Неправильно... или - 7? Мир, дружба, мутанты. (джен)

— Повтори еще раз.

— Для деактивации противопехотной мины необходимо… — послушно начал тарабанить парень. Мельник воспринимал его речь где-то на периферии сознания, основная часть внимания была сосредоточена на темном зеве впереди.

Практику он оставил Василичу, а сам решил, по настоянию того же Хантера, загрузить парня под завязку теорией. Естественно, выбиралась полезная информация, а не ставшие неактуальными сведения о тех же воинских званиях довоенного мира. Именно необходимостью «подковаться теоретически» Мельник прикрыл свою инициативу для парня. На деле же — Охотник сообщил, что чем больше будут нагружены у начинающего телепата мозги, тем меньше у него останется времени для придумывания или надумывания всякой херни.

При упоминании херни на ум пришла та ситуация, когда он застукал Тему и Анну в компании Данилы после отбоя. Хантер ему после этого рассказал, что ребята просто решили «присинхронизировать» Артема к Анне, как к самому адекватному и ментально вменяемому телепату. А Данила напросился в наблюдатели за процессом. Смысл «присинхронизации» в том, чтобы задать границы эмоциональных колебаний и парня меньше выносило на «псих». Во время обучения Ани Хантер, за неимением лучших альтернатив, «присинхронизировал» девочку к себе. Но сейчас сам он был не в лучшем состоянии, а к эмоциональной матрице Рин лучше никого не цеплять. Особенно начинающего телепата. Причины Хантер не озвучил, но Мельник и сам о них примерно догадался. Второй Рин, только мужского пола и с начавшимся телепатическим разгоном Орден просто не переживет. Уже имеющаяся хоть в рамках себя умеет держать. Почти всегда.

— Так, молодец. Теперь поехали дальше…

Они шли по хорошо знакомой Мельнику территории. Паранормальный ураган, конечно, внес свои коррективы, но опасней выход со Смоленской на поверхность от этого не стал. А с учетом того, что Данила и Рин перебили во время своей спонтанной вылазки крупную стаю монстров — в ближайшее время опасаться было нечего. Конечно, настороже быть нужно — тех же фашистов никто не отменял. Но если идти молча и не болтать — пропадет возможность поучить парня. И заодно — порадоваться звукам человеческого голоса без противогаза. Редкое явление наверху, очень редкое.

Коллектор они нашли за полтора часа. И сразу Мельник понял, почему обнаружили его только недавно. Часть довоенных гаражей рухнула (почему — догадаться несложно, привет от крылатой засранки), а под развалинами и нашелся потайной люк.

— Это была какая-то подпольная мастерская? — уточняет Артем, когда Мельник первым лезет в коллектор.

— А хрен его знает, — сталкер пожимает плечами и тут же понимает, что у отсутствия противогаза есть аж целых два минуса. Первый — несусветную вонь нельзя перекрыть. Второй — на лицо с ботинок Артема и самой лестницы сыпется всякое дерьмо, так что голову лучше не поднимать. — Чего это тебе в голову всякое лезет?

— Машины шумят. Звук такой, будто сверлят что-то. Люди постоянно переговариваются. Их слишком много для простых гаражей, вот и предположил, что какое-то коммерческое мероприятие. И одежда у них здесь одинаковая.

— Где — здесь? — Мельник крепче стиснул лестницу, старательно напрягая слух.

— Ну, в гаражах. Мы по краю обошли, а обычно когда в такие места попадаешь, на какое-то время в день падения бомб переносишься. До того, как они упали. Я когда с Бурбоном разделился между «Проспектом» и «Сухаревской», тоже видел несколько раз такое. Сначала в доме, где Хантер схрон устроил, шумы были. Но он двери с призраками позакрывал, так что глюков там не было, только звуки. Потом детская площадка. Еще когда через разрушенный супермаркет проходил, там был звон корзин и шум машин на улице.

Мельник крепче стиснул зубы. Артем сейчас до безумия напомнил Кэтрин. У той тоже призраки мертвого города и «провалы» в участки прошлого вызывали только любопытство. В случае с девчонкой все было понятно — она не отсюда. Для нее вся боль и все дерьмо, произошедшее в тот день как с умершими, так и с выжившими — всего лишь история. Но Артем с его «эмпатией»? Хотя… Сколько там ему лет было, когда бомбы упали, три года? Или четыре? Дети в этом возрасте мало что понимают, а необходимость переехать в подземелье и вовсе многими тогда воспринималась как интересное приключение. Даже потеря родителей у большинства детей такого возраста не приводит к каким-то травмам или психических проблемах в будущем. Хантер говорил, что это из-за неспособности детей формировать устойчивые ассоциативные связи. А врачи утверждали, что это из-за отсутствия осознания неотвратимости такого явления, как смерть. С детьми о таких вещах стараются не говорить.

— Не боишься аномалий? — фыркнул Мельник. Привычка поддевать Артема, Рин, да и других ребят тоже, никуда не делась. Интересно, пацан хотя бы понимает, что он делает это не со зла и не с целью реально обидеть? Раньше на шутки отвечал, значит — должен понимать, по идее.

— Только таких, которые могут убить. Помните ветер на Павелецкой? Вот такого дерьма боюсь. А призраки… Мне иногда кажется, что они просто хотят, чтобы их услышали. Рин говорит, что их тоже нужно опасаться — некоторые пытаются на свой уровень утащить. Но среди призраков опасных меньше, чем среди тех же людей. В смысле… Из призраков меня могли убить только те, мимо которых Хан провел. А среди людей и бандиты с туннеля между Рижской и Проспектом, и банда с Сухаревской, и коммуняки, и фашисты…

— Да я помню, что прогулочка у тебя выдалась та еще. Кстати, в Полисе уже рассказывают о резне на мосту, которую устроил некий Черный Обходчик. Как тебе такая кличка?

— Ну, это не мне, а Рин. Я-то с огнестрелом отрабатывал сверху тех, кого она прирезать не успевала.

— Фашистский аванпост тоже Черному Обходчику приписали. Были голоса за спецназ Ганзы, но потом решили, что действовал кто-то один и так чисто сработать бы не смог.

— А сигнал Детей Подземелья кто послал — тоже Черный Обходчик?

— Про сигнал никто никаких догадок не строил. Пришел и ладно, хоть успели тоннели к Дыре взорвать. Кстати, из-за взрыва, скорей всего, и трубы лопнули. Те, что на вашем пути аномалию создали. Так что ты тем сообщением сам себе жизнь усложнил, не подозревая этого.

— Ну, инициатива ведь должна быть наказуема, верно?

Они смеются.

— Можно вопрос?

— Задавай, — великодушно разрешает глава Спарты.

— Полис… Ну, он же вроде как центр метро, да? И у нас на окраинных станциях считается, что вроде как вся власть над подземкой у этих четырех станций. Мельник, почему тогда они просто не остановят всю эту бессмыслицу? Рейх, красные, вся эта их войнушка. Концлагеря, муштра…

Против воли Мельник расхохотался. Все-таки, иногда наивность новобранцев вроде Артема вызывала смех.

— Да что смешного-то?

— Ну, давай считать. Красная Линия — она на то и Линия, что там станций на ней куча. И бойцов тысяч пятнадцать наберется. С Полисовскими не сравнить, конечно, и по качеству снаряжения, и по подготовке, но случись столкновение — они легко задавят числом. Рейх — прозомбированные пропагандой ублюдки, в которых ничего человеческого уже не осталось. Официально их всего три станции, но если покопаешься в головах окружающих людей — с удивлением обнаружишь приверженцев их идеологии даже на своей ВДНХ. Знаешь, вся эта идея с генетической чистотой и уничтожением мутантов… В ней есть изначальная доля здравого смысла, но в итоге ее извратили так, что ничего здравого там уже не осталось. И ведь подводят они издалека. Мол, да, если рождается человек с мутацией, есть риск передать мутацию дальше. Соответственно, если у нас много людей с мутациями, то для будущих поколений возрастает риск, что эта мутация станет постоянным атрибутом. И если она положительная вроде ночного видения, или нейтральная вроде определенного цвета глаз, то вопросов нет. А если это какая-нибудь болезнь, что тогда?

— Ну, Айрин мне уже рассказывала, что Кланы этот вопрос решали жестко. Убивать не убивали, но запрет на размножения все мутанты с негативными побочными эффектами получили. И он, кстати, до сих пор действует. У них там вообще весело поставлено дело: можно заранее узнать вилку способностей, в пределах которой будет развиваться ребенок. Хорошая штука.

— Да уж, хорошая. Что, вопросом интересуешься? — усмехнулся Мельник. Дети были больной темой для каждого сталкера. Мало того, что постоянное облучение здорово садило репродуктивную систему, из-за чего люди годами не могли ребенка завести, так еще и неизвестно, нормальный ли он родится после всех приключений папаши. Многие решали вопрос так же, как отчим Артема в свое время — забирали к себе детей-сирот, или вдов с детьми. И пусть в таких семьях дети были не родными, но как правило, их любили и всеми силами старались вырастить и дать хоть какое-то будущее. Хотя какое у них у всех будущее в этих туннелях…

— Папа мой интересуется. А я не очень пока.

— Чего же тогда к Аньке моей полез? — коллектор оказался длинным и удивительно чистым. Источник вони не определялся, но вполне может быть, что это какой-то газ.

Артем скрипнул зубами. Сталкер почувствовал, что шутка была лишней. С учетом того, что он сам фактически вынудил Артема расстаться с его дочерью.

— Во-первых, я к ней не лез. Вы, конечно, явно из другого теста, судя по тому, как на Рин смотрите иногда, а я вот, извините, не могу к кому-то лезть, этого самого «кого-то» не изучив «от» и «до».

— Кто на… Ты сейчас сам понял, что сказал, блять? Да она мне не то что в дочери — во внучки годится, кретин мелкий! — возмутился Мельник. И тут же почувствовал, как загорелись огнем уши под тяжелым шлемом. Потому что вспомнилось и странное спокойствие, которое он ощущал рядом с Айрин. И то ощущение доверия, которое возникло между ними с первого дня знакомства. И тот отклик в душе, который каждый раз возникал в ответ на ее заботу. И умом он, блять, понимал, что нихрена ничего «эдакого» девочка к нему испытывать не может. И что ведет она себя так со всеми ними не потому, что чего-то хочет вызвать или получить, а просто потому, что не может иначе. Не может не заботиться о союзниках. Не может оставить без эмоциональной поддержки того, кому хреново от всего пережитого. А им что, много надо всем, можно подумать. Пара разговоров по душам. Вовремя подсунутая кружка с горячим чаем. Подоткнутое мимоходом одеяло якобы спящему напарнику. Избыточно доброе, типично женское отношение в минуты слабости… И все, готово.

— Вы окончательно выдали себя своим возмущением. Выходит, правда. Примерно начинаю понимать, как это работает. Воспринимается, как интуиция, а на деле — считывание чужого эмоционального поля в фоновом режиме, — парень с интересом посмотрел на свои руки. — Я не скажу ей. Да и вообще… К некоторым людям другие люди сами тянутся. Вы с ней похожи. Только от вас идет хоть и надежность, но спокойная, холодная, а от нее еще и теплом фонит выше крыши. По поводу Ани… Это само получилось. Сначала поболтали пару раз. Потом она мне пару трюков телепатических показала и успокоила по теме моей типа несостоятельности. Потом как-то обняла меня, но не было ощущения, как с другими девчонками, что тебе на шею вешаются с какой-то сторонней целью. Ну, меня к ней и притянуло в итоге. Ладно, плевать, все равно ничего из этого не вышло.

— Сам говоришь, что притянуло, а в итоге сдался, стоило только проблемам появиться.

— Проблема — это серьезная угроза чьей-то жизни или здоровью. Все остальное… Мельник, можно вопрос? Вас Хантер подговорил роль психолога на себя примерить, или это личная инициатива? И если второе, то зачем?

— И первое и второе пополам, второе… — Телепатам лучше не врать. — Я отвечаю за тебя, как и за других моих людей. И если ты попадешь в передрягу из-за своих телепатических заскоков — виноват и я буду, что не уследил. Предотвращаю, так сказать.

— Гиперответственные люди меня окружают. Прямо приятно находиться под их присмотром, блин. Ладно, я должен честно ответить? Совсем честно?

— Естественно.

— Я один совсем. И если у моей гипотетической жены есть нормальная семья, с которой та поддерживает хорошие отношения, то для меня важно, чтобы в эту семью приняли и меня тоже. Можете начинать ржать, — пацану явно нелегко дается правда. Он то и дело ершится, хорохорится и пытается казаться менее уязвимым, но от того еще сильней производит впечатление беззащитного ребенка.

— А чего ржать-то? — умом он понимает, «чего». Потому что парень не должен в принципе думать о каких-то там эмоциональных переживаниях. Потому что парень должен не «в семью быть принятым» хотеть, а быстрей присунуть симпатичной девчонке, а потом еще желательно не получить в довесок каких-либо обязательств по отношению к ней. Вспоминая себя в годы Артема, и слушая его рассуждения сейчас, Мельник понимал, что сам он в его годы был куда глупей и смотрел на вещи более однобоко. Ценность семьи и близких, важность доверия и уважения в отношениях — понимание этого всего к нему пришло уже потом, когда весь мир полетел в тартарары, а ему просто некогда стало исправлять ошибки молодости и пытаться их исправить.

— Ну и Аня… Вот она ведет себя совсем не как те, другие. На нее вообще никакой индикатор не срабатывает.

— Индикатор? — занятый своими мыслями, он спросил это больше для поддержания разговора. Вонючий коллектор все никак не заканчивался, выходов и шахт видно не было, а значит — идти еще хрен знает сколько.

— Ну да. У меня иной раз, как девчонка начинает глазки строить, внутри как щелкает что-то. Потом логикой дохожу, чего и как. Ну вот Натку с Рижской взять. Приехала она вместе с отцом своим, караванщиком. Ну и сразу, как мы с ней только познакомились, началась прямо песня. Ой, Артем, какой ты умный! Ой, Артем, какой ты красивый! Ой, Артем, какие у тебя книжки тут интересные и открытки классные! И чувствую прямо, что не так что-то. Ну понятно еще, когда интерес к тебе проявляют, но когда прямо ковриком раскатываются и под ноги стелятся — это явно не так-то просто. Ну а потом мы с Женькой подслушали случайно, как она с отцом своим разговаривает. И он ее ругает почем зря, что не может «этого лошка» в койку затолкать. Сухой мне потом рассказал, что Наткин отец должен был каким-то браткам по-крупному, ну они его и порешили. И что до этого Наткин отец ему прямо плешь проел идеей детей, то бишь нас с Наткой, поженить. Со Светкой еще интересней история вышла, — Артем осекся и замолчал, нахмурившись и пристально глядя куда-то вперед.

— Так что там вышло-то? — уточняет Мельников. Оружия из рук он не выпускает, но уже было ясно, что вылазка пройдет спокойно. Аномалия, если она тут и есть, на них с Артемом не подействовала. А мутантов они бы уже услышали.

— Ну, Светка сама с Алексеевской. К нам на станцию приехала работать. И началось все то же самое, что с Наткой было, только эта еще веселей работала. Ее поселили с другими девчонками приезжими, ну она и начала периодически рядом со мной и отчимом ныть. Мол, то ящик там какой-то заклинило, то у табуретки ножка оторвалась. Ну а Сухой что? Воспитывал меня так, что помогать надо в таких ситуациях, так что как только Светка жаловаться начинала, смотрел на меня так, будто ждал чего-то. Ну делать нехер, ожидания приходилось оправдывать. Да, конечно, сейчас пойду, починю, прибью, покрашу, помогу, чем могу.

— А дальше?

— А дальше я прихожу в палатку — а она там ходит в такой прозрачной маечке и штанишках в обтяжку. Накрашенная, причесанная, короче — поджидает прямо. И девчонок-соседок нет.

— А ты?

— А я что? Я шкаф пришел чинить. Починил, ушел. И так целый месяц. Потом Светка на меня плюнула и Яшке глазки строить начала. Ну а Яшка парень негордый, предлагают — взял. Вот только жениться на Светке Яшке пришлось, сами догадаетесь почему? Ребенок, правда, семимесячным родился потом. Три триста, мальчик, — Артем заржал. Мельник, уже ожидавший такого итога, тоже рассмеялся. — А Аня… Ну, с ней ничего такого нет. Да и она хоть и интерес проявляет, но без этого вот эффекта коврика.

— А ты к ней?

— А что я? С ней поболтать много о чем можно, мозги есть. Меня явно выбрала из-за паранормальщины, потому что с обычными людьми ни мне, ни ей лучше не связываться — черт знает как правду воспримут, а если не рассказывать — то вскрыться все может ну в самый неподходящий момент.

— Любишь? — вопрос с подвохом. Мельник сам не знает, какого ответа ждет от Артема.

— Любовь — это смесь доверия, уважения, привычки, совместной работы над чем-то и физического влечения. Ну, по крайней мере, Рин так говорит. Мне кажется, большинство людей только про физическое влечение в курсе, а оно же на почти любую девушку врубиться может. Уважение… Да, есть к ней такое. Доверие и привычка? Так мы же знаем друг друга всего ничего. Совместная работа над чем-то? Это есть у нас. Зачем вы это спрашиваете? Чувство такое странное сейчас… — парень снова смотрит на свои руки.

— Знаешь, я наломал дров тогда. Просто услышал как вы там разговариваете, надумал себе хрен знает чего, а дальше по инерции пошло. В общем так, боец. Если дочь моя тебя примет и счастлива с тобой будет, то я и сам тебя сыном назову. Если обидишь ее, то…

— То у вас есть пистолет, лопата и алиби? — Артем улыбнулся.

— Ты тренируйся, тренируйся мысли читать. Тебе в разведке это пригодит…

Земля неожиданно уходит из-под ног. Вскрик рядом — значит, Артем падает куда-то вместе с ним. Удар. Несильный, значит, упали неглубоко.

— Блять… — шипение Артема рядом дало понять, что напарник остался в сознании, а значит — как и сам Мельник, больше испугался, чем покалечился.

— Цел? — он встает первым и снова благодарит «полезную опцию» ночного видения. Становится понятно, что они оказались в туннеле метро. Видимо, в этом районе линия пролегает близко к поверхности, прямо под тем коллектором. Ну а за двадцать лет прогнило все, вот они и провалились.

— Так точно, — Артем тоже встает на ноги. Именно в этот момент до них доносится плач впереди.

— Слышишь?

— Как будто ребенок, — подтвердил Артем.

— Опять, начинается, — вздохнул Мельник.

— Что начинается?

— Да ничего. Хоть живой в этот раз. Знаешь, Артем, мне иногда кажется, что мы в каком-то мире живем… Вообще людей не осталось. У нас половина Спарты выросла из тех детей, что в туннели выгнали. Уроды. И сейчас еще часто ребята таких находят. Чаще мертвых, — сталкер непроизвольно стиснул приклад «Рельсы».

— Вот ублюдки, — парень вздохнул. Явно вспомнил свою собственную биографию и того мальчишку, которого спас от мутантов на Павелецкой. Плач стал громче, значит — они приближались к его источнику.

— Знаешь, когда после войны люди детей никак не могли завести, среди наших даже разговоры пошли про божью кару. Мол, детей не дают, потому что мы уже имеющихся в час нужды бросали на произвол судьбы, или что похуже с ними делали. Но, видимо, кара краткосрочная оказалась — уже лет через десять где-то снова начали в метро люди рождаться. И не опять а снова начались, блять, трудо-выебудни для нашего детсада. И ладно, блять, ситуации, когда ребенок в туннелях с кем-то шел и единственным выжившим остался, или как твой знакомый с Дыры, при нападении на станцию выжил. Так нет — родители, мать их, родных детей в туннели выбрасывают, как котят.

— Ублюдки, — снова произнес парень. Сказать ему явно было больше нечего, да и что можно сказать в таких разговорах путного…

В боковой стенке тоннеля виднелся пролом, будто какой-то мутант выбил прямой ход в технический коридор. Именно в этом проеме сидела маленькая девочка и плакала, обхватив колени руками и уткнувшись в них лицом.

— Кто это у нас тут? Ну-ка, боец, имя и звание, — усмехнувшись, Мельник присел на корточки перед ребенком и осторожно прикоснулся к ее плечу. Артем замер за его спиной, явно не зная, как налаживать контакт с детьми. Особенно маленькими. Особенно с чужими. Распространенная проблема.

— Я Кира. А ты кто?

— Я Мельник. Это Артем. Ты здесь одна? Взрослых никого нет?

Девочка помотала головой.

— А других детей? — прищурился Мельник. Иногда такие изгнанники объединялись в группы, как Ульман с Павлом. И требовалось проявить смекалку, чтобы ребенок доверился и рассказал об остальных беглецах. Но девочка мотает головой и по глазам ее Мельник видит, что она не врет. Глаза!

— Темка, глянь, какие у нее глаза...

Мельник все-таки включает свет. Окружающему пространству возвращаются краски и сейчас он отчетливо видит, что у Киры глаза без зрачка, как у Арэйн. И цвет их тоже противоестественный. У Арэйн он был светло-голубой, а Кирины глаза светились яркой зеленью.

— И волосы, как трава, — подает голос парень, тоже опускаясь на корточки и осторожно проводя рукой по голове девочки. — Красиво. Только надо отмыть. И у Рин спросить, кто из ОВК у нас с зелеными волосами и глазами. Похоже, у них дите потерялось и в наш гадюшник по ошибке прилетело.

— Правда красиво? — Кира недоверчиво нахмурилась.

— Конечно, красиво, — заверил ее Мельник.

— А другие говорят, что я ненормальная. А взрослые еще и… еще и стреляют… — губы ребенка задрожали.

— Эй-эй-эй, ну не надо, не надо только плакать опять, хорошо? — инициативу перехватил Артем. Я тоже ненормальный. Хочешь, фокус покажу? — подмигнув девочке, он присел на корточки и сделал шаг за пределы светового круга. И уже привычно для Мельника исчез из видимого спектра.

— Ого! — Кира захлопала в ладоши.

— А смотри тебе дядя Мельник какой фокус покажет. Сейчас мы выпендрежника этого, — перехватив поудобней карманный фонарь, Мельник принялся водить им из стороны в сторону по темному пространству, практически сразу выловив из темноты фигуру Артема.

— Здорово! — Кира забыла про свои слезы. — А я тоже могу… всякое. Только не такое, как он. Дай покажу, — не дожидаясь разрешения, она выхватила из рук Мельника фонарик и тот тут же погас. — Вот! Только они не ломаются, а разряжаются совсем. Зарядишь — и он нормальный будет. А еще у меня после этого рисунки цвет меняют, — Кира закатала рукав куртки, показывая странную красную полосу. Немного неровная, она уходила дальше под одежду и напоминала по своему виду и цвету свежий ожог. Но девочке от этого покраснения явно не было больно. — А потом можно махнуть рукой и что-нибудь упадет.

— Телекинез, — понимающе кивнул Мельник. И, достав динамо-машину, принялся заряжать фонарь. Мало ли, вдруг понадобится.

— Те-ле-ки-нез? — по слогам повторила Кира.

— Он самый. Есть у нас парочка товарищей, которые рукой махнут — и бронированной двери как не бывало.

— Они твои друзья? Ты странный. Нормальный, но дружишь с ненормальными. Будешь моим папой?

— Дите, я тебе разве что дедушкой буду, — сам не зная, почему, произносит он. — Пойдем с нами. Сейчас на Смоленскую придем, отмоем тебя, оформим. А тогда уже найдем тебе и папу, и маму.

— Эй, а папу-то чего искать, товарищ полковник? Я ее себе заберу, — фыркнул Артем. — Сразу готовая дочка будет.

— Папаша, ты хоть знаешь, как детей воспитывать?

— Пф… Разберемся. Где наша не пропадала, да, Кира? Пойдешь ко мне?

Довольный ребенок закивал. Достав карту, Мельник прикидывал, где именно они находились и куда идти дальше. Ясно, что в коллектор через тот провал им не подняться. Оставалось идти по туннелю назад, или вперед.

— Так, Темка. Назад нам идти нельзя. Там территории фашистов, а у тебя, папаша, ребенок с зелеными волосами на закорках.

— Да и нас они, как я понял, тоже пристрелить могут. На Рин с Данилой вон нападали, не задумываясь, хотя они оба на той вылазке в нашей форме были. И на станции нашей какую-то диверсию устроить хотели.

— Вот и я о том же. Но куда ведет этот туннель, я не знаю. Может статься, что вообще в какое-нибудь логово пауков залезем.

О том, что испуганная Кира в такой ситуации своим «всплеском» может случайно привести в негодность их фонари, говорить даже не потребовалось — парень, судя по всему, и так все понял.

— Деда Мельник, а там дальше есть, где наверх вылезти. Я правда, упала и… — девочка нахмурилась, закусив губу. — Но вы же взрослые. И сильные, так? Вы там вылезете.

— О, хорошая новость. Молодец, боец.

— Эй, дядя Мельник, ты же дедом быть обещал! — возмутилась девочка.

— Хорошо, молодец, внучка, — усмехнулся в усы полковник.

Детей в метро было мало. И когда они появлялись у них, на Смоленской — уже неважно было, чей это ребенок. Все носились с ним, как с родным. Особенно женщины. Да и мужчины тоже постоянно таскали детворе игрушки, книжки, учили, кто чему мог. И радость этих малышей… Слишком тепло от нее было потом на сердце. Все эти «деда», «папа», «дядя», «мама»… Они вселяли надежду на будущее. Напоминали, что им всем, и ему в том числе, еще есть ради чего жить.

Пару минут спустя они шли по тоннелю. Кира ехала на закорках у полковника, треская паек, подсунутый ей Артемом. Сам Артем подшучивал, что девочка для таких лет уже хорошо разбирается в ездовых лошадях и из всех скакунов выбрала аж целого орденского полковника.

— А что такое орден? — вот же любопытная девочка. — Деда Мельник, ну расскажи! Я только про Рейх знаю, но они плохие.

— Ладно, рассказываю. Только не надо опять плакать, хорошо? Ну что за боец, чуть что — сразу в слезы. Да — Рейх плохие. Мы тебя им не отдадим. Вырастешь — сама им пятачки начистишь, чтобы заткнулись уже со своей генетической частотой.

— Это вряд ли, — вздохнула девочка. — А орден? Что такое орден? Ну рассказывай уже! Ну пожалуйста…

— Рассказываю, рассказываю…

Идти им было, судя по всему, еще долго. Почему бы и не рассказать ребенку историю Спарты, пусть и в упрощенном варианте?