На десять лет назад (джен)

— Так-так-так… Ну, начнем. На что я замахиваюсь… — мальчик сидел на стуле рядом с моей кроватью и в который раз подогревал двумя пассами наш чай. Простой разговор о возможности использования нескольких волшебных палочек и вероятности ошибки со стороны изготовителей перешел на обсуждение моих, а теперь и Тома, личностных характеристик. — Акация. Это само собой, объяснять ничего не надо. Одаренность — мое второе имя, и, думаю, даже самый пристрастный судья с этим согласится.

— Ну, ты, главное, не забывай, что на одной «одаренности» не уедешь, — ехидно подначила я.

— Я похож на того, кто способен совершить столь глупую ошибку? Хотя да, порой на этом горит и народ постарше да помудрей. Дуб мимо, особенно если учесть, что из меня выросло в итоге.

— А вот дуб ты зря убрал, — возражаю я. Сразу вспоминается, как мальчишка кинулся мне на выручку, стоило только ему понять, что происходит что-то странное.

— Я тебя разочарую, но если бы я в полной мере осознавал, что крестраж может вытворить с твоим телом что-то, что может нанести мне серьезный вред — черта с два бы я пошел. И давай я тебе напомню один веселый парадокс: осколки моей души дерутся между собой. Это все, что тебе надо знать о моей преданности, так что закатай губу.

— Самокритично, — пожала плечами я. Но почему-то все равно заставила Тома добавить к списку английский дуб. Аргументировала все напоминанием о том, что я расширяла список при появлении рекомендаций с его стороны, так что с него не убудет, если сделает то же самое. Заодно посоветовала включить в список и боярышник, в итоге Реддл мне пытался полчаса доказывать, что он не конфликтная натура и период потрясений в его жизни никогда не начинался.

— Зато смотри, как весело. При неумелом обращении с этим оружием оно твое же заклинание пульнет в тебя. Какие возможности для самодисциплины, а, Том? — свела все к шутке я. В итоге на меня поворчали, но боярышник в список добавили.

Бук включили в список из-за того, что Том, как и я, развит для своих лет плюс стал жертвой временного парадокса. Виноградную лозу и вишню в список Том включил сам, хотя я и сомневалась. Верней, я не могла дать какого-то прогноза, потому что сложно было что-то предположить по книжному описанию, как и в моем случае. В принципе, Том добавил их по той же причине, что и в мой список: авось да подойдет, попытка лишней не будет.

— Вяз… К Мерлину вяз. Все эти речи про достоинство выглядят смешно, когда речь идет о боевой магии. В бою отмахиваешься тем, что лучше всего знаешь и произносить не надо. Правда, какое-нибудь проклятие при случае я могу наложить, но для этого надо меня достать. И я должен знать, что меня не поймают. Короче, без вяза оба обойдемся, верно?

Я кивнула, а Том продолжил рассуждать.

— Граб не моя тема. Не знаю я, кем хочу быть, когда вырасту. Уже лет пятьдесят как не знаю.

— Зато вот твое альтер эго отлично знает. Гоняется за мной, как маньяк. Может, ему порекомендуем?

— Ага, а пока он будет к новой палочке привыкать — подкараулим и прибьем к мерлиновой бабушке, после чего будем жить спокойно, — дополнил Том.

— Вот за что ты мне понравился, так это за способ мышления.

Мы заговорщицки улыбнулись друг другу, а потом вернулись к нашим баранам, то бишь палочкам.

Единогласно включили в список грецкий орех, поскольку Реддл проявлял новаторские замашки и в целом был человеком одаренным. Грушу не взяли из-за отсутствия склонности к темным искусствам, так как если уж меня можно к темным магам отнести, то насколько «темный» по общепринятым меркам Реддл — представить страшно. Херня это все, конечно, но при выборе палочки приходится учитывать специфику. Ель исключили. Том сказал, что его настораживает даже не тот факт, что владельцем такой палочки является смелый экспериментатор с хорошим чувством юмора (из-за чего с такой палочкой пролетаю я), а то, что палочка не сочетается с осторожными и нервными натурами, к которым Том относился, как… Короче, он к ним относился.

Учитывая милое детство — легкая форма паранойи является вполне закономерным приобретением. Как говорится, хоть с катушек не слетел — и на том спасибо.

— Пока не слетел, — педантично поправил меня Том, глядя на то, как я листаю книгу. — Следующая ива. А я бы взял такую. Она и к невербалке предрасположена, и к целительной магии.

— К целительной магии? Кхм… Ты не похож на мадам Помфри с яйцами.

— Так скажем… То, что я не спасаю целительной магией направо-налево, не означает, что я не могу ее использовать. И даже не вздумай коситься на свою руку.

— Да я и не собиралась. Скорей, меня заинтересовала мысль о том, что в отсутствии костероста можно будет обойтись без него. Даже это зелье — то еще чудо, у нас переломы заживали по паре недель, а у меня, кажется, уже все срослось, как будто и не было никакого бладжера.

— Можешь идти заново ломать себе что-нибудь, — подначил меня Том.

— Учитывая продвинутость магической медицины, я так понимаю — чисто физических травм можно вообще не бояться, срастят хоть перелом позвоночника в пяти местах без последствий.

— Ага. Вот только ты учти — чисто физических травм тебе светит куда меньше, чем всяких паскудных проклятий. В лучшем случае тебе испортят мордочку какой-нибудь сыпью, в худшем… Не будем на ночь глядя, уверен — наследодатель нам этой темой еще мозги промоет, и не раз. Каштан, учитывая мой провальный опыт укрощения василиска, я брать, пожалуй, не буду. Да и роскошь с материальными вещами меня, честно говоря, не занимали. Сама понимаешь, почему.

Я кивнула. Условия, в которых жил Том (да и я в родном теле), чаще всего вызывали два варианта развития событий. Первое — человек рвался всеми правдами и неправдами вырваться «из дерьма», чтобы все было «как у людей», причем у людей небедных. Либо он адаптировался к любой обстановке и относился абсолютно наплевательски к интерьеру, стоимости одежды и прочим вещам. И мы с Томом оба отнеслись ко второй категории. Тягу к роскоши я не замечала даже за Волан-де-Мортом, его интересовали вещи куда более глобальные. Мне самой тоже до фонаря были… да вот даже всякие ювелирные изделия и украшение жилища. Грязи в доме — да, не потерплю, в несвежей рубашке ходить не буду, а во всем остальном — практически аскетизм. Другая сторона каштановых палочек — склонность к справедливости и правосудию. В Томе этого не особо много. Верней, справедливость ради себя любимого он с радостью наведет, но не самыми законными методами чаще всего.

— Если ты про отца, то даже не думай ничего мне по этому поводу осуждающего говорить. Тут я со своим остатком души согласен и сам бы его снова убил, если бы была возможность.

— И не думала, потому что твоя реакция абсолютно понятна. Пока папаша на серебре жрал и шелковых простынях спал, ты через все жизненное дерьмо проходил, такое прощать нельзя.

— Мне это сказал человек, который даже не пытался найти своих родителей, чтобы отомстить им за укладку в мусорный бачок?

— Ну, ты не путай. Я сказала, что понимаю тебя, но не сказала, что поступила бы точно так же.

— И почему, интересно? Я не заметил за тобой особой склонности к всепрощению.

— Ну-у-у… Дай-ка подумать… И прекрати меня легиллиментить, иначе мне вслух разговаривать вообще смысла не будет.

— Прекращаю. Не порчу интригу.

— Ну… Если честно — мне было похуй. Я обо всем узнала, когда мне было… дай-ка подумать… лет пятнадцать, наверное. Ну, может, плюс-минус год. Точно помню, что это еще до выпуска из детдома было.

— И что? Тебе не было обидно, я не знаю… больно?

— Говорю же — похуй было. Это было давно, быльем поросло. Нет, это не значит, что я родителей простила и приняла бы их с распростертыми объятиями, объявись они на пороге моего дома. Но вот сама мысль искать их, чтобы поквитаться за прошлое… У меня была насыщенная жизнь, и меньше всего хотелось уделять свой самый драгоценный ресурс всяким мразям. Припрись они ко мне в руки — там бы я извратилась на полную. Начиная от элементарной сдачи в тюрьму, если бы срок давности не истек, и заканчивая безопасной для меня подставой с последующей отсидкой по какой-нибудь «веселенькой» статье.

— Веселенькой?

— Ну… Как бы тебе сказать… Есть такие преступления, после совершения которых лучше сразу удавиться, чем на зону попасть. Например, если преступник ограбил банк или убил кого-то за сто баксов, то жить за колючей проволокой будет можно. И даже выжить. И даже стать авторитетом по местным меркам. А вот отсидка за изнасилование или педофилию привнесет в жизнь такое разнообразие, которому очень сложно порадоваться.

Судя по всему, пацан мысленно сделал заметку себе в памяти на всякий случай. Надо бы ему напомнить, что маггловские тюрьмы для волшебников не катят.

— А кто сказал, что я волшебников туда пихать собираюсь? Среди магглов тоже дерьма порядочно, и хоть я не планирую с ними в ближайшее время пересекаться, но теперь у меня есть пара планов действий на случай, если придется оказаться без магии среди обычных людей. Дальше у нас кедр? Берем.

— Провальная затея, — едва слышно прокомментировала я.

— Чего это? — почти обиделся мальчик.

— Не замечаю особой проницательности.

— Если ее не осталось у Волан-де-Морта, то это не значит, что изначально этого качества не было у меня.

— Не замечала. Но ты пиши в список, если хочешь, но особо не расстраивайся при неудаче. А кизил обязательно возьми. У тебя азарт и охотничий энтузиазм даже сквозь совместный занавес паранойи и здравого смысла пробиваются.

— Фигню несешь, — отбился Том, но запись сделал. Правда, кажется, поставил какую-то пометочку рядом. Точно такая же метка красовались рядом с английским дубом и боярышником. — Кипарис пропускаем.

— А я говорю — включаем.

— Ах да. Сарказм, — ехидно прокомментировал Том.

— Не только. У тебя инстинкт самосохранения в части ситуаций утоплен в ноль. Только ты защищаешь чаще всего не людей, а собственные принципы и идеи. Может, людей, которых стоит защищать, пока что не встретил, может — наложился прошлый жизненный опыт, из-за которого тебя теперь можно к мизантропам отнести.

— Кипарис и мизантропы плохо сочетаются, но Мерлин с тобой, пусть будет. Клен включаю, так как амбициозности у меня хоть отбавляй, хоть подливай за ужином всем остальным. С красным деревом я пролетаю.

— Это почему же?

— Ну, даже не знаю… Моя жизнь вряд ли похожа на жизнь эдакого удачливого человека.

— Моя тоже, но мне мы красное дерево приписали в список.

— У тебя на закате жизни такая ситуация произошла, из которой выпутаться иначе было просто нельзя. Молчу уже про то, что Лилиан, заняв твое место, полностью восстановила функциональность твоей тушки, а это было, с твоих слов, редким везением.

— Ну, это да. Но почему ты считаешь, что везения нет у тебя? Откуда ты знаешь, насколько была бы хуже твоя жизнь, если бы не было этого везения?

— Назови хоть одного человека, которому хуже, чем мне, — окрысился Том.

— Даже не знаю… Любящим родителям, чей маленький ребенок умирает от неизлечимой болезни? Женщине, которую продали в сексуальное рабство? Мальчику, который жил в тех же условиях, что и ты, но не имел магических навыков для хоть какой-то защиты? Мужчине, который остался навеки прикованным к инвалидной коляске после несчастного случая?

Том скрипнул зубами и вписал красное дерево в список. Почерк стал размашистым и почти нечитаемым.

— Не надо только сейчас делать вид, что я тебя в чем-то упрекнула. Это не так.

— Я знаю. Просто не будем об этом. Следующий красный дуб, да? Реакция у меня есть, заклинания и схемы боя изобретаю, при желании могу скомбинировать и адаптировать, причем, в отличие от тебя, могу этим заняться даже не ради выживания, а просто от нечего делать. Поэтому красный дуб я добавляю. Лавр исключаю, потому что честно жить в этом мире — та еще задачка, я на такие извращения не подписывался. Липа… Учитывая, что я уже сейчас крутой легиллимент, а впоследствии могу и сильней умения развить — берем в список.

— Кстати, Том, а почему безносое чмо меня не пролегиллиментило «от» и «до» в особняке Фламеля?

— Лили, на это нужен нехилый запас магической энергии, а еще — какое-никакое душевное равновесие. Давай еще учтем, что первое проникновение в чужой разум дается не очень легко, это потом по накатанному пути можно хоть постоянно считывать, что другой человек думает.

— А мысленный диалог вести можно?

— Можно. Все ждал, когда ты задашь этот вопрос. Другое дело, что я с тобой это предпочту не делать. Голос, звучащий в голове другого человека — это уже из области попыток воздействовать на разум, а не просто считать мысли. Учитывая, что ты то спонтанно трансгрессируешь, то летаешь, то еще какую-то хрень выкидываешь — я предпочту не проверять на практике, чем закончится для нас обоих подобный опыт.

— Ясно. Лиственницу не пишем?

— Не пишем. Уж кто-кто, а я о своих талантах всегда знал «от» и «до». И скрытыми они были недолго, по крайней мере, от меня. Правда, не всегда рассказывать о них другим было удачной идеей.

Судя по всему, он припомнил случай с парселтангом и Дамблдором.

— Ольху тоже пропускаю, потому что притвориться могу порой даже получше тебя, но вот никакого удовольствия от прислуживания другим никогда не получал. Не мазохист, уж извините.

— Понимаю. Орешник не добавляй.

— Это почему? Мне он подойдет.

— Неа.

— Почему?

— А ты мысли прочитай.

— Ты не можешь просто сказать вслух то, о чем думаешь? — кажется, мальчик чутка взбесился.

— Да пожалуйста, могу. Ты вспыльчивый и хрена с два себя контролируешь. Пусть даже замаскируешь всю внутреннюю накрутку от окружающих, но на деле она никуда не денется.

Упрямо закусив нижнюю губу, что придало ему сходство с капризным маленьким ребенком, Реддл записал себе в список орешник. А следом — осину, по поводу которой возражений с моей стороны не последовало. Все-таки классика дуэльного оружия. Да и моя палочка, купленная у Грегоровича, из этого материала вырезана.

— Остролист пропускаем, я ни разу не защитник, да и опасно-духовные поиски — не моя тема.

— Согласна.

— Да неужели? Думаю, по поводу пихты спорить не будем, так как я натура переменчивая, да и рябина мне не подойдет практически по тем же причинам.

— Не могу не согласиться. Сосну бери.

— Без тебя знаю. Я же загадочный интриган, индивидуалист и, кстати, даже сейчас невербально много чего могу наколдовать.

— Уже заметила. У нас дезиллюминационка, по-моему, вообще в школьную программу не входит.

— Она и в мое время не входила. Просто я нашел много чего интересного в запретной секции. Ты туда почаще заглядывай, как возможность будет. Особо запрещенного там, сама понимаешь, маловато, так как это школа, а не хранилище запретных артефактов.

— Ага, я это еще в прошлом году поняла, — фыркнула я, вспомнив Философский Камень и кучу ловушек в особняке Фламеля, часть которых запросто могла присутствовать и в Хогвартсе. А про Запретный Лес я вообще молчу — там кого только не встретишь.

— С терновником долго синхронизироваться, к Мерлиновой бабушке его… Тис… Без комментариев, просто добавляю.

— Ну да, если ты с ней уже черт знает сколько носишься и пользуешься на высоком уровне.

— Не я. Волан-де-Морт.

Мальчик неодобрительно нахмурился.

— Да, конечно. Прости.

Иногда я забываю, что Тому сейчас это важно. Выделять отдельно себя, а отдельно — другие осколки души. Согласна — ассоциировать себя с уродливым психом, с которым не имеешь ничего общего при независимой сторонней оценке, как-то глуповато.

— Тополь и я — вещи несочетаемые, я у Олливандера такой палочкой половину лавки разнес. Да и постоянство — не моя тема. Я постоянен только в отношении себя самого.

— Спорить не буду. А что с черным деревом?

— Пожалуй, откажусь. Мне как-то не по душе всегда была репутация парии. Ну, ты сама знаешь — лучше ни с кем не конфликтовать, выглядеть стандартным человеком, а подлянки делать исподтишка, дабы оказаться вне подозрений.

— Так выпьем же за то, чтобы каждый из нас не отделялся от коллектива, — иронично хмыкнула я, поднимая свою чашку. Движение палочки Тома — и над ней снова клубится веселенький дымок. Сколько раз он уже чай подогревал, пять-семь?

Залпом выпив содержимое своей чашки, я удовлетворенно зажмурилась и потянулась. Пофиг на приличия, я в больничке, имею право. Так, судя по положению луны за окном — сейчас около двух часов ночи. Ну хоть часа три-четыре поспим перед визитом к Салазару — уже прогресс будет.

— Черный орешник искать, опять же, неохота, так что без него в списке обойдусь. Яблоня… ну, высокие цели и идеалы, несочетаемые с Темной Магией — это не про меня. Цель может быть высокой, идеалы, как ни крути, какие-никакие быть должны, но вот добиваться целей можно и темной магией. За мной не заржавеет.

— Я в курсе. А явор? Ты вроде не тянешь на приземленного товарища.

— Вспомни, что я говорил по поводу боевой магии. Может, Волан-де-Морту подобное и подошло бы, но меня что-то в ту сторону не тянет. Я лучше приземленно выживу, а когда разберемся с крестражами — свалю куда-нибудь, где обо мне никто не слышал, и буду жить нормальной жизнью. Хватило мне приключений на мою жопу. В изобретатели податься — еще куда ни шло, но свежеполученной шкуркой рисковать просто ради адреналина я не подпишусь.

— Понимаю. Соглашаюсь с каждым словом.

— По поводу ясеня мы тоже согласились заранее? Убеждения у меня могут поменяться, знаешь ли. Причем с куда более высокой вероятностью, чем твои.

— Не спорю, не спорю. Что в итоге у нас получилось? — я прокрутила мысленно свой список, потом заметила, что Том скрупулезно записывал и мои размышления тоже, оформив все в краткую табличку.

— У тебя — восемнадцать палок. Из них шесть порекомендованы мною, одиннадцать выбраны тобой с моим полным одобрением. Еще одна выбрана тобой, но я не считаю, что тебе она подойдет.

— А у тебя тоже восемнадцать. Прямо-таки равноценное соревнование получилось.

— Ага. И у меня из восемнадцати пять выбраны тобой. Правда, из оставшихся мы совпали только в одиннадцати, а две ты забраковала.

— Ну, хоть какие-то различия, — фыркнула я.

— Ну, а теперь вспомни, сколько примерно палочек тебе показывали и какая древесина там была. Ну, в том плане, что если тебя заставили подержать в руках штук тридцать палочек из четырех видов древесины, но с разными начинками и длиной — это немного не вписывается в понятие «свободный выбор». Вообще — откуда мы знаем, что нам продают действительно стоящие вещи, а не залежалый товар?

Я некстати вспомнила, что моя осиновая палочка у Грегоровича лежала очень давно.

— Молчу уже про то, что после того, как тебе подошла осиновая, тот же Грегорович не предложил поэкспериментировать с палочками, у которых такая же длина и сердцевина, но другое дерево.

— Кстати, о птичках… С сердцевинами у нас выбор только двумя ограничен, да?

— Ну, как сказать… В основном — да. Правда, у меня в начинке было перо с жопы феникса. Собственно, эти три ингредиента и считаются самыми лучшими вариантами. Наиболее… универсальными, что ли? Еще я знаю, что используются змеиные зубы, волосы вейл и штук пять еще более редких начинок. Но в промышленных масштабах — только драконы и единороги. Сама понимаешь, из сердечных жил одного дракона можно не один десяток палочек наклепать, да и шерсть единорога добыть не так уж сложно. Фениксы редкие, так что их меньше.

Я открыла нужные страницы книги и принялась вчитываться в информацию.

— Погоди, тут написано, что палочки с сердцевиной из жилы дракона можно выиграть у предыдущего владельца. Ну, отобрать в поединке или вообще убить его, и тогда палочка будет подчиняться.

— Это со всеми палочками так.

— Но… Тогда получается, что палочка Лили Эванс… Подчиняется Волан-де-Морту? — пересохшими губами произнесла я.

Чашка выпала из руки, благо что чая там почти не было и остыл он достаточно, чтобы избежать ожогов.

— Лиль, ты дурная совсем? — Том хлопнул ладонью по лбу. Причем по моему лбу. Этот жест вызвал некое возвращение ощущения реальности. Взмах чужой палочки очищает одеяло и мою одежду от подтеков чая. — Волан-де-Морт убивает Лили, потом — Лилиан убивает Волан-де-Морта.

— Или Дамблдор? Мы ведь не знаем точно, почему авада отскочила от Лилиан? Мне вот в самопожертвование не очень сильно верится, потому что Лилиан была не первым ребенком, которого пытался убить Волан. И не первым ребенком-волшебником с матерью-волшебницей. Понимаешь, о чем я?

— Даже если заклятие наложил Дамблдор — сработало оно на тебе. Бронежилет на тебе может застегнуть любой человек, но с тех пор, как на тебе его закрепили, защищает он тебя.

— Ага, получается, что ивовая палочка принадлежит…

— Телу Лилиан. В котором ты благополучно тусишь уже два года. Полагаю, что именно из-за этого эффекта все тебе так ее навязывали. Ну и бонусом — сходство магических аур. Кстати, в некоторых семьях палочки передаются по наследству и очень даже хорошо работают в руках потомков за счет «раскачанности».

— Ага, то есть, если я отберу у «раскачанного» мага палочку… Погоди! А считается только магическое убийство или перерезание горла тоже? Тогда получается, что…

— Что ты можешь управлять палочкой Волан-де-Морта. А потом — ею сможет управлять тот, кто обезоружит тебя в поединке.

— И право управления чужими палочками переходит к другому человеку вне зависимости от того, этой палочкой дрался противник или чужой? То есть, что получается? Когда мы деремся с Северусом, то наши палочки то и дело меняют хозяев?

— Если бы это работало именно так, то сейчас была бы несусветная путаница. Лили, когда я говорю «отобрать палочку в поединке», то я имею в виду настоящий поединок. Когда происходит нападение и хотя бы один из двух желает по-настоящему лишить оружия или причинить вред другому магу.

— А-а-а… Я-то уж думала, что сейчас башка лопнет от попытки все это осмыслить.

— Похоже, что какое-то время твоя башка будет целой. Но ты прими во внимание этот факт и, если кого-то обезоружишь или убьешь в драке — прихватывай палочку. Как правило, у взрослых волшебников они не отслеживаются Министерством, так что можно будет колдовать, сколько влезет, ну и арсенал разнообразить. У палочки ведь уже будет «разработка» от предыдущего владельца, и если тебе она подойдет, то почему бы и не оставить себе лишний… Как ты там в шутку выражаешься — «магический пистолетик»?

— Так что с сердцевинами? У меня что в ивовой, что в осиновой единорожий волос.

— При этом считается, что шерсть единорога трудней всех склоняется к так называемым «темным искусствам». То есть, если ты в подземельях Салазара умудрилась своей палочкой пулять в него проклятиями, то с жилой дракона или пером феникса сделать это будет проще. Кстати, перья феникса нам обоим подходят. Ну, знаешь, сама идея о возрождении из пепла как-то вписывается в нашу ситуацию. А, кстати, по поводу ивовой палочки… Давай просто уточним, что если бы ее хозяином был Волан-де-Морт, то ты бы не смогла вынести крестраж внутри себя с ее помощью.

— Успокоил. А из сердцевинок надо бы фениксовые перья поискать.

— Эх, вернуть бы мою тисовую, — вздохнул Том.

— Подожди… — только сейчас вспомнила я. — Тис, тринадцать с половиной дюймов…

— Откуда ты знаешь?

— Ну, ты сам мне сказал…

— Древесину, но не длину.

— А вот длину я узнала из папки по делу Лили и Джеймса Поттеров. И если я все правильно понимаю, то твоя палочка сейчас в отделе вещдоков по этому делу.

— Блять! — Реддл вскочил на ноги и пнул тумбу. — Знаешь, что это значит? Это значит, что я ее не получу, пока не сдохнет Волан-де-Морт.

— Эта палочка так для тебя важна? — спросила я. Видимо, на Тома повлияла сильней, чем на меня, специфика отношения волшебников к своему оружию. А у меня выработалась другая специфика, которая подразумевала четкие инструкции к использованию и хранению оружия, уход за ним, но никак не восприятие его как часть самого себя. — Извини, дурацкий вопрос. Может, попросим Грюма посодействовать? Наверное, если раздобудем палочку из такой же древесины и такой же длины, то сможем незаметно подменить ее и вытащить твою из-под замка у министерских.

— Может сработать, — Том малость успокоился и, быстро попрощавшись, сообщил, что будет ждать меня в семь в Тайной Комнате, как и было оговорено.

Судя по всему, этой встречи с нетерпением ждала не только я. Иначе как объяснить, что к моменту моего появления внизу он уже сидел перед каменной статуей Салазара. Правда, увидев убитое выражение лица мальчика, я уже было подумала, что произошло что-то ужасное.

— Привет, Том. Чего тебя в такую рань принесло?

Мальчик меня, казалось, и не слышал. Приблизившись, я поняла, что он бережно держит в левой руке волшебную палочку, кончиками пальцев снова и снова проводя по зигзагообразной трещине, практически раскалывающей инструмент на две половинки.

— Это тис, да? — едва слышно произнесла я. Том кивнул.

В голове крутилось непонимание происходящего. Нет, тот факт, что кто-то из министерских «абсолютно случайно» наступил на палочку фашиста и редкостного ублюдка, я могла понять. Меня удивляла реакция Тома. Парень выглядел убитым, будто не рабочий инструмент потерял, а близкого родственника.

— Скажи, ты разве ничего не чувствуешь к своей палочке? Когда выбрасывала ее в Запретном Лесу, ничего не ощутила? Или когда отдавала Драко при побеге вместе с Нарциссой из больницы Мунго?

— Чувствовала. Что от нее надо избавиться, потому что иначе меня отследят. Во втором случае я вообще на маггловские навыки положилась. Но, если честно, выбирая, что дать уничтожить врагу, палочку или вот эту вот штуку, — я достала из внутреннего кармана мантии пистолет, — я скорей отдам палочку, потому что пистолетом пока что могу причинить врагам больше проблем, а значит — он для меня ценней.

— Ценность вещей только на основании их полезности… Я не понимаю, — Том вздохнул и провел пальцами по трещине. — Это была первая новая вещь. Первая вещь, которую выбрали специально для меня, понимаешь? Которой никто не пользовался, которая была только моей, целиком и полностью, которая бы не подчинилась другому и…

— Том… — я мягко сжала плечо парня рукой. — Починим. Заменим древесину, и все на том.

— Это уже будет другая палочка. Впрочем… Ладно, все равно уже ничего не вернуть. Как он мог ее бросить? Это ведь…

— Он — не ты, сам же говорил. Кстати, а откуда ты ее взял? Неужели успел Грюма напрячь?

— Ваш мракоборец здесь ни при чем, — раздался за нашими спинами голос, идущий изо рта статуи. — Так скажем, я на досуге наведался к Олливандеру, узнал много чего интересного про вас обоих и заодно завернул в ваше Министерство. Не понимаю, как вас магглы еще не уничтожили, с таким наплевательским отношением к мерам безопасности.

Мы с Томом переглянулись и синхронно закатили глаза. Парень, кажется, даже на пару секунд грустить перестал. Минута — и перед нами возник Салазар.

— Должен сказать, что меня порадовал ваш ночной разговор. Должно же быть у моих наследников отличие в лучшую сторону от остальной шоблы, — по-змеиному щелкнув зубами, дедуля продолжил. — В общем-то, мне показалась интересной ваша задумка с поиском более подходящих палочек. Правда, сердцевины я вам уже подобрал без ваших сопливых носов.

— Это что-то настолько особенное, что мы закачаемся? — уточнила я.

Вместо ответа Салазар показал пальцем на палочку в руках Тома, а потом — достал из кармана еще одну. Древесину я определить затруднялась, тем более, что Салазар бесцеремонно разломал палочку вдоль и, достав сердцевину, аккуратно расправил перед нами огненно-красное перо.

— Тоже перо феникса? — с уважением отозвался Том. — Где вы его нашли?

— Как видишь, я достал его из палочки, которую должен был подсунуть Олливандер нашей подруге. Остролист… — Салазар расхохотался. — Ничего глупей они и придумать не могли. Впрочем, никому ведь и не нужно было, чтобы ты, девочка, могла за себя постоять. Вот только ты, девочка, с самого начала Дамблдору все карты спутала. Хотите, расскажу, что это за палочки?

— Хотим, — с готовностью произнесла я за нас двоих.

Сильный удар откинул нас с Томом прямо в ледяное озеро. Завопив от неожиданности, мы пулями выскочили на берег и замерли напротив злого, как василиск, Салазара.

— Ах, сказочку вы хотите, неучи… Лишь бы отлынивать! За работу, живо!

Мы с Томом переглянулись и посмотрели в том направлении, куда указывал палец Салазара. Открывшееся зрелище заставило нас нервно сглотнуть.