовок. Разве можно ее вот такую любить? В любом случае — он будет винить связь. Он уже это делает. Зов перекашивает их жизни однажды и останавливаться не собирается.

— Когда он рядом с тобой, — Ино ежится и засовывает ледяные пятки Сакуре в ноги, — то следит за твоими движениями и за лицом. За твоим состоянием и за твоей одеждой. Да, это забота. Но люди такого склада характера не окружают такой заботой кого-то неважного. Поверь мне, я знаю, о чем говорю.

— Он просто хочет все держать под контролем, — вспоминает слова Изуны Сакура. — Он думает обо мне…

— Что он о тебе думает? — перебивает ее Ино сердито, которая знает о случившемся и подслушанном в подробном пересказе. — То, что люди говорят, и то, что они действительно думают, иногда оказывается разным абсолютно, Сакура. Имей в виду, что твоему соулмейту хочется прикасаться к тебе, защищать тебя и вообще быть к тебе поближе. Что бы он там не говорил! Это язык тела. Он пытается либо подавить, либо подстроиться под тебя. Ты никогда не замечала, как он двигается, когда находится рядом с тобой?

— Но… Но ты не знаешь его хорошо! Ты можешь ошибаться, — возражает Сакура, пытаясь отмахнуться. — Он не может.

Каждый раз, когда она говорит «любит», внутри Сакуры все вспыхивает огнем сопротивления. Это не любовь. Это просто забота. Он не мог бросить ее в том переулке и не бросит сейчас, но не потому, что любит ее, а потому, что знает: ей некуда будет уйти. Разве что к Ино. Но кто она Ино, чтобы мешать еще и ей?

— Он не может… или не хочет тебе об этом сказать, — проникновенно говорит подруга и пускает по губам лисью ухмылку. — Но любить тебя это ему совсем не мешает. Что насчет тебя? Что ты чувствуешь?

— Не знаю, — насколько возможно тише шепчет Сакура, прислушиваясь к тихой воде эмоций внутри. — Я хочу, чтобы он был в порядке и не ранен. Я за него волнуюсь. Я хочу быть ему полезной. Но… мне не по себе, когда он подходит сзади или двигается слишком резко. Он хорошо умеет делать больно… — в голове мелькает что-то прозрачное и ясное, и она преобразовывает это: — Мне страшно.

От этого признания в груди леденеет. Ино кивает. Трется лбом о майку, выдыхая.

— Люди могут бояться отказа. Но в вашем случае, он может бояться напугать тебя еще больше. Особенно после того, что устроил, — она поджимает губы сердито. — Я конечно могу ошибаться. Но надеюсь, что все-таки права.

Сакура не отвечает. Она не знает, что можно ответить ей. У нее есть знания и есть понимание, что происходит между людьми. Авторитет у Ино большой. Но сейчас и его не хватает, чтобы Сакура поверила.

В комнате светлеет медленно и неотвратимо. Ино не пытается доказать что-то ей и просто задремывает. Сакура же не может. Внутри пусто и холодно. Ей слышно, как ворочается на полу Мадара. Она приоткрывает усталые глаза, чтобы посмотреть на его растянувшуюся поперек одеяла гибкую и сильную фигуру. Соулмейт с ворохом черных волос и узкими недовольными глазами сонный. Потягивается. Скользит взглядом по комнате быстро и холодно — оценивающе.

Она замечает, с каким напряженным лицом Мадара смотрит снизу-вверх: укрытые одеялом их с Ино ноги, выше — ее лицо. В груди что-то теплеет.

Сакура улыбается ему неуверенно, надеясь, что этого хватит для приветствия.

Мадара садится одним ловким и текучим движением, скрещивая ноги, зачесывает волосы назад ладонью и никак не отводит взгляда от нее. На секунду он проходит по прямой — до макушки Ино, расположившейся под подбородком Сакуры.

— Так трогательно, — хрипло говорит он, отворачиваясь.

Соулмейт выглядит не лучше, чем ночью. Короткой передышки для него мало. Сакура и сама не против полежать еще немного. Но Мадара неумолимо встает и, лохматя волосы, подходит ближе. Указывает взглядом на Ино и приподнимает бровь.

— Я в порядке, — сообщает ему подруга, видимо, успевшая проснуться и не подать виду.

— Это радует, — без радости в голосе отвечает соулмейт и складывает руки на груди.

— Не сомневаюсь, — бормочет подруга Сакуре прямо в ключицы, поворачиваясь удобнее. — Как вы себя чувствуете?

На лице соулмейта отражается короткой вспышкой смесь замешательства и раздражения.

— Я в порядке, — впрочем, с лицом он справляется мгновенно, становясь образцом невозмутимости, и отзеркаливает ее ответ. — И я… должен поблагодарить вас. Не сомневаюсь, что это был тяжелый выбор.

Что-что, а извиняться и говорить «спасибо» Мадара не умеет практически совсем. Слова благодарности он выдавливает с усилием.

— Между Сакурой и волосами я бы выбрала Сакуру, — Ино уже не пытается спрятаться в одеяле и мягко садится, зачесывая слипшиеся за ночь от пота пряди назад.

По сгустившемуся в черных глазах холоду Сакура осознает: Мадара вот-вот подцепит нужную ему тему. И… кажется она догадывается, что это будет за тема.

— Когда знаешь, на что способны эти волосы… Разве не сложно с ними расстаться? — он смотрит на Ино с многозначительной усмешкой.

Это похоже на поединок взглядов. Потому что Ино в ответ щурится и обрушивает в повисшую тишину крохотный и едва заметный смешок. Смешок перерастает в смех. Ее колотит так, что Сакура испуганно садится сама и тянется к подруге, чтобы закутать ее в одеяло и обнять. Но Ино не дает себя успокоить. Она разворачивается, прижимаясь коленом к бедру Сакуры.

— Да, я знала, для чего могут быть использованы наши волосы, — говорит она задиристо и вызывающе всматривается в Сакуру.

Словно предлагает: давай, накричи на меня, обвини меня во всем! Сакура кусает губы и опускает взгляд на ее руки. Пальцы мнут одеяло, побелевшие и словно скованные судорогой. Молчание наваливается мягким и разделяющим их препятствием.

Ино смотрит в упор жестоко. Как человек. У нее человеческий взгляд и по-человечески насмешливо поджатые губы. Она выглядит так, будто провоцирует.

— Тогда почему делала вид, что не знала? — гнев не вскипает ни спустя мгновение, ни спустя долгую паузу, и Сакура решается спросить.

— Потому что тогда бы ты подумала на меня, — Ино пожимает плечами, как-то теряя весь напускной блеск высокомерия и жестокости.

Зеленая тоненькая лямка бюстгальтера сползает с ее плеча и виснет петлей около локтя. Она поправляет ее машинально, поглаживая пальцами.

— Это не ответ, — невозмутимо замечает Мадара, встроившись без приглашения.

Его не впечатляет ни вспышка Ино, ни то, как она теряет желание защищаться — а это оно. Сакура сравнивает с собой и видит попытку напасть первой, чтобы меньше пострадать. Ошеломи — и противник смешается. Разве не этим приемом она пользуется, когда соулмейт возвращается домой после того разговора, раненным и разъяренным?

Ино поднимает на него взгляд. Ее глаза не те, горящие безумным огнем. Они льдисто-голубые, будто промороженные до дна. На секунду внутри Сакуры всплывает воспоминание: бешенство Мадары и наполненные черным льдом зрачки. Схожесть потрясает ее. Но впечатление исчезает, стоит подруге только повести плечами.

— Я не знаю, откуда эти… — Ино спотыкается в середине и выпускает воздух сквозь нос с шумом, — люди… знают о наших волосах. Я знаю, потому что однажды воспользовалась ими, чтобы стать человеком официально, — она прикусывает нижнюю губу, смотря на Сакуру болезненно. — Был один человек. Он мог помочь с документами… Его внук попал в аварию и лежал в коме уже больше полугода. Там было много повреждений и какой-то жуткий диагноз…

Ино запрокидывает голову к потолку, втягивая в себя воздух, и сжимает зубы. В коротких светлых волосах путается солнечный луч. На непонимающий взгляд Сакуры она отвечает всплеском:

— Когда у тебя нет соулмейта, который готов принять тебя на любых условиях, приходится чем-то жертвовать!

Она чувствует, как внутри колышется и разбивается на сотни капель волна вины. Сакуре не представляется, как это — отрезать волосы специально. Самой себе. И потом пойти на это снова. Дважды лишиться возможности исчезнуть в небесной глубине.

Ино смотрит на нее с кривой улыбкой, от которой веет холодом и чем-то… чем-то похожим на то, что Сакура наблюдает у Мадары. От этого открытия ее едва не передергивает.

— Он не мог никому рассказать. Он не знал, что волосы дают нам возможность летать… К тому же он был достаточно благородным, чтобы выразить свою благодарность и больше никогда не требовать такой помощи. Насколько я знаю, он умер пару лет назад, — она пожимает одним плечом, опуская взгляд. — А узнала… Никогда не поверишь, от кого.

Все внутри подбирается от ощущения, что сейчас что-то ударит снова. Сакура не уверена, что хочет знать. Потому что «никогда не поверишь» тут означает «будешь потрясена».

— От кого? — непослушным языком спрашивает она.

— Ты ее знаешь, — Ино кривит губы. — Чиё-сама.

Хочется переспросить. Потому что подруга явно что-то путает. Бабуля Чиё сказала бы и ей! В конце концов, она же постоянно была рядом и так заботилась о ней! Но, смотря в сочувственное лицо, Сакура понимает: Ино не ошибается. Бабуля Чиё и правда знает. Только не говорит. Ей — не говорит. Ей — и не говорит!

Чувство, будто ее предали, вьется и стучит о стенки ребер. Сакура молча смотрит перед собой и не может игнорировать вспыхнувшую малиновым обиду.

— Кто это? — Мадара приподнимает брови.

— Одна из нас, — Ино дергает плечом, не собираясь вдаваться в подробности.

— Но откуда она это знает? — тихо спрашивает Сакура, чувствуя, что хотя бы это ей нужно знать.

Образ мудрой бабули Чиё держится на крепком фундаменте всю ее жизнь. И бабуля Чиё его подпитывает. Она потрясающая и всегда готова помочь, пусть и с ворчанием. Но как она могла о таком умолчать?

— Я не спрашивала, — признается Ино. — Ей мог рассказать кто-то, кто вернулся. Я слышала, были те, кто возвращались и оставались. В любом случае, подсказка Чиё-сама оказалась правдой.

— И ты не рассказала мне это потому, что… — на секунду в голове перекручивается вся информация. — Потому что думала, что я решу — это ты виновата в том, что кто-то знает о наших волосах?..

Мадара усмехается. Не нужно спрашивать его, чтобы догадаться, что он об этом думает. Потому что думает он как раз о том, что Ино виновата. Сакура чувствует, что вот-вот вспыхнет.

— Не совсем… — честно говорит подруга. — Чиё-сама просила меня не говорить. Не именно тебе, — она тут же приподнимает ладони. — А вообще всем. У кого есть соулмейт. Она, кажется, считает, что люди, узнав об этом, сходят с ума от жадности. Мне она сказала только потому, что я не собиралась возвращаться. Чиё-сама надеялась, что я распоряжусь знанием разумно.

Похоже на нее. Это не то, что Сакура хочет сравнивать с бабулей Чиё. Но действительно. В ней нет доверия к людям, такого, чтобы спуститься вниз добровольно. Она даже уверена, что бабуля Чиё вряд ли спустится к соулмейту, если тот вдруг появится. Никакие зов и боль, кажется, не смогут справиться с ней.

— Кстати… — Ино замирает и вдруг щелкает пальцами, вскидывая голову. — Я сделала фото! Не знаю, как получилось… Было темно и очень быстро. Телефон был в джинсах…

— Телефон у меня, — спокойно сообщает Мадара, запустив ладонь в левый карман.

Он пару секунд что-то нажимает на экране. С его лица пропадают все эмоции. Разом. Будто их смывает водой. Внимательный взгляд сквозь узкий и наводящий прищур. Его палец мажет по экрану. Левая бровь приподнимается. Сакура ерзает и привстает, чтобы добраться до него и посмотреть, что же такое засняла Ино. Но ей не приходится вставать окончательно — Мадара протягивает ей телефон.

Она видит ее прямо перед собой. Смазанную — кусок лица между маской и плотно натянутой на голову темной шапкой. Белая кожа, размытый полупрофиль, пятнышко на скуле, округлый черный росчерк глаза под широкой бровью.

Руки начинают дрожать. Сакура чувствует это: горячее и липкое, затмевающее свет и выдирающее из самой глубины что-то темное и жестокое. Она чувствует это когда Ино отталкивает ее от Мадары и чувствует это сейчас. Ей хочется сделать больно. Этой вот девушке, которая нападает на нее, на Ино, на Шизуне!..

— Сакура, — взметнувшаяся за пределами фокуса ее взгляда ладонь соулмейта опускается ей на левое запястье. — Тебя трясет.

Сакура с трудом отрывает взгляд от фото. У нее дрожат руки, но та, которая в ладони Мадары, гораздо меньше. Ей не хочется объяснять все то, что сейчас творится в ее голове. Потому что там темно и бордово, снежно и переулочно, беспросветно солено и страшно.

Отпечаток чужого лица не заставляет ее желать побега. Он заставляет ее надеяться на то, что они встретятся еще раз. И тогда она уже не будет застывшей фигурой. Сакура сможет ударить.

— Я в порядке, — коротко и лживо улыбается она, смотря напряженному соулмейту в лицо. Он прищуривает левый глаз, но даже если и оценивает ее ложь, то не изобличает. Сакура хочет сказать ему за это «спасибо».

— Всего лишь кусок, — тихо и с ненавистью в чистом и глубоком голосе говорит Ино, заглядывая через плечо. — Я надеялась, что будет четче…

Они встречаются взглядами. В прозрачной голубой и мерцающей глубине чужой радужки тлеют холодные и темные искры. Это то, что они понимают без слов друг в друге. Сакура молча обнимает ее, разворачиваясь боком, и дрожащей рукой водит по волосам. Клокочущая внутри ярость слишком сильное чувство. Ему сложно сопротивляться. Хочется закричать, ударить что-то или просто бессильно расплакаться. Сжимая зубы, она заталкивает опасные желания поглубже.

Ей нечего сказать про бабулю Чиё, не хочется спрашивать, что за человек купил у Ино волосы. Все это внезапно отходит на второй план. Какая теперь разница? Человек умер, бабуля Чиё недостижима…

Ино обнимает ее за шею и притягивает поближе. Пальцы зарываются Сакуре в волосы и ерошат, как прошлым вечером — легко и нежно. Подруга гладит ее по спине, будто сейчас не она нуждается в утешении. Но кажется, что она в нем и не нуждается. Ино не плачет и не пытается попробовать выпрыгнуть из окна, чтобы проверить, сможет ли она взлететь хотя бы так. Она справляется гораздо лучше, чем Сакура.

— Нас не так-то просто поссорить, — замечает вникуда Ино. — Кстати говоря… Я так и не поняла, почему за Сакурой следили. Вы нам не расскажете?

— Не хочется повторять дважды, — небрежно пожимает плечами Мадара.

— Я должна волноваться? — подруга отлипает от Сакуры и заглядывает ей в лицо строго.

— Н-нет, — ошарашенная таким напором отрицательно трясет головой Сакура.

Это вырывается случайно. Но даже будь больше времени — она бы не сомневалась. Ино и так пострадала из-за того, что волновалась за нее. Мадара поверх макушки подруги смотрит на нее одобрительно и даже приподнимает уголок губ. Сакура опускает взгляд и неловко улыбается.

— Все будет хорошо, — повторяет она его слова и кладет голову Ино на плечо.

Прямо перед глазами видны темные округлые пятна на молочно-белой коже. Сакура думает, что больше не позволит Ино вступаться за себя.

Звонок в дверь застает врасплох всех. Мадара теряет вид наблюдающего самую странную сцену в своей жизни человека. Он впивается взглядом в Ино. У нее зрачки сужаются до панических точек, и она растерянно привстает. Она сейчас настолько отличается от той Ино, встречавшей своих друзей, что Сакура не может это игнорировать.

— Мне спросить, кто это? — самоотверженно предлагает она, заглядывая подруге в лицо.

— Не волнуйся так, — отвечает подруга, смотря спокойно.

Хрупкие пальцы зачесывают светлые пряди назад плавно и изящно. Она сбрасывает одеяло с голых плеч и уверенно ступает босыми ногами на прохладный пол. На ней только ажурное зеленое белье. Сакура задумывается, удобно ли ей в нем, и случайно задевает взглядом соулмейта. Мадара смотрит в сторону с таким невозмутимым видом, что ей на секунду даже верится, что он что-то там разглядел. Но потом вспоминает, с каким лицом он оказался с ней в примерочной…

— Надеюсь, раздевала меня ты, — фыркает подруга, разглядывая покрасневшую Сакуру.

Повторный звонок в дверь заставляет их всех напрячься еще сильнее. Ино закатывает глаза и на мысках разворачивается к шкафу. То, с какой скоростью она выуживает из него что-то переливающееся и фиолетовое, удивляет. Это оказывается длинным и облегающим фигуру халатом, который подруга запахивает на себе так, будто это ее доспех.

— Сделайте вид, что вас нет, — предупреждает она их всерьез и неспешно плывет к двери.

Мадара подходит ближе к Сакуре и опускается на край кровати плавно. Он все еще всклокочен и не выглядит так, будто проснулся.

Внутри колышутся слова Ино о любви. Но Сакура старается отогнать их вглубь. Если задуматься об этом, то ничего хорошего не выйдет. Лучше попросту забыть. Ино ведь ошибается. В этот раз — точно.

— Как ты себя чувствуешь?

Черные волосы, которые он безуспешно пытается зачесать назад, топорщатся на макушке. Сакура рассматривает их с какой-то мягкой и неловкой нежностью.

Ино в коридоре негромко и мурлычаще с кем-то объясняется. Это вынуждает прислушаться. Сакура помнит этот игривый тон. Внутрь закрадывается нехорошее предчувствие. Мадара прислушивается тоже. На его лице возникает забавное выражение, будто он умилен и насмешлив одновременно. Что-то похожее Сакура наблюдает у него не раз, но именно сейчас от этого пробивает на смешок.

Взгляд переползает на нее. Она зажимает руками рот, пытаясь остановить шипучий и покалывающий горло смех. У нее плохо получается. Она покачивается, запрокидывая голову, оказывается ослепленной густым светлым лучом солнца, пробивающимся сквозь окно. Удивительно, но желание рассмеяться практически растворяется. Сакура откидывается назад — на отставленные за спину ладони — и смотрит с улыбкой на Мадару из-под полуопущенных ресниц.

— Что? — сквозь налет солнечного света его лицо кажется чуть живее, пускай он и держит на нем целую тонну льда.

Сакура отрицательно качает головой, думая, что не сможет объяснить и не рассмеяться, и яркие пряди падают ей на лицо. Мадара смотрит на нее прямо и неподвижно, даже не моргая, водит взглядом по ее лицу, по шее, по плечам… Будто сейчас он находит что-то новое и не может прекратить поиски. Его взгляд застывает, когда в прихожей Ино раздается ее возмущенный вскрик.

Мадара выпрямляется одним плавным движением. Одновременно с этим в комнату влетает кто-то очень высокий, кого Сакура не сразу разглядывает за подобравшимся и готовым к драке соулмейтом. Но когда узнает, то понимает, что сейчас что-то будет.

Потому что по узкому лицу Тобирамы ясно: он в бешенстве. Это не Мадара, вокруг которого все собирается грозовой атмосферой. Но она не обманывается: от бешенства этого человека тоже можно пострадать.

— Ты, — коротко и без многозначительного затухания произносит, как выплевывает, Тобирама. — Что ты тут делаешь?

Его взгляд проходится по Сакуре, ничего не понимающей и опешившей, и взлетает выше. Плечо Мадары задвигает собой происходящее мгновенно. Вопрос явно предназначался не ей.

— Мир тесен, — то ли отвечает, то ли замечает ее соулмейт. — А ты?

Сакуру не устраивает, что ей ничего не видно, и она выглядывает из-за плеча Мадары. Тем более, она не думает, что Тобирама действительно попытается навредить ей. В том, что навредить он попытается только Мадаре — и скорее навредит этим себе — сомневаться не приходится.

— Он соулмейт Сакуры! — вклинивается между ними Ино и оборачивается на Тобираму. — Он просто за ней зашел! У них...

Тобирама ничуть не расслабляется, когда Ино мягко прижимается к его локтю и цепляется ладонями за черный пиджак.

— А это одеяло на полу? — голос у него охлаждается на десяток градусов разом.

По лицу Ино становится понятно, что она вот-вот вспыхнет. Да, это не объяснить так просто… Но… Сакура замирает, придумывая отличную идею. В конце концов, именно так она и хочет поступить половину первой ночи тут!

— Оно мое, — застенчиво сообщает она, встречаясь взглядом с повернувшей голову подругой. — Ино пинается и закидывает ноги, когда спит. Ну вы и сами знаете.

Плечи соулмейта вздрагивают как-то по-особому насмешливо.

Подруга смотрит на нее так, что по коже бегут мурашки. Но когда на нее опускает взгляд Тобирама, она мгновенно поддерживает.

— А ты о чем подумал? — она запахивает халат плотнее, становясь полубоком, а ее губы расходятся в снисходительно-простительной улыбке. — Сакура страдает тревожным расстройством. Ей сложно находиться на улице одной. Поэтому Мадара собирался забрать ее.

Но Тобирама не смотрит на Ино, старающуюся держать лицо, а на Мадару. Тот только медленно и нарочито спокойно пожимает плечами. Ощущение, что его это забавляет.

— Так у тебя есть соулмейт… — соулмейт обращается к Ино с едва уловимой насмешкой, игнорируя Тобираму.

Впрочем, Сакура подозревает, что насмешка предназначается вовсе не ей. Потому что Тобирама реагирует мгновенно и ярко.

— Да, — холодно отвечает он вместо Ино. — Мы соулмейты.

Сакура чуть не садится обратно. То есть? Неужели… Неужели Ино врала, когда говорила, что спустилась не из-за зова?! Но… но почему? Взгляд взметывается на подругу. У нее огромные удивленные глаза, и смотрит она на Тобираму, который одним движением запихивает ее себе за спину, просто потрясенно. Похоже, что кто-то из них врет, но этот кто-то — не Ино. Но… почему врет Тобирама? Если честно, времени на распутывание рассуждения совсем нет. Обстановка снова накаляется.

— Никогда бы не подумал, — с какой-то непонятной интонацией отвечает Мадара.

— Мадара Учиха и соулмейт, — приподнимает брови Тобирама, вглядываясь в лицо Сакуры. — Я бы тоже никогда не подумал.

Плечи соулмейта напрягаются. Она напрягается тоже, чувствуя, что если сейчас начнется потасовка, то разнять их не удастся. Мадара справляется с противником молниеносно и безжалостно. Но непохоже, что Тобирама не умеет защищать себя. Во всяком случае, не зря же за него так цепляется подруга?

Если они сцепятся, то, видимо, им лучше будет отойти в сторону...

— Так, — гремит сердитая Ино, нащупавшая самообладание или тоже почувствовавшая, что дальше только драка. — Вы находитесь в моем доме! Побольше уважения к моим гостям, Тобирама! Мадара-сан, не надо провоцировать.

— Я только удивлен, — неожиданно вежливо отзывается Мадара, делая шаг назад, и приобнимает опешившую Сакуру за плечи одной рукой. — Мы вообще уже уходим.


Примечания:

откладывать редакцию потому, что надо дать отлежаться диалогам? да, дайте два.

я в последнее время существую и пишу, пишу гораздо больше, чем существую. это на счастье Ряби, наверное. но оказывается, это меня снова выматывает.

на самом деле, Ино разбирается в отношениях, потому что имеет достаточно высокий скилл наблюдательности, но у нее самой отношения за всю жизнь были и есть только в одном тобирамином экземпляре. так что попала она в точку с Мадарой или нет — вопрос, который придется прояснять самому Мадаре. когда-нибудь точно.

а вы как думаете? :D

Глава опубликована: 01.11.2024

36. Вне правил.

Сакура чувствует нервозность от одного воспоминания о том, как Ино одалживает ей свою серебристую куртку. Потому что ее куртка, в отличии от куртки Мадары, совсем не высыхает, как, к слову, и свитер соулмейта. Ино говорит, что Сакура любит мужской оверсайз, но сложно сказать, верит ли ей Тобирама. Хотя то, что на ней с прошлого дня надет мешковатый и большой свитер, может, его немного и убеждает.

Во всяком случае, они уходят до того, как Тобирама набирается сложенных одно к одному подозрений для новой вспышки. Сакура честно признает: это благодаря Мадаре. Он ведет себя непринужденно и так, будто нет ничего естественней его присутствия в квартире Ино.

Они добираются домой сначала на автобусе, а потом на метро. Сакура дышит глубоко и медленно, когда проходит сквозь те улочки, казавшиеся нескончаемым лабиринтом вчера. Мадара держит ее ладонь в своей весь путь.

В голове шумно от мыслей. Их много. Не помогает уютное утро: наливающееся нежно-голубым небо, солнце, мелькающее между грузных и похожих на смятую вату облаков, едва заметный ветерок. Она даже не нервничает, когда заходит в автобус и в метро. Все, что от нее требуется там, это держаться за согнутый локоть Мадары, и она справляется с этим легко.

Но все-таки свежий воздух в знакомом районе придает ей сил. Под ногами уже нет снега, только серые жидкие разводы слякоти. Сакура чуть не ступает в один такой, но Мадара легко притягивает ее к себе и помогает обойти опасный участок.

Прижавшаяся к нему боком на секунду она старается не думать о том, как по позвоночнику прокладывают путь к затылку мурашки.

Они не разговаривают. Ни когда идут в людском потоке, ни когда Мадара впускает ее в прихожую первой и терпеливо ждет, пока она разуется… Сакура с осторожностью вешает куртку Ино на вешалку и оборачивается на него. Он неспешно расшнуровывает шнурки кроссовок, присев на корточки.

В небольшой прихожей они почти соприкасаются — если Мадара шевельнется, то коснется лбом ее бедра. Сакура, заметив это, отходит на полушаг назад. Но соулмейт, словно заметив ее движение, выпрямляется аккуратно. Ничего не происходит, кроме встретившего их с чашкой чая на кухне Изуны. Он осматривает Сакуру с определенной долей недовольства на лице. Почти сразу его взгляд переходит на Мадару.

— Ты ей уже все рассказал? — интересуется Изуна и садится за стол и опускает перед собой кружку.

Пахнет чаем и чем-то сладким. Она замерзла, понимает Сакура, потому что ладони от внезапного тепла начинают гореть.

— Ты против? — соулмейт достает из навесного шкафчика еще две чашки и поворачивается к Изуне лицом.

Наблюдающая за ними из дверного проема Сакура морщит лоб.

Когда Мадара звонит ей и гремит так, что трещит динамик, она не распознает намека на то, что он собирается ей что-то рассказывать. Рассказывает ли он ей потому, что она ставит условие, или потому, что просто спрашивает?

Он, не замечая ее гримасы, разливает им обоим чай и протягивает кружку. Подошедшая поближе Сакура берется за горячий бок и чуть не роняет ее. Ловко придержавший кружку поверх ее рук Мадара смотрит устало. Всего одно мгновение контакта переворачивает все внутри. Она опускает ресницы, пряча взгляд, и делает первый глоток. Теплая жидкость согревает горло.

— Я удивлен, что без потерь, — Изуна рисует полукруги чашкой по столу, поворачивая ее за ручку.

Мадара небрежно поводит плечом, растирая шею ладонью, и облокачивается об столешницу поясницей, мягко прогнувшись назад. Сакура получает предупреждающий взгляд исподлобья. Кажется, это знак молчать про случившееся в переулке… Она и не собирается заговаривать про это. Об этом вообще хочется забыть.

— У меня сегодня тренировка, — выводит разговор в другую линию Мадара.

Около него вьется Роши, оплетая ноги хвостом, и обтирается мордой об штанину. Соулмейт смотрит на него раздраженно и мягко отпихивает пушистое животное. Роши гордо фыркает, разворачивается к Сакуре и громко мявкает. Она присаживается, чтобы погладить, и кот тычется ей в ладонь влажным носом.

Изуна наблюдает за ней с полупрозрачным умилением в черных глазах. Такое на его лице увидишь редко.

— Но у меня сегодня тоже дела там, — он делает страшные глаза и кивает на окно, откидываясь на спинку стула. — Сакура, справишься, если оставить тебя одну?

Одну? Это проблема?

— Да, — она не понимает, что не так, и растерянно ищет пояснения у Мадары взглядом.

— Мы можем быть уверенны, что ты не подожжешь квартиру и не затопишь соседей? Не поранишься? Не уронишь на себя холодильник? — перечисляет Изуна, смотря на нее с улыбкой.

— Да, — сердито говорит Сакура, вспоминая, что Ино научила ее пользоваться газом.

— Ты пообещала, — Изуна, кивнув, встает. — Тебе к скольки?

— К пяти, — Мадара невозмутимо отпивает. — А тебе?

— К часу. Но я не знаю, во сколько вернусь, — Изуна морщится. — Иначе бы не спрашивал. Значит, Сакура, у тебя будет спокойный вечер, — он даже улыбается.

У нее будет время разобраться с учебниками. Отлично. Сакура понимает, что предвкушает целый вечер без нервного напряжения. Но Роши прикусывает ей пальцы, и мысли соскакивают. Она смотрит на кота оскорбленно.

— Соскучился, — со смешком заявляет Изуна и встает, чтобы опуститься рядом с мгновенно напрягшейся Сакурой.

Он треплет кота по загривку, а тот запрокидывает голову, ловя розовой и клыкастой пастью руку. Она за этими играми наблюдает с содроганием. Но Изуна не боится, что его укусят, и ловко дразнит. Роши, разойдясь, прыгает ему на руку и вцепляется зубами в локоть. Рассмеявшись, Изуна отдирает его за шкирку и забрасывает на плечо.

— Я пока поработаю, а вы… Не надо вспоминать старые времена и пытаться друг друга поубивать, — просит он саркастично, поворачивая голову к Мадаре, а потом одаряя взглядом и Сакуру.

Мадара провожает его немигающим жутким взглядом. Пока его настроение не перекинулось и на нее, Сакура думает, что время сбежать. Но некстати вспоминается, что он пообещал ей научить защищаться. Ей не кажется хорошей идеей говорить об этом сейчас, но…

— Ты пообещал научить меня, — вдохнув поглубже, начинает Сакура и встает.

Ладони в кошачьей шерсти, она отряхивает их, пока ждет ответ. Мадара молчит. Он молчит и когда она поднимает на него взгляд — делать вид, что занята, не имеет смысла. У соулмейта на лице ни эмоции. Он смотрит на нее в упор, держа в одной ладони чашку, а другой опираясь о край стола. Смотрит оценивающе. Так, будто прикидывает: сможет ли она приложить соперника об стену? Неуютно, когда вот так разбирают на части взглядом. Сакура обнимает себя за плечи, ежась. Мадара моргает.

— Все еще хочешь?

— Да, — кивает Сакура.

— И с чего бы хотела начать? — он внимательно следит за ее лицом.

— Как вырваться, — ненадолго задумавшись, отвечает она.

Брови соулмейта вздрагивают.

— У тебя неплохо получается, — говорит он с усмешкой. — Вчера, например.

Сакура понимает, что он имеет в виду. Но когда внутри стучит только один берущий верх над всем инстинкт, она не задумывается о том, держат ли ее или нет. Это получается случайно.

— Чаще всего не получается, — она неловко улыбается, вспоминая каждый раз, когда его пальцы смыкаются на ее теле металлическим обручем.

Обрушившийся на нее взгляд Сакура пережидает, делая вид, что рассматривает собственные ноги. Она запоздало догадывается, что Мадара может понять, что она имеет в виду. Очевидно, он понимает. Чтобы не продолжать молчать, Сакура показывает ему хватку на запястье, которую он часто применяет, когда хочет ее удержать рядом.

Мадара рассматривает ее руки с нечитаемым выражением лица и кивает в ответ. Чашка становится на столешницу с глухим стуком. Он плавно выпрямляется и подходит ближе.

Его ладонь аккуратно берет в тиски запястье Сакуры.

— Есть идеи, как освободиться? — интересуется он, рассматривая ее лицо с расстояния меньше шага.

Пальцы держатся небрежно, почти не давят. Но стоит Сакуре потянуть ладонь на себя, как они ощутимо сжимаются. Еще не больно, но уже некомфортно. То, как ее запястье выглядит в его ладони, начинает напрягать. Она впервые жалеет, что у нее такое… тонкое телосложение. Будь ее рука шире, может, стало бы проще?

Мадара держит аккуратно, но стоит очень близко. Смотрит на нее сверху-вниз безжалостно. Черная бровь надламывается. Веяние нетерпения, сухого и горячего, обдувает щеки Сакуры. Она поджимает губы и пытается вывернуть ладонь. Но пальцы только сильнее сжимаются. Что-то тревожное поднимается с холодного и темного дна. Мадара возвышается над ней на целую голову, если не больше. Его высокая и достаточно объемная фигура отбрасывает на нее опасную тень.

Черные глаза сужаются. Соулмейт даже не моргает. Он не насмехается над ней и не пытается уколоть. Он нависает над ней человеком, который гораздо сильнее и из руки которого она даже не может забрать ладонь. Сакура понимает, что не может двинуться. Горло запаивает клейким и тошнотворно-теплым комом. Ей хочется вдохнуть, но чужая тень будто ложится на грудь тяжелым прессом. Спина становится влажной.

Свободная рука дрожит, на лбу выступает пот. Сакура чувствует, что вот-вот не сможет держаться на ногах и осядет на пол, как… как напуганный ребенок.

Сцеженный сквозь полуприкрытые губы выдох решает все. Мадара разжимает пальцы и крутит ее руку, взяв чуть повыше запястья.

— Не имеет смысла, — без эмоций в голосе констатирует он и разжимает ладонь, позволяя руке Сакуры обвиснуть.

Она прижимает ладонь к животу с ощущением, что дышать стало легче. Но потом до нее доходит смысл его слов. Сакура вспыхивает и поднимает подбородок.

— Но ты обещал, — напоминает ему она, смотря на соулмейта с холодным камнем в солнечном сплетении. — Ты сказал, что научишь меня!

— Я помню, — с нажимом отвечает Мадара, сверкнув глазами, и она машинально делает полшага назад. — Но я не научу тебя, пока ты впадаешь в истерику от прикосновений.

Крупная дрожь прошивает ее насквозь. Сакура замирает с прикушенной губой. Рука, только что побывавшая зажатой в его пальцах, трясется так, что это нельзя скрыть.

Он, конечно, все замечает. Глупо надеяться, что соулмейт пропустит мимо глаз то, что она старается держаться подальше. Сакура понимает, что он в некотором роде поддерживает это. Прошлой ночью он обнимает ее в переулке только после того, как она тянется поправить ему куртку, ошибочно принимая это за желание спрятаться у него в руках. И в квартире Ино он старается быть с ней осторожным. Вспоминается его ответ, когда она спрашивает, где он будет спать.

— Ты говорил мне тебя не провоцировать. Я не провоцирую, — желание научиться защищаться перевешивает желание спрятаться, и Сакура прячет обе ладони за спину. — У меня плохо получается?

— Так себе, — невозмутимо отвечает Мадара. — Врешь еще хуже.

— Я не понимаю, — она пожимает плечами и смотрит ему в лицо со всей смелостью, на которую у нее есть силы.

Соулмейт рассматривает ее с полупрозрачной усмешкой на губах.

— Ты понимаешь, — качает он головой.

Шаг происходит плавно и совсем не грозно, но Сакура сцепляет руки, спрятанные за спиной, в замок. Мадара кладет ладони ей на плечи и оказывается вообще вплотную, от чего хочется дышать поглубже.

— Я знаю, что это моя вина, — говорит соулмейт, смотря ей в глаза с усталостью, а его челюсти на короткое мгновение сжимаются. — Мне жаль. Я мог бы научить тебя хотя бы основам. Но тебя трясет, стоит мне взять тебя за руку. Что будет, если я прижму тебя к полу? Учебный процесс, Сакура, сотрудничество между учителем и учеником. Если ученик боится учителя, это будет мешать процессу.

Становится душно. Она моргает, пытаясь избавиться от ощущения, что Мадара видит ее насквозь. У нее заполошно колотится сердце, так, будто вот-вот станет слышно всем в квартире. Он поймет, что это за звук, и, наверное, усмехнется, как умеет.

Но его ладони только гладят ткань свитера на ее плечах. Соулмейт отпускает ее и делает шаг назад, даже убирает руки в карманы плавным демонстративным жестом. Дышать становится немного легче.

— Я не знаю, когда это пройдет, — говорит она честно и растирает плечи под его немигающим взглядом. — Но я не хочу ждать! Я хочу попробовать снова. Пожалуйста.

Ощущения еще свежи. Легко восстановить их внутри даже без особых усилий. Сакура помнит это унижающее чувство беспомощности. Но она заставляет себя вытянуть руку, направив ее в сторону Мадары, и приподнять бровь. Рука ей кажется до отвращения маленькой и дрожащей.

Соулмейт рассматривает ее оценивающе, поводит челюстью, но вытаскивает правую ладонь из кармана. Пальцы сворачиваются вокруг ее запястья так же, как и совсем недавно. В голове наступает оглушающая и парализующая пустота. Сакура вдыхает отрывисто, пытаясь привнести в себя хоть немного спокойствия.

Он не собирается делать ей больно. Вдох.

Просто обучение. Выдох.

Это поможет ей в следующий раз, если кто-то попытается схватить ее. Вдох.

Даже если это будет соулмейт. Выдох.

Нельзя постоянно бояться.

Маленькая цепочка рассуждений, сопровождаемая медленным дыханием, немного приводит ее в чувство. Запястье горит. Сакура всматривается в пальцы Мадары уже с исследовательским интересом. Грубая кожа и прожилки вен, крупные пальцы и широкая ладонь. Слишком большая рука, чтобы из нее можно было вырваться силой.

— Что нужно сделать, чтобы вырваться? — дыша глубоко и стараясь не думать, как могут сжаться эти пальцы, шепчет она.

Простоявший все время, в которое она пытается справиться с собой, со скептичным лицом Мадара смотрит с неожиданным одобрением. Он описывает механизм движения и принцип, по которому можно вывернуть ладонь.

Протягивает ей запястье сам и предлагает взять покрепче, чтобы он мог показать на практике. Когда она осторожно пытается сомкнуть на нем пальцы, медленно и осторожно выводит руку из захвата. Сакура кивает, показывая, что поняла.

— Приложи силу и контролируй запястье, — дополнительно советует он.

Она кивает еще раз. Едва проворачивая запястье, давит в сторону его большого пальца изо всех сил. И — ого! — ладонь Мадары, сжатая в кольцо, распаивается.

Сакура демонстрирует ему освобожденную руку с такой затопившей ее гордостью, что в глазах соулмейта искрят смешинки.

— Не бесполезно! — вскидывает она подбородок. — Видишь, я могу.

Он делает несколько хлопков ладонью об ладонь с ироничным выражением лица. Не смотря на это, Сакура все еще чувствует себя так, будто только что в буквальном смысле свернула гору.

— Тебе это нравится, — с нотой удивления в голосе замечает Мадара.

Сакура пожимает плечом. Она хочет никого не бояться. Если сможет справиться с кем угодно, значит, ей и не придется. В том, что у нее получится, нет четкой уверенности, но зато есть желание.

— Давай продолжим, — просит она.

Мадара кивает. Его рука плавно, но быстро опускается ей на плечо. Сакура дергается инстинктивно, но хватка не расслабляется. Соулмейт описывает ей то, как можно освободиться из этой позиции. Он показывает на своем примере, чуть наклоняясь к ней и кладя ее ладонь к себе на плечо. Сакура чувствует красоту в том, как легко он убирает ее сжавшуюся достаточно крепко руку.

— Тебе стоит действовать уверенно. Ты должна знать, что сделаешь. Никаких лишних трепыханий, — и его ладонь сжимает ее плечо чуть сильнее, чем в начале.

Ей сложно находиться так близко и одновременно быть уязвимой. В глазах Мадары нет убийственного блеска. Он прикасается так, что Сакура не может освободиться, а потом показывает, как это лучше сделать. Он не переходит границы, и это позволяет чувствовать себя достаточно спокойно. Сакура чувствует успех, когда выворачивается из-под его руки.

Они повторяют их не один раз, прежде чем Мадара не называет исполнение неплохим. Но когда Сакура хочет продолжить, соулмейт отказывает.

— Во-первых, ты не научишься этому за один день. Во-вторых, я все еще не уверен, что стоит тебе сейчас показывать. Я никогда никого не учил. Мой темп тебе не подойдет. Ты слабая. У тебя плохо развиты мышцы и нет привычки к нагрузкам. Неплохая выносливость, судя по тому, как ты бегаешь. Этого мало. Я могу научить тебя пока только основам. Вдобавок, занятия в квартире достаточно травмоопасны.

На его лбу пролегает морщина, когда он объясняет это, а ладони коротко и четко двигаются, описывая ее фигуру короткими жестами.

Сакура, только настроившаяся на что-то более серьезное, чем захваты, поджимает губы. «Слабая» не звучит оскорблением, но от того, что он прав, все же становится обидно.

— Я бы отвел тебя в додзё, где учился сам. Но у меня нет времени на это. Изуна тоже постоянно занят. Отпускать тебя одну я не могу, — Мадара смотрит на нее без высокомерия и не сверху-вниз, а так, будто находится с ней на одном уровне. — Давай ограничимся простым, чтобы позже перейти к сложному.

Он вопросительно поднимает бровь. Это на него не похоже. Сакура задумчиво кивает. В любом случае, это не отказ. Соулмейт не отмахивается от нее потому, что не хочет.

— Ты сказал, что я слабая. Что я могу с этим сделать? — интересуется она, рассматривая собственные худые руки с еще большим разочарованием, чем перед уроком.

— Физическая нагрузка, — без промедления отвечает Мадара. — Есть разные виды. Тебе нужно определиться с целью, чтобы выбрать. Возможно, ты захочешь попробовать зарядку с утра? Для начала.

— Хорошо, — соглашается она. — Ты покажешь мне?

— Не сейчас, — по губам Мадары скользит неуловимая усмешка.

Его ладонь коротким и сухим жестом приглаживает ей волосы, небрежно отводя прядки со щеки. Она приподнимает уголки губ вместо того, чтобы вздрогнуть. Прикосновение не несет угрозы, и Сакура старается напомнить себе это до того, как тело дернется назад.

И все же Мадара делает ей небольшую уступку и соглашается на отработку выученного. В этот раз захваты происходят уже не так осторожно. Он не использует всю силу, но выворачиваться становится сложнее. В один момент Сакура неудобно дергает запястьем, и оно начинает на каждое движение с силой отзываться болью. Но она умалчивает об этом, чтобы не прекращать.

— Не так страшно, — когда Мадара удостоверяется в том, что она освобождается в четырех случаях из пяти, сообщает она.

— Впечатлен, — соулмейт усмехается. — Нужно кое-что прояснить.

Сакура удивленно приподнимает брови.

— Уметь выкрутить человеку руку — это хорошо. Уметь освободиться тоже. Но. Перед применением силы тебе нужно подумать: это допустимо? Если тебя пытаются удержать или угрожают физически — да. В другом случае использовать силу не стоит. Есть кое-что, что стоит учесть. Соперник может оказаться сильнее или мстительнее. В первом случае твой удар или захват обернется против тебя. Во втором на тебя подадут в суд или попытаются подкараулить с друзьями, — он говорит абсолютно серьезно.

Это так странно. Потому что его совершенно не касается. То, что он делает с людьми, далеко от допустимости. И она не забывает это упомянуть.

— То, что я делаю, против правил, — отрезает соулмейт, смотря на нее вспыхнувшим взглядом. — Боевые искусства не должны так использоваться.

— Тогда почему ты их так используешь? — с внутренним замиранием спрашивает она. — Зачем ты бьешь людей, если это против правил? Деньги настолько важны?

Мадара смотрит на нее полуприщуром. Ему не хочется говорить на эту тему, понимает она и отступает. Если сейчас продолжить спрашивать, кто знает, вдруг он снова взорвется?

Сакура подходит к плите, чтобы поставить чайник. У нее странно мерзнут ноги и хочется согреться.

— Когда я начинал, это казалось легким заработком, — пальцы Мадары забирают у нее зажигалку и сами поджигают голубой огонь.

Сакура едва не вздрагивает — так тихо он подходит. Она оборачивается медленно, приподнимает голову, чтобы посмотреть ему в лицо, и закусывает губу. Соулмейт выглядит так, будто снова разглядывает что-то в пустоте сквозь нее. Взгляд фокусируется на ее лице.

— Деньги были очень нужны. Я был уверен, что это временное решение. Сначала желание заработать, потом азарт и деньги. Я нравился зрителям, — губы Мадары иронично вздрагивают. — Не было рамок. Но… — он рассматривает Сакуру серьезно, — со временем оказалось, что выйти сложнее, чем войти.

От этого откровения ей становится не по себе. Она вспоминает, как соулмейт появляется избитым, с порезанным боком, как рассматривает зажатый в руке нож… Впервые Сакуре приходит в голову, что Мадаре, возможно, и не настолько нравится то, чем он занимается.

Соулмейт отходит к окну и выуживает из штанов пачку сигарет. Ей виден его полупрофиль, сейчас кажущийся острым и жестким. Она подходит ближе мелкими шагами и замирает рядом. Окно открывается вверх, впуская внутрь холод.

— Иди поближе к плите, — советует Мадара, поворачивая к ней голову.

— Если бы ты мог прекратить, ты бы прекратил? — Сакура игнорирует совет и кладет ладони на прохладную поверхность подоконника.

— Тебя это очень волнует, — нейтрально замечает он и выбивает сигарету из пачки.

— Разве это не опасно для тебя? Ты приходишь с раной или с синяками. Это же больно, — она приподнимает голову, чтобы смотреть ему в лицо.

— Это терпимо, — равнодушно поводит плечом Мадара и вдруг поворачивается к ней вполоборота с расходящейся по губам усмешкой. — Твой соулмейт не святоша, вот что тебя расстраивает?

— Мне страшно, что ты однажды можешь не вернуться, — тихо признается ему Сакура и указывает ладонью на его шею. — Вдруг кто-то ударит тебя так же?

— Во время боя не используют оружие. Только тело. В прошлый раз меня зацепили после боя. Противник оказался мстительным, — с сухой усмешкой опровергает Мадара. — Такое случается. Мне нанесли такой удар, — его рука скользит по шее, — только потому, что я недооценил девчонку. С противниками и до, и после боя я осмотрителен. Ты не должна волноваться за меня.

Он поджигает сигарету, прикрыв пляшущий на сквозняке желтый язык огня ладонью. По комнате распространяется запах жженного табака. Сакура смотрит, как сквозь неплотно сжатые губы соулмейта вырываются белые клубы. Мысли далеко от действительности.

Те шрамы, которыми он изрисован… Сколько мстительных противников ему попадалось? Почему он оказывался ранен, если был одним из лучших?

Мадара ловит ее взгляд и вопросительно поднимает брови.

— Твои шрамы. Они тоже из-за того, что ты кого-то недооцениваешь? Или это мстительные противники? — спрашивает она.

— Когда как, — неопределенно отвечает соулмейт. — Бывает так, что человек действует непредсказуемо. Такие противники, — он улыбается тонко и остро, — самые интересные.

И все-таки это ему нравится. В этот момент он выглядит настолько жутко, что хочется отодвинуться. Именно такой Мадара отвешивает людям сокрушительные удары, растирая их об ограждение. Но соулмейт будто ощущает вспыхнувшее напряжение и делает затяжку, разгоняя тревогу Сакуры.

— Но как понять, насколько противник сильный или мстительный? — чтобы сменить тему, спрашивает она.

— По моему опыту, сильные противники ведут себя достаточно уверенно. Слабые более нервные или… — Мадара поводит в воздухе свободной от сигареты рукой, — шумные. Чересчур самоуверенные. Сложно объяснить.

— Но ты самоуверенный, — замечает Сакура, прослеживая, как он подносит сигарету к губам.

Он только пожимает плечами, выдыхая дым в окно. Ладони начинают мерзнуть еще больше, но она не отходит. Ей все же интересно. И соулмейт совсем не против ответить, не злится и смотрит искоса и холодно.

— Это говорит только о том, — Мадара опускает на нее спокойный взгляд, — что люди разные. Чтобы оценивать противника, у тебя должен быть опыт.

Закипает чайник. Сакура с сожалением отходит от подоконника, попадая в зону тепла. Около плиты гораздо уютнее, чем около открытого окна, но ей все равно хочется вернуться.

Она наливает себе чай и греет о кружку руки. Мадара тем временем закуривает уже вторую. Пахнет табаком, холодным зимним днем и чаем. Сакура рассматривает широкую спину, пытаясь представить старые шрамы сквозь серую ткань свободной майки. И как ему не холодно? Сакура достает для него вторую кружку.

Соулмейт с удивлением опускает взгляд, когда кружка со стуком опускается на подоконник, прямо около его бедра.

— Об нее приятно греть руки, — поясняет она. — Ты стоишь на сквозняке.

— Спасибо, — Мадара смотрит на кружку с кривой улыбкой.

Он обхватывает фильтр губами и втягивает сквозь него морозный воздух. Все вокруг снова кутается в белый и вонючий туман. Сакура протягивает ладонь к темной пачке и осторожно берет. Полупустая.

— Почему ты делаешь это? — спрашивает она, рассматривая торчащие белые кругляшки фильтров. — Запах же неприятный.

Мадара забирает у нее сигареты одним взмахом ладони и убирает в карман. Выдыхает дым сквозь ноздри, становясь похожим на дракона. Черные угольные глаза следят сквозь белые клочья за Сакурой пристально. Вот-вот откроет рот и щелкнет зубастой пастью у носа. Вместо этого он делает еще одну затяжку, гораздо глубже прошлой, и выпускает дым сквозь полусжатые губы.

— Привычка, — отвечает он спокойно и поворачивается к ней полубоком, — Сложно отказаться.

— Тебе? — Сакура округляет глаза.

В ее представлении между драками и курением труднее определенно первое. А тут просто… просто белый дым. Дурнопахнущий и липнущий к одежде и волосам.

— Я человек, Сакура, — он хмыкает, окутанный совсем не небесным облаком. — Курение вызывает зависимость. Кто-то не может без сладкого, а я не могу без сигарет. К ним легко привыкнуть. Не пробуй, если кто-нибудь предложит. Алкоголя это тоже касается.

— Алкоголь — это странная вещь, — замечает она, с тревогой вспоминая Ханаби, которую приходится держать, чтобы она шла. — Люди от него сходят с ума.

Мадара прищуривается непонятно и опасно.

— Я уверен, что на тебя он подействует не слабее, — медленно говорит он и прикуривает еще одну сигарету, не отрывая темного взгляда от Сакуры.

Она густо краснеет, представляя, как кто-нибудь заводит ее в квартиру так же, как Шикамару ведет Ханаби. Словно на контрасте Мадара мрачнеет и приобретает совсем драконий вид. Вот теперь действительно щелкнет зубами, приходит в голову Сакуре. Что его так раздражает? А…

— От него не всех тянет размножаться, — просто для справедливости сообщает Сакура.

Кашлянув дымом, Мадара разворачивается к ней полностью. Сигарета в его пальцах опасно сгибается.

— Что? — переспрашивает он, склонив голову, таким тоном, от которого у Сакуры обмякают колени.

— Я не пила. Друзья Ино предложили выпить, — непонимающе бормочет она, на всякий случай готовясь применить недавно полученные знания на практике, — выпили и… Ну, никто из них не… — она ставит кружку на подоконник.

Мадара приподнимает ладонь, останавливая ее, а потом скользит этой же ладонью по лицу. Он смеется низко, так, что вот-вот завибрирует пол, как телефон в кармане. Снова кашляет, только уже не дымом. Сигарета оказывается сломана пополам, и он растирает еще тлеющий кончик о прозрачное дно пепельницы.

— Хорошие у нее друзья? — спрашивает он с гаснущей улыбкой.

— Да. Только немного странные, — признается Сакура и вспоминает Шикамару. — Один так смотрел на меня весь вечер… Бр-р-р-р.

— Как? — приподнимает бровь необычно серьезный в такой удобный момент для укалывания Мадара.

Его ладонь очень нехорошо похлопывает по подоконнику. Кружка, стоящая рядом, мелко дребезжит. Взгляд у соулмейта нехороший. Сакура думает, что если рассказать ему, то Шикамару лучше с ним не знакомиться… Брови Мадары уже в который раз за день сдвигаются, намекая на растущее напряжение.

Нервный смех пляшет и щекочет горло. Сакуре не кажется хорошей идеей рассмеяться, поэтому она отрицательно качает головой и зажимает рот ладонями, жмурясь. Кто знает, как Мадара отреагирует?

— Что он сделал? — холодные — даже сквозь свитер — руки касаются ее плеч, и она распахивает глаза.

Внутри Сакуры становится душно от одного только его вида: заледеневшего так, будто сквозняк пробирается ему под кожу. Зов вздрагивает короткой трелью, и руки сами собой опускаются. Лучше бы засмеялась…

— Ничего, — отвечает она без дрожи в голосе. — Он спрашивал у меня, на кого я учусь, чем занимаюсь. Кажется, он в чем-то меня заподозрил.

Мадара закрывает черные страшные глаза и разжимает пальцы. Кажется, его очень задевает это. Сакура не может отойти от выражения его лица.

— Ты не так понял? — спрашивает она неловко и пододвигает к нему свою чашку, более теплую, чем та, которая до сих пор стоит нетронутой.

Соулмейт неопределенно пожимает плечом. Сакура собирается узнать об этом побольше, но хлопнувший дверью Изуна забирает внимание соулмейта одним только своим появлением. Но не похоже, что он приходит ругаться. Вид у него, во всяком случае, мирный.

— Как хорошо, что вы оба тут, — Изуна с приподнятыми бровями рассматривает их обоих. — Я как раз собирался приготовить рыбу…

Мадара сталкивается с ним взглядом. Братья недолго смотрят друг на друга, но так, что в воздухе летают искры. Сакура наблюдает за ними с опасливым интересом. Ей интересно, кто кого подавит в этой молчаливой дуэли. Но сдаются они одновременно.

— Почему всегда готовлю я?

— Риторические вопросы?

Вплывший на кухню вслед за хозяином Роши важно мрявкает. Изуна закатывает глаза к потолку так художественно, что Сакура приоткрывает рот. Ей очень неловко, хотя она и не имеет ничего против помочь. Тем более… В голову приходят слова Ино. Ей бы в голову не пришло учиться готовить у Изуны. Но Ино далеко и не может помочь с этим. Только если по телефону. Но, как подсказывает интуиция, это будет малоэффективно.

— Если ты скажешь, что делать, я могу попробовать, — неловко встревает она в затухший разговор.

Изуна смотрит на нее с приподнятыми бровями. В такой момент он становится очень похожим на Мадару. Надо сказать, соулмейт удивляется меньше. Он, может, и не обращает на это внимания. Тянется, чтобы закрыть окно.

— Очень мило, — замечает Изуна, справившись с лицом. — Не передумаешь, если порежешь палец?

— Я не собираюсь резать тебе пальцы, — Сакура не может сдержаться и делает вид, что не понимает его. — Я могу порезать овощи.

Со стороны Мадары раздается сдавленный смешок.

— Может, еще и в магазин со мной сходишь? — Изуна смотрит на нее нечитаемо.

Это не похоже на серьезное предложение. Сакура чувствует где-то подвох. С Изуной, если честно, у нее всегда такое ощущение. Ладно, пора признать, что они играют на разных уровнях… Иногда делать вид, что не понимаешь, это отличная идея — приходит ей в голову.

— Я не против, — кивает она спокойно и невозмутимо, думая, что подвох вылезет сам.

— Забери ее, пожалуйста. Она начинает меня пугать, — Изуна криво усмехается и подходит к холодильнику.

Такое поддразнивание не обижает ее, но подстегивает продолжить. Дразнить Изуну — это не лучшая идея, но Сакура чувствует пряный привкус мстительности на нёбе, когда видит его удивленным. И, кажется, Мадара понимает это первым. Его косой взгляд наполнен ироничным предупреждением.

— Как сказала бы Конан, если дети замолчали — они что-то планируют, — Изуна оборачивается на них через плечо, придерживая открытую дверцу холодильника одной рукой.

В другой руке у него упаковка с большой рыбиной и пучок зелени. Удивительно, как он умудряется удерживать и то, и другое одновременно.

— Кстати об этом, — без какого-то эмоционального выражения говорит Мадара, и лучше бы он щурился. — Мы должны кое-что обсудить.

Когда он говорит «мы», Сакура ощущает остро: она в это количество не входит. Соулмейт подтверждает ее догадку одним взглядом. Пускай он и добавляет после него просьбу идти в комнату, Сакура может собой немного гордиться. Она не обижается. В атмосфере вьется прозрачными мошками предупреждение о грозе. Ей совсем не хочется оказаться в эпицентре, поэтому она забивается на подоконник и думает, попробовать ли ей позвонить Ино…

Когда они уходят, подруга кажется бодрой и сердитой. Но Мадара прав: врать у Сакуры получается плохо. Нельзя быть бодрой и спокойной после того, что случается ночью.

С ней, конечно, остается Тобирама… который, кстати, появился совершенно нежданно. Почему он пришел так рано? Что она сказала ему? И почему он говорил о ней как о соулмейте?

Позвонить хочется в два раза сильнее. Тут же вспоминается, что на ее телефон был опрокинут стакан с водой…

Прикусывая губу, Сакура размышляет: стоит ли ей звонить на номер Тобирамы?.. Ино ведь звонит ему с ее телефона. Эта идея кажется чересчур смелой. Она почти решается, когда громкие голоса с кухни перебивают мысленную цепочку аргументов.

Сквозняк каким-то образом просачивается сквозь открытое окно и леденит ей ступни. Сакура замирает на подоконнике, решая, подойти поближе к двери и попытаться разобрать что-то в обрывках слов или остаться на месте. Любопытство, смешанное с тем, что Мадара предложил Изуне разговор после упоминания Конан, борется в ней с опаской.

Ей хорошо помнится, чем закончилось все в прошлый раз.

Но она так и не успевает решить. На кухне что-то грохочет. По коридору проносится звук шагов. Спустя несколько минут хлопает входная дверь.

Что же такое случилось? И кто все-таки ушел? Шаги слишком быстрые, чтобы она могла определить по темпу, кто из братьев уходит.

Между «притаиться» и «посмотреть» она, восстанавливая позиции, выбирает второе. Но выбирать и не нужно, понимает она спустя несколько секунд. Дверь в комнату открывается, впуская Мадару. Он выглядит в два раза хуже, чем утром. Сакура соскальзывает с подоконника, но не может заставить себя подойти к нему. Вокруг соулмейта до сих пор потрескивает черными искрами злость.

— Что случилось? — шепотом спрашивает она.

— Догадался, почему Конан стала такой любопытной, — не совсем понятно отвечает Мадара и протирает лицо ладонью. — Изуна решил уйти пораньше.


Примечания:

следующая глава уже полностью отредактирована, спасибо моему способу справляться со стрессовой ситуацией.

но чтобы получить немного форы на редакцию следующих и очистить совесть, я поставлю таймер на порог 100 ждунов. если не наберется, она просто выйдет на следующих выходных)0))

в черновике о том, как Мадара показывает Сакуре приемы, буквально пара абзацев.

чистовик: )0)))

это что, десять страниц? да.

у меня большие сложности с размерами, потому что мне не нравится один день в работе растягивать на несколько глав, но учитывая мое желание быть основательной, я просто сейчас ищу решение. учитывая, что я сейчас веду три ветки, скорость их движения мне не нравится.

Мадара, на самом деле, немного подтягивал Изуну и часто спарринговался с ним, когда они еще обучались, но этот опыт не кажется ему хорошей базой для обучения Сакуры. потому что Изуну он никогда не жалел.

А тем временем всплыло то, что должно было всплыть еще до тридцать первой главы.

...ну и немного отвела душу на взаимодействии Мадары с Сакурой. надеюсь, все ждали этого так же, как и мой внутренний читатель хд

Глава опубликована: 01.11.2024

37. Лучший ответ.

Где-то неподалеку очень громко разговаривают… Уютно ворочающаяся под одеялом Сакура приоткрывает один глаз. Все вокруг мутно-розовое: взъерошенная шевелюра закрывает обзор. Она лениво сдувает их хотя бы с носа, чтобы не щекотались, и подтягивает подушку поближе. Запястье отзывается дискомфортом. Задремать еще на пару минут не выходит. Сакура отпихивает подушку и медленно садится, смахивая с лица растрепанные волосы.

Голоса не пропадают, а это значит, что вернулся Мадара.

Вчера она сопровождает его до двери, получив множество наставлений о том, чего не стоит делать, и остается одна.

Остаток вечера она пытается дозвониться сначала Ино, потом Тобираме, а когда ничего не выходит, то топит тревогу в мире учебников.

Биология, физика, обществознание, география!.. Книги толстые и наполненные концентрированным нехудожественным знанием. Сакура с восхищением разглядывает потрепанные переплеты, листает оглавления и погружается в мир биологии до самой темноты. Так волнение за подругу и за Мадару, ушедшего непонятно куда, переносится легче.

Желая отдохнуть и подышать свежим воздухом, она закутывается в одеяло и открывает окно. Небо темнеет за ним так притягательно, что наблюдать за этим через оконную раму просто невозможно, и она садится на подоконник. Ветер ледяной, но она в носках и штанах, поэтому, холодно не сильно. Сакура тогда мельком радуется, что снега нет.

Радость кончается, стоит хлопнуть входной двери и распахнуться двери в комнату Мадары. Изуна, красный и задыхающийся, в обуви, пахнущий как-то незнакомо и определенно хорошо, высказывает ей все, что думает о торчащих из окна ногах. В этом уже ничего хорошего нет. Сакура едва упрашивает его не говорить Мадаре. Изуна неохотно упрашивается, а потом замечает учебники. Одобрительно листает физику, а Сакура, замечая его довольное покачивание головой, переступает через легкую неприязнь и просит пояснить непонятные моменты.

На физику они тратят около полутора часов, за которые Изуна показывает себя увлекающимся и широкомыслящим. Единственное, что он советует без сарказма, это попросить Мадару помочь разобраться с математикой.

Кажется, это установившееся между ними перемирие. Изуна даже объясняет и демонстрирует ей метод конспектирования, потом показывает, как нужно держать ручку… Радуется скупо, что никому из них не придется учить ее писать — потому что она умеет. Пускай чудовищно и непонятно, но умеет. Шутка Ино про прописи становится внезапно понятной.

— Надо просто подключить тебе интернет… — думает вслух Изуна и переводит взгляд на лежащий на столе Мадары ноутбук. — Или просто дать пароль. Этот все равно пользуется им раз в месяц.

Сакура расплывается в улыбке и старается спрятать ее за покашливанием. Но Изуна все равно замечает ее, даже смотрит остро, чтобы сбить. Впрочем, ему не до этого. Он оставляет Сакуру с конспектами по физике одну, а сам обещает быть если что — в его комнате.

Она недолго перечитывает то, что записала, и с удивлением осознает: понятно. Как бы иронично это ни звучало. Сакура переходит к обществознанию, читая пару глав, и понимает снова. Пока она разбирается, что такое общество и с чем его едят, за окном наступает непроглядная ночь.

В сон тянет так, что она решает подождать Мадару под одеялом… И просыпается утром от голосов.

Утро туманное и серое — за окном небо не отличить по цвету от сухого асфальта. Сквозь плотный и однородный слой облаков солнце не просачивается ни одним желтым лучиком. Сакура недолго с тоской приглядывается к небу сквозь окно и пытается встать. Замечает, что одеяло на ней лежит тяжелой волной, а не скомканной кляксой где-то на полу. Хотя она отлично помнит, что ночью спихнула его подальше…

Какая сейчас, впрочем, разница?

Она спрыгивает с кровати и прислушивается. Но единственное, что она может вычленить из речи Мадары — это «Хаширама» и целую связку из непонятных и вряд ли цензурных слов. Если это о том, что произошло между Мадарой и теми людьми… нет, она не может просто так взять и спугнуть их! Сакура подозревает, что ей расскажут примерно ничего.

Но то ли соулмейт устал настолько, что говорит едва не шепотом, то ли предусматривает вариант, в котором она просыпается… не слышно совсем. Сакура со вздохом открывает дверь и занимает ванную быстрее, чем кто-либо из братьев успевает выглянуть в коридор. Краем глаза замечает, что сумка, которую с собой берет Мадара, стоит у двери и будто ждет. Он уйдет и сегодня?..

Она недолго умывается и вскоре тихонько заглядывает на кухню, готовясь к тому, что эти двое взялись за ножи. Но этого не происходит. Изуна за столом, Мадара курит около приоткрытого окна, стоя вполоборота. Оба хмурые и напряженные. Но при виде нее, не договариваясь, делают вид, что все в порядке. Эта их способность удивляет Сакуру до сих пор.

Мадаре изображение спокойствия удается сложнее. Он выглядит бледным и взъерошенным, с искривленной линией губ, в углу которых зажата сигарета. По небольшой кухне плывет странный кисловато-едкий запах. И это с приоткрытым окном. Сакура принюхивается и чихает. Пока чихает — вмиг вспоминает, откуда этот запах ей так знаком. Так пахнет от Ханаби после их встречи.

Алкоголь.

И точно — на столе стоит похожая зеленая бутылка, какие использовались в изакая и две крошечные округлые рюмки. Ловя ее взгляд, Изуна встает, чтобы выкинуть бутылку, а рюмки ставит в мойку. Но внимание привлекает кое-что другое. Странное и чужеродное в этой квартире и на этой кухне.

В графине, который Сакура раньше ни разу не видела, стоят цветы, завернутые в светлую и блестящую бумагу. Мягкий бежево-розовый оттенок полураспустившихся роз оттеняют крошечные фиолетовые шарики-цветочки, которые ей незнакомы. Она подходит поближе и рассматривает упругие лепестки. Ей не совсем понятно, как между бутылкой и стаканами затесываются цветы. Зачем они тут?

Увлеченная ими она не сразу замечает взгляд Мадары, упершийся в нее как в невидимую точку. Но когда он замечает, что Сакура удивленно смотрит в ответ, взгляд тает, будто облачный смазанный след на рассветном небе. Соулмейт отворачивается к окну, выбивает себе новую сигарету.

— Хаширама разбирается, что нужно приносить девушкам по утрам. В отличии от тебя, — Изуна кидает в спину брата саркастичный взгляд. — Уверен, он проводил тебя до квартиры, чтобы ты не выбросил их по дороге.

— Ты знаешь его лучше, чем я думал. Я чего-то не знаю? — без интереса парирует Мадара.

Пока они непонятно переругиваются, Сакура прикасается к бархатистым лепесткам кончиками пальцев так, будто они вот-вот растворятся. Оберточная бумага шуршит при прикосновении, нежная и тонкая. Полураспустившиеся бутоны роз гордо держат крохотные головы. Пара фиолетовых цветочков сломана, и маленькие бутоны-шарики рассыпаны по столу около графина. Она собирает их в ладонь, разглядывая на свету.

Изуна, замечая это, издает странный звук, похожий то ли на подавленный кашель, то ли на саркастичный смешок. Мадара обдает его прохладным взглядом и тушит сигарету. Он молчит и не поясняет, почему тут появляются цветы. У него чуть вздрагивает обклеенная пластырями правая рука.

Кажется, сейчас не самое лучшее время, чтобы просить показать, как делать зарядку… С ними явно творится что-то неладное. Не похоже, что они не помирились, но и никаким умиротворением там и не пахнет. Сакура кивает сама себе и мелкими шажками выходит из кухни. Разбираются пускай сами. Алкогольный запах не внушает ей никакой уверенности в том, что тут она может помочь.

Маленькая горка из фиолетовых цветов, которую она насыпает на подоконнике, выглядит ярким пятном по сравнению с мутным и грустным небом за окном.

Сакура, вчитываясь в биологию, слышит, как Мадара — его шаги от шагов Изуны она отличает легко — проходит сначала до двери ванной, а спустя минут десять уже и до двери комнаты.

Входя, Мадара получает ее настороженный взгляд поверх страниц книги. У него влажная голова — пряди лежат в полном хаосе. Он смотрит сначала на обложку книги — приподнятая бровь. Потом во внимательные и следящие за его передвижениями глаза Сакуры — вторая бровь приподнимается тоже. Он проводит ладонью по лицу, скрывая за ней ироничную усмешку. Влажные черные волосы липнут ко лбу.

— Не знаю, как пили друзья твоей Ино, но я почти трезв, — сообщает он ей со слабой усмешкой. — Не бойся.

«Не бойся» звучит иронично, но ей мерещится в его тоне почти замятый оттенок горечи. Так на него действует алкоголь?.. Какое счастье, что алкоголь не заставляет его задумываться о размножении! Ну, во всяком случае, никаких признаков этого она пока не замечает.

— Ты хорошо говоришь, — поняв, что опасности от такого состояния соулмейта не стоит ждать, Сакура удивленно его рассматривает.

Мадара пожимает плечами. Его не шатает. Он не пытается удержаться за стену, когда подходит к шкафу. Язык совсем не заплетается. Просто… запах и какой-то рассеянный блеск глаз. Соулмейт вытаскивает сложенный и сдутый матрас, который когда-то достает, чтобы уступить ей кровать.

Она не задумывается об этом вчера вечером, но сегодня утром вспышка тревоги предупреждается этим жестом Мадары. Соулмейт ведь понимает все сам еще с их ночевки у Ино. Сакура чувствует смутное облегчение, которого недостаточно, чтобы расползтись по подоконнику теплой лужицей, но достаточно, чтобы выдохнуть. Ложиться рядом с ним, случайно соприкасаться под одним одеялом, а просыпаться от того, что Мадара прижимает ее собой к матрасу… Она не уверена, что будет в состоянии заснуть, если он будет лежать рядом. И в то же время ей сложно уснуть, если нет знакомого запаха, тепла, ощущения, что Мадара рядом. Но если сильно устать и знать, что в комнате он все-таки есть… Она надеется, что это сработает.

Матрас надувается специальной палкой-насосом, но с переменным успехом. Соулмейт, склонившись над ним, стоя на коленях, с коротким и эмоциональным ругательством зачесывает волосы, по его же словам лезущие в глаза.

— Нужно будет подстричься, — криво улыбается он навстречу ее настороженному взгляду.

— Разве тебе не больно стричься? — Сакура озабоченно разглядывает его лохматую голову.

Соулмейт так и застывает с рукой в волосах. От его взгляда становится очень неловко — он пристальный и бездонно-черный.

— А тебе больно? — он даже поворачивается к ней, оказываясь не в профиль, а вполоборота.

Такое внимание приносит Сакуре дозу чистого удивления. Кивая, она сразу понимает: что-то не так. Желваки на лице соулмейта взбухают одним мгновением. Что-то доводит его до такого выражения лица всего за секунду.

— В волосах людей нет нервных окончаний. Нам не больно, — отвечает Мадара, пряча бешенство на дне глаз. — Что еще вам больно?

Он более эмоционален, чем обычно. И, не смотря на это, не кажется опасным. У этого феномена должно быть объяснение.

— Зов, — охотно откликается Сакура, вспоминая совместную с Ино теорию. — Он иногда похож на нитку. Дергает, и больно. Последний раз болело, когда ты… когда мы были в переулке. А у тебя бывает, что он болит?

Мадара, успевший встать с колен, рассматривает ее так сильно, что Сакуре хочется спрятаться. Но все-таки: неужели его никогда так не дергает?

— Иногда, — медленно отвечает он, его рука дергается к солнечному сплетению. — Это странно. Сильная связь редкость.

— Может, это потому, что я не человек, — думает вслух Сакура, хмурясь. — Когда я чувствую его, ты обычно приходишь раненным… Кстати! Как ты узнал тогда, в нашу первую встречу, что я уйду? Ты ведь проснулся и пошел за мной.

— Не помню. Просто проснулся. Увидел, что кровать пустая. Дверь в прихожей не была закрыта на замок. Я все понял. Если подумать, я проснулся вовремя… Я почти остановил тебя. Подобрался бы ближе — остановил бы, — пожимает он плечами и перечисляет невозмутимо.

Внутри сворачивается ком из вины. Сакура помнит тот день не хуже. Крик соулмейта, сорвавшийся вслед за ней, воскресает в памяти и пускает по коже мурашки. Она обхватывает себя за плечи, пытаясь справиться с дрожью. Но Мадара не добавляет к ее горе из чувства вины ни одного камешка. Он смотрит насквозь, в какую-то недостижимую пустоту, куда Сакуре нет хода. Понимая, что сквозь этот заслон отстраненности ей не пробиться, она тактично отступает и старается погрузиться в учебник.

— Ты спустилась не потому, что хотела. На тебя напали. Ты думала, что в опасности, и была вынуждена доверять незнакомому человеку, — темная майка соулмейта замирает в поле зрения неуловимым движением. — Я могу понять, почему ты сбежала.

Она поднимает голову и растерянно смотрит в лицо Мадары, ища там подвох. Но его нет. Ни усмешки, ни блестящих искр иронии в черных глазах. В соулмейте словно концентрируется бесконечная усталость, которой уже в теле места не хватает, поэтому она переползает на радужку и просачивается в воздух. Пахнет едко — сигаретами и алкоголем. Она неосознанно морщит нос.

— Почему ты тогда поднялся на крышу? Ты ведь не собирался прыгать? — этот вопрос, стоит о нем только вспомнить, холодит корень языка.

Она тревожно всматривается в его лицо, опускает и закрывает учебник, закладывая нужную страницу большим пальцем. Даст ли ей что-нибудь ответ или нет? Сакура знает только то, что хочет это спросить.

— Суицид не выход. Бесполезный конец, а не решение проблемы, — Мадара разрывает между ними дистанцию в целых полтора шага. — Я бы не бросил Изуну одного.

Он отвечает только на один из вопросов, и этого достаточно. Огромная тяжесть, легшая не плечи Сакуры еще в тот момент, когда она рывком впустила в тело материальность и сбила его на грязный бетон крыши, растворяется.

— Я очень испугалась тогда, — признается она ему, разглядывающему ее внимательно.

Морщинка на его лбу исчезает. Соулмейт, который находится под действием алкоголя, внезапно оказывается гораздо спокойнее, чем его трезвая версия. Сакура прикусывает губы по очереди, сдавливая неуместный смешок в горле.

— Но теперь все хорошо, — признает она, чтобы перевести тему. — Так что… Значит, когда ты понял, что за мной следили, почувствовал зов?

Он разворачивается и присаживается на подоконник прямо около ее босых ступней и горки фиолетовых цветов, и она машинально поджимает ноги ближе к груди. Мадара то ли тактично делает вид, что не замечает этого, то ли действительно не замечает, но его поза и выражение лица совсем не меняется.

— Это то, что ты описала, — сообщает ей соулмейт, поворачивая к ней голову. — Но люди называют это связью.

— А что вообще люди знают о соулмейтах? — обрадовавшаяся, что разговор сползает в нужное русло, Сакура подбирается.

— Мифы, неподтвержденные гипотезы и теории заговоров, — мгновенно рушит все ее надежды соулмейт и пропускает на губы слабую улыбку, когда замечает разочарование. — Немного статистики. Разводы в браках между соулмейтами и между обычными людьми имеют большой разрыв в процентном соотношении. Раньше пар соулмейтов было больше, но общество не очень их поддерживало. Сейчас их меньше, а общество благосклонно. Соулмейты чувствуют друг друга на расстоянии. Пара соулмейтов может быть однополой, — перечисляет он ровно.

Она сводит брови на переносице. Большая половина ей не понятна. На просьбу пояснить Мадара смотрит на нее так, будто только что осознал большую ошибку. Переспрашивая, что именно она считает непонятным, и получая перечисление, соулмейт подпирает висок локтем, который опускает на колено. Алкоголь действительно действует на людей странно…

На подоконнике мало места, и то, что он так наклоняет голову, делает его ближе. Сакура морщит нос от запаха. Внимательный Мадара щурится и плавно выпрямляется, складывая руки на груди.

— Разводы между соулмейтами случаются реже, чем между несоулмейтами. Развод — расторжение брака. Брак — это официально оформленные отношения пары. Пара из людей одного пола называется, соответственно, однополой, — с конца объясняет соулмейт без особого желания.

— Никогда не думала, что такое возможно, — округляет глаза Сакура, имея в виду однополую пару.

— Большинство считает их ошибкой природы, — Мадара отлично понимает, что она имеет в виду, и поясняет это с какой-то кривой и неприятной ухмылкой. — Еще вопросы?

Палец, заложенный между страницами, немного немеет, и руку так держать неудобно, поэтому Сакура с сожалением убирает книгу в просвет между бедром и окном. Ошибка природы? Но почему? Ей хочется спросить, но по лицу соулмейта видно, что вопрос будет последним.

— Почему вы поругались с Изуной вчера? Причем тут Конан? — с осторожностью спрашивает она.

— Потому что он лезет туда, куда не просят, — с очевидным терпением отвечает ей расплывчато Мадара. — Еще и выставляет меня должником перед Конан.

— Я не понимаю, — настойчиво говорит ему Сакура, царапая ткань штанины на колене.

Мадара смотрит на нее из-под полуопущенных век. К нему возвращается способность прятать эмоции на самом дне непроглядно-черной радужки. Он не читается. Как и раньше. Ослабевает действие алкоголя? Неудобный вопрос?

— Конан предусмотрительна. Но она не считает меня идиотом, — в конце концов отвечает он. — Зато Изуна иногда считает. Найти что-то на тебя — его идея.

Конан приходит яростной и горящей совсем не солнечным светом, цокает неснятыми каблуками и называет ее животным. Неужели это из-за Изуны? Она знает, что не нравится ему, и что этому есть причина, и что поведение Конан он не может контролировать, но… Обида все равно щекочет ей губы, заставляя их поджать. Сакура обнимает себя за плечи и хочет закутаться в одеяло.

— Ты очень злишься, — ища что-то, что можно сказать, она говорит самое очевидное.

— Не люблю, когда в мои дела лезут, — он закрывает глаза и опирается плечом об окно. — Больше этого не люблю быть должником.

Его висок оставляет на стекле влажный след. Серый свет, падающий с неба и проникающий в комнату, рассеивается и заставляет воду блестеть. Взгляд движется дальше, на короткие угольно-черные волосы, налипшие на бледную кожу.

— Она твой друг, а Изуна твой брат. Ты же волнуешься за них. Они волнуются за тебя, — вздыхает Сакура, разглядывая его умиротворенное лицо со смесью любопытства и любования.

Мадара красив, когда не смотрит звериным прищуром и не скалит зубы.

На его лице проявляется что-то нехорошее, то ли горечь, то ли насмешка. Ей чудятся нотки сожаления в его медленном вздохе. В груди настороженно шевелится колючий и холодный росток. Почему сейчас, когда Сакура в процессе разгадки феномена отношений между Мадарой и Конан?

— Мы не друзья, — он открывает глаза и всматривается в нее долго, прежде чем добавить: — Конан хочет отношений.

Сердце ласково и нежно обхватывает корочка льда. Ей непонятно, почему это происходит. Но ей понятно, почему она так не нравится Конан.

Сакура чувствует то, что не замечала раньше в янтарно-карих глазах и в мягком обманчивом тоне. Открывает новые грани в скользком вопросе про возраст. Неужели Конан его любит? Возможно, именно это заставляет ее отвести Сакуру туда, где проходят бои соулмейта? Желание сделать так, чтобы она увидела, испугалась и ушла?

— Ты не хочешь этого? — она опускает глаза на подоконник.

Пальцы сами собой медленно собирают в ладонь маленькие фиолетовые цветочки-шарики. Это кажется успокаивающим занятием. Потому что Сакура не спокойна.

Что будет с ней, если они станут парой? Вопрос даже не озвученным звучит эгоистично и по-человечески. Она отгоняет его в сторону, потому что не хочет об этом думать.

Мадара, который будет рядом с Конан таким же, каким иногда бывает и с ней, наверное, уничтожит ее. Сакура о многом задумывается сегодня впервые, но это — самое ледяное и режущее ей внутренности. У нее нет этому объяснения, но образ тонкой и изящной Конан, умеющей отмахиваться от чужих рук и грациозно двигаться на каблуках, проникает ей внутрь сигаретным дымом.

— А похоже, что хочу? — Мадара пропускает наружу мягкий смешок, от которого Сакура поднимает глаза. — Отношения начинаются, если люди взаимно влюблены. Это лучший вариант. Но не наш с Конан.

В голове стучит однажды прозвучавшее: размножаются по любви. Сакура вспоминает показанный ей Ино фильм о том, как из одной клетки вырастает человек, и сопоставляет семью, брак и пары… Как ей кажется, что-то из этого даже прозвучало закадрово в фильме.

— У меня теперь есть ты. Даже если мы не в отношениях, — добавляет соулмейт и встает с подоконника. — Вопросы кончились?

Она кивает и опускает ресницы, прикусывает нижнюю губу, стараясь скрыть то, как ей нравится его ответ.

Мадара возвращается к матрасу, оставляя после себя рядом не самый приятный запах и водный след на стекле. Сакура рассматривает его фигуру, от которой по всей комнате плывет сигаретный дух, и никак не может снова взять биологию в руки.

Ей интересно, как стать такой же сильной?

Соулмейт кажется ей непоколебимым, что бы на него не валилось. Он со всем справляется. Даже после ранения он думает о том, как им добраться до безопасного места, и заставляет Сакуру прекратить плакать. Всего лишь коротко обнимает и просит:

— Соберись. Поплачешь дома.

Как бы это не было похоже на приказ, тогда это звучит просьбой. И Сакура, в последний раз вдохнув запах пропахшего кровью свитера, кивает и отпускает чужие плечи.

Мадара — это человек, который успевает реагировать и анализировать быстрее, чем она сама. Он не прирастает к земле ногами и не столбенеет. Он сначала выбивает из нападающего все желание драться и потом начинает спрашивать. Он прощупывает ее шею и затылок, когда обнимает в том переулке, и спрашивает, все ли в порядке. Что тогда, что сейчас хочется расплакаться от этого вопроса. Ведь Мадара сам только-только тогда отошел в сторону от жуткой грани.

Как этому научиться?

Соулмейт заканчивает надувать матрас, когда тот оказывается наполнен воздухом только наполовину. Мадара не продолжает. Он устало опускается на него и подкладывает под затылок руку. Матрас лежит рядом с кроватью, как вторая половина, только ниже. Наверное, будет не очень сложно заснуть, зная, что если скатишься — упадешь на соулмейта… Или наоборот.

Сакура присматривается к его лицу, расслабленному и спокойному, видит кончик нового шрама на шее, выглядывающего из-под ворота майки. Что-то прорывается сквозь светлый день и колет, как снегом.

Она захлопывает книгу. Сползает с подоконника. На цыпочках обходит закрывшего глаза соулмейта и выскальзывает в коридор. Мадара спит чутко, не хватает только разбудить его шелестом страниц. Как проходит алкоголь со временем она не знает, но надеется, что сон поможет.

На кухне, где она надеется побыть одна, ее встречает вид Изуны. Он с закатанными рукавами темно-серого свитера и в специальном фартуке неспешно разделывает рыбу, которую, наверное, собирался пожарить еще вчера. В ногах младшего Учихи вьется Роши, то и дело пытаясь потянуться и зацепиться лапами за край стола.

Сакура не может сдать назад хотя бы потому, что Изуна замечает: посматривает на биологию в ее руках и кивает на стол.

— Не слышал, чтобы кто-то кричал, — говорит он со скрытой иронией и возвращается к разделыванию рыбы.

Его руки скользят точно, нож плавно рассекает рыбу на две половины. Это достаточно завораживающий и жутковатый процесс. Сакура передергивает плечами и думает, что для побега обратно в комнату уже поздно. Ощущения от объяснения, кому она должна за такое внимание Конан, не уходят глубоко и не растворяются без следа.

Изуна посматривает на нее, так застывшую в дверях, косо. Это определяет решение. Сакура подходит к столу и кладет биологию на край.

— Я могу помочь тебе? — спрашивает она без надежды, что он ответит согласием.

Он опирается одной ладонью об стол, а второй вертит в пальцах нож. Почему-то от такого оценивающего взгляда становится не по себе. Кухня небольшая, и Сакура чувствует легкий запах алкоголя, который исходит и от младшего из Учих. Но, судя по тому, что он может работать с ножом, Изуна выпил совсем немного.

— Можешь помыть овощи, — предлагает он небрежно и кивает на целую яркую зелено-красную гору, сложенную в раковину.

Сакура кивает и берется за дело. С овощами и их нарезкой она знакома чуть больше, чем ничего, благодаря Ино. Нарезку Изуна поручает ей с неохотой, но потом соглашается, что выходит неплохо.

— Почему ты решила научиться готовить? — спрашивает он, когда перекладывает куски рыбы на дно раскаленной сковороды. — Я не замечал у тебя к этому интереса.

— Так я смогу стать самостоятельней, — старательно нарезая огурец, отвечает Сакура.

Она не может обманываться в Изуне. Его двойное дно неочевидно в начале, но сейчас она узнает о том, как он может поступить, и это дает ей предостережение. Сакура не хочет упоминать о том, как ей приходит в голову идея жить одной.

Жить одной… Она ведь задумывается об этом еще у Ино, рассматривая ее квартиру, цветы на подоконнике, жалюзи и чувствуя там полную и умиротворяющую безопасность. Сакуре кажется это недостижимым. Но когда она слышит рассказ о волосах, все начинает приобретать смысл. Если люди готовы сделать за них что угодно…

Очевидно, что ей не вернуться наверх. Мадара будет тянуть ее вниз одним своим существованием. Положа руку на сердце, Сакура не хочет, чтобы он был из-за нее не в порядке. И раз уж люди готовы сделать что угодно ради их близких, то, может, стоит задуматься над этим?

Анализируя то, что происходит внутри, она должна признаться: в ней есть что-то от людей. Со временем этого становится больше. В ней есть та человеческая жестокость, которую демонстрирует что на ринге, что вне ее соулмейт. Она всплывает уродливой мордой в те моменты, когда становится нестерпимо больно и страшно. Когда на руках остается кровь соулмейта и волосы Ино, Сакура чувствует ее так, будто та прорезает ее насквозь и ввинчивается в затылок.

И если это не пугает, то остается неясной дымкой где-то внутри и тревожит острой иглой. Ведь вспыхнуть она может — оказывается — ничуть не медленнее соулмейта. До сих пор не по себе от того, как хочется тем вечером ударить Ино только за то, что та оттолкнула ее от Мадары… Вот о каком самоконтроле говорит Изуна ей когда-то? Мадара сдерживает в себе это? Учитывая его вспыльчивость, наверное, ему приходится делать это часто. Она вспоминает и Тобираму, который остается невредим, и саму себя, когда в очередной раз сбегает… Мадара держит себя в руках, хотя иногда сквозь него и прорывается холод. Должна ли Сакура равняться на него и в этом?

Сакуре хочется знать, что с жестокостью внутри она не становится неправильной. На небе она не чувствует ничего из того, что может ощутить на земле. И возникает вопрос: оно было внутри все время, но дремало?

— Ты молодец, — прервавший ее тревожные размышления Изуна посматривает на нее со сдержанным одобрением. — Я думал, что тебе нравится прятаться за Мадару. Но он рассказал, что тебе интересна самозащита. Как тебе он в качестве учителя?

Сакуре непонятно, почему соулмейт рассказывает ему. Ей бы хотелось сохранить это в тайне между двоими. Изуна не тот, кому ей хочется доверять секреты. Пускай и секрет из ее желания не самый страшный.

— Он осторожный, — она не уверена, что Изуна хочет от нее услышать, поэтому говорит то, что думает.

Он смотрит искоса, почти как Мадара, и ухмыляется. Это не самое приятное ощущение — быть под таким взглядом.

— Еще бы. Ты ему кажешься фарфоровой, — губы Изуны искажает тонкая усмешка. — Мадара требователен к себе и к другим. Особенно в боевых искусствах. Но к девушкам в боевых искусствах он относится с пренебрежением. Как ты уговорила его?

Она впервые слышит о том, что соулмейт относится к девушкам, которые тоже хотят уметь защищаться, с пренебрежением. Он не дает понять ей, что она гораздо слабее него и не давит, только показывает и делает это аккуратно. Да, Сакура слышит от него о том, что слабая и без развитых мышц или опыта… Но ничто из этого не звучит как обвинение и насмешка. Если Мадара и смотрит на нее свысока, то делает это очень незаметно. Сакура не уверена, что это имеет смысл… Кто, умея что-то, смотрит свысока на другого, только обучающегося?

— Я попросила, и он согласился, — пожимает она плечами.

Изуна смотрит недоверчиво, но не настаивает. Огурец давно порезан, и чем теперь занять руки — интересный вопрос. Он предлагает ей немного отдохнуть. Она кивает и косится на букет. Пока вторая порция рыбы обжаривается в кляре, Сакура задумчиво перебирает крохотные фиолетовые бутоны. Друг Мадары кажется немного странным. Зачем ей передавать цветы? Но спросить у Изуны язык не поворачивается. Впрочем, почти сразу тот поднимает тему самостоятельно.

— Хаширама наверняка хочет познакомиться с тобой, — вникуда замечает Изуна, складывающий грязную посуду в раковину. — Не знаю, на что он больше тратил время в старшей школе: на подготовку к экзаменам или на выслеживание девушки, с которой Мадара мог бы встречаться. Мне даже интересно, попытается ли он в этот раз…

Она не знает Хашираму, но его имя звучит тепло, и никто в семье Учиха не говорит о нем плохо. Даже Изуна, кажется, рассказывает о нем сейчас со снисходительным добродушием в голосе. Хаширама передает ей зачем-то красивые цветы…

— Зачем? — Сакура берется за губку для мытья посуды и включает теплую воду.

Отвечают не сразу. Младший Учиха заглядывает в холодильник, вытаскивает из него две красные баночки, которые Сакура узнает: это газировка. Одна из баночек становится около учебника по биологии, а Изуна присаживается на край стола и с треском и шипеньем открывает вторую.

— Чтобы ее отбить, — после выдержанной паузы отвечает он и делает глоток. — Они соперничают с того момента, как познакомились.

Эти чудные люди… Она не устает удивляться тому, что узнает.

— Это так странно, — Сакура не может представить себе это, как ни старается, и вместо бесплодных попыток оттирает от разделочной доски въедливый рыбный запах моющим средством. — Но какой в этом смысл? Мы же соулмейты.

— Хаширама немного сумасшедший, — он качает головой, явно что-то вспоминая, но не рассказывает. — То, что ты соулмейт Мадары, для него еще больший аргумент для знакомства.

Сакура только качает головой, определенно не понимая, что не так с этим Хаширамой.

За окном немного темнеет, потому что тучи становятся вдруг темными и грузными. Сакура чувствует, что скоро пойдет снег. В квартире пахнет вкусно. На запах Мадара и просыпается. Он оказывается на кухне ровно в тот момент, когда Изуна упражняется вместе с Сакурой в физике. Соулмейт, взъерошенный и потирающий отлежанную щеку, даже замирает на пороге, разглядывая их, склонившихся над учебником. Изуна первым поднимает взгляд.

— Нам стоило подумать об этом раньше, — сообщает он без пояснений и указывает на учебники. — Ты не представляешь, с какой скоростью она запоминает. Мне интересно, там они все такие гениальные или нам повезло?

Сакура смотрит на него с приподнятой бровью. Мадара фыркает, переводя взгляд с него на нее, и прокладывает ладонью путь ото лба до подбородка, будто стирает усмешку. Он выпивает несколько стаканов воды, прежде чем тоже садится за стол, отодвигая нетронутую банку газировки в сторону, и забирает у нее тетрадку. Пролистывает с меняющимся выражением лица.

— Это за сколько? — интересуется он, смотря на Сакуру серьезно.

— Часа четыре, — Изуна закидывает ей руку на плечи и встрепывает затылок. — С перерывами на биологию.

Мадара дергает бровью и опускает тетрадь на стол. Подпирает ладонями голову. Сакура не понимает реакции братьев. Ей всегда все давалось достаточно быстро. Не считая того, что она до сих пор не может разобраться с множеством оттенков человеческих эмоций, привычек и поведения. С этим гораздо сложнее.

— Неплохо, — сдержанно замечает соулмейт и качает головой. — Надо задуматься о том, как тебя легализовать…

— Можно найти человека, который может помочь, и поменяться, — предлагает Сакура и, замечая, что взгляды на ней скрещиваются, поясняет: — Волосы ведь снова отрастут и…

На «и» на стол твердо и звучно ложится соулмейтовская ладонь с взбухшими от напряжения венами. Лицо соулмейта темнеет, становясь грозовым.

— Нет, — цедит он, вдавливая ее взглядом в стул. — Пример подружки ничему не научил?

— Почему? Они могли узнать от кого-то другого! — возмущается тут же Сакура, которую очень сильно задевает упоминание Ино.

Сколько уже можно подозревать ее?! Она ни причем, она все рассказывает и у нее есть причины, почему это не делается раньше. Между прочим, Ино спасает ему жизнь, хотя совершенно не обязана! Но Сакура не успевает высказать это вслух…

— Мало одной группы парикмахеров? Хочешь оказаться в какой-нибудь исследовательской лаборатории? Влиятельные люди готовы на все ради денег и власти, — он встает, опираясь ладонями о стол, наклоняется ниже и расправляет плечи. — И такие будут состригать тебе волосы каждый раз, — его пальцы ловко дергают ее за розовую прядь, — когда они будут нужной длинны. То, на что способны твои волосы… — он поводит челюстью, а его взгляд тревожно туманится, — опасно. Как показал случай, ты знаешь о себе не все. На что способна твоя кровь? Пересаженные органы? Передастся ли это твоему ребенку? Даже не думай.

Он отстраняется и звучно выдыхает, потому что, кажется, сказал только половину того, что собирался. В груди гулко стучит. Сакура не может разорвать контакт и зажмуриться, лицо соулмейта, серьезное и жесткое, притягивает взгляд. Отпущенная прядь щекочет ей скулу. Это не уловка и не попытка просто напугать ее. Ей нечем отмахнуться, потому что с этой стороны Мадара нестерпимо прав. И он отлично об этом знает. Сакура видит по его лицу, что ее предложение расстаться с волосами еще раз приносит ему злость.

— Я один чего-то не понимаю? — интересуется Изуна, отодвигая учебники. — Ваши волосы с волшебным эффектом. Вам их отстригают — эффект остается в отрезанной части. Ино воспользовалась этим, чтобы сделать себе… документы? Серьезно?

Но Мадара не откликается на его сарказм. Он стоит, выражая всей позой — напряженными плечами, широко расставленными ногами и сжавшимися челюстями — витающую вокруг атмосферу. Прищур черного взгляда не сходит с лица Сакуры. Будто она в опасности.

— Скажи мне, что ты так не сделаешь, — требует соулмейт, складывая руки на груди. — Никогда. Ни для кого. Я не знаю, смогу ли защитить тебя от ученых и правительства. Попробую, если понадобится. Но результат не гарантирую. Пообещай мне.

— Хорошо, — кивает она, чувствуя, как руки сдавливает мелкая дрожь. — Я так не сделаю.

Нет криков. Нет никаких прикосновений. Мадара почти не повышает голос, но низкий и опасный тон, который он выбирает для объяснения, не требует громкости. Неужели попытка устроиться в этом человеческом мире настолько опасна? И ведь это могло случиться с Ино… Она не подозревала об этом или решила рискнуть?

Сакура обнимает себя за плечи, пытаясь восстановить все равно пошатнувшееся спокойствие. Соулмейт прожигает ее вниманием так, что хочется свернуться в клубочек и затеряться под кроватью. Впрочем, он почти сразу прекращает. Только по напряженному лицу понятно, что он все еще не остыл. Насколько сильно его это задевает?

— У меня когда-нибудь будет спокойный день или нет? — вздыхает рядом с ними Изуна и подтягивает к себе нетронутую Сакурой банку газировки.

Атмосфера совсем не давит на него. Он наблюдает за ними так, будто они только и делают, что ссорятся. Вспоминая последнее, что случалось с ними двоими… что же, допустим, у него есть повод.

— Как насчет спокойного вечера? — предлагает ему Мадара до тошноты равнодушно. — У меня бой сегодня.

— Действуй на опережение. Купи цветы сам, — младший говорит это с такой едкостью, что у Сакуры, наверное, сохнут и секутся кончики волос.

Мадара смотрит на него немигающе. Тут определенно что-то не так. Сакура переводит взгляд с соулмейта на цветы, которые все так же стоят в графине, и искренне не понимает, что такого в них раздражающего. Хаширама даже не знает ее, но все равно их передает. Что это значит? Она на секунду жалеет, что не спросила у Изуны, когда они готовили вместе.

Но ситуация требует какой-то разрядки, иначе ее попросят снова посидеть в комнате.

— Передай ему «спасибо», если сможешь, — предлагает она и пытается выглядеть спокойной. — Они очень красивые.

По губам Изуны скользит усмешка, и он очень старается, чтобы не засмеяться — это видно по лицу. Мадара не смеется. Он мажет по Сакуре нечитаемым взглядом и похлопывает по карманам, ища сигареты. Когда соулмейт подходит к окну, она медленно и на цыпочках выкрадывается из кухни под неподвижный и саркастичный взгляд Изуны, которым тот ее провожает.

Находиться рядом с остывающим соулмейтом непростая задача. Хотя бы потому, что она сама должна остыть. И… и принять, что ее идеальный план по тому, как справиться с миром людей, может только все ухудшить.

От опасливых мыслей о том, насколько может быть прав Мадара, говоря о крови, органах и детях, Сакура едва не пропускает звонок Ино. Она хватается за телефон так, что чуть не роняет его на пол. Присаживается на подоконник.

— Привет! — выпаливает она сразу же, напуганная и обнадеженная одновременно. — Как ты себя чувствуешь? Я звонила тебе и Тобираме, но никто не ответил…

— Тобирама не говорил мне, что ты звонила… — в голосе подруги слышится замешательство. — Вот ведь!.. Извини, я была без телефона. Как ты? Все в порядке?

Сакура потрясенно вслушивается в ее голос: ровный и спокойный, будто Ино вправду в порядке и будто им нечего обсудить, кроме того, как она сама.

— Я спросила первой! — возмущается она и перекладывает телефон в другую руку.

— Примерно между «можно жить дальше» и «пора выпить», — с обрушившейся на ее плечи усталостью отвечает Ино, и в ее голосе впервые проскальзывает ранимость. — В первый раз, конечно, было хуже, но все равно. Я не могу жить без полетов… Они помогали мне справиться, когда все было плохо. А теперь их не будет долго. Но я не могу вместе с волосами потерять еще и голову. Так что держусь.

— Я помню, как это больно, — Сакура впивается пальцами в край подоконника, смотря на входную дверь невидяще. — Мне так жаль, что это случилось снова с кем-то! Они не могли не знать, что для нас значат волосы, но все равно сделали это…

— Им не повезло сделать это с нами, — мрачно отвечает ей Ино и без намека на шутку. — Я мстительная, а у тебя есть Мадара.

— Когда ты так говоришь, я волнуюсь за тебя еще больше, — стараясь улыбнуться, говорит Сакура и перебирает пальцами по подоконнику, царапая белую и гладкую поверхность.

— А я волнуюсь за тебя, — парирует Ино. — Как ты добралась? Твой соулмейт тебя не съел? Кстати, он не объяснил, что случилось и почему тебе срочно нужно меня бросить?

«Бросить» звучит почти обиженно. Сакура, которая проходит через тот вечер, сама не хотела бросать Ино. Но Мадара и люди, которые хотели сделать ему больно, вряд ли бы остановились. Только сейчас Сакура задумывается: что, если бы, когда они попытались достать ее, рядом была Ино? Сбежала бы она или попыталась вмешаться? Сомнений в сбывшемся бы варианте мало.

— Людям с его работы не нравится, что он… хорошо справляется, — стараясь смягчить ситуацию, говорит Сакура.

— За хорошую работу обычно дают премии, а не начинают выслеживать соулмейта работника, — с иронией замечает подруга. — Кем он работает?

— Я не знаю, — мучительно выдавливает Сакура, рассматривая ногти, и старается сменить тему. — А ты случайно не знаешь, почему Тобирама… то есть, почему они оба так себя вели? Тобирама назвал тебя соулмейтом. И приехал так рано… Что он хотел? Разве вы не хотели встретиться в следующие выходные?

— Они не дружили в школе, насколько я поняла, — отвечает подруга с подозрением и вздыхает. — У людей есть забавная штука: оставлять вражду, появившуюся в раннем возрасте, на всю жизнь. Насчет соулмейтов… Тобирама всегда считал, что ему нужен только человек со связью. Но у него появилась я. Думаю, он немного стесняется этого, — она хихикает легко и нежно. — Приехал он… насколько я поняла, он хотел подвезти меня до работы. Провести со мной лишние полчаса. В итоге я чуть не опоздала…

— Он ничего тебе не сделал? — с затаенным напряжением задает она вопрос.

Тобирама грозовой и ледяной, может, и не поднимает голос, но навредить можно множеством других способов…

— Что он мог мне сделать? — в голосе Ино звучит нотка раздражения. — Сакура, не все люди пугают партнера до истерики, если им что-то не нравится. Тобирама, конечно, отреагировал резко, но теперь все в порядке.

От значительного укола в свою сторону она прикусывает губу. Но Ино защищает своего человека. Сакура не знает, как ответить ей и не обидеть, поэтому оставляет выпад без ответа.

— Я рада, что тебе лучше, — вздыхает она и прикрывает глаза.

— Я тоже, — соглашается подруга и с усмешкой добавляет: — Но в следующий раз нам придется подумать о том, чтобы эти двое не встречались. Всего за сутки у меня пропадают волосы, зато появляется соулмейт, — она выделяет последнее слово так иронично, что становится понятно: это кавычки.

«Соулмейт» отдается внутри Сакуры гулким и звонким эхом. Она задумывается всего на пару секунд. Вопрос приходит на язык сам. Конечно, Ино говорит ей, что все люди разные, но ей нужен ответ хотя бы от нее.

— Ино, а если бы у тебя правда появился соулмейт? — тихо спрашивает она. — Ты бы перестала быть Тобираме парой?

— Я не знаю, — спустя длинную паузу, когда кажется, что Ино и не ответит, сквозь расстояние сочится лимонная неуверенность, от которой становится кисло на языке. — Я думала об этом не один раз, но… Но до сих пор не знаю.

Слышать это так же странно, как и слышать от Изуны извинения за слишком лицемерное поведение. Но Сакура справляется с разрывом, который образует это крошечное и болезненное признание. Потому что оно правда болезненное. Ино, которая светится самоуверенностью и знанием всего. Ино, которая не может разобраться с тем, что выберет в случае сама. Ее выбор: станет ли соулмейт выигрышем или нет?

Но с повисшей паузой лучше всего справляется опять же Ино.

— Кстати, ты уже успела полистать учебники? Или в ближайшие пару часов тебя не отвлекать? А то Ханаби требует твой номер телефона. В прошлый раз, — Ино саркастично фыркает, — она немного перебрала и ей было не до этого. Алкоголь — страшная вещь. Не страшнее часа-пик в метро, но определенно где-то неподалеку.

Сакура улыбается, представляя себе это сравнение. Но… неужели ей придется общаться с друзьями Ино дальше?

— Никто из них не согласен делить меня с еще одной компанией, — смеется она на закономерный вопрос. — У тебя нет выбора. Боюсь, теперь тебе они если и не друзья, то очень назойливые знакомые.

— Правда стоит бояться? — Сакура и сама не может сдержать смех.

Не смотря на все, что происходит совсем недавно, ей становится хорошо. Внутри плавают воздушные пузырьки. Она сползает на пол, поджав ноги к груди и положив на них голову, и болтает с Ино, будто все правда в порядке.

— Я подумала, что хочу жить как ты. Одна, — признается ей она, садясь на подоконник.

Ей хочется поговорить о рисках. О том, что думает Ино, когда находит того, кому могут помочь ее волосы. Но внутри от навязчивого «кровь, дети, органы» почему-то противно и гадко. Она так и не находит способа сказать об этом мягче.

За окном все так же серо. Облака с обеда ничуть не редеют, наоборот, еще больше наливаются темнотой. Кажется, через них начинают просачиваться сумерки. Наблюдение за этим успокаивает и уравновешивает сделанное признание.

— Ого, — удивленно говорит Ино. — Ого! Сакура, ты не размениваешься на мелочи. Скажи мне, какое лицо было у твоего соулмейта!

— Я еще не говорила ему, — Сакура пожимает плечами, забывая, что Ино ее только слышит.

— Нет, как бы я хотела это видеть, — вздыхает по-своему она с какой-то едкой ноткой. — Я уверена, ему эта идея не понравится.

— Ему вообще мало какие мои идеи нравятся, — смеется Сакура. — Может, где-то он прав, но… Ладно, я не хочу об этом говорить.

— Ты быстро учишься, — восхищается Ино. — Как думаешь, мы сможем вытянуть тебя на посиделки с Шизуне?

— Не знаю, — честно признается Сакура, представляя лицо Мадары сама.

— Но нам действительно стоит обсудить все с ней. И лучше не по телефону. И вообще мы хотели встретиться, — подруга, судя по звуку, то ли кашляет, то ли чихает. — Я не очень хочу рассказывать ей про свойство волос, но… Но, может, я была не права?

— Мы можем показать ей фото. Если она видела кого-то похожего? Я как-то… как-то столкнулась в торговом центре с этой девушкой. Я тогда сбежала и попала под дождь около твоего магазина. Вдруг Шизуне тоже видела ее где-то? — неуверенно предлагает Сакура, облокачиваясь плечом об окно.

— Не факт, но кто знает… Я, например, ни разу с ними не сталкивалась, — замечает нейтрально подруга. — Ханаби тебе еще не писала?

— Нет, — удивленно отвечает Сакура, думая, что это может быть хорошим знаком.

— Наверное, у нее какой-нибудь конкурс или очередной курс… Но как только освободится — будь готова к сотне вопросов про соулмейтов. Она немного сдвинутая на этой теме. Так как ни у кого из нас соулмейтов нет, ты единственная, кого можно пытать. Форумов и тематических сообществ ей мало… Впрочем, неважно. Еще раз: «Я не хочу говорить об этом», «Я плохо помню» и «Не уверена», — бодрым речитативом выдает Ино. — Конечно, я не надеюсь на чудо, но спроси у своего соулмейта. Может, он просто проводит тебя или придет с тобой?

Сакура обещает поговорить и прощается. Поговорить можно даже сейчас. Потому что Мадара как раз входит в комнату, недовольный и пропахший сигаретами и зимним холодом.

— С твоей подругой все хорошо? — спрашивает Мадара нейтрально, смотря мельком и догадываясь легко, кому Сакура говорит «пока».

По нему нельзя сказать, что это действительно интересует его очень сильно. Но в конце концов, он же спрашивает, и она это ценит. Потому что, не смотря на то, что Ино утаивает от нее способности волос и то, как получила место в этом мире, она все еще ее друг. Единственный и самый близкий. И, как бы это по-человечески не звучало, самый полезный.

— Да, — кивает опустошенно Сакура, потому что силы вдруг ее покидают.

— Иди сюда, — манит ладонью, опираясь другой о компьютерное кресло. — Будешь учиться пользоваться интернетом.

Она встает, ощущая в ногах слабость. После того, как он выговаривает ей все, что думает об ее идее… Если честно, Сакуре не очень хочется сейчас что-то учить. В голове сплошная каша из тревог и волнений — за Ино, за самого Мадару и за снова неясное будущее. Смена темы приходит вопросом про Шизуне.

— Именно сейчас? — он нетерпеливо барабанит по спинке стула и выпрямляется, закрыв ноутбук. — Ты серьезно сейчас?

— Не сейчас! — тут же приподнимает обе ладони Сакура, смотря на него честными глазами. — Мы просто хотели увидеться… Я же не могу сидеть все время тут.

Он смотрит испытывающе. Это сложно выдерживать долго, и она мягко подсаживается обратно на подоконник, прислонившись спиной к прохладному стеклу. Когда колени не размякают, чувствовать себя лучше становится проще.

— Вообще-то, — Мадара отходит от кресла и подходит к ней ближе, так и не вставшей, — можешь. Но раз не терпится… Встретьтесь у нас. Так я буду спокоен за тебя.

Он подходит совсем близко, и Сакура настораживается. Может, все-таки стоило подождать с вопросом? Но сейчас поздно, он уже почти касается бедрами ее коленей.

— Спасибо, — шепчет она ему и улыбается, поджимая губы.

Мадара на расстоянии одного удара сердца — наклонится и коснется, если захочет. Но он просто стоит безумно близко и рассматривает ее с ног до головы, будто оценивает, достойна ли она такого предложения.

Снова против желания всплывают слова Ино. Любовь. Это ли любовь? Защита как ее выражение? Защита — это попытка держать подальше? Действительно, как легко в этом запутаться.

— С тобой что-то случается. Всегда, — весомо роняет соулмейт и не отрывает взгляда от лица. — Я говорю тебе оставаться здесь не потому, что мне хочется тебя запереть. Мне нравится твое желание выходить наружу. Но. Дай мне время разобраться, хорошо?

Сакура улыбается ему еще мягче, так, что почти уязвимо, и тянется ладонью к плечу. Ей хочется и самой разобраться, но нет ни одного вывода. Зато есть желание прикоснуться, хаотичное и странное, от которого она сама удивляется. Ткань майки едва слышно шуршит, когда она поглаживает твердую кость.

Мадара смотрит так, будто она ударила. То, что он просто пытается понять, что у нее на уме и что произойдет в следующий момент, раньше ей в голову не приходит. Но вот сейчас не просто приходит, а влетает.

Соулмейт не понимает ее настолько же сильно, насколько она не понимает его. Он видит в ее лице черноту и неизвестность, когда Сакура получает новую реакцию на происходящее. Он разгадывает ее так же, как она пытается вникнуть в глубины того, что вызывает какую-либо его эмоцию.

Что, если все, что движет Мадарой — это действительно желание ее защитить? Держать подальше от опасности? Он делает это неумело и насмешливо, жестоко и так, что потом хочется рассыпаться в пыль или убежать как можно дальше. Значит ли это, что он боится за нее?

Сакура, присевшая на подоконник, задирает подбородок, чтобы лучше видеть соулмейта. Взгляд Мадары вздрагивает. Впервые она замечает его зрачки отдельно от радужки и без наполняющего их сухого черного льда. Что-то подстегивает ее решиться.

— Я не знаю, сколько мне придется учиться и узнавать что-то, прежде чем я смогу ориентироваться в вашей жизни, — признается ему она в том, о чем боится иногда даже думать. — Мне тяжело с тобой и с Изуной. Иногда даже с Ино. Ты и сам знаешь, я всего боюсь. Больше всего, что ты снова прижмешь меня к стене… — лицо Мадары становится каменным, и Сакура тут же поясняет: — Я не знаю, что в следующий раз разозлит тебя до такой степени, как тогда. Не защищай меня от всего молча. Не делай мне больно. Объясни, а я постараюсь понять. Пожалуйста. Хорошо?

Слова ранимые и открывающие ее насквозь, будто какую-то книгу. Рот сохнет. Уколет? Посмеется? Сакура надеется, что делает правильно. Смотрит на него снизу-вверх, проверяя реакцию. Это не совсем то, что Ино имеет в виду под приручением. Это, наверное, совсем не то. Но Сакуре хочется сказать это и дать ему понять, что не нужно разгадывать и вглядываться с готовностью увидеть в ней что-то опасное. Она просто не может вовремя остановиться иногда. Как не повезло, что он тоже.

— Хорошо, — Мадара не бьет ее в ответ острием, а соглашается, охватывая пристальным взглядом ее лицо.

Пальцы соулмейта зарываются ей в небрежно расчесанные волосы. Легкая и странная ласка, которую Мадара дает ей с непроницаемым лицом. Но она, исключая прошлую жуткую ночь, не чувствует от этого стылой и затаившейся за ребрами опаски. Потому что он обещает.

Сакура, веря, осторожно опускает голову ему на руку, позволяя приобнять, и неловко тянется навстречу. Мягкость одежды и пропускаемое сквозь нее тепло тела. Она за несколько дней забывает намертво, как это — быть в руках соулмейта. Мадара позволяет ей опереться об его торс щекой. Сакура проводит ладонью по ткани серой водолазки там, где раньше была белая марлевая заплатка, и не ощущает ее.

Удивленно задерживая там ладонь, она поднимает голову, опираясь подбородком о чужой твердый живот. Глаза у соулмейта непроницаемо черные и горячие. Сакура видит, как на его лице бугрятся желваки, и не сразу понимает, в чем причина. Назревающее напряжение она прерывает одним движением, плавно отпрянув назад и разорвав тактильный контакт.

— У тебя больше нет повязки, — чтобы хоть как-то отвлечь его от того, о чем он сейчас думает, говорит она.

— Не осталось даже шрама. Думаю, это все волосы твоей подружки, — если он и напряжен, то в голос это никак не прорывается.

В голове нарастает давление чего-то темного, что проклевывается внутри нее, как росток из семечка, еще во время разговора с Ино. Сакура прячет взгляд, потому что не может показать это соулмейту. Эта короткая связь общего, которую она внезапно и пока односторонне приобретает, режет ей горло. Она помнит то, что решает контролировать себя лучше, но… Но она чувствует такую злость, налетевшую внахлест и вцепившуюся пальцами в загривок, что хочется что-нибудь разбить или ударить.

Движение рядом отвлекает ее от внутреннего напряжения.

Мадара осторожно пересекает линию, за которой он мог бы быть для нее не опасным — колени обдает током от прикосновения чужих бедер. Его ладонь тянется к ней медленно и так, будто он демонстрирует: я даю тебе выбор. Приходится отловить желание зажмуриться и запереть его поглубже. Сакура очень старается не шевелиться. Если он дает ей выбор, надо что-то выбрать. Нельзя же постоянно бояться.

Это не то, что стоит делать, когда соулмейт смотрит на нее так. Он не давит ей запястье до боли и не вбивает спиной в стекло. Ладонь ложится ей на висок жесткой и горячей тяжестью. Пальцы снова запутываются в волосах.

В черных зрачках все еще нет сухого и колющего льда. Непроницаемая ночная темнота топит Сакуру с головой. Ей внезапно хочется отвести взгляд и отпрянуть, спрятаться за книгой или, что еще лучше, сбежать на кухню. Что-то мешает ей это сделать. У нее сохнут губы. Она нервно поджимает их, облизывая и прикусывая нижнюю. Это движение заставляет Мадару опустить взгляд.

Соулмейт наклоняется к ней текучим движением. Его лицо внезапно оказывается настолько близко, что Сакура от неожиданности обмирает. Блестящая черная радужка, затягивающая рассеянный серый свет, оказывается так близко… Лоб в лоб. Мадара вдыхает воздух около ее лица, опуская веки.

Горячие и сухие руки скользят по ее спине, оттягивая от холодного оконного стекла навстречу теплой и широкой, медленно колеблющейся от дыхания, грудине. Движение ловкое и вкрадчивое, такое, что не сразу осознаешь, а когда вспышка приходит — уже не хочется отпускать. Ткань на спине соулмейта морщинится под ее пальцами. Она комкает ее, стараясь удержаться в чужих руках дольше.

— Ты не понимаешь, что делаешь, — говорит ей Мадара Учиха когда-то давно, когда она гладит его по спине ладонями.

Сейчас она понимает, что делает. Это чужое тепло, в которое ее втягивает соулмейт, греет и дает надежду на то, что все будет в порядке. Мадара тоже понимает, что делает, потому что он трезв и спокоен. Он прикасается к ней и вряд ли помнит то, что говорил Изуне, сердитый и раздраженный. Это так нечестно. Сакура не хочет мириться с этим.

— Почему? — спрашивает она шепотом и выталкивает слова, как если бы они стояли в горле студенистым комом. — Удовольствие, любовь или ты пьян?

— Я трезв, — неожиданно откровенно звучит ей почти в губы теплое дыхание.

— Тогда, — со вздохом Сакура облизывает сухие губы, — что?

Она смотрит в приоткрывшиеся темные глаза. Нет в них ничего, кроме черноты, вязкой и густой, глубокой и бездонной, от какой хочется то ли спрятаться, то ли замереть. А знает ли он, что делает?.. Радужка оставляет эмоции на дне, не пропуская на поблескивающую поверхность глаз. Сакура смотрит в них и видит, как — если приглядеться — на черноте проступает ее отражение, тусклый зеленый оттенок. Тьма выталкивает его обратно, не желая принимать или, наоборот, желая оставить снаружи.

Он не отвечает. Рука поперек плеч, рука поперек лопаток — обе сжимаются, притискивая ближе. Мадара, качнувшись вперед, кладет голову ей на плечо и замирает с ней в руках, будто с чем-то важным. Разве не так Тобирама прижимает к себе Ино, когда приезжает за ней?

Сакура вслушивается в спокойный звук дыхания, прижавшись подбородком к твердому плечу, в стук своего сердца: быстрый и мятежный. Ей нужен ответ. Но и ей хочется оттянуть вопрос, потому что мирный и старый момент, будто ничего не случалось, отогревает ледяной ком в груди. Она обмякает у него в руках и расслабляет пальцы, отпуская майку.

Тучи пропускают сквозь себя сумрак, и в комнате уже полутемно. Но на позиции спиной к окну, Сакуре не темно. Она видит Мадару как подсвеченного. Плечо, шею, если повернуть голову и опустить взгляд, еще и ухо и блестящую черным макушку. Вокруг вьется что-то невыразимое и теплое, проникающее под кожу и остающееся там, греть вместе с чужим телом.

Она слышит его дыхание и чувствует под руками расслабленные плечи. Сумрак — может это он действует так головокружительно? — держит их в плотном коконе, не смотря на то, что оба находятся на свету. Она впервые за несколько дней понимает, что не боится его прикосновений. Боялась бы — сделала что угодно, только вырваться. Но она не вырывается. Ведь соулмейт держит ее так, будто она может разбиться, если чуть задеть ей какой-нибудь угол.

Запах сигарет стоит горьким привкусом во рту. Сакура задыхается им, когда он поворачивает голову, упираясь лбом уже не в кость плеча, а в мягкую кожу шеи — в самое уязвимое место. Короткий вдох под ухом, от которого все тело прошибает армия мурашек. Голова кружится от ощущений. Но соулмейт вдруг снова приходит в движение. Он отстраняется плавно, так, что ладони соскальзывают с его спины и опадают по обе стороны тела. Ладонью протирает лицо с явным усилием, смотря в просвет пальцев.

— Вернусь поздно. Может, утром. Включи свет и возьми плед, — советует он спокойно и хрипло, будто кто-то другой совсем недавно прижимал ее к себе так, как если бы это было важно.

— Это нечестно! — выдыхает она ему в лицо с обидой.

— Я знаю. И мы поговорим об этом. Я вернусь, и мы поговорим, — соулмейт бесстрастно кивает и резко разворачивается к двери.

Сакура соскакивает с подоконника, теряя все барьеры и границы. Он что, может просто так отвернуться и уйти?! На языке горчит и вьется раскаленной змеей вопрос. Но она не бросает его в чужую спину. Попросту не может. Ответ ей и нужен, и страшен одновременно.

Дверь захлопывается.

Она сползает на пол, прижимая руки ко рту. Ей нечем расшифровать и никак не осознать, что же все это значило. Мера любви для нее расплывчата и похожа на обманчивый туман на рассвете — вспыхнет ярче солнце, и он растворится прямо у ног.

Единственное, что она знает точно: об случившемся она никогда не расскажет Ино. И не потому, что та найдет в этом случае поддержку своей теории. А потому… потому, что это хочется спрятать внутри с гномьей жадностью, будто пара минут в чужих руках равноценна дорогому и красивому камню, и ни за что не показывать кому-то еще.


Примечания:

как я и писала в группе, порог отзывов возвращается. потому что я люблю отзывы и не люблю писать в пустоту, когда знаю, что главу прочли больше 70 человек.

это максимально гигантская глава, так что я ставлю **десять** отзывов со старой оговоркой, что "жду проду" "вау класс" не считаются.

Сакура задумывается о сопернице, но пока не может понять, Конан мстительней, сильней или все вместе)0)

Я не прекращаю надеяться, что однажды напишу маленький вбоквелл, где ИноСаку сбегают из Токио в какой-нибудь заброшенный природный угол мира и растят там все — от роз и до бадьяна. Но Мадара восстанавливается в позициях планово, и я уже колеблюсь.

Изуна весьма коварен, о чем я намекала в прошлой главе хд

Тем временем я чищу диалоги с Мадарой под Hight by the beach Ланы Дель Рэй и Вивальди с незапоминаемым названием концерта, обойдя пару десятков плейлистов с эмбиентом, лофи и прочими звуками природы.

пока писалась эта глава, параллельно с ней писались вбоквеллы с фокалом Ино, Мадары и повзрослевшей Сакуры, и я максимально довольна своей многозадачностью.

до 29 главы все редактировала Ника сай, но нам пришлось прервать сотрудничество.

за помощь в вычитке мои искренние благодарности моей Birthay.

Глава опубликована: 01.11.2024

38. Зайти далеко.

Вжимаясь сгорбленной спиной в оконное стекло, она не может прийти в себя. Обсохшие губы кровят, потому что привычка их обкусывать вживляется внутрь быстро. Мадара уходит, хлопнув дверью, и оставляет в Сакуре дыру, которую закрыть могут только ответы.

Вечер сбегает стремительно, вильнув угловатым хвостом, и она даже не замечает, как остается в темноте.

Словно в тумане сбрасывает Ино смс с предложением соулмейта встретиться у них, получает ответную: «когда?». Когда — это хороший вопрос. И с ним Сакура идет искать Изуну.

Давать повод Ино перезвонить ей? Не стоит до этого доводить, она уверена: Ино поймет, что что-то случилось, по голосу. Случившимся делиться не хочется.

— Завтра, — предлагает кратко Изуна, выслушав ее. — Мадара завтра будет весь день дома. Вам же, как всегда, нужно срочно?

Он сталкивается с ней на кухне, где наливает в гигантскую кружку кофе. В ногах у него вьется Роши, явно недовольный тем, сколько ему отсыпано сухого корма. Рядом с небольшой и блестящей джезвой — это специальная маленькая посуда для варки кофе — стоит тарелка с сэндвичами. Изуна пододвигает ее к ней, беря один сам. Когда все пахнет кофе, а не сигаретами, Сакуре гораздо проще дышать. Сигаретный запах с некоторых пор кажется ей нестабильным, предвестником перемен и холода.

— Это важно, — она посматривает на Изуну из-под упавших на лоб розовых прядей. — Мы давно не видели Шизуне, кое-что случилось…

Уточнение, что им нужно срочно, кажется ей неприятным. В конце концов, кое-что и правда случилось. Только что именно — Изуне лучше не знать. У него есть секреты, и Сакура в противовес хочет иметь и свои.

— Да, помню, твоей подруге отстригли волосы, — Изуна делает аккуратный глоток, не спуская с Сакуры глаз.

Мадара рассказал ему? Но зачем? И сколько? Может, Изуна увидел шрам? Шрамы ведь не появляются за один вечер — люди так быстро не заживают. Тогда понятно, почему Изуна поднимает с ним тему Конан и поисков.

— Все-таки это очень интересно, — добавляет он, пока Сакура размышляет над тем, сколько ему рассказал Мадара. — Сколько вас спускается вниз… хотя бы в год? И действительно, почему только отстригают волосы? — Изуна потирает подбородок задумчиво. — Найти человека в городе — непростая задача. Особенно если его «не существует». Зачем тратить время на поиски раз в пару лет, если можно собрать вас в одном загоне? Вас никто не будет искать. Кроме, может, соулмейтов…

Сакура вслушивается в его речь с определенной долей опаски. То, что говорит Мадара, внезапно обретает продолжение. Изуна спрашивает то, о чем ей, если честно, не по себе задумываться. Но… Действительно, в его словах есть смысл. Что, если так и есть? А им с Шизуне и Ино просто везет?.. Кончики пальцев леденеют.

— Это определенный риск. Но если с этим были бы связаны ребята из правительства или какой-нибудь синдикат… Риск оправданный, особенно с такими ресурсами. Хотя бы на те же исследования. А так получается нечто странное. Двое обычных людей, которые откуда-то знают, что вы существуете. И, главное, осведомлены о свойстве волос. Для чего им они?..

Он поднимает взгляд со дна чашки кофе прямо на нее. Разглядывает не лицо — небрежно прочесанные сквозь пальцы розовые волосы. По затылку бежит холодок. Иррациональная опасность крошечными иголочками впивается ей в нежный изгиб стопы. Сакура под пристальной и отстраненной слежкой Изуны, размышляющего непонятно о чем, делает шаг назад…

Мадара показывает ей, как вырваться из самого распространенного и достаточно простого захвата. Но Изуна — не какой-нибудь пьяный мужчина из переулка.

Да, он выглядит гораздо безобиднее старшего брата. Например, не двигается так, будто готовится нанести удар с самой неожиданной стороны. Он чуть ниже Мадары, носит достаточно объемные свитера и майки, иногда Сакура замечает на нем круглые очки в тонкой оправе. Соулмейт коротко стрижен, а Изуна трогательно лохмат на затылке и его челка падает на лоб весьма небрежно. Но она помнит его слова о том, что Мадаре он уступает немногим меньше. И вряд ли то, что сейчас он занимается учебой, это как-то умаляет.

Если она будет достаточно быстрой, то сможет запереться в комнате Мадары. Если затормозит его — сможет открыть окно. Изуна Учиха при всей своей изворотливости и специфических навыках ни за что не достанет ее в воздухе!

Но… Сакура смотрит на него неотрывно, сжимает челюсти и помнит, что следует за прыжком. То, что выжжет ее, выжжет и Мадару.

— Ну-ну, не пугайся, — Изуна сводит фокус до ее глаз и ухмыляется левой стороной лица.

Кружка с кофе — серая с белой полосой по низу — с негромким и деликатным стуком становится на столешницу. Он кладет ладони в карманы свободных домашних штанов и молча подходит к ней поближе. Момент для побега утерян. Сакура прикусывает внутреннюю сторону губы.

— Я не такой меркантильный, — шепотом говорит ей Изуна, чуть наклоняясь вперед, и расплывается в неласковой плутовской улыбке. — Мне нравится твое недоверие. Ты быстро учишься. Но… Сакура, ты всерьез думаешь, что я причиню вред соулмейту брата? — он выделяет последнее слово так, что становится понятно, кого он ставит в центр. — У нас с тобой были неприятные моменты, согласен…

Изуна даже потирает шею, очевидно, вспоминая эти моменты. К его чести, выглядит он достаточно замявшимся, чтобы создать впечатление сожаления. Нет уж. Сакура обещает себе не покупаться на этот вид.

— Да, — отрывисто соглашается она, чувствуя, как сдавливает внутри от воспоминания о том, каким злым может быть янтарный взгляд. — Ты попросил Конан найти что-то про меня.

— Ты появилась из неоткуда, исчезла в никуда. Мадара как с ума сошел. Жил на адреналиновых вспышках, непрекращающихся боях и энергетиках. Потом принес тебя на руках, нес какую-то шисуевскую чушь про летающих людей… Я не оправдываюсь и не извиняюсь, — он разводит руками, похоже, собираясь сказать что-то неприятное. — Как я должен был отнестись к тебе? Я атеист, Сакура, и я подумал не о мистике, а о мошенничестве.

Хорошо, кажется, ей не придется бежать и выпрыгивать в окно. Изуна отходит к столу, чтобы взять кружку с кофе обеими ладонями, то ли отогревая руки, то ли стараясь их чем-то занять. По-хорошему, она понимает его. Даже больше, чем иногда Мадару. Он просто не знает, что происходит, и пытается это объяснить теми способами, которые может применить. Это в какой-то мере напоминает ее саму.

Изуна посматривает на нее исподлобья и отпивает, пока Сакура молчит, осмысливая.

— Она не нашла о тебе ничего. Но после деталей вроде ваших… полетов, я не удивлен. Ты ведь действительно появилась из неоткуда. Но охотящиеся на вас скорее всего люди. А люди не появляются из неоткуда, — он показывает пальцами кавычки со своей обычной усмешкой. — У них есть имена, фамилии, адреса, работа… Хотя возможно, работа — это как раз услуги стилиста. Поиск через полицию, может, и неплох. Но я считаю, что мы не должны недооценивать более… сетевой слой населения. И Конан могла бы очень нам с этим помочь. Ее брат достаточно влиятелен и известен. В узких кругах. Но к нему просто так не подойти, а если через единственную сестру...

Изуна делает многозначительную волну сразу двумя бровями. Это определенно должно натолкнуть Сакуру на мысль. Но в ее голове слишком много шума. Что-то холодное берет за сердце цепкими лапами. Она думает о том, что мир, о котором она пытается узнать столько, гораздо шире. Еще шире, хотя куда бы еще больше! Изуна делает выводы и основывается только на поведении!

— Но Мадара не согласился. Она очень его задела, когда притащила тебя на бой… Или когда пришла с разоблачением?.. Конан вообще склонна к эпичному разрешению конфликтов, — он меланхолично пожимает плечом и делает вид, что задумывается: — Так, о чем это я… А. С помощью Конан успех поисков увеличится. Фото нечеткое, видно только часть лица. Ты помнишь о ней только цвет волос. Я более, чем уверен, что мы никого не найдем. Но Конан могла бы увеличить наши шансы. Может, даже помочь найти этих людей по… истории продаж.

Внутри Сакуры что-то отогревается. Разом и внезапно. Примерно со слов «Мадара не согласился». Но то, что говорит Изуна, гораздо важнее. Конан внезапно оказывается дополнительной возможностью найти тех парикмахеров. Сакуре не кажется, что Конан захочется помогать ей. Она не нравится ей. Но… Приоритет Изуны — его брат. Она опускается на один из стульев и опирается локтями о стол, думая. Ей не нравится разговор, не имеющий цели.

— Это не касается Мадары, — замечает Сакура спокойно. — Зачем ты мне об этом говоришь?

Изуна приподнимает брови в ответ.

— То, что касается тебя, влияет на Мадару. Ты попадаешь в неприятности, и он теряет спокойствие. Все, что нужно для домашнего апокалипсиса, — он отпивает еще кофе, опуская веки.

— И чего ты от меня хочешь? — она щурится, не представляя, зачем Изуне заводить разговор так издалека.

Он довольно приподнимает уголки губ, становясь похожим на Роши.

— Не такая ты и наивная, хотя прикидываешься отлично…

И с чего он взял, что она прикидывается?

— Меня он даже слушать не стал, — Изуна в паузе смотрит на Сакуру оценивающе. — Попытаешься ты… Он может и задуматься. Я понимаю, тебе не хочется подталкивать его к примирению. Но подумай: пока ты находишься в безопасности за его спиной… Какая-то девушка спускается с неба и ищет соулмейта. Но кто-то, — взгляд Изуны сверкает, — находит ее раньше.

Сакура отправляет сообщение Ино о том, что они могут прийти завтра вечером, и проваливается в задумчивость. Воспоминания о раннем вечере встают непримиримой горной грядой между ней и желанием узнать что-то новое. Ни физика, ни биология, ни художественная литература не спасают, а попросту стоят перед глазами страницами с нечитаемым массивом знаков.

Как ей разобраться? Если Конан может помочь, она не должна даже сомневаться. Но мочь и хотеть — это не равноценные величины. И соулмейт... как он отнесется к этой идее? Она не ее собственная.

Роши скребется в дверь, и приходится его впустить. Когда он устраивается на ее коленях немалым весом, Сакура запускает пальцы ему в шерсть и позволяет себе задуматься снова, только уже о другом.

У нее есть ощущение, что что-то меняется. Ведь совсем недавно Мадара с яростью обжигает ее, стоит только погладить по спине. Но что случается этим вечером? Почему все то, что он сообщает ей раньше, оказывается недействительным? И… что это вообще за «поговорим позже»? Он же не думает, что она забудет?

Сакура машинально отдергивает руку, когда Роши изворачивается и прикусывает ей запястье. Это действует переключателем. Потому что если Мадара с его непонятными желаниями и мотивами ей хотя бы немного знаком, то Конан… Сакура не знает, что от нее можно ждать. За блеском янтарных глаз может прятаться что угодно. Не станет ли хуже? И… вдруг она как-то узнает, что Сакура на самом деле не человек? Этого хочется меньше всего!

Изуна смотрит на нее так иронично, будто предложит конфету, когда предлагает ей поговорить с Мадарой. Это предложение ворочается в голове и царапает виски изнутри.

Ссора между Конан и соулмейтом кажется Сакуре чем-то… человеческим, но для нее полезным. Это значит, что Конан больше никуда ее не потащит и не задаст кучу хитрых вопросов. Но… Кто-то, кто спустится здесь, действительно окажется в опасности. Правота Изуны очевидна. Сакура прочесывает волосы сквозь пальцы, чувствуя, как короткие и пушистые пряди щекочут кожу. Но почему он думает, что Мадара послушает ее?..

Роши мрявкает и закидывает лапы ей на руку, потягиваясь и выпуская когти. Как хозяин. Сначала помурлыкать, а потом найти мягкий бок. Сакура фыркает, чеша бархатное ухо, и берет его под передние лапы. Она переходит с подоконника на кровать — спина начинает ныть от сгорбленного положения.

Вразрез собственному состоянию она натаскивает на кровать и учебники, и тетрадь… Устраиваясь поудобнее, она упорно вчитывается в географию. Потом глаза начинают слипаться, шея устает, и Сакура ложится на живот, подгребая под грудь подушку. Голова как-то сама ложится на руки. Она задремывает всего на десять минут, чтобы потом продолжить штурмовать учебники.

Ее зачем-то оттягивают на холодное…

Сонно приоткрывая глаз, Сакура замечает нависшую над собой черную и широкоплечую тень, пахнущую сигаретами и снегом. Вздрагивая, она просыпается окончательно.

Мадара, склонившийся к ней, сосредоточен — аккуратно высвобождает руку из-под ее плеч, щекоча обнаженную кожу над сбившимся краем майки, накидывает одеяло… Он не замечает, что она не спит, потому, что не смотрит в лицо. Сквозь опущенные ресницы следить за ним сложно. Мутные щелки глаз словно склеиваются обратно. Сакура даже не может поморгать, чтобы избавиться от ощущения.

Под ее боком прогибается кровать. Соулмейта становится видно только в профиль. Но даже так очевидно, что Мадара снова выпадает в какую-то расщелину в пространстве — застывший взгляд. В его пальцах — если приглядеться — проворачивается тускло поблескивающее лезвие, и она узнает его. Это тот нож, который он однажды бросает на кровать.

— Спи, — говорит соулмейт, даже не смотря на нее, и нож в его руке замирает. — Рано.

Как он заметил?

Ей правда хочется закрыть глаза. За окном только-только светлеет. Комната — сумрак и тишина. У нее ноет все тело. Не беспокоящее вчера весь день запястье сейчас будто наливается тяжестью. Как назло, кажется, она засыпает, уткнувшись в него лбом.

Сакура медленно и по-сонному неловко поворачивается на бок. Запястье притягивает к груди. Мадара сидит так, что предрассветный сумрак окутывает его спину и затылок, и в этой дымке он кажется ей кем-то из другого мира. Теплая рука шершаво проходится по ее щеке, смахивая прилипшие к коже волосы. Соулмейт чуть разворачивается к ней и повторяет движение, перемещая его чуть выше. Пальцы гладят висок.

— Не хочу спать, — сообщает она, с трудом заставляя слипающиеся глаза открыться. — Давай поговорим.

Руку убирают. Мадара опирается локтями о колени, сгибая спину дугой, и поворачивает к ней голову. Нет, если он думает, что в этот раз сможет отмахнуться… Сакура щурится на него сквозь ресницы и зевает с дурацким мяукающим звуком. Взгляд соулмейта становится насмешливым. О нет.

— С чего хочешь начать? Подозреваю, ты подготовила речь, — предлагает он с непередаваемым уровнем сарказма.

Слишком много для такого раннего и — если судить по сливочности медленно светлеющего неба — собирающегося быть солнечным утра.

— Это не так, — Сакура пожимает плечом, с которого тут же сползает одеяло, и подтягивает коленки к груди. — Не смейся надо мной, пожалуйста.

Мадара смотрит на нее долго. Снова насквозь. Она вспоминает, что рассказывает ей Ино о Шикамару и Ханаби. Но Мадара же совершенно не такой, как они. Как человек, который может ударить другого и найти решение в экстренной ситуации, может бояться чего-то такого? Это глупости какие-то.

— Я не смеюсь над тобой, Сакура, — он одним движением пересаживается ближе, сбивая простынь, и опирается ладонью около ее колен. — Я не знаю, что тебе сказать.

Она от неожиданности даже теряет желание зевнуть еще раз. Нет, что?

— Вы разве этому не учитесь?

Соулмейт обводит ее взглядом с ног до головы, что не особо сложно, учитывая, как она сворачивается. Чуть пожимает плечом, что можно толковать как угодно. За окном светлеет, и теперь его видно гораздо лучше. Она рассматривает его, пытаясь найти то, что можно сказать.

— Но ты… ты же… человек! — обращается она к тому, на что часто напирает он сам. — И ты не знаешь?

— Я не знаю, как объяснить, чтобы ты поняла, — поправляет ее с терпением в голосе Мадара.

— Где будет непонятно, я спрошу, — обещает ему Сакура и пододвигается ближе, ерзая по одеялу. — Но если это из-за волос…

Это всего лишь шутка, которую она подцепляет из разговора с Изуной. Мадара непонимающе сводит брови на переносице. Сакура понимает, что объяснять тут придется сначала ей.

— Ты спасаешь меня. Не пытаешься куда-нибудь убрать… передать вашим властям. Ты волнуешься и заботишься обо мне. Шизуне говорила, что люди без платы не делают ничего, — тихо перечисляет она, смотря на соулмейта из-под опущенных ресниц и тянется пальцами к тыльной стороне его ладони. — Ты ведь не ждешь, пока мои волосы отрастут?

Она водит подушечкой пальца по взбухшим венам. То, что его рука медленно собирает простынь в горсть, Сакура замечает сразу и поднимает подбородок. Лицо соулмейта неподвижно. Наверное, ей надо поработать над шутками… Эта совсем не смешная. Но с Ино же получается.

Мадара будто напитывается сумерками, и в отличии от них, никакой брезжащий рассвет за окном их из него не вытравливает. Он наклоняется к ней медленно, сгибая локоть, и его губы рассекает хищная жесткая усмешка.

— А как ты думаешь? — от его взгляда внутри все мгновенно выстывает.

Сакура замирает. Дыхание сбивается на несколько секунд, пока она не догадывается: Мадара опять использует способность все сводить в неприятные вопросы. Начинает подташнивать. Ее бессилие, выражаемое вслух, будто приоткрывает для Мадары брешь. Если он сейчас захочет забыть то, что пообещал ей, то у него получится.

— Не знаю, — тонко отвечает Сакура, напрягаясь.

— Ты мой соулмейт, — напоминает он ей без отчетливых эмоций в голосе.

— Тебе это больше всего не нравилось, — напоминает она ему в ответ.

— Да, — Мадара приподнимает угол губ в какой-то странной улыбке.

И как это понимать?

Если смотреть на него сверху-вниз, он кажется особенно непроницаемым. Взгляд, которым соулмейт рассматривает ее лицо, ощущается физической тяжестью. Ощущение накатывает волной, как вода, и пробирается в горло, мешая дышать. Сакура старательно его сглатывает. Она осторожно приподнимает ладонь, в рассеивающихся сумерках кажущуюся прозрачно-белой. Подумав совсем немного, тянется ей к груди Мадары.

Она ложится туда, где медленно и ровно, будто отстукивая время до новой вспышки, работает сердце. Дыхание, от которого грудь приподнимается и опускается, сбивается, становясь глубже. Ей не удается задуматься над причиной. Мадара кладет ладонь ей на запястье. Но она, мысленно улыбаясь, пытается вывернуть руку. Хватка усиливается всего на секунду — он не шутит — и тут же ослабевает. Сакура понимает, что скорее всего из-за проступившей на лице гримасы боли. Брови соулмейта сводятся на переносице. О нет.

— Давно у тебя болит запястье? — уточняет он, хотя по лицу видно: ответ знает.

Кажется, она зря умалчивает об этом. От Мадары по комнате расползается атмосфера раздражения. Сакура округляет глаза, не зная, что ответить. Впрочем, это риторический вопрос, на него можно просто виновато помолчать.

Нависший над ней соулмейт одним движением отодвигается обратно и берет ее руку в две свои. Сухие и твердые пальцы аккуратно, но достаточно сильно прощупывают ей запястье, двигают кистью. Мадара не отводит от нее взгляда и даже не моргает. У него застывшее на радужке напряжение.

— Когда у тебя что-то болит, я должен знать. Это похоже на лёгкое растяжение, — делает вывод он, что-то для себя определяя. — Надо зафиксировать.

— Но… — она разочарованно приоткрывает рот, но тут же его закрывает, потому что протестовать бесполезно. — Я не хотела говорить, потому что ты бы разозлился. И… если честно, я не думала, что это опасно.

— Это опасно, — спокойно предупреждает Мадара, держа ее запястье в ладони и поглаживая выступающие косточки. — Сакура, дело не в том, как я реагирую на твои травмы. Человеческое тело хрупкое. От травмы могут остаться последствия на всю жизнь. Помощь важнее чьей-то реакции.

— Извини, — она неуютно ежится.

Соулмейт вздыхает, но не отвечает.

Сакуре уютно, несмотря на то, что совсем недавно Мадара, кажется, готовился вспыхнуть. Но теперь она, не смотря на озвученную опасность, чувствует: он не собирается ее за это отчитывать. Он вообще ничего не говорит. Даже не встает и не отбрасывает ее ладонь на одеяло.

За окном рассветает. Солнечный луч ложится ей на лицо медленно. Переползает, наверное, с подушки. Мадара следит за ним, гладящим ее кожу, неотрывно. Что за мысли сейчас в его голове? Он выглядит уставшим. Ресницы опускаются ниже, будто он вот-вот задремлет сидя.

Очевидно, сейчас ей из соулмейта ничего не вытянуть. Ей хочется укрыть его опустившиеся плечи одеялом, а самой сбежать на кухню — пить чай, рассматривая небо, а потом вчитываться в конспекты по физике и листать биологию. Конечно, придется забрать руку, но… Но сонливость наваливается на нее в двойном размере, когда Сакура только задумывается о том, чтобы действительно так поступить.

Взгляд Мадары вздрагивает. Соулмейт смотрит на солнечное пятно, растекшееся по ее коже. Его вторая рука ложится ей на скулу. Большой палец поглаживает нежную и тонкую кожу под глазом бархатным движением. Ресницам щекотно — он их задевает.

Внутри не всплывает запоздалая опаска и страх, что Мадара взорвется и снова обдаст ее льдом, холодом и неприятными прикосновениями. Ей хочется верить обещанию, и Сакура старается. Нужно кому-то верить в этом доме. Мотивы Изуны ей понятны. Но верить в то, что он не задумает что-нибудь такое же ради брата, Сакуре кажется слишком самонадеянным. Она опускает веки.

Дрема в теплом и уютном положении, где соулмейт с ней осторожен, кажется отличным решением. Стоит принять это и расслабиться, как руки Мадары вдруг исчезают. Теплые следы прикосновений тут же оказываются атакованы прохладным воздухом в комнате.

Сакура ловко цепляется за ту, что только лежала на ее щеке, тут же просыпаясь, и всматривается в замершего соулмейта встревоженно.

Так быстро?

— Я буду на матрасе, — успокаивающий тон у него тихий и внушающий доверие. — Что?

Она тянет его ладонь к себе, сжимает ее обеими руками и надеется, что Мадара не вывернется, как из захвата — резко, жестко и бескомпромиссно. Ей хочется сказать важное и вертящееся на языке весь вечер. Сакура, вглядываясь в его лицо, решается.

— У Ино есть два друга… Они любят друг друга полтора года, но молчат. Один старается задеть другого посильнее, чтобы тот не догадался, — она облизывает губы нервно и прикусывает нижнюю на секунду.

Брови соулмейта вздрагивают. Он даже разворачивается к ней и опирается второй ладонью об матрас.

— Что ты хочешь этим сказать? — взгляд Мадары сужается.

— Если однажды ты меня полюбишь, не делай так, как делают они, — вздыхает она и опускает взгляд, понимая, что дальше молчать уже как-то неловко.

Соулмейт не отвечает. Да, наверное, слишком требовать от него такого. Как можно понять, влюбишься ли ты в человека вообще? Даже если соулмейт… Шизуне говорит об этом ясно. Сакура закрывает глаза. Она кажется самой себе жадной. Но это просто предостережение и попытка быть умнее, чем пронзительный Шикамару.

— Если этого не случится… — собираясь исправить впечатление, начинает она, но не договаривает.

Ладонь соулмейта ложится выше, так, что большой палец упирается в скулу, проводит по ее виску гладко.

— Знаешь, что случится, когда я скажу тебе?

Она открывает глаза и обиженно поджимает губы. Сама начала с шуток, но тут… тут только шуток не хватало! Но нет. Мадара серьезен.

Он следит за ней с не меняющимся выражением лица. В темноте радужки скрывается что-то острое, блестящее, как лезвие ножа. Сакура ошеломленно одними губами переспрашивает: что?

— Как только я тебе скажу, ты, — он приподнимает край губ, образовывая ироничный изгиб, — согласишься. Я нравлюсь тебе. Ты быстро взрослеешь. Уже не спотыкаешься на шнурках и учишься отвечать Изуне... Очень стараешься. Это видно. Но, — его рука поглаживает висок, а пальцы зарываются в волосы, — эмоциональный интеллект — не твоя сильная сторона. Твое влечение может быть чем угодно. Благодарность, желание быть нужной, просто что-то дружеское — вариантов достаточно. Ты не отличишь их от любви. Я эгоист, Сакура. Я получаю то, что хочу. Но я не хочу услышать от тебя однажды потом: «прости, я ошибалась».

Сакура задыхается. В груди стучит до безумия сильно. Вот-вот выскочит наружу без разреза. Разросшееся внутри шипастое ощущение, будто Мадара режет ее чем-то невидимым. В его руках распускаются и нежные осторожные прикосновения, от которых ей хочется заплакать, и зимний холод.

Краски Мадары — черный и белый, снег и ночное небо, блик на металле и погасший экран телефона. Он будто состоит из этих двух оттенков, неся в себе редкие мазки бежевого и алого. Каждый раз, когда он прикасается к ней, цветной след ложится ей на кожу и впитывается внутрь, под нее. Сакура может воскресить в памяти каждое прикосновение и вспомнить, каким оно было. Мадара редко повторяется, умело чередуя то, что хочет на ней оставить.

— Я подожду. Неважно, что ты скажешь мне: «да» или «нет». Ты разберешься, и этого будет достаточно. Но сейчас у нас есть дела поважнее, — вторая ладонь ложится ей на другую сторону лица. — Теперь понимаешь?

Уголки глаз щекочут слезы. Что именно заставляет ее заплакать, она не подозревает. Мадара расплывается над ней темной кляксой с белым острым лицом. Его пальцы стирают скользнувшие по вискам мокрые дорожки. Он склоняется ниже к ней, чтобы почти прилечь на бок рядом.

— Почему ты плачешь? — спрашивает соулмейт недоуменно.

Солнце вспыхивает на его лице желтым движущимся пятном. Мадара движется, движется и солнце. Сакура поворачивается на бок к нему лицом. Между ними расстояние в толщину его руки. Она тянется пальцами к его лицу. Водит кончиками по выжженной золотом луча коже. Соулмейт не швыряет в нее обидные слова и хочет быть честным. Почему она плачет?

— Я не знаю, — бормочет она уклончиво, опуская мокрые ресницы.

Мадара обжигает ее прикосновением ладони. Затылок жжет. Большой палец, обводящий линию подбородка, наверняка оставляет красные следы.

— Мы договорились? — Мадара не разрывает расстояние между ними, не отталкивает ее руку, а только осторожно берет за запястье и опускает на одеяло.

— Да, — кивает она, чувствуя, как щека трется о разметанные по подушке волосы, впитавшие новые слезы.

Соулмейт рассматривает ее, переставшую плакать и взволнованную, с искрящей иронией усмешкой. Наклоняет голову, давая взглянуть на себя с другого ракурса, и выпускает в воздух смешок.

— Отлично, — кивает и собирается встать. — Спи, Сакура.

Она берется за его запястье с надеждой, что он посидит рядом еще. Мадара смотрит устало. Но не выкручивает руку. Только нагибается осторожно и плавно, будто совершает движение в воде. Короткий выдох проходит по воздуху рябью. Сакура обмирает, чувствуя, как его лоб соприкасается с ее собственным. Мадара снова близко, только в этот раз более понятно. Она хлопает высохшими ресницами и тянется навстречу, кладет ладошку ему на шею. Ответ не заставляет долго ждать. Соулмейт опускается на бок рядом с ней.

— На минуту, — предупреждает он негромко.

Сакура согласно кивает, и Мадара замирает с ней в руках, перемещаясь чуть повыше. Его лица не видно. Сейчас не нужно отгадывать по движению бровей, что соулмейт вот-вот скажет и с какой интонацией. Это позволяет расслабиться и прислушаться к тому, что творится внутри нее. Она чувствует на себе солнечный луч, делящийся пополам с соулмейтом. От него пахнет по-старому: зима и сигареты, отголосок пота и дезодоранта. У него не меняется кожа и не меняются глаза. Но его коротко прижавшиеся к ее макушке губы, свободно лежащая на затылке ладонь, говорят о том, что все-таки что-то меняется.

— Спи. И я пойду, — соулмейт отпускает ее совсем скоро, легко перетекая в сидячее положение.

Тепло исчезает, но взамен ее закутывают в одеяло. Сакура не протестует и не просит остаться еще на минуту. Ей все еще не по себе, не смотря на его обещание и внешнее спокойствие. Да и думать, когда он так близко, становится сложно о чем-то, кроме него... Она обещает себе, что подремлет совсем немного, а потом обязательно проснется и разложит слова Мадары на все оттенки. Глаза слипаются, и в этот раз Сакура с этим не борется.

Второй раз она просыпается от того, что по ее спине топчутся несколько чьих-то пальцев. Переворачиваясь, Сакура обнаруживает на себе Роши. Роши ничуть не выглядит виноватым. Гордо топорщит белые усы. Наброшенное на него одеяло он воспринимает как препятствие и барахтается под ним яростно. Пока Роши выбирается, Сакура проскальзывает в коридор с чувством отлично выполненного дела.

Сквозь дверной проем кухни ей видно спины братьев. Учихи стоят у окна. Даже в коридор пробивается сигаретный запах. Она поводит носом, запирается в санузле и принимает быстрый горячий душ, пропитываясь пеной со вкусом меда и ванили. Влажные волосы она зачесывает назад, чтобы не мешались, и недолго рассматривает себя в зеркале. У нее снова появляются намеки на щеки, скулы больше не выступают океанными гранями. Под глазами, правда, темнеют синяки, будто в воду капнуло концентратом заварки. Сакура с огорчением проверяет длину волос, ни на что не надеясь, оттягивает прядь и со вздохом делает пометку: все еще на середине шеи.

— …переоценили себя, — доносится до нее конец фразы, когда она выглядывает в коридор.

Это говорит Мадара. У него, в отличии от утреннего, тон кажется металлическим. Становится ясно: обсуждают что-то серьезное. Сакура тут же вспоминает про Конан и ее возможности найти девушку, которая ходит по городу с ножницами и представляет опасность для всех, кто спустился с неба.

Когда ей выбрать момент для разговора? Вряд ли сейчас…

— Доброе утро, Сакура, — ухмыляется ей Изуна, чем-то взбодренный и взъерошенный, как вечером.

Она улыбается ему с определенной долей неловкости, потому что Изуна ведет себя так, будто у них есть что-то общее. Оно есть. Договор, который они заключают. Но Сакуре не очень хочется, чтобы Мадара знал о нем. Но соулмейт, уже убравший пачку сигарет, смотрит на нее от окна спокойно и невозмутимо. Он кажется ей отдохнувшим. Во всяком случае, его осанка улучшается. Мадара смотрит на ее влажные волосы и как-то устало вздыхает.

— Придется купить фен, — говорит он в никуда и подходит к ней поближе.

Сакура не совсем понимает, что такое фен, но если у соулмейта такой тон… Значит, покупать они его будут вдвоем. Так же он говорит перед тем, как заставить ее пойти за курткой. Значит ли это, что в ближайшем времени ей удастся выйти на улицу?

— И наушники, — добавляет Изуна и огибает их сбоку. — Одними учебниками средней школы тут не обойдешься. Я найду какие-нибудь лекции в аудиоформате. Или обучающие видео… Химия, история, какой-нибудь иностранный язык. Хоть на курсы записывай, блин. Почему у вас нет способностей «увидел и запомнил»?

Глаза Мадары закатываются. Он растирает переносицу, будто устает от разговора еще до его начала. Сакура догадывается, что, возможно, это они уже обсуждали. Но продолжить мысль не дает сам соулмейт.

— Она за четыре часа проходит шесть тем по физике. По твоим словам, еще и усваивает. Чего ты от нее хочешь? Суперспособностей?

— Да, они бы усложнили дело. — Изуна потирает подбородок и вдруг сощуривает глаза чересчур любопытно. — Ты не пробовала снова взлетать?

Сакура вспоминает о том, как строила вчера план побега через окно в случае, если Изуна интересуется не просто так. Даже сейчас ей не кажется это смешным. Она не поддерживает шутку — если это шутка — и только пожимает плечами.

— Не получается. Даже если я прыгаю, — взгляд Мадары мгновенно упирается в нее иглой, — с кровати… Если я прыгну с крыши, получится, но это… не то, — деликатно обходит она неприятную тему.

— Для аварийной ситуации подойдет, но так… — кивнув, Изуна снова разворачивается к окну. — Бл…ин, никогда бы не подумал, что небо обитаемо. Но это в какой-то мере объясняет ангелов в христианстве.

— Слышал бы тебя Шисуи, — с необъяснимой иронией замечает Мадара.

— Шисуи наверняка сам об этом задумался, — с нескрываемым сарказмом отвечает Изуна. — Нет, ты просто вдумайся. Небо обитаемо! И... Насколько я понял, женщинами. Да вы просто какая-то чокнувшаяся ветвь эволюции. Как вы размножаетесь? Почему вас притягивает вниз связь? Почему связь сильнее, чем у просто людей? Как происходит процесс взлета? Почему об этом никто не спрашивает? — Изуна оборачивается наполовину, экспрессивно взмахивая рукой.

Сакура прикусывает губу, смотря в пол. Это не нападение. Он ведь не злится, просто любопытен. Но как же его любопытство напоминает о том, что она потеряла. Даже если оно вполне здоровое.

— Потому что она не знает, — тихо и весомо роняет Мадара, смотря на него исподлобья. — Прекрати.

Младший Учиха отмахивается от него небрежным жестом. Неудивительно, что он спрашивает. Сакура ведь тоже задает вопросы о мире, в который попала. У него больше правил и больше опасностей, но в то же время в нем можно найти ясность. А ей ответить Изуне совсем нечего. Потому что она никогда не ищет в своем мире ясность. Облачность ей нравится больше.

Ладонь соулмейта осторожно проводит по ее плечу:

— У нас сегодня гости.

— Да… Ты сказал, что можно, но во сколько и когда — не сказал. Я спросила у Изуны, — она пожимает плечами.

Мадара одобрительно кивает. Это греет ей немного замерзшие влажные ступни. Взгляды соулмейта все, как один, темные. Сейчас он не просто темный, а безлунно-черный, будто говорят они не о гостях, а о чем-то другом. Соулмейт смотрит, будто примеривается, с какой стороны к ней приделать щит.

— Надо перебинтовать тебе запястье, — вспоминает он то, о чем говорил утром, и тут же вспоминает кое-что еще: — Так. А витамины ты пьешь?

Сакура делает вид, что не расслышала, оборачивается на мазнувшего по лодыжке хвостом Роши… Но соулмейта так не провести. Он в красках рассказывает ей, что будет, если она снова заболеет, и идет за бинтом. Нет, ну как он обо всем помнит? Она, например, забывает о витаминах после первого же применения.

— Как ты умудряешься только, — никуда не девшийся из кухни Изуна смотрит на нее, усевшуюся на стуле прямо. — Тебя прощупывать после тренировок надо.

Вернувшийся на кухню с упаковкой бинта Мадара поворачивает голову к брату. Видимо, у него очень выразительное лицо, если Изуна отвечает ему странной усмешкой. Соулмейт молча подтягивает к Сакуре еще один стул и садится, широко разводя колени. Запястье снова осторожно ощупывают, а потом крепят на нем первый тканевый слой. Его руки действуют отдельно от происходящего, накладывая на запястье Сакуры толстый эластичный бинт.

— Выглядишь как жертва нападения, — выдает еще одну колкость Изуна и поднимает Роши на руки.

— Изуна, — камнем в воду роняет имя брата соулмейт. — Займи себя чем-нибудь.

— Зачем? Я жду очередного вашего скандала, — кривит лицо младший Учиха, но сдвигается к выходу из кухни.

Подумав, Сакура решает, что лучше поговорить о Конан и звонках сейчас. Она не сомневается, что Мадара выдаст ей все минусы этого плана ясно, четко и в лицо. Но лучше сейчас, чем после ухода Шизуне и Ино. Ей же как-то еще и заснуть сегодня хочется!

— Позавтракай, — предлагает соулмейт, когда заправляет конец бинта так, чтобы он не выбивался. — Мы оставили тебе омлет.

От его слов в горле что-то скребет. Но Сакура не дает себе расчувствоваться. Вдыхая поглубже, с чувством, что говорит это слишком часто, она просит:

— Давай сначала поговорим.


Примечания:

Мадара должен был вывернуться идеально и он делает это с поправкой на собственные условия.

этот гет один из самых странных, что я писала, наверное. ответственность — мячик для пинг-понга.

Мои отношения с Изуной:

— Давай ты сделаешь так?

— Давай, но я сделаю это по-своему.

Я шла к этому 13 страниц.

Кто нашел намек на Маяковского, тот нашел намек на Маяковского. Я, например, нашла на третьей редакции, но убирать не стала.

а еще в следующей главе у нас будет гость, которого никто не ждал хд

Глава опубликована: 01.11.2024

39. Гости жданные и гости нежданные.

Сакура не ожидает от соулмейта ничего, кроме вспышки раздражения. Мадара очевидно не любит извиняться, а разговор с обиженным человеком глупо начинать с просьбы. Но все же он умудряется ее удивить.

— Это не твоя идея, — говорит соулмейт спокойно после того, как она выдает все аргументы «за».

Да. Но какая разница, если идея не такая уж и плохая? И... как он все-таки понял? Сакура мучается каким-то мутным ощущением... Но оно не всплывает на поверхность, где его можно попробовать проанализировать.

— Я подозревал, что Изуна тебе предложит. Но то, что ты согласишься... — от иронии в голосе соулмейта становится прохладно. — И что он пообещал взамен?

— Ничего, — собственные босые ноги внезапно оказываются интереснейшим зрелищем. — Я просто подумала, что он прав. Нам сложно жить без возможности взлететь… Это то, с чем мы появились и без чего чувствуем себя плохо. И это больно. Больнее, чем растянуть запястье или порезать палец. Очень…

На «очень» ей на плечо ложится тяжелая ладонь. Сакура взметывает взгляд на соулмейта почти испуганно. Вокруг него не кружится аура грозового облака. Он подозрительно спокоен, дергает подбородком, смотря на нее пристально.

— Хорошо, — обрубает соулмейт то, что она хочет сказать дальше.

Она сначала не верит, что он соглашается с ней, но потом задыхается от накатившей шипучей признательности. Мадара не ждет ее благодарности ни в каком виде — отпускает и отходит к окну, будто ничего не произошло. Его рука тянется к карману штанов. Закурит. Спина соулмейта оказывается совсем перед носом — она чуть не обнимает его, подходя ближе. Но вовремя вспоминает его слова и нейтрально кладет ладошку ему на локоть. Мадара поворачивает голову.

— Спасибо, — шепотом говорит ему она и осторожно сжимает пальцы. — И что ты попросишь взамен?

Он слабо усмехается, поводя подбородком, и отворачивается. Щелчок зажигалки. Окно открывается, чтобы принять в щель первые клубы белого неприятно пахнущего дыма.

Голубое небо за стеклом невыносимо прозрачное и далекое. В груди ноет от того, что в него нельзя нырнуть. Она смотрит с тоской, но ловит на себе взгляд соулмейта.

— Что я могу у тебя попросить? — спрашивает он без усмешки или иронии в голосе.

— Не знаю, — Сакура пожимает плечами.

В прошлый раз он требует постоянного присутствия на ней лифчика... Но сейчас, видимо, она не делает ничего такого, что может оказаться совершенно недопустимым среди людей. Если она делает правильный вывод, значит, имеет полное право немного собой погордиться.

Мадара не сбрасывает ее руку со своего локтя. Но сам же недавно просит не провоцировать. Как все-таки избирательно работает эта система... Впрочем, Сакура не жалуется, а запоминает, чтобы потом — при случае — напомнить. Она стоит рядом с ним, не отходит, хотя плотные и холодные пальцы уличного воздуха поглаживают ей босые ноги. Очевидно, такое прикосновение не считается за провокацию. Ей хочется провести исследование, до каких границ доходит допустимое, потому что тактильный контакт почти неизбежен. Но предложить это сейчас, когда соулмейт и так соглашается на нечто, что еще недавно отвергает… Если подумать, Изуна обладает большим даром убеждения, чем она.

— Иди в комнату. Тут холодно, — пальцы соулмейта осторожно берут ее за запястье, обмотанное бинтом, и сдвигают его вниз.

Сакуре хочется запротестовать. Но смысла в этом нет. Правда холодно. Она заглядывает ему в лицо, наклоняясь вперед. У Мадары хищный неприятный взгляд, которым он всматривается вдаль, плотно сжатые губы и напряженная челюсть. Замечая, что она разглядывает его с волнением, он явным усилием воли оставляет на лице только спокойствие.

— Не волнуйся, — соулмейт приподнимает руку и встрепывает ей волосы на затылке.

Запрокидывая голову, она думает о том, что волнуется больше за него, чем за что-то еще. Поговорить с Конан он все-таки соглашается, но это не дается ему легко.

Мадара усаживает ее за ноутбук, устроив в своем вертящемся кресле, а сам склоняется рядом. Сакура вслушивается в объяснения достаточно внимательно, чтобы уловить принцип. Это похоже на то, как она работает с телефоном и с планшетом Изуны. Только тут нельзя сразу нажать на экран — но соулмейт говорит, что бывают и такие модели — и нужно наводить белую стрелку-курсор с помощью тач-пада. Сакура не сразу понимает, что давить сильно не стоит, и что есть определенная разница в том, сколько раз нажать на папку…

— Сегодня разберемся с основами, — вздыхает Мадара, наблюдая за тем, как она пытается выяснить, реагирует ли тач-пад на кончик ее ногтя.

Учиться приходится не так долго. Она впитывает новое с жадностью и быстро учится включать ноутбук, выключать, открывать папки, удалять папки, перемещать папки и файлы в папки… Это оказывается не так захватывающе, как кажется в самом начале.

На том, как создать документ и как распознать формат файла и для чего это нужно Мадара и останавливается. Точнее: он хочет остановиться. Но Сакура случайно нажимает на значок «камера» и спустя секунду удивленно рассматривает свое лицо в экране как в зеркале. Соулмейт издает над плечом непонятный звук, и по его лицу — это совсем как селфи-режим на телефоне! — видно, как он рад такому открытию.

— Я не думала, что ноутбуки тоже могут делать фотографии, — она оборачивается к нему слишком резко и почти вписывается лбом ему в челюсть. — Ой…

— Камеру можно встроить почти куда угодно, — Мадара смотрит на нее недовольно, растирая подбородок одной рукой, а второй опираясь о столешницу.

Сакура наводит курсор на большой значок внизу экрана и с хихиканьем рассматривает застывшего на экране соулмейта. Соулмейт над ухом хмыкает.

— Ты ведешь себя как… — снисходительно начинает он и на мгновение замолкает, чтобы продолжить уже спокойнее, — первый раз камеру видишь.

Догадаться, что он имеет в виду на самом деле несложно. И все же Мадара старается не произносить «как ребенок» вслух. Учитывая, как оно на нее действует, Сакура соулмейту за это очень благодарна. Да, сравнение, оставшееся до сих пор, совсем ее не радует. Но... Она помнит фильм, который ей показала Ино, и помнит, что ребенок имеет свойство становиться взрослым в большинстве раскладов. Причем, не прилагая особенных усилий. И уж у нее-то есть все шансы, потому что усилия она, в отличии от человеческих детей, прилагает достаточные.

— Я не думала, что их можно встроить куда угодно, — пожимает она плечами, делая вид, что не слышала заминки. — Это так здорово…

Она поворачивает голову — уже аккуратнее — и улыбается. Сквозь разливающийся по комнате солнечный свет Мадара ощущается не таким уж и бесстрастным. Он почти не загораживает ей солнце, поэтому глаза немного щурятся от яркости.

— Как легко тебя удивить, — спустя недолгую паузу, в которой соулмейт рассматривает Сакуру, не моргая, приходит ответ.

— Удивляться здорово, — и что такого, спрашивается, с ее лицом. — Чем удивительнее, тем легче запоминается.

Мадара усмехается практически без иронии. Он опирается рукой о спинку кресла и нависает над Сакурой легко.

— Физика удивительна? — спрашивает соулмейт, смотря на нее сверху-вниз.

Сакура забирается на просторное кресло с ногами, чтобы повернуться боком и тоже опереться о спинку. С улыбкой кивает, вспоминая, как же удивителен — действительно! — мир, если рассматривать его с технической стороны. Биология удивляет не меньше, а уж география — та вообще. Обществознание дает ощущение углубления в то, как работает человеческая масса в целом. А это, судя по словам Изуны, еще не весь список предметов! Небо не дает множества удивительных знаний, но как приятно знать, что на земле все озабочены тем, чтобы знать друг о друге все.

— Очень, — отвечает взглядом на взгляд Сакура и улыбается мечтательно.

— Хорошо, — Мадара дергает углом губ и одним движением руки поворачивает кресло в сторону. — Отвлечешься?

Он склоняется над ноутбуком и включает какую-то программу, быстро перебирает пальцами по клавишам и нажимает на длинную.

— Ты, конечно, уже читала, — с невозмутимым лицом говорит соулмейт ей, устанавливая ноутбук так, чтобы экран не отсвечивал. — Но посмотреть тоже интересно.

Сакура замирает, видя, как на погасшем экране вдруг возникают буквы. Это… это фильм. Неужели люди снимают не только что-то полезное, но еще и — ого! — Гарри Поттера? Интересно, а только первую часть?..

— По книгам часто снимают фильмы, — на полный восторга вопрос Мадара отвечает с неизменной иронией. — Если первая часть окупается, снимают вторую, третью и так далее. Гарри Поттер окупился.

О, впереди семь частей! Может, сначала надо дочитать?.. Нет, ну первую часть-то точно посмотреть можно! Она одним глазом следит за молчащим соулмейтом, другим за экраном, где на аллее Дамблдор уже гасит фонари… И Дамблдор ее интересует гораздо больше.

— Не буду тебе мешать, — Мадара старательно давит усмешку.

Значит ли это: «я пока пойду и позвоню Конан»? Сакура, замечая, что он выходит из комнаты, не останавливает его. Если это то, о чем она думает, значит Мадара выбирает — создает — идеальный момент. Потому что ей не настолько любопытно, что он скажет Конан, насколько любопытно происходящее на экране. Возможно, ей даже не хочется слышать, что он скажет Конан. Поэтому она с возросшим упрямством всматривается в плавно переходящие кадры...

…и закрывает глаза только на пошедших титрах.

Глаза болят и сохнут, будто она все это время не моргала, а спина затекает от одного положения. Она какой-то манерой умудряется подтянуть ноги к груди даже на этом невероятно удобном кресле.

Фильмы по книгам затягивают, даже если знаешь, чем закончится. Это первое. Второе: прошло не меньше двух часов, и соулмейта в комнате нет. Тогда Сакура прислушивается, чтобы быть готовой на случай, если они с Изуной все-таки ругаются снова. Но нет. Тишина и спокойствие. Она ловит себя на том, что такое неожиданное затишье больше пугает, чем обнадеживает.

Оба обнаружатся на кухне, Сакура более чем уверена. Но красться и подслушивать она не собирается. Вместо этого закрывает фильм и скручивается в кресле, получая наконец-то минуту покоя и отсутствия потенциально опасного для нее внимания Мадары.

Она помнит то, что он ей сказал, практически дословно. И то, что он говорит, можно трактовать несколькими способами. Возможно, их даже больше, но пока Сакура пользуется только одним. Не то чтобы он вызывал доверие… Но если люди обращают внимание на слова, то она тоже будет.

«Как только я тебе скажу, ты согласишься».

Мадара говорит «как только», а не «когда».

Когда — это далекое будущее, которое возможно случится.

Как только — это нечто другое, больше похожее на «если» и на «скажи я тебе это сейчас».

Впрочем… «Когда» тоже звучит. Гораздо раньше. И, если честно, от этой путаницы уже голова идет кругом!

Существует вариант, что она действительно может зайти далеко.

Также существует вариант, что Мадара не захочет останавливаться первым, потому что ему нравится.

Но существует и вариант, в котором Сакура тоже не говорит «хватит». И он самый достоверный, потому что чаще всего она не знает, когда стоит сказать «хватит». Вот чего он так опасается? Что потом они так в этом и не разберутся.

Это крошечный и въедливый шанс на правоту Ино. И тогда Мадара становится вдвойне прав со своей предусмотрительностью насчет определения… И как к этому относиться?

Имеет ли смысл так въедливо давать словам оттенки? Мадара ведь может просто ошибиться в выборе. Так легко сказать одно, имея в виду другое. Разве не об этом ее предупреждает Ино? Но Сакура привыкает, что люди часто допускают двусмысленность в словах. И соулмейт, зная об этом, всегда выбирает те выражения, которые имеют четкое значение. Он не может ошибиться в тот момент, когда стоит употребить четко описывающее ситуацию слово.

Дойти до этого — все равно остаться без ответа.

Сакура со вздохом упирается лбом в забинтованное запястье, на секунду пытается представить Мадару, который ее любит, ориентируясь на описание Шизуне, и получает ожидаемый черный шум в голове.

Соулмейт не бывает долго радостным или взволнованным, довольным, действительно добрым или чутким… У него случаются промельки, но они гаснут так же легко, как и появляются.

Интересно... Бывает так, что люди испытывают только то, что хотят? И если умеют, почему Мадара хочет долго испытывать что-то вроде раздражения или злости? А если не умеют? Значит ли это, что все оставшееся он прячет за своим каменным лицом? И если да, то зачем?

Она не помнит, думала ли об этом хоть раз… Чтобы повторить усвоенное и отвлечься от этой странной темы, Сакура закрывает программу и выключает ноутбук. Задумчиво отталкивается ногой от пола, плавно поворачиваясь в кресле вокруг его оси.

Соулмейт не лучшая замена Ино, если говорить об ответах на вопросы, но Ино будет только… через пару часов? За окном определенно начинает смеркаться, но сейчас дни становятся гораздо короче. Сакуре нужно спросить сейчас, чтобы не испугаться потом.

Но Мадара находится не на кухне. И даже не в комнате Изуны, куда она не решается заглядывать. Он натягивает куртку — новую, кажется, темно-серую — поверх толстовки.

Сакура подходит ближе осторожно. Соулмейт замечает ее мгновенно. Прищуривается и достает телефон из кармана, чтобы взглянуть на вспыхнувший экран и тут же убрать его обратно.

Что-то случилось. Изуна говорит, что сегодня Мадара будет дома весь день. Но соулмейт не отвечает на ее застывший тревожный взгляд и опускается на одно колено, чтобы зашнуровать кроссовки. Сверху-вниз он все равно не кажется ниже или слабее.

Короткостриженая голова, блестящая под освещением черным, без шапки. Из-за не прилегающего к шее воротника куртки торчит темный шарф. Что-то внутри Сакуры сжимается, заворачивается в невозможную загогулину, трещит и ворочается, будто ей там тесно. Мадара выпрямляется, когда ее босые ноги замирают около носов его кроссовок, одним движением становясь недосягаемо выше. Сакура видит, что ему сейчас не до нее. Вряд ли это связано с чем-то безопасным, такое сейчас у него мрачное лицо.

Она может сказать много всего.

— Пожалуйста, возвращайся здоровым, — и говорит только самое ее тревожащее.

Губы сохнут. Сакура облизывает их нервно.

— Хорошо, — терпеливо соглашается Мадара и даже не закатывает глаза.

— На минуту, — она тянется к нему, привставая на цыпочки и разводя руки.

Нет никакой уверенности в том, что он поддастся. Ведь Мадара — это Мадара, а не Ино. И соулмейт ожидаемо обдает ее тяжелым взглядом. Но почему-то все же нагибается, позволяя обнять себя. Сакура крепко сжимает руки и опускает лоб ему в стык шеи и плеча. Она не знает, когда он вернётся, даже не думает спросить. Вместо этого Сакура предпочитает постоять минуту в тепле и с надеждой, что он действительно вернется здоровым.

— Я не умирать ухожу, — едко звучит над макушкой.

Вразрез словам теплая ладонь поглаживает ее между лопаток.

— Я не хочу, чтобы ты умирал, — сообщает ему Сакура глухо и трется лбом о ткань толстовки.

В этот раз она отпускает первой. Мадара спокойно выпрямляется и застегивает куртку с негромким, но резким вжиком.

— Скоро вернусь, — он неожиданным ободряющим жестом проводит пальцами по ее виску, заправляя растрепанные волосы за ухо. — Не давай Изуне тебя во что-нибудь ввязать.

Она фыркает, представляя себе, как прячется в его комнате от его младшего брата. Возможно, Мадара тоже представляет это, потому что его губы чуть вздрагивают.

— Поешь, — советует он, когда открывает дверь.

Сакура кивает ему в спину. Дверь закрывается, разделяя сонное и полное мутных разговоров утро и вернувший все на свои места день.

Поешь. Если бы ей еще хотелось… Нет, если люди придумали все эти потрясающие вещи вроде камер, фильмов и книг, почему они еще не придумали способ не есть? Нет, она читает о обменных реакциях организма в той же биологии… Очевидно, это не так просто. Но то, сколько они могут тратить на приготовление еды, просто поражает! Да, она вкусная… Но неужели нет способа заставить человеческий организм в ней не нуждаться?

Чаще всего — практически всегда — она встречается с Изуной на кухне. Если его нужно найти, то перед тем, как постучать в его комнату, можно просто сначала зайти на кухню. Сакура, если честно, предпочитает и правда находить его на кухне. Она ни разу не бывает в его комнате и даже не заглядывает, но не сказать, что безумно хочет.

Вот и сейчас. Младший из Учих обнаруживается за длинным рабочим столом. Его руки ловко перекладывают полоски бекона, лежащие на круглой половинке булочки, блестящими зелеными листами салата.

Сакура украдкой заглядывает в открытый за его спиной холодильник. Там видно и ряд белых яиц, стоящих в специальном ящичке, и коробку молока. Мука, скорее всего, тоже найдется, как и сахар. Гораздо проще сделать себе сэндвич, как делает Изуна, но ей хочется сделать что-нибудь сложнее.

— Ты не будешь против, если я приготовлю панкейки? — спрашивает она, потому что не знает, как он отнесется к ее самоуправству.

Или не подумает ли он, что Сакура подожжет себе одежду, как только возьмет зажигалку в руки.

— Что сделаешь? — переспрашивает Изуна.

Он держит сэндвич у рта, собираясь укусить, но все не кусает. Зато разглядывает ее большими внимательными глазами. Это не похоже на «да» или «нет» даже отдаленно. Повисшая пауза щекочет Сакуре нервы.

— Я сделаю панкейки, — внятнее и тщательнее артикулируя, говорит она, думая, что он мог просто не расслышать.

Около ног раздается мрявк. Она смотрит вниз, на приблудившегося к ней Роши, который выглядит довольным и важным. Ее поддерживает даже кот... Сакура честно отгоняет желание погладить его между ушей. Обычно когда она его гладит, Изуна сразу теряет серьезный настрой.

— Я не буду прикидываться, что умилен, — сообщает Изуна тут же, внимательно проводя по ней взглядом.

— Спасибо, — соглашается с недоумением Сакура.

Она точно помнит, что этого в просьбе не было.

В такие моменты хочется стать как Ино. Ответить насмешливым фырком, шутливо одернуть, но так, чтобы ему стало неловко. Изуна ведь использует то же самое, только совершенно по-другому. Он шутит и улыбается, но это работает как укол иглой.

Но существует кое-что, не дающее Сакуре попробовать методы Ино в таких ситуациях. Это понимание. Редкое, но все-таки очевидное.

Она хочет попробовать жить одной. В небольшой квартирке, заставленной цветами, залитой солнцем, с большой картой мира и с красивыми жалюзи, с обязательно большими окнами, из которых можно разглядывать небо. Но пока Сакура живет на территории, где Изуна имеет полную свободу действий. В отличии от нее. Да, он не станет вредить ей, потому что она — соулмейт его брата. Но разделять их троих на две стороны… Это неправильно.

И если уж ей хочется поступить как Ино… у Ино неплохо получается многозначительно молчать и хитро умалчивать. Чем скорее Изуна привыкнет к тому, что ее не нужно держать вдали от плиты, стиральной машинки и холодильника, тем лучше. Хотя бы для практических занятий.

Чтобы сделать панкейки, сначала их нужно вымесить. А левой рукой они вымешиваются очень неудобно. Она поздно вспоминает, что от этого быстро устают мышцы… Но Сакура не менее упряма, чем жидкое тесто.

Изуна никуда не уходит и делает занятой вид. Даже перетаскивает на кухню ноутбук, мельком замечая, что тут пахнет вкуснее. Сакура не уверена, что у теста есть сильный запах, но решает промолчать. Она знает, что он не прекратит приглядывать за ней. Может, даже когда Мадара перестанет это делать сам.

Панкейки выпекаются не такими красивыми, какими получались у Ино. И это со всеми стараниями Сакуры! Грустит она недолго и утешает себя тем, что внешний вид не повлияет на вкус. Вот теперь запах действительно расползается по кухне.

Все время крутившийся под ногами Роши закидывает когтистые лапы на край стола, задевая тарелку, и Сакура чудом успевает придержать стеклянный край. Удивительно, как этот кот может быть и компактным, и гигантским одновременно.

— Ты разве такое ешь? — спрашивает она Роши, присаживаясь и почесывая ему за ухом. — У тебя полная миска корма, не делай такие глаза.

— Ему во все нужно сунуть нос, — Изуна за ее спиной негромко, но очень многозначительно фыркает. — Не вздумай давать. Роши нельзя сладкое.

Сакура вздыхает и отметает идею дать коту кусочек. Выпрямившись, она отодвигает тарелку подальше от края стола — на всякий случай — и поджигает под чайником газ. Рука сама собой тянется к так и оставшемуся стоять на кухне букету — погладить упругие лепестки и начавшие раскрываться бутоны.

Изуна подходит сзади незаметно. Сакура вздрагивает, когда его рука осторожно отодвигает ее в сторону. Но он просто тянется к джезве.

Наблюдать за варкой кофе интересно: Изуна пересчитывает количество ложек с молотым зерном, почти беззвучно шевеля губами, добавляет зачем-то соли, аккуратно вливает воду и перемешивает, чтобы поставить джезву на самый маленький огонь.

— Не знаю, как, но ты убедила Мадару, — замечает он вскользь и даже не смотрит на нее. — Это что, мне все разумные предложения передавать через тебя теперь?

— Ему это не понравится, — бормочет Сакура, вспоминая просьбу ни во что не ввязываться. — И между прочим, ты ничего не дал мне взамен.

Изуна поворачивает к ней голову. У него тонкие и очень гибкие — судя по тому, как он умеет их кривить — губы и сейчас они мелко вздрагивают.

Во взъерошенной шевелюре путается солнечный зайчик. На сером рукаве объемного свитера видна кошачья шерсть. Он вдруг кажется абсолютно безобидным и забавным и даже красивым. Особенно когда смеется.

— Я пытаюсь решить твою проблему. А ты пытаешься еще и обобрать меня за это? — он даже давится чем-то, пока смеется.

Сакура возмущенно краснеет. Как он вообще умудряется это так вывернуть? И что ему вообще ответить?

— Если бы ты пытался решить мою проблему, ты бы… ты бы… позвонил Конан сам! — победно скрещивает руки на груди она. — Но у тебя не получилось. У тебя и не получилось заставить это сделать Мадару! И ты попросил меня.

— Но сама бы ты до этого не додумалась, — Изуна приподнимает брови и расплывается в непонятной ухмылке.

Решение умалчивать как Ино растворяется на фоне возмущения. Нет, конечно она бы не додумалась! Откуда ей знать, что у Конан есть брат с властью? Но они все равно что-нибудь бы придумали с Ино и Шизуне! Да и можно подумать, что Изуна делает это для нее!

Сакура набирает побольше воздуха, чтобы на одном дыхании все это выпалить. Но он, будто подловив момент, одобрительно похлопывает ее по плечу. Она от неожиданности сдувается, хлопая ресницами.

— Неплохо. Как минимум, ты заслуживаешь кофе, — Изуна примирительно приподнимает уголок губ в улыбке.

— Мне больше нравится чай, — растерявшись, сообщает она.

Он закатывает глаза, но не так, как это делает Мадара, а длинно и как-то даже изящно. Это странно.

— Ты просто нечто, — вздыхает Изуна и смотрит на нее с достойной Мадары снисходительностью. — Боюсь представить, во что ты вырастешь.

Это звучит как риторический вопрос. Поэтому она только поджимает губы и тянется выключить чайник.

Панкейки, судя по лицу Изуны, удаются. Он одобрительно поводит подбородком и запивает их кофе. Он вообще пьет очень много кофе, и поэтому на кухне часто стоит густой горько-пряный запах. Сакура принюхивается к этому с удовольствием. Кофе для нее не ассоциируется с Изуной, как запах сигарет ассоциируется с Мадарой. Которого, кстати, до сих пор нет!

— Что происходит? — тихо спрашивает она, заканчивая отмывать небольшую кастрюльку от остатков теста. — Мадара же будет в порядке?

— Ничего, что бы он не мог решить, — спокойно звучит ответ, и Изуна даже не поднимает голову, чтобы взглянуть на нее. — Они перегнули палку, когда решили ткнуть в него тобой. Не думаю, что он был в таком бешенстве, если бы они попробовали сделать мое фото, — на секунду его голос становится смешливым.

— Он может быть в опасности? — Сакура не может улыбнуться на очевидную попытку пошутить.

Вряд ли ей скажут, кто такие «они». Изуна имеет неприятную способность уводить разговор от сложной темы. Но он смотрит на нее испытывающе. Это похоже на оценку, попытку определить, стоит ли она откровенности. Ей хочется вздернуть подбородок повыше. Но Сакура не успевает.

— Да, — спокойно кивает он. — Но Мадара же не один. Каким бы упрямцем он не был, ему пришлось принять помощь. Хотя… Хаширама редко спрашивает. Они друг друга стоят.

Тот самый Хаширама. Сакура смотрит на букет, поставленный в угол рабочего стола. Нежные розы ничуть не вянут, пускай и стоят в тени. Ей хочется погладить их бутоны. Но Изуна следит за ней, совсем не разленившийся от перекуса, и она только мечтательно улыбается.

То, что Мадара не один, греет ей что-то внутри. Он, наверное, скажет при прямом вопросе, что ей не стоит об этом волноваться. Или что это ее не касается. Что-нибудь такое. Неприятное и заботливое. Но Изуна с его странным откровением становится ей на пару секунд гораздо приятнее, чем раньше.

Как только слышит звук открываемой двери Сакура, встрепенувшаяся и отбросившая конспекты, резво срывается в прихожую и оказывается там быстрее Роши. А Мадара возвращается не один.

— Привет, — немного смущенно улыбается ей Шизуне, зашедшая первой.

В прихожей мгновенно становится тесно, и Сакуре приходится попятиться в коридор, но это ничуть не убавляет ее радость. Шизуне, хрупкая и пахнущая по-особому нежно, с тепло поблескивающими глазами, оказывается крепко обнятой за плечи. Она создает впечатление, что только-только спустилась с неба — тонкая, воздушная, отбрасывающая светлые отблески на пол. Ей очень идет бледно-розовое колючее платье, выглянувшее из-под длинного черного пальто. Только волосы короткие.

— Здравствуйте, — вежливо здоровается из-за спины Сакуры Изуна. — Старый-добрый Шисуи и…

— Меня зовут Шизуне, — откликается она с полуулыбкой и кивает достаточно тепло.

Они обмениваются приветствиями скованно, но эта осторожность, сквозящая в жестах Шизуне, исчезает быстро. Стоит только Шисуи приобнять ее за плечо, а ей — сжать в пальцах красную ткань его свитера. Сакура чувствует себя неуместно при виде этого. Она прячет глаза и отходит еще дальше. Мадара выглядывает из-за их спин достаточно раздраженно. В нем словно скапливается пронзительная и липкая темнота, которая расползается под его ногами тенью и стремится обхватить собой всех вокруг. Кажется, не все прошло хорошо…

— Мы с Сакурой не будем вам мешать, — с толикой аккуратной вежливости замечает Шизуне, отпустив своего соулмейта.

Вот уж кто умеет тонко улавливать настроения. Мадара обдает поверх ее головы Сакуру внимательным взглядом, пытающимся выяснить, все ли в порядке. Она улыбается ему и подцепляет Шизуне под локоть.

Учихи собираются на кухне, а Сакура затаскивает подругу в комнату и обнимает еще раз, зарываясь носом ей в висок.

— Я так рада, что ты выздоровела, — признается она, чувствуя, как Шизуне ласково гладит ее по выступающему позвоночнику.

Вокруг нее нет той атмосферы яркого знания всего на свете, безграничной самоуверенности и непрошибаемого спокойствия, какая всегда вьется рядом с Ино. Она другая. Она не кажется пристанищем солнечных лучей. Шизуне — прохладная и умиротворяющая летняя синь и впитывающее холод тепло. Сакура кажется самой себе по сравнению с ними просто бледной облачной тенью.

— Я рада, что твой соулмейт в порядке, — мерно отвечает ей Шизуне и мягко отстраняется. — Ино рассказала мне, что случилось.

Снег вспыхивает внутри метелью, одной большой и поглощающей спокойствие, приносящей холод и кровь. Но Сакура давит это в себе с надеждой, что однажды ей не понадобится это делать, что однажды снег из нее уйдет вместе со вспыхивающей человеческой ненавистью.

Шизуне втягивает ее в круг рук снова, прижимает к себе осторожно и ласково, не как Ино, обжигающе и бодряще. Сакура упирается лбом ей в острое плечо, не смягченное даже толстой и на ощупь шершавой тканью платья. Отстраненно приходит в голову, что она чересчур худа. У нее заострившиеся скулы и бледный оттенок лица. Глаза кажутся провалами. Но подруга все равно выглядит гораздо лучше, чем во время первой встречи на земле.

— Все станет хорошо, — обещает без улыбки, но с ощущением уверенности теплая и пахнущая чем-то неуловимо сладким Шизуне.

— Станет, — соглашается с ней Сакура и берется за тему, которую не хочет поднимать с Ино, без перехода. — Ты любишь Шисуи?

Она поглаживает Сакуру по позвоночнику, ничуть не сбиваясь. Запах — кажется, это кленовый сироп — окутывает их теплым и успокаивающим коконом. Ее кивок она не видит, а скорее чувствует — это длинное и плавное движение.

— Как ты это поняла?

Может, люди придумали для этого какую-то систему или написали пару учебников? Было бы неплохо узнать об этом сейчас, вот честно! И если уж Шизуне разобралась, то она тоже наверняка сможет.

— Это сложно объяснить, — заранее предупреждает она и приподнимает углы губ вверх. — Я сбежала потому, что он смотрел на меня, как на… на кого-то страшного. Было больно. Но я волновалась за него и не могла найти места даже на небе. Мне стало очень хорошо и тепло, когда я вернулась и увидела его. Мне хочется к нему прикасаться и мне приятно, когда он тоже это делает. Шисуи рядом, и я не боюсь ничего. Это похоже на контролируемое падение или головокружение… Или на что-нибудь не менее волнительное. Внутри тесно, снаружи тепло, и время просто пропадает. Я ему доверяю.

Сакура поднимает на нее застывший взгляд. Шизуне спокойно улыбается кончиками тонких губ. Как будто роняет в воду иглу. Волны идут и задевают. Она выбрасывает это из головы тут же, потому что не хочет искать схожести и выяснять совпадения. У нее есть попытка, которая не приносит ничего, кроме новых вопросов.

— Любовь — это не единственное, ради чего стоит жить. В мире людей много, что заслуживает внимания, помимо нее, — Шизуне говорит об этом буднично. — Со временем ты и сама это поймешь.

Не то чтобы она так думала. Любовь для нее — что-то непонятное и толкающее на странные поступки. Сверкать глазами как Конан только потому, что внутри есть понимание: она любит… Нет, лучше признать, что Мадара прав: у них полно проблем прямо сейчас.

— Все хорошо? — тонкая ладонь Шизуне касается лопаток.

Она прикрывает глаза. В ее теле будто собирается вся жидкость из мирового океана, а в ней уже плавают вперемешку и вопросы, и ощущения — за что-то одно не уцепишься. Они все еще стоят неподалеку от двери. И это кажется странным. Для тяжелых разговоров нужна мягкая кровать или хотя бы стулья, сойдет даже подоконник. Когда стоишь, а не сидишь, больше шанс упасть. Шизуне, руку которой Сакура не отпускает, идет за ней спокойно и садится на край заправленной кровати.

Ей многое хочется рассказать. Но подруга не живет среди людей так долго, как делает это Ино. Сакура даже не знает, о чем стоит говорить. На язык приходит только то, с чем у спокойной и нейтральной Шизуне вряд ли есть проблемы.

— Я хочу сделать больно человеку, — признается она, смотря на пальцы Шизуне, так и оставшиеся зажатыми в ее руках. — Я… я хочу в следующий раз ударить первой.

Пальцы, худые и кажущиеся ломкими, особенно на узких кончиках, осторожно шевелятся и высвобождаются, чтобы лечь ей на затылок. Сакура чувствует, как Шизуне растирает ей точку у основания шеи осторожными и четкими движениями. Мягкая подушечка обводит и надавливает, обводит и надавливает…

— Даже мы перестаем быть гуманными и человечными, когда кто-нибудь делает нам больно. В этом мы очень похожи на людей, — Шизуне с вяжущим сожалением усмехается. — Мы сначала учимся причинять боль, а уже потом прощать. И, возможно, нет смысла учиться этому наоборот. Как и нет смысла считать себя виноватой за то, что чувствуешь. Нет ничего необычного в том, чтобы хотеть сделать кому-то больно, кто до этого навредил тебе.

От плеча Шизуне пахнет ненавязчиво сладко. Ее слова звучат осторожно и заботливо. Сакуре становится горько дышать, будто в воздухе виснет стеной табачный дым. Они с Ино не требуют от нее ничего, но относятся с аккуратной заботой. Иногда — как сейчас — это заставляет ее ощущать себя виноватой.

У них троих нет родства в человеческом понимании, но общая принадлежность к небу делает их самыми близкими. Сакура помнит, что всех, кого она встречала в облачных скоплениях, можно растрясти или упросить на гонку, вытянуть на разговор… Никто из них не равнодушен к своим, а они могут друг друга даже не знать. Это то, что оказывается в них раньше того, как они пытаются осознать эмоции и чувства на земле.

Это то, что заставляет бабулю Чиё придерживать редких собеседников и ее саму, то, что позволяет Цунаде-сама бушевать, если кто-то из них спускается слишком низко…

Это то, что отличает их от людей.

— То есть, выбирать, что чувствуешь, нельзя? — она с сожалением вспоминает заманчивую как леденец теорию.

— Эмоции и чувства, Сакура, это твоя реакция на происходящее. Ты можешь изменить отношение к происходящему. Но убрать реакцию полностью — вряд ли. Я не знаю точно, если честно… О реакциях лучше спросить у Ино. Я начала разбираться недавно, — она скованно улыбается.

— Спасибо, — вздыхает Сакура.

Шизуне обводит ее плечо ладонью и прислоняется к ее голове своей. Хочется остаться так подольше.

— Нет ничего смертельного в том, чтобы кого-то ненавидеть, — ее пальцы зарываются ей в волосы на затылке жестом Ино, — и в том, чтобы кого-то любить.

Сакура вздрагивает. Поднимает напуганный взгляд. Шизуне смотрит на нее без сочувствия в темных глазах, только с бесконечным пониманием. Будто метания с этими неопределенными намерениями и мотивами ей знакомы. Впрочем... Они могут быть ей и знакомы!..

— Я сама хочу отрезать этим людям что-нибудь для них важное, — как секрет, ведущий к раскрытию чего-то важного, сообщает Шизуне.

Ее глаза чернотой напоминают глаза Мадары. Сакура, засмотревшись, забывает промелькнувший вопрос и задает другой:

— Правда?

— Правда, — она наклоняет голову влево в своеобразном кивке. — И, как ты видишь, меня это не убивает.

Возможно... и правда ничего такого страшного в этом нет? Если даже Шизуне, теплая и совершенно не агрессивная, может такое чувствовать. Надо будет спросить об этом у Ино... Но, судя по тому, как та иногда смотрит или сверкает взглядом, ей это тоже не чуждо. Сакура не уверена, что хочет думать об этом именно сейчас, когда тепло и спокойно, поэтому переключается на Шисуи. Шизуне рассказывает, что они почти не ссорятся, и со смехом добавляет:

— Мы оба очень терпеливые.

Завидовать ей совсем глупо, но Сакура и не завидует. Если все так, как рассказывает подруга, то Шисуи очень хороший. Даже если сначала пугается. Зато теперь они оба выглядят довольными, когда находятся рядом друг с другом. Разве Шизуне, которая прячется от разочарования на небе и смотрит болезненно и тоскливо, не заслуживает такого?

Изуна заглядывает к ним спустя минут десять. Это достаточно… деликатно? Шизуне соглашается присоединиться ко всем, и они вдвоем перетекают на кухню. Она никогда не кажется Сакуре маленькой. Но когда тут сразу пять участников разговора, исключая вездесущего Роши, становится достаточно тесно. Стульев всего четыре.

Уже одного не хватает. Сакура предпочитает усесться на подоконнике, но там встает соулмейт, посматривающий на нее внимательно. На подоконнике, рядом с его бедром, уже стоит белая чашка.

За нее место определяет Шизуне, севшая и потянувшая Сакуру поближе к себе. Она поддается легко и опускается на стул рядом, прямо напротив Изуны и спиной к Мадаре.

Разливается чай. Изуна достает какие-то зеленые кругляшки. Шисуи комментирует их вкус с какой-то тонкой иронией в глубоком и низком голосе, говоря что-то о не меняющихся привычках… Изуна обманчиво-спокойно отвечает ему, и оба они переходят на отвлеченную тему. Смысл теряется для Сакуры мгновенно, но двусторонняя ирония звучит очень забавно. Даже Мадара за ее спиной издает гортанный смешок. Она прислоняется виском к теплому плечу Шизуне, переставая вслушиваться. Об ноги обтирается Роши и даже запрыгивает подруге на колени, лижет ей запястье и трется об него мордой.

Расслабленная и спокойная атмосфера никого не обманывает. Они собираются тут не для того, чтобы выпить чаю. В голосе Изуны изредка проскальзывает нетерпение. Мадара за спиной — по звуку — похлопывает ладонью по подоконнику. Шизуне спокойно гладит кота, но на каждом резком звуке ее пальцы зависают в воздухе.

Остается только одна Ино. И на звонки она отчаянно не отвечает. Что ей, что Шизуне.

Сакура хмурится, закусывая губу. Она помнит, чем все кончается в прошлый раз, когда на звонки не отвечает Шизуне. Но у Ино больше нет солнечной гривы мягких волос… Что может случиться? Плечо накрывает горячей тяжестью. Она крупно вздрагивает и запрокидывает голову. Перевернутый соулмейт, подошедший беззвучно, подергивает углом губ, будто собирается улыбнуться, но так и не улыбается. Он встает к столу боком, прямо около угла, и ободрительно поглаживает Сакуру по плечу.

Мадара невозмутим, несмотря на то, что в его доме сейчас его нелюбимый кузен. Вокруг него прекращает скапливается раздражение, с которым он возвращается. Может, он прячет его в глубоком и темном месте, где прячется ненависть Сакуры, или просто маскирует за чернотой радужки. Потому что его спокойствие непроницаемо.

— Может, наденешь свитер? — предлагает он, опуская взгляд на ее руки.

Сакура смотрит тоже. Но кроме мурашек на руках нет ничего особенного. Если надеть свитер, станет жарко...

— Мне тепло, — непонимающе отмахивается она.

Изуна разглядывает на них с непередаваемой смесью иронии и умиления. Шисуи складывает руки в замок и опирается локтями о стол, загораживая нижнюю часть лица, но около темных глаз образовываются лучистые морщинки. Их внимание становится слишком пристальным. Оно ощущается почти физически.

— Все хорошо, — бормочет Сакура, мягко поводя плечом и сбрасывая его ладонь.

— Что-то мне все это напоминает, — очень довольно замечает Изуна.

Она предпочитает промолчать и снова удобно опирается о не возражающую Шизуне, просовывая руку ей под локоть. У Шисуи вздрагивают плечи, и он почему-то опускает кудрявую голову. Рядом негромко хмыкает Мадара. От этого звука мурашки возвращаются.

Телефон, лежащий на столе прямо рядом с чашкой, вибрирует. Это мгновенно вытесняет все волнение. Сакура, подскакивая, хватает его и нервным взмахом снимает блокировку. Непрочитанное сообщение всплывает уведомлением тут же. Она вчитывается, чувствуя, как внутри медленно тает снежный ком. Шизуне ободряюще поглаживает ее по шее без слов.

— Ино… она будет не одна, — действительно тихо говорит Сакура, обводя растерянным взглядом Учих.

Но все слышат. Мадара, на котором ее взгляд замирает, щурит ставшие цепкими и холодными глаза. Он, кажется, понимает, кого Ино может привести с собой. И поэтому то раздражение, которое либо наглухо спрятано, либо умело замаскировано, всплывает вокруг него такой давящей атмосферой, что хочется сползти под стол.

— И с кем же? — обманчиво спокойным тоном интересуется соулмейт.

— Наверное, это ее человек, — Шизуне совершенно его не опасается, будто не замечает сгустившихся туч, и отвечает первой.

Брови Изуны приподнимаются. Он знает, кто человек Ино?.. Шисуи смотрит на Мадару жутковато. Кто первым вспыхнет? Сакура следит за ними встревоженно. Эти Учихи совершенно непредсказуемы. Как назло, звучит звонок. Мадара поднимает голову с очень нехорошим выражением лица и разворачивается к выходу.

— Здравствуйте, — приветствует он Ино, открыв дверь, — какая неожиданность.

Стоящий за спиной подруги хмурый Тобирама впивается в него острым взглядом, но только сжимает зубы. Он в черном костюме для работы, который выглядывает из-под длинного распахнутого и тоже черного пальто. Ино опаздывает, потому что ждет его?

— На пару слов, Учиха, — коротко просит он.

Застывшая между ними Ино тревожно оборачивается, но он только мягко подталкивает ее ко входу. Сакура даже не успевает попросить Мадару остановиться, как он пропускает внутрь замешкавшуюся Ино и выходит наружу сам. Дверь звучно хлопает. Шизуне вздыхает сзади, оттесненная за спину Шисуи.

У Ино растерянное лицо. Она странно морщит покрасневший нос, здоровается и разводит руками.

— Прости, я должна была предупредить раньше, но тут такое... Он все знал. Около года! Увидел, как я взлетела в магазине… — Ино нервно взмахивает ладонью у виска, будто поправляя волосы. — А после того, как ты с соулмейтом ушла, устроил мне сцену. Я немного разозлилась и... Ладно, это долгая история! Я знаю, что ждать понимания от твоего соулмейта глупо, но если они подерутся…

Сакура хлопает ресницами. Около года?! Человек видит ее в воздухе, но не пугается… не сбегает. Остается и молчит!

Но высказать удивление не получается. Не под взглядом Ино, напуганным и застывшим. От ее волнения, разлитого в воздухе щедро, становится кисло на языке.

— Так, — звучит за спиной, видимо, Изуна устал молча наблюдать, — какой неприятный сюрприз вы привели для Мадары?

Видимо, он не успевает разглядеть… Интересно, к лучшему ли?

— Тобираму Сенджу, полагаю, — подает голос Шисуи.

Сакура оборачивается на него. Они разве знакомы? Шисуи встречает ее взгляд невозмутимо.

— Учились вместе, — кратко поясняет он и морщит нос.

Ино так и не раздевается. Ее голубое пальто избавлено от пятен крови и грязи и снова смотрится на ней потрясающе. В нем скорее всего жарко, но подруга только прислушивается к тому, что происходит за дверью.

— Не волнуйтесь. Мадара не калечит людей около своего дома, — спокойно встревает в ее волнение Изуна, видимо, переваривший новость. — Вдобавок он очень благодарен вам.

Ино кивает и тянется к пуговицам, хотя в ее движениях проскальзывает неуверенность. Она снимает пальто, разматывает шарф… и стягивает шапку. И Сакура чуть не садится. Шизуне сзади шумно и болезненно вздыхает. Потому что на голове подруги волосы становятся еще короче. Это жест отчаяния или желание оказаться непоколебимой, но Ино оставляет самыми длинными прядями те, что обрамляют лицо. Остальные безжалостно острижены.

Зачем?!

— Зато я не похожа на птицу, — фыркает подруга в ответ на взгляды. — В отличии от некоторых.

Сакура нервным жестом зачесывает волосы назад. Ей сложно представить, как Ино вообще до этого додумывается. Сколько же они будут отрастать… Это просто нечто. Действительно, насколько в Ино становится от человека.

— Чем короче, тем легче стрижется, — спокойно сообщает им обеим Ино и добавляет, когда Сакура врезается в нее на всей мгновенно развитой скорости: — Боже мой. Прекрати. Я не умираю.

От Ино уже не пахнет шоколадом и кровью. На ней снова тот странный аромат, который она приносит на себе в первый раз, когда приходит в гости. Он немного горьковатый и холодный, легкий и будто зимний. Сакура догадывается, что так, скорее всего, пахнет Тобирама.

— Давайте все вернемся, — здраво предлагает Изуна.

Он не создает впечатление опасности и Сакуре именно сейчас он кажется самым милым и безобидным среди них. Как Изуна умудряется вмещать в себя сразу двоих людей? Потрясающе, как это действует. Ведь все действительно возвращаются: Шисуи берет ладонь Шизуне в свою и мягко тянет в сторону кухни, Ино, подозрительно косясь на дверь, все-таки сбрасывает изящные ботинки, а сама Сакура ощущает, что на кухне ей будет теплее и приятнее.

На кухне Ино получает свою чашку чая и тут же впивается в ее стеклянные бока так, что они вот-вот затрещат. Ее волосы на свету переливаются и блестят, застывшие в одном положении. Мягко обрамляющие стороны лица золотые пряди не достают до подбородка. Сакуре больно видеть их аккуратно подстриженными. Ино ловит ее взгляд и старается улыбнуться. Получается плохо.

Тишина, застывшая вокруг них подсыхающим тестом, оказывается разрушена с коридора. Сакура вразрез чужому оживлению чувствует, как пружина внутри нее сжимается.

Но зашедший на кухню первым Тобирама рассеивает ее страх. На нем нет ни пятнышка крови или наливающегося багровым синяка… Мадара входит сразу же после него. У них нечитаемые лица, которые похожи на камень.

Что бы между ними не произошло — оба остаются целыми. Плечам становится легче. Соулмейт подходит к ней и останавливается сбоку. Вблизи видно, что не такой уж он и спокойный. Сакура, задрав голову, видит, как у него пульсирует вена на шее. Но мало кто вообще обращает на это внимание. Младшие Учихи впиваются взглядами в высокомерно невозмутимого Тобираму.

— Так ты теперь у нас в приближенном круге, — Изуна смотрит на него хитро и из-под так и не снятых круглых очков. — Хотел соулмейта, а получил к нему целую кучу проблем?

— Проблем? — Тобирама встречает его взгляд бесстрастно.

Ему не находится стула, и он встает за спиной Ино, опустив ладони ей на плечи. Не сказать, что она этим недовольна. Она в оранжевой блузке и светлых широких штанах, Тобирама сзади в своем черном костюме… Они странно гармонируют, и Сакура даже засматривается. Ино замечает это и чопорно приподнимает уголки губ, только голубая радужка озорно поблескивает.

— Летающий соулмейт — это нечто особенное, — с полуулыбкой продолжает Изуна, наливая в еще две чашки чай.

— Хватит, — Мадара как самый старший опускает голос до такого низкого оттенка, что Сакуре хочется встать отойти от него подальше. — Хотите соревноваться — идите наружу.

Изуна приподнимает брови.

— Ты должен был бороться со злом, а не примкнуть к нему, — доверительно сообщает он брату и очаровательно улыбается Ино.

Тобирама сужает и без того ледяной взгляд. Невидимые, но ощутимые тучи начинают сгущаться.

— Я и не думала, что обычный человек может принять это, — замечает весомо Шизуне, все это время просто наблюдавшая.

— Так и скажи, что не соулмейтам ты не доверяешь, — живо откликается Ино, скрещивая руки на груди.

Да... Тучи не расходятся. Сакура вспоминает, на каких тонах они могут общаться, если разговор заходит о выборе между человеком и соулмейтом. Если сейчас еще тут возникнут две стороны, этим вечером точно случится что-нибудь нехорошее. И для этого понимания не нужен глубокий анализ.

— Меня больше удивляет, — немного неуверенно начинает она, посматривая то на Ино, то на Шизуне, а под конец и вовсе переводит взгляд на Тобираму, — что вы промолчали.

Изуна только качает головой. У него там, наверное, уже, как минимум, десять планов на тему «как заставить летающую девушку делать то, что ты хочешь». Ино даже запрокидывает голову, чтобы взглянуть на Тобираму. Тот смотрит в ответ спокойно. Его пальцы перебирают ткань блузки на ее плечах медленными и вдумчивыми движениями. Волосы Ино поблескивают на солнечном свету, и он осторожно оправляет ей золотую прядь, неудачно легшую на лоб. На всеобщее внимание он реагирует взглядом, от которого в комнате опускается температура. Он не собирается вести неделовые разговоры и делать вид, что он в кругу друзей.

Сакура наблюдает за ним, думая, что Ино могла найти в таком человеке — она ведь не была к нему привязана зовом. Но Тобирама всего на секунду позволяет чему-то проявиться из-под холодной и высокомерной маски, которая предполагает от него жуткое поведение.

— Как бы это странно не было, — Изуна прикасается костяшками пальцев к подбородку, потирая, — но летающие люди не для всех сюрприз. Кому же можно продать ваши волосы?

Чтобы поверить в то, что часть чьего-то тела может нести исцеление, нужно быть… не в дружбе с головой или очень религиозным. Шисуи, без обид.

— Пара часов, и сила исчезает, — добавляет, морща все еще красный нос, Ино. — Они совершают продажу очень быстро.

— И… несмотря на это, они убегают, — Изуна щурится задумчиво. — Никто не мог помешать им пару дней назад просто отрезать твои волосы. Мадара… был выведен из строя. Сакура, объективно, не боец. Но почему они просто сбегают?

Взгляды Шисуи и Тобирамы — одинаково удивленные — скрещиваются на Мадаре. Тот невозмутимо складывает руки на груди, чуть опуская подбородок. Он все еще стоит рядом с Сакурой, явно не собираясь отходить, и от него пахнет улицей — сухим запахом метро, сигаретным дымом и чем-то еще.

— Они появляются рядом с вами и пропадают. В самый подходящий момент. Как они это делают? Почему вы так упрямо делаете вид, что не подозреваете своих же… — Изуна делает непонятный жест в воздухе, — не знаю, как назвать лучше.

— Потому что каждая из нас знает, что волосы — неприкосновенны, — отбривает Ино ледяным тоном, словно впитывая его от рук Тобирамы. — Почему вы так упрямо намекаете?

— Потому что это очевидно! — Изуна закатывает глаза к потолку, как он это умеет, эффектно и подавляюще.

— Очевидно или нет, но, — все это время молчавший Шисуи опускает обе ладони на стол и поднимает холодные глаза на родственника. — Нам не нужны очевидные удобные, — он выделяет это голосом, — версии. Нам нужна хотя бы одна рабочая.

— Согласен, — Тобирама поглаживает плечи Ино, пока отвечает. — У вас есть фото, шрам от ножа и пара очевидных версий. Но я сомневаюсь в успехе поисков по фото. Есть что-то кроме этого?

Он не первый, кто говорит про сомнения. Но первый, кто просит что-то еще... Что ему может понадобиться?

— Что точно может помочь? — Сакура прикусывает уголок губ, следя за его мимикой.

— Имя или фамилия. Приметы кроме родинки. Другое фото. Работа. Место жительства или место, где она часто бывает, — Тобирама рассматривает ее так, будто она роняет очевидную для остальных глупость.

Это не задевает ее. В отличии от того, что он перечисляет. Ничего. У них нет ничего. Неужели они не смогут никого найти? Внутри грохочет смех из ночных кошмаров и шипит снисходительная похвала: выглядишь как человек. Она впивается ногтями в мягкую и нежную внутреннюю часть ладони, чувствуя приближение леденящей злости.

Горячая — и сквозь майку — рука Мадары ложится ей на плечо. Сакура мелко вздрагивает, разжимает пальцы и, поддаваясь нажиму, прислоняется левой стороной лица к боку соулмейта. Тепло. Он молча гладит ее, не обращая внимания на сверлящего их обоих по очереди взглядом Изуну. Пурга, взвывшая и засвистевшая между висков, убавляет звук. Мадара дышит мерно и глубоко, будто подавая пример, и она старается его взять. Получается не сразу, но соулмейт на удивление терпелив даже под чужими взглядами. Внутри становится немного спокойнее, и наливающихся темнотой туч можно опасаться не так сильно. Сложно описать, какую благодарность испытывает к нему Сакура именно сейчас.

— Версию со своими легко проверить, — подает голос Мадара, разряжая повисшее напряжение, но не прекращает движения ладонью. — Темные волосы, темные глаза, заметная родинка. Если она однажды спустилась, у вас должны ее помнить.

— Я не уверена, что хочу прыгать, — Ино устремляет взгляд на Мадару со снисходительной гримасой.

Брови у Тобирамы поднимаются. Кажется, никто не объяснил ему до конца… Сакура старается не улыбаться и прячет лицо, уткнувшись им в даже не дернувшегося соулмейта. Ей кажется смешным то, что в этой ситуации раньше бы ее не рассмешило, и это достаточно странно.

— Я не предлагал это. Ты спустилась с подругой. Если у нее все в порядке с волосами, — Мадара звучно хмыкает, — то у нас есть кандидат.

Действительно. То, о чем говорит как-то в самом начале знакомства, обжигает Сакуру заново. Ведь Ино правда спускается с подругой. Но о том, кто она и где она, Ино ни разу не рассказывает. В ее рассказах фигурирует только она одна и ее друзья, ее опыт, ее человек. Но не та подруга.

Голубой оттенок радужки Ино искрит, будто кто-то мечет в него солнечный луч, а тот бьется о пленку и пытается выбраться.

— Мы не общаемся, — она отвечает достаточно резко. — Она не смогла принять то, что я рассталась с волосами сама. Пожалуйста, хотя бы ты не спрашивай, зачем, — просит Тобираму, запрокинув голову и обнажая хрупкое горло с пожелтевшими пятнами от чужих пальцев. — Она не согласится. Мы очень сильно поругались. И нет, я так и не рассказала ей, за что наши волосы так ценятся, — это она уже насмешливо адресует Мадаре.

— Разве ваш цветочный магазин — не магнит для таких же? — улыбается Шисуи, откуда-то зная и про цветочный магазин. — Кроме вашей подруги никого нет?

Улыбка у него в общем-то добрая. Но от нее Сакуре становится неловко. Будто цветочному магазину предшествует история, которую следовало знать всем, но знают ее только двое.

Рука Мадары внезапно соскальзывает с плеча, а сам соулмейт достаточно осторожно отстраняется. Сакура хмурит брови, впивается в него непонимающим взглядом, но замечает знакомый жест — прикосновение к карману. Сигареты. Мадара подходит к окну и предупреждает, что собирается создать сквозняк. На плечи Ино тут же ложится пиджак Тобирамы. Шизуне даже не шевелится — ее платье из плотной шерстяной ткани и с длинным рукавом. Сакура подтягивает ноги на сиденье стула, чтобы они не мерзли, и даже не думает двигаться с места. В воздухе распространяется табачный запах.

— Значит, выбора нет, — вздыхает Ино, ежась, и сообщает Тобираме, который достаточно раздраженно оправляет манжеты рубашки: — Тебе очень повезло.

Его узкое лицо вздрагивает в удивлении.

— Ты не ее соулмейт, — поясняет очевидное Мадара, но с какой-то очень нехорошей усмешкой, даже оборачивается, растирая сигарету в пальцах.

Не похоже, что Тобирама знает, каково одному соулмейту, когда второй бросает его на земле. Неужели Ино не рассказывает ему об улучшенной связи, которую получает смешанная пара? Тогда… сколько она ему рассказывает? Нет, если так дальше продолжится, точно грянет скандал.

— Мадара имеет в виду, что вы не сойдете с ума, если Ино взлетит, — не выдержав ледяного противостояния между ними, вмешивается Сакура и ловит на себе острый взгляд Тобирамы.

Ей неуютно, потому что Шизуне даже не думает что-то рассказывать, Мадара только нагнетает обстановку, а Изуна попросту улыбчиво, но хитро насмехается над ними всеми. Один Шисуи —  слава его богам — никого не провоцирует. Не спасает ситуацию даже Роши, который решает запрыгнуть к ней на ноги и пощекотать пушистым хвостом подбородок.

— Это к лучшему, — Ино приподнимает углы губ и смотрит на Сакуру с одобрением, — кто-то же должен предупредить остальных об опасности. Хотя наш пример, конечно, говорит о многом. Мы спускаемся не так часто. Но… если нас находят так быстро… Ты нашла соулмейта раньше, чем они нашли тебя, по чистой случайности.

— Можно показать Цунаде-сама или Чиё-сама место, где можно спокойно опускаться. Хоть в твоем цветочном, Ино, — поддерживает Шизуне подругу, у нее даже получается говорить так, будто это ее не коснулось. — Там же нет камер? Ну или хотя бы предупредить, что не стоит спускаться, пока не найдут соулмейта.

Губы Ино расплываются в совершенно по-человечески коварной усмешке. Она точно думает не только об общей пользе...

— Я хочу знать, что значит «прыгать», — требует в паузе Тобирама, ни о чем не забывший.

— Поверь. Ты не хочешь, — подруга издает горячий смешок, похожий на кашель.

Шизуне ежится, но совсем не от холода — тем более, что Мадара сигарету уже успел выкурить, и теперь окно закрыто. Ее и без того острые плечи под платьем становятся лезвиями. Шисуи без опаски кладет на них руки. Висок к виску. Сакура с дрожащим едким ощущением внутри следит, как загорелые пальцы сплетаются с белыми и тонкими, как кудрявые волосы смешиваются с аккуратно уложенными прямыми.

— Насколько это опасно? — Тобирама опускает взгляд на ее поднятое к нему лицо и сверлит-сверлит-сверлит…

Сакура не продержалась бы и пары секунд, но Ино только хмыкает.

— Это неопасно, — с опасной человеческой легкостью лжет она и добавляет к этому улыбку. — Мы принадлежим небу, высота нам не страшна. Мы не разбиваемся.

Но не похоже, что уверение Ино действует на него успокаивающе. Либо он понимает, что она врет, либо сама идея прыжков…

Кажется, до Тобирамы начинает доходить. Губы у Изуны вздрагивают в усмешке, будто недостаточно этого холода вокруг. Светлые брови мужчины вздрагивают, но не изламываются и не поднимаются. Возможно, это тот максимум эмоций вне бешенства, которые он себе позволяет.

Собственно, чего Сакура хочет от него? Он человек, узнавший, что Ино — не просто обычная человеческая девушка. Он принимает это в одиночку и даже идет с ней туда, куда бы не пошел по своему желанию. Одна реакция на Мадару в прошлую встречу отлично говорит о том, как они ладят.

— Даже если ты хочешь сделать это сама, — Шизуне тянется через стол и прикасается к плечу Ино своими острыми стеклянными пальцами, — твоя подруга может быть в опасности…

— Я понимаю, я многое недоговаривала, — взвивается Ино тут же, а ее глаза будто становятся ярче, — но я все еще не настолько чел… бесчеловечная! Я предупредила ее! Но ей есть за кем спрятаться, — она презрительно вздергивает нос и скрещивает руки на груди, сверкая взглядом на всех, кто смотрит на нее в этот момент.

Сакура сползает со стула. согнав с себя кота, подходит к ней ближе и осторожно берет одну из ее рук в свои. Острый взгляд достается и ей, но он почти сразу становится виноватым. Ино изящно поводит головой, будто откидывая длинные волосы назад, и устало опускает веки. Ей нелегко все это дается: и разговор, и эта обстановка, и то и дело назревающие конфликты. Тобирама, очевидно, не должен был узнать.

От нее не пахнет ни шоколадом, ни снегом, только чужим шлейфом. Светлая блузка кажется идеальной и без складочек, как и широкие свободные штаны. Подруга закидывает ногу на ногу, выставляя вбок острое колено и прогибаясь в талии. Не смотря на эту изящную позу, по лицу Ино видно: она будто снова выбирает между ножницами и бездействием.

Сакура стоит перед другим выбором.

Бесчеловечный — звучит необычно и странно, учитывая, сколько всего плохого есть в людях. Но это в голосе Ино звучит наоборот. И если это звучит наоборот, Сакуре не хочется быть бесчеловечной. Она наклоняется, оттягивая подругу от рук Тобирамы и спинки стула, и прижимает к себе. Ино вздрагивает, но оказывается податливой — упирается лбом ей под горло.

— Пожалуйста, давайте не будем создавать напряжение, — просит Сакура, обводя взглядом и прищурившегося Изуну, и невозмутимого Мадару, и внимательного Шисуи, и даже поднимает голову, чтобы взглянуть на Тобираму.

Ино почти беззвучно фыркает ей в разрез майки.

— Кого я вырастила, — бормочет она смутно и притягивает Сакуру к себе толчком.

Оказаться у нее на коленях немного странно, но щекотно и забавно. Сакура ответно фыркает ей в макушку и чувствует мягкий и приятный запах от волос, будто кто-то смешивает корицу и лимон и добавляет туда сахара. Не удерживается — гладит короткие и уже не такие мягкие пряди.

— Я хочу тебя удочерить, — заявляет Ино и ерзает на стуле, чтобы устроиться удобнее. — Я научу тебя делать джем, составлять икебаны и отшивать иностранцев с фотоаппаратами. Никаких глупых мужчин. Мы будем идеальной семьей, обещаю.

Атмосфера вокруг уже не кажется такой ледяной и готовой обрушиться им на головы первым снегом. Сакура охотно кивает, хотя понятия не имеет, что значит удочерить. Но раз Ино хочет, ей можно дать. Она ведь плохого не предложит. Шизуне смеется вполголоса, и смех у нее напоминает шелест книжных блестящих страниц. И не она одна. Изуна скрывает смешки за покашливанием, но это у него выходит не так уж и удачно.

Даже Тобирама, тот самый неприятный Тобирама, смотрит на них сверху-вниз со снисходительным выражением холодного и высокомерного лица. Сакура изучает морщинку на его лбу, складки около рта, которые изредка появляются и у Мадары…

— Нет уж, мы протестуем, — подает голос Изуна и кажется, что его это забавляет. — Я еще не научил ее готовить.

— Признавайся, с кем тебе больше нравится? — Ино коварно щекочет ее спину пальцами и хихикает, будто и не смотрела совсем недавно загнанной и напуганной.

— С бабулей Чиё, — ворчит Сакура и шлепает ее по пальцам. — Она меня не щекочет!

Ино очаровательно надувается и пытается скинуть ее с коленей. Сакура спрыгивает сама и сердито задирает нос. Шизуне беззвучно смеется, уткнувшись в плечо Шисуи. Изуна старательно поджимает губы. Один Мадара разглядывает ее пристально и совсем не улыбчиво. Сакуре от этого откровенного взгляда становится не по себе. Что не так?

— Ладно. Ближе к делу, — фыркает Ино и все-таки притягивает Сакуру обратно к себе на колени, только уже к лицу спиной. — Я объясню Цунаде-сама, куда стоит провожать спускающихся девушек, чтобы они в случае чего могли найти кого-то. Как по мне, так не стоит надеяться на кого-то спускающегося как на… на приманку. Мы не так часто спускаемся, и зов не слишком распространенное явление… И спускаются ведь не все здесь.

— Лучше так, чем вообще никак, — посланная Изуной улыбка достаточно ободряющая.

— Это правда, — кивает Шисуи, посматривая на Шизуне с проскользнувшей искрой усталости в черных глазах.

На Сакуру обваливается не меньшая усталость. Ощущение, что она материальная. Но в таком случае, Ино наверняка уже бы осталась без колен... Словно услышав мысли, подруга крепче обнимает ее за талию и прислоняется виском к плечу.

— Мы с этим справимся, — сообщает она шепотом, нагревая ткань майки. — И когда мы их поймаем, то... то... я научу тебя, как делать парики из натуральных волос.

Хихикая, Сакура щипает ее за бедро. Предложение странное, но от него внутри становится теплее. Потому что Ино не сомневается в том, что они действительно их поймают. Ну а если не сомневается Ино, можно не сомневаться и ей самой...


Примечания:

это еще одна гигантская глава на +-9к слов. но порога не будет, потому что у нас новый год, рождество и прочие праздники. (но это совершенно не значит, что отзывов оставлять не надо).

пускай в новом году у всех будет непандемийно, нетоксично и недеструктивно. всех с законченными (заканчивающимися) сессиями, закрытыми четвертями-семестрами-полугодиями и грядущими взрослыми выходными. надеюсь, что праздничное настроение наступит если не у меня, то у вас с:

тем временем Мадара не знает, как забрать своего соулмейта с чужих колен, Изуна набирается обаяния, Тобирама смотрит на нас из двухствольного ружья, а Шисуи просто хочет обрызгать всех святой водой, но пока только задумывается. Сакура ловко перенимает еврейский подход, Ино флиртует и готовит мозговой штурм, а Шизуне готовится успокаивать их обеих по очереди.

а приглашенного гостя так никто и не угадал, насколько я помню хд

прошлась поиском слов по уже отредактированной главе. через полтора часа решила, что буду читать словари хд буду благодарна за отметки в ПБ, потому что вычитывать идеально такой объем я пока не наловчилась.

Глава опубликована: 01.11.2024

40. В поисках двойного дна.

Если Ино называет всех собравшихся командой мечты, то Мадара не настолько оптимистичен. Удивительно, но Тобирама с ним в этом согласен. Сакура, как и остальные, удивляется такому единодушию. Впрочем, она зря волнуется о том, что кто-нибудь начнет драку. Взрыва не случается. Тобирама ведет себя максимально прохладно и под конец просто обещает дать нужную поддержку в случае, если она понадобится. По лицу Изуны, на которое наползает ироничная улыбка, ясно, как он хочет просить у него поддержку.

Все расходятся совсем скоро. Завтра у кого-то, как у Ино, Тобирамы и Шисуи, рабочий день. Ино прощается неохотно, крепко обнимает, обдавая холодным и приятным запахом... Тобирама следит за ней недовольно, так, будто Сакура может заставить ее остаться тут. Шизуне умиротворенно улыбается, хотя вечер был не из спокойных, и прощается легко. Они с Шисуи уходят последними.

Когда дверь закрывается за последним гостем, Сакура едва не садится на пол. Силы кончаются в один момент. На удивление, не одна она устает. Изуна, например, выдыхает вслух и утирает воображаемый пот со лба, а потом, поворчав, идет готовить ужин. Они втроем неожиданно собираются на кухне, где Сакура цедит стакан воды и старается отстраниться от пережитого стресса, а Мадара курит.

— О чем вы договорились? — шинкуя овощи, интересуется Изуна, когда заканчивает монолог о том, насколько Шисуи осмелел.

Наверное, его задевает, что Шисуи поддерживает Ино в случае с очевидными версиями и причастностью к нападениям небесных жителей.

— О ненападении, — Мадара невозмутимо стряхивает пепел. Да, никаких подробностей...

Он достаточно благодушен и невозмутим для человека, только что выпроводившего нежеланного и нежданного гостя. Предпосылок к новому скандалу нет, так что Сакура наблюдает за ними из-за стола, положив голову на руки, и думает, что за людьми стоит записывать. Иначе не разберешься.

Когда братья начинают ленивый турнир по остроумию, Сакура понимает, что не хочет это слушать. Остроумия и иронии ей хватает за прошедший вечер. Поэтому она, пользуясь тем, что никто не обращает на нее внимания, сбегает в комнату и набирает сообщение Ино. Ее очень интересуют подробности того, как же Тобирама все узнал и почему не отреагировал как, допустим, Шисуи. Может, Ино захочет рассказать? Но подруга отвечает не сразу и рассказать обещает только завтра. Впрочем, Сакуре становится немного легче. Ощущение, будто Ино умалчивает что-то важное, рассеивается.

Мадара заглядывает в комнату спустя пару минут после того, как Сакура решает прилечь. Малодушное желание спрятаться под одеялом и отрешиться от полного напряжения вечера бьется в ней почти весь последний час. Но приходит соулмейт и приносит с собой запах сигарет и холода. Шаги не удаляются в сторону шкафа… Сакура, свернувшаяся на кровати в позу эмбриона, настороженно поднимает веки и ищет его взглядом.

— Иностранцы с фотоаппаратами? — Мадара находится стоящим около кровати.

Руки скрещены на груди, расслабленные плечи... На его губах проявляется похожая на мутный лунный отблеск улыбка. Как только запомнил? Ино ведь говорила об этом в шутку! Но Сакуре не слышно в его тоне претензии, поэтому можно попробовать пожать плечами и сделать вид, что не хочется об этом говорить. Произошедшее в кафе кажется ей не слишком удачным событием для пересказа. Особенно ему. Особенно сейчас.

— Все хорошо? — к счастью, пожимание плечами срабатывает, и соулмейт не настаивает на рассказе.

«Все» совсем не хорошо. Ведь они до сих пор практически ничего не знают о нападающих, неизвестно, удастся ли вообще что-то выяснить… Они только пытаются не поругаться весь вечер, и то: Изуна старается не слишком сильно. Сакура слабо улыбается и дергает головой, создавая подобие кивка. Ей не хочется ни о чем говорить. Нервный и полный невинных разговоров с очевидной неприятной подоплекой между Учихами вечер высасывает все силы.

Неважно, что Мадара рядом. У желания закрыть глаза и заснуть прямо сейчас есть все основания. Она даже делает это. Но кровать рядом проминается. Оказавшийся под наклоном живот касается чего-то теплого. Соулмейт не сел бы рядом просто так. Сакура устало поднимает ресницы, не зная, к чему ей готовиться.

— Мы их найдем, — севший так, чтобы оказаться между ее коленями и грудью своим боком, Мадара кладет руку ей на плечо.

Даже в контексте поддержки это звучит жутко, учитывая нотки металла в его голосе. Она встревоженно приподнимает голову.

— Ты их побьешь?

Мадара моргает, фокусируясь на ее лице.

— В зависимости от их поведения, — туманно отвечает он, а его ладонь сползает с плеча на спину и замирает между лопаток. — Изуна скоро закончит с ужином.

Он меняет тему быстро и грубо, Сакура даже не успевает за это взяться. Но ей и не очень хочется. У нее не такое сдобренное идеями воображение, но зато интуитивно ясно: Мадара не будет с ними вежлив и доброжелателен.

— Спасибо, что не подрался с Тобирамой, — тихо отвечает на завуалированное предложение пойти на кухню Сакура, тренируясь в переводах тем.

— Я не бью нравящихся мне людей просто так, — соулмейт криво усмехается и похлопывает ее по спине. — Отдохни и приходи ужинать.

Она кивает, копируя его манеру приподнимать углы губ вместо улыбки. Нужный и очень выручательный навык, если подумать. Мадара ободрительно сжимает ее плечо и встает, забирая с собой сигаретный запах, теплые поглаживания и редкое для их контакта ощущение спокойствия.

Сакура провожает его взглядом, ждет, пока дверь закроется, и опускает веки. У нее кончается состояние, в котором она может улыбаться, держаться и быть в порядке. Оно, если оглянуться на последнюю неделю, практически не наступает. Хочется закрыть глаза и заснуть, а проснуться, когда уже все будет хорошо.

Поворочавшись, она устраивается удобнее и собирается просто немного полежать, но вместо этого задремывает.

Пробуждение нарастает со звуком. Звенит по нарастающей, и как только Сакура сквозь тяжелый и мутный сон это понимает — садится, даже окончательно не проснувшись.

Ладонь, которой она собирается опереться о матрас, почему-то ухает в пустоту. Рассветно-голубой мир сворачивается в шар. Под виском вдруг оказывается твердо. В локоть больно стреляет.

Рядом выругивается Мадара. Она медленно открывает инстинктивно зажмуренные глаза. Упавшие на лицо волосы закрывают вид, и чужие пальцы осторожно разводят их. От бережного прикосновения становится на чуточку легче... Нависший над ней соулмейт, взъерошенный, в мятой со сна майке и с отпечатком какой-то складки на всю щеку, рассматривает ее, нахмурив брови.

— Кто-то звонит, — хрипло бормочет Сакура и прокашливается, когда Мадара помогает ей сесть.

Телефон, к слову, звенит прямо у края матраса. Соулмейт нащупывает его, не отводя от нее взгляда, и прикладывает к уху. Слушает, наверное, около минуты. Сакура за это время успевает растереть ноющий висок, ощупать локоть, сесть поудобнее и даже зачесать растрепанные волосы назад.

Она пропускает момент, когда лицо соулмейта становится из недовольного — пугающим. Между лопаток проскакивает ледяная искра. Сакура подбирается и старается вслушаться.

Но он будто замечает, бросает на нее косой нечитаемый взгляд и встает. Перекладывает телефон в другую руку, а свободной упирается в свой же бок и становится очень опасным. И этому не противоречит ни мятая майка, ни след на лице. Даже заспанные глаза вмиг теряют тусклую пелену.

Он растирает переносицу и выражается кратко:

— Я понял тебя. Все позже.

Таким тоном, наверное, говорят с кем-то очень неприятным. Чтобы больше не звонил.

Соулмейт сбрасывает звонок, не попрощавшись, и подходит к ней. Сакура смотрит на него не мигая и обнимает колени. Ей хочется спросить, что же случилось. Но Мадара опускается рядом с ней на корточки и берет ее за подбородок, заставляя опустить и чуть повернуть голову. Пострадавший от падения висок оказывается тщательно осмотрен и даже прощупан.

— Голова не кружится? Тошнит? Темнеет в глазах? — у него такой взгляд, будто соулмейт пытается прочесть ее мысли.

— Нет, — Сакура на секунду задумывается, чем очевидно напрягает Мадару, и отвечает отрицательно.

Видимо удовлетворившийся осмотром соулмейт протяжно вздыхает, от чего у нее осторожно теплеет в животе.

— Если Шизуне такая же травматичная, — говорит он сдержанно, скользящим жестом обводя ее скулу горячей ладонью, — я сочувствую Шисуи.

Сакура не согласна, что ему стоит сочувствовать. Выглядит Шисуи довольным и вполне уравновешенным. Совершенно другое впечатление, если вспомнить ощущения от первой встречи.

Мадара выпрямляется и помогает встать ей сам. Вспоминает про запястье. Предлагает сначала принять душ, а потом перебинтовать. Сакура кивает, но мнется и никак не может себя заставить пойти в ванную. Ей хочется спросить о том, кто ему звонил, и имеет ли это отношение к его работе. Если имеет, то как скоро все там закончится? Он будет в порядке, когда все закончится?

Это волнует ее больше, чем остальное. Сакура, замершая рядом с ним, кусает губы и понимает, что сжавшееся внутри чувство — это страх.

Мадара перед ней. Здоровый и живой, только проснувшийся, с еще не разгладившимся отпечатком ткани на лице. Ощущение, прогрызающее у нее внутренности, что он вот-вот окажется в опасности и однажды просто не вернется, зарождается само собой.

— Я волнуюсь за тебя, — поймав его вопросительный взгляд, Сакура отвечает честно. — Мне страшно.

— Обещаю быть осторожным, — Мадара криво улыбается, отлично понимая, что она имеет в виду.

Как у него это только получается.

Она вспоминает, что кое-кто обещал показать ей зарядку утром, и принимает душ с рекордной скоростью. Мадара терпеливо кивает, когда она напоминает ему об обещании, и сначала перебинтовывает ей запястье. Процесс небыстрый, и соулмейт будто нарочно накладывает бинт еще медленней. Сакура едва дожидается, когда он закончит, и готовится начать. Но вот соулмейт почему-то не спешит и смотрит выжидающе.

— Мы уже начали? — заметив пристальное внимание, спрашивает она и готовится к какому-нибудь подвоху.

— Начнем, когда ты наденешь штаны, — соулмейт рассматривает ее ноги всего пару секунд, после чего поднимает взгляд и иронично приподнимает брови.

Майка достаточно длинная, поэтому Сакура искренне не понимает, что с этим не так, а потом вспоминает: Мадаре не нравится, когда кто-то видит ее слишком раздетой. Возможно, даже не нравится видеть и самому. Сцена в кабинке тогда казалась странной, но спустя пару месяцев уже видится по-другому. И на того зашедшего мальчика он глазами сверкает, когда тот просто называет ее красивой… Стоит ли ей спросить об этом сейчас у него или подождать звонка Ино? Она решает, что если и спрашивать, то определенно после того, как он покажет ей зарядку. Иначе есть вариант, что это так и останется неосвоенным навыком.

— Если тебе, — тоном, не допускающим возражения, начинает соулмейт и складывает руки на груди, — становится больно или дискомфортно, ты сначала останавливаешься, потом говоришь мне. Это первое.

Это звучит разумно. Сакура кивает, задумавшись, каким станет следующее.

— Ты не занимаешься этим одна, — и он ставит второе. — Ты способна споткнуться в центре комнаты. А я не хочу найти тебя со сломанной спиной или порванными связками. Мы поняли друг друга?

Понятно. На быстрый результат, которого она ожидает от себя, можно ставить крест. Мадара чаще всего по утрам отсыпается, а когда не отсыпается — то мечет гром и молнии, то ругается с Изуной, то что-нибудь еще… А в ближайшее время, судя по всему, затишья не предвидится.

— Да, — вздыхает она, ощущая пробирающее до костей разочарование.

Спорить с ним бесполезно. Самое обидное, что он прав. День еще не начался как следует, а она уже успевает упасть с кровати. Не специально, конечно, но факта это не отменяет.

— Самое простое сможешь практиковать самостоятельно, — тут же снижает градус контроля Мадара и с усмешкой наблюдает, как она тут же приободряется.

Простого оказывается не так мало. Поэтому разочарование утихает.

Она учится разминать шею и ноги, спину и даже немного руки, учитывая растянутое запястье. Если внимательно смотреть, как упражнения выполняет Мадара, и слушать его комментарии, это оказывается несложно вообще.

Соулмейт следит за ней, стоя напротив, за пределами длинного и узкого темно-синего коврика. Оказывается, он не для красоты, а для того, чтобы не травмировать что-нибудь. Сакура ценит заботу о своем, как выражается соулмейт, травматичном теле.

Конечно, это не слишком удобно, ведь на полу лежит еще и матрас, а комната не настолько большая… Но матрас ставится ребром у стены, и претензия отпадает.

Некоторые позы достаточно легкие, как та, в которой нужно просто сидеть и с ровной спиной тянуться к ступням ладонями. Мадара наблюдает за ее выполнением с приподнятой бровью. Опускается на пол, соединяет босые ступни вместе и указывает ей на свои бедра.

— Попробуй опустить как можно ниже.

Сакура садится так же и осторожно опускает бедра на пол. Они прилегают легко. Мадара с возросшим интересом предлагает ей наклониться с прямой спиной. Сакура наклоняется, умудряется вывернуться и посмотреть на него вопрошающе: так нормально?

Соулмейт смотрит серьезным прищуром. Проводит еще несколько тестов, предлагая с не согнутыми коленями наклониться и коснуться пола сначала кончиками пальцев, потом ладонями, потом сложиться вдвое, взявшись за щиколотки.

— Ты достаточно гибкая, — замечает он, прищуриваясь и рассматривая ее влажное от пота лицо. — Интересно, сможешь шпагат?

Она пожимает плечами, сдувает с носа выпавшую из короткого хвоста прядь и пробует, когда узнает, как. Но на этом ее гибкость внезапно обретает границы. Сакура не слишком этим довольна. Ей хочется чем-то компенсировать постоянно всплывающую тему ее поскальзываний и спотыканий.

— У тебя получается неплохо, — внимательный Мадара, кажется, старается ее поддержать.

Сакура вздыхает и осторожно садится, чтобы не растянуть мышцы. Хватит ей шпагата на сегодня…

— Ты молодец, — добавляет соулмейт с непроницаемым лицом, и такое ощущение, что он себя превозмогает.

Улыбку сдержать не удается. Мадара не умеет не только извиняться, но хвалить. Впрочем, то, как пытается, приносит Сакуре ощущение признательности.

Он подходит ближе и предлагает ей руку.

— Ты всегда помогаешь мне встать, — замечает Сакура с удивлением. Сколько не вспоминает — правда. Мадара практически все время так делает.

— Так меньше шансов, что ты что-нибудь себе подвернешь, — соулмейт усмехается.

Она, закатив глаза подцепленным у Изуны методом, хватается за его ладонь и встает рывком. Но что-то идет не так. Ноги — одна, упершая в коврик, и другая, стоящая на голом полу — стремительно разъезжаются. Мир почти сворачивается в шар, как утром. Рывок Мадары вытягивает положение.

Сакура хлопает ресницами и дышит быстро-быстро, чувствуя себя невероятно по-дурацки. Как же можно было так поскользнуться, когда ее даже держали? Ну сейчас Мадара обсмеет ее по полной… Но Мадара почему-то не смеется и даже не фыркает. Он стоит, согнувшийся, напряженный и удачно схвативший ее, и не двигается. Под ухом быстро-быстро стучит чужое сердце. Они оба выпрямляются медленно, и соулмейт не отпускает ее еще пару секунд, которые она тратит на бессмысленный вакуум внутри.

— О чем я вообще говорю, — кашлянув, наконец-то реагирует вслух Мадара, но острых эмоций в голосе нет. — Сакура, будь осторожней. Как ты вообще умудряешься?

— Я не знаю. Это само происходит, — она обнимает себя за плечи и с неприязнью поглядывает на коврик. — Он как-то заскользил…

На самом деле, у нее есть теория, почему это с ней случается.

Люди лавируют между препятствиями и рассчитывают расстояние, движения и прилагаемую силу с детства. Она же еще несколько месяцев назад пролетает облако насквозь и не ощущает дискомфорта.

Человеческое тело, естественно, дает весомый повод учиться не падать — оно больно бьется обо все, что угодно. Иногда ей кажется, что что-нибудь повредить можно даже тычком пальца. Может, поэтому люди и более ловкие? Они точно знают, от чего может стать больно, и умеют этого избегать.

Сакура не уверена, что хочет делиться этой теорией с Мадарой. Он и так считает ее травмоопасной — ощупывает, стоит ей приложиться обо что-нибудь, второе правило вводит, всегда помогает встать. Пускай лучше это кажется случайностью, а не закономерностью…

Они завтракают вдвоем на залитой солнечным светом и голубым небесным отблеском кухне. Роши, недовольный количеством корма, вьется под ногами и пытается кусаться. Испытавшая это первой Сакура возмущенно ойкает и садится на стул вместе с ногами. Мадара, которому достается вторым, перестает жевать и с каменным лицом наклоняется, чтобы выудить кота из-под стола, и совершенно бесчувственно выставляет его в коридор, закрывая дверь на кухню.

— Ты бы ему простила все, что угодно, — отвечает раздраженно Мадара на ее укоризненный взгляд.

Только собравшуюся ему ответить Сакуру прерывает появление Изуны. У него взъерошенный и невыспавшийся вид: топорщащиеся волосы, мятый темно-оранжевый свитер, синяки под глазами и очень ядовитое лицо. Либо он снова возвращает какие-то долги, либо у него что-то случается. Но рассказывать он не собирается. Вместо этого он накладывает себе вчерашних сладких зеленых штучек и усаживается за стол напротив Сакуры. Она на всякий случай поджимает ноги под стул.

— Выглядите неплохо, — Изуна зыркает сначала на Мадару, потом на нее, морщит лоб.

— Это проблема? — неспешно, дожевав тост, спрашивает соулмейт.

У младшего Учихи кривится левая сторона лица, будто он заложил за щеку кусочек лимона. Вместо ответа от откусывает от зеленой штучки половину и хмуро жует. Сакура не знает, что случилось, но она точно знает, что не хочет об этом спрашивать. Изуна в плохом настроении нервирует ее еще больше, чем Мадара.

— Ты сегодня на бой? — интересуется Изуна, когда зеленые штучки кончаются.

— Можно и так сказать, — уклончиво отвечает Мадара.

Изуна понимающе кивает. Сакура хмурится. Ей-то ничего не понятно. Если не на бой, то… разбираться с теми людьми? Проскользнувшая мысль хвостом тянет за собой целый ворох неприятных ощущений от внутреннего холодка и до покалывания кончиков пальцев.

Мадара обещает быть осторожным, а Сакура предпочитает ему верить, но тревога все равно не отпускает ее.

После завтрака они наконец-то добираются до давно обещанного. И Сакура просто впадает в ступор, когда слушает объяснение.

Интернет. Опутывающая весь цивилизованный, как выразился Мадара, мир сеть с неограниченным количеством информации. Чтобы найти, нужно просто написать желаемое. Это же такие возможности! Сакура говорит вслух пару слов, услышанных как-то от самого Мадары, и получает тяжелый взгляд в упор.

— Как так получается, что тебе ругаться можно, а мне нет? — возмущается она тут же. — Это же все решает!

— Что это решает, Сакура? — вопрос сочится насмешливой вкрадчивостью.

— Хотя бы… книги! Учебники! Может, есть какие-нибудь по пониманию людей или о ваших странных привычках! Быть не может, что такого нет… Биология же у вас есть!

Нависший над компьютерным креслом, в котором она сидит, Мадара терпеливо выдыхает и опирается ладонью об стол, чтобы оказаться с Сакурой на одном уровне.

Кресло поднято до предела. Ноги болтаются в воздухе. Но Мадаре все равно приходится немного наклониться. Сакура вне планов упирается взглядом в шрам на его шее. По спине бегут ледяные мурашки…

— Есть целая наука, — соулмейт иронично дергает углом губ, становясь просто невыносимым, как только слышит ее претензию. — Но это детьми не изучается. Когда я учился в школе, предмета «психология» у нас не было.

Целая. Наука. И она об этом не знает!

Сакура награждает Мадару взглядом бессильной злости и отворачивается к ноутбуку. После нескольких долгих минут набора — искать нужный символ на клавиатуре оказывается сложнее, чем она думает — поиск выдает ей длинную лесенку результатов.

Нажав на самый первый, она получает определение. Определение говорит ей: поменьше самоуверенности. Оно кажется ей смесью человеческого и того самого непонятного английского: читать читается, а половина проходит мимо понимания. Но признаваться в этом Мадаре, который так и стоит сбоку от кресла и внимательно за ней наблюдает, не хочется.

Что-то он все-таки замечает и переводит ее наверняка остекленевший взгляд в смысловое значение. Ноутбук соулмейт разворачивает к себе и недолго и быстро что-то набирает, поворачивает обратно. Щеки покрываются слоем неприятного жара, когда она видит в поисковой строчке: «психология простыми словами».

— Я не глупая, — Сакура смотрит на него коротко и возмущенно, ощущая, как жар со щек переползает еще и на уши. — Я и так понимала…

Что-то заставляет ее защищаться, и она все никак не может понять, что. В этот момент Мадара кажется ей ужасно высокомерным и враждебным. Так и хочется высказать ему, что она обо всем этом думает! Но Сакура не успевает.

— Ты не глупая, — соглашается соулмейт и снова опирается рукой об стол, чтобы нависнуть над ней. — Глупость не равна незнанию. В твоем случае глупостью было бы отказаться от изучения нового. Понимаешь?

Наверное, у нее краснеют даже плечи и шея… Сакура со вздохом кивает. Она опять все не так поняла. Но действие соулмейта сначала действительно сильно задевает. Почему?

Задумываясь об этом, она не может прийти к ответу.

— Ты быстро учишься справляться, — добавляет Мадара спокойно, а его ладонь осторожно ложится ей на макушку.

Вздрогнув, Сакура поднимает взгляд. Соулмейт, нависший над ней и креслом, в котором она сидит с ногами, уже не ощущается ей как враждебный элемент. Она старается сдержанно улыбнуться, но губы сами собой образуют широкую и благодарную улыбку.

Удивительно какое у соулмейта сегодня спокойное настроение. А ведь утренний звонок он принимал с таким лицом, что впору к окну было поближе подбираться.

Сакура даже выслушивает очень терпеливую лекцию о компьютерных болезнях, которые можно подцепить, если жать на всякие всплывающие картинки. Когда случайно набирает какую-то перезагрузившую ноутбук комбинацию клавиш, получает только косой взгляд.

Мадара сохраняет абсолютно спокойное лицо, но если внимательно всмотреться в черные глаза, то там виднеется снисходительная обреченность.

— Давай договоримся. Два часа в день — максимум, — и тут же вместо еще одной теплой пилюли она получает ложку перца, а соулмейт даже не делает вид, что идет на уступки. — Я не хочу проверять, как быстро у тебя испортится зрение.

Сакура представляет себе такое очень смутно.

— С хорошим зрением ты видишь четко. Когда оно портится, четкость снижается. Ты начинаешь видеть все… размыто, — понимает ее застывший взгляд очень хорошо и поясняет Мадара, через пару секунд даже приводит пример: — Почти как через мокрое стекло.

Сакура не представляет, что такое плохое зрение и как с ним жить. Как люди тогда ориентируются в густых потоках движения на улице? Очки — это выход, многие из прохожих на улице их носят, но как же боковое зрение? И, наверное, люди с плохим зрением натыкаются на все в два раза больше. В ее случае это будет в четыре раза. Представив, она передергивает плечами. Нет, если вопрос поставлен так, то ладно. Тем более, двух часов ей должно хватить.

У нее еще не все учебники прочитаны. Точнее, вообще все не прочитаны. Время всерьез задуматься над тем, как она проводит время… того объема, который она разбирает сейчас, недостаточно. Она уже планирует, как просидит за книгами всю ночь — тем более, у Мадары сегодня на ночь планы, и никто не помешает ей.

Ей нужно научиться красиво писать, разбираться в человеческом мышлении, понимать физику, биологию и географию, и все это только для начала… Как хорошо, что ей в руки достается интернет!

Двух часов мало. Катастрофически! Пока наберешь в поисковой строке, чего хочешь, пока найдешь что-то читаемое и понимаемое, пока прочтешь пару раз, чтобы получше запомнить… Ладно, с последним справляется: создать документ, в который копировать все читаемое, она догадывается где-то… по истечению первых минут сорока.

Мадара в это время ходит из комнаты в кухню, что-то негромко выясняя по телефону, куря и беззлобно переругиваясь с Изуной. Изуна в последнее время становится странным и очень едким, готовым подхватить любой укол и ударить первым. И что с ним творится — непонятно. Она не очень хочет спрашивать у него, что происходит. Потому что Изуна, в отличие от его старшего брата, отвечать на вопросы ей не обещает.

Пока в голове вьется Изуна и его поведение, два часа заканчиваются еще быстрее.

— Ну еще десять минут! — Сакура заглядывает в глаза соулмейту, вспрыгивая на кресло и становясь на колени на мягкое сиденье, чтобы быть лицом к лицу, а не лицом к плечам. — Ну пожалуйста!

Ее словарного запаса не хватает, часть приходится узнавать через тот же поисковик. И даже так дело идет со скрипом! Сакура просто хочет понять, как же наконец-то понять людей, и читает статью за статьей. Но какого-то пошагового подхода, как в задачах по физике, там попросту нет! Наблюдайте, изучайте, следите за собой, отслеживайте изменения… О, спасибо, это невероятно помогает!

Два часа — это категорически мало!

Мадара, которому она становится почти до переносицы макушкой, рассматривает ее как что-то очень забавное. Это похоже на Изуну, но она не слишком занята сравниванием, ее больше интересует, можно ли вытащить у соулмейта еще десять минут интернета. Или двадцать… возможно, когда он уйдет, она сможет включить ноутбук снова? В конце концов, это же попросту нечестно!

— Десять, — складывает руки на груди соулмейт. — Ни минутой больше.

Сакура тут же выдает ему самую лучезарную улыбку и устраивается в кресле поудобней. За десять минут, очевидно, ей не удастся понять до конца статью с более-менее приличным содержанием. С сожалением приходится просто скопировать ее и отправить в файл.

И чем теперь занять эти несчастные десять минут?..

Две минуты из отсчитанных десяти она просто думает. Еще минуту вбивает запрос. Но ответов снова становится настолько много, что Сакура не знает, за какой браться в первую очередь, поэтому берется за первый. Ей интересно, почему люди отказываются от соулмейтов. Она может спросить Мадару, но вероятность его прямого ответа стремится к минусовой отметке.

Версия не одна. Их даже много. Отсутствие веры в предопределённость, какой-то теизм, неудобство поиска и отсутствие гарантии нахождения, странная фраза «никаких особенных плюсов», уже сложившиеся отношения, семейные традиции…

У людей есть такой выбор причин в случае нежелания выбирать связь. Сакура неосознанно прикладывает ладонь к груди, вспоминая зов, и передергивает плечами. У нее выбора никакого. Для нее и вариантов нет. Обидно до кома в горле.

Мадара напоминает ей о том, что десять минут прошло, секунда в секунду. Сакура отсутствующе кивает и, выключив ноутбук, опускает крышку.

Вместе с обидой в мысли проникают вопросы. Какая из версий подходит Мадаре? Возможно, отсутствие веры в предопределенность?.. Из всего списка одно это кажется применимым. Ведь если ему не нужен соулмейт, значит, он не станет искать его или какие-нибудь особенные плюсы, что бы это не значило. Что-то-теизм она просто не успевает набрать в поиске. Семейные традиции? Она не совсем понимает их концепцию. Сложившиеся отношения… Ненадолго она даже задумывается об этом.

Мадара не съест ее за вопрос. Не такое у него сегодня настроение. Сакура, во всяком случае, на это надеется. Когда она задает вопрос, то не знает, чего хочет больше: убедиться в своей правоте или услышать правильный ответ?

Соулмейт складывает стопку чистых маек в шкаф, когда Сакура нападает на него с жаждой знаний. Вместо того, чтобы ответить сразу и желательно согласием или отрицанием, он сначала закрывает дверцу, поворачивается к ней и только потом отвечает:

— В какой-то мере.

То есть, где-то она права? Тогда где неправа? Так как соулмейт не показывает признаков раздражения, она испытывает удачу еще раз:

— Расскажешь, в какой?

Как назло — раздается звук вибрации. Мадара отвлекается и запускает руку в карман домашних штанов. Его лицо становится напряженным, когда он смотрит на экран телефона.

— Это не интересная история, — он говорит медленно, а его внимание определенно сосредотачивается не на ней.

В глазах соулмейта всполохи нехорошего черного огня. То, как он смотрит и как приподнимает угол губ, пускает холодок по спине Сакуры, хотя она сидит, прислонившись к нагретой спинке кресла. Если сначала ей интересно, что там такое ему пришло, то сейчас любопытство пропадает напрочь. Знать, что заставляет выглядеть Мадару таким… мрачно торжествующим, хочется не слишком.

Надолго эффект от увиденного им не закрепляется. Мадара почти сразу приобретает свою обычную каменную невозмутимость, за которой может скрываться все, что угодно, кроме, наверное, раздражения и вспышек бешенства.

— Что ты говорила? — переспрашивает он, когда убирает телефон обратно в карман и поднимает на нее взгляд.

Ничто в нем не выдает той жуткой сосредоточенности, как минуту назад.

— Я спрашивала, какая у тебя причина отказаться от соулмейта, — неловко напоминает Сакура и подтягивает колени к груди. — Но, если ты не хочешь рассказывать… или если тебя это злит. Не так уж мне и интересно...

Мадара снова усмехается одной половиной лица. Да, кажется, сейчас кто-то достанет иглу…

Интересно, можно ли вытянуть из Изуны эту историю? Хотя бы напомнив о Конан… нет, наверное все-таки не стоит. Если и вытянет, то Мадара об этом точно узнает. Лучше уж тогда подождать. Не может же быть, что это такая страшная тайна?

Соулмейт не колет, подходит к столу и опирается о край. Сакура немного завидует тому небрежному равновесию, с которым Мадара отклоняется корпусом назад и приподнимает голову.

— Это меня не злит, — его спокойный взгляд размывает фокус, проходя будто насквозь.

Возникает предчувствие, что сейчас она действительно получит ответ. Не зря же он подходит ближе и смотрит так, будто думает: рассказать или нет? На самом деле соулмейт все это время кажется ей закрытой книгой со слипшимися страницами. Он знает о ней практически все, а она о нем — отрывки, связанные с работой, несколько фактов и привычек. Ну и еще немного может похвастаться тем, что начинает понимать, когда лучше от него отойти подальше.

— Интересного мало. Наши с Изуной родители были соулмейтами, — Мадара странно усмехается, видя на ее лице удивление. — Но это не принесло им взаимопонимания. Их пример для меня стал лучшим доказательством, что отношения не сложатся только потому, что вы соулмейты.

Да, не настолько это было близко, признает она с огорчением. Так дело в родителях? Если они могут воспитать ребенка и передать ему свое понимание мира — как у Тобирамы с его потребностью взять на себя заботу о Ино — то, наверное, они могут подать и плохой пример. Но что именно значит взаимопонимание в этом смысле? Сакура спрашивает.

Соулмейт наклоняется вперед и опирается обеими ладонями о столешницу, горбя плечи. У него задумчивый вид, с которым он обычно подыскивает слова.

— Когда люди начинают жить вместе… — медленно формулирует он, щурясь в пустоту, — им приходится подстраиваться друг под друга. У человека есть привычки, потребности, мнения о каких-либо вопросах совместной жизни. Не у всех людей, ставших парами, это совпадает. Какие-то пары идут на компромисс. Какие-то накапливают недопонимания. Первое помогает людям понять друг друга лучше. Второе ухудшает отношения. Если обобщить, то без взаимопонимания отношения обречены.

Сакура задумывается. Если взаимопонимание работает как холодильная камера для рыбы, то… На «то» у нее мысль прекращает идти в нужную сторону и перепрыгивает на Мадару. Новая информация щекочется и так и рвется быть проанализированной.

Интересно, как часто, если посмотреть со стороны, у них с Мадарой компромиссы, а как часто недопонимания?

И… зачем отношения, в которых люди отдалены? Вряд ли это приятно и хорошо.

— Почему твои родители оказались в таких отношениях? — она удивленно поднимает брови. — Я имею в виду, без взаимопонимания. Они потом прекратили?

— Они не разошлись, если ты об этом, — нахмурившись, достаточно уклончиво отвечает соулмейт. — Родителям было важно выглядеть идеальной семьей. Потому они так и жили. Развод показал бы, что внутри не все было так хорошо.

— Я не понимаю, — честно признается ему Сакура, кладет подбородок на подтянутые к груди колени. — Это было настолько важно?

— Нет, — он странно улыбается. — Но мы так устроены. Мнение людей — это сила. Иногда оно дает некоторые привилегии. Ради нужного мнения о себе можно пойти на многое.

Какой же мир людей странный. Она не представляет себе, зачем именно такие вещи люди возводят в сумасшедший уровень достоверности. Идеальность. Она не плоха, если подумать, тем более, что Сакура сама стремится к большему и лучшему. Но она именно стремится, а не делает вид. Почему кто-то предпочитает наоборот?

— Но в этом же никакого смысла, — подумав, растерянно говорит она и поднимает взгляд на Мадару, сдувает упавшую на нос прядь волос.

— Да. Но это распространенная человеческая ошибка, — рука соулмейта проводит по ее виску, заправляя волосы за ухо.

— Ты тоже так делаешь? — Сакура прислоняется к его ладони виском и заглядывает в глаза.

— Иногда, — бесстрастно отвечает Мадара, рассматривая ее. — Это бывает и способом выживания или защиты. То, что думает о тебе человек, определяет его отношение. Чаще всего.

Большой палец гладит чувствительную тонкую кожу под глазом. Сакура делает на время акцент на ощущениях. В этот момент даже скользящая тревога о Мадаре и его работе смирно утихает. Но мысли все равно пробиваются. Мнение других людей — то, что может быть и полезным, и неполезным? Но как тогда? И как, в таком случае, на него влиять? Чтобы нравиться людям, нужно создавать о себе хорошее мнение? Но разве Мадара однажды не говорит ей, что нельзя всем нравиться? Если она не ошибается, то это происходит после знакомства с Конан…

— Но как вызывать у всех хорошее мнение, если нравиться всем нельзя? — морща лоб, спрашивает она и тут же задумывается, насколько это вообще возможно.

— Всем нельзя, — кивает он, а его лицо на секунду озаряется сдержанным одобрением. — Но есть качества, ценящиеся большинством. Например... уверенность в себе, сдержанность, благородство, вежливость, тактичность… — Мадара даже прищуривается, вспоминая, когда перечисляет. — Что-то из этого желательно для женщин, что-то для мужчин.

— Вы делите их на мужские и женские? — вот это сюрприз, такого она от мира людей не ожидает совершенно. — Но зачем?

— Четкого деления нет, — он снова задумывается, — Но… У нас существует идеал мужчины и идеал женщины. Это… некоторая совокупность черт характера, внешности и поведения. Раньше удачная совокупность обеспечивала женщине хороший брак, а мужчине карьеру.

— Ты считаешь, что это правильно? — с опаской интересуется Сакура.

— Я считаю, что каждый должен развивать свои лучшие качества, а худшие искоренять, — с уже знакомой уклончивостью Мадара тонко усмехается. — Независимо от пола.

Хорошо, опасения не подтверждаются. Соулмейт, поддерживающий такое разделение, если честно, сильно бы ее напряг. Но он оказывается лучше, чем она о нем думает. С облегчением Сакура расслабляется и запрокидывает голову. Мадара разглядывает ее полуприщуром. Она замечает «улыбчивую» морщинку у острого края губ.

— Да, теперь я понимаю лучше, — признается она. — Спасибо.

— Пожалуйста, — он коротким движением наклоняет голову. — Это все, что ты хочешь спросить?

Это не звучит как предложение оставить его в покое. Сакура постепенно учится распознавать такой намек. Мадара действительно предлагает ей задать еще вопрос. Достаточно щедро с его стороны. Имеет ли это связь с ее просьбой объяснять ей, если что-то идет не так?

У нее не один вопрос. Что-то вытекает из только что поднятой темы, что-то давно вьется в голове. Сакура перебирает суматошные мысли с сомнением. Спросить сразу обо всем — это потом запутаться в ответах. А ведь их еще и усвоить надо.

Но внимание цепляет что-то полупрозрачное и едва оформляемое в идею. Сакура подтягивает мысль за хвостик и, осознав ее, ощущает короткий укол. Вопрос щекочет язык, и она не сдерживается.

— Если я однажды стану как человек и… — она под взглядом соулмейта мешкается, — смогу жить сама, ты прекратишь со мной общаться?

Сакура впервые задумывается об этом только сейчас. Желание жить одной, как Ино, кажется радужным и прекрасным. Ведь тогда ей не придется зависеть от перепадов чьего-то настроения. Она сможет встречать утро как захочет — захочет, и сядет на подоконник так, чтобы ноги болтались в воздухе улицы… Но от этого соулмейт никуда не исчезнет.

Мир людей для нее начинается с Мадары. Думая о том, что он больше не захочет ее видеть, Сакура ощущает неприятную подвешенность. И это ощущение свивает внутри гнездо прямо сейчас, осознанное и наконец-то вытащенное на свет.

— Если окажется, что ты сможешь вернуться на небо, — вместо ответа говорит соулмейт, смотря на нее нечитаемо, — ты вернешься?

Сакура разглядывает его бессмысленно. Нет, кто, ну вот кто отвечает вопросом на вопрос после того, как сам предложил что-то спросить?

Вдобавок, такую чушь может сказать только человек. Нет способа. Никакого. Иначе они все дотрагивались до соулмейтов и возвращались на небо, не опасаясь боли и пустоты!

— Это невозможно, — мягко напоминает ему Сакура, чувствуя, что в этот раз сама может смотреть на него со снисходительностью. — Если бы способ был, я…

— Ты бы знала, — небрежно перебивает Мадара и иронично добавляет: — Но все-таки. Допустим, способ есть.

Почему он хочет знать это?

И действительно, осталась бы она? Выбирать между беззаботной жизнью на небе, где нет человеческих дилемм и нескольких вариантов трактовки одной фразы, и жизнью на земле, где столько всего интересного?

— Я не знаю, — искать однозначный ответ сложно, и Сакура говорит то, что думает. — Мне нравилось на небе. Я никогда там не была в опасности, а тут только и думаю, с чем столкнусь в следующий раз… Но способа все еще нет. Мне не нужно выбирать.

Соулмейт кивает. В его прищуре мелькает что-то знакомое, но она не успевает уловить полностью. Почему-то становится горько на кончике языка. Прикусывая его, Сакура слабо улыбается. Это разговор с двойным дном, с какой-то целью, вопросом в вопросе, ответ на который будет трактоваться как-то еще. От этого еще неприятнее, чем могло бы быть.

— Я мешаю тебе? — если двойное дно существует, Сакура собирается вскрыть его прямо сейчас и больше не мучиться. — Ты спрашиваешь поэтому? Ты был бы рад, если бы я вернулась?

У него вздрагивают брови. Забавное зрелище, но в этот раз ей не хочется даже улыбнуться. Потому что взгляд Мадары прошивает ее насквозь сразу после того, как она замолкает.

— Нет, — коротко и на все разом сцеживает соулмейт.

От этого «нет» по окну, наверное, расползаются морозные трещины, а пол превращается в сплошной снежный настил. Что его так задевает?

— Но ты… ты говорил: если бы я не была твоим соулмейтом, меня бы тут не было! — с подступающим непониманием вспоминает Сакура. — Разве… разве это был не намек?

— Если бы ты не была моим соулмейтом, — Мадара плавно встает, явно собираясь закончить разговор, — ты бы не спустилась. Вот что тогда я имел в виду.

Жар, только подзабытый, возвращается на лицо с огромной скоростью. Она же сама может до этого додуматься… Ведь все это время она старается понять людей немного лучше и где-то даже делает успехи! Но на таком очевидном проваливается по самые уши!

— Но зачем ты тогда спрашивал, что я выберу? — Сакура прикладывает влажные ладони к горячим щекам. — Что ты хотел услышать?

— У меня нет предпочтений. Это был бы твой выбор, а не мой, — равнодушно отвечает Мадара на последний вопрос и разворачивается к двери.

Сакура смотрит в его ровную широкую спину, видит, как за ней закрывается дверь, и бессильно признает: с ним никогда не угадаешь, что лучше спросить, а о чем промолчать. Поговорили, называется...


Примечания:

я в начале работы: описания!

я сейчас: о чем они думают?

Без шуток, работу я начинала небрежно. Прочитанные тексты с тематикой "Маугли в большом городе" были достаточно смешными или просто забавными. Я подумала и решила, что мне понравится.

Спустя время я поняла, что не хочу оставаться на уровне "просто забавно". Оно как-то само пошло. Поднимаемые темы не всегда по плечу, поэтому я часто нахожусь в изучении или рефлексии сама. И тем не менее, мне так это нравится.

Автосохранение на этой главе дало сбой, и мне пришлось ее восстанавливать по памяти. Большой такой кусок... Потом на выкладке залажал интернет. Пришлось крутиться и разбираться с неполадками. Скоро поседею. Но я определенно расту: я даже не двинула по столу кулаком хд

Глава большая, поэтому у нас тут порог. **Семь** отзывов))0) Тонко намекаю, что следующая глава уже написана, осталось только приступить к редактированию.

Глава опубликована: 01.11.2024

41. Запутываться нужно правильно.

Мадара собирается рано. В его сосредоточенных движениях Сакуре видится напряжение. Не то чтобы она сильно приглядывается... Она наоборот старается сделать вид, что крайне занята. Пусть конец разговора нельзя назвать скандалом или ссорой, но после этого почему-то не получается заговорить как раньше. Следуя тому, что рассказывает Мадара о взаимопонимании, кому-то из них стоит заговорить первым и попытаться разобраться. Пойти на компромисс. Но Сакура не хочет делать шаг, потому что до сих пор не понимает, что было не так.

Чтобы подумать над этим лучше, она перебирается на подоконник и берет с собой географию. Тяжесть книги в руке почему-то успокаивает ее, и сейчас самое время этим воспользоваться. Сквозь стекло льется золотистый солнечный свет. Правую сторону лица немного нагревает, а правый глаз приходится щурить, но ей нравится. Прошедший разговор о возвращении и — косвенно — о небе так и подстрекает открыть окно и хотя бы сделать глубокий вдох. Сакура помнит безграничную свободу и ощущение, что небо — часть нее самой. Но лучше бы не помнила.

Воспоминания тянут испробовать снова, действительно задуматься о способе, которого не существует… Только после разговора на нее наваливается отчаянная надежда напополам со следующим за ней выбором.

Вопрос Мадары выбивает ее из состояния, в котором можно хотя бы пассивно перелистывать страницы, и Сакура бессильно разглядывает блестящую на солнце обложку.

Что ей выбрать, если способ, гипотетически, существует? Она не задумалась бы над этим ни в самом начале, ни после возвращения. Все, что ее удерживало после, было чувством опустошения и полной бессмысленности после того, как тело переставало весить хоть сколько-то.

Сакура сейчас оказывается в паутине новых знакомств и информации, новых ощущений и новых чувств, и это давит ее к земле, а совсем не приближает к небу. Она не может жаловаться — лучше со всем этим, чем без ничего. Но Мадара задает вопрос, и сомнения царапают ей горло. Может ли она действительно вернуться после всего, что случилось?

Мысли путаются, как если бы кто-то запустил в них руки и перемешал. Старательно занимаясь поиском причин, почему же от появившегося гипотетического выбора так плохо, Сакура едва не пропускает шаги в прихожей и шорох куртки. Тревога сдавливает ей грудную клетку. Воздуху будто некуда проталкиваться сквозь горло, и приходится делать маленькие вдохи и медленные выдохи. Мадара уходит.

Она приоткрывает дверь и в небольшую щель следит за фигурой соулмейта, двигающейся полутенью в освещенной прихожей, но не может заставить себя выйти и пожелать ему удачи. Люди делают это, когда кто-то идет по важным делам или просто уходит. Это их поддерживает. Сомнительно, что Мадара — человек, полагающийся на удачу, но немного поддержки ему же не повредит?

Она желает ее мысленно, на секунду зажмуриваясь, и снова находит соулмейта взглядом. Он стоит в пока еще расстегнутой куртке, под которой виднеется черный свитер. Искусственный свет заостряет линии его скул и подбородка, бровей и губ, от чего смотреть на них оказывается жутковато. Сакура поспешно опускает взгляд.

Такой Мадара избивает человека на ринге, вбивает в стену напавшего на Ино, разговаривает с кем-то по телефону сегодня утром... Появление этого Мадары, решающего все насилием и давлением, доводит ее до дрожи. От него хочется спрятаться где-нибудь в темном углу и не показываться, пока он не уйдет. Сакура не знает, даже не представляет, как это в нем умещается, будто два человека…

— Что, снова на минуту? — заметивший Сакуру соулмейт прохладно усмехается.

Она не сразу соображает, что за минута, а потом вспоминает... В прошлый раз просьба обнять его кажется Мадаре, наверное, глупой. Тогда он все равно поддается, и Сакура рада уже от этого. Но сейчас, когда во фразе скользит насмешка… Она не уверена, что нуждается в прикосновении. Такой Мадара, по ее опыту, отлично делает больно — что ей, что кому-то еще.

Но он уже вкрадчиво подходит ближе и открывает дверь так, чтобы пройти. Пока босой, пока незастегнутый, без шарфа и сумки… Сакура не дает себе попятиться, показав этим, что напугана, но все-таки зажмуривается, когда фигура соулмейта к ней наклоняется.

Но ничего ужасного, успевшего ей вообразиться, не происходит. Мадара аккуратен. Замершая в его руках Сакура неловко дергает руками, не зная, стоит ли вообще шевелиться. Тепло обволакивает ее с ног до головы, исходя из легших на ее спину тяжелых ладоней. От него как всегда пахнет сигаретами и — совсем немного — кондиционером. Грудь медленно поднимается и опускается, и Сакура знает, что если прижмется ухом — услышит стук сердца.

— Поешь. И не трогай Изуну. Он сегодня бешеный, — соулмейт нашептывает это ей в висок, наклонившись еще ниже.

Сакура, опустив голову ему на плечо, глубоко вздыхает. С удивлением чувствует: Мадара вздрагивает. Обдумать этот момент у нее не хватает времени. Соулмейт разжимает руки и отступает: обуваться. Она беспомощно за ним наблюдает, уже не боящаяся, но все еще ничего не понимающая. Мадара еще час назад отвечает сквозь зубы, реагируя на обычный вопрос остро, а сейчас… Почему он забывает об этом сейчас?

Когда соулмейт уходит, Сакура еще недолго сидит на кровати в полной прострации. По заправленному одеялу медленно переваливается со складки на складку солнечное пятно, вот за ним она и следит, стараясь ни о чем не думать. Не думать проблематично. Потому что в голове столько всего — от мыслей до эмоций — что хочется вытащить это все, кинуть в ванну и подождать, пока прекратит бурлить.

Когда в кармане штанов звенит телефон, она даже подпрыгивает. Дрогнувшей рукой вытаскивая его, Сакура готовится к чему-нибудь неприятному. Но это, к счастью, Ино, она точно не может относиться к неприятному.

— Найдем этих гадов, и сама пущу их на парики, — тараторит она сразу после приветствия. — Прыгать — ужасно!

Сакура соглашается с ней, думая, что Ино повезло — у нее нет соулмейта, и никому своим прыжком она не может причинить боль. В такой момент больше думается о своей боли, если ничего не выйдет, а земля станет ближе неба.

— Я предупредила Цунаде-сама, — подруга чем-то звенит на фоне, а голос вдруг передается с какими-то потрескиваниями и становится пронзительней, она негромко ругается. — Ой… Чуть телефон в вазу не уронила… Я о чем говорила? — и тут же отвечает сама себе: — Да, я всех предупредила. Чие-сама в первую очередь. Они сами дальше всех оповестят и будут показывать тем, кому нужно будет спуститься, где мой цветочный.

С плеч Сакуры будто падает груз. Как она надеется, больше никому не придется плакать и терять сознание от боли, а потом привыкать к тому, что слабое и уязвимое человеческое тело нельзя сменить на привычный невесомый облик. Ей интересно, как там бабуля Чиё, как там та же Ёшино-сан и Цунаде-сан, но отток тревоги направляет русло разговора в другую сторону.

— Это хорошо… — выдыхает она, прижимая похолодевшую ладонь ко лбу. — Ты думаешь, что этого хватит?

— Я не знаю, — отрывисто признается Ино и снова чем-то звенит, шуршит, а ее голос затихает на фоне бегущей воды. — Можно провожать их как-то до соулмейта... Но что еще можно придумать... я не знаю.

Сакура опускает глаза на солнечного зайца, рассматривая контуры, и не может ничего ответить. Если Ино не знает, то что может придумать она сама? Но теперь все хотя бы предупреждены. Казалось бы, одного примера Шизуне или ее самой — обе ведь вернулись — достаточно. Но все это похоже на совпадение. Теперь никто не будет думать, что это совпадение, и не станет вести себя беспечно на улицах человеческого города. А цветочный Ино станет ориентиром для тех, кто не знает, с чего начать или где найти помощь...

— Чиё-сама попросила тебя быть осторожнее, — в молчаливую паузу, где есть только солнечное пятно и надежда на лучшее, Ино вовремя вклинивается с приятными новостями. — Она так невозмутимо пыталась узнать, как у тебя дела, и одновременно сделать вид, что ей все равно… Это нужно было видеть.

Сакура закусывает губу и наклоняется, чтобы опустить подбородок на колени. Бабуля Чиё… Она ведь тоже скучает. Даже несмотря на то, что та умалчивает о свойстве волос и чаще всего кажется просто непробиваемой и ворчливой. Бабуля Чиё берет ее под крыло в тот момент, когда Сакура беспечна и беззаботна, когда у нее из интересов — ловля обрывков облаков и нырки вниз головой. Осознавать себя рядом с ней оказывается сложным, но интересным занятием. Бабуля Чиё, конечно, не ныряет вместе с ней и не собирается летать наперегонки. Она степенно медитирует на солнце, прикрыв глаза набрякшими веками, или издали наблюдает за молодыми небесными жительницами. Но никогда не вмешивается. А иногда рассказывает истории. Они не остаются в памяти — смутные образы, зато запоминается голос, становящийся молодым. Бабуля Чиё начинает рассказывать, когда маленькая Сакура устает от нырков и от ловли облаков, от игры в догонялки и от беспечного парения лицом вниз.

Выросшая Сакура очень, очень по ней скучает.

— Я сказала, что у тебя все в порядке, — голос Ино меняется, принимая более мягкий тон. — Передала ей, что твой соулмейт со временем становится умнее и что ты быстро учишься и делаешь успехи. Она просила передать, чтобы ты не боялась дать ему отпор, — и хмыкает, добавляя: — А еще она пообещала спуститься и надрать Мадаре уши, если он тебя обидит. Я не сказала ей, что он это уже сделал.

— Не надо, — не на шутку пугается Сакура, как только представляет сухонькую и низкую, но тяжелохарактерную бабулю, которая всегда выполняет обещания.

— Не надо, — передразнивает ее по-доброму подруга, и внутри становится чуть теплее. — Мне, кстати, тоже досталось! Цитирую: как ты вообще додумалась отрезать волосы ради какого-то человека? Пришлось объяснить ситуацию. Слышала бы ты, как она ругалась! Ты определенно ее любимица. Никогда бы не подумала, что эта жуткая старушка может найти себе протеже.

После объяснения, что такое «протеже», Сакура и сама хихикает. Действительно, бабуля Чиё не производит такого впечатления. Но и ничего она не жуткая! Она просто… просто спокойная и очень-очень старая. И очень-очень хорошая, не смотря на ворчливость.

— Ты называешь ее жуткой, потому, что она не слышит? — она поддевает Ино легонько и расплывается в улыбке.

— И поэтому тоже, — с улыбкой в голосе соглашается подруга. — В общем, если Мадара попробует тебя снова тронуть, ему придется несладко. Чиё-сама наверняка страшна в гневе.

В гневе бабулю Чиё Сакура никогда не видела. Но что-то внутри нее молчаливо соглашается с Ино.

— Ты сейчас хорошо себя чувствуешь? — она хочет спросить об этом с самого начала разговора, но никак не находит нужной паузы.

Ино молчит. Кроме ее голоса на связи и другие звуки — какое-то шипение, звук разбивающейся о дно раковины воды. Вслушиваясь в них, Сакура представляет себе небольшую кухню, затопленную до потолка светом и оттенками зеленого, карту мира на стене, вьющиеся на полу тени и запах кленового сиропа в теплом воздухе. Она надеется, что подруга чувствует себя там в безопасности.

— Лучше, чем могло бы быть, — Ино отвечает медленно, будто не может решиться. — Я… я не знаю. Странное ощущение. Я знаю, что волосы отрастут. Но это будет так долго, даже с уходовыми средствами!

Волосы действительно отрастают медленно. Ее собственные даже до плеч не достают, а ведь проходит много времени. Сакура не знает, как выразить сочувствие. Ино так далеко — на другом конце города, ее не обнять и не погладить по голове.

— Но ты же подстригаешь их еще короче... — она прикусывает губу, поздно спохватываясь, что Ино, может, и не хочет об этом говорить.

— Я делаю это не первый раз, — подруга небрежно усмехается. — Тут есть небольшая хитрость... Чем короче волосы, тем меньше боли от стрижки. Пришлось выяснить на практике.

Сакура не может ей ответить. Что-то больно застревает в горле, мешая дышать.

— Но не все так плохо, — голос Ино меняет тон, становится менее пронзительным. — Меня очень поддерживает Тобирама. Оказывается, не все люди впадают в истерику, когда узнают, что кто-то — в отличие от них — умеет летать.

Это похоже на упрек в чью-то сторону. Сакура относит его к Шисуи, потому что больше никто на ум не приходит. Потому что Мадара если куда-то и впадает, то в механическую сосредоточенность.

— Представляешь, все это время он ждал, что я сама расскажу. А когда он пришел после нападения… В общем, он не поверил, что синяки, обстриженные волосы и вы двое — это случайность, — Ино громко фыркает. — Я тогда была… немного не в себе и ляпнула, что я не человек и на меня напали из-за ценных волос. Я думала, он назовет меня сумасшедшей и уйдет. А… а он спросил, в порядке ли я, что он может для меня сделать и сказал, что верит… — ее тон теплеет, но тут же меняется на виноватый. — Мне очень неловко за вчерашнее, но после случившегося Тобирама сам меня на работу отвозит и сам забирает. Чтобы прийти к вам одной, нужно было бы устраивать скандал. Ты, кстати, не знаешь, о чем они говорили с твоим соулмейтом?

Так ей кто-то и рассказал. Сакура и не пытается спрашивать. Потому что Мадара тот человек, который на один вопрос ответит, а на другой еще подумает: отвечать ли. На третий вообще вспыхнет и обольет высокомерием. Справедливости ради, Мадара снижает количество негативных реакций на вопросы. Дело тут в недавнем разговоре или в чем-то еще, но Сакура благодарна в любом случае.

— Не знаю, — давая прозвучать долгой паузе, отвечает она и откидывается на спину.

Солнечный заяц теперь переливается по ее забинтованному запястью. Она осторожно шевелит рукой и отстраненно разглядывает, как свет то проваливается между пальцами, то перетекает с кожи на одеяло.

Ей думается о любви, соулмейтах и обычных людях. Если обычный человек принимает так Ино, то… может, не все с ними так плохо? Может, и имеет смысл философия подруги: не ждать связи, наслаждаться тем, что есть? Удивительно, что в таком неприятном и холодном Тобираме, похожем чем-то на Мадару, есть для кого-то брешь.

Конечно, для Ино глупо не оставить бреши. Она потрясающая. Сакура наблюдает за ней, ловит движения и мимику, тон голоса и не понимает, как это все складывается в один гибко-цельный образ. Тобирама, наверное, и не имел выбора — принять или не принять.

— Странно, — задумчиво роняет Ино. — А ведь за вечер ни одного опасного конфликта. Значит, договорились.

Сакура чувствует неожиданно теплое уважение к ее человеку. Он договаривается о чем-то с Мадарой только для того, чтобы не оставлять Ино одну.

Может, и зря она недооценивала пары без связи?.. Те же родители Мадары, по его словам, так и не нащупали взаимопонимание, а обычный человек, не связанный с Ино ничем, кроме обычных человеческих отношений, готов пойти договариваться с неприятным ему человеком… Как хорошо могут удивлять люди.

— Вчера было очень нервно. Если бы они еще и не договорились… — вздыхает Сакура и закрывает глаза.

— Если тебя это немного обрадует, Тобираме я уже высказала о его собственнических замашках, — немного виновато говорит Ино. — Это правда перешло все границы, но… но мне тогда тоже было нервно, и я не могла с ним ругаться.

— Он пытался тебя защитить, — думает вслух Сакура, размышляя, насколько это было оправданно.

— Он считает меня беспомощной идиоткой, — сердито припечатывает подруга. — Что могло случиться? Волос у меня больше нет. А что со мной может еще случиться? Но Тобираме лучше знать! Так что мы сейчас в крупной ссоре.

— Он обижает тебя? — не на шутку тревожится Сакура.

— А тебя бы такое не обидело? — возмущается Ино мгновенно. — Вот представь: ты справляешься в самый сложный момент, а потом появляется человек, который обесценивает это и решает, что без его опеки ты пропадешь.

Да, кажется, у людей вроде Мадары и Тобирамы мысли текут в одной колее… За единственным различием: Сакура еще не успевает справиться.

Но… Мадара только сегодня говорит, что не считает ее глупой. До того, как он это уточняет, Сакура правда успевает обидеться. Поэтому вопрос Ино не такой риторический…

— Это неприятно, — признается она.

— Еще как, — Ино фыркает так, что, кажется, ухо обдает горячим воздухом.

Они еще немного говорят об отвлеченных вещах: об учебниках, о том, как иногда сложно понять людей, а потом Ино со вздохом прощается — к ней вот-вот зайдет клиент.

Сакура задумчиво смотрит на время и понимает, что прошло не меньше часа. Солнечный заяц желтеет до оранжевого оттенка и теперь мелькает уже не на кровати, а на краешке синего надувного матраса, постепенно стекая на пол. В животе начинает грустно сжиматься невидимая пружина. Вспоминая, что из приемов еды случился только завтрак, Сакура огорченно признает: пора идти на кухню.

На кухне Изуна раскладывает на столе планшет, какие-то толстые книги без картинок на обложках, бумагу, несколько ручек и какие-то разноцветные штуки…

Сакура, заваривающая чай, искоса наблюдает, как Изуна этими цветными штуками выделяет что-то прямо в тексте. Круглые очки в тонкой оправе зловеще поблескивают на солнце.

— Это текстовыделители, — ничуть не обманувшийся ее занятым видом Изуна замечает интерес. — Ими выделяют важные моменты или какие-то цитаты.

Не совсем приятно, что он так легко раскусывает ее, но… Но текстовыделители такие яркие, что сами собой притягивают взгляд. Сакура замечает, что в тексте книги, в который Изуна уткнулся носом, действительно есть цветные строчки.

Она задумывается над тем, можно ли как-то выделять текст в электронной книге. Выделять наверняка проще, чем выписывать…

— Что вы опять не поделили с Мадарой? — Изуна откладывает желтый текстовыделитель, не закрывая его колпачком, и упирается локтями в стол, чтобы взглянуть на Сакуру исподлобья.

— Ничего, — она отворачивается, чтобы налить себе чаю.

Цветы, так и стоящие на столе, выглядят уже не так празднично и красиво… Сакура осторожно подбирает розовый лепесток, уже и не упругий, и не такой яркий. Сколько они еще простоят?

— Не было похоже на «ничего», — иронично замечает он. — Ты случаем не решила вспомнить старое и взлететь с подоконника?

Подавить вспышку возмущения, кипучего и пузырящегося идеями того, чем можно ответить, оказывается сложно. Сакура, прикусив язык, честно старается.

— Спроси у Мадары, — предлагает она, старательно не пропуская обиду в голос, и разворачивается к нему лицом с чашкой чая в руках.

Изуна смотрит на нее исподлобья, поверх круглых очков. Сакура с удовлетворением наблюдает за тем, как его щека подергивается очень знакомым жестом. У братьев Учих мимика одна на двоих…

— Я предупреждал: не провоцируй его, — внезапно спокойно отвечает Изуна и упирается локтями в столешницу, а в Сакуру — тяжелым взглядом. — Но ты как не услышала.

— Но он ругался не со мной, а с тобой, — Сакура опускает взгляд на дно чашки и фокусируется на переливе цвета.

Провоцировать. Она пользуется этим всего несколько раз. И все эти разы не приводят ни к чему хорошему. Но если у Изуны любой разговор, где она имеет какое-то другое мнение или пытается спорить или спрашивать, — это провокация?

— С тех пор, как появилась ты, — он смотрит немигающе, — у нас только один повод для скандалов.

— Я не виновата в том, что вы друг друга провоцируете, — с долгожданным чувством отмщения говорит Сакура и делает глоток.

Немигающий взгляд младшего Учихи, упирающийся ей в лицо, похож на иглу. В этом мало приятного, но она принимает факт: такие разговоры обоюдоострые. В идеале. Ей далеко до Изуны. Вертеть словами легче со временем не становится, но она не против пытаться снова.

Есть уже не хочется, азарт подогревает язык, и она ждет следующего хода.

— Неплохо, — почему-то с удовлетворением говорит он и даже демонстрирует ей большой палец. — Но давай ты поупражняешься в следующий раз.

Сакура скучнеет. Поупражняться хочется сейчас, а не в следующий раз. Впрочем, разницы никакой — сейчас Изуна становится жутковато серьезным.

Пальцы греет остывающая чашка, и Сакура наклоняет голову, чтобы немного отпить. На кухне становится неуютно. Чего хочет Изуна? Что он хочет услышать? Что они, эти братья Учиха, вообще хотят от нее слышать?

— Сейчас Мадаре не до тебя, — Изуна перебирает пальцами по столешнице. — Постарайся пожить пару дней без своих выкрутасов.

Она поднимает голову.

— Пару дней? — переспрашивает отрывисто. — То есть, это все с его работой скоро закончится?

— Да, — кисло соглашается Изуна, тут же надавливает с выразительным лицом: — И ему сейчас не до твоих капризов. Мы договорились?

Чтобы Сакуре объяснить ему, что никаких капризов не было, кроме вопроса, который Мадара сам предложил ей задать, нужно угробить не меньше десяти минут и еще и выслушать ответную реакцию. Она решает, что проще опустить «во-первых» и «во-вторых», которые настояли бы на ее правоте, и просто кивнуть. Ей слишком хочется есть, чтобы с кем-то еще спорить.

— Я нашел тебе пару видеокурсов, — Изуна, варящий себе кофе, пока она доедает рис, смотрит в сторону. — Английский, химия и математика. Они для дошкольников, поэтому понять будет просто.

Сакура чуть не давится. Обещание что-то найти она помнит, но не воспринимает как действительное. В конце концов, Изуна не обязан заботиться о ее познании мира. Он не ее соулмейт (и слава шисуевым Ками-сама) и не ее друг. Может, Изуна делает это потому, что Мадара сейчас занят? Или заранее планирует разговор о провокациях, чтобы, получив нужный результат, дать ей конфету? Если раньше Сакуре хочется знать причину, то сейчас ей просто хочется эти видеокурсы, что бы это ни значило.

Но это не мешает ей запомнить обстоятельства.

— Планшетом пользоваться уже умеешь, — добавляет он спустя недлинную паузу. — Но давай договоримся: не дольше двух часов. Мне он тоже сегодня понадобится...

Сакура осторожно кивает. С планшетом она знакомится во второй день пребывания в человеческом городе, вспомнить, что там к чему, не будет сложно. Изуна отдает его, как только выливает содержимое джезвы в гигантскую серую кружку, и советует насмешливо, поправив очки:

— Зрение не посади.

Да, кое-кто в курсе, что ноутбук ей Мадара дает только на два часа.

Она возвращается в комнату вместе с чашкой чая, оставляет ее на столе и подтаскивает тетрадь, планшет ставит почти вертикально, приспосабливая под нужным углом чехол. Между математикой, химией и английским она выбирает последнее, потому что до сих пор помнит стойкую беспомощность в диалоге со странным иностранцем. Говорил он, если она правильно помнит, как раз по-английски...

Видеокурсы оказываются действительно видео. Люди записывают информацию не только на бумаге. И это, оказывается, ничуть не хуже! Сакура разбирает алфавит, потом пробует правила чтения, снова включает видеозапись с алфавитом... Она начинает повторять звуки и у нее получается почти похоже, пока не приходит Изуна и не требует планшет обратно.

Отдает Сакура не без недовольства, но у нее несколько исписанных тетрадных листов, которые, наверное, надо запомнить, а не просто перечитать...

Она отрывается от занятия только когда становится больно и сухо моргать. Приходится некоторое время посидеть с закрытыми глазами, откинувшись на спинку стула. Когда Сакура их открывает, то понимает: время пролетело. За окном сгущается черничная темнота.

Все звуки, которые исчезают на время, пока ей есть о чем думать, наваливаются разом. На кухне слышен шум воды, оттуда же тянет запахом кофе… Которую кружку Изуна себе варит? Где-то в коридоре скребется Роши. На кухне щелкают, звук шагов движется в коридор и гаснет после шума закрывшейся двери. Отлично, на кухне безопасно.

Она выпивает два стакана воды разом, после чего усталость вдруг набухает и опускается на плечи. Если Сакура думает, что после этого сможет позаниматься еще, то сейчас у нее есть одно желание: немного полежать с закрытыми глазами.

Почти все ее «полежать» заканчиваются «заснуть», но на обдумывание сложившейся традиции силы тратить не хочется. Поэтому она моет после себя посуду и снова прячется в комнате, забирается под одеяло. Она практически ничего не делает, чтобы устать так, как сейчас себя ощущает. Повтор слов и звуков — это не бег босиком по асфальту. Но веки опускаются сами собой, и Сакура проваливается в долгожданную дрему.

Ее будит странный звук. Кто-то шуршит в коридоре. Она выпутывается из тяжелого и смутно-неприятного сна, из которого не помнит ничего, и с трудом открывает глаза. Шум нарастает. Кто-то незнакомым тембром кого-то убеждает... Чем дольше она вслушивается, сонно растирая глаза, тем больше понимает: заснуть снова не получится. Сон выключается, включается любопытство. И она решительно отодвигает одеяло в сторону.

Дверь в комнату закрыта, хотя Сакура помнит: она оставляла щель для Роши, который мог озвереть и начать скрестись, чтобы попасть внутрь.

— …час ночи… — из короткой фразы Мадары слышно только несколько слов, но и так становится понятно: он там не один. И вряд ли разговаривает с Изуной... Все-таки услышанный раньше голос совсем не похож на голос Учихи-младшего.

Интересно. Кто с ним пришел? Снова тот мальчик, напрашивающийся в ученики? Но для такого действительно поздно — час ночи, если верить соулмейту.

— Хаширама… — видимо, Мадара прекращает сдерживаться, раз его голос повышается.

Ого, тот самый Хаширама? На его месте, Сакура бы уже задумалась, что стоит зайти утром… Она осторожно приоткрывает дверь, чтобы взглянуть в щель. Силуэт соулмейта в свете прихожей движется и поворачивает голову… Мадара щурится, безошибочно находя Сакуру глазами, и недовольно дергает щекой.

— Извини, мы тебя разбудили, — виновато извиняется второй присутствующий.

Тот самый Хаширама — человек, закутанный до носа в фиолетовый шарф, в зеленой куртке и уже успевший разуться — все это время пытается просочиться вглубь прихожей. Но, судя по тому, что он все еще только на пороге, Мадара хорошо умеет сдерживать такой натиск даже от лучшего соперника. Возможно, будь Хаширама ниже и не таким… широким, у него получалось бы лучше.

Но соулмейт отвлекается — снова обдает Сакуру непонятным и не сказать, что приятным взглядом, и Хаширама отрывочно-танцующим движением оказывается в коридоре.

— Сенджу Хаширама — друг этого шумящего... — Мадара сверкает взглядом, и друг давится паузой, — человека! А ты тот самый соулмейт Сакура... Наконец-то мы познакомились!

Кивок выходит автоматически. Тот самый?.. Она следит за тем, как Хаширама успевает сдернуть шарф и забросить его на вешалку, куда через пару секунд прилетает и куртка. Последней он снимает странно торчащую на макушке фиолетовую шапку, и Сакура расплывается в незапланированной улыбке…

Хаширама не стрижен коротко, как братья Учиха или большинство мужчин, которых она видела на улице. Его темные волосы собраны в пушистый пучок. Это не выглядит по-дурацки, а наоборот — очень гармонично. Сакура разглядывает Хашираму с большим интересом, отмечая и ярко-зеленую толстовку с какой-то поблескивающей на свету белой надписью, и фиолетово-синие носки в какую-то странную крапинку, и кажущуюся более темной кожу, если сравнивать с братьями Учиха, и то, как он отмахивается от попытавшегося схватить его за шиворот Мадары.

— Бл-л… — соулмейт проглатывает конец, мельком взглянув на Сакуру, и нехорошо поводит подбородком. — Прекрати раздеваться.

Это он поздно…

— Невежливо уходить так рано! Я только познакомился с Сакурой! — Хаширама подмигивает ей с улыбкой.

От него веет хаотичным теплом... Это странно, учитывая, что он только что с улицы, где минусовая температура. Возможно, именно поэтому она завороженно кивает. А потом спохватывается, когда Мадара обдает ее взглядом как кипятком. Сейчас что-то случится…

— Ты ее еще пощупай, — предлагает он вкрадчиво, расстегивает молнию куртки, видимо, смирившийся с тем, что друга на улицу не выставить.

В его волосах подтаивают блестящие снежинки, а на дне черной радужки — битый лед. Вот от кого веет совсем не теплом… Сакура не понимает, откуда у нее из мирового океана ощущений всплывает чувство тоски, и такой, что зов тянется из груди режущей леской.

— Ты что обо мне вообще думаешь? — Хаширама смотрит на него со снисходительной прощающей улыбкой.

— Хорошего — ничего? — иронично срезает его подначку Мадара, но Сакуру не покидает ощущение, что в его голосе она слышит нотку удовлетворения.

Соулмейт разувается, небрежно вешает куртку и делает приглашающий жест, направляющий на кухню. Хаширама показывает большой палец и беспечно и пружинисто шагает в указанном направлении. Тогда Мадара подходит ближе к ней, наблюдающей за ними из дверного проема.

— Спать ты не пойдешь? — полуутвердительно спрашивает он.

Сакура отрицательно качает головой. Пропустить все самое интересное? Нет уж. Мадара, к тому же, почему-то не против и сам — иначе уже впихнул бы ее в комнату и нашел, чем подпереть.

— Изуна тебя не обижал? — соулмейт проводит рукой по волосам и оборачивается в сторону кухни.

Там уже горит свет. Слышен звук открываемых шкафчиков. Хаширама, очевидно, бывает в гостях не раз. И, не смотря на это, Мадару его присутствие не слишком нервирует. Он все же рядом с ней, а на кухню не спешит, только оборачивается. Эти человеческие странности...

— Нет, только провоцировал, — она пожимает плечами и умалчивает про помощь с планшетом, потому что еще на момент его получения задумывается: а не случится ли так же, как и с ноутбуком?

У Мадары мелко и едва заметно вздрагивают губы. Он наверняка хочет рассмеяться или хотя бы фыркнуть, но почему-то сдерживается.

— И какой счет? — он чуть приподнимает бровь.

— Эй, вы двое!.. — звучит все так же бодро с кухни, и Сакура не успевает попросить пояснений.

Мадара зверски закатывает глаза, после чего закрывает их и медленно вдыхает. Замерев, Сакура всматривается в него с опаской. Но вот, чужая грудная клетка расширяется, приподнимаясь, и опускается. Это похоже на дрейф в облаке, гонимом куда-то ветром. Когда он поднимает веки, его лицо становится снова невозмутимым и состояние не выдают даже глаза. Ничего себе.

— Интересно, если выкинуть его в окно, он взлетит? — спрашивает соулмейт в пустоту и разворачивается в сторону кухни.

— Я так не думаю, — бормочет она и шагает вслед, потому что кто-то должен попытаться стать голосом разума, если Мадара попробует.

Хаширама успевает за то время, пока они стоят в коридоре, откуда-то достать целую пачку зеленых кругляшков-моти, вытащить стеклянную банку с молотым кофе из навесного шкафчика и даже найти блестящую джезву. На его инициативу Мадара реагирует без умиления.

— Это Изуны, — замечает он, окидывая взглядом все составленное в ряд на столешнице.

— Я нравлюсь Изуне, — Хаширама, закатав рукава толстовки, открывает банку с кофе и примеривается к ней десертной ложкой.

— Изуне никто не нравится, — Сакура наверное впервые слышит такой оттенок снисходительной жалости от соулмейта.

— В таком случае, я надеюсь на чай, — Хаширама расплывается в ухмылке и сговорчиво закрывает банку с кофе.

Он что, это планирует?

— Ну так поставь чайник, — раздраженно вспыхивает Мадара даже сквозь свою невозмутимую маску.

— Ты так гостеприимен, друг, — он ничуть не смущается. — Как ты его терпишь, Сакура?

— Так… — глубоко вдыхая, начинает соулмейт, и она уже знает, что закончится это новой вспышкой.

— Если честно, это он меня терпит, — быстро признается Сакура, смотря на Хашираму прямо и честно.

Взгляд соулмейта проходит сквозь нее, будто в воздухе открывается какая-то прореха около лица Сакуры. Она наблюдает за ним осторожно и старается уловить признаки, что вот-вот вспыхнет буря. Но Мадара, похоже, сегодня справляется с этим лучше, чем обычно. Хаширама издает скептичный звук, после которого расплывается в ухмылке.

— Ты сейчас нарвешься, — но Мадара не оправдывает опасений и на удивление спокойно предупреждает друга, сложив руки на груди.

— Да хватит, я веду себя прилично и ни к кому не пристаю, — Хаширама улыбается еще шире.

— Я уверен, что совсем недавно просил тебя уйти, — иронично замечает соулмейт.

— Я иду ставить чайник, — отмахивается его друг.

Наблюдающая за ними с ощущением близкого взрыва Сакура недоумевает. Мадара с такой легкостью может вспылить. Но то ли Хаширама обладает впитывающим свойством, то ли ему просто можно больше, чем остальным. Почему? Как он добивается этого? Неужели дружба — это гарантия неприкосновенности?.. Или дело в том, что они давно знакомы? Она решает спросить про это у Ино или... может, когда-нибудь у Мадары. Но лучше у Ино, там ответ Сакура получит в любом случае.

Сквозь прозрачную темноту окна, к которому она сидит боком, иногда просвечивают мелкие крупинки снега, швыряемые в стекло. На улице холодно и ветрено, и ей очень не по себе даже смотреть вниз, на мелькающих в свете желтых фонарей людей. Но на кухне тепло, а атмосфера совсем не такая пугающе-напряженная, как при прошлых гостях.

Они оба стоят у длинного рабочего стола локоть к локтю, кто-то заваривает чай, кто-то, расставив руки широко на столешнице за этим следит.

Наблюдать за их спинами не слишком увлекательное занятие, но они так смешно переругиваются, что Сакура, занявшая позицию на подоконнике, не может сдержаться и беззвучно смеется, зажимая руками рот. Как они еще не будят Изуну — настоящая загадка.

Задумываясь, а действительно ли он спит или подгадывает момент, чтобы появиться и всех разогнать, Сакура хочет смеяться еще больше.

Звякают чашки. Она переводит внимание на происходящее в комнате и понимает: чай уже заварен, а ироничное соревнование между друзьями закончено.

Мадара, встретившись с ней взглядом, неуловимым движением приподнимает уголки губ, отодвигает третий стул. Для нее уж стоит третья чашка.

— Не кофе, но пить можно, — подводит итог после первого глотка Хаширама и довольно морщится.

Он устраивается за столом, широко расставляет локти и держит чашку кончиками пальцев. Сакуре, для которой температура кружки гораздо выше того уровня, при которой ее можно удерживать подушечками пальцев, это представляется загадочным зрелищем.

— Выметайся, — Мадара приподнимает свою чашку, которую держит одной рукой, указывая ей на выход.

Вместо того, чтобы сесть за стол, соулмейт занимает место около подоконника, опираясь об него бедром. В его позе и редкому прикосновению к карману брюк угадывается желание закурить.

— Как ты остро реагируешь. Я еще не допил, — Хаширама закатывает глаза.

Сдержать смешок, чтобы не добавлять остроты, Сакуре удается с большим трудом. Она не уверена, что в следующий раз сдержится, потому что Хаширама будто нарочно увеличивает ту самую остроту. Он замечает выражение ее лица и подмигивает, ставит чашку на стол и довольно растирает крупные смуглые ладони.

— Я все еще не слышал ни одной удивительной истории о вашем знакомстве, — с обезоруживающей прямотой сообщает Хаширама.

По спине бежит холодок. Сакура чувствует онемение во рту от добродушного, но внимательного взгляда друга Мадары.

— И не услышишь, — удивительно спокойно обрубает соулмейт.

Он отходит от подоконника, чтобы встать рядом с ней. Внутри немного теплеет, но не настолько, чтобы взглянуть Хашираме в лицо.

— Я не знал, что это такой секрет, — он снова берет чашку в ладонь, пожимает широкими плечами, и от этого движения белая надпись на его толстовке заманчиво поблескивает на свету.

— Допивай, — металлически предлагает ему Мадара и скашивает непроницаемый взгляд на Сакуру.

— Мне кажется или ты пытаешься меня выставить? — Хаширама мгновенно сбрасывает полусерьезное выражение лица, как змеиную кожу, и улыбается во весь рот.

— Тебе не кажется. Вали к себе. Или твой братец тебя выгнал?

— Тобирама давно живет отдельно, — Хаширама качает головой.

Что?

— Кто? — ошарашенно переспрашивает Сакура, не обращая внимания на легшую ей на плечо и слегка сжавшуюся ладонь соулмейта. — Ты брат Тобирамы?

«Ты» слетает с языка так же легко, как и сам вопрос.

— Так как в городе вряд ли есть еще один Тобирама, думаю, да, — степенно отвечает Хаширама. — Я должен за него извиниться?

Сакура хлопает ресницами. У нее появляется какой-то набросок, но в одно цельное, с чем можно открыть рот, так и не складывается. Ладонь Мадары становится менее жесткой, вот на это она и обращает внимание, чтобы отвлечься на пару секунд.

— Нет, я… — оставлять такой вопрос висящим в воздухе ей не хочется. — Ино не говорила, что у Тобирамы есть брат…

Вспомнить дословно не получается, но Сакура уверена: Ино говорит что-то про семью, но отдельно про брата — нет. Может, и сама не знает?

— Ино? — Хаширама поддается вперед, балансируя на локтях, а в его глазах горит неподдельный интерес.

Его радужка не вбирающего в себя свет черного цвета, как у Мадары. Она находит сравнение с крепко заваренным теплым чаем и остается довольна.

Но как ему объяснить, кто такая Ино? Ино это… Ино, по-другому и не скажешь. Неожиданно на помощь приходит соулмейт:

— Не знаешь, как зовут девушку твоего брата?

У его помощи едкий и дымно-сигаретный привкус — хочется сморщиться и запить водой. Мадара источает снисходительное превосходство, от которого Хаширама, наверное, должен обидеться… Но Хаширама на какой-то своей волне: он тянет звук «о», после чего расплывается по столу с отчаянным видом, чуть не смахивая на пол чашку с чаем.

Сакура разворачивается и запрокидывает голову, смотрит на Мадару вопросительно. Он же понимает, что происходит? Вроде бы, понимает — не зря так усмехается.

— Я плохой брат, — Хаширама накрывает голову руками. — Ками-сама… Я не знал, что у него появился соулмейт!..

— Она не его соулмейт, — поправляет осторожно Сакура, потому что не хочет вызвать новую волну отчаяния.

Хаширама широко открывает карие глаза и всматривается в нее не меньше минуты. Становится неуютно. Мадара одергивает друга почти сразу:

— Эй, ты, снизь накал.

— Да я не… извини, — он странно хмыкает и улыбается Сакуре виновато. — Ты уверена, что они не соулмейты? Тобирама был на этом повернут… Не может быть, чтобы он начал встречаться с кем-то без связи.

— Она особенная, — с непередаваемым количеством вязкой иронии в голосе сообщает Мадара.

Нечего гадать: он про принадлежность Ино к небу. Сакура знает, что обычный человек, не столкнувшийся с этим носом, ничего не поймет и даже не заподозрит. Только от целого вороха ссыпавшихся за шиворот иголок это не уберегает.

Сквозь лицо Хаширамы просачивается множество эмоций одновременно, начиная от задумчивости и кончая подозрением. Сакура с нарастающим убеждением того, что друг Мадары умеет чувствовать двойное дно, наблюдает за ним из-под полуопущенных век, чтобы случайно не встретиться взглядом.

— И не сомневаюсь, — наконец говорит Хаширама и смотрит на Мадару с медленно расходящейся по губам улыбкой. — Тебе ли не знать.

Тут двойное дно чувствует уже Сакура — буквально чувствует, потому что ладонь соулмейта на ее плече на мгновение сжимается чуть крепче.

— Мне ли не знать, — как-то подозрительно невозмутимо соглашается соулмейт. — Ты допил?

Он только вздыхает, покачивая головой. Пучок блестит под искусственным светом. Хаширама, кажущийся шумным и теплым, добрым и немного изворотливым, смотрит на Мадару так, будто... ему сочувствует? Сакура легко вспоминает, что значат так поджатые губы и прищурившиеся до мелких морщинок глаза. Это выражение на его лице выглядит на удивление гармонично.

— Прошу прощения за вторжение, — Хаширама переводит взгляд на нее и улыбается почти вежливо. — Вашему соулмейту не нравится, что мы общаемся. Не буду вас задерживать. В следующий раз приду с цветами.

Со стороны Мадары раздается медленный и глубокий вдох, ничего хорошего не предвещающий. Хаширама фыркает и снова подмигивает ей.

— Мне жаль, что мы тебя разбудили, — наконец-то серьезно говорит он и виновато почесывает затылок. — И не обращай внимания на Мадару. Он как Халк, злой всегда, даже если высыпается. Было очень приятно познакомиться.

— Мне тоже, — вежливо кивает Сакура, параллельно думая, почему Мадара все еще спокоен и кто такой этот Халк.

— Осталось только попрощаться, — подсказывает соулмейт тут же.

Хаширама упирается в него насмешливым взглядом, но не комментирует. Он уходит легко, будто сам решает это сделать, а не потому, что его выгоняют, больше никого не провоцирует и на прощанье обещает Сакуре новый букет в следующую встречу. У Мадары дергается челюсть, но все же он сдерживается.

Оставшаяся на кухне Сакура наконец-то может взять чашку в руки. Попивая остывший чай, она делает странное открытие: как бы соулмейт сейчас не раздражался и не злился — он так и не взорвался. Опасения, что Хашираму действительно попытаются выкинуть в окно, к ее эмоциональному равновесию, не сбываются. Мадара привык с ним сдерживаться или Хаширама может оказать ему достойное сопротивление?

Соулмейт появляется на кухне спустя несколько длинных минут, подходит ближе к окну и замирает вполоборота, достав пачку сигарет, но почему-то не открывает ее, а только вертит в руках. После ухода его друга исчезает ощущение, что вот-вот он превратится в огнедышащее чудовище.

— Никаких вопросов, — предупреждает Мадара и упирается в нее немигающим взглядом.

Если это какое-то альтернативное «иди спать», то Сакура решает: сделать вид, что не поняла, лучший выход.

— Хорошо, — она пожимает плечами и отпивает еще, следя за соулмейтом из-под опущенных ресниц.

Мадара отворачивается, открывает окно. Слышно, как вжикает зажигалка. Белый сигаретный дым вьется и вытягивается в форточку, но запах все же остается. Сакура забирается на стул с ногами и обнимает колени. Прохладца щекочет поясницу, забравшись под майку.

Соулмейт медленно выкуривает две сигареты, после чего закрывает окно и поворачивается к Сакуре. У него уставший вид: потемневшая кожа, обмякшие плечи, углубившиеся синяки под глазами… При Хашираме это незаметно. Вопрос колюче щекочет язык. И все-таки она не удерживается. Внутри нее есть стойкое убеждение, что соулмейт, не смотря на предупреждение, все-таки ответит.

— Изуна говорит, что все скоро закончится, через несколько дней... Это правда? — она шкрябает ногтем по коленке, опуская взгляд на собственные ноги.

Ей хочется верить Изуне. Но еще больше хочется услышать согласие от Мадары.

— Да, — спокойно роняет в повисшую вязкую тишину он, подходит ближе. Ладонь ложится на стол. — Идем спать.

Чернота в его глазах тусклая. Сакура, задравшая голову, чтобы взглянуть ему в лицо, ощущает гулкое сокращение в груди, после которого становится сложно дышать. Мадара, опершийся о стол, беззвучно выдыхает и опускает голову. Тут же толчком выпрямляется, чтобы сложить руки на груди и настойчиво посмотреть на Сакуру сверху-вниз. Она прикусывает губу. Неведомая сила подталкивает руки вперед: обнять, погладить по плечам и затылку, вернуть то, что часто делает для нее он сам.

— Идем, — соглашается она, не зная и не желая гадать, чем закончится для нее такая попытка поддержать.

В комнате темно. Сакура заходит внутрь первой, ощущая, как время замедляется. За окном вихрится ветер, его почти не слышно, но она чувствует это как если бы находилась в самом центре. Чувствуют ли это люди так же, как чувствует она? Об этом она не спрашивает.

Соулмейт устраивается на надувном матрасе и замирает неподвижной фигурой почти сразу. Сакура же не может попасть в нужную позу и долго ворочается, прежде чем находит удобное положение. Одеяло приятной тяжестью лежит на плечах, а ногам прохладно. Идеально, чтобы заснуть. Но она не может.

В голове накапливаются мысли о любви и Мадаре. О его вспышках и о том, как сильно иногда ей хочется исчезнуть рядом с ним. Слова Ино, рассказывающей о приручении, внушают надежду на то, что соулмейт однажды перестанет взрываться. Но приручение и любовь — это не одно и то же. Может ли любовь приручать? А менять? Насколько? Шисуи меняется, когда возвращается Шизуне. Но что, если Шисуи изначально был таким рядом с ней, а изменился в ее отсутствие? Сакура этого не знает.

Нельзя сказать, что Мадара не пытается. Его в последнее время редкие разрушительные всплески эмоций говорят о том, что он действительно старается сдерживаться. Она получает ответы на вопросы чаще, чем раньше, и учится у него новому. Но ожидание нового укола, кажется, врастает в Сакуру накрепко, и ощущение, что иногда хуже его не получить, чем остаться в нетронутой, когда остается вопрос: «на сколько?». Как с этим справиться? Вопросы на вкус как газировка: их хочется задать и смыть ответами неприятный привкус.

Темнота, помогающая заснуть Мадаре, ее только тревожит. Сакура без сна смотрит в спину соулмейта, думая: какой будет его любовь? А ее? И если однажды она не пойдет на поводу у его желания все контролировать, а шагнет в мир людей одна... что тогда случится? Взаимопонимание, наверное, даст понять Мадаре, как ей сильно хочется поддерживать самостоятельность. Но оно появляется между ними с такой редкостью, что проще на него и не надеяться...

От этого начинают ныть виски. За последнюю неделю случается столько, что ей хочется остановиться и зависнуть в персиковом закате, потерять все тревоги и думать только о том, как легко парит тело в порывах ветра. Сакура подкладывает под щеку ладони и смотрит в скрытую темнотой спину Мадары. Ей почему-то кажется, что он не спит. Надо отвести взгляд и закрыть глаза, чтобы позволить сну наступить. Вместо этого она прошивает темноту иглой внимания и думает, думает, думает... И, кажется, только больше запутывается.


Примечания:

Коротко о Хашираме: если сначала я имела только смутный образ, то потом решила пойти вопреки стандартному сценарию и создала огромную анкету за пару часов. Я как в старые времена вернулась :D

Рано или поздно, но он должен был появиться. Как и ощущение у Сакуры, что самой ей это не распутать.

Глава опубликована: 01.11.2024

42. Стандарты, личные предпочтения и сопоставление.

Тёплая вода течёт по лицу. Сакура ощущает желание вдохнуть, но не поддаётся ему и держит голову поднятой. Медовый пар, заполняющий душевую кабину, оседает на коже и создаёт обманчивое впечатление невесомости. Нанесённая на волосы маска добавляет в густой тёплый воздух приятный искусственный запах. Она, смыв пену с тела, несколько минут просто стоит и растворяется в потоке воды.

Позже приходится вылезти из прогретой кабины в прохладцу ванной, завернуться в полотенце… Но и пятнадцати минут вполне хватает, чтобы почувствовать себя спокойнее.

Осторожно прочёсывая волосы пальцами, она смотрит в запотевшее зеркало, часть которого протирает рукой. Оттянутая вниз мокрая прядь всё ещё доходит до середины шеи. Ничего. Сакура зачёсывает её назад и не позволяет себе задуматься о том, как больно дрожит ком в горле.

Утро, к сожалению, начинается не с душа, а с Мадары и Изуны. От их экспрессивного спора вибрируют стены, пол и всё, что с ним соприкасается. У кровати с четырьмя ножками нет шансов, даже несмотря на матрас. Спихнувшееся в сторону одеяло падает на дремлющего Роши. Он даже не дёргается, только прядёт пушистым ухом. Сакура вздыхает. Решив, что на кухню она зайдёт попозже, она запирается в ванной. А сейчас отпирается с надеждой: они заметили, что она проснулась, и прекратили.

Прислонившийся к стене напротив двери Мадара заставляет Сакуру вздрогнуть от неожиданности. В это утро соулмейт не выглядит помятым и невыспавшимся, а ведь ложится примерно в одно время с ней. Быстрее засыпает? Она ведь проваливается в сон позже, только как следует наворочавшись и вымотавшись от путающихся мыслей.

— Вы с Изуной уже закончили? — отмерев, сразу же интересуется Сакура.

Мадара неопределённо поводит пальцами в воздухе, осматривая её с ног до головы. Что голова, что ноги — сырые. Вода будто сочится сквозь поры в теле. После душа это не так необычно, нужно просто хорошо вытереться, но Сакура вытирается по-утреннему лениво.

Взгляд соулмейта, будто проходящий сквозь одежду, вызывает странное чувство, от которого спина покрывается покалывающими мурашками.

— Не выглядишь выспавшейся, — тактично, что удивительно, говорит Мадара.

— Да, — Сакура поводит плечом, чувствуя стойкое желание пойти и доспать. Даже горячий душ его не выгоняет.

— Кошмары? — соулмейт прищуривается, словно что-то прикидывая.

Её подмывает сказать «да», и спросить, что же делать. Она помнит первые дни, когда ей правда снились кошмары, где девушка с родинкой смеялась так громко, что это гремело в голове. Тогда Мадара спал рядом. И у Сакуры нет желания снова испытывать и себя, и его таким методом. В конце концов, вряд ли он найдёт другой способ.

— Ты бы понял, если бы мне снились кошмары, — она находит идеальный ответ.

Мадара сначала приподнимает брови, спустя секунду усмехается, кажется, понимая, о чём она. Да, действительно. Разве бывают беззвучные кошмары?

— Тебе нужно наложить повязку, — он плавно отстраняется от стены. — Пойдём.

Запястье почти не болит. Только если им покрутить. Сакура вовремя догадывается: такой аргумент можно использовать и в обратную сторону, поэтому терпеливо вздыхает и устраивается на кровати рядом с Мадарой. Пока он накладывает эластичный бинт, Сакура рассматривает его лицо, опущенное вниз. Скулу, линию бровей, тени, упавшие на щёки, взъерошенные чёрные волосы, светлую кожу. То, что она видит на протяжении многих дней и к чему должна привыкнуть. Но до сих пор от этого зрелища что-то внутри неё мягко вздрагивает, а отвернуться становится почти невозможным.

Мадара приподнимает подбородок, встречаясь с ней взглядом, и момент, наполненный остановленным временем и странным ощущением внутри, распадается. Сакура вздыхает, зная, что вот-вот зевнёт, и зевает. Навалившаяся сонность намекает, что можно снова прилечь.

— Поспи ещё, — предлагает соулмейт, заканчивая с бинтом. Ощущение его ладони, держащей её руку, никуда не пропадает.

Сакура отрицательно вертит головой. Снова зевает. Смешок Мадары раздаётся в воздухе мягко и совсем необидно.

— Если вы с Изуной снова начнете ругаться, — говорит она сонно, — я проснусь. А что такое случилось? Это из-за…

Договорить, вытащить слова о его работе в пространство, на свет, чтобы он мог услышать… Сакура не может. Внутри неё просыпается идея, что если не озвучить, то, возможно, всё пройдёт само?

— Из-за моей работы, — соглашается с ней Мадара и отпускает её расслабленные пальцы, так удобно устроившиеся в его ладони.

То, как он отвечает… Сакура ощущает холодок в животе. Соулмейт переводит на неё взгляд и долго и изучающе смотрит.

— На Шисуи напали, — он проводит по каменно-невозмутимому лицу ладонью, это усталый жест, но Сакура не обманывается.

Мадара приходит в ярость, когда она «выкидывает» что-нибудь в очередной случайный раз, а тут «выкидывают», очевидно, другие люди и с его родственником. К родственникам, как Сакура уже поняла на том же примере с Шисуи, у людей смешанные чувства. Но, видимо, нападение на родственника воспринимается как на себя.

И только спустя цепочку её оглушает: Шисуи пострадал. По спине уже второй раз за утро бегут мурашки. Сакура вспоминает безграничное ощущение бессилия, когда Мадара падает в ночном переулке. Она разглядывает лицо соулмейта с неизвестной эмоцией, стучащей внутри вместо сердца, и бессильно покусывает губу.

— Он... он жив? — тихо спрашивает, стараясь дышать глубже и не думать, что сейчас чувствует Шизуне.

Сакура примерно представляет, в каком состоянии она может быть. От этого возникает только вакуум в животе, ледяной и жуткий… Ей хочется вдохнуть, чтобы смявшуюся грудную клетку расправило, но воздух исчезает что внутри, что снаружи. Глаза странно жжёт...

— У него треснуло ребро и сломан нос, — Мадара, смотревший на неё внимательно, иронично покачивает подбородком. — Он возвращался с какой-то ночной съёмки и на него напали неподалёку от дома. Вмешалась какая-то компания, поэтому Шисуи легко отделался.

— Отделался? — неверяще спрашивает наконец-то вдохнувшая Сакура, думая о том, насколько больно сломать нос и… повредить ребро.

— Могло быть и хуже, — проницательно отвечает Мадара, опираясь ладонями о колени и вставая. — Шисуи, конечно, не слабак. Но и нападающих было трое.

Её медленно отпускает: рассасывается и вакуум, и встаёт на место пропавшее сердце. Шисуи жив.

— Не слабак?.. — повторяет она с облегчением, представляя себе эту характеристику в жизни. — То есть, он тоже умеет защищаться?

— И нападать, — вполне серьёзно отвечает Мадара, смотря на неё сверху-вниз. — Идём завтракать.

Меньше всего сейчас Сакуру занимают мысли о завтраке. Вылетает из головы и желание доспать. Но она машинально встаёт вслед за соулмейтом и уже на выходе из комнаты материализует то, что её интересует, в звуки.

— Но если он умеет защищаться и нападать, — с ощутимым пониманием, что не всё так просто с боевыми искусствами, тормозит в коридоре Сакура, — почему он тогда…

Обернувшийся на неё Мадара, закатив глаза, цепко берёт её под локоть, как если боится, что она останется тут стоять. Чудак. Она и сама знает, куда идти.

Изуны на кухне уже нет. Он оставляет после себя кофейный дух и морозные узоры на окне. Завтрак младший Учиха наверняка готовит до того, как начинает ругаться с Мадарой. Во всяком случае, омлетные рулетики очень вкусные. Вряд ли соулмейт может приготовить такие же…

Сакура тщательно пережёвывает их и замечает, что Мадара смотрит на неё неотрывно. В отличие от неё он не ест, а только держит в руках кружку с чаем и изредка отпивает из неё. Его взгляд, внимательный и будто просвечивающий, заставляет Сакуру ёрзать на месте. Оказывается, это ужасно нервирует. Она думает, что если посмотрит в ответ, то соулмейт прекратит. Мадара встречает её ход с непроницаемым лицом и приподнимает бровь.

— Я уже поела, — она отодвигает тарелку. — Может, ты ответишь?

Если быть честной, Сакура готова к тому, что он попросит повторить вопрос или вывернется так, как умеет. Но Мадара, всё это время думающий непонятно о чём, решает ответить.

— Боевые искусства не гарант безопасности, — он с глухим стуком ставит кружку на стол, скрещивает руки на груди. — Ты можешь заниматься несколько лет в секции, но при опасности решишь… допустим, убежать.

Чего? Но... Сакура не понимает. В чём тогда смысл занятий, если приходится снова убегать? Она вспоминает Ино, вспоминает и Конан — они умеют защищаться. Ино об этом говорит, Конан демонстрирует это мановением ладони. И Сакура уверена, что ни одна из них не побежит. Зачем бежать, если уже умеешь давать отпор?

Мадара внимательно следит за ней, а когда она открывает рот, чтобы поинтересоваться, не перепутал ли он что-нибудь, тут же вставляет:

— Потому что тренировки и уличные драки — не одно и то же.

Сакура мало что знает о тренировках и уличных драках. Разве что на тренировках нельзя пользоваться ножами? А в уличных драках можно. Точнее, в уличных драках нельзя это запретить. И в боях без правил, кажется, правило ножей нарушается свободно. Мадара весь в шрамах.

— Допустим, ты приходишь на тренировку. Ты знаешь, — он акцентирует, — что на ней никто не попытается ударить тебя так, — и снова выделяет момент голосом, — чтобы причинить вред. Да, есть процент травм, но это рабочий процесс. И травмы там... от разбитого носа до вывихнутой руки. В крайних случаях — переломы, смещения, порванные связки. Но под руководством опытного мастера такое редкость... Так вот. Уличная драка всегда без правил, а её участники часто не ориентируются на принципы. В ход идут все грязные и запрещённые приёмы. И, конечно, — он остро усмехается, — куда без подручных средств… В процессе тренировки бой контролируем, но не уличная драка. Ты можешь быть уверена в себе на соревнованиях или в додзё. Но перед людьми, которые могут сделать тебе действительно больно, можешь и растеряться. Особенно если их несколько. Все по-разному относятся к агрессии. Кто-то замирает, кто-то сбегает, а кто-то проявляет агрессию сам. Так просто это не преодолеть.

— Но ты… — беспомощно взмахивает руками опешившая Сакура.

— Я, — Мадара плавным движением наклоняется к ней, упираясь локтями в стол, — в этом давно. Я контролирую себя.

Она, съёжившись, поджимает колени к груди и упирается в них подбородком. Вся её идеальная идея научиться защищаться, чтобы больше никому не позволять себя обижать или хватать, крошится на мелкие кусочки.

— Это вопрос практики, Сакура. Всему можно научиться, — наблюдающий соулмейт старается её обнадежить. Даже тон становится теплее и вкрадчивее.

— Тогда почему Шисуи не научился? — она поправляет влажную прядь, чтобы она не щекотала висок, и глядит на него тревожно. — И… и с Шизуне будет всё хорошо?

Если она выйдет на улицу, на неё могут тоже напасть! Надо ей позвонить! Как сразу не додумалась? Сакура вспоминает, что оставила телефон в комнате, и почти подскакивает... Но её тормозит замечание Мадары.

— Она знает, что и как делать. У них был врач. Всё будет в порядке. Я уже предупредил её, что в ближайшие пару дней лучше им обоим не выходить на улицу, — он усмехается и откидывается на спинку стула, скрещивая руки на груди. — Не волнуйся. За твоей Шизуне он присмотрит и в таком состоянии.

— Шизуне не животное, — ещё тише говорит Сакура, смотря соулмейту в лицо и чувствуя возмущение, нарастающее с каждым вздохом.

— Я этого не говорил, — Мадара приподнимает брови. — Но твоя Шизуне всё-таки… в бытовом смысле беспомощна.

— Она не животное, чтобы за ней присматривать, — упрямо нахмуривается Сакура.

Он закатывает глаза, а она внезапно задумывается. Если ему это кажется мелочью… может, он так и к ней относится? Конан сравнивает её однажды с животным. Что, если так делает и Мадара, только... неосознанно или просто молча? Кормить и присматривать, гладить, когда нужно успокоить или дать понять, что она молодец… как с Роши! Только Роши ходит, где хочет, и делает, что хочет.

— Присматривают не только за животными, Сакура, — Мадара снисходительно кривит губы, но его низкий голос звучит почти мягко. — Присматривают ещё и за детьми, за старыми родственниками, за больными всех возрастов, за новыми работниками и за учениками… — перечисляет, смотря на неё с неожиданно тёплым отблеском на чёрной радужке.

Что-то внутри щемит от этого его взгляда, и Сакура встречает натяжение зова с поднятой головой и не прерывая контакта. Тепло и леска связи. Чёрные глаза, в которых не разобрать зрачков. Мадара почти улыбается, а пару минут назад источает раздражение. Она за ним не успевает.

— Я поняла, — кивает она, чтобы уйти с неприятной темы.

— Я рад, — он внимательно осматривает её и медленно добавляет: — Раз уж ты поняла, не могла бы ты одеться?

Сакура опускает взгляд: на ней тёмная майка, висящая на плечах свободно, скрывающая грудь и всё до середины бёдер. Голые коленки, босые ноги. Да и Мадара сидит напротив, а не рядом, и — следовательно — видит Сакуру примерно по середину живота.

Её меньше всего волнует то, что на ней нет штанов. Она попросту не берёт их с собой в ванную утром, а потом забывает надеть и не чувствует в этом никакой опасности.

— Для тебя это важно, — достаточно обтекаемо замечает Сакура, подбираясь к давно лелеемой теме. — Почему?

Есть надежда, что ей не придётся спрашивать у Ино. С ней хочется обсудить и так уже кучу всего! Наверное и дня не хватит, чтобы разобраться со всем, что хочется спросить. Только... Подозрение, что Мадара уйдёт от ответа, активно щекочет вмиг появившиеся тревожные мысли. С ними и так непросто: Сакура пытается просчитать, насколько этот вопрос личный, как, например, ситуация с поиском соулмейта.

— Так… не принято, — морщась, отвечает Мадара через длинную паузу. — Мы носим одежду не только для защиты тела, но и чтобы его закрыть. Мы… — по его лицу бежит рябь напряжения, — не раздеваемся перед неблизкими людьми.

— А перед близкими — можно? Почему? И я же видела, на улице девушки носили платья... ну чуть длиннее, чем эта майка, — Сакура вовремя вспоминает подходящий аргумент, чем очень гордится.

Мадара ещё раз проводит взглядом по «этой майке». Напрягшиеся желваки намекают, что опыт других девушек тут явно неуместен.

— Я не знаю, как тебе объяснить, — он протирает переносицу с сосредоточенным выражением лица, будто решает какую-то проблему, а не рассказывает ей что-то очевидное и ему известное с детства. Но всё равно не сдаётся: — Дело… в реакции. Это вопрос общественного мнения. Обнажённое тело не принято показывать кому-то кроме родителей, пар или специалистов: врачей, например. Чересчур открытое тело считается… неприличным.

— То есть, вид на тело — это плохо и неприятно? — пытается перефразировать странный ответ Сакура, и на неё сваливается осознание случая в примерочной. — Вот почему нужно носить бельё! Да?

Её догадка заставляет Мадару снова прижать пальцы к переносице, будто ему там натёрло невидимыми очками, и обречённо закрыть глаза. У Сакуры создаётся впечатление, что соулмейт предлагает ей как-то самой угадать. Может, чтобы ему стало легче, действительно стоит найти и надеть штаны?..

— Нет, — отвечает наконец-то Мадара, шевельнув челюстью. — Даже наоборот. Конечно, в зависимости от состояния тела… Мы относимся к нему как к чему-то, что нельзя демонстрировать всем. Потому что зачастую обнажённое тело ассоциируется с сексом. Особенно женское.

Сакура ошеломлённо прикладывает ладони к вискам, пытаясь сообразить, что спросить в первую очередь. Сказанное Мадарой переворачивает ей всю картину только начавшего складываться мира.

— Правильно ли я тебя поняла… тело закрывается не потому, что оно неприятно для вас выглядит, а наоборот? Слишком приятно? И что значит состояние тела? — она смотрит на соулмейта с надеждой, что он что-то перепутал.

— Если обобщить, — Мадара видимо смиряется с тем, что Сакура не прекратит спрашивать, задумчиво кивает, — да. А состояние… Существуют некоторые… стандарты, которые определяют, красивое ли твоё тело. И если тело красивое, то за короткие платья тебя не осудят. Считается, что на красивом теле короткие вещи выглядят приятно.

Звучит нечестно, и Сакура всерьёз задумывается. Машинально хочет подтянуть ноги к груди, но вспоминает про голые коленки и малодушно решает повременить со сменой позы. Тут только пошли новые открытия. Идти сейчас за штанами совсем не хочется.

— Значит, моё тело некрасивое? — с интересом спрашивает она, всматриваясь в лицо соулмейта.

Если для красивого тела ограничений меньше, скорее всего, дело в этом. Но Мадара почему-то не спешит соглашаться. В его повисшем молчании ответ не угадывается. Сакура, плюнув на всё, подтягивает ноги к груди. Так становится гораздо комфортнее выдерживать взгляд соулмейт.

— Я бы так не сказал, — в том, как он медленно отвечает, угадывается внутреннее напряжение. — Кроме стандартов существуют и личные предпочтения…

Уронив лоб на колени, она порывисто вздыхает, потом поднимает голову, чтобы посмотреть на Мадару. Тот, откинувшийся на спинку стула, раздражённо приподнимает брови. По нему видно, что разговор даётся ему не без труда. Она смягчается, напоминая себе о том, что соулмейт действительно старается. Иначе он бы уже её отбрил.

— Вы носите одежду, чтобы скрыть и красивое, и некрасивое, — старательно подбирает слова Сакура, чувствуя, что в этом смысле роли немного поменялись. — И вся разница в том, что красивым телам можно быть обнажёнными, а некрасивым — нет? А... кроме определяющих стандартов есть ещё и личные предпочтения. То есть, тело не может быть красивым для всех?

— Да, примерно так, — сложивший руки на груди соулмейт будто расслабляется.

— А я не подхожу для стандартов или для твоих предпочтений? — решив, что пора разобраться раз и навсегда, упорно продавливает Сакура.

У соулмейта дёргается щека. В сочетании с невозмутимым лицом это выглядит особенно забавно. И немного пугающе. Территория личных вопросов? Или не так понял? Сакура морально готовится и ждёт укола. Мадара — видимо для разгона — усмехается.

— Ты слишком под них подходишь, — со спокойной откровенностью отвечает он. Собравшуюся реагировать на насмешку Сакуру такая реакция сбивает с толку.

— Тогда-а… — она тянет последний слог, пытаясь нащупать правильный ответ самостоятельно, и вдруг её осеняет. — У тебя это вызывает ассоциацию с сексом?

— Да, — всё ещё Мадара безмятежно спокоен на вид, но в густом голосе снова звучит напряжение.

Если честно, ей и самой уже хочется закончить. Ответ оказывается достаточно необычным, и его нужно еще как-то уложить в голове и к нему привыкнуть. Сакура собирается заняться этим прямо сейчас, а потом взяться за биологию и физику. Но у неё есть отличная идея, до которой Мадара сам почему-то не дошёл.

— А ты не можешь на меня просто не смотреть? — триумфально предлагает ему Сакура, пускай и носящая удобный лифчик, но готовая от него избавиться в любой момент. — Я же не выхожу так на улицу. Да и если выйду… ты сам говорил, что есть стандарты, есть личные предпочтения… И что нельзя всем нравиться!

Соулмейт смотрит на неё в упор. Дёрнувшиеся на скулах желваки сигнализируют: нет, так он не может. Очень хочется спросить, что не так, не дожидаясь, пока Мадара подберёт слова. Но Сакура решает, что тут торопиться не стоит. Тем более, что градус раздражения вокруг него вдруг поднимается. С тоской она догадывается, что манёвр проваливается.

— Сакура, нам обоим так будет проще, — собирается со словами, не пропуская в тон даже тени раздражения, Мадара и, прижав пальцы к переносице, добавляет спокойно: — Я прошу тебя.

Подозрения подтверждаются. Да... Тут как ни крутись. Красивое тело — нельзя, потому что люди видят в этом намеки на желание размножаться. Некрасивое — тоже нельзя, потому что его неприятно видеть. Сакура с тоской вспоминает небо, где никому не было дело до слоев ткани. Ей хочется сказать, что так будет удобнее только Мадаре, но она сдерживается и решает уточнить этот вопрос ещё раз, только у Ино. Вот уж кто не станет юлить.

— Хорошо, — вздыхает она, держа в голове недавний разговор о взаимопонимании и компромиссах.

Если быть честной, то только благодаря тому, что тот разговор случился, она и соглашается. Конечно, еще потому, что Мадара просит, а не требует. Нет ничего сложного в том, чтобы надеть штаны. Но… снова всплывшие какие-то стандарты заставляют ее насторожиться. Где еще можно на них наткнуться?

Пока она обдумывает, спросить это у него или всё-таки не доводить до нервного тика, сам соулмейт встаёт и подходит к окну, доставая сигареты.

По полу сразу тянет холодом, а в воздухе расплывается густой и неприятный сигаретный запах. Сморщившись, Сакура тихо сбегает в комнату. Она узнаёт то, что ей нужно, и теперь можно обдумать всё на подоконнике.

Взгляды соулмейта: остекленевшие, чрезвычайно внимательные, странные, напряжённые, жутко-непроницаемые — хоть раз падавшие на её тело, вдруг обретают смысл. Она вспоминает его реакцию на то, как рассматривает её светленький мальчик; как Мадара тогда же дёргает её майку вниз; как он сам поправляет ей ворот, чтобы не было видно голого плеча; как отворачивается в примерочной и смотрит выше груди каждый раз, когда на ней нет лифчика.

Он отталкивает её руки, напрягается, когда они ещё спят вместе и когда Сакура прижимается к нему или начинает ворочаться; вздрагивает, когда она выдыхает ему в шею… Когда он обнимает её, сидящую на подоконнике, и будто с трудом отпускает.

Соотнося, Сакура чувствует, как какой-то мутный слой в голове исчезает. Мир наполняется красками и сиянием осознания. Всё становится так кристально ясно, что даже ноют виски. Она роняет лицо в ладони. Ками-сама! Как же всё очевидно!

Вот они, границы допустимого, те же самые, что и в правиле с одеждой. Не трогай то, что под тканью. Наверняка и тут есть какие-то стандарты и личные предпочтения, но Сакура чересчур возбуждена, чтобы задуматься над этим поглубже.

В ней горит желание получить подтверждение и узнать, что она оказалась права! Первый порыв: рассказать Мадаре и пообещать, что она его больше трогать ни за что не будет — тут же тухнет. К нему, сейчас пахнущему сигаретами, холодному и наверняка не собирающемуся обсуждать за один день две такие схожие по сложности темы, подходить Сакура не хочет.

Лучше рассказать Ино! Но не сейчас, а вечером, когда у неё закончится рабочий день.

Полная восторга и возмущения одновременно Сакура всплескивает руками, не представляя, что мешало соулмейту объяснить ей сразу, как только это стало его задевать. Дурацкие люди!

Когда всплеск эмоций снижается до уровня, где Сакура уже может думать о чём-то кроме своего открытия, она решает переключить внимание.

Учебник биологии кочует с места на место, в этот раз она усаживается с ним на подоконнике, берёт на всякий случай тетрадь и ручку. В положении, где колени полусогнуты, а спина упирается в твёрдый пластик, писать неудобно. Но зато открывается вид на дымчато-голубое небо и улицу города одновременно.

Приходится игнорировать одно ради другого. Хорошо, что когда начинаешь вчитываться в интересный текст, внешний дискомфорт пропадает. Этим Сакура и пользуется.

Сначала она пересматривает пару пройденных глав, а уже после приступает к новой. Но тут, как назло, в комнату врывается хмурый Мадара. Вместе с ним по воздуху несутся сигаретный дух и покалывающая атмосфера раздражения. Видимо, что-то случается за то время, пока он курит.

Он, даже не посмотрев на неё, садится в кресло и открывает ноутбук. Сакура, замерев, с интересом следит, как его пальцы со стрекотом перебирают клавиши. Большая и тёмная фигура, сгорбившаяся в кресле перед открытым ноутбуком, отвлекает её от учебника. Пару минут Мадара просто вчитывается во что-то на экране, а потом откидывается на покачнувшуюся спинку и долго не шевелится. Лёгшие на подлокотники руки у него напряжены, во всяком случае, правая — точно. Сакура посматривает исподтишка, тем более, она сидит так, что ей практически видно сбоку всего соулмейта. Особенно сложно не заметить то, как на его скулах пульсируют желваки.

Пальцы резко перебирают по подлокотнику. Сакура от сухого и отрывистого звука чуть не подпрыгивает. Решив, что почитать можно и на кухне, она тихо сползает с подоконника и вместе с учебником и тетрадкой выкрадывается из комнаты.

На кухне тоже солнечно, а ещё там никто не распространяет вокруг себя волны агрессии. Изуна в своей комнате — со стороны его двери слышатся невнятные звуки: то ли шум дождя, то ли какой-то шёпот. Что он там ни слушает или не делает, Сакуре не настолько интересно. Она устраивается за столом так, чтобы солнечный свет падал на тетрадь и на её лицо, и с энтузиазмом берётся за чтение.

Ленивые солнечные пятна густеют с золотистого до оранжевого, перемещаются по пространству медленно и неохотно: греют сначала пальцы и щёки, потом щекочут лоб, поднимаются на макушку, а позже и совсем решают переселиться на стену.

Сакура почти за ними не следит: всё её внимание занимает пищеварительная система, красочные иллюстрации и мягкое потрескивание карандаша.

Чем сильнее она пытается вникнуть в биологию, тем больше её поражает, как в теле человека умещается столько всего. И, главное, как потрясающе слаженно это всё функционирует! Сколько всего может зависеть от мелочи… Перестань, например, митохондрии вырабатывать энергию, или повредись ядро множества клеток!.. А ведь дело будет даже не в ножевом ранении! Что-то пойдёт не так в частице, которую и не разглядишь даже с очками! Вот, где взаимосвязь всегда обоснована и логична, в отличие от человеческих отношений… И никаких личных предпочтений и общих стандартов!

Сакуре кажется это настолько восхитительным, что первое время ей хочется этим поделиться. Но снова не с кем. Вряд ли Мадара и Изуна очень удивятся или порадуются за неё. Люди вообще не удивляются тому, к чему привыкают. А Ино наверняка занята…

Впрочем, она всё равно набирает ей полную восторга смс-ку и, отправив, снова вчитывается в материал. Если раньше у неё были сомнения насчёт толщины книги: а она была толще её запястья — сейчас это вызывает облегчение. Нетронутая толщина говорит о том, что впереди ещё столько всего интересного.

Ино отвечает спустя мгновение, хотя, если посмотреть на время отправления, разница составляет около получаса:

«Это ты ещё только в общей биологии. А ведь есть ещё куча всяких ответвлений, представленных гораздо глубже! А сколько всего в астрономии, географии и истории! С этим можно разбираться всю жизнь».

Прочитав про «жизнь», Сакура ощущает наступившее спокойствие. На этом учебнике биология не закончится…

Замечтавшаяся она представляет много книг, наполненных сведениями, ошеломляющими выводами и фактами, и все они — для неё. Сколько же всего можно узнать!

От мечтаний её отвлекает заигравшая где-то в коридоре мелодия. Прислушавшись, Сакура понимает: звенит телефон Мадары. У него звонок — сухая и пронзительная трель. Сакура подбирается, даже закрывает биологию, заложив страницу пальцем. Но мысль подобраться к двери комнаты и подслушать отвергается как заведомо ведущая в сторону бесполезного риска.

Через пару минут полуразличимый голос соулмейта затихает. Спустя ещё минуту становится рычащим. Через полторы — Сакура действительно засекает — замолкает окончательно. А ещё через три дверь в комнату открывается. Мадара появляется на кухне хищной и вычерченной в пространстве фигурой, встречается с Сакурой взглядом и подходит ближе, нависнув над ней. Молча зарывается пальцами ей в волосы. От жёстких пальцев, чересчур сильно натянувших пряди, мысли спутываются.

— Кто звонил? — нетвёрдо спрашивает она, смотря в мерцающее удовлетворением лицо.

Мадара только качает головой. Не скажет. Ладонь соскальзывает с затылка, бережно обводит щёку и пропадает. Обмякшая Сакура хлопает ресницами и пытается сообразить, что это такое было, стоит ли случившееся принимать за недопустимое и отчего же соулмейт оказывается так… тактилен. Прикосновения тёплые и совсем не похожи на утешение для кого-то из них. Она, анализируя мимику и взгляд соулмейта, с осторожностью делает вывод.

— Случилось что-то хорошее? — осторожно поддаётся навстречу, не сводя глаз с Мадары.

— Пока не совсем, — соулмейт отвечает уклончиво, но кровожадная усмешка его выдаёт.

Значит, вопрос с работой почти решён. Сакура не уверена, стоит ли ей выдохнуть или немного посочувствовать работодателям. Но, вспоминая о нападении на Шисуи, она решает, что никакого сочувствия они не заслуживают.

Словно почувствовав, что что-то происходит, на кухню выползает Изуна. У него на плече висит довольный и мурчащий Роши, а в правой руке сразу несколько кружек, вставленных одна в одну. Сакура немигающе следит за тем, как башня из них со скрежетом покачивается.

— Какие вы довольные, — почти ласково замечает он, переводя сощуренный взгляд с Мадары на Сакуру. — И чем вы тут занимались?

— Говорили о хороших новостях, — Сакура, замечая нехорошую ухмылку Мадары, решает успеть первой. Они всё утро грызутся, ещё и сейчас не хватало.

Изуна приподнимает брови. Роши, мрявкнув, спрыгивает с его плеча и упруго приземляется на пол, сразу же гордо виляет к миске с едой. Проследившая за этим Сакура сдерживает хихиканье. Потому что у Изуны примерно такое же выражение лица, как и у кота — заинтересованное и высокомерное одновременно.

— И что за новости? Шисуи снова во что-то влип? — младший Учиха складывает руки на груди, впиваясь в Сакуру взглядом.

— С Шисуи всё в порядке. Выдыхай, — иронично советует ему Мадара и обходит стол, чтобы встать рядом с Сакурой. — Я потом тебе расскажу.

Очевидно, дело в его работе, находит подтверждение она. При ней о боях без правил и о возникшем конфликте соулмейт старается не говорить. Видимо, всё и правда подходит к концу. И скоро все, включая в первую очередь его, оказываются в безопасности. Это действительно хорошие новости.

— Он не звонил? — с лица Изуны спадает высокомерное выражение, и он становится просто спокойным.

— Нет. Думаю, ему сейчас не до меня, — Мадара со смешком усаживается на край стола, скрещивая ноги. — Я завтра к нему съезжу.

Сакура, ничего об этом не знавшая, тут же поворачивается в сторону соулмейта. Заметивший её движение Изуна покашливает, то ли давясь воздухом, то ли скрывая смех. Но скрежет стекла в его руке заставляет его покачнуться, чтобы поймать равновесие и не разбить всё об пол.

— Возьми с собой Сакуру, — предлагает он и коварно и предусмотрительно ставит башню из кружек в мойку. — А то она решит взять всё в свои руки. Так не при делах останешься.

— Остроумно, — ледяным тоном говорит вместо неё, не успевшей поймать смысл, соулмейт.

Изуна закатывает глаза и принимается рыться в холодильнике. Сакура кидает ему в спину подозрительный взгляд, но на всякий случай молчит. Ей до нервного подёргивания хочется увидеть Шизуне.

— Если ты хочешь… — Мадара поворачивается к ней, рассматривая её с сомнением.

— Хочу, — активно кивает она, чувствуя, что сопротивления не последует.

Соулмейт вздыхает так, будто вот-вот снова потянется протирать переносицу.

— Вот и отлично, — добавляет Изуна, всунувшийся в холодильник по пояс, и его голос звучит как из другой вселенной.

Мадара неопределённо хмыкает, но, видимо, он заранее не против. Возможно, даже согласился бы, попроси она сама… Мысленно Сакура потирает ладони, но снаружи только очаровательно улыбается и, забрав учебник и тетрадку, мигрирует обратно в комнату.

Уже там она набрасывает Шизуне смс-ку, что приедет с Мадарой. Но она не отвечает ни через минуту, ни через десять, и Сакура прекращает ждать. Наверное, Шизуне сейчас не до неё.

И несмотря на это, биология читается уже не так запойно и восхитительно. То закусывается больно губа, то становится слишком неудобно сидеть, то хочется пить… Она ёрзает на подоконнике. Сползает на пол. Но, к её неприятному удивлению, тело не прекращает ныть даже так.

Зашедший за чем-то в комнату Мадара упирается в Сакуру пустым взглядом. Потом встряхивает головой и подходит ближе, рассматривая её с приподнятыми бровями. Лежащая на животе и пытающаяся читать Сакура отвлекается и следит за ним с интересом. Сквозь порыжевший свет, проникающий через оконные стекла, в полной тишине Мадара выглядит невероятно спокойным. Но вот он вздыхает, как-то устало, и густая атмосфера разряжается. Вмиг опадают и рыжие лучи, скользившие по его лицу, и становится даже не так тепло, как было.

Он, развернувшись, подходит к шкафу и недолго перебирает там что-то, а когда находит — возвращается к Сакуре. Плед, сложенный вдвое двумя ловкими жестами, опускается на пол рядом с ней.

— Так хотя бы не простудишься, — поясняет он, встречаясь с ней взглядом.

— Спасибо… — задумчиво говорит Сакура, думая, что стоило самой догадаться.

Ей совсем и не холодно. Но лежать на мягком пледе удобнее, чем на жёстком полу, поэтому перекатывается на него вместе с учебником. Соулмейт снова что-то ищет в шкафу. Приглядевшаяся к тому, что он вытаскивает, Сакура понимает: Мадара куда-то собирается. До этого он с кем-то говорит, ещё раньше — что-то читает и злится… Что происходит?

— Нужно встретиться с парой человек, — обтекаемо отвечает на прямой и тревожный вопрос Мадара, поворачиваясь к ней.

Под его ногами дрожат оранжевые солнечные брызги. Но свет не касается лица. Блеснувшую в тёмных глазах эмоцию, от которой по позвоночнику прокладывают горную гряду мурашки, Сакура опознаёт и содрогается. Тёмный и состоящий из ярости Мадара на секунду мелькает на лице соулмейта так ясно, что хочется это сразу же забыть.

Когда Мадара уходит, Сакура не провожает его. Ей не хочется получить порцию сарказма, как в прошлый раз, и напрягаться, потому что её обнимут. Она не чувствует себя спокойной для такого. Внутри сворачивается и потрескивает колючий жгут.

Чтобы как-то притупить покалывание и ноющее ощущение где-то внизу живота, она утыкается в учебник, старательно водя взглядом по строчкам. Но по сравнению с тем, как биология читалась утром, сейчас это кажется бесполезным.

Сакура раздражённо захлопывает учебник и шлёпается лбом об обложку. Что с ней не так? Звенькнувший на подоконнике телефон отвлекает её от ощущения собственной ничтожности. Она, привстав, стягивает его к себе и вчитывается в присланный текст. Если сначала она надеется, что ей отвечает Шизуне, то спустя пару слов становится понятно: не она.

«Привет, Сакура, это Ханаби. Я хотела написать тебе сразу после того, как мы встретились, но у меня был такой завал… наверное, у тебя тоже? Ино сказала, что ты часто удаляешься из всех соцсетей из-за этого».

Соцсети — что-то из серии «пора спросить у кого-то, кто знает». Но Сакура решает не заострять на этом внимания и скользко соглашается.

Но проще не становится. Ханаби рассуждает о том, сколько хочет взять выходных, интересуется, как Сакура умудряется совмещать личную и учебную жизнь, перемежает это с какими-то странными словами.

Она чувствует себя самозванкой и лгуньей одновременно — потому что её учебная жизнь явно не та, которую имеет в виду Ханаби. Ей становится сначала жарко, потом к жару примешивается раздражение на саму себя — ну зачем, зачем она вообще согласилась тогда с Ино? Зачем решила, что сможет влиться в человеческую компанию? Где Ино, а где она? От обиды на ситуацию, на непонимание части слов в сообщениях, на себя, такую самоуверенную и глупую, Сакура кусает губы и хочет выключить телефон. Пускай Ханаби поймёт, что с ней что-то не так, и прекратит говорить.

Но вместо этого она в бессилии бьётся над фразой, где из понятных слов только три (три из семи), вспоминает время, когда «латте», «мэйк-ап» и «автобус» заставляли её почувствовать себя знаком вопроса. «Мейк-ап» до сих пор остаётся неопознанным объектом. Ноутбук Мадары под паролем, и в интернете не посмотришь. Самого Мадары нет… А время идёт!

Сакура делает самую отчаянную вещь за весь день: пересиливает себя и идёт искать Изуну. На кухне, начинающей покрываться изнутри закатной фиолетово-рыжей корочкой, его нет. Приходится стучать в комнату.

Изуна выглядывает почти сразу и на озвученную просьбу спускает круглые очки с переносицы. С недоверчивым лицом берёт у неё телефон, вчитываясь, а потом приподнимает брови.

— Это сленг, — ничуть не проще объясняет он, поднимая на неё спокойный взгляд. — Сокращения и заимствования из другого языка. Сленг предназначен для неформального общения. Как между друзьями. Она пишет, что у неё нет времени на отдых и что это её напрягает.

Ками-сама. Слишком много потрясений за один день. Сакура прислоняется боком к дверному проёму, забрав телефон. В голове всё как-то вертится-вертится-вертится, но ни одной дельной мысли.

— А… как понять, что это сленг, а не… Ну, то есть, не просто похожее на какое-то знакомое слово? Или это слово, написанное неправильно? — Сакура, заметив, что Изуна всё ещё смотрит на неё и не захлопывает перед её носом дверь, собирается с силами для вопросов.

Изуна вздыхает и стаскивает с носа очки окончательно. Странно заправляет их за воротник тёмной майки так, что они остаются висеть и поблёскивают линзами на свету. Он делает движение навстречу, и Сакура понятливо отходит, давая ему пройти.

— Сленг общеизвестен, — объявляет Изуна, заходя на кухню, — хоть и достаточно быстро меняется. Видишь ли, сейчас люди общаются в сети столько же, сколько и в жизни, а чаще всего — больше. И в общем… сленг легко можно загуглить. К нему быстро привыкаешь и перенимаешь. Но тебе… да, тебе придётся постараться.

Она ни разу с этим не сталкивается в общении с ними. И с Ино. И даже с Шизуне… Сакура замечает это вслух, семенящая за младшим Учихой, и тут же получает ответ.

— В общении с тобой Мадара выбирает самую простую и точную формулировку. Ино, возможно, так и не перенимает это, как и Шизуне. Я не знаю, есть ли у вас свой сленг наверху, но что-то заставляет меня сомневаться, — саркастично говорит Изуна, пока копается в шкафчике с посудой. — так… где-то у меня было какао…

Сакура не знает, что такое какао, но зато знает, что теперь может ответить Ханаби и выразить ей своё сочувствие. Она тут же отвечает новой шифровкой, и Сакура подлезает к Изуне под локоть, чтобы продемонстрировать экран телефона. Младший Учиха смешивает в джезве какой-то коричневый порошок, сахар и что-то ещё, пахнущее тепло, сладко и пронзительно.

— Это значит, что она смеётся, — на секунду он отвлекается, чтобы обвести пальцем то, что расшифровывает.

Сакура благодарно кивает, но не спешит печатать ответ, тем более, она не знает, как нужно ответить на смех.

— А ты не мог бы… составить для меня список таких сокращений? — помявшись, спрашивает она, смотря на него с надеждой. — То есть, когда у тебя будет время…

Изуна смотрит на неё через плечо так, будто она наглеет и выгоняет его из его же комнаты, отбирает Роши и планшет разом. Ей не хочется услышать это в лицо, да и проще попросить Мадару… Но Мадара сейчас решает проблемы с работодателем, а Сакуре очень не хочется его от этого отвлекать. А позже она и забудет, наверное.

— Это очень обширная тема для шорт-листа, — обтекаемо отвечает Изуна, не поясняя, что такое шорт-лист. — Я найду для тебя пару статей на эту тему.

Она обдаёт его благодарной улыбкой и усаживается за стол, не отходя далеко от разбирающегося в теме Изуны. Тем более, что Ханаби снова что-то отправляет. С ней интересно, но… не по себе. Очень не по себе. Ханаби спрашивает про работу мечты и про свободное время на следующей неделе, чтобы они вдвоём смогли вытащить и Ино, а Сакура только прикладывается лбом к прохладной столешнице и очень старается придумать что-нибудь скользкое. Заглядывающий ей через плечо Изуна, отвлёкшийся от варящегося на плите какао, советует:

— Напиши, что пока не определилась и что пока фокус на учёбе.

Сакура недоверчиво оборачивается на него, чтобы посмотреть, вдруг он улыбается. Но Изуна, нагнувшийся, спокойно смотрит на экран её телефона и почему-то щурится. Подумав над звучанием, Сакура немного переиначивает услышанное и отправляет. Ханаби мигом отвлекается от темы её работы и переключается на свою, поддерживая, что с некоторыми видами подработок не то что учиться — жить некогда.

— Жить некогда — это тоже сленг? — Сакура запрокидывает голову.

— Нет. Это значит, что ты занята настолько, что хватает времени только на сон и еду. Иногда только на еду или только на сон, — задумчиво поясняет Изуна, встретившись с ней взглядом, и отодвигает себе стул рядом.

Так вечер и проходит. Изуна, который сначала обходными путями пытается вызнать, чей номер и кто может ей писать, позже смиряется с формулировкой «подруга Ино» и разливает им какао. Удивлённая Сакура смотрит на поставленную перед ней кружку и задумчиво благодарит. Какао на вкус очень сладкий и чем-то напоминающий шоколад. Сакура пачкает губы в образовавшейся пенке, и Изуна, наблюдающий за ней, с усмешкой советует пить, пока не остыл.

Она охотно следует совету, параллельно переписываясь с Ханаби. Та достаточно любопытная, и если сначала Сакура рассказывает с поправками, что больше всего ей нравится узнавать что-то новое, то потом разговор переходит на соулмейтов. У неё это болезненная тема. Это становится понятно ещё в кафе.

Сакура с осторожностью отвечает, что сама по связи соулмейта не искала, но что он её таким образом находил, что связь ощущается как натянутая нитка… Ханаби отвечает сленговым вздохом и переходит на другую тему. Минут через пятнадцать они желают друг другу спокойной ночи и на этом можно выдыхать.

— Со временем станешь человеком, — обещает ей Изуна, всё это время посматривающий на экран.

Сакура не знает, расценивать ли фразу как оскорбление, поэтому просто пожимает плечами. Где-то отсыпавшийся Роши появляется на кухне неожиданно, запрыгивает ей на колени и привстаёт передними лапами на стол. Сакура умилённо чешет его за ухом. Роши раскатисто мыркает и запрокидывает кудлатую голову. А потом тянется лапой к кружке с остатками какао — на дне остаётся густая коричневая гуща.

— Он любит какао, — сообщает Изуна, наблюдающий за котом с удовольствием.

Роши пихает чашку лапой. Сакура осторожно отодвигает её подальше от края и ссаживает кота на пол. Её обдают кошачьим неудовольствием, бьют пушистым хвостом по ногам и удаляются в сторону коридора.

Изуна, посмотрев на него косо, предлагает ей планшет на вечер. Как же тут отказаться? Сакура несколько часов пересматривает и просматривает новые обучающие английскому видео и с удивлением понимает: ей нравится! Не меньше, чем биология! В эйфории от этого она исписывает листов пять правилами чтения и распространёнными фразами, которые сначала воспринимает на слух, а потом уже пытается прочесть сама, и даже успевает часть заучить. Но потом на кухню возвращается Изуна и забирает планшет.

Оказывается, что уже стемнело. Думая о том, насколько же быстро пролетает время, она вдруг замечает странный дискомфорт внутри. Хочется потянуться, растереть плечи, странно ноет грудь... Вставая, чтобы попить и заодно немного подвигаться, Сакура понимает: тело как-то чересчур тяжёлое и лёгкое одновременно.

Вода не исправляет ситуацию, а только ухудшает. Вместо облегчения появляется чувство раздутости.

Да, видимо, четвёртая глава биологии за сегодняшний день так и останется неосвоенной. Она решает не ждать, пока станет легче, и лечь спать. И вряд ли Мадара вернётся в ближайшие часы...

Забравшись под одеяло, она готовится к тому, что снова проворочается полночи. Но стоит голове коснуться подушки, а одеялу укрыть плечи, как мир вокруг пропитывается чернотой, а сама Сакура неотвратимо отключается.


Примечания:

Редактировала двое выходных подряд. Перестраивала на ходу. Вычеркнула две потрясающие сцены, потому что нарушилась причинно-следственная связь между диалогами, теперь думаю, куда эти сцены всунуть. И стоит ли вообще, потому что Сакура уже успела додуматься до всего сама, не дожидаясь, пока я соображу. Но точно не в следующую главу, там кому-то достанется.

Выкладываю в сердцах, поэтому буду не против ПБ с:

Тем временем Изуна делит с Ино пьедестал "учитель года". А еще он отлично чует, куда ветер дует.

Глава опубликована: 01.11.2024

43. Варианты.

— Сакура, на улице не настолько холодно, — с невероятным терпением, чувствуемым в голосе, сообщает Мадара.

Она, выглянувшая в окно пару минут назад и теперь надевающая свитер поверх водолазки, озадаченно хмурится. За окном серая погода, витающий в воздухе снег и порывистый непредсказуемый ветер. Лучше перестраховаться.

Перебинтованное запястье застревает в рукаве. Сакура возмущённо дёргает локтем, пытаясь исправить ситуацию дополнительным натяжением ткани. Свитер угрожающе потрескивает. Она вдыхает поглубже и ничего не успевает сделать: Мадара, только наблюдающий, одёргивает ей рукав и осторожно подворачивает его, чтобы рука пролезла.

— Спасибо, — бормочет Сакура, поправляя сбившийся на другую сторону свитер.

В отличие от неё Мадара собран. Он вообще собран ещё когда она только просыпается. У Сакуры шевелится смутное подозрение, что он и не разбирался… то есть, не переодевался. Но соулмейт не выглядит смертельно усталым. Может, он собирался вчера встретиться и не с плохими людьми со своей работы?

— Передавайте Шисуи «привет» и посоветуйте снова записаться на бокс, — предлагает им провокационно Изуна, заглянувший в комнату.

Он со своими круглыми очками, в объёмном красном свитере и в мягких штанах выглядит лучше, чем обычно, и Сакура хочет пошутить, что он рад, что останется один. Но, помня, кто тут хозяин планшета, она старательно сдерживает шутку в себе.

Мадара заставляет её, нервничающую и покусывающую то губы, то ногти, позавтракать. И через полчаса они оказываются на улице. Первые несколько минут Сакура честно сдерживает желание вернуться назад, в тепло квартиры, где нет ветра, забирающегося под шарф и кусающего за щёки. Заметивший, что ей холодно, Мадара со вздохом поправляет ей шарф так, что он прекращает пропускать холодный воздух к шее, натягивает на неё капюшон.

— Так лучше? — спрашивает он, мельком заглядывая в глаза.

Сакура кивает. На этом разборки с одеждой заканчиваются, а начинается путешествие. Не сказать, что Мадара встревожен или напряжён. Но изредка она ловит его на том, что тот посматривает по сторонам с чересчур расслабленным лицом.

Дом Шисуи не первый в очереди. Мадара заходит в магазин, и она не теряется там только потому что соулмейт держит её за ладонь. Это стоит ему некоторых ухищрений, потому что другой рукой он управляет металлической конструкцией, в которую складывает то, что собирается купить. Сакура следит с действительно детским восторгом, какое всё вокруг яркое, блестящее, цветное и одновременно съедобное! Забывается, что Мадара везде ищет опасность, а ей самой очень не по себе находиться в таком наполненном людьми помещении. Люди ведь шныряют с такими же конструкциями — тележками — в большом лабиринте из полок, квадратных напольных холодильников и стеллажей. Если сначала ей кажется, что за каждым поворотом может ожидать знакомое лицо и знакомый смех, то позже натянутое и бессильное беспокойство начинает отпускать. Она не одна. А если и была бы одна... Что бы та девушка ей сделала? Больше забрать нечего.

Её руку крепко держат пальцы Мадары. Большие, сильные и тёплые. Они не спасение от всего, но, когда за них держишься, становится всё же спокойнее. Это временно, уверяет себя Сакура. Рано или поздно, но она научится держаться за свои руки, а не за чужие. А пока можно и подержаться. Пока это безопасно.

Большой палец Мадары изредка поглаживает тыльную сторону её ладони. От его шершавого движения расползаются волны тепла. Сакура на очередном повороте — между овощным и фруктовым — дышит спокойно и медленно.

Тележка наполняется почти доверху, пока они обходят лабиринт неспешным шагом.

— Можно заказать доставку, — на вопрос, зачем они заходят в магазин тут, а не около дома, соулмейт отвечает нейтрально, — но так будет менее нервно. Шисуи же не за себя волнуется.

Она не уверена, что последнюю фразу Мадара хочет сказать вслух. Что же происходит между их с Шизуне соулмейтами? Что может заставить его так ухмыльнуться? Он встречается с ней, цепко наблюдающей за ним, взглядом.

— Я его понимаю, — добавляет спокойнее.

Мягкое поглаживание ладони. Сакура упирается взглядом в свои перебирающие по полу ноги и пытается отделаться от мысли о том, что Мадара за неё волнуется.

На кассе она, оказавшаяся вместе с соулмейтом в живой очереди, сначала растерянно прижимается к тёплому боку, стоя чуть позади, а позже, когда сила удара внутренних молоточков о виски снижается… Сакура переключается на познавательный режим.

Минуты через три Мадара почти невесомо, но всё-таки ощутимо щипает её за ладонь.

Сакура прекращает рассматривать почему-то краснеющего работника магазина. На её вопросительно-прямой взгляд Мадара отвечает предупреждающим. Нарушено какое-то негласное правило? Запрещено разглядывать работников?

Тот самый работник — крашенный в светлый цвет — когда соулмейт складывает в пакет овощи, посылает Сакуре неуверенную и подрагивающую улыбку и почти сразу скашивает взгляд на замершего рядом Мадару. Сакура запоздало лучится в ответ: люди бывают и не такие, как её чаще хмурый, чем улыбчивый соулмейт.

Неулыбчивый соулмейт мажет по ней вниманием, но не обжигает новым предупреждением: качает головой и забирает пакеты. Она хватает ещё один, с фруктами, который Мадаре уже никуда не влезет, как тот ни пытается его уцепить.

Над головой вздыхают. Соулмейт примеривается, как бы взять её под руку. С двумя гигантскими пакетами ему это не удастся, понимает Сакура. Вот так резко и приходит момент, когда можно подержаться только за себя. Ладно. Он хотя бы просто рядом.

В конце концов, впереди её ждёт награда. Никаких гор золота, но зато там будет тёплая и спокойная Шизуне. Сакура только сейчас, в торговом центре, осознаёт, насколько сильно скучает по ней. Она чаще говорит и видится с Ино, чем с Шизуне. Всколыхнувшийся стыд стягивает всё внутри. Сакура даже вчера ей не звонит, когда узнаёт, что случилось! Ничего страшного, уверяет она себя. У неё есть шанс всё исправить.

Они добираются до дома Шисуи в полном молчании. Их встречает Шизуне — она не запугана и не дрожит, взгляд не скачет за плечи замершего позади Сакуры Мадары. Наоборот, она какая-то заострившаяся и готовая к чему угодно. Под глазами тени.

Мадара вежливо перебрасывается с ней несколькими фразами, что с его стороны выглядит достаточным усилием. Сакура знает, что вежливость в сложные моменты — не его сильная сторона.

Её волосы собраны в куцый блестящий хвостик. Поверх светлой длинной майки — зелёная объемная кофта, очень ей большая. Шизуне прячет ладони в мягких рукавах и вежливо держит углы губ поднятыми. Кстати, кроме майки до середины бедра на Шизуне нет никаких штанов или юбки. Сакура, ощущая двойственность, собирается спросить её об этом чуть позже.

Мадара относит пакеты на небольшую кухню. Шизуне тянет туда же Сакуру, хватаясь за её пальцы сухой полупрозрачной ладонью. Шисуи выходит их встречать чуть позже. Его лицо в багровых подтёках, но даже так он умудряется выглядеть умиротворённо. Выдают серьёзную травму только нехарактерные для людей скованные движения одной части тела — левой.

Двоюродные братья переглядываются всего секунду.

— Мы поговорим, — Шисуи говорит это даже не Мадаре, а Шизуне, которая наблюдает за ними с сжатыми в тонкую линию губами.

Мадара скрывается в комнате с кристально спокойным лицом. Шизуне провожает его внимательным взглядом и только когда прикрывается дверь поворачивает голову к Сакуре.

— Как ты себя чувствуешь? — перебарывая робость, спрашивает она.

— Что происходит? — Шизуне будто не слышит её тактичной попытки и не даёт завести разговор о себе.

У неё всегда тепло на лице, черничный отблеск матовых глаз, солнце мягким закатом за спиной и аккуратная поддержка в жестах. Сейчас Шизуне, завёрнутая в зелень, смотрит прищуром — не своим, и кто знает, у кого она его позаимствовала. О чём она спрашивает? Очевидно же, думает Сакура, о том, что происходит с Шисуи.

— Он мне ничего не говорит, — она, не дожидаясь конца паузы, цепляет Сакуру за плечо. — Но я хочу знать. Меня это тоже касается! Что происходит? Ты знаешь?

Шизуне ничего не знает. Иначе разве бы она так смотрела? Влажный налёт на глазах, снова сжавшиеся в тонкую линию губы, пошедшие красными пятнами скулы…

Сакура не знает, как на это отреагирует Мадара или Шисуи. У неё не возникает мысли задуматься над этим глубже или описать ситуацию более... мягко. Потому что будь она на месте Шизуне — а она там была — ей бы хотелось знать всё. Когда что-то происходит, когда соулмейт возвращается раненным, чтобы через некоторое время уйти снова, больше всего ей хочется знать: чем она может помочь и что вообще пошло не так.

Шизуне впивается пальцами уже не в её плечо — в спинку стоящего рядом стула. Мигающие догадки в глазах похожи на огненные всполохи. Правда очевидно не облегчает ей жизнь.

— Когда это закончится? — только и спрашивает она, а её губы мелко вздрагивают.

Внутренности затягиваются в тугие узелки. Сакура не знает. Признаться в этом Шизуне честно, но совершенно безнадёжно.

— Мадара говорит, что через пару дней, — говорит то, что слышит сама. — Он работает над этим.

Шизуне механически кивает, смотря в одну точку. Её взгляд, беспокойный и расчётливый, мечется по серо-белым стенам кухни. Она на каком-то импульсе ставит чайник и засыпает в стеклянную колбу несколько ложек чёрного чая. Импульса хватает на прислониться поясницей к подоконнику и запрокинуть голову, касаясь затылком стекла. Но дальше Шизуне будто покидает энергия: плечи обмякают, а фигура, очевидно, требует опоры.

О чём сейчас она думает?

Серый снег за окном вьётся и просится в комнату. Сакура встаёт к стеклу боком, чтобы видеть застывший профиль подруги.

Она едет сюда, чтобы говорить, спрашивать и узнавать больше. Ведь у кого же ещё, если не у Шизуне и Ино? Сакура и не задумывается о том, что язык вдруг сможет прилипнуть к нёбу. Ей не приходит в голову, что Шизуне больше нужна поддержка, чем попытки что-то объяснить Сакуре. Сейчас, вспоминая вопросы, она испытывает острый на вкус стыд.

Несложно подозревать, что подруга думает о ситуации. Сложнее определить, как ей помочь. Как поддержать так, чтобы она перестала быть вот такой… по-человечески замершей. Сакура видит оттенки эмоций у разных людей. Но это молчаливое спокойствие Шизуне вводит её в состояние опасливости.

Потому что она не сверкает глазами и не пытается распустить вокруг себя тени, гром и молнии, не растит в себе ледяные пики, чтобы они отражались в радужке, не жалит ехидными замечаниями. Шизуне просто молчит. И кто знает, что с этим можно сделать?

Она не знает, как разобраться со своими страхами, как, например, отпускать руки Мадары первой. Как ей помочь Шизуне? Сакура делает то, что срабатывает с Ино: тянет руки, чтобы обнять. Шизуне поддаётся легко, но не прячется в ней и не забивается в стык шеи и плеча. Она держит голову, кладёт пальцы Сакуре на спину и медленно и ровно дышит.

— Всё хорошо, — говорит Шизуне, и это так странно. — Ты не должна так волноваться.

— Я не волнуюсь, — чересчур поспешно, поэтому не слишком убедительно отвечает Сакура и прижимается к тёплому зелёно-вязанному плечу подбородком.

Чайник шипит, собираясь закипеть. Шизуне водит между лопаток пальцами и сквозь слои ткани, на которые Сакура для себя не скупится сегодня, это ощущается почти эфемерно.

— Я делала одну большую ошибку, когда пыталась прижиться, — Шизуне едва слышно вздыхает. — Я была уверена, что чужая реакция — это моя проблема и моя вина.

Она осторожно отстраняется. У Шизуне понимающее выражение спокойного лица. Будто она знает, что Сакура сейчас чувствует.

— Но… я же…

— Ты не можешь заставить человека не чувствовать то, что он чувствует. Это звучит по-дурацки, но... Либо ты выучишь это сейчас, либо позже поймёшь, что выучить стоило раньше, — Шизуне заправляет ей прядь волос за ухо точёным жестом.

Внезапно она понимает, что для Шисуи она подходит идеально. Она почти его не знает, только видит пару раз, но в этот момент Шизуне так похожа на братьев Учих, что пробирает. В отличие от самой Сакуры.

Смысл её слов доходит спустя мгновение. Люди не выбирают, что чувствовать. Это как-то говорит сама Шизуне. Звучит здраво, поэтому легко связывается в одну цепочку с только что услышанным. Но… как же тогда все эти разговоры про провокации?

— А ты знаешь, что такое провокация? Это осознанное действие. Если ты намеренно хочешь задеть человека и вызвать у него реакцию своим поведением — это провокация. А если ты просто делаешь что-то, что принимается за провокацию, это… — Шизуне касается пальцами губ, задумчиво щурясь, — наверное, это проблема коммуникации и человека, который среагировал остро. Есть твоя ответственность, есть ответственность другого человека. Ты не выбираешь реакцию за него.

Как-то это… слишком сложно. Не проще момента с одеждой и телом. Сакура в буквальном смысле хватается за голову. Кто-то просит не провоцировать, кто-то поясняет, что проблема в том, что считать провокацией, а она сама…

— А ты записывай, — спокойно предлагает ей Шизуне, реагируя на её жалобный писк. — Я записывала, а потом перечитывала. Иногда нужно время, чтобы осознать и подумать.

Хочется приложить ладонь ко лбу. Догадаться копировать что-то из интернета в файл Сакура догадывается. Но чтобы записывать ответы…

— Можно текстом, можно на диктофон, — добавляет с улыбкой Шизуне, наблюдая за её лицом с интересом. — На диктофон мне нравится больше, но его надо включать до разговора. Чтобы контекст не пропадал.

Ей приходится пояснить, что такое диктофон, где его найти и как включить, а как выключить. Но это того стоит. Представившая, как слушает их разговоры с Мадарой спустя время и понимает чуть больше, чем раньше, и находит новое, Сакура ощущает внутри воодушевление. Шизуне показывает ей и специальное приложение, где можно записывать. Только усилием воли она заставляет себя забыть про тот гигантский список вопросов, которые существуют с самого начала жизни на земле.

— Спасибо, — Сакура улыбается Шизуне. — Это очень полезно!

Чайник — большая прозрачная колба, установленная на специальном круге — с щелчком отключается. Отвлёкшаяся на него подруга оборачивается и ободряюще проводит по плечу пальцами.

— Будет ещё полезнее, если ты станешь этим пользоваться, — она тянется за чашками в высокий шкафчик, приподнимаясь на кончики пальцев.

Мадара с Шисуи появляются быстрее, чем она ожидает. Это мгновенно сбивает только настроившуюся атмосферу на кухне. Тут, в царстве серых оттенков и полупустого пространства небольшой площади, сложно чувствовать себя на своём месте. Учитывая серость и мелко накрошенный и падающий с неба лёд за окном, ощущения совсем никакие. Но Шизуне оттаивает и больше не мнёт рукава зелёного свитера, разбирает пакеты с продуктами, в чём Сакура старается ей помочь. Подруга наливает им обеим чай, который пахнет и ощущается на вкус не так, как чай дома. И нависшая над городом сухая и холодная метель бьётся о стёкла, но никак не может пробраться внутрь.

— Он с манго, — подсказывает она, пока Сакура с интересом катает на языке жидкость. — Мне нравятся фруктовые чаи, и недавно Шисуи купил целую коробку с разными вкусами.

Чай с манго насыщенный, приятно сладковатый и с очень выраженным привкусом, который Сакуре нравится. Она, распробовав, отпивает ещё немного — мелкими глотками, растирая вкус по нёбу. Шизуне держит прозрачную чашку с какими-то розовыми узорами двумя руками, перебирая по стеклянному боку пальцами левой ладони. На кухне стоит безопасная тишина и взаимопонимание. Мадара с Шисуи выбирают именно этот момент.

Мгновенно поднявшая глаза Шизуне расплывается в полуулыбке, тянется ладонью к соулмейту. Тот подходит ближе, чтобы встать рядом. Осторожное и чуть скованное движение, и Шизуне оказывается закутана в чужие руки. Сакура наблюдает за тем, как Шисуи что-то нашёптывает подруге в висок, склонившись низко-низко, а его ладонь успокаивающе водит по её плечу. Обошедший его по дуге Мадара закатывает глаза.

— Чаю? — предлагает тонко чувствующая атмосферу Шизуне, отпихивая фыркнувшего Шисуи.

— Ты и для нас найдёшь немного? — он, ничуть не обидевшийся, улыбается. Это выглядит почти по-кошачьи.

— Немного найду, — невозмутимо парирует его соулмейтка и встаёт.

Наблюдающий за ними с усмешкой Мадара молча опускает веки, но не говорит чего-то вроде «нам уже пора». Ощущение кончившейся сказки стряхивается. Сакура с довольным видом отпивает ещё немного мангового чая и жмурится от приятного вкуса. Мадара подходит к окну, выглядывая наружу, и внезапно усмехается:

— Ты была права. Лишний свитер в такую погоду не повредит.

— Тоже постоянно мёрзнешь? — Шисуи посматривает на неё добродушно, опирается правой ладонью о стол.

Наливающая им чай Шизуне как-то странно косится на него.

— Мне не нравится мёрзнуть, поэтому я не мёрзну, — Сакура дёргает себя за ткань объёмного свитера, который кочует с полок Мадары на её полки уже в который раз.

Нельзя сказать, что сейчас её пугает возможность замёрзнуть. Ей просто не нравится снег. Хочется, чтобы между ним и телом было хотя бы несколько слоёв ткани. И чтобы ветер не пробирался под воротник, обдавая кожу маленькими хрупкими льдинками.

— Ино, кстати, тоже любит одеваться тепло. Особенно дома, — вспоминает Сакура вслух скорее для Шизуне, чем для её соулмейта.

— Интересно, Ино часто спотыкается? — вполголоса говорит Мадара, не адресуя никому, но в его тоне звучит лёгкая насмешка.

Сакура не успевает оскорбиться.

— Насчёт Ино не знаю, — вдруг отвечает ему Шизуне, оборачиваясь лицом, — но у меня это постоянно.

Шисуи, не севший на освободившийся стул, кивает. Его кудряшки забавно пружинят. Он забирает у соулмейтки свою чашку — такую же прозрачную, с такими же розовыми метками, как и у неё. Ещё одна, четвёртая, пододвигается на другой край стола, но Мадара не обращает на это никакого внимания, оставаясь около подоконника.

Шизуне садится напротив Сакуры и хитро сверкает глазами.

— Я отобрала у него половину мягких кардиганов, потому что постоянно билась плечами о косяки дверей.

— Разве не я это тебе предложил? — Шисуи с полуулыбкой приподнимает брови.

— Ты предложил спилить все острые углы, убрать пороги и оббить косяки тканью, — Шизуне прикусывает губу, очень стараясь не улыбаться.

Мадара странно хмыкает. На его лице, ставшем подозрительно задумчивым, Сакура с ужасом видит: идея Шисуи находит отклик. Шизуне прослеживает её взгляд и поспешно отворачивается, пряча смешок в кулачок.

— Со временем это проходит. Вы же видели, как двигается Ино и на каких каблуках, — стараясь выручить Сакуру, говорит Шизуне. — И я уже не так сильно задеваю косяки. Но я долго практиковалась. Я до того, как всё случилось, — она тактично не уточняет, что именно, — по часу в день ходила и гуляла. Сначала с Шисуи, а потом одна.

Одна? Сакура беспокойно ёрзает на стуле. Ей не кажется безопасным находиться на улице. Даже без угрозы со стороны работодателей Мадары. Даже с условием, что парикмахеры на неё уже напали. А как же людские толпы? Просто отдельные люди или неприятные компании? Шизуне, видимо, не боится ничего.

— Я ходила там, где было много людей, и только днём, — ловя её взгляд, поясняет Шизуне. — Магазины, торговые центры, длинные улицы. Лавировать немного сложно, но к этому привыкаешь.

Шисуи смотрит на неё ободрительно: проводит ладонью по хрупкому плечу, мягко притягивает к непострадавшему, видимо, боку. Она устраивает висок у него на рёбрах и медленно и глубоко вздыхает.

— Вы двое такие… — Мадара, вертящий пачку сигарет в руках, но не открывающий ни её, ни окно, как-то странно морщится.

— Адекватные, — подсказывает ему Шисуи без улыбки.

Мадара прищёлкивает пальцами, явно подыгрывая, но делает это с таким лицом, что Шисуи сжимает челюсти. Что это с ними? Наверняка надо сменить тему, слишком уж недружелюбная становится атмосфера, но в голову не приходит ни одной идеи.

— Мы выяснили, что доверять друг другу проще, — дружелюбно, но как-то скользко замечает Шизуне, смотря на соулмейта Сакуры пристально.

— Проще, чем… — тоном, предлагающим продолжить, говорит Мадара.

— Проще, чем друг от друга защищаться, — она с мягкой улыбкой соглашается на правила.

Его лицо остаётся нечитаемым, но что-то неуловимо меняется. Сакура растерянно водит по ним взглядом — с одного на другую. Спустя время до неё доходит: Шизуне противопоставляет её отношения отношениям Мадары с ней. И, очевидно, это для соулмейта оказывается достаточно… ранящим? Обижающим? Неприятным? Всё-таки, наверное, последнее. Чтобы действительно ранить Мадару, наверное, надо держать нож.

— Вы оба к этому так органично пришли, — усмехается соулмейт, подходя ближе.

— Не нравится, когда кто-то вмешивается? — в спокойном голосе Шисуи звучит ироничный интерес.

Мадара приподнимает брови. Усмехается, прикладывая пальцы к переносице. Короткий взгляд упирается в напряжённую Сакуру.

— Что-то вроде, — кривит губы он. — Но в отличие от тебя я…

— О! Старая история, — перебивает его Шисуи с внезапным раздражением. — Дело никогда не в тебе. У тебя только лучшие побуждения. А тут кто-то ткнул тебя носом, и тебе не понравилось.

Он смотрит на него страшно. Слова Шисуи действуют то ли как удар, то ли как провокация, но с Мадары срывает его спокойствие мгновенно. Наливаются остротой черты лица, а в глазах вспыхивает знакомый чёрный огонь. Что имеет в виду Шисуи?..

Соулмейт приподнимает острый угол губ в подобии ухмылки. Несмотря на его внешнее спокойствие Сакура чувствует, что сейчас что-то пойдёт не так. Провокация, очевидно, не уходит в молоко. Воздух на кухне густеет.

— Шисуи, ты не туда лезешь. Мои побуждения тебя не волнуют. Да и дело тут не во мне. Тут, — соулмейт, сузив глаза, опирается о столешницу ладонями, — дело даже не в отношениях. Тебя раздражает, что я всегда остаюсь сухим. Но я не виноват, что ты такой… бесполезный.

— Я бесполезный. А ты не можешь остановиться, — Шисуи с бритвенной усмешкой — жуткое зрелище. — Тебе доставляет удовольствие то, что происходит. Ты всегда искал острых ощущений. И как? Впутанный в твоё дерьмо соулмейт — достаточно остро?

— Заткнись, — предупреждает его Мадара сквозь зубы.

— Если ты ещё с этим не разобрался, значит, — Шисуи будто не видит, что опасность прямо сейчас и перед ним, — недостаточно.

Мадара поддаётся вперёд. Бьющаяся на шее жилка заставляет Сакуру понять: либо, либо. Выдержка соулмейта ещё не трещит по швам, но вот-вот начнёт. В животе туго и болезненно скручивается непонятный орган. Она вскакивает, хватаясь за стоящего близко Мадару, и выдыхает с отчаянием:

— Нам пора!

— Да, всем стоит отдохнуть, — поддерживает её с виной на лице Шизуне.

Напряжённое плечо под её трясущимися руками слегка обмякает. Скосивший на неё чёрный взгляд соулмейт сжимает челюсти, но умалчивает всё, что хочет сказать.

Только бы они не продолжили, думает Сакура, ощущая, как внутри сжимается ещё сильнее. Но Мадара, что бы он ни хотел сделать, сдерживается. Вместо ответа двоюродному брату, соулмейт отталкивается ладонями от столешницы, выпрямляется и осторожно убирает руки Сакуры с плеча.

Все пытаются сделать вид, что ничего не произошло. Какой в этом смысл — непонятно. Мадара и Шисуи всё равно меряют друг друга тяжёлыми учиховскими взглядами, только теперь молчат. Сакура робко машет Шизуне, когда под взглядом соулмейта заматывает шарфом всю нижнюю часть лица вместе с горлом. Неудачный визит кончается. И если вопрос, что со всем этим не так, у неё и возникает — она выбирает промолчать.

Усилившийся снег оседает на непокрытой голове Мадары. Он запрокидывает лицо к небу и делает глубокий и медленный вдох. Потом выдыхает и фокусирует взгляд на стоящей рядом Сакуре. Её напряжение никуда не уходит, но ему об этом знать не стоит. Впрочем, как его обманешь.

— Шисуи тот ещё Изуна иногда, — замечает Мадара вскользь и протягивает ей руку, как будто ничего не случается. — Домой?

Немного расслабившаяся Сакура кивает и хватается за горячую ладонь. Так будет проще не поскользнуться на слякоти, в которую превращается налетающий порывами снег.

Внутри стучит вопрос: что же не могут простить друг другу двоюродные братья? Впрочем, задавать вслух Сакура всё ещё не торопится. Соулмейт недавно был готов рассыпать вокруг себя гром и молнии, что же ей теперь, снова подпаливать не тот конец? Надо как-то поймать момент или… спросить у Изуны? Или она уже спрашивала? В памяти чёткого ответа не остаётся… Что-то про детство? Она, чуть не спотыкаясь, морщится. Стоит подумать об этом позже.

Сакура, дрожащая внутри от тревоги и какого-то смутного остаточного страха, преодолевает расстояние от дома Шисуи до дома братьев Учих стойко. В автобусе держится за поручень, в метро — за Мадару. Он встаёт между ней и толкающимися людьми, отгораживая её от толпы по возможности. Его люди толкать или случайно к нему прислоняться не спешат.

Сакура задумывается: а сможет ли она когда-нибудь вызывать такой же эффект?

На секунду мелькнувшая метеором мысль вспыхивает и тут же гаснет.

А сколько вообще живут люди?

Она знает, что они умирают. Она видит, как Мадара почти умирает в тот момент, когда нож нарушает границы тела, но… Сколько живут люди? Она видит очень старых — и раньше, и сейчас, шагая по серой длинной улице между разномастных высоких зданий. Но… во сколько они обычно умирают?

Смерть кажется Сакуре чем-то, похожим на падение с крыши высокого здания. Вот ты есть, а вот ты пропадаешь для всех и оставляешь после себя только боль. Такая странная боль — только для особенных людей.

Почему эта мысль, такая яркая и такая жгучая, приходит сейчас? В тот момент, когда о смерти думать не время. Мадара идет рядом с ней и держит её за руку. Снег пускай и полощется в воздухе, вертится, как в стиральной машинке пена, набрасывается на лицо, но… в общем-то, не пробирается под куртку. Никто не смеётся над ухом страшно и знакомо, никто не собирает вокруг себя грозовые тучи.

Дело, наверное, в Шисуи, решает Сакура и крепче сжимает пальцы вокруг ладони соулмейта.

Нужно просто успокоиться. Успокоиться… Научиться бы это делать без чужой помощи. Сакура уверена, что это возможно, просто она пока не знает способа.

Их встречает Роши: кидается под ноги, обвивает левую икру хвостом, задирает кудлатую голову и издаёт утробный мрявк. Она осторожно обходит его, чтобы дать место в коридоре ещё и Мадаре. Изуна не выходит в коридор: чем-то ожесточённо гремит на кухне. Успевшая устать, немного замёрзнуть и снова почувствовать знакомый болезненный дискомфорт Сакура не хочет задумываться, что же произошло с Учихой-младшим. Очевидно, что время для вопросов о Шисуи неподходящее.

Она поспешно разувается. Мадара придерживает её за локоть, когда Сакура уже собирается в комнату под одеяло. Он только снимает ботинки — куртка всё ещё болтается на плечах.

— Замёрзла? — спрашивает он, дождавшись кивка, хмурится и советует: — Под горячим душем быстрее согреешься.

Мадара оказывается прав. Кипяточные струи, обрушивающиеся на голову, пригибают к дну кабины. Сакура садится, скрещивая ноги, и опускает голову. Ручейки стекают по стремительно намокающим волосам и, если к ним приглядеться, состоят из множества капель, сливающихся в одну линию.

Внутри крутит и болит, совсем не похоже на результат от замерзания. Сакура чуть не сворачивается на прогретом дне кабинки в позу эмбриона — так ощутимо становится. Она растирает мягкую кожу на животе, осторожно надавливает ниже, и боль отзывается искрами. От паники Сакуру отделяет то, что она не одна. Может, Мадара знает, чт…

Она оцепенело всматривается в розоватый ручеёк, побежавший к водостоку. Ручеёк наливается цветом, унося в канализацию густой алый.

— Только не снова-а-а-а, — вздыхает Сакура, тут же понимая, что с ней происходит.

Внутри поднимается горячее и липкое. Начинает подташнивать. Она представляет, что кровь собирается внутри неё весь прошедший вечер и утро, чтобы начать течь именно сейчас, когда она просто хочет расслабиться и согреться.

Интересно, остались ли прокладки… Она помнит, что они должны лежать в ванной, в шкафчике за зеркалом, но сколько их там. И есть ли они вообще.

Сакура старается отстраниться от испорченного момента. Ещё несколько минут упрямо сидит под горячим дождём, не смотря на дно кабинки, и только потом решает вылезать.

Вытирается аккуратно, открывает шкафчик и понимает: если пачка на верхних полках — ей придётся кого-то звать. Она попросту не достанет. Но на второй полке, на которой обычно гнездятся запасные зубные щетки и несколько бритвенных наборов и до которой она дотягивается, её испуг сползает на нет. Она замечает белую упаковку, знакомую ещё по прошлому разу, и ловко выуживает её. Пачка запечатанная. Уже лучше.

Боль, конечно, не прекращается, но где те таблетки она не знает… Сакура вздыхает и идёт искать помощь.

— Разве это нормально? — ворчит Изуна, когда находит ей их в аптечке. — Так быть не должно.

Мадара занят с ноутбуком. Она решает к нему не подходить, тем более, что есть Изуна, который на кухне варит себе явно не первую порцию кофе.

Услышав, что так быть не должно, Сакура мгновенно настораживается. Её изыскания в биологии и человеческой природе не проходят зря — она начинает искать замаячившее следствие проблемы. От этого же не умирают? Умирать из-за неправильных месячных совсем не хочется.

После выпитой таблетки становится легче. Медленно отпускает. Сакура решает, что лежать, завернувшись в одеяло, ей нравится больше, чем сидеть на подоконнике, и возвращается в комнату. Мадара на секунду отвлекается от ноутбука, окидывая её расфокусированным взглядом, и разворачивается к экрану. Но спустя ещё пару секунд поворачивается на кресле так, чтобы взглянуть ей в лицо прямо, обеспокоенно щурится, даже встаёт, подходя ближе.

— Что-то случилось? — он поддевает пальцами линию подбородка, цепко всматривается в запрокинутое к нему лицо. — Сакура?

— Месячные, — коротко и ёмко отвечает она ему и осторожно снимает руку со своего лица.

Ей не хочется говорить. Хочется лечь и лежать. Таблетки работают, но ощущение брезгливости, появившееся в душе, никуда не убирают. Кровь кажется опасной и мерзкой. А когда она ещё неподконтрольно вытекает…

— Выпила таблетки? — Мадара внимательно следит за ней.

Она мелко кивает.

— Стало лучше?

Кивает снова. Соулмейт ещё пару секунд всматривается в неё, как-то на глаз определяя процент истины в ответе, а потом небрежно предлагает?

— Не хочешь посидеть за ноутбуком?

Чувствующая себя вяло Сакура тут же приходит в тонус, активно кивает, скашивая взгляд на стол, где горит белый экран.

Чтобы завернуться в плед, ей нужно сначала его найти. Он почему-то постоянно пропадает с подоконника и оказывается в шкафу! Будто он там нужнее!

Мадара куда-то испаряется, как только перебинтовывает ей запястье заново, и Сакура бесстрашно забирается в кресло с ногами. Убирает забытый соулмейтом телефон подальше, пододвигает ближе к краю стола ноутбук, заносит над клавиатурой пальцы. Из вопросов выплывает только длительность жизни и стандарты красоты. Подумав, что ей и так нехорошо, она выбирает второе.

На удивление… на удивление, она и правда оказывается подходящей под них. У неё сравнительно нетолстое невысокое тело, тонкие руки и ноги, маленькие ступни (по сравнению с Мадарой точно), большие глаза. Не чёрные, конечно… И волосы не чёрные. Но Сакура в принципе не понимает, какая разница в цвете волос.

Если приглядеться к стандартам, они вообще кажутся странными.

Быть худой и хрупкой — хорошо. Но люди будто забывают, что это непрактично… Сакура поняла бы, будь в стандартах у девушек такие же высокие и сильные тела, как у… ну, например, у Мадары, пускай он и не девушка. С таким телом наверняка удобнее и безопаснее!

Она вспоминает беспомощность, когда соулмейт просто показывает ей освобождение из захвата. Будь она выше и шире в плечах, может, ощущение и сгладилось бы. Впрочем, если представить, что в более объёмном теле еёё неспособность маневрировать без последствий увеличится…

Морщась, Сакура вдобавок представляет, как Мадара действительно оббивает тканью косяки, а подоконник оказывается слишком узким, чтобы на нём сидеть… Тело попрочнее и без месячных её бы очень устроило, но даже в своём обжиться получается с переменным успехом. Это учитывая, что оно становится материальным, а не увеличивается.

Она на всякий случай копирует нужные абзацы. Именно в тот момент, когда нужно нажать «вставить», по столу идёт резкая пульсирующая вибрация. Сакура вздрагивает, нажимая на тач-пад слишком сильно, и ноутбук чуть не валится ей на колени. Она шёпотом повторяет пару слов, которыми Мадара оперирует в эмоциональные моменты, и привстаёт, чтобы посмотреть, что там такое.

Отодвинутый и забытый телефон соулмейта демонстрирует ей входящий вызов. Сакура читает высветившееся «Конан».

По пальцам бежит электричество. Она оборачивается на дверь, но никто не спешит её открыть. Мадара пропадает на сколько?.. Полчаса? Куда он девается? Прежде чем Сакура решает, что нужно найти его и вручить телефон, вызов сбрасывают. Вопрос снимается.

Она выдыхает и с удивлением осознаёт: ей не приходит в голову поднять.

Услышать голос Конан ещё раз, вспомнить в деталях тот последний взгляд… Сакура поджимает ноги к груди и почти упирается в коленки лбом. Почти, потому что телефон издаёт новый звук. Снова вспыхивает экран. Она вчитывается во всплывшее уведомление машинально и, кажется, делает это зря.

«Всё-таки нашла».

Невидимые ледяные пальцы больно впиваются в затылок, оттягивают отросшие волосы, а в животе разверзается уже знакомый вакуум. Сакура чувствует, что не может вдохнуть полной грудью.

Взмах задрожавшей рукой. Блокировка снимается. В открывшемся диалоге её привлекает только последняя фраза и маленькая фотография. Ещё одно нажатие. Фотография увеличивается.

На ней много людей. Сзади какое-то здание, Сакура не слишком приглядывается. Её взгляд скользит по переднему плану. Это дети и женщины — пожилые, похожие на бабулю Чиё, более молодые, совсем молодые, как Конан… Она видит и саму Конан, стоящую в середине. Она, в сиреневом костюме и с перекинутым через плечо тонким белым шарфом, сдержанно улыбается фотографирующему.

Ощущение, из-за которого она открывает их переписку, осторожно и недоверчиво рассасывается. Внутренности начинают оттаивать. Сакура непонимающе сводит брови на переносице, не понимая, к чему эта фотография.

Она всматривается в неё снова, надеясь отгадать, кого же тут должен узнать Мадара? Детские лица разные: улыбающиеся, спокойные, обиженные, надутые… Вряд ли дело в них. Дети, которых можно разглядывать, кончаются, и она переходит на взрослых. Тут превалируют сдержанные улыбки, просто улыбки и спокойные лица. Кроме одной. Может, поэтому Сакура скользит расфокусированным взглядом по улыбающейся во все редкие зубы девочке и такой же улыбающейся во все зубы девушке, стоящей рядом. Внимание обводит изображение высвечивающим пятном, а потом так же переводит его на другое лицо.

Она понимает, что что-то волнует её, когда заканчивает разглядывать Конан. Та в светлом костюме, с блестящей сдержанной улыбкой, с изящно лежащими на плечах волосами…

Именно на этой мысли что-то щёлкает в голове. Сакура разглядывает столпившихся вокруг Конан людей снова. Улыбки во все зубы.

Руки начинают мелко дрожать. Внутри воет и ревёт метель, засыпающая снегом и льдом. Сакура смотрит в улыбающееся лицо девушки, отстригавшей им волосы. Родинка на лице не под тем углом, поэтому сразу не бросается в глаза. А сами глаза, такие тёплые, такие счастливые, совершенно не похожи на те, которыми она мельком смотрит на Сакуру.

Телефон соулмейта со стуком падает на клавиатуру ноутбука. Что-то зажимается — бегут знаки в поисковой строке.

Сакура не может пошевелиться. Движение — и что-то произойдёт. Может, погаснет свет, может, появится смех. В пальцах колется электричество, руки попросту трясёт. В лёгких сокращается пустота: пора вдохнуть. Но она не может. Воздух не проходит сквозь горло. В ушах звенит сердечный стук, гулкий и быстрый, будто что-то колотится об оконное стекло снаружи.

Всё вокруг расплывается. Чтобы не потерять фокус, а заодно и последнюю точку опоры, Сакура впивается взглядом в собственные руки, впившиеся в край стола. У липкой паники эхо визгливого смеха. Мутная волна желания сорваться с места прямо сейчас погребает под собой остатки здравомыслия. Но тело обмякает, будто что-то забирает всё мышечное напряжение и вместе с этим впрыскивает слабость.

Сакура не может пошевелиться, не может вдохнуть, прекращает видеть. По щекам течёт холодная вода.

Она пытается глотать не проходящий в лёгкие воздух мелкими порциями. Но контроль не возвращается. Онемение, покалывающее острыми иголочками и оставляющее после себя ледяную корочку, ползёт от ступней.

Что-то должно случиться. Надо двигаться. Спрятаться в тёмном месте, хотя бы под столом. Закрыть голову. Спастись.

Нависшая тень, прозвучавший голос — всё остается на периферии. Движения не поддаются, а горло будто забито чем-то плотным и непроглатывающимся. В груди так мало места для бьющегося на пределе сердца. Оно вот-вот разорвёт ткани и пройдёт сквозь рёбра.

Остекленевшее тело стаскивают со стула. Больно стукаются об пол ноги, сведённые судорогой. Вместо спинки, к которой Сакура прирастает, опорой становится что-то твёрдое и тёплое, расширяющееся с повторяющимся интервалом.

Мадара.

Она понимает это вскользь, удивлённо, но не может заострить на этом внимание.

Горячая ладонь опускается на заросший ледяной коркой живот. Будто прикосновение тёплой кружки с чаем к замёрзшим пальцам. Его густой и понизившийся голос звучит прямо над ухом и вибрирует в районе лопаток. Сквозь новую волну паники Сакура пытается вслушиваться. Слова, нашёптываемые в висок, пробиваются сквозь липкие заросли и прогревают слой за слоем лёд в ушах. Она использует это как взгляд: сосредотачивается на звуках, отвоёвывая их у наступившей полупрозрачной темноты.

Под спиной расширяется и сдувается чужая грудь. Расширяется — ладонь на животе прижимается к коже сильнее, сдувается — давление ослабевает.

Сквозь шум и гул в ушах Сакура с трудом вычленяет «…со мной». Никак не получается понять, что это значит. Мадара не останавливается. Его голос заполняет враждебное окружающее пространство. Повторяет и повторяет, берёт её ладони в одну свою, греет…

Вслушиваться тяжело. Не хватает воздуха. Но она старается. Медленно согреваемый живот и отходящая в тепле чужой груди спина позволяют телу ослабить паралич. Сакура тут же реагирует, пытаясь сжаться, завернуться в невидимое одеяло, закрыться от всего на свете…

Мелкая порция воздуха пропускается внутрь, и Сакура едва не захлёбывается им, в попытке наполнить лёгкие, чтобы они прекратили разрываться изнутри.

— …медленно. Со мной. Дыши. Всё хорошо. Тебе ничего не угрожает, — повторяет Мадара, а его голос звучит успокаивающе и непоколебимо, отдаваясь в висках приятной дрожью. — Давай. Ещё раз. Со мной…

Он действительно подаёт пример, вдыхая и выдыхая неспешно и глубоко. Всё это время он пытается видимо это до неё донести. Грудная клетка расширяется и сдувается, расширяется и сдувается….

Сакура обмякает во второй раз. Тревога, разросшаяся до гигантских размеров, неохотно поддаётся чужому голосу. Тело медленно подчиняется командам, и получается вдыхать не так мелко и жадно. Воздух со свистом проникает внутрь, холодит горло, сушит язык.

Руки трясутся так, будто она снова оказывается в тёмном переулке с только что потерянными волосами, а над головой лязгают ножницы. Но Сакура дышит.

— Всё хорошо, — ещё тише убеждает её Мадара: то ли боится, что она снова начнёт задыхаться, то ли устаёт говорить чётко и низко. — Сакура, всё хорошо.

Грудь позади неё поднимается и опускается… Уложенная на неё спиной Сакура медленно и осторожно вдыхает. Выдыхает. Она сидит на полу, между колен соулмейта, обнятая и прижатая к чужому телу аккуратно, но твёрдо. Мадара переходит на шёпот, прижимая губы к её виску, и это прикосновение прогревает её изнутри.

Она рвано вздыхает. Тепло…

— Тише-тише, — соулмейт вслепую гладит её по щекам, отпустив ладони, — не плачь. Ничего не случилось. Её тут нет. Только мы. И Изуна, ты же не боишься Изуну? Всё... Не плачь. Пожалуйста, дыши.

Только сейчас в её уставшем сознании возникает ассоциация: Мадара держит её так, будто заворачивает в себя. Сакура прижимается к его ладони щекой, тянясь за пропадающим ощущением тепла. В его руках не страшно и не стыдно. Может, станет стыдно потом? Сакура не понимает, почему её пугает застывшее на фотографии лицо. Почему это снова происходит? Почему она такая… такая…

У неё дрожат губы, а воздух начинает рваться на кусочки.

Только погасший голос Мадары снова звучит в ушах знакомой цепочкой. Дыши, не плачь, пожалуйста. Тихое убеждение срабатывает. Сакура дышит-дышит-дышит, и спустя пару минут соулмейт замолкает. Позволяет взять контроль самой.

Когда он опирается лбом чуть ниже её макушки и выдыхает в волосы, согревая их, Сакура мелко вздрагивает. Тугая искрящая волна поднимается и лижет пятки. Тепло — это то, что сейчас нужно, инстинктивно понимает она. Ëрзая, придвигается ближе, и грудная клетка соулмейта расширяется медленно и с гулким звуком.

— Это она, — хрипло проталкивает слова через пересохшее горло Сакура. — Я… я её узнала.

— Хорошо, — он соглашается.

Его руки, удерживающие её на месте, почти сразу расслабляются. Но она не спешит выбираться. Самое безопасное место — в тепле и рядом с медленно дышащим Мадарой, и Сакура не хочет его терять.

— Надо её найти, — кашлянув, шепчет она и запрокидывает голову. — Как быстро её можно найти?

Непроницаемое лицо соулмейта заставляет сердце, только пришедшее в норму, опасливо сжаться. Сакура понимает: что-то не так. Мадара… почему он так смотрит? Что с ним?

— Она от нас никуда не денется. Мы обязательно найдём её, но не сейчас, — тихо, как с ребёнком медленно, говорит соулмейт.

Руки снова дрожат. У сжавшегося сердца случается разрыв. Захлебнувшаяся эмоциями Сакура дёргается, отталкивая руки, выворачиваясь из вдруг ставшей крепче хватки. Ей удаётся. Тело едва слушается: ватные ноги заплетаются, когда она пытается встать. Отшатнувшись от вскочившего и попытавшегося придержать её за плечи Мадары, Сакура налетает на кресло. Хватается и удерживается в равновесии.

— Позже? — отрывисто и хрипло переспрашивает она. — Когда она найдёт кого-то ещё?!

— Ино всех предупредила, — напоминает он и скрещивает руки на груди. — Никто ей больше не попадётся. Сейчас есть более срочные дела.

Всплывший разговор с Шисуи работает лучше любого генератора идей.

— Они тебе нравятся? — Сакура отталкивается от опоры, ослеплённая внутренней метелью, тёмной и пахнущей кровью. — Твои дела, они тебе нравятся? Твой работодатель — он достойный противник?

Это не то, что она должна сказать. Ей нужно донести как-то до него, что это важно. Потому что не менее больно, чем удар ножом. Это как потерять выбор и ждать его появления… годами? Мадара привязан к земле, он ничего не теряет, даже прозрачную возможность разок приподняться над полом. Сакура, теряя волосы, теряет почти всё.

Но вместо этого в воздухе звучат другие слова, те, которые Сакура слышит в другой интерпретации. Когда их говорит Шисуи, Мадара почти впадает в ярость.

Когда они слетают с её губ, соулмейт только смотрит. Пристально. Нехорошо. В черноте радужки сосредотачивается что-то холодное. Если долго смотреть навстречу, можно заморозиться. В том, как расходятся уголки его губ, есть что-то страшное. Слой невозмутимости идёт мелкими трещинами, будто ледяная корка, на которую слишком сильно надавили.

Сакура сжимает зубы и готовится к чему угодно. Стук сердца заполняет голову. Руки и ноги, совсем недавно безвольные и остекленевшие, наполняются знакомой лёгкостью и возбужденной дрожью. Это то самое чувство, толкающее её перейти на бег, чтобы спасти или спастись. Неосторожное движение со стороны соулмейта, и она сорвётся с места, понимает она. В этот раз Сакура не позволит себя никуда прижать.

Прикусывая задрожавшую нижнюю губу, она упрямо не отводит взгляд.

— Что ты хочешь сказать? Что я нарочно затягиваю процесс? — замерший Мадара смотрит насквозь. — Мои дела, Сакура, коснулись тебя один раз. Когда за тобой и Ино следили. Было что-то ещё, а я не помню? Или не знаю? — вкрадчивость в тоне разбавлена такой острой насмешкой, что немеют губы. — Так когда мои дела действительно тебя задевали?

Она вдыхает так резко, что перед глазами пляшут чёрные мерцания. Сквозь них лицо соулмейта, кажется, вздрагивает. Не обращая на это внимания, Сакура делает ещё один вдох, проталкивая почему-то густеющий воздух внутрь. Движение напротив вынуждает её сфокусироваться на оказавшемся слишком близко соулмейте. Что он собирается сделать?..

— Сакура, — почему-то мягче зовёт Мадара.

Она сбрасывает с плеч опустившиеся туда горячие ладони.

— Твои дела задевают меня постоянно! — на выдохе заявляет Сакура и уже не старается себя контролировать, ощущая такое возмущение, какого не испытывает давно. — Когда ты пропадаешь, или приходишь побитый, или… — в памяти мелькает тонкая полоска ножа, прокручиваемая в пальцах, — или в крови… это всё меня тоже задевает. Это и моё дело. Ты же мой соулмейт. Я волнуюсь за тебя!

Мадара, опершийся о спинку стула, смотрит на Сакуру странно.

— Спасибо за твою заботу, но я могу о себе позаботиться, — он отвечает без особого выражения и спустя долгую паузу.

— О себе можешь, — соглашается она, чувствуя, как внутри клокочет и рвется. — Но Шисуи так не смог! А если... если бы напали не на него?..

Вспоминая Шизуне, невысокую, худощавую и определённо не владеющую навыками самозащиты, Сакуре становится страшно. А что, если бы напали на неё, пока она практиковалась на улице? Мадара понимает её. Его напряжённая челюсть дёргается. Видимо, он сам думает об этом, иначе почему становится мрачнее?

— Больше с ними ничего не случится, — тоном, от которого на спине выступают влажные мурашки, обещает он ей. — С тобой тоже ничего не случится. Всё будет хорошо. Но для этого я должен многое сделать. Ты понимаешь меня?

Она ждёт чего угодно от этого разговора. Взрыва, за которым последует лёд на коже, например. Но Мадара держит себя крепче, чем все прошлые разы, и даже не смотрит на неё убивающим взглядом. Заряд энергии, словно ощутивший свою ненужность, начинает медленно выдыхаться, а воздух снова становится невесомым. Взамен этому приходит дрожь. Чтобы не так было заметно, Сакура делает вид, что теребит пальцами край эластичного бинта, и опускает взгляд. Ей сложно держать такие перепады: силы кончаются резко, а после наступает упадок.

— Мы найдём ту девку. Она пожалеет, что решила делать на вас бизнес, — прикосновение к плечам осторожное, но взгляд, которым смотрит соулмейт, заставляет её ужаснуться.

Обещание смешивается с металлической уверенностью, мерцающей на тёмной радужке. Если раньше падающая тень соулмейта воспринимается как угроза, то сейчас она больше похожа на плотный и неколючий плед, за пределами которого может твориться всё, что угодно. Но от такой перемены не становится легче.

Сакура с внутренней дрожью задумывается: на что способен Мадара, решивший заставить кого-то пожалеть?


Примечания:

Я собиралась выложить эту часть раньше, чтобы немного поддержать сдающих сессии и егэ, огэ и любые другие экзы, но... что вышло, то вышло, я люблю идеальные концовки. Я хочу фидбэка и надеюсь его получить, но

Порога не будет — это мини-подарок тем, кто сдал и сдает, надеюсь, эта глава ненадолго отвлечет и подарит ощущение покоя.

Мадара, который сдерживается и никого не бьет, не прижимает, но фигурно играет желваками — мой любимый Мадара. Никогда не знаешь, чего от такого Мадары ждать :D

п.с.

Моя лучшая подруга и лучшая в мире бета, Олеся Кель, наконец-то получила свой заслуженный красный диплом и принимает поздравления с:

п.п.с

Писала под офигенный плейлист

>https://open.spotify.com/playlist/5vzrmhYoIlRHFmFfUtncYN?si=YlvXpmadSOGMMSo99LlQmg&utm_source=copy-link&dl_branch=1

Глава опубликована: 01.11.2024

44. Отпускать.

Темнота комнаты не навевает сон, и Сакура терпеливо ворочается в кровати. Вместо того, чтобы заснуть вместе с ней, беспокойство наоборот просыпается. Ничуть не помогает этому и зов — нитка потрескивает и изредка тянет в груди. Невозможно ни заснуть, ни успокоиться.

Мадары ещё нет, хотя на часах три ночи. Он уходит, когда на улице просыпаются сумерки. Сакура провожает его взглядом из-за щели между дверью и стеной. Соулмейт то ли не замечает, то ли предпочитает не заметить наблюдения, а она смотрит, как он одевается, и думает о том, что говорит ему. Её слова имели для него значение. Короткая искра торжества появляется ядовитым теплом в груди и почти сразу растворяется. Ведь эти слова ничего не решают. Зато обещание, полученное пугающим способом, который Сакура точно не будет использовать слишком часто, даёт слабую надежду. Ведь Мадара не сможет его выполнить, если не разберётся со своими проблемами, а он чаще всего остаётся верным своему слову.

Она ворочается, ворочается, ворочается, а потом решает, что хватит с неё. Одеяло тяжёлое, согретая простынь печёт спину… Сакура сползает на пол и забирается на подоконник. Воровато оглядывается на дверь и прислушивается. Изуна не шумит на кухне уже давно, но перестраховаться не мешает. В квартире царит сонная тишина. Даже Роши, часто активизирующийся ночью, не цокает когтями по полу где-нибудь в коридоре.

За оконным стеклом не шуршит колкий снег. Поэтому Сакура открывает окно без внутренней опаски снова утонуть в злобном вихре.

Она заворачивается в плед, садится на подоконник, скрещивая ноги и выставляя прикрытые тканью пледа коленки в высокоэтажную пустоту. Прислонившись плечом к краю окна, Сакура рассматривает дом напротив и нависающее над ним мутно-фиолетовое небо. В многочисленных окнах то вспыхивает, то гаснет свет, то мелькают смутные человеческие силуэты, то задвигаются шторы и жалюзи. Дом похож на огромный светофор одного цвета, но разных оттенков.

Хитрый ветер пробивается под плед, забирается внутрь тонким морозным слоем, от которого кожа покрывается мелкими мурашками. Сакура плотнее укрывает плечи, ёрзая на месте и не боясь выпасть. Тоска подкрадывается сзади, просачиваясь через ткань и даже не взирая на отсутствие зазоров. Ей, чтобы распространиться в теле, не нужно никакое разрешение. Горбя плечи, Сакура видит человеческий город сверху-вниз. От импульса, который подтолкнёт тело вперёд, в свистящую холодом пустоту, её отделяет только нежелание причинять Мадаре такую боль. Даже если ей всего лишь хочется увидеть бабулю Чиё или почувствовать себя невесомой, Мадара не заслуживает такого удара в самый неподходящий момент. Не зря же зов то натягивается, то ослабляется.

Сакура, запрокинув голову, смотрит в небо. Улыбается по-человечески кривовато, как соулмейт. Старая обида колет её не хуже, чем слова Мадары. Всё случается не так страшно, как может предположить та же бабуля Чиё. Соулмейт не бросает её одну в человеческом мире, старается заботиться о ней, пускай и чересчур беспокойно и контролирующе, сдерживается в тяжёлые моменты. Но… но почему же действительно она? Мало кто мечтает спуститься вниз, к людям, но если существует Ино, то, может, существует кто-нибудь ещё с таким интересом к человеческой жизни? Почему бы им не получать людей-соулмейтов? Жаль, что некому задать этот вопрос: никто не сможет на него ответить.

Сна так и нет. Ни в одном глазу. Она потирает их по очереди, прежде чем слезть с подоконника и пойти за учебником географии. Строчки сливаются в одну: в полутемноте, которую Сакура не разбавляет лампочным светом, их почти не видно. Но если водить по ним взглядом, голова немного успокаивается. Поэтому она читает, не вчитываясь, и ждёт.

Ещё недавно стремительно чернеющее небо начинает сереть. Сакура, отвлекаясь от учебника, всматривается в высоту. Со временем черничный оттенок становится жидким, будто кто-то щедро разбавляет его водой. Она следит за процессом, замечая, как внутри всё стягивается от недостатка сна и волнения за Мадару. Зов изредка подёргивает её внимание на себя. Он не взрывается острой болью, как в тот момент, когда соулмейт почти умирает, но именно этого ощущения Сакура и ждёт каждый раз, когда чувствует нитку связи внутри.

Поэтому, когда она слышит щелчок двери, сползает с подоконника мгновенно, игнорируя и упавший на пол плед, и стаю мелких иголочек, заколовших ступни. Даже вчерашний — уже вчерашний — разговор не оставляет ей сомнений в том, что стоит посмотреть, как он. Мадара уже успевает разуться и теперь расстёгивает куртку. Заметив Сакуру в дверном проходе, он останавливается: его руки замирают, а потом как-то бессильно обвисают.

— Не ребёнок, — бесцветно замечает он, подходя к ней, — а укладывать спать надо.

Сакура вздыхает. От соулмейта волнами исходит тяжёлая усталость. Вряд ли у него есть силы на её отчитывание, но он всё равно где-то их находит. Потрясающий человек. Интересно, где у него хранится запас слов на такие случаи, когда даже руки опускаются? Это навык или врождённое?

— Я не могла заснуть, — объясняет она ему и, приподнявшись на носочках, спускает куртку с его плеч.

— Всё из-за меня, я помню, — он даже не шевелится.

— Ты не виноват в том, что зов такой чувствительный, — спокойно отвечает Сакура. — И… я не хотела вчера сказать тебе, что ты затягиваешь процесс. Я просто хотела сказать что-нибудь… ну, такое, какое обычно говоришь ты.

Мадара приподнимает брови. Приваливается плечом к стене. Предлагает жестом продолжить. Чудак. Сакура вздыхает. Кто из них ещё ребёнок… Возникшее у неё чувство, что сейчас стоит промолчать и удержать разговор до лучших времен, когда у соулмейта не будет такого вида, она отклоняет. В конце концов, она просто скажет, что думает, это не займёт больше минуты. Мадара ответит ей что-нибудь вроде «вы все такие на небе нежные», а потом сам предложит поговорить об этом не сейчас.

— Мне обидно, когда ты говоришь мне гадости, — стараясь объяснить доходчивее, она разжёвывает до крайности. — Я постоянно их от тебя жду. Это не очень приятно.

Мадара прислоняется к стене ещё и виском. Под его взглядом, долгим и невозмутимым, ей становится почему-то неловко. Это запускает другую эмоцию. Почему ей должно быть неловко? Она же не врёт! Сакура скрещивает руки на груди и вопросительно поднимает брови. У соулмейта вздрагивают губы, но смутная усмешка пропадает почти сразу.

— Что именно ты считаешь гадостью? — интересуется он всё так же невозмутимо.

— Ты надо мной смеёшься. Не вслух, но говоришь так, что становится понятно, что смеёшься, — признаётся немного сбитая с толку Сакура. — И ты часто стараешься надавить на самое неприятное... На то, что меня волнует или обижает. Если можно тебе, почему нельзя мне?

Мадара смотрит на неё из-под опущенных век. У неё складывается ощущение, что он сейчас испытывает гораздо большую неловкость, чем она сама минуту назад. Соулмейт с едва слышным звуком вдыхает и, выдохнув, отвечает:

— Это привычка.

— Плохая привычка, — она замечает это с осторожностью, но не может не вспомнить о курении.

— Вижу, быстро перенимаемая, — в неё упирается красноречивый взгляд.

— Вот! — обличительно сообщает Сакура, поднимая вверх ладонь. — Вот так обычно и происходит! С этого и начинается!

— Так, — весомо роняет соулмейт, и она уже готовится сопротивляться давлению, — давай обсудим это позже.

Ей стоит либо улучшить навык создания диалогов в мыслях, либо прекратить раз и навсегда. Для решения этой проблемы ей нужна вторая часть разговора о реакциях человека, но точно не сейчас.

— Хорошо, — успокаивает его она, видя, что он пускай и стряхивает усталость на пару секунд, но она никуда не уходит. — Идём спать.

Мадара приподнимает брови, но держит всё, что хочет сказать, при себе. Куртка, так и не снятая, висит на локтях, и впившаяся в неё красноречивым взглядом Сакура, кажется, достигает цели. Потому что соулмейт медленно стаскивает её с тонкой усмешкой, оставляет на вешалке и жестом показывает, что пропускает Сакуру вперёд.

В комнате он опускается на надувной матрас. Розовые полосы света на полу его не смущают. Удивительная способность — засыпать и не в темноте тоже. Сакура, севшая на кровать, рассматривает неподвижную фигуру под ногами. Само выходит, она даже это не контролирует. Мадара чувствует это и открывает глаза. Он лежит на боку, поэтому ему не приходится поворачивать голову, чтобы встретиться с ней взглядом. Сакура не может отвернуться, не может опустить веки — что-то внутри заставляет её поддерживать контакт, и от этого не некомфортно, а наоборот спокойно. Будто так и должно быть.

Мадара не моргает. Поползший по его короткостриженому виску солнечный луч вот-вот доберётся до левого глаза. В воздухе мелькают крохотные пылинки-искры. Сакура, представив, как соулмейт щурится и жмурится, улыбается. Перепад эмоций у соулмейта на лице едва замечаем, но она успевает «поймать» вздрогнувшие губы и сменившийся взгляд.

— Иди сюда, — хрипло говорит Мадара и, чуть отодвинувшись от мягкого края, похлопывает ладонью по матрасу.

Сакура удивлённо смотрит на него. Зачем? Они уже давно не спят вместе. У неё нет кошмаров и нет желания случайно наткнуться на ещё одну запретную территорию. От чего у соулмейта стираются прошлые границы допустимого?

— Пожалуйста, — добавляет он невозмутимо.

Она вообще-то имеет в виду вопрос «зачем», но… Просящий о тактильном контакте соулмейт — необычный опыт. Что он хочет сделать? Интерес оказывается сильнее нежелания вляпаться в очередную историю. Сакура встаёт с кровати и делает несколько шагов, аккуратно садится на матрас рядом с животом Мадары. Плотная поверхность опасно прогибается, и приходится искать равновесие, чтобы не требовалась живая опора. Сверху-вниз соулмейт кажется ещё более усталым, чем снизу-вверх.

Удивительная вещь — ракурс. Помявшись, она ему об этом сообщает. Мадара лежит так, что голова слегка повёрнута в её сторону, и поэтому вполне заметно ведёт подбородком:

— Я в порядке.

— В каком порядке? — ворчит Сакура. — Видел бы ты свои круги под глазами!

Она, не слишком подумав, обводит потемневшую кожу под левым глазом, куда вот-вот попадет солнечный луч. Мадара всматривается в неё так, что кожа покрывается мурашками. Он приподнимается на локте, видимо, собираясь высказать ей о границах прикосновений, но почему-то так и не начинает. Сакура, приготовившись к тому, что фраза будет обидной и колючей, смещает баланс на другую сторону, чтобы быстро и ловко встать. И Мадара, бессильно выдохнув, жжёт её губы взглядом и нагло утягивает Сакуру вниз.

Это неожиданный манёвр, и рука на талии определённо мешает подняться. Приземлившаяся практически на соулмейта, она привстаёт, опираясь ладонью о матрас. Ладонь тут же соскальзывает. Выругавшийся Мадара реагирует мгновенно: изменяет вектор движения одним рывком руки. Оказавшись вмятой в чужое тело, Сакура больно ударяется подбородком о какую-то из костей грудины и ойкает.

— Ты чего, — обиженно тянет она, — пусти…

— Ты могла растянуть второе запястье, — звучит насмешливо над её головой.

— Но ты сам меня дёрнул, — напоминает Сакура и всё-таки приподнимается над ним, опираясь обеими ладонями о чужую грудь.

Мадара дёргает челюстью. У него вид человека, который успевает пожалеть, но ещё не успевает раскаяться. Сакура сдувает распушившиеся прядки с носа и снова вопросительно поднимает брови. Лежащий под ней соулмейт смотрит непроницаемо. Под правой ладонью гулко стучит его сердце. Сакура отслеживает ритм скорее мельком, чем вдумчиво, но Мадара, кажется это всё равно замечает. Он легко переворачивается, будто на нём никто и не лежит, и «стряхивает» Сакуру себе под бок.

— Ты чего-то хотел, — она напоминает ему ещё и это, напряжённо готовясь сбегать.

— Я хотел, чтобы ты легла спать, а не сверлила меня взглядом, — отбривает соулмейт и укрывает её сначала краем одеяла, а потом и рукой поверх.

Втиснутая в него Сакура хлопает ресницами, но осторожно устраивается поудобнее. Ненароком, будто случайно, прислоняется лбом к солнечному сплетению Мадары. Тот не вздрагивает, даже не шевелится. Она удовлетворённо улыбается и растекается в тепле. Майка соулмейта липнет к влажноватому от духоты лбу. Надо начать отсчёт, но почему-то так не хочется… Звук дыхания Мадары над макушкой убаюкивает. Ровно, спокойно и уверенно. Он держит её между лопаток, вжимая туда ладонь, и Сакура с медленным разочарованием ощущает, как хватка медленно ослабевает.

Один, два, три...

Мадара шумно выдыхает над её головой, а она мелко вздрагивает. Ладонь между лопаток расслабляется окончательно. Сакура смотрит в тёмную ткань майки, не моргая, и беззвучно шевелит губами. Дурацкое упрямство, заставляющее её считать, не позволяет выскользнуть из-под руки сразу же.

— Минута прошла, — почему-то шёпотом сообщает она, досчитав до шестидесяти, и ожидает, что её отпустят.

Соулмейт не реагирует. Даже дыхание не сбивается. Она осторожно поднимает голову, чтобы взглянуть ему в лицо. Взгляд скользит по расслабленному лбу, складке губ, углубившейся из-за упавшей тени, опущенным векам. Мадара спит!

Она прислушивается к его дыханию и понимает — правда! И… и что теперь? Можно остаться в тепле и в ощущении, которое будто гладит её живот изнутри лёгкими касаниями, от которых и сладко, и жутко одновременно. Всего лишь нужно сделать вид потом, что случайно заснула — ночью же не получилось! Подумаешь, какая мелочь… Между прочим, Мадара зовёт её и укладывает рядом сам. Но Сакура не уверена, что соулмейт будет счастлив проснуться и обнаружить её рядом. Полежать или заснуть рядом — это не одно и то же. Да и ей гораздо комфортнее не ждать от него какого-нибудь… не такого движения. Она пока недостаточно разобралась в теме прикосновений и одежды.

Но вот как тут выбраться?

Впрочем… Используя всю осторожность, которая есть, она медленно переворачивается на спину и раскрывается. Так рука Мадары оказывается на рёбрах, давит около груди. Всё внутри колко и уязвимо сжимается, пока Сакура осторожно не приподнимает её за запястье и не убирает на матрас.

Хватит опасных прикосновений, непонятных и двусмысленных, которые она воспринимает проще, чем её соулмейт. В конце концов… однажды уже всё заканчивается плохо.

Она так и не засыпает. Позднее утро знаменуется тем, что Роши опрокидывает на кухне что-то бьющееся. Она слышит, как младший Учиха отчитывает кота, и удивляется звучащему в голосе терпению. Кто может подумать, что Изуна настолько терпимый именно к Роши? Сакура сонно выглядывает сначала в коридор, потом заходит на кухню. Там весь пол в осколках.

— Осторожнее, — предупреждает её Изуна, доставший специальную подметательную штуку. — Стой, где стоишь.

Пока он сметает осколки, она спокойно замирает в дверном проходе и разглядывает Роши, уместившегося на подоконнике и свесившего с него хвост и переднюю лапу. Кот смотрит на сдержанно ругающегося сквозь зубы Изуну с удовлетворением на морде. Он не человек, но, к удивлению Сакуры, высокомерный вид умеет изображать даже лучше, чем она сама.

Через пару минут появляется и Мадара. Возможно, что он чувствует, что все уже проснулись? Или потому что стало шумно? В любом случае, он всегда просыпается либо раньше Сакуры, либо позже, но не намного. Сейчас для солнечного утра он не выглядит подходяще. Встрёпанный, мятый, с закрывающимися глазами… до выспавшегося состояния ему чего-то не хватает. Ещё пары часов тишины, скорее всего.

— Вы не могли бы так не шуметь? — ядовито сцеживает Мадара, взъерошивая волосы ладонью.

— Скажи это Роши, — ухмыляется Изуна и выкидывает осколки, а когда выпрямляется, добавляет: — И начни приходить вовремя. Во сколько вернулся?

Мадара смеривает его таким взглядом, что Сакура бы уже сплавилась в комочек, и шагает к столу. Журчит вода, наливаемая в стакан. Развернувшийся к ним лицом соулмейт держит стакан двумя пальцами, но не пьёт — смотрит на мявкнувшего Роши. Сакура ненавязчиво продвигается ближе к окну. Кот, конечно, наглый, но он не заслуживает быть выброшенным с… какого этажа?

— Что насчёт работы? — Изуна отвлекает внимание по-своему: спрашивает о чём-то странном и подходит к брату ближе, хлопает его по плечу.

Мадара мгновенно сжимает стакан ладонью, как если боится, что он упадёт. Изуна удостаивается выражения лица, который только что получает и Роши. Сакура, уже подобравшаяся к коту, осторожно почёсывает его за ухом и хихикает, когда он тычется мокрым носом ей в руку. Братья тихо о чём-то говорят, во что ей совершенно не хочется вслушиваться. В ней дрожит и колется не злое слово, а навязчивая тревога за Мадару. И даже если делать вид, что ничего не замечаешь и со всем согласна, особенно с тем, что он приходит усталый и ближе к утру, не становится легче.

— Я собираюсь закурить.

Как он появляется за спиной так бесшумно? Сакура, обернувшись на него, понимает, что Изуны на кухне уже нет. А сам соулмейт выглядит ещё хуже, чем когда просыпается. Она без слов уступает ему место у окна, на всякий случай, стягивая с подоконника Роши. Кот этим остается недоволен, умудряется ударить её по подбородку лапой, а по носу — хвостом, когда выворачивается. Подбородок немного жжётся. Впрочем, она забывает об этом почти сразу. Пододвинувший к себе пепельницу Мадара так и не достаёт сигарету — он смотрит на Сакуру. Что-то не так? Она приподнимает брови.

— Пару дней меня не будет дома, — наконец-то сообщает соулмейт с непонятным усилием. — Постарайся не довести Изуну, нормально питаться и спать.

Сакура понимает, что дышать становится сложнее. Нет, только не снова, мелькает в голове панически. Ками-сама, когда она прекратит быть такой… такой… вот такой! От обиды на саму себя, на дурацкую невозможность глубоко вдохнуть можно расплакаться. Стараясь этого избежать, она медленно набирает воздух внутрь…

— Сакура, — веско окликает её соулмейт.

На плечи ложатся тяжёлые руки. Она вздрагивает и поднимает взгляд. Лицо Мадары расплывается. Оказывается, она действительно вот-вот заплачет. Нет, что же это такое! Сакура пытается взять контроль над дыханием, над слезами, над задрожавшей нижней губой. Почему она не может быть, как… как Изуна, например? Вряд ли тому вообще бывает сложно дышать! И Сакура совершенно уверена: Изуна не станет плакать. Может, он даже так не умеет. Эта мысль почему-то успокаивает её больше, чем попытка взять всё под контроль.

Напряжённый соулмейт, всё ещё держащий её за плечи, смотрит ей в лицо. Она отрицательно качает головой, заранее предвкушая вопрос «тебе плохо?». Но Мадара удивляет её. Он ничего не спрашивает — шершаво поглаживает её по сухой щеке. А потом осторожно, будто опасаясь, что может смять, обнимает, окуная в свой запах и в появившееся ещё утром, в кровати с ним, жутковато-сладкое ощущение.

— И вот как тебе о чём-то рассказывать? — интересуется Мадара ей в макушку нейтрально. — Тебя же сразу накрывает.

— Чем? — сквозь неподавленный инстинктивный всхлип, похожий изнутри на толчок, спрашивает Сакура.

— Истерикой, — неохотно отвечает соулмейт. — Второй день уже. Это… — большая и твёрдая ладонь поглаживает между лопаток, — из-за того фото? Тебе страшно?

— Я не знаю, — честно шепчет ему в майку Сакура и ёжится от того, что одна из его рук пропадает с её спины. — Оно… оно просто… всё должно было пройти, но… Я не знаю.

Ей страшно. Только признаться в этом соулмейту, сильному и ничего не боящемуся, у неё не получается.

Мадара осторожно поворачивается вместе с ней, и они вполне слаженно перетаптываются на одном месте. Поясница прикасается к прохладному краю подоконника. Сакура приподнимает голову и, столкнувшись взглядом с соулмейтом, ощущает желание зарыться в него лицом и просто помолчать. Неожиданная ложь должна остаться хорошо спрятанной. Но непохоже, что он даст ей промолчать. На секунду соулмейт отстраняется, впуская между ними воздух, и вдруг одним крепким и плавным толчком усаживает её на подоконник. Схватившаяся за его локти Сакура чудом не вскрикивает, а замирает. Холодное стекло прожигает сквозь ткань.

— Сакура, — Мадара, наклоняясь, заглядывает ей в глаза, — я знаю, что делаю. Тебе ничего не угрожает.

Его руки обводят её щёки, вытирая невидимые слёзы.

— А тебе? — она старается звучать спокойно, но голос всё равно взлетает на тон выше.

— Я взрослый мальчик, — с усмешкой говорит он и наклоняется к ней ещё ниже, прикасается лбом к её лбу. — Я разберусь. А ты, пожалуйста, подумай о себе. Когда я вернусь, мы поговорим о твоей парикмахерше.

— Ты точно вернёшься? — она разглядывает его, оказавшегося так близко и так вовремя.

На чёрной радужке видно отражение её лица.

— Ты бы этого не хотела? — предполагает Мадара иронично.

Ей хочется переспросить таким же тоном или ответить положительно. Почему он снова над ней смеётся? Это совсем не смешно. Сакура упирается ладонями ему в плечи и пытается оттолкнуть. Соулмейта непросто сдвинуть с места, но сейчас он спокойно выпрямляется. Поддаётся. Взгляд сверху-вниз становится внезапно понимающим, и от него хочется спрятаться. Она скрещивает руки на груди и смотрит на свои голые колени.

— Не обижайся.

Она удивлённо поднимает голову. Мадара, судя по его виду, не собирается пояснять. Слишком у него непроницаемое лицо. Она вздыхает. Осторожно прикасается к его локтю, не зная, зачем ему это, если он и так спокоен. Почему-то это действует на него противоположно.

— Вы, люди, такие странные, — сообщает она ему с непониманием. — Я не трогала тебя там, где ты в одежде, но ты всё равно вздрагиваешь.

Мадара чем-то давится.

— Что?

Нет, ну честное слово… почему она должна объяснять ему то, что он и так отлично знает? Впрочем, ей не сложно. Не то чтобы она очень хочет это делать, но вид соулмейта, понявшего, что она дошла до этого сама, очень её порадует.

Сакура делится с ним догадками и полученными выводами, но реакцию явно не угадывает. Мадара проводит ладонью по лицу. Оно у него такое, что сразу становится понятно: где-то в её рассуждения закрадывается ошибка. Причём, не смешная, а из той серии, где соулмейту снова придётся растирать переносицу, прокашливаться и играть желваками. Она старается найти плюсы: зато сможет понять больше! Но, если честно, это почти не работает.

— Зона границ, Сакура, это весь человек и где-то метр в радиусе, — абсолютно серьёзно сообщает ей Мадара и, заметив её полный ужаса взгляд, добавляет: — В идеале. Для незнакомцев. Друзья, например, могут похлопать по спине или плечу. Обнять… У пар таких границ гораздо меньше. Зоны запрета — это обычно… чувствительные места и зоны половых органов.

— Я почти была права, — вздыхает Сакура, не обращая внимания на его реакцию. — Половые органы всегда имеют дополнительный слой одежды. А… чувствительные зоны? Это какие?

Мадара смотрит на неё долго и внимательно.

— К которым человеку не нравятся или… слишком нравятся прикосновения. Например, эрогенные. Они индивидуальны и к ним не принято прикасаться почти никому. Поэтому-то границы и такие обширные.

Сакура роняет голову в подставленные ладони. Ками-сама! Такое ощущение, что они снова говорят о уместности открытого тела.

Это ведь действительно бесконечно. Она никогда не справится… если у них всё настолько индивидуально, включая одежду, мнение о теле, мнение об эрогенных зонах — что бы это ни значило — то, как подозревает Сакура, дальше не легче. Там же ещё деление на приятные и неприятные участки… Ожесточённо растирая лицо, она решает, что хватит этого с неё. Раз уж всё индивидуально, то имеет ли вообще смысл в этом копаться?

Может, для начала хватит общих правил? Мадара, конечно, в это решение не входит. Его индивидуальности — их знание — могут облегчить жизнь рядом.

Сакура со скрипом зубов понимает: даже если остальные её не волнуют, с Мадарой придётся разбираться не на общих примерах.

— У вас есть что-то… что-то не индивидуальное? — с отчаянием вопрошает она, и сквозь руки голос становится гулким. Неожиданно её осеняет гениальная идея: — А ты можешь сказать, где тебя трогать нельзя? Я думаю, что так будет проще…

— Мы можем поговорить об этом в другой раз? — соулмейт смотрит на неё таким взглядом, от которого совсем недавно по спине побежали бы мурашки.

Но сейчас она слишком запутана, слегка разочарована и чересчур нагружена, чтобы думать о мурашках.

— Позже ты найдёшь кучу отговорок, чтобы меня запутать, — мрачно отвечает ему Сакура и осторожно сползает с подоконника. Так. На всякий случай.

— Хорошо, — с терпением в голосе соглашается Мадара и опускает веки, но она понимает, что ему это очень не нравится. — Я не люблю, когда резко подходят сзади. У меня на это вполне профессиональная реакция. Ещё… лучше не трогать живот, шею, горло и половые органы.

Вспомнив, какая у него профессиональная реакция, Сакура содрогается. Внимательный соулмейт замечает это и приходится отвлечь внимание.

— А что не так с горлом?

Она даже прикасается к своему горлу. Ничего особенного. Щекотно немного. Наверное, кожа на горле очень нежная? Или… Воспоминание о торчащем из шеи Мадары лезвии заставляет её сжаться. Становится холодно даже с закрытым окном.

— Ну смотри, — усмехается соулмейт.

Сакура вздрагивает, удивлённо запрокидывает голову и замирает с огромными глазами. Горячая ладонь, лёгшая ей на горло, плавит кожу и заставляет тяжесть сконденсироваться внизу живота. Большой палец поглаживает выступы, щекочет, а ладонь движется выше. Подбородок ложится в неё идеально. Одно движение, и голова оказывается поднята ещё выше.

Большой палец, опустившийся ей на линию челюсти, дёргается к губам, неожиданно бережно поводит по уголку. Сакура смотрит в потемневшее и согревшееся угольным огнём лицо соулмейта и ощущает, что мысли начинают плыть… Между ними что-то натягивается, похожее на зов — такое же неумолимое и вздрагивающее от невидимых порывов, будто это нитка или леска. Ощущение, которое заставляет её волноваться, а позже — почти остаться под рукой соулмейта, наполняет тело как рассвет наполняет комнату розово-оранжевым.

В груди становится горячо, в голове мягко и пусто, во рту — сладко. Дело в сгустившейся духоте?..

Лёгкое движение ближе, навстречу темноте, расплывшейся в глазах Мадары, она делает неосознанно. Губы приоткрываются, а чужой палец, шершаво огладивший только уголок, летяще сминает всю. Нитка выдерживает удар, пуская в обе стороны гул и вибрацию.

Мадара, с радужкой, едва ли не расплывшейся по всему белку глазных яблок, поддавшийся навстречу сам, склонившийся, согнувшийся едва ли не вдвое, опускает веки так, будто это принесёт кому-то спасение. Сакура с дрожью поддаётся к нему навстречу, когда он прижимается лбом к её лбу. Внутренности захлёстывает мощный порыв, создающий гулко шуршащие волны. Она, помня о предупреждении, осторожно кладёт руки ему на плечи, не решаясь коснуться чужой спины.

— Всё в порядке, — тихо и напряжённо выдавливает соулмейт.

— Хорошо, — шёпотом отвечает ему Сакура и встречается с ним взглядом.

Кажется, Мадара хочет сказать что-то ещё. Но слова так и остаются неозвученными. Он наклоняется снова, только уже без такого проникающего под кожу внимания.

Движение одной его ладони между её лопаток успокаивает. Сакура прижимается щекой к пахнущему сигаретой плечу и мельком удивляется, какое оно твёрдое, несмотря на то, что кость должна прощупываться чуть дальше. Впрочем, Мадара немного напряжён…

Сидеть на подоконнике, опираясь о соулмейта, не очень удобно, но очень тепло. Ей неизвестно, какое выражение лица сейчас у него. Терпеливое? Мадара всё чаще и чаще демонстрирует именно эту эмоцию. Иногда в его взгляде мелькает что-то незнакомое, пугающее и не очень, наоборот, подстрекающее Сакуру потянуться навстречу. В этот момент выяснять что-то такое совсем не хочется.

От его глубокого вдоха становится ещё спокойнее, чем от простого поглаживания. Несмотря на то что она — между прочим! — без штанов, соулмейт ничего по этому поводу не говорит. Даже обнимает её, устроившись между бёдер Сакуры. Наверное, дело в направляемом внимании. А если не замечать, то не так и страшно?

Пока он не опомнился, Сакура осторожно слезает с подоконника. Её легко отпускают. Мадара… каким же странным становится, когда обнимает её. Чего он хочет от неё, что так смотрит? Сакура вспоминает упёршийся ей в губы взгляд. Соулмейт будто провоцирует сам себя.

Либо, приходит мысль вдогонку, не может остановиться.

Мадара так и не достаёт сигареты. Сначала он наблюдает за тем, как она вымешивает блинчики. Когда рука устаёт, Сакура меняет на другую, но так выходит ничуть не лучше. Появившийся за плечом соулмейт осторожно вытягивает из её зажатого кулака венчик.

— Как твоё запястье? — мельком интересуется он и неожиданно умело взбивает тесто.

— А ты разве умеешь? — пропускает его вопрос мимо ушей Сакура, помнящая о том, что соулмейт мало приспособлен к готовке.

— Только мешать, — взгляд искоса и невозмутимое признание.

Сакура кивает. Но взгляд с неё никуда не пропадает. Мадара всё ещё смотрит, причём ещё выжидательнее, чем до этого. Так.

— Что? — она на всякий случай делает шаг в сторону.

— Запястье, — соулмейт взглядом указывает на её растрепавшийся за ночь бинт.

Она осторожно крутит им, проворачивая кулаком, и приходит к выводу, что боли не чувствуется. Хотя то, как ей приходится опереться на соулмейта, когда он приходит ранним утром…

— Не болит, — честно отвечает Сакура. — Если не болит, может, бинт уже не нужен?

Взгляд Мадары источает сомнение. Она не уверена, насколько соулмейт ей сейчас не верит и вычисляет вероятность того, что она врёт. Но это немного раздражает. Сакура, поджав губы, подходит ближе и, почти соприкоснувшись с ним бедром, пытается забрать венчик. Мадара спокойно разжимает пальцы и уступает ей место, но не отходит — опирается о стол рукой, становясь боком.

— Ты не понимаешь, какие последствия могут нести повреждения. А я ещё не сталкивался с людьми с неба, — говорит он, когда Сакура начинает взбивать тесто самостоятельно. — Я не знаю, что в твоём теле устроено по-другому. И пока я не решил, что буду делать, если таблетки сработают не так. Поэтому хотелось бы, чтобы ты… м-м-м… повреждалась меньше.

Его желание объяснить это даже без её вопроса оказывается приятным. Раньше Мадара обдаёт её специфически-пугающим взглядом, иногда выцеживает краткие объяснения. Она, вспоминая одну из прошлых тревожных ночей, когда не может заснуть, находит подтверждение: соулмейт старается. Чего это ему стоит — непонятно, но, очевидно, усилия стоят результата? Чтобы не улыбнуться ему, Сакура прикусывает губу и, не смотря на соулмейта, кивает.

— Спасибо, что заботишься обо мне, — пережидая тёплый и похожий на ощущение первых минут под душем период, нейтрально добавляет она.

Тени чуть перемещаются. Сакура поворачивает голову. Но Мадара не движется — просто стоит рядом. Сквозь прищур, в черноте радужки, мерцает что-то очень знакомое. Она видит это не раз, и не только у него, но стоит нащупать воспоминание, как взгляд меняется. Соулмейт криво приподнимает угол губ и неловким жестом похлопывает её по макушке.

Панкейки получаются симпатичнее, чем в прошлый раз. Сакура довольна этим до задранного носа и сладкой дрожи. Перекусив ими вместе с соулмейтом, она решает заняться делом. Человеческий мир сам собой ей не поддастся. Но… Прочитанное уходит из мыслей сразу, как она добирается до конца предложения. Сакура повторяет физику, потому что хочет перейти к следующей главе самостоятельно… Только физика сегодня для неё не лучше, чем человеческие взаимоотношения.

Мадара перебирает клавиши ноутбука с мягким щёлкающим звуком, на что-то похожим и непохожим одновременно. С подоконника видна только часть его профиля, и Сакура пользуется этим каждый раз, когда понимает, что не может вспомнить, что прочла. У неё даже складывается цикл: прочесть, попробовать вспомнить, о чём, взглянуть на неподвижный и бесстрастный профиль Мадары и перебороть вязкую тревогу в груди. Вид соулмейта, присутствующего в комнате, немного успокаивает. Хочется оказаться чуть ближе, снять с него это вросшее в кожу бесстрастие, узнать, о чём он думает, помочь хотя бы мелочью. А Сакура не может ничего из этого.

Наверняка есть какое-то развиваемое с годами умение успокаивать пару или просто другого человека. Но она его не знает. Её способ, предлагающий обнять и молча подержать в руках, вряд ли сработает с Мадарой и вообще перенимается у него же.

— Что случилось?

Она чуть не роняет тетрадку по физике на пол. За то время, что Сакура смотрит на соулмейта, тот успевает это заметить. Скошенный взгляд лежит на ней тяжёлым вопрошающим слоем. Мадара разворачивается на кресле к окну. Его широко расставленные под острым углом колени напоминают Сакуре ту позу, в которой она пытается дышать в окно. Невозможность справиться одной.

— Ты смотришь, — уточняет соулмейт, видя, что она не спешит отвечать.

Сакура опускает невидящие глаза в тетрадку и импульсивно её захлопывает, чтобы согнать насевшую на мысли оцепенелость.

— Я не могу читать, — ломко объясняет она и прижимается спиной к прохладному стеклу.

— Ты можешь послушать. Включить тебе Гарри Поттера? — нейтрально предлагает Мадара и встаёт.

— Я даже думать не могу, — признаётся с неловкостью Сакура, замечая, что он берёт свой телефон.

— Это серьёзно, — соулмейт усмехается, почему-то оказываясь ближе, и это очень органичное движение. — Я могу чем-нибудь помочь?

— Ты можешь вернуться здоровым, — она находит вариант почти сразу и запрокидывает голову, чтобы посмотреть в глаза Мадары.

Он их тут же закатывает.

— Со мной будет Хаширама и ещё пара… знакомых. Я не думаю, что у меня есть шанс вернуться не здоровым, — соулмейт, выделяя последнее словосочетание, осторожно прислоняется к подоконнику бедром.

Будь у неё время, она точно бы задумалась: почему Мадара старается быть ближе к ней. Но времени нет, поэтому приходится сделать на ней пометку и понадеяться, что она вспомнится позже.

— Хаширама? — оживлённо переспрашивает Сакура, вспоминая. — Хаширама выглядит сильным…

Если честно, Хаширама выглядит так, что ему хочется доверять и хочется его слушать и улыбаться, когда улыбается он сам. Вряд ли эти способности сработают с работодателями, но… почему-то мощная тревога немного укладывается. Прищур Мадары она замечает только когда прекращает улыбаться и выходит из мыслей в реальный мир. Замерший вполоборота к ней соулмейт даже не моргает.

— Тебе нравится Хаширама, — мельком бросает он, но для такой небрежности смотрит слишком пристально.

— Да? — Сакура приподнимает брови, а потом, снова вспоминая, ощущает что-то приятное внутри. — Да. Он очень… живой.

Ей сложно уложить Хашираму в несколько слов, чтобы создать полный образ, а не лохматый по обрывочным краям силуэт. Он напоминает и непредсказуемый мигающий свет лампы, и включенное ночью жёлтое окно в доме напротив, и обдающий рыжим вкрадчивый закат. И даже чем-то напоминает Ино — наверное, способностью быть лучшим другом Мадаре. Ино, конечно, не дружит с Тобирамой, но Сакура думает, что различия не слишком фатальны. И Хаширама ей действительно нравится.

— Из него вышел бы хороший соулмейт, — усмехается Мадара, но глаза не улыбаются, даже не теплеют, только внимательно и цепко наблюдают за Сакурой.

— Я его почти не знаю, — она пожимает плечами и соскальзывает с подоконника. — Но думаю, что кому-то повезёт быть его соулмейтом.

Возможно, она говорит что-то не то. Не само же собой у Мадары выступает такое выражение лица? Она не совсем понимает, что пошло не так, поэтому предпочитает сделать вид, что не понимает вообще ничего. Обычно это срабатывает, и сейчас ей совершенно не стыдно за такой способ отложить ответственность подальше.

— Тебе повезло чуть меньше, да? — в небрежности Мадары нет ни намёка на шутку, но почему-то он приподнимает угол губ.

Что это должно значить? Похоже на провокацию. Шизуне вполне чётко описывает это, но всё-таки отсутствие пары десятков примеров не даёт Сакуре сориентироваться. Поэтому придётся сказать то, что думает. Промолчать, судя по всему, не выйдет.

— Я не знаю, — недоумённо приподнимает брови она и разворачивается к нему всем корпусом. — Почему ты говоришь об этом? Ты думаешь, из Хаширамы бы получился плохой соулмейт? Тебе не нравится, что я считаю его хорошим?

— Это твоё дело, — по ней скользит равнодушный взгляд.

Нет, его определённо что-то раздражает. Сакура хочет приглядеться и зафиксировать увиденное или услышанное, но пока она дотянется до телефона и включит диктофон — атмосфера разговора разрушится. Вот и первый минус идеального решения.

Она всё ещё отлично помнит то, что Шизуне говорит о провокациях. Пришедшую мысль она отметает практически сразу. Реакция Мадары — сложная формула с неизвестным количеством переменных. Где-то сдетонирует, где-то нет. Отвечать провокацией на провокацию не кажется идеальным решением.

— Если это моё дело, то почему ты раздражаешься? — полагая, что это звучит гораздо лучше, чем «…то почему ты спрашиваешь?» осторожно интересуется Сакура.

Мадара обдаёт её косым непонятным взглядом и, не ответив, отходит обратно к ноутбуку. Недолго что-то делает с ним, то печатая, то щёлкая по тач-паду, не садясь в кресло, а потом поворачивается к ней:

— Я снял пароль. Чтобы не приходилось брать втихую планшет у Изуны, — последнее предложение он произносит с такой долей иронии, что у Сакуры почти краснеют щеки. — Я надеюсь на твоё благоразумие. Два часа в день, помнишь?

Она послушно кивает, поставленная перед моральной дилеммой: действительно ли стать благоразумной или всё-таки попытаться узнать побольше? И кое-кто так и не отвечает на её вопрос. Зато как мастерски переводит внимание! Сакура, подумав, решает сделать вид, что ничего не заметила. Она потом запишет, чтобы спросить попозже. Соулмейт даже если догадывается о том, что творится в её голове, вслух ничего не говорит.

Наблюдать за тем, как он собирается, Сакура не может. Чтобы этого не делать, она утыкается носом в окно и старательно рассматривает размытые очертания облаков. За спиной шуршат и скрипят дверцами шкафа, ходят и останавливаются… Она всё пытается направить мысли на форму облаков и на воспоминания, как приятно было сквозь них пролетать, но слышит только шаги соулмейта.

Когда он замирает и не двигается несколько секунд, Сакура инстинктивно оборачивается. Мадара стоит с сумкой и рассматривает экран своего телефона. Заметив её движение, соулмейт приподнимает голову. В глубине чёрных глаз не мерцает ничего, кроме непробиваемого спокойствия, но именно оно заставляет Сакуру сжаться. Будто Мадара уже знает, чем всё кончится, и может быть к этому только готовым.

— Ешь хотя бы три раза в день, — просит он её, когда убирает телефон в карман штанов. — Спи по ночам. Постарайся не сидеть в книжках целый день. Если что-то болит или что-то нужно — говори Изуне. Я постараюсь скоро вернуться. Но пока меня нет, тебе придё тся присмотреть за собой самостоятельно.

Он уже говорит это, только утром. Может, повторы его успокаивают?

Сакура кивает. Она провожает его до коридора, жадно следя за каждым движением и рассматривая спину в тёмном свитере. Мадара одевается и обувается быстро, замирает, только когда нужно застегнуть молнию на куртке, потому что замечает нервное наблюдение. С лицом сдающегося и снисходительного человека он слегка приподнимает руку, будто собирается погладить Сакуру по плечу, и она понимает его так, как умеет, и не удерживается.

Вздрогнувший от того, что она прислоняется щекой к его груди, Мадара сбивается с ровного дыхания. Отделяющий от тепла кожи свитер не скрывает того, что чужое сердце на пару секунд ускоряется. Она слышит это и, закусившая губу, только прижимается крепче.

Повисшая тишина не смущает её и не пугает. Чем дольше она будет длиться, тем позже Мадара уйдёт, внезапно осознаёт Сакура и запрокидывает голову. Его глаза — чёрное и похожее на провал в пустоту небо. Оно заполняет собой потолок и пространство, неподконтрольно разрастается над головой, беззвездное и непроницаемое. Небо её не ослепляет. Не успевает. Мадара прислоняется к её лбу своим и ненавязчиво придерживает плечи.

Чтобы впитаться и проникнуть внутрь него, нужно преодолеть слой кожи, костей и тканей, но в этот чёрный и беззвездный момент, когда лицо соулмейта оказывается так близко, Сакура понимает: она уже внутри. И то, что он успевает сделать то же самое с ней, становится очевидно при выдохе. Страх, что сейчас отпустит, уберёт руки с плеч, похож на быстро стынущий чай — с каждым мгновением усиливающийся.

Сакура цепляется ладонями за короткостриженный затылок и за щёку, шершавую и суховатую, прижимается в ответ так, будто хочет промять кость, нырнуть в беспросветное-чёрное небо, почувствовать снова, как соулмейт не контролирует дыхание и напрягается, пытаясь поступить правильно. Она даже привстаёт на носочки. Ей горячо и влажно: если сейчас моргнёт, то по щекам потечёт. Напоминать себе, что сейчас нельзя плакать, жестоко, но честно. Мадара не должен утешать её в тот момент, когда нуждается в спокойном уходе и уверенности, что с ней всё будет в порядке.

Он не отталкивает, выдыхает раскалённый сигаретный воздух ей в запястье, сводит полы куртки за её спиной, обнимает поверх… Большой палец Сакуры чертит перевёрнутые дуги под его прикрытым глазом, задевая ресницы. Лицо соулмейта так близко, что она может рассмотреть каждую пору и мелкую морщинку, если, конечно, постарается: у неё не слишком удобный ракурс. В том, как руки Мадары сжимают её совсем не сильное тело, есть что-то тяжёлое, но уютное одновременно. Разомкнутые губы Сакуры то и дело подрагивают, будто вот-вот пропустят звук, но она понимает: у неё нет нужных слов.

Пространство и время схлопываются, оказываясь мимолетной вспышкой где-то на краю сознания. Всё пропадает, кроме горячего ощущения где-то в солнечном сплетении. У него густой пузырьково-сладкий привкус, набирающий концентрацию только сейчас. Сакура чувствует это раньше, чувствует его ниже, чувствует и не может идентифицировать. Как и сейчас. Но сейчас оно подталкивает колотящееся под стенкой рёбер сердце прямо в чужую грудь.

Хочется зарыться в тепло соулмейта, никуда не отпустить, устроить истерику и расплакаться так, что будут дрожать стены. Мадара будет глядеть зло и жестко, может, будет вытирать ей слезы и требовать, чтобы она прекратила, но останется.

— Я вернусь, и мы всё сделаем правильно. Хорошо?

Она даже не сразу понимает, что он говорит. Слова — вода за пределами её слуховых возможностей. В тишине они звучат приговором, и ей с трудом удаётся задержать настоящую воду — солёную и едкую — в глазах.

Мадара смотрит на неё уверенно и спокойно. Смотрит так, что невыносимое ощущение в груди сворачивается в болезненный кипяточный жгут. Сакура хочет от него избавиться. Сакура кусает губы. Сакура только кивает и, разжав руки, отходит в сторону.


Примечания:

мадара: ищет способ ненавязчиво прикоснуться, успокаивает неизвестно кого из них двоих, но отслеживает или нет — хороший вопрос. как думаете? :D

эта часть редактировалась легко и ненавязчиво, вот что такое плюсы иметь сразу несколько глав в черновиках. имею надежду на то, что следующая появится в первой половине июля, а не августа.

слишком много тактильного контакта, его действительно сложно редактировать...

Глава опубликована: 01.11.2024

45. О лучшем изобретении.

Первое, что делает Изуна, принимая эстафету контроля на себя, это предлагает ей поспать.

Они встречаются на кухне, где Сакура пьёт второй стакан воды, надеясь заглушить сосущий вакуум в груди. Мадара уходит совсем недавно, но вместе с ним исчезает и часть сил. Возникшее от недосыпа и с каждым часов усиливающееся чувство изводит её до такой степени, что становится невозможно даже читать. В голове вместо мыслей какие-то тяжёлые и неподцепляемые облака. Стоит выдернуть одну, и она расплывается.

Всё вокруг такое зыбкое, и такая проблема определённо имеется только у Сакуры.

У Изуны, например, не трясётся в руках кружка, с которой тот выбирается из своей комнаты. Он потрёпанный, весь в кошачьей шерсти, от которой отфыркивается, в тёмной домашней одежде и в своих тонких очках.

— Ты как-то… — Изуна сканирует её прищуром, — устало выглядишь.

Сакура пожимает плечом. Не она приходит на кухню с пустой громадной кружкой из-под кофе. Младший Учиха долго смотрит на неё. Молча. Потом поджимает губы, и очки слегка сползают. Весь вид Изуны свидетельствует об усиленной мысленной работе. Уставшая от непонятного молчания Сакура следит за движением оправы по линии носа с интересом: сорвутся на пол?

У наступившего вечера есть преимущество перед днём: всё в комнате становится слегка золотистым, рыжим, иногда розоватым или фиолетовым, в зависимости от того, с какой скоростью двигается к ним закат. Сейчас по полу мечутся тени с мягким черничным оттенком, а за окном медленно сгущаются цветные облака.

В такой цветовой гамме Изуна почти не кажется грозным. Даже когда отмирает — ставит кружку в мойку, а сам зачем-то садится за стол. Предлагает ей жестом сесть напротив.

Когда Сакура садится, он ещё пару секунд молчит, перебирает пальцами по столу знакомым движением.

— Давай так, — тёмный взгляд упирается в её лицо. — Я спрашиваю, что происходит, ты честно отвечаешь. У меня нет ни времени, ни желания разгадывать загадки, — акцентирует. — Взамен могу пообещать не сильно контролировать, сколько ты сидишь в ноутбуке. Мы друг друга поняли?

В предложении ничего опасного. Есть даже большой плюс. Пока Мадары нет, она сможет узнать так много, как только сможет... Сакура надеется, что правильно поняла: чрезмерного контроля от Изуны можно не ждать вообще. И как на такое не согласиться?

Она кивает.

— Тогда вопрос. Сколько ты спала? — опёршийся локтями о стол Изуна складывает руки в замок. Подумав, добавляет: — Сегодня.

— Я не спала, — она покусывает нижнюю губу, внимательно присматриваясь к реакции.

Изуна вздыхает, клоня голову набок. Очки сползают ещё ниже. Видимо, это их нормальное поведение, потому что он легко поправляет их прикосновением к дужке.

— Хочешь что-нибудь съесть? — предлагает с нотой бесконечного терпения.

Забить вакуум внутри едой не кажется хорошей идеей. Сакура отказывается. Тут же оправдывается надежда, что брат Мадары не пойдёт по пути старшего и не попытается что-нибудь в неё впихнуть. Но он почти сразу компенсирует.

— Тогда уложим тебя спать, — Изуна говорит так, что становится понятно: это не предложение.

Вместо жалюзи или шторы — и то, и то в комнате Мадары отсутствует — Изуна набрасывает на вертикальную палку, которая должна держать ткань, простыню. Мгновенно комната становится похожа на сумрачное, но вполне уютное место, наполненное мягким и будто запертым внутри рассеянным светом.

Изуна шевелит пальцами, посматривая на окно без удовольствия от воплощения идеи, и поворачивается на пятках, чтобы пройти мимо Сакуры в свою комнату. Спустя минуту возвращается, держа что-то в горсти, и одновременно перелистывает что-то на экране телефона. Присевшая на край Сакура следит с ним интересом.

На ладони Изуны лежат два каплевидных странных отростка.

— Наушники, — с сожалением смотрит на них он и предлагает Сакуре взять. — Никаких проводов, не запутаешься.

Она осторожно берёт один кончиками пальцев и разглядывает его на свет с сомнением. Изуна со вздохом забирает его обратно и демонстрирует, как надевать, на себе.

Сакура повторяет движение. Получается не с первого раза: появляется ощущение, что вот-вот выпадет. В ухе такой отросток воспринимается твёрдо и не очень комфортно. Она морщит нос, а потом осторожно поправляет наушник, проворачивая чуть мягче.

Прошедшая пара секунд, за которые она успевает понять: от наушника в одном ухе очень снижается громкость окружающих её звуков. А ещё Изуна не даст ей справиться самой, потому что предлагал до этого, а она опрометчиво сообщила, что не может.

— Второй, — опустивший взгляд в телефон Изуна протягивает ей вторую чёрную каплю-отросток. — Не бойся. Скримеров не будет…

Что это такое, Сакура не знает, но уточнять не спешит. Возможно, Изуне придёт в голову мысль показать на примере? А это, судя по всему, что-то, чего можно бояться. Сакуре меньше всего хочется расширять список страхов именно сейчас. Она с сомнением крутит в пальцах взятое и всё-таки вкладывает в ухо.

Подавляемые звуки — мявканье Роши, который вползает в комнату через неприкрытую дверь — и звук трущейся о пол обуви — Изуна покачивается с носка на носок — гаснут. Это неправильная, но очень уютная тишина, в которой оказаться неожиданно приятно. Если, конечно, сосредоточиться, можно расслышать всё, что захочешь, только Сакура не хочет. У неё внутри огромный вакуум, который вот-вот затянет сам себя. Так ощущается отсутствие сна, и это не может нравиться. А в тишине становится гораздо легче.

За ней следят исподлобья, не тяжело и не мрачно, а с привычным для Изуны чем-то испытывающим и немного нервирующим.

Он приподнимает ладонь…

И звуки — жуткие! — наваливаются с двойной силой. Сакура вздрагивает всем телом, хватаясь за уши ладонями, пытается вытащить наушники.

Впервые лицо Изуны оказывается так близко. Она испуганно замирает, смотря на него, и не может сфокусироваться на чём-то одном.

— Это просто… специальные триггеры, которые расслабляют, — убеждает он её, осторожно держа её запястья. — Я забыл сделать потише. Не бойся.

Сакура помнит его исследовательский взгляд и не может довериться на все сто процентов. Изуна, конечно, не тот человек, который будет заботиться о ней просто так. Но и вряд ли он станет просто так ей вредить. Только поэтому она расслабляет руки, а не вытаскивает наушники, и позволяет ему снова включить.

Гораздо тише, но всё такие же объёмные, похожие на просачивающуюся сквозь уши вату и лёгкие иголочки, обволакивающие голову шорохом и царапаньем, добирающиеся до мозга и постукивающие прямо по нему звуки… напоминают собой одно большое полотно.

Сакура слышит одно, но в то же время на фоне играет второе… Звуки будто шелестят прямо внутри черепной коробки, и это не жутко и не неприятно, как оказавшийся там однажды чужой смех.

Резко навалившаяся с тишиной реальность имеет глаза Изуны. Чёрные и спокойные.

— Звуки разные и будут длиться очень долго. Я сделаю их очень тихими, ты ляжешь и попытаешься под них заснуть. Хорошо? — он говорит с ней как с ребёнком, но это даже необидно.

Сосущее чувство, которое приносит невозможность заснуть ночью, давит на ребра изнутри и вот-вот обломит их, чтобы втянуть в эпицентр. Она может только кивнуть. Под одеялом чувство немного затихает, подозревая, что его вот-вот погасят, а на тело обрушивается неимоверная тяжесть. Сакура, опустив голову на подушку, вслушивается в шорох и постукивания, странные и ни на что не похожие звуки, от которых почти идут мурашки. Она цепляется то за одно, то за другое, но они выскальзывают из пальцев и оставляют после себя приятную дрожь…

Какая-то мелочь упирается в ребро. И не сдвинешься так, чтобы удобнее было… В сонных мыслях лениво скользит: можно перевернуться на бок или спину. Но так тепло, хорошо, уютно… Чтобы шевельнуться, нужно приложить усилия, а тело такое расслабленное…

Сакура со вздохом делает скользящее движение в сторону.

И мгновенно просыпается, когда кровать вдруг кончается.

Прижимая ладонь к ноющему виску, Сакура медленно садится. От прохладцы пола по коже бегут мурашки. В голове вместо бодрости туманом висит заторможенность. Сквозь сделанную Изуной занавеску просачивается холодный сероватый свет… Раннее утро? Ближе к середине дня, а небо просто занавешено облаками?

Она ещё некоторое время сидит на полу, приходя в себя. Потом, слегка покачиваясь, встаёт и собирается в ванную. Чтобы проснуться окончательно, принимает тёплый душ. Но тело всё равно отказывается быть полу-оплывшим и неуютным. Глаза едва разлепляются при моргании, а в тело будто кто-то закачал немного нематериальности, и она сработала не как надо: вместо невесомости наоборот утяжелила. Контроль над вялым, едва двигающимся и ноющим вместилищем — это не то, к чему Сакуру готовит человеческая жизнь. Чтобы заставить себя пойти и попить, а не вернуться в кровать, приходится приложить усилия.

Кухня встречает её шумом воды в раковине и запахом еды. Перемывающий целую гору разнообразных кружек Изуна негромко желает ей доброго утра.

— Как спалось? — небрежно спрашивает он.

Сакура вспоминает, что забыла о его наушниках… вот что, скорее всего, мешало ей спать! Надо бы их вернуть…

— Хорошо. Но сейчас как-то не очень, — честно признаётся она ему, помня о вчерашнем разговоре.

— Попей воды, — предлагает Изуна, переворачивая чистые чашки ободками вниз на специальную подставку. — Можешь зарядку сделать. Должно пройти.

Зарядка!

Сакура почти хлопает себя по лбу, когда вспоминает про неё. Со всеми событиями как-то забывается её собственное решение стать чуть сильнее, чем сейчас. Нет, вести в заметках список вопросов и выводов — хорошая идея. Столько всего вокруг, что можно забыть так же легко, как и про зарядку!

Налив себе воды, Сакура цедит её небольшими глотками и действительно чувствует, как становится немного проще.

— Мадара звонил.

Она давится водой и долго откашливается, чувствуя, как горит всё внутри.

— Я не стал тебя будить, — Изуна, опёршийся о стол бедром, снимает с носа очки и как-то цепляет их за край майки, чтобы они на нём повисли. — Он ничего особенного не сказал, если что.

Она прислушивается к зову впервые за этот — очевидно — вечер. Но зов не дёргает за леску и не тянет проверить, что происходит там, где-то в городе, с её соулмейтом.

— С ним всё в порядке, — видимо, поймав её стеклянный взгляд, уточняет Изуна. — Обещал вернуться не ночью. Так что можешь спокойно заснуть сегодня в девять.

Нельзя определить, шутит ли он, передавая обещание, и Сакура предпочитает поверить. Для шутки у Изуны чересчур неироничное выражение лица… Мысль лечь спать сейчас, не дожидаясь девяти, причиняет ей почти физическое желание вернуться в комнату. Но Изуна уже наполовину в холодильнике — чем-то шуршит. Сквозь окна на кухню смотрит утро… Зевнувшая почти как кот Сакура смотрит заслезившимися глазами в наружность, где серо-вьюжно и наверняка холодно.

Они завтракают странными треугольниками из тонкого теста, покрытыми сверху целой мозаикой всякого-разного, чему Сакура названия дать не может. Разогретые, они заманчиво пахнут, непонятная жёлтая корочка сверху тянется, а на вкус — просто взрыв потрясающих ощущений.

Скрутивший треугольник в трубочку Изуна предлагает ей сделать так же, чтобы не уронить на себя часть начинки. Сакура неловко повторяет за ним и оказывается, что так ничуть не хуже. Наоборот, даже лучше, потому что пальцы не пачкаются.

— Пицца, — он представляет блюдо, тянясь к ещё одному куску. — Её придумали в Италии, но потом она разошлась по всему миру.

Италия — это страна, Сакура помнит её на карте мира. Теперь, кажется, запомнит ещё лучше.

Она медленно пережёвывает, расспрашивает Изуну о покрытии теста и получает полное описание, что такое это, это и вон то тоже. В пицце соединяется столько всего, и это всё очень яркое, а в комбинации — ни на что непохожее, из-за чего у Сакуры даже теряется чувство меры.

— А как её готовить? — после четвёртого куска интересуется она, обиженно понимая, что больше не может съесть ни кусочка.

Каким способом её жарят, что она и не пригорает, а сверху ничего не остаётся сырым?..

— Несложно, — ободряет ответом Изуна, слизывая с большого пальца развод соуса. — Но я её не готовил, а заказал.

Так как Сакура смотрит на него круглыми глазами больше пары секунд, ему приходится пояснить.

Оказывается, не обязательно уметь готовить, чтобы жить одной. Представившая себе, что она возвращается в свою маленькую солнечную квартиру и ей не нужно думать, каким способом нарезать помидор, Сакура чувствует резкий прилив сил. Заметивший это Изуна решает разбить ей возникшую идею дополнительными вводными и сообщает, что приготовленная самостоятельно еда гораздо предпочтительней. Он не дожидается вопроса: «почему?» и объясняет сразу. Оказывается, что иногда готовить самому гораздо полезнее и иногда даже дешевле. Энтузиазм слегка снижается, и Сакура чувствует, что ей пора привыкнуть к мелькающему то тут, то там в мире «да, но…».

Второе, что делает для неё Изуна — достаёт витамины и эластичный бинт. Чуть не подавившаяся капсулами Сакура уныло ждёт, пока её запястье обзаводится толстым закрепляющим слоем. Успевшая привыкнуть к тому, что Мадара делает это идеально, она сразу понимает: слишком сильно затянуто.

Втихую, пока Изуна берёт на себя посуду, Сакура ослабляет повязку и едва её не снимает. Приходится поблагодарить его спину за завтрак и сбежать, пока он не заметил, что фиксирующий слой разболтался и теперь уже ничего не фиксирует. В комнате она как может подтягивает край, подпихивает его под повязку.

После еды тяжесть в теле только усиливается, перебивая действие от стакана воды. Сакура выбирает между сном и пробой зарядки как способа пробуждения недолго. В конце концов… если можно поспать ещё немного…

Она сначала находит оба забытых наушника и кладёт их на стол, а только после вьёт себе гнездо из одеяла и подушек. Накрывшись одеялом с головой, Сакура ещё недолго ёрзает в тепле и темноте. Сознание начинает уплывать медленно, и она с облегчением его отпускает…

…простыня под щекой и виском мокрая и липкая. Будь она прохладной — было бы легче.

Тело сокращается так, будто вместо позвоночника нитка, и кто-то невидимый, слившийся с темнотой, дёргает за неё и дёргает. Сакура не может выбраться из-под обвалившегося на неё одеяла, влажного и тошнотворно тёплого.

Воздух проходит сквозь зубы мелкими порциями. От того, как сильно она их сжимает, болят челюсти. Изворотливая нить зова, перекручивающаяся и тянущаяся от Мадары к ней, будто хочет вырваться из груди и со свистом рвануть в пустоту.

Свернуться в комок у Сакуры получается. Разжаться, чтобы как-то скатиться на пол, тоже.

В полной темноте и тишине, под с похрустывающим внутри зовом, едва дыша, она впервые остаётся одна. И это оглушающе и до истерики панически — чувствовать такое бессильное одиночество.

Соулмейт где-то не в порядке. Настолько, что зов тянет, подгоняет — что с ним, сделай что-нибудь. Сакура обещает себе перед каждой серией мелких вдохов, задыхаясь от осознания, что не может справиться, что вот-вот… вот-вот пройдёт…

Ещё немного. Поглубже бы вдохнуть…

Она, закутанная в тепло, от которого хочется сбежать в метельную ночь, вспоминает — пытается — то, как говорил Мадара. Дышать, как он. Но его рядом нет. И, если она что-то не сделает, может и не будет…

Сакура скребёт ногтями по простыни и по своей коже, упирается лбом в коленки.

Что-то скребётся в дверь. Она старается ухватиться за звук, но он почти сразу прерывается. Вместо этого шуршит дверь.

Тяжесть одеяла сдёргивается одним движением. Отлипающая ткань даёт пространство холоду. Свет вспыхивает вокруг и расползается, отгоняя черноту перед глазами, а размытая фигура, нависнув над ней, встряхивает за плечо. Затрещавший леской зов заставляет её завыть в свои колени. Сакура ощущает прикосновения, но не может сфокусироваться на окружающем мире, чтобы понять, что происходит. Стараясь ловить отдельные звуки, она раз за разом проваливается.

Вдох. Единственный, после которого рывок зова — и тело будто перекручивает, а дышать снова становится невозможно. Даже если постараться. Не спасает воспоминание о том, как звучит голос соулмейта.

Паника, что она не может вдохнуть, держит её крепко и когтисто — от неё не сбежать в светлое помещение. Перед глазами всё одно — снег и чёрное небо.

Сакура ждёт нового рывка, скрутившись, свернувшись, забив лёгкие вакуумом, и готовится. В пересохшем горле трескается слизистая. Быстрое и жадное дыхание перебивается мелкими судорогами…

Зов, словно напитавшись этим, затаивается. Вот-вот стукнет подвох. В ожидании Сакура с трудом замечает, что её держат. Изуна прижимает обе её руки одной своей к матрасу, а другой осторожно похлопывает по плечу. Это нежданно, но сосредоточиться, чтобы зацепиться, не получается. Она дышит глубже и медленнее и не ждёт, что всё так кончится. Не так просто… Стучащая в висках тревога напоминает: дело сейчас не в ней самой.

Зов больше не скручивает из неё мокрый жгут, и Сакура дышит про запас, глубоко, жадно, с всхлипами и присвистом. В перерыве нужно сказать, что что-то случилось… Для того, чтобы сделать это, приходится соскрести все остатки сил. Упёршийся одним коленом около её ног Изуна нависает над ней напряжённой тенью, а расплывающееся над его головой жёлтое мерцающее марево притягивает взгляд. Когда она выталкивает трясущимися пересохшими губами нужное имя, наблюдающий за ней цепко и остро Изуна напрягается ещё больше.

Сакура не пытается объяснить, только беспомощно терпит отходящие судороги и смотрит на него снизу-вверх. Растёкшееся по телу густое бессилие придавливает её к матрасу лучше любой фиксации.

— Что «Мадара»? — он, мгновенно заострившийся, с чёрным жутким огнём в глазах, не спешит её отпускать. — Что это… вообще такое было? Эй, — его пальцы неожиданно бережно сжимают её плечо.

— Что-то… случилось… — с перерывами на вдох и выдох выталкивает Сакура.

Ей хочется рассказать про свойство зова переворачивать всё с ног на голову. Но у неё нет сил ни чтобы сложить историю в несколько предложений, ни вспомнить — знает ли о таком свойстве Изуна… Вместо этого она выбирает закрыть глаза, дышать медленней и надеяться, что брат соулмейта догадается обо всём сам.

Дыхание восстанавливается только после того, как Изуна, так и не догадавшийся, расслабляется и достаточно неловко пытается объяснить ей, что всё в порядке и бояться нечего. Сквозь тёплую липкую плёнку оцепенения, которая постепенно растворяется, Сакура понимает: Изуна думает, что ей приснился кошмар. Он же знает, что у неё были кошмары. Мадара и спал с ней поэтому.

— Сны могут тебя только напугать, — убеждает он её, заодно и даёт ей понять, что в догадке она права.

Он наконец-то отпускает её запястья, что сразу отзывается приятным ощущением, и присаживается рядом, с мокрыми и взъерошенными волосами, полотенцем, висящим на шее… Пахнет гелем для душа. Рядом запрыгивает кот, слишком пушистый, чем обычно, пристраивается около головы Сакуры мягким урчащим комом. Она догадывается, что скрёбся именно он, но сил, чтобы почесать Роши за ухом, у неё нет.

— Это не сон, — осипшим голосом повторяет Изуне она с усталостью, от которой внутри начинает знакомо сжиматься, будто сна не было целые сутки. — Это… связь, — заменяет на человеческий термин. — Она болит, когда что-то случается.

В эмоциях Изуны, нависшего над ней, исчезают промельки растерянности, а их место занимает странная жесткость. Соскользнувший с Сакуры взгляд пару секунд фиксируется между широко расставленных коленей. Это выглядит тревожно.

— Ты серьёзно?

Когда она кивает, он ещё секунду смотрит в никуда, а потом с неожиданной импульсивностью выругивается, как Мадара, вскакивает и выходит из комнаты.

Эхо печатных шагов вьётся в коридоре и затихает только после того, как хлопает дверь.

Свет режет глаза, и она их закрывает, чтобы попробовать вслушаться. Звуки просачиваются сквозь двери, передаются по воздуху пускай и заглушёно, но интонации от этого не меняются. Изуна в своей комнате ругается на неотвечающего на звонок брата.

В солнечном сплетении — ледяной вакуум, от которого ни спрятаться, ни отвлечься, никак не отделаться. Сакура вслушивается и вслушивается, упираясь лбом в колени. Кость трётся о кость. Больно, но она, выбирая между контролем и судорогами, определяется раз и навсегда.

Зов, который обрушивается на неё в переулке, когда Мадара умирает от ножа в шее, и зов, разбудивший её сейчас, отличаются степенью силы. К сегодняшнему примешиваются проблемы с дыханием, пугающие Сакуру так сильно, что она каждый раз ждёт, что задохнётся.

Мадара… как он себя чувствует? Что с ним происходит? Новый удар, только не в шею и не в грудь? В будущем — новый шрам? Если… если с ним что-то случилось, то она даже не может помочь. Её волосы настолько короткие, что с их помощью ни взлететь, ни исцелить. Ничего не выйдет. Сакура, обхватив ноги руками, царапает обнажённую кожу, чтобы сосредоточиться на лёгкой боли, а не на внутреннем поднимающемся страхе.

Тишина наступает одним моментом. Даже Роши, издающий гудяще-горловые звуки, затихает.

Она пытается встать. Не для подслушивания, а чтобы добраться до телефона… Но снова раздаётся звук голоса. Голос у Изуны отдаёт шипящими и тревожными оттенками одновременно, и неизвестно, кем надо быть, чтобы так уметь.

Ослабевшее после непонятного антидыхательного приступа тело отказывается шевелиться. Сакура чувствует, что сможет встать, если соберёт все силы и заставит себя двинуться хотя бы на миллиметр. Но шаги Изуны снова движутся и, кажется, в её сторону.

Оказаться правой — очень облегчающее состояние. Влетевший Изуна смотрит на неё непонятно, вместо того, чтобы что-то сказать, протягивает раздражённым жестом телефон. Приходится действительно напрячь все силы, чтобы аккуратно сжать тонкую пластину в ладони и положить её на ухо.

— Что с тобой случилось? — стараясь выжать из голоса бодрость, хрипло спрашивает Сакура. У неё нет сил на вежливые ритуалы, ей просто хочется узнать, в порядке ли он. Уже всё?..

— Небольшое недопонимание, — от чужого спокойного голоса внутри будто расправляется пружина. — А с тобой?

— Какое недопонимание? Ты же не ранен? — Сакура бессмысленным движением пытается перекатиться с бока на спину, чтобы сесть. — Мадара?

— Я в порядке, — спустя такую же, как и ответ, неуютную паузу отрывисто сообщает соулмейт. — У тебя снова приступ?

— Уже нет, — тихо бормочет она, опуская веки.

Во вздохе соулмейта прослеживается раздражение. Почему-то он не переходит на отрывистые нравоучения, от которых бы точно замутило. Ей не хочется думать о том, что происходит сейчас в его голове, но молчание заставляет ожидать чего угодно.

— Что тебя напугало? — вместо того, чтобы обвинить её в непредусмотрительности, спрашивает Мадара.

Становится легче.

— Зов, — выдыхает Сакура. — Он же реагирует на то… на… Если тебя ранят, я это чувствую. Больно.

— Зов?.. Это спровоцировала наша связь? — резко уточняет соулмейт.

Она отвечает вымученным «угум». Мадара сцеживает несколько ругательств. Тут же добавляет, что это к ней не относится… Будто ей так легче.

— Мне жаль, — без усилия, но с нотой вины признает он. — Я буду осторожнее.

Она кивает, обтёршись виском о влажную простыню. Он не возвращается... Тут нечего сказать. Есть только дурацкие вопросы. Например: а так ты не подумал бы об осторожности? Соулмейт успокаивает её тем, что позаботится о себе сам и что он уже не ребёнок, чтобы за него волноваться. Она помнит его слова отлично — в промежутке между этим и тем моментом будто прошло несколько часов. Неудивительно, ведь большинство остального Сакура просто проспала.

Она скользит взглядом по пространству и случайно натыкается им на Изуну. Он красноречиво и в упор смотрит. Это точно несёт смысловую нагрузку, но Сакура сейчас не способна ни на какую нагрузку. Если ему есть, что сказать, то пускай говорит вслух...

— Сакура, — со свойственным ему спокойствием Мадара окликает её так, будто видит. — Постарайся не волноваться так сильно. Ничего особенного не случилось. Зов чувствителен к мелочам. Со мной всё в порядке.

Ложь. Очевидная и понятная им обоим. Раскрыть её — это заставить соулмейта выкручиваться. Проще молча принять: он не расскажет ей, что произошло на самом деле. Возможно, она узнает после его возвращения, когда увидит на нём новый слой бинтов.

— До следующего недопонимания, — не выдерживает Сакура.

— Сакура… — глубокий вздох доносится до неё так, будто соулмейт оказывается совсем рядом и готов привести ей десяток аргументов, почему она не права.

— Я не буду волноваться, — обещает ему она до того, как всё начнётся, и едва сдерживается, чтобы не попросить его вернуться скорее.

Вряд ли это как-то поможет. Только затянет разговор. И не зря же взгляд Изуны становится всё тяжелее и тяжелее с каждой минутой. Что не так?

— Хорошо, — принимая её обещание, Мадара не продолжает его отповедью. — Дай телефон Изуне.

От очевидного конца разговора внутри Сакуры разрастается тоскливое ощущение.

Она кладёт телефон на матрас, понимая, что все силы кончились ещё на моменте, когда она его взяла. Нагнувшийся за ним Изуна смотрит на неё уже не так убийственно, но всё ещё многозначительно.

Он недолго выслушивает Мадару, с чем-то соглашается, а когда убирает телефон в карман, то не разворачивается к двери. Такое ощущение, что он хочет, чтобы она спросила: что? Сакура спрашивает, потому что играть с Изуной в одну игру лучше, чем в две сразу. Её не хватит даже на половинку.

— Надо было догадаться, что ты нажалуешься ему на него же, — многозначительно роняет он, смотря сверху-вниз. — Ты понимаешь, что ему сейчас не до твоих… особенностей?

Растерянность не даёт ей сразу сформировать мнение на этот счёт. Сакура хлопает ресницами и понимает, что Изуна хочет донести. Он не хочет, чтобы Мадара волновался из-за неё. Она и сама этого не хочет, но… ей нужно, чтобы Мадара не пострадал. И если волнение за неё поможет ему остаться целым, то почему бы и нет?

— Я не виновата в том, что зов так реагирует, — Сакура отвечает ему тихо, понимая, что не может собраться для серьёзного отпора.

— Конечно, нет, — Изуна встряхивает головой, запускает руку в мокрые волосы. — Ты не виновата. Но ты могла и промолчать. Мадаре достаточно вводных, знаешь ли.

— Было бы лучше, если бы он получал травмы? — она смотрит на младшего Учиху возмущённо. — Я не хотела, чтобы он волновался из-за меня! Но если это поможет ему быть в порядке!..

От вспыхнувшей эмоции всё внутри собирается в маленький и дрожащий ком, вот-вот готовый взорваться.

— Чтобы выигрывать, Сакура, — опустившийся на неё взгляд Изуны обдаёт какой-то сухой и тяжёлой усталостью, для которой попросту не хватает места в пространстве — она начинает сгущать его, — нужно нападать, а не защищаться. Травм иногда не избежать. Я так же волнуюсь за него. Но я знаю, что он всегда понимает, когда нужно остановиться.

В мерцающей между ними напряжённости бликует жёлтый дневной свет: за то время, что она спала, облака расползлись в стороны и дали солнцу просвет. Сакура следит за тенями от собственных пальцев на простыне. Она представляет, как Мадара где-то нападает на кого-то. Так, как на ринге, а может, и ещё безжалостней. И кто-то другой отвечает ему тем же. Как они могут не чувствовать от этого… ничего? Только волнение. Даже не страх. Боится ли за старшего Изуна?..

Он знает своего старшего брата лучше. Сакура не знает хорошо никого из них, но всё это время ориентируется на Мадару. Она помнит, каким он может быть. И ей хочется, чтобы в своей чёрной жестокости соулмейт не забывал о том, как бывает больно от удара. Кто знает, может, кто-то сможет ударить его сильнее?

— Сможешь встать? — Изуна ерошит волосы на затылке и сбрасывает тему со счетов так, что ясно — он сказал всё.

Сакура кивает. Она не знает, но кивнула бы даже, если определилась. Мадара протягивает ей руку, когда помогает подняться. Прикосновений Изуны же хочется избежать.

— Отлично. Успокоительного? — он предлагает небрежно, зачёсывая влажные пряди назад.

Помня слова Мадары о том, что он не знает, какую реакцию дадут препараты в её случае, Сакура серьёзно задумывается. Она плохо помнит, пила ли их раньше.

Но если обезболивающее не даёт никакого эффекта, кроме требуемого, то, может, и успокоительное…

— Пойдём, — Изуна ей кивает.

Приходится напрячься, чтобы заставить себя двигаться. За ней внимательно смотрят, и когда не выходит плавно сесть, перед лицом зависает ладонь. Сакура отрицательно качает головой и сползает на пол с трудом, но сама. Контроль над телом возвращается почти полностью, зато появляется дрожь в руках. Она обнимает себя за плечи, чтобы это скрыть.

Чтобы выпить успокоительное, нужно что-нибудь на всякий случай съесть. Приходится без аппетита сжевать оставшийся кусок пиццы, чтобы Изуна прекратил жутко смотреть, крутя в пальцах блистер.

Когда она запивает вставшую в горле преградой таблетку, у него странное напряжённое лицо. Будто он хочет что-то сказать, но не может озвучить. Иногда так смотрит Мадара... Она бледно улыбается ему, надеясь, что это не какая-нибудь гадость. Но что бы ни хотел сказать Изуна, он молчит... Только предлагает принять душ и не слишком сегодня «заучиваться».

Душ она принимает ещё утром, запускать пальцы в короткие волосы второй раз за день не хочется. Поэтому Сакура под одобрительным взглядом кивает и спешит спрятаться в комнате Мадары.

Там, собрав мысли в горсть, она решает забраться на подоконник и заняться чем-нибудь полезным. Например, собрать все плавающие в голове вопросы в один список!

Завёрнутая в плед Сакура берёт на подоконник кроме телефона ещё и тетрадку и ручку. На всякий случай.

И, к её большому удивлению, стоит только зайти в заметки, как вертящиеся в голове днём и перед сном и никуда не пропадающие мысли с вопросительными знаками…. Вдруг брызгают в разные стороны и оставляют её одну.

Сначала она решает немного подождать. Но сознание так и остаётся пустым. В нём мелькает утренняя пицца, воспоминания о том, как смотрит Изуна, мелькающие нотки тревоги в голосе Мадары… Что угодно. Кроме вопросов, требующих ответов. Сакура раздражённо покусывает нижнюю губу и рассматривает белый экран.

Что это вообще такое?

Это можно внести первым вопросом, но он какой-то не такой для открытия списка. Она ещё недолго меряет взглядом мигающую строчку, записывает жалкое: «насколько всё сложно у людей с исключениями из стандартов?» — и раздражённо закрывает приложение. Попытка собрать всё своё любопытство в одном месте почему-то оказывается провальной.

Пару минут она разглядывает небо за окном. Там светло, жёлто-сине, почти не вьюжно. Облака на просвет — густой перистый дым. Сакура вздыхает, приваливаясь виском к прохладному стеклу. И подпрыгивает, когда телефон, положенный на подоконник, жутко вибрирует.

Оказывается, это Ино. Ино шлёт ей смс, в которой интересуется: а кто рассказал брату Тобирамы, что Тобирама в отношениях и ещё и не с соулмейтом?

О чём она вообще? Брат Тобирамы… кто это, брат Тобирамы? Отвлёкшаяся Сакура хлопает ресницами секунды три, а потом вспоминает. Ночной визит, добрую улыбку и торчащий пучок шоколадных волос.

Она беззвучно ойкает. Неужели ей нельзя было так делать?

Сакура присовокупляет вопрос к ответу, в котором сообщает: не знала, что это секрет, не знала, что у Тобирамы есть брат, а просто среагировала на знакомое имя.

Ино почти сразу ей перезванивает.

— Это было не обвинение, — вместо «здравствуй» говорит она, а на фоне у неё много людей, шорохов и посторонних звуков, из которых складывается обычная человеческая улица. — Но учти на будущее, что люди не любят, когда кто-то раскрывает их отношения кому-то… кому-то постороннему. Я тебе потом объясню, почему, — странно фыркает. — Ну и какой этот Хаширама? Чем мне грозит это знакомство?

Какой Хаширама?..

— Тёплый, — всеобъемлюще отвечает ей она, случайно вспоминая диалог с Мадарой. — Не такой, как брат. У него длинные волосы…

Ино фыркает ещё раз, и Сакура осознаёт каким-то неясным порывом: она не злится. Всё в порядке. Но Хаширама, если вспомнить его скользкую привычку просачиваться даже сквозь Мадару, наверняка приносит ей и Тобираме немало неприятностей своим любопытством.

— Длинные волосы? — переспрашивает. — Думаешь, он тоже… кхе… не отсюда.

— Он спорил с Мадарой, забрался на кухню и почти сварил себе кофе Изуны, — шёпотом сообщает ей Сакура. — Так что может быть.

Разразившаяся смехом Ино ещё минуту не может ответить. Сакура тихо улыбается и слушает его, покусывая губы. Шутка удаётся.

И кстати о братьях…

Она с накатившей болью вспоминает бледную Шизуне, которую обнимает совсем недавно, и то, что случилось с её соулмейтом. Об этом стоит рассказать Ино, даже если она сейчас в хорошем настроении и смеётся. Шизуне точно не помешает поддержка от второй подруги.

— Ты что, серьёзно?! — возмущается Ино, когда выслушивает её вклинившийся в перерыв краткий и эмоциональный рассказ. — Она сама не… она-то в порядке?

— Она очень волнуется. Думаю, ей сложно, — бормочет Сакура, не зная, как оформить просьбу. — Ты могла бы позвонить ей потом и поговорить немного?..

— Естественно я это сделаю! — голос Ино взвивается, обрушивая громкость на микрофон. — Это просто… просто нечто! Люди иногда такие… такие… дряни, — упавше заканчивает она. — А она мне даже не позвонила! Ничего не сказала! Вечно с ней так… Ну ничего! Сама позвоню после работы, задам жару!

Внутри становится легко-легко, будто часть неба просачивается внутрь и слегка ослабевает связь с землёй. Сакура улыбается с облегчением. Ей хочется, чтобы Шизуне была в порядке, и Ино наверняка вытрясет из неё душу, но вернёт в хорошее настроение. Она и сама ей позвонит. Попозже. Может, сначала напишет.

Ино права: Шизуне действительно откликается на чужие эмоции и проблемы. Она поддерживает её до и после спуска вниз, потом умудряется делать это с сотрясением мозга и во время визита сначала к братьям Учиха, а потом и к Шисуи.

Поддержка Шизуне позволяет Сакуре опереться на что-то даже в тот момент, когда самой Шизуне плохо. Но сейчас это она должна предложить опору.

— Значит, ты была у неё, — Ино констатирует это как-то многозначительно.

— Да. И там все чуть не переругались, — вздыхает Сакура. — Шизуне сказала Мадаре, что у неё отношения, в которых проще доверять, а не обороняться… а потом Шисуи и Мадара чуть не подрались из-за этого.

— Какой у тебя всё-таки проблемный соулмейт, — цокает подруга с каким-то раздражением. — Жаль, не поменяешь.

То есть? Сакура хмурится, представляя, что связь с Мадарой исчезает, а вместо неё появляется связь с кем-то другим. И ей приходится искать кого-то ещё в огромном городе, чтобы потом заново пожимать чью-то руку, а позже волноваться, как объяснить, кто она такая… И что Мадара будет вынужден её отпустить, чтобы не делать ей больно. И что его самого рядом больше не будет, а будет кто-то другой. Но никто другой Сакуре...

— Волнуешься за него? — проницательно спрашивает Ино, сбивая с мысли.

— Да, — она не видит смысла отрицать и с лёгкостью переключается с непонятного и опасного ощущения покалывания в груди на волнение о соулмейте.

Сакура испытывает острое желание услышать хотя бы его шаги на кухне. Или в коридоре. Где-нибудь. Знать, что он в порядке, а не в опасности. Он же не в опасности? Зов не дёргает за нить, значит, пока нет…

— Ино, как прекратить за него волноваться? — задаёт вопрос она, не подумав, и упирается взглядом в синее небо.

Ино вздыхает на фоне так, что динамик обдаёт осязаемой волной сочувствия. Сакура поджимает ноги к груди и упирается в коленки лбом. Как люди умудряются испытывать столько? К этому тоже можно приучиться?

— Позвонить ему, — предлагает подруга, — или написать. А ещё ты можешь вспомнить, что твой соулмейт неплохо дерётся и обожает всё контролировать. Не думаю, что ему что-то угрожает.

Кровь на дверной ручке. Проворачиваемый в пальцах нож. Избитый Шисуи. Слежка. Уход на несколько дней и запрет на выход на улицу для неё самой. Мадара контролирующий, правда, но это же ему почти не помогает... А иногда приносит больше проблем.

Сакура прикусывает губу и на всякий случай прислушивается к зову ещё раз. Кристально спокойно.

— Он сам звонил недавно. Точнее, меня разбудила связь, и Изуна ему позвонил. А потом сказал, что мне не нужно было ему о связи рассказывать, — вздыхает, вспоминая, как младший Учиха ей выговаривает.

— А можно сначала? — просит Ино спустя пару секунд.

Темнота и тёплая влажная липкая плёнка на теле, вжатом одеялом в матрас, возвращаются так, что хочется зажмуриться. Сакура дышит медленно, прежде чем убеждает себя: это только воспоминание, на самом деле зов не болит. Она говорит о случившемся кратко и замирает, кусая губы, чтобы случайно не расплакаться. Ведь если сейчас расплакаться, прекратить будет очень сложно.

— Я ничего не могу сделать, и мне страшно, — признаётся она сдавленно в конце, потому что горло уже не пропускает звук.

— Я тебя понимаю, — от мягкости тона хочется действительно заплакать. — Это ужасно. Но, Сакура, кое-что ты можешь. У тебя сейчас есть все ресурсы, чтобы изучать новое. Попробуй отвлечься. Пускай твой соулмейт решает свои дела, а ты думай о себе, а не о нём. Это его проблема, это он связался не с теми людьми. И если он будет аккуратнее, чтобы тебя не задело связью, то просто отлично. Что бы там ни говорил… Изуна, — его имя она процеживает так, что сразу становится понятно — она бы подобрала синоним.

Становится слегка теплее. На улице всё так же ярко и холодно, под плечом медленно согревается стекло, зато внутри будто тает острая ледяная игла.

Ино права. Она права практически всегда. Нет чего-то более успокаивающего, чем знание, что есть Ино.

— Спасибо тебе, — шепчет Сакура, подтягивая плед так, чтобы не морозить плечо, — спасибо. Ты всегда мне помогаешь.

— Это несложно. Мы же подруги, — Ино фыркает, но как-то растроганно, и мгновенно переводит тему: — Кстати, что ты сделала с Ханаби? Она жалуется, что ты в жизни гораздо приятнее, чем онлайн…

— Я… я ничего не делала. Я просто ей отвечала. Попросила помочь Изуну… — удивлённо вспоминает Сакура тот момент. — С людьми очень сложно общаться.

— Да, это правда, — подруга признаёт с недовольством. — Тебе не повредит живая практика. Думаю, мы придумаем, как её получить. Дождёмся только, когда твой соулмейт разберётся со своим дерьмом.

Ино нечасто ругается, но сейчас это звучит весомо и почти неприятно. Сакура чувствует, как ноет кончик языка, и его прикусывает. У неё есть, что рассказать Ино. Например, что когда Мадара разберётся, они смогут наконец-то найти стригущих их людей. Как минимум, одного точно! Хотя бы попытаться… Но пока нет адреса, а есть только фотография и что-то знающая Конан. Маловато, чтобы порадовать Ино. К тому же, Сакура опасается, что подруга не захочет ждать...

— Хорошо, — соглашается она с тяжёлым сердцем.

Секреты, скрытые даже из лучших побуждений, оказываются сложной задачей.

Мысли о Мадаре, в отличие от мыслей о вопросах для списка, ничем не отпугиваются. Сакура прислушивается к зову в перерывах между физикой, которую берёт напором, и иногда чувствует, как тот слегка натягивается и вибрирует внутри.

Что с соулмейтом ни происходит — он пока не настолько в опасности, чтобы впадать из-за этого в дыхательный ступор.

От физики Сакура переходит к биологии, потом повторяет английский, а затем залезает в ноутбук. Давно интересующий её вопрос о том, что у людей с исключениями из стандартов, задаётся в окошко браузера. Вылезшие статьи пестрят терминами, какими-то сводками, расплывчатыми рассуждениями, и из всего многообразия, которое даже не скопировать выборочно, чтобы не потерять смысл, Сакура понимает.

У людей индивидуально всё. Где-то с минимальными отклонениями, где-то абсолютно.

Как-то Ино говорит ей что-то похожее, только она уже не помнит, в каком контексте. Но в момент, когда она в очередной раз читает определение индивидуальности, индивида и личности, что, кстати, могла прочесть и в учебнике, но более сухим языком, Сакура осознаёт бесполезность своих попыток понять всех на основе двух-трёх изученных людей.

Возможно, общие правила, стандарты и какие-то условности как раз и появляются, чтобы хоть как-то контролировать многообразие индивидуальности? Если да, то не слишком это и помогает.

Сакура записывает это прямо под вопросом в заметках и откидывается на спинку кресла. Спинка мягко покачивается, успокаивая слишком разошедшееся воображение. Открытие оказывается тем, от которого хочется опустить руки…

Придётся окончательно смириться с тем, что, узнавая больше о Мадаре, она не сможет применить полученные знания алгоритмом к чему-то другому. Впрочем, ещё на период спуска она узнаёт, что соулмейт любит больше собак, чем кошек, а кошек любит Изуна. И что кто-то из них любит чай, а кто-то кофе, кто-то курить, а кто-то нет. А ещё кто-то может любить газировку.

Сакура, представив, по какому количеству категорий может начать сравнение, только трясёт потяжелевшей головой. Осознание плохо в неё укладывается, тряска не помогает, поэтому она решает сделать перерыв.

На перерыв уходит полчаса, и всё оставшееся время до темноты она читает географию и рассматривает атласы, представляя, что бывает абсолютно везде. Она может быть и там, и тут, и даже вон в этой стране с труднопроизносимым шипящим названием. Интересно, у них такой же шипящий язык?

Сакура не сразу обращает внимание на зазвонивший телефон. Сначала закладывает открытый учебник тетрадкой, а только потом отвлекается на раздражитель.

И поспешно отвечает, увидев имя звонящего:

— Да?

— Как себя чувствуешь? — нейтрально интересуется Мадара. Звучит так, будто они не заканчивают разговаривать днём, а просто на время прерываются, чтобы продолжить под вечер.

Улыбнувшаяся Сакура прислушивается к зову. Его нет. А те мелкие дёрганья на протяжении дня… вряд ли они считаются за непорядок. В масштабе происходящего, конечно.

— Больше не задыхаюсь, — пожимает плечами. — А ты? Ты в порядке?

Мадара секунду молчит. Не то чтобы это хороший знак...

— Разве ты это не определяешь по зову? — наконец отвечает он, что у него получается более, чем уклончиво.

— Зов дёргается весь вечер, — Сакура подбирает ноги под себя и выпрямляется.

В его большом вертящемся кресле ей удобно и тепло. Нагретая мягкая поверхность будто задерживает температуру, поэтому плед — просто приятное дополнение.

— Я и забыл, что у нас не всё стандартно, — усмешка звучит в голосе раздражающим элементом.

— Это не смешно, — тихо говорит она, рассматривая левую коленку. — Это больно.

— Мне жаль, — второй раз за день признает соулмейт и медленно и глубоко вдыхает. — Сакура, насколько это было… сильно?

Она задумчиво прикусывает верхнюю губу, пытаясь подобрать ёмкое словосочетание, но у неё мало что выходит.

— Как если бы из тебя росла нитка, и её вдруг попытались бы вырвать, — вместо описания приходится предложить ассоциацию. — А когда ты был ранен… ну… когда Ино ещё тебя… починила… тогда вообще похоже на взрыв.

Ещё несколько секунд проходит в молчании. В этом нет ни уюта, ни тепла, как в молчании с Ино. Сакура неосознанно докусывает губу так, что чувствует во рту металлический привкус. Приходится облизать и впиться в нижнюю.

— Интересно, у такой сильной связи вообще есть плюсы? — мрачно спрашивает соулмейт, и похоже, что вопрос риторический.

Потому что сама Сакура особых плюсов не видит. То, что она их не видит, не значит, что их нет, но пока ни один из плюсов не проявился. Разве что возможность поиска, но и та кажется совершенно бесполезной, если никому из них не грозит опасность. В создании виртуальных карт люди превзошли любой зов.

— Если и есть, мы пока об этом не знаем, — ворчит Сакура и спускает одну ногу на пол, чтобы развернуть кресло к окну.

Вечерний вид на улицу подталкивает к осознанию, что без соулмейта прошёл целый день.

— Я буду осторожнее.

Сакура опускает веки, вспоминая слова Изуны и свой антидыхательный приступ. Мадара обещает ей это ничуть не успокаивающим тоном, но хочется верить, что он действительно не пострадает. И дело даже не в зове.

— Я волнуюсь не потому, что мне больно, — решает прояснить, — а потому что больно не только мне.

— Я не могу пообещать, что ты больше не почувствуешь связь, — Мадара признаётся без эмоций в голосе.

Это оказывается почти болезненно. Другими словами, Изуна оказывается прав. Чтобы победить, нельзя только защищаться... Но неужели чтобы победить, нужно испытать боль? Почему не попытаться её избежать? Или... или всё настолько — Сакура давит в себе «плохо» — нехорошо? Может ли она сейчас спросить его об этом? Принесёт ли ответ спокойствие?

— Просто не умирай, — собравшись с силами, предлагает она соулмейту. — У меня не настолько длинные волосы…

— То есть, когда отрастишь, я могу об этом подумать? — иронично колет её Мадара.

— Тебе придётся долго ждать, — не менее иронично отбивает Сакура, внутренне гордясь собой и даже ощущая кроху азарта.

— Твоя поддержка вдохновляет, — он всё-таки усмехается, наверное, не выдерживает, и Сакура смеётся, прижимаясь к нагретой спинке стула спиной. Она действительно понимает шутку.

Сквозь потрескивания связи пробивается жизнерадостный голос Хаширамы. Сакура уже готовится к тому, как он будет вмешиваться и смеяться на фоне, но... Почему-то именно этот момент соулмейт решает выбрать для конца разговора. Сакура только успевает услышать, как Хаширама спрашивает что-то, оканчивающееся её именем, как Мадара мгновенно желает ей спокойной ночи. Что такое?.. Наверное, у них тоже должен быть разговор? Или должно начаться важное дело? Не спрашивать же... Тем более, если важное, вряд ли Мадара ответит.

И даже не смотря на это... От его голоса, далёкого, но всё же услышанного, Сакуре тепло внутри — будто в груди появляется чашка с горячим чаем и прогревающим тело паром. Развеянный Ино страх окончательно испаряется и даёт место странному кипучему энтузиазму. От него хочется спрыгнуть с кресла, схватить в охапку учебники и читать каждый по очереди до самого утра. Люди очень умно поступают, когда создают телефоны. Интересно, а как они общаются до них?..

Сакура на волне будоражащего подъёма, прищёлкнув пальцами, открывает заметки. Надо записать до того, как забудет.


Примечания:

Шутка про август оказалась не шуткой, и я врываюсь с главой уже в начале сентября.

Глава опубликована: 01.11.2024

46. Догадываться о неочевидном.

— А какая разница, на себя или от себя?.. — Сакура вертит в руках подметательную штуку.

У нее длинная ручка, с ней удобно сметать рассыпавшийся по полу кунжут, но… Изуна, который стирает брызги кунжута со стола и, заодно, с плиты, предлагает ей мести не на себя, а от себя. Но на себя — гораздо проще!

— Так ты не швыряешь кунжут себе под ноги, — младший Учиха вытряхивает специальную ткань для протирания поверхностей в мусорное ведро, промывает под струей воды и одновременно с этим монотонно объясняет.

Большое спасибо, думает Сакура и на всякий случай приподнимает ноги по очереди, чтобы проверить: прав он или нет?

Кунжут рассыпается не случайностью, а Роши. Пока Изуна готовит лапшу с морепродуктами, а Сакура вертится под его локтем, выспрашивая то то, то это, Роши запрыгивает на стол и хвостом сметает маленькую стеклянную банку с приправой на пол.

Младший Учиха на него даже не ругается, только медленно-медленно вдыхает, чтобы выдохнуть через полусжатые губы и взяться за уборку.

— Кофе? — предлагает Сакуре Изуна мельком, закончивший со своей частью.

Она, зевающая, заметает в совок горку кунжута и не сразу понимает, что это ей, а не мысли вслух. Кофе не кажется чем-то вкусным, разве что тот, как в кафе, сладкий и с толстым слоем взбитой пены. Но Изуна такой делать вряд ли умеет, он пьет его только что из джезвы и без любой, даже нетолстой пенки, даже без сахара!

— Нет, — она отрицательно качает головой и убирает совок туда, где стоит мусорное ведро, а подметательную штуку пристраивает около стены.

— Тогда крепкий чай, — Изуна кивает сам себе, посмотрев на нее оценивающе. — Тебе бы… Может, еще поспишь?

Сакура снова качает головой. Сна уже чересчур, а тело после него тяжелое и неповоротливое, будто всю ночь парило над кроватью и растеряло все навыки движения. Не помогают даже движения, которые она запоминает из показанной Мадарой зарядки. Может, нужно было повторять несколько раз по кругу?.. А если поспать еще пару часов, то она просто не встанет с кровати, когда откроет глаза.

Погода тоже не делает лучше. Хмурое, затянутое серой облачной пленкой небо, нависает над городом и сыплет на крыши и улицы снег. Сакура старается не представлять, как сейчас кому-то на улице.

Крепкий чай оказывается чересчур крепким. Вдобавок Изуна заваривает полупрозрачно-желтый, а не коричневый, какой обычно берет Мадара.

— Бодрит, — обещает он, когда ставит перед ней чашку.

Что же, если он и бодрит, то точно горькостью… впрочем, спустя некоторое время, после пары мелких глотков, Сакура признает: внутри становится чуть лучше. Еще спустя время, когда Изуна заканчивает варить себе кофе, она даже находит желание спросить о том, что ее удивило вчера.

— А что можно написать человеку, которого я напугала?

— Кого это ты напугала? — севший напротив Изуна берет свою кружку в обе ладони и упирается локтями в стол.

Думающая над тем, что оказала на Ханаби ледяное впечатление похожее на то, какое умеет оказывать Мадара, Сакура пожимает плечами.

— Подругу Ино. Она приняла меня за неприятного человека, — объясняет, четко осознавая, что сама не разберется.

У приподнятых бровей Изуны очевидно есть значение. Скорее всего, вопросительное. Но она честно делает непонимающий вид. Для загадок у нее сейчас нет сил.

— Та девушка, с которой ты общаешься? — зачем-то уточняет он.

Сакура кивает, считая это очевидным. Кроме Ханаби у нее не появляется никаких новых собеседников на постоянной основе.

— Тебя так это волнует?

Изуна задает странные вопросы. Ее волнует то, что она не может общаться так, как умеют все вокруг. То есть, не про всех же можно сказать, что они неприятные? Значит, нужно узнать, как у людей получается быть приятными. Конечно, нельзя стать такой для всех, Мадара говорит ей об этом, да и мнение чужих людей ее не особенно трогает... только Ханаби уже не чужая.

— Ты была просто сдержана, — пропуская паузу, в которой он возможно вспоминает свою посильную слэнговую помощь, замечает Изуна. — Некоторые эмоциональные люди принимают это за холодность. Тебе не обязательно быть дружелюбной и милой, если речь идет об общении. Сдержанность не так уж и плоха. Я бы сказал тебе что-нибудь вроде: будь собой. Но быть тобой — это быть ужасно невежественной. И не надо так смотреть. Я констатирую факт, а не унижаю тебя. Ты же в этом не виновата.

Он говорит это небрежно и таким тоном, который должен показать: это очевидно, но я, так и быть, разъясню. Но Сакура, смотрящая на него большими глазами, все равно преисполняется признательностью. Изуна, может и не собираясь, очень поддерживает ее. Даже если делает это со скучающим лицом.

— Спасибо, — говорит ему она честно.

Изуна делает вид, что ничего не слышит, и отпивает наконец-то свой кофе. А Сакура задумывается.

Если посмотреть на братьев Учих, то они скорее сдержаны, чем эмоциональны. Если, конечно, не брать в расчет экстренные ситуации, где они сходятся и начинают ссориться так, что дрожат стены. Но сдержанность, после того, как она получает имя, не кажется такой уж и пугающей.

Интересно, а Ханаби эмоциональная или Сакура действительно переписывается с ней как-то не так? Возможно ли это понять? И как научиться отслеживать это в процессе? Потому что с Ханаби не хочется быть неприятной. Она своеобразная и может пугающе обратиться по имени, но она подруга Ино и кажется очень интересной.

— Напиши ей, что привыкла общаться вживую, — советует Изуна, как-то подозрительно проявляя участие. — Люди могут общаться в жизни и в интернете по-разному. К слову, люди с разными собеседниками общаются тоже по-разному. Не извиняйся за то, что общаешься без, — он делает рукой какое-то витиеватое движение, — эмоциональных всплесков.

— Спасибо, — с задержкой говорит ему она во второй раз.

— Чай остыл, — вместо «пожалуйста» отвечает Изуна и приподнимает подбородок, указывая направление.

Сакура опускает взгляд на чашку и вздыхает. Действительно, остыл.

Вместо того, чтобы сбежать в комнату и начать присматриваться к химии, Сакура прилипает к Изуне. Осторожно, как ей кажется — незаметно, но намертво. Она внимательно следит за тем, как он разделывает рыбу и как обращается с духовкой, с безопасного расстояния. Заметивший наблюдение Изуна оставляет на нее овощи, как в прошлый раз, и Сакура тренируется в шинковке.

— Да не так, — с легким раздражением в тоне останавливает ее младший Учиха, когда она берется за помидоры.

Он отходит от сковороды, в которую только что опускал куски рыбы, и огибает Сакуру сбоку. Она удивленно следит за его движениями и замирает, когда ощущает Изуну настолько близко, что становится не по себе.

Нависший сзади младший Учиха кладет ей руку на ладонь, держащую нож, слегка поправляет пальцы и сжимает поверх своими, а второй рукой придерживает несчастный помидор. Нож приходит в движение.

Управляемая чужими действиями Сакура с удивлением понимает, что сложность в отсутствии навыка. Изуна делает это даже с такой помехой, как ее рука на рукоятке ножа, очень ловко.

Резать что-то, направляемой таким учителем, опасно и забавно одновременно. Сакура опасается, что пальцы соскользнут, но Изуна поправляет ей их снова и советует запомнить расположение.

Пока у него есть настроение, можно узнать что-то новое. Решив этим воспользоваться, Сакура расходится вовсю. Как долго нужно учиться, чтобы уметь так же? А в прошлый раз помидор она резала по-другому — почему? А почему рыбу он разделывает одним ножом, а резать овощи нужно другим? Зачем на ноже бороздки? А как выбрать идеальный нож?

У Изуны действительно есть настроение, он отвечает и даже не предлагает спросить у кого-нибудь еще! К сожалению, овощи кончаются раньше, чем вопросы.

— Ого, — с восторгом восклицает она, когда два помидора, практически ее стараниями, оказываются превращены в идеальные ломтики.

Запрокинув голову, чтобы посмотреть на выражение лица Изуны, Сакура сталкивается с нечитаемым серьезным взглядом. Изуна смотрит на нее сверху-вниз с неоформленным, но распространяющимся вокруг него как запах кофе подозрением. Что не так?

— Мы даже остались с пальцами, — осторожно пытается пошутить Сакура.

Он закатывает глаза и отпускает ее, беззвучно пробормотав что-то себе под нос. У неприятного ощущения, всплывшего внутри, почти сразу рассеивается радиус действия.

Сакура оборачивается и приподнимает брови, почти как Мадара. Что это было?

Но ее попытку быть внушительной мастерски игнорируют. Изуна отходит к плите проверить рыбу, а Сакура решает, что спокойно проживет и без уточняющего вопроса. Это имело бы смысл с Мадарой, но Изуна и хитросплетения его мышления волнуют ее меньше.

Изуна присматривает за ней все время, что она находится в поле его зрения. Что бы он там не решил или не подумал, Сакура даже не пытается гадать. Для нее нет смысла молчать и вот так приглядываться. Ей проще спросить, но, возможно, это часть игры? Изуна же любит такие игры. Ну в этот раз она не лежит на кровати обессиленным желе и может выдержать ожидание.

Они успевают пообедать и перемыть посуду, а Изуна так и не выставляет претензии. Зато выдает планшет. Нельзя сказать, что Сакура очень этим расстроена.

Она берет кружку зеленого чая в комнату и усаживается на подоконник, предварительно завернувшись в плед, и собирается узнать: что из себя представляет химия? Первый урок даже демонстрирует заставку… Но от рабочего настроения не остается ничего, стоит зазвенеть телефону. Едва удается не уронить планшет.

Изуна точно не оценит, думает Сакура, успевшая схватить гаджет за край. У нее сердце чуть из груди не выпрыгивает.

Неясно, что, но что-то определенно подсказывает: реагирующий на прикосновения экран отреагирует на приземление не так, как на приложенную подушечку пальца.

Резко полоснувшая надежда не оправдывается — звонит не Мадара. Сакура старательно давит разочарование, принимая вызов.

— Привет, — спокойно говорит Шизуне первой, — мне недавно звонила Ино, и мне показалось, что у нее что-то случилось. Ты не могла бы у нее узнать, что происходит? Мы с ней в последнее время редко общаемся... Лучше, если спросишь ты.

Удивленная Сакура хмурится.

Сначала у этого предупреждения нет никаких связующих ниточек с той Ино, с которой она разговаривала еще вчера и у которой все казалось нормальным. Что может случиться? На нее нападают еще раз? Может, как раз наоборот, и похитителей волос находят? Тобирама ведь тоже обещает подключиться к поискам…

По спине бежит холодок, не зависящий от порывистого ветра за окном.

Так, но Ино же планировала звонить Шизуне совсем не по поводу… Сакура почти хлопает себя по лбу.

— Ино случайно не спрашивала, как ты себя чувствуешь и что вообще у тебя происходит? — с осторожностью интересуется она.

Шизуне издает задумчивый звук, и пока она медлит перед ответом, Сакура спрыгивает с подоконника. Второй раз планшет она — в случае чего — может и не поймать, не стоит искушать судьбу и собственную ловкость. Кресло манит не так, как заправленная ей же постель. Сакура делает выбор в пользу последней и уютно устраивается на животе, подпихнув под него подушку.

— Мне показалось, что она о чем-то догадывается, — признается Шизуне с какой-то неловкостью. — Я не хотела ей говорить сейчас. Она очень остро реагирует на все, что со мной случается.

Да, это очень похоже на Ино...

— Это я ей рассказала, что случилось, — признается она с надеждой, что Шизуне не рассердится.

— Я подозревала, — без легко опознаваемых раздраженных ноток вздыхает Шизуне. — Пожалуйста, не делай так больше, я понимаю, что Ино хочется рассказать все, но я хотела бы сама решать, рассказать кому-то или нет. Хорошо?

— Извини, — пристыженно говорит Сакура.

— Я принимаю извинения, — ровно соглашается Шизуне. — Ничего страшного, я бы все равно рассказала ей, только позже. Но мне не нравится, что кто-то рассказывает обо мне раньше меня.

— Я больше так не буду, — немного приободренная Сакура ерзает на подушке животом, чтобы устроиться удобнее. — У тебя все хорошо?

— У меня да. А вот Шисуи не очень доволен свалившимся больничным, — Шизуне вздыхает. — Мне немного не хватает прогулок, но я надеюсь, что твой соулмейт разберется с… с тем, что он натворил.

Сакура вспыхивает, но возникшее понимание, что Мадара действительно выбрал такую работу сам, ее гасит. Она до сих пор не понимает, как можно бить людей. Просто так. За деньги. И это не кажется ей лицемерным, потому что ее желание навредить девушке — это не для чьего-то развлечения. Сакура не может разобраться в этой паутине, но знает — она попытается ударить, если девушка с родинкой нападет на нее снова. Это будет не для удовольствия и ей за это не заплатят, но она очень постарается.

Пауза слишком затягивается.

— Он говорил, что все скоро закончится, — тихо говорит Сакура, вспомнив, о чем шла речь. — Мадара сейчас… разбирается.

Шизуне пару секунд молчит.

— Как ты себя чувствуешь? — она спрашивает, пропуская неловкое прокашливание.

Сакура неопределенно пожимает плечом и хочет уронить лицо в одеяло, но вместо этого отвечает:

— Он уходит, связь постоянно дергается, и я не знаю, что делать. Надо не волноваться, но я пока так не умею…

— Надо заняться чем-то сложным и интересным, — просто и понятно отвечает Шизуне.

Сакура хмуро вспоминает все мысли, которые хочет записать в заметки и которые разлетаются по темным углам головы, стоит только их попробовать подтянуть поближе. Не то чтобы Шизуне рассказывает ей что-то новое. Ино говорит очень похоже, только еще советует заняться учебой.

Но чем же сложным и интересным ей заняться, если даже читать не хочется?

Изуна не рад ее пристальному вниманию. Вид сбоку на то, как он зачем-то вытаскивает продукты из холодильника, становится скорее нервным, чем занимательным. Сакура, прищуриваясь, следит за каждым контейнером или упаковкой, которые он составляет на стол.

Ей не совсем понятно, зачем вытаскивать из холодильника всю еду, но в исполнении Изуны это выглядит агрессивно.

— А зачем ты это делаешь? — не выдерживает и осторожно спрашивает Сакура, приглядываясь.

Башенка из коробочки с фруктами, плотно завинченной банки с чем-то буро-зеленым и банки газировки намекающе покачивается. Пристраивающий на нее сверху полупустую бутылку молока Изуна сверкает на Сакуру огненным взглядом.

— Чтобы вымыть холодильник, — раздраженно отвечает младший Учиха. — Чтобы выбросить испортившееся.

На секунду Сакура зависает.

— Но… но разве холодильник не для того, чтобы в нем долго не портилось? — собирая всю осторожность, спрашивает она и готовится к тому, что Изуна снова сверкнет глазами.

Изуна их закатывает.

— Не вечность же.

— А что сколько хранится? А если съесть испорченное? И… как определить, что уже испорченное, а что — еще нет? — вертится вокруг загруженного продуктами стола Сакура, разглядывая то то, то это.

— Если ты съешь испорченное, ты отравишься и заболеешь, — Изуна прекращает делать вид, что ее не слышит, только когда она пытается подлезть ему под локоть. — А срок годности до открытия и после всегда есть на упаковке. Надо просто знать, где искать.

Проведенная на бутылке йогурта демонстрация легко в этом убеждает. Сакура удивленно кивает, понимая, что ее тревога, наметившаяся в будущее, не имеет смысла. Если возможно понять еще до покупки — это же хорошо?

Потому что единственный раз, когда она болеет, ей хочется никогда не вспоминать.

— Еще важен температурный режим, при котором продукт должен храниться… — выложив на стол какие-то коренья, Изуна мельком посматривает на Сакуру. — Тебе это интересно?

— А не должно? — Сакура улыбается, надеясь, что Изуна просто закатит глаза.

— Почему же. Похвальное рвение, — глаза Изуна не закатывает, зато смотрит ими спокойно и насквозь. — Хорошо, что человеческий мир становится тебе интересным.

Где он все это время спит, пока Сакура пытается разобраться в человеках изнутри и снаружи?..

У нее есть, что сказать по этому поводу, но взаимные колкости хороши, когда понимаешь, что подвоха нет. Не зря же Изуна так ее рассматривает, будто собирается на чем-то подловить?

— Но, наверное, так хочется жить без формальных человеческих правил и непонятных отношений с соулмейтом… — миролюбиво добавляет он и опирается об стол ладонями.

А еще без его младшего брата, думает Сакура.

Как Изуна соотносит желание узнать о мире больше и желание избавиться от правил и соулмейта?..

Сакура наоборот старается больше узнать об этих правилах! И, между прочим, привлекает к этому почти всех, кого может! Пускай не все эти правила разумны, и кое-где приходится идти на сделки между желаемым и возможным… но она действительно старается. Как и старается понять Мадару.

Да, она хочет однажды, когда научится всему, жить одной. Но это разве плохо? Или… Он про возвращение на небо?

Если да, то Изуна плохо помнит, что это причинит боль не только Мадаре, но и ей самой. А Сакуре не хочется ни страдать, ни делать больно соулмейту.

— Я не могу вернуться на небо, — без особого желания напоминает ему она, чувствуя, как внутри дергается тоска.

— Я помню, — с подкупающей безмятежностью кивает Изуна. — Но кроме твоего мира существует еще и наш. И я хочу тебе напомнить, что Мадара найдет тебя по связи где угодно.

Чисто теоретически, это не совсем так. Сакура все-таки знакомится с большим городом, пускай и мельком, и она думает, что если сбежать с помощью автобуса или метро, а потом постоянно менять места, то…

Заметивший ее задумчивость Изуна очевидно принимает его за желание попробовать.

— Вы только перестали друг друга кошмарить, — вкрадчиво говорит он. — Не надо все портить. Я не знаю, что ты задумала, но вот тебе вводные. Мадара принимает тебя, выполняет твои капризы, гуглит всякую чушь и объясняет тебе кучу очевидных вещей…

Он, видимо, может говорить об этом долго.

— Я не хочу, чтобы Мадаре было больно, — перебивает его Сакура и впивается немигающим взглядом Изуне в лицо. — Я хочу, чтобы он был в порядке. Я не собираюсь никуда сбегать!

Уж точно не сбегать.

Не после того, как они действительно стараются. Сакура вспоминает последние прикосновения, когда Мадара держит ее в руках так, будто она снова переживает приступ паники в метро и ее снова нужно успокоить. Внутри всплывает ощущение того момента: что он проникает в нее настолько, что даже если пройдет время, она не сможет это забыть. В груди подозрительно сильно стучит сердце. Сакура прикладывает ладонь к левой стороне и пытается себя успокоить…

Как же получается, что Изуна понимает ее желание однажды уйти — заранее предупредив и объяснив! — если она ни разу о нем не говорит?

Но зов, набухший и дернувшийся мокрой ниткой, больно разрастается и вбирает в себя все мысли, отвлекая от интересного вопроса. Он быстро дергается несколько раз, вгоняя в знакомое бессильное оцепенение, и медленно-медленно растворяется внутри.

Сакура комкает ткань майки, попросту сжав пальцы, и вслушивается в затихающее эхо. Что произошло? Пора звонить Мадаре или, наоборот, рано? Может, надо сказать Изуне?.. Что же делать?

— Эй, — щелчок перед лицом.

Сакура дергается. Поддавшийся в ее сторону Изуна поднимает брови.

— Что-то случилось, — нервно признается она, чувствуя, как после признания страх становится только больше.

Только не снова. Если Мадара…

— Успокойся. С кем случилось? — Изуна придерживает ее за плечо, а потом вдруг резко закрывает глаза. — Твою мать…

— Не сильно, — бормочет Сакура, прислушиваясь к себе снова. — Я… я думаю, что есть зависимость от… не знаю, как сказать… чем сильнее ударят, тем острее я чувствую. Сейчас не очень, но…

— Понял, — отмахивается Изуна и вдруг хлопает себя по карману штанов.

Не сразу уловившая звук вибрации Сакура удивленно моргает. Когда Учиха-младший достает телефон, в теле скапливается прибивающее к полу ощущение. Она не может представить, что это совпадение, что это пишет не Мадара. Сейчас Изуна поднимет глаза и что-нибудь скажет. Что-нибудь плохое. Такое, от чего дышать станет сложнее…

Сакура сжимает губы в тонкую полоску. Ей внезапно хочется ничего не знать. Не чувствовать зов при каждой травме Мадары, вообще не иметь никакой связи, кроме, может, того самого поиска. Стало бы ей легче? Может, внутри бы так не кололо даже без зова?

— У него все в порядке, — после минуты ожесточенного печатания устало говорит Изуна и блокирует экран. — Передает, чтобы ты не волновалась.

Воздуха резко становится больше. Сакура молча упирается в столешницу ладонями и старательно себя успокаивает. Ничего не случается. Мадара в порядке. Не так уж ей и больно. Это закончится, соулмейт же обещает перед тем, как уйти. А он сдерживает обещания.

— Сакура?

Она поднимает ресницы, разбавляя темноту лицом Изуны. Младший брат Мадары смотрит на нее знакомым полу-прищуром, явно позаимствованным, но в его исполнении ничуть не теряющим силы.

— Я не знаю, умирают ли небесные жительницы от паники, — кривит губы Учиха-младший, — но на тебе проверять не хочу. Так что тащи сюда свои учебники или что там у тебя… заниматься будешь под присмотром.

Без присмотра заниматься гораздо удобнее. Но Сакура, изредка чувствующая подёргивания зова, решает: в случае сильного ощущения так будет проще сказать Изуне, что что-то перешло все границы.

В наблюдении Изуны есть вторая сторона. Потому что не только он может наблюдать. Сакура присматривается к тому, как он разбирает и собирает холодильник, как потом сортирует мусор — даже если она уже училась делать это с Ино… Изуна чувствует взгляд не так, как Мадара, либо попросту игнорирует его. Поэтому нет ничего опасного в том, чтобы присматриваться к его спине или к профилю, пока он увлеченно занимается домашними делами.

Сакура представляет, как делает то же самое в крошечной солнечной квартире. От этого становится приятнее.

Изуна говорит о побеге, который все испортит, но не уточняет: что — все? Что именно он испортит? Почему ему не нравится идея научить ее всему и жить с братом снова вдвоем?

На всякий случай Сакура вносит это в список вопросов. И, заодно, записывает еще один, который стоило сформулировать сразу после разговора с Изуной: как люди догадываются о чем-то неочевидном? Или хотя бы подбираются близко к правде… Это действительно удивительная способность. Присуща ли она всем людям, можно ли ее развить и если да, то как?

Сакура вздыхает, представляя себя с набором человеческих навыков. От бесстрашного похода по оживленной улице до умения вычленить из мелких действий какой-то общий смысл. Для этого ей нужно узнать столько, что она даже не представляет, как это сделать быстро. Интересно, а быстро ли это получается у Ино?

Задать вопрос в смс становится уже чем-то привычным, и Сакура кладет телефон перед собой в ожидании. Ино отвечает спустя минут семь, когда Сакура уже собирается отвлечься на физику:

«В новой среде очень быстро учишься, если окунаешься в нее без поддержки. Мне пришлось справляться со всем одной. Это очень мотивировало. Но я могла вернуться в любой момент, поэтому мне не было очень страшно».

Текст не передает эмоций, но Сакура уверена: вряд ли это теплые воспоминания. Ино приходится отрезать свои волосы, чтобы получить документы, и это очень рискованно. Когда она хочет сделать так же, Мадара приходит в ярость.

Ино так хотела жить среди людей? Неужели только из-за любопытства? Человеческий мир интересный и такой разный, но стоил ли он добровольного спуска? Видимо, да.

Чтобы понять и узнать его полностью, приходится столько усваивать. И Ино с этим справляется.

«Знаешь, ты могла бы написать обо всем этом учебник», — пишет ей Сакура сначала в шутку, а потом задумывается всерьез.

Ведь такой учебник стал бы большой опорой для всех спускающихся девушек! Никаких формул, которые нужно выводить, только определения, много-много упражнений и теории!

«Предлагаю соавторство. Будем писать вместе. Можем захватить еще и Шизуне. Тройной опыт!», — отвечает Ино мгновенно.

Еще она добавляет, что Шизуне им нужна точно — у той есть какой-то хитрый способ выживания на улице. Сакура силится вспомнить, потому что Шизуне определенно упоминала свой опыт, правда, очень давно… но так и не вспоминает.

Чтобы дольше не мучиться, она решает об этом не думать и просит Ино перезвонить Шизуне и объяснить ей, что все у нее в порядке. Ино отвечает текстовым смехом и обещает, что вечером обязательно это сделает.

Но неприятные мысли вылезают с другой стороны. Уже в который раз Сакура представляет, что вот, Мадара возвращается, и после того, как никому из них уже не угрожает опасность, они берутся за поиск девушки с родинкой. Ее ведь нельзя просто так забыть и оставить, несмотря на то, что Ино предупреждает всех через Цунаде-сама и бабулю Чиё.

Только что они сделают, когда ее найдут?

Мадара обещает, что она пожалеет. В его голосе звучит такая уверенность, что даже спустя время Сакуре страшно. Что он сделает с ней? С ее помощником? Насколько это будет больно? И насколько это станет гарантией, что они так больше не поступят?

Как вообще людей можно заставить что-то не делать? Или, наоборот, сделать?

Нельзя же постоянно за ними следить? И… и если сделать им больно… они могут остановиться?

Она вспоминает самый страшный вечер в своей жизни, перебивший даже первый спуск. Мадара умирает у нее на руках, а она не может сделать с этим ничего. Вот тогда ей хочется, действительно хочется, сделать нападающим так больно, чтобы они не смогли встать. Чтобы, как говорит Мадара, пожалели, что решили делать на них бизнес.

Имеет ли смысл такая жестокость? Сакура узнает, что желание ударить в ответ появляется у всех. И как бы это ни было по-человечески, возможно… если это способ прекратить нападения на спускающихся девушек — им стоит воспользоваться.

Это почти доводит ее до нового всплеска тревоги. Вовремя почувствовавшая дискомфорт Сакура трясет головой и решает, что лучше физика, чем мысли о парикмахерах и о том, как им хочется сделать больно.

Но учеба действует совсем не так, как ожидается. За день скапливается так много вещей, о которых не хочется думать, что они не помещаются в голове. А при попытке от них отрешиться, только сильнее отвлекают.

Изуна, перебравшийся с планшетом, своими тетрадями и Роши на кухню, покашливает, когда Сакура нервно зачеркивает не сложившееся физическое уравнение.

— Тебе нужна помощь?

Она трясет головой, не сводя взгляда с прорвавшейся под нажимом страницы. Сакуре нужно, чтобы навязчивые жуткие мысли прекратили атаковать голову. Вряд ли Изуна способен чем-то тут ей помочь.

Ино и Шизуне дают схожие советы, и Сакура решает им последовать. Интересно, но сложно? У нее есть идея.

Ханаби отвечает на скромное: «я не хотела тебя обидеть», отрицанием и почти сразу добавляет, что сама иногда бывает не в настроении общаться. Не зная, как объяснить, что она по-другому пока не умеет, Сакура берет с нее пример. Шлет ей дружелюбную желтую штуку, которыми пользуется после реплик Ханаби. Получив такую же в ответ, наконец-то расслабляется.

Они болтают о работе Ханаби, о том, как она любит готовить сладкое дома — к просмотру фильма… Сакура удивленно узнает, что у людей есть целый культ еды за просмотром каких-то видео. Она не понимает, зачем совмещать, ведь тогда нужно отвлекаться на жевание… Но люди вообще местами необъясняемые, поэтому она решает не спрашивать. И в ответ рассказывает о том, что долго пытается понять, что вкусного в кофе.

Ханаби, посылая ей пару смеющихся желтых штук, объясняет: не весь кофе горький. Можно попробовать с корицей, с тыквой, с лавандой, с мороженым, с лимоном, даже с алкоголем… Зачем добавлять резко пахнущий алкоголь, от которого люди становятся немного неадекватными, Сакура не понимает тоже. Но вежливо замечает, что хотела бы попробовать все.

И Ханаби, будто ожидая этого, предлагает им встретиться.

«У меня есть целый список кофеен, где готовят божественный лавандовый раф!».

Сакура, прочитавшая сообщение, зависает. Даже откладывает телефон, чтобы немного подумать. Вот и правда — интересно, но сложно. А еще страшно.

При мысли, что она останется с человеком один на один, без соулмейта, без Ино или Шизуне… У нее был опыт с Конан. Да, она изначально не была настроена к ней хорошо. Но что, если Ханаби что-то не понравится, и она бросит ее одну? И что, если Сакура сделает что-то неправильное снова? А она сделает.

Внутри все сжимается похлеще, чем во время дернувшегося зова. Она прикусывает губу и не может оторвать взгляд от горящего экрана. У вдумчиво пишущего что-то Изуны замирает рука над бумагой.

— Что-то случилось? — напряженно спрашивает он.

Повисшие на кончике носа очки вот-вот ударятся стеклами об исписанные синие страницы тетради. Во взгляде, только что бывшем сосредоточенным, проступает тревога.

— Не зов, — быстро отвечает Сакура.

Изуна медленно вдыхает, сдергивая с лица очки.

— Тогда что?

Сакура подтягивает колени к груди и думает, стоит ли ему рассказывать или просто что-нибудь соврать? Ничего страшного, решает она, в конце концов, Изуна знает об ее знакомстве с Ханаби. Это не тайна.

— Меня пригласили пробовать кофе.

— Звучит трагично, — приподнимает бровь Изуна, прищелкивает пальцами в воздухе, как если бы что-то вспоминает. — А, точно. Боишься, что заблудишься?

— Что я все испорчу, — передергивает плечами Сакура, думая, стоит ли узнать про Ханаби все-все-все у Ино.

Определенно стоит.

— Ну испортишь и испортишь, — Изуна закатывает глаза и встает. — Никто от этого не умрет. И кто это тебя приглашает пить кофе? Ты не любишь кофе.

— Я не люблю такой, какой пьешь ты. Мне сказали, что бывает с лавандой, корицей, лимоном… — перечисляет по пальцам она, вспоминая, какой еще. — Я не знаю, что такое корица и лаванда, но звучит красиво.

Изуна, только повернувшийся к плите, оборачивается на нее через плечо со сведенными на переносице бровями. Он достает с верхней полки свой кофе — Сакура предчувствует запах на всю кухню — и что-то недолго ищет там же, передвигая емкости. Спустя минуту выуживает небольшую прозрачную банку и протягивает Сакуре.

Она, перегнувшись через стол, берет холодное стекло и удивленно приподнимает брови. Внутри какие-то коричневые полоски, загибающиеся вовнутрь. Это что?

— Это корица, — поясняет Изуна, насыпая в джезву кофе. — Понюхай. Нравится?

Открыв банку, Сакура достает одну полоску. Пряный сладковато-терпкий запах окутывает кухню. От него, необычного и такого странного, почему-то становится очень тепло. Сакура медленно вдыхает и поднимает взгляд на Изуну.

— Нравится, — кивает она, вдыхая снова. — А что с ней делают?

— Измельчают в порошок и добавляют в десерты или в напитки. Много куда…

Сакура осторожно пробует палочку на зуб. Пряно. Даже едковато. Странный вкус. Она задумчиво растирает привкус по нёбу.

— Хочешь попробовать в кофе? — Изуна говорит это нейтрально и вскользь, но звучит как хорошее предложение. — Могу разбавить молоком.

Он подозрительно доброжелателен, особенно после того, что ей сегодня говорит. Но Сакура решает, что это момент отвлечения. Сглаживание сказанного. Как бы он ни относился к ней, а она к нему… им приходится быть в нейтральных отношениях ради кого-то третьего. Наверное, у людей есть обозначение для этого ощущения, но спрашивать не хочется.

Осторожно пробуя кофе с молоком, сахаром и корицей, Сакура признает: это не так уж плохо. Даже вкусно. Стоит добавить еще сахара и молока, чтобы горечи не было совсем, но…

— Мне нравится, — признается она Изуне, который пьет скулосводительный черный и без сахара.

Ино учится на практике и окунается в человеческий мир без дополнительного опыта «до» и без соулмейта, который может помочь.

Сакура, отпивая еще кофе, пишет согласие Ханаби. Потом записывает в свой список вопросов: «как люди догадываются о неочевидном» и «что нужно узнать о человеке, чтобы с ним хорошо общаться».

Если справляется Ино, значит, Сакура должна попробовать тоже.


Примечания:

С наступившим!

Я думала, что потрачу на редакцию часок, а в итоге потратила почти сутки.

Ино, Сакура и Шизуне любят круговую связь почти так же, как и я хд

Глава опубликована: 01.11.2024

47. Кого не хватает для безопасности.

Сакура в полусне спихивает с себя тяжеленного Роши. Сквозь раннее утро — полутьма за окном — ей чудится, что это уже раз третий или четвертый…

С Роши невозможно договориться. Он приминает часть одеяла лапами и устраивается в нем, как в большом гнезде, а при попытке сдвинуть — шипит и выпускает когти. Еще вечером она впускает его в комнату, потому что он мерзко орет и царапает дверь. И теперь, медленно просыпаясь, очень об этом жалеет…

Роши обтирается об ее лицо жесткими усами и мрявкает прямо в ухо. Дернувшаяся Сакура с усталым стоном переворачивается на другой бок, оставляя наглому коту одеяло. Но тот этим не удовлетворяется — проходится по ее голове…

— Уходи-и-и-и… — воет Сакура, натягивая одеяло на голову.

Роши еще раз мрявкает, что очевидно означает «нет», и начинает карабкаться ей на плечи. Сакура готовится уже выбраться из убежища, чтобы выставить кота в коридор… но кот вдруг пропадает. Наверное, она все-таки разбудила Изуну…

Но… но почему тогда кто-то шумит в прихожей?

Сакура выбирается из-под одеяла, сонно моргая, обводит Изуну взглядом и хочет уже спросить: «а кто пришел?», когда понимает, что Изуны тут нет.

— Ой… — она хлопает ресницами и машинально садится.

Мадара сверкает взглядом на притихшего у него в руках кота. Роши вжимает уши в голову и выдает что-то более-менее похожее на кошачьи извинения. Мадара спускает его с рук на пол, наклонившись как-то очень тяжело, и Сакура отмирает.

Выпутаться из одеяла несложно. Она справляется за пару секунд и спрыгивает с кровати. Подставивший руки соулмейт ловит ее, впуская в кокон из тепла и знакомого запаха. Влетевшая в него Сакура обнимает крепко-крепко. Поднявшийся к горлу несглатываемый ком вынуждает дышать быстро и поверхностно.

Она, запрокинув голову и опершись подбородком о чужую грудину, вдруг замечает странное. На лице Мадары можно ожидать чего угодно, но только не выражения, которое сложно себе представить. Ему больно.

И вместо: «я так скучала», вырывается:

— Что случилось?!

— Немного помяли, — успокаивает ее Мадара, слабо приподнимая уголки губ, — все хорошо.

— Точно? — беспокойно вскидывается Сакура, отстранившись.

— Будь уверена.

Не то чтобы она уверена. Соулмейт зачастую не показывает, что ему больно. А тут у него даже лицо меняется! Наверное, что-то серьезное. Она уже готовится обрушиться на него горой вопросов, но Мадара успокаивающе проводит рукой по ее плечу и возвращает поближе к себе. Поддавшаяся Сакура смотрит ему в лицо с тревогой.

— Даже не трещина в ребре. Так. Ушибы, — соулмейт чуть наклоняется к ней.

Сакура трясет головой. Прячет влажные глаза за упавшими на лицо волосами. Когда Мадара с едва слышным вздохом прикладывает ее к груди, все-таки не сдерживается.

— Тут больно? — спрашивает она глухо, положив пальцы туда, где кончаются чужие ребра.

— Немного.

— А тут? — она перемещает ладонь выше.

— Слегка.

— Тут? — Сакура дотрагивается еще выше.

— Почти нет. Но вот тут, — Мадара берет ее ладонь и кладет чуть левее, ближе к боку, — поосторожнее.

Сакура вскидывает голову с возмущением. Сталкивается взглядом с наблюдающим за ней Мадарой. Почему он улыбается? Разве люди должны улыбаться, когда они все в ушибах?

— И… и как долго будет болеть? — не найдясь с выражением эмоций, решает найтись с вопросом Сакура.

Ее пальцы нащупывают повязку и замирают.

— Неделю-две, — Мадара успокаивающе похлопывает ее по руке. — Буду как новый.

— Ты же не собираешься вырасти заново? — бурчит Сакура, которая ничуть не чувствует успокоения.

Усмехнувшийся соулмейт качает головой. Удивительно, но сейчас он, наверняка весь в синяках и с новой заплаткой на теле… не выглядит злым или расстроенным тем, что получил травмы. Будто ему и не больно. Он даже говорит об этом спокойно.

Несложно вспомнить то, каким пугающим кажется Мадара несколько дней назад, когда уходит. Возможно, все агрессивное выливается из него на тех, кто его разозлил? Если он в таком состоянии, то в каком те люди? Они вообще…

Шорох около двери заставляет Сакуру содрогнуться. Они что, все-таки разбудили Изуну?

— Нет, мы не встречаемся, — шепотом передразнивает кого-то Хаширама, держащий в руках свою куртку. — Ну и что ты мне скажешь?

Ого, так вот кто шумел в прихожей!..

— Что ты сейчас закроешь дверь и тихо посидишь на кухне, — вполголоса, очень низко и пугающе сообщает ему Мадара, мгновенно становясь вместо ее соулмейта — кем-то другим. — И не дай Ками-сама тебе разбудить Изуну.

Хаширама как-то теряет весь свой торжествующе-обвинительный вид. Даже его пучок шоколадных волос торчит на макушке не так победно. Он передергивает плечами и еще тише, чем раньше, сообщает:

— Я сначала в душ.

И, подмигнув Мадаре, закрывает за собой дверь.

Тот простреливает ее жутким взглядом, а когда Хаширама хлопает дверью в санузел — это слышно, наверное, во всем доме — то кривится.

— Разбудит Изуну — я его спасать не буду, — говорит, как будто думает вслух, соулмейт. Опускает взгляд на Сакуру. — Что?

— Он же твой друг, — напоминает она ему, думая, что Хаширама не заслуживает быть выкинутым из окна. Даже если кого-то будит.

— У нас не такая дружба, как у тебя и твоей Ино, — Мадара гладит ее по затылку, перебирает в пальцах короткие пряди.

Ну и зря. Такая дружба, как с Ино, и кстати — с Шизуне, никому бы не помешала… Они-то уж точно не дали бы ее в обиду какому-нибудь Изуне.

Но что-то они ушли от важной темы. Нет, она не даст себя провести.

— А где еще болит? — Сакура пытливо всматривается в его лицо.

— Бедро, — подсказывает ей Мадара и переводит тему. — Если не собираешься спать, идем на кухню.

Сакура косится на незаправленную кровать и на уже устроившегося на подушке Роши. Даже если бы она собралась, вряд ли бы у нее вышло.

Да и кто выберет сон, когда возвращается соулмейт? Впрочем, он-то как раз может и выберет?.. Мадара выглядит действительно уставшим. Даже не так. Вымотанным.

— Ты не хочешь спать? Я могу проводить Хашираму, — шепотом говорит она и приподнимает подбородок повыше, — ну, сама.

— Не надо, — соулмейт не отводит от нее внимательного взгляда. — Я в порядке.

Сакура поджимает губы.

В порядке? С больными ребрами и бедром? Ну конечно. И, насколько она помнит по вчерашним приступам, не спит он до позднего времени. А сейчас… предположительно чуть больше, чем семь утра? Она задумывается об этом и не замечает, что что-то притягивает Мадару к ее лицу. Он, склонившись, слабо улыбается — или так падает тень? Твердые пальцы очерчивают уголки ее губ. Сакура удивленно приоткрывает рот. Прикосновения прослеживаются очень чувствительно. И приятно. Даже очень… В голове стучит маятник: поддаться или нет?

Это длится всего пару секунд. Мадара отпускает ее лицо до того, как она находит решение.

— Как ты себя чувствуешь? — и переводит тему до того, как Сакура успевает что-то сказать. — Изуна вчера весь вечер за тобой следил.

— Ну… думаю, он испугался, когда нашел меня в комнате, а я не могла дышать, — Сакура пожимает плечами, думая, что бесполезно переводить ее обратно.

Сейчас ее устроит что угодно, любое неболезненное прикосновение, только бы соулмейт был рядом. Потом она обязательно это все прояснит, но сейчас…

Рука Мадары крепко сжимает ее плечо. Не больно. Не страшно. Но Сакура чувствует повисшее между ними напряжение как медленно нагревающийся и желтеющий свет, наполняющий комнату. Она и забывает, как легко с ним переступить через неясную черту, чтобы потом угадывать по поведению.

Сейчас ей не хочется поднимать напряжение еще выше.

— Я не мог решить проблему иначе. Прости меня за это, — соулмейт смотрит на нее, и кроме ожидания на его лице мелькает что-то еще. Всего несколько мгновений, но она замечает и даже распознает. Сложно не узнать сожаление. Мадара просит прощения не потому, что должен.

Внутри вздрагивает большое и холодное море. Сакура стирает его брызги с ресниц, вспоминая жуткий вечер и понимание, что никто не придет и поможет ей дышать своим примером. Мадара плавным движением притягивает ее к себе, избавляясь от напряжения. Всего на минуту, решает она. Но…

— Никаких больше драк? — тихо спрашивает Сакура, которая между теплом и спокойствием или вопросом, не может выбрать первое.

— Никакого избиения людей за грязные деньги, — поправляет ее с иронией Мадара.

— Что, это тоже закончится? — отвечает ему в том же тоне Сакура и, получив пару секунд внимательного взгляда, прячет лицо в чужом свитере.

Лучше бы он реагировал как Изуна… это подозрительное внимание, странное прикосновение к губам. Очевидно, скоро ей придется узнать что-то новое о человеческих телах. Она надеется, что хотя бы это окажется чем-то очевидным и — желательно — хорошим.

— Нельзя избить работодателя и остаться в штате, — наконец отвечает соулмейт и кладет ладонь ей между лопаток. — Я буду чай. А ты?

Сакура хочет кофе, как делает Изуна, с молоком и корицей. Но брать кофе Изуны без Изуны она точно не решится… И варить его надо сначала научиться.

Мадара смотрит на нее, приподняв брови.

— Чай, — без особого энтузиазма отвечает Сакура.

Соулмейт щурится. Потом качает головой и наконец говорит:

— Хаширама варит неплохой кофе.

И когда она расплывается в довольной улыбке, Мадара только снова качает головой. Что вызывает такую реакцию? Длина списка вопросов растет и растет.

Хаширама появляется из душа с распущенными волосами. Они не пушатся, как у Сакуры, и не вьются на кончиках, а лежат россыпью на плечах и спине.

Устроившаяся рядом с Мадарой, который только-только закрыл окно и выбросил сигарету, Сакура округляет глаза. Шоколадные пряди, длинные, блестящие на рассветном солнце, отяжелевшие от воды, выглядят потрясающе красивыми. Проследивший ее взгляд Мадара только странно дергает бровью.

— Это моя майка?

— Конечно. Поэтому и взял. Висела на сушилке! — Хаширама довольно дергает за ткань в районе груди, где блестит принт — тонкая белая полоса на черном фоне. — Ты сутки в душ хотел. Меняемся?

Мадара скашивает взгляд на Сакуру. Несложно понять, что он об этом думает. Ему точно не нравится. Почему-то он принимает Хашираму, своего же друга, за опасность, когда тот оказывается рядом с Сакурой и открывает рот. Это странно, потому что его друг не ощущается опасным. Только не опасным.

— Я не выкину его из окна, — она смотрит на соулмейта большими и честными глазами, даже моргать прекращает.

— Я в полной безопасности! — подтверждает Хаширама и плюхается за стол, оборачивается на плиту. — Вы были слишком заняты для чайника?

— Не беси меня, поставь сам, — сверкает на него взглядом Мадара. — И свари кофе.

Только устроившийся на стуле с удобством Хаширама неохотно поднимается.

— Кофе некрепкий. Не лезь к моей соулмейтке, — отрывисто оставляет указания Мадара, отталкивается от подоконника и, мимолетом потрепав Сакуру по плечу, обещает ей мягко: — Вернусь через пятнадцать минут.

Сакура смотрит ему в спину с каким-то щемящим чувством в груди. Мадара слегка прихрамывает. И это Мадара, который всегда двигается быстро и неожиданно. Мадара, у которого на каждое ее неловкое движение есть всего секунда на бросок навстречу...

Роющийся в шкафчике, где Изуна хранит кофе, Хаширама отвлекается от этого занятия.

— Это для него даже не травмы, — говорит он так же мягко, как и ее соулмейт, подходит ближе и осторожно, явно плохо зная о человеческих границах, похлопывает ее по плечу.

Мадара относится к нему как к кому-то, кто не всегда знает, что делает. Но Сакура находит в тоне Хаширамы и в том, как он легко расшифровывает ее взгляд, серьезную проницательность. Во всяком случае, сейчас он смотрит с пониманием.

Сакура разглядывает его, оказавшегося так близко, и думает, что соулмейт все-таки Хашираме доверяет. Иначе не оставил бы их двоих.

— Я не видела его с травмами, — признается ему Сакура, вспоминая, — только с синяками… и с… ну… да, с синяками.

Ножницы в шее Мадары и пропитанную кровью повязку она помнит хорошо. Настолько, что предпочла бы забыть. Каждая секунда той ночи, когда соулмейт умирает, сейчас ощущается едва выносимой.

Сакура лихорадочно отгоняет эти воспоминания так далеко, как может.

— Мадара хорош в том, чтобы их не получать, — Хаширама отворачивается к плите.

Его спина постоянно находится в движении. Он то двигает плечами, наливая воду в чайник, то странно покачивается в разные стороны, когда поджигает газ и насыпает в прозрачную колбу чайничка — чай. Тянется за джезвой — и сразу же текуче оказывается на другой стороне стола, чтобы налить в нее воды.

Сакура наблюдает за ним, садясь к окну спиной и опираясь об стекло. Чужие движения слегка отвлекают. Сзади распускается серовато-голубое — в проблесках между полупрозрачными облаками виднеется чистое небо — утро. По полу ползут длинные тени, забирающиеся на стулья и стол.

— Как вы разобрались с этим? — осторожно спрашивает Сакура, когда чувствует, что Хаширама закончил с активными действиями.

У него, обернувшегося, в таком освещении темные, почти черные глаза — но даже так он не похож на Мадару. Более смуглая кожа, живая мимика, те же теплые морщинки около глаз, вся фигура — сплошное движение, в то время как соулмейт замирает на месте вырубленным из камня.

Они такие разные. Но дружат. Интересно, смогла бы Сакура дружить с Ино, если бы они так переругивались? Для них эта манера общения не становится проблемой. Иначе, как подозревает Сакура, они бы уже подрались. Не зря же оба это умеют. Как-то Изуна проговаривается, что Мадаре может составить конкуренцию только один человек.

Этот человек улыбается ей мягко-мягко, будто окунает в пух, и Сакура чувствует что-то старое, очень забытое, но такое родное, что хочется заплакать.

— Мадара не одобрит, если я тебе расскажу, — Хаширама теряет эту улыбку почти сразу.

Она пожимает плечами, опустив взгляд. Пускай ей и отказывают в ответе, Сакура уже по тому, как он это делает, догадывается: ничего хорошего не услышать.

— Мы никого не убили, если тебя это волнует, — паузу спустя сообщает Хаширама. — Только покалечили. Не до инвалидности! Ну, я так думаю… Но этого я тебе не говорил.

Всмотревшаяся в него с тревогой Сакура подпирает кулачком подбородок. Почему это вообще не звучит успокаивающе?

— Кофе, я так понимаю, для нас с тобой, — он непринужденно меняет тему и на секунду оборачивается на плиту, чтобы что-то проверить и сообщить: — Еще рано…

Все сегодня только и делают, что ищут другой повод для разговора. Не то чтобы она хочет сопротивляться.

— Почему ты так решил? — Сакура поднимает брови.

— Потому что Мадара не пьет кофе и никогда не даст мне покопаться в запасах Изуны. Но ты, очевидно, нравишься Изуне. За что, я кстати, тебе благодарен! Он покупает отличный кофе, — Хаширама тихо смеется, опершись об столешницу одной рукой, а вторую приподнимает в воздухе. — Но никогда не признается, какой. Я уже столько перепробовал…

Похоже на Изуну.

— Я не думаю, что ему нравлюсь, — это действительно так, и Сакура уверена, что Изуне если кто и нравится, то только его старший брат.

— Если Мадара разрешает взять его кофе для тебя… — Хаширама смотрит на нее с таким видом, будто очевиднее вещи он еще не говорил. — Догадываешься?

— Нет, — удивленно говорит она, хотя некоторые догадки у нее есть.

Например, что ее соулмейт просто знает, что не понесет за такое самоуправство ответственности.

— Да, Мадара предупреждал, — Хаширама прекращает улыбаться, и ощущение, будто гаснет лампочка. — У тебя проблемы с… людьми, да? Тебе, наверное, сложно.

Он первый, кто говорит ей это. Что ей сложно. Возможно, кроме Ино, но она понимает все без слов и там не нужно что-то произносить. Сакура сдержанно кивает, а потом осознает: это действительно сложно. И последние дни — это просто… невероятно сложно, потому что нельзя жить так, будто ничего не происходит, не умеет она так. Вряд ли и научится — она не человек.

— Я учусь, — признается ему Сакура, рассматривая собственные босые ноги, болтает ими в воздухе. — Слишком много всего. Но мне помогают...

Хаширама усмехается.

— Я надеюсь. Но ты не выглядишь пробле… то есть… извини. Ты не выглядишь как люди, которые не любят общение.

— Я выглядела так пару месяцев назад, — Сакура тоже улыбается и поднимает взгляд.

Хаширама выглядит слегка смущенным. Не то чтобы он не прав.

Она ведь правда проблемная. Но… ощущение гордости собой это не сглаживает. Потому что в первую встречу с людьми тем было ясно: с ней что-то не так. Какой-то человек с цветными разводами на руках кричит ей, что она откуда-то сбежала, и вряд ли он имеет в виду хорошее место. И женщина, пытающаяся отвлечь от нее своего ребенка…

Возможно, она выглядит для них так же странно, как для нее выглядят странно драки за деньги.

— Да, представляю… Мадара примерно тогда стал нервничать больше обычного, — Хаширама потирает челюсть.

Сакура представляет соулмейта отдельно от понятия «нервничать», потому что вместе они у нее никак не сходятся.

И у Хаширамы она спрашивает другое, хотя и связанное:

— А ты… ты не скажешь мне… все правда закончилось? С вашей работой. Мадара говорит, что все, но он не очень любит договаривать.

— Если бы мы не закончили, он бы не вернулся, — только обернувшийся на кофе, Хаширама подмигивает ей. — Он такой с детства. Пока не разделается с ке… то есть, пока задачу не решит — не успокоится.

Она старательно игнорирует оговорку (уже вторую за утро). И все пытается представить Мадару ребенком. Маленьким. Держащимся за чью-то большую руку и учащемуся жить в огромном мире. А еще не все у него получается с первого раза, и он пока не умеет так страшно смотреть.

Но никак не получается. Кажется, это невозможно. Такие, как соулмейт, наверняка уже рождаются взрослыми. Серьезными, вспыльчивыми и все умеющими, но не всё — умеющими объяснять. Маленький Мадара.

— Не верится, — бормочет себе под нос Сакура.

— Сложно, — соглашается Хаширама с заговорщицкой, почти самодовольной, ухмылкой. — Но я все помню! И… я еще в детстве знал, что компромат пригодится.

Она заинтересованно поддается вперед. Хаширама подмигивает ей и прокручивает в пальцах телефон.

Когда Мадара возвращается в облаке из ментоловой свежести, Сакура его даже не замечает.

Все ее внимание приковано к фотографиям. Небыстро перелистывающий Хаширама комментирует, описывая то их дружбу, то как Изуна был похож на девчонку, и Мадара постоянно из-за этого дрался, то как они были соперниками на соревнованиях… Сакура внимательно слушает, кивает, всматривается в старые и не такие четкие фотографии, которые можно сделать сейчас, и не может поверить. Маленький Мадара — хмурый вихрастый мальчик с острым взглядом. Руки в карманах, болтающаяся на узких плечах огромная майка… На носу пластырь. А рядом стриженный коротко Хаширама, демонстрирующий фотографу ряд редких мелких зубов.

Фото за фото. Целые отрезки жизни, которые так легко можно перенести на любое устройство.

На окончание школы Мадара уже не такой худощавый, как в младшей, но все такой же хмурый. Сакура удивленно скользит взглядом по общей фотографии, где кроме него и Хаширамы еще несколько человек, и замечает знакомое лицо. Конан.

— А, Мадара… ну как? Теперь чувствуешь себя по-человечески? — Хаширама видит друга первым.

Удивленно поднявшая голову Сакура замечает, как соулмейт смотрит на них. Как-то… нехорошо. Взгляд Мадары скользит по соприкасающимся бокам и локтям. Ей это не нравится. Будто между ней и Хаширамой нужно разрезать пространство.

— Мы не стали заваривать чай. Тебя ждали, — Хаширама словно не замечает и приобнимает Сакуру, удивленную этим движением, за плечи.

— Не похоже, — с кривой усмешкой Мадара подходит к плите и, отвернувшись, проверяет пальцами, горячий ли чайник.

Да что с ним?

Хаширама фыркает.

— Показываю твоей соулмейтке все мои компроматные залежи, — и, пока Мадара этого не видит, подмигивает Сакуре, наклонившись, быстро нашептывает: — Ты посмотри, какие мы ревнивые.

Она, запрокидывая голову, смотрит на ухмыляющегося Хашираму большими глазами. Какие-какие?

— Ты что, хранишь наши детские фото? — с отвращением в голосе спрашивает Мадара и оборачивается на них. — Серьезно?

Тяжелый взгляд прошивает Хашираму насквозь.

— А ты нет? — тот отпускает Сакуру.

Что не так?

— Конечно, нет. Нахрен мне помнить, как ты выглядел с головой-горшком? — задает скорее всего риторический вопрос Мадара и досыпает в стеклянную колбу чая.

— Да-да-да, а я сейчас покажу твоей соулмейтке, как ты выглядел с головой-травой. Не зря я собрал целый архив! — с ухмылкой отвечает Хаширама и поворачивается к Сакуре, одновременно что-то ища в телефоне. — Он с детства вихрастый, а потом лет в двадцать отрастил волосы… и ты не поверишь.

Сакура расплывается в умиленной улыбке, когда видит собственного соулмейта — все такого же хмурого, как и в детстве, уже широкоплечего и не такого худощавого, без синяков под глазами, зато с затейливо торчащими в разные стороны волосами. Такое ощущение, что кто-то взъерошил их ему и заставил застыть. Хаширама — они стоят рядом — еще коротко острижен, а скула заклеена пластырем.

— Вы, двое, — Мадара подходит к ним, ненавязчиво вклиниваясь между, и выдергивает у друга телефон, — хватит.

Ментоловое облако задевает Сакуру и обдает приятным холодком. Она делает крохотный шажок ближе и осторожно вдыхает поглубже. Соулмейт бросает на нее короткий взгляд и через секунду возвращает его на друга.

— С тех пор он стрижется коротко, — выразительно обводит взглядом голову Мадары Хаширама. — Дружище, не злись! Я не думаю, что Сакура будет любить тебя меньше, если увидит, что длинные волосы идут мне больше. Да, Сакура?

— Да, — соглашается Сакура, которая в этот момент думает, что вообще-то соулмейту длинные волосы идут ничуть не меньше Хаширамы. — А что?

— Видишь, — Хаширама улыбается, но не ей, — был бы ты лохматым сейчас, это ни на что бы не повлияло.

Задумавшаяся Сакура замечает, что Мадара смотрит на нее как-то напряженно… она вспоминает, с чем согласилась, и — к большому удивлению — не чувствует даже холодка неловкости. Что бы она сейчас не сказала, Мадара сделает вид, что этого не слышал. Она помнит их разговор о любви… А еще она помнит, как соулмейт умеет, как говорят люди, держать лицо. Хашираме не стоит его провоцировать (и зачем он только это делает), бесполезно.

Впрочем… она помнит также и обещание во всем разобраться. По-хорошему, «во всем» — это и «в том, что происходит между нами» тоже. Но эти тонкости лучше оставить на время, когда ей не будет хотеться спать и когда Мадара слегка забудет о Хашираме. Потому что смотрит он на друга просто убийственно.

А пока можно и…

— Будь ты любым, — успокаивающе говорит Сакура, прикасается к чужому плечу и прячет хитринку под опущенными ресницами.

От просвечивающего почти насквозь взгляда это ее мало спасает, но Мадара умудряется этим не обжечь.

— Спасибо, — невозмутимо благодарит он и плавным жестом притягивает ее к своему боку.

Она ждет не такого. Соулмейт должен сделать вид, что ее не слышит, или перевести внимание на Хашираму. На что угодно. Маленькая безобидная провокация, от которой внутри ничего не дрожит и не сопротивляется, проходит мимо.

Но… не то чтобы ей хочется жаловаться. Под чужой рукой можно удобно устроиться, что Сакура и делает. Она кладет голову Мадаре на грудь и прислушивается к стуку сердца. Спокойный. Прохладный запах ментола, который пропитывает соулмейта, и легкий, едва заметный, чая она чувствует отчетливо и это ее парадоксально согревает изнутри.

Она замечает, что Хаширама смотрит поверх ее головы — видимо, Мадаре в лицо — взглядом, полным иронии. Но соулмейт на это никак не откликается.

— Завтрак? — он проводит пальцами по плечу Сакуры.

Прикрывшая на секунду глаза, она кивает. Запрокидывает голову и улыбается Мадаре, замечая, как по его щеке скользит первый желтый солнечный луч. Соулмейт смотрит сверху-вниз, и есть что-то в его взгляде такое, от чего хочется потянуться навстречу.

Чтобы случайно так и не поступить, Сакура сжимает внутреннее желание в кулаке и отходит в сторону.

Они завтракают тихо — даже Хаширама умудряется ничем не звенеть, не смеяться и вообще быть чем-то похожим на братьев Учих. Во всяком случае, когда он жует — лицо у него такое же сосредоточенное, как обычно у Изуны. Сакура посматривает на него исподтишка. У нее нет аппетита, но она все равно упрямо доедает яичницу, запивает ее чаем и чувствует, как начинает клонить в сон.

Хаширама с Мадарой о чем-то договариваются. Она слышит их как сквозь вату. Пытаясь от этого избавиться, Сакура допивает оставшийся чай и старается моргать чаще. Выходит не идеально, но соулмейт почти не замечает.

— Сакура, — врывается ей в уши ее собственное имя, а Хаширама облокачивается об стол и наклоняется к ней с добродушной улыбкой, — я хотел спросить о твоей подружке…

— Что, Тобирама отказался вас познакомить? — соулмейт хмыкает, держа кружку за края, а не за ручку.

Хаширама на секунду досадливо щурится. Но почти сразу возвращает свой благожелательный вид.

— Весь в работе, как и всегда…

Мадара перебивает его:

— Игнорирует твои звонки?

Кажется, Хашираму это задевает. Наблюдающая за ними Сакура упирается в кулачки подбородком. Неужели Хашираму вообще возможно задеть? Он кажется таким текучим в пространстве, а в разговоре неуязвимым или бесплотным, потому что весь заряд яда Мадары проходит насквозь. Но… не сейчас.

Он растекается по столу, как и в прошлый раз… о, значит, его больное место — это младший брат?

— Ино хорошая, — Сакура успевает раньше Мадары, который, судя по его лицу, собирается добавить что-то неприятное. — И добрая. Но если я скажу больше, она обидится. Друзья так не делают.

Непохоже, что это удовлетворяет Хашираму. Во всяком случае, глаза у него поблескивают все так же любопытно. Но что-то его останавливает от дальнейших вопросов. Возможно, Мадара. Он как раз сидит напротив него и, если приглядеться, смотрит на друга немигающе.

Сакура ему благодарна. Потому что она очень хочет быть хорошей подругой. У нее же должно хоть когда-то получиться?

Когда Хаширама все-таки собирается уходить, Мадара провожает его до двери. Сакура не уверена, но она слышит переругивания от двери и звук, будто кто-то кого-то толкает. Но так как никто не кричит и не дерется, она решает, что не будет вмешиваться и даже подглядывать не станет. Интересно, люди все дружат похожим образом?..

Мадара возвращается, прихрамывая гораздо сильнее. Но непохоже, что это сильно его расстраивает.

— Он бывает… навязчив, — сообщает соулмейт наблюдащей за ним сонной Сакуре. — Так… Давай-ка спать.

Она кивает и сползает со стула.

В комнате уже окончательно светло. Сакура со вздохом садится на кровать и протирает лицо руками. Ее будто разбивает. Пока Мадара далеко и вот-вот зазвучит зов, она держится и поддается только сильному приступу, всего раз. Но сейчас, когда Мадара возвращается и теперь застилает себе матрас, то и дело морщась, плечи проминаются.

— Хочешь полежать минутку? — предлагает ей соулмейт, заметивший взгляд.

Сакура мелко кивает. Всего ничего. Минутка — это ведь всего ничего. Может ли что-то измениться за шестьдесят секунд? Она не уверена.

Сакура устраивается под боком Мадары так легко и естественно, будто делает это всю жизнь. Лежащий на спине соулмейт поглаживает ее по затылку. Как если бы он скучал по ней все это время. Его движения медленные и очень осторожны, от них по телу распространяется странное нежное ощущение. Она закрывает глаза и прижимается лицом к чужим ребрам. Пахнет ментолом. Ладонь на ее затылке замирает.

— Я очень скучала, — бормочет она спустя некоторое время, когда подкапливает на это силы.

Соулмейт не отвечает. Может, уже заснул?..

Сакура кладет пальцы ему на живот и слегка удивляется, когда чужая ладонь накрывает ее собственную. Мадара не убирает ее, только держит. Двигается, но не хочет отвечать?

Этим можно воспользоваться.

— Еще минутку… — спустя усилие просит Сакура, не открывая глаз. Прижимается ближе.

Одеяло, теплое и пахнущее соулмейтом, накрывает ее плечи и спину. Поверх ложится тяжелая рука. Становится хорошо. Тепло. Безопасно.

— Спи, — нашептывают ей как из другой комнаты, так далеко звучит голос.

Сакура вот-вот собирается разлепить глаза и сказать: нет, я сейчас встану. Ей не хочется быть обвиненной в провокации спустя пару часов сна. Она даже пытается заставить себя считать, но мысли разбегаются. Мадара держит ее ладонь в своей, а вторую руку кладет вдоль спины. Открыть глаза попросту невозможно.

У темноты знакомый запах и приятное ощущение спокойствия. И Сакура проваливается в нее без сопротивления, не проходит и шестидесяти секунд.


Примечания:

Я: надо, чтобы все летело и мчалось.

Я, спустя разделение одной большой главы на две маленькие: ну, у меня всегда все постепенно и медленно, не будем ничего менять.

Я с большой любовью отношусь к Хашираме, но к Хашираме, который опасается Изуну, с еще большей. Потому что если вы не считаете Изуну слегка пугающим, вы многое упускаете!

Ответственно заявляю, что я дописала работу до конца и теперь буду редактировать ее медленно и осторожно, чтобы ничего не забыть и все раскрутить.

Дописывать в черновиках было лучшим решением!

/но неловкое чувство, что я не уверена в конце, все еще меня не покидает/

Я отредактировала эту главу в перерывах между встречами с моей прекрасной Олей Birthay, так что за легкость и скорость редакции, наверное, нужно благодарить ее.

Глава опубликована: 01.11.2024

48. Открытий меньше, вопросов больше.

Серый — прямо перед сфокусировавшимся взглядом — оказывается тканью.

Захлопавшая ресницами Сакура пытается отогнать уютную темноту сна, который сходит с нее слоями.

Ей хочется потянуться, вытащить из-под себя отлежанную руку, может, перевернуться на другой бок, но рядом — действительно близко — спит Мадара. Она засыпает рядом. И если ей это не снится, соулмейт не против.

Вопрос «почему?» можно задать и потом, решает она, беззвучно зевнув.

Ей не хочется быть замеченной так близко… с соулмейтом никогда не угадаешь, что пойдет не так. Размякшая от тепла и сна Сакура старательно концентрируется на движениях и собирается аккуратно вылезти из-под одеяла.

Тем более Мадара вздыхает так, будто вот-вот проснется.

Замирание как способ это предотвратить не помогает. Расслабленное тело, нависшее и слегка опершееся об Сакуру, внезапно напрягается, потом потягивается. Новый короткий вздох, свидетельство либо боли, либо дискомфорта, едва слышен, но Сакура фиксирует его с ощущением провала.

Пара мгновений проходят без движения, и у нее даже появляется надежда. Но Мадара снова вздыхает, только уже не сонно, а так, будто с чем-то смиряется. Проснулся.

Сакура выдает себя сама — она реагирует на осторожное прикосновение к спине, прямо между лопаток.

— Как себя чувствуешь? — чтобы не ждать реакции, решает напасть первой она и запрокидывает голову.

Светло и солнечно. Мадара, щурящийся сквозь желтый, затопивший комнату, рассматривает ее с неопознаваемой эмоцией на лице. Он медленно моргает и с новым громким вздохом устраивается на боку удобнее.

— Еще бы поспал, — хрипит он и прокашливается, поморщившись.

Сакура, прислушивающаяся к интонации, понимает: все в порядке. Мадара либо не придает значения тому, что они вместе засыпают, либо не собирается об этом говорить.

А ведь сколько было потираний переносицы, тяжелых взглядов и пауз, когда они говорили о границах!

— Ты можешь, — решает отпустить ожидание опасности Сакура и осторожно переворачивается так, чтобы тоже лежать на боку.

Так и не убравший руку Мадара поглаживает большим пальцем выступ лопатки.

— Нужно кое-что сделать, — рассеяно отвечает соулмейт.

Что-то планирует?

Заворочавшаяся Сакура привстает на локте, а потом и вовсе садится. Зачесав волосы назад, она с ожиданием посматривает на задумавшегося Мадару. У него чуть вздрагивают брови. Он ловит ее взгляд.

— Хочешь на улицу?

Сакура опускает плечи. Она не этого ждет. Хочется уже поговорить о тех, кого они пытаются найти. Это нужно гораздо больше, чем выход на улицу. Но соулмейт смотрит так, что внутри почему-то становится мягко-мягко. И Сакура решает, что выйти на улицу после вынужденной осады — неплохая идея. Особенно для такого солнечного дня.

Посмотреть на небо хотя бы снизу-вверх. Через окно — это ведь совершенно не то.

А поговорить они могут, когда вернутся.

Она кивает.

— Тогда поедим, я поговорю с Изуной, и пойдем, — обещает Мадара и медленно встает.

Сакура сквозь опущенные ресницы наблюдает за тем, как он выпрямляется и разминает шею рукой.

— Кстати, — соулмейт вдруг замирает, подсвеченный солнцем, и щурит левый глаз, — как твое запястье?

Вот надо же было это сейчас вспомнить…

Изуна смотрит на них волком. Это, наверное, потому, что посуду за собой никто из троих не помыл. Чтобы не спрятаться за Мадару, нужно иметь немало мужества. Сакура находит в себе целую искру и старательно пытается не сдвинуться в соулмейтову тень.

— Я думал, что связь откликается на какие-нибудь… ссадинки, — хмуро говорит Изуна и наливает себе воды. — Ну что?

— Ушибы, — отмахивается от него Мадара и ловко забирает наполненный водой стакан.

— А аккуратнее ты быть не мог? — ядовито интересуется Изуна, даже не дернувшийся, чтобы отобрать. — Знаешь, как сложно успокаивать твою соулмейтку после панической атаки?

Она удивленно округляет глаза. Что-что? Это не Изуна ли ей выговаривает за то, что она жалуется Мадаре на зов?! Какое… какое потрясающее… как это называется у людей? Ах, да, лицемерие!

Но между запланированным ироничным смешком и его воплощением встает маленькая и колкая вспышка. Изуна догадывается о том, что она хочет однажды уйти. Не сбежать, а просто уйти, но он же все умеет выворачивать так, как хочет!

И если он сейчас это вывернет для Мадары…

Опаска душит иронию. Сакура, закусившая губу, опускает взгляд на стелющиеся по полу тени. Как все объяснить? Вряд ли у нее получится. Изуна не даст ей такой возможности, если захочет.

По плечу осторожно похлопывают. Замерший рядом Мадара сжимает пальцы около ее ключицы. Сжатые челюсти выдают его беспокойство.

Изуна молчит, смотря на них со скептично поднятыми бровями.

Не похоже, что он вот-вот обрушит на Мадару свое открытие.

— Ты уже извинялся, — говорит Сакура тихо, когда вспоминает, о чем шел разговор.

Мадара кивает. Но этого с ее стороны мало. Его фигура все еще не выглядит расслабленной, а сам он слишком внимательно разглядывает ее лицо, чтобы быть невозмутимым.

И она осторожно делает шаг ближе, чтобы прислониться к теплому боку. К здоровому, конечно. Чтобы не было случайно больно. Ее успокаивают прикосновения. Мадару, если инициирует не он и если они резкие и нежданные, скорее раздражают. Но сейчас Сакура аккуратна и хочет как-то показать ему: она не обижена, она прощает. Сложно не простить соулмейта, который возвращается.

— Ого, ты научился наконец-то, — подкалывает его Изуна, но без той доли сарказма, от которой хочется скривиться.

Обнявший Сакуру поперек спины Мадара медленно вдыхает и выдыхает.

— Ты чем-то недоволен?

Голос соулмейта густой и громкий, от него — будь он направлен на Сакуру — захотелось бы сжаться. Но Мадара говорит так с Изуной. И он кажется от этого опешившим.

— Давай поедим, — не дождавшись от него ответа, Мадара осторожно отпускает Сакуру и первым шагает к столу.

То, как Изуна на весь обед замолкает, только изредка перебрасывается с братом тяжелыми и пугающими взглядами, Сакуру приводит в восхищение. Заодно это помогает Мадаре забыть о ее запястье, которое уже не болит и даже не тянет.

Правда ей забыть о том, что Изуна может в любой момент поднять тему ухода, никак не выходит. Поэтому она старается сильно восхищение не проявлять и побыстрее справиться с едой.

— Ты одевайся, — говорит ей Мадара, когда они заканчивают. — Изуна, есть минутка?

Брат смотрит на него с подозрением. Сакура, которая помнит об озвученном плане поговорить, только пожимает плечами. И очень старается не думать о том, что Изуна может случайно сказать брату в эту минутку… Впрочем, если подумать как раз на эту тему, то младший Учиха мог рассказать это давно. Просто позвонить или написать. Но так как этого он еще не делает, скорее всего, не сделает и сейчас.

Сакура выдыхает медленно-медленно, отбрасывая эти мысли в сторону.

Тем более, у нее есть гениальная идея, которую можно провернуть, пока Мадара занят.

Она быстро умывается, чистит зубы, смотрит на хитрое отражение в зеркале и предвкушающе щурится.

Роши, который почему-то просачивается в комнату вслед за ней, смотрит на нее немигающе. Сакура, только надевшая водолазку, делает вид, что этого не замечает.

Мадара появляется в комнате уже в другой майке, видимо стащивший ее с сушилки в ванной. Что-то в его телефоне привлекает его внимание и делает соулмейта жутким. Линия челюсти напряжена и слегка взбугрена, будто зубы крепко-крепко сжаты. Он скользит расфокусированным взглядом по Сакуре, которая в этот момент внутренне замирает… Что бы там ни было на экране, Мадара справляется с лицом и, убрав телефон в карман, подходит к шкафу за свитером.

Надевает он его медленно, что вызывает у Сакуры вопрос: насколько там легкие ушибы?

— Хочешь, я помогу? — предлагает она осторожно, подойдя поближе, и прикасается к повисшему шерстяному рукаву.

Она надеется больше отвлечь, чем получить согласие, но…

Возражений у соулмейта не возникает: он приподнимает руки, чтобы они оказались на уровне плеч. Сакура придерживает рукав так, чтобы левую руку было легче в него всунуть. Наклонившись, она поправляет ворот, чтобы черноволосая голова прошла сквозь него без помех. Мадара одергивает правой рукой ткань вниз и усмехается, когда Сакура помогает ему с другой стороны.

Похоже, часть этого он может сделать и сам…

— Спасибо, — говорит он. — Но если ты думаешь, что я не замечаю…

Она закатывает глаза.

— Белье, — напоминает Мадара, не отрывая от нее ставшего насмешливым темного взгляда.

Как он заметил? Сакура специально надевает вниз плотную майку. Ей кажется, что почти незаметно…

— Это ты помнишь, — бормочет она, — а про спать в одной кровати как-то избирательно…

— Что? — иронично спрашивает Мадара, который наверняка все отлично расслышал. — Это тебе не нравится?

— Мне не нравится, что ты потом мне это припомнишь, — Сакура снова закатывает глаза.

Не то чтобы ей хотелось это обсуждать, особенно сейчас. Сейчас нужно переодеться, потому что кое-кто слишком хорошо следит за исполнением дурацких условностей. Лифчик мягкий и удобный, но все равно чувствуется на теле. Ощущение, будто что-то прижимается к груди, и это… это не то чтобы приятно… Но Сакура сама ему обещает, поэтому теперь только и может, что бессильно встряхнуть руками.

Мадара качает головой, переставая быть самоуверенным и насмешливым.

— Не хотелось тебя будить. Ты бы потом часа два ворочалась.

— И все? — она пытается игнорировать странное разочарование, которое едва не заставляет ее скривиться.

Приподнявший брови соулмейт смотрит на нее очень внимательно, так, будто ждет продолжения. Непохоже, что ему есть что сказать. Чтобы не испортить выход на улицу заранее, Сакура отступает:

— Пойду… надену эту гадость, — сообщает она молчащему соулмейту и отворачивается.

На улице все рыже-голубое, если запрокидывать голову. Сакура и запрокидывает, за что чуть не расплачивается какой-нибудь поврежденной частью тела. Мадара успевает придержать ее за поясницу.

— Никто не делает так на ходу, — почти ворчливым тоном замечает он и берет ее за руку.

Сакура виновато поджимает губы.

— Я… я хочу попробовать сама, — говорит она, не дав утянуть себя в сторону людского потока, который, судя по направлению, движется к светофору.

— Попробовать что? — соулмейт оборачивается.

Сакура вытягивает пальцы из его хватки.

— Быть среди людей, — поясняет она.

Во-первых, для встречи с Ханаби (о которой, кстати, Мадара пока не знает) ей точно нужна такая тренировка. Решиться на это она успевает еще когда обувается. Мадара будет рядом. Если что-то случится, она всегда сможет схватиться за… да хоть за край куртки.

Держать его за руку и идти бок о бок невыразимо приятно. Но одно небрежное прикосновение тянет за собой другое, и в итоге она уже стоит и не понимает, к чему эти прикосновения к губам. Если можно слегка их ограничить, то стоит начать с таких самих собой разумеющихся.

Она скучает, ужасно скучает по Мадаре. А когда он возвращается, живой, почти здоровый, даже слегка ослабивший свои принципы, все внутри хочет воспользоваться последним. Сакура не знает, к чему их это приведет.

Это становится второй причиной.

— Хорошо, — он не просит пояснений. — Держись близко, пожалуйста. Если что…

— Если что — я тебя схвачу, — обещает ему Сакура и улыбается, представляя процесс.

Если Мадара и представляет процесс, то на его лице это никак не отражается.

Навстречу ледяному ветру шагать гораздо приятнее, если рукам тепло. Одну Сакура убирает в карман, а вторую держит снаружи, чтобы действительно — успеть схватиться.

Окончательно тепло бы стало, если бы так не мерзли щеки. Сакура прячется в капюшон, натягивает шарф, но он сползает, и лицу становится не очень хорошо.

Внутри тоже не очень. В потоке людей, который не очень густой, но и все же существующий, лавировать сложно и нервно. Особенно если одновременно следить за тем, где Мадара. Хотя кто тут за кем следит… Соулмейт то и дело придерживает ее за локоть или сдвигает в сторону от слишком непредсказуемых людей. Это успокаивает.

Под ногами шуршит сухой морозный асфальт, истоптанный сотнями тысяч ног. Сакура чувствует себя крошечной песчинкой в большой горе песка, такой, как гора золота, которой можно раздавить. Как люди справляются с ощущением, что каждый из них — всего лишь крупинка в большом городе из стеклянных башен и громадных дорог? Возможно, они этого не осознают, потому что живут так с того момента, как рождаются?

Есть такие, кого огибает толпа, и не нужно коситься на соулмейта, чтобы получить этому подтверждение. Даже лёгкая хромота не делает его более привлекательным для толчков и задеваний.

Есть же те, из кого толпа и состоит. Сакура цепляет взглядом разные лица, мелькающие в круговороте вокруг, полы одежды, рукава курток, цветные капюшоны и шапки.

Человеческий мир кажется мозаикой из оттенков, лиц, одежды и осколков зданий. Солнце бьется об стекла и разливается по асфальту. Сакура старательно дышит и не сдается: не хватается за чужую ладонь, то и дело задевающую ее собственную.

Мадара замирает на переходе за пару шагов от белых линий и слегка поворачивается к Сакуре. Свободной рукой поправляет ей присползший с подбородка шарф. На секунду кожа обжигается об кожу.

— Ты даже не спрашиваешь, куда мы, — замечает он, смотря спокойно.

Сакура пожимает плечами. Нет никакого смысла спрашивать — весь человеческий город может быть для нее тренировочной тетрадью, куда можно записать что угодно и где можно решить любой пример, разве что с разной скоростью.

Мадара посматривает на мигнувший светофор и протягивает ей ладонь. Сакура, не успевшая решить, попробовать ли ей разобраться между двух потоков самой, думает: не все сразу. Замерзшие пальцы будто тают в чужих. Она пару секунд их даже не чувствует.

— Ты не приведешь меня к плохим людям, — отвечает она запоздало, потому что следит с легкой нервозностью за толпой на другой стороне улицы.

На светофоре оканчивается красный отсчет.

— Нет, — соглашается с ней Мадара и движется на зеленый — первым. — Но обычно ты любопытнее.

Люди сбоку и люди, надвигающиеся спереди. Сакура дышит глубоко, чувствуя напряжение во всем теле, быстро перебирает ногами и держится за руку соулмейта крепко-крепко.

— Это плохо? — отрывисто спрашивает она.

— Это странно, — Мадара скашивает на нее черный внимательный взгляд. — Осторожнее.

И Сакура вовремя уворачивается от чуть не задевшей ее сбоку штуки, в которой везут маленького ребенка. Его мать обдает Сакуру пронзительным взглядом и спешит дальше.

Можно подумать, она делает это специально.

— Тебе понадобится более зимняя одежда, — добавляет соулмейт, когда они оказываются на асфальте вне проезжей части.

Снова. Сакура вздыхает. Как хорошо быть нематериальной и не нуждаться в одежде вообще.

Они замирают около остановки, в стороне от перехода, где снова скапливаются люди. Значит, поедут на автобусе. Сакура решает, что это гораздо лучше метро.

Одновременно с этим она вспоминает: Мадара больше не работает. Кроме того, что это отменяет опасность для нее, избиение людей ее соулмейтом и возможные травмы, это отменяет и заработок. Значит, его деньги могут кончиться. Он уверен, что хочет потратить их на зимнюю одежду? Насколько Сакура узнает, буквально все в человеческом мире зависит от денег. Если их нет, люди не могут купить себе еду или воду. Кофе. Одежду. Кроссовки. Телефоны…

— И много чего еще, — соглашается с ее умозаключением Мадара с непонятной усмешкой на тонких губах. — Также люди не могут ходить зимой в легкой одежде и демисезонной обуви.

Это действительно аргумент. Но у нее не легкая одежда. А кроссовки… вообще-то они удобные и в них не очень холодно. О чем она и сообщает.

Мадара вздыхает, опуская веки.

— Сакура, моих накоплений хватит на полгода нормальной жизни. Я получал достаточно. Дай мне о тебе позаботиться.

Она делает вид, что увлечена разглядыванием мелькающих на шоссе машин и совсем не чувствует на себе чужого внимания. Сакура косится на соулмейта из-под капюшона, но не может что-то ответить. Это сложно. Ведь он просит с такой уверенностью, что отказать ему невозможно. Даже если соглашаться не очень хочется.

В автобусе есть несколько мест. Им везет на два близких, одно из которых освободилось на этой остановке. Мадара опускается на сиденье медленно, и по ставшему бесстрастным лицу Сакура определяет концентрацию. Ему больно? Если нет, то точно неприятно.

На ее тревожный взгляд соулмейт отвечает спокойным и плавно откидывается на спинку, прикрывая глаза.

Она осторожно берет его ладонь между двух своих, все еще чувствуя смесь неловкости и благодарности, оставшуюся после разговора о деньгах. Повернувший голову Мадара кажется удивленным. Мелькнувшее в его взгляде что-то теплое и, наверное, полу-случайное, заставляет Сакуру почувствовать то коридорное ощущение. Когда он уходит.

Это что-то горячее и медленно тающее внутри, от которого хочется вжаться в соулмейта, забраться ему под куртку и стоять так долго-долго.

Поэтому она аккуратно сжимает его руку в своей, как обычно делает он с ее плечом, и отпускает, отвернувшись к окну.

Стоит ли так делать? Она не знает. Не угадать, что не так с этими прикосновениями. Но это всего лишь руки. Только руки.

В торговом центре приходится пересмотреть взгляды на передвижение. В свете ярких огней, между зеркальными витринами, в которых столько всего яркого и человеческого, Сакуре хочется проскользнуть тенью до ближайшего темного угла. Фигура девушки с родинкой, высокая и опасная, вырастает в воображении и грозит подкрасться из-за угла — отомстить за удар Мадары, за то, что волосы Ино им так и не достались.

Ей нечего бояться. Она не одна. Но дышать легче не становится.

Соулмейт замечает это спустя пару минут, за которые они успевают пройти вглубь большого здания.

— Сакура. Вдохни, — Мадара внимательно всматривается в нее с оттенком тревоги.

Он отводит ее поближе к стенке и останавливается.

Замершая рядом Сакура мелко-мелко кивает. Старательно втягивает пахнущий людьми воздух. Дает себе пару секунд сосредоточиться на том, что Мадара ее держит, не отпускает, не стряхивает ее пальцы, впившиеся в его куртку, в блестящую от света пустоту.

— Что такое? — спрашивает он терпеливо.

— Я подумала… вспомнила. Вдруг, та девушка выскочит откуда-нибудь, — признается ему Сакура, закусывает верхнюю губу.

— Даже если это случится, она тебе не навредит. Ты не одна. А если бы была одна… ты быстро бегаешь. За тобой и мне сложно угнаться, — напоминает об очевидном соулмейт.

Сакура с шумом вздыхает. Как же легко он может сказать что-то, что может успокоить.

— Зато тебе и бегать не надо, — бормочет она, чтобы что-то сказать.

— Ты сейчас одобряешь насилие? — уточняет серьезно Мадара, но угол губ у него дергается.

— Вообще-то защиту, — сердито говорит ему Сакура и набирает воздуха в грудь, чтобы сообщить, что она думает о насилии.

Но взгляд Мадары, прищуренный и удовлетворенный, наводит ее на мысль. Он же ее провоцирует.

…или отвлекает?

Дышать ведь действительно получается. Даже шумно и глубоко вдохнуть без страха, что кто-то из-за звука ее найдет.

Сакура медленно-медленно выпускает воздух наружу и осторожно оглядывается по сторонам. Наблюдение кажется недостаточно безопасным, но Мадара все еще рядом.

Поэтому она рассматривает красивых людей, мелькающих то тут, то там, замечает, что выставлено на витрины, читает вывески… кто-то посматривает на них.

Чаще на нее, выглядывающую из-за соулмейта, чем на самого Мадару. Это понятно, от него во все стороны распространяется холодное пугающее ощущение. И только для Сакуры есть место под боком, до которого эта аура не добирается.

— Идем? — предлагает Мадара.

Она, прислушавшись к себе, кивает. И берется за протянутую ладонь.

Ощущения от магазинов с одеждой у нее не особенно меняются. Лабиринт из вешалок с тканью все еще вызывает некоторую оторопь. Все вокруг цветное и разное, а у нее взгляд устает от одной только длинной вешалки-стойки.

— Тебе надо научиться выбирать, — говорит Мадара, который отказывается от помощи девушки, которая к ним подходит. — Это не сложно.

Сакура с интересом слушает о составе одежды и об ее разновидностях. На объяснении, что такое размерный ряд, Мадара спотыкается. Но стойко находится: демонстрирует ей ярлычки на одежде. Это мгновенно напоминает ей то, как она ходила по торговому центру с Конан… Чтобы об этом забыть, Сакура задает вопрос, что теплее: расстегивающийся свитер или сплошной? Мадара с усмешкой предлагает ей померить и сравнить.

— Я попробую! — азартно кивает она.

Сакура старательно разглядывает свитера, всматривается в пометки на ярлычках, после тщательного отбора вытаскивает целых два: оранжевый и розовый.

Розовый, решает, будет носить дома — он на три или четыре размера больше ее собственного, скрывает и худобу, и отсутствие лифчика. Мадара встречает этот выбор приподнятыми бровями.

— Ну ты же даешь мне поносить свой свитер, — говорит ему Сакура, хлопая ресницами и смотря самыми честными глазами, — теперь я смогу дать тебе поносить свой.

— Он даже мне велик, — Мадара задумчиво смотрит на свитер. — Только джинсы так не выбирай.

Сакура пожимает плечами и вытягивает черные объемные штаны из плотного денима. У нее получается еще найти оранжевый мягкий и теплый комплект, который Мадара называет спортивным, — штаны и кофта с капюшоном.

Пижама — то, в чем люди спят, — вызывает у нее недоумение. Ведь Мадара спит в том, в чем ходит. Но она не протестует — лицо соулмейта сигнализирует о намерении купить запланированное любой ценой.

Потом она рассматривает целую коллекцию из носков. Видит похожие на хаширамины… Решает, что фиолетовый и зеленый — это отличное сочетание.

— Тебе они нравятся? — Мадара смотрит на них так, будто Сакура берет их по ошибке.

Но… ей же нравится. Где проблема?

Оказывается, что люди опасаются слишком цветных сочетаний. Но кто-то же повесил тут эти носки, да? Сакура напоминает ему, что она не человек, и берет еще одну такую же пару.

Когда настает время все это мерить, она ловко просачивается в ближайшую кабинку и берется сначала за спортивный костюм. Он кажется ей очень приятным, будто кто-то обнимает со всех сторон, и снимать его не хочется.

Но у нее еще куча всего, что нужно проверить.

И она проверяет с недавно задуманного: действительно ли под розовым свитером не будет видно груди или это просто надежда? Первые пару минут после лифчика кажутся ей просто прекрасными. Она даже не спешит надевать свитер. Но потом вспоминается, что Мадара ждет ее снаружи…

Под свитером, который виснет на ней плотным ажурным слоем, действительно не видно. Задумав носить под него майку, Сакура удовлетворённо кивает сама себе. Мадара не будет злиться, если не будет знать.

На всякий случай решает проверить и вторым способом.

Она выглядывает из примерочной осторожно, ища взглядом фигуру соулмейта, и находит ее напротив. Мадара скучающе рассматривает что-то на экране телефона. Ее движение привлекает его внимание, и он поднимает глаза.

Сакура внимательно следит за его лицом и старается не напрячься, когда Мадара замирает прямо напротив, рассматривая линию плеч.

— Почти под цвет волос, — с задержкой отвечает на невысказанный вопрос соулмейт, подходя ближе.

— Отлично, — улыбается во все зубы она, покачиваясь на носочках, — тогда пойду мерить дальше.

Способ оказывается работающим. А с майкой будет еще лучше!..

Сакура, перемерив все, вываливается из кабинки основательно запотевшей. Мадара без слов тянет ее на кассу. По пути к ней он находит стенд с перчатками, и приходится взять еще и их. Но на этом магазины не заканчиваются: соулмейт неумолимо идет в сторону следующего, наполненного сумками и рюкзаками.

— Ты же не всегда будешь выходить на улицу только с телефоном, — объясняет он ей с усмешкой, когда Сакура со вздохом замирает напротив входа.

Чтобы долго не мучиться, она мгновенно цепляет голубой и выглядящий просто рюкзак из гладкого материала.

— Ты уверена, что не хочешь… м… какую-нибудь сумку? — приподняв брови, спрашивает ее соулмейт. — Девушкам они обычно нравятся.

Сумку нельзя забросить за спину, думает Сакура и упрямо кивает.

И если она думает, что на этом все кончится, так Мадара поворачивается в сторону магазина с обувью.

Шисуевы Ками-сама, если бы она знала, что выйти на улицу — это примерять, выбирать и переходить из одного магазина в другой…

— Пока есть деньги, стоит взять полный комплект, — Мадара приподнимает брови, смотря на нее сверху-вниз.

— Может, стоит их положить и не трогать? — бурчит Сакура, отворачиваясь к голубо-зеленым высоким ботинкам.

— Может, ты хочешь постоянно мерзнуть? — хмыкает Мадара. — Пожалуйста, только не их.

Сакура надувается. Вот чему они ему не нравятся?

В любом случае, где-то тут она еще видела оранжевые высокие ботинки!

Оранжевые высокие ботинки Мадаре тоже не нравятся.

— Как хочешь, — соглашается он, когда Сакура смотрит на него с нескрываемой обидой.

Оранжевые высокие ботинки с мягкой прослойкой внутри и жужжащим замком кажутся ей идеальными. Заодно приходится выбрать еще одни, более легкие — Мадара предсказывает весну и морщится, когда видит страдальческое лицо Сакуры.

— Я тоже не в восторге. Но давай разберемся с этим, и будем жить спокойно еще полгода? — предлагает он компромисс.

Полгода? А что, за полгода что-то изменится?

Оказывается, что летом бывает гораздо теплее, чем осенью, в которую Сакура и спускается в первый раз. Открытая одежда?

— Так мне можно носить открытую одежду или нельзя? — спрашивает она с хитринкой, вспомнив один из их разговоров.

— Вопрос в том, хочешь ли ты. Солнце обжигает кожу, — саркастично поддевает ее Мадара.

Сакура надеется, что обжигающее солнце — это какая-то шутка. Но, оказывается, нет… Как эти люди вообще выживают?

— А там-то что? — с нескрываемым отчаянием спрашивает Сакура, когда Мадара поворачивает в сторону магазина с непонятно чем.

— Какой-нибудь крем, — соулмейт перехватывает ее пальцы поудобнее. — Чтобы не обморозилась.

Какой-нибудь крем — «у моей соулмейтки нежная кожа» — им помогают найти быстро. Мадара, кажется, собирается спросить что-то еще, но тут уже она утягивает его к кассе. Когда он расплачивается, Сакура выдыхает так громко, что девушка на кассе посматривает на нее с едва заметным недоумением.

— Ну теперь все? — вопрошает у Мадары она, когда они выходят наружу.

— Теперь все, — соулмейт скашивает

на нее равнодушный взгляд. — Я думал зайти в книжный магазин… но ты уже устала.

— Ничего я не устала, — открещивается Сакура, которая мгновенно теряет все желание выйти на улицу. — А что за книги там продаются?

Большие прозрачные стекла ведут в мир книжных корешков. Книг столько, что все полки заставлены. Сакура почти замирает на проходе. Если бы не Мадара, то идущий им навстречу человек точно бы ее задел. Но соулмейт ловко оттягивает ее в сторону.

— Сначала тетради, ручки, карандаши… вся эта канцелярия, — Мадара морщится. — Я подозреваю, тебя тут можно надолго потерять.

Тетрадки отличаются количеством страниц и цветными обложками. Сакура без особого интереса выбирает перечисленное… замечает цветовыделители, которые так похожи на те, какими пользуется Изуна, только более светлые: розовые, бежевые, нежно-голубые.

Про них Мадара ничего не говорит, поэтому Сакура только любуется и с сожалением отворачивается. Замерший сбоку соулмейт приподнимает брови.

— Всё, — демонстрирует ему выбранное Сакура. — Да?

— Остались книги, — говорит то, что она так хочет услышать, Мадара. — Я пока оплачу эту часть.

Дважды предлагать не нужно.

Сакура перебирает корешки, читая названия и аннотации, рассматривая обложки, узнавая имена авторов. Жаль, что нельзя открыть и полистать — книги обмотаны какой-то пленкой. Сакура, поглядев на то, как их берут другие люди, понимает: никто из них не открывает. Наверное, надо сначала купить?..

Взгляд цепляется за светлый корешок и труднопроизносимое имя автора. То, что советовала ей Ино! Но книга достаточно высоко… Сакура замечает небольшую лестницу, которая, похоже, для этих случаев и стоит.

Ей везет: материализовавшийся рядом молодой человек с именной табличкой на одежде предлагает помощь.

— Спасибо, — улыбается Сакура, когда ей вытаскивают книгу из плотного ряда таких же.

Помощник, высокий и коротко стриженный, улыбается ей в ответ. У него приятное лицо, а сам он кажется дружелюбным. Поэтому у нее не возникает никакого отторжения или желания отойти в сторону.

— Я могу вам помочь чем-то еще? — спрашивает он.

— Я… я хочу найти что-нибудь, чтобы лучше понимать людей, — отвечает Сакура, потому что тут слишком, слишком много всего, чтобы справиться за недолгое время. А у нее есть сомнения, что Мадара согласится провести тут вечер.

Помощник уверенно кивает и предлагает ей пойти за ним.

Вскоре Сакура оказывается в мире информации о том, что люди называют психологией. Помощник перечисляет ей названия, и у Сакуры почти идет кругом голова.

— Столько всего интересного, — вздыхает она, беря последнюю книгу, тяжелую и толстую. — А ее сложно читать? То есть… нужно постоянно заглядывать в словарь?..

— Я бы не сказал, что эта книга для легкого чтения, — дипломатично отвечает помощник и улыбается. — Возможно, эта?

Сакура аккуратно отдает ему первую. Он ободрительно улыбается, забирая. Когда пальцы соприкасаются, она внезапно понимает: книгу можно было взять и по-другому. Не прикасаясь к ее руке.

Она так и не берет протянутую ей вторую книгу и смотрит внимательно на ставшее разочарованным лицо.

— Извините, это нетактично, но… я подумал… что вы можете быть моим соулмейтом, — он посматривает на нее с неловкой улыбкой.

Это уже второй раз, когда кто-то пытается разглядеть в ней соулмейта. Причем второй раз просят или пытаются прикоснуться. Но почему-то не спрашивают: у вас уже есть соулмейт? Или Мадара говорит о прикосновениях гораздо преувеличенней, или в случае с соулмейтами это игнорируется?

— Почему? — интересуется она, пропустив паузу.

Помощник, кажется, очень жалеет о том, что не может взлететь и стать невидимым. Во всяком случае, вид у него очень смущенный.

— Да, мне тоже интересно, — раздается прямо рядом с ними сухой голос Мадары. — Ты всех, кого считаешь соулмейтками, так трогаешь?

Сакура оборачивается.

Он оказывается сбоку — выходит из-за высокого стеллажа с подписью «эзотерика». И надо сказать, от одного взгляда на его лицо становится очень-очень холодно. Даже ей. Что уж говорить про человека, на которого Мадара смотрит.

— Я… я принес извинения, — замечает помощник, который бледнеет и отодвигается в сторону.

Угол губ соулмейта остро приподнимается. Но усмешка до глаз-углей не доходит. Более того. Мадара становится похожим на того себя, который прикладывает кого-то об стену после предварительного удара.

Сакура понимает: пора уходить. Ей не очень приятно от подстроенного прикосновения, а ведь люди должны о них спрашивать, но… лучше уйти, чтобы Мадара не встряхнул его и не приложил об стеллаж с книгами.

Тем более, что соулмейт поддается вперед, явно собираясь что-нибудь сделать. Даже прихрамывание не делает его более безопасным.

— Он извинился, — быстро соглашается с бледным помощником Сакура и замирает на пути у соулмейта. — А я выбрала. Я хочу ее, — и показывает ему «Маленького принца», которого держит все это время.

Мадара, замерев, проводит нечитаемым взглядом по обложке и кивает. Мечет последний жуткий взгляд за спину Сакуре и, опустив ладонь ей между лопаток, направляет прямо к кассе.

— Только одну? — спрашивает он тоном, который еще не успевает согреться.

— Я не успела выбрать, — вздыхает она и передергивает плечами.

Лицо Мадары, которое можно наблюдать только снизу-вверх и сбоку, не меняется. Он не отвечает, даже когда помогает ей убрать купленные канцелярские штучки и «Маленького принца» в рюкзак. Сакура настаивает на этом, потому что замечает: соулмейт теряет скорость. Он раньше, до обрастания пакетами, двигается гораздо быстрее.

— Теперь все? — спрашивает она его, надеясь, что это сработает отвлечением.

Но это не срабатывает.

Мадара отрицательно качает головой:

— Фен.

Сакура останавливается посередине блестящего от света коридора. Прошедший несколько шагов по инерции Мадара замирает и поворачивает голову.

— Я не понимаю, почему ты злишься, — говорит она честно и первой подходит ближе, чтобы не разговаривать из разных концов коридора. — Я не сделала ничего плохого.

— Я знаю, — взгляд искоса не оказывает на нее прижигающего влияния, и Мадара кажется почти спокойным. — Идем.

Почти спокойным. Но Сакура замечает, как он ведет себя в магазине, и сомневается, что это проходит так же, как желание выйти на улицу после того, как просмотрен прогноз погоды.

— Точно? — она придерживает его за край куртки. — Ты мне так и не скажешь?

Соулмейт сжимает челюсти. Какая-то пара, обходящая их слишком близко, резко сдает в сторону.

— Иногда люди будут хотеть до тебя дотронуться, — Мадара смотрит на Сакуру с медленно гаснущим раздражением на лице. — Если тебе не нравится, как к тебе кто-то прикоснулся… — соулмейт медленно выдыхает, — знакомый или незнакомый... Необязательно быть с ними вежливой.

Он злится не на нее.

Сакура понимает это в тот момент, когда Мадара некрепко сжимает ее пальцы, отцепив их от куртки. В этом нет угрозы. Даже легкой опаски не чувствуется. Соулмейт справляется со вспышкой эмоций так, что это ее не задевает.

Сложно сдержать улыбку, и Сакура не старается.

— Я думала, ты его ударишь, — признается ему она и второй рукой берет один из поставленных на пол пакетов, чтобы держаться за Мадару дальше.

Может, и не ударил бы… Но выглядел так, будто ему очень этого хотелось.

— Я не все конфликты так решаю, — сдержанно говорит соулмейт и тянет ее за собой.

И слава Шисуевым Ками-сама.

Ситуация с прикосновением становится дурацкой, если подумать, какую реакцию у Мадары она может вызвать… но спросить: «почему ты разозлился, если трогали не тебя, а меня?» — Сакура решает… как-нибудь попозже.

Фены продаются в магазине, где кроме них есть еще телевизоры, ноутбуки, планшеты и телефоны. И огромные телевизоры. Она замирает напротив гигантского черного зеркала, видя свое покрасневшее и слегка вспотевшее отражение со сбившейся набок шапкой. Из этих телевизоров, работающих и выключенных, тут несколько коридоров.

Сакура крутится между ними, пока Мадара осматривает модели фенов.

Они все разного цвета, но зачастую — черные. Она не понимает, чем они друг от друга отличаются кроме цены. Подскочивший человек-помощник мгновенно предлагает консультацию, и соулмейт выслушивает его спокойно.

Они достаточно быстро выходят оттуда с коробкой, в которой лежит блестящий красный фен. Мадара теряет скорость, зато приобретает большую скованность в движениях. В этом нет ничего хорошего. Сакура ловко выцепляет у него коробку, удобно лежащую в пакете.

— Тебе, наверное, больно много носить, — говорит она и удобно перехватывает оба пакета, которые собирается нести сама.

Мадара смотрит на нее секунду пристально и внимательно.

— Не настолько. Но если хочешь нести сама... — с сухой усмешкой в голосе отвечает он. — Голодная?

— Да, а ты? — спрашивает она его, все-таки повернув голову.

— Я тоже, — соглашается соулмейт. — Я знаю хорошую лапшичную неподалеку.

Это правда оказывается неподалеку. На небольшой улочке, где меньше таких высоких зданий, как торговый центр.

В небольшом помещении уютно и тепло. Сакура чувствует себя чуть лучше. Она и не подозревает, что ее ноги так устали. Они гудят, когда она вытягивает их под столом. Мадара замирает напротив. В свете желтой лампы, повисшей над их столиком, у его лица мягкий оттенок. Это даже делает соулмейта выглядящим менее остро, не смотря на внимательный взгляд и сосредоточенное лицо.

— Это, — тыкает пальцем в первое попавшееся она, которая не чувствует настроения спрашивать: а что это такое?

То, что она выбирает, оказывается лапшой с острой курицей. Сакура с интересом прожевывает кусочек так, без лапши, и чувствует, как языку становится горячо и едко. Приятно.

Внимательно следящий за ней Мадара пододвигает к ней стакан с водой.

— Можем поменяться, — предлагает он спокойно.

Сакура запоминает название: лапша с говядиной. Но ей нравится ее вариант блюда. Острота приятно согревает изнутри и щиплет язык. Она отрицательно качает головой и с энтузиазмом подцепляет еще кусочек.

Ей нравится тут. Почти нет людей. В тускло-желтой атмосфере, где горят только лампочки над столами, нет ощущения, что вот-вот что-то случится. Нет потока людей и нет громкого шума, блестящего пола и сверкающих витрин.

Сакура с посредственной ловкостью орудует палочками, охотясь на курицу, а в перерывах от остроты жует лапшу и овощи. Она не сразу замечает, что соулмейт смотрит на нее. Он опирается предплечьями об край стола и склоняет голову набок. В этой позе есть что-то расслабленное, настолько, что Мадара даже кажется совсем неопасным. Не для нее, а для кого-то. Со стороны.

— Что такое? — она чувствует, что щекам становится горячо.

Мадара едва заметно качает головой.

— Ешь. Остынет, — коротко отвечает он.

Пару секунд Сакура смотрит на него как на странного человека. Она ведь как раз ест в тот момент, когда он начинает смотреть. Но если Мадара не хочет говорить, то не станет. И Сакура берется за палочки покрепче.

Они доедают в спокойной тишине. Сакура думает о том, как приготовить такую курицу в домашних условиях и, может, Изуна может ее этому научить? Но мысли как-то сползают на Мадару. На то, что он возвращается, что с его работодателями все уже решено, что она может спокойно выходить на улицу и не бояться попасться кому-то в руки.

Значит, они могут начать поиски?

— Кое-что уже известно, — Мадара отвечает на ее вопрос так, будто это вопрос о каком-то техническом устройстве. — То фото сделано с классом, которым руководила Конан. Ты узнала девушку. Конан не помнит, как зовут ее… но у нее хорошая память на подающих надежды учениц. Девочку зовут Мэй Цучи. Думаю, до конца недели у нас будет если не адрес, то имя ее сестры.

Сакуре очень хочется поджать ноги к груди. Она закусывает щеку изнутри, как-то компенсируя. Лицо девочки стирается из памяти, зато ее сестра будто становится за спиной черной-черной тенью. Смотрит из каждого темного угла.

— Что мы будем делать? — Сакура царапает внутреннюю сторону ладоней, чтобы не царапать стол.

Мадара усмехается тонко и остро.

— Ткнем в Тобираму палкой.

Не то чтобы Сакура понимает, что значит ткнуть в Тобираму палкой. Но, наверное, это что-то из серии метафор. Вряд ли Мадара действительно так сделает. Скорее всего… Скорее всего, Тобирама просто перехватит поиск на себя?

Но больше ее волнует не это.

— А… а что мы сделаем, чтобы они… больше никого не стригли? — с опаской спрашивает Сакура.

Внутри становится холодно и ломко. Мадара смотрит на нее с какой-то теплой снисходительностью.

— Существует достаточно способов заставить людей что-то делать. Или не делать, — невозмутимо отвечает он, и на его радужке светится отражение лампочки. — Кого-то бить для этого необязательно, если тебя это волнует.

— Твои способы сработают? — с еще большими опасениями аккуратно интересуется она.

Спокойный наклон головы, очевидно, означает согласие. Он действительно в этом уверен. Но…

Она второй раз спрашивает об этом и второй раз не получает ответа. И во второй раз тревоги у нее гораздо больше. Как бы безобидно пояснение не звучало.

— И никто не умрет и не покалечится, во всяком случае, не до инвалидности? — уточняет она, вспоминая неловкую формулировку Хаширамы.

Мадара на секунду щурится. Просчитывает? Или узнал слова? Непонятно.

Он отрицательно качает головой, и тени завораживающе скользят по его коже.

— Нет, — достаточно безразлично, чтобы ему поверить, отвечает вслух.

Сакура принимает ответ нехотя. Ей хочется знать, во что они ввязываются. В чем будут виноваты. В чем будет виновата она.

Но, если Мадара не лжет, это будет не очень… жестоко и больно? Если так, то, возможно, она может получить ответ и потом.

И — если идти до конца — она не помнит, думает ли об этом, но… но что Конан попросит у Мадары взамен?


Примечания:

— выстраиваю сюжетную ветку

— ломаю ее при редакции, добавив пару предложений.

Что же, я знала, что так будет.

Я всерьез задумалась о том, чтобы сначала отредактировать работу полностью, а потом просто поставить части на таймер.

Но поняла, что с моей внутренней перфекционисткой этот процесс может затянуться на годы :D

А жаль, идея была чертовски заманчивой...

Также полагаю, что глав будет больше, чем я планировала, но я смиряюсь с тем, что не все могу просчитать.

Глава опубликована: 01.11.2024

49. Оправдания.

После того, как они проводят вне дома больше пяти часов, Сакура готова лечь прямо в коридоре. Но в коридоре узко, прохладно, куча пакетов, а посреди них стоит Мадара и терпеливо ждет, пока она расшнурует новые ботинки.

Она переобувается в лапшичной и об этом не жалеет. Так действительно теплее. Как и щекам с кремом, который Мадара наносит ей на лицо мягкими движениями в той же лапшичной. Пока он это делает, Сакура внутренне млеет и замечает, что люди в лапшичной тоже наблюдают. Несколько зашедших недавно девушек с умилением на лицах смотрят на них и шепчутся. Мадара замечает, но реагирует только дрогнувшим уголком губ.

Их встречает Роши — трется о пакеты боком, мордой и хвостом, путается под ногами Мадары, пытается поточить когти об коробку с феном.

— Изуна, забери свою тварь, — явно на последнем волевом усилии, которое удерживает его в негромком тоне, требует Мадара.

— Не смей его так называть, — вышедший из своей комнаты Изуна хмуро смотрит на брата. — Роши, иди сюда.

Роши не обращает на него внимания, только ушами прядет, и решает, что коробки с обувью тоже заслуживают его когтистого внимания.

Только выпрямившаяся Сакура наклоняется к нему, потому что Мадаре, очевидно, больно это делать, и осторожно берет под передние лапы. Роши благосклонно позволяет передать себя с рук на руки, и на этом хулиганство заканчивает.

Они ужинают вчетвером. Мадара рассказывает с усмешкой о том, как сильно будет Сакура сиять, если наденет все свое цветное разом. Она обиженно поджимает губы.

Изуна смотрит на нее с умилением на лице.

— У нее розовые волосы и зеленые глаза. Она будет цветной, даже если будет носить черное, — иронично отвечает вместо нее он старшему брату.

И Сакура едва не давится овощами. Поддержка со стороны Изуны больше пугает, чем обнадеживает. Приподнявший брови Мадара с интересом переводит взгляд с брата на Сакуру.

— Может, стоило оставить вас вдвоем на пару дней раньше? — спрашивает он непонятно у кого и подцепляет палочками маринованный редис.

— Мы многое друг о друге узнали, — серьезно кивает Изуна, и у Сакуры внутри простреливает холодным и колючим.

Она поднимает взгляд на него и замечает: Изуна выглядит довольным.

— Я должен это услышать? — тщательно пережевавший редис, Мадара внимательно смотрит брату в глаза.

Сакура чувствует, как по рукам ползет морозец. Босым пяткам вдруг становится холодно-холодно.

— Думаю, ты знал, что твою соулмейтку не стоит оставлять в темной комнате одну, — Изуна небрежно пожимает плечами.

Мадара смеривает его уничижительным взглядом и больше не спрашивает.

Напуганная и растерянная Сакура решает: нет, с нее хватит.

После ужина Сакура остается помочь Изуне, и пускай половину посуды он уже помыл, Мадаре не кажется это странным.

Когда он уходит, Сакура кладет губку и поворачивается к Изуне. Он убирает что-то в холодильник и скрывается за его дверцей по пояс. Роши вьется у него в ногах и, кажется, собирается выпрашивать что-нибудь вкусное протяжным мявом.

— Изуна, у всех людей есть секреты? — спрашивает она, немигающе смотря на дверцу холодильника.

— К чему вопрос? — показавшийся Изуна ерошит густые растрепанные волосы одной рукой, а в другой держит какую-то банку.

Выглядеть очаровательно и безобидно у него получается так, что Сакура даже сбивается с мысли. Но всего на секунду. Она обманывается насчет него столько раз, что решает: хватит. Пора с этим разобраться.

— Вопрос, чтобы лучше тебя понять, — категорически честно отвечает ему Сакура и скрещивает руки на груди. — Если бы знал чей-то секрет, то тоже бы так себя вел?

Младший Учиха улыбается ей углами тонких губ. Несколько морщинок около них напоминают ей Мадару… всего на пару секунд. Она не собирается сбиться еще раз.

— Нет, — учтиво отвечает он и салютует ей банкой. — Будешь виноградную газировку?

Сакура морщит нос.

— Я не буду. Почему «нет»?

— А что, у тебя есть секрет? — Изуна рассеяно посматривает на нее из-под челки и с громким звуком открывает банку.

— Это не секрет, — подумав, отвечает ему Сакура.

— Тогда не вижу проблемы, — усмешка скрывается за оранжевой банкой.

Это бесполезно. На секунду она чувствует разочарование, уже второй раз за день, только сейчас — в себе.

Изуну не удается подловить. Возможно, его это веселит еще больше.

В ощущении злости — на слишком изворотливого Изуну, на ситуацию, на себя — Сакура внезапно находит большую поддержку.

— Нет, она есть, — Сакура подходит ближе и закрывает дверцу холодильника, заставляя Изуну сделать движение назад.

Но его это ничуть не впечатляет. От его усмешки злость поднимается еще выше.

— Я же ошибался, — глаза-полумесяцы, раздражающая усмешка, и Сакура остро жалеет, что он не соулмейт Ино. И что у Ино заодно нет волос.

Она бы попросила ее взлететь на пару минут, чтобы этот… этот…

— Тогда зачем ты задеваешь меня этим? — спрашивает она, сощурившись, и держится изо всех сил.

— Разве? — Изуна держит банку тремя пальцами и покачивает ей в воздухе. — Сакура, у тебя сегодня день претензий?

— Нет. Но я сегодня подумала, что ты совсем не ошибался, — выплевывает ему в лицо она, замечая, что улыбка тускнеет.

— Все-таки нет? Рад слышать, — он неспешно усаживается за стол. — Мадаре стоит об этом знать?

— Расскажи ему, если хочешь. Начни с того, что ты просто невыносим! — соглашается Сакура с ледяным комом в груди и гудением злости между висками. — Я уже говорила тебе, что волнуюсь и не хочу, чтобы он пострадал! Но ты… ты… чего ты хочешь?

Изуна держит поставленную на столешницу банку между ладонями. Крутит ее между ними. По кухне ползет медленное шуршание.

Чтобы выстоять и не закричать, чтобы сбить с него это чрезмерное спокойствие, Сакуре приходится сжать себя изнутри так, что едва получается дышать.

— Я хочу, чтобы Мадара был счастлив, — Изуна бросает на нее взгляд. — У меня нет для тебя злодейского плана. Но… я тебя уже один раз предупредил, когда ты вернулась. И так, напоминаю изредка.

— У меня отличная память, — тихо-тихо, чтобы действительно не накричать на него, отвечает Сакура.

— Вот и хорошо, — прищелкивает пальцами Изуна. — Это все вопросы?

Сакура улыбается ему через силу, чувствуя, как злость медленно сменяется злорадством.

— Нет… есть кое-что, что я не могу спросить у Мадары. Но я очень хочу его понять. Ты же его брат, — и старается улыбнуться так, чтобы Изуна не сразу сказал ей «нет».

Изуна приподнимает брови.

— Что такое «ревность»? — интересуется она, сложив руки за спиной.

Лицо младшего Учихи застывает. Что-то идет не так. Сакура понимает это почти сразу. Потому что иначе Изуна бы от нее отмахнулся или ответил, но как-нибудь… как-нибудь не так.

Но Изуна сверлит ее взглядом и молчит. Когда он все-таки отвечает, Сакура уже готова отступить.

— Это когда ты видишь, как твоего человека пытается забрать чужой. И чувствуешь, что не хочешь им делиться, — снисходительно поясняет Изуна.

И несмотря на то, что звучит это странно, Сакура понимает его. Она вспоминает утреннего Хашираму, вспоминает, как соулмейт вспыхивает, когда к ней притрагиваются в магазине, сопоставляет игривый шепот «какие мы ревнивые» и тяжелый взгляд.

Но она не вещь, чтобы ее забрать!

— Ты его соулмейтка, — раскусывает ее, проколовшуюся с возгласом, без промедления Изуна. — А Мадара не позволит кому-то между вами влезть.

Вот чтобы он так про Конан думал! Сакура до сих пор вспоминает собственный вопрос: что ему нужно дать ей взамен? Можно ли было обойтись Тобирамой?

Это… получается, это тоже ревность? Но она не считает его своим как вещь!

Во взгляде Изуны считывается насмешка. Чтобы не давать ему шанса посмеяться вслух, Сакура решает ненадолго отступить.

Смутить Изуну получается всего на секунду, зато в ответ она получает в два раза больше.

Мадара в комнате что-то печатает на клавиатуре ноутбука. Когда она закрывает за собой дверь, его пальцы замирают, а сам он поворачивает кресло к ней.

— Спать не собираешься? — спрашивает он и перебирает пальцами, будто под ними все еще клавиши, по подлокотнику.

Эмоции движутся под кожей мелкими колкими вспышками. Сакура ощущает их так ярко, что даже не представляет, как прекратить.

Она пожимает плечами, поняв, что слишком задерживается с ответом. Обхватывает себя руками. Внимательно наблюдающий за ней Мадара приподнимает брови.

— Что случилось? — спрашивает он подозрительно, бросив взгляд на дверь. — Изуна что-то тебе сказал?

Соулмейт с затруднением встает, опершись об столешницу, и подходит к ней. Обеспокоенное прикосновение приходится на плечо.

Сакура молча мотает головой и, смотря в лицо Мадаре, спрашивает:

— Ты меня сегодня ревнуешь, да?

Соулмейт закрывает глаза с таким видом, будто Сакура в очередной раз говорит какую-то нелепость.

Ну… ради истины можно и спросить нелепость, решает она.

— Да, — признает он, чуть наклонив голову, и поднимает веки.

Сакура понимает, что лучше в глаза не смотреть, только после того, как это делает. Потому что ощущение, будто Мадара хочет ее, становится почти невыносимым. И от этого внутри крепко-крепко сжимается.

— Получается, ты хочешь меня себе? — дрогнув, все-таки задает вопрос она.

Мадара отводит темный взгляд в сторону, задумавшись на секунду, слабо усмехается.

— Не совсем в такой формулировке. Но да. Почему спрашиваешь? Мне показалось, тебе не хочется говорить об этом.

Сакура, почувствовавшая приятную дрожь, удивляется ей так же, как и чужому вниманию. Мадара, который не обсуждает то, что не хочет обсуждать она?

Либо он сам не хочет это объяснять, либо что-то еще.

— Вспомнила книжный магазин, — все-таки выдавливает она, не сводя глаз с соулмейта. — Ты так… отреагировал… будто меня ударить попытались.

— Если бы тебя попытались ударить, — размерено и спокойно отвечает Мадара, — остались бы без рук.

Звучит так, будто это само собой разумеется.

— Ты страшный человек, — бормочет Сакура, считая это полу-шуткой.

— Да что ты, — все с тем же спокойствием соулмейт приподнимает брови.

— Но чаще хороший, — добавляет, подумав, она и неловко прикасается к его локтю. — Для меня точно.

— Для тебя это имеет смысл, — Мадара вежливо приподнимает угол губ.

Она слышит это редко, но каждое подтверждение заставляет потеплеть изнутри.

Ей хочется уточнить: для нее имеет смысл, а почему для остальных не имеет?

— Рада, что ты помнишь, — Сакура старается не улыбаться заранее. — В книжном тебя очень разозлило, что кто-то может захотеть меня в соулмейтки.

— Меня разозлило, — с расстановкой объясняет спокойный Мадара, — что он тебя схватил.

Это было легкое прикосновение, продлившееся около секунды, а не «схватил», но Сакура об этом умалчивает.

— Он мог спросить тебя. Даже не о возможности потрогать, а о наличии соулмейта. Это было бы приемлемо. Цеплять чужого человека за руку — нет, — продолжает Мадара, и вокруг как-то нехорошо холодеет.

Люди и их нюансы… Сакура вздыхает. В каком-то смысле, это даже объяснимо. Она уверена: если подумать об этом побольше, то нашлась бы ниточка к границам тела… Это даже логично.

— Все? — соулмейт приподнимает брови снова. — Спать мы сегодня ляжем?

Сакура видит в темноте все контурами. Спину Мадары тоже. Он дышит так, что почти не слышно. Если очень-очень приглядеться, заметно как движутся плечи. И то ли его чуткость ко взглядам не работает после серьезной усталости, то ли он привыкает к ее постоянному вниманию…

Бороться с тем, что люди называют принципами, становится почти невыносимо. Она качает воспоминания о прогрессе, о том, что в негустом движении можно находиться и без чужой руки.

Но сон, дурацкий сон, кажется невозможным, потому что в голове — искры и цветные обрывки. Она спускает ноги на пол и гонит мысль: пора бы уже держаться на одной стороне.

Сквозь темноту подобраться к Мадаре несложно. Ходить бесшумно Сакура умеет, если будет делать каждое движение вдумчивым.

После длинного-длинного дня она просто не может заснуть, потому что в голове скапливается чересчур много чего-то волнительного. Она просто собирается немного посидеть рядом. Пара минут, может, это успокоит?

Пол прохладный. Сакура поджимает ноги к груди, сев за спиной соулмейта, и вслушивается в его дыхание. У нее из головы не идет ни Конан, ни разговор о методах, ни Изуна, ни слова о желаниях… стоит вспомнить только — и внутри скручивается клубок из всякого-разного. Хочется прекратить столько чувствовать. Только не получается.

Рядом с Мадарой, глубоко и медленно дышащим, часть волнений отступает. Но только та, которая не касается его лично.

Поэтому, когда Мадара неожиданно глубоко и вполне осознанно вздыхает, Сакура вздрагивает всем телом.

— Собираешься сидеть на полу? — хрипло спрашивает он, не поворачиваясь.

Как он?..

— Я… я думала, ты спишь, — вполголоса отвечает она и спохватывается, тут же переходя на шепот: — Я просто волновалась. Подумала, что будет проще успокоиться…

— Хорошо, — соглашается Мадара с какой-то усталостью. — Хочешь лечь?

Сакура сначала не понимает. Потом борется с резким осознанием: она хочет. Мысли о недопустимости приходят последними…

Она знает, что сейчас все становится зыбким и двусторонним, случайное резкое движение — и что-то произойдет. Но… но они успевают сделать столько всего, что одна ночь рядом вряд ли что-то изменит?

А все остальное, весь подтекст, всё это — на завтра.

Когда она осторожно обходит матрас, чтобы оказаться лицом к лицу с соулмейтом, он приподнимает одеяло. Сакура юрко оказывается под горячей рукой и под одеялом. Вблизи оказывается почти жарко. Но от этого чувства хочется не открыть окно, а закрыть глаза и расплыться, что Сакура и делает. Запах ментола уже не кажется морозным.

Мадара обнимает ее поверх одеяла. Его лицо оказывается ужасно близко. Пускай в полупрозрачной для привыкших глаз темноте мимика едва читается, Сакура все равно замечает: никаких изменений. Соулмейт, серо-черный, пахнущий ментолом и теплом, ощущается рядом настолько безмятежным, насколько это возможно. Будто не он говорит ей о теле и его границах… Будто все хорошо.

Она может спросить. Может, даже хочет. Ведь как показывает людская жизнь, тут все имеет значение. Но тогда не получится хотя бы пару секунд побыть так, как сейчас хочется. В вязком и уютном тепле Сакура тянется к нему поближе и кладет ладонь между лопаток. Неудобно. Мадара, не открывая глаз, приподнимает руку. Просунуть под нее свою и так замереть — гораздо удобнее. Сакура обнимает его в ответ, ощущая безопасность каждым атомом тела, и чувствует, что засыпает.

Утро наступает для нее тем, что становится прохладно.

Она сонно замечает, что Мадара исчезает с надувного матраса так, будто он здесь и не спал. Одеяло сбито — ей же и сбито — на пол. Ощущение, что нога упирается в…

Ай!

Сакура мгновенно поддергивает ногу к груди. Приподнимается. Такой же сонный как она Роши зевает во всю зубастую пасть.

Мадара находится на кухне. В его пальцах балансирует сигарета. Он будто сомневается, нужна ли она ему, во всяком случае, взгляд у него достаточно задумчивый. И окно не открыто.

Только вылезшая из душа Сакура зачесывает мокрые волосы назад. Спустя пару минут они все равно продолжат липнуть к щекам, но… это становится почти привычкой.

Мадара замечает ее легко. Косой взгляд — и вот Сакура оказывается высвечена в пространстве. Его руки двигаются, похоже, машинально — отработанный жест, и сигарета оказывается в пачке. Пачка — в кармане.

— В следующий раз, — соулмейт делает паузу, которую использует, чтобы развернуться к Сакуре лицом, — просто ложись рядом.

— Ты проснешься, — машинальнее, чем жест с пачкой, отвечает Сакура, хотя в голове вопросов столько, что хватит на целый день ответов.

— Я и так проснусь, — в спокойствии Мадары ей чудится легкая обреченность.

И становится немного стыдно.

— Тебе же не нравилось, что я постоянно тебя трогаю. Спать рядом — это постоянно трогать, — напоминает она ему, чтобы отмахнуться от ощущений внутри.

— Мне не нравилась моя реакция, — Мадара сухо усмехается. — Завтрак?

Что меняется, если сейчас он игнорирует реакцию? Сакура смотрит ему в спину — соулмейт подходит к холодильнику и явно собирается провести там ревизию. Видимо, Изуна спит. Или учится. Лучше не знать, она после вчерашнего разговора чувствует позднюю неловкость. Но уж Изуне об этом знать необязательно.

Как и ей — все ответы. Потому что вчерашнее «да» Мадары выбивает ее из колеи гораздо больше, чем сегодняшняя откровенность про реакцию. Поэтому она решает задать вопросы позже.

На завтрак она легко разбирается с салатом, а Мадара поручает самому себе — омлет. Он пару минут что-то ищет в телефоне, а потом, положив его на столешницу рядом, то и дело туда поглядывает. Сакура заглядывает ему через плечо и находит алгоритм по приготовлению. Мадара скашивает на нее взгляд.

— Если у меня получается, у тебя тоже получится, — ободрительно говорит ему Сакура и осторожно похлопывает по локтю.

— Спасибо, — кивает ей соулмейт, но взгляд у него совсем не благодарный.

У него действительно получается. Сакура отмечает, что не так хорошо, как у Изуны, но… Мадаре лучше этого не говорить. И дать еще пару раз попрактиковаться.

После завтрака она идет разбираться со всем тем, что они вчера купили. Мадара остается на кухне — домывать посуду.

Сакура гадает, успеет ли она примерить розовый свитер еще раз или нет… Решает, что розовый свитер создан для сонного утра, и пока Мадары нет — ловко переодевается. Он большой, приятный и не такой плотный, как свитера соулмейта, и это просто отлично. Сакура подкатывает закрывающие пальцы рукава и берется за дело.

Коробку с феном в сторону. Одежду она просто вытряхивает на кровать и недолго разбирает, думая, как лучше сложить. В конце концов — подглядывает, как сложены вещи Мадары, и собирает цветастую стопку.

Обувь — она примеривает вторую пару, розовые мягкие ботинки и решает, что будет носить их через раз — в коридор. Крем — в ванную.

А потом она берется за самое лучшее — за свой рюкзак.

Книгу она выкладывает на стол, а не на кровать. Дальше идет менее интересная стопка тетрадок, набор ручек… какая-то большая и тонкая книга с нелинованными страницами… Она не помнит, чтобы это выбирала. Может, Мадара взял себе?

Сакура пожимает плечами и откладывает ее к тетрадкам.

Второе, что она не выбирает, находится на дне. Пальцы натыкаются на что-то прохладное и гладкое. Это оказывается непонятным футляром. Внутри — два ряда цветных квадратиков. «Акварельная краска», читает она, перевернув футляр и найдя там этикетку. Для чего она Мадаре?

Она нащупывает что-то еще и, решив разобраться разом, вытряхивает все на кровать. На одеяло падает упаковка каких-то палочек, карандаш, ластик. Бежево-розово-голубой набор. Плоские полупрозрачно-цветные палочки открываются с трудом. У цветных линий, ползущих на бумаге, обрывочные хвосты, а сами они — такие же полупрозрачные, но все-таки яркие. Сакура улыбается, водя голубым текстовыделителем по первой странице одной из тетрадок.

В комнате, куда без особого желания пробивается серое утро, разноцветная линованная страница — самое яркое пятно.

Соулмейт появляется в комнате с резким запахом сигарет и ментола. Краем полотенца, висящего на шее, он смахивает с коротких волос воду. Он обводит взглядом разложенные на его столе книгу и тетрадки и с невозмутимым спокойствием делает вид, что этого не видел, разворачивается к шкафу, чтобы недолго в него закопаться. Скованное движение — и черная майка, которую он носит уже второй день, медленно ползет вверх.

Бинты плотным слоем обхватывают спину и закрывают ребра почти полностью. Сакура разглядывает их с интересом: они что, не мокнут? Потому что спина у соулмейта достаточно влажная — морось мелких капель на пояснице медленно сворачивается в одну крупную и ползет к линии темных штанов.

Мадара надевает другую майку, уже с длинными рукавами, медленно и упрямо. Подумав, что, если бы он хотел помощи, он бы ее попросил, она только следит за этим с крохотной иглой в груди. Когда бинты скрываются под синей тканью, Сакура выжидает еще минуту, пока соулмейт не повернется к ней.

— Спасибо, — говорит она, приподнимая руку с зажатым в ней маркером.

Мадара кивает и, похоже, о чем-то думает. Потому что даже не смотрит, что она ему показывает. Что-то случилось?..

— Видела краски? — о чем он ни думает, но в реальность все-таки возвращается. Посматривает снова на стол.

— Ага, — она кивает и подтягивает ноги на кровать. — А зачем они тебе?

— Они тебе, а не мне, — Мадара подходит к столу и берет их, медленно прихрамывает до кровати и садится рядом с Сакурой. — Ими рисуют. Некоторых людей это… хм… успокаивает.

О… когда она понимает, на что это намек, то чувствует теплую признательность. Конечно, когда сложно дышать, вряд ли до красок, но…

Зато можно будет не предлагать ей заснуть рядом. На секунду эта мысль неприятно заполняет собой пространство. Даже язык щекочет.

— И что ими рисуют? — спустя долгую паузу, в которой она разбирается с ощущениями, спрашивает Сакура.

Мадара терпеливо берется объяснять. Выслушивающая то, что красками можно нарисовать что угодно, она с удивлением разглядывает примеры. Их соулмейт показывает на своем телефоне, и там целая череда из нарисованных картинок.

— А почему так много цветов? — спрашивает она, отвлекаясь от просмотра.

— Людям нравится их рисовать, — Мадара, сидящий совсем рядом, пропускает смешок. — Но они рисуют и другое, людей, например, и…

Как Конан.

— А как этому научиться? — она поворачивается к нему, перебивая. — Это выглядит сложно.

— Видеоуроки, — предлагает соулмейт, забирая у нее свой телефон. Что-то там ищет.

Сакура наблюдает, как люди переносят изображение на бумагу с помощью воды и цвета. Это кажется сложным, но и интересным… Линии, наносимые специальной палочкой, пушистой на конце, впитываются в бумагу и создают что-то цельное.

Желание попробовать затмевает желание почитать Маленького принца. В конце концов, у нее впереди — целый день!

Она устраивается с красками, стаканом воды и палочками-кисточками на полу, чтобы было проще вытирать, в случае чего… Некоторое время Мадара пытается убедить ее, что за столом будет удобнее, но Сакура решает, что лучше залить пол, чем стол.

Оказывается, та книжка с пустыми нелинованными страницами была как раз для рисования.

Зеленый квадратик сухой, липковатый, но пахнет сладко. Впрочем, как и все остальные. Она осторожно водит по нему мокрой кисточкой и наблюдает за тем, как поверхность слегка светлеет. Но рисовать получается не очень — сильно прижатая к бумаге пушистая часть просто… расплющивается, и никакой тонкой изящной линии не получается.

Сакура пробует разный нажим и приходит к пониманию, что нужно вести самым кончиком и, желательно, почти невесомо. Она пробует разными цветами, старательно выводя желтые, красные и синие линии по белому листу и забывая, что собиралась рисовать что-то определенное.

Ей нравится, как это выглядит, особенно высвеченное солнцем. Не зря же она устраивается прямо посередине солнечного пятна?

Сакура чуть отодвигается, чтобы посмотреть на разрисованный лист бумаги со стороны. Красиво. Попытавшись придвинуться, она слегка теряет равновесие. И в попытках его сохранить, упирается руками в пол. Правой — прямо в краски.

На ее коже это выглядит еще ярче, чем на листе бумаги. Сакура разглядывает то, как смешиваются цвета, смазывает пальцами другой руки. Оранжевые, фиолетовые, желтые — пятна липкие, но такие красивые, что даже не хочется идти отмывать.

— Вечно ты во что-нибудь вляпаешься, — замечает отвлекшийся от ноутбука соулмейт.

Он устраивается за столом и, если приглядеться к экрану ноутбука, читает что-то очень объемное. А сейчас — разворачивается, прокручиваясь наполовину, и с интересом разглядывает ее цветные ладони. Сакура невпопад улыбается, задумавшись, что лучше вляпываться в краски, чем во что-то еще.

Мадара с напряжённой гримасой медленно встает с кресла и подходит ближе, нависая высокой и темной фигурой над разложенными красками, заполненным линиями альбомом, над самой Сакурой, так и не прекратившей улыбаться. В том, как он осторожно присаживается напротив, есть что-то болезненное. Она обеспокоенно косится на его бедро.

— Может, тебе нужно лежать?

— Не настолько больно, — посматривает он на нее искоса и заглядывает в альбом.

Вот как ему объяснить, что лучше чтобы вообще не было больно? Сакура мало что знает о боли, но не нужно много изучать, чтобы понимать: без нее лучше, чем с ней.

Она нервно заправляет пряди волос за уши, когда Мадара обводит пальцами яркую красную кляксу с голубым наслоением. Соулмейт, склонившийся над рисунком, забавное зрелище.

— Интересное сочетание, — невозмутимо замечает он и поднимает взгляд.

То, как дергается его бровь, тонко намекает: что-то пошло не так. Сакура прикусывает губу. Что-то… что не так? Мадара смотрит долго. Его губы в конце концов вздрагивают. Он постукивает себя по виску пальцами.

— Краска.

А… ну конечно, у нее же были цветные пальцы. Сакура небрежно пожимает плечами.

— Я же говорю. Найдешь, во чт…

Договорить Мадара не успевает. Сакура попросту прикладывает цветную и липкую ладонь к его щеке.

Кожа соулмейта, шершавая, сухая, с пробивающейся щетиной, впитывает подсыхающую краску легко. Сложно не улыбаться.

Она не сдерживает смешка, разглядывая, как фиолетово-оранжевый ложится на чужой подбородок. Пальцы липко скользят выше, по щеке и до скулы, оставляя цветной след.

Закрашивают потемневшую от недосыпа и тонкую кожу под глазом.

Мадара смотрит на нее немигающе. Не злится и не взрывается. Просто смотрит. Кажется, даже не шевелится?

Наверное, звука набирается, думает Сакура, отошедшая от импульса.

— Только не кричи, — заранее предупреждает она его. -Это ведь отмывается, да? Да?

Если нет...

— Если нет, цветным ты мне тоже нравишься! — заявляет она и прячет руки за спину.

Мадара медленно опускает веки. Нехороший знак…

— Тебе идет фиолетовый, — добавляет она и на всякий случай отползает от него вбок.

Под бедро попадается баночка с водой и с грохотом, разливая воду, катится по полу.

Мадара, так и не открывая глаз, качает головой.

— Извини, — бормочет Сакура, смотря, как лужа неприятного цвета расползается под солнечным светом.

— Отмывается. Но как отстирывается — я не знаю, — наконец говорит соулмейт тоном, по которому не понять, что сейчас его владелец испытывает.

Она мгновенно опускает взгляд вниз — на свитер. Но на нем, к счастью, ни пятнышка. Как хорошо, что рукава подкатала…

Мадара над ней выпрямляется. Осматривает лужу, замершую Сакуру и медленно-медленно выдыхает. Протягивает ей руку. Не то чтобы она думает, что соулмейт сделает ей больно… но встать она предпочитает без его помощи.

— Отмываться? — предлагает Сакура, улыбаясь так, как это делает иногда Изуна — умильно-умильно. Только Изуна потом добавляет гадость.

…если он это увидит, он никогда не прекратит над этим шутить. Мадара сейчас похож на полу-нарисованного человека. Часть — светло-темная, волосы и кожа, а часть — цветная. Сакура давит улыбку, представляя, что сказал бы на это Изуна. Видимо, соулмейт думает об этом же, если пересекает коридор более стремительно, чем может.

Акварель отмывается. Несложно. Смотреть, как вода размывает цвет, даже увлекательно. Не для соулмейта — умывается он быстро и на остающийся на ладонях пигмент смотрит разве что с раздражением.

Он так и не смывает часть краски со скулы, только размазывает. Но не замечает. Сакура, которая чинно отмывает руки под краном с другой стороны, едва не хихикает, когда соулмейт поворачивается к ней спиной — тянется за полотенцем.

— Ты рыжий, — сообщает все-таки, но поздно.

Цветные следы на белом полотенце соулмейта не радуют.

— Изуна попытается меня убить, — морщится он, и вдруг его взгляд замирает, упершись в Сакуру. — Ну и кто тут еще рыжий…

Намоченная под краном ткань проходится по виску мягко. Придерживающая за подбородок ладонь теплая, пусть и жесткая. Стоять так, с повернутым под свет виском, почти уткнувшись нижней частью лица в чужие пальцы, не очень удобно. Но Сакура принимает прикосновение с надеждой, что Мадара все-таки выплывет из своих мыслей ей навстречу. Обычно это работает, только соулмейт сразу проваливается в другие. Чернеет радужка, собираются вокруг грозовые тени, и будто нитка зова, вшитая в Сакуру, тянет его к ней навстречу.

В этот раз Мадара держит себя в руках настолько, что даже не меняет выражения лица.

— Ты красивый. Даже без краски, — говорит она, чтобы не стоять молча.

Мадара усмехается и не отводит магнетического взгляда. Быстро заморгавшая Сакура думает: если бы она изучала магниты на этом примере, то зависла бы с темой надолго.

— Ты тоже, — возвращает он, — даже с краской.

Сакура вздыхает. Да, куда же без какой-нибудь гадости. Но все-таки замечание слегка помогает. Соулмейт больше не кажется каменным.

— Все, — ее отпускают. Мадара смотрит с тенью сожаления на цветное полотенце. Потом на нее.

— Я вытру лужу, — обещает ему Сакура и снова улыбается как Изуна.

На всякий случай.

Она действительно вытирает разлитую воду, аккуратно собирает краски и кисточки, убирает их на подоконник, а баночку недолго отмывает на кухне.

Знакомство с миром творчества кажется ей скорее забавным, чем разочаровывающим. А уж как этому знакомству оказывается рад Мадара…

Его самоконтроль вырастает до такой степени, что он даже не повышает голос.

Сакура вспоминает ощущение — теплая и слегка щетинистая щека, напрягшаяся от прикосновения… Мадара не шевелится, когда она пачкает его в краске. Очень глупо считать, что он замирает по той же причине, по которой сама Сакура обмирает у него в руках. Но хочется, чтобы на него тактильный контакт влиял так же.

Мадара изредка вздрагивает, но это, наверное, по той же причине, почему нельзя к нему подкрадываться со спины…

Признав оформившееся желание, Сакура решает разобраться с ним позже.

А пока ее ждет Антуан Сент-Экзюпери.

Который, впрочем, кажется непонятным с первой главы. Сакура находит некоторое согласие с позицией человека, от лица которого идет рассказ. Взрослые — наверное, его взрослые были похожи на Мадару — иногда бывают очень странными.

Но она думает: почему бы ему не попробовать снова, когда он вырастает?

Летать ей нравится больше, тут даже не надо думать о том, как изящно и красиво выходят цветы на бумаге. Это не перевесит. Но… человек не может летать. А общечеловеческое мнение мешает ему делать, что хочется. Есть ли вообще смысл рождаться людьми?..

Сакура думает об этом, перечитывая главу заново. Но ничего больше умного в голову ей не приходит.

Если в книге и есть что-то, из-за чего ее можно советовать, сейчас оно для Сакуры закрыто. Поэтому она разглядывает красивую обложку, думая, почему принц стоит на маленьком шаре-планете. До этого она не доходит, потому что пытается читать очень медленно и вдумчиво.

Состояние, для которого нет слова «сосредоточиться», не уходит. Даже если попробовать подумать о Мадаре.

Который, кстати, никогда не проводит столько времени за ноутбуком, как сейчас… Он то что-то печатает, то что-то читает. Его взъерошенная макушка, которую видно поверх спинки кресла, то и дело наклоняется, когда Мадара опирается локтями об стол и нависает над экраном. Интересно, чем он занимается?

Сакура решает, что спросит попозже.

Она заходит в сообщения, чтобы вспомнить, когда точно они встречаются, и замечает новое непрочитанное сообщение. Дата вчерашняя. Она действительно могла и не заметить. Вот чем можно отвлечься от Маленького принца, отказывающегося поддаваться.

Ханаби пишет о том, что искала краску тона волос Сакуры, но так и не нашла. Приходится вспомнить реакцию Ино и написать, что это страшный секрет. И добавить хитрый желтый кружочек.

«Это нечестно», пишет ей Ханаби и добавляет обиженную мордочку.

«Зато твои волосы будут в порядке», отвечает ей Сакура, вспоминая с завистью шелковистый гладкий водопад.

«Эй, что за двойные стандарты?».

— Что такое «двойные стандарты»? — даже не задумавшись, спрашивает Сакура у откинувшегося на спинку кресла соулмейта.

Он выпрямляется, щелкает пару секунд клавишами, читает высветившееся.

— Если нарушается какое-то общепризнанное правило, а безнаказанный нарушитель продолжает уверять, что правило распространяется для всех. Или… или кто-то нарушает это правило и оказывается не наказан, а кто-то другой за нарушение получает полностью, — задумчиво отвечает он, пропуская долгую паузу, и поворачивается к ней. — А о чем речь?

Переварив определение, она с некоторой досадой замечает, что Ханаби могла бы оказаться правой. Если бы она, конечно, красила волосы.

— О волосах, — без какого-то сомнения говорит Сакура и соскальзывает с подоконника, чтобы подобраться к соулмейту поближе. — Ханаби говорит, что моя забота о ее волосах — это двойные стандарты. Я сказала ей, что если она не будет красить волосы, они останутся красивыми.

Отреагировавший на ее приближение и закрывший ноутбук Мадара медленно встает из кресла. Привычным жестом разминает шею и морщится, когда делает слишком резкое движение рукой.

— Напомни мне, кто такая Ханаби, — соулмейт наклоняет голову в одну сторону, потом в другую. — Это еще одна с неба?

— Нет, это просто подруга Ино, — смеется Сакура. — Она… ну… — и вот как сказать, что они пойдут вместе пить кофе? — мы хотели в выходные попробовать кофе.

Да, для соулмейта это новость. Его брови приподнимаются.

— Кофе. С человеком, — повторяет Мадара странным тоном. — Я где-то слышал ее имя….

Пока, судя по его выражению лица, он пытается вспомнить, Сакура успевает первой:

— Ханаби и Шикамару! — торжественно заявляет она. — Я тебе про них… ну, помнишь, я как-то привела их в пример.

Мадара еще пару секунд щурится в пустоту, явно не полагаясь только на ее память, но все же сдается.

— Мне поехать с тобой? — и усмехается, замечая перемену в ее лице. — Я имел в виду: довезти тебя, а потом забрать. Где вы собрались пить кофе?

Сакура растерянно пожимает плечами. Ей, пускай и мысленно смирившейся с тем, что придется добираться в одиночку, становится в один момент и тепло, и холодно одновременно. Хорошо, что соулмейт вовремя уточняет. А где собрались…

Ханаби предлагает ей свои любимые кофейни примерно через полторы минуты после того, как Сакура спрашивает.

Забравший ее телефон соулмейт пару секунд изучает адреса, щурясь. Еще пару секунд ищет что-то в своем.

На виртуальной карте отлично видно, где что находится. Сакура, заглядывая ему через плечо, вздыхает. Все они достаточно далеко от дома. И, если быть внимательной, находятся в достаточно людных местах — об этом ей уже говорит Мадара.

От его внимания и такой ненавязчивой помощи Сакуре становится теплее, что прогоняет тревогу. Сакура мельком прислоняется щекой к чужому плечу. Плечо почти сразу оказывается рядом с другой щекой — Мадара перекладывает телефон в другую руку, а освободившейся прикладывает Сакуру к себе.

Тепла много не бывает, думает она и всего на секунду позволяет себе зарыться носом в нагретый кожей мужской свитер.

Ни одно место из предложенных Ханаби соулмейту незнакомы. Поэтому он предлагает Сакуре выбрать то, что ближе к дому. Если можно назвать пересадку на метро и двадцать минут шага близостью.

Ханаби легко соглашается и решительно сообщает, что намерена вытащить из нее тон краски. Сакура мало что знает о красках для волос, поэтому тон ей ни о чем не говорит. Как бы Ханаби не собралась из нее их вытаскивать, у нее ничего не получится.

— Я представляю ее лицо, если она узнает, что это у тебя натуральный, — Мадара, на глазах которого и происходило общение, растекается в сытой усмешке.

Сакура накручивает светлую прядь на палец. Будто натуральный розовый цвет — это что-то страшное… Она видит на улице людей с розовыми волосами, редко, но все-таки. Ровно такого же Сакура еще не замечала, но вдруг еще наткнется?

У людей есть какая-то мания вывести все возможные цвета из одного-единственного. Впрочем, она бы тоже выводила, если бы не могла купаться с самого появления в сотнях оттенков одних и тех же, но одновременно чрезвычайно разных облаков.

— Напомни мне, — тем временем отвлекает ее от мыслей соулмейт. — Не ты ли опасалась оставаться с людьми наедине? Ты ей доверяешь?

— Она подруга Ино. Я не думаю, что она отведет меня в темное место, где дерутся люди, — не сдерживается Сакура, потому что действительно чувствует обиду за Ханаби.

— Конан сожалеет, — Мадара смотрит на нее прохладно. — Но ты сбежала от нее в опасном районе самостоятельно.

Сакура улыбается ему как Изуна. На самом деле, ей нечего сказать.

— В каком-то смысле ее помощь — это извинение. Она никогда не извиняется вслух, — добавляет Мадара, рассматривая ее губы.

— Вы с ней похожи, — бормочет Сакура, вспоминая первые попытки соулмейта. — И что, это все, что она попросит?

Чтобы это спросить, приходится немного напрячься. Ей хочется и не хочется одновременно слышать его ответ.

— Она не попросила невыполнимого, — усмехается понимающе Мадара. — Не волнуйся об этом.

Значит ли это: я не отвечу тебе честно?

Сакура не знает, поэтому молчит. Ей непонятно, почему что-то нужно скрывать? Чем можно заплатить Конан? Это деньги? Если бы это были деньги, Мадара не смотрел бы на нее так, будто не собирается продолжать.

— Это что-то нехорошее? — она отстраняется. — Ты побьешь кого-то для нее?

Внутри все скручивается.

— Для этого ей не нужно обращаться ко мне, — пугающе отвечает Мадара и пытается улыбнуться. Получается криво и не очень ободряюще.

Точно не скажет. Сакура смотрит на него внимательно и испытывающе. Но скоро сдается. Тем более, Мадара небрежно смахивает прядь волос с ее виска. От этого становится немного… не очень думательно. Сакура старательно игнорирует приятное нагревание в животе. А также и легкое разочарование, когда прикосновение оказывается кратковременным. Но стоит ей представить, что Мадара движется чуть дальше, что им приходится выяснять столько всего дополнительно…

Ей неизвестно, справится ли она с этим.

— Надо пообедать, — говорит ей соулмейт, следя за ее лицом.

Да, с этим сложно не согласиться.

Изуна, который, очевидно, находит полотенце в корзине для грязного белья, смотрит на старшего брата просто убийственно. Мадара невозмутимо пережевывает овощи, делая вид, что ничего не происходит. Как Изуна догадывается, что дело в соулмейте, а не в ней?

Сакура не знает, но малодушно рада его проницательности.

После обеда она, быстро помыв посуду, сбегает в комнату первой. Изуна, цедя кофе, явно собирается на кого-нибудь напасть. А Мадара, приготовившийся покурить, явно собирается дать хороший отпор.

В другое время Сакура за этим бы понаблюдала, но сейчас у нее есть одно дело.

Дело, которое следовало сделать давно.

— Привет, — задорно восклицает Ино, которая точно в хорошем настроении. — Как твои дела? Вспомнила, что я существую?

Согревшаяся — не так, как от Мадары — Сакура охотно рассказывает, что соулмейт вернулся и что теперь его работодатели им не угрожают.

Ино отвечает ей поздравлением, поддевает за слишком нерадостный голос и напоминает — «я на всякий случай» — что они собирались посидеть вместе.

— А меня Ханаби пригласила тоже, — с легкой гордостью хвастается Сакура, которой от этого внезапно хочется раздуться.

— И у тебя только поэтому такой счастливый голос?.. — в полувопросительной интонации есть легкая нотка чего-то… чего-то, предполагающего честный ответ.

Она, закусив губу, сомневается всего секунду. Это же Ино. Ей стоит знать.

— Мы скоро найдем тех, кто нас стриг, — старательно выговаривает и пытается дышать медленно Сакура. — Ее сестра училась в школе Конан. Даже фотография есть. Там они обе видны.

Ино молчит.

— Тобирама тебе не сказал? — встревоженно интересуется Сакура.

Еще одна секунда молчания, ледяная до ужаса, проходит тяжело.

— Не сказал, — совсем уж нехорошо признает Ино. — А что, давно он знает?..

— Ну… — выкрутиться и не задеть себя сложно, но Сакура подозревает, что не получится. — Дня два?..

— А ты сколько знаешь? — задает не вовремя правильный вопрос Ино.

— Про сестру столько же… а про фотографию… несколько дней, — сознается она, не совсем честно отнимая от срока достаточно времени.

Ино смеется. Сквозь этот звук пробивается совсем не веселье, и Сакура поджимает ноги к груди. Она устраивается на подоконнике. Чтобы солнце грело одну половину лица и тела и чтобы было видно небо. Думая, что так будет немного легче, Сакура ошибается.

— Я не рассказала тебе про волосы, ты решила подождать с нашими парикмахерами… Один-один, — признает она с неясной опасностью в тоне. — А Тобирама… ну я с ним разберусь.

Когда звонок сбрасывают, Сакура еще долго сидит, смотря в свои же колени. Она хочет поступить правильно, когда умалчивает. Если быть честной, об этом она почти не задумывается. Потому что пока Мадара где-то там разбирается с плохими людьми, Сакура бесполезна и в поисках, и в чем-то еще. Она просто… просто хочет, чтобы Ино не волновалась раньше времени?

Это нехорошее оправдание, потому что Сакура не до конца сама ему верит.


Примечания:

Я человек, который шесть раз отмерит, а на седьмой просто заебется.

У меня сложные отношения с Рябью. Я слишком много вкладывалась, но получала отклика недостаточно, чтобы это покрыть. Долгое время это меня мучило, разочаровывало и обижало. Я была влюблена в героев, в идею, в потенциал, который мог помочь мне вырасти самой. Я не учитывала, что история слишком затянулась и, возможно, перестала быть интересной.

Я ушла в черновики, чтобы не забросить. Сработало. Я дописала, отредактировала, но на доработку всех белых пятен меня не хватило. Наруто говорил нам не сдаваться, но я считаю, что нужно вовремя оглянуться. Раньше я бы бросила, но я вижу количество ждущих, и я сама слишком много работала, чтобы бросить. Я начинаю выкладывать, чтобы однажды закончить. По ходу дела часть белых пятен рассосется, часть я уже доработала, ну а что-то... пожалуй, это выше моих сил. И я себя прощаю.

За полгода я остыла и к истории, и к героям, чему очень рада. Я была бы рада поддержке, но если вы тоже остыли к этой истории, то что же. Я не буду ставить какие-либо пороги отзывов или ждунов. Выкладка будет нечасто, не могу назвать сроков. Но я закончила раз, я закончу и во второй. В любом случае, я благодарна, что вы были со мной так долго и ждали.

Глава опубликована: 01.11.2024

50. Откладывая.

У холодного утра солнечный отблеск и запах омлета и чая.

Успевшая принять душ и научиться пользоваться феном Сакура то и дело приглаживает легшие слишком пышно волосы. Сонный и жующий скорее через силу, чем с удовольствием Мадара кажется ей умиротворенным несмотря на чудовищный недосып. Что он там читает допоздна, уйдя на кухню, Сакура не знает. Но это что-то явно стоило его внимания.

Она, поджав ноги и натянув на колени край темной майки, допивает чай и приятно щурится, когда солнце щекочет ей лицо.

Ненадолго уютное положение нарушается.

Утренний Изуна — это Изуна, который пьет кофе залпом, встрепывает и без того лохматые волосы и непривычно энергично куда-то собирается. Сакура провожает его вместо Мадары — Мадаре нужно приложить тройное усилие, чтобы встать: недосып, боли и обычное утреннее сопротивление любому движению. Она надеется, что последнее испытывает не только она в этой квартире.

— Не поубивайте друг друга, — просит Изуна, уже нацепивший свой длинный и черный пуховик. — Он сейчас придет в себя и начнет раздражаться по любому поводу.

Сакура, планирующая почитать Маленького принца, повыводить пару листов прописей, узнать много нового и написать Ино, пожимает плечами. Закрывает за ним дверь. Решает, что вернуться на солнечную кухню и выпить еще чаю — это неплохой способ продлить момент покоя. До того, как Мадара начнет раздражаться по любому поводу.

Из коридора кухня кажется золотисто-солнечной. Сакура не заходит внутрь — остается за теневой чертой, которую медленно отодвигают лучи.

У Мадары, сидящего к окну спиной, закрыты глаза. Несмотря на прогноз Изуны, он кажется спокойным — на столешнице лежит расслабленная рука, а голову он склоняет слегка набок. Над макушкой, в белом свету, вьются мелкие пылинки.

Он — единственное темное пятно такого размера в пространстве.

Сакура следит за тем, как медленно приподнимаются и опускаются его плечи, из темноты. Мирно дремлющий утром Мадара почти не кажется человеком, способным на жуткие вещи.

Внутри, неподалеку от места, куда вгрызается зов, мягко что-то сжимается. Вертящиеся в голове слова и воспоминания не помогают. Сакура ощущает зуд на кончике языка, когда собирается с мыслями...

— Что? — спокойно спрашивает он, не открывая глаз.

Она моргает и практически сразу забывает то, о чем думала. Сложно иногда держать в памяти то, как Мадара чувствует направленный на него взгляд.

— Почему там стоишь? — он все-таки приподнимает тяжелые набухшие веки, чтобы внимательно и оценивающе посмотреть.

Прислонившаяся к стене левой стороной тела Сакура пожимает правым плечом. Ей не хочется говорить, как ей нравится смотреть на него — спокойного, полусонного, слегка припорошенного пылью и солнцем. На секунду, всего на одну, у нее проскальзывает ощущение, что он тоже имеет отношение к небу. До тех пор, пока он не шевелится, собираясь подняться.

— Как насчет улицы? — соулмейт поводит головой в одну сторону, потом в другую, стряхивая оцепенение и прекращая пропускать сквозь себя солнце. — Пока там ясно.

На улицу — это в холод, где придется греть руки и прятать щеки и нос от ветра. Согретая с утра горячим душем, а потом слоем свитера — того самого, розового — поверх майки Сакура передергивает плечами. В первой реакции много желания остаться внутри, закуклиться в книжные страницы и плед, сделать вид, что не услышала.

Но Сакура вспоминает, что скоро пойдет пить с Ханаби кофе, что Шизуне научилась ориентироваться на улице благодаря практике. Возможно, что никак иначе и не выйдет.

А…

— Твоя нога, — Сакура опускает взгляд на его бедра, — ты же ее ушиб. Тебе не больно много ходить?.. Когда мы покупали вещи, ты в конце сильно хромал.

Растирающий шею Мадара надламывает черную бровь, бездумно посматривает вниз и тут же переводит взгляд на Сакуру.

— Нет, — говорит он отрывисто, явно подумав о чем-то другом. — Не так много… Час, не больше. Холодно.

— Тогда пойдем, — она переступает через солнечную черту и подходит к нему.

Мадара смотрит на нее сверху-вниз, перегораживающий и свет, и вид на небо из окна. У соулмейта безмятежное выражение лица. Он сам делает последний шаг, оказываясь близко-близко, смотрит внимательно и выжидающе. Сакура решается.

Чтобы прикоснуться, нужно преодолеть десять слоев осторожности. Сакура медленным движением кладет пальцы ему на грудь, туда, где срастаются половинки ребер. Мадара не дергается, только всматривается в нее пронзительно и цепко.

Ей... ей хочется отмахнуться от прогулки, отложить и поговорить о другом или хотя бы набраться для этого смелости. Они ведь давно собирались.

В памяти стоят слова — и злые, и теплые, и чужие, и его, и свои. Перебирать их как бусины и решать: стоит ли сказать сейчас, — оказывается невыносимо. Проще, когда напротив, в каком-то жалком полушаге, пустота, а не соулмейт. Он занимает пространство, собирается из атомов, самый настоящий человек, и сказать ему что-то настолько человеческое, возможно, большая глупость...

И мысль тоже глупая. Сакура же не собирается влезать во что-то, не предусмотрев хотя бы пару событий? Нет. Она даже сейчас зря так делает. Возможно... даже не возможно — точно стоит отложить.

Руку накрывает чужая ладонь. Но не сдвигает, не сжимается, не отталкивает, а осторожно ложится поверх. Греющая и тяжелая, удерживающая. Мадара не отпускает ее взгляда. Под ладонями медленно расширяется и сужается грудная клетка. Движение воздуха в таком варианте наблюдения кажется чем-то большим, чем простой физиологический процесс.

Сакура покусывает нижнюю губу. У нее ощущение, что ладонь лежит не на его груди, а на ее, и оно уязвляет. Вот что чувствуют люди перед тем, как заговорить? Вот почему Ханаби и Шикамару предпочитают быть друг с другом такими едкими? Как иначе чувствовать себя, если смотрят так пронзительно и так насквозь...

Нет. Она осознает себя резко — прижимающей ладонь к чужой груди, замершей и не моргающей, дышащей через раз и пойманной врасплох, очень напуганной. Вздрагивая, Сакура отводит взгляд. Запустившееся вместе со временем сердце кажется слишком шумным.

Насколько она становится похожа на людей, если тоже боится, откладывает и становится уязвимой?

— Что с тобой сегодня? — спрашивает Мадара, и в его голосе звучит старательная усмешка.

Его большой палец поглаживает тыльную сторону ее ладони.

Он из чего-то ищущего и пугающе пронзительного Мадары снова становится утренним: разморенным солнечным светом и ленивым завтраком, почти безмятежным. Ощущение уязвимости медленно растворяется в повисшей тишине.

Сакура мотает головой, пытаясь не краснеть, и осторожно вытягивает руку.

— Одевайся, — Мадара отпускает ее легко, будто и не замечая, что все это время придерживал. — Я пока, — он обводит стол острым взглядом, — разберусь с посудой…

Ничего не случилось. Сакура повторяет это себе несколько раз и старательно отвлекается на сборы.

Не то чтобы ей нужно долго одеваться. Она надевает теплые мягкие штаны, самые яркие носки. Не зная, брать ли с собой рюкзак, решает не брать. Мадара к тому моменту только домывает посуду, хотя вид у него такой, будто руки действуют отдельно от головы, которая спит.

Странное и непривычное, но почему-то щемящее что-то внутри зрелище. Сакура наблюдает за Мадарой, не обращая внимания на щемление. Кто знает, вдруг Изуна окажется прав? Непохоже, что соулмейт вот-вот придет в раздраженную боевую готовность, но... вдруг? Нужно вовремя заметить.

На улице в противовес яркому солнцу холодно и ветрено. Сакура прячет нос в шарф, чтобы не обморозиться сразу, и поплотнее натягивает капюшон. Мадара что-то быстро набирает в телефоне, поэтому у нее есть время на акклиматизацию. Она на пробу растирает мыском прозрачный настил льда на сером асфальте и чуть не поскальзывается.

Поднявший голову на шорох соулмейт встречается с ней взглядом. Сакура улыбается ему, стараясь скрыть нервозность, пробравшуюся внутрь легко и непринужденно, будто бывшую там всегда.

— Куда пойдем? — интересуется она.

— Думаю, направо, — отвечает абсолютно серьезно Мадара и протягивает ей руку. — Я заметил: тебе не нравятся светофоры.

Да, сонливости как ни бывало.

— Пешеходные переходы, — поправив, Сакура охотно берется за чужую ладонь и приподнимает подбородок, чтобы заглянуть соулмейту в лицо. — А направо много светофоров?

— Налево их не меньше, — легко раскусывает ее интерес Мадара и ухмыляется клубом белого пара.

Сакура поджимает губы, вздыхает, посматривает искоса на соулмейта, решает, что в крайнем случае ей ничего не будет грозить. Если, конечно, она не потеряется.

В этот раз людей больше. У каждого разная скорость и каждый из них двигается непредсказуемо. Особенно сложно это все замечать. Сакура старается изо всех сил и следит за тем, что происходит вокруг, с мощной нервозностью.

Если бы не идущий рядом Мадара, который поддерживает средний темп и будто подстраивается под нее…

Впрочем, такие мысли не для такого утра. А утро действительно красивое.

Одни облака, рассыпанные по высокому и холодному голубому небу как обрывки ваты, чего стоят. Подсвеченные, они кажутся даже не белыми — розово-желтыми. Она смотрела бы только на них, если бы была такая возможность. Но смотреть приходится себе под ноги, по сторонам и вперед.

Лавирование — это что-то о том, чтобы двигаться через такие течения и в одиночку, и вдвоем, но пока ведет только Мадара, а ей приходится чутко следить за тем, как это делается.

У него очень хорошо получается. Он не делает резких движений и двигается так, будто людей вокруг не существует. Заметившая это Сакура думает, что у нее так получится только после того, как ее рост станет больше хотя бы на четверть. Хотя…

Ино выше ненамного, думает Сакура, нервно посматривая на шумную и непредсказуемую компанию из нескольких парней, оказавшуюся сбоку.

Если Ино ненамного выше, но все равно в таком броуновском движении оказывается почти неприкасаемой, надо узнать, как у нее получается. Можно обойтись без каблуков или с ростом Сакуры это неизбежно?

Они останавливаются на одном из светофоров, почти у края тротуара, дальше — только белые полосы и ездящие с большой скоростью машины. Сзади набираются люди, и Сакура, которая оборачивается всего раз, решает больше так не делать. Ощущение, что сзади целая толпа, которая вот-вот шевельнется и выпихнет Сакуру на проезжую часть, холодит позвоночник. Как об этом теперь забыть?

Когда пешеходный переход остается позади, а широкие улицы с высокими домами, прозрачными витринами магазинов кончаются, начинаются переулки. Там гораздо меньше людей, темнее, а одноэтажные дома нависают с обеих сторон. Пространства, где узко и где не могут пройти одновременно больше двух человек, заставляют Сакуру нервничать.

Пускай там не так оживлено, от высоты зданий не кружится голова — это старый жилой район, как объясняет Мадара — там есть возможность оказаться на пару секунд в тени прохода.

Когда они неожиданно оказываются в одном таком проходе, выводящему на развилку, Мадара тянет ее по пути, ведущему вниз. Наклон ощутимый, но тут на удивление почти не скользко. Сакура осматривает все такие же невысокие здания, чем-то похожие друг на друга, где-то полускрытые заборами по половину, с интересом.

Они сталкиваются с тремя старичками, неспешно прогуливающимися и о чем-то спорящими. Сакура юркает Мадаре за спину, старички выстраиваются в очередь, так и расходятся. Получается настолько слаженно, что Сакура хихикает еще пару минут. Мадара кажется невозмутимым, но по его прищуру, по морщинкам около глаз и по вздрогнувшим губам она определяет: ему тоже смешно.

Они набредают на небольшую закусочную, и Мадара предлагает ей перекусить.

— Ты в окно смотрела, а не завтракала, — со странной ноткой, которая обычно преобладает у Изуны, говорит соулмейт.

Не согласиться глупо — она слегка замерзает, а еще переполняется какой-то нервной энергией, которой слишком много и которая заставляет дергаться и постоянно осматриваться. Мадара замерзает тоже — у него холодная тыльная сторона ладони, порозовевшие щеки и кончик носа. Вдобавок от закусочной тянет теплом и запахом еды.

Сакура с интересом выбирает себе рамён и разглядывает простую обстановку. В отличие от кафе, где они едят лапшу после покупок, тут все выглядит более блеклым и достаточно старым. А еще внутри много людей, поэтому еще и шумно. Но запахи, которые витают в воздухе, над деревянными столами, предлагают немного подождать и не составлять впечатления заранее.

За соседним столом сидят несколько пожилых мужчин, которые передвигают по доске черные и белые камешки и следят за происходящим. Один из них ворчливо комментирует каждое движение. Не понимающая правила игры и поэтому очень интересующаяся Сакура, вывернув голову, внимательно следит за перемещениями камешков. Мадара что-то проверяет в телефоне с сосредоточенным лицом и отвлекается, только когда им приносят заказ.

Сакура убеждается, что рамён — это слишком вкусно, чтобы обращать внимание на что-то еще. Мадара напротив берет то же самое, и по нему видно, что он доволен. Его взъерошенные волосы влажные и от этого топорщатся еще сильнее. Он слегка напоминает дикобраза, и, подумав об этом, Сакура фыркает прямо в бульон.

Соулмейт с удивительной сдержанностью не комментирует веер брызг, которые попадают и ему на свитер. Только смотрит в упор и не моргая.

— Это случайность, — смущенно бормочет она и копошится палочками в ароматной лапше.

Мадара только закрывает глаза и медленно качает головой.

Доедают они в мире и спокойствии. Наслаждающаяся этим Сакура внезапно проникается симпатией к небольшим и затерянным в таких кварталах закусочным.

Из морозного утра возвращаться в теплую квартиру оказывается просто потрясающим опытом. Она даже на время забывает об отложенном разговоре — так здорово оказывается согреться. Мадара предусмотрительно включает чайник, пока Сакура отогревает подмерзшие даже в перчатках руки и умывает лицо. Теплая вода ощущается кипятком. Приходится недолго настраивать комфортную температуру.

Когда Сакура вываливается из ванной в клубах пара, ей под ноги бросается Роши — трется боком, обнимает хвостом лодыжки и явно чего-то хочет.

— Изуна в это время его обычно кормит, — замечает Мадара, заметивший это через кухонный дверной проем.

Приходится подсыпать коту, который активно мешается и тычется в руки мордой, корма.

Сакура делает это сама, потому что Роши ей нравится. Несмотря на то, что у него есть привычка иногда запрыгивать на нее утром, кусаться в игривом настроении и вообще путаться под ногами.

Тихо журчит чай. Мадара заваривает его в прозрачном чайничке и наливает с некоторой скованностью, чуть склонившись над столом. Видимо, его ребра будут долго заживать… Вдобавок ему тяжело дался подъем по лестнице, хотя он и делал вид, что не испытывает трудностей. Он идет с ней гулять и терпит из-за этого боль.

Сакура, так и не переодевшаяся, забирается на стул с ногами — поджимает их к груди, упирается в колени подбородком и следит за соулмейтом. Дрожь от мысли, что он пострадал частично из-за нее, крадется по острым кончикам пальцев. Сакура обхватывает ноги руками, чтобы не было заметно. Помогает — становится спокойнее. Еще немного наблюдения за движениями Мадары, и она забывает о колющей совести. В следующий раз она попробует погулять сама. Решив это, Сакура успокаивается окончательно.

Они отогреваются. А потом возвращается Изуна.

Изуна решает, что для обеда ему нужны помощники, и Сакура согласна учиться резать мясо, а Роши — сидеть рядом. Мадара выбирается к ним с ноутбуком, устраивается за столом лицом к окну, видимо, чтобы не высвечивало экран, и что-то читает, быстро печатает и снова читает.

Отправившая Ино смс-ку с просьбой ее извинить и объяснением, что она очень волновалась, что подруга решит взяться за это сама, Сакура не может сосредоточиться. Мясо так и норовит выскользнуть из рук, а нож — попасть по кусочку пальца.

Заметивший это Изуна отправляет ее на «скамейку запасных», к Мадаре, и она решает, что лучше тоже заняться делом.

Читать напротив соулмейта обществознание как-то… спокойно? Сакура убирает телефон в карман штанов, чтобы не отвлекаться на него, и изо всех сил вглядывается в строчки, фокусируясь на смысле. Вкусно пахнет поджаренным луком и грибами, тепло и уютно. Сакура внезапно ощущает себя почти на месте. Она принята обоими братьями. Мадара внимателен и осторожен с ней, с Изуной сложнее, но он смиряется с ее присутствием. Если бы она, только спустившаяся и напуганная всем, представляла, что все получится так... Как бы проще ей было?

Сакура тяжело вздыхает, задумавшись, и старается выгнать эти мысли из головы. У нее обществознание, как раз глава о морали, самое то!.. Но голова, как назло, заполняется другим.

Она ловит направленный на нее взгляд и неловко улыбается. Мадара приподнимает брови. Чтобы избежать вопроса, Сакура утыкается в учебник чуть ли не носом. Вокруг столько мешающих звуков: движения Изуны, хлопок дверцей холодильника, бодрое шкворчание тушащихся овощей и мяса, шкрябание деревянной лопаточки по дну сковородки, шипение воды в кране, шорох пластика и бурление в заново вскипающем чайнике... Помимо всего еще и взгляд Мадары, который чувствуется кожей.

Когда в кармане джинсов звенит и вибрирует телефон, Сакура этому почти счастлива. Но звонит ей не Ино, а Шизуне.

— Я хотела бы узнавать новости сразу после их появления, — вежливо и очень спокойно говорит она после приветствия, но у Сакуры по затылку бегут ледяные мурашки. — Вы с Ино… знаете, я не могу лезть в вашу дружбу третьей. Но все-таки я хотела бы узнавать что-то важное не самой последней.

От мучительно горячей краски, залившей лицо, Сакуре сложно даже выдавить звук — любое движение губ сейчас заставит кожу стать еще горячее. Шизуне ведь узнает даже о свойстве волос после Сакуры. Причем не самым приятным образом!

Это может сильно обижать? Так не поступают? Это те самые двойные стандарты?

— Шизуне. Ты не третья, — растерянно бормочет Сакура, чувствуя стыд всей кожей. — Я не знаю, как тебе объяснить, но нас просто трое.

— Тогда почему вы постоянно забываете, что мне тоже нужно все знать? — с улыбкой в голосе спрашивает Шизуне, и вот тут ответов уже становится больше.

— Потому что с тобой постоянно что-то случается, — со вздохом признается Сакура.

Изуна, который помешивает что-то в блестящей кастрюльке, выдает сдавленный смешок. Даже Мадара иронично приподнимает брови, хотя он-то занят — все еще что-то читает.

Сакура смотрит то на одного, то на другого. Она-то имеет в виду то сотрясение мозга, то поврежденные ребра Шисуи… И если быть честными, не только с ней тут что-то случается. Мадара то и дело приходит с травмами!

— Если со мной постоянно, то с тобой еще чаще, — говорит вслух то, над чем усмехаются братья Учихи, Шизуне. — Но я звоню не ругаться. Мы же собирались все встретиться.

Да. Это точно было. Сакура высчитывает дни до встречи с Ханаби и облегченно вздыхает: возможно, на выходных найдется время для обеих встреч. Потому что отказываться от подруг — нечестно, они давно не виделись, а от Ханаби — еще нечестнее. Она же настоящий человек!

— Нужно спросить у Ино, когда, где и во сколько, — соглашается она, встречаясь взглядом с Мадарой.

Тот смотрит поверх экрана ноутбука и, похоже, что-то планирует.

— Я думаю, что это стоит сделать тебе, — скользко замечает Шизуне, и становится понятно, что их разговор не прошел так идеально, как случился вчерашний с Сакурой. — Мы вчера немного… не сошлись во мнениях.

Иногда ее восхищает, как Шизуне может обтекаемо что-то сказать. Не сошлись во мнениях — это поссорились? Разругались? Накричали друг на друга? Судя по формулировке, все-таки первое.

Спрашивать она не хочет, потому что очень надеется, что они решат это вдвоем. Сакура не знает, чем может помочь. Она не умеет ни хорошо ругаться, ни спокойно мириться. С этим точно нужна практика, но Сакура не уверена, что хочет ее нарабатывать.

— Я поговорю с ней снова позже. Когда мы обе остынем, — добавляет Шизуне с неловкостью.

Насколько они далеко зашли, если Шизуне надо остывать? Сакура не представляет ее себе выведенной из себя. Шизуне, спокойная и здравомыслящая, успокаивающая и невозмутимая? Что нужно было обсуждать, чтобы она разогрелась?

— Я помню тебя сумасшедшей, попытавшейся выпрыгнуть в окно, — сообщает ей Изуна, стоит только попрощаться и сбросить вызов, и опирается об столешницу рабочего стола поясницей. — У меня были сомнения… но, кажется, ты действительно со временем с нами сольешься.

Мадара смотрит на него с иронией. В его позе, во взгляде, даже в изменившейся мимике читается превосходство. Не то чтобы Сакуре было интересно, но у них был об этом разговор?..

Видимо, был, потому что Изуна отвечает на молчаливый взгляд брата — снисходительным, еще и сдабривает многозначительной ухмылкой. Мадара на секунду прикладывает пальцы к переносице и медленно выпускает воздух сквозь приоткрытые губы.

— Блестящий вывод, — у него в голосе ни одной лишней эмоции, кроме всепоглощающего сарказма. Похоже, выдохнуть нужно было для того, чтобы место воздуха занять ядовитостью.

— Я бы сказал, что такое блестящий вывод, — с не менее внушительной насмешкой сообщает ему Изуна. — Но тебе придется еще часа полтора объяснять Сакуре, что я имел ввиду.

Они меряются взглядами еще минуту, не меньше, после чего оба делают вид, что ничего не произошло и возвращаются кто к чему: Мадара — к ноутбуку, Изуна — к плите.

У наблюдения за ними есть один большой плюс: Сакура видит столько примеров для выражения взглядом чего угодно, что может перенять навык без проблем. Ей, конечно, больше нравятся слова — их проще истолковать... Но и внушительные взгляды пригодятся. Хотя иногда такие молчаливые разговоры раздражают. Как сегодня. Что имел в виду Изуна? Почему они так легко прекращают?

Ино отвечает на вопрос: «когда мы можем встретиться?», — спустя целую вечность. Время струится между пальцев весь день так, будто становится водой. Сакура отвлекается звонком от бессмысленной попытки вникнуть в основы морали и нравственности. Кажется, ее внимание ничуть не лучше времени — растворяется с каждым прочитанным предложением. А ведь она переселяется с кухни в комнату, где устраивается в пледе на подоконнике. Никаких лишних навязчивых звуков!..

Ино как чувствует, что ей рады, и проясняет по пунктам: нет, она больше не злится; да, она хочет встретиться и готова выделить на это выходной; да, она переругалась с Шизуне, но собирается остыть и извиниться. Еще Ино добавляет, что Шизуне может сердиться не только на нее, но еще и на Сакуру.

— Я уже поговорила с ней утром, — Сакура закладывает страницу пальцем и свешивает ноги с подоконника. — Она сердится только на тебя.

Плед неудобно скатывается с плеча, и опираться об стекло становится холодно. Приходится повозиться, чтобы вернуть его на место.

— Интересно, почему крайняя я, если все началось с тебя? — Ино фыркает так выразительно, что у Сакуры звенит от этого в ушах. — Это риторический вопрос, не волнуйся. Только на будущее: люди не любят, когда от них скрываешь важное и с ними связанное. Мы не люди, но тоже не любим, когда так делают.

— Я заметила, — тонко замечает Сакура, болтая ногами в воздухе.

Иногда она хочет составить список того, что люди не любят, того, что люди терпят, и того, что людям нравится. Эту идею портит другая: тут не обойдется без исключений... Человеческий мир — сплошное исключение из исключений. Лучше уж в нем рождаться, чем приходить так, как они... но и тут есть исключение: большинство людей кроме полезных знаний усваивает и кучу условностей и глупостей. Как, например, неумение обсуждать тело или, наоборот, умение говорить гадкие вещи.

На улице темно. Совсем недавно отцвел закат, оказавшийся не таким ярким, какой хотелось бы видеть. В комнате горит свет, поэтому тени ног, падающие на пол, видны отчетливо. Сакура следит за их движениями, вертит левой ступней... Они молчат, и в этом нет неловкости. Общая тишина, в которой всем всё понятно.

— Я потом позвоню Шизуне. Ну, когда она отойдет, — вздыхает Ино как-то устало, а на фоне слышен звон и звук закрывающейся двери. — Как думаешь, эти выходные?

И Сакура, резко вспомнив, с гордостью рассказывает ей о Ханаби.

— Она будет говорить о сладком. Много! Очень много, — предупреждает Ино. — Целая гора новых слов... но Ханаби нравится объяснять, поэтому не стесняйся и спрашивай. А... Ханаби немного прямолинейная и любопытная, а иногда даже резкая... Но я думаю, что вы встретитесь не зря. Она очень хорошая!

Должно ли это обнадеживать?

Если вовремя задавать вопросы о сладком... возможно, Ханаби будет много рассказывать и окажется, что Сакуре не придется говорить о себе?

— На всякий случай, — Ино, видимо, выходит на улицу, на фоне появляется столько шума, что становится понятно — это не в помещении. — Ты всегда можешь сказать…

— «Я не хочу об этом говорить», — почти одновременно с ней произносит Сакура и смеется. — Я помню, Ино. Спасибо.

— Если будешь волноваться — начинай дышать, — тут же советует Ино. — Считай вдохи и выдохи! Если устанешь, скажи... скажи, что у тебя еще и свидание в этот день! А можешь в начале сказать ей, что у тебя на встречу не больше часа. Ханаби очень обязательная, она не станет тебя задерживать. Тебе будет сложно поддерживать разговор... но ты можешь свести разговор на тему соулмейтов! А еще у тебя же потеряна память! До этого ты, например, жила далеко от большого города...

Как же Ино хороша в том, чтобы помогать в человеческих разговорах. Становится меньше тревога, просыпающаяся от мысли, что придется оказаться с Ханаби один на один.

Сакура кивает. Спохватываясь, подтверждает вслух.

— Спасибо, — благодарит она, смотря на босые ступни. — Ты хорошая учительница.

— Пожалуйста и спасибо, — в голосе Ино звучит гордость собой. — Как твои дела? Твой соулмейт еще ничего не говорил о том, что кто-то нашелся…

— Ничего, я тоже жду, — вздыхает Сакура. — А я... хожу по улице. Пока с Мадарой. Но думаю, что со временем я научусь и сама! Только светофоры... пугают.

— Ты молодец, — подбадривает весело Ино. — Как, привыкается?

Ах если бы.

— Не очень, — она признается без особенного желания. — Ино, у меня есть… немного вопросов. Я хотела спросить, как… как люди разбираются в отношениях? Я имею в виду... есть что-то, что мне стоит знать? Я думаю, в отношениях еще больше сложностей, чем без них. Как… точнее, можно ли как-то заранее разобраться?

Вчерашний день и ночь, когда Мадара спит рядом с ней, когда он не демонстрирует раздражение после глупого поступка с красками, когда сегодня ждет чего-то, придерживая ее руку на своей груди... Воспоминания оказываются неудобными, они пробираются в мысли — не получается ни почитать, ни подумать. Внутри замирает, как перед тем, как нарушить баланс и сорваться в многоэтажную пустоту. А она всего-то думает о Мадаре! Даже не о мерзкой девушке с родинкой!..

Гнать это от себя и надеяться разобраться попозже — не помогает. И… если не помогает…

Сакура с замиранием сердца готовится встретиться с новым тяжелым пластом знаний.

— Хороший вопрос, — Ино вздыхает, и кто-то на фоне громко кашляет. — У тебя практический интерес или так?

Приходится рассказать безобидную часть: ей страшно не предусмотреть, страшно ошибиться и оказаться в ситуации, в которой пойдет не так всё.

— Мне сложно делать вид, что все как раньше, — вдобавок признается подруге она и кусает губы. — Я не знаю, как это объяснить… Я хочу поговорить, но мне кажется, что Мадара... что он... как объяснить?.. что он посмеется? Молчать сложно, но выяснять не по себе. Я почти понимаю, что чувствую... но я не могу об этом сказать.

Соулмейт занят на кухне — все еще занимается чем-то на ноутбуке. Он точно не станет подслушивать, да и... Мадара, который будет подслушивать? Это не про него. Поэтому она несмело озвучивает то, что кажется ей неразрешимым.

— Сакура, — мягко говорит Ино, несмотря на то, что похоже находится посреди оживленного движения, — если он посмеется, ты можешь бросить его и переехать ко мне. А если нет? Жизнь станет на каплю проще, если вы поговорите. Что бы он ни сказал, ты будешь знать точно. Хорошо? Ты не предусмотришь всего. Это невозможно!

Идеальный план проваливается.

— Тогда я могу ошибиться!.. — расстроенно пинает воздух Сакура.

— Ты ошибешься. Даже не один раз — много раз. А еще ошибаться будет и он. Но если вы через это пройдете, — подруга тяжело вздыхает, — считай, ты спустилась не зря. Ошибаться — это по-человечески. Неприятно? Страшно? Ну и что? Ты можешь попытаться и ошибиться, а можешь ничего не делать и тоже ошибешься. Разница в том... в первом варианте ты что-то сделаешь, и это уже будет победой!

Похоже, что она права. Но... но как все-таки люди справляются с тем, что могут ошибиться? Как часто им приходится решать такие вопросы? Если посмотреть на Ханаби и Шикамару, можно заметить, что некоторые люди слишком боятся что-то решать...

Должна ли она, считающая себя лучше и честнее людей, поступать, как они? И заслуживает ли она сама — молчания?

— Ты не обязана разбираться с этим, как только положишь трубку, — словно чувствуя сомнения, добавляет Ино. — Но... вы и так многое обсуждаете. Однажды вам придется обсудить это тоже. Мадара не относится к тебе пренебрежительно, не отнесется и сейчас. И ты не относись пренебрежительно ни к нему, ни к себе.

Сакура замирает. Слова Ино вспарывают что-то плотное внутри. Нельзя назвать ощущение приятным. Она будто надавливает на слой, за которым Сакура прячет нежеланные мысли.

— Я постараюсь, — говорит она, чувствуя, что во рту пересохло.

На кухне шумит вода и слышится звук шагов. Сакура вскидывает взгляд и внимательно прислушивается.

— Постарайся, — легко разрешает Ино. — Спроси у него, чего он хочет от ваших отношений. Спроси у себя то же самое. Вы разбираетесь с тем, что он мудак, с твоим нечеловеческим происхождением... а, я совсем забыла о твоем нулевом знании о жизни людей! Если вы разобрались с этим, то и с отношениями разберетесь. Но... Сакура, ты говорила, что хочешь жить одна. Твой соулмейт принял это? В отношениях это имеет значение.

Ох, Ино! Почему она всегда попадает в то место, которое хочется ото всех спрятать? Сакура вздыхает:

— Он еще не знает... я скажу, но я не знаю... я боюсь, что он не примет.

Контролирующий и всезнающий Мадара, согласится ли он на такое? Что будет, если не сказать?

— Стоит узнать, — подсказывает Ино. — Если он закатит скандал и сделает тебе больно специально... ты знаешь, где я живу.

— Знаю, — Сакура подтверждает с улыбкой. — Но, Ино, разве ты не занята Тобирамой? Вы поговорили?

Ино издает внушительный саркастичный смешок. Кажется, что-то пошло не так?..

— Отлично! Мы почти расстались. Он с чего-то решил, что... не поверишь! Что чем меньше я знаю, тем лучше! Сказал, что для моего же спокойствия! А как взбесился, когда я его послала!.. Нет, хватит с меня, если он так продолжит... Я никому не позволю обращаться со мной, как!.. Как с подопечной!

Тобираме не позавидовать, но он виноват в этом сам. Умалчивать что-то, ради сомнительного спокойствия, было таким... глупым.

Сакура хлопает ресницами, внезапно соотнося мысли со своей ситуацией. Кажется, она понимает...

— Он так уже делал, — напоминает она подруге, удивляясь тому, как действие Тобирамы ее задевает. — Это глупо и нечестно.

— Я так ему и сказала, только другими словами, — гордо подтверждает Ино и ойкает. — Так!.. Давай попозже поговорим, хорошо? Я сейчас спущусь в метро, там будет такая давка.

— Хорошо, — Сакура соглашается с неохотой, она не против послушать о том, как ошибается Тобирама, и вовремя вспоминает: — Ты мне очень помогла, Ино, спасибо.

— Это моя обязанность как подруги, — польщенно отвечает Ино. — Мне тоже приятно, что ты меня выслушиваешь!

Сакура улыбается еще несколько минут после того, как разговор кончается. Ино полезна для нее больше, чем сама Сакура для Ино. От этого не очень комфортно. Но она не может ничего сделать — Ино живет среди людей шесть лет, ее не нагнать за короткий срок. И Сакура не уверена, что сможет ей чем-то помочь даже спустя шесть лет жизни тут. Подруга останется впереди. Возможно, во всех вопросах. Но Сакура не менее упрямая и любопытная, чем она. Даже если спускается не из любопытства, а принудительно.

Ее якорем становится Мадара. Мадара, с которым нужно обсудить происходящее между ними. Становится невыносимо балансировать на невидимой линии. Все смешивается, а сам соулмейт поддается этому так же, как и она. Ино права: нужно обсудить это.

Но Сакура, прислушавшись к шагам на кухне, малодушно открывает учебник. Она поговорит, обязательно. Когда сможет думать об этом без замирания как перед прыжком.


Примечания:

Ино разбирается в отношениях лучше меня, поэтому приходится наверстывать — спасибо подкасту Мы расстались.

Мне нравится писать отступающую Сакуру, это прям мое, у меня кмс по контрзависимости и оттенкам.

Иногда меня хвалят за диалоги, и я вообще-то согласна, я умею. Но, боже, как я не люблю пояснительные диалоги, ищу способ от этого отойти. Хотя Ино много не бывает.

Корректировала поздно и уставшая, буду рада отметкам в ПБ.

Глава опубликована: 01.11.2024

51. Шаг вперёд, шаг назад.

Долго думать, откладывать, ждать лучшего момента, собираться, но не знать, когда — это способ испортить время. Сакура обнаруживает это не в первый раз, но в первый раз — так явно. Ожидание дергает ее после возвращения Мадары часто, но раньше от него отталкиваться легко. Стоит рассказать Ино о сомнениях — и в голове селятся только нехорошие исходы.

Она всего-то хочет ясности и безошибочности. После того, что они с Мадарой проходят, желание кажется оправданным. Если она ничего не понимает в какой-то области, логично разобраться там полностью?

Но это же люди! Они — исключения!

Эти мысли стоят ей целого утра — серого, нависшего темным небом над городом, ветреного и хмурого. Не самая обидная потеря. Цветных облаков и нежного розово-желтого марева Сакура не пропускает. А вообще-то их хочется. Когда небо цветное, где-то внутри она надеется, что все еще ему принадлежит.

Но небо больше не может ее укрыть ни от человеческих глаз, ни от человеческих проблем. Сакура примиряется с этим каждый раз, когда очередная человеческая проблема грозит ей что-нибудь испортить. Вот сейчас одна из таких проблем портит ей настроение перед встречей с подругами. Что еще портит настроение — Мадара, оставшийся на кухне после завтрака.

Вызвавшаяся мыть посуду Сакура справляется с этим, не напрягая мозг. Есть что-то приятное в мягкой пене и теплой воде, в сияющих от чистоты тарелках и в том, как легко руки движутся без контроля разума. Так получается не сразу, но по сравнению с тренировкой передвижений на улице, мытье посуды — мелочь.

И даже с этой уловкой Сакура чувствует себя неуютно. Все ее сомнения колышутся мыльными пузырями — стоит ли поговорить сейчас, как начать, может, подождать, а если удобного момента не подвернется…

Он не открывает окно, не достает сигарет, не выглядит так, будто ждет, пока она уйдет. Сакура видит его боковым зрением и больше не может концентрироваться на мыслительном процессе. Одной его темной фигуры на фоне окна, за которым расползается хмурыми тучами утро, хватает для тревоги.

Мадара обычно дает понять, чего хочет, по возникновению желания. С исключениями, в которые входят телесные, эмоциональные и рабочие вопросы. Неприятных новостей не хочется, но Сакура вяло подбадривает себя тем, что сегодня встретится с Ино и Шизуне.

Когда она смывает с рук хлопья мерцающей пены, Мадара подходит ближе. От него не пахнет сигаретами, только чаем и ментолом.

— Так и не проснулась? — он опирается об столешницу здоровым бедром.

Она засыпает и просыпается одна. Мадара, похоже, проводит за ноутбуком всю ночь. Во всяком случае, кожа под нижними веками темнеет в синеву. Чтобы не отвечать, Сакура кивает, вытирает руки полотенцем и собирается сбежать. Соулмейт, оказавшийся слишком близко, щекочет её внимание.

— Тогда одевайся, — щурится, рассматривая ее цепко. — На улице проснешься.

Растирая уже сухую кожу белой тканью, Сакура только мотает головой. Еще вчера она видит, как Мадаре бывает больно и некомфортно при ходьбе.

— Я могу сама, — предлагает она неуверенно.

Она не может. Остаться одной на улице, без ориентира в виде фигуры соулмейта? Сакура задумывается над этой вероятностью с обреченной серьезностью. Но что может — не отходить от дома… Нужен хотя бы один шаг, и вот этот подойдет.

— Можешь, — соглашается Мадара и забирает у нее полотенце, — но пешеходные переходы тебе не даются.

Неприятно, но справедливо.

— Тебе больно много ходить, — тише говорит Сакура, решив, что правда ничего не испортит. — Я не хочу, чтобы тебе было больно.

— Ты это чувствуешь? — соулмейт мрачнеет и смотрит уже по-другому.

Чтобы его успокоить, Сакура осторожно прикасается к горячему локтю. Прилетевшая вдогонку мысль о забавности ситуации, в которой это Сакура успокаивает Мадару прикосновениями, а не наоборот, заставляет улыбнуться.

Мадара не улыбается.

— Нет, просто заметила.

— Вот и границы связи, — он замечает это, смотря в пустоту прищуром. — Так на улицу ты не хочешь?

Сакура не хочет. У нее ощущение, что вот-вот сознание перегрузится, потому что вчера она проводит весь вечер в учебных материалах, а сегодня вместе с утренней прогулкой будет еще и встреча с подругами. Но Мадара предлагает ей это, зная о своих ограничениях, и ему сложно отказать.

Они не меньше часа медленно ходят неподалеку от дома. Сакура открывает для себя часть местных маленьких магазинов и один большой. В этот раз она не пугается и не напрягается — людей на улицах меньше, а хмурое небо не пугает, наоборот, успокаивает. Удается даже не цепляться за руку Мадары. Она почти собой горда.

Когда они возвращаются, их уже ждет Изуна. У него наимрачнейший вид, и если от мрачного неба можно успокоиться, то от такого Изуны тянет неприятностями. Непохоже, что они по душу Сакуры — Изуна что-то нашептывает Мадаре, пока она вертится около закипающего чайника. Греть ладони не так заманчиво, как попытаться подслушать, но… Сакура не уверена, что хочет связываться с Изуной перед встречей с подругой. Попозже — да.

К счастью, Учиха-младший не рвется пить с ними чай, а удаляется в свою комнату. Оттуда еще некоторое время слышится его раздраженный голос. Мадара успокаивает вздрогнувшую Сакуру: Изуна говорит по телефону. Она думает, что у человека, говорящего с Изуной, большие проблемы.

Заваривший чай Мадара вручает ей большую чашку, ставит перед носом тарелочку с печеньем и погружается в телефон. Она не против. Умытая теплой водой, Сакура все равно ощущает, как горят щеки. Поэтому она сначала греет ладони о чашку с чаем, а потом прикладывает их к лицу…

Телефон в руках Мадары вибрирует. Соулмейт едва заметно закатывает глаза и отвечает на звонок. В основном соулмейт молчит и слушает, пока Сакура гадает: кто может одним звонком вызвать у него раздражение? Звонящий доводит Мадару до нового уровня раздражения быстро. Наблюдающая, как у соулмейта вздрагивают брови и напрягается челюсть, Сакура вздыхает и собирается ускользнуть в комнату. Не успевает.

Атмосфера сгущается темным облаком. Мадара, очевидно переставший слушать, рявкает:

— Хаширама, твою мать, хоть день покоя!..

Чайная ложка выпадает из пальцев и звонко оказывается в чашке. Почти подпрыгнувшая Сакура замирает, ожидая, что соулмейт продолжит. Но он, опустив веки, медленно выпускает воздух сквозь полусжатые губы, и плечи немного расслабляются, а с лица медленно сходит судорога раздражения. Эмоции, клокочущие под его контролем, медленно гаснут.

— Потом поговорим, — многообещающе ставит точку Мадара и сбрасывает, цедит едва слышно: «Блядский Хаширама…»

За время жизни на земле Сакура узнает достаточно ругательств, хотя предпочла бы так разбираться в сленге. Когда Мадара начинает так выражаться, лучше отойти в сторону и подождать.

— Во сколько вы встречаетесь? — он небрежно опускает телефон на столешницу и прищуривается, словно что-то просчитывает.

Задумавшаяся Сакура не отвечает сразу. Она так и не уверена, во сколько, и вообще-то стоит уточнить…

— Не сейчас, — выкручивается. — А ты тоже куда-то идешь?

Мадара неопределенно поводит подбородком.

— Нужно задать Хашираме трёпку, — уклончиво отвечает он.

Они оба стараются промолчать, понимает Сакура. Это почти смешит.

— Хаширама же хороший, — напоминает она соулмейту.

— Хаширама бил людей за грязные деньги, — иронично напоминает Мадара и складывает руки на груди.

Постаравшись сделать вид, что не хочет улыбаться, Сакура подходит к окну и делает вид, что ее интересует вид снаружи. Крупные хлопья снега падают, падают, падают…

Она помнит. Но очень сложно представить Хашираму таким, каким на ринге она однажды видит Мадару — он готов растереть в пыль кого угодно. И вне ринга, кстати, тоже.

Пару секунд ничего не происходит.

Сакура ощущает тепло в тот момент, когда чужие ладони опираются об подоконник по обе стороны от ее бедер. Прикосновения почти нет, но спиной чувствуется присутствие, и от него вся внутренняя надежда остаться невозмутимой растекается медом.

Даже с травмами он умудряется передвигаться бесшумно.

На то, чтобы обернуться и посмотреть ему в лицо, уходит ощутимо-весомое волевое усилие. Слишком близко. Слишком. Сакура знает, как на нее это действует, но не может сбежать как в прошлый раз.

— Хочешь об этом поговорить? — соулмейт расчетливо расставляет руки так, чтобы можно было наклониться еще ниже.

Как хитро он выбирает момент, чтобы предложить разговор. Сакура смотрит на него большими и честными глазами и отвечает:

— Нет.

Сквозь иронию на лице Мадары проскальзывает еще что-то, от чего Сакуре именно сейчас хочется спрятаться. Ино подбадривает ее и расстраивает одновременно, да, но как столкнуться с этим лицом к лицу? Даром, что лицо так близко.

Мадара наклоняется еще чуть-чуть, чтобы оказаться глазами с Сакурой почти на одном уровне. Движение легкое и небрежное, но такое действенное — у нее сводит где-то внизу живота. Нависший над ней соулмейт, не отрывающий потемневшего взгляда, с напряженной линией плеч, но с совсем нечитаемым лицом, не кажется опасным. Если сказать ему что сейчас, он услышит, прислушается и поймет, а позже — устроит в руках и сам будет этим доволен.

Ино окажется в который раз права, Шизуне улыбнется и кивнет, а сама Сакура будет высчитывать вероятности и погружаться в глубокие слои человеческих взаимоотношений.

Тепло в груди, в низу живота, на щеках и на губах обманчивое и двойственное, желающее ответного шага. Так легко потянуться. И чем бы оно ни было, оно все изменит.

Мадара делает шаг к ней первым, рассматривает, оценивает то ли риски, следуя ее примеру, то ли свои желания. Сакура делает шаги к нему столько раз и через раз — жжется. Она хотела бы самодовольно дать себе понять: теперь ее очередь жечь. Но Сакура не хочет быть по-человечески нечестной, и это единственное, что в ней почти не меняется после спуска вниз.

Жизнь среди людей делает её мнительной, такой же, как и они, двойственной и опасающейся. Поэтому, когда Мадара отстраняется с невозмутимым лицом, она облегченно расслабляется.

— Изуна не любит Хашираму… потому что он брат Тобирамы? — аккуратно спрашивает она, стараясь быть такой же невозмутимой.

— Он просто его терпит, — без особенного выражения отвечает Мадара. — Но их допустимое расходится. Хаширама — навязчивый и громкий. А Изуна… ты сама знаешь, что он любит тишину. Ему не нравится, когда его вещи берут без разрешения.

Да, это чувствуется. Не зря же Хаширама улыбается настолько довольно, когда получает доступ к кофе?

И, если подумать, между Хаширамой и Изуной Сакура не выбрала бы второго. От этой мысли должен прийти стыд, но он так и не появляется, а вместо себя присылает выводы.

Хаширама кажется теплым и приятным, но она не знакома с ним близко. Очень глупо считать, что с Изуной у нее близкие отношения, но он привычен со своими меняющимися настроениями и непонятными мотивами.

Он не добрый и не злой. Изуна просто Изуна. Который, кстати, после ее попытки отстоять себя, затаивается. Она делает то же самое и намеренно забывает, что брала у него планшет или просила что-то объяснить. Мадара с насмешкой назвал это обетом тишины и теперь, по его словам, наблюдал с удовольствием.

Пока непонятно, как общаться с ним дальше. Но Сакура собирается подумать над этим попозже.

— А кого он не просто терпит? — задумывается она вслух о другом. — Ну, то есть…

— Ко мне, — с усмешкой предлагает кандидатуру Мадара и отходит к столу.

Хоть усмешка и мимолетная, Сакура все равно замечает ее с нежностью.

Представить младшего Учиху искренне улыбающийся и ругающимся с кем-то, как ругаются Мадара с Хаширамой, едва ли возможно… впрочем, кое-что всплывает, но Сакура не может на этом сосредоточиться.

— Ты родственник, — бормочет она, отложив еще одну мысль в папку «попозже». — А… а как тогда… а Шисуи? Он тоже родственник.

Развернувшийся к ней вполоборота Мадара морщится едва заметно и дает себе паузу глотком из кружки.

Вот оно. Отношения между братьями удивляют ее еще при первом знакомстве с Шисуи. Тогда ему очень плохо, он чувствует себя, как Мадара после ее побега. Только у Мадары это где-то месяц, а у Шисуи гораздо больше. И его семья оставляет его с этим одного. А ведь люди относятся друг к другу лучше, если они связаны кровным родством.

Так как Мадара не спешит отвечать, Сакура пробует снова:

— Вы редко общаетесь.

Она подсаживается на подоконник, мгновенно ощущая, какой он холодный, но решает потерпеть. Соулмейт следит за ее движениями с отсутствующим видом, будто решает задачу по физике в уме. Пока он молчит, Сакура покачивается на краю подоконника вперед-назад, крепко держась. За ее спиной мутное небо, и если представить, что она может откинуться назад и пролететь стекло насквозь, становится и приятно, и колко.

— Мы из разных семей, — неопределенно отвечает соулмейт и ставит кружку на столешницу, следя за движением взглядом. — Наши отцы друг друга терпеть не могли. Мы были в постоянном соревновании. Шисуи выигрывал чаще, чем хотел бы Изуна. Изуна проигрывал чаще, чем этого хотелось мне. И не только это.

— Он это заслужил? — тихо спрашивает Сакура, опуская взгляд на свои ноги, болтающиеся в воздухе.

— Никто из нас, — Мадара усмехается негромко, но от этого звука внутри жмется. — Но мы расскажем эту историю по-своему. Хотя… сейчас это уже не имеет значения.

Что он имеет в виду под разными историями? Если сложить все три, может, что-то получится? Неужели там все настолько разное? Она хотела бы услышать и разобраться в этом. Шисуи не так интересен ей, но его соулмейтка — Шизуне. Не хотелось бы вдвоем наблюдать, как их соулмейты выясняют отношения.

Впрочем, необязательно выяснять все за один разговор, да? (Даже если очень хочется).

— Значит, вы будете общаться так всегда? — пропускает мимо желание вцепиться в детали Сакура.

— Никто из нас не жертва, Сакура, — он смотрит на нее с некоторым раздражением. — Но мы с Изуной это признали, а он нет.

— Три разные истории, — напоминает она, сдаваясь и проявляя интерес вслух.

— Каждая тебя расстроит, — невозмутимо отвечает Мадара и скрещивает руки на груди.

Со вздохом Сакура принимает поражение.

Болтая ногами в воздухе, она покачивается на краю и размышляет, сможет ли вытянуть из Шизуне хотя бы одну из трех историй. Когда Мадара подходит к ней ближе, похоже, чтобы открыть окно и покурить, Сакура опасно балансирует, наклонившись в его сторону. Она планирует легко спрыгнуть и уступить место, но соулмейт воспринимает движение по-своему.

Одним резким и едва ли не свистящим движением он подается навстречу, собираясь поймать. Пачка сигарет падает на пол. Замершая Сакура в одном движении от того, чтобы опуститься в чужие руки, смотрит на Мадару удивленно. Соулмейт, поняв, что она не падает, — выцеживает злое ругательство, которое, впрочем, Сакуру никак не характеризует.

— Прекрати, — раздраженно требует Мадара, став вплотную и почти нависнув. — Напрягает. Ты на ровном месте поскальзываешься!

Будто это каждый день случается.

У Сакуры нет чуткого внимания к мелочам. Вроде тех, что одна нога стоит на коврике, а другая на полу, или на слишком резкий шаг назад, но… действительно. Не настолько часто!

— Сейчас бы ты мог меня поймать. То есть, если бы я падала, — с нотой здравого смысла, которой безмерно гордится, отвечает ему Сакура и аккуратно наклоняется вперед, чтобы продемонстрировать.

Ткнуться в себя лбом Мадара не дает, а текучим движением отстраняется. Когда у Сакуры сердце подпрыгивает к горлу, а она чувствует, что вот-вот сорвется, — ловит.

Все-таки ткнувшаяся в него, только щекой, напугано ухватившаяся за напряженные плечи, Сакура медленно выпускает сгустившийся в легких воздух наружу. Все замершее оттаивает и в отместку дрожит.

— Прекрати так делать, — жестко требуют и подсаживают обратно.

Мадара смотрит сверху-вниз черными и опасными глазами. Внутри Сакуры сжимается крохотный ледяной комок — прямо там, откуда сердце недавно подскочило к горлу. Она, барахтаясь, возвращает себе равновесие и подбирает ноги на подоконник, вжимается в стекло спиной. Если бы у нее были волосы, она бы ни за что не упала.

— Я так бы не сделала, если бы тут не стоял, — сердито фыркает Сакура, испугавшаяся до дрожи, но не желающая в этом признаваться. Он и так считает ее ребенком.

Ладонь Мадары опирается о белую поверхность прямо около ее поджатых к бедрам босых ступней. Сакура неохотно поднимает на него взгляд, зачесывает упавшие на лицо волосы назад.

— Даже если я успеваю, — вкрадчиво цедит он, и все-таки в конце его голос вздрагивает: — ощущение, что опаздываю.

Нет ничего приятного в том, как он сейчас стоит — ребра, наверняка, болят. Чтобы он выпрямился, Сакура поддается навстречу, отрывисто кивает и старается не выглядеть задетой последними словами.

— Потому что я однажды прыгнула? — она царапает ногтем белую поверхность подоконника. — Я и так больше не сделаю.

— Потому что покалечишься, — большой палец проводит по ее брови, отводя навязчивую прядь в сторону. — Тебе это не понравится.

От прикосновения остается теплый след. У глаз, совсем не черных углей, как еще минуту назад, почти мягкое выражение. Мадара смотрит на нее, как если бы видел что-то… кого-то важного. Ее отражение — смесь розового и молочно-белого, на черной радужке блеклое и едва заметное, но оно есть, и Сакура его замечает.

Тепло поднимается до горла удушливой опасной водой, дай волю — все затопит и испортит. И, конечно, отогнать и прекратить им наслаждаться едва ли возможно. Снова. Второй раз за утро, множественный, если погрузиться в прошлое, а реакция все та же. Задуман ли этот ход? Или Мадара наталкивается на это каждый раз и не может остановиться?

— Зов работает в одну сторону, — мельком улыбнувшись, Сакура разглядывает коленки.

Она встряхивает головой, думая о зове и том, что чувствуй его только Мадара… такое размышление безопаснее, чем поиски продуманной закономерности между случайностями.

Соулмейт сбивает с мысли. Он снова поправляет ее волосы, задев щеку. И Сакура, сдавшись едва ли не с отчаянием, опускает ему левую сторону лица в расслабленную ладонь. Она видит взгляд соулмейта, чувствует внутри тепло, а снаружи — чужую кожу.

Хочется спросить: «если тебя так тяготят прикосновения, почему ты продолжаешь? Кого успокаиваешь сейчас? Разве тебе не проще не замечать? Почему сейчас? Когда мне страшно. Почему не раньше?»

— Меня должно это успокоить?

Сакура запоминает о нем многое: смех или редкие улыбки, — и практически до мелочей. Так запоминается и склоненное к ней сейчас лицо.

— Я не знаю, — честно говорит она и пытается игнорировать напряженный взгляд соулмейта.

Забывшись, Сакура снова покачивается и попадает в чужие руки. Нужно вывернуться, потому что тепла становится только больше, и кончик языка пощипывает от желания признать.

Но Мадара гладит ее по спине длинным и тяжелым движением, прикладывает к себе, упирается лбом в ее макушку, и спрятавшаяся в его руках Сакура берет компромисс. Почему-то желаниям и решениям очень легко расходиться.

«Я хочу с тобой», — рвется наружу само собой, но сложно выговорить, если прижимаешься лицом к чужой груди. Что радует — реакция Мадары. Он сжимает только крепче, сам покачивается с ней в руках, вдыхает беззвучно, но глубоко.

— Мы должны поговорить об этом, — бесстрастно и от этого слегка пугающе говорит соулмейт, и его ладонь на ее спине вычерчивает еще один полукруг, только мягче.

Нет, она все понимает. Больше не нужны тысячи уточнений, тут несложно понять, о чем говорит Мадара. Она ведь думает о том же. Облегчает ли это момент? Нет, если в груди так замирает.

— О чем? — надеясь, что безмятежно, шепчет в теплую ткань Сакура и сжимается изнутри до судороги.

Это же Мадара. Он обходит такие моменты стороной,

— О том, что мы почти пара, — с потрясающей для него откровенностью, которая именно сейчас настораживает, отвечает соулмейт и отстраняется, не давая возможности удержать всё в себе, — но оба делаем вид, что это не так.

И от этого тепло скапливается в горле комом, который не проглотить.

Сакура не может спрятать взгляд, потому что это будет виновато, не может сдать назад, потому что это все равно должно было произойти, потому что он не должен знать, что ей страшно. Качнувшись на подоконнике еще раз, она отрывисто кивает и старается не подавать вида, что хочет сбежать к подругам прямо сейчас.

— Когда вернемся, — предлагает она, царапнув ногтем пластик.

Понимает он причину непривычного желания отложить или нет? По нему, как всегда, не скажешь. Но Мадара принимает ее шаг назад и только и делает, что согласно кивает. Что, впрочем, не отменяет опоздавшей попытки разобраться легко и спокойно.


Примечания:

это официально самая маленькая глава за +- полгода. она должна была на 7к слов и примерно на 15 фб-страниц. но меня вышибло из мира больших глав — главой метода, поэтому я разделила 51-ую главу на мадасаку и на ино-саку-шизуне.

у меня период, когда я слишком упала в другой стиль и теперь пытаюсь вернуться. вернуться не получается, поэтому я выкладываю уже вычитанное, чтобы игнорировать голос в моей голове, который твердит, что писательница из меня никакая. ну и чтобы выложить хотя бы прекрасную половинку. типа, хуже уже не будет.

Глава опубликована: 01.11.2024

52. Балансируя.

Все путается.

Сакуре кажется, что за день случится — и случается — слишком много событий, чтобы вынести их хладнокровно и стойко. Она не Мадара. И вот уж кто совершенно не выказывает никакой усталости или нежелания прожить этот день активно! В этом наверняка есть какой-то человеческий секрет…

Она чувствует себя такой растерянной, когда одевается: чуть не путает правый и левый ботинки, почти прищемляет горло молнией куртки, почти поскальзывается на коврике. Если Мадара что и хочет сказать ей о неуклюжести — и сказать это иронично — то только молчит.

Так как Сакура хочет хотя бы небольшого прогресса, на улице они не держатся за руки. Приятного мало, но она не может и не хочет постоянно прятаться за спиной Мадары. Спина у него широкая, а сам он готов спрятать за ней Сакуру, стоит ей только попросить, но это не может продолжаться вечно. Ей однажды хочется жить отдельно, и как же получится, если она не может выйти на улицу в одиночку?

Мадара двигается сквозь плавный поток легко и держится почти локоть к локтю. У них на удивление хорошо получается идти шаг в шаг, но это очевидная уступка со стороны соулмейта. На пешеходном переходе Сакура не берет его за руку и упрямо шагает по бело-серым полосам, мокрым и совсем не снежным, даже не слякотным. Замешкавшись, она на пару секунд оказывается отрезана от Мадары очень спешащим и грубым мужчиной.

На другой стороне улицы он присматривается к ней, возможно, ожидая, что она в него уткнется и так постоит, но Сакура упрямо улыбается ему и первой шагает дальше. Ей хочется остановиться, но хоть где-то она должна одержать победу?

Вдобавок, часть ее тревоги касается еще и подруг. Она не самая лучшая подруга — она умалчивает о том, что стоит рассказать тут же. Но, справедливости ради, как и хождению по улице, так и дружбе она только учится. Можно только надеяться, что этот навык возможно освоить на практике.

Сакура рада хотя бы тому, что встреча с Ханаби пойдет после встречи с Шизуне и Ино. По сравнению с расстройством Ино предполагаемое расстройство Ханаби не то чтобы обидное. И совсем хорошо, что разговор с Мадарой будет вечером. Может, к тому моменту ей станет легче. Вот об этом она предпочитает не думать совсем, а концентрируется на окружающем: на солнце, на не прекратившимся снеге, на человеческом потоке вокруг, на громадах зданий, на множестве уличных ярких акцентах.

Сверху город кажется многолюдным, изредка цветным — и, в основном, по ночам. Но когда идешь по улицам, а снег, колючий и злой, забивается в щели в одежде, город чувствуется по-другому. Это сплошной живой организм, в котором надо научиться жить — и это не так просто.

Под ногами почти не хлюпает — Мадара говорит, что на улицах в такую погоду начинает работать целый комплекс мер, направленный на защиту горожан от слякоти и наледи. Он добавляет, что так как они в приличном районе, тут все это работает молниеносно. Так она узнает, что братья Учиха живут не в самом лучшем районе. Разницу Мадара объясняет по пути, перемежая речь паузами. Очевидно, это еще одна человеческая тема, понятная всем, но сложно-объяснимая вслух.

Нет, к чему-то она все-таки привыкнуть не может! Как можно столько знать и не уметь объяснять?

Путь к месту встречи извилист: им приходится ехать на автобусе, чтобы потом зайти в метро. Одно слово «метро» заставляет все волоски на теле Сакуры подняться дыбом. Приходится напомнить себе: иначе никак. Ино скидывает гео-локацию, и выбранное кафе устраивает троих. Добираться до него примерно одинаково что Ино, что Шизуне, что Сакуре.

В автобусе соотношение людей к свободным местам небольшое. Это действует успокаивающе. Оказавшись около окна, Сакура пару минут ерзает, устраивается удобнее и растекается по сиденью. Мадара, стряхнувший с головы капюшон — никакой шапки, как ему не холодно? — откидывается на спину и прикрывает глаза.

Он до поздней ночи что-то читает и пишет, так что, не высыпается он из-за этого. Если приглядеться к нему, не старающемуся ее поддержать или оказаться рядом стойким и непробиваемым, на просвет соулмейт кажется очень уставшим.

Это не та усталость, которая проявляется в нем из-за работы. Сакура не знает, почему он так себя чувствует, и подозревает нехорошее. Именно сейчас ей хочется взглянуть ему в глаза и спросить: что у тебя происходит? Она почти и спрашивает — даже поворачивается к нему, но автобус тормозит, и время выходить. Сакура, подумав, откладывает.

Благодаря тому, что она волнуется из-за слишком многих вещей, она переживает метро почти безболезненно. Только сдается и все-таки сжимает ладонь соулмейта, не собирающаяся теряться в толпе снова.

Улица неширокая, но людей тут много. Ино в толпе — небесно-голубой блик. Она машет рукой из недлинной очереди, выстроившейся к входу в небольшое и очень заполненное людьми кафе. Чуть не сдавшая назад Сакура громко вздыхает. И это она еще решает, что почти справилась! Такая очередь…

— В хорошие места часто очереди, — замечает над ухом Мадара и кладет ладонь ей на плечо. — Ты справишься?

Кажется, он провоцирует. Обернувшаяся к нему Сакура солнечно улыбается, внутренне вздрагивая от перспективы, и сообщает:

— Если что — попробую взлететь.

Чуть не прикусывает язык. Только утром пытается скрыть, что тот месяц, проведенный в побеге от реальности, до сих пор вызывает в ней вину.

— Напиши, если соберешься, — соулмейт не дает себя задеть и усмехается остро. — Я найду партнера для спарринга.

Чуть не задохнувшаяся от возмущения Сакура не может подобрать слова от такого Изуниного выпада. То, как иронично вздрагивают губы соулмейта, выводит ее из себя мгновенно. Подпитываемая тревогой вспыльчивость дает о себе знать быстро:

— Только с крыши не прыгай!

Прикусить язык хочется во второй раз. И во второй раз Мадара только закатывает глаза, демонстрируя подозрительно мирное настроение. Он кивает ей на Ино, которая скрещивает руки и следит за ними выжидающе-негодующим взглядом.

Все еще задетая сразу двумя выпадами, даже если один из них и наполовину шутка, Сакура вздергивает подбородок и уже шагает. Придержавший ее Мадара негромко и совсем не так насмешливо или задевающе говорит:

— Напиши мне, когда будете расходиться.

Все-таки прикусившая на третий раз язык Сакура сдавливает внутри: «я и сама могу!», — и только кивает. Сама она сможет, потому что путь запомнила, но будет ли это умно? И, главное, как быстро и как спокойно она доберется до дома?

Она оборачивается на него только раз, когда пересекает улицу. Темная фигура замирает посреди движения. Плохо видно из-за резкого порыва ветра, принесшего горсть снега, но Сакура видит, как он ей почти улыбается. Она улыбается ему тоже и спешит спрятаться в руках Ино.

Очередь, состоящая из молодых людей, не протестует, когда Ино притискивает к себе Сакуру за плечи и едва ли не наваливается. Хотя она и уверена, что почувствовала на себе несколько завистливых взглядов.

— Хранительница секретов! — заявляет Ино и поправляет ей желтый шарф, но даже не подумавшая надеть шапку вместо слегка приплюснутого белого нечто с козырьком. — Как добралась?

Не заметившая в голосе подруги ни агрессии, ни обвинения, Сакура неловко передергивает плечами. Она ждет яркой и агрессивной реакции на появление, ведь Ино именно такая — яркая, агрессивная и уверенно использующая оба этих качества.

Ино, услышавшая, насколько ее до сих пор пугает метро, только вздыхает и обнимает за плечи, снова наваливается, покачивается — как только выходит на высоких каблуках?

Она пусть и игнорирует холод, жалящий ее уши и лицо, но светлые брюки у нее выглядят теплыми, а шарф (не белый, и к лучшему), надежно заворачивает и шею, и нижнюю часть подбородка, и даже плечи. Ино демонстрирует белые перчатки, когда указывает в сторону.

Обернувшаяся Сакура замечает спешащую к ним Шизуне. За ее спиной никто не маячит, ни намека на Шисуи. Укол зависти и разочарования от собственной неспособности передвигаться по городу Сакура старается заглушить радостью от их встречи.

Очередь негодующе перешептывается, когда Шизуне невозмутимо проходит мимо нее и устраивается рядом с Сакурой.

— В такой холод, — осуждающе и вместо приветствия вздыхает Шизуне, привставая на носочки и смотря поверх плеч нескольких девушек, — и в такой очереди?

И она не нападает, чтобы показать, насколько раздражена и обижена таким пренебрежением. Неужели Шизуне не собирается это сделать в первую очередь? Ведь, если так подумать, то конфликт с Ино у нее случается из-за Сакуры…

— Ты как снеговик, и жалуешься? — сварливо и вместо приветствия спрашивает Ино и отточенным жестом откидывает короткую распушившуюся от ветра прядь назад.

Зажатая между ними Сакура беззвучно выдыхает и тоже привстает на носочки, чтобы разглядеть, как в помещении несколько людей закутываются в одежду. Кажется, очередь вот-вот шевельнется.

— Это предусмотрительность, — Шизуне снова проверяет поверх чужих плеч обстановку и удовлетворенно цокает.

Ино, возвышающаяся над ними на полголовы из-за обуви, только ведет плечом и демонстративно фыркает, вскинув подбородок и взглянув поверх голов.

— Вот и не ворчи, — предлагает она, мельком посмотрев на подругу. — Сейчас зайдем. Тут очень вкусные радужные тортики.

Изогнувшая бровь Шизуне предпочитает громко промолчать.

Между ними, мирно переругивающимися, Сакура внезапно ощущает себя чужой. Настолько, что становится непонятно, как она тут оказалась, почему ее вообще пригласили и как ей с этим чувством тут находиться. Она разглядывает мыски оранжевых ботинок, пережидая, пока сгусток мыслей не растворится в других, хотя бы нейтральных.

Почти сразу ее обнимают — Ино, снова повисшая на ее плечах, почему-то настолько тактильная именно сейчас. От нее пахнет приятно и прохладно. Она подпихивает Сакуру бедром и доверительно вполголоса сообщает:

— Она бывает такой занудой.

Когда Сакура, отвлеченная новым непонятным словом, удивленно смотрит на нее, Ино продуманно вздыхает и поясняет.

— Я тебя не слышала, — сообщает Шизуне, двинувшись в дернувшейся очереди первой.

Да, похоже, Шизуне преуменьшает, когда обтекаемо называет их нынешние отношения с Ино «не сошлись во мнениях». Сомнительно, что они обе успели отойти.

— Не волнуйся, я повторю, — Ино сбавляет нажим и уже не висит на Сакуре, а только опирается.

— О, там еще встают, — с трудом привставшая из-за веса на плечах, Сакура складывает ладони с хлопком, надеясь, что это остановит подруг.

Ино прикусывает перчатку и одним ловким движением стягивает ее с ладони.

Несколько посетительниц кафе выныривают из теплого помещения, обдавая приятным запахом стоящих рядом, чем прерывают нехорошую паузу между Ино и Шизуне. Мгновенно ввинтившаяся за ними Ино занимает небольшой столик в глубине зала и с удовольствием утопает в мягком сером кресле.

Она уверенно делает за троих заказ, отдавая им возможность только выбрать напиток. Шизуне игнорирует это и легко выбирает какао, а Сакура, подумав, — мокко. Сама Ино звонко и дружелюбно просит капучино.

Пока готовится их заказ, Сакура расстегивает куртку, устраиваясь в ней как в гнезде, стаскивает шапку, разматывает шарф и блаженно растекается по сиденью в тепле. Тут не так шумно, как кажется сначала. Сакура болтает ногами под ненавязчивые звуки музыки и негромкие разговоры посетителей и посетительниц.

В лапшичной, куда она заходит с Мадарой, они — самые молодые люди (людь и нелюдьошибка запланирована, если так подумать), а тут нет ни одного старого человека.

Пока она с интересом оглядывается, замечает, как обставлен интерьер: много красивых цитат в рамках, очень мягкий и желтый свет, серые кресла, но зато потолок выглядит так, будто на нем растет трава вниз головой… вниз стеблями, наверное, решает Сакура. Шарообразные лампы, похожие на бумажные, тоже с травой, она, похоже, тоже растет из них… Место, где в прозрачных отсеках выставлены сладости, увито лианами, а стена позади кажется сплошным лугом.

— Ты такая яркая, — вырывает ее из состояния восхищения Ино, — тебе идет! Оранжевый точно твой цвет. Это что, водолазка под свитером?

Отвлекшаяся Сакура хлопает ресницами и кивает. Поправляет сползшую с горла темную ткань.

Водолазка под свитер — решение для уютного утепления. Мадара смотрит странно, когда она надевает под оранжевый свитер и черную водолазку еще и мягкие спортивные штаны, но все-таки молчит. Тут определенно что-то не так, но она не может понять, что. Хотя, не то чтобы собирается прояснять. Ей нравятся цвета.

— Да, — соглашается Шизуне с улыбкой, — знаешь, у тебя есть чувство стиля.

— Вы надо мной смеетесь? — уточняет Сакура, не смущенная, но удивленная. — Ты же в зеленом… А ты в голубом и в… это больше розовый или фиолетовый?

Пусть лучше смеются, чем ругаются.

— Я не смеюсь, — Ино приподнимает светлые брови и поправляет спадающие волны блестящей ткани, чтобы они обрамляли вырез блузки. — Это правда. Если кто-то будет над тобой смеяться — заставь его пожалеть. И это пурпурный.

Пурпурный Ино идет. Блузка кажется очень легкой и при любом движении ткань будто течет и переливается. Прекрасно знающая об этом подруга небрежно поводит плечами, заставляя широкие рукава блестеть.

Шизуне наблюдает за ней с едва заметной насмешкой на дне темных черничных глаз.

— Это хаки, — спокойно сообщает она и сдержанно улыбается.

— Очень скучный зеленый, — небрежно поясняет Ино, рассматривая ногти.

Шизуне во второй раз за встречу приподнимает брови так, что выражает и вежливый интерес, и снисходительность.

Очень скучный зеленый кажется очень на ней красивым. Это один из больших кардиганов, которые, похоже, она отобрала у Шисуи, под который она совершенно спокойно надевает такие же теплые штаны, какие носит и Сакура.

В неловкий момент встраивается официантка, которая приносит им кофе и пирожные.

Принюхавшаяся к своему какао в милой зеленой чашке Шизуне аккуратно делает первый глоток, потом второй, а потом уже довольно оплывает, насколько это возможно, учитывая, что ее осанке Сакура может только позавидовать.

— Без сахара, ты страшный человек, — замечает Ино, размешивая в своем капучино третий кусочек, который аккуратным движением достает специальной металлической штучкой из сахарницы.

Сакура думает, что никогда еще не видела такую концентрацию иронии на лице Шизуне.

— Спасибо, — невозмутимо пожимает хрупким плечом она и улыбается, — но из нас троих лучший человек — ты.

Похоже, она воспринимает комплимент Ино за оскорбление. И непохоже, что Ино этим недовольна, а если чем и недовольна — так это ответом. Пока они не решили друг друга обкусать по краям, Сакура пробует первый кусочек наслоения блинчиков и цветного крема и удовлетворенно мычит.

Звуки, даже слегка напрягающие в виде человеческих голосов, уходят на задний план. Сакура добавляет в кофе по примеру Ино, только не три, а четыре кусочка коричневого сахара. Шизуне, которая только вонзает блестящую вилку в свой радужный торт, наблюдает за действиями Сакуры с интересом.

— Мы же не люди, — снисходительно сообщает ей Ино и зачесывает идеально (Сакура чуть не вздыхает) волосы назад, позволяя им струиться между пальцев. — Можем есть, что хотим и сколько хотим.

У Шизуне снова вздрагивают брови. В этот раз Сакура читает на ее лице смешанное с непониманием удивление. Подруга кажется очень уместной в этой обстановке — Шизуне спокойная, почти невозмутимая, знающая, что ответить, держащаяся с достоинством. Но именно сейчас, когда проявляется брешь в ее понимании этого мира, она становится похожей на Сакуру — удивленной и желающей уточнить. Вот оно, роднящее их троих. Им всегда есть, что спросить. К сожалению, только одна из троих умеет еще и обстоятельно отвечать.

Посмотревшая на них Ино вздыхает, берет в ладони прозрачный бокал и плавно откидывается в кресло, погружаясь в него спиной.

— Людей заботит форма тел, — высокомерным тоном сообщает она и отпивает с удовольствием. — Форма и вес. Чем больше весишь и чем больше твое тело — тем для них хуже. Ну, они так считают…

— Да, кажется… точно, — Шизуне тоже вздыхает и качает головой, мягкие темные пряди, заколотые на висках, покачиваются в такт. — Сладкое делает вес больше.

Сакура хмурится. Не то чтобы она понимает… а. Так.

— Чем меньше тело, тем больше оно может носить! — прищелкивает пальцами она на манер Ино, осененная. — Мадара говорил, что на маленьких телах открытая одежда может… ну, носиться? Предпочтения и стандарты!

Ино временно берется за ручку бокала и прищелкивает освободившимися пальцами.

— У людей много странного, — без особенного интереса говорит она, посмотрев как-то устало. — Это даже мелочь. Люди меньше едят, чтобы меньше весить.

— Значит, так все-таки можно! — чуть ли не во весь голос восклицает Сакура. — Все-таки можно есть меньше!

Шизуне переглядывается с Ино. Ино надламывает светлую бровь, явно не понимая. Люди оборачиваются на них и перешептываются. Это ликование не остужает.

— Я имею в виду, что… ну надо же есть постоянно. Каждый день! И несколько раз за день! — Сакура ерзает, устраиваясь уверенней и расправляя плечи. — Это же столько времени… его можно не тратить!

Девушка за соседним столиком, которая от них не отворачивается, поддерживает Сакуру сочувственным вздохом. Почувствовавшая в ней родственную душу Сакура солнечно ей улыбается.

— Нет, конечно, можно, — обстоятельно соглашается Ино и тоже усаживается так, чтобы не утопать в мягкой серой ткани. — Можно. Освободишь время, будешь успевать больше, да?

Тут уже чувствуется подвох. Смутно помнившая, что как-то на почве еды они с Мадарой не сходятся… кажется, это было, когда все казалось бессмысленным. Он тогда жестоко утащил ее в ванну, насильно накормил, а потом все-таки додумался спросить. Кажется… да, вечер на крыше. Много неба. В груди сжимается.

— Меньше готовить, меньше мыть посуду, — кивает сама себе Ино, смотря внимательно.

Шизуне смотрит на нее с читающимся на лице вопросом. Сакура тоже кивает.

— Люди придумали столько всего, но не придумали, как не тратить время на еду, — бормочет она, уже не чувствуя себя так уверенно. — Глупо же…

— Ну почему? Придумали, — Ино ставит бокал на стол и опирается о столешницу локтями. — Просто ешь меньше. Ешь что-нибудь простое. Может, даже невкусное. Какая разница, да? — и, когда Сакура снова кивает, добавляет: — Никакой. Но у тебя будет меньше энергии. Все будет даваться тяжелее — особенно учеба, а тебе это нравится. Ты будешь быстрее уставать. Думать станет сложнее. Чем дольше будешь так жить, тем хуже станет. Человеческие тела, Сакура, портятся. Сегодня ты не додаешь ему питательных веществ, а завтра оно станет слабым.

Ну вот он, очередной подвох… будто кучи других мало. Сакура, впечатленная не в лучшую сторону, бессильно откидывается в кресло. Вздыхает. Осматривает людей, что-то кушающих и пьющих, осознает, что это ее будущее. Если только она не изобретет новый способ… люди стопроцентно что-то не замечают.

Шизуне пожимает плечо Сакуры, смотря сочувственно.

— Если что, способы есть меньше придумали еще до тебя, — преспокойно уточняет Ино, которая явно понимает, о чем Сакура думает. — У тебя только одно тело, и ты не можешь взлететь. Точно не сейчас. Поэтому, позаботься о нем. Ты выглядишь слишком худой.

— То есть, мое тело красивое? — вспомнив еще один разговор, уточняет Сакура. — Чем меньше, тем лучше, да?..

— А что, это имеет для тебя значение? — Ино, закончив разгром ее идеи, мирно отпивает кофе. — Мы не люди. Худые тела считаются предпочтительными — это правда. Считается, что на них носить можно больше, чем на других. Люди ради этого очень себя ограничивают, много занимаются спортом… то есть, физической нагрузкой — отрабатывают энергию, которую потребили, активностью… Бегают, быстро ходят, поднимают тяжести… И много из-за этого волнуются. Если сложить, то на пользу это не идет. Ты, например, вредишь себе, когда пренебрегаешь едой в пользу биологии. А ты пренебрегаешь.

Шизуне снова пожимает ее плечо. Становится немного легче. Смущенная Сакура пробует кофе, пытаясь скрыть румянец. Подруга всегда знает больше и часто говорит это честно, но… но немного настойчиво.

— Не имеет значения, — наконец соглашается она, когда жар неловкости отступает и решает умолчать о собственном питании. — Ты права. Но почему для них имеет?

— Они в этом растут и живут, — отвечает вместо Ино Шизуне. — Считается, что худые тела здоровее и красивее. Если бы ты росла как человек, ты бы хотела и красивое, и здоровое тело. Два в одном.

— Но это же вредит! — Сакура чуть не взмахивает руками.

— Твой соулмейт курит. Это тоже вредит, но его не останавливает, — замечает Ино и ловко отделяет кусочек торта вилкой. — Везде надо знать меру, Сакура. Поэтому, пожалуйста, кушай хотя бы три раза в день. Неважно, что там говорит твой соулмейт…

— Он не говорит мне не есть, — решает внести ясность Сакура. — Только объясняет, что худым телам чаще прощается открытая одежда… но меня он просит так не ходить. Ассоциации с сексом…

У людей слишком многое с ним ассоциируется. Похоже, чем меньше твое тело, тем больше складывается ассоциаций.

— Ассоциации или нет — кушай хорошо, — Ино наставительно приподнимает вилку вместо пальца, прожевав.

— Но ты худая. Привлекательно худая, — замечает Шизуне и всматривается в подругу оценивающим взглядом. — Твой вид нравится людям. На тебя смотрят с интересом.

— Я стараюсь, занимаюсь физическими нагрузками для удовольствия и укрепления тела и не стесняюсь себя, — парирует Ино и вскидывает подбородок с очевидным победным выражением. — У меня обычное тело, о котором я забочусь.

Нет, если рассмотреть все под таким углом, то Ино со всех сторон права. Неприятно признавать, но люди действительно многое перепробовали в этой сфере, если так ни к чему и не пришли. Представляя, как трижды в день делает перерывы на еду самостоятельно и по желанию, Сакура морщится.

Вообще-то Ино попадает в нужное место, говоря о худобе. После того, как она погружается в человеческий мир, тело неизменно становится меньше, а кости выступают сильнее. Это ей не нравится, и, похоже, она находит способ изменить ситуацию. Придется, конечно, кушать и тратить на это время.

Кстати! Физические нагрузки! Она не сразу цепляется за это, потому что и так оказывается погребена под тонной нового и интересного… как Ино занимается? Это очень травмоопасно?..

Но тут Ино странно вздыхает, скрещивает руки на груди и с прохладцей меняет тему:

— Тела телами, девочки, но давайте к делу. Давайте не умалчивать новости.

Трескучий морозный шар сворачивается в солнечном сплетении Сакуры, и не помогает ни теплый кофе, ни тепло в помещении. Мысли о новых вопросах испаряются, как закатная дымка. Нет, это должно было случиться. Да, Сакура ждет конфликта еще в начале встречи, но его не случается. Толика надежды, появившаяся внутри, дарит и напряжение, и облегчение одновременно. Сейчас все идет так, как и должно было. Иронично, что это все-таки дает облегчение.

Ино требует это от обеих, но требование больше относится к Сакуре, чем к Шизуне. Та, впрочем, реагирует быстро: снова вздрагивают черные брови, а в глазах появляется прохладный блеск.

— Это я должна говорить, — напоминает о том, кто узнает последней, Шизуне и преспокойно отправляет радужный кусочек в рот. — Меня это тоже касается.

Они скрещивают взгляды.

Сакура ощущает, как кожа нагревается резко и противно, противоположно льду в груди. Что Ино, что Шизуне — обе они кажутся такими понимающими и сильными, умными, они бы не поступили бы так с ней, да?

Она без аппетита разглядывает свой десерт, отчаянно набирает воздух в грудь и честно извиняется. Получается глупо, ведь причина абсолютно нелепая. Всего-то и хочется, что никого не волновать заранее. Оборачиваясь на свое умалчивание, Сакура не представляет, почему же тогда решила, что это хорошая идея.

Но Ино и не думает ее добивать — только, перегнувшись через стол, крепко пожимает ладонь.

— Я не обижаюсь, — честно говорит она и пододвигает к Сакуре отставленную чашку с кофе. — Ты только учишься, особенно заботе о ком-то. Но в следующий раз мы бы хотели знать об этом сразу. Мы, поверь, с новостями справимся.

Шизуне, которая не сошлась во мнении с ней, только качает головой. Сама она не говорит ничего, но хватает и ее взгляда, ставшего на мгновение неприятно прохладным. Сакура неуютно ежится, ожидая продолжения.

— Даже если это не быстрые, то хорошие новости, — тонко замечает Шизуне, сосредоточившись на сладком.

Опасный порог оказывается перейден. Сакура запивает это теплым кофе, готовая расплыться в кресле, насколько это возможно для человеческого тела. Облегчение настолько расслабляющее, что можно взлететь.

Если ее одолевает облегчение, то Шизуне одолевает что-то нехорошее.

Так и не скажешь, но от нее отчетливо веет резким и злым удовлетворением. До этого улыбающаяся Ино разводит губы еще шире, и нельзя развидеть нехороший оскал — хорошо выдержанная жестокость.

Сакура не может винить их в этом. Она помнит свою ненависть, кровь Мадары на руках, страх, что в темном углу торгового центра мелькнет острый и насмешливый взгляд. Та девушка не боится ни ее, ни Мадары, раз тогда смеется над ней. Уже во второй раз, когда Мадара демонстрирует отлично работающий метод ведения переговоров, девушка — эта Кин Цучи — наконец-то не смеется и не смотрит с глумливой насмешкой. Ей наконец-то больно. И все-таки она выкручивается, дает почувствовать боль и кому-то еще.

Сделай она больно только Сакуре — было бы терпимо. Но боль Мадары течет по связывающей их нити, не сбавляя ни мощности, ни ощущений.

Так что Сакура не может никого винить. Она хочет сделать им больно сама.

— Пока что не совсем, только возможность. Но я пообещала Тобираме, что если он будет искать ее так же, как и прислушиваться к моему мнению… — Ино ведет тонкой светлой бровью, и от подруги тянет уличным холодом.

Она источает этот холод каждой порой на коже. Сакура копит его внутри и ждет, когда сможет отпустить. Если что-то Шизуне и чувствует, то скрывает это хорошо. Больше ни один жест не выдает ее отношения к этому. Вместо того, чтобы поддержать их в моменте, где нельзя сдержать мрачное ожидание, Шизуне смотрит на них по очереди и говорит то, что ни одна из них не скажет сейчас вслух.

— Я скучаю по небу. Особенно когда вспоминаю, что там нам не нужно было кого-то искать, ловить, мстить и испытывать… вот это. Там мы не думали, что изменились в худшую сторону.

— Мы имеем на это право! — Ино кривит губы и собирается добавить что-то еще, но Шизуне обрывает ее:

— Да, имеем. Но это заставляет… заставляет сомневаться в себе. Я хочу сделать им больно и остаться собой.

— Это сложно, — признает Сакура и едва ли не подтягивает колени к груди, но вовремя вспоминает, что она в ботинках.

— У людей принято считать, что слабый виноват сам, — замечает Ино, и ее передергивает. — Но никто не говорит сильным искать себе равноценных соперников. Эта Кин-кто-то-там посчитала себя сильнее. Вы попались ей в момент, когда были уязвимыми, ну и что? На нашей стороне обучаемость.

— И люди, — метко добавляет Шизуне и удовлетворенно улыбается.

— Сильные люди, — вносит свою лепту Сакура, которая не представляет Мадару слабым или уязвимым.

Ино прищелкивает пальцами и с удовлетворением на лице берет бокал с капучино.

— Они пожалеют, что мы научились на них! — заявляет она и откидывается в кресле. — О-о-о, скорей бы! Надо ткнуть в Тобираму палкой…

Сакура давится мокко.

Ино заказывает себе вторую порцию кофе спустя минут десять. Она смазывает кофейную пену с нижней губы и со вздохом смотрит на Шизуне и Сакуру, которые пьют медленно и аккуратно. У Сакуры в груди все оттаивает, и она разрешает себе растечься в кресле и почувствовать себя в безопасности.

Но, наблюдая, как перед Ино ставят небольшую чашечку с явно ядерной Изуниной смесью, Сакура внезапно вспоминает, что скоро придется вернуться домой — к волнующему ее разговору. Ощущение, будто холодные пальцы трогают сердце.

Солнечно улыбнувшаяся работнице кафе Ино переводит фокус на Сакуру и озабоченно сдвигает брови. Наблюдающая за ними Шизуне от попытки скрыть улыбку демонстрирует ямочки на щеках.

— Вспомнила, что у тебя свидание? — подшучивает Ино, неосознанно (а может и осознанно) попадая в цель. — Куда-то опаздываешь?

— Все хорошо? — поддерживает ее Шизуне, прекратив улыбаться.

Сакура смотрит на внимательную Ино, на спокойную Шизуне. Приходится рассказать: о том, как Мадара обещает поговорить с ней перед уходом; о том, как он возвращается и говорит о чем угодно, кроме обещанного; о том, что она и сама не хочет начинать разговор до того, как что-то поймет. Поймет — в смысле — в механике и динамике, а не в том, что она чувствует.

Слушающая ее с прищуром Ино зачесывает волосы ладонью, переспрашивает:

— Вы еще не поговорили?

Шизуне тактично прокашливается.

— Сакура боится, что еще не выучила весь блок теории отношений, чтобы переходить к практике, — сообщает Ино, передергивая и добавляя деталь, и пригубливает кофе, расплывается в довольной улыбке. — Можешь с ним не говорить. Скажи, что пока не хочешь.

— Я чем больше думаю, тем меньше хочу, — признается им Сакура и чуть не подтягивает ноги к груди во второй раз за встречу. — Ты говорила об ошибках… а если их будет много? А если они будут… ну, не как случайно выпить много обезболивающего?

— Выпить много обезболивающего — серьезней, чем случайно кого-то обидеть, — замечает Шизуне, посмотрев сочувственно.

Пожав плечами, Сакура предпочитает ответу — доесть кусок торта, но вкус едва чувствует. Разговор вечером может оказаться каким угодно. Она не понимает, когда стала такой по-человечески трусливой, если боится смотреть в глаза правде.

Если Мадара говорит, что они живут как пара, то сомнительно, что он ошибается или лжет.

Но если ему все понятно, то ей — нет. У нее нет опыта в том, чтобы разбираться в настолько зыбких темах. Тысяча исключений ждет, пока она в это не влезет. Будет очень самонадеянно отрицать желание разобраться, все-таки влезть и получить больше, чем она получает сейчас. Мадара, который прекратит отстраняться и напрягаться, смотреть на ее ноги и просить надеть штаны или лиф… последнее даже слегка бодрит.

Шизуне в который раз за вечер пожимает плечо Сакуры.

— Ни одна из этих ошибок не убьет тебя, — обещает она с мягкой и поддерживающей улыбкой. — Редко когда люди говорят о проблемах так честно, как мы. Мадара должен быть за это благодарен…

— Представляю, как благодарен Шисуи, — с некоторой долей язвительности ввинчивается Ино.

В повисшую напряженную паузу вплетается шум от ворвавшихся в кафе нескольких девушек. Они громко смеются, чем рассеивают мерную атмосферу. Но стоит им устроиться, как и они переходят на вежливый негромкий разговор, пусть и со взрывами хихиканья.

— Ты думаешь, что у нас есть преимущество? — аккуратно встревает Сакура, нежелающая наблюдать за соревнованием.

— А что, нет? — Ино фыркает в чашку. — Ты, может, и молчишь сейчас. Но если посмотреть честно — ты часто обижаешься? А если обижаешься, то нарочно молчишь?.. нет, ладно, бывает. Но часто? Если тебя что-то не устраивает — ты молчишь и терпишь? Если что-то непонятно — молчишь? А если чего-то хочешь?

— Ты пока не умеешь притворяться, что все хорошо, — перефразирует Шизуне и аккуратно и изящно опускается в кресло, вытягивает ноги.

— Я то же самое сказала, — возмущается Ино. — И, кстати, не учись. Очень удобно.

— Тебе помогает? — Шизуне приподнимает брови.

Похоже, в больное.

— Еще как, — серьезно отвечает ей Ино и самодовольно вскидывает подбородок. — Тобирама так не может, поэтому я всегда выигрываю.

— Так и должно быть? — Сакура округляет глаза, потому что сознательно такая тактика ей не кажется удачной.

Наоборот, хочется уметь как Мадара — вывернуть так, что не распутаешь.

— Конечно, нет, — Ино закатывает глаза к зеленому потолку и тоже откидывается в кресле, держа бокал в одной руке, а второй похлопывает по подлокотнику. — Но ему со мной очень повезло. Я честно говорю, почему хочу с ним расстаться.

Так как она говорит это чуть громче, чем разговаривают другие посетители, на них оборачиваются. Ино подмигивает внимательно посмотревшему на нее парню. У того вспыхивают даже уши. Соседка парня вспыхивает ничуть не хуже.

Шизуне смотрит на нее с извиняющимся выражением лица.

— Все-таки хочешь? — нарушает паузу Сакура.

Ино поворачивается к ней с таким видом, будто закатит глаза и скажет: «ну очевидно же».

— Не хочу, — честно отвечает она и поправляет сбившиеся волны пурпурной ткани у выреза. — Но еще я не хочу быть в отношениях, где мне указывают, что делать, что не делать, как делать, как жить, куда ходить, куда нет… я жила без него… я и без него хорошо жила. Между прочим, Сакура, благодаря тебе! — и пока Сакура округляет глаза, Ино добавляет: — Я слишком на многое закрывала глаза, а когда мы говорим об этом… наверное, я слишком привыкла к тому, что кто-то может так ко мне относиться. Иногда это подкупает. И с ним можно ни от чего не защищаться! Он постоянно пытается защитить меня… и иногда я думаю, что придется защищаться от него.

В груди больно вздрагивает. Это мгновение после того, как подруга выдыхает, проходит сквозь Сакуру нитью понимания, как зовом. Сколько в словах Ино, редко говорящей о своих отношениях (по сравнению с тем, сколько о своих говорит Сакура), разъедающей горечи.

Пурпур блестит и переливается. Ино наматывает мягкий лоскут на указательный палец, смотря совсем не уверенно и не самодовольно. Как часто ее можно увидеть такой? Сложно сказать. Кажется, что Сакуре доводится только после страшной ночи, когда Ино остается без волос, Мадара со шрамом, а она сама — с непрекращающимся вьюжным ветром в груди.

— Он делает тебе больно? — мягко спрашивает Шизуне, перегнувшаяся через кресло и придержавшая Ино за локоть.

Та моргает, встряхивает головой, отрицательно кивает:

— Нет. Если бы делал, я бы его бросила. Я… я только должна отстаивать свои решения и желания. Я должна подстраиваться под его выходные, должна… как же это… помнишь, приручать же?

Сакура кивает.

— Вот! Это все должна делать я! — с горячностью продолжает подруга. — Я, постоянно я, а он будет еще идти мне на уступки… да, он хочет взять за меня ответственность, поселить рядом, обеспечить… но я спустилась не для того, чтобы за кого-то прятаться всю жизнь! Тобирама — хороший человек: он относится ко мне серьезно, хоть я и не его соулмейтка, он признает ошибки, извиняется за них, пытается компенсировать… но этого недостаточно. Основную работу делаю я! А тут он еще решает, что я должна знать, а что не должна! Так взбесил, не представляете…

Злобно ерзая в кресле, Ино допивает кофе одним глотком, со стуком ставит бокал на стол и скрещивает руки на груди.

Если бы Сакура не знала ее, то точно обошла бы их столик стороной. Несложно представить, как она высказывает свои претензии по адресу. Похоже, что слишком много скапливается.

— Ты знаешь, как тебе лучше, — осторожно и тактично начинает Шизуне и взглядом будто ищет у Сакуры поддержку, — но это не слишком резко? Он знает, кто ты — кто мы — и даже не рассказывает тебе сразу…

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — нетерпеливо отмахивается Ино и посматривает поверх спинок кресел, приподнимает ладонь. — Да, Тобирама многое принимает, да, он старается, да-да-да-да… лавандовый чай, пожалуйста.

Всплывшая за креслом Шизуне официантка серьезно кивает, записывает.

Осторожно подавшая голос Шизуне просит еще какао, и Сакура решает, что хуже от какао точно не будет. Обернувшаяся, чтобы посмотреть на то, сколько людей у входа, она понимает, что очередь стала гораздо меньше, зато… судя по тому, как колышется одежда на тех, кто ждет, там стало еще ветренее, чем было.

— Он, может, и старается, — Ино выпрямляется, складывает руки на столе, когда заказ кончается, — ну и что? Я должна мириться с тем, что меня не устраивает? Не соулмейты же мы, в конце концов! Я не хочу жить в тени.

— А если бы были соулмейтами? — Шизуне смотрит с интересом в темных глазах, и в этом нет никакой язвительности. Наверное, только из-за этого Ино не отвечает задиристо.

— Я… я не знаю, — признается она наконец-то, дав прозвучать внушительной паузе. — А что бы это меняло? Связь не заставит нас друг друга полюбить…

— Не заставит? — встрепенувшись, влезает Сакура.

Она слишком хорошо помнит разговор Мадары с Изуной на эту тему, а еще лучше помнит, как он кончился.

Ино закатывает глаза.

— Конечно, нет, — мягко отвечает Шизуне. — Так все было бы проще.

— Проще! — фыркает Ино. — Вот попался бы тебе другой соулмейт… ну хотя бы… ну, допустим, не Шисуи! Вот представь, что ты любишь человека, который относится к тебе плохо… делает больно, например. Вы друг друга любите, но боль от этого легче?

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — ловко отвечает ей Шизуне и обстоятельно добавляет: — Было бы проще, если бы наши соулмейты чувствовали к нам привязанность заранее.

Задумавшаяся Сакура кивает.

— Чего нет того нет, — Ино морщится, будто кусает что-то кислое. — Будь он моим соулмейтом, я бы все равно так думала! Я же не Мацури… это ей нравилось быть под крылом.

Когда Сакура с Шизуне озабоченно переглядываются, Ино закатывает глаза к потолку. Официантка приносит им чай и какао, и подруга легко переключается на содержимое чашки.

— Мацури? — напоминает Шизуне, машинально помешивающая какао.

— Подруга, с которой я спустилась, — неохотно пожимает плечом Ино, старательно смотря только за накладываемым в чай сахаром. — Она… у нее… ей было тоже интересно, но ее соулмейт… он слишком боялся за нее. В итоге с ней остался он, а не я.

Такое ощущение, что это о человеке. Услышать такое о девушке, спустившейся к соулмейту? Как можно было отказаться от отношений, которые имеют значение не меньше, чем нитка зова в груди?

— Ей подошло всегда быть за соулмейтом. А мне такое не подходит. Я не для того спускалась, чтобы так себя ограничивать! Он ведь даже не соулмейт. Да он стыдится того, что мы не связаны… Помнишь, как при Мадаре выступил? — Ино с возрастающим раздражением размешивает сахар и небрежно бросает ложку на блюдце. — Хотела бы я посмотреть на его соулмейтку! И надеюсь, что она такая же, как я! Чтобы не пряталась в тени и не давала себя запереть! Это нам приходится сживаться с соулмейтами, людям проще!

— Я думаю, что зависит от людей. То, что мы так привязаны, не значит, что людям проще, — тонко подмечает Шизуне, все это время наблюдающая за движениями Ино. — Люди, при их свободе уйти, часто остаются там, где им не хорошо.

— До сих пор удивляет, — признает с неохотой Ино. — Нам, к счастью, действительно проще. У нас есть я. И я всегда мечтала жить с подругами.

Шизуне честно пытается не улыбаться, но все-таки не получается.

— Так что, если твой соулмейт обнаглеет, — Ино подмигивает Сакуре, — или все испортит…

— Он же человек, — она ежится, чувствуя, как внутри становится нехорошо. — Это мне будет проще все испортить…

— Я так не думаю, — замечает Шизуне. — Ты умеешь поднимать проблему, а Мадара, насколько я знаю, научился слушать и объяснять. Но тебе необязательно решать вопрос сейчас. Ориентируйся, насколько ты сейчас на такую откровенность способна.

Вздрогнув, Сакура чувствует, как внутри неприятно колет — и это не связь соулмейтов.

Она не хочет думать о том, как все пойдет не так, она и не собирается.

Все, на что Сакура сейчас способна — это плакать и задыхаться от вида обидчицы, бежать, прятаться, отступать. Метельная ночь проходит, но ночь внутри Сакуры длится уже не один день. Это не прекращается, даже если избирательно не помнить.

Ино учится жить среди людей так, что сливается идеально, Шизуне тянется навстречу опыту и практическим знаниям, а Сакура только и может, что держаться за руку соулмейта. Да, в последний раз почти без этого, но какая разница? Сколько должно пройти времени и что она должна сделать, чтобы привыкнуть?

У нее нет ни яркой энергичности Ино, ни спокойной уверенности Шизуне.

Но Шизуне говорит о неспособности. Ее слова уязвляют Сакуру, и если до них она не уверена в том, что может разобраться сегодня, то после… Хоть на что-то же она должна быть способна?

— Я чувствую себя Шикамару и Ханаби одновременно, — признается она, разглядывая колени.

— Они оба местами полные дураки, — фыркает Ино, и на немой вопрос Шизуне отвечает: — Я тебя познакомлю. Ты гораздо лучше, Сакура. Они боятся признаться и быть разбитыми, а ты боишься, что тебе не хватает знаний. Но чем больше ты думаешь, тем сложнее?

— Но как мне понять, что я не пожалею? — Сакура прикусывает губу и смотрит на подруг по очереди.

— Ответь себе на пару вопросов, — Шизуне наклоняется к ней и привычно пожимает ей плечо, смотря сочувственно. — Ты бы хотела, чтобы Мадара делал вид, что ничего не происходит? Тебя не обидело бы, если бы он отказывался об этом говорить? И еще: если чем больше думаешь, тем страшнее? Можешь об этом вообще не думать? Если не можешь, то как страшно тебе будет… например, завтра? Ты готова это выдерживать?

Ино прищелкивает пальцами и кивает:

— Да, правда, готова? Это тебе не мешает жить… учиться, общаться, проводить с ним время?

Сакура прикусывает губу снова. Они обе умеют задавать вопросы, и нужно быть с собой честной. Разве не это ее отличие от большинства людей? Ино и Шизуне забираются так глубоко, будто знают, о чем говорят… впрочем, они наверняка знают. У Ино человек, у Шизуне соулмейт.

И если быть честной, а это сложнее, чем ей думается, то она боится не то чтобы разочаровать. Она боится разочароваться. Действительно. Что, если она совершает ошибку?

В самом начале Мадара говорит ей, что ему не нужно от судьбы ничего, а особенно — соулмейт. Тогда Сакура разбивается об землю и пытается сбежать от боли, чтобы натолкнуться на еще одну. Та девушка забирает у нее просто волосы — надежду. Даже не так, даже поддержку. Ведь одно дело быть спустившейся по своей воле, а другое — оказаться отсеченной от своего мира, остаться едва ли не одной с соулмейтом, которому она не нужна.

Все меняется. Теперь это Мадара готов заговорить об отношениях первым. Он больше не отшатывается, не цедит сквозь зубы предупреждения, не делает больно так, что Сакура разбивается об землю еще раз. Возможно, она важна и нужна ему так же, как он нужен ей, сейчас.

Но как ей справиться с тем, что это может быть не так?

И ведь правда — напряжение нарастает, и становится сложнее балансировать, не замечать, игнорировать, хоть и хочется оказаться в прозрачной зоне. Прикосновения, взгляды, слова — все это может оказаться безграничным, разве нет?

— От этого устаешь, — тихо подсказывает Шизуне.

— Это правда, — так же тихо соглашается Сакура, думая, насколько удобно будет в этом кресле сидеть с ногами. Эти мысли чуть отвлекают, и она решается: — Но если это мешает, то что дальше? Неужели может быть так просто?

Вздохнувшая Ино перегибается через стол, чтобы щелкнуть ее по носу.

— Конечно, нет! Но он прав: вы точно не друзья.

Шизуне издает такой смешок, что Сакура едва удерживается от нервной улыбки.

Ино, загнувшая два длинных острых пальца, смотрит на них убийственно. Откашливается, чтобы продолжить:

— Он с тобой спит в одной кровати. Мелочь, но все-таки, — третий палец сгибается наполовину. — Защищает от консультантов в книжном и от своей работы. Ты живешь с его братцем в мире — без влияния старшего не обошлось. Он старается быть с тобой деликатным, объясняет элементарные вещи, практикует прогулки, готов к диалогу. Мудак, но какой обучаемый. Я тебя не уговариваю! Просто взгляни со всех сторон. И нет, ты не обязана соглашаться, чтобы компенсировать его усилия. Ты и большего заслуживаешь: любви, уважения, равенства… если он предлагает меньшее, то обучаемый или нет…

Ино демонстративно приподнимает брови и обозревает Сакуру и Шизуне, будто с высокого места.

— Не соглашайся на меньшее, если в процессе не получишь большее, — мерно поясняет Шизуне. — Я согласна. Сложно быть на равных, если ты временно ни в чем не ориентируешься. Но пройдет время, и ты во всем разберешься.

— Вот именно! — Ино важно кивает. — Так что, говори заранее: относиться ко мне, как к ребенку, не надо. Но вы действительно абсолютно не друзья.

На секунду Сакура содрогается изнутри. Одно только это слово «ребенок» в контексте отношений заставляет ее разувериться в собственной способности на что-то. Но считает ли ее Мадара ребенком до сих пор?

Шизуне говорит о неспособности, Ино добавляет, чем не делает лучше, но кое-что все же происходит. Почувствовав раздражение, Сакура решает: если уж ожидание делает хуже, значит, проще остановиться. Разве не дети убегают от взрослых?

— Хотела бы я быть похожей на тебя, — признается она, смотря на Ино. — Ты всегда знаешь, что нужно сказать.

— Тебе не нужно быть похожей на меня, — Ино улыбается так солнечно, что слепит, перегибается через стол, чтобы ущипнуть Сакуру за щеку. — Ты вырастешь в себя. Быть мной не настолько круто, насколько быть собой. А когда ты вырастешь, то будешь оглядываться назад и гордиться собой.

— Я согласна, — Шизуне хихикает, прикрыв ладонями нижнюю часть лица. — Сейчас тебе не видно, но, знаешь, не так давно ты сбежала на небо от страха. Посмотри, сейчас ты не прячешься у Ино, а собираешься что-то сделать. Ты растешь, даже если не видно.

— И ты способна на большее! — подтверждает Ино, хлопнув в ладони. — Все, что у вас может добавиться — новые разговоры о новых проблемах. Но вы способны разобраться. Что стоит знать? Тебе нельзя делать больно нарочно! Ты заслуживаешь честности! Твои чувства имеют значение! И ты, в конце концов, можешь жить со мной!

Подруга опускает веки, но щурится с довольным-предовольным видом. Ино нравится быть правой, и Сакуру почему-то это задевает. Ей тоже хочется знать о людях все, опускать ресницы, давая совет, и улыбаться, зная, как это на кого-то действует.

На Мадару, конечно, действует, но он знает о ней все. Видит ее и плачущей, и испуганной, и кричащей….

Поддавшись этой мысли, Сакура внезапно понимает: скорее всего именно из-за этого будет проще. И если то, что Ино описывает, правда отношения…

— И что ты можешь отложить, если способна ждать без напряжения, — тактично добавляет Шизуне, заметив молчание.

Ино вздыхает, возводя глаза к потолку. Посмотревшая на нее с иронией Шизуне делает вид, что занята второй порцией какао.

— И не только это, — проигнорировав ее, сообщает терпеливо Ино. — Ты и сама действуешь: вот, выясняешь, что может пойти не так. Ты пытаешься о нем заботиться и волнуешься, защищаешь его, даже если не любишь насилие. Самое главное, Сакура, — она говорит это чуть тише: — то, что ты знаешь о его прошлом и даже видишь часть… и все-таки ты это принимаешь. Иначе этого разговора бы не было.

Задумавшаяся Шизуне кивает в знак согласия, смотрит на Ино с уважением.

— Если ты принимаешь и прощаешь его за то, что он однажды с тобой делает… это же не просто так? Мы ведь с собой гораздо честнее чем люди. А еще мы не такие податливые с теми, кто делает нам больно, — невероятно спокойно, будто они говорят о вкусе радужного торта, подхватывает Шизуне. — Ты хочешь бежать? Ты ждешь, что он нападет снова?

— Нет, — шепчет Сакура, уже не настолько растерянная, как в начале разговора.

Она помнит свое ожидание, что Мадара вот-вот обрушит на нее злые слова. Но он чаще всего так хорошо управляется с тем, чтобы промолчать, что выбрать несложно.

Сидящая рядом Ино одобрительно хлопает, резюмируя:

— Разобрались?

Выбирать все равно придется, но так как у нее появляются сразу два взгляда со стороны… Она думает, что можно считать это законченным разговором. Иначе мыслей станет слишком много, и лучше не окажется.

Сакура кивает.

Они притихают, занявшись в повисшем молчании полу-остывшими напитками. Вокруг них снуют люди, столики рядом заполнены, а над потолком вьется шум. Снаружи снег только усиливается.

Сакура смотрит на улицу сквозь стеклянную панораму стены, мысленно жалея, что ей придется выйти в такую погоду на улицу. Это немного сглаживает ощущение неполноценности от того, что все знают больше нее.

У носа щелкают. Ино, перегнувшаяся через стол, смотрит с интересом.

— Выглядишь не такой уж довольной. Представляешь будущее?

— Немного, — признается Сакура, имея в виду, конечно же, погоду.

— Ты справишься, — ободрительно заявляет подруга, выглядящая самодовольно. — Это твоему соулмейту нужно волноваться! Сколько ты из него вытянешь… можешь, кстати, целый список вопросов написать!

Ответить, что представляет она другое будущее, Сакура не успевает.

— Я бы посмотрела на твоего соулмейта, — невозмутимо, но с отчетливым насмешливым блеском в глазах, говорит Шизуне, — когда он будет объяснять, что такое секс.

Учитывая, с какой периодичностью он потирает переносицу, когда речь заходит о теле… но Сакура вовремя вспоминает, как впервые сталкивается с этим понятием и что ему предшествует, и желание улыбнуться растворяется. Мадара не сделает ей так больно снова, но как забыть случившееся, если оно всплывает?

— А какое лицо было у Шисуи? — вскинувшая брови Ино скрещивает руки на груди.

— Я загуглила, так тоже можно. Столько материалов нашла, — Шизуне подносит чашку к губам и медленно отпивает.

Можно загуглить… и узнать, насколько он может быть прав, говоря о причинах и следствиях. Стоит об этом вспомнить, как внутри становится холодно. Нет ничего хорошего в том, чтобы получить подтверждение. И если оно существует, то она не уверена, что хочет в этом разбираться.

— Конечно, можно! — соглашается Ино и со вздохом откидывается на спинку кресла. — Но можно сэкономить время на твоих материалах. Первое правило: защита! От секса бывают дети. Чтобы их не было, нужны презервативы. Тебе точно сейчас не нужны дети. Так что если твой соулмейт будет нудеть про то, что ему неудобно…

Шизуне закатывает глаза.

— Он Учиха. Учихи до странного предусмотрительные, — говорит она, явно вспоминая что-то свое.

Ино корчит ей лицо, а потом требовательно пихает ногу Сакуры своей.

— Послушай тетю Ино. Второе правило: говори «нет», если тебе не нравится. В сексе не должно быть принуждения и боли. Если есть — в окно, и ко мне.

Сомнения о боли оказываются развеяны не только здравым смыслом, но еще и подтверждением от подруги.

Шизуне со вздохом качает головой, доставая телефон, несколько секунд что-то там ищет и протягивает Сакуре. Она машинально берет, всматривается в экран…

— Начинать надо с механики, — рассудительно отвечает на яростный взгляд Ино подруга. — Об абстракции поговорим попозже.

Сакура, которая получает в руки заметку с подробным описанием процесса, с удивлением поднимает брови. Это что, все? И это — постоянное желание людей? Что в этом особенного кроме того, что одно тело оказывается частью в другом?

Когда она спрашивает это, проходящий мимо официант спотыкается.

Ино провожает его внимательным взглядом и поворачивается к Сакуре.

— Как тебе сказать… люди придают этому смысл. Идея оказаться перед кем-то уязвимым их пугает. А идея получить удовольствие очень тянет. Интересная смесь, да? С одной стороны страх и неловкость, а с другой — удовольствие.

Несложно вспомнить Мадару, который смотрит на ее обнаженные ноги или плечи. То, как он смотрит выше груди, когда Сакура просто показывает ему дурацкое белье на себе. Она тогда считает это частной глупостью, но, оказывается, что к этому подобное отношение и у других людей.

Да, похоже, смесь интересная. Хотя особенного, на ее взгляд, ничего.

— Как тогда их так много? Кто-то же их когда-то родил, — бормочет Сакура, оглядываясь по сторонам.

Ино переглядывается с Шизуне. Последняя приобретает задумчивый вид.

— Выражаясь словами твоего соулмейта, как же… как же там. А. Из-за опьянения, из-за отсутствия защиты, из-за… я уверена, что там было что-то про любовь, — недовольно говорит Ино, явно пытаясь вспомнить, накручивает пурпурный лоскут на палец. — А, ладно… в общем, люди умеют размножаться, а иногда даже если не хотят.

Если это и звучит ободряюще, то точно не для нее. Как же Ино умеет попасть в цель, даже если и не натягивает тетиву… Держать баланс и не склоняться в сторону, которая не ведет ни к какому прогрессу, становится сложнее.

— Давайте не будем об этом говорить, — предлагает Сакура и цепляется за свой кофе, который безвозвратно остыл.

— Да, давайте лучше о наших потеряшках, — прищелкивает пальцами Ино и устраивается поудобнее с очень хищным отблеском в ледяно-голубых глазах. Крючок срабатывает, и тема легко меняется на такую же неприятную, но, хотя бы, понятную. Впрочем, она ненамного понятнее, чем прошлая.

— Да, — соглашается Сакура и цедит едва теплый кофе. — Вы, случайно, не знаете, как можно заставить… чего-то не делать? Мадара говорит, что они пожалеют. Но… это жутко звучит.

Даже несмотря на обещание никого не убивать и не калечить, она все равно опасается. В идеале никто серьезно не пострадает. (Точно не до инвалидности). Но что, если нападут и попробуют убить они? Как тогда? У нее есть сомнения насчет того, как отреагирует на это Мадара.

— От твоего соулмейта — это точно! — Ино передергивает плечами. — Вообще есть способы. Шантаж. Угрозы. Я бы начала с шантажа и закончила угрозами.

— А как же физическое насилие? — Шизуне спокойно доедает свой десерт с таким лицом, будто не она однажды рассказывает, что в ненависти нет ничего непростительного.

У Ино снова вспыхивают хищные синие огни в глазах.

— Ну только если они спровоцируют, — сообщает она с плохо скрываемой в голосе надеждой на провокацию.

— Шантаж — это не очень добровольный обмен. Но нам нечем им угрожать, — Шизуне подпирает ладонями подбородок и смотрит на тарелочку со сладким. — Я узнавала. Человеческие законы за такое серьезно не наказывают. А… никто не умирает, чтобы их наказали за убийство.

Шизуне пытается быть тактичной, только Сакуру все равно передергивает. Но Ино, перегнувшаяся через стол, чтобы ущипнуть ее за щеку, успевает раньше холодного страха, нападающего так часто. На вторую подругу ее устремляется опасный взгляд.

— Я имела в виду, что нам их не наказать легально. А не то, что Мадаре нужно было умереть, — Шизуне добавляет это с легкой задержкой, смотря виновато. — Извини. Я… думаю об этом столько, что уже не представляю. Вдруг… а если мы не сможем заставить их никого не трогать?

Сакура опускает взгляд. Она понимает, что руки у нее дрожат. Чтобы это прекратилось, приходится сжать их в кулаки. Сегодня день неприятных правд, которые хочется затолкать поглубже…

— Физическое насилие, шантаж, угрозы, — методично перечисляет Ино. — Я думаю, мы найдем подход. Мы не будем и одни. С нами еще и Шисуи, и Мадара. И Тобирама. Нет, если он не уймется со своим контролем… пусть найдет эту дрянь, и брошу, — голос Ино начинает опасно звенеть.

— О-о-о, — тянет Шизуне с таким усталым видом, что Сакура даже догадывается, что она скажет.

Ино закатывает глаза:

— А Шисуи чего?

— Говорит, что близко меня не подпустит, — Шизуне морщится и посматривает на Ино с пониманием. — Вот как кто-то может решать за другого?

Сакура прищуривается. Мадара ей такого не говорит… Но, зная его хоть немного…

— Это люди. Они считают, что могут делать, что хотят, если это чем-то оправдывается. Заботой, например, — с отвращением выдыхает Ино и встряхивает волосами. — В любом случае! Я всегда буду рада пожить не одна…

Шизуне тихо смеется — в окружающем их шуме почти беззвучно — но, опустив взгляд, качает головой.

— Я с этим разберусь. Не хочу снова убегать, — она пожимает плечом.

Сакура наблюдает за ними обеими. У нее есть ощущение, что если однажды решить не сбегать, то потом будет гораздо сложнее. Но если все-таки сбежать, может, не останется вообще ничего.

— Кстати! — резко меняет тему Ино, явно что-то вспомнив. — Сакура, угадай, кто собирается нас навестить!

— Скажи сразу, — предлагает ей Сакура, потому что не представляет. Уж точно не бабуля.

Подруга изящным жестом поправляет волосы с видом победительницы. Свет ложится так, что подсвечивает светлые пряди золотом. Удачно. И как же ей нравится быть правой и в центре внимания!

— Не то чтобы я прыгала, но… в общем, я виделась с Чиё-сама. Старушка так скучает по тебе, что хочет навестить, представляешь? Я не слышала ничего о том, чтобы она кого-то навещала. Но ты же любимица…

Что?!

— Ты ее видела?! — подскакивает Сакура. — Она правда придет?!

В ушах что-то гремит. Она чувствует, как в груди образовывается невесомость. Приятная и предвкушающая.

Неужели… неужели бабуля Чиё спустится к ним? Как бы ей этого хотелось! И даже не только сейчас, а и несколько месяцев назад! Она, не выносящая людей, согласилась! Может, потому, что знает — Сакуре не подняться еще долго-долго. Как же… как же она, оказывается, по ней скучает…

— А когда? — она почти подпрыгивает, представляя, насколько будет приятно увидеть бабулю. — А где?

— Я предложила свою квартиру, — Ино небрежно пожимает плечами и, в очередной раз перегнувшись через стол, гладит Сакуру по волосам. — А когда… наверное, к следующим выходным? Чтобы мы все могли встретиться. Надеюсь, что к этому времени разберемся с этими….

К «этим» Ино не прибавляет ничего неприятного, но по ставшему ледяным тону голоса понятно — она не считает их кем-то, кого стоит пожалеть. Сакуре холодно и жарко одновременно от мысли, что она сама считает так же.

— Удивительно, — замечает Шизуне, молчащая с момента оглашения новости. — Она ненавидит людей. Скорее всего, хочет узнать побыстрее, насколько мы разобрались с… — она, очевидно, проглатывает что-то нехорошее, — нашими потеряшками… Ино нужно откуда-нибудь прыгнуть, чтобы взлететь. А мы… мы с соулмейтами.

Ино допивает остывший чай, смотря сквозь стеклянные двери. Вокруг много людей, но очередь снаружи становится чуть короче.

— Не только поэтому, — говорит она и смотрит на Сакуру, улыбается. — Ты ведь любимица, помнишь?

— Даже не знаю, почему, — бормочет смущенная Сакура.

— Тебя несложно полюбить, — Шизуне, которая наблюдает за ними внимательно, тоже улыбается, но краешком губ. — Тебе не заметно, но… но со стороны понятно, почему Мадара хочет конкретики. Сложно объяснить, но ты очень живая. У тебя много эмоций, и ты честная и обаятельная — это сбивает людей с толку.

Замерев, Сакура пытается это примерить на себя. Непохоже, что Шизуне иронизирует, иначе бы Ино уже бы отреагировала. Но эти слова… это заполняет только что найденную полость в груди. Кажется, что именно этих слов и не хватало. Вот за что можно ее любить? Вот почему она нравится кому-то? Из-за этого Мадара смотрит на нее так, что хочется сдаться? И неужели дело и в эмоциях? Но… но он же и себе едва позволяет их демонстрировать.

— Но я не человек, — напоминает она, растерявшись, и в поисках подтверждения смотрит на Ино.

— Конечно, нет, — фыркает подруга и изящным жестом поправляет волосы. — И что? Именно это и сбивает людей с толку. Шизуне права. У Мадары не было шансов. Даже у его братца, а он тот еще… кобренок.

— Ядовитая змея, — заметив, что Сакура задумывается, говорит Шизуне. — Кобра. Кобренок — ласковое название детеныша кобры. Ино говорит гадости.

Сакура замечает паузу и понимает, что подруга и сама поняла не сразу.

— Гадости?! — Ино хватается за сердце. — Гадости! Ха! Да он… да он такой паршивец! Можно подумать, что ты не знаешь!

Лицо Шизуне остается спокойным, но то, как светятся насмешкой темные глаза, нельзя пропустить.

Не заметив сопротивления, Ино успокаивается и снова приобретает загадочный вид, чему очень довольны несколько соседей за столиком неподалеку.

Шизуне посматривает на выход, задумчиво склоняет голову, вздыхает. Понять несложно. На улице темнеет, но точно не теплеет. Очередь, внезапно, увеличивается прямо противоположно погоде.

— А нам ведь по таком холоду возвращаться… — неожиданно устало замечает Ино и откидывается в кресло, рассматривает ногти, приподняв руку. — Устроить перемирие на вечер, что ли… так не хочется тратиться на такси.

— Думаешь, это хорошая идея? — с сомнением спрашивает Шизуне, и Сакура согласно кивает.

— Конечно, нет, — подруга фыркает и меняет запрокинутую на колено ногу с левой на правую. — Ну и что? Пусть считает, что это шаг к примирению.

— Ты иногда такая… по-человечески хитрая, — Шизуне усмехается, чем сразу напоминает о том, что привычки Учих можно перенимать.

— Это комплимент или оскорбление? — Ино вскидывает брови, прищуривается, смотря в пустоту, и активно закапывается в маленькую сумочку.

Так как Шизуне не отвечает, Ино не отвлекается от поисков и — наконец — находит телефон с победным потрясанием кулачка. Поняв, что самое время писать Мадаре, Сакура тоже ищет телефон, только не в сумочке, а в кармане куртки. Соулмейт отвечает через несколько минут. Так как он может быть только через полчаса, а Тобирама — Ино еще раз потрясает кулачком — минут через сорок, они решают, что еще порция кофе им не повредит.

Сакура цедит какао, все-таки избавившись от ботинок, и, поджав ноги к груди, довольно шевелит пальцами ног. Кажется, люди так не делают. Ино говорит об этом, но без уверенности, которой стоит подчиниться.

Люди правда так не делают — никто так не сидит. Но Сакура устает настолько, что воздух давит на нее вместо пресса, и проще свернуться почти в клубок, чем растекаться по мягкой ткани. К ним даже направляется официантка, но Ино улыбается ей как-то по-особенному, и у той меняется вектор движения.

Свет становится насыщенней, но не ярче, чтобы высвечивать резкие тени, а теплее. Мягкие контуры текут по полу и впитываются в человеческие фигуры.

Шизуне задумчиво покачивает в ладони телефон. Она никого не ждет, потому что может добраться сама. Говорит она это так естественно, что в груди едко вздрагивает зависть. Стараясь на этом не фокусироваться, Сакура рассматривает людей в зале.

Ей нравится наблюдать из безопасного места. Когда-то она старалась даже не зависать над шпилями и крышами высоких зданий, смотря только на струящиеся золотые реки дорожного движения. Потом боялась оказаться в толпе. Да и сейчас боится. Но вот так сидеть, рассматривая без мыслей о том, что могут задавить, очень даже уютно.

В негромких разговорах Сакура улавливает настроения, а в движениях — интересные жесты. Девушка — та, сочувствующая — то и дело одергивает рукава пушистого свитера. Ее спутница постоянно проверяет телефон, лежащий экраном вниз.

Одна из девушек в большой компании ближе к выходу занята ноутбуком, а ее сосед то и дело заглядывает в экран, водит по нему пальцем и раз за разом получает шлепок по руке. Это каждый раз смешит другого парня, у которого волосы похожи на волосы Шисуи — такие же кудрявые. То, что смешит этого парня, вызывает у третьего, сидящего к Сакуре спиной, покачивание головой. Девушка, тоже сидящая к Сакуре спиной, держит за ухом яркую палочку. От этой компании много шума, и внимание людей переходит с сидящей в кресле с ногами Сакуры на них.

Люди, считает Сакура раньше, все похожи друг на друга в своих худших качествах, а лучшие там еще надо поискать. Но вот, она рассматривает спины, лица, профили и не может угадать, кто в чем хорош или плох. Кто они? Что умеют? Способны ли забрать у кого-то надежду? Напасть на слабого? Воткнуть в кого-то нож или ножницы? Смеяться над чужим горем?

Хочется думать, что на это способны все. Но она знакомится с доброжелательным Чоджи, с неприятной Конан, с активной Ханаби, с подозрительным Шикамару, с молчащим о чужой тайне Тобирамой. Люди оказываются разными.

Проще верить в общую жадность и ненависть к другим. Только Сакура смотрит на сочувствующую девушку, у которой тоже проблемы с едой, и не может представить, как она нападает на кого-то в переулке. А с другой стороны, думала бы она так о Кин Цучи, если бы та встретилась ей в толпе или в таком кафе?

Люди оказываются разными, но проще от этого не становится.

Думая об этом, Сакура не замечает, как течет время. Когда Ино прищелкивает пальцами с победным видом, Шизуне негромко вздыхает и замечает:

— А обещал через сорок минут.

Около очереди, за огромной стеклянной стеной, высится фигура Тобирамы, так подходящая к погоде. Он в черном, но так же, как и Ино, игнорирует холод — не носит шапку. Смутная фигура в наступающей темноте.

— Ну вот и пусть подождет, — сварливо отрезает Ино и неспешно оставляет пустую чашку в сторону. — Я в туалет. Вам как?

Прислушавшаяся к себе Сакура согласно кивает, с сожалением вздыхает — надо надеть ботинки. Ино ждет ее спокойно, ничуть не торопясь. Шизуне отмахивается и откидывается на спинку кресла, достав телефон.

— Не давай человеческим страхам тебя задавить, — нашептывает Ино, когда они оказываются в очереди напротив ряда светлых дверей. — И если что, ты знаешь, где я живу.

Не смеяться сложно, и Сакура не сдерживается. Довольная собой Ино щелкает ее по носу и уверенно шагает в освободившуюся кабинку.

Когда они выходят, Сакура разглядывает в мутном вечере за стеклом соулмейта. Его фигура тоже темная, и, если быть честной, узнается он только по тому, как общается с Тобирамой. Они замирают неподалеку друг от друга с демонстративной непринужденностью и о чем-то говорят.

Шизуне ждет их за столиком, кивает в сторону выхода:

— Думаю, мы успеем их разнять.

— Пусть попробует не разняться, — многообещающим тоном заявляет Ино и отточенными изящными жестами закутывается в пальто и шарф.

Сакура менее изящно заворачивается в длинную куртку и, представив, как они по такой погоде действительно куда-то пойдут, вздыхает. Шизуне рядом ничего не волнует — она с непоколебимым спокойствием заправляет короткие пряди под шапку.

Первый порыв ветра чуть не сбивает с ног. Ино мгновенно передергивает плечами, шипит что-то неприятное, но шагает к Тобираме уверенно. Шизуне ободряюще обнимает Сакуру, нашептывает:

— Тебе не обязательно делать все срочно.

Сакура кивает, думая, продиктовано ли поведение подруг их противостоянием или — все-таки — заботой?

Шизуне прощается с Ино, вежливо улыбается уголками губ Мадаре, на Тобираму не обращает никакого внимания и растворяется в уличном движении. Ино, встрявшая между враждующими, не делает ничего. Тобираме хватает того, что она подходит. Он поддается ей навстречу, бросив на Мадару последний опасный взгляд.

Мадара это игнорирует и теряет к нему интерес сразу. У него покрасневший кончик носа и вырывающийся изо рта пар. Соулмейт не выглядит утепленным настолько, насколько утепленной выглядит Сакура, но дискомфорта не показывает.

— Хорошо провела время? — спрашивает он, подходя и плавно поправляя ей шарф, хоть тот и лежит прекрасно — действиями Ино.

— О чем вы говорили с Тобирамой? Ты ткнул в него палкой? — отвечает вопросом на вопрос Сакура, улыбнувшись.

Глядя ему в глаза, она понимает, что не может уступить той своей части, ставшей слишком человеческой, слишком трусливой. Держаться в нейтральной зоне у нее и не получается, и не получится. Помогает ли это? Действительно, сможет ли она это выдерживать?

— Свое он получил, — с некоторым удовлетворением усмехается Мадара. — Твоя подруга хорошо постаралась. Нервничающий Тобирама Сенджу… видел бы его Хаширама.

Лицо соулмейта так близко, что становится понятно: выдерживать — только вредить. Чтобы невовремя не шагнуть с каната, Сакура реагирует:

— Ты ему расскажешь?

— Я должен ответить? — Мадара приподнимает бровь. — Идем. Ты не хочешь замерзнуть и проснуться завтра с температурой.

— Только не с температурой, — бормочет она, привычно протягивая руку.

Когда кожа соприкасается с кожей, Сакура вздрагивает, поняв, насколько же стало само собой разумеющимся так за него держаться. У Мадары холодные руки. Вот кому бы стоило думать о температуре…

Он ничем не показывает, как ему холодно и холодно ли вообще. Сакура держит его за руку, не имея сил отпустить, и хочет, чтобы длинный и ледяной путь до дома скорее кончился. Даже если впереди еще один сложный разговор. Она хорошо бегает. Мадара не может за ней угнаться. Но сейчас с нее достаточно бега.

Она не человек. И раз уж у этого есть хорошая сторона, стоит ей воспользоваться.


Примечания:

ответственно заявляю, что часть, наполненная диалогами с редкими вставками, это пиздец сложно. конечно, я могла бы и лучше после трехсот редакций, но я уже себе пообещала хотя бы на законченной работе не задрачиваться.

минусы больших глав: только на разбивания текста на абзацы уходит несколько часов. а там еще и вынужденные редакции подтягиваются... редактировала часов пять...

Глава опубликована: 01.11.2024

53. Преимущества и недостатки.

Вечер должен вот-вот перерасти в ночь.

Время на земле бывает разным — оно движется в зависимости от того, с кем ты общаешься и что ты делаешь. Нелегко понять и выяснить, в каком случае оно будет быстрым, а в каком — медленным.

Сакура проводит на холоде гораздо больше, чем хочет, и первое, что она делает после возвращения домой — принимает горячий душ. В душевой кабине клубится пар. Замерзшая Сакура отогревается долго. Она успевает промыть волосы и смыть с кожи мыльную пену геля для душа, даже посматривает на баночку с маской для кожи головы… Та поблескивает розовым боком, открытая всего единожды или дважды, а теперь задвинутая за черно-зеленые бока геля для душа и шампуня братьев Учих.

Сакура пропускает влажные и поэтому шелковые волосы сквозь пальцы. Нужно будет подождать, потом смыть…

Эта идея нравится Сакуре так сильно, что она даже теряется, прежде чем понять, в чем дело. Прежде чем сдаться на милость порыву, она заворачивается в полотенце и выходит в теплый воздух ванной. Запотевшее зеркало демонстрирует ей туман с оттенками, а не очертаниями. Сакура знает, как выглядит. Но в последнее время она чувствует себя именно такой — костлявой, рассыпающейся от любого толчка, сбегающей и постоянно напуганной, запутавшейся в том, чего хочет, чего не хочет…

Ино говорит о слабости тела, и Сакура чувствует себя таким телом до этого не один день. Человеческая жизнь забирает у нее способность мириться с собой. Она больше не может делать то, что хочет, а у всего вокруг есть правила и двойное дно, исключения, подпункты, сноски, дополнительные материалы… Но человеческую жизнь нельзя бросить. Пустота в голове наполняется усталостью. Шизуне права: выносить слишком сложно.

Она наблюдает за тем, как Мадара заваривает им чай, со стула. От подоконника соулмейт ее отгоняет напоминанием, что такое простуда и как удобно с ней учиться. Иногда — вот как сейчас — он преувеличивает, потому что там вполне тепло, разве что стекло прохладное. Так было бы лучше, потому что на стекло можно было бы отвлечься, но… нет так нет. Значит, Сакура сможет быть собранной.

Шизуне и Ино внутри борются и побеждают по очереди. Сакура с усилием выгоняет их и напоминает себе: я не человек — это преимущество.

Спина Мадары расслаблена — опущенные плечи, медленные движения рук, свободно наклоненная голова. Хотелось бы знать, о чем он думает, но со стороны кажется, что для него существует только заварочный чайник и струя горячей воды, разбивающаяся о стеклянное дно с едва заметным шелестом.

Почему именно сейчас? Волнует ли его это так же сильно, как и ее? Он человек, но, как Сакура ни посмотрит, этот факт значительного преимущества не несет. Люди друг о друге что-то понимают не больше, чем Сакура. Зато претензий на исключительность и на границы больше, чем могут унести. Удобства не прибавляет.

Подумав об этом, она внезапно распознает внутри неприятный зуд, от которого хочется передернуть плечами. Он нарастает очень плавно — фоном, зато именно сейчас забирает себе все внимание.

Поморщившись, Сакура плечами все-таки передергивает и спускает ноги на пол — от позы тело деревенеет, и зуд требует вывернуться, потянуться. Она потягивается, вертит шеей, потому что та затекает, опирается о стол локтями, покачивается на стуле, неприятно скрежетнув ножками об пол…

— Для не-человека ты ведешь себя странно, — обернувшийся на нее через плечо Мадара с мягкой разновидностью его обычной ухмылки.

— А ты для человека слишком спокоен, — Сакура охотно отвечает взаимностью и, упершись локтями в стол и поймав баланс, зависает на передних ножках стула.

— Тебя это расстраивает? — наблюдающий за ее стулом Мадара приподнимает брови.

— Меня расстраивает, что мне неспокойно, — посчитав, что способ быть честной часто выбивает из соулмейта все вопросы, отвечает Сакура.

— Прекратишь качаться на стуле — станет легче, — Мадара отворачивается, чтобы налить им чая.

Недовольно фыркнувшая Сакура нехотя принимает совет во внимание.

— Тебе не о чем волноваться, — мерно обещает соулмейт, когда ставит перед ней чашку.

От него, наклонившегося, пахнет сигаретным дымом и чем-то еще, знакомым, но недостаточно, чтобы ассоциация пришла мгновенно. Не зацепившаяся за запах, она цепляется взглядом за мелькнувшие ключицы под воротом майки. В который раз она убеждается, насколько выгоднее иметь сильное тело. Даже если кости у них из одного материала, объем тела заставляет выглядеть их по-разному.

Ключицы Мадары поддерживают плечи, расходятся в разные стороны, наполовину утопающие в мышцах. У Сакуры они просто костляво торчат.

О теле нужно заботиться, потому что иначе оно будет слабым, как и предсказывает Ино. Сакура украдкой рассматривает запястья, тонкие, хрупкие, слабые настолько, что одно движение повреждает мышцы. Она не может представить, что Мадара может пострадать от такого. Его тело выносит проникающие травмы и сильные ушибы. Сложно представить, что ее тело сможет так же.

Сине-зеленые тонкие ветки, змеящиеся под полупрозрачной кожей, выполняют ту же функцию, что и у людей. Сомнительно, что кровеносная система у нее и у Мадары отличается. Но его запястья так не выглядят и до его кровеносной системы нужно еще доковырять.

Жалея, что уделила этому мало внимания, Сакура планирует вытащить из Ино подробности того, как у нее получается поддерживать тело в порядке. Можно спросить у Мадары, но непохоже, что он понимает, как это работает. Иначе бы не курил и не дрался… интересно, что люди задумываются об этом меньше, чем, например, Ино.

Внимательно наблюдающий за ней через пространство стола соулмейт откидывается на спинку стула. Так выходит, что за его спиной бьется в окно зимняя темнота с желтыми бликами света на стекле. Взглянув туда, Сакура чувствует, как притихший зуд сменяется ознобом.

Над чашкой вьются тонкие лоскуты пара. Об нее отлично греются ладони, но комфорт не приносит ни осознаний, ни озарений, ни внезапной четкой позиции. И так как знание не снисходит, то побежавшие по коже спины мурашки воспринимаются, как атака организма на попытку разобраться.

— Здесь я человек, — Мадара плавным движением меняет позу — облокачивается об стол, наклонившись к Сакуре. — Я думал, у тебя есть гора вопросов.

Иногда то, насколько у него получается начать разговор, Сакуру очень удивляет. Он не раз использует иронию, чтобы помочь ей заговорить или успокоиться. Как и сейчас, такой способ помогает внутреннему напряжению стать мягче.

Сакура, укусив себя за внутреннюю сторону щеки, чтобы не улыбнуться, выпрямляется и демонстрирует Мадаре ладони.

— Я хочу однажды жить одна. Мне не хочется, чтобы ты оказался прав и решила, что… что наши отношения — это ошибка, а я этого боюсь. Я боюсь, что разбираюсь в этом меньше, чем даже Шизу… нет, она… она хорошо разбирается… кстати, зов не влияет на то, как ты ко мне относишься. А… еще я думаю, что чем больше узнаю, тем меньше понимаю. И почему ты решил поговорить об этом сейчас? Недавно ты сказал, что я не отличу одного от другого, — забывшая о загибании пальцев на третьем Сакура с чувством выдыхает. — Все.

Прищурившийся соулмейт слушает ее внимательно и не перебивает. Несколько раз у него дергается бровь и есть такое ощущение, что он вот-вот прищемит пальцами переносицу. Нервное напряжение, от которого хочется почесаться сразу везде, вывернуться, потянуться и подвигаться, достигает пика в тот момент, когда Мадара вздыхает сам и качает головой.

— Я и не ожидал, что будет просто, — с видом смирившегося человека говорит он, наклонив голову так, что черные пряди упали на лоб.

— Ты человек. Ты должен в этом разбираться, — непонимающе хмурится Сакура, которой совсем не нравится желание отложить тысячу вопросов и нюансов, чтобы принять ситуацию как данность и позволить ей развиваться бесконтрольно. — Как вы понимаете, что не ошибетесь?

Вздохнувший тяжело и глубоко Мадара приподнимает голову, чтобы взглянуть Сакуре в глаза и с некоторой обреченностью ответить:

— Никто этого не понимает. Мы вступаем в отношения и узнаем, совершили ошибку или нет… по пути.

Сакура откидывается на спинку и расплывается по сиденью.

— То есть… вообще? — с надеждой на исключение спрашивает она.

— Редко. Бывает так, что отношения — ошибка с самого начала, — признает Мадара и кивает, внимательно щурясь. — Но люди все равно в них вступают. Иногда даже понимая, что они кончатся не хорошо.

Она находит что-то более непонятное, чем стремление людей удержать все в себе. В этом вообще есть смысл?

— Например?

Соулмейт думает, рассматривая, как над остывающим чаем тает дымка. Неужели настолько сложно?

— Люди не всегда друг другу подходят, — наконец-то находит ответ. — У них не сходятся… например…

— Воспитание? — предполагает Сакура, поддавшись вперед.

— И это, — Мадара кивает и смотрит внимательным прищуром. — Но не только. Сложно объяснить…

— Хорошо. А как понять, что люди друг другу подходят? Ну, что их отношения не ошибка? — ступает на зыбкую почву «от противного» Сакура.

Этот вопрос заставляет Мадару задуматься еще на некоторое время. Пока он пытается сформулировать, что получается у него — очевидно — не слишком понятно, Сакура разглядывает его. Ей несложно заметить, что чем глубже она пытается зайти, тем сложнее соулмейту отвечать.

— Если мы любим и пытаемся… — он прищуривается в никуда, сжимает челюсти, перебирает пальцами по столу, добывая глухой стук, — пытаемся быть лучше для другого человека. Если оба готовы постараться, чтобы все сохранить.

Что-то в груди Сакуры вздрагивает и выбрасывает ее из напряжения. Освободившееся место занимает нечто странное, но уже давно знакомое, сжимающее в руках сердце и вынуждающее задержать дыхание.

Она чувствует это, мягкое и теплое, когда смотрит, как над головой дремлющего в солнечном утре Мадары в воздухе танцуют пылинки. Когда краска пачкает кожу, а убрать руку и оторвать взгляд кажется большой ошибкой. Мелкие моменты, когда она держит его за руку в транспорте, когда он прикладывает ее к себе абсолютно машинально, когда наклоняется, когда приподнимает руку, чтобы она проскользнула под одеяло к нему, когда… сколько же этих «когда», от которых в груди что-то медленно тает. Делающее ее слабой и наполняющей до горла смирением с тем, что она не может не опустить лицо в чужую ладонь, чувство. Но вразрез ему существует и другое, то, от которого зудит все тело.

Так иногда она не может ни оттолкнуть, ни отодвинуться, ни выскользнуть из-под руки, ни отвернуться, ни попросить остаться.

Она сжимает левое запястье ладонью, потирает, концентрируясь на том, как прощупываются сине-зеленые ручейки под кожей. Если раньше это чувство проходит, то сейчас оно даже не ослабевает и пугает своей силой.

От взгляда Мадары никогда ничего не ускользает. Так случается и сейчас. Ее запястье он рассматривает недолго, но нескольких секунд, в которые его взгляд стекленеет, хватает. Соулмейт плавно откидывается на спинку стула, восстановив безупречно невозмутимый вид.

Мысли читать люди пока не научились, но Сакура хотела бы иметь такой небесный бонус. Как иначе разобраться? Почему молчание действует на него… Всколыхнувшаяся собственная тревога напоминает, почему. Слова, которые он так подбирает, внезапно складываются. Чтобы почувствовать материальность она вдыхает медленно, концентрируясь на запахе чая и — едва заметного — ментола.

— Ты меня любишь, — Сакура говорит бездумно, фиксируя осознание, и встречается с соулмейтом взглядом.

Мимика Мадары неприятна тем, что хозяина почти не выдает. Ни мимика, ни взгляд, ни дыхание — ничего. Мгновение прошивает Сакуру всплеском болезненного и пугающего жара, но она знает: она права. У нее нет системы, но есть вспышки, приносящие некоторый смысл в происходящее.

Опустивший веки Мадара сжимает челюсти, будто пытаясь выбрать между иронией и уязвляющей правдой.

— Да, — соулмейт открывает глаза, чтобы встретиться с ней откровенным цепким и пронзительным взглядом.

Она знает, что это всего лишь слова. Но внутри мягко, но неумолимо натягивается. Сакура чувствует, как мякоть под ребрами пронзается знакомой леской. Не зов, нет, и этого понимания хватает, чтобы выбить ее из повисшего оцепенения.

— Ты хочешь все сохранить. Пытаешься быть лучше. Это все о тебе, — она едва сдерживает желание подтянуть ноги на сиденье, чтобы обнять колени и найти точку опоры. — Ты не думаешь, что наши отношения — это ошибка.

Пока она перечисляет, Мадара не меняет позы, только взгляд у него становится нечитаемым, а радужка будто темнеет еще сильнее, чтобы сконцентрировать в себе всю ночную темноту. Но это не страшно. В глазах Мадары, пусть и ставших стеклом, чтобы отделить эмоции и темноту от окружающего мира, Сакура не может рассмотреть метели и осколков льда.

— Я так не думаю, — соглашается он с той непроницаемостью, которая именно сейчас раздражает. — Ты права.

Прикусив губу, Сакура опускает взгляд на колени, царапает ткань штанов снова, чувствуя, как мысли заполняют ее до макушки. И — одновременно с этим — она вдруг понимает, что ощущение внутри становится не просто ярче, а еще и острее. Пронзительней настолько, что обретает форму. Это можно умолчать, скрыть, сделать так, чтобы разговор действительно был таким, как и обещает Мадара: спокойным и безопасным, не обещающим волнений.

— Я права, — кивает она и цепляется взглядом за чашку, даже берет ее в руки, ощущая, как тепло проникает сквозь кожу и добирается до костей. — Но как же ты? Ты говорил, я как ребенок и ничего не понимаю. Мне не нравилось это потому, что я… потому что… я не человек, я знала, чего хотела! А я хотела, чтобы мне было тепло и чтобы ты держал меня… я помню, что не была тебе нужна ни как соулмейт, ни как человек…

Мадара поддается вперед, нахмурившийся и внимательный, кажущийся таким серьезным и наконец-то потерявшим все свое непроницаемое самообладание.

— И я понимаю! — чтобы не дать ему перебить, громко говорит Сакура и ставит чашку на стол. — Ты мне тоже не был нужен. Но у тебя был выбор, а у меня нет. Нет, был, но больно было бы обоим. Я просто хотела, чтобы ты относился ко мне хорошо. Я… нет, я знаю, что ты пытался. Но когда мне хотелось, чтобы ты… чтобы… чтобы больно не было, ты делал. Я пыталась что-то понять — и ты говорил, что мне чего-то для этого не хватает. А теперь… а теперь что-то хочешь понять ты. Теперь неважно, что мне чего-то не хватает? Потому что ты захотел?

Накал в груди, от которого становится мягко и горячо, охладевает и вбирает в себя все теплые ощущения. Надвигающаяся звонкая обида оказывается настолько глубокой, что сама Сакура поражается ее влиянию на ситуацию. Так легко было ее не замечать, но так больно чувствовать иногда, как на груди вспыхивает чужое прикосновение, как запихивают в душ, как каждый раз рявкают, как снисходительно объясняют, насколько же она ребенок.

Думая о разговоре, Сакура считает, что проблема — это ее незнание алгоритма. Она ошибается. Но обида — не проблема, а одна из причин, по которой проблема есть. От нее в груди звонко и холодно и нет сил закрыть на это глаза. Не сейчас. Особенно когда осознаешь ее полностью.

— Если мы живем как пара, но говорим об этом только сейчас, — Сакура скрещивает руки на груди, чтобы самой не замечать, как дрожат пальцы, — значит, тебе чего-то не хватает?

Мадара слушает ее со сжатыми челюстями. В глазах не вспыхивают угли, а фигура не источает жуткий темный холод, но Сакура все равно чувствует, как его эмоции становятся сильнее и невыносимее. Изуна говорит не провоцировать. Но это не провокация.

— Твоя любовь важнее моей? — она спрашивает тихо, не отрывая взгляда и не собираясь прятаться. — Тебе бывает с ней больно? Ты чувствуешь, что иногда не можешь дотянуться? А что, может, никогда не дотянешься? Что всегда недостаточно?

— Ты хочешь, чтобы я ответил или промолчал? — Мадара, позволивший возникнуть небольшой паузе, в которую Сакура выдыхает, опирается ладонями о столешницу. — Станет легче, если я все это приму и соглашусь?

Сакура чувствует, как по коже бежит мороз, хоть в помещении и тепло. Да, Мадара никогда не был человеком, который не мог бы ответить на что-то. Она знает, что будет дальше — он вывернет все, что она сказала, разберет и сделает виноватой ее.

Вот как бывает, если что-то не замечать.

Еще утром она не может поверить, что заговорит о чем-то с ним и придет к чему-то, что даст ей покой. Разговор с подругами дает надежду, но Сакура обнаруживает внутри себя слишком много противоречий, которые жгут язык. Она вдыхает, чтобы предупредить его — в этот раз вину на себя она не возьмет…

— Ты хотела ответов, — Мадара плавно выпрямляется и складывает руки на столе. — С чего мне начать? С важности? Нет, не важнее. Все, что я хочу, — исправить случившееся. Ты до сих пор иногда ведешь себя как ребенок, — и приподнимает ладонь, когда Сакура снова вздыхает, возмущенно и зло. — Ведешь. Это и не хорошо, и не плохо. Многие люди ведут себя так во взрослом возрасте. Ты ничего не знаешь о человеческих отношениях. А того, что знаешь, недостаточно. И это тоже ни хорошо, ни плохо. Как видишь, мы в этом похожи. …нет, ты сказала, что хотела. Теперь моя очередь.

У беспомощности нет вкуса и веса, но она похожа на газ — не оставляет ни одной трещинки без присутствия. Может, люди чувствуют ее по-другому, но Сакура, почувствовав, встряхивается и решает — даже если так, она не даст сделать себе больно снова. Что-то в ней включается, как если нажать на не ту кнопку стиральной машинки — вспыхивают огни, вздрагивают цифры на таймере, блокируется дверца.

Если она не может защититься телом, то может положиться на разум.

— Почему сейчас? — Мадара вкрадчив и подозрительно мягок, прищуривается — и только. — Потому что это все равно происходит. Какими бы мы ни были — происходит. Я не прав? Я не эксперт, Сакура. Бои без правил мне проще, чем отношения с людьми. К твоему сожалению, я не Хаширама и даже не близко. Но не обязательно быть Хаширамой, чтобы предсказать: проще не станет.

Соулмейт приподнимает ладони в жесте, который имеет тот же смысл, как и пожимание плечами. Приготовившаяся к гадости Сакура прикусывает губу, смотря исподлобья.

— Дело не в том, чьи желания важнее. Я обещал, что мы разберемся. Стоило раньше, — он дергает подбородком. Его пальцы сами собой вздрагивают, чтобы отбить дробь об стол. — Не ты одна помнишь, как все было в начале. Я не раз пожалел о том, что с тобой делал. И я не знаю, сможешь ли ты это принять. Я не могу изменить прошлое. Но я хочу все исправить. Разве не этого ты хотела?

Щеки болезненно горят, и Сакура не знает, отвлечься на свои ощущения или все-таки на ответ. Сколько раз она хочет, чтобы прошлого не существовало, тогда смотреть на Мадару было бы проще? А сколько хочет, чтобы ей больше не было больно? И как же она может не замечать столько всего, что прячется в ней и зудит и ноет?

До этого он уже обещает ей, что больше так не поступит, а сейчас сидит напротив нее и предлагает ей все, что может сделать. Этого «я пожалел» и «хочу исправить», если оглянуться, ей так не хватало. Прозвучавшее не растворяется, а висит над их головами в болезненном молчании. Укол в сердце, там, где было больно так часто, позволяет проснуться чему-то еще. И это что-то хочет большего — чтобы больно было не только ей!

Он не отвечает, чувствовал ли это хоть раз. Мелочь, но знание, что она существовала… тогда бы он хотел избежать повторения, тогда понимал бы Сакуру гораздо лучше. Она очень хочет, чтобы чувствовал, ведь тогда бы это послужило уравновешивающим фактом.

— Если ты ошибаешься? — тихо спрашивает она, чувствуя, как глазам становится влажно, а в груди тесно. Если тело ее подводит, она положится на разум, потому что он знает, как ответить так, чтобы было больно.

Долгий и внимательный взгляд, проникающий сквозь покровы кожи и достающий, кажется, до ее эмоций бьет Сакуру в сердце. Снова.

— Тогда скажи мне остановиться, — края губ соулмейта вздрагивают, но до усмешки не изгибаются, а замирают, как в судороге. — Не нужно будет разбираться и бояться. Ты знаешь, что не все соулмейты имеют отношения. Нельзя принудить ни к прощению, ни… к любви.

Он замирает в позе, немигающий и напряженный, готовый закрыться привычной иронией и способностью держать лицо. Похоже, больно бывает и ему. Но почему-то это открытие не облегчает желания заплакать.

— Ты же эгоист, — напоминает ему Сакура, не желающая сдаваться слезам от обиды напополам с тем мягким и горячим чувством, от которого совсем не легче. — И ты остановишься?

— Поэтому и остановлюсь, — Мадара наклоняет голову, смотря полуприщуром, пытается усмехнуться еще раз, но получается такая же судорога. — Чем больше получаешь, тем больше хочется. Я никогда не мог до тебя дотянуться. Даже если держал.

Она не знает, что он чувствует в полной мере. Фигура соулмейта расслаблена — линия плеч, руки, спину, даже шея. Ино говорит о языке тела, но так и не вспомнить, о чем же там шла речь… Хочется задуматься о чем угодно, только не о том, как от его слов вместо — скорее «кроме» — Сакура чувствует зов. Не буквально, потому что Мадаре если и больно, то точно не физически. Но леска, проходящая насквозь, вибрирует и напоминает о себе.

— Сакура, — дергает ее за имя соулмейт, в голосе которого отчетливо звучит настороженное ожидание.

Глубоко вдохнувшая Сакура выдыхает медленно, прислушиваясь к ощущениям. Но это не помогает — дышать становится только сложнее. Озноб, растворившийся в жаре обиды, судорогой пронизывает тело. Но сейчас же не больно… нет. Больно. Просто тоже не физически.

Балансировать на грани между «остановись» и «я хочу понять — больно только мне?» оказывается не страшно. Так легко закончить и никогда больше не гадать, что значат поступки, слова, прикосновения, взгляды… даже если она никогда их не получит и не поймет, как это — быть рядом без ощущения, что пора отстраниться. Это убережет ее от большей боли, если вдруг окажется, что Сакура совершит ошибку. И это — как она думает — разделит боль на двоих — разве так не честно?

— Сакура? Что?

Но вся проблема в том, что она не может ответить. Мысли вьются и путаются, пока ей становится жарче и жарче. В груди что-то ноет, будто там замыкается цепь, а теперь звено лопается… уже не похоже на зов.

Она слышит, как скрипят ножки стула по полу, но звуки постепенно уходят в гул. Движение рядом дает понять, что Мадара сейчас с ней. Его голос расплывается, а фигура мутнеет, и Сакура ничего не может с этим сделать. Она поджимает ноги к груди, скорчившись, и прижимается лбом к коленям, хватается за плечи…

Ей кажется, что что-то гремит и раскалывается совсем рядом. Нельзя концентрироваться на двух вещах сразу, поэтому Сакура поступается в сторону дыхания: она старается вдыхать медленнее, глубже, спокойнее…

Мир не замирает и воздух не пропадает, но тело рассоединяется с сознанием. Никак иначе не объяснить, что Сакура теряет материальность и остается с ощущениями один на один — без физической защитной оболочки. Только она и заканчивающийся воздух, пока за окном холодно, темно и снежно.

Мадара, оказавшийся рядом, чего-то хочет — вынуждает двигаться, гудит над головой, окружает прикосновением и тянет в пустоту. Задохнувшаяся Сакура цепляется за него и замирает, когда тело находит опору. Ничего кроме удушья. Горло сдавливают, а воздух снаружи становится густым и не поддающимся. Она глотает пустоту.

— …давай, медленнее. Ты не умираешь. Не умираешь, — убеждает ее Мадара неспешно и таким глубоким низким тоном, что она разбирает его сквозь шум. — Это кончится. Вдохни медленней. Давай, вдох, медленнее… ты в безопасности. В безопасности. Тебе ничего не угрожает. Медленней, Сакура, еще раз. Ты не умираешь…

Успокаивающая и монотонная интонация таким густым голосом действует — Сакура определяет ее как безопасную и машинально следует указаниям. Она слушает, концентрируется на том, как согревается спина от прикосновений.

В горле будто медленно растворяется затычка. Сакура дышит мелко — впрок и быстро, чтобы успеть прийти в себя, пока не задохнется снова.

Кашель и проглоченный вакуум внутри вышибают из нее остатки сил. Руки вокруг нее смыкаются, одна из них похлопывает по затылку, другая между лопаток. Чувство безопасности проявляется проблеском, и Сакура ощущает, как чувствительность возвращается к рукам. Спеша удержаться, она впивается пальцами в мягкий тонкий материал, легко мнущийся в ладонях.

— Хорошо. Вот так, — тепло обволакивает ее — Мадара прижимает к себе, выводя круги между лопаток. — Молодец. Давай, еще один вдох. Медленно выдыхай… еще раз. Вдох…

Мир и тело возвращается к ней спустя бесконечное количество повторов, во время которых голос Мадары не затихает ни на мгновение. Едва дышащая Сакура хватается за звук — ей напоминают о вдохах, о выдохах, о том, что она в безопасности. Когда тело отзывается на ее попытки им управлять, она не сразу понимает, что происходит вокруг.

Все, что есть, — это прижавший ее к себе Мадара, сердце которого у нее прямо под ладонью и бьется оно быстро и гулко. Его дыхание путается у нее в волосах — губы почти касаются виска, а руки держат так, будто соулмейт защищает ее от кого-то. Плечи ноют — почему? — а в груди больно.

Сакура с трудом разжимает сведенные судорогой и болящие пальцы — спина Мадары должна ныть не меньше, чем ее плечи. От соулмейта пахнет горько-свежим ментолом, табаком, немного — чем-то свежим, но ярче — чаем. Она понимает, что бок у Мадары мокрый и прохладный, а сам он напряжен ровно настолько, насколько она ослабла.

Об ногу отирается что-то пушистое и навязчивое. Босым ногам прохладно и почему-то влажно. Что-то… нет, кто-то — Изуна — набирает шипящую из крана воду… куда-то. Он негромко, но очень сердито ругается, объясняя Мадаре, что делать, если его соулмейтку легко вывести из себя:

— Научись уже вовремя затыкаться! Ей мало твоих приключений? Надо до приступа собственноручно довести? Чтобы пришла в себя и к своей подружке-блондинке сбежала? Продолжай!..

Не реагирующий на раздражитель Мадара держит ее в руках, а в груди у него вместо сердца — что-то пульсирующее и пугающее тем, как легко прощупывается. Будто там оказывается не орган, а такой же ком, как у нее в горле, только больше и еще и бьется.

— Выпей воды, — требуют совсем близко, и плеча касается холодная мокрая ладонь.

Вздрогнувшая Сакура чувствует, как тело сокращается. Изуна не угроза, не прямая, во всяком случае — эта мысль приходит с опозданием, но реакция мало что решает.

Вода будет холодной и отрезвит. Сакура кивает, все еще закрывшаяся от окружающего мира в Мадаре, и медленно выпрямляется.

Наклоненный к ней Изуна вкладывает ей в ладони запотевший стакан. Она чуть не выпускает его из рук, когда обжигается от холода. Пока Изуна звучно вздыхает, Мадара поддерживает дно стакана и не дает облить их водой. Морозящееся горло ноет, так что она пьет маленькими глотками, держа стакан крепко-крепко.

— Я думал… что это пройдет, — с потрясающей для него вежливой скованностью как в сторону говорит Изуна. — Само.

Сакура отдает ему наполовину полный стакан, потому что допить — обморозить не только горло, но еще и пищевод и близлежащие органы. Можно ли обпиться ледяной водой и заболеть?..

Шевельнувшийся под ней Мадара морщится. Он держит ее на коленях боком, что ему — очевидно — неудобно, но он даже не шевелится и опирается об ножку стола. Перевернутый стул валяется слева, а Роши, внимательный желтоглазый ком шерсти, брезгливо отряхивает передние лапы. От чайной лужи, в которой тонет расколотый остов чашки, рядом с бедром Мадары тянутся влажные следы кошачьих подушечек.

Сакура поднимает взгляд на соулмейта и вздрагивает. Всплывший разговор, переросший совсем не в то, чем планировал закончиться, кажется ей далеким и бесполезным. Но совсем недавно она покачивается навстречу и прежде чем ее поймать, Мадара дает ей наклониться в пустоту. И если тогда она могла упасть, то сейчас она задыхалась.

Взгляд черных глаз и мимику не расценить, как расчетливо-внимательную. Если у нее удушье забирает тело, то у Мадары ее удушье забирает всю его стеклянно-темную непроницаемость, за которой так легко скрыть что угодно. Редко когда увидишь его напряженным человеком, собирающимся предугадать и вовремя среагировать. Не спрятанные за слоем контроля напряженная тревога и острая вина делают из Мадары едва знакомого человека.

Сакура привыкает к тому, что его эмоции нужно вылавливать, а не читать с лица, но сейчас она не ошибается. Мадара не провоцирует. Он этого, как и она, не ждет. Случившееся его пугает ничуть не меньше, чем Сакуру. Когда она это понимает, то болезненная подвешенность над пропастью растворяется.

— Съеду, — рычит Изуна, подталкивающий кота в сторону, что уже показатель раздражения. — И делайте, что хотите!..

Опустившаяся в руки соулмейта Сакура прекращает вслушиваться, разбитая, вымотанная, напуганная и преданная своим же телом. Гул в груди Мадары, когда он отвечает, стук сердца, звук дыхания. Она концентрируется то на себе, то на нем, понимая, что приступ оставил ее без сил. А Сакура… Сакура снова не могла даже вдохнуть. Всего-то! Как можно… как можно…

Шизуне бы не задыхалась. Ино бы не задыхалась. Они бы и не плакали — не от страха и не от бессилия, нет. Только не они. Но Сакура — не они. И бессилие и страх становятся для обрывом, от которого не отойти, потому что подталкивают в спину.

Мадара отпускает ее, когда Сакура пытается встать, и подставляет руку, чтобы помочь. Второй он сжимает бедро с сосредоточенным и напряженным лицом, будто сводит судорогой. А ведь ей и сводит!

— Ну? Что? Отсидел? — ядовито цедит Изуна, выросший справа от Сакуры.

Мадара отбрасывает протянутую ему руку и встает сам — заваливаясь, морщась с лицом человека, решающего задачу, а не переживающего боль.

— Просто заткнись, — предлагает ему сквозь зубы соулмейт, когда Изуна переходит на личности окончательно. Если бы это могло его остановить… Изуна, конечно, воспринимает это как на посягательство на свободу слова…

Медленно пятящаяся Сакура ловко не наступает в лужу и тихо и незаметно выходит в коридор. Ступни скользят по гладкой прохладе пола бесшумно и наконец-то по-человечески идеально. Дверь в санузел закрывается с мягким щелчком, который контролируется ей так же идеально.

Сакура опирается о края раковины, наклонив голову так, чтобы слезы текли не по щекам, а просто срывались с ресниц. Судорога возникает в солнечном сплетении, только если Мадара способен с ней справиться, то Сакуру она вынуждает опуститься на корточки. Когда всхлип вырывается, она хочет сжаться и исчезнуть, просто растворяясь, как смытая с пальцев краска.

Она правда пытается. Очень. Но тело — дурацкое, слабое, человеческое! — подводит ее.

Дробный звук заставляет судорогу скрутиться в тугую спираль, забирающую и воздух, и голос, и звук.

— Как ты?

Между ними целая дверь, которую Сакура не запирает, потому что слезы стоило ронять в раковину, а не позволять им затекать под подбородок и течь по горлу. Конечно, это едва помогает. Мадара стучит снова.

— Сакура, все хорошо?

Нет. Не хорошо. И не будет.

Давясь беззвучными слезами, она покачивается вперед-назад, потому что движение дает ей понять: тело не исчезнет снова. Белый и ледяной край раковины нагревается от ее кожи и прекращает отрезвлять.

Как может быть все хорошо, если такой мелочи — всего-то напряжения в разговоре! — хватает, чтобы выкачать из нее весь воздух… А она, как бы ни пыталась, не может это контролировать. Нужно, чтобы кто-то был снаружи, держал и убеждал, что все в порядке.

Она знает, что Мадара не остановится — он откроет дверь, просто нажмет на ручку, войдет и снова научит дышать. Но… но как ей справиться с тем, что она не способна на такое сама?

— Сакура, ответь что-нибудь, — в голосе соулмейта даже сквозь барьер в виде слоя двери слышится тревога и напряжение. — Сакура… пожалуйста.

Она слышит, как поскрипывает ручка — Мадара не может решить, что сделать: нажать или оставить? Что хуже — она слышит свой всхлип, пусть сдавленный и тихий, но… Слышит она — слышит Мадара.

— Скажи что-нибудь, — повторяет он. — Или открой дверь. Ты меня слышишь?

Раньше бы он просто попытался открыть. Сакура помнит, что он хочет все исправить, и, возможно, это входит в попытку. Может, в попытку входит и держать и успокаивать ее. Но что это исправит? Она сама не может исправить того, что с ней сейчас происходит.

Что-то берет верх, и ручка медленно опускается. Сакура слышит, как она поскрипывает.

Резко вдохнувший соулмейт оказывается рядом сразу. Руки отцепляют от раковины. Мадара, присевший на корточки, почти усаживает ее к себе на колено, развернув и притянув к себе. Спрятавшая лицо Сакура трясет головой, когда к щеке прикасаются. Ее отпускают, и она надеется, что соулмейт смирится с ее нежеланием смотреть ему в глаза. Но нет. Вставший и наклонившийся к ней Мадара медленными и бережными движениями помогает встать.

Сложно удержаться на ногах. Она пытается: хватается за его локти, почти повиснув. Тогда Мадара наклоняется к ней снова. Это ее и добивает. Скорчившаяся у него в руках Сакура не может остановиться, а шум в ушах размывает слова на шорох. Она плачет, икая и всхлипывая, спрашивает: почему это происходит, почему с ней, как, как это прекратить, что сделать…

Появившийся из мутной пелены, стоящей перед глазами, Изуна спаивает ей еще полстакана воды, что-то говорит, но точно не ей. Мадара отвечает ему едва слышно, но она и не вслушивается. Сакура откашливается, сотрясаясь всем телом, пытается вытереть лицо об плечо. К лицу прижимается влажное полотенце. Кто-то из них, скорее всего, Изуна, стирает соль и слизь.

Что-то щелкает и шуршит. Фокусирующаяся на этом, а не на том, как Мадара держит ее, соблюдая баланс между силой и осторожностью, она понимает. Поэтому, когда Изуна снова возникает в непривычной близости, а соулмейт дает ей отлепиться от себя, Сакура покорно глотает таблетку и запивает ее морозящей горло водой.

Слезы медленно прекращают надрывать все внутри и превращаются в безмолвный ливень, обрушивающийся на щеки.

— Я, наверное… — подает голос Изуна, которого Сакура едва видит, но тут же замолкает. — Хорошо. Не оставляй ее одну.

Мадара отвечает ему что-то почти беззвучно, так, что Изуна только размашисто двигает руками.

Сакура слышит, как закрывается дверь сначала в ванную, а потом и в его комнату. Она остается с соулмейтом один на один. Слезы иссекают. Как будто слезные каналы прекращают пропускать жидкость, а самой жидкости становится настолько мало, что им не нужно и напрягаться. Если это действие таблетки, то, наверное, ей нужно много таких таблеток.

Заметивший, что она почти не плачет, соулмейт пытается ей улыбнуться, но губы только вздрагивают. Все до сих пор мутновато-размыто, поэтому движение оказывается плавным. Сакуре хочется спрятать лицо, завернуться в одеяло, надеть кольцо Всевластия, сделать что-нибудь, чтобы ее соулмейт, сильный человек, который наверняка не умеет плакать и задыхаться одновременно, не смотрел.

— Все в порядке, — он неловко наклоняется ей навстречу, чтобы пригладить волосы и приложить щекой к плечу, будто знает, о чем она думает. — И должно стать лучше.

Тело отмирает постепенно. Пальцы ноют — особенно кончики, а плечи жжет в тех местах, где она пыталась зацепиться за ощущение. Сакура икает соулмейту в майку, давясь и кашляя, глухо спрашивает, что это были за таблетки, не успокоительные ли это. Изуна что-то такое ей давал… Что угодно, чтобы не помнить, как только что плакала от бессилия.

Рука Мадары, гладящая ее по затылку и ощущаемая приятной тяжестью, которой хочется побольше, замирает на мгновение.

— Изуне было… тяжело, когда он поступил на первый курс. Он не мог спать. До сих пор иногда не может заснуть. Поэтому часто бесится, — соулмейт не сдерживает мягкий смешок, который согревает Сакуре что-то в груди. — Эти таблетки используют, чтобы человек захотел спать. Успокоительное у него кончилось на себе…

Фыркнувшая и икнувшая еще раз и чуть снова не проглотившая воздух Сакура вскидывает голову, врезается соулмейту в нижнюю челюсть макушкой. Тот клацает зубами.

— П-прости, — она икает снова, рассматривая, как Мадара морщится. — …Таблетки для сна?

— У них успокаивающий эффект, — поясняет он и морщится снова, потирает подбородок. — Мы не знали, что… что сделать. У тебя была истерика после панической атаки. Я могу определить, вывих у тебя или растяжение, но это…

— П-паническая атака? — Сакура переспрашивает с позорным, но механическим всхлипом, который по инерции мочит щеки еще одной дорожкой слез. Даже если они текут вяло, от импульса, их невозможно игнорировать.

Ино… Ино говорит о чем-то таком… когда же это?

— Страшно двигаться и трудно дышать?.. Это? — покопавшись в памяти, спрашивает Сакура и утирает лицо рукавом майки.

— Это… — Мадара морщится, будто у него снова болит челюсть, — это… Изуна бы объяснил лучше… когда нагрузки слишком много. Не физической, а… — он выдыхает медленно. — Ты слишком много переносишь: испуг, тревогу, напряжение… и есть определенный предел, выше которого твоя психика реагирует… вот так.

— Я останусь такой навсегда? — тихо спрашивает Сакура, задержав дыхание, и вяло размышляет о том, как так жить.

— Не останешься, — взглянувший на нее пронзительно и цепко Мадара усмехается. — Пара месяцев — и ты нападешь на нее сама… мы найдем, как с этим разобраться.

В теле разливается ватная мягкость, не обделяет она и голову, поэтому Сакура понимает, о чем он, не сразу. Она фыркает слабо, что сразу превращается во всхлип, а он мгновенно добавляет икоту. Реакция откладывает смех на несколько секунд, в которые Мадара смотрит на нее со смесью настороженности и иронии. Обмякшая Сакура фыркает в потолок, чувствуя, как по вискам бегут слезы — только уже от смеха.

Соулмейт, на плечо которого она опирается, вздыхает медленно, как готовясь к чему-то… чему-то, что должно прозвучать, но ему это не понравится.

— Ты пришла из безопасного места. Не думаю, что на небе ты испытывала столько же, сколько… тут, — Мадара обводит пальцем выступ лопатки. — Ничего удивительного. Я должен был это предусмотреть… Мне жаль.

Голова пустеет. Сакура, поднявшая голову, смотрит ему в лицо и понимает, что мысли кончаются. Все кончаются.

— Я не хотел, чтобы это случилось, — Мадара смотрит на нее сверху вниз с напряженным ожиданием, спустя несколько секунд выдыхает медленно и закрывает глаза. — Прости меня.

Его хочется винить — он сам предлагает. Но как обвинить кого-то в том, что не контролирует ни она, ни кто-нибудь еще? Снотворное действует на нее скорее выматывающе, чем умиротворяюще. Но Сакура рассуждает: если она сейчас под ним спокойна, значит, стоит этим воспользоваться.

— Ты остановишься, если я попрошу, — тихо и с усилием, потому что звуки становятся мягче и слабее, говорит Сакура. — Потому что эгоист? Или потому, что я так захочу?

Он отвечает не сразу. Она чувствует, как его пальцы перебирают по спине, будто отстукивают какой-то ритм.

— И то, и другое, — Мадара пытается усмехнуться, чтобы добавить в слишком честный человеческий ответ немного иронии. — Так ты будешь в порядке и не исчезнешь. Хотя бы не сразу.

Ответ двойственный — и это сбивает ее с толку. В таком состоянии становится тяжелее что-то оценивать, зато оно не взорвется новой панической атакой.

— К чему бы мы ни пришли… неважно, — Мадара улыбается слабо, одной стороной лица, что больше похоже на судорогу. — Тебе не будет больно.

Однажды он говорит это. И с тех пор Сакура чувствует и замечает: Мадара действительно пытается. У него даже получается. Это правда.

— Идем спать. Ты на ногах не стоишь., — предлагает устало соулмейт и придерживает ее за плечо.

Мелочь, даже без серьезной боли, хоть она и не особенно помнит, как их получила, но Сакура дергается. Надежды на то, что Мадара не заметит, нет, и он замечает. Лицо у него меняется почти сразу. Подозрительный взгляд просвечивает ее насквозь.

Она перенимает его попытку улыбнуться:

— Просто… просто немного ноет, и все.

Соулмейт прищуривается. Чтобы убедить его, она поднимает рукав майки и показывает плечо.

— Немного ноет, — соглашается Мадара, но стоит Сакуре облегченно выдохнуть, добавляет: — Надо обработать. Не смотри так. Знаю, от таблеток руби… хочется спать, но это быстро.

Аптечка лежит в шкафчике под раковиной. Мадара просит достать, а сам, сжав челюсти, снова сжимает бедро, то ли растирая, то ли сдавливая. Зов не откликается — видимо, для него недостаточно больно, но Сакура к нему готова.

Чтобы не тратить время, она пытается переложить процедуру на завтра, сталкивается с внимательным и тяжелым взглядом и, вздохнув, кренится в сторону шкафчика. Тело отмирает, но не так, как при приступе, а как при медленном засыпании. Прислонившись к боку стиральной машинки, Сакура закатывает рукав.

Несколько красно-синих узких полос на коже ноют и горят, стоит обратить на них внимание, а крупицы подсохшей крови — незначительные для такой срочности — шелушатся и стираются влажным и мягким, смоченным в прозрачном растворе, кружком.

Прикосновения Мадары аккуратные и очень точные, в них легко заметен опыт.

В ванной сложно стоять так близко, потому что небольшое пространство давит, а сонливость, которая вынуждает Сакуру склонить голову, сужает это пространство до границ тела. Прохладное и вязкое нечто, прикоснувшееся к горячей коже, бодрит. Распахнувшая слипающиеся веки Сакура находит взглядом плечо. Небольшая палочка с мягким концом осторожно наносит какую-то полупрозрачную мазь.

— Это слишком… — бормочет Сакура, рассмотрев, что соулмейт вскрывает какую-то пачку.

Бинт наносится не так, как на запястье, но все же не сползает. Белые полосы вынуждают Сакуру вспомнить о том, как она впервые оказывается в доме братьев Учих. Склонившийся к ней Мадара закрепляет бинт на одной руке и жестом предлагает повернуться. Двигаться неудобно, потому что тело становится тяжелым и густым, как облако, совсем неповоротливым…

— Подожди еще немного, — просит Мадара, поддержав ее, когда Сакура прислоняется к его плечу виском. — Закончу — и пойдем спать.

Она наблюдает за его руками, чтобы не заснуть стоя, но и все равно время будто идет отдельно, а руки, ловко обрабатывающие — почти не чувствуется боль — и бинтующие, расплываются, как если бы были опущены в воду. Чтобы не упасть в темноту сразу, пытается наладить какой-нибудь телесный контакт и растирает размытым движением щеки. Те оказываются липкими и подернутыми какой-то стягивающей пленкой.

Внезапно вспоминается что-то еще, за что Сакура охотно хватается.

— Ты мокрый, — она изо всех сил фокусирует взгляд на его майке, мокрой не только на боку, но еще и на плече, на животе, а где-то, пятнышками и разводами, даже на груди. — Это же отстирывается?..

— Даже если и нет, — рассудительно отвечает соулмейт, — видно не так сильно, как рыжую краску.

Это вызывает у нее смешок, благодаря энергии которого она выстаивает долгие мгновения, пока Мадара разбирается с ее рукой.

Она помнит, что соулмейт держит ее за плечи, помогая добраться до кровати. После хорошо освещенной ванной и смутно — коридора темнота комнаты вынимает из Сакуры все, оставляя только пустое желание где-нибудь сесть и утечь в небытие. Хуже она помнит, как мешанина движений и ощущений окружает ее тягучим коконом. Кажется, за что-то она держится, если ощущение, что рядом тепло, не пропадает, пока не пропадает все остальное.

Реальность тянется мутной и липкой массой, сквозь слои — неподъемные — которой пробиваются и другие ощущения. Одеяло, одежда, воздух — все это давит на нее так, что тело чувствуется расплющенным. Ноги запутываются в одеяла, а отлежанное плечо ноет — похоже, Мадара был прав в своей тщательности, с которой обрабатывал ее плечи.

Выворачивающаяся из ткани усилием Сакура наконец-то приобретает свободу и тратит первые ее мгновения на попытку раскинуться. Нагретое и сморенное душным теплом тело подвергается атаке царящей в комнате прохладцы. Лучше не становится, потому что тело предпочитает заветриться и только лучше застыть, а не собраться. Прекратив полагаться на внешние обстоятельства, Сакура шевелится и крошит корочку из бессильной тяжести на осколки.

В груди чего-то не хватает — ощущение, что выбирают часть, которую Сакура не может опознать по отсутствию. Может, так было бы лучше, но образовавшееся пустое место тревожит ее и кажется неправильным. Это и вынуждает ее шевельнуться еще раз.

Запоздало пытаясь не разбудить соулмейта, Сакура возится в простыне и одеяле, сползает на пол с шорохом. Мадара спит не с ней — на своем надувном матрасе. Черная фигура, собравшаяся из всех ночных теней по ошибке в человеческое тело, кажется почти неживой. Приходится присмотреться и прислушаться к себе. Зов спокоен. Плечи фигуры поднимаются в микро-движении, но для успокоения этого хватает.

Ночь только кажется глубокой, потому что выбираться изо сна приходится как из темноты. Духота и липкость почти растворяются, а Сакура разглядывает, как в проеме окна горит предрассветный фиолетовый.

Тоска — яркая и горячая, похожая на удар в грудь — смешивается в Сакуре с той пустотой. Наверное, если бы Мадара для баланса мог чувствовать самые сильные ее эмоции, то точно бы проснулся.

Тяжелое и неповоротливое тело обретает форму, когда холодный пол обжигает ступни при новом шаге. Сакура упирается в подоконник ладонями, покачиваясь и ища баланс, чтобы пустота внутри прекратила подначивать: открой окно, просто подыши, всего-то, ты же не прыгнешь…

Она устало закрывает глаза и представляет, как было бы потрясающе сейчас нырнуть в розово-желтый простор, промчаться сквозь облако и зависнуть на самой границе между миром людей и небом… Почувствовать, как тело ничего не весит. Не хотеть ни есть, ни пить, ни спать. Не иметь привязки к месту и к человеку… Не задыхаться и не плакать.

Проходит достаточно времени, если она просыпается, но сил не становится больше.

И если Мадара ощущается объемной фигурой, забирающей пространство, то Сакура сейчас чувствует себя истончившейся донельзя. Внутри, возможно, слишком многое скапливается и выбирается наружу, чтобы чувствовать себя хорошо.

У случившейся и разросшейся из мелочей, которые она помнит слишком хорошо, обиды разрушительный шлейф. Но Сакура не может сказать, что сожалеет. Ино и Шизуне показывают ей, что такое жизнь с соулмейтом или без. У них по-другому. Ино не знает, хорошо ли ей будет дальше, Шизуне уверена в том, что у нее все будет, а Сакура остается вне этого отрезка. Она знает, что чувствует, но не хочет мириться с тем, что только ей может быть так больно раз за разом.

Мадара признает, что любит ее, и в этом видится и борьба, и нежелание растягивать происходящее до тех пор, пока они оба не прекратят что-то понимать. Так что Сакура получает подтверждение, честное и открытое, да и того больше — уверенность, что он сделает все, чтобы исправить. Он прав. Много что придется исправить.

Сакура хотела бы отвернуться, но от него, как и от стремительно светлеющего неба, не отвернешься и результат не обнулишь. Нельзя пройти путь заново. Нельзя продолжать, если не знаешь, куда идешь.

Мадара говорит ей то, что она хотела бы услышать. В этом своем упрямом желании быть честным он не может не затронуть ее. Сакура помнит ощущение, что держится на тонкой нитке — щелкни ножницами и узнай, насколько будешь права. Что так ее пугает? Не то, что им придется открывать новые слои исключений и правил. А то, что она ошибется, что Мадара возьмет слова назад — даже если так и не делал… вот это чувствуют люди?

Если да, то она становится одной из них.

Сакура опускает голову, рассматривая упершиеся в белую поверхность ладони.

Мадара выполняет то, что обещает. Старается. Вот что делает любовь? Заставляет быть лучше и желать все сохранить?

Мягко откатившись на полную стопу, Сакура устало оплывает, опустив плечи. Небо больше не кажется ей местом, где она будет счастлива так же, как раньше. Потому что нельзя оставить все, усвоенное на земле, на земле. Ей почти не больно и совсем не страшно, но именно сейчас горло закладывает от понимания: домой она уже не вернется. Не видит ни сестер, ни… нет, бабуля Чиё обещала навестить!..

Может, удастся уговорить ее делать это иногда? Или попросить навещать ее хоть кого-нибудь. Чтобы было напоминание: она не человек. Чтобы не забывать, как было хорошо наверху…

Она прислоняется к стеклу лбом, зная, что бабуля Чиё не согласится. Да и никто не согласится… они не любят спускаться вниз, у этого нежелания непонятные корни, но… но ей придется вспоминать в одиночку или с Ино и Шизуне.

Горло сдавливает так, что на глазах выступают слезы.

Только не снова. Закатившая глаза Сакура выдыхает тонкой струйкой — медленно и внимательно, как и учил соулмейт. Чуть легчает. Решив, что мысли о небе только дорвут ей сердце, она втягивает прохладный воздух сквозь тонкую щель между губами и выдыхает так же. Когда Мадара держит ее на руках и убеждает, как нужно дышать, она не совсем осознает, насколько это помогает. Тогда у нее ощущение, что помогает сам голос соулмейта, но теперь, решив повторить, она понимает — нет.

Крепко зажмурившаяся, чтобы сквозь пленку век не проникал свет, Сакура представляет себя в безопасной темноте — там никто не тронет и она там одна.

Слезы отступают, оставляя после себя только влажные ресницы и легкое жжение. Открывшая глаза Сакура выдыхает громче и полностью, так, что в животе становится тесно.

Окружающее пространство кажется ярче и спокойнее, а разум больше не мечется между сразу несколькими причинами для слез. Они все равно есть, никуда не пропадают, но перестают быть невыносимыми. Чувство разбитости становится не настолько густым, и это неожиданно воодушевляет. Обнаружив это, Сакура облегченно вздыхает и быстрым движением стирает с ресниц соленую воду.

Небо больше ее ни от чего не убережет. Ничего, кроме как смириться у нее не получится. Также нельзя оставить все сказанное в ночной темноте и притвориться, что этого не было. Сделать вид, что были только слезы и паническая атака.

Мадара говорит, что ему жаль, но Сакура не думает, что дело в разговоре. Если паническая атака — это слишком много ощущений для человека, то весь сего… уже вчерашний день был для нее объемным. Может, даже несколько дней…

Этот мир не прекращает удивлять, пусть даже именно тут Сакура предпочла бы и не удивляться, и не знать, и вообще не задумываться…

Впрочем, как тут не задумываться? Ничто из того, существующего вокруг, не исчезнет.

Сакура вспоминает лицо Мадары, его ответы, его эмоции, его попытку помочь ей. Насколько может не повезти человеку, такому, как он, кого-то полюбить? Каждое выяснение обстоятельств и скользких моментов соулмейт загоняет себя в самообладание, потому что по-другому не может справиться. Сколько самообладания нужно было, чтобы оказаться с ней честным?

Думая о себе, Сакура понимает, что сама тратит не меньше самообладания хотя бы на то, чтобы заговорить и выдержать это. Кое-что она понимает ничуть не хуже, чем поняли бы люди — отрезать нитку и остановиться не значит все решить. Проверить, действительно ли он остановится, тогда ее подзуживает та обида, от которой хочется и плакать, и получить объяснения.

Она получает и то, и другое, но торжества от этого не возникает, даже чувство правоты не компенсирует того, что случается позже. Все, что чувствуется, — усталость.

В тишине хорошо заметен любой шорох. Сакура понимает, что соулмейт либо ворочается, либо просыпается. То, насколько сильна усталость, можно определить только по ее нежеланию шевелиться или что-то замечать. Цвета за стеклом мерцают и тают. Сакура сосредотачивается на них и на дыхании. Она дает Мадаре возможность не подходить к ней — не замечает.

Но кем бы был ее соулмейт…

Он такой же босой, как и она, но двигается едва слышно. Заметно только по шелесту ткани, которое он несет с собой от постели. Покачнувшаяся от тяжести одеяла, легшего на плечи, Сакура мягко вздыхает, когда соулмейт поддерживает. Как и всегда, от прикосновений становится легче. Мадара привычно проводит ладонью по ее спине, но ощущения скрадывают слои ткани.

Сакура поворачивается к нему и заглядывает в лицо. Он полусонный и теплый — поправившая соскользнувшее одеяло рука случайно касается шеи Сакуры — только что вернувшийся из такой же темноты.

— Теплее? — спрашивает он хрипло и прокашливается, вздрагивая всем телом.

Сакура кивает, прячется от его усталого и внимательного взгляда — поворачивается к окну. Соулмейт может выбрать удобное, но выбирает поправить на ней одеяло снова и прислонить ее к себе.

— Скучаешь по ним? — все так же хрипло, но уже без кашля спрашивает Мадара, замерший сзади опорой.

Снова кивнувшая Сакура борется с желанием повернуться и проигрывает. Привычным и отточенным жестом руки соулмейта смыкаются у нее на спине. Ладонь между лопаток, ладонь на затылке — и эта же ладонь поправляет в очередной раз сползшее одеяло.

Усталость высушивает лучше, чем успокоительные таблетки — плакать невозможно, даже мысль об этом тяготит.

Когда Сакура горбится, Мадара некрепко сжимает ее в руках и предполагает:

— Если ты не можешь подняться, может, спустятся они?

Отрицательно качнувшая головой — в итоге просто потершаяся лицом об грудь соулмейта — Сакура закрывает глаза и хочет, чтобы он был прав. Но… Никто сверху не стремится опускаться вниз. Может, только бабуля Чиё — и то, наверное выполнить обещание и надрать ей уши. Но для этого бабуле нужно как-то узнать, что случилось.

И не сказать, что Сакура скучает по кому-то так же, как по ней. Она знает почти всех и остро чувствует смену атмосферы, перемену общего ощущения. Небо скидывает ее вниз, как и других до нее, и теперь с этим уже ничего не сделать. Для оставшихся она исчезла навсегда.

— Даже если скучаю, — глухо бормочет она Мадаре в грудь, — им не получится позвонить… Ино больше не может взлететь, а прыгать… прыгать опасно. И если так больно вывернуть запястье или ушибить бедро, то как, наверное, больно упасть и умереть?

Все тело Мадары, об которое она опирается, вдруг будто напрягается и цепенеет, как у нее при панической атаке. Ладонь на затылке дергается. В волосы, мягкие и спутанные со сна, вплетаются пальцы. Вздохнувший беззвучно, но глубоко соулмейт заставляет ее насторожиться.

Когда она запрокидывает голову, давление на затылок ослабляется. Что не так? Она ждет полноценной реакции, пока Мадара, в утреннем освещении едва ли не черно-белый, со сжатыми челюстями и нахмуренным лбом рассматривает ее лицо и о чем-то сосредоточенно размышляет. Можно подумать, что лицо в краске, и соулмейт уже представляет, как будет ругаться Изуна из-за испачканного полотенца… Подумавшая об этом Сакура сквозь бездну усталости ощущает дрогнувший росток тепла и рассеяно улыбается.

Взгляд Мадары, пустой и проникающий сквозь слои реальности, чтобы найти в пространстве что-то кроме Сакуры, вздрагивает. Соулмейт снова кашляет, всего дважды, но в груди у него грохочет так, будто кашель шел приступом.

— Насколько они должны отрасти? — спрашивает он негромко и снова срывается на кашель, даже прикрывает рот тыльной стороной ладони.

Встревоженная Сакура, подумав, машинально отвечает:

— По плечи, наверное… Надо спросить у Ино, она точно знает… а какая разница?

Откашлявшийся соулмейт морщится, но смотрит так, что становится понятно — разница есть. Не очень понимающая, зачем говорить об этом сейчас, Сакура прячется — разворачивается к стеклу.

— В проверку прыжок с высотки не входит? — подозрительно ненасмешливо уточняет Мадара и встает к ней плечом к плечу.

У нее нет сил, чтобы ответить что-нибудь и — хорошо бы — быть невозмутимой. Поэтому она просто качает головой. Когда взгляд соулмейта концентрируется на левой стороне лица, молчать становится сложно.

— Можно взлететь от простого прыжка. Я пробовала проверять… прыгала с кровати. Пока не получается, — Сакура придерживает сползающее одеяло за края и кутается в него, как в свитер.

— Успокаивает, — слабо усмехнувшийся Мадара заправляет ей взъерошенные пряди за ухо. — Ничего. Отрастут. И тогда, — он вздыхает медленно и устало, — навестишь, кого захочешь.

Она не сразу понимает, что именно соулмейт имеет в виду. Некоторое время слова перебираются сами собой — кажется, что Сакура что-то упускает. Когда найти подтекст не удается, она поворачивается к нему и собирается спросить, точно ли это Мадара имеет в виду. Но, похоже, именно это.

Бессилие, с которым на нее смотрит соулмейт, бездонное и осознанное полностью. Если до этого Сакуре кажется, что за стеклом радужки бывает слишком много эмоций, то сейчас ее поражает, насколько всего лишь одна способна выразиться вот так.

Судорога — не усмешка, так не назвать — мимолетно проскальзывает по лицу соулмейта, а сам он с попыткой подбодрить прикасается к ее плечу.

Проходит достаточно времени с ее возвращения. Но Сакура хорошо помнит, как Мадара усаживает ее на стол и сообщает, что снова никуда не отпустит. Тогда он кажется ей человеком, который способен запереть, спрятать, сделать что угодно, чтобы не выпустить из рук. Все это время Сакура предпочитает это не помнить, потому что иначе слишком больно. А сейчас он выглядит так, будто не может удержать ее никаким способом и готов разжать руки, если понадобится.

— Тебе же будет больно, — едва находит слова Сакура, шевеля обсохшими губами. — И мне… я не могу вернуться.

— Но увидеть же их сможешь, — Мадара смотрит в окно невидящим взглядом. — Этого же тебе не хватает? Только предупреди заранее. Это не как боль от удара… ноет и выматывает, ну и все. Так что хотелось бы быть готовым.

Все в Сакуре кончается. Даже пустота, от которой она сбегает к окну, даже усталость, а из-за нее почти нет сил двигаться или говорить. Кончается все. Ощущение, что тело пропадает.

— И ты просто… ты… когда я вернусь, ты не будешь ругаться и кричать? — отодвигая желание промолчать и не учесть неприятные моменты, спрашивает Сакура, развернувшаяся к нему сама. — Даже если я буду уходить? Это потому, что… потому что думаешь, что когда я стану жить одна, то не захочу тебя видеть?

Это все объяснит и даст ей повод считать, что ничего не меняется, что он может желать исправлений, но все же отодвигать это в сторону, когда ему будет удобно.

— Изуна учит тебя только лучшему… — Мадара похлопывает ладонью по карманам домашних штанов. — Нет. Потому что ты этого хочешь. Или захочешь, когда отрастут… Не у всех есть возможность вернуться к тем, по кому скучаешь. У тебя и без меня она есть. Там тебе лучше. Ты не можешь вернуться навсегда, но… так у тебя будет хоть что-то.

Пачка сигарет, которую он покачивает в ладони, поблескивает на розовом свету. Сакура отворачивается, потому что боится снова заплакать.

— Я не могу вернуться, — болезненным шепотом отвечает она, — даже если бы хотела. Ты говорил, что, вдруг, возможность есть… но мало того, что ее нет, так еще и… ты бы мог вернуться в место, где все было хорошо, но потом ты стал знать слишком много? Если бы ты оставил очень… слишком… слишком много там, откуда вернулся?

Мадара перебирает кончиками пальцев по ребру пачки с едва слышным постукиванием.

— Я не смог остаться бы там надолго, — признает он наконец с тяжелым вздохом и смотрит на нее с пониманием. — Но все равно иногда бы заходил.

Небо за стеклом розовеет и наливается силой. Мягкие лучи изгоняют темноту, тени, ощущение, что мир состоит из стен, даже оттенки серого на коже светлеют до бежевого.

Сакура, прикусив губу, наблюдает за этим. Стоящий рядом Мадара убирает — она четко прослеживает движение периферийным зрением — что-то в карман.

— И что ты хочешь за это? — наконец-то тихо спрашивает она, рассматривая золотые подсвеченные облака, светлые и тонкие, точно не грозящие людям снегом.

— Это не сделка, — сдержано отвечает Мадара, скрестивший руки на груди. — Я предлагаю, чтобы ты не плакала из-за вида из окна.

Вразрез с ироничным уколом взгляд соулмейта окутывает ее уверенным спокойствием.

— И не потому, что хочешь, чтобы я тебе ответила? — Сакура поворачивает к нему голову, чтобы не мучиться и не смотреть искоса.

— Разве суть не в том, чтобы ты об этом не подозревала? — усмехнувшийся Мадара дергает бровью и натягивает провисшее на спине одеяло ей на линию плеч. — Я понимаю твои подозрения. Но я хочу исправить, а не усугубить.

Сакура поудобнее собирает одеяло на локтях, как шаль. Ей кажется таким странным говорить с соулмейтом о том, что она сможет вернуться хотя бы ненадолго, а не о том, как она скучает по всему, что там осталось. Когда-то, давно-давно, она плачет и пересказывает это все, когда сидит у него на коленях на крыше. До этого он вынуждает ее проснуться ледяным душем и что-то съесть.

И вот куда они приходят в итоге.

Мадара морщится, потирает глаза, явно сдерживает зевок, покачнувшись и опустив голову.

— Ты не сделаешь мне больно, — Сакура смотрит ему в ставшее сонным лицо и не может перенести этот разговор еще дальше. — И ты… ты отпустишь меня. И не передумаешь?.. Разве люди на такое соглашаются?

Посмотревший на нее серьезно и внимательно соулмейт качает головой.

— Только если не хотят совершить ошибку, — признает он со слабым подобием бледной улыбки и отворачивается к окну.

Сакура прячет за веками прошедшее насквозь зовом яркое потрясение, потому что в этот момент хочет быть человеком. Человеком, по которому так и не скажешь, что он замирает и внутри дрожит от мысли, что все может оказаться хорошо и даже оказаться исправленным. От этой острой и невозмутимой честности, которую от Мадары ждешь в последнюю очередь, что-то в груди мягко и тепло сжимается.

Ей хочется не верить, потому что так проще и так обида, пережитая так болезненно, сможет подпитаться чужим обманом. Все, что останется после, — это закричать, заплакать и сделать так, как она умеет: сбежать. И, может, так и будет, может, так будет и правильно. Сакура не знает.

Мадара способен предугадывать, как поступит противник. Ино знает, где белые пятна могут превратиться в насилие. Шизуне приносит понимание, что не все решается одним моментом. Никто из них не скажет ей, совершит ли она ошибку и что эта ошибка ей принесет.

Люди, вступающие в заранее обреченные отношения, как потом с этим живут? Жалеют или нет? Хотят ли повторить все, если вернутся во времени? Обреченные ли у них отношения?

Мадара говорит о том, что что должно быть в отношениях, которые не станут ошибкой.

Сакура не знает, как сформулирует это сама, потому что кроме «я не хочу, чтобы было больно» и «я хочу, чтобы ты меня поддерживал» на ум не идет ничего.

— Если заснешь сейчас, может, проснешься не к обеду, — нейтрально предполагает Мадара и — она замечает это сквозь полуопущенные веки — двигается в сторону. — После вчерашнего тебе нужен отдых.

У нее есть ощущение, что их разговор, тяжелый для обоих, начавшийся вчера, заканчивается так же зыбко, как и разговоры до. От чужой честности все внутри горит, а от того, как она не может на нее не ответить, лучше не становится. Чувство запутанности давно колет ее изнутри, а желание разобраться, вчерашнее и такое смелое для почти ставшей человеком небесной жительницы, после сна так и не растворяется. Сколько откладывать и как выносить?

Мадара замирает, когда Сакура, уронив одеяло с плеч, прикасается к его локтю. Замерший вполоборота он приподнимает брови, опускает взгляд на кляксу из ткани под ногами, вздыхает…

— Я не хочу, чтобы это стало ошибкой, — серьезно и прямо, используя привилегию не быть человеком с рождения, говорит Сакура и сжимает пальцы.

Сустав под тонкой и жесткой сухой кожей сгибается. Ощущение, что Мадара собирается вывернуться, пропадает. Он просто нагибается. Черная макушка мелькает на уровне живота. Мгновение дает понимание. Разогнувшийся соулмейт смотрит ей в глаза и набрасывает одеяло ей на плечи снова.

У Сакуры есть привилегии. Поэтому она использует человеческий нечестный прием и обнимает Мадару, раз уж он так удобно держит руки. К его чести, он даже не вздрагивает, только удерживает на мгновение так, будто она готова растаять, как утренняя дымка. Прижавшаяся к нему Сакура пользуется и этим.

Он не отталкивает и не напрягается, пусть ее ладони и лежат на его спине. Движение короткое, почти невесомое, но у Сакуры подгибаются колени, когда губы соулмейта касаются ее волос.

— Хорошо, — с задержкой отвечает Мадара и приглаживает ей волосы на затылке, пропускает их сквозь пальцы.

Закутанная в одеяло и тепло чужого тела Сакура чувствует, как давно пропавшее чувство безопасности смешивается с надеждой и наполняет ее, как утренним светом. Она получает, что хочет: ответы, сожаление, прямоту и наконец-то не свое бессилие, перед которым опускаются руки. Она оказывается способной на это. Даже если уверенность разрывается на до и после человеческой слабостью. Сакура оказывается способна не думать о провокациях и говорить упрямо о том, насколько бывает больно, а еще — это видеть.

Мадара не заменит ей небо. Никогда. Но сейчас, веря в силу обещания, Сакура думает, что второе безопасное место, из которого она сможет возвращаться в старое, — это их честность.

Станет ли это ошибкой? Сакура надеется, что нет. Потому что если Мадара находит в себе силы признать очевидное, то у нее есть силы только на шепот ему в футболку. Как сложно будет признать и принять, что она не должна была говорить даже этого?

Сакура прижимается губами к его солнечному сплетению и замечает, как тело соулмейта, сильное и выносливое, вздрагивает, будто от удара.

Меньше всего ей хочется, чтобы это оказалось ошибкой.


Примечания:

это была часть в двенадцать страниц со сплошным диалогом в лучших традициях ненасильственного общения, но так как Мадара не Ино, а Сакура не Шизуне, в процессе возникли сложности.

Кто я такая, чтобы мешать сложностям?

Глава выходит при поддержке моих прекрасных подписчиц-бустят:

Дэдли,

Olivia,

Vindemia,

Катерина Карпухина,

Мичийэ,

cassidysavior,

grathomee,

maybeRin,

конфетка с,

S_braia,

Beyond Birthday,

Анна Кириллова,

Moroshka Severnaya.

Глава опубликована: 01.11.2024

54. Новый опыт.

Время все еще не помогает.

Просыпаться Сакуре не нравится. Это третий раз за сутки — и это слишком.

Весь вчерашний день вынимает из нее то, что люди называют жизненной силой. Поэтому первое время она даже не ворочается и не пытается скинуть тяжелое и теплое одеяло. Утро — Сакура осторожно выглядывает из-под подушки — обычное. Снаружи точно не завывает и не бьется в стекло снежная крошка, только смутно-серо.

А ведь рассвет был таким розовым…

Мадара — она снова выглядывает из-под подушки, но в другую сторону — уже не спит. Матрас аккуратно убран, а на кухне можно различить голоса. На всякий случай Сакура оглядывается в поисках Роши, чтобы случайно на него не перекатиться или не сесть...

Рассветный разговор кончается тем, что Мадара вынуждает ее лечь спать, а сам исчезает на кухне. Он не ложится рядом, но это и к лучшему. Сакура думает, что им стоит поговорить об этом попозже. Не все человеческие острые углы удалось обойти.

Изуна молча ставит перед ней чашку с чем-то и кладет рядом несколько цветных таблеток — витамины. Смотрит строго. Они то волнуются, что лекарства подействуют как-то не так, то предлагают ей их пить… Витамины, наверное, не имеют побочных эффектов? И если с ними все понятно, то с жидкостью…

Еще окутанная медовым паром душевой Сакура осторожно принюхивается. Темная, потому что влажная прядь соскальзывает со щеки и окунается в чай.

— Не отравлю, — обещает Изуна и ставит перед ней тарелку. — И поешь. А ты — присмотри за ней. Я вернусь вечером и если снова найду тут мелодраму…

Звучит многозначительная пауза.

— То?.. — Мадара, опершийся об подоконник бедрами, приподнимает бровь.

Люди называют это игрой с огнем…

На «то» Изуна отвечает обездвиживающим взглядом из-под очков такой концентрации, что Сакура на всякий случай подбирает ноги под себя. Мадара небрежным жестом ладони предлагает брату продолжить. Вот кто точно ночью отдохнул…

Пока Изуна объясняет ему, что такое находиться в социуме, Сакура заедает омлетом с рисом горький чай и изо всех сил старается не забывать жевать. У нее нет сил на встречу с Ханаби, но просто взять и сдаться?

Опустившийся напротив нее соулмейт пододвигает к ней маленькую тарелку с моти.

Сакура ошибается, решив, что он отдохнул и чувствует себя хорошо. Мешки под глазами и заострившееся лицо выдают Мадару, как бы он там ни обменивался с Изуной колкостями.

Изуна, на их счастье, уходит и забирает с собой свое странное настроение. И так как он не забирает с собой Роши, тот мгновенно находит себе место и запрокидывает на сиденье стула лапы. Сакура, которую цепляют когтем, возмущенно айкает и отпихивает наглеца. Глубоко удовлетворенный собой Роши демонстративно тянется и неспешно направляется к миске с кормом.

— Изуна избаловал его, — с оттенком неприязни говорит Мадара, а когда она смотрит на него, то добавляет: — Ешь.

Впереди будет длинный и насыщенный день, лучше бы набраться энергии. Сакура честно старается, но аппетита в процессе не возникает. Вот как у Ино еда ассоциируется с силой, а у нее — с бессмысленной тратой времени?..

Она доедает с усилием, пусть даже Мадара и не смотрит, а просто сидит напротив, будто в полудреме. День серый, поэтому пылинки над ним не вьются, но не смотреть все равно сложно.

— Хочешь что-то спросить? — Мадара приподнимает веки и прищуривается на нее задумчиво.

Вопросов, на самом деле, много. Но стоит ему предложить их задать, как каждый внезапно становится прозрачным и неуловимым. Целый рой прыскает в разные стороны, оставляя вместо себя напряженную пустоту.

— Что изменится? — спросив самое очевидное, Сакура неуютно ежится. — Можем снова спать вместе? А… а обниматься? Чем закончится, если ты ко мне наклонишься?

О чем бы ни подумал соулмейт, он явно не к тому приходит, если напрягается.

— Ты иногда наклоняешься, — чтобы не тратить энергию зря, объясняет Сакура, — и у тебя такое лицо… ты чего-то хочешь, но сделать не можешь. Всегда останавливаешься.

Меньше всего ему хочется это ей объяснять — по лицу видно. Как и обычно, Мадара смеривает ее внимательным взглядом, откидывается на спинку стула, прижимает к переносице пальцы… Сдобрив ожидание глотком горького и поэтому бодрящего чая, Сакура готовится к новому ханжеству. Изуна хорошо варит кофе, но чай…

— Мне действительно объяснить тебе, что такое поцелуи? — с непередаваемой усталостью в голосе интересуется соулмейт и запрокидывает голову к потолку. — Не говори, что не обсудила это… сколько раз девушки обсуждают отношения?

Так, похоже это очень деликатная территория. Если даже Мадара, привыкший, наверное, ко всему, надеется, что Сакура просто шутит. Мысль о том, что она действительно может пошутить, придает сил и даже слегка заряжает азартом…

Сакура спускает ноги со стула и опирается об столешницу локтями, находя точку опоры. Взгляд Мадары сужается, когда она покачивается на передних ножках стула. У нее, вообще-то, все рассчитано: бело-серую чашку она отодвигает подальше, садится удобно и не качается так, чтобы действительно потерять равновесие.

— А если… — она останавливает движение, чтобы слезть, — не объясняй, покажи. Для поцелуев презервативы не нужны, Ино бы мне сказала.

Очень деликатная территория.

Молча закрывший глаза Мадара медленно вдыхает, медленно выдыхает сквозь полуприкрытые губы. Мускул у него на челюсти дергается. Когда соулмейт открывает глаза, то напрягается всем телом сразу. Ловко подобравшаяся к нему сбоку Сакура закладывает руки за спину и довольно улыбается. Сверху вниз Мадара выглядит ничуть не меньше, а наоборот, внушительней. Он, оказавшийся ниже ее в таком положении, замирает с поднятым взглядом. Только брови вздрагивают.

Нет, как у него так получается?

— Показать? — переспрашивает так он и сужает взгляд.

— Ну ты же не можешь объяснить, — просто отвечает Сакура и улыбается снова, надеясь, что не выглядит хитрой. — Почему не можешь показать? Это приятно? Или какое-то исключение? Правило? Соулмейты так не делают?

— Просто соулмейты — нет. Если становятся парой — делают, — волевым усилием и дозой иронии перебивает неловкость Мадара и скрещивает руки на груди. — Приятно.

Вспомнив, как он обычно действует, Сакура опирается о столешницу ладонью и наклоняется к нему. Влажные волосы щекочут шею и щеки. Если их убрать за уши, то эффект от плавного движения исчезнет. Ей нравится то, как Мадара впивается в нее немигающим взглядом, от которого становится только азартнее.

— Не опирайся так, — соулмейт прикасается к ее запястью, согнутому достаточно неудобно, — или локоть согни. Не переноси вес на руку, у тебя не запястья, а…

Качнувшаяся в его сторону Сакура с удовольствием замечает, как ироничный звук застревает у него в горле. Вместо того, чтобы закончить инструктаж, Мадара медленно и с присвистом выдыхает. То знакомое чувство, мучающее ее уже не в первый раз, возникает и нападает со спины.

— А дальше как? — стараясь выглядеть солидно, спрашивает Сакура и приподнимает брови. — Ты обычно ниже не наклоняешься… Кстати, что нужно сделать?

— Прикосновение губами, — Мадара приподнимает брови и выжидательно смотрит.

Если бы она каждый раз по-человечески стеснялась спрашивать и уточнять!

В этот раз хочется догадаться самой.

И куда обычно люди друг друга целуют? Она смотрит на короткостриженный висок, на морщинки под глазами соулмейта, на переносицу и на скулы. Не обходит вниманием подбородок и губы, и когда немигающий взгляд Мадары, растерявшего все эмоции за самоконтролем, становится пронзительней, Сакура понимает — оно. Но это, конечно, было на поверхности — в такие моменты он часто смотрит на нижнюю часть ее лица.

Соулмейт не мигает, и в его взгляде вместо — желательно — эмоций Сакура видит только свое отражение в темной радужке. Несколько карих крапинок почти на ободке.

В пояснице скапливается дискомфорт, и Сакура не успевает решить, как поступить дальше. Моргнув, она обнаруживает, что оказывается к Мадаре нос к носу. Тяжесть ладони на затылке, запах ментола, тепло в низу живота, расплывающиеся на фоне темноты радужки карие крапинки. Полы — а она босая — отдают прохладцей.

Руки у соулмейта горячие. Большой палец, твердый и шершавый, обводит контуры шейного позвонка — ворот майки сползает не в ту сторону.

На одной из темных ресниц Мадары светлая пылинка. У Сакуры вздрагивают губы от полуулыбки — надо же.

Этот момент растягивается в остановившемся времени.

— Вот так, — ставшим ниже голосом говорит Мадара и приподнимается ей навстречу.

Кожа — самый большой орган человеческого тела. У нее столько функций и такое значение. Но именно сейчас она, как орган, становится уязвимее и чувствительнее, чем когда-либо.

Машинально сжавшаяся от прикосновения, делающего ее уязвимой, Сакура не моргает. Усмехнувшийся Мадара убирает ее влажные волосы с лица и повторяет мягкое прикосновение в ямочку под нижней губой. Неспешно и аккуратно, но от этого внутри Сакуры поднимается температура.

Придерживая за затылок, Мадара наклоняется, немного перемещаясь. Сакура чувствует его губы на самом конце линии челюсти, там, где она заканчивается под мочкой уха. Низ живота скручивает приятная судорога.

Соулмейт целует мочку, и ахнувшая Сакура охотно наклоняет голову, чтобы дать его губам прижаться ниже. Сухие губы ласкают дальше — прижимаются к точке под подбородком, там, где дрожит линия пульса. Колени сжимаются. Нарастающая температура отогревает пол под ногами. Ладонь ослабевает, и Сакура, жмурясь, запрокидывает голову.

Она поднимает ресницы, смотря в потолок. Шею слегка щекочут кончики волос. Новые ощущения укладываются внизу живота горячим и требовательным желанием, которое так просто внутри не растворяется.

— Это… — лепечет она, чувствуя, как все внутри нее наполняется знакомым теплом, — это…

— Пока не совсем это, — с густым удовлетворением в низком голосе тянет Мадара и усмехается.

Он не только хорошо двигается, но и хорошо управляет чужими движениями. Плавно скользнувшая ему на колени и сама не заметившая, как так получилось, Сакура держится за чужие плечи и осознает: не одной ей тепло.

Мадара — снова тот, смотрящий на ее губы, обдающий взглядом, а потом поправляющий на ней одежду, рассматривающий и желающий наклониться, но всегда отстраняющийся. Все это время он хочет больше, чем может себе позволить.

В этот раз он поднимает лицо к ней навстречу.

Небольшое движение — и губы встречаются, а когда это происходит, Сакуру пробирает насквозь ниткой, но не зова, а чего-то еще, но все еще проходящего сквозь сердечную мышцу. Опора растворяется, а стопы как будто отрываются от прохладного пола. Тело теряет вес.

— Как т-ты это делаешь… — шепчет она ему в приоткрытые губы, хлопает ресницами, рассматривает с внутренней дрожью чужое лицо так близко.

— Так? — спрашивает Мадара, устанавливая зрительный контакт, и надавливает ей на затылок, чтобы столкнуться с ней губами и обвести нижнюю языком.

И смотрит вопросительно, так, будто не делает ничего.

Все внутри простреливает снова.

Сакура, дрожа, упирается руками ему в грудь. В ее собственной груди сердце разрастается до невероятных размеров и грохочет так, будто весь шум с улицы собирают в маленькую банку.

Мадара смотрит на нее снизу вверх, приподняв подбородок. Под пальцами напрягаются мышцы. Хочется притвориться умиротворенной и бесстрастной, но губы обожжены, а низ живота ноет и ноет…

В соулмейте сквозь темную дымку пробивается острое и внимательное. Под отслеживающим изменения взглядом — морщинки под глазами становятся глубже — Сакура машинально облизывается и выдыхает носом.

Вот почему Мадара иногда наклоняется с к ней и не сразу может выпрямиться. Сколько раз она сталкивалась с подобной борьбой? Сейчас бороться приходится ей, но она не человек, у нее есть преимущества. Может, эмоции и не совсем то, что она осознает полностью, но желания понимает прекрасно.

И ее желание — это еще одно такое прикосновение.

Острый взгляд мутнеет, когда Сакура, опираясь о чужое плечо, опускается ниже и осторожно оставляет отпечаток на уголке губ, который Мадара то и дело иронично приподнимает. Лицевые мышцы вздрагивают, а на затылок снова ложится ладонь.

Соулмейт не дает ей выпрямиться — он накрывает ее губы своими. Хныкнувшая Сакура цепляется второй рукой за его затылок и позволяет себя прижать.

Мадара учит ее с большой увлеченностью. Мягкое ласкающее прикосновение к нижней губе, к верхней, снова поцелуй в ямочку подбородка. Сакура нетерпеливо наклоняется и пробует по его схеме, но соулмейт легко перехватывает контроль.

Сжав коленки, потому что внутри становится тепло и судорожно, она обнимает его крепче и пытается устроиться на чужих коленях удобнее. Чудеса, как легко у Мадары получается пересадить ее к себе на бедра и найти угол стыка так, чтобы стало комфортно.

— П-понимаю, почему ты наклонялся, — бормочет она ему в подбородок, наклонившись и прервав долгое тактильное сладкое мучение. — Я бы тоже наклонялась… ты же это хотел сделать?

Дышать, несмотря на то, что она совсем не задыхается, достаточно сложная задача, когда сидишь на соулмейте, который перебирает твои волосы на затылке. Влажная кожа головы чувствительная, и такие прикосновения приятные. Сакура опускается ниже, опустив голову, прячет лицо у него в стыке плеча и шеи, замечает, как по чужому телу бежит судорога. С улыбкой она рассматривает его шею, повернув голову, и понимает, что мурашкам подвержена не только ее кожа.

Вздохнувший Мадара замирает, как каменный, когда Сакура, вспомнив урок, осторожно касается шершавой мурашечной кожи там, где можно отследить пульс.

Может, потому что губы влажные и чувствительные, может, потому что импульсы могут идти один за одним, но соулмейт покрывается мурашками снова. Мгновение — и Сакура обнаруживает, что от нее отпрянули с такой резкостью, будто она не поцеловала, а укусила.

Мадара смотрит на нее пристально и непонятно — спрятанные эмоции не выходят за пределы чужого разума, а дышит тяжело. Удивительно, но краснеет он так же, как Изуна — пятнами, причем с шеи, а не со щек.

Он потрясающий. У Сакуры от этой мысли сжимается сердце. Люди имеют множество критерий, исключений и предпочтений — она не вдается. Если слишком много, зачем портить время и разбираться? Какая разница, кто красивый, а кто нет, кто более притягивает взгляды, а кто менее? Для нее это не имеет никакого смысла.

Шизуне называет ее красивой, Ино называет ее красивой, Мадара признает, что она в предпочтениях — в его или в предпочтениях общества неясно, но сути не имеет. Сакура не думает, что от этого факта что-то в ее жизни зависит, но… но если Мадара видит ее такой же потрясающей, то, наверное, так сжимается сердце и у него? Он чувствует то же самое?

Спросить она не успевает.

Соулмейт горбится, чтобы преодолеть возникшее расстояние — но почему-то не прижимает, что было бы удобнее — и целует ее снова. Наклонившаяся к нему Сакура прогибается в пояснице и балансирует, опершись на его плечи. В голове вместо мыслей какие-то ватные обрывки, и единственное отчетливое — это желание не останавливаться.

Когда ладони соулмейта ложатся на нее — одна на щеку, другая на поясницу, Сакура вздыхает ему в губы, растопленная, как масло, отвечает на влажное движение. Язык обводит ее нижнюю губу и проскальзывает внутрь…

Ошеломленно дернувшаяся Сакура отшатывается.

— Тише-тише… — соулмейт успевает придержать ее за поясницу.

Сакура дышит быстро, прижимая пальцы ко рту, и пытается осознать, что только что произошло. Мадара смотрит на нее внимательно. Осторожно отпускает. Показывает ей раскрытые ладони.

— Я бы не сделал больно, — успокаивающе убеждает он, с более яркими, чем обычно, губами, взъерошенными волосами и со смятой на плечах майкой.

Завораживающее, если подумать, зрелище. Сакура фыркает от этой мысли, но звук больше похож на всхлип. Мадара напрягается.

— Я не ждала, — признается она и осторожно переносит вес на бедра соулмейта. — Это… вы так делаете?

— Это другой поцелуй, — Мадара кладет ладони ей чуть выше тазовых косточек. — От него и ощущения другие.

— Правда другие, — смущенно признается Сакура, чувствуя, что все внутри сворачивается в искрящий током ком, а между ног теплеет. Она осторожно поглаживает его плечо. — Тебе не больно? Бедро… — она опускает взгляд.

— Нет, — отрывисто отвечает Мадара, напрягшийся непонятно от чего. — Почти нет.

Почти?

Сакура осторожно опирается об его плечи, чувствуя, как под майкой и под кожей напрягаются мышцы, и соскальзывает на пол. Босые ступни тут же остывают.

— Не настолько, — соулмейт с неодобрением следит за ее движениями и приподнимает руку, жестом предлагая подойти поближе. Хотя куда ближе!

Когда он обнимает ее за талию, точно находя именно то место, где талия уже всего, и прижимает к своему боку. Там горячо. Сакура гладит Мадару с долей осторожности по плечу, доходя движением до лопатки. Морщинки около глаз соулмейта исчезают. Мадара медленно расслабляется и смотрит снизу вверх уже спокойно и задумчиво.

Прикосновения успокаивают и его.

Сначала она думает, что ей кажется. Но если кажется, то можно проверить? Сейчас она может это сделать. Осторожно Сакура кончиками пальцев прикасается к брови соулмейта. Эта самая бровь вздрагивает. Мадара, приподняв ее, откидывает голову назад, чтобы взглянуть Сакуре в глаза.

Она повторяет движение и замечает, как вздохнувший Мадара уже не кажется даже внимательным. Просто спокойным.

— Я думала, только меня успокаивает, — тихо говорит Сакура и проводит подушечкой пальца по линии роста жестких волосков.

У соулмейта даже брови колючие. Мысль на фоне отрывков и ватных облаков оказывается такой яркой, что вызывает улыбку. Углы рта соулмейта вздрагивают, но Мадара ничего ей не говорит, только позволяет трогать его и дальше.

Удивительно, как работает человеческая система отношений, да и само человеческое отношение. Соулмейт перед ней все тот же: он умеет быть жестким, жестоким, агрессивным, напористым, пугающим, злым. Сложно не вспоминать каждую его реакцию на что-то, что идет не так.

У вчерашней обиды привкус горькой таблетки и ощущение, что морозится горло. Мадара столько раз делает больно, но Сакура верит ему ночью и оказывается в таком положении.

Сложно соотносить Мадару, кричащего на нее на крыше, и Мадару, который наблюдает за ней расслаблено и едва ли не лениво: отсутствие складки между бровей и на лбу, чуть растворившиеся морщинки под глазами, прямой и открытый взгляд.

— Мы сможем делать так часто? — Сакура щекочет кончик его брови и наблюдает за выражением лица.

— Так часто, как захотим, — с расстановкой обещает Мадара.

Улыбнувшись, Сакура опускает веки. Это радует.

— К сексу это тоже относится? — уточняет она, решив, что лучше разобраться со всем сразу раз и навсегда.

— Давай поговорим об этом, — соулмейт хмурит лоб с таким лицом, что сразу становится понятно, будь у него свободны руки — он бы потер переносицу, — когда вернешься.

Чтобы помочь ему, Сакура гладит тонкую кожу между бровей. Упершийся в нее взглядом Мадара вздыхает медленно и с чувством, но не говорит ничего. Ему сложно не улыбнуться, и, к ее удивлению, Сакура замечает, как углы его губ — до сих пор покрасневших даже за контуром — вздрагивают.

— Ты умеешь быть таким хорошим, — тише говорит Сакура, смотря на него, трогает выраженные скулы большими пальцами.

Когда-то он отталкивает ее так далеко, как может. Сейчас — замирает в руках. Это вызывает ощущение власти. Сакура держит целого человека, ее соулмейта, на кончиках пальцев. Оттолкнет — вызовет эмоции, притянет — вызовет реакцию.

Впервые она чувствует подобное. Когда не Сакура обмирает в чужих руках. Она помнит его разным, но не может поверить, что Мадара способен быть и таким. Это же Мадара с его острыми линиями лица, жутким огнем в черных глазах, напряженной линией плеч и ранящей усмешкой, и ранящими словами.

Но вот. Он может быть и другим. Оказавшимся в ее руках. Ночью Сакура выбирает ему поверить и надеется, что не совершит ошибку. Может, она выбирает и верит не зря.

Мадара не отвечает ей, только закрывает глаза и качает головой. Есть в этом что-то знакомое. Пытаясь подобрать эмоциональную подоплеку, Сакура перебирает в памяти все выражения лица и соотнесенные с ними эмоции…

Упавшая на лицо соулмейта тень от ее фигуры мешает распознать, но Сакура действительно старается. Смутное ощущение оформляется в нужную ассоциацию, и внутри становится холодно и пусто.

Мадара сожалеет. И она понимает, действительно понимает, без подсказок и без мыслей, о чем он сожалеет. Тепло на левой груди, как раз прислоненной к чужому плечу, становится проникающим и изнутри остывающим.

Сакура держит его в руках, осознавая весь шлейф, тянущийся за ними из прошлого. Там больно, а еще больнее то, что такое случается часто. Чем дальше, тем меньше, но… но это же не исчезает.

Это скользкая и подрывающая их мягкий контакт мысль — что, если все-таки ошибка? Что, если ему что-то не понравится, и тогда он снова сделает ей больно? Как тогда? Как уйти, но не забыть? Как вообще можно забыть соулмейта?

Что, если шлейф перевесит?

Сакура чувствует вес слов на губах. Но «я, кажется…» даже если и щекочут язык и нёбо…

— Поговорим вечером, — вместо этого соглашается она и отпускает его. — Не хочу опоздать.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — Мадара приподнимает брови, рассматривая ее так, будто оценивая вероятность панической атаки.

— Лучше, чем вчера, — отвечает она и снабжает слова ответственным кивком.

Похоже, соулмейт верит в это слабо, но предпочитает поверить вслух.

Сакура знает, что просто не будет. Ей придется оказаться в людном месте с настоящей человеческой девушкой, а рядом не будет ни Ино, ни Шизуне, ни Мадары, ни на худой конец Изуны… Одна мысль об этом вредит настроению, которое поднимается невероятно высоко благодаря тактильному обучению.

Вдруг она скажет что-то не то? А если Ханаби обидится? Или… или будет как с Конан? И… И…

Вздохнувшая Сакура мнет в пальцах розовый вязанный ком, ковыряя плетение ногтями. Застыв полуодетой на кровати, она честно старается: дышит, убеждает себя, что от этого не умирают, и что она сделает большой шаг, если проведет хорошо время.

Успевший и помыть посуду, и одеться соулмейт садится рядом с ней. Он молча берет ее ладонь в свою и расправляет, водит пальцами по тыльной стороне, прикасается к началу большого пальца. Медленное и шершавое движение по коже — и соулмейт прикасается к острому кончику ногтя. Такое спокойное и почти не пересекающее всяких телесных границ движение ощущается и щекоткой, и лаской одновременно. Мадара обводит ее палец своим, касается мягкой складки кожи, благодаря которой большим пальцем можно двигать почти в какую угодно сторону.

Повернувшись, Сакура сталкивается с ним коленями и заглядывает в лицо.

— Вдох, — Мадара снова ведет подушечкой по коже Сакуры до кончика пальца, — выдох, — ведет до основания.

Вдох и выдох случаются сами собой — она привыкает действовать так, как предлагает соулмейт в ситуациях, когда страшно до паники. Сейчас страшно не настолько, просто очень… не по себе, но…

— И снова, теперь с указательным, — соулмейт не смотрит ей в лицо, только на тыльную сторону ладони, и медленно проводит новую линию, от чего Сакура ощущает выступившие мурашки. — Вдох… …выдох.

Под его руководством, медленным и убедительно спокойным, она дышит над каждым пальцем левой руки, а когда Мадара заканчивает простым поглаживанием по ребру ладони, что-то внутри вздрагивает.

— Длинна вдоха и выдоха разная, — он обхватывает ее ладонь своей и аккуратно сжимает. — Концентрируешься на прикосновении. Очень просто. Стало лучше?

Сложно сказать, из-за чего стало лучше, потому что правда стало. Внутри рассасывается комок из панических вопросов, и поездка на транспорте и знакомство с Ханаби без посредницы-Ино уже не кажутся страшными.

— Наверное, потому что ты делал, — честно признает Сакура, встречаясь с ним взглядом. — У тебя всегда получается успокоить…

Она не ждет ничего, потому что соулмейт не из тех, кто может так пугаться. Но Мадара не перешагивает через это. Вместо того, чтобы отвернуться и предложить уже пойти, соулмейт молча сжимает ее ладонь.

— Ты научишься это делать и без меня, — с привычной для него уверенностью обещает Мадара и сжимает ладонь чуть сильнее, чтобы тут же ослабить давление. Не пугает, но дает почувствовать, что рядом кто-то есть.

Сакура не знает, насколько он прав, но… если подумать… она ведь больше не боится идти без страховки, которую Мадара представляет без какого-либо труда. Ему просто нужно идти на полшага впереди нее — и люди предпочитают его огибать.

У нее вряд ли так получится, потому что человеческие тела прекращают расти примерно в… во сколько… она не уверена, но есть ощущение, что ей выше не вырасти. Но Сакура проводит по начерченным линиям большим пальцем, и реакция оказывается бледной.

— Научусь, — она соглашается и сжимает его ладонь в ответ.

Руки соулмейта подходят лучше, и когда он гладит ее по волосам, дышать становится легче.

— Если тебе что-то не понравится… или если захочешь уйти, напиши мне. Восклицательный знак, точку, что угодно, — Мадара, повернувший голову так, чтобы по острому профилю скользили серые дневные лучи, улыбается уголком губ. — Перезвоню, скажу, что ты нужна дома, приду за тобой.

— Ого, так можно? — у нее даже глаза шире раскрываются.

— Можно, — он усмехается. — Иногда это используют на свиданиях, если партнер не понравился.

— Свидание? — Сакура даже пересаживается, так, чтобы смотреть и не напрягать шею. Мадара легко следует за ее движением и облегчает ситуацию — поворачивается. — Это встреча? С кем-то неприятным?

— Нет. Это… встреча пары. Проведенное вместе время… от прогулки, до… до чего угодно, — пытающийся разобраться с формулировкой Мадара в этот раз не справляется.

— То есть, мы на свидании? — предполагает Сакура. — Ты помогал мне готовить, а сейчас мы вместе тут стоим…

— Нет, — снова медленно выдыхает соулмейт. — Как же… Свидание — встреча, чтобы заняться вместе приятным. На него приглашают.

— Ага, — кивает она, резко задумываясь над тем, как это работает. — Мы пойдем на свидание?

У Мадары вздрагивают брови.

— А ты приглашаешь? — он приподнимает их забавно, почти иронично.

— Проводишь меня до Ханаби? — спрашивает она, пытаясь не улыбаться.

Мадара теряет интерес.

— Это не свидание. Еще варианты? — и в этот раз выгибает бровь действительно иронично.

— Пойдем позже, — предлагает Сакура, которую достаточно интригует концепция, чтобы ее попробовать.

Чтобы соулмейт согласился и не соскочил, она добавляет к словам лучезарную улыбку, к которой добавляет легкую самоуверенность Ино. Судя по тому, как Мадара медленно прищуривается, а морщинки под глазами собираются в ветвистые молнии, самоуверенность приходится впору.

— Ты же все равно за мной придешь, — беспечно пожавшая плечом Сакура упирается в матрас руками, чтобы покачнуться на краю, как на стуле. — А!.. Ты где-то неподалеку будешь?

Если Мадара, успокаивающий ее весь вчерашний вечер и часть ночи, Мадара, который растирает бедро так, будто хочет перебить боль болью, останется где-то… просто чтобы…

— Перенес встречу с Хаширамой поближе, — туманно отвечает соулмейт, следящий за ее движениями. — Напишешь — похищу тебя быстро.

Рассмеявшаяся Сакура ловит баланс, чтобы усесться по-человечески и прижаться к чужому боку. Всего на минутку. Мадара не останется неподалеку просто потому, что ей нужно с кем-то встретиться. А потом, когда они вернутся, Сакура расспросит его и о свиданиях, и о том, как с ними соотносится секс, да и… у нее, как и всегда, много вопросов. Надо бы вовремя вспоминать их записывать, а какое там!..

Сакура использует советы Ино: дышит, вспоминает три волшебные фразы, решает, что уж встреча ей ничем опасна не будет.

На улице холодно, а воздух пронзительно-влажный — от этого только хуже. Поэтому дышит Сакура медленно и осторожно, чтобы не обморозиться изнутри. У нее и так ощущение, что выпитая вчера вода отдает температуру желудку. Почему, иначе, у нее так внутри ледяно?

Зато опытным путем выясняется: одновременно удается волноваться только о нескольких вещах, а не обо всем сразу. Либо о том, как движутся люди, либо о том, как пройдет встреча с Ханаби.

На метро волнения не хватает. Открытие мало чем помогает, потому что Сакура предпочла бы вообще не волноваться.

Мадара провожает ее до дверей кафе и напоминает о том, что она всегда может уйти. На такой случай он предлагает ей — если она, конечно, не захочет подождать его внутри — остаться на остановке, которая маячит впереди прозрачным куполом с яркой лентой изображения, транслируемого на экране.

Тут нет очереди, и Сакура выглядывает в теплом зале фигуру — шелк волос и резкие движения — Ханаби. Это кафе с такой же прозрачной стеной, выходящей на улицу, только стекло затемнено по низу, примерно Сакуре до коленей. Так Мадара выглядит немного обрубленным. Впрочем, прозрачный слой не крадет у его усмешки мягкий оттенок. Сакура улыбается тоже и снова разворачивается в зал.

Людей здесь немного… Но Ханаби…

Не успевшая понять, что в зале ее нет, Сакура чувствует сзади движение двери.

Ханаби появляется из-за спины, не раздетая, с колючками снега в шоколадных распущенных волосах.

На шее у нее небрежно лежит пушистый бледно-желтый шарф, а на рукаве темно-зеленой длинной куртки несколько влажных пятен. Сакура успевает рассмотреть ее всю — от небрежно, но так красиво (в груди сжимается) лежащих волос до высоких черных ботинок.

— Привет! — она ловким движением сбрасывает с шеи оборот шарфа, так что он остается лежать концами на ее груди. — Я не опоздала! Минута в минуту!

Сакура мгновенно понимает, почему они с Ино подружились. Им совершенно невозможно противостоять. То есть, конечно можно, но очень непросто. Вокруг Ханаби пульсирует энергия почти в тон рыжим стенам, и не поддаться сложно. Только что она замирала в непонимании у дверей, а уже садится за столик ближе к середине, а не к краю комнаты.

— У тебя очень точно получилось, — Сакура аккуратно расстегивает молнию, которая решила заесть и зажевать в себя кусочек шарфа.

Правда минута в минуту. Ханаби знает, поэтому довольно улыбается и опускается в свое кресло.

Она легко выбирается из большой — действительно большой, в нее и Мадара мог бы влезть — куртки и оказывается в коротком фиолетовом платье. Оно с горлом и с широким поясом из той же ткани. Рассматривая, как по матовой ткани скользит свет, Сакура чувствует что-то знакомое…

Когда Ханаби закидывает одно острое колено на другое, в голове сходится. Фиолетовый цвет Сакура запоминает хорошо, только на Конан. И, если честно, именно ее сейчас не хочется вспоминать.

Ассоциации вымываются, стоит ей самой раздеться.

— Классный свитер! — зорко рассматривает цветную вязь сквозь щель разъезжающейся молнии Ханаби.

Так как это самый уютный свитер, под которым не совсем понятно, в лифчике Сакура или нет, она решает, что комфорт не повредит. Слегка сползший с плеча свитер обнажает лямку майки, и приходится поправить.

— А у тебя платье, — Сакура осторожно улыбается, думая, что фиолетовый бывает разным. Этот фиолетовый — теплый, еще немного и смог бы стать розовым. Ханаби ничуть не похожа на Конан: ни глазами, ни осанкой, ни даже улыбкой.

— Оно мое любимое, — Ханаби проводит по плечу ладонью, но другим жестом, не оправляющим, а приглаживающим. — Очень мягкое… о, Аки!

Подплывшая к ним официантка в темно-бежевой форме улыбается уголком губ.

— Привет, Ханаби, — она достает небольшой блокнот. — Как всегда — латте на банановом? Эклеры? Сладкие сэндвичи? Тайяки?

— Лавандовый раф, — Ханаби улыбается ей лучезарно и пропускает волосы сквозь пальцы, чтобы стряхнуть ставший липким снег. — Два. Привела к вам новую посетительницу. Сакура-сан, это лучшее место, где можно выпить кофе!

Официантка посматривает на Ханаби с некоторой долей мягкой усмешки и подтверждает:

— Мы используем только качественные кофейные зерна, и у нас авторская обжарка. Но Ханаби-сан немного преувеличивает. Пока что у нас затишье — никаких очередей…

— Преувеличиваю? Я? — Ханаби выгибает бровь и складывает руки на груди. — Когда хвалят — нужно принять. Я же кондитер, я знаю. Нет очередей, потому что неподалеку открыли новое заведение. Слышала, теперь у вас есть конкуренция.

Сакура не совсем понимает, насколько плохо иметь конкуренцию, но ей нравится, что очередей нет. На улице не снег и не ветер, который может подхватить и унести, как пушинку, но все же… не то чтобы тепло.

— Тренды приходят и уходят, а качество остается. Значит, тайяки, — официантка усмехается снова и записывает в своем блокноте. — А вам?

Сакура, на которую сводится внимание, замирает на выдохе. Сцепив ладони, она проводит большим пальцем по большому пальцу и старательно ровно отвечает:

— Эклеры.

Что бы это ни значило.

— Попробуй шоколадные! Они тут почти такие же, какие делаю я, — вычесавшая волосы Ханаби откидывает их часть за плечо, а оставшейся части дает течь по фиолетовой ткани платья.

Официантка снова смотрит на нее с усмешкой и качает головой. Похоже, что она знакома с Ханаби давно, раз разговаривает так свободно.

Сакура сталкивается с тем, что официанты, помощники, кассиры — это люди очень вежливые и совершенно не стремящиеся быть такими, как Аки. (Но в книжных магазинах, возможно, существуют исключения) Ее волосы, собранные в тугой пучок, мерцают в уютном приглушенном свете. Этот же свет, падая на ее лицо, создает эффект большей ироничности, чем есть на самом деле.

— У нас уже набран штат кондитеров, — вежливо сообщает официантка и смотрит на Сакуру. — Шоколадные?

Если Ханаби умеет делать эклеры и любит готовить, то ей, наверное, виднее. Так что от Сакуры требуется только кивнуть.

Официантка приятно желает им хорошего отдыха и с ровной спиной и расправленными плечами, почти походкой Ино, удаляется в сторону стойки, где уже есть один человек. Это мужчина в такой же темно-бежевой форме, а за его спиной целая стена из разных деревянных полок. Каждая из них занята причудливыми банками с — возможно, это и есть кофейные зерна — чем-то сыпучим и коричневым. Выглядит это красиво, но странно…

— Бутафория, — говорит Ханаби, а когда Сакура поворачивается к ней с удивлением, добавляет: — Кофейные зерна нельзя хранить на свету.

Смутно ориентируясь на контекст, получается понять: кофейные зерна из банок не используют. Чтобы не показаться странной, Сакура спрашивает:

— Ты много знаешь о кофе?

До этого она и не подозревает, что кофе нельзя хранить на свету и что с официантками можно разговаривать с улыбкой и шутливо. Ино делает похоже, но и все-таки — официанток она не знает.

— Люблю его пить, — Ханаби задумчиво наклоняет голову и тут же сдувает с носа шелковую прядь. — А ты недавно распробовала?

— Да, — Сакура кивает и кладет ладони на бедра, поглаживая плотную оранжевую ткань спортивных штанов. — Мой… один знакомый пьет его небольшими порциями и без всего. Это так… едко.

Плечо у Ханаби приподнимается и опускается. Жест выходит красивым еще и потому, что на гладкой матовой ткани платья гаснет нежно-желтый блик.

Непохоже, что она разделяет точку зрения Сакуры. Это должно насторожить, но она успевает себе напомнить: люди — сплошные исключения.

— Иногда он и должен быть едким, — Ханаби приподнимает подбородок, чтобы взглянуть в сторону стойки. — От такого просыпаешься. Можно в него и лимон выжать. Очень бодрит, но не советую — если только в крайнем случае. Будет… очень едко.

Лимон на вкус кислый кошмарно. Представить, как сочетается едкое и кислое — не лучшее решение перед тем, как попробовать что-то новое. Верится, что будит…

— Я тут бываю часто и всех знаю. Так что никакой едкости, — Ханаби прищуривает на нее круглые серые глаза и добавляет к этому предвкушающую улыбку. — Мне нравятся тут бисквиты. Я делаю десерты, поэтому выбрать кафе для того, чтобы выпить кофе — иногда проблема.

— Ты можешь выпить кофе без сладкого, — предполагает Сакура, у которой слегка не сходятся концы.

Не обязательно выбирать сладкое и ждать его в таком ярком помещении, чтобы выпить кофе. Дома, возможно, гораздо спокойнее. Но, кто знает, вдруг у Ханаби живет кто-нибудь, похожий на Изуну, и попробуй тронуть его моти или запас кофе?

Ханаби подпирает подбородок кулачками и умиленно улыбается. Ее лицо, светлое и глазастое, становится похожим на детское.

— Я кондитер, потому что обожаю сладкое. В детстве хотела только его и кушать. Я выросла и поняла, что не могу питаться только сладким — слишком приедается. И хочется, чтобы приготовил кто-то другой, а ты отдохнула, — пожимает плечом она и снова посматривает в сторону стойки. — Ты же понимаешь?

Нет. Но представить, что готовка отвлекает от изучения мира, так легко, что ситуация складывается сама собой. Аж дрожь берет. Правда, признаться в этом Ханаби оказывается не так просто.

— Я не умею готовить, — Сакура оттягивает рукава свитера так, чтобы они закрыли кончики пальцев. — Но… но мне иногда хочется, чтобы за меня кто-нибудь съел. Это занимает столько времени.

Все-таки удобно, что она надевает майку, а не «удобный» лифчик. Так не чувствуешь себя, будто кто-то держит.

Людей нежелание есть удивляет, иначе почему Ханаби смотрит так, будто не верит? А, казалось бы, куда ни посмотри — сплошные исключения.

Чтобы не чувствовать себя скованной, Сакура снабжает сказанное жестом Ханаби — пожимает плечом. Та меняет позу, откинувшись на спинку стула.

— Окей. А любимые блюда? Не хотела бы научиться их готовить? Какое у тебя любимое? — с интересом спрашивает Ханаби, которой эта тема почему-то более интересна, чем что-нибудь еще. Лучше бы о соулмейтах…

— У меня… их почти нет, — спустя паузу отвечает Сакура, складывая ладони на коленях. — Кроме пиццы. А еще панкейки. Их я готовлю — Ино научила.

— Очень на нее похоже, — бормочет Ханаби. — Так ты живешь не одна?

Пока Сакура прослеживает логическую цепочку и находит ее стройной, собеседница пытается сгладить ситуацию:

— Я не хотела быть резкой, просто… впервые сталкиваюсь. Ты действительно любишь учиться! Помню… география? Кажется, Шикамару спрашивал… горячий период? До сих пор?

Становится теплее — на спине выступает морось пота.

— Люблю учиться и не люблю отвлекаться, — ответ сам собой скользит с языка, и Сакура понимает, что это была своевременная и удачная реакция. Становится тепло, но уже от удовольствия.

— Хорошо учишься? Или хочешь хорошо учиться? Ты похожа на студентку, которая выделяет важное маркерами и клеит стикеры с пояснениями, — Ханаби на мгновение озаряет ее улыбкой. — Но вовремя кушать — это только помогает учебе.

Она не первая, кто говорит это. Сакуре иногда хочется поверить в то, что это преувеличение. В конце концов, она может забывать о еде и сне, если что-то ей интересно. Отвлекаться ей нравится на рассветы, Мадару и подруг. Два исключения из трех способны помочь в обучении. Одно из трех болит в груди, и даже так оно Сакуре нравится. Что такое, по сравнению с этим, еда?

Аки-сан ставит перед ними чашки кофе, а когда Ханаби смотрит на нее с одобрением, то хитро подмигивает. В ее исполнении это выходит завораживающе — у Аки длинные ресницы, кажется, чем-то намазанные…

— Для принцессы фарфор, — смешливо добавляет она и ставит на стол десерты.

— Можно просто Ханаби-химэ, — Ханаби улыбается, но такое ощущение, что ее задевают.

Слишком много нового, даже если молчать. Поэтому Сакура решает отвлечься. Столы расставлены в достаточно непредсказуемом порядке. Их перемежают деревянные ящики, в которых в квадратах земли живут остролистные и высокие растения. Сквозь них особенно не приглядишься, но на столике напротив — Сакура прищуривается — девушка сидит с большим картонным стаканом.

Речь о чашках?

— Химэ? Ты больше на диснеевскую похожа, с птицами, — официантка снова подмигивает.

Наверное, за ними стоит записывать? Все-таки Ино права — чем больше общаешься, тем больше узнаешь. Иногда страшно, неловко и тревожно, но в результате можно представить, что человеческая жизнь способна тебя принять.

Все даже немного проще, чем представляет Сакура. В переписке Ханаби использует слэнг, про список которого Изуна, похоже, забывает. Но вживую она его пока не использует.

— Вот как ни придешь сюда, так кто-нибудь оскорбит, — жалуется Ханаби опешившей Сакуре и, резко прищурившись, скрещивает руки на груди. — Вот поэтому я тут и не работаю.

— Не работаешь ты тут, — официантка мягко пододвигает к Ханаби блюдце с рыбкой из теста, — потому что без опыта приходила.

— Сейчас уже и не хочется, — поменявшая закинутую левую ногу на правую Ханаби вздергивает нос.

— Приятного аппетита, — желает им официантка и дружелюбно подмигивает и Сакуре. У нее это так получается, что очень хочется научиться и самой. Решив попрактиковаться дома, она ерзает на стуле, устраиваясь поудобнее.

Когда Аки исчезает, то становится заметно — часть людей подходит к стойке самостоятельно. Сакура не уверена, но, похоже, официантки подходят не ко всем. Или еще одно человеческое странное правило об исключениях?..

— Почему диснеевская с птицами? — решив, что интерес весит больше, чем повышение странности, спрашивает Сакура.

Эклеры — трубочки из теста, сверху покрытые густой пудрой. Их хочется попробовать, но для начала — вопросы.

Ханаби заправляет длинные шоколадные пряди за маленькие уши, в мочках которых мерцают прозрачно-фиолетовые камешки. Иногда поражает, на что люди готовы пойти, чтобы носить красивое. Даже проколоть часть тела.

Интересно, насколько это больно? Когда целуют под мочкой — Сакура чувствует, как знакомый жар разрастается внизу живота — очень приятно… Но, как показывает опыт, чем чувствительнее место, тем больнее, если в него ударят.

— Несколько лет назад я часто сюда приходила, — Ханаби добавляет в кофе сахар — три кусочка, — и пила кофе… много кофе. Тогда я хотела тут работать… но у меня действительно не было опыта. Зато по выходным было немного свободного времени. Я приходила сюда с книжкой, занимала столик — вон тот, ближе к туалету — и отдыхала. Я при Аки отбрила какого-то хама, вот она меня и дразнит. Белль — вообще-то — не принцесса, но неважно.

Что-то в этом есть. Ино говорит, что ее подруга может много и без остановки болтать, но Сакура замечает, что слова той даются не очень хорошо. Кажется, именно эта тема не предполагает раскрытия.

— Не смотрела? Правда? — Ханаби наклоняет голову так, что темные волосы скользят по скуле. — Белль была умной, а когда попала к чудовищу, то перевоспитала его и сделала принцем.

Только что попробовавшая кофе Сакура не сразу собирает слова в предложения. На это уходит еще два глотка. И тогда сладкий и вкусный кофе становится горьковатым.

«Перевоспитала» не ощущается уютным. Вспоминается блеск голубых глаз Ино, когда она в ярости цедит: хватит с меня приручения! Если не получается у Ино…

— Они были соулмейтами? — спрашивает Сакура, которой не представляется, чтобы оба были обычными и не связанными друг с другом людьми.

— К счастью, нет, — Ханаби прячет взгляд, отделяя от рыбки хвост с помощью тонкого ножа. — А то могло бы плохо кончиться. С соулмейтами даже сказка может кончиться плохо.

Наблюдающая за движениями собеседницы Сакура чувствует, как по коже бегут мурашки. Даже теплые бока чашки не сильно влияют на температуру пальцев.

Люди же ищут соулмейтов. Они могут подойти к предполагаемой паре в кафе или в магазине, предложить пожать руку или узнать имя… Не все их хотят, не все с ними становятся счастливыми, как Мадара и его родители. Но неужели иногда иметь соулмейта — это для кого-то иметь плохой конец?

— Ты так думаешь? — решает спросить Сакура, которой не хочется упустить возможность узнать что-то двойственное. — Разве это… не хорошо, что он есть?

— У тебя же он есть? — посмотревшая на нее прямо Ханаби, заметив осторожный кивок, вздыхает. — Разве все стало просто, когда вы познакомились?

Почему-то она забывает, что спрашивает это в первую встречу и что получает ответ…

— Ему не был нужен соулмейт, — Сакура отвечает задумчиво, пытаясь сложить мысли в пазл. — Мне он был тоже не нужен. Но это было… это было сложно…

У Ханаби вздрагивает бровь. Это изменение вызывает у Сакуры нервный импульс. Язык немного ноет, и она прикусывает кончик, чтобы прийти в себя.

Ханаби смотрит на нее так, будто Сакура очень чудная, но правда в том, что Ханаби знает ужасно много, а Сакура — нет и вынуждена притворяться.

Как у Ино получалось общаться с людьми без страха?

Подруга говорит ей о трех основных фразах, а братья Учиха в свое время придумывают, что с ней. Ханаби общается с ней недолго, но они успевают не понять друг друга. Сакуру это тогда задевает, и вот сейчас у нее есть возможность поправить позицию.

Ханаби не Конан. Ей не нужен Мадара, она не заманит Сакуру в опасное место. Ее можно не бояться.

— Я ничего не помню, — вдохнув, на выдохе сообщает Сакура и впивается в чашку двумя руками.

В кафе не очень шумно, но сейчас звуки и вовсе отодвигаются на другой план. Мир сужается до столика, а Сакура ощущает внезапный азарт, когда замечает во взгляде Ханаби удивление. Пот на спине, кажется, собирается в капли.

— Я несколько месяцев назад от кого-то убегала… не помню, от кого, но убегала. И я тогда неудачно упала. Это… это звучит странно, но я с тех пор очень мало что помню и многое учусь делать заново… Даже общаться. Ино тогда… она просто поддержала меня, чтобы не пришлось вам рассказывать, что я не учусь, а…. — Сакура вздыхает снова, потирает подушечкой пальца край чашки, — лечусь. Извини.

Она цепко ищет на лице Ханаби непонимание или удивление, но видит только яркое и глубокое сочувствие. От этого становится жарко, и Сакура старается вдохнуть медленно и спокойно. Водя большим пальцем одной руки по большому пальцу другой, она добивается от себя и выдоха. Менее жарко или неуютно не становится, но движение все-таки позволяет почувствовать: она не застывает.

А если Ханаби спросит что-то еще… есть три удачные фразы. Да. Она справится.

— Я давно хотела сказать. Просто не знала, как… это же странно звучит, — признается Сакура и ежится. — Я и соулмейта так нашла… он меня спас. И с ним точно легче от этого не было…

— Ками-сама… — выдыхает наконец-то Ханаби и, спустя паузу, добавляет: — Так вот почему ты… не обижайся, ты очень милая и внимательная… Но когда мы познакомились, ты была очень напряженной, как будто… тебе не нравилось с нами общаться.

— Я волновалась, — признается Сакура и пожимает плечами, чувствуя все свои неловкие промахи как один большой. — Мне не хотелось быть для вас странной… Но это сложно.

— Ты, наверное, нервничала, — Ханаби сочувственно щурится, — а Шикамару еще и с допросом пристал… наверное, было так неловко. Извини нас. Если ты учишься всему заново, — она задумчиво опирается на замок из рук подбородком, — это сложно. Ты со многим справляешься.

Жар спадает. Его место занимает другое — щемящее и ноющее. Все, что говорит Ханаби, ощущается в двойной мере. Это ведь правда и неловко, и нервно, и сложно — все для одного не-человека. Признательность, вот что чувствует Сакура. Когда кто-то замечает твои усилия и сочувствует — это на мгновение облегчает ношу.

И прошедшая ночь, и прошлый день оказываются для нее такими весомыми. Даже удивительно, что она понимает это только сейчас, сидя напротив человека. Что-то похожее она испытывает, когда разговаривает не так давно с Хаширамой.

— Я не одна, — с облегчением отвечает Сакура и даже чувствует желание попробовать эклеры, — мне помогает Ино и… еще одна подруга. И соулмейт, я тогда с ним и встретилась.

Сказанное действует на Ханаби как-то странно. Похоже, что неловкость передается ей. До этого она кажется абсолютно непробиваемой и неспособной на стеснение. Сейчас у Сакуры есть ощущение, что у Ханаби много вопросов. Смотрит она так, будто оценивает…

— Тебе повезло с соулмейтом, да? — Ханаби проводит по плечу ладонью, стряхивая незаметную пылинку, и встречается с Сакурой взглядом.

Непохоже, что она хочет спросить именно это — выражение лица у нее все еще оценивающее. Но лучше такой вопрос, чем неловкий.

— Ему не нужен был соулмейт, — она пожимает плечами, рассматривая эклеры. — Никакой.

Она помнит насмешку в темном взгляде, когда протягивает соулмейту ладонь.

Ханаби ест тайяки с помощью вилки и ножа. Эклеры, наверное, едят так же? Во всяком случае, нож и вилка подложены и Сакуре. Уже почти не жарко, а тело точно не собирается цепенеть или отторгать воздух. Можно и попробовать — повторить за Ханаби.

— И ты просто… переубедила его? — скорее удивленно, чем осторожно спрашивает наконец она, наклонив голову так, что тень падает на левую сторону лица.

Отделившая кусочек трубочки и разглядевшая, сколько внутри шоколадного крема, Сакура машинально отвечает:

— У нас сильная связь. Это она его переубедила, а не я. Мне тоже соулмейт был не нужен.

Мягкий вкус уносит ее сожаление о резкости. Как люди придумывают все эти потрясающие вкусы? Она даже жмурится на секунду. Эклеры — это ее новая любимая еда. Вот, казалось бы, тесто и крем… на них она бы отвлекалась, но, похоже, питаться только сладким нельзя.

— Думаю, что понимаю, — говорит Ханаби, и ее голос ненадолго приобретает пронзительность. — Иногда лучше без соулмейта.

— У тебя его нет? — Сакура, подняв взгляд, теряется, когда замечает, как смотрит Ханаби.

Ей больно.

Она понимает, что до этого не слышала ничего о том, есть ли он у Ханаби. Ино говорит, что это больная тема, а Сакура и не пытается узнать о Ханаби больше. Та интересуется этой темой, пьет за придурков-соулмейтов, но… он у нее есть или нет?

Теперь она пьет кофе, держа чашку кончиками хрупких пальцев.

— Есть, — признает она и пожимает матово-фиолетовым плечом.

Тогда почему она так интересуется чужими? Сакура действительно не понимает, какой в этом смысл.

Ханаби, до этого казавшаяся сгустком энергии, так подходящим ярком пространству, будто темнеет. Метаморфоза завораживающая и пугающая, поэтому Сакура не решается спросить еще раз. Но и не приходится.

— Я с детства мечтала о нем, а получила… а ничего и не получила, — Ханаби, откинувшись на спинку стула, скрещивает руки на груди — мнутся фиолетовые рукава. — Такое случается, я же взрослый человек, понимаю. Но связь тоже сильная. Я чувствую, когда ему очень больно. А больно ему бывает часто. Иногда мне кажется, — она улыбается кончиками губ, только очень-очень горько, — что он специально. Не может достать вживую, достанет по связи…

Замершая Сакура не сразу понимает, что тело цепенеет. Она старается осознать: соулмейт Ханаби делает ей больно связью, нарочно! Нарочно. Он не может ударить сам, поэтому калечит себя нарочно. Чтобы соулмейтке стало больно.

Фантомное ощущение лески в груди надрывает ее. Как давно она сама задыхается и думает, что умрет в темноте, потому что Мадаре кто-то делает больно? Это же… это же так страшно и… и…

Чувство беспомощности и злости заполняет Сакуру так быстро, что она даже не думает:

— Да как он может?! Ты же ему не просто человек!..

В груди грохочет и кипит. Бабуля Чиё говорит, какими бывают люди, Шизуне упоминает, на что люди способны, сама Сакура видит толпу тех, кто поддерживает избиения, а сама соулмейтка тому, кто избивает. Но… но… как же так со своим соулмейтом?!

— Я не хочу иметь с ним ничего общего, — Ханаби отвечает с резкой и яркой неприязнью, сжавшая себя в руках и остро прищурившаяся. — Я ему как раз просто человек. Поэтому он так делает. Больше ничего сделать не может. Слава Ками-сама, он далеко, и мы больше не увидимся.

Сакура замечает, что не может держать вилку — руки просто дрожат от ярости. Она кладет ее со звоном на тарелку и, водя указательным пальцем одной руки по большому пальцу другой, глубоко вздыхает.

— Мне не стоило говорить, — Ханаби вздыхает и сама и пытается улыбнуться. — Тебе, наверное, неприятно об этом слышать.

— Я надеюсь, что ему в два… нет, в три! В три раза больнее, чем тебе! — выпаливает Сакура, сжавшая кулаки. — Ты этого не заслуживаешь! Я… я даже не знаю, как вообще с таким… это же так страшно, как ты справляешься?

Острая человеческая жестокость кажется такой правильной, такой очевидно справедливой, что Сакура едва не вскакивает. Нет, вот только она задумывается, что человеческий мир интересный для непрерывного познания, как сталкивается с таким… с таким… зверством.

В кафе становится чуть больше людей, но на эту вспышку никто не оглядывается. Только Аки, мелькнувшая у стойки приметной фигурой, посматривает в сторону Ханаби. Сама Ханаби, которой бы как раз такую вспышку, сдержанно отпивает кофе, смотря на блюдце с раскрошенной рыбкой.

— Я готовлю, — признается она и смотрит так, будто эта ситуация ее и не касается. — Работа с тестом успокаивает… Ну и в спортзал раз в неделю. Потягать тяжести тоже помогает. Это старая история, я уже привыкла.

Сложившая пазл из «спортзал» и «потягать тяжести» на уровне отсылок, Сакура решает уточнить это попозже у Мадары. Ханаби уже и забывает о том, что она понимает меньше, чем хотелось бы.

— А что ты любишь готовить? — спрашивает Сакура, вдохнув и выдохнув, потому что не уверена, что Ханаби будет приятно говорить о таком соулмейте.

В круглых серых спокойных глазах Ханаби вспыхивает огонек.

— Такие эклеры я с закрытыми глазами делаю, — сообщает она абсолютно серьезно и вонзает в чудом уцелевший бок рыбки-тайяки вилку. — Только послаще. Как тебе?

Сакура, которая съедает кусочек просто для того, чтобы чем-то занять тело, кивает:

— Вкусно.

— Работала бы тут я — было бы еще вкуснее, — Ханаби наклоняет голову, смотря с тонкой и уверенной улыбкой. — Раньше тут были трайфлы «Красный бархат» и «Молочная девочка». Сейчас… надо было раньше подумать! «Красный бархат» тут очень вкусный.

Следящая за ее мимикой Сакура осторожно кивает и уточняет:

— А это…. Тоже десерт?

У Ханаби меняется выражение лица. Она приподнимает ладонь, опускает, чуть меняет позу и с потрясением спрашивает:

— А ты не пробовала?

Ино была права: спросить у Ханаби что-то о еде — это прекрасный способ узнать тонну нового и сойти с неуютной темы.

Всего лишь одно «нет», и собеседница вспыхивает, но не так, красным, как в коридоре Ино, когда та говорит о Шикамару. Ханаби вспыхивает и вбирает в себя пространство, людей, шум и даже время. Завороженная Сакура узнает о том, насколько же легко и сложно одновременно приготовить кусок торта — слой теста и крема — в стакане.

— Это действительно так сложно?.. — благоговейно спрашивает она в конце. — Я не знала, что готовить еду — это тоже интересно.

Рассмеявшаяся Ханаби опускает лицо. Шоколадные волосы струятся по фиолетовой ткани, а над головой мерцает свет. В кафе становится больше людей, но Сакура все равно не отрывает от Ханаби глаз. Наверное, кто угодно, кто смотрит на них со стороны, не может от нее оторваться.

— Это такое же искусство, как и, — она складывает ладони и кладет подбородок на замок из пальцев, — рисование или музыка. Ты создаешь искусство, когда создаешь эмоции и даешь их почувствовать кому-то еще. Нет человека, которого нельзя тронуть едой, как и нет человека, которого нельзя тронуть музыкой. Для тебя это, — Ханаби смотрит на остатки рыбки, — выпечка с начинкой, а для кого-то — воспоминание о детстве. Ты можешь об этом даже не знать, а человек, которому ты испекла тайяки, попробует и почувствует, что прошли годы.

— Вкус может возвращать память? — заворожено спрашивает Сакура, потому что о таком слышит впервые.

— Если он такой же, каким его запомнили, — Ханаби кивает и, осмотревшись, добавляет: — Все эти люди пришли сюда не столько за едой, сколько за воспоминаниями. Они могли съесть ванильный пудинг или мороженое дома. Но они добрались до этого места, взяли с собой друзей или родных, или коллег… может быть, они и не запомнят именно этот пудинг. Но пройдет время, и они вспомнят, каким он был вкусным и с кем они его ели.

Последовавшая ее примеру и оглянувшаяся Сакура замечает компанию девушек. Они уютно устраиваются в глубине зала и заставляют центр овального стола блестящими прозрачными мисочками с чем-то розово-молочным. Одна из девушек водит телефоном над скоплением сладкого, вторая поправляет мисочки каким-то особенным способом, а третья смотрит на это снисходительно с приподнятой бровью.

— Это станет воспоминанием о хороших днях, а, может, и о плохих. Но тогда они вспомнят вкус и поймут, как далеко зашли, чтобы его забыть. Один рецепт, зато столько вкусов: встреча с дорогим человеком, вечер перед экзаменом и надежда на удачу, холодный вечер после расставания, быстрый перекус перед собеседованием. Ты готовишь вкусную еду, но не знаешь, что она заставит человека вспомнить. Или, возможно, твой ванильный пудинг и сам станет воспоминанием. Вот почему это интересно, — Ханаби тоже смотрит на компанию тех девушек с улыбкой. — Это с детства меня восхищало. Я могла создать новые воспоминания для дорогих мне людей.

— Ты готовишь для других, но это помогает тебе? — рассматривающая ее Сакура чувствует, как в груди становится теплее.

— Иногда помощь другому помогает и нам, — Ханаби пожимает плечом, поправляет и без того идеально лежащие волосы. — Это звучит эгоистично, но для людей, которых мы так поддерживаем, нет разницы. Я иногда пеку банановый хлеб для сестры, когда она слишком много учится. Она покушает, а я буду спокойной, что покормила ее.

Сакура вспоминает Изуну и с некоторой оторопью понимает, что видит его навязчивое желание покормить в другом свете. Смотрит ли он на это так же, как и Ханаби? Забота может идти и не от желания помочь кому-то, а от желания помочь себе.

Так по-человечески…

Она смотрит на компанию девушек: они обсуждают что-то с хихиканьем, и та, что смотрела снисходительно на остальных, с удовольствием на лице смакует ложечку десерта за ложечкой. Может быть, Ханаби права, они сейчас создают новые воспоминания или находят старые. И в том, и в другом случае им поможет то, что Сакура считает вынужденной мерой.

Есть ли у нее такие воспоминания?

Ханаби медленными и короткими глотками пьет кофе, не ожидая от Сакуры ни ответа, ни попытки заговорить. Это комфортно. Поэтому она и решает попробовать.

Последнее приятное воспоминание о еде — это блинный цветной торт, с которым ее знакомит Ино. Они и Шизуне только вчера говорят о стольких интересных вещах…

И вкус панкейков на кухне Ино: спокойно и уютно, так безопасно. Они шутят, а Сакура тогда впервые задумывается о том, что хочет жить одна, и делится этим. Получает поддержку и готовится к тому, что встретится с новыми людьми. Как же быстро тогда все заканчивается…

Вспоминается не только сладкое, а острое: лапша с курицей, съеденная пару дней назад. Мадара помогает ей практиковаться в ходьбе на улице, а заодно учит выбирать одежду и предлагает выбрать книгу… а в лапшичной вынуждает ее к нему наклониться и наносит ей на щеки густой, но легко впитывающийся крем для чувствительной кожи…

Похоже, она находит способ есть хотя бы трижды в день.

— Тебе это очень нравится? — Сакура разглядывает мелькнувшую на губах Ханаби улыбку. — Поэтому ты занимаешься этим, даже если сложно и тяжело?

— По-другому бы я так далеко не зашла, — Ханаби плавно ставит чашку рядом с блюдцем. — С помощью еды можно помириться и позаботиться. Мне нравится, что можно не говорить, а просто предложить меренговый рулет или сладкий сэндвич. А можно предложить сделать вместе. Это сближает. Если попробуешь, то поймешь.

Можно ли считать попытку приготовить завтрак совместными усилиями — действительно запоминающимся моментом? А можно ли считать свиданием — приготовленное вместе сладкое? Потому что если и есть способ сделать прием еды приятнее, то сейчас Сакура на него натыкается. Кушать не потому, что надо, а потому, что это запомнится.

— А что просто приготовить? Если вообще не умеешь? — Сакура поддается вперед, чтобы опереться локтями о край стола. — Ни я, ни соулмейт… его брат говорит, что он просто будет есть всякую дрянь…

Похоже, Ханаби этот вопрос вводит в серьезную задумчивость. Во всяком случае, смотреть она начинает насквозь. Она же знает столько рецептов и, похоже, очень много умеет…

— Мороженое?.. — не совсем уверенно отвечает она. — Так сразу и не скажу… Для меня очень многое готовится просто. Давай, я тебе напишу вечером? Правда, сложно.

Так дело в том, что она слишком много умеет?

Сакура всего лишь хочет попробовать, но ощущает острое чувство зависти к тому, сколько же Ханаби усваивает и чему успевает научиться… если ей это нравится так же, как Сакуре — учить, как устроены человеческие тела, человеческий мир и человеческая жизнь, тогда Сакура действительно завидует ей.

Ханаби заходит так далеко. Сакура хочет однажды ответить на похожий вопрос глубокой задумчивостью и оценкой того, насколько ее идея может быть сложной для только обучающегося человека…

— Как тебе кофе? — Ханаби посматривает на ее едва ополовиненную чашку. — Лаванда нравится не всем.

Пришедшийся на мысли о том, стоит ли Ханаби знать о «потере памяти», кофе оказывается так и не запомненным. Он остывает, становясь просто чуть теплым.

У лаванды действительно необычный привкус. Так как Сакура не пробует ее отдельно, то не может сказать, насколько кофе с ней гармонирует. Это вкусно, но странно. И очень сладко. Наверное, слишком сладко.

Когда она говорит об этом, Ханаби сдержанно признает:

— Да, немного… как насчет латте на банановом?

Аки смотрит на Сакуру с пониманием, когда принимает новый заказ.

— Звучит красиво, но нравится не всем, — признает она и смотрит уже на Ханаби, с тонкой улыбкой. — Тебе тоже? Хорошо.

Латте на банановом — молоке? как его делают? — нравится Сакуре больше. Вдобавок, она признается, что не понимает, как можно делать из бананов молоко, а Ханаби набирает воздуха в грудь и раскладывает тему по полочкам.

Они еще недолго болтают, пока у Ханаби не кончается время, выделенное на встречу. Она просит не говорить Ино о соулмейте и объясняет, что рассказала только потому, что у Сакуры есть опыт и есть соулмейт.

— Я не расскажу, — обещает она и осторожно пожимает протянутую ладонь.

Ханаби улыбается ей слабо и вдруг остро прищуривается:

— А это… вон там, это не твой соулмейт?

Сакура, которая пишет Мадаре заранее и теперь ждет, удивленно оборачивается. За окном много людей и, кажется, начинается сильный ветер. Прохожие кутаются в шарфы и поднимают высокие воротники, надевают капюшоны или опускают пониже шапки…

Знакомая фигура вполоборота виднеется через окна кафе. Кажется, он действительно встречался с Хаширамой поблизости. Давно закончил и ждал, пока она напишет, или Сакура помогает ему закончить побыстрее?

— А как ты поняла? — спрашивает она, повернувшись обратно. Становится не по себе.

Ханаби не видит его раньше, а Сакура его не описывает.

— Это старший брат Изуны Учихи, — с достаточно удивленным выражением лица говорит Ханаби, щурясь. — Нет, точно не ошиблась.

— А Изуна… ты знаешь Изуну? — Сакура даже подпрыгивает.

Ничего себе совпадение.

Ханаби щурится снова, но тут же поводит подбородком и переводит взгляд на Сакуру.

— Не так тесно, как моя старшая сестра, — она иронично улыбается и плавным движением поправляет слегка перекрутившийся рукав. — Они встречаются. И… так получилось… я знаю, что о его старшем брате ходят не лучшие слухи.

Розовый свитер мягкий и уютный, мешковатый и удобно скрывающий тело. Но когда температура тела поднимается, то Сакура чувствует, как в нем сыреет насквозь. Даже мягкие и пушистые волосы на затылке становятся влажными. Это не та нервная морось, когда она признает отличие от людей вслух.

Память, кем Мадара был по собственному выбору, никуда не исчезает, но затирается и становится не такой важной… Сакура не может отвернуться от него, хоть и пытается. Она говорит об этом и с ним, и с другими. Но никогда еще она не чувствует такой лихорадочной тревоги от мысли, что кто-то видит в Мадаре его прошлое.

Она не сразу понимает, почему.

— О его работе, — говорит тише Ханаби, смотря внимательно и осторожно.

В довесок к жару Сакура еще и краснеет.

— Кажется, ты понимаешь, что такое отдача от связи, — теплая маленькая рука с сильными пальцами крепко сжимает ладонь Сакуры.

Ханаби улыбается ей сочувственно. Будто… будто думает, что у Сакуры все так же, как и у нее!

— Не всем везет с соулмейтами, — говорит она искренне. — Извини, это не мое дело… но ты знаешь, что не должна смириться и ждать, что он изменится?

Ханаби не хочет навредить. Это оказывается заметнее, чем Сакура думает. И, кажется, ей понятно, почему она так говорит.

— Он никогда это так не делал, — хрипло отвечает Сакура, потому что не может выносить этот взгляд — Ханаби ведь ничего не знает! — Он не делал так с зо… со связью.

— Извини, тебе… наверное, неприятно. Я просто… немного об этом знаю. Сестра встречается с его братом, — встревоженная Ханаби потирает локти, обняв себя руками. — Так вот, кто твой соулмейт… А я… я ведь что-то об этом слышала… Хината… Да, точно, она рассказывала! Говорила, что брата Изуны нашел соулмейт. Кажется… ты же нашла его по связи? Хината говорила, что… что тебе тогда нужна была помощь.

Первый человеческий вечер вспоминается так, будто прошел только что. Мадара тогда пожимает ей руку… пожимает ей руку… нет, он делает это, потому что его подталкивают! Какая-то девушка! Вспоминается ощущение узнавания, неуловимое, странное, такое непривычное — ведь Сакура знает не так много людей. Вот кого ей напоминает Ханаби. Девушку, которая пихает соулмейта Сакуры локтем в бок.

Горькие и тяжелые воспоминания колют, но она старается отмахнуться — это уже прошло.

— Наверное, я ее помню, — растеряно отвечает она, сжав в руках мягкий край свитера. — Да, мне… мне нужна была помощь.

В глазах Ханаби мелькает сочувствие. Она снова смотрит сквозь прозрачную стену, на фигуру Мадары, но уже по-другому.

— Я и не думала, что такой, как…. — она прикусывает уголок губ и извиняется: — Нет, прости, не так сказала… Я не знаю, что он за человек, но… я рада, что теперь тебе не нужна помощь. Тебе же не нужна помощь?

Краска не сходит с лица, но Сакура заставляет себя ответить:

— Уже нет.

— Тогда хорошо, — с ощутимой неловкостью говорит Ханаби. — Я напишу тебе несколько рецептов… выберу самые простые и вкусные.

Неловкость смешивается с все еще не прошедшим чувством странной злости и уязвимости. Почему случается так, что Ханаби заглядывает так легко в то место, которое хочется спрятать и больше не вспоминать? Учатся ли этому люди или подобное случается само собой?

Она не специально и извиняется, но Сакура все равно одевается, ощущая, насколько щекам жарко.

Они прощаются неловко, но и все-таки Сакура, если подвести итоги, довольна и разговором, и собой. Она встречается с человеком, который не относится к ней заранее нехорошо — это дает надежду, что последующие встречи с людьми с каждой новой будут все лучше и лучше. Если только привыкнуть к тому, что люди бывают меткими там, где очень бы не хотелось иметь мишень.

На улицу Сакура выбирается с удовольствием и с ощущением, что заканчивается тяжелый, но интересный обучающий момент. Тут же ежится. После теплого и вкусного времени холодный ветер в лицо отрезвляет.

Мадара поворачивает голову, когда Сакура подходит к нему сбоку. Он не выглядит замерзшим, только довольным. Щурится — морщинки под темными глазами собираются в лучи. По его лицу сложно что-то понять, но это мимическое изменение кажется чем-то приятным.

Интересно, как двое людей (точнее, одна из них нелюдь) могут воспринимать одного и того же человека. Настолько по-разному, что странно.

— Хорошо провела время? — спрашивает Мадара, посмотрев на Сакуру внимательно, поправляет ей шарф.

— Продуктивно, — кивает Сакура серьезно и с удивлением наблюдает, как Мадара исторгает гортанный смешок. — Ты надо мной смеешься?

— Ты напоминаешь Изуну, — Мадара хмыкает. — Он такой же — в поисках продуктивности.

Представившая Изуну, сидящего с кем-то в ка… а ведь так может быть. У него же есть пара! И непохоже, что Мадара об этом знает…

Он протягивает ей руку. Сакура замечает Ханаби, которая выходит и теперь поправляет подол куртки, и машет ей. Та улыбается и кивает.

Сакура решает, что с нее достаточно самостоятельного хождения за день, и берется за ладонь соулмейта. Ей хочется почувствовать поддержку, то ощущение безопасности, которое дает выдохнуть даже на улице, даже если впереди метро. Ладонь горячая и жесткая, но даже несмотря на последнее, это комфортно.

Они возвращаются в час, когда люди заполоняют собой все видимое пространство. В метро, куда Сакура заходит с содроганием, в поезде они оказываются прижаты к друг к другу. Она не падает просто потому, что Мадара крепко обнимает ее за плечи одной рукой, а второй держится за поручень.

Это не одна минута в месте, где Сакуре не нравится, и это время хочется потратить побыстрее. Поэтому, решив, что вопросы в этом ей помогут, Сакура спрашивает, есть ли у Изуны девушка-несоулмейтка.

Ханаби делает акцент не на этой теме, поэтому задать ей кучу вопросов, да и придумать эту кучу вопросов, не получается. Всегда можно написать ей и узнать побольше. Но интересно, знает ли Мадара? И связан ли этот факт с тем, что Изуна иногда в хорошем, а иногда в плохом настроении?

И неужели он может быть с кем-то таким же… таким же, как Мадара. Ну хотя бы похожим… сложно поверить!

— Нет, — отвечает он ей в ухо под монотонный шум движущегося поезда. — А что?

— Просто интересно, — бормочет в ответ Сакура, слегка размякшая от вынужденной близости и от того, как теплое дыхание соулмейта щекочет ей скулу.

— Нет, — усмехается Мадара и будто ненароком прикасается к ее щеке своей, наклонившись ниже. — Почему это тебе интересно?

— Вспомнила, как ты говорил со мной насчет Ино, — напоминает она ему, находя идеальное воспоминание для ответа. — Тебе не понравилось, что она может стать его соулмейтом. Я подумала, что это из-за… ну, того, что у него уже есть пара.

Нависший над ней Мадара слегка покачивается, когда поезд тормозит на очередной станции, и выжидает для ответа момент, когда поезд снова набирает скорость.

— А что, сюда скинули еще одну твою знакомую, и ты встретила ее в кафе? Мне волноваться за Изуну?

— Нет, — возмущенно отвечает Сакура, вскидывая голову и задевая Мадару подбородком.

Соулмейт, усмехнувшись, оставляет мягкое след-прикосновение на ее щеке. Но попытавшаяся в него уткнуться Сакура встречает напряжение.

— Подожди до дома, — просит ее Мадара серьезно.

Что не так? В метро нельзя обниматься? Он же держит ее за плечи… Она посматривает на него удивленно, но решает отложить вопрос до прихода домой. То ли компенсируя, то ли используя двойные стандарты, когда рядом с ними втискивается высокая женщина, Мадара встает так, чтобы прижимать Сакуру не к боку, а к груди.

И вот в чем проблема обнять ее потому, что хочется, если все равно так делает?

Дома их ждет Изуна. Вразрез вечеру он неприлично доволен — и похоже не тем, что кого-то довел — и взъерошен. Золотистая оправа очков поблескивает на свету. Вокруг него вьется Роши как предвестник какой-то пакости, и подмерзшая Сакура решает держаться позади Мадары. Так. На всякий случай.

Пока Мадара, доставший пачку сигарет, крутит ее в пальцах, Сакура наливает себе теплой воды. Какие-то странные звуки отвлекают ее в тот момент, когда она только подносит стакан к губам.

Она оглядывается в поисках источника и с опаской понимает, что их издает Изуна. Он делает это, не открывая рта, и покачивает головой, пока стоит над плитой и ждет, пока сварится кофе.

Сакура подавляет желание выйти из кухни спиной вперед и подбирается к Мадаре.

— Изуне плохо, — нашептывает она ему в плечо, когда оказывается достаточно близко. — Ты послушай.

Мадара смотрит на нее с недоумением. Прислушивается, щурясь, гортанно усмехается.

— Он подпевает. Видишь, он в наушниках, — соулмейт наклоняется к ней, чтобы нашептать это в висок, и Сакуре внезапно становится очень жарко.

Стараясь это игнорировать, она смотрит на соулмейта большими глазами. Как можно подпевать такими звуками? Они же странные… Хорошо, это не так важно. Люди могут петь так, как хотят, но Изуна, вообще-то, до этого не кажется тем самым странным человеком. Хотя, если можно ему…

— Это поднимает ему настроение, — добавляет Мадара, так и не отстранившись.

Горячие мурашки добираются даже до затылка. Хлопнувшая ресницами Сакура запрокидывает голову. Но Мадара всего лишь утягивает ее обратно в комнату, где вынуждает завернуться поверх пледа в одеяло.

Оказавшаяся в ворохе теплой ткани Сакура следит за его перемещениями по комнате с недоумением. Соулмейт перетаскивает ноутбук на кровать и быстро что-то набирает на клавиатуре. В профиль он кажется расслабленным и непривычно удовлетворенным.

— Хочешь досмотреть Гарри Поттера? — предлагает он, смотря искоса.

— Я хочу свидание и узнать, почему нам нельзя обниматься в поездах, — с еще большим недоумением отвечает ему Сакура.

У Мадары пальцы замирают над клавиатурой. Он медленно переводит на Сакуру внимательный взгляд:

— И с чего начнем?

Можно подумать, что он не знает ответа.

— С вопроса, конечно, — удивляется она и устраивается поудобнее, чтобы оказаться в коконе. — Ты же меня обнимал в метро. Почему иногда нельзя, а иногда можно?

— Проявлять чувства в общественных местах… — Мадара морщится так, будто ему снова приходится объяснять необъясняемые вещи, — мы обычно так не делаем. Прошлый раз — когда ты потерялась в толпе?

Она кивает. Ну и чем это отличалось? Кто-кто, а соулмейт не кажется ей зависимым от чужого мнения. Это же он пугает консультанта в книжном до икоты, врывается в цветочный магазин и абсолютно не стесняется того, чем зарабатывает на жизнь.

— Меня интересовало твое спокойствие, — отвечает так, будто это очевидно, Мадара и задумчиво перебирает пальцами по клавиатуре. Тут же опускает взгляд и проверяет что-то на экране, несколько раз щелкает по одной из клавиш.

— А в этот раз — мнение людей? — Сакура, не вылезая из одеяла, ерзаньем пододвигается к соулмейту.

— Нет, — он задумчиво смотрит ей в лицо. — Мне не хочется, чтобы кто-то смотрел на нас. Это… только для нас. Представь, что кто-то видит, как ты, например… переодеваешься.

Снова какая-то человеческая непотребность. Ее не особенно волнует, что кто-то увидит ее без одежды. Можно подумать, люди не знают, как другие выглядят без одежды! Отличаются только формы тела, а так-то принципиальной разницы нет. Во всяком случае, раздел анатомии обходит стороной возможности, что люди имеют крылья, чешую или хитиновую оболочку.

Да даже если и имелось бы, и от человека к человеку различалось…

Сакура непонимающе поднимает брови. Соулмейт опускает веки, медленно и бесшумно выдыхает…

— Тебе не нравится, когда кто-то видит, как ты плачешь, — терпеливо говорит он и переселяет ноутбук с колена на матрас.

Вчерашний вечер вздрагивает в груди бессилием. Мадара пытается привести пример, но только использует привычную для него иглу.

— Когда ты видишь, — Сакура обнимает себя руками, что создает идеальную защиту из одеяла — торчит только голова, — Изуна, Ино, Шизуне… Тебя ничего не пугает, тебе не захочется заплакать. Изуна сам может довести кого-нибудь до слез. Ино… она, может, и плачет, и боится, но точно, не как я — она не задыхается. А Шизуне очень спокойная. Вам не нужно пить таблетки и холодную воду, а мне пока нужно. Ты говорил, что я справлюсь… но ты же не знаешь, когда. Я хочу… хочу быстрее. Мне все равно, если кто-то увидит, но не хочу, чтобы видели вы.

Признаться в этом оказывается ничуть не проще, чем соврать Ханаби. Если она исчезнет вечером и, может быть, некоторое время будет только писать, то Мадара не исчезнет. Он будет помнить и знать, насколько она слабее и людей, и своих подруг. Да что уж там, он и так знает, видит, держит на руках, помогает дышать… Мадара говорит, что для нее просто слишком много нового мира вокруг. Но когда его станет просто достаточно?

Сакура отвлекается, чтобы высунуть из-под одеяла ноги и поболтать ими в воздухе, свесив с края кровати. Босые ступни быстро подмерзают.

— Таблетки тебе дает Изуна, — тщательно подбирая слова, замечает Мадара и садится к ней вполоборота. — Они не просто так у него лежат. У всех есть страхи. Бояться никому не нравится. Ты… ты переживаешь это сильнее. У тебя нет опыта в выдерживании. Не перенимай у нас худшее — не вини себя за то, в чем не виновата. Лучше, если это увидим мы.

Вздрогнувшая Сакура поворачивает голову.

— Мы знаем, как помочь, — Мадара, качнувшись в ее сторону, накрывает босые ноги одеялом.

— Чего ты боишься? — чтобы избежать его проницательного и понимающего взгляда спрашивает Сакура.

Некоторое время соулмейт молчит. Потом пропускает смешок.

— Расскажу — тоже испугаешься, — и, слабо улыбнувшись, заправляет ей прядь за ухо. — Тебе и своих страхов достаточно.

Чувство, что рот вот-вот откроется, а голосовые связки совместно с языком ее предадут, вынуждает Сакуру прикусить нижнюю губу. Она не хочет говорить «я, кажется, тебя…», не сейчас. У нее кончаются силы на вопросы, кончается желание узнать, почему люди так друг друга стесняются. Все, на что она будет способна, это лежание на кровати и смотрение в потолок.

— Представь, что люди видят, как ты взлетаешь, — снова предлагает ей аналогию Мадара и кладет ладонь ей на спину. — Ты же не хотела, чтобы кто-то видел. Вот и я не хочу, чтобы кто-то нас видел.

Да, в этот раз он выбирает удачный пример. Сгорбившись, Сакура только отрывисто кивает. Люди видят то, что не должны. Но это ее пугает, а ситуация с метро Мадаре просто некомфортна. Впрочем, какая разница… она способна пойти на компромисс, а если…

Она чувствует себя человеком, когда робкая мысль созревает: если ей захочется, можно сделать вид, что ей некомфортно.

Рука Мадары выводит на спине дуги, каждую из которых хочется дополнить — подобраться поближе и устроиться так, чтобы соулмейт ее обнял.

Но Сакура решает, что способна удержаться и почувствовать кроху силы: справиться самой.

— Я поняла, — соглашается легко, чтобы показать, что она справляется. — Теперь можно свидание?

У нее есть прекрасная идея, которая не потребует от нее сил. Если так подумать, то она хотела бы провести время хорошо — второй раз за день. Усталость выжимает ее досуха, но Мадара не Ханаби. С ним можно не притворяться человеком.

Кашлянувший Мадара смотрит на нее, сузив глаза, опирается ладонью о матрас рядом с бедром Сакуры. Она вздыхает, потому что воздуха требуется больше, чем обычно.

— И что же ты хочешь сделать? — соулмейт приподнимает брови, из-за чего становится подозрительным. — На крыше ветрено.

Сакура устало качает головой и тоже опирается ладонями об матрас. Рука Мадары совсем близко, можно накрыть ее своей и сжать пальцы. Так станет спокойнее…

— Полежать с тобой, — предлагает она вариант, который может успокоить всегда.

— Это не свидание, — Мадара смотрит на нее снисходительно, но почти сразу становится подозрительным.

Потому что она, вздохнув, вязко забирается на кровать с ногами и ложится на бок. Становится легче. Зато соулмейта это движение настораживает.

— Плохо? Знобит? — он прищуривается снова, рассматривает ее цепко, будто ожидает, что на ней где-нибудь появится надпись.

— Нет, — бормочет она и медленно моргает. — Не свидание?.. Ну и ладно. А просто так? Мне нравилось с тобой спать. Даже когда ты говорил, что я ворочаюсь… было… приятно. Я тогда не знала, что прикосновения бывают… разными. Для некоторых нужно быть не ребенком.

Глаза слипаются, но почему-то сознание ничуть не мутнеет. Только говорить становится немного сложнее. Будто она выпила таблетку Изуны, а та еще не совсем подействовала.

Косой взгляд из-под упавших на лицо волос открывает ей чужое лицо. Мадара с закрытыми глазами сжимает челюсти так, что у него выступают кости на лице.

Сакура поджимает колени к груди. Она знает, что соулмейт это заметит. Но левая грудь становится чувствительной, и хочется про это забыть. Если прислушаться к ощущениям, можно почувствовать на ней контур ладони.

Не больно, не страшно — Сакура верит обещанию. Ей не хочется, чтобы это всплывало раз за разом. Но с некоторыми воспоминаниями сложно что-то сделать. Впрочем, у нее есть теория, что опыт Ханаби можно перенять. Много хороших воспоминаний ведь помогут ослабить старое?

Попытку проверить она откладывает на следующий день, потому что сейчас сил нет ни на что. Всего на один день можно же сделать исключение?

— Больше не больно и не страшно, — разрушает она тишину первой, повторяя вслух обдуманное, и поворачивает голову, чтобы показать соулмейту лицо.

Мадара проницателен, его так просто не обмануть. Но она и не обманывает.

— Нужно поесть, — наконец говорит он и встает, протягивает ей руку. — Идем.

Вот только же решила позволить себе исключение…

— Я хочу немного полежать, — Сакура и не пытается пошевелиться в его сторону, только дергает плечом. — Потом поем. Ты можешь пока сам…

Рука обвисает и опускается. Некоторое время Мадара смотрит на нее со скептически поднятой бровью. Это выглядит внушительно, потому что соулмейт снизу вверх, особенно если она лежит, кажется слишком большим. Только Сакура успевает выработать немного иммунитета, а сейчас действительно не готова уступать. Вздохнувший Мадара молча проводит по лицу рукой, потом осматривает кровать оценивающе.

— Пять минут, — предупреждает он. — Подвинься немного.

Мадара устраивается так, чтобы не быть слишком близко, но и не слишком далеко. Ложится на здоровый бок, опирается локтем о матрас и наблюдает за ней полуприщуром.

Знакомый терпкий запах, почти без ощущения снега, накрывает ее вторым одеялом. Между ними расстояние одного небольшого шага. Чтобы его сделать, нужно много уверенности, что он будет сделан не зря. Сакура почти не чувствует сомнения. Она заправляет волосы за ухо и придвигается вязким ползком. Мадара похож на источник тепла, чем ближе — тем больше ощущения замерзших рук. Иногда можно обжечься, иногда согреться.

Решая не гадать и не мучиться, Сакура почти прислоняется к его груди своей.

Телу становится жарко. Мадара даже не напрягается, хоть и знает, что она без лифчика. Наоборот. Одной рукой он проскальзывает под ее плечами, второй обнимает сверху. От ощущения, что время останавливается, а мир становится безопаснее, Сакуре кажется, что она хотела бы провести так целый день.

— Я скучала, — шепчет она ему в грудь и поднимает голову, устраивая подбородок удобно, смотрит в глаза.

Как и всегда — в них ее отражение и густая чернота радужки и зрачка.

Лица людей идеальны для выражения эмоций, но его не такое. Сакура к этому привыкает.

Сейчас Мадара кажется безмятежным. Настолько, что непривычно. Она помнит практически все выражаемые мимически эмоции на его лице, но такое спокойствие — ни тени, ни искры других эмоций на радужке — ее удивляет.

— Тебе хорошо? — спрашивает она, разглядывая черточки морщин около его глаз. — Даже когда так близко?

— Ты знаешь все, что должна знать, — подумав, отвечает ей ставшим ниже голосом Мадара. — Это больше не борьба с очевидным.

Сакура скованно кивает. Борьба с очевидным кончается. У нее до сих пор есть вопросы, которые она задаст, а еще у нее есть цели и помимо. Сколько она уже не занимается серьезно? Ей нужно научиться многому, а она позволяет себе настолько расслабиться. Конечно, время не проходит даром — Сакура узнает столько интересного, чего нет в учебнике! Только этого мало.

Опустивший веки Мадара совсем не похож на того человека, который, усмехнувшись, жмет ей руку. Удивительно, насколько бывает непонятной судьба. Люди, которым никто не нужен, оказываются без выбора. Нелюди тоже. Ради чего все это?

— Я хотела научиться защищаться, — тяжело вздохнув, шепчет Сакура. — Запястье больше не болит. А тебе не нужно ни с кем драться. Я думаю, что это может помочь.

Непохоже, что соулмейт разделяет ее энтузиазм. Но думает он недолго — гладит ее по спине и молча кивает. Что-то тяжелое, но до этого неощутимое, прекращает давить на всю поверхность тела.

— Я постараюсь, и у меня будет получаться, — Сакура смотрит ему в глаза с надеждой. — Это может помочь?

— Может, — признает Мадара, потирая большим пальцем выступ лопатки, что ощущается даже сквозь одеяло. — Я найду еще… способ.

— Значит, все будет хорошо? — почувствовавшая неожиданный прилив сил Сакура даже приподнимается на локте.

Свернувшийся вокруг них мир больше не кажется единственным местом, где она будет в безопасности. Она ищет подтверждение в выражении лица Мадары, но оно вдруг застывает. Вздрогнув от вибрации, Сакура понимает — дело не в том, что она не права.

— Конечно, — отстраненно отвечает соулмейт и садится, чтобы вытащить телефон из кармана домашних штанов и его разблокировать.

Что бы ни было на экране, это заставляет Мадару смотреть так, как он хорошо умеет — пугающе и оценивающе. По его лицу мелькает тень. Что-то случилось? Сосущее ощущение образовывается где-то в желудке и отказывается растворяться, даже если Сакура вдыхает поглубже. Чтобы не выдерживать напряжение в неведении, она тоже садится и тянется к Мадаре, чтобы заглянуть ему через плечо.

Но, будто заметивший ее попытку, Мадара блокирует телефон. Экран гаснет, но Сакура успевает заметить — он рассматривал какое-то фото. Прокрутив в пальцах телефон, соулмейт нехорошо прищуривается.

— Что-то плохое? — встревоженно пододвигается к нему поближе Сакура.

Молчание не успокаивает, а только пугает. Лучше знать сразу, а не бояться подтверждения. Что могло так на него подействовать? Неужели это как-то связано…

— Хаширама, — он раздраженно морщится, а когда замечает, насколько пристально она на него смотрит, добавляет: — Ничего особенного. Идем есть.


Примечания:

Удачно обозначила девушку из первой главы.

Спустя 500стр они поцеловались! Слоуберн, который длился несколько лет :D

Так-то целовались они уже раз пять-шесть, но я удачно вырезала — ещё не время!

Я очень люблю эту работу, больше, наверное, чем стоило бы. У меня было ощущение, что не смогу ее дописать, что впереди столько непаханных полей, но вот, осталось 5-7 глав (у меня сложности с подсчётом, потому что я иногда главы делю, и вместо одной получаются две...)

Будет круто ее закончить.

Глава должна была выйти 13-ого, но нам повезло на мой день рождения, и я не смогла удержаться :D

Глава выходит при поддержке моих прекрасных подписчиц:

Vindemia,

Мичийэ,

cassidysavior,

grathomee,

maybeRin,

конфетка с,

S_braia,

Beyond Birthday, которой дополнительное спасибо за оценку,

Анна Кириллова,

Moroshka Severnaya,

Жмых кривой.

Глава опубликована: 01.11.2024

55. Может быть больно.

Смотрящая бессмысленно в пол Сакура качает головой. Легкое движение, которое в бездумном состоянии так легко закольцевать. На полу, ближе к двери, валяется клок шерсти Роши. Самого кота Мадара еще в начале выставляет в коридор и игнорирует возмущенный рев с подвыванием.

К счастью, у Роши хватает инстинкта самосохранения, и он не пытается процарапать дверь или хотя бы повыть у нее подольше…

Взгляд цепляется за движение: Мадара скатывает тонкий коврик для занятий и закрепляет его специальным ремнем.

— Я не понимаю… — Сакура наконец конденсирует ощущения в слова, приподнимает голову, чтобы посмотреть на соулмейта. — То есть, способ есть, но мне его лучше не использовать? Ты же можешь меня научить…

Мадара, который убирает коврик под кровать, медленно встает, придерживаясь за край кровати. Его бедро, выдерживающее вчера ее вес, точно болит больше царапин на руке Сакуры. Они пусть и ноют и зудят после того, как она неудачно поворачивается в захвате, но двигаться не мешают…

— Не помню, говорил раньше или нет, — поморщившись, он подходит к ней и жестом предлагает встать. — Если человек с ножом — не вступай в рукопашную, а убегай. Завтракать мы сегодня будем?

Все, что его волнует в этой ситуации, — это завтрак?

— Но ты… — неверяще пытается возразить Сакура, приподнимаясь навстречу, — ты же не бежишь…

— Я, — делает акцент глубоким и низким тоном, — занимаюсь боевыми искусствами лет… около двадцати. Поверь, это и несколько ножевых — лучшие учителя. А ты со второго раза хочешь справиться с человеком с ножом?

Кажется, ничего более лицемерного Сакура не слышала уже… который день? Люди, которые придумывают столько ухищрений на любой случай, не могут придумать, как справиться с человеком с ножом? Серьезно? И Мадара — Мадара! — не знает ни одной такой хитрости?

Она неодобрительно смотрит на соулмейта:

— Ты говорил, что человеческое тело слабое… нет способа это обойти?

В это действительно сложно поверить.

— Да, твое особенно, — соглашается соулмейт и жестом приглашает ее вперед. — Поэтому и нет. Лучший способ — сбежать. Взлететь, когда волосы отрастут… Да и сама с ножом не нападай. Если человек сильнее, скорее всего он нож отберет. А если так, — он прикладывает ребро ладони к горлу Сакуры и одним шагом оказывается сзади, — замри и подожди, пока не отпустят. Ну… можешь укусить. Но лучше подожди. Чтобы выворачиваться, нужно иметь сноровку и опыт. У тебя ни того, ни другого. Дернешься — могут порезать.

Прикосновение к макушке поднимает мурашки по всему телу. Вздохнувшая Сакура запрокидывает голову, и тогда ладонь Мадары ласково проводит по горлу до ключиц, до границы ткани.

— Поэтому, — склонивший голову так, чтобы почти упираться подбородком Сакуре в лоб, Мадара снова проводит большим пальцем над вырезом футболки, — замри или беги. Горло — слабое место. Тут, — он касается другой рукой шеи, — проходит артерия. Если ее задеть, ты истечешь кровью быстрее, чем приедет скорая… то есть, люди, которые тебе помогут.

Так включают и выключают свет — мгновение, в которое свет проходит сквозь зрительный канал, кажется ярким и ослепляющим. Сакура вздыхает так медленно, как только может, потому что руки снова мерзнут, а по ним течет чужая кровь. Ветер больно и колюче бьет снежинками, а Ино плачет от боли. Темно, а отрывистые и быстрые звуки бега, удаляющегося в глубине переулков, заставляют сжиматься, а щелчок камеры и белая вспышка слепят окончательно.

Она ведь тогда даже… даже и не боится, что к ним вернутся. Мадара оседает ей в руки, истекающий кровью, с ножом в шее — как раз там, где сейчас греют кожу твердые пальцы.

Эхо несет его голос, и она приходит в себя. Утро густое и пасмурное, оно особенно сильно действует на невыспавшуюся и сонную Сакуру. Можно все свалить на недосып: все хорошо, просто подавила зевок.

Понимающий и замечающий Мадара не разоблачает ее. Он плавно направляет так, чтобы Сакура оказалась лицом к лицу с открывающейся дверью.

Мелькнувшее чувство благодарности разгоняет остатки воспоминаний.

Утро проходит продуктивно. Даже несмотря на то, что Сакура встает уставшей — она всю ночь то и дело просыпается, чтобы взглянуть на абрис Мадары, заснувшего на матрасе.

Несмотря на то, что она говорила о том, что хотела бы с ним спать, соулмейт рядом не ложится. Он берет ноутбук и уходит на кухню. Насколько поздно засыпает? Неизвестно. Но настолько поздно, чтобы опасаться ее разбудить. У Сакуры есть мнение на этот счет: с ним было бы лучше. Когда рядом спит кто-то большой, теплый и безопасный, заснуть снова — не проблема.

Что же такого присылает ему Хаширама? Кажется, что-то важное. Углубившиеся тени и мешки под глазами выдают действительно сложную ночь. Сакура не допытывается, а предпочитает вытянуть из него занятие по самообороне, как он сам это называет.

Из его захватов, которые она уже знает по первому и последнему уроку, Сакура выворачивается сложно, но упрямо. Только, похоже, соулмейт и не пытается использовать силу серьезно.

Компенсирует он это мыслью, что отрабатывать стоит не несколько раз, а гораздо больше. Гора-а-аздо больше.

Учитывая, что он занимается боевыми искусствами лет двадцать, у Сакуры на счет «гораздо больше» не очень приятные подозрения…

На кухне они сталкиваются с Изуной. Он сегодня лучится доброжелательностью и снисхождением — предлагает Сакуре кофе и даже миролюбиво замечает:

— Наконец-то дома тишина и покой.

Смотря на него, привычно взъерошенного и с тонкой оправой очков на носу, Сакура хочет напомнить: сам Изуна бывает ничуть не тише, чем они оба.

Но утро действительно тихое и спокойное. До утра в квартире Ино не дотягивает, к сожалению… но Сакура решает довольствоваться имеющимся. Так что она предпочитает запомнить это время — пережевывает нежный омлет и замечает детали. Мадара, пусть и невыспавшийся, зорко следит за тем, как она ест.

Волосы с одной стороны головы у него все еще примяты — вот кому не нужно расчесываться.

Дружелюбный Изуна потягивает холодную воду и косит взглядом на плиту: там благоухает кофе. Свернувшийся на коленях младшего Учихи Роши лениво бьет пушистым хвостом по чужому бедру. Вот кто чувствует себя хорошо в любой обстановке!

Утро пусть и сонное, совсем не солнечное, но кажется таким уютным. Его хочется запомнить и без предложения Ханаби. Столько происходит, чтобы сейчас они втроем могли спокойно завтракать. Втроем!

Сакура встречается взглядом с соулмейтом и ощущает бесконечное и опустошающее спокойствие: им становится все друг о друге понятно.

Нет, все же она спешит. Пока не все. Но эти вопросы кажутся решаемыми.

Изуна, принюхавшись, как-то определяет, что кофе почти готов. Возможно, все-таки в этом есть какая-то магия. Другая — не заставляющая людей исчезать или чиниться очки. Предсказательная. Очень Изуне подходящая…

Вспомнившая об одной занимательной детали Сакура прищуривается ему в расслабленную спину. Если старшая сестра Ханаби его девушка, то как часто они видятся? Неужели Изуна с кем-то может быть таким, как Мадара с ней? Теплым, скорее язвительным, конечно, чем невозмутимым, но заботливым и внимательным… так и не скажешь.

Возможно, сестра Ханаби видит его таким же, каким Сакура видит Мадару: до боли в груди потрясающим.

Удивительно, насколько люди могут быть разными друг с другом. Если бы Изуна тепло подшутил бы над ней или мельком приобнял за плечи, она бы подумала, что он что-то замышляет.

Нет, об Изуне хочется знать больше…

Словно подогревая ее интерес, телефон младшего Учихи гудит и дрожит на столе. Что бы там ни было, он пролистывает с тонкой острой улыбкой на правой стороне лица и кладет телефон экраном на стол. На последующие уведомления Изуна не отвечает и пьет кофе с неподражаемо умиротворенным лицом.

Мадара тоже наблюдает за ним, только искоса, скользя взглядом то по профилю брата, то по его телефону.

Словно почувствовавший это Изуна вслух и с ленцой решает, что выпьет кофе в своей комнате. К кофе он прихватывает свое странное настроение, тарелочку с моти и Роши, которого вешает на плечо.

Нет, решает Сакура, как-нибудь нужно посмотреть, как Изуна ей ответит. Если попытается свести к другой теме или использует излюбленное нападение, Сакура уверится: Мадаре знать необязательно. А значит, Изуна даст ей немного влияния. Или сделает вид, что его это не трогает…

Она надеется на первый вариант. Жаль только, что Изуна ожидания оправдывать не станет.

Интересно, с чем же связана такая скрытность? Имеет ли к этому отношение склонность Мадары к контролю? К его репутации — вдруг, сестра Ханаби не хочет, чтобы о ней знали? Если уж Ханаби так реагирует, то… Нет, подождите, это же Хината тогда подталкивает Мадару! Значит, они знакомы. Настолько, что Хината оказывается у Учих дома… И как это понимать?

— Вы не сошлись во мнениях или мне кажется? — иронично спрашивает Мадара, смотрящий странным прищуром.

Ощущение, будто соулмейт не это хочет сказать, потому что иначе фраза звучала бы по-другому. Выразительней. Хлестко. А так, как он говорит, удобно делать скользящие замечания. Чаще всего это метод того же Изуны.

— Кажется, — не очень ловко, зато кратко и обстоятельно отвечает Сакура. — Что-то случилось?

Мадара дергает краем губ, изображая насмешливую невозмутимость. В то же время его глаза, сузившиеся и отслеживающие все происходящее на лице Сакуры, кажется оценивают увиденное. Что бы ни происходило, соулмейта это тревожит. И начинает интересовать ее.

Кофе горький даже сквозь молоко, а сахара, добавленного в него кусочно, катастрофически не хватает. Вмешав еще один кусочек, Сакура задумчиво отпивает.

Затянувшееся молчание, которое ее никак не напрягает, действует на Мадару нехорошо. Он похлопывает по карманам, а когда находит сигареты, то встает к окну и, достав одну, небрежно бросает пачку на подоконник. Насторожившаяся Сакура легко сопоставляет.

— Что-то случилось? — подойдя сбоку, спрашивает она и тревожно заглядывает в лицо соулмейту. — Что-то… с твоей работы?..

Неужели те люди снова хотят ему навредить?

Мадара, смотря искоса, упирается ладонями в подоконник. Мгновение, от которого в груди стынет, кончается, когда он моргает. Так и не подожженную сигарету соулмейт вынимает изо рта и убирает в пачку с тяжелым вздохом.

Некоторое время — пока Сакура холодеет изнутри — Мадара что-то просчитывает. Его пустой взгляд, проходящий сквозь оконное стекло и смотрящий сквозь любое пространство, вздрагивает, когда Сакура прикасается к локтю.

Ему нелегко в чем-то признаться, и он даже не слишком старается это скрыть…

— Кое-что, — наконец признает Мадара медленным и задумчивым тоном, будто оценивая, — да.

Первое, что Сакура воспринимает после — это то, насколько Мадара может быть непробиваемым даже с недосыпом.

Одно предложение: «мы нашли твоих парикмахеров», — вызывает у нее задержку дыхания. Кажется, за этим следует всхлип, а это несет мгновенное вмешательство. Соулмейт прячет ее, застывшую и выморозившуюся изнутри, в руках, гладит по спине, распространяя успокаивающее тепло.

Полноценной панической атаки не случается, но даже намек на нее пугает Сакуру до дрожи. Вжавшись в теплое и большое тело соулмейта, она концентрируется на дыхании и на том, как приминает ткань майки тяжелая и жесткая ладонь. Дуга-дуга-дуга от правого плеча до левого бока и обратно. Успокаивающие слова, нашептываемые в макушку, слышатся будто издалека. Концентрируясь и на них, она медленно выбирается из эмоционального ледяного шторма.

Когда холодная темнота окончательно растворяется, Сакура запрокидывает голову и почти сталкивается с соулмейтом носами.

— Чего ты испугалась? — спрашивает ее Мадара, и около его глаз собираются тревожные морщинки. — Они больше не сделают тебе больно.

Сакура трясет головой, пытаясь выгнать из нее мысль: ночь, которую она проводит с Мадарой и Ино на руках, до сих пор может довести ее до слез. Она прижимается лицом к его боку, пахнущему ментолом и слегка сигаретами. Знакомый запах, который перебивает воспоминание о другом — холодном и железистом.

Сердце, замершее над пустотой, возвращается на место. Сакура, прислушавшись к себе, убеждается, что приступ сошел на нет. И только тогда отпускает локти Мадары, за которые все это время держалась.

Ей становится так неприятно — из-за выплеска эмоций, из-за глупых слез, от которых на майке соулмейта остаются темные влажные пятнышки… Как же так получается, что в момент, когда Мадары был ранен, она смогла взять себя в руки?

Зато теперь получается с трудом — соленая вода словно в отместку готова брызнуть из нее при любом воспоминании о той ночи.

Соулмейт обещает ей, что они с этим справятся… но Сакура сейчас не чувствует веры.

Не подавший вида, что случившееся чем-то отличается от того же завтрака, Мадара усаживает ее за стол. Медленное прикосновение, скользнувшее по щеке, почему-то не обнадеживает. По его мимике Сакура понимает: это не все. Вообще не все.

Когда соулмейт проводит по лицу ладонью и сосредоточенно вздыхает, садясь на стул напротив, становится понятно — время для еще одного потрясения.

Первое, что после этого Сакура помнит — это собственную глухую и взрывчатую ярость. В ней столько силы, что удержать оказывается невозможно. Есть еще кое-что, игра слов, которую раньше она бы не заметила.

— Когда ты говорил «мы», — дрожащими от гнева губами спрашивает Сакура, — ты не имел в виду и меня. Да?

Ей нужно его «нет». Ей нужно, чтобы Мадара приподнял брови так, будто она сказала глупость, и опроверг. Даже если это прозвучит его снисходительным тоном, от которого иногда зубы сводит.

Соулмейт сжимает челюсти. Вокруг него собирается напряжение, которое подсказывает верный ответ до того, как Мадара его озвучивает.

Потому что «да».

— Я хочу, чтобы ты была в безопасности, — его ладонь ложится Сакуре на бедро. — Ты можешь там пострадать.

Другая сторона монеты. Где-то она слышит это выражение, но не понимает полностью и практически сразу забывает. Но теперь оно поднимается в памяти и заслоняет собой все, кипучее и жгущееся.

Сакура считает, то это Тобирама чересчур контролирующий по отношению к Ино. Она думает, что у Мадары границы гораздо мягче, что они могут все решить разговором. Как же она ошибается!..

Это ей-то нечего там делать?! Может, это не у нее отобрали возможность не быть человеком?! Может, не из-за этого она иногда не может дышать?! Может… сколько этих «может»!

Она выпаливает их одно за другим, не выдержав и вскочив. В ней бурлит не только ярость, но и разочарование. Пенистое и ядовитое, размывающее все, что она слышала и принимала раньше. Мадара лгал — никакого «мы». Даже близко нет!

Последний вопрос вынимает из нее все силы, как вчерашним вечером. Чувствуя себя растертым в крошки желе, Сакура опирается о стол ладонью. Ей хочется, чтобы Мадара исчез — не видеть, не слышать, не думать о нем… закричать хочется от одного его вида. Только что, только что же… как можно не понять — это ей нужно?

Почему снова одно и то же?

— Сакура, я не хочу, чтобы что-то пошло не так. Что я тебе говорил об опыте? А о ножах? Может, хватит с тебя опасностей? Ты там ничем не поможешь. Давай не будем рисковать, — терпеливо и уверенно повторяет Мадара уже сказанное, только другими словами. — Хорошо?

«Ты будешь только мешать», — вот что хочет сказать Мадара. И он будет прав. Как обычно. Потому что Сакура не может драться как он, а может только убегать. Но… но с ним рядом она могла бы не убегать, разве он не говорил и об этом тоже? Разве так не правильней?

— Нет, не хорошо, — почти беззвучно выговаривает она, потому что горло закладывает от подступающих слез. — Это нечестно. Это… это мне важнее!.. Я уже, уже пострадала! Ты говорил, что сможешь меня защитить! Почему не сейчас?

Вся мерзость ситуации в том, что Мадара прав. Она действительно будет мешать: не умеет драться, не умеет быть ловкой и быстрой, только если нужно сбежать… И от этого хочется зло расплакаться, закричать или и то, и другое.

— Это не повод пострадать снова, — отбривает соулмейт, понявший, что от паузы ее возмущение не утихнет. — Во-первых, чем нас меньше, тем лучше. Во-вторых, вы все будете только мешать. Мне будет сложно тебя защитить, если ты окажешься с ножом у горла! Если ты начнешь там задыхаться, проще тоже не станет.

Задохнувшаяся от возмущения Сакура теряет способность говорить. Из нее вырывается только нервный и потрясенный смех, от которого в груди становится тесно. Потому что удар попадает в больное. Наконец-то Мадара говорит вслух: «ты будешь мешать».

— Ты… — шепотом, чтобы не дать всему вырваться наружу, давится словами она, — ты знаешь, что я так не хочу… я так… я так ждала и… и так хотела!..

Хочется расплакаться и закричать одновременно. Просто чтобы напряжение внутри растворилось, чтобы сжатый воздух наконец-то дал ей нормально дышать!

Сакура вспоминает каждый разговор о парикмахерах. Не так их и много, если сосчитать. Все это время она считает, что «мы разберемся» — это действительно они. Все вместе. Она, Мадара, Ино, Шизуне, Шисуи и Тобирама!

Но Мадара умалчивает о том, что уже решил, до самого конца. И, если подумать, если очень хорошо подумать, об этом можно было бы догадаться… Даже спросить можно было! Чтобы сейчас не чувствовать себя… вот так!.. Неужели она предпочитала это не замечать? Как и обиду, от которой позавчера случаются сразу две панические атаки.

Будто внутри много сжатого воздуха, а еще очень хочется его выдохнуть. Так много, что больно.

Вставший Мадара опирается об стол и пытается к ней наклониться, но только касается воздуха. Сакура отшатывается, потому что внутри все сжимается и мерзнет, готовится вот-вот взорваться и сделать больно всем вокруг.

Прикосновение только этому поможет.

Стул с грохотом падает на пол. Она замирает посреди кухни, наполненная злостью и обидой, самым горьким разочарованием из всех возможных.

И это ведь не один он спланировал… Тобирама знал, точно знал! Может, и Шисуи! Она вспоминает, как Шизуне говорит: Шисуи обещает ее и близко не подпустить. Все они. Все они друг друга стоят…

— Сакура, ты дышать не можешь, когда видишь ее фото. Ты сбежала, когда увидела ее в торговом центре. Тебе кошмары снились. Как ты себе это представляешь? — поморщившийся Мадара косится в сторону окна, наверное, на брошенные на подоконнике сигареты, и обходит край стола. — Когда тебе страшно…

— Да! — выдыхает она громко и шарахается от снова протянутой руки. — Мне страшно! — почти переходит на крик. — Страшно! Но я хочу, чтобы это прекратилось! Чтобы больше не бояться! Почему ты мешаешь?!

В коридоре громко хлопает дверь, но Сакура обращает на это внимание мельком. На фоне. Но почти сразу приходится отвлечься: на кухню врывается Изуна. Он растрепанный, с очками, поднятыми на голову, раздувающий узкие ноздри. Он в ярости.

Впившись взглядом сначала в Сакуру, дрожащую от эмоций, потом в замершего напротив Мадару, Изуна со свистом выдыхает.

— Не сошлись во мнениях, — медленно выговаривает каждый звук Мадара, смотрящий только на Сакуру и будто пытающийся успокоить ее голосом, — никто никого не убивает.

С плохо скрываемым удовлетворением Сакура замечает, что вены на шее соулмейта вздуваются.

— И что? — цедит Изуна, вставая между ними. — Сакура, что на этот раз не так?

Она смотрит на него, на замершего с каменным лицом Мадару, понимая: Изуна не встанет на ее сторону. Никто тут не встанет на ее сторону. В груди сдавливает снова, до пугающей тесноты. Еще немного — и дрожащий в горле страх превратится в ледяную темноту.

Ей хочется оказаться в солнечной квартире Ино. Чтобы на подоконник нельзя было забраться, потому что он заставлен зеленью, чтобы напротив висела карта мира, чтобы пахло лимонной цедрой, чтобы… чтобы уткнуться в Ино и рассказать обо всем ей. А потом обойтись без соулмейтов и Тобирамы.

— Мне знать необязательно? — громыхает не дождавшийся ответа Изуна, обводя их обоих жгучим взглядом.

В Мадаре прорывается то, что он до этого успешно удерживает.

— Мне необязательно знать, почему ты бешенным возвращаешься, — вкрадчиво, но очень холодно и жутко напоминает он, сложив руки на груди.

— У меня есть собственная жизнь. Ты не можешь контролировать все! — Изуна рявкает так, что у Сакуры все внутри подпрыгивает.

— А это — наша частная жизнь, — соулмейт смотрит в упор и медленно приобретает раздраконенный вид.

— Частная жизнь в общем пространстве, — металлически чеканит Изуна, обводя резким жестом кухню. — Доводишь ее до истерики и думаешь, можно сделать вид, что ничего не случилось?

Ошеломленная Сакура немного пятится, чтобы быть подальше от пересечения их взглядов. Даже всколыхнувшийся страх немного оттекает от мысли: Изуна вмешивается и даже одной ногой ступает на ее сторону.

— А я и не делаю, — цедит Мадара, и его голос начинает опасно резонировать в воздухе.

На кухне собирается уже знакомая атмосфера. Еще немного — и все вспыхнет.

— Хватит, — сипло просит Сакура, сжавшись и обняв себя руками, — пожалуйста, хватит…

Дернувший кожей на переносице Мадара с медленным выдохом разжимает челюсти. Напряжения это не снимает. Изуна все еще выглядит оскалившимся, а сам соулмейт сдерживается ровно до того момента, пока младший не рявкнет снова.

И, конечно, кем бы был Изуна…

Мадара переживает его гортанный смешок с таким лицом, что становится понятно: он на грани.

— Изуна. Уйди с глаз моих, — предлагает он брату, и его щека дергается. — Мы разберемся.

Изуна кивает. С ироническим выражением лица разводит руками, демонстрируя неспособность что-то изменить.

— Конечно. Я-то уйду. Но ты учти — она тебя бросит. Она уже раз тебя бросила. Думаешь, не найдет способ еще раз? Ты продолжай… приложи ее как следует. И она исчезнет. А я снова буду должен держать тебя за шкирку, чтобы ты не утонул в этом нахер!

Изуна закрывает за собой кухонную дверь так громко, что по всей комнате идет гул, а что-то в навесных ящиках жалобно дребезжит. Негромко, но тяжело и длинно вздохнувший Мадара кладет ладонь на столешницу.

Снова приходит дрожь. Сакура понимает, что Изуна только что сказал, что Мадара и так был в ярости, значит, разъярится еще больше. Но он только встряхивает головой, будто отрицая услышанное. Сжав челюсти, соулмейт молча рассматривает Сакуру расчетливо-внимательным взглядом, словно оценивает, стоит ли ей слышать что-то еще.

— Ты не хочешь бояться. Хорошо. Больше не придется бояться, если мы с ними разберемся. Но, Сакура, с чего ты взяла, что твое присутствие как-то… поможет? Я, — наконец-то выговаривает он с явным трудом, смотря тяжело и серьезно, — уже говорил: ты можешь пострадать. Иногда хватает одного удара — это я тебе тоже говорил… я могу тебя защитить. И защитить тебя проще, если ты заранее в безопасности. У вас — ни у одной, Сакура — больше нет вашего козыря!

Слова изматывают его — Мадара дышит тяжело с напряженной по-звериному челюстью, а потемневшее лицо и вспыхнувшие глаза становятся тревожным знаком. Грудь у него раздувается и опадает. На виске бьется жилка.

Сакура знает, чем кончится такая ситуация. И если она кончится так, как обычно, то у нее будет повод. Тогда Ино без шуток получит жизнь с подругой. Тогда будет проще обвинить и кричать еще громче… тогда Мадара продемонстрирует, насколько его «мы» имело смысл и в отношениях.

В груди скапливается знакомая пустота. С горечью, похожей на горечь успокоительной таблетки, Сакура осознает: все кончится. Раз и навсегда.

Его не переубедить. Все стройно, за хрупкое звено не зацепить и не вытянуть, чтобы сразу же в это ткнуть. Он прав. Только от этого еще хуже.

Смотреть ему в лицо непереносимо. Даже слова кончаются. Так можно замереть на краю крыши, осознавая: эта возможность закрыта навсегда.

— Не всегда будет так, как ты хочешь, — добавляет тяжело Мадара на глубоком выдохе, отступая на шаг.

Ей хочется его поблагодарить за это. Слова возвращаются.

— А когда будет так, как ты не хочешь? — едко выплевывает Сакура, которая не может остановиться и хочет задеть хоть как-то.

Мадара замирает с напряженными плечами, вскидывает брови, выдыхает снова, явно готовый сорваться так же, как делает она. От его усмешки мороз по коже.

— Я хочу, чтобы ты понимала и оценивала последствия, — он повышает голос на мгновение, но этого хватает для нового приступа дрожи. — Я что, это получаю? Человеческая жизнь, Сакура, так устроена. Ты даже не представляешь, как часто мы ни-че-го не получаем! Тебе стоит это усвоить.

— А тебе — что не все хотят, чтобы за них что-то решали! — сжав кулаки, парирует Сакура, чувствующая невероятный подъем внутреннего желания высказаться.

Дрожащий внутри страх пока что имеет для баланса вспышку возмущения.

— Как ты сказала? — спрашивает наклонивший голову Мадара так, будто она пытается его спровоцировать. — Я только и делаю, что даю тебе выбрать. Что я за тебя решаю? Что ты гарантированно не пострадаешь?!

Хочется сказать: да кто тебя просит защищать именно сейчас?! Но есть слова обиднее, короче и действеннее.

— Спасибо, — дрожащим голосом говорит Сакура, впиваясь ногтями во внутреннюю часть ладоней, — что напоминаешь, какой ты иногда…

Снова приподнявший брови Мадара жестом предлагает ей продолжить. Он дышит тяжело, не отрывает испепеляющего взгляда. Ткни — стрельнут искры.

— Иногда мне очень жаль, — со всем ядом, который скапливается внутри, давит она, — что я… что я тебя…

Слова липнут к языку, а взгляд соулмейта, чужой и заледеневший, буравит ее лицо.

— Договаривай, — едва слышно, почти только губами предлагает Мадара. Его взгляд сужается до острого и злого прищура.

Это лишнее. Совсем не то, что нужно сказать таким тоном, гадким, человеческим, который заденет даже Мадару. Потому что Мадару хочется задеть, а не сделать таким — всего-то прищуренным, потемневшим изнутри. Впрочем, это еще лучше.

Сакура с внутренним черным удовлетворением понимает: она делает ему больно. И в этот момент хочется усилить эффект. Чтобы он почувствовал все, что обычно ощущает она. Все дерганье зова, от которого сердце будто надрывается, всю беспомощность и злость от такой защиты. Это ей всегда больно! Всегда. Пусть и ему будет, хоть раз, так же. Может, тогда будет не так невыносимо?

Но ее боль никуда не исчезает. Она собирается в одно большое жало и впивается в горло.

Сакура чувствует слезы, потекшие по щекам. Баланс нарушается, и становится почти невыносимо. Все давит. Хочется забиться в угол и исчезнуть, пока все не кончится.

— Ты капризная избалованная девчонка, — ледяным тоном сообщает Мадара, понижая голос. — Думаешь, это несправедливость? Несправедливость, Сакура, — это получать такие заявления. Была бы ты на моем месте, поняла бы. Так иногда поступают. Если хочешь кого-то защитить, то и не такое запретишь, — выделяет он особенно. — Хочешь помочь мне? Не мешай. Ты туда не пойдешь.

Если сделать кому-то больно, он сделает так же в ответ. Сакура понимает это отрывисто, с резким натяжением в груди, потому что кто-то — ее соулмейт. И в ответ хочется сделать еще больнее. Хотя бы за то, что он прав. Спрятаться можно будет позже. Зато хотя бы не будет чувствовать себя ничтожеством, потому что сбежала!

— Ты… ты ведь ничем от Тобирамы не отличаешься! — на одном выдохе выпаливает она, смотря упрямо и зло. — Ты ведь не собирался говорить! Ты еще вчера узнал? А почему… почему вообще тогда сказал?! Не пришлось бы мне что-то запрещать, — пытается выделить точно так же, но получается пронзительно и жалко.

Усмехнувшийся Мадара качает головой.

— А ты хотела бы, чтобы я промолчал? Я ведь и так, и так виноват, — сообщает он, криво приподняв угол губ. — Знаешь, почему? Потому что я отличаюсь от Тобирамы. Он ведь проебался… да, я знаю. К сожалению. Хаширама из-за него слишком… нервничает. Я знал, что так будет. Знал, что ты мне это устроишь. Но я подумал — лучше знать до, чем после. После тебя бы устроило? Справедливее?

Ей хочется продолжить — прокричать: ничем не отличаешься, раз знал, то почему все равно решил за двоих, где тут справедливость, да лучше бы не ты был моим, лучше хоть… хоть Хаширама!

А потом бы спорить и оказаться правой! Но вместо злых слов наружу текут только злые слезы.

Пока она захлебывается отчаянными и горькими словами, Мадара устало и серьезно смотрит ей в глаза и добавляет:

— После ты бы мне не простила.

Сакура хочет выкричать: а это я тебе прощу?! Хотя бы это. Но — да неужели! — дыхание сбивается. И от ненависти к этому, к собственной слабости, которая заводит ее в чужую справедливость и заботу, хочется закричать так, чтобы было слышно и на небе.

Вместо этого она прикусывает губу до боли, чтобы прийти в себя, и выдыхает с присвистом.

Мадара прав, он об этом знает и сейчас получит подтверждение. Очередное. И вот тогда он ответит ей на все. Сакура сжимается, когда ладонь соулмейта ложится между лопаток. Ей не хочется быть им успокоенной, ей хочется самой.

Нет, нет, нет. Не в этот раз. Она же… она может дышать. Может-может-может, вдох, ну же, вдох!.. Получается едва-едва, только хватануть немного.

Сакура держится за мысль: «нужно медленней». Перед глазами все мерцает, а потом вообще темнеет. Она не сразу понимает, напуганная и резко дышащая с перерывами, что это не темнота. Это просто одежда соулмейта.

— Все в порядке, — хрипло шепчет ей в макушку Мадара, прижав к себе, — ты можешь дышать… медленней… медленней… я просто держу… отпущу, как только станет лучше… медленно, Сакура, медленно…

Она с хрипом выдыхает ему в грудь, осознавая: все это время она пыталась вырваться. За этой мыслью следует другая. Дышать уже не так сложно. Получается. У нее почти получается.

Обмякнув, Сакура повисает в держащих ее руках.

Все остальное кажется ей смутным. Тело оказывается на весу — Мадара вздергивает ее на руки. Череда укачивающих ее шагов кончается ощущением тепла. Ее опускают на кровать. Сакура замирает, чувствуя себя так, будто из нее выкачали не только воздух, а вообще все. Мадара вынуждает ее выпить полстакана теплой воды и садится рядом.

И от этого только горше. Если он был насмешливым, предложил бы встать, хотя бы что-нибудь бы сказал…

Но его не в чем обвинить и от него даже не отбиться. Потому что — кто бы мог подумать — соулмейт не нападает. Вместо этого он сначала упрямо ее удерживает, а потом относит в кровать и отпаивает водой. Лучше бы ударил. Отволок в ванную и облил холодной водой. Накричал. Так вина была бы не такой острой. Так не хотелось бы и остаться, и сбежать одновременно. Не пришлось бы выбирать.

Все смешивается. Она и не знает, что способна испытывать столько всего так быстро.

Опершийся о колени локтями и сгорбившийся Мадара наблюдает за ней из-под набрякших век. В этом нет ничего угрожающего. Неужели и он способен уставать от таких эмоций?

Сакура не знает, чего хочет больше: отвернуться или лечь на бок, чтобы видеть лучше. Нет. В конце концов, она не человек, решает Сакура на последнем волевом импульсе и пытается пошевелиться.

— Таблетку? — Мадара, принявший ее попытку придвинуться за попытку встать, со вздохом встает.

Сакура отрицательно дергает головой.

— Сможешь встать? Нужно, — он поводит ладонью у лица, пытаясь подыскать слова, — умыться.

Тело кажется бесформенным и слабым. Но сложно не встать, когда помогает соулмейт. Сакура, пытаясь отвлечься, представляет, что он способен поднять кого угодно.

Вода в ванной тоже теплая. Слезы, едкие, горько-соленые, от которых щиплет обкусанные губы и жжет щеки, смываются долго. Кожа после них горит и ноет. Краешек губы ноет и остро болит, когда пытаешься открыть рот. Облизнув его, Сакура понимает, что кожица лопнула и теперь кровит.

Мадара, которого она даже не пытается убедить, что способна справиться сама, наблюдает за ней со скрещенными руками.

— Больно? — он встает за спиной, когда замечает, что Сакура прижимает подушечку пальца к губам. — Прикусила?

Неужели он способен волноваться из-за такой боли? Или просто не хочет молчать?

— От этого умирают? — хрипло спрашивает она, не смотря на него, и только после сказанного понимает, что это прозвучало грубо и колко. Так, как недавно и хотелось.

— Люди нет, — небрежно говорит Мадара, застывший за ее спиной. — И ты пока жива. Но есть будет больно.

Смываемые слезы жгут лопнувшую кожицу, а попытка смочить водой только ухудшает жжение. Открывать рот слишком широко тоже больно — Сакура пробует.

Ох, есть…

Утро проходит, завтрак тоже, а после него случается достаточно, чтобы забыть, каким спокойным было начало дня. А ведь так хотелось уравновесить воспоминания хорошими. Хотелось и узнать, что же такое эти свидания, как на них приглашать и что точно на них делают… Она хочет приготовить с ним еду, узнать, как ходить на свидания и что на них точно можно делать… может, даже на него пойти. А если нет, то подумать: какой будет жизнь без угрозы со стороны?

— У нас где-то была мазь, — вздохнувший Мадара отодвигает Сакуру за плечо в сторону. — Отойди, достану аптечку.

Сакура молча дергает плечом и наклоняется сама. Она, во-первых, ближе, а во-вторых, ребра и бедро соулмейта наверняка болят больше. У нее всего-то ноют плечи, больно горлу и уголку губ.

Мазь наносится, когда Сакура промокает лицо полотенцем и приподнимает голову. Выдавивший горошину полупрозрачно-белой мази на костяшку большого пальца соулмейт аккуратно смазывает ранку. Прикосновение легкое, мазь холодная, а взгляд Мадары, непроницаемый и спокойный, устремлен только на дурацкую крохотную прореху в кожном покрове.

Сакура хочет, чтобы он сказал что-нибудь. Тогда вязкая и холодная, как эта мазь, тишина кончится, зато появится шанс ответить. А так она ощущает себя стаканом, из которого разом выпарили воду, а оставили только соль.

— Широко рот не открывай и помолчи немного, — предлагает ей Мадара, от которого ждешь, что он скажет это насмешливо и колко.

Вместо этого он жестом предлагает ей показать плечи и наносит мазь еще и на царапины. Хочется, чтобы он посмотрел ей в лицо и сказал что-нибудь еще. Но Мадара только убирает аптечку, несмотря на молчаливый порыв Сакуры сделать это самой. Он задевает плечом ее бедро, когда наклоняется.

В груди екает, но Сакура быстро учится и перенимает правила игры. Она просто выходит из ванной первой.

Из рук валится все, за что только не хочется взяться. Она откладывает в сторону учебник по физике и откидывается на подушку. Потолок скрывает от нее небо, но она знает, что оно там, может, наблюдает за ней, а может и вычеркивает ее из памяти навсегда. Есть ли у него вообще память? Может, теперь для него никакой Сакуры и не существовало?..

Стрекот клавиш доносится с кухни и кажется таким далеким и недосягаемым звуком… машинально вслушивающаяся Сакура перебирает все, что сказала и услышала, и не может не признать: ему тоже было больно, так, как она и хотела.

Но это ничего не меняет. Ей было не меньше.

Если сначала ей хочется позвонить Ино, а потом Шизуне, то сейчас не хочется ничего. Сил на то, чтобы поддерживать их возмущение, просто нет.

Свернувшись клубком, Сакура замирает с закрытыми глазами и медленно дышит.

Реальность вздрагивает и обволакивает собой, когда звуки превышают предел допустимости. Дрема соскальзывает, и Сакура сонно вскидывается.

Голова становится только тяжелее, а тело ноет. Встать — целая задача, с которой приходится справиться. Она вздыхает, когда Мадара, нависший над ней, выпрямляется с видимым усилием на лице и приподнимает то, что держит. Учебник по физике. Кажется, его угол неприятно упирался в бок…

— Не учись, если хочется спать, — нейтрально предлагает он и, подойдя к своему столу, кладет книгу на стопку из таких же.

Ноутбук он держит под мышкой и слегка прихрамывает. В груди от этого тренькает, только не зовом, а виной.

Сакура собирается из массы и с трудом находит в себе силы сесть, скрестив ноги и опустив плечи. Мадара ставит ноутбук на специальную подставку и оборачивается, как по нитке прослеживает ее взгляд. Внимательно прищуривается.

Слова, которых много еще до того, как она его увидела, стынут в горле. Сакура молча передергивает плечами, горбится и пытается не быть человеком. Разве это не люди не могут сказать ни слова?

Как бы ни расценил ее взгляд Мадара, он медленно подходит ближе.

— Я тебе не враг, — он останавливается за шаг до ее бедер и продолжает спустя недолгую паузу, в которой то ли подбирает нужные слова, то ли пытается вообще говорить дальше — Я хочу, чтобы ты была в безопасности.

Сквозь окно пробивается столько света, что им заполнена вся комната. На секунду, всего на секунду, Сакура хочет оказаться невидимой. Не спускаться тогда. Повертеться около тех, кто попробует спуститься — около той же Шизуне, проследить за теми, кто на нее нападет. Найти их самой. Сделать им больно.

Она хочет ответить:

— Я ненавижу, что ты прав.

Может быть даже:

— Забыл, что я из-за тебя была в опасности?

— И кто еще знает? — глухо и замкнуто выбравшая вопрос бормочет Сакура, отводя взгляд. — Ино? Шизуне?

Уже после того как Мадара вздыхает, становится понятно — не знает никто. Она узнает первой.

— Расскажи им, если хочешь, — соулмейт отходит к столу все той же скованной походкой. — Но ни одной из вас там не будет. И Шисуи, и Тобирама со мной согласны.

Смеяться глупо, но Сакура как фыркает, так и продолжает. Горло саднит, но об этом сразу забывается — судорога скручивает живот так, что приходится согнуться.

— То-обирама-а… — бормочет она, борясь со смехом, — Ино будет в восто-орге!..

Промаргиваясь, потому что выступают слезы, Сакура вытирает щеки. Ей кажется, что Тобирама — что бы это ни значило — проебался раз и навсегда.

Ино уже говорит о том, насколько недовольна их отношениями и сколько раз шла на уступки… нет, в этот раз не пойдет. Сакура уверена в этом настолько, насколько вообще может быть в чем-то уверена.

— Представляю. Он умеет испытывать терпение, — соглашается сухо и равнодушно Мадара. — Поспи еще, если хочешь, я только возьму блок…

Смех расслабляет ее, но только не болящий уголок губ и не соулмейта. Впрочем, по нему становится сложно что-то сказать — он отворачивается к столу.

— Я не хочу. Я почитаю на кухне, — Сакура встряхивает головой, и волосы липнут к влажному от сонного пота лицу.

Так она хотя бы не захочет снова заснуть… Если заснет снова, то как будет чувствовать себя потом? Уже ощущение, что тело оплыло и отяжелело. Лучше точно не станет. 

Впрочем, лучше бы поспала. Даже на Роши не отвлечешься — он так и не выходит из комнаты Изуны.

Устроиться на подоконнике, который меньше, чем в комнате, не проблема. Мадара забывает пачку сигарет на подоконнике, и отодвинуть ее к стене оказывается и просто, и сложно одновременно. Желая сбежать, Сакура видит его присутствие даже в такой мелочи.

Впрочем, она слишком многого хочет. Набор параллельных прямых, не иначе. Как можно одновременно чувствовать настолько разные порывы?..

Под стрекот клавиш, доносящийся из комнаты, плохо думается, зато чувство вины возвращается и давит. Сакура хочет найти способ его обойти. Неужели соулмейт действует честно? Не попытка ли это выставить ее виноватой? Остаться оскорбленным, но заботливым? Разве не так должен поступить человек, который хотел бы не оказаться Тобирамой в отношениях с Ино?..

Это нужно проверить. Она хочет, но возможность оказаться правой — как иронично — мучает ничуть не меньше, чем мысль: Мадара не пытался быть Изуной.

Чтобы отложить проверку, Сакура набирает и отправляет Ино сообщение:

«Они уже всех нашли. Мадара только что сказал».

Ино прочитывает сообщение спустя несколько секунд и где-то семь минут не отвечает ничего. Нервно облизывающая — мазь такая горькая — лопнувшую кожицу на губе Сакура ждет. Не может быть, чтобы Ино, та Ино, которую не нужно хорошо знать, чтобы такое предположить, промолчала. Поэтому, когда она звонит, Сакура отвечает сразу.

— Мадара говорит тебе? — жестко и напористо требует ответа Ино.

Сакура опускает голову, чтобы волосы закрыли лицо от случайного гостя на кухне, и глубоко вдыхает.

— Да, — соглашается она на выдохе, думая, зла ли Ино так же, как сама Сакура недавно. — Говорит. А Тобирама нет?

Глупый вопрос, конечно… но она боится, что задумается о себе, и тогда захочется заплакать.

— Ну теперь и не должен, — Ино позволяет себе выразительно ядовитый смешок. — Я с ним порвала после нашей встречи. Даже не знаю, жалею ли… лучше бы было бросить его после такого. Эффектней бы вышло!

Сакура помнит, как — не так уж и давно — Ино улыбается и позволяет ему спрятать себя в руках. Ее человек кажется холодным и не очень дружелюбным, но каким же он был для Ино? Если таким же, каким бывает с Сакурой Мадара, то как же было сложно оставить его позади?

— Как ты себя чувствуешь? — она спрашивает, обходя вниманием всю яркость реакции.

— В бешенстве, — доверительно сообщает драконьим тоном Ино и чем-то гремит на фоне. — Тобирама решает, что мне знать не стоит… ну как не стоит… Вот когда он все решит, вот тогда, может быть… А как получилось, что твой соулмейт признался? Самостоятельно? Или ты прижала его к стенке?

Прижать к стенке — это стопроцентно переносное выражение. На уровне ассоциаций Сакура даже понимает.

— Он сам сказал. Вчера ему пришло какое-то фото… вчера он сказал, что это что-то с его другом. А сегодня… Он сказал, что меня туда не пустит. Никого из нас, — переживая заново, цедит Сакура и облизывает уголок губ, начавший ныть. — Будем мешать!

От такого звучного и глубокого фырка, который выдает Ино, хочется рассмеяться и самой. Даже если и со слезами на глазах.

— Неужели у прокурора, бывшего бойца без правил и его конкурентоспособного братца, — Ино цедит точно так же, только презрительней, — будут проблемы, если они возьмут нас с собой? Они что, вооруженный налет готовят? Нет, я этого так не оставлю. Мы туда не пойдем? Ну тогда мы хотим знать детали! Что за план? Это ведь обсудить нужно!

Представившая, как это будет выглядеть и как на это согласится соулмейт, Сакура устало качает головой. Но на предположение, что даже это им не получить в полной мере, Ино отвечает резко и предвкушающе:

— А вот посмотрим! Я и Шизуне сейчас перескажу. Шисуи подзабыл, как живется без соулмейтки.

Живется нехорошо. Но у нее есть сомнения, что Шизуне ради попытки проучить соулмейта прыгнет с высокого места. Только не она. Такого стоит ждать от Ино или от самой Сакуры.

…Возможно, раньше. Лично она не уверена, что сейчас способна так сделать. Даже после такого скандала.

Когда Ино сбрасывает, то первое, о чем думает Сакура, — это насколько будет такое выяснение выматывающим. Ино упрямая и умная, но Тобирама ничуть не глупее. Даже если в отношениях это качество проявляет нечасто.

Так что когда в комнате звенит телефон Мадары, она машинально напрягается. Голос соулмейта, слышимый плохо, но зато берущий выражением, звучит резко и отрывисто, и становится понятно: Ино находит путь.

Кажется, Сакура никогда не хочет быть на нее похожей так, как сейчас. Никакой соулмейт бы Ино не удержал. Расскажи ей Тобирама — она бы вошла в их группу даже со скандалом. Но Тобирама, сложно сказать на беду или к лучшему, умалчивает и предпочитает защищать неведением.

Вот сейчас Ино добьется всего, что хотела получить. Хотя у Сакуры есть вопросы к тому, как она это провернет… Мадара не раз делает акцент на недоверии к их небесному обществу. Ни одна из них с ним не согласна. Но если на это опереться, то выходит очень удобная конструкция: как можно что-то им рассказать, если существуют такие подозрения?

Да, собственно, нет никакой разницы. Ино провернет. А Сакура пока не сможет. Все внутри сворачивается от мысли, что в человеческом мире нет смысла находиться, если ты не можешь в нем выжить. Ино может, Шизуне может, люди могут, а она… прячется за чьей-то спиной.

Если бы не дурацкое запястье, прекратившее болеть так поздно… Если бы она проявила больше интереса… Если бы поставила себе напоминания как будильники…

Тогда она не была бы такой бесполезной.

Прислушивается она к разговору соулмейта не специально. Кажется, он говорит с Шисуи: «держи свою!.. …ты меня понял? …никаких Шизуне! Это ты мне говоришь? …не перебивай меня. Поменьше… …этого… …претензии! …чего еще… …не должен?..»

Когда голос соулмейта резко обрывается, Сакура понимает: либо его довели, либо довели Шисуи. Возможно, это случилось с двоими сразу. Кто знает, насколько хорошо за своими кудрями и мягкими улыбками Шисуи удается спрятать натуру Изуны.

Некоторое время в квартире царит такая тишина, что ее можно пощупать и ущипнуть. В комнате Изуны всегда тихо, это не удивляет. Да и в принципе дома всегда есть какие-то бытовые шумы. Но после того, как Мадара заканчивает разговор, все затихает само собой.

Его шаги в этой тишине слышны отлично. Она встречается с ним взглядом, когда соулмейт заходит на кухню. Свет, даже если он серый, обводит его фигуру, выступившую из темноты.

Количество гнева, возмущения и отчаяния сильно уменьшается. Вместо этого появляется зудящее чувство, которое Сакура умело опознает. Но и несмотря на это даже во второй раз она не находит сил, чтобы заговорить первой.

— Я знал, что от Шисуи будут проблемы, — он подходит к столу, чтобы набрать в чайник воды. Шипящая струя ударяется о дно. — Но кто же знал, что он найдет общий язык с Тобирамой. Как в старые-добрые… — он едва слышно усмехается, и на фоне звука воды это едва не пропускается Сакурой мимо ушей.

Если это упоминание — попытка перевести тему, то пусть попробует еще раз.

— Если бы с тобой так кто-то поступил, ты бы участвовал! — машинально принимает вызов Сакура, не обращая внимания на то, как в груди зудит.

Посмотревший искоса Мадара задумчиво щурит глаза. Они у него не мерцают от едва сдерживаемого гнева, а просто внимательно расщепляют увиденное. Соулмейт спокоен. Но не потому что это его не тронуло. Его мимика может быть испытанием. Только если знать, куда смотреть, можно многое заметить. Например, тусклый отблеск радужки, морщинки под глазами и неудачный наклон головы. Мадара спокоен, потому что вымотан точно так же, как и она.

— Ты хочешь подождать, пока сможешь справиться сама? — он поворачивается к ней и опирается поясницей и ладонями об столешницу. — Нет, ты хочешь получить желаемое… Несмотря ни на что. Но, Сакура, у всего есть ограничения. Неприятно. Но это человеческая жизнь. Это не обидно и не унизительно. Это нормально.

Она вскидывает на него влажный взгляд, обводит языком ноющий угол губ.

— Я хочу прекратить бояться, — шепотом, чтобы не разбудить внутренний холод, говорит Сакура то, о чем думает так долго. — Я не хочу постоянно держаться за тебя в торговом центре. Я… я хочу быть как Ино… никого не бояться. Тогда у меня лучше получится… справляться с жизнью человека.

Она хочет увидеть парикмахеров сама. Ей нужно посмотреть на них и прекратить бояться, понять, что она может не только бежать. Но это оказывается невозможно. И винить в этом только Мадару не получается.

Щекам не мокро, но ощущения, будто Сакура плачет.

Вода в чайнике мягко шумит. Взгляд Мадары меняется с усталого на понимающий. Да… да что он может в этом понимать?..

Когда он плавно отталкивается от столешницы, чтобы подойти ближе, Сакура прячет взгляд, отворачивается к окну и больно надавливает языком на ранку. Присутствие это не сглаживает, только помогает перебить внутреннюю боль внешней. Сакура знает по теплу, которое чувствуется рядом с телом соулмейта, что он подходит слишком близко.

Еще вчера она говорит ему о том, как ей не хочется, чтобы ее такой видели. Особенно он. Но вот…

— Сакура, — от его уверенного тона в груди болит, — невозможно ничего не бояться. Помнишь? Страх подгоняет людей двигаться дальше.

Прикосновение деликатное: сухая линия по скуле, убирающая волосы с лица. Когда Сакура не дергается, Мадара осторожно, давая ей возможность отстраниться, кладет руку на плечи.

О чем Сакура не жалеет после ссоры, так это о том, что так и не договаривает: не говорит об ошибке, не жалеет, что ее соулмейт не Хаширама, что она хотела бы никогда его не знать…

Под ухом стучит чужое сердце, когда она прислоняется к чужой груди щекой. Как не поддаться?

Сакура хочет почувствовать расчет. Но так и не решает, как ей быть, если заметит в Мадаре удовлетворение от ее чувства вины. А если заметит выжидающее и хищное — тогда что?

Вспышка ярости оставляет после себя очевидное решение: Ино ведь так хотела жить с подругой… Но что сделать с тем, как Сакура рядом с ним себя чувствует? А как себя чувствует, когда рядом никого нет? Когда в толпе он придерживает ее ладонь? Когда становится тепло от прикосновения?

Нет, она знает, как нельзя. Сакура знает, что выберет, но боли… боли это не уменьшит. Она завидует Ино не впервые, но впервые к ее привязанности. Ино выбирает человека и не ищет соулмейта. Человека можно оставить, а как забыть о соулмейте? Ханаби, которой больно от связи, подтверждает теорию: хотя бы поэтому забыть не удастся.

Мерно и глубоко вздохнувший Мадара аккуратно проводит ладонью по плечу. Похоже, помнит о том, как она вчера себя расцарапала.

Он говорит о невозможности ничего не бояться. Но ее страхи кружат вокруг с самого начала. Страхи Мадары, если они существуют, похоже, держатся глубоко внутри него. Хотелось бы уметь так же.

— Я и хочу двигаться дальше, — зуд в груди не утихает, и Сакура на мгновение замирает в тепле, чтобы спустя мгновение отстраниться.

Она должна научиться справляться. Сама. Хотя бы с постоянным желанием прижаться к соулмейту.

Негромко, но глубоко вдохнувший Мадара отпускает.

— Мне больше нечего сказать, — он, чуть наклонившись, забирает пачку сигарет. — Твои подруги решают нас навестить. Если твоя Ино считает, что возьмет твердолобостью — не возьмет.

Сакуре не совсем понятно, почему Ино хочет затащить всех сюда. Если это попытка собрать команду, чтобы пойти на дракона, то на успех обречена она не будет. Если это попытка пойти на дракона — возможно, на трех? — то территория выбрана не то чтобы удачно.

Выкричав за сегодняшнее утро все, что вспыхнуло, Сакура не чувствует себя способной на повторение. Ино будет в ярости. Шизуне, возможно, тоже. Интересно, как это будет… представить Шизуне в ярости — это как представить безмятежного и счастливого Изуну.

Хотя, что она знает об Изуне... Вчера выясняется, что ничего.

— Ты ее недооцениваешь, — Сакура смотрит на него с надеждой уловить сомнение.

Но, нет.

— Ты недооцениваешь меня, — Мадара, заметивший ее наблюдение, усмехается. — И Тобираму. Даже Шисуи.

— Ино бросила Тобираму, — говоря это, Сакура испытывает странное и зловредное удовольствие. Кожа на переносице соулмейта дергается.

— Рад знать. Поздравлю при нем, — с безупречным спокойствием в тоне отвечает соулмейт.

Наконец-то вскипевший чайник дает о себе знать, и Мадара подходит к столу. Пока соулмейт отмеряет количество чая и заливает его горячей водой, Сакура пытается собрать себя из ощущений. В прозрачном заварочном чайнике медленно распускается янтарный оттенок, а чаинки плавно опускаются на дно. Наблюдать ей нравится, даже если и издали. Это успокаивает.

Как для баланса через порог шагает Изуна. Вид у него взъерошенный, на плече сидит Роши, медленно моргающий и бьющий хвостом хозяина по руке.

Изуна смотрит на нее, смотрит на Мадару — пристальнее и тяжелее, но все-таки сдерживается.

— Так нам ждать гостей? — он улыбается так, что кровь становится холодной.

Вот уж от кого не стоит ждать открытого и честного разговора о чувствах!

— Все-то ты слышишь, — Мадара бросает это небрежно, пока достает чашки. — Чай?

— Нет, конечно, — брови Изуны брезгливо вздрагивают. — Ты не отойдешь? Мне нужен кофе.

Сложно ускользнуть незамеченной, если сидишь на самом видном месте, но Сакуре удается. Мадара, меряющийся с братом взглядами, даже чай не успевает предложить. Какой тут чай… По отдельности их выносить гораздо проще, чем вместе.

Она не может сконцентрироваться на всем, поэтому решает перебрать. Как назло в ее список вклинивается еще и сообщение: Ханаби делится рецептом. Сообщение Сакура не открывает, потому что это не срочно. Но в груди все сжимается уже в который раз за день.

Только вчера она говорит с Ханаби о том, как легко создавать воспоминания с помощью еды...

Сакура хочет кого-нибудь винить. Но не получается даже себя. Ее реакция не изменилась бы, как бы Мадара ни преподнес новости. И с этим не сделать ничего — эмоции оказываются гораздо ярче. Обида не утихает, горькая, как таблетки Изуны, и холодная, как вода в запотевшем стакане. И с этим тоже пока ничего не сделать.

Она не человек — не сбежит и не спрячется… просто попытается отойти. Панических атак становится слишком много. Сакура даже ловит себя на опаске, что еще одна случится вот-вот.

Потому что всего слишком много. У нее столько пунктов на то, чтобы разобрать и осознать… противоречий и уже случившихся осознаний не меньше: Мадара, например, пусть и прав, но ощущения предательства это не умаляет.

А сама она кричит и срывается, даже если это непреодолимая реакция, ничуть не хуже людей. Уже в который раз не ей одной больно? И от этого не меньше противоречий.

Ей нужно разобраться. Но сил на это совсем нет, поэтому от не сходящихся желаний и мыслей начинает болеть голова.

К счастью или нет, но тишину разрывает звонок.

Сакура отвечает Ино сразу, чувствуя, как в груди становится пусто и тревожно:

— Что-то случилось?

— Случится! — торжествующе выпаливает она. — Часов в восемь! Всех смогла достать, как тебе? Шизуне была в ярости.

— Да, и Шисуи, кажется, тоже, — соглашается Сакура, думая о зависти — Ино ведь всего добивается.

— Вот знаешь, он хотя бы с начала был честным. Шизуне же говорила — обещал ее не подпускать, — Ино использует иронию так хлестко, что становится не по себе.

Это же насколько она станет ироничной, когда соберутся все?

Шисуи оказывается идеальным братом из всех троих. Он хотя бы говорит о своих намерениях открыто.

— Не волнуйся, — с бодрой нотой победительницы заявляет Ино. — Мы будем знать все!

Сакура в этом сомневается, но решает пойти путем Мадары — умолчать об этом. В конце концов, у нее нет запаса сил на убеждение. Да и Ино ведь совсем ее не послушает…

Поймавшая себя на этой мысли Сакура давит грустный глупый смешок.

Как же иногда легко почувствовать себя Мадарой.


Примечания:

На днях я успокаивала человека в состоянии, близком к панической атаке, и это оказалось сложнее, чем я думала. Так как женщина была старше, мне было неловко к ней прикасаться и руководить дыханием. Но в итоге она с этим справилась, и я просто с тех пор думаю: насколько бесполезными могут быть горы знаний, если нет практики…

Сакура из Ряби учится быть Сакурой из метода.

Черт побери, это всего шестнадцать страниц! Вместо тридцати! Порезала главу на две, конечно, но в итоге выиграла немного нервов. Все-таки выдерживать и скандал, и скандал в одной главе — это ресурса нужно гору.

Вообще у меня большой опыт скандалов с близкими, но я обычно в позиции Изуны. Если ругаются не со мной, то я против. Поэтому немного сложно писать об эмоциях Сакуры — они мне полностью противоположны. Я все-таки виноватых предпочитаю находить. Но Сакура в этом плане лучше меня, поэтому работаю с тем, что есть.

На бусти отзывов не прошу, но тут бы очень не помешали.

ТАКЖЕ. Глава выходит при поддержке моих прекрасных подписчиц:

Vindemia,

Мичийэ,

cassidysavior,

grathomee,

maybeRin,

конфетка с,

S_braia,

Beyond Birthday,

Анна Кириллова,

Moroshka Severnaya,

Жмых кривой,

Diana Uralbaeva,

Oliviа,

Арина Масальская,

Катерина Карпухина,

Елизавета Шеворакова.

Глава опубликована: 01.11.2024

56. Дебаты

Появление Ино предвещает Роши. Он выплывает из комнаты Изуны, мяукнув во всю глотку, и неспешно ступает к входной двери. Наблюдающая за ним с кухни Сакура едва сдерживает улыбку. Эта улыбка ощущается как из прошлой жизни, на которую обернешься и поймешь: было хорошо.

Царапины на плечах ноют, а треснувшая кожица губ, стоит приоткрыть рот, резко болит. В голове слишком много всего и одновременно пусто. Сакура остывает окончательно, и это несет только дополнительные осложнения. Хочется отделаться от горячего сгустка стыда в горле, но не помогает даже холодная вода. Сакура смотрит присланный Ханаби рецепт и так и не запоминает, о чем он.

Роши усаживается у двери, чтобы мерзко и тонко мявкнуть. В унисон ему раздается сухая трель дверного звонка.

Ино влетает в прихожую с таким настроением, что Сакуре заранее становится не по себе.

— Привет! — хищно скалится она и обдает вышедшего из комнаты Мадару продирающим до мурашек взглядом. — Шизуне обещала не потеряться. Вот-вот будет!

— Поставлю чайник, — Мадара говорит это вместо приветствия, иронично и почти негрубо. Для человека, к которому много претензий, он невероятно спокоен.

Ино вежливо и резко наклоняет голову, будто благодаря, и ловко просачивается в комнату. Плотно закрыв дверь, она разворачивается на пятках и обнимает Сакуру так, как если бы они не виделись вечность. От нее приятно пахнет цветочным магазином — пыльцой, влажными листьями, чем-то неуловимо густым и сырым.

Сакура прижимается лицом к ее плечу, не давая себе глубоко вдохнуть. Один глубокий вдох — глаза станут мокрыми. Мадара часто видит ее плачущей, но Ино… перед Ино хочется казаться стойкой. Она ведь держит спину прямо и даже не покачивается, хоть Сакура и почти повисает на ней на секунду.

— Сильно поругались? — Ино похлопывает по спине и вздыхает.

От звука выступают мурашки, а на глаза все-таки что-то наворачивается. Становится так безопасно, будто они снова вдвоем на солнечной кухне… не хватает только запаха лимонной цедры и солнечных зайчиков.

— Откуда ты знаешь? — отстранившаяся Сакура быстро смаргивает и заправляет волосы за уши.

Она, вскинув брови, смотрит недолго, но очень иронично. В груди нарастает давление, становится тесно.

— Потому что, — наклонившись в ее сторону, Ино покачивается, будто ловя баланс, — не верю, что ты с ним согласилась.

После рабочего дня она кажется уставшей, но это никак не мешает ей иронично улыбаться. На кухне негромко открывается окно. По телу снова бегут мурашки. Сакура знает, что, когда они выйдут на кухню, там окажется холодно и будет пахнуть сигаретным дымом.

Не выдержавшая паузы Ино заглядывает в лицо:

— В этот раз он тебя ни за что не схватил?

Дрогнувшая нотка в голосе подруги заставляет Сакуру присмотреться. Ткань голубого объемного свитера мерцает на свету. Зачесавшая блестящие волосы назад Ино должна смотреть с тревогой или с ожиданием, но она смотрит льдинками. Она не готова сделать из этого шутку и улыбнуться.

— Нет, не схватил, — Сакура отвечает, не сдержав усталого вздоха. — Это я на него накричала.

Чтобы справиться с воспоминаниями, от которых мерзко, она облизывает ноющий уголок губ. Одна боль закрывает другую. Хотя бы так.

Так и замершая посреди комнаты Ино приподнимает светлые брови, иронично ахает в потолок, запрокинув острый подбородок.

Пока она не разразилась обличающей речью, с которой сложно будет не согласиться, Сакура добавляет:

— Я почти сказала, что жалею, что люблю его. И что… и что хотела бы в соулмейты его друга. Мне было так обидно, так противно… я дышала с трудом… и, знаешь, как обидно, что он прав? Я хотела сделать ему больно.

Признаться в этом то же самое, как и признаться в человечности. С негативной коннотацией. Но Ино, которая смотрит жутко, с легкостью поддержит желание ответить насилием, вспыхнет и окажется жестокой, должна понять?

— Он не сделал ничего, — она обнимает так, будто не выглядела только что ледяной изнутри, — чтобы помочь. Ты его соулмейтка, ты была в опасности, о, кстати, из-за кого? Что он сделал? Научил тебя защищаться? Хотя бы немного? Нет, он тебя запер. А сейчас снова. Ты расцеловать его должна за это? Кстати, я пропустила момент: вы теперь…

— Да, мы теперь, — перебивает Сакура, которой не хочется вспоминать то доверие, почувствованное в розовом рассвете. — Но лучше не стало. Так он… я будто стала еще слабее. Я, знаешь, я столько раз задыхалась за два дня… я не знаю, что мне с этим делать. Я думала, что страх пройдет. Он не проходит. Я каждый раз попадаю в одно и то же место… всегда холодно, страшно, я одна, а пахнет кровью. Ка-аждый раз!

Заикнувшаяся и тут же из-за этого вспыхнувшая Сакура встряхивает головой. Движение помогает волосам всколыхнуться и на пару секунд закрыть ими лицо. Когда пальцы Ино, холодные тонкие и с острыми ногтями, бережно разводят пряди и заправляют их за уши, Сакура уже успевает сморгнуть слезы.

— Я это так часто говорю, но ничего не меняется. Я все еще там, — сдавленным шепотом, потому что теснота в горле вот-вот превратится в судорогу, говорит Сакура. — Я такая… такая… как ты справилась?

От Ино все так же пахнет цветочным магазином. Сакура позволяет себе уткнуться в мягкую ткань свитера и вдохнуть поглубже.

— Объяснить сложно… Но у меня есть в этом опыт. Я по-разному жила, с разным справлялась. А у тебя даже полгода не прошло, — с приятной настойчивостью заявляет Ино. — И началось все не с восхищения культурой, достижениями, возможностями!.. Сначала нападение, а потом соулмейт с загонами. Не требуй от себя столько. Ты уже со многим справляешься. А если… если будет слишком сложно… Есть люди, умеющие помогать в такой ситуации! Не знаю, как человек отнесется к твоей истории… но можно описать ситуацию и без подробностей! Хорошо? Что думаешь? Ты не одна! Мы справимся.

Теснота в горле становится выносимее. Выдохнув в голубую пушистую ткань, Сакура выпрямляется и отрывисто кивает. Тут же утершая ей мокрые ресницы подруга улыбается хитро и с предвкушением.

— Не тот момент, да, но ты все-таки поговорила с ним! Как тобой не гордиться? Расскажешь, как прошло? Если хочешь, — толкнувшая бедром Ино вгоняет Сакуру в состояние пустоты.

Весь день, каждое брошенное слово, любой взгляд делают то решение бессмысленным и напрасным. Так-то все исправить можно? Но Сакура слишком устает, чтобы об этом говорить.

Ино не настаивает. Она со вздохом утягивает ее на край кровати и, приобняв за плечи, вздыхает. От этого жеста, простого, но такого комфортного, теснота в груди сдувается.

— Он сказал, что я смогу летать. Волосы только отрастут… просто мне нужно будет его предупредить. Он хотел исправить то, что… у нас всегда, ну, случалось. Я сказала — случайно вышло! — что он меня любит. Ты представляешь, он согласился… он умеет менять тему, но не стал. Как можно было не поверить? — Сакура опускает голову Ино на плечо. — Как думаешь, Мадара мог бы… мог бы говорить это, чтобы я не ушла сейчас?

Мысли об этом похожи на горячий чай. Станет теплее, но так легко обжечься. Но с кем еще затронуть, если не с Ино? Шизуне все-таки опаздывает…

Ранка между губ ноет сама по себе — это ослабленное жжение, которое перетягивает на себя внимание. Отвлечься можно, боль есть боль, а какая разница? Сакура знает, что подозревает, и решает не закапывать это хотя бы с Ино. Ей можно доверять.

— Да, — соглашается она, и сердце Сакуры беззвучно проваливается в пустоту. — Тем более, перед таким событием. Очень выгодно. Но ты же не просто так ему поверила?

Чтобы потрясти головой, нужно приподнять ее, поэтому Сакура только согласно вздыхает. Ино тут же похлопывает ее по спине и собирается что-то добавить, как звенит дверной звонок.

Ино, прищелкнувшая пальцами, мгновенно встает и с все той же хитрой и холодной усмешкой. С торжествующим возгласом она выходит в прихожую:

— Шизуне, неужели ты пришла вовремя?

— Ого-о-о!.. Я и не знал, что у вас гости… — знакомый голос звучит растерянно.

И без того собравшаяся выйти и встретить подругу Сакура вылетает в коридор с удвоенной скоростью.

Оказаться прослойкой между Ино, попятившейся в сторону кухни, и Хаширамой достаточно забавно. Особенно если он смотрит на Ино с откровенным благоговением во взгляде. На его фоне Ино кажется маленькой, но совсем не хрупкой. Наоборот, удивительно стойкой. Даже на букет цветов, которые Хаширама прижимает рукой к груди, смотрит с насмешливо приподнятыми бровями. Так, будто это к ней заглянул непрошенный гость.

— Ты невовремя, — лениво сообщает Мадара, появившийся в дверном проеме и заблокировавший проход на кухню.

Ино, повернув голову, смотрит на Сакуру непонимающе. Приподнимает брови еще выше. Тут нужно объяснить, но она и сама не уверена, что понимает. Поэтому дергает плечами и старательно игнорирует, как Мадара смотрит на нее. Сложно выдерживать его исчезнувшую мимику и одновременно горящий и выжидающий взгляд. Что он надеется увидеть?

— Уже понял, — Хаширама кивает, и с его шапки энергично слетают несколько снежных крупинок. — Здравствуйте, мне жаль, что я вторгся без приглашения… Сакура, это тебе! Рад, что вы стали встречаться! Он же тебя не обижает? Если обидит, говори мне. Я научу, как с девушками обращаться.

Холодный, но пахнущий приятно букет оседает в руках Сакуры. Он небольшой, но в хрусткой бумаге и слегка присыпанный сверху снежными блестками.

Подумавшая, что его лучше убрать на кухню Сакура поворачивается для маневра: дать Ино выйти вперед, а самой сбежать. Мадара смотрит на цветы в ее руках так, будто хочет их выкинуть. Случайно пойманный взгляд кажется Сакуре слишком ярким. Она тут же отводит его — смотрит на подругу. Та непохоже, что испытывает какую-нибудь неловкость.

— Если бы ты когда-нибудь это приглашение спрашивал, — скучно замечает Мадара. — Тебе пора.

Румяный, в большой зеленой куртке, с объемной шапкой (наверняка под ней аккуратный пучок), Хаширама слегка морщится, но делает вид, что не расслышал. Он сдергивает шапку, демонстрируя — пучок есть, и расстегивает куртку.

— Меня зовут Сенджу Хаширама, — представляется он, обаятельно и открыто улыбаясь. Выбившиеся кофейные пряди волос красиво ложатся, обрамляя лицо.

Коситься на Мадару не лучшая идея: он, так и не закрывший дверь, издает странный звук — что-то среднее между фырком и выдохом. А Хаширама протягивает ладонь Ино с такой лучезарной улыбкой, что ему невозможно отказать.

Подруга видна в профиль, чуть наклонившая голову. Улыбается она с тонкой и снисходительной насмешкой, острой, как снежинки. Сложно мельком не задуматься: а сколько из встречающихся людей протягивали ей руку с таким восхищением в глазах? Наверное, Ино привыкает к этому. Учится отвечать на такое восхищение таким выражением лица.

А как Хаширама реагирует на отказы?..

Но случай не складывается. Ино, то ли делая так всегда, то ли создавая для Хаширамы исключение, плавным жестом зачесывает светлые сияющие волосы, чтобы они струились золотом, и протягивает руку.

— Ино, — представляется она кратко и пожимает самые кончики чужих пальцев.

Коситься на Мадару все еще неловко, но Сакура замечает его кривую улыбку.

Об ноги обтирается пушистый бок. Роши обвивает хвостом лодыжку и мявкает так жалобно, что Сакура впервые пробует взять его на руки. Кот устраивается пушистым и кудлатым комом на одной руке, пока в другой Сакура неловко держит букет.

Нет, так не пойдет. Балансировать сложнее, чем она думает. Да и все равно цветы нужно устроить в воде.

Решившая выбраться на кухню, несмотря на преграду в виде Мадары, она не сразу понимает, что в коридоре тихо.

Никто не спрашивает: «Ино, ты девушка Тобирамы?!»

Сакура оборачивается.

На смуглом лице Хаширамы, теплом, уверенном, таком добром, застывает неопределенное выражение. Так смотрят в пустоту, а Хаширама так смотрит Ино в глаза. Это не разочарование. От него не дышат тяжело и не краснеют. Хаширама краснеет так ярко, что это почти смешно.

Он протягивает вторую руку, почему-то дрожащую, и накрывает ей так и не отдернутые пальцы Ино. Делает отрывистый шаг, непохожий на те ловкие движения, которыми он просачивается в коридор.

В высоком и широкоплечем, уверенном в том, что можно ворваться к другу домой и взять за руку чужую гостью Хашираме проседает двигательный механизм.

Все это время смотревшая только на него Сакура наполняется нехорошим предчувствием. У Ино на радужке мерцают тающие льдинки. Влажный и оцепенелый взгляд, который сложно не понять. Она миниатюрная и выгодно светлая на фоне фигуры Хаширамы, и это могло бы помочь ей гордо выпрямиться и сверкнуть острой усмешкой. Сама Ино бывает пугающе снежной, а сейчас самое время.

Задрожавшая морщинка около уголка губ разглаживается, когда Ино с выдохом через рот покачивается. Щеки у нее белые. Хаширама, кажется, решает, что она падает. Потому что придерживает ее за локоть осторожно, как если бы пытался прикоснуться к горячему.

Мгновенно отступившая Ино отталкивает протянутые к ней руки. Хаширама так их не опускает, смотрит, растерянно приподняв брови.

Недовольно зевнувший во всю пасть Роши закидывает Сакуре на плечо когтистые лапы, за что хочется его тут же сбросить. Она, запутавшаяся в количестве сигналов и событий, растерянно оборачивается к Мадаре. Тот тоже не спешит оставить ироничное и ранящее замечание, только наблюдает за Ино и Хаширамой. Он явно понимает, что происходит.

Мадара смотрит на Сакуру прищуром, и когда их взгляды встречаются, он молча опускает веки и кивает головой в сторону кухни.

Не будь ситуация настолько странной, она бы еще подумала. Но Мадара точно разбирается, как реагировать. Просочившаяся мимо него Сакура хочет обернуться, но ее легко подталкивают в спину.

— Мы поставим чайник, — прорывает пузырь тишины соулмейт, со щелчком закрыв дверь.

Первое, что Сакура понимает — чайник уже кипит. Второе — это нехороший холодок от схожести.

— Личные разговоры лучше оставлять без свидетелей, — обогнувший ее Мадара говорит спокойно. — А если я правильно понял… теперь это личное.

Роши выворачивается из рук, и она не пытается его удержать. Какой он, все-таки, неблагодарный и когтистый…

Это происходит не с Сакурой, но свернувшегося в животе пульсирующего и колючего комка такое осознание не убирает. Обернуться на дверь, в этой квартире закрываемую редко, выходит само собой.

Как… как вообще…

— Он же брат Тобирамы… а она… как это теперь? — она спрашивает как обычно, ни на мгновение не подумавшая, что Мадара может не дать ответа.

Букет оттягивает руку. Сакура рассеяно кладет его на стол.

Это Ино считает соулмейта чем-то особенным. Если твое — бери. А Хаширама все время соулмейтку ищет, попутно отбивая у друга девушек. Это самая странная связь, которую можно только вообразить… Даже опасения Мадары насчет связи с Изуной не такие странные.

Обогревающий всех вокруг Хаширама и Ино, которая может полоснуть улыбкой? Сакура видит их с Тобирамой и думает, что они смотрятся очень правильно рядом. Даже если Ино с ним теплая.

Оказывается, что в задумчивости Сакура прокладывает тропинку босиком до подоконника.

Интересно, как чувствует себя Ино? Ей страшно? Может, она даже довольна? А если разочарована?

После прикосновения сама Сакура чувствует надежду. Она жмет чужую ладонь, а потом почти бежит за широко шагающим Мадарой, готовая поверить, что все у нее кончится хорошо. В конце концов, теперь у нее был соулмейт!

А Ино?

Будет ли активный и добивающийся своего Хаширама думать о ней как о своей соулмейтке? (Конечно, будет…)

Но почему без зова? Разве связь не должна была сложиться заранее? Неужели Ино ничего не чувствовала?

— Хаширама добивается своего, — с шорохом подходит Мадара, становясь рядом, но так, чтобы не давить присутствием. — Одного брата на другого… карьерный рост.

Чтобы усилить эффект он может добавить что-нибудь такое: Тобирама зайдет очень вовремя; Ино будто предчувствовала; теперь Хаширама потерян. Этого он не делает. Поводит подбородком, косо смотрит на Сакуру.

— Ино тоже добивается, — она обнимает себя руками и смотрит, как в окнах дома напротив мелькает жизнь во множестве ее проявлений.

Где-то она замечает движение, где-то колышутся шторы, а где-то открыта форточка, и около нее стоит маленькая фигура с характерно приподнятой рукой. Люди любят курить на кухнях. Глупое, если подумать, действие. Наверняка все они знают о вреде, но продолжают.

Хмыкнувший Мадара не отвечает. Молчание становится болезненным, и чтобы перекрыть ощущения, Сакура в который раз надавливает языком на ранку. Мысли мутнеют, не успевая оформиться.

Дверь на кухню открывается. Чуть дальше по коридору хлопает еще одна.

— Куда Сенджу рванул? — спрашивает Изуна, который входит и тут же оборачивается через плечо. — Его же без кофе не выпрешь…

Сакура не дослушивает — просачивается мимо него, чтобы выглянуть в коридор. Сразу понимает: теперь ее очередь придерживать Ино за плечи. Потому что она точно не в порядке. Это Ино-то будет стоять, как если бы ее заморозили? Она-то дрожит?

Подошедшая со спины Сакура настороженно трогает за локоть. Дернувшаяся и едва не споткнувшаяся Ино поворачивается лицом — с упавшими на лицо светлыми волосами и с зажатой руками нижней частью лица она пугает Сакуру до дрожи.

Это… это что, ей больно?

На объятия Ино отвечает не сразу, замирает в руках, как ветер, дрожащий, слегка колючий и холодный. Сакура гладит ее по спине, плечам, теплому затылку, по впитавшим запах цветочного магазина волосам — до чего дотягивается.

Нет, как такое представить? Это Ино, которая отмахивается от людей и легко руководит чем угодно? Та, самоуверенно набирающая Тобираме сообщение, чтобы ее забрал?

Разве она не должна быть счастлива: соулмейт — уже твое? Тем более, она же рассталась с Тобирамой. В чем проблема?

— Вот как это, — Ино невнятно бормочет, поудобнее устраиваясь в руках Сакуры. — Как ток, только приятно.

— Если приятно, то почему дрожишь? — тоже тихо спрашивает Сакура, нежно поправляя ей волосы. — Тебе плохо?

Ино мотает головой и шумно вдыхает. Выпрямляется, вздергивая подбородок, будто пробно улыбается — губы больше не дрожат.

— Больше нет, — и улыбается шире. — Просто неожиданно. Я… я не знала, что можно так, без зова…

Вот что действительно странно. Почему? Узнать не удается.

— Здравствуй, Ино, что за мелодрама? — встревает к ним в разговор Изуна.

Он наблюдает с кухни через тонкие стекла золотистых очков и выглядит как человек, которому нужно позлорадствовать. Посмотревшая на него с негодованием Сакура думает уже вмешаться и посмотреть, на какие чудеса способно волшебное слово «Хината»…

— Смеешься? — сладко спрашивает Ино и отточенным жестом поправляет волосы. — Я знаю четырех девушек нашего возраста. Обычно связь созревает, пока мы еще…

— Звучит как угроза, — беззаботно перебивает ее Изуна, засовывая руки в карманы домашних широких штанов.

Придержать Ино за локоть не выходит. К Изуне присоединяется Мадара — вторым заинтересованным планом. И Сакура вдруг осознает кое-что, прекратив следить за диалогом.

Если у Ино теперь есть связь и соулмейт, то, скорее всего, она будет чувствовать боль Хаширамы. Мадара «ушел» с работы, а Хаширама? Они были вместе, но, вдруг, Хаширама попробует что-нибудь такое же опасное? Представив, как Ино, чтобы проучить соулмейта, проводит воскресенье на небе, Сакура содрогается.

— …нет? Изуна, а откуда соулмейтки Мадары и Шисуи? — Ино прищелкивает пальцами и приподнимает указательный, чем отвлекает Сакуру.

Спорная идея — посмотреть на соулмейта. Но Сакура не жалеет. Опершись об дверной косяк плечом, он складывает руки на груди и наблюдает так, будто брат и Ино его развлекают.

Изуну это точно не развлекает: его беззаботный вид претерпевает изменения — глаза сужаются, а улыбка становится шире, но не дружелюбнее. Прозрачные линзы делают взгляд пронзительней, а тонкая оправа опасно мерцает желтым металлом на свету. Когда он так выглядит, Сакура предпочитает держаться подальше…

— Хочешь, посчитаем вероятность, что у тебя будет наша знакомая? — Ино обнимает Сакуру за плечи и устраивается к ней щекой к щеке. — О, тебе очень повезет! Мы всегда поможем. У Мадары есть опыт, а Сакура прекрасно справляется. Советую задуматься.

Вообще-то вероятность подсчитать очень сложно. Сакура, которая изучает теорию вероятностей всего лишь случайно прочитанной главой учебника, пытается прикинуть… Нет, определенно стоит читать с начала.

Изуна за это не цепляется. Губы у него дергаются, но улыбка не исчезает. Он пожимает плечом, отклоняет корпус назад и полу-оборачивается на Мадару. Неприятно усмехается.

— Да-а, опыта у него на двоих хватит. Спасибо за беспокойство, Ино.

Ино вежливо кивает.

О ноги Сакуры обтирается пушистый бок, и она отвлекается, не заметив, как реагирует Изуна. Роши требовательно мявкает и садится рядом, смотрит в глаза.

— Не сваришь кофе? — в напряженный момент вмешивается Мадара и подходит к Изуне поближе. — Ино, кофе, если не ошибаюсь? А еще кота покорми.

— Да, пожалуйста, — соглашается она и улыбается Изуне еще раз, видимо, помня, кто в этом доме готовит кофе. — Сакура?

— На ночь вредно, — с безукоризненной вежливостью Изуна вытаскивает руки из карманов. — Но тебе лишним не будет. Алкоголя, — разводит руками, — нет.

У Мадары лицо становится неприятно бесстрастным, а Изуна содрогается, как от толчка. Даже очки бликуют.

— От твоего кофе, — делает акцент Ино, — точно ничего не будет.

Сакура не уверена, как именно нужно толкнуть, поэтому просто мягко щипает за плечо.

Как иногда легко почувствовать себя Мадарой…

На кухне Изуна хочет отыграться, но — к удивлению Сакуры — Мадара смотрит на него тяжело и предлагает выбирать из шуток действительно смешные. Братья скрещивают взгляды.

Изуна младше и слегка ниже, но преимущества Мадаре этот факт не дает. Две фигуры, опасно замершие и отбрасывающие длинные тени под желтым светом, поднимают напряжение до мурашек. Побеждает, в итоге, все-таки Мадара — Изуна неохотно подается назад, к плите, и фыркает. Даже находит для букета пустую банку с откидной пористой коричневой крышкой.

Удовлетворенный победой Мадара неспешно заваривает чай. Братья, устроившиеся бок о бок около столешницы, перекидываются чем-то едва слышным и достаточно агрессивным. Потому что соулмейт ставит чайник на место и поворачивает голову, выглядя в профиль очень по-драконьи.

У Ино пропадает настроение, от которого Сакуре хотелось поежиться. Хотя бы одна из двух конфликтных угроз нейтрализуется полностью. Но Мадара, похоже, не даст Изуне развернуться во всю мощь характера. Возможно, вторая угроза нейтрализуется тоже. Хотя бы временно.

Несмотря на приобретенное спокойствие, Ино наводит видом рассеянной задумчивости на подозрения. Так как они устраиваются на подоконнике тоже бок к боку, Сакура видит только профиль. И в профиль у Ино, щурящей глаз и наблюдающей за игрой теней на полу, становится заметен тот расчет, которого ждешь от Мадары.

Пары кофейного запаха окутывают комнату, но не делают ее уютнее. Горечь, даже если и теплая и ароматная, раздражает слизистую. Кашлянувшая Сакура сглатывает.

Соулмейт поворачивается. И вовремя избежать столкновения не получается — Сакура засматривается на его напряженную широкую спину со смутным сосущим ощущением в животе. Хочется не заметить чужой оценивающий взгляд. Не решила ли сбежать через окно? Не планирует ли соединить силы с Ино и устроить новый скандал?

Его хватает на попытку улыбнуться — слабая судорога губ. Как жжет. Щеки кажутся раскаленными. Но она не хочет отворачиваться.

Многого, на самом деле, не хочется. Продолжения скандала, например, и быть усталой и слабой.

Давно кончившийся заряд напоминает о себе, когда Сакура смотрит соулмейту в глаза и видит на его лице тени. Может, кофе на ночь и вредно, но от него хотя бы появится подобие бодрости. Горький вкус подчеркнет происходящее лучше запаха.

Когда в квартиру снова звонят, Ино оживает. Шизуне приходит с опозданием на семь минут — о чем Ино не стесняется провозгласить — и не одна.

Мадара с Шисуи здороваются сквозь зубы. От кудрявого и дружелюбного соулмейта Шизуне исходит плотная волна неприязни. Оба не демонстрируют ее явно, но соулмейт интересуется неоднозначным тоном, как Шисуи добрался.

Шисуи забирает у Шизуне куртку, чтобы повесить ее, и расстегивает свою, небрежно добавляет что-то о долгожданной семейной встрече.

Сакура и Ино переглядываются. Шизуне, приложившая ладонь к нижней части лица, молча закрывает глаза и качает головой. Вид у нее такой, будто ей не повредит поесть, поспать и не думать о парикмахерах и волнениях.

— Люди, — шепотом говорит Ино.

Люди, кивает Сакура.

Шизуне едва заметно пожимает плечами и просачивается между Учихами. Сначала теплый запах и деликатное прикосновение получает Сакура, а потом и Ино. Уже втроем они кучкуются на кухне, где стоит подавляющий все запахи, кроме себя, кофе.

Роши, недавно вертевшийся в ногах, с хрустом подъедает корм из маленькой черной миски. Если приход Ино он предугадывает, то на Шизуне, видимо, его кошачья предсказательная железа не срабатывает.

— Привет, Шизуне, — отстранившийся от плиты Изуна улыбается добродушно. — Не замерзла?

— Привет, Изуна. Пока нет, но ночь обещают холодной, — размеренно и легко отвечает ему Шизуне. — М-м, кофе… А чая нет?

— Есть, конечно. Мадара бы нас без чая не оставил, — с тонкой насмешкой говорит. Изуна и кивает на стоящий рядом с плитой запотевший изнутри чайничек.

В нем томится янтарная вода и тонкий темный слой листьев на дне.

— Какой он с ней вежливый, — шепчет с возмущением Ино, ткнувшись Сакуре в висок лбом, и приобнимает. — Ты посмотри на него!..

Явно замечающий это перешептывание Изуна улыбается Ино, поправив очки прикосновением пальца.

У Сакуры есть идеи, почему он с ней вежлив. Например, Шизуне не собирается с ним спорить или неприятно шутить… Во всяком случае, пока. Что она знает о том, какими могут быть подруги в гневе, если только сегодня узнает многое о себе?

Повернувшаяся к ним Шизуне смотрит на Сакуру, потом Ино так внимательно, что проступают мурашки. Цепкие черные глаза ее не подводят, она замечает: не все в порядке.

Она подкатывает широкие рукава свитера, из-под которых торчат белые рукава рубашки, приподнимает кисти рук и брови одноврменно. Получается это у нее изящно. Завороженная этим Сакура пропускает возможность ответить: я так сильно скандалила, мне так из-за этого неприятно.

— Я соулмейта нашла, — признается Ино шепотом и наклоняется в сторону Шизуне. — Потом расскажу, ладно?

Шизуне смотрит на Изуну, потом на Ино. Неуверенно приоткрывает рот. Снова смотрит на Изуну…

— Нет, не он, — Ино возмущенно пихает ее локтем, — ты не поверишь! Брат Тобирамы.

Мадара, заходя на кухню, говорит что-то, что вызывает у Шисуи неприятный смешок. До этого почти не видевшая Шисуи таким Сакура отвлекается от подруг. Соулмейт Шизуне легко щурящий левый глаз и удерживающий на лице остро-дружелюбную улыбку, кажется незнакомым.

Хотя, что она о нем знает?

Изуна передает чашку с кофе Ино через Сакуру, а потом и ей самой. Ждущая, что через нее передадут и чашку Шизуне, Сакура с удивлением смотрит, как это делает Шисуи. Ему ради этого приходится обойти стол.

Поблагодарившая его соулмейтка смотрит исключительно насквозь, а в ее тоне проскальзывает что-то неосязаемое, но очень прохладное. Сакура привыкает к температуре пола, но сейчас кажется, что он подмерзает прямо под ступнями.

Шисуи из-за этого застывает на мгновение, чтобы медленно и сдержанно выдохнуть через нос. Он поддергивает рукава большого зеленого свитера, чтобы они собрались складками на локтях, и скрещивает руки на груди. Взъерошенные после шапки волосы он даже не приглаживает — они так и пушатся… По его напряженному лицу Сакура считывает: он тоже на пределе.

— Вообще-то, — прокашливается Ино и смело смотрит через всю комнату на Мадару, — мы тут ради обсуждения.

Нет, этот взгляд не узнать сложно. Подруга собирается получить все, что захочет. Мадара наклоняет голову, внимательно прищуривается со снисходительной усмешкой. Да, он не выглядит полным бодрости, но, похоже, стоит кому-то на него напасть — и Мадара стряхивает с себя прошедший день и держит удар.

— Рад, что ты вспомнила, — он складывает руки на груди. — Я не совсем понимаю, что знание тебе даст…

Чтобы быть рядом, но не между, Сакура устраивается на подоконнике. Там можно поджать ноги к груди и наблюдать в безопасности. Рядом с ней садится Шизуне, свешивая ноги.

Она в этот раз закутана в несколько однотонных слоев теплой одежды: широкий свитер, под ним светлая рубашка, не заправленная в штаны и торчащая уголками, прямые и свободные брюки. Из-под штанин торчат маленькие ступни в ярко-желтых носках. Вот у кого не будет мурашек от заледеневшего пола… Рядом с бедром Шизуне ставит серую чашку, к боку которой прикладывает ладонь.

Если Сакура с Шизуне предпочитают подоконник, то Ино не боится быть в центре внимания — она предпочитает стул. Скрестить ноги и смотреть на Мадару, подняв острый подбородок, у нее получается чудесно. Только Мадара — Сакура уверена — от этого совсем не теряется.

— Раз ты и Тобирама за нас уже все решили, — Ино разводит руками. — Мы хотя бы… о, знать, что за план, например?..

Выслушавший ее Мадара наклоняет голову. У него птичий прищур, от которого по рукам и ногам бегут мурашки. Растирая шершавые предплечья, Сакура решает: в следующий раз попробует надеть носки. Если и с ними будет так температурно непредсказуемо…

Мадара замирает напротив, так, чтобы между ним и Ино был стол. Неподалеку от него останавливается Шисуи, прислонившись спиной к рабочей столешнице, смотрит оценивающе. Изуна прикрывает собой холодильник и собирается наслаждаться общением. Так получается, что Ино оказывается в треугольнике… в повисшей тишине это отчетливо ощутимо.

Подумав о несправедливости, Сакура сползает с подоконника, чтобы встать рядом с подругой и погладить ее по плечу. Стула и чашки с кофе, дымящейся и нетронутой, для полноценного барьера не хватит. Тут же запрокинувшая голову Ино улыбается самоуверенно.

— Вы, может быть, нас задвинули, — добавляет Шизуне, которая с подоконника не встает. — Но Ино права. Что вы вообще собираетесь делать? И почему вы, — ее тон становится мягче и бархатней, — думаете, что с вами, — она снова акцентирует, — мы будем в опасности?

У Шисуи дергается кадык. Неизвестно, куда смотрит Шизуне, но ее соулмейт точно смотрит на нее и не мигает.

— Я для тебя не авторитет, — он опускает подбородок и ставит ударение на каждом слове, используя такой же низкий тон, — но уточни у Мадары: что такое человеческий фактор и стечение обстоятельств!

И это Шисуи с Шизуне, которые предпочитают обращаться друг с другом очень тактично и заботливо? Ну, да, именно так, Шисуи по-другому это и не обосновывает.

Изуна покашливает в кулак, демонстративно смотря в пол. Шисуи кидает на него опасный острый взгляд.

— Все просто. Заходим в гости и проводим беседу, — Мадара делает небрежный жест кистью, но смотрит не на Шизуне или на Ино. На Сакуру. — Я сказал Шисуи, а Тобирама… пропустим эту часть. Вот и всё. У нас действительно прекрасный кофе — бариста все-таки член семьи. Но собираться ради кофе Изуны после рабочего дня…

Все в Сакуре разогревается. Для соулмейта это момент насмешки. Но не для них! Усталость становится менее заметной, как пенка с кофе, если на нее подуть. Ладони болят, но Сакура все равно сжимает кулаки.

Хватит иронии, сарказма и болезненных выпадов на сегодня. Даже если очень хочется. Хватит быть похожей. Она облизывается, ощущая привкус крови. Треснувшая кожица снова расходится. Ноющая и усиливающаяся боль слегка остужает голову. Заметив, что Мадара не отводит взгляда, Сакура быстро моргает и пытается найти что-нибудь, стоящее внимания. Например, то, как у Изуны торчит вихор прямо на виске…

— Беседу? — Ино уточняет с горловым смешком, запрокинув голову еще выше, и говорит в потолок. — Серьезно? Это все?

— Нет. Но остальное тебе лучше спросить у Тобирамы, — отвечает ей Мадара с неприятной усмешкой.

Чувствуя, как плечи подруги напрягаются, Сакура аккуратно поглаживает Ино. Под руками приятно шуршит шерстяная ткань, и сосредоточение на этом ощущении помогает ей отвлечься от собственных мыслей.

— В каком смысле беседа? — Шизуне выплывает с другой стороны стула Ино.

Несмотря на характерную тактичность, сейчас подруга демонстрирует, насколько может быть ощущение обманчивым.

Переглянувшийся с Мадарой Шисуи морщит нос. На секунду Сакура замечает в чертах соулмейта подруги ту семейную жестокость, которая легко укрывается за красивыми лицами.

— В переносном, — Шисуи отвечает терпеливо, как если бы еще не обсуждал это с соулмейткой.

Хочется поморщиться, закатить глаза, как Изуна, и вздохнуть одновременно. Можно подумать, это тот ответ, который поможет успокоиться! У Сакуры нет надежд, но Шисуи мог бы… сгладить ситуацию, как часто делает Шизуне, например?

— Мы собрались после тяжелого трудового дня, — с чувством артикулирует Ино и вежливо кивает Изуне, — чтобы еще и…

— Вы пришли, чтобы кого-то обвинить. Ну, и чтобы найти соулмейта, — прерывает ее Мадара, прекративший быть вежливым, но не спокойным. — Ты можешь злиться, но ситуация не изменится, — и взгляд стрелой проходит сквозь Сакуру. — Ино, столько прожила с людьми, но не усвоила: не всегда получаешь то, что хочешь. Странно.

До этого у Сакуры складывается впечатление, что Мадара не воспринимает их всерьез. Он и соглашается только для того чтобы она не имела дополнительной причины для злости. Но, похоже, она ошибается либо Ино все-таки добивается своего… Если Мадара повторяет практически теми же словами, что говорит Сакуре, то можно поставить на второе. Либо, если он тоже устает, но не хочет этого показывать, все же первое…

— Я прожила с людьми достаточно, — подавшаяся вперед Ино дергает головой, — чтобы в них разбираться. Чтобы от них защищаться — тоже.

Гулко вздохнувшая Шизуне придерживает ее за плечо. Так усердно, что костяшки пальцев светлеют, ткань свитера собирается в складки, а Ино дергает левой стороной тела, пытаясь освободиться.

— Не расскажешь, как лишилась волос? — приподнявший брови Мадара не выглядит впечатленным

Вдох становится тяжелым. В груди стреляет множество крохотных искр, как брызг от масла…

Как можно говорить такое, зная, что произошло?

— Так я виновата, что на меня напали? — Ино становится настолько выразительной, что не нужно видеть ее лица, чтобы узнать ядовитое предупреждение.

Нужно вдохнуть поглубже, чтобы массив воздуха вытеснил из легких горячее и взрывное.

Жуткий лязг, темнота и визгливый смех — вот что она вынуждена вспоминать, потому что не может защититься. Но разве она в этом виновата? Или Ино? Кто из них выбирает быть… нет, неужели… Сакура углубляет вдох, потому что не может справиться с мыслью: соулмейт обвиняет тех, кому сделали больно, а не тех, кто сделал больно.

Она снова надавливает на ранку на губе. Посмотревший поверх головы Ино Мадара выискивает что-то на ее ставшим горячим лице, как с подсказкой упирается взглядом ей в губы, потом в глаза. Опустившая голову, чтобы посмотреть на плечо Ино, Сакура не может выдохнуть от обиды.

— Нет, но как ты защитилась? — Мадара предлагает Ино поделиться. — Ты можешь за себя постоять, так? Многолетний опыт есть? Часто имела дело с нападениями? Я имею в виду настоящие. Ты, несколько громил, ограниченное пространство. Часто? Нет? Я часто. Поверь мне, на одном самомнении не выберешься.

Снова потрескивает и стреляет. Тело действует быстрее разума — Сакура, вспыхнув, вздергивает подбородок. Нападение на Ино задевает ее слишком сильно. Может, потому, что и это Мадара уже ей говорил. Даже если не так жестоко.

У соулмейта, которого она видит до мельчайших подробностей, небрежно приподняты брови. Он держит руки в карманах штанов и больше не выглядит усталым. Соулмейт говорит не с ней, но будто отвечает на ее невысказанные и только что придуманные аргументы.

— Ну, несколько громил будут на моей стороне, — с легкостью находится Ино, чем сразу вызывает у Шизуне смешок.

К сожалению, это не тот аргумент…

— Ино, твой опыт — не общий, а частный, — Шисуи, до этого следящий за тем, как идет разговор, все-таки вмешивается. — Бери ответственность за себя. У Шизуне и Сакуры такого опыта нет. Не подначивай. Не надо тащить за собой. Это неприятно и для тебя, и для меня, но Мадара прав, — он чуть наклоняет голову в сторону старшего.

В его тоне нет остроты или насмешки, а сам соулмейт Шизуне не производит такого же впечатления, как Мадара. Нет опасных взглядов, нет ощущения давления, нет и ощущения, что он может напасть. Около его ног трется уже поевший Роши, и Шисуи еще пару минут назад косится на него с умилением.

Сакура не считает Шисуи похожим на Мадару. Но общее у них все-таки есть. Оба легко вскрывают то, что люди предпочли бы не слышать, и говорят об этом прямо. Разница в том, что Шисуи не использует это как брешь для насмешки.

— Шисуи занимался с нами. Потом ушел, но навык запылился, а не исчез, — Изуна, который до этого выглядит довольным и наблюдающим, становится серьезнее. — Он прав. Прекрасно, что вы не хотите быть дамами в беде…

— Выражение дамы в беде, — Ино ловко заполняет повисшую паузу иронией, — спасибо за сравнение, Изуна, не к месту.

Слов нет, насколько Сакура ей сейчас гордится. Потому что очевидно, что из такой ловушки вывернуться сложно. Но Ино, которая берет голос и несет его с энтузиазмом, справляется прекрасно.

Конечно, это никак не убедит в полезности предложения взять их с собой… Но как приятно, как же приятно понимать, что Изуна наталкивается на кого-то, кто умеет ему отвечать! Отвечая Изуне, Ино отвечает и Мадаре.

Вот, кстати, кто берет паузу. Из-под ресниц Сакура рассматривает соулмейта, видя, как тот углубляет дыхание. Предчувствие нехорошее…

Шисуи приподнимает лицо к потолку, чтобы вздохнуть.

— Спасибо за заботу, — серьезно сообщает Шизуне, перебив только открывшего рот соулмейта, — но ее чересчур, Изуна. Не будем сходить с темы. Действительно, только навестить, поговорить и — если что — избить? Это ваша стратегия? Мы это и сами можем, дайте полгода. И волосы отрастут, и через бедро научимся перекидывать. Я думала, что вы… что…

Сакура кивает, демонстративно смотря Мадаре в лицо. Тот практически не реагирует, только взгляд становится пронзительней.

Так и не начавший Шисуи устало покачивает головой, снова подняв лицо к потолку.

— Без обид, Шизуне, — Изуна, приподняв ладони, лениво ими разводит, — но начистоту: свойства волос, сталкерство, нападения, попытка убийства, — его голос выделяет последнее ледяным тоном. — Это что, совпадения?

— Только не снова… — иронично тянет Ино. И с ней сложно не согласиться — только не сно-ова!

— От кого-то они узнают, — соглашается с ним вдруг Шизуне, — но не от нас. Это просто глупо!

Справиться с эмоциями сложно. Сакура и не пытается: нагнувшись в сторону Шизуне, поглаживает ее по плечу, как раньше это делала с Ино.

— Вот именно! — добавляет она, чтобы посмотреть на Изуну возмущенно. — Кто, думаешь, из нас это делает? Ино? Они нападают на меня, но я тогда ее еще не знала! Шизуне? На нее нападают дважды! Я? Но на Шизуне нападают, когда мы еще не знакомы! Сколько раз повторять?

Поймавший ее взгляд Мадара смотрит откровенно и пронзительно, так, что кожу покалывает. Вскинувшая подбородок Сакура приподнимает руки Изуны же ленивым и показательным жестом. Приподнимает брови. Прищур соулмейта удовлетворяет: Мадара принимает это за выпад.

— Это необязательно… — Шисуи говорит это на шумном выдохе, но успевает.

— Нет-нет, нет! — выступает Изуна и плавно оттекает от холодильника, прикрывая двоюродного брата плечом. — Еще раз начистоту… — оборачивается на Шисуи. — Твою Шизуне я ни в чем не подозреваю. Так, заранее, так что не пинайся.

— Вот еще не хватало, — иронично поддевает Шизуне и приобнимает Ино за плечи, коснувшись руки Сакуры своей. — А кого подозреваешь?

— Да, действительно, — фыркает Ино.

До этого молчавший, но ловко подстроивший вектор беседы Мадара с такой же иронией поднимает брови. Несмотря на это Сакура все равно опознает: напряженная челюсть, готовность усмехнуться или оскалиться, выжидающий оценивающий взгляд. Его врасплох не застать.

Самое обидное — она знает, что дальше скажет Изуна. Ведь Мадара уже это говорил.

— О, ну, давай, — Ино выпрямляется, чтобы откинуться на спинку стула с гордо поднятым подбородком. — Обвини во всем меня…

Как она вообще может к этому так спокойно относиться?

— Обвинять я не могу, Ино. Это просто гипотеза… — младший из Учих дипломатично наклоняет голову в сторону Ино. — Только гипотеза. Доказательств у меня нет…

Если Сакура что-то и понимает в общении с ним, то вот такие мягкие моменты — подготовка к чему-нибудь раздражающему.

— Эту часть можно пропустить, — раздраженно подает голос Шисуи, который не соглашается стоять сзади и молчать. — Мы все знаем, кого ты тут подозреваешь. Давайте к сути.

Громкий мряв, изданный Роши, будто поддерживает сказанное. Изуна смотрит на него недоверчиво и почти обиженно.

— Без обид, это все еще гипотеза, — он скрещивает руки на груди и сбить себя с темы не дает даже Роши. — Ино, ты тут давно, но взлететь могла. Узнать, что кто-то спускается, как-то проследить — ну, как-то вы там же общаетесь? Ты же тратишь свои волосы на… на документы, так? Но жить проще на сто процентов ведь не стало. Для жизни многое нужно. А если есть такой старт-ап… Можно воспользоваться и потом просто больше всех возмущаться, — последнюю фразу сообщает с улыбкой.

От Шизуне слышится: «Ками-сама, он серьезно… Не надоело?» — и Сакура с ней согласна. Даже Шисуи, который слушает это со сдвинутыми к переносице бровями, закатывает глаза. В нейтралитете удачно обосновывается Мадара, наблюдающий почти со скукой.

Сама Сакура не знает, как можно в такой ситуации скучать! Даже слов нет, чтобы выказать всю бездну возмущения, которая образовывается в голове…

— Не стесняйся, — Ино фыркает, — что-нибудь еще начистоту? «Как-то» — твоя логическая цепочка! Если бы я навестила остальных, об этом знали бы все. На небо мало кто возвращается! О, я знаю, что для нас волосы! Может, у вас в порядке вещей… а, нет, почему «может»? У вас нормально нажиться на чьей-нибудь слабости! Не у нас!

Внезапно Шисуи замирает с таким выражением лица, которое бывает иногда у его старшего двоюродного брата. Так смотрят в пустоту, от навалившейся усталости и когда накатывает внезапная мысль.

Только переплавившая возмущение в слова Сакура теряет их, наблюдая, как у Шисуи сходятся брови на переносице.

Он что-то… придумал?

Лучше бы ему придумать что-нибудь, не обвиняющее Ино.

— Если я не прав, — Изуна тщательно контролирует громкость голоса и не повышает его ни на тон, — все пройдет, как и запланировано. Я принесу извинения и буду до конца жизни стыдиться.

— Отличный план! — Ино с хлопком складывает ладони. — Но подыгрывать не стану. Знаешь, меня обвинить проще всего!..

Фигура Шисуи покачивается, когда он поворачивается к Мадаре. Братья недолго смотрят друг на друга с одинаково непроницаемыми лицами. Сакура в каком-то смысле их понимает — что-то царапает внимание и ей.

— Необязательно девушка… — медленно, поэтому отчетливо и пугающе замечает Шисуи.

Температура понижается. Сакура чувствует, какой ошибкой было не надеть носки — ступни леденеют. Два слова — и всколыхивается целое море из обрывочных мыслей.

Мадара вынимает руки из карманов, чтобы сложить их на груди.

— Со-ул-мейт… — из его голоса исчезает и насмешка, и ирония, он становится серьезным. — Соулмейт. Как ты, говоришь, зовут твою подругу? Соулмейт тоже мог… или не соулмейт.

Замершая Ино подается вперед, чтобы опереться ладонями о край стола, и чудом не задевает чашку.

— Ками-сама… — шепчет Шизуне, и когда Сакура смотрит на ее профиль, та прикусывает губу. — Это… это вообще-то… имеет смысл?

В этот раз Шисуи смотрит на нее с нескрываемой тревогой и не удерживается на противоположной стороне — медленно, но решительно подходит.

Все-таки, им есть, чему поучиться у них, думает Сакура с горечью, имея в виду и себя. Приобнявшая соулмейта Шизуне опирается лбом об его грудь и изнеможденно закрывает глаза.

— Что значит «не соулмейт»? — Ино наклоняет голову и покачивается, как и Сакура, на передних ножках стола.

Вообще-то это многое значит. И смысл есть. Потому что сложно поверить, что кто-то с неба соглашается так подставить других.

Люди могут судить по себе, но Изуне хочется подавить Ино, а Мадара пристрастен, потому что Ино не доверяет… между прочим, стоило бы.

Холод распространяется по всему телу. Сакура медленно моргает. Невесомое ощущение мокрого обесцветившегося шелка в руке, толчков крови и свиста ветра отпечатывается на внутренней стороне век.

Не Мадаре в чем-то обвинять Ино. Но он и не пытается — он перекладывает это на Изуну.

Задрожавшие губы она поджимает, чтобы не выдать себя и не дать соулмейту повода. Его взгляд — в который раз становится понятно, что такое чувствовать на себе чей-то взгляд — жжет кожу. Мадара легко поступит, как Шисуи. Этого не хочется.

Сейчас ей не повредит способность мыслить здраво. Стоит коже получить прикосновение от Мадары, и становится слишком… слишком. Мысли в такие моменты раздваиваются. На построение цепочки придется потратить больше сил, чем есть.

Не ее соулмейт в этом замешан… Сакура не может об этом подумать даже в шутку. Нет. Не он, да и не сходится… на нее нападают спустя минут… сколько проходит после того, как он пожимает ей руку? Это как представить в роли предательницы — Ино.

Удивительно, как ей вообще приходит такое в голову.

Обводить контуры пальцев и дышать сейчас — это дать соулмейту еще один повод нарушить баланс. Уж с этим она справится. В конце концов, это он говорит, что однажды получится. Сложно чувствовать благодарность — ее почти забивает собой обида, но от отголосков никуда не денешься.

Мадара говорит ей то, что стоит услышать: она сможет справляться сама.

Сакура решает: самое время.

— Тобирама? — с сомнением спрашивает Шисуи, смотря на старшего брата.

Шизуне из-под его руки вздыхает и отстраняется. Ино подозрительно молчит. Внезапно представить, что она скажет или о чем думает, оказывается невозможно. Сакура даже не видит ее выражения лица — только задумчивый профиль сверху вниз…

— Нет, он бы в таком не пачкался. Даже потенциальной опасности для своей девушки не допустил бы, — Мадара качает головой и рассеянно похлопывает себя по карману на бедре. Заметив действие, он с раздраженным вздохом снова складывает руки на груди.

— Да, его обвинить будет посложнее, — ехидно колет Ино и принимает расслабленную позу.

Изуна тонко ей улыбается.

— Вообще-то… — Мадара прищуривается, — необязательно он. Я помню, у тебя есть подруга…

Почему ему всегда хочется найти виноватых среди них.

— Да, я уже говорила, — перебившая его Ино раздраженно вздыхает. — Она ничего не знает!

Мадара наклоняет голову, чтобы посмотреть пронзительно.

— Точнее, ты ничего ей не рассказывала, — поправляет он с мягкой настойчивостью, сквозь которую просвечивает снисходительность. — Но если она узнает без тебя? Допустим… — он пропускает паузу, чтобы взять давно забытую чашку с чаем, — ссорится с соулмейтом. Возвращается к вам. Рассказывает, что больше с ним быть не может. И ваша Чиё, помогающая девушкам без соулмейта, рассказывает ей о свойстве волос…

До этого внимательное лицо Шисуи пустеет.

— Для нее проще было связаться с Ино, — вступается он, приподняв ладонь. — Ино вжилась, у нее есть опыт и знакомые. Зачем возвращаться? Она знает, если вернется — будет больно и ей, и ее соулмейту. Только если не хочет сделать назло. Да, может быть. Но и все-таки… К кому она пойдет: к Ино, которая обязательно поможет подруге, — Шисуи переводит взгляд на Ино, — или вернется без уверенности в помощи?

Встретившая историю Ханаби с неприкрытым возмущением Сакура решает не вносить поправку: назло очень даже можно. Очевидно, что со стороны человека, конечно же… да, у нее самой бывали такие желания, но разве она им следовала?.. Кто бы из них на такое пошел? В чем-то они все же лучше людей. А, ну… Ино же получает соулмейта…

Представив, Сакура передергивает плечами.

В любом случае, что бы она ни сказала об этом, Изуна и Мадара смогут это легко вывернуть в свою пользу.

— У тебя всегда были проблемы с солидарностью, — замечает Изуна в сторону и наклоняется, чтобы взять Роши на руки.

Роши ловко уходит из-под захвата и трусит к Шисуи, чтобы снова обтереться об его ноги. Изуна невозмутимо выпрямляется, делая вид, что ничего не произошло. Мелочно, но Сакура удовлетворена.

— Нам нужны не очевидные, — Шисуи пропарывает Изуну бритвенным взглядом исподлобья, — а рабочие гипотезы. Домыслы и передергивания оставь при себе. Что-нибудь еще?

Сакура потрясенно смотрит на Шисуи, как будто видит его впервые. У Изуны тоже отнимается дар речи, только непонятно: от потрясения или от перенесенной наглости?

Он, поправив очки, поднимает уголки губ и почти отвечает… Но Ино успевает первой.

— Спасибо, Шисуи, хоть кто-то тут думает головой, а не эго! — Ино поворачивается и кивает.

Шисуи смотрит на нее мельком — тут же опускает взгляд на Шизуне. Она со вздохом опирается об него и прижимается к груди не лбом, а щекой.

Изуна, так и не взявший слово, крепко сжимает губы. По нему видно, что это он запомнил.

И раз уж о памяти… Есть еще один вопрос, который Сакура удерживает в себе.

Вопрос: «вы же с Мацури не общаетесь».

Есть, как минимум, две причины не упоминать и это.

Она все еще считает, что они лучше людей в этом моменте. Также сейчас совсем не тот случай, чтобы усомниться. Мадара сочтет это за аргумент в сторону его теории.

Когда внутри приятно покалывает, Сакура гордо отмечает — уместность!

— Человеческий фактор и стечение обстоятельств, — Изуна поднимает брови в ироничной манере. — Может, стоит спросить у твоей подруги…

— Давайте не перекладывать ответственность, — предлагает Шизуне, которая достаточно долго слушает. — Ты не можешь утверждать, что виноваты мы. Тебе не нравится Ино, но это ее виноватой не делает. Если не мы, то следующие по очереди — это вы.

Мадара наклоняет голову и щурится на Шизуне так, что на ее месте Сакура бы напряглась. Подруга только отстраняется от соулмейта, выпрямляется и скрещивает руки на груди. В профиль она кажется очень подходящей семейству Учиха — без ответа не оставит.

— Перекладывать ответственность… — тянет Изуна.

— Мы? — Шисуи смотрит на нее так, будто она его толкает.

— «Мы» — это собирательное понятие. Я, — Шизуне делает акцент мягким и бархатным тоном, — никого не обвиняю. Кроме тебя, Шисуи, и тебя, Мадара, есть еще люди. Может, соулмейт Мацури — Ино, это только вариант. Может, кто-то еще, кого мы не знаем. Будем обвинять друг друга сейчас — проще нам не станет.

В повисшей тишине несколько хлопков Ино кажутся очень уместными. Даже мурашки выступают. Поразительно, как у подруг получается держать удар. Сакура прижимается боком к плечу Ино, и та, запрокинув голову в который раз, солнечно улыбается.

— Все будет хорошо, — обещает она и крепко обнимает Сакуру за талию. — И, если дело в нас или в вас, — с осязаемой иронией в голосе добавляет Ино, — все пойдет не так. Может быть, я даже не против понаблюдать со стороны.

Нет, она против. Холодный блеск голубых глаз не спутать с дружелюбным интересом. Ино держит лицо — дает диалогу кончиться. У Сакуры нет надежды, что они действительно пойдут все вместе. Но… но Ино роняет небрежно согласие, и хочется опустить голову.

Такое ощущение, что все внутри расползается, а остается только бессмысленная и гулкая пустота.

На что она вообще наделась?

— А если что-то и правда пойдет не так? — на Шизуне слова Ино действуют совсем не успокаивающе.

— Не будем спойлерить, — предлагает Мадара, но по тону становится понятно — это не подлежит обсуждению.

— У них команда мечты, — Изуна выступает с братом почти в одно и то же время. — Шисуи за ними присмотрит.

— Изуна, пей кофе, остывает, — Шисуи становится вполоборота, чтобы и придерживать за плечи Шизуне, и смотреть на Изуну в упор. — Спасибо за твою заботу.

Младший из Учих замирает с приподнятыми бровями. По его переносице медленно съезжает тонкая золотистая оправа. Острый прищур Мадары, последовавший за этим, Шисуи никак не тревожит.

— После того, как вы поговорите с ними, — Ино сгибает указательные и средние пальцы, — они просто возьмут и прекратят. А мы сделаем вид, что так быть и должно. А можно спойлер: это иметь смысл вообще будет?

Поддерживающая этот вопрос Сакура перенятой у соулмейта манерой приподнимает бровь.

— Почему «просто». С нами будет Тобирама, — Шисуи успевает раньше братьев и кривит края губ, когда замечает, что Изуну перекашивает.

Смотрящая на них Шизуне хмурится, переводит взгляд на Ино, молча качает головой.

— Мы за ним присмотрим, — соглашается Мадара и снова нащупывает рукой карман штанов. — Это будет иметь смысл. Иначе мы бы этим не занимались.

Сложно представить, что под взглядом Ино кто-то способен со скучающим видом достать сигареты… Сакура смотрит на нее в профиль, но и так морозится. Подобравшийся к окну Мадара методично пододвигает к себе пепельницу, будто находится в комнате один.

— Если он тебя достанет, — шепотом, но таким, который легко услышать, предлагает Ино, когда подтягивает Сакуру к себе за талию, — у меня есть второй халат и одеяло.

Шисуи покашливает, косясь на Мадару. Соулмейт все с той же невозмутимостью тянется к ручке окна. Но так и не открывает. Недовольно посматривает на ноги Сакуры и с беззвучным выдохом опускает руку.

— Прекращай переманивать, — предупреждает ее Изуна, прищурившийся и насмешливый. — Сакура не твоя соулмейтка.

— И очень жаль, — тут же находится Ино и запрокидывает голову, чтобы посмотреть Сакуре в лицо. — Ты была бы лучшей соулмейткой в мире.

Если это попытка задеть Мадару, то она проваливается. Соулмейт молча убирает сигарету в пачку.

— Ты бы тоже, — Ино легко вспоминает о том, что подруги у нее две, и поворачивается к Шизуне. — Но тебя не переманишь. Но если захочешь, я найду третий халат.

Моргнувшая несколько раз Шизуне со смешком качает головой.

— Тогда если что — приходи со своим! — победно припечатывает Ино таким самодовольным тоном, что у Изуны дергается бровь.

Лучше такая мстительность, чем та жуткая злость, которую Сакура наблюдает у подруги в начале. Интересно, как сама Сакура выглядит, когда злится… эту мысль приходится сразу отогнать. Вряд ли это так же эффектно.

— Появится у меня такая соулмейтка — не дам вам познакомиться, — Изуна решает восстановить баланс сил и съязвить: — Вы с Хаширамой неприятно похожи. Все время пытаетесь у Мадары кого-то увести…

Сакура обнимает подругу за плечи, не зная, попытка ли это успокоить или придержать.

— Я не животное, чтобы меня уводить, — вмешивается она и надеется, что Ино чуть-чуть выдохнет.

Внимательно посмотревший на нее Мадара поводит подбородком.

— Мы же соулме-ейты… не всем соулмейтам быть противоположностями, — сладко отвечает Ино. — А то, что увести получается… а почему получается?

Когда накал спадает, хочется верить, что будет проще. Но не становится. Шизуне прихватывает Ино за локоть, когда виснет тишина. До этого Мадара, так и не отошедший от окна, смотрит только на Сакуру. У нее кожа из-за этого горит.

— С обаянием Хаширамы сложно справиться, — соулмейт прищуривается на Ино, поигрывая блестящей пачкой сигарет в ладони. — Скоро поймешь, почему получается…

Поразительно, но Изуна это делает — возвращает толчок. По-другому, просто бросает в брата чем-то… Поймавший маленькую пластинку у лица Мадара приподнимает брови. Это зажигалка?

— У меня есть, — он подкидывает пачку небрежным движением и ловит ее двумя пальцами, — но спасибо.

Шисуи с выдохом смотрит в потолок и качает головой. Пушистые кудрявые волосы пружинисто подпрыгивают в такт. Наблюдающая за ним Шизуне пытается спрятать улыбку, поджимая губы.

Громкий смешок Ино бередит повисшее напряжение, но не разбивает, а только делает хуже.

— В общем, потом выясните, кто волнуется за Сакуру больше, — Изуна, которого это очевидно выводит, закатывает глаза. — Назначьте друг другу время и спорьте сколько угодно. Сейчас давайте к делу. Выяснили, что хотели? Нет. Выясните, когда Мадара и Шисуи с Тобирамой разберутся. Увиделись? Увиделись. Даже склоку развели. Что-нибудь еще? Может, нам тут ринг устроить?

— Удивительно, но я согласен, — спокойно говорит Шисуи, а когда на него возмущенно смотрит Сакура, с усмешкой поясняет: — Не на ринг. Обсуждение и скандал были… уже поздно.

Стоящая рядом Шизуне иронично приподнимает бровь. Шисуи то ли делает вид, то ли действительно не замечает. Во всяком случае, от него исходят волны умиротворения.

— Сложно поспорить, — кивает Ино так, будто не ей предлагают уйти. — Изуна, спасибо за кофе.

Кофе она так и не пробует. Нетронутая чашка давно остывает. Если Изуна и оказывается этим оскорблен, он не показывает. Вежливость, идеальнее которой только холодная и зыбкая в своей безвредности вежливость Мадары, на Ино не действует.

Она обнимает Сакуру так, что не хочется отпускать. Когда Шизуне и Ино уйдут, ей придется остаться с Мадарой и справляться с совестью. Нет, она способна на это. В конце концов, ей нужно научиться еще и этому. Но момент хочется отложить до покалывания в груди.

— Если он применит силу, — Ино смотрит на нее всерьез и очень внимательно, ни тени, что это шутка, — беги ко мне.

Соулмейт не выходит их провожать — остается на кухне. А Изуна, перебрасывающийся с Шисуи вежливыми колкостями, пока Шизуне заправляет концы шарфа под сам шарф, их не слышит.

— Ты слишком волнуешься, — только и может сказать Сакура, которой становится очень не по себе. — Он так не сделает.

Ино только вздыхает, всем видом показывая, как она в это верит. Тонкие щупальца холодка раздражают позвоночник. Если подруга думает о Мадаре вот так, она… нет, она не может быть права.

Это неприятно. Но Сакура думает, что у Ино есть причина для волнений. Она ведь знает Мадару гораздо хуже и не знает, что он сегодня не отвечает на ее крик ничем. Ни подобным, ни чем-нибудь тяжелее. Конечно, он не удерживается — тоже больно, тоже неприятно. Но то, на что намекает Ино…

— Ты меня услышала, — она крепко сжимает ее плечо, выбивая из размышлений.

— Ты будешь в порядке? — Сакура аккуратно берет ее ладонь и опускает вниз. — У тебя же… теперь тоже есть соулмейт.

Подруга качает головой. Что-то в ее взгляде очень Сакуре не нравится. Если на братьев Учиха она смотрит с попеременным льдом, иронией и сарказмом, то сейчас, смотря в никуда, Ино кажется подозрительно расчетливой…

— Я это решу, — обещает Ино, будто говорит о проблеме, а не о человеке. — Помни, что я тебе сказала.

Приходится кивнуть, чтобы прекратить разговор. Несложно понять ее волнение. Сакура сама волнуется за нее так, что ждет с нетерпением звонка или сообщения: все в порядке.

Ей неважно, что выберет Ино. Главное, чтобы она выбрала себя, вариант, где ей больше не придется бороться с приручением. Тобирама… да, сложно представить, какой их ждет разговор. Если Ино вообще захочет с ним говорить.

Когда все уходят, Сакура опирается на подоконник без сил. На белом пластике все еще стоит кружка с остывшим чаем. Он слегка темнеет, но пахнет все так же приятно… Сакура вертит кружку за ручку, чтобы та с шорохом выписывала круги. За стеклом холодно. Она оставляет чашку в покое и прижимается лбом к стеклу, смотрит вниз, на выходящие из подъезда фигуры. Светлая фигура Ино быстро шагает в сторону остановки.

Как так получилось?..

Мадара встает плечом к плечу с ней. Прослеживает внизу движение. К ним не присоединяется Изуна. Слышен хлопок двери в его комнату и сдавленное возмущение, которое он кому-то высказывает.

— Я ждал от твоей Ино чего угодно, но не… не Хаширамы в соулмейтах, — говорит он, вертя в пальцах пачку сигарет, и не отрывает взгляд от стекла.

Сакура не отвечает. Она помнит напуганную подругу в тот момент, когда Хаширама берет ее ладонь в две своих, и это говорит лучше всяких слов. Ино не знает, что делать. Как бы она ни обещала, что все будет хорошо…

Теперь очередь Сакуры поддерживать ее.

— Изуна неправ, это не Ино, — сообщает она, чтобы сменить тему. — Кто угодно, но не она. Чей-то соулмейт подходит больше.

Как бы дико это не звучало. Не всем попадаются такие Шисуи. Ну, и похожие на Мадару. При всех его… да, при всех его действиях. Он бывает разным, от неприятного и едва выносимого до внимательного и поддерживающего. Во рту кислый привкус — так Сакура определяет вину.

От этого хочется отвлечься хотя бы на минуту.

Теплый желтый свет греет ей плечи, но снаружи люди кутаются в одежду. Сакура всматривается в движение с высоты и не может поверить, что где-то среди людей есть та девушка. Такая же, как и остальные, улыбающаяся на фото, наверняка смеющаяся и с кем-то добрая.

Неужели можно быть и такой, и такой?

— Может, и знакомый или знакомая соулмейта. Родные. Друзья. Не зря же, когда человека убивают, в первую очередь подозревают ближний круг, — Мадара вертит в пальцах зажигалку, красную матовую полоску. — Узнаем, когда разберемся.

— Ближний круг? — переспрашивает Сакура, повернувшись к нему и округлив глаза. — Ты… ты серьезно? Но почему? Разве… должно же быть наоборот! Как можно убить близкого? Ты же наверняка бы не смог!

Мурашки, от которых хочется съежиться, делает кожу чувствительными. Поэтому взгляд соулмейта оказывается особенно пронзительным. Сведенные брови на переносице и мелькнувшее разочарование на лице отдается внутри ледяным эхо.

— Наверняка? — Мадара тоже поворачивается к ней и наклоняет голову.

Небрежный тон его никак не выдает. Что бы он сейчас ни чувствовал, он хоршо это прячет. Если бы не то разочарование, то Сакура не поверила бы, что задела его.

Когда он отворачивается, чтобы вытащить сигарету, что-то дергается в животе, нехорошее и холодное, Сакура решает: сейчас. Ей не за кем прятаться, да и не хочется.

Локоть Мадары сухой и шершавый. Коснувшаяся его Сакура чувствует, как рот пересыхает. Внимательный и ожидающий взгляд соулмейта испаряет ее уверенность и любые идеи, как начать. В животе снова холодно дергается. Вдохнув, она понимает: не получается. Как сказать, что ей жаль, чтобы он понял — правда жаль?

Видимо, пауза длится слишком долго.

— Иди в комнату, — предлагает он и приподнимает руку с зажатой между пальцев сигаретой. — Я открою окно.

Лицу становится жарко. Сакура вдыхает снова, сжимает его локоть и на выдохе говорит совсем не то, что нужно.

— Ты ведь даже не почувствуешь, — и отпускает, чтобы обнять себя руками. — Это я все чувствую. Тебе же не будет больно.

У соулмейта меняется выражение лица. Крепко сжавшиеся челюсти и проступившие желваки дают понять: слова были неподходящими.

— Я не чувствую? — он спрашивает резко. — Это что, должно меня осчастливить? Думаешь, я… это… Почему это вообще аргумент? Думаешь, мне легче должно стать? Что я не чувствую, когда тебе больно?!

Сакура фиксирует раздувшиеся ноздри, ставшее тяжелее дыхание, прожигающий кожу взгляд. Он зол.

Мгновенно и даже не осознавая этого, Сакура отшагивает. Мадара следит за этим с таким лицом, что в груди леденеет. Но не так, как было до этого, а серьезно. До новых мурашек. До ощущения, что придется защититься.

Усмешка соулмейта пропарывает по живому. Он приподнимает руки, безвольно обрушивает их.

— Почему мне должно быть из-за этого легче? — тише и вкрадчивей интересуется он. — Был бы выбор, я бы выбрал чувствовать. Знаешь, почему? Я бы хотел знать, когда тебе больно. Когда ты в опасности тоже. Любой человек, который лю… — оборвавший предложение Мадара шумно выдыхает. — Любой предпочел бы знать.

Сакура крупно вздрагивает. Волна ощущений наваливается на нее разом: ногам холодно, она ужасно устала, а от слов Мадары хочется плакать.

Чтобы что-то решить, она хотя бы решает не плакать. Непонятно, почему хочется, но внутри все скручивается и скручивается. Надавив на уголок губ, Сакура немного успокаивается.

Но соулмейт все понимает неправильно.

— Я сам виноват, — он проводит по ней замершим и мерцающим от эмоций взглядом. — Да, я совершил ошибку. Не объяснил вовремя, пошел на поводу — сорвался. Ты до сих пор это помнишь. Это я изменить не могу, как бы ни хотел. Все, что я делаю — пытаюсь это исправить. Но, знаешь, Сакура… ты забываешь обо всем, когда не получаешь, чего хочешь.

Он плавным движением щелкает зажигалкой, прикуривает, прихватив сигарету губами и оставив на весу. Потянувшись к окну, соулмейт не открывает форточку — останавливается, встряхивает рукой и упирается ей в подоконник. Посматривает на ноги Сакуры с раздражением.

— Нет! — выпаливает она и нарочно подходит, чтобы продемонстрировать: она его не боится, — и это правда. — Я не это имела в виду! Почему… да почему ты такой… такой… Тобирама.

Запрокинувший голову Мадара делает глубокий вдох сигаретного дыма, но не открывает окно и долго не выдыхает. Держит внутри и мерзкую белесую муть, и то, что мог бы сказать.

— Потому что один раз, — с густым клубом дыма, вытекающим изо рта, говорит соулмейт, — ты уже… да даже не один, Сакура. Знаешь, когда на твою подружку напали… когда меня ударили, могли и не сбежать. А я знаю, что можно сделать с девушкой в таком месте. Ты не думала, что не поможет? Что станет еще хуже? Нет. Хватит. Я больше это обсуждать не хочу. Во мнениях не сойдемся. Одного скандала достаточно. Иди в комнату, я открою окно. Ты босиком. Простудишься.

Втянутый им снова дым медленно вытекает из приоткрытых губ. Красиво, считает Сакура, которая не может отвести взгляда. Дым становится полупрозрачным от движения воздуха, но около четко очерченных губ он кажется густым и почти облачным. Если забыть, как он пахнет…

— Я не хочу скандал, — Сакура кашляет, взмахнув ладонью у лица, и игнорирует предложение. — Я… я не хочу. Да, ты прав, как и всегда. Знаешь, как это… как… бесит!

Она хочет сказать, что это раздражает, но другое слово вылетает само собой. Мадара изгибает бровь, но сказать не успевает.

— Ты сильнее — и это тоже… бесит! Я всегда буду хуже, как бы ни старалась… — она задыхается, чтобы попытаться и сдержать слезы обиды.

Сложно объяснить. Скорее всего, он и не поймет. Тогда бесполезно рассказывать, что из-за этого она и была такой жестокой. Не потому что ненавидит или напоминает, каким он был.

Это было несправедливо, но ей хоть в чем-то хотелось быть правой!.. Как ее тогда раздражает, что соулмейт всегда считает себя умнее и действительно знает лучше. Только это не оправдание. Как ей, небесной жительнице…

Чувствуя, что краснеет от стыда, Сакура отводит взгляд.

— Ты не хуже. Тебе не хватает опыта, — не дожидается Мадара и устало проводит ладонью по лицу. — И все. Ты не должна быть, как кто-то. Это тебе перенимать у людей не стоит. Иди…

— Я хотела, чтобы тебе было больно, — Сакура поднимает подбородок и не дает загнать себя в комнату, не подхватывает скользящее предложение закрыть тему. — Даже если ты все решил сам… я… я не была справедливой.

Брови Мадары вздрагивают, а морщинка на переносице углубляется. Соулмейт замирает, забывая про сигарету, которая неспешно тлеет у него между пальцев.

Дернувшийся в животе холодный ком вынуждает Сакуру впиться в свои плечи и надавить кончиком языка на трещину в угле губ. Как ей не хочется чувствовать этот взгляд — просвечивающий ее насквозь и выжидающий.

— Не скажешь, что тебе нужен кто-то другой? Что я как ребенок? Что жалеешь, что я… — Сакура предлагает ему варианты, действуя наперед, и стойко смотрит в глаза.

— Нет, — Мадара качает головой, медленно моргая, и стряхивает пепел щелчком пальцы. — Только ты.

И что? И все?

Содрогнувшаяся Сакура смотрит подозрительно, обнимает себя руками, не зная, как реагировать.

— Хоть я и не понимаю, почему это ты… — с усилием добавляет он и затягивается. — Таких, как ты, лучше держать на вашем небе. Тебе сложнее, чем какой-нибудь Ино…

Он снова прав. Это снова больно и снова хочется защититься.

— Это потому, что я слабая? — подсказывает ему Сакура горько.

Пусть не думает, что скажет что-нибудь непредсказуемое. Она знает, что можно сказать, и предлагает заранее. Если он согласится, то ожидание подтвердится. Конечно, от этого станет только хуже. Услышать от Мадары, не сбегающего в страхе и не задыхающегося от эмоций, держащегося в толпе уверенно и умеющего навести жути, что она слабая…

Сакура сжимается, концентрируясь на ощущении боли в плечах.

Она знает, что делала больно ему зря, но не верит, что он просто об этом забудет. Пускай сделает сейчас. Чтобы она могла выдержать то, как сейчас… как… как ей горько от вины.

— Потому что тебя наш мир не интересовал, — Мадара стряхивает пепел снова. — Но, как видишь… Я ни о чем не жалею.

Горло сдавливает, будто перед слезами. Быстро моргающая Сакура не знает, как реагировать. Потому что легче ей не становится. Она говорит, что ей жаль, но Мадара не пользуется шансом и не нападает. Не нападает и сейчас. Ни гадостей, ни насмешки, ни снисходительности, от которой зубы сводит.

Он молча втягивает дым и кивает ей на дверь. Подвоха нет. Мадара оказывается лучше нее. Можно сбежать и переварить это, ноющее и сдавливающее что-то в груди, в тишине и одиночестве.

Но… снова бежать? Поддавшаяся соблазну только мысленно Сакура вскидывается. Это она-то? Она, относящаяся к людям и их порокам с неприязнью? За это время она учится ненавидеть и даже злиться как человек. Так же бессмысленно и разрушительно. Громко — чтобы лучше задеть. Нет, нужно не бежать хотя бы от этого!

— Я хотела, чтобы тебе тоже стало больно. Как и мне. Ты можешь простить меня за это? — Сакура упрямо шагает еще ближе и старается говорить твердо.

Когда Мадара, кашлянувший дымом, поворачивается к ней, она отводит взгляд. В этот момент Сакура в полной мере ощущает, что чувствуют люди во время извинений. И как же оказывается это тяжело. Признать, что это она была хуже.

— Если не можешь сейчас, прости потом. Я могу подождать, — добавляет она неловко и снова обнимает себя за плечи. — А я тебя сейчас.

— Спасибо, — с долгожданной иронией благодарит Мадара и несколькими тычками тушит сигарету. — Передо мной никто так честно не извинялся. Даже не знаю, что сказать…

Это немного стыдно, но самочувствие становится лучше. Отвечающий иронично соулмейт ей привычнее того честного и нежелающего ее задеть.

— Скажи, что не обижаешься на меня, — стойко выдержавшая Сакура предлагает, пожимая плечами. — А еще, что будешь говорить мне сразу. Я не хочу… я чувствую себя такой глупой. Зачем ты говорил, что мы справимся вместе?

Тяжелый вдох приводит ее в замешательство.

— Это сложно объяснить, — прижавший пальцы к переносице Мадара опускает веки. — Не хотел, чтобы мы скандалили все это время. Лучше бы тебе не стало.

— Но и так не стало, — Сакура морщится. — Ты знаешь, что было бы проще…

— Просто поверь, не проще, — обрубает Мадара и бросает на нее пронзительный взгляд исподлобья. — Сколько еще объяснять? Может, мне из-за тебя и не больно. Но я не хочу, чтобы тебе было больно вообще. Завишу я от этого или нет. Ты моя соулмейтка. Защитить тебя — моя обязанность. Если я приму твои извинения, мы закончим этот разговор?

Сакура кивает. Ей хочется сказать и много, и ничего. Потому что понимать его совсем не легче, чем понимать себя.

Можно подумать, он действительно не смог бы ее защитить! Но…

Вдохнув поглубже, она вспоминает нарочно: холод, кровь, ветер и собственное бессилие. Да, вот что случилось. Если бы она не побежала… а она не могла не побежать. Тогда она сделала по-своему. Даже в голову не пришло объяснить Мадаре, что происходит.

Пострадали все.

Сакура облизывает ноющую трещинку.

Смогла бы она справиться с тем, что кто-то из-за нее пострадал?

Когда Мадара приближается, первое, что хочется сделать, — это спрятаться. Сил хватает чтобы не отшагнуть.

Обволакивающее тепло дает почувствовать весь упадок. Ледяной ком, дергающийся в животе, медленно тает. Сакура думает, что соулмейт удержит ответ на ее извинения и предпочтет некоторое время молчать, чтобы заставить ее понервничать.

Мадара обнимает ее молча, укладывая лицом к себе на плечо. Туда мгновенно хочется расплакаться от облегчения. Она действительно смаргивает раздражающую глаза влагу и прижимается крепче щекой, обняв соулмейта за пояс. Кажется, проходит вечность с последнего раза, когда Сакура чувствовала себя вот так.

— Я и не ждал от тебя понимания, — говорит он, и гудение в его груди действует на Сакуру успокаивающе. Она мгновенно притирается к его груди левой стороной лица, чтобы слышать это гудение лучше. — Извинения приняты. Кто бы мог подумать, что ты об этом попросишь…

— Я же не человек, — вскидывается Сакура с возмущением, которое копила весь день. — Я не хочу быть на вас похожей! Ну… — неловко добавляет она, понимая, что прозвучало не совсем понятно, — в этом точно не хочу быть похожей. Это преимущество!

— Еще бы. Ты выше и лучше нас, — хмыкает Мадара, но звучит это не угрожающе, да и он ее не отпускает. — Но помнишь ты это избирательно.

Когда Сакура собирается оттолкнуть его и высказать, что она думает об этом обвинении, Мадара обнимает ее поперек спины. Нет никакого желания сопротивляться. Усталость и воодушевление идут рука об руку. Что с ними делать — непонятно. Так что Сакура решает переждать их в руках соулмейта.

— Давай закончим, — предлагает он и опирается подбородком об ее макушку. — Я хочу сегодня заснуть раньше одиннадцати. А… нет.

Напрягшаяся Сакура осторожно запрокидывает голову, чтобы не боднуть соулмейта лбом.

— Ты не ужинала, — бескомпромиссно припечатывает Мадара, чтобы отпустить ее и подойти к холодильнику. — Если хочешь быть сильной, надо есть. Плохо поела или мало поспала — стресс усилится. Справляться будет сложнее. Будь добра, вспоминай и сама, что нужно поесть. Хорошо?

Если чего-то Сакура и ждет, то точно не этой отповеди. Нет, посмотрите на него, а сам? Можно подумать, много спит и хорошо ест! А в какие драки ввязывается?

Но Мадара поднимает брови и жестом указывает ей на стул. Решив, что новой перепалки ей будет достаточно для усиления стресса, Сакура тяжело вздыхает и садится.

Слишком многое накапливается, чтобы она смогла разобрать все по порядку. Безумный и бесконечный день приносит столько эмоций, что следующий хочется провести в самом тихом углу. Сакура обмякает, опустив плечи и сгорбившись. У нее есть ощущение, что она может заснуть прямо за столом.

Разберусь завтра, решает Сакура и кладет голову на руки, чтобы хоть на минутку закрыть глаза.


Примечания:

Интриг накидала, твистанула, нашла Хашираме и Тобираме общую проблему. Чрезвычайно довольна собой. Если спросить меня, кто у меня в этой главе любимый, я отвечу: Шисуи.

Но чтобы сделать его любимым, я подняла все упоминания о нем в работе на 555стр :D

Ну и, по классике, глава должна была быть на страниц шестнадцать, а не на двадцать шесть вордовских.

Тут можно проголосовать за тех, кого бы хотели в соулмейты:

https://vk.com/wall-77039935_9507

А тут третья часть тэгёсэлфов по работе:

https://vk.com/wall-77039935_9289

Очень бы не повредила поддержка в виде отзывов.

За материальную поддержку благодарю моих прекрасных подписчиц:

Vindemia,

Мичийэ,

cassidysavior,

grathomee,

maybeRin,

конфетка с,

S_braia,

Beyond Birthday,

Анна Кириллова,

Moroshka Severnaya,

Жмых кривой,

Diana Uralbaeva,

Oliviа,

Арина Масальская,

Hime,

Катерина Карпухина,

Елизавета Шеворакова.

Глава опубликована: 01.11.2024

57. Через понимание.

У людей есть названия для многих состояний. Даже для тех, которые Сакура не охарактеризует.

Так как определения нет, она выбирает чувство, полностью противоположное воодушевлению. Нечто между неуверенностью и смутным нервозным беспокойством. Будто из нее все вынули, заставив волноваться о потерянном, а затем вынудили проснуться.

Но почему?

Тяжелый и длинный день, наполненный яростью, самозащитой, граничащей с нападением, разочарованием и пустотой, заканчивается мирно. Потому что она не человек. Она учится извиняться, даже если Мадара шутит над ее способом. Можно больше не переживать? Как же!

Состояние начинается еще ночью, хотя, казалось бы!.. Сакура задремывает, пока Мадара разбирается с посудой на кухне. Просыпается она спустя густую вечность — все еще темно, под голову подкладывают подушку… Нависшая фигура отдаляется, и разум Сакуры, сонный и тревожный, решает, что Мадара уходит. А ей так хочется наконец-то заснуть в тепле…

Что она ему говорит, Сакура плохо помнит, кажется, только дергается в его сторону в слабой попытке поймать за руку. И тень приобретает вес, чтобы опуститься рядом и продавить матрас — Сакура оказывается под наклоном и легко скатывается под горячий бок. Полусон нравится ей тем, что не нужно думать над слоями… По ногам шуршит прохладца, когда половина одеяла перетягивается. Поэтому Сакура придвигается ближе. Тепло чужого тела успокаивает, и она затихает рядом с Мадарой на всю ночь.

Утро на нее наступает. В дверь скребется Роши, но очень быстро прекращает. Слышатся чьи-то шаги. Открывается и закрывается дверь. На кухне негромко заговаривают два разных голоса.

Едва открывшая глаза Сакура не находит рядом соулмейта и вяло жалеет, что не проснулась раньше него. Тогда получилось бы уютно задремать у него под боком… он проснулся бы от взгляда, но можно же было бы закрыть глаза и пригреться, зная, что не оттолкнут. Когда человек спит, он не помнит ни о вчерашнем дне, ни о своих чувствах.

…и когда она научилась искать двойное дно там, где уже все решено?..

В ванную Сакура прокрадывается и душ принимает как-то на инерции. Промывая волосы и бездумно следя за пенными потоками, она решает не обманываться и причину состояния все же найти.

Ей нужно подтверждение: Мадара относится к ней, как и до скандала; случившееся не влияет на то, как отношение к ней в будущем, и ничего не ломает. Разумная часть считает, что вечернего разговора было достаточно, так и не отошедшая от ночной мутной тревоги часть опасается. К счастью, они между собой борются.

Из ванной Сакура выползает окутанной медовым паром и проснувшейся. Хочется пить — и желательно кофе. Возможно, сразу после стакана холодной воды… Направляясь на кухню, она гадает: с чего бы у Изуны случился такой утренний всплеск — там шумят точно двое!

К Хашираме, расплывшемуся по столешнице, она оказывается не готова.

— О… Мы тебя разбудили? — спрашивает он виновато и приподнимает голову. Его обычно доброе лицо исчерчено страданием, как морщинами.

Застывшая на пороге Сакура в замешательстве кивает, не понимая, что происходит.

— Доброе утро, — хрипло, но с большей бодростью, чем от него ждешь, говорит соулмейт. — Не обращай внимания. У него трагическая семейная история.

Разве можно так говорить об этом? Она смотрит на Мадару возмущенно. Он что-то разогревает в сковородке, явно не выспавшийся: помятый, взъерошенный, с воротом футболки, сползшем к правому плечу. Похоже, он даже не замечает, что говорит жестокие и неправильные слова.

— Это из-за Ино? — робко спрашивает Сакура, все-таки проходя на кухню и примериваясь к фильтру и кружкам на сушилке.

Хаширама заправляет лохматую прядь за ухо — тоже всклокоченный. А ведь от него ждешь такого в последнюю очередь! Не то чтобы Сакура знает его долго, но нескольких встреч хватает, чтобы заметить: одежда опрятная и даже не мятая, волосы аккуратно собраны, да и сам Хаширама демонстрирует потрясающую жизнерадостность и обдает энтузиазмом и теплом, как волной. А как он получает удовольствие от обмена уколами с Мадарой?

Вот, что с ним делает связь, вот, что она способна сделать с каждым.

Нужно пройти сквозь горькое и тянущее в груди чувство, и Сакура справляется — подходит к столу, чтобы встать бок о бок с Мадарой, и наливает воды и пьет маленькими глотками, остужаясь изнутри.

Честно говоря, решение сомнительное. С соулмейтом, даже если он не подает вида, что вчерашний день изменил их отношения, находиться не слишком комфортно. Но сам он этого не испытывает. Сакура удивленно хлопает ресницами, когда Мадара, мельком взглянув, отвлекается от помешивания, тянется и поправляет ей и без того нормально лежащие, но до сих пор влажные волосы. Становится тепло.

— Ты не понимаешь, — наконец говорит Хаширама с такой тоской, которую не совместить с человеком, которого она видит вчера в коридоре. — Тебе это нужно не было. Но ты получил соулмейта так просто, а даже не искал. А я так надеялся, что однажды найду… Нашел.

Если перебрать случившееся, то непонятно, почему он так расстроен. Ино ведь в последнее время недовольна Тобирамой. Да, этого Хашираме пока никто не сказал… но если скажет, то они смогут поговорить и что-нибудь…

В голову как-то само приходит замечание Мадары: это семейная драма.

Наверное, люди, выросшие вместе и приходящиеся друг другу родственниками, смотрят на проблему иначе?.. Для Сакуры все просто: Ино выберет того, кто подходит ей больше, если вообще захочет выбрать. Вот и все. Но с точки зрения Хаширамы это выглядит хуже…

Эта мысль наводит ее на ту, которая, возможно, посетила Хашираму до его появления тут. Встречающаяся с несоулмейтом Ино никак не показывает, что связь все-таки ждет. А еще она встречается с не просто несоулмейтом, а с братом Хаширамы.

Как тут не спросить: эта связь для нее что-нибудь меняет? И если оба любят одну девушку, кому придется уступить?

Хаширама не знает Ино, чтобы ответить точно. Да и сама Сакура не уверена, что предпочтет подруга. В чем уверена — в больших проблемах у Тобирамы. Он и без этого доводит их до расставания.

Надо бы написать Ино — убедиться, что она правда справляется так хорошо, как и обещала.

Тоскливый и долгий взгляд Хаширамы проходит сквозь Сакуру, как нитка зова. Кажется, что он надеется на что-то, но так робко, что не говорит этого вслух.

— Я знаю мало… — она нервно обводит языком занывшую вчерашнюю трещинку, находит идеальный вариант, который никого не обидит. — Но…

Что сказать? Ино не понравится, если она расскажет что-то о ней — и кому… Даже если Хаширама нравится Сакуре гораздо больше его брата, она выберет сторону подруги.

Он роняет голову на руки с негромким стуком. Взъерошенный и спутанный хвост лежит на правом плече.

— Ты о ее существовании вчера узнал, — одергивает Мадара друга. — Драму не разводи.

Поднявший голову Хаширама смотрит горько, но не на Сакуру, а куда-то в пустоту.

— Ты не понимаешь…. — он повторяет с такой грустной болезненной улыбкой, что Сакура ощущает мурашки на коже. — Не понимаешь… Ты Сакуре нужен.

Взгляд искоса выдает Мадару — слова цепляют. Скажет колкость в ответ? А ведь его друг не говорит ничего плохого.

Отвлекает его пошедший запах горения. Выругавшийся соулмейт убавляет огонь под сковородкой. Избавившись от его внимания на время, Сакура осторожно подходит к Хашираме и неловко кладет руку на крупное плечо, покрытое тканью зеленой кофты с капюшоном.

Хаширама поднимает на нее пронзительный и ожидающий взгляд.

— Зато я не была ему нужна, — говорит она, надеясь, что такой пример слегка успокоит его. — А теперь он… поправляет мне волосы, хотя они хорошо лежат.

Краем глаз она замечает, как фигура соулмейта поворачивается к ней.

Чуть прищурившийся Хаширама приобретает неловкий вид и опускает плечи, сгорбившись, краснеет, мнется, точно желающий что-то сказать и даже вдохнувший поглубже… Что еще способно заставить его, такого активного и энергичного, сверкающего улыбкой и уверенностью, храбро краснеть и нервничать?

— Ты могла бы… спросить у нее, не против она, если я ей напишу. Ничего такого! Просто не хочу передавать через кого-то… но если она против, то я не настаиваю! — собирается с мыслями Хаширама и усердно выпрямляется, смотря с блеском тревоги и надежды одновременно.

Если бы ее соулмейтом оказался он… Вот стоит вчера об этом почти сказать, а сегодня и задумываешься! Сакура встряхивает головой.

— Для Ино важна и связь, и Тобирама, — говорит она, не зная точно, стоит ли, но Хашираму хочется приободрить. — Я спрошу.

Для того чтобы у человека появилась надежда, нужно дать совсем немного — обещание набрать несколько слов. Даже не дать номер, а просто пообещать, что спросишь согласие им поделиться.

Перемена резкая. Хаширама смотрит на нее огромными наполненными слезами карими глазами. Он в какое-то мгновение собирается из лужицы в высокого и сильного человека, стискивает Сакуру в руках так, что та издает пищащий звук. Это оказывается приятно. Ей не совсем ясно, как реагировать, поэтому она успокаивает так, как успокаивают ее — гладит широкую спину между лопаток.

— Ты прекрасный человек! — громыхает он на всю кухню.

Придушенная Сакура решает не уточнять: она не человек.

— Да, — соглашаются со стороны плиты, пронзительно и предупреждающе, — но душить необязательно.

Большие и теплые руки разжимаются практически сразу. Возвышающийся над Сакурой Хаширама неловко почесывает затылок, но улыбаться не прекращает. Как быстро он обретает душевное спокойствие!

Показавшийся из-за его спины соулмейт не кажется спокойным. Обычно по нему сложно что-то понять… сейчас он может убить взглядом — исподлобья, тяжелым и пронзительным. Смотрит Мадара так не на Сакуру, а на Хашираму, но тот даже не напрягается.

— Доволен? — неспешно спрашивает соулмейт и обходит друга так, чтобы встать сбоку.

В правой руке он держит лопаточку, с которой что-то капает на пол. От плиты горелым пахнет еще сильнее…

В коридоре шаркает дверь. Первым на кухню вплывает важный Роши.

— Вы слишком громкие.

Изуна входит шатко — помятый, невыспавшийся и лохматый, как и все тут. На носу очки, оранжевый пушистый свитер заправлен в темные спортивные штаны. Но даже в таком домашнем виде он вызывает у Хаширамы нервную улыбку.

У Мадары, стоящего чуть позади, душевного спокойствия явно меньше — от соулмейта исходит волнами колючее раздражение.

— Извини, Изуна, — Хаширама пересиливает себя и улыбается шире. — Разбудили?

Ей кажется или младший брат Мадары пугает Хашираму больше, чем сам Мадара?.. Так и должно быть?

Соулмейт небрежно и молча кивает Изуне, чтобы не спеша отойти к плите и посмотреть на содержимое сковородки неприязненно.

— Разбудил, Сенджу, — лаконично и угрожающе отвечает Изуна, посмотрев на Сакуру, и берет на руки потершегося об ноги Роши. — И не меня одного, да? Ты уже завтракала?

От такого внимания она слегка напрягается, но отрицательно мотает головой. По затылку скользит крупная капля воды и затекает за шиворот. Отвлечение сглаживает тревогу. Недавно они с Изуной почти ругаются, а теперь он спрашивает, ела ли она. Что-то задумал.

Так… о, совсем забывает! Спохватившись, Сакура набирает Ино сообщение:

«Хаширама спрашивал о тебе. Можно дать ему твой номер?»

— Отойди от плиты, что ты там вообще делаешь, — ворчливо цедит Изуна, спуская Роши прямо на спину охнувшему Хашираме, и отпихивает Мадару в сторону. — Шисуевы Ками-сама… это что?

Мадара закатывает глаза так раздраженно, что становится понятно: Изуна проходится по тому, что он уже и сам знает.

Хаширама с опасливым выражением лица устраивает на руках довольного Роши, дает ему даже забраться на плечо и попробовать укусить его за волосы. Кот кусает сначала за колтун, а потом когтистой лапой пытается задеть слабо держащую волосы резинку. Охнув, Хаширама спускает кота на пол.

Наблюдающая за этим Сакура не может сдержать улыбку. Потому что Изуна вмиг наводит порядок и спокойствие там, куда приходит. Поймавший ее взгляд он неожиданно ей подмигивает и прячет кривую ухмылку, отвернувшись.

В этот момент Ино отвечает на вопрос коротким согласием. Передать его легко.

Спустя несколько неловких манипуляций Хаширама смотрит на экран телефона с благоговением. Точно так же смотрит и на улыбающуюся Сакуру, но дернуться к ней ему не дает Мадара, прошивший его тяжелым и ледяным взглядом.

— Ревность — это детские травмы, — декламирует ему Хаширама, вернувший в жизнерадостное состояние.

Покосившегося на него Изуну нужно видеть…

— А тактичность тогда что? — сдержанно обрубает его Мадара.

Следить за ними и не улыбаться просто невозможно. Даже если не совсем понятно, причем тут детские травмы. На соулмейте ничего незаживающего точно нет… От улыбки сразу расходится корочка трещины в уголке губ. А ведь вчера Мадара ей чем-то намазал. И когда, спрашивается, это заживет? И в горле першит, стоит заговорить. Как же тяжело быть в человеческом теле…

Демонстративно фыркнувший Изуна трясет головой и занимается перебиранием содержимого холодильника. В его ворчании Сакура слышит отрывистое: «перед носом стояло… …как можно было не найти…»

— Не твоя сильная сторона, — находится Хаширама и расплывается в ослепительной улыбке, когда Мадара фокусирует на нем немигающий взгляд и медленно поднимает брови. — Ты же не против, если я у тебя душ приму? А то я как встал, так и зашел…

Соулмейт смотрит на него так, как смотрят на очень раздражающий объект, но от грубости удерживается. Может, на него влияет то, каким он только что видел друга?

— Зубы еще почисти, в шкафу поройся — не стесняйся, — его тоном можно стегать, настолько он насмешливый.

Но видимо согласие Ино действует на него так, что на укол он отвечает только повторной ослепительной улыбкой. И действительно идет в ванную, громко уведомляя по пути, что возьмет майку с сушилки.

Молча вздохнувший Изуна высовывается из холодильника, чтобы посмотреть на Сакуру одобрительно.

— Ты дала ему номер подружки, — неопределенным тоном говорит он, — теперь он быстро уйдет.

— Я бы не надеялся… — вздыхает негромко Мадара и, почему-то качнувшись, покашливает. Чем тут же заслуживает замечание Изуны, касающееся здоровья и желания поберечь себя.

Пока Хаширама принимает душ, Изуна успевает приготовить омлет, а Сакура — выложить на маленькие тарелочки разные овощи из контейнеров. На плите медленно настаивается бодряще пахнущий кофе.

— В доме, где живет девушка, нет кондиционера? — зашедший на кухню Хаширама прочесывает густые влажные пряди пальцами. — Разве можно так о соулмейте заботиться?

Сакура, которая засматривается с тоской, старательно гонит ассоциации и концентрируется на словах. Кондиционер? Это что-то… для душа?

К ее удивлению, Мадара как-то странно морщится, будто сказанное все же его задевает.

— Садись и ешь, — осаживает Изуна и вешает полотенце, которым вытирает руки, на край раковины.

Зоркий взгляд на плиту — и Хаширама согласно усаживается за стол первым.

Несмотря на гостя, завтрак проходит мирно. Сакура понемножку жует овощи, подъедает весь омлет и с удовольствием пьет маленькими глотками кофе. Мадара напротив то и дело покашливает, чем заслуживает внимательный взгляд и друга, и брата, и самой Сакуры. Хаширама выглядит и довольным, и взволнованным одновременно. Изуну, сидящего рядом с ним, это очевидно раздражает. Почти уютно. Даже Роши согласен — он устраивается у хозяина на коленях и степенно мурлычет.

Когда на дне чашки остается только гуща, Сакура прислушивается к себе, и вдруг ее осеняет!.. Ей больше не хочется есть! Прекрасно! А… А через сколько захочется снова?..

У всего есть алгоритмы. Человеческий организм — как она замечает при изучении — работает очень последовательно и логично, даже если и странно. К сожалению, теперь человеческий организм — это жизнь Сакуры, и ей придется что-то с этим делать. Если она не может стать сильнее быстро, можно попытаться, например, стать немножко сильнее? Слегка? Постепенно?

Кстати говоря… а как быстро заживают царапины и трещинки?.. Сакура прищуривается на соулмейта, думая, что если кто и должен это знать, так он. Облокотившийся о стол и неспешно доедающий Мадара поднимает взгляд.

Да, точно должен.

После завтрака, допив кофе и похвалив Изуну за навыки варения, Хаширама собирается уходить, чему именно Изуна явно рад. Хаширама ненадолго шумит в ванной феном, чтобы досушить волосы, и благодарит Сакуру, которая приносит ему расческу. Невозможно же смотреть, как он собирает пушистые и взъерошенные волосы в пучок…

— Не облажайся, — советует ему Мадара в коридоре, когда выходит проводить.

Сакура замирает за его спиной, потому что чувствует, что что-то надо сказать… До этого она согласилась с тем, что дело Ино — связываться с Хаширамой или нет. Но его хочется подбодрить.

Она выжидает, когда он выпрямляется пружинистым движением, только что завязавший шнурки, и осторожно добавляет:

— Ино не любит, когда за нее решают.

Остается только надеяться, что соулмейт подруги поймет, о чем она. Просветление на лице Хаширамы подсказывает, что замечание приходится вовремя.

— Ты — моя любимая Учиха, — объявляет Хаширама, обдает улыбкой как солнечным светом и слишком резво хлопает дверью.

— Но я… не Учиха… — растерявшаяся Сакура оборачивается на стоящего в дверном проеме, ведущем на кухню, Изуну.

Он выглядит довольным собой и, вальяжно привалившись левой стороной к косяку, перебирает пальцами по боку серо-белой кружки.

Спереди слышится вздох соулмейта. Повернувшись к нему, она замечает то самое выражение, которое предшествует растиранию переносицы. Осознание, что придется объяснять сложную и для понимания, и для формулирования тему.

Мадара качает головой и жестом предлагает Сакуре пройти либо на кухню, либо в комнату.

— Он считает тебя частью нашей семьи и женщиной Мадары, — иронически замечает Изуна. — Это комплимент.

Быть чьей-то женщиной у людей комплимент?.. По взгляду соулмейта понятно, что ему хочется, чтобы она удовлетворилась справкой Изуны. Решив, что это вполне можно уточнить и попозже, как раз без младшего Учихи, который смотрит на них с усмешкой, Сакура только кивает. Но… чтобы восстановить справедливость, решает возразить:

— Я не чья-то. Я же не кружка.

Просочившийся за всеми в коридор Роши издает горловой мряв и трусит к Сакуре, чтобы обтереться об ее ногу.

Изуна не находится с ответом тут же, а Мадара сзади только устало вздыхает, так что она принимает это за победу. Решив протиснуться между ними на кухню, Сакура огибает Роши. Но кот, нежелающий оставаться сзади, с новым мрявом лезет под ноги.

Внутри замирает. Тут либо наступить, либо удержать баланс — напуганная случившимся заранее Сакура с ойком переступает вбок, но…

До этого демонстративно расслабленный Изуна ловит ее метким броском. Она и повторно испугаться, что впечатается виском в косяк, не успевает, только дыхание задерживает. Об пол с хрустом бьется кружка, и ноги обдает горячим.

— Твою мать! — рявкает Мадара, придержавший сзади мгновенно. — Изуна! Убери отсюда свою тварь!

Первое ощущение проходит, зато накатывает полноценная боль. От нее хочется подпрыгнуть и потрясти ногами.

— Не двигайся, — синхронно с ним приказывает Изуна и отпускает.

Так Сакура, которая теряется и только и может, что беспомощно и перепугано оглянуться на соулмейта, оказывается в руках Мадары. Он неловким, но быстрым движением приподнимает ее за талию, чтобы широким шагом перешагнуть через остывающую лужу.

Щиплет и жжется. Но страха гораздо больше. Представив, как было бы, врежься она все-таки головой, Сакура передергивает плечами, быстро заморгав, чтобы избавиться от подступивших от неожиданности и испуга слез. Почему каждый раз такое случается с ней?..

Уже на стуле, куда Мадара ее подталкивает, она рассматривает покрасневшие тыльные стороны ступней. Вдобавок ноги еще и дрожат. Она замечает, что точно так же дрожит всем телом. Как можно было так…

— Я за аптечкой, — сообщает соулмейт и бросает в сторону Роши, устроившегося за спиной Изуны в углу между столом и стеной, опасный взгляд.

— С-спасибо, ч-ч-что пойм-мал… — бормочет она со слезами на глазах, когда ощущения становятся не настолько оглушающими. Сметающий осколки вместе с лужей Изуна смотрит на нее с отчетливым раздражением.

— Как вообще можно споткнуться на ровном месте? — он смотрит на нее ничуть не теплее, чем недавно Мадара смотрел на кота.

— Не на ровном! Я не хотела наступить на Роши! — Сакура вспыхивает, обиженная несправедливым выпадом, и поспешно стирает влагу с ресниц.

Кто же мог подумать, что он так неудачно попадется под ноги? А виновата она!

Отвлекают громовые низкие звуки. Вокруг левой лодыжки обвивается меховое и пушистое — хвост Роши. Кот, подобравшийся незаметно, обтирается теплым боком и издает еще один мряв. Почти виноватый.

Хочется отпихнуть. Сакура проверяет выражение лица его хозяина осторожным взглядом. Изуна вытряхивает содержимое совка в мусорку, поэтому вид открывается только на его спину. Все плечо в шерсти… Роши обиженно встряхивает лапой, когда оказывается отодвинут ногой. Морального удовлетворения мало, но оно есть.

Появившийся на кухне Мадара на ходу копается в аптечке со сосредоточенным видом, не глядя подходит к столу, чтобы с негромким дребезжанием стукнуть дном коробки об столешницу. Обернуться на него Сакуре удается легко, зато переносить неловкость от мимолетного сканирующего взгляда уже нет.

Роши с грудным мрявком запрыгивает — вот же настырный — дернувшейся Сакуре на колени, пытается закинуть лапы на живот и потянуться. Его тут же спускают на пол — Мадара безжалостен. Но и аккуратен, потому что Изуна только шумно выдыхает, а не переходит на повышенный тон.

— Так… — соулмейт прищуривается, то ли примериваясь, то ли решая какую-то задачу. — Пересаживайся на стол.

Обожжены только ноги сверху, поэтому наступать не больно. На столе Сакура устраивается робко, потому что Изуна сначала смеривает ледяным взглядом сначала ее, а потом и старшего брата. На нем он внимание удерживает гораздо дольше. Реакция отсутствует, поэтому Изуна только раздраженно морщится.

Наконец-то что-то нашедший соулмейт выстраивает в линию несколько флаконов. Один из них, большой и бело-зеленый, он вертит в руках, рассматривая сначала бока, а потом и донышко. В чем-то убедившись, Мадара его взбалтывает.

Это же не будет больно?.. Сакура обнимает себя за плечи и тревожно следит за манипуляциями.

Изуна ожесточенно намывает посуду и с громким звяканьем отправляет на сушилку. От этого настолько некомфортно, что хочется в комнату. Но Мадару оказывается невозможно чем-то смутить — он даже бровью не ведет. Вместо этого усаживается на стул и жестом велит приподнять ступню.

У него холодные и осторожные пальцы. Не больно, немного щекочется. Хихикнувшая от совместившихся напряжения и такого прикосновения Сакура сталкивается с Мадарой взглядом. Непроницаемый соулмейт смотрит ей в глаза и проводит большим пальцем по шершавой коже стопы. Как тут не дернешься и не захихикаешь?

Рассмеяться при Изуне — это оказаться под его вниманием. Беззвучный смех можно спутать с беззвучными слезами, если не видеть лица, поэтому она хитро прячет его за волосами. Мадара наклоняет голову вправо и проводит снова.

Сакура покачивается, схватившись за край столешницы, и жмурится до рыжих пятен от сдерживаемого смеха. Чужой смешок, негромкий и теплый, вынуждает открыть глаза и посмотреть соулмейту в глаза. Кто бы мог подумать, что уголки искривленных в полуулыбке губ и морщинки около чуть прищурившихся глаз сделают Мадару смягчившимся и почти нежным.

— Это твоя первая помощь? — почти скучно спрашивает Изуна, чем мгновенно разрушает ощущение. — Не хочешь сначала ей ожог обработать?

Сакура не хочет, чтобы они снова ругались, поэтому отвлекает соулмейта, как умеет.

— Для чего это? — спрашивает она, выбрав и взяв стоящий рядом бело-зеленый баллончик.

Импульсивно обернувшийся на брата Мадара со вздохом поворачивается к Сакуре.

— Средство от ожогов, — кратко поясняет он и баллончик забирает. Пальцы соприкасаются.

Почувствовавшая вспышку нежности Сакура пытается не улыбаться — Изуна следит за ними искоса с неприятным выражением лица. На плите медленно греется джезва с кофе, но запах младшего Учиху совсем не умиротворяет…

Тем временем Роши, несмотря на рявкнувшего на него Мадару, не исчезает: сначала демонстративно хрустит кормом, а потом, отряхнув лапы, трусит к Изуне, готовому взять его на руки и закинуть на оранжевое плечо. Сакура наблюдает сначала за ними, потом за Мадарой.

Сколько бы она ни вспоминала, он всегда в таких ситуациях оставался спокойным. Выверенный алгоритм — несложно заметить, очень ловкие движения, соулмейт знает, что делает — и четкость. Он возвращается и с синяками, и с раной в боку, и… нет-нет-нет, она не станет вспоминать, не станет…

У Мадары майка сбита на правую сторону, вихрастая макушка, а лицо сверху вниз кажется сосредоточенным и мрачным. Соулмейт в это время осторожно промакивает ожоги бумажными салфетками, чтобы после этого накапать на тканевый кружок уже знакомой жидкости. Кожа около ожога не болит, но зачем-то он обрабатывает и ее. Наблюдать за этим интересно.

Всего-то — горячая вода! А так больно! И сколько нужно, чтобы повреждение обработать. Неужели люди живут так все жизнь?

— Ничего страшного, легкий ожог, — качает головой Мадара, и это забавно — вихры даже не колышутся. — Заживет. Приподними слегка… да, вот так.

На левую, которая болит больше, ногу с шипением брызгает белая густая пена из баллончика. Тут же холодит. Вздрогнувшая от неожиданности и ожидающая боли Сакура впивается ногтями в край столешницы. По лицу проходится быстрый взгляд, и Мадара успокаивающе поглаживает свод стопы. Руки у него теплеют. Не щекотно, но очень… очень… теплу в животе такое прикосновение нравится.

Точно такой же брызг приходится и на правую ногу.

Прохладная пена пушистым облаком сползает вниз. Сакура даже нагибается, чтобы проверить, насколько она мягкая. Так как Мадара смотрит на нее с внимательной усталостью, Сакура меняет ладонь и чистой поглаживает черные густые вихры. Они не настолько жесткие, какими выглядят, но очень упрямые. Наверное, даже расческа не поможет… Вот бы он брал пример с Хаширамы…

Осуждающей реакции это не вызывает — даже если бы вызвало, Сакура бы повторила — и можно продолжить. Соулмейт приподнимает подбородок и меняет наконец-то выражение лица со спокойного на ироническое. Сердце становится меньше и плотнее. Потому что даже так Мадара все еще теплый. Она знает, чего хочет, но понимает, что это в нынешнем положении не провернуть.

— Ты можешь встать? — спрашивает она, ерзая по столешнице, чтобы оказаться в удобном положении. Когда брови у соулмейта поднимаются Сакура добавляет с тяжелым вздохом: — Хочу поцеловать.

Со стороны Изуны слышится громовой кашель, будто он захлебнулся. Разомкнувший губы соулмейт ничего не говорит, но смотрит, будто она сказала что-то неловкое, но этого не понимает. Наконец он переводит взгляд на ее колени и медленно покачивает головой.

Да что с ним не так? Это «нет»?

— Изуна не чужой человек, — добавляет она на всякий случай, потому что вспоминает разговор после метро. Болтает забинтованной ступней в воздухе — как раз между раздвинутых коленей соулмейта. — Хотя если так подумать… людей ты при других бить можешь, а меня обнять — нет.

Изуна так и не откашливается. Мадара, посмотревший пронзительно и остро, со вздохом закрывает глаза и опускает голову, чтобы ткнуться лбом в коленный сустав Сакуры. От защекотавшего кожу выдоха поцеловать соулмейта хочется с двойной силой.

— Как ни выйду на перерыв, так лучше бы за конспектами сидел… — бормочет Изуна, спускает кота на пол и поспешно отворачивается к плите. — Имейте совесть — идите отсюда. Я пока кофе не сварю, не уйду.

Вдох соулмейт делает длинным и с закрытыми глазами. Выдох получается еще длиннее.

— Изуна, — с металлом в голосе говорит он, — не беси меня.

Поежившись, Сакура решает не напоминать о том, чего хочет. В конце концов…

Вместо тела вдруг образовывается пустое пространство с легким контуром, а вместо внутренних органов, костных структур, хотя бы кожи, что-то теплое и такое, что дышать невозможно.

Она, подобравшись и вздрогнув, еще и покраснев, рассматривает на мгновение склонившегося чуть ниже Мадару. Соулмейт чуть покачивается в ее сторону, но только не опирается лбом о колено. Точнее, опирается не им. Сухие губы прикасаются к коже на мгновение, оставляя теплый отпечаток.

Хочется соскользнуть в горячие руки и оказаться на широко разведенных коленях. Сакура даже кренится, ощущая себя, как перед прыжком с высоты, только соулмейт успевает раньше. Поднимается, чтобы опереться ладонями о столешницу, так, чтобы Сакура оказалась в его пространстве и куда бы ни дернулась — все равно бы не смогла отвернуться.

— Я принесу любые подношения, чтобы не возиться с вашими детьми… — бормочет Изуна и демонстративно звенит ложкой об края джезвы. — Даже наши гены не спасут. Детки будут плакать лимонадом и гадить сахарной ватой. Ладно бы хоть были не розовыми.

У него невероятное умение разрушить то, что возникает у нее с соулмейтом.

Сакуре приходится выглянуть из-за плеча Мадары, чтобы проверить, насколько сказанное было приличным. Нет чего-то показательней, чем глубокий и медленный вдох соулмейта.

— А твои дети будут лучше? — невинно спрашивает она, потому что у Изуны есть девушка.

Не совсем понятна корреляция между детьми и парой, но, похоже, люди решают воспроизвестись с кем-то, а не в одиночку. Хотя это очевидно, поэтому на открытие не тянет.

Если и есть что-то, могущее поколебать покой Изуны, то явно не такие намеки. Хочется быть уверенной: он просто не знает, что она знает. Наблюдающая за ним Сакура прислоняется левой щекой к плечу Мадары.

— У меня уже есть ребенок, — Изуна поворачивается к ним с усмешкой, чтобы кивнуть в сторону Роши, устроившегося у него под ногами. — Нам четыре года.

— Еще немного — и заговорите, — подначивает брата Мадара и усмехается, смотря Сакуре в глаза.

Спросить, почему люди вообще хотят себе детей, решено попозже. Все-таки ей хочется не только больше узнать, а еще и действительно поцелуев. Точно не таких, как полученный минуту назад. (Странно, но приятно, но недостаточно…)

— Тебе не понравится, если я отвечу, — Изуна обводит их ложечкой, заключая в странный круг.

Плечо соулмейта двигается — он оглядывается на брата.

— Но я ничего не скажу, — охотно продолжает Изуна. — Просто скажу, что моему ребенку не нравится твой Сенджу. Однажды мой ребенок пометит ему кроссовки. Во избежание — приглашай пореже.

Как она замечает, Хаширама приходит сам, хочет Мадара этого или нет, и этим вообще-то похож на Роши. Тот никогда не волнуется, что кто-то может спать, и скребется в дверь с завидным упорством…

— Он на время, — соулмейт небрежно усмехается, — забудет о кофейных запасах.

Можно поверить, что ему все равно, но Сакура с удовлетворением замечает за этим неясную тревогу. Все же они друзья.

— Да… — с неожиданной серьезностью соглашается Изуна и отворачивается к плите, с шумом процеживает кофе через ситечко. — Я удивлюсь, если у него получится. Ино производит впечатление девушки, которая не разменивается на мелочи.

Вообще-то, Ино просто не соглашается быть там, где ей больше не нравится. Это значит, не размениваться на мелочи? Сакура решает проследить за ходом разговора и не ошибается.

— Хочешь сказать, что выбрать Хашираму — это просчитаться? — предполагает Мадара с какой-то раздраженной ноткой.

Она еще ни разу не замечает, что соулмейт бывает на стороне Хаширамы вслух. Кажется, Изуна переходит черту.

— Скорее поменять успешного брата на его старшего младшего, — непонятно выражается Изуна и вздыхает. — Это… а связь у вас всех такая чувствительная?

Сакура, к которой относится вопрос, кивает.

— Я не знаю, кому из них посочувствовать, — Изуна качает вихрастой головой и медленно поворачивается к ним с кружкой в руках. — Выбираю Ино. Она раздражает меня реже, чем твой брат-братан-братишка.

Интересно, почему Хаширама его так раздражает? Потому что покушается на кофе? Не нравится Роши? Слишком громкий? Приходит, когда хочет? А можно ли назвать это ревностью?

Пока она пытается определить, Изуна удаляется с кружкой в руках и вместе с Роши вместо хвостика. На кухне остаются только она с соулмейтом.

Мадара с сожалением отстраняется, чтобы найти в аптечке бинт. Наблюдать за поисками интересно. Сакура, забывшись, даже слегка покачивает ногой.

Ее отвлекает сообщение, сопровождаемое вибрацией. От Ино. Сакура жадно открывает его, чтобы узнать, сделал ли что-нибудь Хаширама. Лучше бы ему сделать что-нибудь приятное и ненавязчивое... Но Ино всего-то и пишет, что расскажет много нового вечером.

Вспоминая недоверие Изуны, Сакура решает не терять веру в Хашираму.

У него достаточно сильных сторон, о которых она знает. Изуна точно знает о слабых, но он пристрастен. (Она решает опустить свою пристрастность — она еще и представляет, чего точно не хочет Ино)

В отличие от своего младшего брата Хаширама теплый. Об него так просто согреться. Сакура вспоминает, как Ино тянется к Тобираме, чтобы обнять, и думает: к Хашираме можно просто подойти. Он точно найдет время что на соулмейтку, что на девушку. На Мадару же находит. И она уверена, что Хаширама, спрашивающий о том, может ли написать Ино, чтобы что-то решить… нет, Хаширама гораздо тактичнее, чем кажется…

От перечисления достатков Сакуру отвлекает легшая на нее тень и прикосновение. Это Мадара придерживает ее за подбородок, чтобы нанести на уголок губ мазь. Она горькая и холодная, но если поможет… кстати, когда поможет? Сакура и забывает, что у нее тут болит.

Только собравшаяся спросить соулмейта, как быстро заживают ранки, Сакура сталкивается с ним взглядом и решает вопрос отложить. Потому что смотрит Мадара предупреждающе.

— Заживет через пару дней, — обещает он, будто прочитав ее мысли, и кашляет, опустив голову. — Неприятно, но мелочь. Главное не обкусывай… Как плечи?

— А может зажить само? — Сакура с любопытством щурится, а когда соулмейт кивает, уточняет: — Тогда… себе тоже так мажешь? Я не замечала…

— И так пройдет, — без особого интереса говорит Мадара, осматривая шелушащиеся полосы на плечах.

Закатанная до предела ткань майки обнажает подсохшие следы царапин.

Новый тканевый кружок, смоченный в прозрачной жидкости, медленно строит контур поверх них. Холодно и слегка щекотно. Аккуратность Мадары доходит до того, что глупые повреждения даже не ноют.

— Тогда почему делаешь мне? — тише спрашивает она и разглядывает его сосредоточенное лицо.

— Я привык такое не замечать, — Мадара на мгновение поднимает глаза, чтобы удержать контакт, показать, что он говорит с ней и не машинально. — Тебе к такому привыкать не нужно.

Он снова покашливает. Неприятный и пугающий звук. От него вспоминается, как болеет сама Сакура: долго и тягуче, будто через плотное тяжелое облако пробираешься. Это Мадара тоже предпочтет не замечать?

Умелые руки обрабатывают ей второе плечо.

— Если я привыкну, — она представляет это, передергивается, но упрямо дожимает: — будет легче? Может, надо привыкнуть?

Может, секрет правда в привычке? Боль ей не нравится. Сбивает с толку. Резкая. Заставляет дрожать, бояться и плакать. Даже дышать становится сложно. И кому-то приходится брать ее на руки, смазывать ранки горькой мазью, успокаивать, держать в ожидании, пока она сможет вдохнуть без подсказки.

У Мадары гораздо больше опыта. Он наверняка помогает кому-нибудь привыкнуть к боли — драки в той клетке точно оставляют не только пару царапин. И терпеть, и получать, и жить с этой болью соулмейту проще, чем ей.

Сакура не хочет такое чувствовать. Но ощущать постоянно острое и невыносимое ей хочется еще меньше. Что, если оно будет приглушено?

Мадара смотрит долго и будто окунается в ее мысли. Если прислушаться, то можно представить шелест страниц. Быть книгой, которую пытаются прочесть, неприятно — замок не повесишь. Но у Сакуры нет и опыта в выдерживании на лице невозмутимости. Щеки становятся по-глупому горячими.

— Если ты привыкнешь к боли, — неспешно сообщает Мадара, на секунду отвлекшись на ее губы, — значит, я плохой соулмейт.

Сначала не складывается. Вообще сложно думать, когда обнаруживаешь себя на столе, с соулмейтом, стоящим так близко, под его взглядом, от которого в груди больно.

Сакура ерзает на нагретой телом поверхности, желая, чтобы Мадара отвлекся — посмотрел иначе, вздохнул с усмешкой, посоветовал бы… что-нибудь. Сложно искать варианты, когда мысли рыхло проваливаются между пальцев.

Она опускает взгляд первой, потому что не может выдержать. Мадара не запрещает и не давит. Просто смотрит так, что хочется вдохнуть, а выдохнуть без слез. Будто ее боль отзовется эхом и у него, будто ее боль — его собственная, и больше он такого не хочет ни для кого из них, что бы вчера ни случилось.

— Боль может закалять, — он шершаво гладит ее по скуле большим пальцем, оставляя влажный след от нестертой мази, вынуждает приподнять голову, — а может ломать. Когда привыкаешь, то ждешь ее. Если ждешь, то скоро начнешь считать это нормальным. Ты забываешь, что так было не всегда. И вот тогда она ломает.

Непонятно, почему Сакура это чувствует: давление в горле, будто хочется заплакать. Мадара выглядит знающим, о чем говорит. Неужели он привыкает поэтому? Он чувствует это до сих пор?

— Тебе больно? — рука сама тянется к чужому лицу.

— Нет. Но тебе может быть, — удержавший ее ладонь Мадара кажется невозмутимым. — Будь осторожнее. Лучше наступи на кота. Ему будет полезно.

Для ее соулмейта нет ничего проще, чем сменить тему разговора. Если до этого Сакура раздражается, остается недовольной и любопытной, а иногда и поддерживает, то сейчас ей страшно хочется забыть эту фразу, сказанную так спокойно и мягко. В ее представлении чувствовать боль легче — это обжигаться без слез или спокойно вертеть поврежденным запястьем. Мадара говорит о другой боли. Ожог не может сломать, но постоянно капающий кипяток?..

Но она не может отвернуться — люди болеют не только физически.

В груди мало места. Сама Сакура по сравнению с соулмейтом никогда не будет казаться сильнее. Обычные руки, небольшие плечи, такая же спина. В ней не спрячешься, не окажешься защищенным. Может, получилось бы за Шизуне и скорее всего за Ино. Только не за Сакурой. Смешно же.

Так что это она тонет в густом сигаретно-ментоловом воздухе, который першит в горле и обжигает горечью нос, согревается до мурашек и вздрагивает от своего же порыва, когда тянет удивившегося и, наверное, поэтому и поддавшегося соулмейта на себя.

Но какая разница, если Мадара все же наклоняется?

Все вокруг теряет значение, когда под мягко погладившей ладонью напрягаются мышцы, а на шее мгновенно проступает жила.

Сколько можно задать вопросов и совершить действий, чтобы смутить настоящего человека. А сколько нужно, чтобы ощутить неуверенность самой?

Преодолеть десять слоев осторожности. Потянуться к соулмейту, опершемуся по обе стороны от ее бедер.

Влажная пелена обжигает глаза. Сакура закрывает их и прижимается так мягко, как если бы надеялась не коснуться, а приложить бинт к сухим и потрескавшимся губам. Что еще можно, кроме как принять тяжесть на себя снова, обняв за плечи, с надеждой, что не оттолкнут.

Рядом шуршит и падает. Но это неважно. Вздохнувший Мадара поддается во второй раз — отвечает, встает ближе, придерживает за талию и затылок.

Полученные уроки Сакура возвращает ему полностью, даже если и не вполовину так же умело. Горький привкус — дурацкая мазь — и смешавшееся дыхание, на мгновение замереть, чтобы отпечатать это в памяти: так чувствую те, кто неспособны что-то изменить, и могут только всего лишь обнять?

Контроль в ее руках. Дробно стучит сердце. Мягкое поглаживание основания шеи — и Сакура будто стоит под горячим душем. Из-под него стоит выпрыгивать и искать пену от ожогов. Если Мадара чувствует то же самое, должен ли он забыть о боли?

Она с горечью целует своего человека так, чтобы он тоже почувствовал себя в тепле. Хочется нашептать ему, склонившемуся, держащему ее за затылок зеркально, дышащему тяжело, вставшему между колен, в приоткрытые губы маленькое и тихое: «я люблю тебя». Это должно согреть лучше.

Как только она это скажет…

Соулмейт придерживает ее за шею, когда Сакура осторожно отдаляется.

Именно сейчас хочется сбежать, а она это умеет. Только к чему это приведет? Что ей даст такое молчание?

— Я люблю тебя, — на выдохе шепчет Сакура, ощущая свою принадлежность к другому миру остро. Она не человек. Нет нужды быть как они и прятать чувства в страхе.

Что-то во взгляде Мадары заставляет ее перебрать только что сказанное. Вот тут уже отличие не дает преимуществ. Эти люди с их исключениями…

— Ты мой человек, — пробует она по-другому, припоминая, как Ино была раздражена этим выражением. Возможно, с Мадарой сработает наоборот?.. — Я от тебя не сбегу?.. Не буду прыгать с высоты?..

Недоуменно моргнувший соулмейт отпускает ее. Непохоже, что слова его убеждают. Даже наоборот…

— Ты не выглядел поверившим, — слегка растерявшаяся и ожидавшая другого Сакура пожимает плечом. — Я не знаю, как сказать, чтобы ты понял, что я…

Ей не нравится, когда Мадара переводит. Но не в этот раз. Согласно обнявшая его за плечи она легко удерживает равновесие — соулмейт наклоняется в ее сторону. Пропуская сквозь пальцы короткие колючие волосы, Сакура отпускает контроль и дает поцеловать себя жадно и напористо.

— Не сбежишь… не прыгнешь с высоты, — хрипло шепчет ей в приоткрытые губы соулмейт, и Сакуру прошибает током. — Хорошо.

Вот так ощущается полное спокойствие? Уверенностью и чувством, что все детали нашли свое место, а собираемый днями и неделями пазл сложился?

Но… но есть кое-что еще.

— Я боюсь боли, — с внутренней дрожью сообщает Сакура, смаргивает желание поцеловать, а не сказать. — Я и твою чувствую. Даже если бы не чувствовала, то… то все равно бы… — смотреть ему в глаза и связно говорить непросто, потому что в груди и в слезных железах снова скапливается, — не хотела, чтобы тебе было больно. Даже если ты… привык.

Другое прикосновение прожигает Сакуру и ее выдержку настолько, что слезы становится не сдержать. Столкнувшийся с ней лбом Мадара закрывает глаза, одной рукой опирается об стол, второй гладит по затылку.

— Я постараюсь, — обещает он, качнув головой и создав приятное трение. — Ты тоже. Не царапай себя в следующий раз.

Они вдвоем на кухне, но Сакура не ощущает мира вне чужих рук. Они остаются совсем одни, а вокруг кончается все. Смешавшиеся запахи и тепло, растекающиеся вокруг них, испаряются за пределами тел в пустоте.

И только этот разговор хочет вытянуть их на поверхность.

— Просто когда от царапин больно, — Сакура мнет ткань его майки около края ворота, — внутри не болит.

Мадара сжимает ее крепче с тяжелым вздохом.

— Тогда не сбегай, когда тебе больно. Не можешь держать себя в руках — приходи ко мне. Я подержу, — он выпрямляется, взяв ее за плечи повыше линии царапин.

Все случаи, когда он это делал, взвихриваются вокруг Сакуры вместо белой колючей крупы.

Соулмейт не дожидается ее ответа — вбирает в теплый и бережный захват, будто демонстрируя, насколько хорошо умеет держать. Сакура жалеет о том, что уже сказала ему, что его любит. Наверное, сейчас, в приятной черноте, особенно если зажмуриться, в стойком знакомом запахе, в ощущении, что она не одна и не останется, сказать было бы лучше.

Поэтому она говорит другое:

— Я не жалею, что люблю тебя.

Сказанное сгоряча до сих пор держит ее в тисках вины. Стоит только вспомнить — Сакура хочет тут же отвернуться и забыть.

Темнота становится неловкой, потому что Мадара просто замирает. Не зная, что еще сказать, она аккуратно разглаживает ткань майки на его спине. Соулмейт кивает, потершись подбородком о макушку Сакуры, не отпуская, и покашливает уже в который раз… за день.

— Ты заболел, — удивленно прижавшаяся к его груди щекой и почувствовавшая, как это вызывает у соулмейта судорогу, Сакура слышит влажный шелест.

Собравшийся что-то сказать соулмейт вдыхает с хрипом и судорогой заходится кашлем.

— Все хорошо, — с сипением убеждает Сакуру Мадара и переживает новый приступ, а договаривает не без усилия и с влажным шелестом в голосе: — Мне нужно кое-что сделать. Вернусь вечером. Присмотришь за Изуной?..

Очень не хочется, но она все же упирается ему в плечи и с возмущением смотрит в усталое лицо. Он вымотан и здоровым точно не выглядит. Пытаясь припомнить, когда в последний раз Мадара просыпается позже нее, Сакура не находит случаев.

Вина колется в животе, будто проглоченное стекло.

— Но ты болеешь! — Сакура неверяще обводит соулмейта взглядом. — Как хорошо, если ты так кашляешь? Болеть не здорово!

— Ты не представляешь, насколько, — Мадара с хрипом в ставшем ироничным голосе опирается ладонями об столешницу. — Да-а-а…. давно не было. Я вернусь, выпью таблеток, обвешаюсь луком народный лечебный японский метод сделаю, что захочет Изуна… а ты через час или два поешь. Делай перерывы, когда учишься. Таймер поставь. Хорошо?

Быть так близко и наклоняться — опасно. Потому что Сакура понимает: сейчас наклониться, то есть, подняться и что-то сделать хочется уже ей.

Но Мадара слабо ей улыбается и отталкивается руками, чтобы плавно выпрямиться и тут же нагнуться — баллончик с противоожоговой пеной закатывается под стол.

Несложно понять, что отговорить сейчас не получится.

— Куда ты идешь? — Сакура не спешит слезать со стола, потому что так она может быть на уровне плеч соулмейта и сидеть одновременно.

Знакомый расчетливый прищур, от которого внутри переворачивается, выдает Мадару лучше, чем собранная спортивная сумка. Только она ему больше не нужна — он перестает бить людей за деньги… Сакура вдыхает глубже, потому что каждая дурацкая мысль может погрузить ее в старое и пугающее воспоминание.

Есть еще люди, которые могут вынудить соулмейта так смотреть. Те, с кем пока он не разобрался. Кровь на ладонях липкая и горячая. Сакура растирает их друг о друга, зная, что они сухие.

Мадара все понимает. Поэтому прячет опасный блеск за полуопущенными веками. Делает вид, что ничего не происходит.

— Во второй раз не порежут, — сорвавшееся обещание уверенное и слегка ироническое. — Мы не столкнемся.

Это значит, что они его не увидят? Сакура не спрашивает, потому что видит — соулмейт исчерпывает запасы уклончивых ответов. А у нее нет сил снова сталкиваться с тем, что мир вокруг темнеет и становится пронзительно ледяным.

— Я заварю тебе едкий чай, заверну в одеяло, буду кормить бульоном, таблетками и не дам ноутбук, — обещает Сакура, вспоминая то, как проходила ее болезнь. — Скажу Хашираме, чтобы не звонил.

Соулмейт с хрипом усмехается и в ответ обещает, что это не пропустит.

Ей до ужаса хочется пойти с ним, даже если на улице холодно, серо и слегка снежно. Мадара считает себя сильным, Хаширама с ним согласен. В принципе Сакура согласна тоже. Но даже такие люди, как они, могут быть ранены: нож в шее, нож в груди, шрамы на ладонях, на спине, на животе, — а Мадара ведь сильный.

Что, если он не вернется?

Словно чувствуя ее нервозность, Мадара в коридоре придерживает ее за шею. Он уже в ботинках, но еще не успел застегнуть темную куртку. До ухода всего несколько секунд. И все же соулмейт останавливается, смотрит насквозь, усталый и кашляющий.

В груди сжимается: он ведь догадывается, о чем Сакура думает. А еще он уходит больным.

— Вернусь к вечеру, — обещает он, провод большим пальцем под мочкой Сакуры. Если это попытка щекотки, она неудачная — Сакура ощущает в животе приятную тяжесть, которой полученного мало.

Она следит за тем, как его высокая фигура большим шагом оказывается в более ярком, чем в коридоре, свете подъезда. Хочется остановить его или пойти с ним. Ее ведь это тоже касается! Но он оказывается правым постоянно, как и сейчас. Поэтому Сакура решает не ухудшать ситуацию.

Нужно утешить себя — все закончится! Только без ее присутствия. Вот с чем придется смириться.

Совет: ставь таймер, — Сакура воспринимает как призыв к действию. Впрочем, кто бы воспринял иначе?

Таймер находится только после того, как она додумывается зайти в приложение часов. Разобраться, что такое таймер и как его ставить, получается быстро. Секунд пять-шесть — и два часа закончатся с уведомлением.

Черные цифры на белом фоне меняются с одним ритмом, отстукивают секунды и минуты. Сакура следит за мерцанием экрана, сидя со скрещенными ногами и горбя спину. Два часа — сто двадцать минут. Каждая из них не вернется.

(Сакура гонит из мыслей те минуты, которые провела с Мадарой на кухонном столе)

Чувствуют ли люди, как уходит время? Двести сорок секунд — четыре минуты — только кажутся мелочью, но Сакура за них бы многое успела: открыть учебник физики, просмотреть оглавление, выбрать тему и прочитать первые несколько страниц…

Так она и делает — перебирает пальцами по глянцевой обложке, вспоминая, как отбивает подушечками дробь Мадара. Шуршит бумажными листами, пересчитывает количество тем. Тетрадь по физике неприятно чиста примерно на четверть.

Окопавшаяся в незаправленной постели Сакура хлопает рядом с левым бедром стопку имеющихся учебников, а тетради укладывает в башню между скрещенных ног.

Ее любимая биология прочитана не настолько много, как хотелось бы. Сакура недовольно листает исписанные страницы. Кое-что ее радует — она понимает свой почерк! Поверх выведенных тонким синим знаков кое-где лежит и цветной слой. Текстовыделители.

На мгновение она очень жалеет, что день сегодня серый, а не солнечный и голубо-небесный. Справляться с ощущением уходящих возможностей проще, если можно погреться на солнце и представить себя бестелесной.

А упускает она много. Однажды Изуна говорит, что у нее нет системы. Сакуре, только оказавшейся в безопасности, нервной и пытающейся разобраться в том, что ее окружает, уж точно не до этого.

Прохладная обложка отогревается теплом пальцев. Следить за мелькающими красочными иллюстрациями при быстром пролистывании и захватывающе, и грустно, потому что прочитанное количество страниц не воодушевляет.

Сколько проходит времени? Было тепло, и она могла ходить и бегать босиком по асфальту. А сейчас на улицу нос без слоев теплой ткани не показать.

У нее полупустые тетрадки, а учебники прочитаны ненамного больше. Что последнее она узнает?..

Сакура решительно захлопывает учебник и кладет его еще одним слоем на глянцевую стопку таких же.

Эта идея ей не нравится. Приходится вспомнить, с какой легкостью общается и ориентируется Ино, как изящно и спокойно чувствует себя Шизуне, как тот же соулмейт знает ответы на кучу вопросов. Что может придать уверенности для жизни тут, если не знания?

У двери в комнату Изуны Сакура слегка мнется. Внутри она бывает… где-то раз? Ощущение, будто ей нужно зайти к чужому человеку просто так.

Но… Во-первых, не просто так. Во-вторых, это поможет и ей, и ему, и Мадаре в будущем. В-третьих, она… ну, например, вскользь узнает о Хинате?..

Сложно сказать, что примиряет с действительностью больше.

Изуна на легкое постукивание не открывает. Приходится упрямо постучать снова. Когда дверь с легким щелчком открывается, в Сакуре что-то и ликует, и хочет испариться. На плече у младшего Учихи все еще шерсть как след от Роши, зато вихры практически приглажены… это что, маленький хвостик? Сакура даже наклоняет голову, чтобы разобрать — хвостик или просто волосы причесаны.

— Что? — на терпеливом выдохе спрашивает Изуна, не мрачный, но серьезный. — Хочешь захватить мою комнату?

Иногда он говорит странные вещи с таким лицом, и Сакура не может разобрать шутка или все же предупреждение это.

— Нет. Хочу узнать, как люди учатся, — заявляет она, наблюдая за тем, как на ее голос появляется Роши. — Ты же постоянно учишься. Как ты это делаешь?

У нее есть идеи того, как можно это сделать. Но почему бы не обратить внимание на человеческие способы? Люди изобретают книги, уж то, как по ним учиться быстрее, должны же понимать?

За спиной Изуны серый полумрак. Шторы полузадернуты, а на рабочем столе очерчивает желтый круг длинная и высокая лампа. Заглянувшая из-за чужого плеча Сакура разглядывает, что в этом желтом круге лежит сразу несколько открытых книг разного размера.

— Я даже не знаю, как тебе сказать… — ехидно цедит он и легко меняет положение тела так, чтобы проход загородить.

— Нет, ты не понял, — Сакура серьезно смотрит ему в лицо. — Я много читаю — биологию, географию, физику… еще у меня есть видео с английским… Но я подсчитала… Прошло много времени, а я ничего до конца не прочитала.

Плавно опершийся об косяк плечом Изуна приспускает золотистую оправу очков. Сразу становится неуютно.

— Система, — подсказывает Сакура, не совсем понимающая, почему на нее так смотрят. — С ней учишься лучше. А я хочу учиться лучше. У тебя она есть.

Изуна окончательно снимает очки, загибает тонкие дужки задумчиво, кидает косой взгляд сначала на Роши, появившегося под ногами, потом на Сакуру.

— Не хочу этого говорить, — наконец находится Изуна и плавным движением надевает очки снова, — но ты… ты не слишком много хочешь? Ты тут всего несколько месяцев, да? Школьную программу осваивают двенадцать лет. Можно экстернатом — за года… допустим, за четыре-пять. Не за полгода точно, Сакура.

Представившая, что двенадцать лет — это столько раз по два месяца, что обучиться можно, Сакура тоскливо вздыхает. У нее этих двенадцати лет нет.

— Ино справляется за шесть, — находит аргумент, чтобы добавить очевидное: — Быстро не получится, но я так мало прошла! Люди столько придумывают! Неужели способа быстро учиться не придумали?

Тяжелый вздох, от которого у Сакуры сдувает со лба тонкую прядку, интерпретировать несложно. Опять человеческие исключения!

— Я не знаю, чему учится Ино, — склонивший голову на бок Изуна щурится и водит глазами, как если бы пытался прочесть что-то невидимое. — Шесть лет — это… не так много, вообще-то. Сомневаюсь, что Ино сдает каждый предмет на высший балл. В быстром обучении… м-м-м-м… жертвуешь чем-то. Можно по верхам… то есть, — он морщится, практически как Мадара, — разобрать тему на простом уровне. Или углубиться в пару предметов в ущерб остальным… Иногда нескольких пройденных тем хватит. Ну… с той же биологией твоей… тебе же необязательно знать, из чего устроена… нервная клетка, например… чтобы понимать, как работает система. На элементарном уровне.

Она приходит спросить не об этом. Поздно, конечно, а ведь лучше было бы спросить у Ино. Именно она тут справляется за шесть лет, а не Изуна.

Но ему не отказать во внимательности. Как понимает, о чем она думает.

— Система — это знать, чего хочешь, и постоянно выделять на это время, — добавляет Изуна к вышесказанному, явно собравшийся с мыслями и приободрившийся от этого. — Регулярность. Ты хочешь разобрать за два месяца программу средней школы. Добавим адекватность. Кроме учебы у тебя есть, — кривит лицо так, что становится понятно — это его смущает, — еще жизнь. Подбиваешь моего брата на социальное осуждение… Скандалишь там, где не права… Устраиваешь свидания подруге и Сенджу…

Скрестившая руки Сакура очень старается. Действительно. Потому что никакого свидания она не устраивает, скандалит вчера и за это извиняется, а социальное осуждение — это минут десять в транспорте с людьми, от которых они с Мадарой уйдут легко.

— Ты тоже успеваешь много, да? — старшая сестра Ханаби сама собой приходит на ум, и Сакура не сдерживается.

Наклонивший голову Изуна демонстрирует самодовольное согласие. В чем-то его точно не упрекнешь.

У Сакуры полная кровать учебников и тетрадей, с ним нужно что-то сделать… Расспросить о системе и о том, как он сам успевает и учиться, и быть чьим-то человеком вне ведома Мадары. Так вот люди живут среди людей? Ищут, где полезнее промолчать, а где можно сказать и погромче?

— Могу помочь с системой, — он небрежно поправляет очки прикосновением пальца к золотистой дужке.

— И что ты хочешь взамен? — так как Сакура предпочитает быть с ним осторожной, особенно после вспыльчивого укола, приходится скрепя сердце спросить. Лучше узнать цену сейчас, чем по…

Нет, действительно, как человек.

— Это родственная помощь, — с иронией, которая не совсем понятна Сакуре, отмахивается он.

Шагнувший спиной назад Изуна плавно разворачивается, чтобы дойти до стола и чем-то там зашуршать. Если сначала Сакура не воспринимает его поиски как серьезную помощь, то позже очень удивляется.

Он раскладывает на кухонном столе — она рада, что он не приглашает ее в комнату — несколько тетрадей. При близком рассмотрении обнаруживается, что это просто пустые книжки в точку.

— Я планирую на бумаге, — садится Изуна и похлопывает по сиденью стула рядом с ним. — Это — расписание занятий. Это — цели на полгода, три месяца и на месяц. Это — трекер пройденного. Это план на неделю…

Представившая, насколько проблематично выстраивать процесс, Сакура со вздохом опускает плечи. Пустые книжки в точку Изуна превращает во что-то невероятно сложное и очень системное. Если понять принцип, то будет просто разобраться. Так выходит, что он очевиден, но будет быстрее параграф по физике прочитать, чем разобраться с планированием.

— У меня большой опыт, — не без гордости за себя говорит он и поднимает очки на макушку.

Либо влияние Мадары, либо оба брата учатся этому с детства…

— Как ты определяешь, что успеешь столько? — взявшая книжку поменьше Сакура рассматривает кружки, зачеркнутые красной ручкой. Над ними надпись: отработанные темы.

На колени к ней запрыгивает Роши — она от неожиданности чуть не роняет книжку. Кот не обращает внимания на ее нервное дерганье и с комфортом устраивается на ее коленях.

— Нет, наоборот, — подсказывает Изуна, придвигая к ней полупустую книжку. — Сначала узнать, сколько нужно, а потом… м-м-м… прикинуть, за сколько хочешь пройти. Ну, или отталкиваться от того, как ты усваиваешь материал… Допустим, ты быстро читаешь и усваиваешь темы легко — как, кстати, у тебя это получается… Так вот, если знаешь, с какой скоростью что делаешь, можешь и прикинуть на… допустим, на месяц.

— А если не успеваешь? — Сакура задумчиво обводит один из еще незачеркнутых кружков.

Изуна со вздохом горбится, из-за чего очки медленно скользят по волосам и почти сваливаются на переносицу, потом косо посматривает на плиту. Проследив его взгляд дальше, Сакура понимает: ему нужен кофе. Может ли это значить то же, что и потирание переносицы у Мадары? Во всяком случае, когда нужно объяснить что-то сложное.

Под локоть тычется кошачья голова. Кудлатый пушистый шар разражается громовыми горловыми звуками.

— Смотря что не успеваешь, — будто подбодренный реакцией Роши Изуна встает. — Кофе? — Сакура кивает. — Хорошо. Знакомлю тебя с новым понятием: дедлайн. Крайний срок. Если сам дедлайн ставишь, то непройденное можно… м-м-м… перенести. А если кто-то тебе дедлайн ставит… как у меня: нужно уложиться в месяц. Если не укладываюсь, то приходится заморочиться из-за последствий… как тебе Мадара что-то объясняет?.. Было бы проще, если у тебя пара классов образования было… даже если детский сад.

Не перебивает она его просто потому, что иначе придется ждать Мадару. А за ним не замечается никакое обучение с множеством книжек и тетрадей. Изуна — лучший вариант.

— Если у тебя дедлайн, от которого будут последствия, направь на него все силы, — наконец заканчивает Изуна, снова подняв очки на макушку, достает банку с кофе и звякает ложкой о стенку. — Все остальное нагонишь потом. Никто так не делает, конечно, но начни готовиться к нему заранее.

То есть, люди… просто не пользуются самым очевидным способом? Сакура откладывает маленький ежедневник разворотом на столешницу, чтобы не закрылся, и тянется к большому. Неожиданно лаконичным и острым, а не небрежным, почерком Изуны страницы исчерчены густо. В стройных синих рядах Сакура все-таки замечает несколько зачеркиваний — таких же лаконичных и почти изящных, кто бы мог подумать, что они такими бывают.

— Если начну заранее, то все успею, — подытоживает она, следя взглядом за котом, который демонстративно потягивается и зевает во всю зубастую пасть.

Он спрыгивает с колен. То ли ему надоедает греметь на всю кухню, то ли хочется внимания хозяина.

— Вообще не факт, — со щелчком вспыхивает газ, и Изуна водружает поверх голубого круга джезву. — У тебя, не знаю, может что-то случиться. Или поймешь, что все равно не успееешь… Разберешься в процессе. Ну, что? Что бы ты хотела успеть до конца месяца? Сколько там… какое сегодня число?..

Подплывший к нему Роши сбивает хозяина с мысли и обтирается об ногу. Изуна смотрит на него неодобрительно.

— Восемнадцатое, — Сакура снимает блокировку с прихваченного телефона.

Ноль новых сообщений. Ино так и не пишет, и не звонит, и… нет, еще не вечер, лучше подождать. Вдруг она сейчас встречается с Хаширамой? С Тобирамой? Отдыхает от обоих?..

— И до конца месяца… тридцать один день же? — бормочет он и тут же сам отвечает громче: — Нет, тридцать. Двенадцать дней. Ну, почти две недели. Какие планы?

— Дочитать биологию, географию, научиться читать по-английски… и вообще разобраться, сколько нужно, чтобы понимать английский. А еще физику и алгебру… — охотно перечисляет Сакура, но когда обернувшийся Изуна упирается в нее взглядом, решает слегка сдать позиции, — ну… половину тем? Маленького принца!..

— Знаешь, ты кошмар подхода «три важных дела в день». Твои учебники… их за год полностью проходят. С дополнительными материалами, естественно, и практикой, и активным заучиванием… — Изуна говорит это, покачивая головой. — Начни с небольшого. Сколько там у тебя предметов… допустим, за неделю… пять параграфов биологии…

Когда Сакура открывает рот, чтобы возразить — всего-то? — ладонь Изуны взметывается в воздух. Обладатель разворачивается к ней полностью, опираясь об столешницу, и набирает воздуха в грудь. Многообещающе.

Система прохождения нескольких предметов одновременно Сакуру не впечатляет, но и не расстраивает. Неужели все так просто?.. Пятьдесят минут в день на каждый предмет? Или пятьдесят минут на какой-то предмет раз в два-три дня? Разбить количество тем на количество дней? Выстроить приоритеты и повторять?.. И… это весь секрет?

— Уверен, твоя подружка так и делала — выбирала приоритетное… — добавляет Изуна, когда видит сомнение на лице Сакуры, и понимает ее неправильно. — Что больше всего нужно, то и учишь. Проще некуда. Два выходных себе оставь, кушать не забывай, водичку пить… что там еще… и не надо так смотреть. Разберись, что нужнее, нагрузку попробуй разную, но для начала привычку заведи. Система — это дисциплина, Сакура.

Сказать нечего, потому что так-то он во всем прав, да и опыта у него — не поспоришь — больше.

Для нее не проблема учиться много и быстро усваивать. Изуна точно рассматривает это через себя, а ему — да и вообще людям, насколько Сакуре понятно — учеба дается медленнее. Но правоту его это не отменяет. Попробовать разные варианты — это найти лучший. А еще…

Очень не хочется быть как человек… Но Сакура все равно пытается высчитать, откуда у Изуны такая преподавательская щедрость. То ли она пропускает намеки, то ли у него просто хорошее настроение — в такой-то серый день. Утром же был неприятным, потому что Сакура неловко обожглась, а Роши почти пострадал.

Сливочный и теплый, потому что разбавлен холодным молоком, кофе настраивает на уютное настроение. Изуна пьет горький и без всего, но Сакура все равно ощущает между ними общее. Интересное открытие. Еще недавно она предпочла бы стать полной противоположностью… Ино, вливаясь, чувствовала себя так же? А Шизуне?

В перерывах между неспешными глотками Изуна щедро диктует принцип непрерывного обучения. К этому прийти легко, но Сакура выбирает прислушаться к нюансам.

Прерывает сработавший таймер. Не подскочить сложно, а Изуна даже дергает локтем и чуть не сбивает давно опустевшую чашку с кофейным влажным порошком на дне.

— Чтобы я не забыла поесть, — объясняет Сакура, дрожащим пальцем проводя по полосе «отключить».

— Да, работает, — Изуна передвигает чашку так, чтобы не задевать, но почти сразу вздыхает и встает, чтобы поставить чашку в мойку. — Значит, обед…

Готовить Сакуре не так нравится, как разбираться в планировании, но жить в будущем одной без этого не получится. Концепция жареного риса ей не совсем понятна. По виду Изуны не скажешь, что он шутит, так что она выбирает понаблюдать и помочь.

— Вкусно, — удивленно замечает Сакура, как только пробует.

Они устраиваются за столом, отодвинув хаотичную и небрежную стопку из книжек для планирования в сторону.

— Еще бы, — с чувством собственного превосходства соглашается Изуна и щелкает палочками. — Жуй давай.

Посуду моет она, пока Изуна варит им еще по чашке кофе. Кофейный порошок набухает в джезве на поверхности и пахнет так, что настроение поднимается.

С новой порцией кофе Сакура узнает об опасности больших объемов за рекордное количество времени.

— Лучше по шагу за раз, — резюмирует Изуна и с сожалением смотрит в чашку. — Возьмешь слишком много — надорвешься. Ликбез пройден. Теперь будешь слишком занята, чтобы скандалить с Мадарой.

Вот почему он помогает?

— Буду как ты, — Сакура обводит ободок чашки пальцем и улыбается. — Ты все успеваешь.

По-человечески. Так приятно…

Изуна не был бы Изуной, если бы не умел подозрительно смотреть из-под очков. По цепочке позвоночника бегут мурашки.

— Да, я справляюсь. Навык, — он соглашается с тонкой уверенной усмешкой. — У тебя тоже получится.

— Так, как у тебя, наверное… нет? — Сакура улыбается шире. — Ты и учиться успеваешь, и жить.

Изуна поднимает бровь, чтобы выгнуть ее дугой.

— У Ханаби есть старшая сестра, — небрежно замечает Сакура, видя, как у собеседника под глазами проступают морщинки от прищура. — Хината.

Удивить Изуну, который всегда относился к ней двойственно, оказывается приятно. С другой стороны, он, выглядящий уютно в рыжем свитере и с хвостиком, меняется до человека, пробивающего других взглядом. Как все-таки братья похожи, замечает Сакура, наблюдая с жадным любопытством за чужой мимикой.

— Ну и что? — к большому удивлению, Изуна почти мгновенно восстанавливает спокойное выражение лица и даже расслабленно откидывает голову назад.

Для него это неважно? Хорошо, можно ведь попробовать и с другой стороны.

— Я спрашивала у Мадары, — решает проверить, правильные ли ее догадки, Сакура, — он сказал, что у тебя нет соулмейтки.

Младший Учиха разводит руками с таким видом, будто его это совсем не интересует. Неужели правда неважно?..

— Мадара знает далеко не все на свете, — и он неспешно встает, чтобы отнести опустевшую кружку в мойку.

— Ну… вы ведь очень внимательно относитесь к любимым, — она акцентирует, вспоминая Шисуи, — родственникам. Странно, что Мадара этого не знает…

— Чего ты хочешь? — Изуна, так и не отвернувшийся к раковине, закатывает глаза. Похоже, его любимая игра в этот раз надоедает ему самому.

Можно подумать, она чего-то хочет.

— Ничего, просто интересно, — Сакура посматривает на подошедшего к ее стулу Роши. — Почему нужно скрывать пару?

Если так подумать, то вполне возможно. Люди выдумывают столько правил, что Сакура не удивится, если Изуна подтвердит ее догадку. Например, иметь пару можно только старшему брату… Старший брат может запретить младшему иметь отношения?.. Поэтому Хаширама не знает, что у Тобирамы есть Ино?.. Но такой, как Хаширама, стал бы что-то запрещать младшему?..

Тут должно быть логичное объяснение. (Она надеется)

— Ты предлагаешь мне рассказать, почему Мадаре не стоит знать о моей девушке? — с неверием спрашивает Изуна. Он даже теряет весь свой напускной ленивый вид, мгновенно оказываясь ершистым и неприятным.

Не рассказывай, думает Сакура удивленно, я сама узнаю.

Видимо он догадывается, в какую сторону идут ее мысли. Изуна мрачнеет, чем мгновенно напоминает старшего брата. Так же сгущает атмосферу до грозовой. Стекла очков опасно поблескивают. От снисходительно, но все же щедро объяснявшего ей системность Изуны не остается ничего.

— Мы на тебя хорошо влияем, — почти доброжелательно делает комплимент самому себе. — Не только физика быстро идет. Так, что? Шантажируешь меня? А, прости… продолжай.

— Зачем мне тебя шантажировать? — понявшая слово ассоциативно Сакура тоже встает с кружкой в руках, чтобы обогнуть Изуну и включить воду. — Я помою.

Машинально отдавший ей кружку младший Учиха фыркает.

Впрочем, идея для допроса возникает сама собой. Как тут удержаться?

— Ты тоже с ней часто ругаешься? — Сакура впенивает губку, сжав несколько раз, и оборачивается через плечо.

Как она и думает, Изуна не уходит, но и не выглядит задетым или взволнованным. Другого от него и не ожидаешь.

— Мы друг друга понимаем, — скользко и туманно отвечает Изуна. — Она не самоубивается об опасных людей. А мне не надо за этим присматривать.

— А когда Мадара работал на… — нужно помыть чашки, но раз уж начала, стоит и уточнить. — Ты знаешь… Ее не пытались обидеть?

— У Хинаты и Ханаби… Они ушли из родительского дома и не поддерживают связи с отцом. Там тяжелая грязная история… — Изуна снимает очки, чтобы повесить на край свитера. — Но отец у них серьезный. Вредить дочерям может только он. Еще у Ханаби… если не ошибаюсь, очень авторитетный соулмейт. К ним никто в здравом уме не полезет. А так я тоже авторитетный, можешь поверить.

Можно подумать, она не знает. Интересно, настолько ли авторитетный Изуна, чтобы калечить людей за деньги? Если сначала она еще сомневается, то потом решает, что не стоит его недооценивать.

— Как вы друг друга понимаете? — решившая не менять тему Сакура отворачивается к раковине. — Вы же не ругаетесь?

— Сакура, я в этой теме не консультант, — без раздражения, но и без интереса замечает Изуна. — Мы стараемся друг друга понимать. Живем раздельно, встречаемся нечасто — половина конфликтных причин отпадает. Слишком разное, чтобы сравнивать. А у вас одна проблема на двоих — твоя уверенность в бессмертии.

Вспомнив его же прием, Сакура громко ставит чашку на сушилку и оборачивается.

— О-о-о, не делай такой вид, — Изуна расслабленно подходит к ней, чтобы педантично поправить чашку на сушилке. — Для тебя весь мир — игрушка. Ты и относишься к нему, как к обучению. Что-то захотела — сделала. Не захотела — занялась другим. Вчера скандал, сегодня наносишь мне психологическую травму… никогда не садись на стол, а если и садишься, не ставь ногу. Видела бы тебя наша мать…

Если Сакура правильно понимает, то именно матери Изуны и Мадары никогда не стоит видеть ее на столе. Интересно, Изуна сейчас угрожает?..

— Психологическая травма? — она забывает о том, что хотела быть раздраженной. — Почему? Как?

Связано ли это с понятием детской травмы? Все-таки Хаширама же не оговаривается, а сама она уверена, что кроме недавних повреждений Мадара не прячет какую-нибудь незаживающую рану.

— Так говорят…. Когда потрясаешь чем-то человека, — Изуна качает головой, наблюдая, как с краев перевернутой чашки капает вода. — Обычно в плохом смысле. Как с ногами и столом. К скандалам тоже относится. Будь умнее — планируй аргументы наперед. Что-нибудь посложнее «я должна» и «мне надо».

Вот что это такое… Хочется уточнить насчет детской, но Сакура выбирает более практический путь, решив, что о другом она спросит… например, у Ино.

— И это поможет? — Сакура копирует ироничный тон Мадары, чем сразу вынуждает Изуну поморщиться.

Как же приятно. Теперь ясно, почему братья так делают.

— Нет. Но так Мадара сможет аргументировать отказ чем-то… — Изуна морщится снова, но уже показательно, — кроме «я уже все предусмотрел»… нет, все-таки сможет… Я не знаю, как тебе объяснить… В таких ситуациях, как эта, у тебя не будет права голоса.

— Но никто не говорит вам, как нельзя поступать! — Сакура ощущает, как лицо розовеет от возмущения.

— Да? У тебя как-то неплохо получалось, — у Изуны, поймавшего слабину в голосе Сакуры, по губам растекается сахарная улыбка. — Насчет Конан он тебя послушал… Ну, — он замечает, как Сакура набирает воздуха в грудь, — давай серьезно. Я понимаю, о чем ты. А ты не думаешь, что мы в разных весовых категориях? Это значит, что мы серьезно отличаемся, вдруг ты спросишь… Ты, Сакура, в категории молока на плите — нужно постоянно присматривать… — он кивает на ряд конфорок. — А Мадара…. Во-первых, он в принципе предусмотрительный, даже если пристрастный. Во-вторых, шишек себе набил. То есть, наошибался и перенес последствия, если тебе интересно. Не поверишь, он не всегда таким умником был. Но с тобой… — Изуна стряхивает невидимую пылинку с плеча Сакуры. — Мадара предпочтет завернуть тебя в одеяло, пупырчатую пленку, в себя… Он если и защищает, то до конца и от любого чиха. Пока не поймет, что ты и сама справишься…

Как спокойно он это говорит! Можно подумать, Мадара никогда не ошибается.

— Но… почему?! — возмутившаяся еще на моменте с молоком Сакура вспыхивает и поворачивается к Изуне уже не боком, а лицом. — Как мне ему что-то доказать, если я не…. Если я ничего не делаю! Шишки… они же мне тоже нужны! Я… я не имею в виду, что… в этой ситуации он прав, но ты говоришь, что так будет постоянно!

— Объясни ему, — предлагает Изуна, сменив сахарную улыбку на коварную. — Он долгое время был вынужден быть взрослым. А когда действительно вырос… да что ты, Мадара может иногда и меня с ребенком спутать. Тут либо ругаться, либо втихую делать по-своему. Но если берешь второй вариант — подумай дважды. Хотя, нет, если речь идет о тебе, трижды.

Лодыжку обвивает пушистый хвост. Это Роши выбирает поучаствовать в диалоге, даже если и молчаливо. Отвлекшаяся на него Сакура слегка теряет внутреннее напряжение.

— Между прочим, я не глупая, — обиженно замечает она, хотя еще несколько секунд назад планирует вспыхнуть во второй раз.

— Нет. Но ты живешь в воздушном мире, у тебя все просто и легко. Захотела пойти туда, где с тобой может случиться что угодно, — пошла. Захотела сбежать от Конан в неблагополучном районе — сбежала. А захотела — и решила, что можешь переупрямить Мадару, — Изуна перечисляет с изящной и поэтому так раздражающей ленцой.

Целый список из того, что она делает не так. Неприятно, потому что Изуна переворачивает все с ног на голову, но кое-где… кое-где это имеет смысл. Совсем немного. Поэтому Сакура умно выбирает не ругаться и получить побольше информации.

— Вообще-то, я могу, — хмурится она, имея в виду последнее обвинение.

— Это ты так думаешь, — снисходительно закатывает глаза Изуна. — Он идет тебе на уступки. В основном, всегда. Понятия не имею, как у него на это выдержки хватает.

Хочется возразить, но нечем. Прикусившая нижнюю губу Сакура вздыхает. Ей не хочется признавать версию Изуны, но Мадара действительно идет на уступки. Было бы глупо этого не замечать. Это он подходит к ней, заговаривает, убеждает, что ей не враг, стоит и ждет, пока она повернется.

— Для справедливости… у него с детства такая херня — за кем-то присматривать, — со вздохом сообщает Изуна непонятно почему и наклоняется, чтобы взять подплывшего к нему Роши на руки. — Наши родители в основном ругались. Когда что-то случалось, они сначала друг на друга орали, а потом на нас. Отец не особо любил разбираться — он за любую мелочь наказывал. Чаще его, чем меня. Он всегда меня прикрывал и защищал. А теперь, — Изуна с какой-то едкой усмешкой качает головой, — защищает тебя. Так он выражает привязанность. Смирись. И с малого начни. Кушай и спи по расписанию, ранки себе сама заклеивай, не прячься чуть что за не… а, нет, больше ты так не делаешь.

Удивительно, с каким лицом Изуна преподносит ей систему для решения проблемы. Так и не скажешь, что совет дает. Смеется же… Еще и забывает, что практически только что Сакура надавливает на его чувствительное место.

Она перебирает идеи, но не дает себе в них погрузиться. Кое-что погружается в сознание и дергается.

— Наказывать — это как? За что? — уточняет она.

Лицо Изуны становится неприятным. Как защитный окрас у бабочки. Вместо ответа он неспешно почесывает Роши пушистый загривок.

— Тебе бы не понравилось, — наконец с уверенной ленцой покачивает головой Изуна. — Поверь на слово. Ну, так что, я могу оставить тебя одну? У меня есть и свои планы.

Так ли это? Влияет на желание заняться своими делами любопытство Сакуры?

Наказания. Вот он, еще один пробел в человеческих отношениях. Нормально кого-то наказывать? Изуна вспоминает неохотно и почти сразу сбегает. Стоит переспросить у Мадары, или он тоже сведет разговор в другую плоскость?

Система в объяснении Изуны действует на Сакуру благотворно, как она сама отмечает. Потому что совет Шизуне всплывает в памяти легко и отчетливо. Телефон под рукой, остается только найти заметки и тщательно ввести: что такое наказания?

Другой вопрос она вводит в сообщение в мессенджере. Надо же разобраться.

Пока Ханаби отвечает, проходит больше часа — Сакура использует метод промежутков для обучения. Поэтому настроение у нее прекрасное, когда тренькает уведомление: решила пройти все учебники за десять месяцев, решила отложить английский на время для отдыха, разделила количество параграфов на количество недель, составила расписание. Даже успела разобрать новую тему по алгебре и прорешать несколько примеров…

«Я не знаю, это дела моей сестры. Она не хочет, чтобы кто-то знал. Ты не могла бы не обсуждать это ни с кем?».

Та же территория, что и с обсуждением кого-то с другим человеком? Она думает, что так и есть.

Можно было бы принять за грубость, но Ханаби изначально достаточно прямой человек. И к тому же, ее правота налицо. Это Сакура делает ошибку — вот она, шишка, ну, или ссадинка — и решает ее исправить.

«Извини. Я не буду», обещает она, думая, что не все любопытство может быть удовлетворено. Даже если это обидно.

«Окей. Сделаю вид, что ты ничего не спрашивала. Не хочешь встретиться до конца месяца?», спрашивает Ханаби и шлет ожидающий эмодзи.

Сакура, совсем недавно попытавшаяся встревожить Изуну, ждет ответа в его стиле. Но Ханаби не надавливает и спокойно закрывает тему. Можно ли посчитать это за повысившееся умение говорить с людьми? Точно.

«Может, на следующей неделе», Сакура предлагает такой зыбкий вариант, потому что не знает, хватит пары дней для выслеживания парикмахеров или нет.

«Тогда спишемся после выходных», легко принимает условие Ханаби.

Такая прямота и честность действует на Сакуру успокаивающе. Она откладывает телефон и выдыхает до вакуума в легких. Длится расслабленность недолго.

Мысли об успехе тускнеют, потому что приходят другие.

Неужели все пройдет мимо?.. И Сакуре не останется ничего, кроме пересказа соулмейта, как и что произошло с парикмахерами. Будет ли вообще приятно встретиться с Ханаби после такого разочарования?

Это щекочет ее внимание и подстрекает вспомнить, разозлиться снова, поднять вопрос снова — несправедливо! Она роняет голову на руки и бессильно вздыхает. Мадара прав. Что бы она об этом ни думала, факт не изменишь.

К сожалению, другая, более полезная мысль: тренировка на людях, — не несет удовольствия или предвкушения.

Сквозь полупрозрачную кожу текут синие ветки-нитки. Вместо сильных пальцев — обычные и острые. Сколько нужно приложить усилий, чтобы компенсировать особенности чем-то угрожающим? Бесполезное человеческое тело.

Сакура раздраженно потирает пострадавшее недавно запястье. Как назло, тут же наваливается утихнувшая и позабытая боль в уголке губ, чувствительные плечи…

Впрочем, у нее есть достаточно очевидная догадка. Мадара не согласился бы даже так. Только если бы Сакура была, как он: тоже сильной с детства, умеющей бить людей и выкручиваться отовсюду.

Нужно отказаться от скребущейся и острой мысли: всегда будет недостаточно. Мадара это опровергает… но вдруг он делает это, чтобы успокоить?

Сакура заставляет себя сделать глубокий вдох и разогнать застоявшуюся пустоту в животе.

Система.

Ино учится и становится девушкой, с которой считаются. Сакура тоже сможет. Ей нечего бояться. Вокруг нее люди и нелюди, которые помогут. (Даже если она не захочет)

Выпрямившаяся Сакура решает: время прочитать Маленького принца. Желательно на подоконнике.

Красивая книга так и остается нетронутой. Возможно, человеческий мир просто против того, чтобы Сакура расширила понимание основ? А ведь у нее и книга по понятной психологии взаимодействия с людьми лежит!

Ино нельзя сбросить. Нехорошее чувство жжется за грудиной, пока Сакура, поежившаяся на подоконнике, ждет ответа на вопрос вместо приветствия:

— Как себя чувствуешь?

Слышится тяжелый вздох. Сакура ожидающе болтает ногами в воздухе, чувствуя себя лучше от того, как прохладца остужает кожу и избавляет от ощутимого дискомфорта — вот ведь дурацкий Роши…

— Как после тяжелого разговора, — мрачно отвечает Ино, и по голосу понятно: все пошло не так. — Я рассказала Тобираме.

Сидеть на подоконнике становится неуютно. Прохладца оказывается слишком интенсивной. До мурашек. Раскинувшееся за спиной серое с проблесками белого небо не придает ни уверенности, ни стойкости. Сакура сползает на пол.

— Вы расстались? — выбирает другое место она и забирается на кровать с ногами. — Он тебя не обидел?

— Он? Меня? — Ино с самоуверенным смешком переспрашивает, чтобы тут же ответить. — Тобирама во всем виноват сам. Да, я с ним рассталась.

Как можно было допустить, чтобы Ино, тянущаяся первой, легко парирующая и поддевающая, улыбающаяся и прощающая, его бросила?

Что-то в ее тоне, непонятное и болезненное, дает понять — это решение просто не далось. Даже подруга, способная на что угодно, говорит быстро и дышит поверхностно, будто боится заплакать.

— У меня нет желания между ними метаться, — Ино звякает чем-то и что-то с бурлением наливает. Вспышка гнева перекрывает надлом в голосе, только лучше не становится.

Чувствовать бессилие, потому что подруга предпочитает быть не открытой, а стойкой, для Сакуры впервые. Она считывает злость, но знает, что за ней кроется. Глубокое и пронзительное чувство проходит насквозь, как если бы пропущенное через нитку зова. Но дело не в Мадаре. У этой нитки конец теряется в другом (не)человеке. Есть ли между людьми такая связь, соединяющая не физические ощущения, а эмоции?

— Хаширама очень добрый, — робко и аккуратно вставляет Сакура. В нарастающей прохладце тело остывает, но, к счастью, с этим легко справиться. Нужно забиться под одеяло, оставив снаружи только лицо.

В который раз она замечает, что иногда узнаешь, что замерзла, только оказавшись в тепле.

— Именно, — тон Ино не становится спокойнее, и, может, она и не хочет успокаиваться. — Пишет мне сегодня после обеда. Знаешь, что говорит? Не может вмешиваться в наши с Тобирамой отношения! Они точно братья? Ты представляешь, после обеда, но и не до ужина! Идеальное время! Извиняется — растерялся вчера! Ками-сама, он точно местный?

Наверное, последние слова — это шутка… Иначе бы знали все.

Поэтому Сакура преисполняется гордости за Хашираму настолько, что едва не пересказывает Ино, какой он теплый, в деталях. Соулмейты часто бывают непохожими — судит по себе, Шизуне и Ханаби. (С Шизуне она уверена не настолько) У Ино и Хаширамы схожесть есть. Рядом с ними хочется остаться.

— А Тобирама? — это острая тема, но Сакуре все же интересно, как Ино разбирается с ним. — Он знает, кто твой соулмейт?

Возможно, не тот вопрос, потому что Ино затихает.

— Нет, — тише и спокойнее отвечает она, помолчав и едва слышно вздохнув. — Какая разница? Мне не нужен ни один из них. Хватит с меня драм. Семейная мне точно не нужна, пускай разбираются сами. А я займусь чем-нибудь поинтереснее.

Как можно ей поверить? Экран, касающийся скулы, нагревается от тепла кожи, а рука затекает. В одеяле душно, и приходится спустить его до плеч.

Слов нет. Сакура не считает, что у Ино есть возможность сбежать от этого. Если что-то проще, чем заметить нотку, которую иногда чувствуешь у себя?

Почти отчаяние. Только Ино от него не плачет, а пытается уверить всех вокруг, что будет в порядке.

— Расскажи мне, когда найдешь что-нибудь поинтереснее, — соглашаясь и на ее желание умолчать, и на тихий разговор, просит Сакура. — Мы… можем заняться этим вместе?..

— Еще как можем! Давно пора. А то твой соулмейт слишком привык, что ты постоянно рядом, — с энтузиазмом, сила которого не впечатляет, поддерживает Ино. — И Шизуне прихватим! А как там дела у тебя?

— Мадара ушел за теми людьми, — Сакура, отогревшаяся и слегка взмокшая, стряхивает одеяло окончательно, чтобы остаться в тканевых складках гнезда. — А я сделала систему обучения. Изуна помог!

— Этот кошмарный младшенький? — удивляется подруга. — Не представляю, как ты с ним уживаешься… Да и старший не лучше. До сих пор не могу поверить, что эти… эти… сговорились! И Шисуи туда же!

Сакура кивает, забывая, что подруга ее не видит.

— Твой Учиха ничего не натворил? — с хищным настроением интересуется Ино. — Или ты просто стесняешься сбежать ко мне?

— Нет, все хорошо, — с мучительно красными щеками отвечает Сакура. — Мы потом поговорили… Он не делал мне больно.

Сворачивающееся в груди чувство напоминает: Сакура предложила варианты. Сколько их было, а к скольким была стойко готова. Мадара не отвечает на провокацию.

«Только ты».

Горький запах табака.

«Я ни о чем не жалею».

А потом Мадара вынуждает ее поесть и засыпает рядом.

— Хо-орошо-о, — Ино протягивает это на длинном выдохе. — Я… наверное, поем, — и тебе, кстати, тоже нужно — позвоню еще раз завтра. Ками-сама, эти люди…

Да, Сакура с ней согласна. Иногда кажется, что люди выживают только из везения. И из любви к размножению…

Она очень надеется, что Ино сможет разобраться и взять себе столько времени, сколько ей нужно. Что бы это ни значило. Если подруга не хочет говорить о том, как ей больно, Сакура просто подождет. И вопросы задаст кому-нибудь еще. Тому же Мадаре.

Кто-то же должен полноценно объяснить, что такое детские травмы?

Мадара возвращается поздно ночью. Щелчок дверным замком, почти бесшумно закрывшаяся дверь, шелест его одежды и звук шагов — направление на кухню.

После такого насыщенного дня Сакура не может заснуть, поэтому и дожидается в темноте, то и дело прислушиваясь, не дернется ли связь. Соулмейт не должен драться, но как не ждать боли?

Надевшая майку вместо пижамы Сакура считает, что рядом с ним замерзнуть будет сложно.

Свет на кухне не включен. В полутьме, которую рассеивает уличные мутно-желтые отсветы, Мадара кажется частью интерьера: застывшей, окруженной клубами сигаретного дыма, похожей на вид в другие квартиры через окна.

Сакура иногда видит по вечерам, как люди замирают перед стеклом неподвижно и то ли смотрят наружу, то ли думают о чем-то. Неподвижность придает им статичности. Не ждешь, что они вообще шевельнутся. Может, и их тянет небо, просто они не понимают?

Мадара, стоит скрипнуть дверью, оборачивается. Кажется, вздыхает?..

Он молча подманивает к себе жестом, приподняв руку, а когда Сакура подходит, то обнимает ее за плечи. Не холодно, но присутствие тактильного контакта играет роль опустившегося на плечи одеяла. А его не бывает много.

Над головой с потрескиванием горящей бумаги Мадара затягивается еще раз и медленно выпускает дым из легких. Слышно, как в груди гудит воздух.

В темноте все кажется черно-белым, и Сакура рассматривает мир за окном, состоящий из грязно-желтых оттенков и ночных огней. В такие моменты не верится, что солнце встанет и сделает жизнь проще.

— Смогут твои подруги собраться у нас в субботу? — Мадара затягивается снова. Его пальцы сжимают и разжимают ее плечо, будто это похлопывание без отрыва от тела.

— Я спрошу, — обещает Сакура и обнимает его, уложив руку поверх поясницы.

Становится тревожно. Неужели все решится так быстро?

— Все кончится? — спрашивает она его и запрокидывает голову.

— Кончится, — обещает Мадара, и красная точка сигареты разгорается ярче.

Спрятаться лицом в его свитере несложно. Особенно чужая рука прижимает ближе. От дрожи, к сожалению, не спасает.

Она знает, что однажды они смогут поймать ту девушку и ее помощника. Иначе и быть не может. Но чтобы так быстро? И чтобы все произошло без нее, Ино и Шизуне?

Гладят по затылку. Сакура резко вдыхает, чтобы медленно и тихо выдохнуть. Ей не нравится, так не нравится, что приходится отойти в сторону… Но шанса вмешаться нет, как нет и смысла.

Сложно объяснить, но слезы наворачиваются сами собой. Она думает о том, как ее ловят в темном месте, вспоминает, как зажимают рот и отстригают волосы. Вспоминает, что было очень больно. И очень страшно. А теперь никто этому не подвергнется. Только это станет не ее заслугой.

— Ты кашляешь, — сдавленно шепчет она, чтобы не промолчать и не выдать себя.

— Пойдем спать, — Мадара несколькими тычками об дно пепельницы гасит сигарету. — Полечусь завтра.

Горячая твердая рука направляет Сакуру в сторону коридора, и она рада, что это есть. Иначе она просидела бы на подоконнике всю ночь. Но если он думает, что утром она забудет и не заставит его лежать и не работать на ноутбуке… Глупая маленькая мысль придает сил.

В этот раз они спят вдвоем. Мадара поддается на робкую просьбу и ложится рядом, обогревая и успокаивая одним присутствием. Даже если находится на таком расстоянии, чтобы ничем с Сакурой не соприкасаться.

Делает ли он это специально?

Его широкая спина в темноте кажется изгибом горы. Сакура придвигается, чувствуя, как внутренности наполняет ощущение зыбкости. То, от которого пошатываешься и слишком много думаешь. Шуршащие движения предупреждают Мадару:

— Не можешь заснуть? — ровно спрашивает он до того, как Сакура прислоняется к нему.

Медленно и осторожно он переворачивается на другой бок. Его лицо видно плохо — сплошная тень и пара светлых участков.

В том, чтобы иметь расстояние меньше ладони, нет ничего опаснее. Можно и оттолкнуться, и оказаться ближе. Что вызовет большую реакцию? Пахнет горько-свежим. Ощущая себя маленькой по сравнению с ним, Сакура легко проскальзывает дальше — к груди соулмейта. Сквозь ткани температура проходит неохотно, но быть уже согретой — это привилегия. Потому что расслабленное тело становится восприимчивее и мягче.

Согреться во второй раз, но уже Мадарой, будет гораздо проще, как и заснуть в его руках. Оба в безопасности — зима за неприступными стенами, только и может, что биться в окно снегом и ветром…

Если она чего-то и ждет, то точно не того, что Мадара со вздохом сядет.

— Сакура, мне сложно так, — говорит он безмерно усталым голосом и дает плечам провиснуть. Даже локоть руки, которой он опирается об матрас, чуть сгибается. — Особенно сейчас.

Особенно… сейчас?

Последовав его примеру, Сакура медленно садится и скрещивает ноги так, чтобы не тревожить обожженную кожу, а это непросто. Слова соулмейта вызывают у нее стойкую ассоциацию с уже знакомым.

Проверить можно разными способами — один из них станет показательным: придвинуться ближе и понаблюдать за реакцией. И именно он надломит ситуацию, сделав ее просчитываемой. Мадара легко отпрянет. Шисуевы Ками-сама, Изуна все же хорошо на нее влияет.

— Ты меня хочешь, — она следит за фигурой соулмейта, который в темноте может не опасаться, что лицо его выдаст. Такая внимательность не имеет смысла, но благодаря ней у Сакуры есть опора и интерес.

Глубокий вздох — движение плеч, не такое заметное, но все же отслеживаемое.

Вдумавшись в сказанное ей же, Сакура ежится. Три слова — всего-то! — и коже щекотно от мурашек.

— Да, — с большим самообладанием, чем хочется, Мадара отодвигается. — И лучше я лягу внизу. Иначе нормально не поспим. Это… мешает.

У нее есть несколько вводных: людям секс нравится, но иногда они слишком много о нем думают.

Новый мир учит Сакуру многому. Поэтому нет ничего проще, чем потянуться к Мадаре в попытке его поймать и неловко завалиться навстречу. Соулмейт поддерживает ее легко, хоть самое опасное в приземлении — это упасть лицом в одеяло. Ловушка захлопывается, когда Сакура хватается за локти Мадары. Ее раскусывают, и вздохнувший снова Мадара пересаживается ближе.

Ощущение, что ему жарко…

— Ты горячий, — недоуменно замечает она. — Это плохо?

— Не переводи тему, — Мадара терпеливо не дает сбить себя с толку.

Каждый раз, когда он целует ее или наклоняется, чтобы обнять, смотрит пристально и непереносимо горячо, становится тепло. Даже слишком тепло. Каждый раз внизу живота и проходит не сразу. Разве не самое время об этом поговорить? Потому что похожее у них было. Кончилось плохо, но именно из-за этого и стоит попробовать снова.

Поэтому хорошо, что он это говорит. Отвлечение не нравится и Сакуре. Она даже забывает большую часть предполагаемой речи. Возможность поступить, как Ино, тает с каждой секундой разрастающейся паузы. Смысла вспоминать нет — Сакура вдруг остро осознает, насколько зыбким может стать подобный разговор. Она не Ино, так изящно не выйдет.

— Я не человек, — она выбирает и разжимает руки, чтобы отпустить напрягшегося соулмейта, — и не понимаю. Например, мы стали парой, но чего-то еще нельзя? Почему? Это может навредить?

— Потому что, Сакура, — Мадара говорит отчетливо и терпеливо, но кажется, что ему дается это с большим трудом, — ты бы сама об этом не подумала. Ты хочешь сделать приятно мне.

— Нет, то есть… да?.. Нет! — она, растерявшаяся от объяснения, которое не приходило в голову, собирается с мыслями не сразу. — Да, я хочу! Но мне же может не понравиться? То есть… Мне может понравиться. Если нет, то… то почему нельзя остановиться? — аргумент приходит так хорошо, что Сакура может собой гордиться: — Даже поцелуи бывают разными. С сексом не так?

Темно. Они сидят рядом, ничем не соприкасаются, в упавшей между ними паузе почти дискомфортно. Нервная энергия, забурлившая в Сакуре ненадолго, сглаживается, чтобы перетечь в уверенность.

Она чувствует движение Мадары еще до того, как он к ней прикасается. Матрас прогибается слева чуть сильнее, потому что соулмейт садится так, чтобы столкнуться с Сакурой коленом.

— Я не хочу, — по щеке мягко проводят ладонью, — чтобы ты жалела.

Вот в чем дело. Несложно догадаться.

Грудная клетка Мадары расширяется и сужается резко. Он замирает напряженный настолько, что стоит задуматься: больно ли ему сейчас с травмами?

Сакура знает о границах столько, что можно построить целый замок. Сейчас одну из них она нарушает — тянется и оставляет крохотное ласковое прикосновение на чужом плече. Пятнышко ласки поверх ткани. Его хватает для окаменения.

— Мне хотелось, чтобы ты наклонился, — шепчет она, имея в виду все случаи, когда Мадара выпрямлялся и отпускал. — А ты все время останавливался. Сейчас… если что-то пойдет не так, я скажу. Я тебе верю.

Это правда. И если сравнить, она желает, чтобы к ней наклонились или поцеловали, гораздо чаще, чем считает соулмейт.

Когда его ладонь снова накрывает ее щеку, Сакура не может сдержать улыбку, даже если уголок губ начинает ныть. Честность становится лучшим способом, чтобы поговорить.

— Ты скажешь, — низко и тихо повторяет за ней Мадара, чтобы добавить: — а не промолчишь. И я остановлюсь.

Твердый большой палец надавливает на уголок — но не тот, что трескается — рта, оттягивая и слегка царапая. Внутри отзывается волной приятной неусидчивости. Сакура вздыхает так, будто зачерпывает в легкие облако, кивает, обтершись об погладившую лицо теплую мозолистую руку.

Внутри все сладко поджимается от мысли, что в этот раз все прозрачнее некуда. Соулмейт предлагает ей предсказуемость, а она использует лучшую нечеловеческую черту — прямоту. Можно использовать ее повторно.

Осознание Мадаре дается поздно. Он вздрагивает, когда она по-человечески плавным — ему стоит гордиться — движением поддается навстречу. Поцеловавшая горячие приоткрытые губы Сакура улыбается, не отрываясь, и почти сразу морщится — трещинка на коже дает о себе знать. Отмести это в сторону легко, потому что ощущение контроля тает в руках, будто его никогда и не было.

Сакура спустя секунду вдруг обнаруживает, что соулмейт прижимает ее спиной к волнам одеяла. Утром и сейчас она тянет уставшего, и все же честного с ней Мадару на себя. Но забывает — в его руках силы гораздо больше, и ей позволялось об этом не помнить.

Запах табака и ментола вытесняет мысли.

Опустив голову, Мадара задевает носом скулу Сакуры и наклоняется еще ниже, так, что от предвкушения становится тесно в собственной коже. Впервые ей не хочется терять материальность ни за что на свете. Терпкая смесь, дышащий тяжело и медленно соулмейт, судорога, которая проходит по его телу, нежность, чувство тяжести внизу живота — этого достаточно, чтобы согласиться заново.

Сакура обнимает его плечи, собирая ткань майки между пальцев, и наслаждается тем, что в этот соулмейт не отпрянет. О чем он думает? Какое у него выражение лица? Темнота мешает ей, но не Мадаре. Он удобно скрыт и не прикладывает к этому никаких усилий.

Его медленный вздох у самого уха разжигает желание надавить на чужой колючий затылок и ощутить, как кожа соприкасается с кожей. Вместо этого она щекочет ему шею — обводит плотный ряд позвонков.

Когда тело соулмейта покачивается так, будто вот-вот ляжет на нее, она почти съеживается — предчувствует ответ. Но… но это не щекотка.

То ли ахнувшая, то ли вздохнувшая, стиснувшая твердые плечи Мадары Сакура осознает: победила тут не она.

В нестерпимом чувстве, вынудившим встретить движение своим, угадывается то самое, от чего люди наклоняются. Это соулмейт опускается ниже неспешно, чтобы пощекотать висок и скулу колючими буйными волосами, накрыть губами небольшой участок кожи — около сбившейся с шеи ткани — и слизнуть мурашки.

Между ног сводит жаром, и от этого Сакура вздыхает глубоко и встревожено. Никогда еще ей не было хорошо вот… вот так. И ей нужно попросить остановиться? После того, как она почти растекается по одеялу и хочет, чтобы внутри стало меньше места?..

— Это… разве… не я должна сейчас так… так… делать? — спрашивает она отрывисто, потому что воздух становится исчерпаемым.

Если ему так же приятно, как и ей…

— Делай, — густым, как запах табака и ментола, соглашается соулмейт.

Можно принять вызов, но Сакура не успевает. Оставленный на влажном следе поцелуй растворяет желание ответить, а вслед за ним… она айкает — Мадара прихватывает зубами так, что и сама Сакура тает до облачного состояния и стискивает его бока коленями.

Вздох Мадары, дернувшегося и тут же застывшего, выдает такое же напряжение, пусть и скрытое за уверенностью. Несколько секунд не происходит ничего — он сталкивается лбом с ней и просто дышит. Медленно, глубоко и старательно. Теплый воздух оседает на ее коже дымкой, пока в голове крутится осознание, что остановиться сейчас — это остаться возбуждённой и температурящей в темноте.

Желая большего и выбирая не бороться с желаниями, Сакура приподнимается навстречу первой. И от поцелуя, обрушившегося на нее — грубого, настойчивого, жадного — теряет и цели, и ориентацию в собственных мыслях. Если первый опыт — ощущение нематериальности, то сейчас невозможно не почувствовать натяжение нити зова. Сакура впивается в нависшие над ней широкие плечи с тонким всхлипом.

Поддаться тяжести собственного тела у Мадары получается настолько плавно, будто он действует так не в первый раз… Пусть она и царапает его плотную кожу сквозь ткань майки, соулмейт заканчивает нежно — оставляет пятнышко ласки, где ноет трещинка.

Вспыхнувшее между ними пространство обжигает прохладцей. Мадара так… так просто и легко отстраняется, будто… будто для него это и ничего и не значило?.. Если бы Сакура была, как он, легко бы справилась — поняла, преодолела гравитацию, коснулась горла соулмейта губами и вынудила опуститься снова… Но Сакура, замершая в волнах сбитого одеяла и впившаяся в ткань, стиснувшая колени и дрожащая от возбуждения, не человек.

— Иди сюда, — Мадара приманивает ее низким тоном. — Так… удобнее.

До этого Сакура и забывает, что у нее обожжены ноги, а трещинка в угле губ, если сосредоточиться на ней, ноет. Мысль, что дискомфорт снова отойдет на второй план, вынуждает потянуться навстречу.

Мадара плавно синхронизирует движения так, что она оказывается на его коленях.

— Тебе же… будет больно, — тревожно шепчет Сакура, стараясь не опираться о чужое твердое бедро.

— Нет, — неспешный поцелуй обжигает шею, — не будет.

В загустевшей вокруг них темноте нет ничего кроме острого недостатка прикосновений, шороха ткани и тяжелеющего дыхания. Вот его Сакуре и перестает хватать, когда она послушно садится на Мадару. Неважно, что тела скрыты тканью — прошибает током. Дернувшись и задрожав, она ощущает под собой твердость. Этого достаточно, чтобы соулмейт приподнялся ей навстречу несмотря на дополнительный вес.

Так вот что на него влияет… и раздеваться не придется.

Вздохнуть ему в шею и почувствовать, как ладони Мадары направляют ее прижаться к нему теснее, до мурашек приятно. Мягкое неуверенное ёрзанье — и соулмейт с хриплым выдохом двигается в нее, все ещё одетую. Она сжимается вокруг него и царапает плечи сквозь майку…

Под пальцами мнется и поднимается выше ткань. Территория, где нужно быть аккуратной, не кажется разгоряченной и не готовой следовать правилам Сакуре опасной. Плотная кожа, шершавость мурашек, ощущение, как поджимаются мускулы… Закатать майку Мадары до груди ей позволяется, но дальше он снимает ее сам. И стоном сжимает бедра Сакуры, чтобы толкнуться между них снова, когда она горбится и целует линию ключиц.

Становится тесно, стоит только Мадаре дернуть ее на себя и надавить на затылок, чтобы грубо накрыть ее губы своими. Она за ним не успевает — не хватает опыта, поэтому позволяет и направлять, и вести, цепляется за плечи и спину… Шрамы на напряженной бугристой спине прослеживаются легко, и Сакуре кажется, что она слышит завывание ветра, и дыхание останавливается. Но вакуум не разрывает внутренности, чтобы швырнуть ее в метельный черный вечер.

Мадара прижимается губами ниже — там, где бьется пульс — и темнота комнаты, собственного тела, ощущение хватки возвращаются. Сакура запрокидывает подбородок и всхлипывает, когда прикусывают чувствительную кожу, вскользь гладит влажную от пота шею соулмейта. Тот шрам, который Сакура не забудет, заживает и теперь наощупь не отличается от других.

— Все… хорошо? — сдавленно спрашивает замерший Мадара.

Его руки разжимаются, чтобы ласково погладить по ребрам. Как у него получается говорить?..

— Еще, — полузадушенно просит она и двигается сама. Если что-то и может прогнать тот вечер, так это Мадара и вызываемый им жар.

Сакура кусает внутреннюю сторону щеки и жмурится — соулмейт целует там, где оцарапал зубами. Нет… настоящий человек… знает ведь, что делает.

Волосы липнут к лицу. Мало — трение, даже если о ткань, не позволяет довести… нет…

Почувствовав, что белье увлажняется, она тут же упирается в грудь Мадары и отталкивает. Тот снова замирает, так и не отпустивший полностью, но остановившийся.

— Я… у меня… — задыхается растерянная Сакура, — наверное, месячные…

Какое же… нелепое человеческое тело! Она только получает то, чего хочет, а тут!..

Когда мозолистая ладонь проскальзывает между телами, чтобы погладить внутреннюю сторону бедер, Сакура задерживает вдох и жмурится до рыжих пятен на внутренней стороне век. Как, ну как остановиться?! Сейчас?! После того, как…

— Это? — Мадара щекочет горячим дыханием ей лицо, когда наклоняется и ласково проводит большим пальцем у края белья, смазывает теплый и склизкий след. — Это нормально… Смазка. Без нее, — он наклоняется, чтобы прижаться лицом к изгибу плеча и мурашечно поцеловать после выдоха, — секс болезненный… Все хорошо.

Такая техническая подробность становится для нее открытием. Не успевшая возразить: они же будут мокрыми, — Сакура нервно впивается соулмейту в плечи. Потому что он снова направляет ее вниз, на себя, совсем не думая о последствиях.

Но ей нужно больше продолжение, чем восстановление здравого смысла. Сакура не видит лица Мадары, поэтому может безнаказанно не замечать его реакции. Прекрасная идея горит в ней не только желанием дать соулмейту больше, но и узнать, насколько приятнее может быть и ей…

Задохнувшийся Мадара покрывается мурашками, когда она приподнимается, чтобы оставить обжигающий след на шее. Неудобно провернуть, но Сакура поспешно отводит ткань белья в сторону. Опуститься обнаженными и ноющими складками, повести бедрами, чтобы создать сладко отдающееся внутри колебание. Смазка впитывается в штаны Мадары, и теперь скользнуть по соулмейту гораздо проще.

— Хорошо? — шепчет ему в приоткрытый рот Сакура и улыбается.

У ответа другое выражение: Мадара не даёт отстраниться, дёргает на себя, вынуждая раздвинуть ноги так, что без его инициативы приподняться будет трудно. Расчет становится понятен, когда соулмейт движется навстречу.

Колебание за колебанием, трение об пропитавшуюся влажностью ткань — легко, когда направляют. Сакура держится за напряжённые плечи и тонко стонет. Мышцы сжимаются от удовольствия, пока тело выделяет больше жидкости и горит от поднимающейся температуры.

— Закричишь… — Мадара шипит и особенно сильно толкается, — разбудишь Изуну.

Внутри расходится кипяточная волна, от которой поджимаются пальцы ног и хочется продолжить — ощутить что-то внутри, а не просто тереться об ткань, разделяющую тела.

— Пожа-а… пожалуйста… сделай что-нибу-удь… — со стоном просит она и впивается в его плечи, когда понимает, что ей мало.

От полноты ощущений — невыносимо! — она горбится и пытается привстать, чтобы потом плавно усесться снова, и это только помогает Мадаре. Он чуть отстраняется, и его рука проскальзывает между соединенными телами.

Сакура на выдохе жалеет, что не может оказаться ниже… если бы… если бы секс был другим, то, наверное…

Мадара надавливает подушечкой большого пальца там, где столько напряжения и так не хватает именно этого прикосновения. То, как они оба двигаются, кажется чудом — Сакура, запрокинувшая голову и дышащая всхлипами, отрывисто понимает, что не помнит такой синхронности… хотя как тут помнить?

По виску течет крупная капля пота. Мадара придерживает за затылок, чтобы смазано и мельком поцеловать ее приоткрытый рот, чередует надавливания и толчки. Нарастающее напряжение, от которого все тело будто пропускает сквозь себя ток, заставляет Сакуру зажмуриться и съежиться почти болезненно.

Она нетерпеливо пытается двигаться сама, но ловкости соулмейта у нее нет… от поцелуя в шею Сакура всё-таки стонет в потолок, царапает короткостриженый влажный затылок Мадары, трётся об ладонь и член, задушено просит:

— Еще-е…

Остальное она теряет в накатывающих на нее волнах горячего и острого разряжающего облегчения, таких, что резкая перегрузка мышц вынуждает застыть в судороге и потерять все ориентиры от органов чувств. Воздух разрывает легкие. Задыхаясь, Сакура хочет только одного — чтобы затопившее удовольствие не кончалось. То, что Мадара все ещё движется, его только продляет.

Сакура обессиленно обмякает, опустившись на соулмейта, слабо трётся щекой об его плечо, чувствуя на себе слой пота. То, как соулмейт стискивает ее бедра и резко и крупно толкается в скользкие и до сих пор чувствительные складки, с хрипом задерживает дыхание и сам становится каменным от напряжения…

Она растекается по нему окончательно и отстраненно думает: ему так же?..

Пытающийся восстановить дыхание Мадара кашляет так, что вздрагивает всем телом, но обнимает встревоженную Сакуру и не даёт двинуться.

— Все хорошо, — с влажным хрипом нашептывает он ей в волосы и ласково их целует.

Между ними, полуодетыми и уставшими, нет расстояния. Одно влажное тепло на двоих, разрешившееся старое напряжение, спокойствие, приходящее от разрядки. Мадара поглаживает поясницу Сакуры сквозь так и не снятую майку. Его дыхание становится ровным и длинным.

Можно заснуть… Разморенная в кольце рук Сакура решает игнорировать тот факт, что остывающее тело оказывается липким. Скользкие следы на коже подсыхают от прохладцы, и это уже не приятно, а некомфортно, но сил двинуться нет.

— Вот почему вы любите размножаться, — бормочет Сакура, надеясь на то, что это поможет собраться и, хотя бы… пошевелиться?

— Да, — в ленивом тоне соулмейта нет бессилия, будто его случившееся не растворяет в липкое и студенистое облако, — теперь меня понимаешь?

Слабо фыркнув, Сакура обтирается об его плечо стянутой от пота щекой. Разговор не помогает. Зато хотя бы становится понятно, что Мадара более стойкий, чем она, даже после секса.

И раз уж так…

— Надо… встать, — она надеется на импульс и пытается дернуться, но до мышц он не доходит. — Мы же все в смазке… — выдыхается на первой попытке.

Когда Мадара смеется, а это грудной и хриплый звук, Сакура пытается найти смешное в сказанном. Но как ни посмотрит…

— Душ, — он легко определяет вводную, — ты первая? Я пока постельное белье поменяю. Надеюсь… что Изуна не проснулся или… хотя бы нам подыгрывает.

Нет, на фырк у Сакуры силы есть. Беззвучный, конечно, и слабый, но все равно. Мадара со смешком отстраняется, позволяя прохладному воздуху обдать грудь и живот Сакуры, она думает, что переоценила неудобства. Сейчас действительно придется… ох…

— На руках тебя отнести? — не поддается на ее капризную попытку улечься на него снова.

Помня, что соулмейт все же человек, и тело у него быстро не заживает, Сакура вязко качает головой и осторожно гладит его ребра. Когда Мадара накрывает ее ладонь своей и осторожно сжимает, бессмысленно смотреть ему в лицо — темнота не расступается. Может, поэтому Сакура и повторяет то, что делает ее открытой и уязвимой утром:

— Люблю тебя.

И Мадара, только что бывший и внимательным, и насмешливым, не говорит ни слова. Биение сердца у него едва отслеживаемое, но она все равно замечает участившийся ритм.

Люди, наверное, не говорят такое несколько раз в день? Или у кого-то принято говорить только раз?.. Как же не вовремя эти особенности.

У Сакуры нет сил на добавление чего-то еще. То, как соулмейт молчит, отзывается в ней странным колебанием. Будто тронули зовом и оставили не ощущения, а рябь тревоги…

Больше Сакура ничего не успевает: ни забрать руку, ни подумать, что могло пойти не так.

Вопреки выстроенному им же самим алгоритму Мадара притягивает ее, растерявшуюся и ничего не понимающую, ближе. Он сначала оставляет невесомое пятнышко ласки на крае губ, будто колеблясь, но все же накрывает их своими.


Примечания:

*обвешаться луком — это странный народный метод лечения простуды, который я выцепила в блоге Тори-чан. Японцы вешают лук на шею, как, ну, воротник?..

Мадара с Сакурой переизобретают драй-хампинг. А я долго пыталась понять, если ли такой кинк (именно полностью в одежде), и гуглила несколько часов.

В итоге я крестилась, пока редактировала последнюю сцену, через каждый абзац. Давно нцу не выкладывала хд

Как и всегда, нужна обратная связь! Какая сцена вам понравилась? Кого на протяжении главы хотелось ущипнуть за щеку? А кого щелкнуть по носу? Отклик дает мне силы. Внутренней мотивации бывает мало, поэтому я полагаюсь и на внешнюю.

Не было продолжения пять месяцев. Вот что такое тяжесть разборок и разговоров.

Благодарности бустяткам: Джуди Холмс, maybeRin, Hime, Анна Кириллова, Жмых кривой, Катерина Карпухина, конфетка с, Olivia, grathomee, S_braia, Beyond Birthday, Ingrid Gert, Diana Uralbaeva, cassidysavior, Мичийэ🤍💫, Дэдли, Ева Дановская, Moroshka Severnaya, Vindemia, Арина Масальская, Анжела Анисимова

Глава опубликована: 01.11.2024
И это еще не конец...
Отключить рекламу

Фанфик еще никто не комментировал
Чтобы написать комментарий, войдите

Если вы не зарегистрированы, зарегистрируйтесь

↓ Содержание ↓

↑ Свернуть ↑
Закрыть
Закрыть
Закрыть
↑ Вверх