Без права на побег (гет)

Девичник — это особый ритуал, магический или маггловский, во время которого даже самые благовоспитанные девушки чувствуют себя вправе напиться до икоты и устроить приключения, о которых утром жалеют с тяжёлой головой и трясущимися руками.

Так и случилось в сентябре тысяча девятьсот семьдесят девятого года, когда мисс Лили Эванс — практичная, умная и чертовски привлекательная ведьма с медно-рыжими волосами и изумрудными глазами — собрала своих подруг на девичник, посвящённый прощанию с вольной жизнью.

Лили, обладавшая упрямым характером, острым умом и склонностью к системному мышлению, всегда знала, чего хочет. И в какой-то момент — к ужасу части преподавателей и ликованию всей школы — она захомутала Джеймса Поттера.

Да-да, того самого Поттера: наследника знатного рода, богача, любимчика квиддичных трибун и самодовольного сердцееда с непослушными чёрными волосами и вечно насмешливой ухмылкой. Самого популярного парня Хогвартса, которого за глаза называли «принцем Мародёров».

А если ты всё-таки ухитрилась приручить такого — ну разве это не повод отпраздновать?

Какой же это успех, если тебе никто не завидует?

Конечно же, на такое событие Лили не могла не пригласить лучших подруг.

Мэри МакДональд — острая на язык, с безупречным вкусом и хронической тягой к скандалам.

Марлин МакКинон — смелая, громкая, чуть сорвиголова, с растрёпанными волосами и неугомонным смехом.

Алиса Прюэтт (будущая Лонгботтом) — рассудительная, спокойная, но с весьма ехидным чувством юмора.

Доротея и Гестия Джонс — сестры, вечно спорящие между собой, но непременно появляющиеся на всех праздниках с одинаковыми сумочками и разными взглядами на жизнь.

И, наконец, Эммелина Вэнс — загадочная, в чёрном, с бокалом вина и полузакрытыми веками, будто присутствовала только телом.

Сама Лили на тот момент снимала небольшую квартиру с отдельным входом в магическом квартале Лондона — уютное светлое гнёздышко на чердаке, где всегда пахло ромашкой, чернилами и яблочным пирогом.

Девичник она решила устроить в кафе «Белый Единорог» — небольшом, но элегантном заведении с льняными скатертями, мерцающими лампами и полками с лавандовым мёдом. Изначально всё шло идеально: девушки сидели за круглым столиком, завидовали Лили (даже Алиса, хоть и делала вид, что нет), обменивались колкими комментариями и злословили с удовольствием, достойным истинных ведьм.

Когда официантка принесла домашний медовый эль, атмосфера окончательно растаяла в смехе. Затем последовал десерт — сливочные тарталетки с облепиховым соусом — и бутылка французского вина, тонкого, сухого, с послевкусием липового цвета.

А потом, как водится, кто-то — кажется, Мэри МакДональд — задумчиво сообщил, что у магглов на таких мероприятиях непременно бывает мужской стриптиз.

Сначала повисла пауза. Потом раздался нервный смешок. Через минуту все уже оживлённо обсуждали, где, как и почему они всё ещё не там.

Разгорячённые, немного навеселе, леди-волшебницы единодушно аппарировали в маггловскую часть Лондона — в сторону разрекламированного клубного заведения, куда Мэри, по её словам, «однажды случайно заглянула по дороге за джинсами».

Там, в полумраке сцены и под грохот танцевальной маггловской музыки, шесть почти приличных ведьм наслаждались весьма неприличным шоу с участием обнажённых по пояс магглов — стриптизёров.

Некоторое время всё шло просто прекрасно. А потом начались проблемы.

После шоу с маггловскими танцорами и дегустации подозрительно крепкого виски в баре под названием “Scarlet Room” атмосфера заметно поменялась. Веселье стало ленивым, словно напитанное дурманом. Некоторые из ведьм уже поглядывали на часы, но уходить никто не спешил.

И тут, как водится, Марлин МакКинон, сев на подлокотник соседнего кресла, обвела всех заговорщицким взглядом и сообщила:

— А вообще, на настоящих волшебных девичниках обязательно должно быть гадание. Без него — не считается. Всё как у прабабушек: костры, зелья, видения. И гадание на замужнюю судьбу невесты.

— Прабабушки у тебя, видимо, были не из Аврорской академии, — фыркнула Доротея Джонс, но в голосе уже звучал интерес.

— Нет, ну а правда, — подхватила Гестия, — у Бенджи Фенвика ведь есть родственница. Самая настоящая Болотная ведьма.

Повисла тишина. Даже весело подпевавшая песне Мэри МакДональд прекратила отбивать ритм пальцами по стакану.

Чистокровные начали трезветь. Быстро.

— Простите, — раздался голос Эммелины Вэнс, тягучий, почти шёлковый, — но их фамилия на самом деле звучит как Фэнвич. А знаете, что это значит на старом бриттском наречии? Болотная ведьма. Их род веками жил в Фенланде. В туманах и трясинах.

Лили Эванс, и без того не слишком довольная тем, как фокус внимания ускользнул от неё, скрестила руки на груди:

— Простите, а кто, собственно, эти болотные ведьмы? И почему все так вздрогнули?

Ответ повис в воздухе на долгий миг, словно колебался, стоит ли его говорить вслух.

— Они… — начала Эммелина, подбирая слова, — особенные. Их пророчества не как у профессора прорицаний. Они не бормочут в полумраке, не толкуют символы седьмого круга.

Болотные ведьмы показывают. Показывают твоё будущее — в водном зеркале, на поверхности которого проступают картины.

И самое страшное: они предлагают выбрать.

— Что значит — выбрать? — нахмурилась Лили.

— А вот так, — медленно произнесла Вэнс. — Они показывают несколько вариантов будущего. Не одно, а сразу всё, что могло бы случиться. И ты должна решить, какой из путей тебе ближе.

Но... выбор, — она замолчала, а потом тихо добавила: — Необратим.

Вновь повисла тишина. Уже настоящая. Даже воздух стал плотным, будто насквозь пропитанным туманом из древнего болота.

А потом Мэри хлопнула в ладоши:

— Ну что, девочки? Поехали к ведьме?

Хмель ещё не выветрился из голов весёлой компании — иначе объяснить их решение было бы трудно. Было всего лишь десять вечера, и, взявшись за руки, хохоча и переговариваясь, они аппарировали… прямиком к миссис Фэнвич.

Юго-западнее Марча, в затопляемой долине, где река Нэн лениво петляла между островками мха и полузатонувших пней, стоял дом — на первый взгляд самый обычный. Типичный английский коттедж, аккуратный, даже элегантный: кремово-серый камень, ровные черепичные скаты, белая калитка с коваными узорами, палисадник, в котором цвели только вереск и дикая мята.

Но был один нюанс.

Дом стоял на сваях. Не на грубых деревянных опорах, как у рыбаков, а на тонких колоннах из тёмного металла с бронзовыми завитками. Будто кто-то поднял его над землёй по древнему ритуалу, отделив от сырой реальности болот.

Трава вокруг была неприлично зелёной для сентября — плотная, густая, словно напитанная светом, который не шёл от солнца. Болота будто раздвинулись, уступая хозяйке клочок устойчивой суши, и тростник, росший по краям, не шелестел, а поклонялся.

К дому вела дорожка из круглых плоских камней, выложенная в спираль. На вид — обычная, но ступени на крыльце менялись каждый раз, как кто-то подходил. Если ты шёл с чистым сердцем, появлялось шесть ступеней, с дурными мыслями — тринадцать.

Сама постройка сохраняла странную, тревожащую симметрию. Но чем дольше на неё смотришь, тем больше замечаешь: окно чуть смещено влево, занавеска шевелится без ветра, в стекле порой задерживается отражение, когда ты уже отошёл.

Именно сюда аппарировали одной прохладной сентябрьской ночью нетрезвые, но чрезвычайно воодушевлённые английские ведьмы.

На крыльцо вышла миссис Фэнвич — высокая, прямая, в сером платье без украшений. Её пепельно-зеленоватые волосы были заплетены в толстую косу, а глаза — светло-зелёные, как вода в омуте. Она выслушала девичий треп со всей серьёзностью, как будто к ней пришли не пьяные подружки, а официальная делегация Министерства магии.

— Гадание — три галлеона, — сказала она без лишней вежливости. — Каждая по очереди. Без сопровождения.

Некоторое молчание — и одобрительный гогот. Деньги нашлись, и хозяйка пригласила их войти.

Внутри было прохладно и необычайно тихо. Ни одного звука: ни скрипа половиц, ни тиканья часов. Только равномерное, почти незаметное дыхание дома. На полках — книги без названий, связки засушенных растений в стеклянных цилиндрах, чайный сервиз с тонкими чашками: в них, как оказалось, чай всегда оставался горячим. Воздух пах болотом, ладаном и запечёнными яблоками.

Над камином висело старинное зеркало, в котором отражались не сами ведьмы, а их тени — тонкие, тёмные, вытянутые, как будто вытоптанные на глади воды.

По вытертому деревянному полу ведьмы прошли в сад.

За ухоженной изумрудной лужайкой начинались заросли тростника, и миссис Фэнвич, не произнеся ни слова, раздвинула стебли руками — как занавес. За ними открылось нечто, что пахло древней магией: плотная влажная темнота, тихое журчание и зеркало, но не из стекла — из чёрной болотной воды, застывшей в каменном круге.

— Проходите по одной, — сказала ведьма. — Остальные — ждите на лужайке.

Тени не любят толпу.

Первой вошла Гестия.

Задержалась она недолго, вышла с каменным лицом, не сказав ни слова, расплатилась с ведьмой и аппарировала прочь — быстро, как будто убегала от чего-то.

Вслед за ней — Доротея.

Та вернулась чуть бледнее, чем была, и сделала то же самое: расплата, молчание, исчезновение. Остальные переглянулись, но ни одна не осмелилась спросить хоть слово. Как будто сама атмосфера сада удерживала их от расспросов — здесь нельзя было говорить вслух о будущем.

Потом вошла Эммелина Вэнс.

Она задержалась чуть дольше и, когда вернулась, была совсем другой. Прямая, как струна, с глазами, в которых мелькнуло что-то решительное, почти опасное. Она просто кивнула ведьме, оплатила сеанс и исчезла в воздухе, даже не глянув на подруг.

Лили смотрела на всё это с всё большей тревогой.

Хмель испарялся из головы ударными темпами. Словно тело всё ещё помнило алкоголь, а разум — уже нет. Интуиция, которой она всегда доверяла, теперь била тревогу как набат.

Что-то было не так.

Очень не так.

Она рассчитывала на весёлый, пусть и странный девичник, на разговоры после, обсуждения, смех, споры о том, кто что увидел. Но никто не хотел обсуждать. Все уходили молча. Как будто несли с собой тайну, с которой нельзя жить рядом с другими.

Мэри МакДональд уже ушла — прежде чем исчезнуть, она взглянула на Лили с жалостью. И это был худший взгляд из всех. Не испуг, не равнодушие, а жалость. Как будто знала, что Лили придётся увидеть.

Сейчас внутрь пошла Марлин МакКиннон.

Прошло много времени. Слишком много. Лили уже начала шагать по траве, туда и обратно, не в силах усидеть. Что-то сжималось внутри. Под ложечкой — неприятный холод, будто пиявка присосалась к самой душе.

И тогда — завеса тростника дрогнула.

Марлин вышла. Бледная. Потрясённая.

Глаза — полные ужаса.

Она остановилась, взглянула на Лили — и в этом взгляде не было ни утешения, ни поддержки. Только страх.

Марлин развернулась и побежала.

Дом распахнул двери, хлопнули ставни, и с улицы раздался хлопок аппарации. Она ушла. Без слов.

Лили осталась одна. На опустевшей лужайке, в которой не было ни единого звука. Только ровное дыхание болота. Тростник зашуршал как будто удовлетворённо.

И тогда она услышала голос. Тихий, ровный, лишённый интонаций:

— Твоя очередь.

Лили, осторожно придерживая тростник, подошла к каменному кругу с темной, словно застывшей в глубине колодца водой.

— Коснись рукой воды, — скомандовала ведьма ровным, безэмоциональным голосом.

Лили подалась вперёд, прикоснулась к поверхности. От её пальца по воде разошлись тонкие кольца, которые быстро растворились в темноте. И вдруг вода словно ожила: на поверхности заиграли картинки, плавно сменяясь, будто кадры из кино.

Вот — свадьба Лили и Джеймса, зал наполнен светом и улыбками.

Вот — война с Пожирателями, битвы, страх и потери.

Вот — беременность и рождение сына — чудесного ребёнка, символа их любви и надежды.

Потом — пророчество, таинственный Альбус Дамблдор, его Фиделиус, словно мерцающий оберег.

И затем… волосы Лили встали дыбом от ужаса. Нет. Нет. Нет!

Она увидела то, чего боялась больше всего — её собственную смерть, глупую и бессмысленную, в Хэллоуин тысяча девятьсот восемьдесят первого года.

Сердце сжалось. Её губы дрожали.

— Я не хочу так умирать! — вырвалось срывающимся голосом. — Я готова бороться, но хочу безопасное будущее!

— Тогда выбери другое, — спокойно сказала ведьма, не меняя выражения лица. — Мы показываем будущее, но выбор — твой.

— А если я всё расскажу Джеймсу и мы уедем? — робко спросила Лили, пытаясь ухватиться за спасительную надежду.

Миссис Фэнвич кивнула в сторону круга. И Лили увидела снова Джеймса, смеющегося над ней, такой же упрямый и несерьёзный, и тот же неизбежный исход — трагедия, несмотря ни на что.

Желание жить, любить, быть вместе горело в ней ярче любого золота Поттеров, но… судьба, казалось, не отступала.

— А если я расторгну помолвку? — отчаянно спросила Лили.

Ведьма улыбнулась тонко, почти беззвучно.

— Магическая помолвка — нечто иное. Её нельзя расторгнуть в одностороннем порядке. Только по обоюдному согласию.

Тишина повисла над каменным кругом, тяжелая и гнетущая.

Лили поняла — выбор есть, но он куда сложнее, чем казалось.

— Я попрошу Джеймса, он поймёт… — с надеждой в голосе произнесла Лили.

Болотная ведьма снова кивнула на круг с водой. И Лили увидела, как её Джеймс с тёмной усмешкой накладывает на неё Обливейт — заклинание забвения.

Весь мир вокруг казался диким сном, но Лили отчётливо понимала: это реальность. Она помнила, как спешила выйти замуж, как уговаривала себя, что надо слушать маму… Но теперь внутри всё горело жаждой жить любой ценой.

— Жить… — вырвалось из неё почти воем.

— Есть одна возможность, — сказала миссис Фэнвич, внимательно глядя на девушку, — но ритуал тёмный.

— Я согласна на всё, лишь бы выжить! — выкрикнула Лили, вцепившись глазами в ведьму.

— Погоди, — голос женщины стал ещё более серьёзным. — Ты можешь поменяться с похожей душой. Она проживёт твою жизнь в твоём теле, а ты — её в её. Тогда вы обе сможете изменить свои судьбы.

— Если я буду жить, это приемлемо, — с трудом произнесла Лили.

— Не спеши, — предостерегла ведьма. — Обменяться можно только один раз. Обратно уже не вернёшься. Ты никогда больше не увидишь своих родных и близких.

— Значит, эта родственная душа должна будет выйти замуж за Поттера и умереть здесь?

— Не обязательно, — ответила миссис Фэнвич. — Магическую помолвку она не заключала. Но свою память ты будешь обязана ей оставить — это условие.

— А выбрать тело я могу?

Ведьма рассмеялась, тихо и зловеще:

— Думаешь, так просто найти подходящую душу для обмена? Учти: почти всегда это другой мир. В каждом мире свои уникальные души — и не всегда они совпадают с нашими.

— Я согласна! — сжала зубы Лили. — Или надо подписать контракт кровью?

— Нет, — спокойно ответила миссис Фэнвич. — Тебе достаточно трижды согласиться и отдать мне то, что будет получено в ходе ритуала.

— И вы не заберёте мою магию?

— Сколько у Новой Крови магии? — загадочно улыбнулась ведьма. — Ваша ценность в сильных детях. Если бы у тебя был Дар, другое дело. Но у тебя его нет. Поздно уже. Давай готовиться к ритуалу.

В её глазах горело предвкушение, и было видно, что самой миссис Фэнвич не терпится приступить.

Лили послушно последовала за миссис Фэнвич в дом. Ведьма уверенно достала из тёмного шкафа заранее приготовленные зелья — прозрачные, мерцающие едва заметным светом.

Ритуал оказался максимально простым и одновременно пугающе древним. В тихом полумраке комнаты Лили трижды выпила каждое из зелий, внимательно слушая, как миссис Фэнвич неспешно читает загадочные катрены. Затем девушка капнула три капли своей крови в центр ритуального узора, вычерченного на полу из мелких серебристых камней.

Всё произошло молча, но воздух словно сгустился — время замедлилось, и Лили почувствовала, как что-то невидимое проникает вглубь её сознания.

После завершения ритуала миссис Фэнвич проводила девушку до дома, заботливо уложила в постель. Мисс Эванс закрыла глаза и мгновенно погрузилась в глубокий, безмятежный сон.

Лилька была девушкой упорной, всегда добивающейся своего. Например, поступить на бюджет в медуниверситет? Фигня вопрос — надо было лишь набрать высокий балл по ЕГЭ. И она работала до седьмого пота, не жалея ни времени, ни сил, но в итоге по нужным предметам получила не меньше девяноста баллов. Несмотря на скептицизм учителей и знакомых, Лилька всё-таки поступила в престижный медицинский вуз.

А вот пробиться на кафедру акушерства и гинекологии Лильке помог их родовой Дар сихерче. Что бабушка Фарида, что сама Лилька могли, взглянув на больного, точно определить его болезнь. Больше всего Ахметзяновым нравилось работать с беременными и роженицами — такие случаи нравились им больше всего. Потому что после ужасов, которые они видели у обычных больных, по ночам было не сомкнуть глаз.

Но, в отличие от бабушки, Лилька не страдала предвзятостью к традиционной медицине. Она работала не покладая рук, готовая справиться с любой задачей и помогать людям, несмотря ни на что.

После третьего курса им всем в ультимативной форме предложили оформить официальное трудоустройство в больницу — такова была жёсткая программа подготовки медиков: работать и учиться одновременно, а спать и есть — когда выпадет редкий свободный час. Лилька не жаловалась, хотя усталость порой давила, наоборот, она усердно зарабатывала репутацию у начальства, не упуская ни одной возможности проявить себя.

Сначала она трудилась в приёмном покое, где шли нескончаемые потоки пациентов с самыми разными недугами и травмами — от банальных порезов до тяжёлых приступов. Её руки быстро научились ловко и чётко выполнять нужные процедуры, а глаза — не упускать ни одного симптома. Но настоящей мечтой Лильки оставалась кафедра акушерства и гинекологии — именно туда она хотела попасть всем сердцем.

Со временем её перевели на приём пациентов, где она работала уже вместе с куратором группы — опытным врачом, который наставлял и подсказывал. Лильке было не жалко ни нервов, ни сил, ведь она шла к своей цели. Помогая преподавателям и кураторам вести приём, иногда выполняя мелкие поручения, девушка незаметно для себя и других «протискивалась» на желанную кафедру.

Её родовой Дар, ограненный бабушкой Фаридой, помогал ей читать пациентов — порой с первого взгляда понимала, что именно беспокоит человека. В акушерстве и гинекологии это было бесценно. И, несмотря на всю сложность и порой неприятные моменты профессии, Лилька не отличалась брезгливостью — напротив, выкладывалась полностью, работая практически без передышек.

В итоге благодаря настойчивости и талантуона сумела выбить себе бюджетное место в ординатуре — редкий и ценный успех, который казался почти фантастикой. Для Лильки же это стало очередной ступенью на пути к мечте.

И тут такой облом: девушка внезапно проснулась в незнакомом месте — голова раскалывалась, будто внутри кто-то неустанно барабанил молотком. Она открыла глаза — потолок был низкий и покрыт тонкими трещинами, а мягкий, но немного затхлый запах старого дерева и пыли плыл по комнате. Это точно не была их с мамой двушка в панельной многоэтажке с её пронзительными звуками большого города и запахом свежего хлеба из соседней пекарни. И уж точно не ординаторская больницы — там всегда слышались голоса, шаги, звон инструментов и гул оборудования.

Рядом с кроватью стояла старая деревянная тумбочка с облупившейся краской, на которой не было привычного смартфона — никакой современной связи, только маленький листок бумаги, скрученный вдвое и немного помятый. Лилька нащупала его пальцами — бумага казалась шероховатой и холодной.

Она попыталась припомнить, с кем и где могла напиться и что отмечать, но голова словно отказывалась сотрудничать: воспоминания разбегались, как разбитое стекло, оставляя лишь мутное ощущение пустоты и тревоги. Не было лиц, не было мест, только тихая паника и ощущение чего-то важного, что ускользало из памяти.

Девушка резким рывком села на кровати и взглянула на смятую бумажку в руке. Какая-то странная записка на крафтовой бумаге — кто вообще сейчас пишет на таком, да ещё чернилами? Лилька нахмурилась и стала всматриваться в почерк, стараясь расшифровать слова. Внезапно её накрыла волна чужих воспоминаний — словно туман, откуда-то извне, из глубины памяти.

Имя на письме — Лили Эванс. Какое-то знакомое, но в то же время далёкое и мутное. Последние шесть лет её жизнь проходили в мире медицинских книг и научных статей, оставляя мало места для всего остального, тем более для каких-то старых, почти забытых имён.

Желудок громко заявил о себе — пора бы и позавтракать. Лилька с трудом сползла с кровати и направилась в душ. Там, под холодным светом тусклой лампочки, она долго разглядывала допотопное оборудование: металлические краны с ржавчиной, облупившуюся кафельную плитку, потертые от времени смесители. Несмотря на странность и устаревший вид, Лилька умудрилась разобраться, как включить воду, и наконец смогла помыться.

Затем она вышла на кухню — маленькую, тесную и пахнущую слегка затхлостью. На старой плите, которая громко урчала при включении, Лилька быстро сварила овсянку — простую, но горячую, чтобы хоть немного утолить голод. Съев, она почувствовала, как голова всё ещё кружится, будто кто-то продолжал кружить её на карусели из боли и дезориентации. Не выдержав, девушка вновь упала на кровать и вскоре погрузилась в тяжелый сон.

Второе пробуждение состоялось уже ближе к вечеру — за окном сгущались длинные сумерки, стены комнаты тонули в оранжево-сером полумраке, а из-за тяжёлых занавесок пробивался тусклый свет. Голова больше не болела, но это, честно говоря, совсем не радовало. Потому что теперь в голове всё лежало по полочкам — как отлаженный медицинский атлас, где каждая дрянь на своём месте.

Лилька мрачно смотрела в потолок и могла с абсолютной уверенностью констатировать: она в полной жопе. Без скидок и соплей. Прямо в самой натуральной.

В голове уютно устроился полный комплект воспоминаний некой, прости господи, Лили Эванс. И тут её наконец осенило, откуда она это имя знала. Из фильмов — из тех, что крутили в новогодние праздники по телевизору, когда она между дежурствами доедала оливье. Гарри Поттер. Мелкий магический олигофрен с синдромом спасателя, вокруг которого крутилось нечто, что с натяжкой можно было назвать сюжетом.

Лилька вздохнула. Она-то считала, что весь этот бред был написан домохозяйкой, чтобы срубить бабла. Мир, конечно, вроде бы и магический, но до нормальной фэнтези-системы как до Луны на каталке. Книги она не читала — ну их. Фанфики тоже обошли стороной — у неё, вообще-то, жизнь была: шестидневки, ночные смены, учёба, потом работа, потом снова учёба.

Но альтернативные версии этой клоунады она знала, хоть желанием не горела. А виной тому были одногруппницы и некоторые пациенты, читающие всякую муть и обсуждающие ее где не просят.

А сейчас что? Простая логика: была себе какая-то рыжая деваха, окрутила богатенького парня с фамилией Поттер — всё шло как по маслу, к свадебному угару и замку с привидениями. Но тут на девичнике, очевидно, что-то пошло не так. Гадание, ритуал, кирпичный завод — и «героическая мисс Эванс» благополучно сдриснула. И, сука, угнала её тело!

— А ничё, что я старше этой девятнадцатилетней дуры? — вслух процедила Лилька, вставая с кровати.

Ей, между прочим, через несколько месяцев двадцать пять! Она уже почти ординатор второго года. С трудом, потом, кровью и кофеином выстроенная жизнь, пусть не сахарная, но своя, настоящая. А теперь она — пигалица в теле из прошлого века, без телефона, без документов и, судя по всему, без вариантов.

Где-то в груди начала шевелиться злость — такая, настоящая, чистая, с горьковатым привкусом отчаяния. Но Лилька знала: паника — последнее дело. Надо думать. Анализировать. Искать выход. Она так делала всегда — и выживала.

Но с решением надо было поспешить — в окно уже барабанила клювом сова с гербом Поттеров на маленьком медальончике у ошейника. Упертая, как почтовый голубь на стероидах. И тут Лильку как молнией хватило: завтра же, мать его, свадьба!

Свадьба. Прекрасный день, когда все улыбаются, вокруг цветочки, фанфары и родственники в рюшах. Только вот не для Лильки. Потому что, как внезапно стало ясно из чужих воспоминаний, эта рыжая идиотка, Лили, сбежала с корабля прямо накануне торжества. Тоже мне, Джулия Робертс хренова!

— Вот же… — Лилька зашипела, потеряв дар членораздельной речи. — Ну и что мне теперь делать?! Выходить замуж за этот зоопарк?!

Её передёрнуло. Один с манией величия, другой с волчарой внутри, третий вообще выглядит так, будто на завтрак ест младенцев. И среди этого фейерверка — мистер Я-Поттер-смотри-как-круто-у-меня-волосы-торчат. Тьфу. Золотую молодежь Лилька на дух не переносила, бездельники и наркоманы все как один. И теперь за одного такого замуж?

И тут в памяти всплыло вчерашнее видение — тот самый ритуал. Комната, полумрак, ведьма с глазами как у голодной кошки. Лилька сразу поняла — не просто так её в эту историю запихнули. Ведьма что-то получила, явно. Что-то нужное и весомое. А значит, можно требовать оплату — хотя бы безопасность и укрытие от всего этого цирка с конями. Пусть ведьмочка выведет её из-под удара — и от рогатого женишка, и от бородатого дедка нетрадиционной ориентации с вечно поблескивающими очками.

Действовать надо было быстро. Лилька схватила чемодан с заклинанием расширения и принялась шустро заталкивать внутрь всё, что выглядело хоть сколько-нибудь полезным: одежда, бумаги, палочка, блокнот с кривыми каракулями. И тут взгляд упал на кольцо. Тонкое, с изящной оправой, искрилось, как будто знало, что с ним хотят расстаться.

Помолвка. Эта дура Лили так и не смогла снять кольцо, оно вонзилось как клещ — потому и согласилась на ритуал обмена. А вот Лильке кольцо поддалось с первого же движения — легко, как будто само хотело уйти.

В это время сова, устав ждать, плюхнулась на стол и протянула лапу. К ней был аккуратно привязан свёрток. Девушка развязала нитку — в руках оказался футляр, один из тех, в которых магические ювелиры хранят фамильные реликвии. Золото, бриллиантики, статус — всё как надо. Всё говорило одно: если она примет это, значит, согласна. Помолвка считается подтверждённой.

— Ну уж нет, — Лилька процедила сквозь зубы. — Мне этот цирк с конями и даром не нужен. И с деньгами не нужен. Я уж как-нибудь сама.

Она собрала кольцо и футляр, аккуратно вложила в мешочек и привязала его к лапе совы. Погладила птицу по шее как профессионал — она и животных за деньги лечила.

— Доставь это Джеймсу Поттеру завтра утром, хорошо? Передай: «не жди».

Сова согласно угукнула, щёлкнула клювом и, расправив крылья, выскользнула в вечернюю тьму. А Лилька не стала тянуть — проверила комнаты, сунула в сумку всё, что могло выдать её пребывание здесь, и, выйдя на холодное каменное крыльцо, с сосредоточенной яростью аппарировала — по памяти той, что раньше жила в этом теле.

Предстояло разобраться с ведьмой. И, возможно, шанс соскочить с навязанного пути.

Дом стоял там же, где и прежде — юго-западнее Марча, в затопляемой долине, где река Нэн лениво ползла среди островков мха и полузатонувших пней, будто старая змея, уставшая от собственной извилистости. С виду это был самый что ни на есть приличный английский коттедж: кремово-серый камень, аккуратная черепичная крыша, белая калитка с коваными узорами и палисадник, где цвели вереск и дикая мята. Честное слово — почти открытка.

Но Лилька прищурилась. Был нюанс.

Коттедж стоял на бронзовых, тонких, как паучьи лапки, металлических сваях. Не на дереве, не на кирпиче — на чём-то чуждом. Казалось, его приподняли над болотом не плотники, а магия. Земля под ним не касалась его напрямую, как будто сам дом не желал мараться.

«Ну точно, английская избушка на курьих ножках», — хмыкнула она про себя.

Вокруг было тихо — слишком тихо. Тростник по краям не шелестел, а будто кланялся. Трава казалась неприлично зелёной для сентября — сочной, плотной, будто напитанной лунным светом. К дому вела спиральная дорожка из плоских камней — один взгляд на неё заставил внутренности сжаться. Слишком правильная форма, слишком живое ощущение. И крыльцо… ступени менялись. Серьёзно? Было шесть, потом — десять. Лилька зябко поёжилась.

Остановившись перед дверью, она хмыкнула и полушутя произнесла:

— Избушка, избушка, встань к лесу задом, а ко мне передом.

Глупо, конечно, но она не удержалась. И, как ни странно, сработало. Почти как в той старой фильм-сказке из детства. Дверь со скрипом распахнулась, и из тёмного проёма вывалилась не Баба-Яга, но её явный британский аналог.

Ведьма была худой, словно высушенной болотным ветром, её пепельно-зеленоватые волосы — заплетены в толстую косу, а глаза — светло-зелёные, как вода в омуте. Лилька, сдерживая нервный смешок, мысленно окрестила её Кикиморой. Сравнение так понравилось Лильке, что она даже предвкушающе улыбнулась.

— Доброго вечера вам, госпожа ведьма! — выдала она вежливо, с приличным русским акцентом, не забывая добавить в голос щепотку вызывающей наглости.

Английский она, конечно, учила: и в школе, и в университете, но сейчас на помощь пришли воспоминания Лили Эванс. И всё же это была первая настоящая языковая практика в новом теле. Лилька мысленно похвалила себя за то, что решила спрятаться где подальше от прежних знакомых: если дубина Поттер ещё мог не заметить подвоха, то бородатый дедушка — без шансов.

Кикимора, то есть Болотная ведьма, не проявила ни капли радушия. В её водянисто-зеленых глазах сверкнула откровенная враждебность.

— Чего тебе? — ведьма не церемонилась. Голос у неё был как шорох старых страниц в сыром подвале. И взгляд такой, будто хотела прожечь дыру в Лильке.

На Лили Эванс, возможно, это бы подействовало. Но не на Лильку.

Та закурить бы сейчас не отказалась — с такой компанией это пошло бы на пользу. Но вместо сигареты на лице её появилась усталая, злая ухмылка.

— За долгом пришла, — бросила она просто, не меняя тона. — Ты мне должна, ведьма.

Болотная кикимора аж поперхнулась. На мгновение в её взгляде появилась растерянность — будто она впервые увидела стоящую перед ней девушку. В сущности, так и было.

То, что ведьма сразу не отказалась от долга и не послала её в болотные дали, только убедило Лильку: она на верном пути.

Значит, у кикиморы рыльце в пушку. Магглокровку на ритуал развела — и концы в воду.

Пусть в прошлой жизни Лилька ни люмос на палочке не зажигала, ни экспеллиармусами не бросалась, но колдовать умела. В роду по женской линии таких знающих было хоть отбавляй. Сихерче — не чета английским феечкам. Захотят — вылечат. А захотят — так проклянут, что костей не соберёшь. Парочку таких заговоров бабушка Фарида ей показала, с прищуром, с приговором: «Не балуйся без нужды. Но если мужик слишком липкий — можно».

И Лилька баловалась. Особенно на золотых кавалерах, что липли как мухи на вино.

— Ну что, молчишь? Чем долг отдавать будешь? — голос у неё вдруг стал чуть ниже, чуть старше. В нём послышались нотки спокойные, но железные.

— Быть того не может! — ведьма, похоже, и впрямь была в шоке. — Обмен всегда шёл с магглами!

— А в этот раз облом вышел. — Лилька прищурилась. — Третий раз спрашиваю: будешь долг возвращать?

Она усмехнулась — совсем по-другому, глубже, чем минуту назад. Правило трёх вопросов и трёх согласий — первое, чему её научила бабушка. Слова — это магия. А повторенные трижды — уже цепь.

— Я буду платить! Что ты желаешь, ведьма?

— Верни меня обратно!

— Это невозможно. Обмен только в одну сторону.

— Ой ли?.. — Лилька склонила голову набок, прищурилась. — Меня, между прочим, никто не спрашивал, хочу ли я этого. Там — моя мама. Моя бабушка. Моя любимая работа. А здесь… — она махнула рукой на серое небо, на полузатонувшие деревья, на чужое тело. — Здесь ни хрена моего.

— Нет, ты лукавишь! — оскалилась кикимора. — Обмен возможен только добровольный. Ты бы не оказалась в этом теле, если бы была против!

Лилька задумалась. Последние несколько дней были, мягко говоря, хреновыми. Приперся пьяный папаша — клянчил деньги на выпивку. «Дочка же институт закончила, в ординатуре учится, вот пусть папку и содержит». Спустив родителя с лестницы, Лилька отправилась на дежурство в стационар. Там — операционный день. А потом Демьян Лисовский проходу не давал, пришлось навести сглаз посильнее, чтоб отстал.

Голова гудела ещё за пару дней до того…

Может, от бессонницы, от переутомления, от злости…

Может, и ляпнула что-то.

«Да шайтан бы вас побрал. Хоть бы провалиться»…

Ведьма не врала. Закон добровольного согласия — как закон всемирного тяготения. Не обманешь, не нарушишь.

Значит, долг признаёт. Но вернуть назад — не может.

Лилька устало выдохнула. Хотелось лечь на сухой мох, уткнуться носом в траву и не вставать. Она не была из тех, кто плачет — но сердце сжалось, и зачесалось под рёбрами, как от чужой тоски.

— Спрятать ты меня можешь?

— Это да. — Кикимора кивнула. — Здесь тебя никто не найдёт. Даже если будут искать.

— Тогда так. — Лилька выпрямилась. — Если обратно никак, помоги устроиться тут. В этом… шайтан побери, волшебном мире.

Ведьма задумалась на несколько долгих, тягучих мгновений. В лицо ей вдруг ударил болотный ветер — тяжёлый, пахнущий прелью и мятой. Она кивнула:

— Приемлемая плата. Я согласна. Проходи. Обещаю: помогу устроиться… и не вредить.

Тут Лильку не иначе как шайтан за язык дёрнул:

— И как ты с таким циститом на болотах живёшь? Да ещё и с камнями в почках... Как почечная колика не мучает?

Ведьма резко обернулась. Её глаза вспыхнули тусклым зелёным светом, как болотные огни в тумане.

— Целитель? — в голосе звучала настороженность.

— Кому как, — равнодушно отозвалась Лилька. — А я и табиб, и сихерче — кто как зовёт, кому как понятнее.

— Никогда не слышала таких слов, — удивлённо сказала кикимора и, кажется, даже обрадовалась. — У нас никто не видит болезни без заклинаний.

Лилька пожала плечами. Их семейный Дар — видеть и лечить без палочки и формул — был для неё столь же естественным, как дыхание. А эта болотная ведьма вряд ли что-то понимает в таких тонкостях.

Они вошли в дом. Воздух внутри был влажным и пах мятой, вереском и чем-то непонятным, пряным. Комната, отведённая Лильке, оказалась небольшой, но тёплой: низкие потолки, крашенные стены, затейливо вырезанные наличники на окне. В углу потрескивал камин, и кто-то — или что-то — явно только что сбежало из-под кровати.

Но Лилька была слишком уставшей, чтобы удивляться.

День выдался тяжёлым. Новая реальность, спор с ведьмой, осознание необратимого... Всё навалилось разом. Она только скинула туфли, плюхнулась на простоватую, но мягкую перину — и провалилась в сон.

А снаружи между мхов, под корнями деревьев и в тихой воде тростниковых зарослей начинали шевелиться силы, давно не чувствовавшие дыхания живого дара.

И болото слушало.

Солнечный луч, пробившийся сквозь тонкие шторы, мягко коснулся лица девушки и разбудил её. Лилька лениво потянулась, наслаждаясь ощущением уюта, прежде чем окончательно открыть глаза. На короткое мгновение ей показалось, что всё это — странный, но насыщенный сон. Или плод переутомлённого воображения. Ещё вчера она надеялась проснуться в своей квартире, в родном городе, где всё привычно: окно в многоэтажке, шум с улицы, запах маминых блинов. Но нет.

Перед ней лежала чужая — и всё ещё немного нереальная жизнь.

Комната была просторной, но обставлена с тёплой, почти деревенской простотой. Стены выкрашены в мягкий сливочный цвет, у окна стоял старинный дубовый стол с вазой засушенных цветов. Камин в углу — погасший, но ещё хранивший запах вчерашнего пламени. Кровать, на которой она проснулась, была застелена лоскутным покрывалом в стиле пэчворк, цвета в котором напоминали листья, шотландку и выцветшее лето. Она вчера не удосужилась расстелить постель — так и уснула на покрывале.

С тихим хлопком в комнате появилась домовушка. Маленькое существо с большими глазами и тонкими ручками стояло в ожидании, склонив голову. На ней было аккуратное лоскутное полотенце, выглядевшее скорее как симпатичное платьице, сшитое заботливой рукой. Лилька — а теперь, возможно, уже Лили — разглядывала её с живым интересом.

Во втором фильме Добби показали каким-то нервным уродцем, напоминающим одновременно пиявку и лягушонка. А эта — совсем другая. Сама домовушка казалась воплощением уюта: кругленькая, с тёплым взглядом и чуть смущённой улыбкой. Такой, что даже захотелось улыбнуться в ответ.

— Тисли готова показать благородной гостье купальню, — тоненько пропищала она, немного поклонившись.

У Лильки — да и у Лили, по ощущениям, тоже — утро начиналось не с кофе. Гигиена прежде всего. Так что предложение оказалось как нельзя кстати. Сдерживая желание зевнуть, она достала из чемодана запасную одежду и привычные гигиенические принадлежности: щётку, расчёску, резинку для волос и кусочек любимого мыла — с лавандой и мятой. Какое счастье, что оно тоже попало в этот мир или их вкусы с мисс Эванс совпали.

Лилька шагнула за Тисли, чувствуя, как шершавый каменный пол под босыми ногами неожиданно приятно охлаждает.

Купальня оказалась по-настоящему волшебной. Из рукомойника вода начинала литься сама, стоило лишь поднести руки — без кранов, без рычагов. Лилька невольно отметила про себя, что в обычном мире подобные технологии появились только в двадцать первом веке, да и то не везде.

Старинная ванна с резными ножками в форме львиных лап наполнялась водой сама, а потом — так же бесшумно — опустошалась, будто проглатывая воду в себя. Кружевные занавески на окнах едва колыхались от лёгкого сквозняка. Белые плитки на полу отливали светло-голубым, как фарфор. Даже унитаз был — аккуратный, без привычной кнопки слива. Видимо, магия делала и это за человека.

Приведя себя в порядок, Лилька с затаённым волнением подошла к большому овальному зеркалу в бронзовой раме. Вчера ей было не до того, а в первый день после попадания она и вовсе едва осознавала, что происходит. Сейчас же, чувствуя себя чуть более уверенно, она решилась рассмотреть себя — вернее, то тело, в котором теперь обитала.

Из зеркала на неё смотрела рыжеволосая девушка с зелёными глазами. Лицо — ухоженное, правильные черты. Веснушек не было, и в памяти тут же всплыл эпизод: прежняя хозяйка тела покупала дорогие кремы и зелья с экстрактом жемчуга, чтобы избавиться от них. Лилька всмотрелась внимательнее. Нос — аккуратный, чуть вздёрнутый. Высокие скулы. Полные губы, в которых раньше, возможно, угадывалась кокетливая манерность, сейчас были плотно сжаты — решительно, по-своему.

Она нахмурилась. Уже спустя сутки в этом теле Лилька начала замечать перемены. Черты лица как будто незаметно подстраивались под неё. В зелёных, почти изумрудных глазах появились янтарные искры — оттенок, знакомый ей по зеркалу в родной ванной. Форма носа стала напоминать её собственную — чуть более широкую к низу, мягкую. Губы больше не выглядели оттопыренными, они выражали упорство — её собственное, а не унаследованное.

«В принципе, если подумать… — размышляла она, — никто не мешает чуть подкорректировать внешность. Например, сделать волосы темнее. Это ведь как-то можно — магия всё-таки».

Но размышления прервало громкое, недвусмысленное урчание в животе. Лилька сморщилась — вчерашний рацион ограничился наспех сваренной овсянкой. И это — при таком стрессе.

К счастью, именно в этот момент в купальне с тихим хлопком появилась Тисли.

— Хозяйка ждёт благородную гостью к завтраку, — сообщила она радостно, чуть склоняясь в поклоне.

Лилька только кивнула, уже предвкушая, что может предложить настоящая волшебная кухня.

Надев простое коричневое платье в мелкий белый горошек — одно из тех, что нашлось в чемодане Лили, — девушка спустилась в кухню-столовую. Платье было лёгким, чуть поношенным, но уютным, с мягкой тканью и застёжками на спине. Волосы она заплела в простую косу, чтобы не лезли в лицо.

Кухня оказалась просторной и обжитой, словно сошедшей со страниц книги о старой Англии. Потолочные балки были потемневшими от времени, пол — выложен широкими деревянными досками. Вдоль стены стояла массивная дровяная плита, а вокруг — всевозможная кухонная утварь: медные кастрюли, сковороды, связки сухих трав, подвешенные к потолку. У дальней стены — вместительные шкафы с продуктами и припасами. Возле большого дубового стола — старинный буфет с резными дверцами, за стеклом поблескивала посуда.

За столом, накрытым ослепительно-белой скатертью и сервированным тонким фарфором с золотой каймой, сидела хозяйка дома — та самая болотная ведьма. Сегодня она выглядела куда более опрятно, чем накануне: волосы были зачёсаны, на плечи накинут шерстяной платок с вышивкой, в руках — чашка чая с молоком. По крайней мере, теперь она уже не напоминала ожившую кикимору.

— Доброго утра и приятного аппетита, — миролюбиво поздоровалась Лилька, стараясь быть вежливой, несмотря на внутреннее раздражение.

Ведьма только тяжело вздохнула и, не поднимая взгляда, процедила:

— У тебя слишком сильный акцент для коренной британки.

Лилька прищурилась.

— Лично я вас не просила меня тащить в вашу Британию, — заметила она, не меняя тона.

Ведьма снова поморщилась, как от кислого.

— И приличные девушки так не разговаривают, — добавила она с наставительным укором, словно учительница в начальной школе.

Лилька едко усмехнулась.

— Ну да, конечно. Очевидно, хорошо воспитанные девушки просто воруют чужие тела по соседним мирам.

В комнате повисло неловкое молчание, нарушаемое только лёгким постукиванием ложечки о фарфоровую чашку.

Хозяйка изобразила обиженную невинность, театрально вскинув брови и прильнув к чашке чая с видом благородной мученицы. Завтрак продолжался в тягостном молчании, нарушаемом только звоном столовых приборов и скрипом стула, когда Лилька устроилась поудобнее.

Впрочем, она не стеснялась. Без лишних церемоний положила себе щедрую порцию пышного омлета с зеленью, рядом — хрустящие ломтики жареного бекона. Потом взяла тост — свежий, золотисто поджаренный — и намазала его толстым слоем малинового джема. Чай она наливала себе сама, раздумчиво, наслаждаясь ароматом, но, глянув на кружку хозяйки, буркнула себе под нос:

— Только островные извращенцы могли додуматься портить такой благородный напиток молоком.

Болотная ведьма демонстративно проигнорировала замечание, делая вид, что погружена в созерцание рисунка на скатерти. Лилька доела в своём темпе, не спеша, но с вполне здоровым аппетитом. Закончив, она откинулась на спинку стула и перешла к главному:

— Так, уважаемая... как мне вас называть? Миссис Фенвич? Или вы, быть может, соизволите назвать своё имя, раз уж проявили ко мне такое радушие?

В её голосе прозвучала вежливая язвительность, завуалированная под интерес. На лице играла усмешка — насмешливая, но без откровенной враждебности. Слишком много всего накопилось, чтобы молчать дальше, но пока была возможность договариваться, надо это сделать, и желательно на своих условиях.

Ведьма театрально вздохнула и, сложив руки перед собой, произнесла с ледяным достоинством:

— Моё полное имя — Милдред Беатрис Фэнвич. На людях можешь называть меня тётушка Милдред или, если предпочитаешь официальность, миссис Фэнвич. А теперь надо бы узнать твоё настоящее имя.

— В смысле? Я же Лили Эванс, маглорожденная волшебница, — с невинным выражением проговорила Лилька, хотя сердце её уже начало беспокойно стучать.

Старая ведьма хмыкнула, не скрывая иронии:

— Из тебя магла как из моей метлы — ожерелье с бриллиантами. И ты не могла не заметить, как начинаешь меняться. Сильно не исказишься, конечно, но для посторонних — вполне другой человек. Близкие, увы, раскусят. А имя… Имя у тебя, скорее всего, совсем другое.

— Что, снова хотите замутить какой-нибудь ритуальчик? — насторожилась Лилька. Куда ведет разговор ведьма, ей не нравилось. Ни капельки. Она не Эванс, и доверия к мутным личностям у неё не прибавилось.

— Ну зачем же, — фыркнула та. — Ты ведь прихватила всё, что было в комнате? Вещи, документы?

— А как же. За кого вы меня держите?

— Тогда просто найди диплом об окончании Хогвартса. И прочитай, что там написано.

Лилька озадаченно уставилась на неё, потом, не сказав ни слова, встала из-за стола и направилась наверх, в свою спальню. Пол был тёплым, от солнечного света на деревянных досках проступал узор от занавески с травами. Чемодан стоял у стены, где она его и оставила. Открыв его, девушка быстро нашла коробочку с документами — аккуратную деревянную шкатулку с потёртой крышкой и заклинанием от посторонних глаз.

С замиранием сердца она приоткрыла крышку, достала свиток с сургучной печатью, медленно развернула и прочла имя, выведенное каллиграфическим почерком:

«Лилит Ноэль Гримм».

Милдред Фэнвич прожила достаточно долгую жизнь, чтобы понимать — с этим ритуалом она вляпалась по уши. Всё началось с её глупого племянника, Бенджи Фэнвика. Ну дурак, что с него взять… но всё же родная кровь.

В роду Фэнвич магия всегда была капризной, но сильнейший родовой Дар — тонкое магическое чутьё, предвидение и способность влиять на вероятности — передавался исключительно по женской линии. Ирония судьбы: самой Милдред боги не дали детей, только надежду — на потомство племянника.

Увы, этот болван влез в мутную компанию, именуемую «Орденом Феникса», под предводительством скользкого Альбуса Дамблдора. Милдред не доверяла Альбусу. В его глазах всегда сквозило что-то… расчетливое, хищное. Как у человека, для которого окружающие — всего лишь ресурс, а не живые люди.

Беспокойство подступало уже около месяца: щемящее, липкое чувство, что беда рядом. Но только недавно ведьма решилась взглянуть в Зеркало. То самое, что пряталось в глубине болота за завесой тростника, каменный круг между корней вековой ивы — её зеркало было не стеклянным, а живым, из темной воды, питающейся магией земли.

Дар и в этот раз не подвёл — показал то, что она и боялась увидеть. И подсказал путь, как спасти этого безмозглого, но всё же родного мальчишку.

Зелья и артефакты она собрала быстро. Руки у неё хоть и не такие ловкие, как в молодости, но точность движений осталась. Однако главный вопрос оставался: как зарядить их так, чтобы ни один пронырливый Альбус не пронюхал и не обнулил все её усилия?

Ответ был только один — ритуал переноса.

Во время этого древнего ритуала высвобождался колоссальный поток нейтральной магии — настолько чистой, что на ней можно зарядить всё что угодно. Главное же — такие зелья и амулеты невозможно отследить. Ни через отпечатки магии, ни по следам вмешательства, ни через прорицания.

Всё шло к тому, что выбора у неё не оставалось. Только бы ритуал сработал. Только бы успеть.

Просто сидеть и ждать подходящего момента времени у Милдред не было. Она решилась на простенький ритуальчик — для привлечения клиенток на гадание. Ничего особенного: немного чар, приглушённый зов, тонкая манипуляция вероятностями.

Затем ведьма вновь обратилась к Зеркалу — к той самой болотной воде, древней и чуткой к будущему. Оно помогло выбрать нужную событийную последовательность — ту, что должна привести к цели. Оставалось только дождаться молодых ведьмочек, ищущих совета.

И ожидание было вознаграждено втройне!

Во-первых, Алиса Прюэтт и юная мисс МакКинон — за спасение жизни и правильный выбор развилки — отблагодарили щедро. Настолько щедро, что Милдред даже удивилась: девочки хорошие, но деньги считать умеют. А тут — отвалили целое состояние.

Во-вторых, — и это была настоящая вишенка на торте, — все нужные ей варианты сработали за счёт одной-единственной глупой, избалованной грязнокровки, которая без раздумий согласилась участвовать в ритуале переноса!

Всё складывалось как нельзя лучше. Милдред успела зарядить все артефакты и зелья, впитать в них потоки нейтральной магии, да ещё и сама напиталась халявной силой. И заработала, и дело сделала.

Даже племянничка успела усыпить с помощью Тисли — верной домовушки — и аккуратно вживить ему под кожу нужные артефакты и зелья. Всё шло как по маслу.

Но миссис Фэнвич, увы, забыла одну важную деталь: за всё в этом мире приходится платить. Особенно — за магию.

Почтенная ведьма уже отдыхала после трудов, устроившись у очага с кружкой настойки на хмеле и зверобое, когда на её голову — в самом прямом и переносном смысле — свалилась ОНА.

Гостья.

Девица была похожа на мисс Эванс примерно так же, как сова на гиппогрифа: рыжая, да, но взгляд — чужой, движения — резкие отточенные, речь — обрывистая со странным акцентом, и магия от неё ощущалась незнакомыми, дикими и тягучими потоками. Она оказалась ведьмой, самой настоящей, только называлась как-то мудрёно — не по-английски.

Глубина проблемы дошла до Милдред не сразу. Да, девица трижды потребовала долг — на полном серьёзе, и без намёка на истерику. И ведьму это не насторожило. Но только позже, когда незнакомка уже почивала в гостевой спальне, а сама хозяйка, движимая беспокойством, заглянула в родовой гримуар, ей по-настоящему поплохело.

Открытие было ошеломляющим: если та, чужая, не примет выплату долга — при этом добровольно, по всем правилам магического этикета, — то и Милдред, и её дражайший племянничек окажутся в состоянии магического подчинения. Рабства, если говорить прямо.

Оставалась крохотная надежда: может, незнакомка окажется наивной, сердобольной — словом, мягкой. Но она рассыпалась прахом, как только ведьма нашла в гримуаре трактование слова сихерче.

Сихерче — колдунья и шаманка одновременно, женщина силы у тюркских кочевых народов. А если ещё и с даром целительства — то считай, жрец. Только понятие у тех народов о врачевании было... своеобразное: могли и исцелить, и проклясть. А могли и духов призвать, и это уже совсем было не в британской традиции — такие обряды не проводились со времён пиктов.

Так ничего и не решив, Милдред тяжело вздохнула, отложила гримуар в сторону, выпила зелье сна без сновидений и решила отложить катастрофу до утра. Хоть на ночь забудется.

Утро не принесло ни облегчения, ни надежды — ничего не стало лучше. Милдред мрачно рассматривала в трюмо тонкий, почти незаметный ошейник подчинения и пару изящных браслетов обязательства, проступивших на коже едва заметным серебристым узором.

В голове противно крутилась одна мысль: денежки-то, похоже, придётся отдать пришлой ведьме. Добровольно, с признанием. Но ведьма привычно отмахнулась — а вдруг обойдётся?

Гостья явилась на завтрак позже хозяйки, несмотря на то, что Тисли была отправлена заранее ей помочь. И всё бы ничего, но с первой же минуты девица оправдала самые мрачные ожидания: ела, что хотела и сколько хотела, не стесняясь — как у себя дома. Разговаривала дерзко, с этим своим варварским акцентом, перемешивая слова так, что у Милдред в ушах звенело.

Вот это вот мне теперь, выходит, в общество вводить? — с тоской подумала ведьма, глядя, как та ставит локти, на стол, намазывая тост джемом.

Незнакомка ещё и без колебаний заявила, что сама сюда не рвалась и вообще — всё это не по её воле. Тон, которым это было сказано, окончательно подтвердил: в добровольности ритуала переноса девицу убедить не выйдет. Та ещё ощетинилась при простом намёке на ритуалистику, будто на неё покусились.

Настоящее имя гостьи тоже не принесло радости.

Как на грех — ведьма со странными дарами и кровью известного германского рода, а имя — редкое, звонкое, идеально подходящее для проклятийницы.

Сихерче, чтоб её болотник взял… И Бенжи на ней не женишь…

Лилька сидела в мягком, поскрипывающем кресле, затянутом в потёртый гобелен. Маленькая гостиная дома болотной ведьмы была полутёмной, с невысокими потолками, увешанными пучками сушёных трав и амулетами. В воздухе витал запах полыни, пыли и чего-то травяного.

— Твоя теперешняя фамилия — Гримм, — с расстановкой поясняла миссис Фэнвич, глядя на девушку поверх очков с толстыми круглыми линзами. — Потому что кто-то из твоих родителей, скорее всего отец, принадлежал к этому роду по крови. Это очевидно.

Лилька скептически приподняла бровь. В памяти всплыла последняя — и довольно фееричная — встреча с её родителем, шатавшимся от выпитого и едва стоявшим на ногах. Она фыркнула и отмахнулась:

— Это вряд ли. К немцам мой папаша точно никакого отношения не имеет. Разве что когда-то проездом проезжал мимо Баварии во время пивного фестиваля… и то сомнительно.

Ведьма картинно вздохнула, как будто ей в сотый раз приходилось объяснять азы магического устройства мира недоверчивым неофитам.

— Я говорю о родителе твоего нынешнего тела, — уточнила она с лёгким нажимом. — Здесь фамилия всегда даётся по крови отца. Это старая традиция, и она крепко держится до сих пор. Да и аура у тебя выдает сильную чистокровную ведьму, — добавила она, снимая жуткие очки.

Лилька нахмурилась, подалась вперёд, поставив локти на колени, голос стал чуть напряжённее:

— Тогда почему та Лили называла себя Эванс и была уверена, что она магглокровка?

Миссис Фэнвич скривилась, словно укусила кислую ежевику.

— Потому что её в этом убедили, — буркнула она. — Это часть официальной политики Министерства. Удобная, устоявшаяся. Если у маглорожденных начнут массово находить родственные связи с благородными домами, особенно с «Священными двадцатью восемью»… кто, скажи на милость, тогда будет работать за сикли на фермах и в гоблинских подземельях?

Она фыркнула, явно раздражённая.

— Сил у неё было маловато, ядро слабое. Но вот ребёнок у неё мог бы родиться очень сильным. Чтобы фамилия сквиба и принадлежность к роду проявились, нужен дар, магия, а чтобы дар развился, надо расти, учиться, а не хвостом перед парнями крутить.

— Убедили, — с сомнением протянула Лилька, но спорить не стала.

— Так что, мисс Гримм, — с видом завершённой лекции произнесла миссис Фэнвич, — имя Лилит ещё можно понять. А вот Ноэль… тут уж не скажу. Сама не знаю, откуда взялось.

Лилька только пожала плечами, будто это и впрямь была мелочь:

— Ну, это как раз логично. Потому что я Наильевна. У нас в России только одно имя, а второе — это отчество. Моего отца зовут Наиль. Так что всё просто: Лилия Наильевна — Лилит Ноэль. Только на местный манер.

Миссис Фэнвич прищурилась, пытаясь выудить хоть какое-то рациональное зерно из чужой культуры, но, похоже, ничего не поняла. В её представлении подобные выкладки больше походили на загадочный ритуал.

— М-м… ясно… как-то связано с прежним именем, — буркнула она невпопад, явно сдавшись.

Лилька откинулась на спинку кресла и, сменив тему, с озорным прищуром спросила:

— Ну что, тётушка Милдред, лечиться будем? А то мне, честно говоря, на ваш цистит смотреть совсем не улыбается.

— И в чём, по-твоему, будет заключаться лечение? — ведьма прищурилась, пристально глядя на гостью с явным подозрением.

— Как обычно, — пожала плечами Лилька. — Заговоры, отвары и кое-что ещё. Не волнуйтесь, я сомнительные ритуальчики, от которых половина деревни умирает от поноса, не практикую. Только то, что работает и никому не вредит. У вас травы только местные, что в огороде, или есть ещё что-то в запасе?

Миссис Фэнвич вздохнула, но кивнула и, не говоря ни слова, повела Лильку за собой. За невысокой дверью, спрятанной у выхода на террасу, скрывалась аккуратная зельеварня — узкое помещение, уставленное полками с сушёными травами, банками, ступками и склянками. В углу весело поблёскивал медный котёл, над ним вился тонкий ароматный пар.

Не откладывая дело в долгий ящик, Лилька закатала рукава и сразу принялась за работу.

Ведьма осталась стоять в проёме и с недоверием наблюдала за действиями странной гостьи. Лильке ничего не оставалось, кроме как заняться привычным делом — варить отвары и начитывать заговоры. Она всё делала, как её учили: подбирала нужные травы, толкла их в ступке, отсчитывала капли, вымеряла минуты, шептала слова, но… результат выходил какой-то странный.

Обычные, проверенные временем отвары бурлили в котле чересчур оживлённо, будто в них добавили шампанского, а все травы растворялись бесследно — даже те, что обычно оставляли характерный осадок. Лилька старалась сохранить невозмутимое выражение лица и делать вид, что так и задумано.

А вот последний отвар, тот, что нужно было принимать по ложке в течение недели, вдруг начал мерцать золотистым светом, мягким, как закат над степью. И ещё издавал лёгкое гудение — будто мурлыкал под нос старинную колыбельную.

Миссис Фэнвич, поначалу просто прищурившаяся, теперь таращилась на происходящее с искренним ужасом.

— А палочку ты использовать собираешься? — наконец выдавила она.

Лилька замерла. Ах да. В этом мире магии, по всем правилам Поттерианы, всё полагалось делать при помощи волшебной палочки. Без неё это уже не просто редкость, а почти вызов системе. Но ведь это же отвары, какие тут палки?

— Зачем? Это же просто зелья и заговор, — попыталась возразить она.

— Так. Ступай за своей палочкой. Проверим, как она тебе подходит, — с нажимом произнесла ведьма не терпящим возражений тоном.

Лилька обречённо вздохнула и поплелась в глубь дома. Палочка лежала в чемодане, куда она её вчера запихнула наспех, между бельём и блокнотом с рецептами. Она уже начала забывать, что у неё вообще есть этот официальный атрибут местной магии.

Ведьма молча махнула рукой, приглашая Лильку на террасу, где стоял небольшой плетеный столик из ивовых прутьев. В воздухе пахло мхом, болотной мятой и слабой грозой, затаившейся где-то на горизонте.

— Повторяй заклинания первого курса, — строго сказала миссис Фэнвич и скрестила руки на груди.

Лилька обречённо вздохнула, достала палочку и сосредоточилась. Память, явно унаследованная вместе с телом, подсказывала, как нужно двигать магическим инструментом и что произносить — всё до мелочей, вплоть до акцента на втором слоге. Но стоило попытаться — и магия словно вязла, сопротивлялась, как холодное тесто, не желающее подниматься.

Каждое простейшее заклинание давалось через усилие, будто приходилось продавливать поток сквозь узкое горлышко. Это было мучительно, неудобно и — что самое раздражающее — унизительно.

В конце концов Лилька скривилась, отложила палочку и просто зажгла на кончике указательного пальца мягкий свет.

— Люмос, — пробормотала она почти лениво. Кончик пальца тут же засветился ровным, тёплым сиянием, как фонарик в кармане. Быстро. Легко. По-своему.

Ведьма смерила её выразительным взглядом.

— В общем, ясно, — сухо заключила она. — Палочка мисс Эванс тебе совершенно не подходит.

— Ну класс, — Лилька закатила глаза. — То есть теперь мне что, топать к этому вашему психу Олливандеру, который разговаривает с деревяшками?

В её голосе прозвучало искреннее сомнение. Ей совершенно не хотелось встречаться с типом, который помнит всех своих клиентов в лицо и мог бы задать слишком много лишних вопросов. Особенно если он вдруг решит, что у неё лицо знакомое, да не с той стороны…

— Ну почему же, Гаррик не единственный мастер на всю Британию, — заметила ведьма с деланным спокойствием. — На Ноктюрн-аллее есть и другой — мастер Шайверетч.

Лилька, вспоминая старые фанонные баталии, в которых в своё время бурно участвовали её одногруппницы, да и сами пациенты в больнице, понимающе кивнула:

— А, это тот, который зельевар-отравитель? У него же ещё аптека с прикольным названием. Что-то вроде «Отвары и яды»... или я путаю?

Миссис Фэнвич брезгливо сморщилась, как от запаха тухлого мандрагорового корня.

— Это младший внук того самого Шайверетча. Сейчас лавкой зелий заведует его дочь, вполне благоразумная ведьма. А вот её младший сын, не в пример дедушке, стал артефактором. Причём весьма способным. У него хорошие связи на континенте — в Праге, Лионе и даже в Толедо, если слухи не врут.

Она ненадолго замолчала, оценивающе посмотрела на Лильку и добавила:

— Так что выберем время и сходим тебе за палочкой. С твоей нынешней далеко не уедешь.

На последнее замечание Лилька подозрительно прищурилась, однако вместо того, чтобы продолжить разговор, она плавно перевела тему.

— Миссис Фэнвич, я всё приготовила. Для лечения палочка мне не нужна. Когда приступаем?

Взгляд хозяйки стал ещё более настороженным, но Лилька быстро добавила, почти не замедлив речи:

— Клянусь, что не причиню вреда Милдред Беатрис Фэнвич и сделаю всё возможное, чтобы справиться с её недугом — циститом и выведением камней из почек.

Магия ответила лёгкой вспышкой, как бы подтверждая её слова, щедро озаряя пространство вокруг. Лёгкий, но уверенный свет — как символ её клятвы целительницы.

Милдред помедлила, но наконец кивнула, приняв её слова.

— Хорошо, — сказала она сдержанно. — Начинай. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

После обеда Лилька, решив не терять времени, споила хозяйке все необходимые зелья и приступила к лечению. Она следовала методике своей бабушки — старой и проверенной, но в глубине души надеялась, что это будет достаточно эффективно и в этом мире Милдред.

Единственное, о чём она умолчала, — это то, что одно из зелий имело выраженный седативный эффект. Да, оно расслабляло мускулатуру и облегчало прохождение камней, но и усыпляло пациента. А сон хозяйки очень нужен гостье для определенных целей. Лилька, конечно, не говорила об этом вслух, но подозревала, что все её отвары подействуют куда сильнее, чем она ожидала. Лечение проходило даже лучше, чем она могла надеяться.

Миссис Фэнвич всё ещё пыталась следить за процессом, но её глаза всё чаще сужались, а дыхание становилось всё более ровным. Через несколько минут она тихо захрапела прямо во время лечения, раскинувшись на диване, как будто её не беспокоили ни цистит, ни камни в почках.

Услышав спокойное дыхание Милдред, Тисли тут же появилась в дверях, словно возникла из воздуха, и, поблагодарив Лильку, аккуратно переместила хозяйку в спальню. Девушка наблюдала за этим с лёгким облегчением: всё сработало даже лучше, чем она рассчитывала.

Конечно, обманывать старших было нехорошо, но только не в тех случаях, когда тебя явно водят за нос. Если старшие не хотят быть обманутыми, они не должны лгать сами. А миссис Фэнвич лгала, и Лилька чувствовала это с самого с момента первой встречи. Ведьма что-то скрывала, избегала прямых ответов, вечно переводила разговор на другие темы. Как бы девушка не пыталась подойти с разных сторон, она сталкивалась с молчанием или с уклончивыми ответами или утыкалась в стену молчания.

Когда миссис Фэнвич заявила, что они пойдут на Ноктюрн-аллею за палочкой, личная паранойя Лильки тут же зазвенела тревожным колоколом. Тётка будет платить за неё? За незнакомую девицу, которую видит впервые в жизни? Здесь что-то явно не так. И Лилька понимала: ей нужно во что бы то ни стало выяснить, в чём подвох. Момент был острым, промедление — опасным. Второго шанса могло уже не представиться.

Девушка вышла на террасу и замерла, внимательно оглядывая двор. Место было магическим, и Лилька знала: нужную информацию можно получить у духов, если уметь правильно обратиться к ним. Духи есть повсюду, их мир существует параллельно нашему. Так было и в её родной реальности, и не было причин полагать, что здесь всё иначе.

Они не жалуют чужаков, но с ведьмой и шаманкой духи всегда были на связи. С тех пор как Лилька научилась ходить, её обучали слышать голоса природы — чувствовать присутствие сил, скрытых в растениях, камнях, воде. Она с детства знала, как с ними говорить.

Лилька сосредоточилась и ощутила присутствие — едва уловимое, как тихий шёпот ветра. Это был болотный дух, давно обитающий в этом уголке. Он почтительно отозвался на её зов.

Девушка шагнула вперёд, и тростник, словно узнав её, начал расступаться. Его жёсткие стебли шелестели в унисон, открывая узкую тропинку, ведущую к плакучей иве. Листья дрожали, откликнувшись на невидимый зов ведьмы, и дерево, хранящее старую тайну, склоняло ветви к самой земле.

Под этой зелёной завесой, почти скрытый от глаз, лежал выложенный кольцом круг серых камней. В его центре — омут чёрной воды. Поверхность зеркально поблёскивала в тусклом вечернем свете, чуть колеблясь, словно в ней дышало что-то живое. Воздух вокруг дрожал от напряжения, и казалось, что вода вот-вот заговорит.

Лилька подошла ближе, ощущая, как магия этого места проникает в неё, наполняя внутренней силой и спокойствием. Она присела у края круга, готовясь обратиться к духам и задать свой вопрос.

— Ну что, покажешь мне, что скрывает наша тетушка Милдред? — сказала Лилька, подкармливая духа своей магической силой. — Мне не нужно знать будущее, я сама его сотворю. Покажи мне только суть и прошлое.

Словно почувствовав её намерение, болотный дух мягко отозвался на её магию. Вода в зеркале тихо пошла рябью, и перед Лилькой стали появляться картинки, как кадры фильма, который прокручивается в обратном порядке. Сцены мелькали перед глазами, складываясь в поток воспоминаний, историй и скрытых слоёв реальности. Лилька смотрела, как события прошлого обретают форму и цвет, чувствуя, как магия разливается в ней, а каждый кадр несёт в себе частицу разгадки и понимания.

Через некоторое время девушка, удовлетворённая результатом, поблагодарила духа, передав ему часть своей магии. Затем она встала и направилась на террасу.

— Интересное кино получается, — задумчиво проговорила Лилька, стоя на пороге и смотря в пустое пространство. Щелкнув пальцами, она тихо позвала: — Тисли!

В ответ на её призыв появился лёгкий хлопок, и рядом застыла маленькая домовушка, сложившая ручки на груди.

— Уважаемая ведьма звала Тисли? — спросила она, наклоняя голову.

— Можешь накрыть всё к чаю здесь, на террасе? — девушка сдержанно улыбнулась, обращая внимание на красоту момента.

— Тисли может, — отозвалась домовушка, слегка поклонившись.

Лилька с наслаждением устроилась в кресле, наблюдая, как на плетёный столик сама собой стелется тонкая скатерть. Следом, точно по мановению невидимой руки, появляются чайные приборы, изящные розетки с вареньем и ещё тёплые ароматные булочки. Время, казалось, замедлилось, растеклось мёдом по воздуху, позволяя насладиться каждой мелочью этого волшебного уюта.

Она приняла чашку с горячим чаем, наслаждаясь тем, как тепло расходится по её телу. Взгляд был задумчив, а мысли — острыми, как лезвие. Разгадка была проста, как пять рублей, а вот решение — сложным.

Она — Лилия — в данный момент гостила у глупой и жадной ведьмы, и это было самой раздражающей частью ситуации. Хуже всего было то, что Лилька от неё зависела. Выставить вон её, конечно, не могли, но всё же… Девушка очень надеялась, что «помочь устроиться в этом мире» означало помочь с профессией, а не выдать замуж за туповатого племянника миссис Фэнвич.

«Нужно быть вдвойне осторожной, — подумала она. — Эта болотная кикимора в любой момент может слететь с катушек, если поймет, что я знаю. Рабыня мне не нужна, но помощь и хорошее отношение точно не помешают».