Эффект наблюдателя | The Observer Effect (джен)

Церберус Аурелиус Лангарм, заместитель начальника группы обеспечения общественного порядка, многое повидал на своём веку. Служить Закону он начал с юности, ещё в пятидесятых, проделав стандартный путь по карьерной лестнице: патрульный, старший патрульной группы, помощник аврора, аврор, старший аврор. До «главного» Церберус дослужиться и не пытался — вернулся в охрану общественного порядка, сразу замом начальника группы на сей раз. И пребывал в этой должности последние десять лет — не было у него ни желания, ни, откровенно говоря, потенциала подсиживать начальника, хоть Дэвис и был, что называется, из молодых да ранних. В общем, прошёл Лангарм огонь, воду и медные трубы, от выдворения пикси до противостояния пожирателям, от «спасибо Мерлину, что живой» до «спасибо Мерлину, что живой именно я».

Поэтому он и сказал в курилке Лавинии, своей сослуживице из «нянек» (так нарекли между собою сотрудники ДМП группу по борьбе с неправомерным использованием магии):

— Мы ещё с ними наплачемся, Лавви. У меня глаз намётан, точно тебе говорю.

Лавиния Уолпол, чистокровная ведьма, попиравшая вековые устои ровно в той мере, в которой этой было прилично и дозволялось обществом (то есть, стригшаяся короче иных мужиков, носившая штаны и дымившая, как паровоз), вытащила изо рта сигарету и скептически оглядела тлеющий кончик.

— Что, и Поттер? Он же того... святой младенец, или как там, — попыталась она кратко обобщить всё читанное в газетах за десять минувших лет. Церберус улыбнулся ей отечески (почти, штаны из драконьей кожи слишком уж выгодно подчёркивали её ладную задницу, так что отеческими его чувства были лишь отчасти):

— Тоже будущий наш клиент. Да-да, не делай такое лицо, послушай старика.

Церберус считал себя выше факультетской предвзятости. О том, что национальный герой угодил в дом, славный своими тёмными магами, он знал, но не придал особого значения этому факту. Бывает, подумаешь. Вон, Боунс вообще из барсуков, и что?

И ничего.

Такой пробивной бабы, как Амелия, ещё поискать, и подчинённые у неё по струночке ходят. Нет, дом змей — из чистокровных такое могло приключиться с каждым. Но как человек с богатым жизненным опытом Церберус действительно считал, что он в состоянии распознать потенциального (или уже действующего) правонарушителя, буде тот попадётся ему на глаза. А состоявшийся сегодня опрос главных свидетелей субботнего теракта так и хотелось назвать допросом. Причём, кажется, всем в нём участвовавшим. По крайней мере, двое из троих детишек держались как настоящие малолетние уголовники (третьим был мелкий Малфой, от которого Лангарм ничего иного и не ожидал). Не будь в его распоряжении массы неопровержимых свидетельств, Церберус точно решил бы — они и стреляли.

— Я просто хотела купить себе книг. Я люблю книги. Я купила «Старинные заклинания и забытые чары», и «Духи на дорогах», и «Закат языческой магии», и «Последнее восстание сасквочей»... она мне напомнила «Похороните моё сердце у Вундед-Ни»⁽¹⁾. То, как мы обращаемся с другими волшебными расами — просто ужасно! Геноцид, вот что это такое, и не надо мне говорить, что сасквочи — людоеды, так и есть, да, но они разумны, и... О, а потом я встретила Перси, Перси Уизли, это наш префект пятого года обучения, он очень старательный, но немного забавно одевается, и мы поболтали о книгах... А? Какого человека? Там был ещё человек? О, в газете! Вы так бы и сказали сразу! Не думаю, в самом деле, что знаю. Я бы запомнила, если бы увидела его, если вы меня понимаете. Я имею в виду, он очень хорош собой. При виде такого лица задумаешься о косметических чарах, не правда ли? Лаванда, моя однокурсница, знает отличные чары... вам тоже не помешали бы, у вас угри на носу... прошу прощения, но это так. А ещё мне как раз попадалось на глаза отличное пособие... а вы не знаете, книжный магазин скоро снова откроется? Я сейчас вспомнила очень важную вещь! Я забыла купить «Маленький народ и его большие планы». Она об истории борьбы гоблинов за свои права...

Напрасно Церберус, призывая себе в помощь весь свой практический опыт, пытался как-то направить в нужное русло этот поток сознания. Девица Грейнджер, магглорождённая (оно и видно, никаких манер... это ведь надо — угри!), трещала со скоростью миллиард слов в минуту о чём угодно, но только не о том, о чём он её спрашивал. Книги, одноклассники, снова книги, какая-то вовсе не идущая к делу галиматья. Если она по случайности и начинала отвечать на заданный вопрос, то сбивалась, перескакивая на новую постороннюю тему, буквально в следующей же фразе. Её неприбранные кудрявые волосы возбуждённо стояли дыбом, глаза нехорошо поблёскивали. Будь она хоть немного взрослей, вывод просился бы тут однозначный — девчонка сидит на чём-то. Не обязательно из числа запрещённых зелий, но начинают-то с малого...

Иными словами, мозг она ему взорвала качественно. А никакой дополнительной информации Лангарм от неё так и не узнал.

Национальный герой дал прикурить в совершенно ином ключе.

— Посмотрите внимательно на колдографию. Вы знаете этого человека?

— А почему вы спрашиваете? — жестом отпетого зубрилы Поттер прижал очки к переносице средним пальцем. Весь он был какой-то неблагополучный на вид — мелкий, тощий, взъерошенный. И в глаза, зараза, не смотрел — Церберус был не легилимент, но раздражало всё равно.

— Так знаете или нет? — повторил он. Поттер заёрзал на стуле, завздыхал тоскливо.

— Не знаю... — промямлил он, — то есть, не знаю, знаю я или не знаю.

— А если подумать? — Лангарм многозначительно похлопал по раскрытой ладони безобидным маггловским артефактом, который он выдавал за новейший детектор лжи. На свидетелей повпечатлительнее (да и на некоторых подозреваемых) действовало безотказно.

— Не думаю... — начал Поттер, и Церберусу захотелось ядовито поддакнуть в духе «оно и видно», — в смысле, я думаю, что нет.

— Так да или нет?

— Надо выбрать что-то одно?

— Да!

— Нет! Я имею в виду, я не могу сказать вот так сразу... дайте посмотреть ещё раз... хм-м, кого-то он мне напоминает... О! На слизеринца похож. Нет, ну правда же, да?

— Нет! — рявкнул Лангарм, чувствуя, что теряет самообладание. — В смысле — кончай комедию ломать, пацан! Либо он тебе знаком, либо нет. Одно из двух. Итак, спрашиваю в последний раз: вот этот человек. Посмотри внимательно. Кто это? Ты знаешь его?

Глаза за стёклами очков налились слезами, подбородок затрясся.

— Не знаю, — всхлипнул Поттер, и Церберус было возликовал — особой радости, по сути, реплика не внушала, однако хотя бы они сдвинулись с мёртвой точки; но тут мальчишка шмыгнул носом и твёрдо закончил:

— Не знаю, знаю ли я.

Если бы Церберуса попросили сделать ставку заранее, он ни за что бы не угадал, что из троицы главных свидетелей ему придётся возлагать основные надежды на Малфоя. И всё же, именно так и вышло. Детёныш Люциуса, ожидаемо, не подвёл.

— Это не я, — с порога отпёрся он.

— Что — не ты? — не понял сперва Лангарм.

— Что бы вы ни спросили — не я. Я тут вообще потерпевший, не забывайте.

Церберус подпёр щёку кулаком. Хотелось на пенсию и курить.

— Так я ж тебя вроде покуда ни в чём и не обвиняю? — миролюбиво заметил он. — А что с рукой, кстати?

— Ногти грыз, и увлёкся, — наглостью белобрысый гадёныш явно пошёл в папочку, того тоже на сотрудничество только спецметодами получалось уломать. С рукой, впрочем, понятно: бомбарда максима — она цели не разбирает. Странно лишь, что до сих пор невылеченным бегает. Куда родители-то смотрят, хотелось бы знать? Всё, небось, интриги плетут, даже домой не заглянут, сынка проверить, как он там. Что Малфой явился без сопровождения взрослых, само по себе говорило о многом — социальные сироты встречаются не только среди нищих семей, уж для авроров-то это никогда не было тайной. Растёт пожирательский сынок беспризорником при живом отце, как пить дать.

— Ладно, не желаешь говорить — и не надо. Дело твоё. Но ты бы хоть в Мунго сходил, пусть врачи глянут, — Лангарм двинул по столешнице многострадальный снимок. — Вот колдография, посмотри. Знаешь, кто на ней?

— Кавалер Ордена Мерлина.

— Что?! — Церберус подобрался. Неужто, наконец, полезная информация?

— Ну, а как иначе? Он ведь целого Поттера спас. И нас там ещё заодно.

От разочарования Лангарм едва не сплюнул.

— С орденом ясно. Орден оставим в покое, — он настойчиво ткнул в колдографию. — Кто этот человек? Он тебе знаком? Ты его уже раньше встречал?

— Вы знаете, я так долго прождал в коридоре, что теперь хочу в туалет, — сообщил ему Малфой, сделав трагическое лицо.

— А ответить сначала не хочешь? — справедливо возмутился Лангарм.

— Нет, мне очень сильно надо! — скуксился ещё сильнее мальчишка.

— Ну так иди! — махнул на него рукой Церберус, предвкушая пробежку в курилку; Амбридж, долбанутая стерва, развернула настоящую кампанию против курения в кабинетах, и теперь за одну-единственную затяжечку в неположенном месте можно было схлопотать некислый штраф.

— Это для вашего же блага, — сюсюкала она. Выпученные глаза и широкая складка мясистых губ придавали ей сходство с жабой. С жабой, ограбившей магазин дамского белья — госпожа помощница Министра обожала всякие рюшечки-бантики и розовый цвет, а подобное сочетание имело в мозгу Лангарма совершенно определённые коннотации. — Вижу, никому и дела нет до статистики, а я вот взяла и покопалась... вы в курсе, сколько у вас уже случалось возгораний? Хотя бы за прошлый год? Семнадцать! А в позапрошлом году — шесть!

Скримджер, недавно назначенный глава Аврората, к которому и была обращена сия речь, открыл было рот, но возразить ему ничего не дали. Жаба надулась, задрожала и заквакала, выпятив объёмистую, но сильно «поплывшую» грудь:

— Вы же храните архивные дела прямо у себя под боком, в этом мы пошли вам на встречу, и что в результате? Ваши помещения просто набиты бумагой, которая, знаете ли, очень хорошо горит! Один-единственный непотушенный окурок...

— Простое заклинание... — вклинился Руфус, устав ждать паузы, но Амбридж повысила голос, буквально перекрикивая его слова:

— Может стать причиной пожара! Вы по краю давно хо́дите, сами-то не замечаете?

— Обычное «агуаменти»...

— А если занялось, пока нет никого? И вот уже пылает весь кабинет! А вслед за тем — весь этаж! А кроме того, табак вреден. Сами трáвитесь, и других ещё трáвите…

В целом, с человеком на должности Амбридж бодаться себе дороже, да и бессмысленно — всё равно продавит своё решение. Но Скримджер скандалы, как вид искусства, весьма уважал. И уступить просто так не мог — ни гонор не позволял ему, ни статус. Так что они с жабой ещё поорали всласть друг на друга. А Церберусу и всем остальным приходилось теперь, как школьникам, бегать смолить в курилку на нулевой этаж.

Но даже и этого не дал ему спокойно сделать истинный отпрыск своего омерзительного отца, Драко Малфой.

— А я не знаю, где тут у вас удобства! — проныл он. — Заблужусь!

— По коридору дальше и сразу налево, — подсказал Лангарм, нашаривая в столе заветную пачку. — Там же указатель есть!

— Да? — поразился мальчишка. — А я думал, там архив.

— Нет, архив — направо.

Только проговорив это, Церберус спохватился, что перед ним не очередной стажёр. Он подозрительно уставился на Малфоя, но тот уже семенил к двери.

— Благодарю за подсказку! Вернусь сей же час. А вода у вас есть? Я бы воды ещё выпил. Как-то в горле першит... — начал он, замерев на пороге, ни дать ни взять — низл (те точно так же сначала скребутся и требовательно орут, а потом выясняется, что выходить пушистая скотина и не собиралась).

— Иди уже, — взвыл Лангарм, догоняя поганца. Он вытолкал его наружу и запер кабинет, от греха (всё-таки, не понравилась ему как-то реплика про архив). — Будет тебе вода.

Ей-Мерлин, если хоть этот даст нормальные показания, он ему даже чаю собственноручно заварит.

— Нет, я передумал, уже не хочу, — задрал нос белобрысый паршивец. — А вдруг вы меня опоите?

— Чем?! — хрюкнул Церберус, переминаясь с ноги на ногу в нетерпении. — Доксицидом, разве что? Не искушай!

— Зельем правды! — оттопырил нижнюю губу Малфой.

— И в чём у тебя проблема с зельем правды? — на признание в неискренности не тянуло, но Лангарм рефлекторно навострил уши.

— У меня на него аллергия!

Церберус на это заявление только крякнул.

— Вот уж не удивлён, — вполголоса прокомментировал он. — Ты, вроде, в туалет собирался? Всё, передумал? Или что, страшный-ужасный аврорский толчок тебе писюн там отхватит?

— Нет-нет, благодарю, уже удаляюсь...

Что первых двух опрошенных и след простыл, Лангарм заметил, но значения не придал.

* * *

Архив Департамента магического правопорядка походил на архив «Ежедневного Пророка» — должно быть, все архивы мира хотя бы отчасти сходны между собой. Те же светильники, по странной прихоти оформленные в виде маггловских лампочек, те же стеллажи, на которых подписаны года, тот же запах пропылённой насквозь бумаги. Только вместо газетных подшивок и коробок с материалами к выпускам на полках стояли дела. Тысячи тысяч листов, расфасованных в картонные папки с завязочками. На корешке каждой — номер. Без чар расширения пространства тут явно не обошлось — ряды стеллажей уходили в бесконечность и мерещилось, что в помещении имеется собственный горизонт.

— Гляди, — шепнула ему Гермиона, укрытая мантией-невидимкой, — это называется «внутренняя опись». — В воздух порхнул пергамент, испещрённый ровными строчками. — Тут перечислены все документы, что есть внутри. Правда, так гораздо удобней искать?

Схема, если вникнуть, была проста. Дела нумеровались последовательно, ежегодно нумерация начиналась заново. Поэтому номер в итоге выглядел как «год, дробь, что-то там». Если документов оказывалось много, и они переставали влезать в одну папку, в ход шли тома. Том первый, второй, десятый. Пятидесятый. Гарри весьма кстати попался на глаза жирный заголовок «1988/21, том 72», и он содрогнулся, представив, как будет ковыряться в чём-то подобном.

Как и в газетном архиве, найти нужный — восемьдесят первый — год труда не составило. Проблемы начинались дальше.

Год занимал полных двадцать три стеллажа.

— Надеюсь, они тут хотя бы по хронологии, — мрачно шепнул Гарри, вороша папки. — Ты начинай с того конца, а я с этого, встречаемся на середине.

Мантию-невидимку он сознательно не стал надевать. Во-первых, вдвоём под нею толкаться — хуже не выдумаешь. Ещё идти куда-то ладно, но работать с документами они просто не смогут. И это с учётом того, что Малфой остался снаружи, внимание отвлекать! Во-вторых, если приходится выбирать, то логично спрятать под покровом невидимости именно Гермиону. Она девочка, и она — не Гарри. Гарри истово уповал на свою известность в магическом сообществе — ну должна же и польза быть от неё! Не даром ведь каждый второй псих его радостно узнавал. Если поймают, Гарри надеялся оправдаться жаждой узнать больше о судьбе родителей. А вот у Грейнджер не было ни его популярности, ни такого удобного оправдания.

«Дешёвая слава, — прокомментировал голос в его голове, — всё-таки бывает полезна, беру свои давние слова назад».

Гарри голос пока игнорировал, пусть это и давалось ему нелегко. К счастью, тот по большей части помалкивал. Во время беседы со следователем он вообще вмешался лишь единожды — в самом начале, когда Лангарм, оказавшийся непримечательным мужичонкой лет за пятьдесят, торжественно предостерёг, что в его распоряжении имеется детектор лжи.

— Наглый, беспардонный обман, — проронил голос, — сам клинический идиот, и тебя за дурачка держит. Сделай вид, что поверил.

Однако уже через мгновение стало ясно, что Гарри не купился бы, даже и не услышь он весьма отчётливо эти слова. Следователь продемонстрировал ему пульт от телевизора; Гарри лишь огромным усилием воли сдержал смех при виде этого бесподобного «артефакта».

— Вот тут кнопочку нажимаю и, ежели врёшь, огонёк загорается. Так что гляди у меня!

После такого вступления пиетет Гарри перед правоохранительными органами волшебного мира, если бы он у него имелся, развеялся бы на все четыре стороны безвозвратно. Но Гарри и полицию-то недолюбливал, а Аврорат был, по его мнению, хуже в сто тысяч раз. Поэтому свою часть наспех сочинённой ими тремя «концертной программы» Гарри исполнил с душой — отыграл с огоньком, можно сказать. В распоряжение Малфоя клиент поступил прогретым до состояния пара, валящего из ушей.

Хронология в размещении дел, и впрямь, наличествовала. Гарри постепенно продвигался от низа последнего стеллажа к его верхним полкам. Декабрь, ноябрь... Первой многообещающей находкой стало дело под номером сто двадцать. Беллатрикс Лестрейндж, урождённая Блэк, совместно с Бартемиусом Краучем младшим, а также Рабастаном и Родольфусом Лестрейнджами обвинялась в использовании пыточного проклятия на двух или более лицах, а также в убийстве двух или более лиц.

Чтение, скорее всего, было презанимательное, но времени в их распоряжении имелось в обрез. К счастью, они предусмотрели такой вариант. Вынести отсюда бумаги вряд ли получится — на месте авроров Гарри обязательно хоть как-то зачаровал бы их от кражи. Что же оставалось, в таком случае? Правильно!

— Миона, иди сюда!

Покуда оставившая собственные поиски приспешница кропотливо копировала страницу за страницей при помощи магии, Гарри двинулся дальше. Ноябрь, октябрь... Странно, но многотомного дела «Лорд Волдеморт против Магической Британии» всё не встречалось.

Гарри ждал, что папка его родителей будет, как минимум, пухлой, пристально изучал именно такие, и потому едва не пропустил ещё одну.

Номер сто семь, называлась она. Сириус Арктурус Блэк обвиняется в убийстве Питера Петтигрю, а также в причинении несовместимых с жизнью увечий двум или более магглам.

Что больше всего поражало, так это её толщина.

— А где... всё? — озвучила Грейнджер его изумление. И правда, внутри не было даже ставшего уже привычным листа внутренней описи. Что там имелось, так это ордер о заключении под стражу и протокол… впрочем, нет, не протокол — стенограмма допроса. И, собственно, более ничего. Ни каких-никаких свидетельских показаний, ни протокола осмотра места преступления, ни обвинительного акта, ни копии приговора суда. Гарри был так поражён (речь, ведь шла о его крёстном отце, о самом близком родственнике из числа живых, пусть родственником Сириус мог зваться скорее условно), что, наплевав на цейтнот, уселся, скрестив ноги, на пол и начал читать.

«Допрос ведёт старший аврор Аберкромби, Сэмюэл. Сейчас пять часов пятьдесят минут утра первого ноября тысяча девятьсот восемьдесят первого года. Допрашивается Сириус Арктурус Блэк, подозреваемый в совершении деяний, предусмотренных статьей семь уложения «О душегубствах, посредством непростительного волховства совершаемых» от тысяча семьсот девяносто девятого года, и по статье тридцать три постановления Визенгамота от тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года «О преступлениях против немагического сообщества». Арест произведён в соответствии со «Статутом о фелониях» от тысяча двести сорок первого года. Запись ведётся при помощи зачарованного пера. При допросе присутствуют... Хиггинс, выйди. Да, уверен. Делай, что говорю! При допросе третьи лица отсутствуют. Подозреваемый, вам понятен характер выдвигаемых против вас обвинений?»

Гарри уже видел зачарованное перо сегодня — в кабинете Лангарма. Было так легко представить это: ещё один (быть может, вообще тот же самый) кабинет. Раннее утро, в здании Министерства Магии царит сонная тишина; и лишь один этаж не спит — гудит, точно осиное гнездо, в которое сунули палку. Где-то ещё дымятся, остывая под дождём, развалины дома Гарри. Где-то летит по небу сквозь промозглую морось зачарованный мотоцикл, неся в седле полувеликана, а в коляске — его самогó, маленького ребёнка с едва запёкшейся кровавой раной на лбу. Где-то спит сладким сном семейство Дурслей, не подозревая, что за счастье в их жизнь вскорости нагрянет. Где-то не спит старый паук Дамблдор. Где-то уже никогда не проснётся Питер Петтигрю, однокашник Джеймса и Лили Поттер, близкий друг семьи. Где-то, словно спущенные с поводков гончие, бесцельно рыщут по улицам пожиратели.

«Подозреваемый?

Сири, ну хватит. Посмотри на меня. Это же я, Сэм. Узнаёшь?

Старик, ты в дерьме по уши, как мы оба прекрасно понимаем. Я здесь пытаюсь тебе помочь, а ты, между нами говоря, ни хрена мне не облегчаешь задачу.

Сири, мы же с одного факультета. Ты меня знаешь, и я тебя как облупленного знаю. Посмотри на меня. Это тяжело, видит Мерлин, тебе тяжело сейчас, я могу понять. Но станет легче, когда выговоришься.

Полно играть в молчанку, кивни хоть, Мордред бы твою душу прибрал!

Слушай, старик, давай начистоту. Тебя взяли на горячем. Смысла нет запираться. Поэтому мы сделаем так. Ты мне всё рассказываешь от и до, без утайки, и мы вместе думаем, как из этого дерьма выбираться. Я постараюсь вылепить тебе деятельное раскаяние, ладно? Это уже совсем другие расклады пойдут, догоняешь, о чём я толкую? Прямо сейчас тебе светит поцелуй дементора в зале суда!

Сириус, мать твою Моргану, Арктурус Блэк, изволь отвечать, когда с тобой разговаривают!

Я тут помочь тебе, дураку, пытаюсь. Я на твоей стороне. Да, ты натворил дичи, но ведь ты, в сущности, неплохой парень. Я же знаю тебя. Как-никак, пять лет бок о бок учились. Сири?

Сука, уродские Блэки. Как чуял, что чем-то таким и кончится, а.

Сири, Сири, ты слышишь меня? Эй, старик, ты здесь, со мной?»

Гарри никогда в жизни не слышал голоса крёстного. Но тут ему почудилось, будто он его различает — столь же ясно, как тот голос, что, никому более не слышимый, звучал теперь периодически у Гарри в ушах.

«Это я виноват».

Хриплый, измученный, запинающийся.

«Для протокола: подозреваемый, вы понимаете характер выдвинутых обвинений и соглашаетесь с ними по существу?

Сири, я ничего не смогу для тебя сделать, если ты не родишь мне нормального признания. Так что давай, поднатужься! Облегчи душеньку, расскажи мне всё. Расскажи, как это было. Что случилось? Ты ведь помнишь, что произошло, да? Хотя бы в общих чертах?»

«Я виноват».

«Я уже понял, ты признаёшь вину. Это отлично, но этого маловато. Нужно сотрудничество со следствием. Я на твоей стороне, я пытаюсь тебе помочь. И мне нужен от тебя хоть какой-то рассказ!

Ладно. Как я это вижу. Поправь меня, если я ошибаюсь. Ночь, ты спокойно спишь или валяешься пьяный, и вдруг тебя выдёргивают из постели и ты узнаёшь, что с твоим… с вашим… с Тем-кого-нельзя-называть — всё. Совсем всё. И ты запаниковал. Все ваши забегали, как куры с отрубленными головами. И ты тоже, да, Сири? Вышел на улицу, а там тебе попался Питер, Мордредов неудачник, будь он тоже неладен… Ты был зол, не в себе, хотел сорваться на ком-нибудь... Так всё было?»

«Просто запиши там у себя, что это я виноват».

«Аберкромби, ну что ты копаешься? Нашёл время играться в Страсбургский суд по правам человека! Просто ещё один траханый пожиратель смерти. Заканчивай с ним».

Возле этой реплики на полях стояла карандашная приписка: «Б. Крауч ст.!!!».

«Да сэр. Извините, сэр. Для протокола: обвиняемый признаёт вину в содеянном. Подпиши тут. Мерлин! Держи перо, руку сюда… Вот, умница. Всё.

Сраные Блэки… так, это не для протокола, вычеркни.

Допрос окончен в шесть двадцать утра первого ноября».

Того сáмого протокола, в который должна была, по идее, превратиться эта дословная запись допроса, в деле не оказалось. Как и любого иного документа с подписью Сириуса. Тощенькая-претощенькая папка содержала в себе, помимо уже изученного Гарри, всего лишь один листок. Украшенный большим лиловым оттиском официальной печати, тот лаконически сообщал, что обвиняемый, «в порядке особого производства» подлежит до даты суда заключению в Азкабан.

— Что ещё за «особый порядок»? Только очень коротко, я прошу!

Грейнджер не понапрасну всё это время вникала в законодательство Магической Британии. Сейчас её способность аккумулировать информацию оказалась полезна, как никогда раньше.

— Военно-полевые суды-тройки, — сформулировала она в выражениях, которые им обоим с Гарри были близки и понятны. — И максимально упрощённая схема процесса. Когда есть признание, то не проводят исследования доказательств судом, это и обычно бывает так. Но здесь и судебного разбирательства как такового не предусматривается. Малый кворум Визенгамота не собирают, полный — тем более. Трое судей, если подсудимый не оспаривает обвинение, то сразу же и выносят приговор. Наличие метки приравнивается к признанию вины. Приговор приводится в исполнение незамедлительно.

У Гарри отпала челюсть.

«Робеспьер утёр бы слезу гордости, когда б узнал», — прокомментировал голос в его голове, вполне к месту на сей раз.

— Это кто вообще измыслил? — подумал он вслух. Грейнджер вздохнула и слегка сдвинула назад капюшон мантии. Лицо её, будто парящее в воздухе без тела, выглядело жутковато.

— Душно, невмоготу, — пожаловалась она. — Отвечая на твой вопрос: Бартемиус Крауч старший. Он на тот момент был главой ДМП. И, честно говоря, Гарри, этот Крауч ещё множество спорных решений напринимал. Например, при нём вышло чрезвычайное постановление Визенгамота о том, что аврорам при противодействии пожирателям смерти разрешено использовать непростительные. Не «аваду», — с нажимом выговорила она, заметив, должно быть, отсутствие искры понимания в его глазах, — а «непростительные». В том числе заклятие подвластья и пыточное, Гарри. Ты знаком с тезисом «вседозволенность рождает произвол»? А с понятием «политические репрессии»?

Да, Гарри был знаком.

Но гораздо сильнее новых чудесных откровений о творившейся десять лет назад кровавой вакханалии — а ведь Гарри был прав, прав он был, порицая родителей и Орден Феникса, и утверждая, что обе стороны конфликта должны были быть хороши! — гораздо сильней всех этих, бесспорно, любопытных деталей, его занимало иное.

— Но суд же должен был состояться всё равно, правда? — быть может, если он озвучит свои рассуждения вслух, Грейнджер найдёт вкравшуюся в них ошибку. — Упрощённый, сокращённый, революционный. Хоть какой-нибудь? Разве они совсем не оформляли свою деятельность документально?..

Нет, оформляли. В деле двоюродной тётушки Беллатрикс имелся полный набор. От протокола задержания до ордера на уничтожение волшебной палочки, от заключения судебно-медицинской экспертизы до апелляции на «несправедливо мягкий приговор суда» (бабка Невилла «поцелуя» добивалась; между прочим, отказали!). Покуда Гарри шарил по полкам и вчитывался в «дело» Сириуса, Гермиона успела худо-бедно скопировать бóльшую часть.

Могло ли быть так… Неужто такое ещё возможно — в двадцатом веке, в правовом государстве…

— Суда вообще не было? Его просто… пихнули на предварительное заключение в Азкабан и так и забыли там?

— Я не знаю, Гарри, — Гермиона решительно сжала губы и вновь целиком скрылась под мантией-невидимкой. — Как думаешь, сколько примерно возьмёт за свой труд квалифицированный адвокат? Даже у волшебников есть адвокаты!

* * *

В дом на Площади Гриммо они возвратились раздувшимися от спрятанных под одеждой бумаг. Уменьшать не рискнули — всё-таки, то были созданные магией копии, и Гарри в последний момент поселил в сердцах своих верных рыцарей обоснованную, на собственный взгляд, паранойю — а вдруг при попытке применить к документам соответствующее заклинание те просто исчезнут из-за конфликта чар?

— Чувствую себя шпионкой, — прокомментировала Гермиона, задирая свитер, чтобы извлечь пачку листов, заткнутую за пояс юбки.

— Не понял, это хвастовство или жалоба? — подколол её Драко. — Фу, Грейнджер, прикройся! Пожалей мои глаза!

— На мне ещё два слоя одежды под этим, мистер скромник, потерпят как-нибудь твои глаза!

Подлинная трагическая история Эдмона Дантеса, то есть, конечно же, Сириуса Блэка, не произвела на Драко ожидаемого сильного впечатления.

— А мы знали, — огорошил он. — Мама в своё время пыталась что-то предпринять, но... Ты же понимаешь — конъюнктура в Министерстве сейчас совершенно не та. Наших там практически не осталось, а кто остался — делают вид, что прошлое — не более, чем страшный сон. Империус, и всё, взятки гладки. Короче, она один раз пришла домой вся в слезах, я это помню прекрасно, хоть был ещё совсем маленький. И когда папа спросил, она рассказала, что приносит прошение о пересмотре дела каждый месяц, а ей говорят: «Спасибо, что обратились», и вот так, — он изобразил руками, как именно, — демонстративно рвут его пополам, глядя прямо в глаза. А плакала она тогда из-за того, что Скримджер, Морганин ублюдок, сказал ей, мол, в следующий раз бумагу помягче выбирайте для своих жалоб, пергаментом неудобно подтираться.

Гарри сжал челюсти. Белая, чистая, раскалённая ярость, такая родная и знакомая, затопила его сознание.

Это неправильно. Не должно быть так. Даже по отношению к настоящему преступнику не должно быть — так.

А у него, после ознакомления с записью как бы не единственного допроса, появились к тому же и сомнения, что крёстный действительно был ответственен за то, в чём его обвиняли. Или, по крайней мере, Сириуса следовало лечить, а не в тюрьму сажать.

Грейнджер, с её обострённым чувством справедливости, повествование Малфоя тоже не пришлось по нраву. Но её практическая складка тут же дала о себе знать.

— Гарри, — изрекла она, выплеснув первый взрыв негодования при помощи кусания губ и борьбы со вздыбившимися кудрями, — Гарри, а что, если ты обратишься с прошением о пересмотре дела? Наверное, тебе-то они не смогут так легко отказать?

— Если ты согласишься, — пламенно поддержал Драко, и это выглядело очень необычно, поскольку приспешники Гарри спорили между собою по любому поводу и всегда, — и, в особенности, если из этого получится что-то путное, мама будет целовать землю, по которой ты ступаешь. Они с двоюродным дядюшкой не были дружны в былые времена, но, пойми, это ведь шанс возродить род из небытия.

Тут он приосанился и одарил Гарри взором истинного представителя элиты волшебного мира.

— Сорок поколений смотрят на тебя в упор, Четвертинка, — но на этом моменте Драко не вынес собственного пафоса, и брови его задёргались, а уголки губ смешливо заплясали. — Не подведи, а?

Гарри склонен был согласиться — точнее выражаясь, он склонен был с радостным визгом ухватиться за чуть было не упущенную возможность обеими руками. Они-то с Томом головы сломали в попытках найти для Гарри альтернативных опекунов. Потому как где-то там не дремала МакГонагалл, вознамерившаяся осчастливить Гарри новой семьёй не позже грядущего лета, а все предложенные ею варианты внушали Гарри лишь желание в абсолютном ужасе закричать. И, хуже того, собственные мысли Гарри на тему никак не шли дальше Малфоев и Снейпа, и оба этих сценария были не сахар. Малфои моментально возомнили бы, что Гарри им обязан, а то и попытались бы на правах опекунов им помыкать. В то время, как их место в иерархии «Том — Гарри — все остальные» было местом подчинённых, и таковыми им и следовало оставаться. Снейп же...

Гарри его уважал. Но жить с собственным деканом — то ещё приключение. И всё, озвученное касательно Малфоев, относилось в полной мере и к нему. Вдобавок, они так до конца и не разобрались, банально руки не дошли, что там за странная история была у морганатического отпрыска Принцев с магглорождённой ведьмой Эванс. Одно ясно, что крылась за его подпрыгиваниями при малейшем упоминании Лили, некая драма. Не приведи Мерлин, растоптанная юношеская любовь, или вроде того.

Северус Снейп не выглядел, на первый взгляд, как человек, способный на шекспировские страсти, но Гарри узнал одну его Страшную Тайну. Тайна раскрылась ему случайно, когда он и думать уже позабыл охотиться за ней.

Во время сборов на каникулы Драко сортировал свои бумажки — эссе, заметки, какие-то выписки, внезапно — наброски (и так Гарри и открыл, что тот, оказывается, превосходно рисует; правда, все изображения носили исключительно прикладной характер — колдовские растения и волшебные твари, в основном). И вот, среди этого вороха выглянул уголок мятого-перемятого, а затем разглаженного листочка. Записка? Движимый любопытством, Гарри стянул её украдкой, забрался за полог к себе в кровать, развернул там свою добычу — и обомлел.

Этот почерк он узнал бы по паре-тройке букв. Вообще, его, скорее всего, узнал бы абсолютно каждый. Во-первых, из-за вполне уникальной манеры письма; во-вторых, из-за того, что лучше прочих в память врезаются вещи, причинившие нам некогда боль. А уж боли этот почерк и его обладатель причинили всем от мала до велика в Хогвартсе и за его пределами столько, что конкурентом им на этом поприще смог бы стать разве что Тёмный Лорд — да и то пришлось бы соревноваться на равных.

Сотни людей на протяжении вот уже доброго десятка лет, обливаясь горючими слезами, читали бегло начертанное этой рукой «отвратительно», «бездарь» и «напрасная трата бумаги». И прочие, порой куда более изощрённые, упражнения в сарказме. Иными словами, писал не кто иной, как профессор зельеварения, Северус Моя-мама-была-летучей-мышью-а-папа-дементором Снейп. Их великолепно-отвратительный, сально-блистательный, ужас наводящий декан. Сомнений тут быть не могло ни малейших, однако содержание записки настолько не соотносилось с личностью её автора, что аж глаза тянуло протереть.

Там были стихи. Самые настоящие, мать их Моргану за ногу, стишата.

И именно этот листок Драко нашёл в комнате с зельями, куда они пришли через коридор имени цербера, живых шахмат и летучих ключей; Малфой тогда ещё весь позеленел и быстро спрятал бумажку. «Компромат», — сказал он.

Гарри в ту же минуту осознал, что украденное он Драко ни за что не вернёт. Малфой был прав — с этим предстояло ещё научиться жить, но стихи за авторством Снейпа отныне были секретным оружием Гарри.

Мало того, что дурно написанные, так они ещё были смутно непристойными. «В одном вино, в других двух — яд...» Тьфу. Жалкий парафраз Шекспира, по мнению Гарри. «Спеши ссудить фиалу свой настой, покуда красоте не вышло срока...»⁽²⁾ — то ли дело! Дальше он (Снейп, не Шекспир!) чрезмерно ударялся в аллегории, из коих Гарри опознал только «маленькую смерть» (уж этот-то эвфемизм любому образованному человеку был знаком!), из-за чего немедленно почувствовал себя просто ужасно. Типичные любовные глупости, на которые взрослые так горазды!

Итак, возвращаясь к шекспировским страстям, в профессоре Снейпе, точно в пресловутом омуте с чертями, их крылось больше, чем можно предположить на первый взгляд. А Гарри вполне хватало одной байронической личности в своём окружении, в дополнительной дозе Хитклиффа⁽³⁾ или его подобия он не нуждался.

И вот теперь — Сириус Блэк.

Полностью списанный ранее со счетов — с сожалением, но объективно — он оказался вовсе не так уж недосягаем. Если получится выцарапать его из застенков, где он оказался волею мнимого правосудия, — то вот Гарри и магический опекун. Да какой!

Сильный чёрный колдун, преданный до мозга костей, храбрый до безумия, ну и — да. Безумный. Так что Гарри легко найдёт с ним на этой почве общий язык.

Вероятно, пожиратель смерти (хотя Снейп это отрицал и, кажется, у Сириуса действительно не было метки) и, совершенно точно, пламенный адепт Тёмного Лорда (что вся некогда населявшая Блэк-хаус семья такова, Гарри понял уже в тот день, когда впервые переступил порог их дома).

Идеально, как ни крути.

— Посмотрим, что можно тут сделать, — туманно пообещал своим приспешникам Гарри; но в глубине души он уже твёрдо решил, что Сириуса хочет себе, и хочет как можно скорей.

«Блэки, — взгрустнул голос в его ушах, — бесспорно полезное приобретение, но и мороки с ними немало...»

Гарри сцепил зубы и снова на это ничего не ответил.

Гермиона, меж тем, не забыла своего утреннего требования — предоставить в её распоряжение все книги, использованные для подготовки к ритуалу. Гарри и сам размышлял примерно в том же направлении — где-то они допустили ошибку, теперь следовало найти её, и всё починить. Что у них нет второго дневника — о том Гарри старался не думать. У Драко, с другой стороны, имелось ещё много не жизненно-важных частей тела, особенно если подключить фантазию.

Только одна проблема. Весомая часть литературы была позаимствована из библиотеки Малфой-мэнора. А Драко там покуда и носа казать не хотел, и Гарри вполне его понимал.

Грейнджер, на их беду, понимала всё ни капли не хуже. Возможно, местами лучше, чем Гарри и Драко понимали себя сами.

— Я иногда вам поражаюсь, — распекала она их, расхаживая по комнате взад-вперёд, точно львица в клетке, нагуливающая себе аппетит. — Ваш дом славится хитростью, и я до поры действительно верила, что вы понимаете, что делаете, и у вас есть запасной план на случай провала. Однако ваш запасной план заключался в том, что всё непременно получится с первого раза! И другого у вас нет! Вы точно на правильный факультет угодили, оба вы? От моих глупышей я бы чего-то такого и ожидала, но от вас! И это — дети Салазара! Стыдитесь!

Что-то коренным образом неправильно обстояло с этой проникновенной речью. Или, наоборот, именно так и должно было бы выглядеть в ином и лучшем мире взаимодействие между двумя их факультетами — Гарри не мог понять.

С книгами, конечно, неловко получилось. Сам появляться дома Драко не мог и не желал, послать же домовика в библиотеку было нельзя — то есть, можно, но без толку. Комната была зачарована, книги оттуда тот не забрал бы. Выручила безалаберность. Гарри припомнил, что следует поискать в его спальне (да, «расписная» спальня окончательно приобрела в сознании Гарри титул «его»). А те книги, что не нашлись бы там — могли сыскаться в спальне у Тома. Вызванный Малфоем Добби, и впрямь, без помех сумел доставить Рыцарям Самайна этот важнейший в текущей ситуации груз.

В общем, собрали, с бору по сосенке, почти всё из прочитанного с середины лета по данной теме, сложили в библиотеке на пол (стол не вмещал). Зиккурат получился на загляденье. Грейнджер расчётливо осмотрела его и принялась нарезать фронт работ. Правду сказать, себе она отвела самую большýю долю, поскольку быстрее них всех читала.

— В особенности обращайте внимание на любые вещи, связанные с Древним Египтом, — инструктировала их она. — Тут есть логика. Хоркруксы, как я буквально только что прочла, якобы изобрёл Герпий Злостный. Но он, сдаётся мне, был лишь эпигоном и компилятором. Типично для древнегреческой магии, если хотите знать моё мнение. Вся она — переделка египетских обрядов на свой лад и язык... Ах да, и парселтанг, — в задумчивости Гермиона то тянула за одну из своих закрученных пружинками прядей, то отпускала. — Парселтанг точно важен. Ну, так что, приступим?

— Вдох-выдох, собрались. Вперёд! — потянувшись к «Ритуалу отверзания уст», согласился Гарри.

* * *

Из трёх сестёр Блэк все отчего-то считали самой милой и безобидной его, Драко, maman. А самой непредсказуемой и бешеной, соответственно, тётушку Беллу, старшую. Тогда как в действительности это отнюдь не являлось правдой. Миролюбивее прочих была средняя, Андромеда, хотя и она могла по поводу и при случае устроить любому небо в алмазах и горизонт в сплошных дымах. Нарцисса же по взрывоопасности тягалась с Беллатрикс вполне на равных. Просто вела не такой… экстравагантный и публичный образ жизни, всю себя посвятив семье.

Короче говоря, у Драко имелось два варианта. Сбежать из дому или приготовиться к мучительной казни.

Грейнджер была права, вот что обиднее всего. Насчёт руки Драко ожидал, что Тёмный Лорд, возродившись, возьмёт на себя ответственность и как-то разрулит сложившуюся ситуацию. Теперь ритуал провалился с треском, мудрый вождь руководящих указаний по этому поводу что-то не спешил давать, а последствия уже потихоньку клевали в мягкое место самогó Драко.

Кто виноват, Драко знал (увы, по большей части он сам). Но вот что делать? Вырастить новую кисть не получится — тут сразу и жертва, и чёрная магия. Требовался протез, и это не было чем-то экстраординарным, но где, как и у кого заказать один такой, Драко и близко не представлял. Разве что в «Боргин и Бёркс» справиться, для начала?

В отчаянии Малфой дошёл даже до того, что испросил совета у Грейнджер, но та (предельно мягко) указала, что технологии, описанные в маггловском кинофильме про Тёмного Лорда Вейдера, являлись покуда менее, чем сказкой. И нет, их, в отличие от той же Бузинной палочки, Мантии и Воскрешающего камня, нельзя было как следует поискать и найти, а следовало изобрести. Разработать, будто новое заклинание. Они были «научной фантастикой» — то есть, вымыслом, теорией, обоснованной, но всё же только мечтой, не обретшей ещё своего воплощения в реальности.

Не светила, короче говоря, Драко изготовленная магглами биомеханическая рука. Он твёрдо сказал себе, что ему ни капельки не жалко.

Впрочем, была от того разговора и польза — отчасти девчонке удалось развеять мрачные тучи уныния, заронив в сердце Драко осознание его сходства с тем самым персонажем из культового маггловского кино. Ему, в принципе, пошёл бы многослойный, решённый в разных оттенках чёрного, наряд. Ну, а доспехи вообще идут абсолютно каждому. Дарт Малфой. Или, пользуясь второй аналогией (тоже Грейнджер подкинула), Драко Серебряная Рука. Образы были героические, и хоть Малфой их и высмеял в беседе с Грейнджер, на самом деле они ему очень понравились.

Но то были всего лишь грёзы. Реальность же покуда состояла в том, что план приобрести на одолженные у Поттера деньги волшебную палатку и поселиться отшельником где-нибудь в Нидвудском лесу (и там и коротать дни вплоть до успешного возрождения повелителя, когда б оно ни состоялось) — этот план выглядел жизнеспособнее и безопаснее всех прочих.

Альтернатива же...

Мысленному взору Драко представала картина того, как он робко выступает из камина в холле Малфой-мэнора, а там его уже подкарауливает maman, кутаясь в спадающую с хрупких плеч шаль и поигрывая волшебной палочкой. При виде сына суровое, строгое выражение набегает на её лицо, и она тотчас разворачивает длинную инвентарную опись.

— Посмотрим, — исполненным затаённой угрозы тоном произносит она. — В надлежащей ли комплектации ты вернулся ко мне, сынок. Итак. Ноги, две штуки. Ноги есть. Тело, одна штука. На месте. Руки, две штуки.

Тут воображаемая мать делала длинную, мучительную паузу и награждала его фирменным Блэковским взглядом через прищур, взглядом, пронзающим до костей.

— А ещё одна где? — неумолимо спрашивала она вслед за тем. — Вот здесь у меня чёрным по белому значится: «руки, две штуки». Где ещё одна? Одной не хватает!

Рáзвитая (крёстный с не изменяющим ему сарказмом склонен был добавлять тут эпитет «непомерно» — «непомерно развитая») фантазия всегда была сильной стороной Малфоя, но она же служила ему и источником проблем.

Вот отчего, пускай сгустившиеся над Лондоном ранние зимние сумерки уже давно и прочно перетекли в мокрую, ветреную и стылую предновогоднюю ночь, сон бежал прочь от Драко, и ни малейший призрак дремоты не коснулся его ресниц, невзирая на усталость.

Поттер же сцеживал, один за другим, зевки в кулак, да и Грейнджер откровенно клевала носом. Когда она поднялась с кресла и прошмыгнула мимо, тихо ступая, Драко не обратил внимания, и не потратил и мгновения на размышления о том, куда и зачем она ушла.

До тех пор, пока она не вернулась спустя минут двадцать.

В руках она, точно домовый эльф или официантка в кафе, тащила чайный поднос — хотя даже официантки не разносят заказы прямо руками. Чайник, чашки, ложечки, сахарница, молочник и лимон громоздились причудливой горой — изобразить хоть подобие правильной сервировки она и не пыталась. Но было там, на подносе, и ещё что-то, что-то, лежавшее завёрнутым в льняную салфетку в хлебной корзинке, точно свежеиспечённый кекс. Что-то, что заставило Драко живо бросить «Вавилонскую астрономическую магию».

Оно звало его. Шептало, вибрировало в костях. Как кольцо Певереллов тогда, в заброшенной хижине. Но в этот раз громче, отчетливее, сильнее. Слаще.

— Драко, — голос Грейнджер прозвучал высокой напряжённой трелью, подобно пению трубы, поднимающей пехоту в атаку, подобно песне птицы, призывающей на землю рассвет, — Драко, ты ведь вырос на этих легендах, эти сказки ты слушал в детстве. Ты должен хотя бы приблизительно представлять, — тут она сделала паузу и взглянула на него в упор.

— Как выглядит воскрешающий камень?

1) «Bury My Heart at Wounded Knee: An Indian History of the American West» (1970) — научно-популярная книга за авторством Ди Брауна, подробно рассказывающая об экспансии европейских переселенцев по Северной Америке, и о её разрушительных последствиях для коренных народов, живших там.

Вернуться к тексту

2) «Make sweet some vial; treasure thou some place...» (Уильям Шекспир, сонет 6).

Вернуться к тексту

3) Главный действующий персонаж романа Эмили Бронте «Грозовой перевал» («Wuthering Heights», 1847), страстный, тёмный, задумчивый и мстительный.

Вернуться к тексту