Без права на побег (гет)

Заседание Визенгамота началось с выступления нового члена — представителя, как казалось, давно прервавшегося рода Гонт. Ещё недавно фамилия эта вызывала у многих лишь презрительную усмешку: последние потомки семьи не отличались ни благородством, ни благоразумием. Старик Марволо, по слухам, промышлял сомнительными делами в Лютном переулке, а его потомки и вовсе растворились где-то на обочине магического общества.

Новый же глава рода, Мортимер Гонт, приходился Марволо внуком и, хотя тоже был замечен в не слишком почтенных занятиях, всё же выгодно отличался от своих предков. В нём ощущалась порода — выправка, холодная рассудительность, манера держаться, словно каждый жест мужчины был заранее выверен. И всё же для присутствующих в зале магов не было тайной, откуда взялся этот «воскресший» Гонт. В Британии, где родословные учитываются с такой же тщательностью, как артефакты в Гринготтсе, скрывать происхождение — занятие бессмысленное. Здесь любой знаток родовых линий знал то, о чём предпочитали не говорить вслух.

Высокий зал Визенгамота утопал в пурпурных и тёмно-синих драпировках; со стен и балконов мерцали магические светильники, отбрасывая зыбкие отблески на лица собравшихся. В воздухе стоял густой аромат старого пергамента и пыли древних чар. На возвышении, под символом Министерства магии, восседал Бартемиус Крауч.

Крауч — сухой, аккуратный, с вечно поджатыми губами — старался не выделяться, хотя именно он совмещал две должности: главы Департамента магического правопорядка и временно исполняющего обязанности Верховного Чародея Визенгамота. Его фигура сейчас напоминала натянутую струну: всё в нём говорило о самоконтроле и внутреннем напряжении.

Собственно, именно из-за предстоящих выборов на этот пост и кипели в последнее время политические страсти. Сегодняшнее заседание было решающим — оно могло определить будущее всей магической Британии на десятилетия вперёд.

Нынешний исполняющий обязанности Верховного Чародея прекрасно осознавал шаткость своего положения. Бартемиус Крауч считался лидером так называемой нейтральной фракции Визенгамота — самой многочисленной и самой рыхлой, зыбкой, как болото, неспособное долго давать кому-либо поддержку. Их симпатии были ветрены как политический флюгер, и Крауч понимал: любое неверное слово или шаг может стоить ему кресла и карьеры.

С сегодняшнего ноябрьского утра, когда всё вдруг изменилось, его тревога только усиливалась. Ещё несколько часов назад он имел беседу с мистером Гонтом, а теперь тот стоял посреди зала Визенгамота в сливовой мантии судьи уже как полноправный член собрания. Отказать ему в участии Крауч не имел ни малейших оснований — все документы были в полном порядке, формальности соблюдены. Лорд Лестрейндж, мастер магического права, собственноручно оформлял бумаги для новоиспечённого главы древнего рода, регистрировал взносы в фонд Министерства — всё было сделано идеально.

И всё же что-то в этой безупречности тревожило Бартемиуса. Память настойчиво подбрасывала воспоминание о недавнем визите Альбуса Дамблдора. Тот, изображая праведное негодование, ворвался в кабинет и потребовал немедленно арестовать преступника по имени Том Риддл. Тогда Крауч скрепя сердце был вынужден согласиться — слишком сильна была репутация директора Хогвартса, большинство его видело следующим председателем Визенгамота, и просто замять дело Бартемиус не мог.

Теперь же, глядя на Гонта, сдержанно чеканящего слова своей пламенной речи, Крауч мучительно размышлял: насколько злопамятен этот человек? Он, казалось, сделал всё, чтобы не обострять ситуацию, но с подобными людьми никогда нельзя быть уверенным. Мортимер Гонт обладал той опасной харизмой, что подкупает и пугает одновременно.

А речь… о, речь мерзавец подготовил на славу. Каждое слово ложилось в уши слушателей словно зерно в благодатную почву, и по залу уже пробежало едва уловимое предвкушение события. Если так пойдёт и дальше — быть ему новым председателем Визенгамота.

Тем временем мистер Гонт уверенно вещал с трибуны высшей инстанции магической Британии. Его голос звучал твёрдо, почти торжественно, перекрывая шорох пергаментов и негромкие перешёптывания в зале. Он говорил о недопустимости терроризма, о позоре для цивилизованного магического общества, коим стали «Пожиратели Смерти». Каждое его слово отскакивало от каменных стен зала, украшенного гербами старейших родов Британии, и отзывалось в сердцах слушателей гулом одобрения.

Когда волна аплодисментов утихла, Гонт плавно перешёл ко второй части своей речи — и здесь раскрылся во всей красе. Его интонации стали мягче, но оттого ещё опаснее. Теперь король теневого мира говорил о торжестве закона, о равенстве всех перед судом и о необходимости покончить с произволом. Он клеймил самосуд и произносил слово «дементоры» с почти театральным отвращением, называя их «инфернальными тварями, недостойными служить орудием правосудия».

Зал внимал ему, затаив дыхание. Даже седые маги из консервативных родов кивали, не скрывая одобрения.

Бартемиус Крауч сидел на своём месте неподвижно, с каменным лицом, но внутри его глодало предчувствие. Всё шло как по нотам, и именно это пугало. Как же далеко Альбусу до него, с мрачной тоской подумал он, скользнув взглядом по рядам. Дамблдор выглядел сегодня особенно плохо — осунувшийся, бледный, с потускневшими глазами. Казалось, ему физически тяжело находиться здесь, и он с трудом держится на ногах, из чистого упрямства.

Крауч поймал себя на странной мысли: а ведь неплохо было бы всё бросить и уйти в отставку. Как же было дальновидно отправить сына с женой подальше, на континент. Может, и самому наконец позволить себе покой?

Но размышления чиновника прервал гул голосов: заседание подошло к концу. Всё завершилось предсказуемо: Мортимер Гонт был избран новым Верховным Чародеем Визенгамота.

Вокруг него сгрудились влиятельные маги. Сигнус Блэк, его тесть, сиял от гордости и хлопал нового родственника по плечу. Рядом — Люциус Малфой, только что освобождённый прямо в зале суда «за недостаточностью улик», склонял голову с подчёркнутым уважением.

Мортимер принимал поздравления с тем самым сдержанным величием, какое умеют изображать лишь те, кто давно привык командовать. В зале пахло дорогими мантиями, благовониями и зарождающейся эпохой перемен.

* * *

Альбус Дамблдор вылетел из зала заседаний, словно подхваченный порывом ветра, и почти бегом направился вглубь служебных коридоров Министерства. Его шаги гулко отдавались под сводами, сердце колотилось, а в висках гудел едва сдерживаемый гнев. Он был не просто раздражён — в нём клокотала первобытная ярость. Больше всего на свете Альбус жаждал добраться до того дерзкого мерзавца, который осмелился раскрыть магической элите истинную природу его дара.

Он готов был медленно и методично ломать ему шею — с таким же мрачным удовлетворением, с каким когда-то строил свой путь к власти. Сегодняшнее заседание должно было стать его триумфом. Всё было спланировано до мелочей: речь, расставленные акценты, союзники в нужных рядах. Но с первой же минуты всё пошло прахом.

Зал Визенгамота, обычно торжественный и строгий, сегодня выглядел… иначе. Стоило Дамблдору переступить порог, как он ощутил, что воздух вокруг дрожит от структурированной магии. Каменные стены, обычно гладкие и безупречно чистые, были покрыты узорами рун и ритуальных символов. Под ногами — сплетённые звёзды и круги, выведенные с поразительной точностью. Всё пространство превращено в ритуальный зал, где каждая линия, каждая метка была нацелена на одно: подавить магию хаоса и блокировать использование её даров.

Для Альбуса это стало ударом. Магия не откликалась, как прежде; он не мог сотворить ни одного заклинания, а амулеты не работали вообще. Даже его голос, обычно властный и притягательный, звучал глухо, словно сквозь толщу воды.

И впервые за многие десятилетия его никто не слушал. Члены Визенгамота, ещё вчера ловившие каждое его слово, сегодня отворачивались. А Том — нет, теперь Мортимер Гонт — воспользовался моментом с филигранной точностью. Он перехватил повестку заседания и произнёс речь, в которую ловко вплёл почти все идеи и лозунги, которыми долгие годы пользовался сам Великий Светлый маг. Только в устах Гонта эти слова звучали по-новому — просто, убедительно и весьма перспективно.

Дамблдор почувствовал, как внутри всё леденеет. Он, Альбус Персиваль Вулфрик Брайан Дамблдор, проиграл. Не сражение, а войну.

Он остановился у массивной двери подсобки, глубоко вдохнул и зажал виски дрожащими руками. Глаза сверкнули холодным безумием.

Нет… ещё не всё. Это ещё не конец.

Альбус медленно двинулся по коридору, ведущему к Атриуму. Просторный зал Министерства, обычно наполненный гулом голосов, теперь был почти безлюден. Рабочий день давно закончился: клерки разошлись по домам, в здании остались лишь члены Визенгамота да редкие тени из Отдела Тайн, которые предпочитали ночную тишину дневной суете.

Высокие колонны отбрасывали длинные холодные тени на блестящий пол, а в воздухе стоял лёгкий запах магии и старых пергаментов. Шаги Дамблдора отдавались гулким эхом, будто всё здание прислушивалось к его раздражённому дыханию.

Он подошёл к транспортному камину — массивному, облицованному тёмным мрамором. Обычно в нём плясали ярко-зелёные языки огня, перебрасывающие посетителей по всей Британской сети. Но сейчас очаг зиял пустотой. Неестественно глухой, холодный, словно вымерший.

Дамблдор нахмурился и, не веря глазам, бросил щепоть дымолетного пороха. Искры осыпались на каменные плиты и погасли, не вызвав даже кратковременной вспышки.

— Превосходно, — процедил он сквозь зубы, и в его голосе зазвенела ледяная злость. — Теперь и сеть встала.

Он бросил взгляд на большие настенные часы — стрелки тянулись к десяти. Всё вокруг будто вымерло. Дамблдор выругался тихо, но с редкой для него искренностью, и решительно направился к массивным дверям выхода.

Придётся аппарировать. Холодный воздух ночного Лондона ударил в лицо, когда он вышел на пустую площадь перед Министерством. Минуту Альбус стоял, вглядываясь во тьму, и тихо произнёс:

— Фоукс.

Из ниоткуда вспыхнуло золотое пламя, ослепительно яркое на фоне тёмного неба. Огненный феникс возник над его плечом, расправил крылья, наполнив пространство мягким теплом и светом. Через удар сердца мир вокруг растворился в сиянии — и уже через мгновение Альбус стоял в своём кабинете в Хогвартсе, среди запаха пергамента, воска и старого дерева.

Он устало опустился в кресло и прикрыл глаза. Тишина кабинета звенела громче аплодисментов новому Верховному Чародею.

Директор уже протянул руку к дверце шкафа, где среди запечатанных бутыльков хранилась старая бутылка французского коньяка — единственная радость после проваленного дня, — как в дверь раздался сухой, уверенный стук.

— Войдите, — раздражённо бросил он, не скрывая настроения.

Дверь мягко отворилась, и на пороге появился новый декан Слизерина — профессор Принц. Высокий, темноволосый, с безупречно застёгнутой мантией и ледяным выражением лица. Его холодные глаза — карие, цвета лесного ореха — внимательно наблюдали за реакцией Дамблдора. Альбус невольно поморщился. Джулиус Принц вызывал у него странное беспокойство: уверенный, сдержанный и слишком хорошо прячущий мысли. Дамблдор, несмотря на искусство легилименции, так и не сумел заглянуть за его ментальные щиты.

— Директор, — вежливо, но твёрдо произнёс Джулиус, — пока вас не было, во дворе замка возникли некоторые... недоразумения. Без вашего присутствия мы не можем ничего предпринять.

— В чём именно дело? — насторожился Альбус, став чуть внимательнее.

Принц слегка пожал плечами, его голос оставался безупречно ровным:

— Сами не понимаем. Мы с профессором Флитвиком пытались разобраться, но безрезультатно.

Дамблдор раздражённо махнул рукой, не желая тратить время на объяснения:

— Показывайте.

Он решительно вышел из кабинета, устало поправив мантию, и последовал за Принцем. Они двигались короткими тайными проходами, скрытыми в стенах Хогвартса. Коридоры были узки, освещались лишь дрожащим светом магических факелов, и тени на каменных сводах мерцали, словно живые. Альбус невольно отметил, с какой уверенностью Принц выбирал путь — будто прожил в замке не месяцы, а десятилетия.

Когда они вышли во внутренний двор, директор на мгновение замер. Под лунным светом на облицованной камнем площадке проступали сложные магические фигуры, будто выгравированные в самой материи мира. Ряды рун переплетались в замысловатые узоры, линии тянулись друг к другу, формируя симметричные звёзды и знаки, что казались одновременно древними и чуждыми.

Альбус нахмурился. В этом было что-то знакомое — отголосок забытых знаний, — но память упорно не выдавала ответ. Он вынул Старшую палочку, направил её на центр рисунков и произнёс несколько диагностических чар.

— Ничего, — пробормотал он, и в голосе сквозила досада, — никаких проявлений магии!

Дамблдор начал обходить площадку по кругу, осторожно, чтобы не задеть линии рисунков. Свет луны отражался от глянцевого камня, а магические узоры будто шевелились под его взглядом. Минуты текли медленно.

Через четверть часа терпение его лопнуло. Он шагнул в центр круга, сжал в пальцах Старшую палочку и решительно взмахнул ею, произнося заклинание стирания.

В тот же миг воздух дрогнул. Руны вспыхнули ослепительным белым светом, мощная волна магии ударила в пространство, закружив всё вокруг в вихре. Пол под ногами исчез, и Альбус, ощутив, как его тело увлекает потоком силы, вдруг ясно вспомнил, где он видел подобное.

Именно так выглядели стационарные порталы быстрого развёртывания у русских магов — устройства старой школы, опасные, непредсказуемые и запрещённые вне зоны боевых действий.

— Вот дерьмо... — только и успел выдохнуть Дамблдор, прежде чем пространство слилось в ослепительную спираль света.

— Полностью согласен, директор, — холодно заметил в пустоту Джулиус Принц.

Из-за угла неспешно вышел декан Рейвенкло — Филиус Флитвик. Его тёмные глаза заискрились любопытством, когда он окинул взглядом пустую каменную площадку. Ночь сгущалась, подсвеченная отблесками факелов из окон замка, и тени старинных башен ложились на двор причудливыми узорами.

— И что, директор вот так запросто вошёл в портал русских магов? — поинтересовался он прищурившись.

— Удивительно, но да, — спокойно ответил Джулиус. — Гиппократ обещал, что Альбус будет дезориентирован. И, как видите, не ошибся.

В лунном свете лицо Принца казалось ещё более мраморным, черты — заострёнными, словно высеченными из холодного камня. Он повернулся к коллеге, и в уголках его губ мелькнула тень удовлетворения.

— Давайте же приберём здесь, — с лёгкой, почти заговорщицкой улыбкой предложил Флитвик, доставая палочку.

Принц кивнул. Двое магов зашептали короткие формулы, и двор постепенно очистился от всяких следов — ни светящихся символов, ни магических колебаний, ни намёка на присутствие посторонней силы. Мощённый камнем двор снова стал безупречно чистым, как будто здесь ничего и не происходило.

Минут через пятнадцать Флитвик удовлетворённо оглядел результат:

— Как будем оправдываться перед Минервой, коллега? — спросил он с едва заметной усмешкой.

— В чём? — Принц театрально вскинул брови. — Мы с вами весь вечер дегустировали превосходный арманьяк в моём кабинете. И понятия не имеем, куда так поспешно отбыл директор.

— М-м-м… звучит многообещающе, Джулиус, — хмыкнул Флитвик, блеснув остренькими зубками.

— Разумеется. Прошу, Филиус, — с тем же спокойным достоинством ответил Принц. — У меня, к слову, есть отличный выбор: сырная тарелка и швейцарский шоколад на десерт.

Оба профессора словно ни в чём не бывало направились прочь со двора. Их шаги гулко отдавались под сводами замка, пока не стихли за массивной дверью уютного кабинета декана Слизерина, где их уже ждал тёплый камин, мягкий свет ламп, аромат коньяка и тщательно продуманное алиби.